Дьяков Виктор Елисеевич : другие произведения.

Я разрешаю вам жить!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Возможно ли беспристрастно оценить такое глобальное историческое событие, как Вторая Мировая Война? Разве что с некой наднациональной космополитической позиции. А так, все историки и писатели оценивают ее со своей "колокольни": американской, английской, немецкой, японской, еврейской, советской... В русской литературе и СМИ, как в советское время, так и сейчас превалирует советский взгляд на ту войну, который часто не совпадает с конкретно русским. Именно попыткой взглянуть на некоторые события той войны с чисто русской позиции является данная повесть.
  Я РАЗРЕШАЮ ВАМ ЖИТЬ
  
   повесть
  
  
   апрель 1942
  
   Совещание в Ставке Верховного Главнокомандующего шло своим чередом. Во главе длинного стола сидел Хозяин, по обе стороны от него члены Государственного Комитета Обороны и приглашенные командующие фронтов. Начальник Генерального штаба стоял с указкой у большой карты, с разрезающей европейскую часть территории СССР ломаной красно-синий линией фронта от Баренцева до Черного морей. Он докладывал:
   - За последний месяц на ряде фронтов произошли серьезные изменения. Противник, оправившись после своего поражения под Москвой, по всему, пытается вновь овладеть стратегической инициативой. В районе действия нашего центрального фронта ему удалось создать довольно крепкую оборону и отразить наступление наших армий. Более того, противник сумел окружить наши войска, прорвавшиеся на запад дальше своих соседей. Оказавшиеся в окружении наши части вступают во взаимодействие с партизанами и с их помощью через леса и болота, где нет сплошной линии обороны немцев, выходят в расположении главных сил. Но некоторые соединения попали в плотное кольцо окружения. Особенно тяжелое положение сложилось у третьей армии. Более подробно о положении третьей армии доложит присутствующий здесь командующий центральным фронтом.
  
   Начальник Генерального штаба вопрошающе посмотрел на Хозяина. Тот сидел с потухшей трубкой в руке и, казалось, не слышал доклада. Его взгляд был устремлен на карту, но мыслями он был совсем не здесь, и даже глядя на карту, он смотрел не на указку, которой водил по ней Начальник штаба, обрисовывая местонахождение окруженной армии, а куда-то ниже... значительно южнее. Пауза затягивалась. Хозяин не реагировал, он как будто не понимал, что все ждут его разрешения начать доклад генералу армии, командующему центральным фронтом. Командующий центральным фронтом не в такой степени боялся гнева Хозяина, как прочие генералы и члены ГКО. Потому он, так и не дождавшись "высокого разрешения", решил проявить инициативу, ибо ему показалось, что Хозяин по какой-то причине "отключился" от происходящего. Такое с ним, хоть и крайне редко, но случалось. Потому, так и не дождавшись разрешения, он поднялся, подошел к карте и, взяв у начальника штаба указку, начал свой доклад:
   - Положение третьей армии критическое. Немцам удалось полностью по всему периметру блокировать четыре дивизии во главе с командармом. Несмотря на то, что расстояние между окруженными и основными силами фронта в отдельных местах не превышает десяти километров пробиться к ним нет никакой возможности. Дороги из-за сильного снеготаяния пришли в полную негодность и нам сложно маневрировать и перебрасывать войска, чтобы нащупать слабые места в обороне противника. У окруженных почти не осталось мобильных средств передвижения. Все автомобили либо уничтожены противником, либо стоят из-за отсутствия горючего. Лошади опять же из-за расползшихся дорог и бескормицы не могут быстро тащить орудия и прочую поклажу. Противник, оседлав все господствующие высоты и наиболее сухие места с твердой почвой, расположил там свою артиллерию и каждодневно совместно с авиацией наносит окруженным серьезные потери. К сожалению, все попытки основных сил фронта деблокировать третью армию также были парированы противником с большими для нас потерями. Считаю необходимым доложить, что фронт своими наличными силами не в состоянии оказать помощь окруженной армии, ибо понес значительные потери в ходе зимнего наступления убитыми, ранеными и обмороженными. Так же велики потери и материальной части. Танковые подразделения обескровлены, автотранспорт... в общем все нуждается в скорейшем пополнении, а личный состав в отдыхе. В сложившейся обстановке считаю нецелесообразным продолжать удерживать третьей армии завоеванный плацдарм в тылу противника, - командующий фронтом замолчал и взглянул на Хозяина - как тот отреагирует.
  
   Хозяин по-прежнему сидел, будто ничего не слышал, но командующий фронтом расценил это как "мыслительный процесс", вызванный его словами и продолжил доклад:
   - В настоящее время в третьей армии насчитывается двенадцать тысяч штыков, из них до двух тысяч раненых. Из тяжелого оружия имеется около ста пятидесяти орудий разного калибра, но боезапас к ним израсходован и основные огневые средства всех дивизий это стрелковое оружие, винтовки, пулеметы, противотанковые ружья. Но и к ним боеприпасы на исходе. На самолетах мы можем им сбрасывать только минимум. В расположение армии имеется один полевой аэродром, способный принимать самолеты типа У-2. Но полеты У-2 возможны только в ночное время, так как в светлое время их легко сбивают немцы даже из винтовок и автоматов. Положение армии усугубляется тем, что в результате постоянных бомбово-артиллерийских ударов растет количество раненых, которых невозможно оттуда вывезти. Таким образом, с каждым днем шансы на успешный выход армии из окружения уменьшаются. Перед тем как вылетать сюда я разговаривал по радио с командующим третьей армии. Он заверил, что сможет вырваться из котла, если фронт сумеет нанести достаточно мощный встречный деблокирующий удар. Он даже предложил наиболее удобное направление этого удара. По вышеназванным мною причинам фронт в данный момент такого удара нанести не в состоянии. Так как этот удар необходимо нанести как можно скорее, я прошу немедля выделить из резерва ставки две армии и передать их моему фронту. Иначе третью армию не спасти,- командующий фронтом закончил свой доклад и прямым немигающим взором уперся в Хозяина, как бы говоря, он свое слово сказал и теперь ответное за ним.
  
   Вряд ли кто мог вот так же вести себя с всесильным Хозяином страны, говорить таким независимым, не заискивающим тоном, с явным намеком, что изложенный план единственно верный и не подлежит не то, что пересмотру, но даже малейшей корректировки. И что самое удивительное, Хозяин почти всегда с ним соглашался. Но сейчас... Хозяин, по-прежнему сидевший с отсутствующим видом, как только генерал армии закончил доклад, пососал свою трубку и положил ее на стол. В огромном кабинете воцарилась тишина - все поняли, что Хозяину что-то не понравилось в докладе командующего фронтом. Но что? Наконец, Хозяин, явно преодолевая раздражение, тихо изрек:
   - Чья вина в том, что армия попала в окружение... руководства фронта, или еще кого-то?
  
   Вопрос, хоть и был задан вроде бы совершенно спокойно, имел зловещий смысл и на него тут же отреагировал один из членов ГКО, а именно генеральный комиссар госбезопасности. Он словно сбросил дрему и повернул свою голову к командующему фронтом, тускло поблескивая стеклами пенсне - стервятник почуял запах возможной добычи. Этот вопрос мог бы ввергнуть в ужас, сбить с толку, заставить запаниковать кого угодно, но только не командующего фронтом. Он предвидел, что такой вопрос вполне может быть ему задан и имел на него вполне заготовленный ответ:
   - В том положении, в котором оказалась третья армия, целиком и полностью виноват ее командарм. Ранее я не раз докладывал в Ставку, что он не соответствует своей должности и просил разрешения на его замену. Тем не менее, мне такого разрешения не дали.
   - Так вы считаете, что все дело в командарме?- задумчиво произнес Хозяин.- А если его заменить... что вы там говорили, полевой аэродром у них есть?... Отправьте туда толкового генерала, а этого уберите, и разберитесь. Если надо подключите следственные органы.- Хозяин тяжелым взглядом обвел всех сидящих за столом и вновь остановил его на командующем фронтом.
   - Нет... только не сейчас,- поспешно, даже как-то суетливо, отвечал генерал армии.- В таком тяжелом положении любой новый человек вряд ли сумеет быстро войти в курс дела, а сейчас каждый день на счету. С самого командарма можно спросить потом, позднее. Сейчас же надо, как можно скорее нанести деблокирующий удар... иначе армия неминуемо погибнет...
  
  
   И опять повисла гнетущая тишина. Самые опытные интриганы из старых "аппаратчиков" безошибочно определили, почему-то Хозяин не хочет наносить удара, за который так ратует командующий фронтом, вернее не хочет давать ни одну, ни тем более две армии из резерва ставки. Почему? Впрочем, это не имело особого значения, не хочет и все. Наконец, это стало ясно и командующему фронтом. Но он очень хотел выяснить причину этого нежелания. Почему???!!!
  
   После очередной напряженной паузы, вызванной тем, что Хозяин нервно раскуривал потухшую трубку, он заговорил, впрочем, опять негромко, но уже далеко не спокойно.
   - Ишь, армии ему... целых две, а может сразу три, или четыре!? Его подчиненный завел армию в окружение, а теперь мы всем миром должны его оттуда вытаскивать! Что у нас кроме этой армии нет других проблем на фронтах, или у нас резервы безразмерные!?- все более раздражался Хозяин.
  
  
   Однако он тут же волевым усилием погасил вспышку гнева, сделал затяжку трубкой и, уже более не обращая внимания на командующего фронтом, отрывисто приказал начальнику штаба:
   - Продолжайте доклад.
  
   Начальник штаба, словно получив удар хлыстом, буквально подскочил к командующему фронтом, забрал у него указку и повернулся к карте. Генералу армии ничего не оставалось, как отойти и сесть на свое место. Начальник штаба, прочувствовав, что Хозяин не желает больше ничего слушать о центральном фронте, скользнул указкой вниз к позициям южного фронта:
   - На южном фронте обстановка в целом стабильная за исключением некоторых участков. После успешной январской десантной операции, закрепившиеся на керченском полуострове наши войска в результате плохого взаимодействия, так и не сумели нанести окончательного поражения крымской группировки противника и облегчить положение осажденного Севастополя. Более того, немцы перебросили резервы, и наши войска перешли к обороне. Также неблагоприятная обстановка складывается в районе Харькова...
  
  
   Если до того доклад начальника штаба Хозяин воспринимал с каким-то несвойственным ему равнодушием, то как только речь зашла об осложнении ситуации на отдельных участках Южного фронта, его относительное спокойствие словно рукой сняло. Он даже подался вперед, сконцентрировав свой взгляд на конце указки, скользящей по карте. Одновременно, его до того бледно-серое лицо стало багроветь и казалось вот-вот произойдет новый выброс гневной "лавы". Неужели проявление активности немцев на отдельных участках южного фронта так его бесила. Почему же его совершенно не обеспокоила судьба окруженной третьей армии центрального фронта, как до того он никак не отреагировал на доклад, что за прошедшую зиму в блокированном Ленинграде погибло от голода и болезней не менее ста пятидесяти тысяч человек!? Ничто это не взволновало его, но даже не наступление, а всего лишь активность немцев под Харьковом и в Крыму буквально вывело из себя. Однако Хозяин вновь обуздал свой гнев и дослушал доклад до конца, после чего, выдержав очередную паузу, он начал говорить. Говорил как всегда спокойно, неспешно, но в то же время отчетливо, делая акценты. Он умел это делать и, иной раз, слушатели, придерживающиеся совершенно другой точки зрения, после таких вот "акцентированных" речей Хозяина, попадали под чары его, казавшихся фундаментальными, обоснований.
  
   - Товарищи, мне кажется, что некоторые наши командующие фронтов недостаточно глубоко чувствуют ситуацию на фронте в целом. После нашего успешного контрнаступления под Москвой и разгрома ударных группировок немцев у ряда товарищей наблюдались шапкозакидательские настроения...
  
  
   Хозяин говорил сначала сидя, потом встал, время от времени попыхивая трубкой, он ходил возле карты, а приглашенные на совещание следили за его неспешными челночными передвижениями, внимали его словам, так как будто они заключали в себе некую магическую сверхъестественную силу. Конечно, не все, из сидящих за этим длинным столом, воспринимали слова Хозяина именно так. Людей опытных, давно знающих Хозяина вся эта словесная "пурга" не особо впечатляла. Но среди присутствующих таковых набиралось не так уж много. Как правило, генералы-служаки были не больно искушены в словесном искусстве "вешать лапшу на уши", потому, куда именно клонит Хозяин, догадывались немногие. Одним из этих немногих был и командующий центральным фронтом. Генерал армии с непроницаемым лицом слушал Хозяина и внутренне уже смирился с тем, что план по спасению третьей армии Хозяином отвергнут, более того, даже не рассматривается, то есть она фактически обрекается на погибель. Нет, это генерала армии совсем не возмущало - сколько этих армий в эту войну уже погибло и еще погибнет. Его жгуче интересовало... почему?
  
  
   Из слов Хозяина он пытался уловить причину, по которой тот не хочет дать ему хотя бы одну армию из резерва ставки. Тем более он точно знал, что в том резерве уже сформированы, аж семь таких армий, большинство из которых вполне готовы идти в бой. И потом, Хозяин спросил, кто виноват, что третья армия попала в окружение. Глупый вопрос. Здесь обвинить можно кого угодно. В том числе и сам Хозяин в немалой степени в том виноват. Ведь это он когда немцев погнали от Москвы, в январе-феврале требовал ни в коем случае не останавливать наступления, гнать противника как можно дальше на запад. Ему почему-то показалось тогда, что немцы так же быстро побегут до границы, как и дошли до Москвы. А разубеждать его в том было небезопасно - он почти не терпел, спорящих с ним. Генерал армии был один из немногих, кто смел возражать Хозяину, но и он на то решался крайне редко. И тогда он не противоречил Хозяину, хоть и понимал, что нельзя войска безостановочно гнать вперед без передышки три месяца подряд. Они устали, выдохлись, а противник закрепился на выгодных оборонительных рубежах. Третья армия и ее командарм просто стали жертвой этой "гонки". Ведь он наступал лучше соседей и потому те отстали. Вот немцы и воспользовались ситуацией, подсекли его с флангов, отрезали от основных сил. Тут еще сыграло свою роль, что он, Комфронта, сразу не приказал Командарму выходить из окружения, а велел оставаться на достигнутых рубежах, дабы использовать третью армию уже во второй фазе всеобщего наступления, в качестве "язвы" разъедающей немецкий тыл. О, у него были далеко идущие планы, но... Но для этого его фронту нужны резервы, которых почему-то Хозяин именно сейчас, когда они больше всего нужны давать не хочет. Шапкозакидательские настроения? Теперь Хозяин и это хочет свалить с "больной головы на здоровую", будто не у него, а у кого то другого они были. Генерал армии саркастически усмехнулся, про себя конечно, ибо внешне его лицо продолжало оставаться непроницаемо "каменным".
  
  
   - Так вот, товарищи,- продолжал тем временем Хозяин, расхаживая с трубкой в руке вдоль карты,- наверное, кто-то у нас считает, что главным нашим направлением, как было так и остается центральное, или северо-западное, ленинградское. А давайте-ка подумаем получше. Даже если такое случится, что немцы возьмут Ленинград... или даже Москву. Сможем мы тогда продолжать войну?!
  
  
   Ответом Хозяину стала напряженная тишина. Действительно, что тут ответить, и положительный и отрицательный ответы чреваты самыми непредсказуемыми последствиями. Так что самое лучшее в данной ситуации промолчать, пока Хозяин не спросил кого-нибудь конкретно. А уж если тебя спросит, тут уж не оплошай, угадай, иначе... Ох и непредсказуемую жизнь устроил в стране Советов Хозяин, пожалуй никто кроме него самого не мог чувствовать себя в безопасности и иной раз дворником было куда спокойнее жить, чем генералу и министру... Впрочем, на этот раз хозяин не стал требовать ответа на свой неоднозначный вопрос. Вновь выдержав паузу, в очередной раз насладившись страхом, что охватил всех этих обладателей министерских портфелей, маршальских и генеральских звезд... он на свой вопрос ответил сам:
   - Сможем товарищи. У нас такая большая страна, столько лесных и горных территорий. В крайнем случае, замучаем немцев партизанской войной, как в свое время Наполеона. Но вот сможем ли мы воевать без нефти?
  
  
   И на этот вопрос ответом послужила все та же всеобщая тишина, ибо если кто-то и начал, наконец, догадываться куда клонит Хозяин, рисковать не хотел. И вновь Хозяин сам же и ответил на свой вопрос:
   - Без нефти, без бензина и керосина, никак не сможем, без горючего ни один самолет не полетит, ни танк, ни автомобиль не поедут. Потому товарищи, имеем ли мы право рисковать нашими основными нефтяными промыслами в Баку и Грозном?
  
   На этот раз вопрос адресовался конкретно начальнику штаба, застывшем по стойке смирно и державшем указку как часовой карабин, у ноги.
  
   - Никак нет!- отчеканил начальник штаба, но в его глазах, тем не менее, не было той уверенности, что звучала в словах.
  
   Да без нефти современной армии действительно никак воевать нельзя. Но тут возникал другой вопрос, причем едва ли не у всех присутствующих. Почему Хозяин так обеспокоился за судьбу нефтепромыслов, когда до Грозного немцам идти почти восемьсот километров, а до Баку так и вообще гораздо больше тысячи? В то же время, от Москвы немцев отбросили не так уж далеко, в некоторых местах и трехсот километров до линии фронта не набиралось, не говоря уж о задыхающемся в блокаде Ленинграде. Хозяин прочувствовал этот немой вопрос. Усмехнувшись в усы, он подошел к своему столу, взял лежащую на нем папку, открыл и взял лист бумаги с машинописным текстом.
  
  
   - Послушайте разведданные, полученные из достоверных источников,- Хозяин взмахнул рукой с трубкой, как бы говоря, что этим разведданным он полностью доверяет.- Немецкое верховное командование на днях отдало директиву номер 41. Согласно этой директиве военная компания на 1942 год на восточном фронте включает ряд последовательных ударов. Первый удар - прорыв на Воронеж. Потом поворот на юг... Повторяю не на Москву, а на юг во взаимодействии с войсками наступающими на Харьков. В ходе этих ударов планируется уничтожить противостоящие войска Красной Армии, дислоцируемые между Донцом и Доном. Затем наступление продолжается двумя группировками, одна на Сталинград, вторая на Кавказ с целью захвата нефтепромыслов Баку и Грозного. В директиве сказано, что основная задача германских вооруженных сил в этом году завоевание Кавказа с его нефтяными промыслами,- хозяин закончил читать и сумрачным взглядом обвел всех членов совещания.- Так на какой же фронт во вновь сложившейся обстановке, мы должны направить резервы Ставки прежде всего?
  
   Хозяин буквально сверлил своим своими злыми желтыми глазами Начальника генштаба. Под воздействием такого "хлыста" соответствующий ответ не заставил себя ждать. Начальник штаба вновь отчеканил:
   - Самым важным направлением в предстоящей летней компании, которое необходимо прикрыть, чтобы не допустить захвата нефтепромыслов, это направление Ростов-Грозный-Баку и прилегающие районы.
   - А вы уверены, что именно это направление для нас наиболее опасно?- иронично спросил Хозяин, слегка прищурив взор.
  
   - Конечно, ведь это самый короткий путь до Баку,- одновременно и недоуменно и неуверенно отвечал начальник штаба, уже по тону Хозяина осознавший, что не угадал с ответом.
  
   - Короткий путь? Какой же это короткий путь,- Хозяин презрительно усмехнулся.- От Ростова до Баку тысяча километров. Да мы на этом направлении столько линий обороны сможем создать, что немцы наверняка увязнут. Разве короче дороги нет?- вопрос прозвучал с подтекстом: неужели ты генерал, начальник генерального штаба не видишь очевидного.
  
   Начальник штаба растерянно воззрился на карту, хоть и без того знал ее наизусть и с закрытыми глазами мог определить, что короче дороги до Баку, кроме только что им озвученной, нет и быть не может. Остальные члены совещания за исключением тех, кто был не силен в географии, недоуменно переглядывались, не в состоянии постичь всю глубину мысли Хозяина. Некоторые даже засомневались, не "сдвинулся" ли часом Хозяин на почве постоянного нервного напряжения за девять месяцев этой тяжкой и пока что не слишком удачной войны... И лишь командующий Центральным фронтом все понял и прикладывал волевые усилия, чтобы ни выражением ни мимикой лица не подать вида, что разгадал очередную дьявольскую хитрость Хозяина, на которые он был мастак. Ведь для него, то что было недоступно пониманию остальных членов совещания... для него это особой сложности не представляло - он слишком хорошо знал Хозяина. Он опять не подал вида, изобразил "дурака", де ничего не понимаю и поставлен в тупик. Хозяин больше всего не любил когда кто-то мог сравниться с ним в хитроумии. Такие люди обычно плохо кончали, ибо их Хозяин опасался, боялся. Но сейчас, внимательно посмотрев на членов совещания, он не сомневался, что все эти генералы и штатские не в состоянии его понять. На его лице обозначилась улыбка удовлетворения. Он подошел к карте и принялся мундштуком трубки тыкать в районе северо-западного побережья Черного моря:
   - Какие войска удерживают направление на Новороссийск и Туапсе?
   - Части восемнадцатой армии южного фронта,- тут же ответил начальник генштаба.
   - Это та армия, что едва не попала в окружение в Донбассе и потом бежала оттуда, неся большие потери?- вновь пренебрежительно спросил Хозяин.
   - Так точно,- подтвердил начальник генштаба.
   - Значит, на данном направлении мы имеем весьма потрепанную армию. Ну, а если именно здесь немцы нанесут свой главный удар и возьмут сначала Новороссийск, а потом и Туапсе?... Что дальше?
  
   На этот раз Хозяин уже не стал выдерживать паузу. Затянувшись трубкой, он продолжал твердо и уверенно, дабы все присутствующие ни на миг не усомнились в его стратегическом гении и осознали его в этом деле неоспоримое превосходство.
  
   - После Туапсе немцы беспрепятственно пойдут вдоль побережья... Сочи, Сухуми... И сколько им уже оттуда останется до Баку?- Хозяин воздал руку с трубкой вверх.
  
   - Но...- начальник генштаба неожиданно осмелился на замечание и, получив немое, кивком головы, согласие Хозяина продолжил,- но этот путь все равно значительно длиннее, чем через Северный Кавказ. Потому немцы вряд ли предпочтут это направление, более близкому через Краснодар, Орджоникидзе и Грозный. Потом последнее направление пролегает через равнины и здесь больший простор для развертывания крупных танковых соединений, а туапсинское направление представляет довольно узкий проход между горами и морем, там негде развернуться танкам, да и легко закупорить эту узкую дырку...
  
   Начальник генштаба хотел еще что-то добавить, но Хозяин на этот раз взглянул на него так, что тот осекся и замолчал.
  
   - Так что же произойдет, как только возникнет прямая угроза прорыва немцев в Закавказье?- до того Хозяин говорил как обычно сравнительно негромко, но этот вопрос прозвучал неожиданно громогласно и зловеще - едва ли не все присутствующие внутренне содрогнулись, ибо почувствовали в последних словах Хозяина настоящий гнев.
  
   Командующий Центральным фронтом, на этот раз даже не стал подделываться под общий фон, изображать испуг. Он с прежним бесстрастным выражением дожидался конца спектакля, уже догадываясь о всех последующих "мизансценах".
  
   - В войну вступит Турция,- наконец, осенило генерального комиссара госбезопасности.
  
   - Правильно Лаврентий... И сколько теперь от турецкой границы будет километров до Баку?- Хозяин в упор, злобным взглядом уперся в залившегося краской начальника генштаба.
  
   Теперь Хозяин выдержал длительную паузу, дав возможность всем этим недалеким людям оценить его дальновидность и способность "попадать в мишень, которую никто не видит", что являлось не чем иным как краткой характеристикой гениальности. У большинства членов совещания смущенно восхищенные выражения лиц, в которых читалось: эх как же я сам-то до такого не догадался, как говориться век живи - век учись и все одно дураком сдохнешь, хорошо что у нас вождь такой головастый, все видит, все наперед знает. Хозяин же продолжал говорить уже обычным тоном:
   - Что представляют из себя наши войска, дислоцируемые на границе с Турцией, вы отлично знаете. Их общая численность не превышает двадцати тысяч человек. То есть, там нет и двух полноценных дивизий, и это в основном новобранцы. Все лучшее идет на фронт, а тыловые части сформированы по остаточному принципу не только по личному составу, но и по вооружению. А в Турции по данным разведки объявлена всеобщая мобилизация, в результате чего по предварительным оценкам к лету турецкие вооруженные силы будут насчитывать до миллиона человек личного состава. И нет сомнения, что основная и наиболее боеспособная их часть, как минимум пятьдесят дивизий, будут сосредоточены на нашей границе. Вопрос риторический товарищи: смогут ли наши две неполноценные дивизии противостоять пятидесяти турецким? Отсюда вытекает и то, что расстояние до наших бакинских нефтепромыслов резко сокращается, для турок от их границы это можно сказать, рукой подать. Вот к чему может привести всего лишь для многих кажущаяся малозначительная потеря Новороссийска и Туапсе, мы получаем еще одного противника и наверняка теряем наши основные нефтепромыслы. Надеюсь, товарищи, теперь вам ясно, какое направление сейчас для нас самое жизненно главное и куда необходимо бросить все без исключения наличные резервы ставки?- как всегда "увесисто" закончил свою речь Хозяин.
  
   Командующий центральным фронтом мог бы легко опровергнуть всю эту "увесистую логику" Хозяина, так впечатлившую остальных участников совещания. Да нефть Баку важна, а разве хлеб Кубани после потери Украины и почти всего Центрально-Черноземного района менее важен? Ведь если немцы захватят Кубань и Ставрополье в стране, возможно, будет просто нечего жрать. Однако он своим словоблудием чуть не всех убедил, что главное направление не Краснодар, а именно Новороссийск-Туапсе. Ха-ха, все яснее ясного, Хозяин просто боится, что по этому короткому пути вдоль черноморского побережья немцы доберутся до его родной Грузии. В Закавказье заранее созданы немалые запасы продовольствия свезенного туда со всего Союза и ему голод не грозит даже в случае потери Кубани. Так что черт с ней с Кубанью, пусть хоть вся страна голодает, главное не допустить войны на территории своей малой родины. И с нефтью все далеко не так как обрисовал Хозяин. В тылу на Урале еще перед войной созданы такие стратегические запасы, что нефтеперерабатывающие заводы страны будут более полугода ими снабжаться даже в случае потери основных нефтепромыслов. А за это время союзники сообразят, что если Советский Союз без нефти будет повержен, то им уже самим придется воевать с Германией, проливать кровь свих солдат, и они срочно наладят поставку горючего и нефтепродуктов через Архангельск и Дальний Восток... Все это прекрасно понимал генерал армии, видя как Хозяин маскирует глобальными задачами всего лишь довольно примитивную хитрость - желание уберечь свою Грузию от судьбы уже постигшую Украину, Белоруссию и западные области России.
  
   Он не мог понять эту слабость Хозяина. Почему он так печется о своих земляках, ведь сам генерал армии к своему народу, как и вообще к людям всегда оставался равнодушным. Вот сейчас его родная деревня под немцем... Ну и что? Свою мать он вывез, а то что остальным его землякам приходится несладко... Нет, он никогда не переживал по этому поводу, считая такую слабость недостойной человека занимающего высшие государственные посты. Во всяком случае, в истории России таковых, как ему казалось, никогда не было. Что, цари за свой народ переживали, или Ленин? Никто и никогда, потому и власть имели. Тем более непонятна здесь такая слабость у Хозяина. Человек умный, волевой, расчетливый, жестокий, на собственного сына, попавшего в плен, плюнул, на свою семью всегда плевал... и так переживает за свой народ.
  
   Впрочем, командующий фронтом не долго раздумывал над слабостью Хозяина. Зато теперь он уже точно знал, почему ему не дают резервных армий. И вообще их не получит никто, ни загибающийся от голода Ленинград, ни тем более его центральный фронт. То есть те армии, которые должны были деблокировать окруженную третью армию, будут переброшены на юг, фактически для спасения Грузии. Таким образом судьба окруженных фактически решена - армия неминуемо погибнет... Нет, Комфронта было не жаль армии, не жаль ее Командарма, он хоть и его ближайший земляк, но они друг другу никогда не симпатизировали, даже более того. А на гибель людей он смотрел также как и Хозяин: гибель одного человека - трагедия, гибель тысяч - всего лишь статистика.
  
  
   После окончания заседания Хозяин уединился с Генеральным комиссаром госбезопасности.
  
   - Ну как Лаврентий, я достаточно обосновал необходимость переброски всех наших наличных резервов на юг, чтобы не допустить немцев в районе черноморского побережья дальше Туапсе?- по-грузински спросил Хозяин, устало откинувшись на спинку глубокого кресла - совещание его очень утомило.
  
   Не до конца разобравшись во всех хитросплетениях рассуждений Хозяина, глава НКВД, тем не менее, отреагировал с готовностью и то же по-грузински - оставаясь наедине, они всегда говорили на родном языке:
   - Конечно Сосо, ты все изложил правильно, основательно. Я за всеми следил, ни один из участников совещания, как члены ГКО, так и приглашенные военные даже взглядами не выражали никаких возражений.
  
   - Лаврентий, ты меня не понял. Сейчас я к тебе обращаюсь не как советский вождь к генеральному комиссару госбезопасности, а как грузин к грузину. Так вот, напряги свои хитрые мозги, чтобы они стали еще и умными. Как ты думаешь, кто-нибудь из этих баранов догадался, что я затеял весь этот театр с одной единственной целью, уберечь от войны и оккупации нашу с тобой прекрасную и милую Родину, нашу Грузию?
  
   Только тут "мозговая эквилибристика" Хозяина дошла, наконец, до генерального секретаря госбезопасности. Он не мог не восхитится столь глубокой хитрости Хозяина, ведь он и сам был невероятно хитер, потому с уверенностью изрек:
   - Никто ни о чем не догадался, верно ты сказал, бараны они и есть бараны, где им постичь глубину твоих замыслов. Откуда взяться глубокомыслию у внуков и правнуков крепостных рабов. Да если бы не мы с тобой Сосо...- нквдшник хотел, что то добавить, но Хозяин движением руки остановил его.
  
   - А этот, командующий центральным фронтом... ты наблюдал за ним? Он тоже ничего не понял?- задумчиво спросил Хозяин.
  
   - Конечно не понял, сидел с деревянной мордой, после того как ты дал ему понять, что не дашь ни одной армии из резерва - обиделся. Думаю, не стоит его переоценивать. Он чистой воды карьерист и ты умело используешь его сильные стороны, в первую очередь умение требовать, гнать людей на смерть, не считаясь ни с чем. А что касается ума,- главный НКВДшник развел руками,- он ничуть не умнее других русских, такой же потомок рабов.
  
   - Не скажи, он не так прост и прямолинеен как кажется,- покачал головой Хозяин и потянулся за, лежащей на столе, коробкой папирос "Герцоговина флор".- Ладно, сейчас не это главное. Ты сам-то до конца понимаешь, чем нам грозит потеря Новороссийска и тем более Туапсе?
  
   - Что ты имеешь в виду под словом "нам"?- счел нужным осторожно уточнить главный НКВДшник, не сводя глаз с пальцев Хозяина, разминающих папиросы и вытряхивающие из них табак.
  
   - Нам, грузинам,- раздраженно уточнил Хозяин.- Для Советского Союза потеря Туапсе имеет не большее значение, чем потеря любого другого среднего города.
  
   - Конечно понимаю... Ты же на совещании все очень доходчиво объяснил... Взяв Туапсе, немцы уже наверняка дойдут до Сухуми, а потом и до Поти, ибо на этом направлении за Туапсе уже нет оборонительных сооружений и тогда в войну точно вступит Турция, и туркам от границы до Баку совсем близко идти,- решил показать что он внимательно слушал Хозяина на совещании НКВДшник.
  
   - Лаврентий, не опускайся до уровня этих тупых русских, которых мы с тобой сделали генералами, которые посылают на убой своих солдат без боли в сердце, так же как и я. Но я-то посылаю не своих, и никогда не буду посылать грузин на убой, разве что последних дураков, которых не жалко...- Хозяин запнулся, видимо, имея в виду своего непутевого сына, которого и считал последним дураком.- Неужели ты не понимаешь, что станет с грузинами, как только Грузию оккупируют?- в голосе хозяина слышалось удивление.
  
   - Да, конечно, если немцы войдут в Грузию, они себя будут так же вести как в Белоруссии, на Украине, в других оккупированных территориях,- пытался уследить, куда клонит Хозяин НКВДшник.
  
   - Да, при чем здесь немцы!?- недогадливость собеседника все больше раздражала Хозяина.- Если бы я был уверен, что Грузию оккупируют одни немцы, я бы так не переживал. Турки, понимаешь, турки оккупируют Грузию. Ты понимаешь, что они там будут творить!? Оккупационный режим немцев, это так, детская шалость, по сравнению с тем, что придется пережить нашему народу при турках,- пытался достучатся до разума своего "заплечных дел мастера" Хозяин.
  
   До НКВДшника, в общем-то ни за кого особо не переживавшего, даже за своих земляков, наконец, дошло что именно пророчит Хозяин, в отличие от него свой народ искренне любивший. Он срочно включил свои актерские способности и виновато опустил голову:
   - Прости Сосо... за суетой этой, дел много, мороки... очевидное видеть перестал. Конечно, ты прав, турки вояки неважные, до немцев им далеко, но по жестокости они, напротив, немцам сто очков вперед дадут. Они наших людей не пощадят. Немцы вообще как оккупанты не самые жестокие. Вон говорят те же румыны и венгры в тылу куда больше их зверствуют, хотя в боях их особо не видно.
  
   - Ну, наконец-то, достучался я до твоего разума. Пойми нам в отношении своего народа, да еще такого небольшого, никак нельзя черстветь сердцем. Если мы будем так же к нему равнодушны как русские, выбившиеся к власти, к своему, грузинский народ просто погибнет. Ты только представь эту картину, турецкие войска входят в Грузию... Прямо сердце заходится. В Тбилиси, в Кутаиси, в Гори... везде режут мужчин и насилуют женщин, так же как они не раз поступали с нашим народом с пятнадцатого по семнадцатый век. Ты в курсе, что от этих насилий наши люди даже выглядеть стали иначе. Когда-то грузины в основном были рыжие. А сейчас часто встретишь рыжего грузина? Разве что одного из ста. Это все турки и персы, да еще эти звери с северных склонов Кавказских гор... Ну, с последними мы еще посчитаемся, а сейчас главное, ни в коем случае не допустить вступления в войну Турции. И потому важнейшим рубежом для нас сейчас является Новороссийск и Туапсе. Если не пустим немцев южнее Туапсе, турки не решаться воевать и Грузия будет спасена, я в этом не сомневаюсь, не удержимся... сам понимаешь. Если потом мы и одержим окончательную победу, ничего уже будет не исправить, туркам и нескольких месяцев оккупации хватит, чтобы изнасиловать всех грузинских женщин - этого нам не простит наш народ, я сам себе этого не прощу. А ради спасения своего народа я готов отдать все... пусть сдохнет с голоду Ленинград, пусть даже немцы возьмут Москву, но Туапсе надо отстоять. И ты мне в этом должен помочь. Сам понимаешь в этом деле мне больше положиться не на кого. Потому срочно бросай все дела и лично проследи, чтобы все резервы были брошены туда на юг, и в первую очередь в район Новороссийска и Туапсе, и направление на Орджоникидзе тоже прикрыть надо, чтобы они не проникли в Грузию по Военно-Грузинской дороге. И перебросить войска как можно быстрее, немцы вот-вот начнут свое наступление.
  
   - Сосо, я все сделаю, как ты велишь, но думаю нам нужно подстраховаться, все-таки провести всеобщую мобилизацию в Грузии, как это сделано во всей остальной стране. Это даст возможность дополнительно призвать сто-стопятьдесят тысяч годных к армии мужчин и значительно усилить войска в Закавказье. К тому же грузины будут воевать рядом с домом за свою землю, а не черти где,- высказал свое мнение НКВДшник.
  
   Хозяин так посмотрел на него, что тот сразу умолк, хоть и собирался еще что-то сказать.
  
   - Я не для того пробился к власти в этой стране, и не для того тебя сделал фактически вторым человеком здесь, чтобы уничтожать свой народ. Пока я жив всеобщей мобилизации в Грузии не будет. Никто кроме призывного возраста мирного времени и добровольцев воевать не будет. Надеюсь, среди грузин дураков немного и большого количества добровольцев не найдется и нам удастся сохранить цвет грузинской нации даже когда идет такая война - это наша сверхзадача Лаврентий! Грузинские мужчины должны не под пули лезть и не оставлять свое здоровье в окопах, а спать со своими женщинами, чтобы те рожали от них детей. Ты меня понял Лаврентий!?- чуть не закричал Хозяин.
  
   - Понял Сосо... ты меня прости, я всего лишь твой ученик, исполнитель твоих гениальных замыслов, я не все могу сразу понять... прости. Помнишь, когда ты приказал объявить всеобщую мобилизацию по всей стране кроме Грузии, я испугался, думал русские возмутятся. Но ты все точно рассчитал, они даже не узнали об этом, эти бараны. Они до сих пор об этом даже не подозревают.
  
   Хозяин тем временем набил трубку табаком, раскурил ее и, глубоко затянувшись, выпустил дым:
   - А что касается людей, у нас на все люди найдутся, надо только, как говорят русские, по сусекам поскрести... Сколько там у нас планируется дополнительно призвать новобранцев 23-24 годов рождения?
  
   - Сто пятьдесят тысяч,- услужливо подсказал НКВДшник.
  
   - Немедленно начать призыв с 15 апреля. А еще дополнительно призвать сто пятьдесят тысяч оставшихся в тылу мужчин до тридцати лет включительно из числа узбеков и казахов. Нечего этим козлам в тылу ошиваться. Пересмотреть списки всех кто избежал призыва по состоянию здоровья и прочим отсрочкам. Думая таковых еще тысяч пятьдесят-шестьдесят наберется. Потряси милицию и вневедомственную охрану. Думаю, там тоже немало народа прячется, еще тысяч пятьдесят будет. Надо также посмотреть молодых из спецпереселенцев. Их же пока вообще не трогали, не доверяли. Ничего, пусть тоже родину защищают. Думаю тысяч тридцать и здесь можно наскрести. Сколько там всего получилось?- спросил Хозяин у, все записавшего в свой блокнот, НКВДшника.
  
   - Около полумиллиона,- тут же последовал ответ.
  
   - Ну вот, а ты говоришь грузин призывать. Война на передовой это для дураков, вот и пусть дураки воюют. А грузины разве дураки?
  
   - Сосо... но ведь мы так оголим милицию, вневедомственную охрану. Это может спровоцировать эксцессы в тылу.
  
   - Для замены ушедших в армию, призвать сто пятьдесят тысяч женщин. Нечего русским бабам без дела болтаться, пусть пользу приносят. Все равно все их мужчины воюют и потому им дома нечего делать. А молодых от 19 до 25-ти лет мобилизовать поголовно, чтобы заменить мужчин в тыловых частях и ПВО, а высвободившихся мужчин всех на фронт. Думаю, это тоже до ста тысяч даст для фронта. Вот так Лаврентий, видишь, как просто решается этот вопрос. А в Грузии ничего, никаких мобилизаций проводить не надо. За место них воевать и вместо них работать будут другие. Для этого я тебя так и возвысил и держу рядом Лаврентий.
  
   Хозяин вновь затянулся и мечтательно зажмурился:
   - Представляешь, мне даже думать об этом приятно. Кругом война, смерть, голод, вши, тиф, одни гибнут на фронте, другие мучаются в тылу, день и ночь работают. А у нас на родине ни голода, ни войны, все сыты, одеты, обуты, женщины почти все с мужьями, девчонки с парнями, веселятся и детей рожают также как в мирное время... А те глупые грузины, что добровольцами пошли... пусть гибнут. Их не жаль. Чем меньше останется дураков и потомства от них, тем в целом умнее будет нация, наш с тобой народ. А я хочу, чтобы наш народ стал самым умным в мире, умнее даже евреев. Наш народ столько за свою истории пережил, настрадался, потому я и хочу чтобы сейчас, когда страдают все вокруг, он не страдал...- Хозяин замолчал попыхал несколько раз трубкой и продолжил.- Как думаешь, потом когда-нибудь грузины оценят, помянут добрым словом нас с тобой, за то, что мы для них сейчас делаем? Что мы все их тяготы на других переложили, пусть тащат, раз не смогли из своей среды умных руководителей выдвинуть, способных возглавить страну, таких как мы с тобой, а?
  
   НКВДшник развел руками, с сомнением покачал головой и солнечный луч, пробившись сквозь неплотно задернутую портьеру, засверкал позолотой его пенсне...
  
   2
  
   Командарм третьей армии на телеге запряженной тощей лошадью объезжал позиции своих войск. Он уже привык к этой удручающей картине и потому спокойно на нее реагировал. По всему периметру окопы, блиндажи, землянки, отрытые еще в феврале, когда вокруг лежал снег... сейчас они все были затоплены талой водой. Немцы методично ежедневно подвергали позиции окруженных артиллерийско-минометному обстрелу, сочетая его с бомбовым ударом пикирующих бомбардировщиков. После нескольких дней таких обстрелов определялся наиболее слабый участок, на который и следовала атака. Тактика противника приводила к тому, что кольцо окружения постоянно сужалось. Таким образом, к началу апреля вся армия скучилась на относительно небольшой территории, которая почти насквозь простреливалась артиллерией противника. Отвечать на огонь было нечем. Единственная связь с большой землей это самолеты У-2, летавшие только по ночам. С них сбрасывалось кое какое продовольствие, минимум боеприпасов и медикаментов.
  
  До КП армии, впрочем, немецкая артиллерия не доставала. Зато его регулярно "обрабатывала" немецкая авиация... Вернувшись с позиций, Командарм зашел в армейский госпиталь, располагавшийся в нескольких больших землянках. Здесь тоже воды было по щиколотки, а кое где и выше. По этой причине раненые лежали на трехъярусных нарах и лучшие места, конечно же были вверху, подальше от воды. Понятное дело, в госпитальных землянках царил настоящий смрад, ужасная смесь запахов сырости, кровавых бинтов, ваты, гниющей плоти, медикаментов... Генерал с трудом подавлял желание тут же повернуться и выйти на свежий воздух. Главный хирург армии, немолодой, исхудавший до впалости щек еврей, доложил о состоянии дел в госпитале. Так и не вникнув в смысл многословного доклада, Командарм спросил, что его более всего интересовало:
  - Сколько раненых в среднем умирают за день?
  
  - От двадцати до тридцати человек... У нас почти ничего нет, даже раны нечем дезинфицировать, бинтов нет, перевязываем чем попадя. Товарищ командующий, видите...- врач кивнул на смрадный ряд нар с ранеными.- В таких условиях мы не то, что тяжелых, средней тяжести раненых не можем выхаживать. Долго еще ждать, когда нас отсюда вызволять будут?- медик спрашивал с мольбой в голосе.
  
  - Потерпите... еще неделю, самое большее две,- поспешил заверить врача Командарм, произнося слова достаточно громко, чтобы его услышали раненые на ближайших нарах.- Вы ведете учет умерших?- уже тише обратился Командарм к хирургу.
  
  - Да, вот данные за последние три дня. Здесь числится шестьдесят восемь человек,- так же тихо отвечал хирург, и подал список на трех больших резаных листах оберточной оружейной бумаги.
  
  При тусклом свете немногих керосиновых ламп Командарм, до боли напрягая зрение, вчитывался в список. Фамилии процентов на восемьдесят были славянские, попадались и специфические татарские, мелькнул один армянин и несколько среднеазиатов. Командарм сам не знал, почему его вдруг стал интересовать национальный состав гибнущих людей, может потому, что командующий фронтом этим совершенно не интересовался. Они являлись полными антиподами и давно еще с довоенного времени имели натянутые отношения, даже более того. Так, иной раз, могли неприязненно относится друг к другу родные братья. Здесь же имела место неприязнь между земляками, ведь они родились и выросли в одной области, меж их родными домами насчитывалось чуть более двадцати километров и, тем не менее... Командарм бросил взгляд на главного армейского медика, потом на список умерших от ран и отметил один факт - евреев в списке не было ни одного. Впрочем, евреи в его армии были, и не только главный хирург. Но, опять же, все они служили, или при том же госпитале, или в штабных связистах. И попали они туда не благодаря какой-то особой изворотливости, а на вполне законных основаниях - они все имели соответствующее образование, то есть являлись ценными специалистами, которых надо беречь и на передний край в окопы не посылать.
  
  То, что среди не ценных, которых так сказать не жалко послать под огонь, оказалось в основном его соплеменники как-то задело Командарма. Хотя на войне получилось все также как и в мирной жизни, только цена нужности или не столь большой нужности того или иного человека здесь являлась жизнь человеческая. Командарм к тому же почувствовал и свою собственную вину. Ведь это он тогда в январе, в разгар наступления негласно дал команду кадровикам из молодого пополнения как можно меньше зачислять именно в ударные дивизии "нерусских", в первую очередь среднеазиатов и кавказцев - с ними и мороки много, и к холоду они не привычные и часто языка не понимают. Вот и получилось, что вместе с ним в окружении и оказались в основном славяне да татары с мордвой. С евреями, конечно, другая история, тут все дело в сумасшедшей выкованной веками способности выживать и приживаться - ни один народ в мире не имеет такой способности - хоть как но на дне жизни они не оказываются нигде и никогда. Даже сейчас, когда идет война с немцами, которые объявили евреев своими врагами номер один, и попросту их безжалостно уничтожают, большинство евреев сумели даже воевать не в прямом контакте со своим злейшим врагом, а вот так, хоть и на небольшом, но расстоянии, чтобы ненароком не угодить вот в этот список по двадцать-тридцать в день.
  
   "Боже, шестьдесят семь человек за три дня и в основном русские",- невольно подумал Командарм и вновь мельком взглянул на врача - догадывается ли он, о чем думает генерал? Вновь пробежав список Командарм вдруг отметил, что в нем нет ни одного грузина... Почему он вдруг об этом подумал? Потому что вспомнил, как в разгар наступления в том же январе, когда, казалось, немцы безостановочно побегут и дальше на Запад... Так вот тогда вдруг из штаба фронта пришла разнарядка на награды для особо отличившихся бойцов и офицеров. И вот когда стали составлять списки, начальник политотдела армии эдак ненавязчиво довел до сведения Командарма, что в ГЛАВПУРе хотели бы чтобы в списках, подаваемых на присвоение звания Героев Советского Союза обязательно были бы грузины, а то дескать уже наметилось отставание здесь грузин от армян и даже от азербайджанцев, Хозяину может не понравится. Тогда Командарм как-то особо не озаботился этой ситуацией. И вот сейчас он вдруг обнаружил, что в списке погибших нет грузинских фамилий. И не потому, что они сумели хоть на чуть-чуть дистанцироваться от передовой, похоже их вообще в ударных дивизиях и в его армии не было. Хотя вроде бы должны быть. Ведь количество грузинского населения в СССР сопоставимо с тем же армянским и азербайджанским, но Командарм точно знал, что и армяне и азербайджанцы хоть и не в значительном количестве в его армии присутствовали, а вот грузин почему-то не было совсем... Впрочем, вскоре эти мысли были вытеснены беспокойством вызванным необычайно высокой смертностью среди раненых: если так дальше пойдет... Командарм вышел из госпитальной землянки и вскоре был уже на своем КП. Сразу пошел к связистам:
  - Соедините со штабом фронта,- приказал он дежурному радисту.
  
  Со штабом фронта связались только через десять минут.
  
  - Прилетел ли первый из Москвы?- задал, естественный вопрос Командарм.
  
  Ему ответили, что ждут с часа на час.
  
  - Будет ли этой ночью к нам самолет?- последовал второй вопрос.
  
  - В зависимости от погоды,- неоднозначно ответили с той стороны.
  
  У-2 мог летать на предельно малых высотах, где был неуязвим для немецких истребителей, но в ясную погоду даже ночью он становился легкой мишенью для противника с земли. Потому летать приходилось только ночью и только в пасмурную погоду
  
  Так ничего и не добившись от штаба фронта, Командарм, в сердцах выматерившись, вышел на воздух и тут же был вынужден снова забежать назад на КП - начался обычный ежедневный воздушный налет противника, совмещенный с артиллерийским обстрелом. Это означало, что где-то в ближайший час весь пятачок, на котором сгрудилась армия, превратится в сущий ад. Здесь от прямого попадания не спасали ни окоп, ни землянка, да и не каждый блиндаж. Все это время Командарм сидел в блиндаже, морщась от наиболее близких разрывов, понимая, что численность потерь убитыми и ранеными за этот час еще более возрастет.
  
  Если бы Командарм твердо знал: фронт не будет наносить деблокирующий удар, он бы еще в феврале-марте приказал своим дивизиям разделиться и пробиваться через кольцо окружения в разных направлениях. Тогда была еще зима, почва твердая, и пройти можно было практически везде, да и мобильность армии была куда большая: раненых относительно немного, боеприпасы не израсходованы и даже имелось горючее для автомобилей. Но Комфронта упорно хотел сохранить позиции армии как плацдарм для успешного наступления в будущем. Потому приказа на прорыв не давал, напротив строго-настрого запретил всякую самодеятельность. Он обещал, что сможет пробить "коридор" к окруженным. И действительно пару раз попытался и оба раза безрезультатно - противник выстроил крепкую оборону. Когда стало ясно, что своими силами фронт не сможет осуществить деблокаду, Комфронта стал заверять, что сумеет выбить в Ставке резервы и тогда уж наверняка пробьется к окруженной армии. На это сейчас надеялся и Командарм, так как точно знал, что недалеко от позиций центрального фронта формируются сразу две резервные армии, перебросить которые можно в течении трех-четырех суток. Потому он верил и ждал. Надеялся, но где-то в глубине сознания гнездились тревожные мысли: а что если не дадут резервов, что тогда делать? Но он гнал эту мысль: как это не дадут, разве там не видят, что армия гибнет без всякой пользы. К тому же сейчас пробиваться из окружения самостоятельно уже и поздно: армия отягощена двумя тысячами раненых, без автотранспорта, лошади истощены, дороги и проселки в значительной степени стали непроходимы из-за непролазной грязи. Такая армия сможет передвигаться в лучшем случае со скоростью пешехода и станет легкой добычей для артиллерии, авиации и подвижных подразделений противника.
  
  - Товарищ генерал-лейтенант, вас вызывает к рации штаб фронта, они вышли на секретной частоте,- это доложил посыльный, пробежавший от блиндажа связистов до КП, улучив момент, когда бомбежка немного ослабла.
  
  Выйти на секретной частоте могли только командующий или начальник штаба фронта. Это означало, что Комфронта, наконец, вернулся из Москвы с совещания у Хозяина, и вызывает Командарма, чтобы уточнить сроки и детали предстоящей операции по деблокаде армии.
  
  - Ну, наконец-то,- с облегчением вырвалось у Командарма.
  
  - Может обождать, минут через пятнадцать немцы закончат бомбежку,- неуверенно предложил капитан, адъютант Командарма.
  
  - Он ждать не любит... не его же бомбят,- отмахнулся Командарм, не скрывая взаимной неприязни к командующему фронтом.- Да я и сам эти пятнадцать минут здесь не усижу, скорее уж узнать, что там.
  
  Из блиндажа генерал и сопровождавшие его адъютант и посыльный выбежали, едва обозначилась "прогалина" в бомбовом дожде - одна волна "Юнкерсов" уже отбомбилась, а вторая еще не подошла. "Прогалина" длилась минуты полторы, но этого хватило, чтобы добежать до блиндажа, где располагался узел связи... Командарм одел наушники, ничуть не сомневаясь, что именно услышит. Но уже тон Комфронта, сухой, официальный породил подозрения, что на совещании в Кремле, что-то пошло не так.
  
  - Третий, слушай меня внимательно,- четко и жестко говорил Комфронта.- Отдавай приказ своим дивизиям провести соответствующую подготовку и скрытно сняться с позиций, сосредоточится в условленном месте, после чего скорым маршем идти на прорыв. То что мы с тобой планировали, встречный удар резервными армиями, в Ставке в связи с изменившейся общей обстановкой сочли нецелесообразным. Встречный удар мы нанесем, но только наличными силами фронта. Так что тебе главным образом придется обойтись своими силами...
  
  Командарм не верил своим ушам, он слышал от Комфронта, то, что сам предлагал ему полтора месяца назад, когда еще не развезло дороги, когда Армия еще не была так отягощена ранеными, когда этот план имел реальные шансы на успех. И тогда Комфронта даже запретил ему думать об этом, а сейчас...
  
  - Но товарищ первый, как же так, разве нам не дали резервов... почему!?
  
  - Товарищ генерал нажмите на кнопку,- подсказал Командарму радист, ибо тот был настолько ошарашен услышанным, что забыл нажать кнопку передачи на микрофонной гарнитуре, и Комфронта не услышал слов Командарма.
  
  Задержка с ответом не осталась незамеченной на "той стороне":
  - Чего молчишь, третий... ты все понял?
  
  Командарм нажал кнопку и его, наконец, услышал Комфронта:
  - Товарищ первый, что означают ваши слова... Что фронту не дали резервов и деблокирующего удара не будет?
  
  Теперь уже на "той стороне" помедлили с ответом.
  
  - Почему не будет?... Удар будет, но только наличными силами фронта,- хоть ответ прозвучал в устах Комфронта как обычно, спокойно и твердо, в его голосе послышались и нехарактерные нотки, отдаленно напоминающие... Нет, не угрызения совести, на это Комфронта просто был неспособен, что-то вроде некоторой неловкости. Ведь как ни крути, а резервов фронту, которые он был просто обязан "выбить" не дали и деблокирующий удар наносить фактически нечем.
  
  - Как же так, товарищ первый, вы же обещали... резервы ставки... нам же самим с ранеными никак не выйти!- Командарм почти кричал в микрофон, не стесняясь находящихся тут же радистов.
  
  - Хватит причитать, третий. В ставке лучше знают, куда посылать резервы. Там планируют операции всех фронтов, а не одного нашего. Нам же предписано осуществить выход из окружения вашей армии своими силами. Вот мы и будем выполнять этот приказ. Прямо сейчас, немедля начинайте мероприятия по подготовке к прорыву. Когда определитесь с маршрутом движения, дайте знать мне, мы со своей стороны подготовим встречный удар в предполагаемом месте прорыва. Сегодня в ночь к вам вылетит самолет, он доставит мой письменный приказ... Все, выполняйте, до связи...
  
  Комфронта отключился, а Командарм все сидел с наушниками на голове, словно надеясь еще что-то услышать из шумов опустевшего эфира. Наконец, он медленно снял наушники и тяжело поднявшись побрел к выходу. Если бы налет противника продолжался он бы, наверное, так и вышел бы под бомбы, не замечая их. Но налет уже закончился, люди повыползали из своих смрадных сырых укрытий и с наслаждением дышали свежим воздухом, радуясь что на этот раз выжили. А кому не посчастливилось... тех откапывали, перевязывали, несли в госпиталь. Среди всей этой суеты медленно бредущий как бы в прострации Командарм смотрелся неким анахронизмом. Хотя постепенно прострация уступала место гневу, все сильнее клокотавшему в его сознании. "Сука... сволочь... это же он нас сюда загнал, и держал, не позволяя вырваться пока это еще было возможно... А сейчас... что сейчас, раненых бросать и мелкими группами просачиваться?... Сволочь, знает, что я раненых не брошу, специально ставит нереальную задачу. Зачем... чтобы меня тут угробить?... Так неужели для этого в придачу и еще двенадцать тысяч человек положить надо?... Знал, что ты гад, но не думал, что до такой степени... Может, надеется, что я брошу раненых ради того, чтобы самому с какой-нибудь мелкой группой проползти, спастись, а потом ославит, опозорит как труса. Думает, что и я такая же сволочь, по себе судит... Нет, не дождешься, я раненых не брошу".
  
  Командарм просто не мог поверить, что Комфронта просто отказали в резервах. В своей к нему ненависти он уже готов был подумать, что тот все это специально спровоцировал, подстроил. Другого объяснения кроме как мщения именно ему, столь ненавидимому им, Командарм дать не мог. Получалось, что так Комфронта мстит ему за то, что никогда не "ломал перед ним шапку", не лебезил, не боялся его, в том числе не боялся его кулака. Да Комфронта иной раз не брезговал рукоприкладства, особенно в случаях когда, например, не имел достаточных оснований отдать не понравившегося ему подчиненного под трибунал, отправить в штрафбат или расстрелять. Бил даже генералов, причем при его немалой физической силе мог сбить человека с ног. Впрочем, он вполне мог бы до этого и не опускаться, его и так все боялись, зная его склонность к быстрым иной раз спонтанным решениям: судить, снять с должности и т.д. Однажды на совещании в штабе фронта он ударил провинившегося перед ним полковника. У того пошла носом кровь. Стоявший рядом Командарм возмутился, на это Комфронта и ему пообещал:
  - Будешь так же мямлить и тебе красную вьюшку пущу. Понял, интеллигентишка!?
  
  - У меня тоже руки есть,- с этими словами Командарм сжал огромные кулаки и так посмотрел с высоты своего почти двухметрового роста на коренастого, невысокого Комфронта, что тот... тот это запомнил, ибо когда они встретились взглядами, генерал армии понял, что здесь его рукоприкладство никак не останется безответным.
  
  "Неужели за то мстит?... Нет, не может быть. Он конечно гад и сволочь, но умный и ответственный, не может он так глупо мстить да еще специально гробить столько ни в чем перед ним неповинных солдат... Тут еще что-то",- наконец обрел возможность размышлять более или мене адекватно Командарм, уже войдя на свой КП и отдавая приказ собрать через два часа всех командиров дивизий и отдельных бригад.
  
  Тем временем известие, что армии предстоит выходить из "котла" самостоятельно уже гуляло по штабным подразделениям и оттуда распространялось дальше. И когда еще ничего не ведавшие командиры в званиях полковников и подполковников прибыли на совещании об этом уже знали уже все в штабе вплоть до писарей и ездовых. Потому к Командарму первым прибыл не какой-нибудь командир дивизии, а главный хирург армии:
  - Товарищ генерал!... Я... я слышал, что нам предстоит самим выходить из окружения. А как же госпиталь... раненые!?
  
  Сорокапятилетний медик, считавшийся светилом медицины, давно уже буквально не отходил от операционного стола и выглядел совершенно изможденным. В состоянии крайней усталости обычно даже чувство опасности притупляется. Но в глазах главного хирурга, за стеклами очков, тем не менее, читался откровенный животный страх. Командарм хотел было прикрикнуть на медика, дескать, откуда вы могли узнать секретные сведения, почему сеете панику!?... Но он тут же догадался, чего именно тот опасается более всего - он же еврей и потому панически боится приказа остаться с госпиталем, с ранеными, что для него означало верную гибель.
  
  - Не беспокойтесь, раненых мы не бросим, будем выходить все вместе. Организуйте весь свой медперсонал на поиск подвод и забирайте всех еще стоящих на ногах лошадей. Приказываю не оставлять ни одного раненого,- распорядился Командарм.
  
  - Есть,- медик явно воспрял и, словно и не было многодневной усталости, побежал выполнять приказ.
  
  
  Наконец, все старшие командиры собрались на КП в штабном блиндаже. До половины командиров дивизий, бригад и полков, начинавших два с половиной месяца назад наступление и прорвавшие оборону немцев, по самым различным причинам сменились. Кто-то погиб, кто-то получил ранение и опять же умирал лежа в армейском госпитале от сырости и недостатка медикаментов, кого-то Командарм снял с должности за несоответствие той самой должности. Впрочем, в армии знали об отношениях между Командармом и Комфронта и очень удивлялись, что сам Командарм до сих пор не снят со своей должности. Ну, а сейчас по всем вышеизложенным причинам среди командиров дивизий не оказалось ни одного генерала, а одной из бригад даже командовал майор.
  
  - Товарищи, довожу до вашего сведения, что во время последнего сеанса радиосвязи со штабом фронта, нам Комфронта поставлена задача сниматься с позиций и пробиваться из окружения самостоятельно, создав штурмовую колонну и пробив кольцо окружения противника...
  
  Едва Командарм сделал намеренную паузу, как до того заворожено и даже как-то загипнотизированно слушавшие его, вдруг словно проснулись. Два-три голоса спонтанно, не сговариваясь произнесли одно и то же:
  
  - Как же так, товарищ генерал?!... Как это сами?!... А разве не будет встречного деблокирующего удара!?
  
  Затем, видя, что Командарм не одергивает эти выкрики, к ним присоединились и другие:
  - Мы не можем идти на прорыв, люди измучены, они уже давно по человечески не питались, не стирались... А с чем идти на прорыв, с одними винтовками?!... У моих не более двадцати патронов на человека!...
  
  - Тихо!... Здесь, что совещание высшего командного состава или базар?!- наконец решил употребить власть Командарм, перед тем чуть "выпустив пар", вновь "подобрал вожжи", напомнил о дисциплине и субординации. Дождавшись тишины, он спокойно продолжил.- Товарищи, то что я вам сейчас сообщил, есть приказ Комфронта. Сегодня ночью этот приказ доставят нам. Вы уже и сами, поди, догадались, это означает только одно: что фронту не дали резервов для осуществления нашей деблокады. Почему? Я не знаю, но это факт - деблокирующего удара фронта достаточной мощи не будет. Потому приказываю, сегодня в ночь и завтра весь день скрытно осуществить подготовку к быстрому, одновременному снятию с позиций и сосредоточению в указанном районе, с целью совершения скорого марша и нанесения удара всеми силами армии для прорыва к основным силам фронта. Соответствующие официальные приказы вам будут доставлены завтра. И еще одно, осознайте сами и доведите до каждого офицера, чтобы те довели до каждого бойца - никто нам не поможет, рассчитывать только на себя... На этом совещание закрываю, приказываю всем убыть в свои части и начинать подготовку личного состава и матчасти к маршу с последующим прорывом. Что с собой взять невозможно, да и не нужно, например, орудия, к которым нет снарядов, или автомобили без горючего, тихо безо всяких подрывов вывести из строя. Передвигаться пешим порядков, всех лошадей и подводы которые имеются передать в распоряжение начальника госпиталя для транспортировки раненых...
  
  
  Ночь выдалась облачной и У-2 смог незамеченным перелететь линию фронта и приземлиться на изрытым воронками авиабомб летном поле армейского аэродрома. Приказ о прорыве привез бывший подчиненный и старый друг Командарма полковник Никитин. Командарма разбудили среди ночи. Когда он вышел полковник, бросив руку к виску, доложил:
  - Товарищ генерал-лейтенант, полковник Никитин, прибыл с пакетом из штаба фронта.
  
  Командарм заулыбался явно обрадованный встречей, взял пакет, посмотрел на сургучные печати и, не распечатывая, бросил его на стол.
  
  - Здравствуй Саша, рад тебя видеть, но с каких это пор полковников стали использовать для доставки пакетов в окруженные армии?- с этими словами Командарм обнял старого друга.
  
  Да я не только в качестве посыльного Михаил Ефремович. Меня ведь прислали в качестве специалиста по выходу из окружений. Вы же знаете, я летом прошлого года трижды в окружении побывал и всякий раз выходил. Вот меня и отправили, так сказать, для обмена опытом,- пояснил широко улыбавшийся полковник, тоже явно обрадованный встречей.
  
  - Ну понятно, хотелось бы мне с тобой в другой обстановке встретиться, да вот сам видишь... Проходи ко мне в закуток, выпьем за встречу, поговорим... Только подожди, распоряжусь чтобы в кукурузник на твое место тяжелораненого командира полка загрузили, Командарм стал накручивать ручку полевого телефона и отдавать соответствующие распоряжения...
  
  Затем они уединились в тесном помещении, где Командарм обычно отдыхал. Полковник достал привезенный с собой вещьмешок:
  - Вот Михаил Ефремович, специально для вас собрал... тут-то у вас с харчами туго.
  
  Полковник стал выкладывать на небольшой стол консервы с тушенкой, икрой, буханки хлеба... бутылку водки. Хлебу Командарм обрадовался больше всего:
  - А вот за это спасибо дорогой, с этими сухарями, замучился, все зубы поломал. Он стал резать одну буханку, а две другие сразу убрал.- Надо девчат, медсестер побаловать... Ну, давай Саша, за встречу... Ты не обижайся, что я тебе сейчас спать не дам, боюсь больше у нас с тобой спокойно поговорить времени не будет, а узнать от тебя я очень многое хочу.
  
  Выпив и закусив, полковник дисциплинированно застыл в позе ожидания вопросов. Командарм не заставил себя ждать:
  - Вот что Саша, объясни мне, ты там в штабе не первый месяц, знать должен, почему наш Комфронта так себя ведет? Ведь это же была его идея, нас тут на позициях столько времени держать. И все это время он меня уверял, что обязательно выбьет в Ставке самое малое две резервные армии, пробьется к нам и уже с наших позиций начнет новое наступление и вновь распушит немцев как в декабре-январе. А сейчас будто другой человек с той стороны со мной разговаривает. Мы же из-за него тут столько времени потеряли, окапывались, позиции оборудовали, людей сколько положили. Еще бы месяц назад, если бы он дал добро на прорыв, я бы самое малое три четверти личного состава отсюда вывел. Просвети меня, может ты знаешь, что там в Ставке случилось, почему фронту не дали резервов, ведь наш Комфронта у Хозяина всегда в фаворе был, и я не сомневался, что кому-кому, а ему не откажут.
  
  Полковник, по всей видимости, ожидал этих вопросов, ибо опасливо покосился на дверь, как бы спрашивая, можно ли говорить.
  
  - Говори, Саша, не бойся, у меня в штабе любителей подслушивать и закладывать нет, я их всех уже давно вычислил и вычистил. У меня даже особист, прежде чем рапорта по своей линии отправлять мне их показывает, а уж я даю добро отправлять, или что-то подправить. Говори смело, да и чего нам сейчас боятся, в нашем-то положении,- Командарм грустно усмехнулся.
  
  И все же полковник заговорил почти шепотом, подавшись через стол поближе к Командарму:
  - Михаил Ефремович... это сам Хозяин не дал армии нашему Комфронта. Наш-то вроде и так и сяк старался, а Хозяин распорядился все резервы до последнего бойца на Южный фронт отправить. Вот так. Комфронта оттуда приехал как черт злой. Одного майора сразу за какой-то пустяк разжаловал и полковника с должности снял, тоже почти ни за что и обоих на передовую. В штабе там буквально все от страха трясутся, боятся на глаза ему попасться, такого страху нагнал.
  
  - Это он умеет, страх напускать, и на других злобу свою срывать... Как же он не сумел убедить Хозяина? Ведь все же очевидно... Куда, говоришь все резервы пойдут... На Южный фронт... а конкретно чего он так за него перепугался, за какой именно участок... под Харьков что ли, или к Ростову? Неужто, там положение хуже нашего... может чего за это время случилось, чего мы не знаем?- продолжал допытываться Командарм.
  
  - Вроде бы по разведданным, немцы вот-вот начнут на Юге большое наступление, вот Хозяин чего-то сильно перепугался. Особенно вроде на совещании за направление Новороссийск-Туапсе переживал. Вроде именно туда те две армии, что хотел заполучить наш Комфронта и отправляют,- передавал, что знал из ходящих по штабу фронта слухов полковник.
  
  - Туапсе... А чего он так за Туапсе-то переживает,- в голосе Командарма слышалось явное удивление, он даже поставил на стол не выпитой вторую стопку водки.- Ничего не понимаю, при чем здесь Туапсе? Неужто думает, что немцы туда в узкую расщелину между горами и морем большими силами попрут? Да кому нужен этот Туапсе. Вот в Ленинграде в эту зиму мор был страшный, если бы на его деблокаду резервы бросили, я бы это еще как-то понял. А на Юге... если бы они в Крым резервы бросили, чтобы Севастополь тоже блокированный спасти... Но все равно там бы и одной, а не двумя армиями можно было обойтись. А Туапсе... не пойму, зачем туда за тысячу с лишним километров перебрасывать сразу две армии? Ничего не понимаю,- недоуменно бормотал Командарм, рассматривая привезенную полковником карту с последними изменениями линии фронта, произошедшими на всем протяжении Советско-Германского противостояния...
  
   3
  
  Они проговорили почти до рассвета, а затем часа три-четыре подремав, полковник отправился на позиции передавать свой богатый опыт бывалого окруженца, а Командарм отдавал приказ за приказом. Те приказы гласили: уничтожить секретную документацию, привести в негодность всю материальную часть, которую невозможно взять с собой, подготовить к эвакуации госпиталь и все медсанбаты... И все это время вплоть до "штатного" ежедневного немецкого совмещенного авио и артиллерийского удара Командарм мысленно искал и никак не мог найти ответа - зачем понадобилось Хозяину так цепляться за этот вроде бы не имеющий большого стратегического значения город, заранее бросить туда аж целых две резервные армии, те самые, которые должны были спасти его окруженную армию. Он не находил в том никакой логики до того самого момента, пока немецкая авиабомба не разорвалась совсем рядом со штабным блиндажем. Взрыв оказался настолько сильным, что сверху через потолочную обшивку посыпались большие и малые куски земли. Один из этих комков довольно чувствительно ударил Командарма по голове. Одновременно ему заложило уши. Командарм стал делать судорожные глотательные движения, чтобы вернуть барабанные перепонки в обычное положение... И вместе с обретением прежнего слуха в его голове словно что-то щелкнуло... Командарм вдруг вспомнил один эпизод своей прежней жизни, случившийся в 1935 году, разговор меж ним тогда комдивом и его непосредственным начальником, героем гражданской войны маршалом Егоровым. Сейчас он как-то моментом вспомнил весь тот разговор, вспомнил отчетливо ярко, будто удар комка земли по голове сыграл роль "ньютонова яблока", ибо сразу стало ясна логика принятия Хозяином решения - бросить резервы на юг прикрывать направление на Туапсе.
  
  А тогда в 1935 году пришло известие о расстреле Тухачевского, Гамарника, Якира и ряда других высших военачальников Красной Армии. На суде в качестве обвинителя выступал и Егоров. Вернее Хозяин заставил его выступить. И вот мучимый угрызениями совести маршал, слегка выпив, излил наболевшее перед ближайшими подчиненными, которым безоговорочно доверял:
  - Вы знаете, за что Хозяин ненавидел и расстрелял Тухачевского?... За то, что тот еще в Гражданскую и после несколько раз пренебрежительно высказывался о его военных познаниях. Он этого не забыл и вот сейчас, добившись неограниченной власти и дождавшись удобного момента отомстил... А остальные Якир, Гамарник, Уборевич... они же евреи, а он очень боится евреев, боится их хитроумия. Он всегда боялся, что евреи его обманут и вырвут власть. Потому возле себя держит только самого глупого из них Кагановича, которого не боится. Потому он избавился и от Троцкого, которого боялся больше всех. В своих действиях он, прежде всего, руководствуется кавказским инстинктом, беспощаден к носителям малейшей для себя опасности и так же беспощадно мстит каждому, кто когда-то чем-то его обидел... Чую и мне несдобровать, и меня он не помилует, помяните мое слово.
  
  Кто-то из собеседников резонно возразил, уж если Хозяин назначил маршала обвинителем по делу Тухачевского и других, то значит ему, как раз доверяет.
  
  - Да нет, братцы, здесь, боюсь, имеет место та же вероломная хитрость, с помощью меня и таких как я расправиться со своими врагами, а потом и этих помощников угробить. Сознаюсь, и за мной перед Хозяином грех имеется, который он мне никогда не простит. Я ведь в 1907 году, еще будучи зеленым поручиком, подавлял волнения в Закавказье, и в Баку, и в Грузии. Подавлял, как положено, как велел тогдашний премьер-министр Столыпин, вешал и расстреливал. Боюсь за это он со мной как грузин и поквитается. А народ свой особенно простой, не интеллигентов, скажу я вам, он в отличие от большинства русских начальников очень любит, хоть никогда в этом и не признавался. Но я то много с ним общался и точно это знаю. Вот помяните мое слово, отомстит, недолго мне осталось...
  
  И действительно маршал Егоров вскоре был арестован и расстрелян. В вину ему, конечно, поставили не подавление восстания в Грузии в 1907 году, а то же что ранее Тухачевскому и прочим обвиняемым высшим военачальникам Красной Армии: заговор с целью свержения советской власти.
  
  Сейчас, вспомнив те фактически предсмертные рассуждения маршала, Командарм вдруг осознал, почему Хозяин так озабочен судьбой именно Туапсе. Для этого потребовалось мысленно представить карту и опустить взгляд ниже Туапсе, ведь менее чем в двухстах километрах южнее Туапсе начиналась малая родина хозяина Грузия, трепетно им любимая. Командарм и до войны уже носил генеральское звание, был вхож, имел знакомства с довольно высокопоставленными людьми и потому знал много из того, чего не могли знать старшие и младшие офицеры, тем более солдаты и сержанты. Знал он и то, что сейчас в войну Грузия продолжает снабжаться по старым довоенным нормам, тогда как остальная страна посажена на полуголодный паек и все отдает фронту. Знал он и еще более неправдоподобный, просто чудовищный факт, то что в этой советской республике в единственной не проведена всеобщая мобилизация всех годных к службе в армии и свободных от "брони" мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока девяти лет... Хозяин действительно, очень любил свою родину, свой народ.
  
  "Так вот оно что, ларчик-то просто открывается... Что ему моя Армия, в которой нет ни одного грузина, или сотни тысяч мрущих от голода в Ленинграде. Он своих хочет спасти за наш счет... за счет наших жизней...- мысли в голове Командарма кружились в лихорадочном водовороте... пока его не позвали к рации - его требовал Комфронта.
  
  - Письменный приказ получил?- бесстрастно осведомился Комфронта, хоть и знал об этом, ибо самолет благополучно возвратился.
  
  - Так точно,- тем же тоном ответил Командарм.
  
  - Когда намечаешь начать прорыв?
  
  - Пока еще не решил, у нас много раненых и они будут сильно тормозить движение,- ушел от прямого ответа Командарм.
  
  Обычно Комфронта не терпел таких неопределенных ответов. Но сейчас он сдержался и, не сделав никакого внушения, повторил свой вопрос:
  - Так, когда же думаешь начинать?
  
  - Не раньше завтрашнего утра,- опять не очень конкретно ответил Командарм.
  
  - Почему так долго чухаешься. Тебе собраться, что нищему подпоясаться, танков у тебя нет, орудия без снарядов, их транспортировать не надо, запасов продовольствия тоже нет!- даже через треск радиоэфира, чувствовалось, что в голосе Комфронта появляются нотки - предвестники его знаменитого гнева, которого боялись все его подчиненные, начиная от генералов и кончая рядовыми.
  
  Но Командарм совсем не испугался, некое внутреннее чувство подсказывало, что ему боятся уже нечего:
  - Да уж всего-то ничего, бросить более двух тысяч раненых и тогда действительно можно хоть через два часа выступать!- резко повысил голос Командарм и замолчал, ожидая реакции на его слова Комфронта. Но, не дождавшись, заговорил вновь.- А я раненых бросать не хочу, а на подготовку к движению всех медсанбатов требуется время!
  
  Комфронта видимо все же испытал необычную для себя неловкость, и решил в данный момент излишне не нервировать Командарма, оставляя все на потом, если этому строптивцу все же посчастливится самому выйти из окружения. В том, что большую часть армии спасти не удастся, Комфронта ничуть не сомневался - отказ Хозяина дать свежие резервы фактически ставил на ней крест. А раз так, то с этим Командармом, если останется жив, можно будет сделать что угодно, самое малое обвинить в неумелом командовании, ну а если снова начнет залупаться, то вплоть до измены Родине можно припаять. А то, как же, повел с собой двадцать тысяч человек, а сколько вывел? Вот тогда можно будет свернуть его в бараний рог, спросить, как смел так разговаривать с самым влиятельным человеком в Красной Армии. А сейчас нет, не та ситуация, не стоит засорять эфир бесполезными эмоциями. Потому Комфронта заговорил примирительно:
  - Ладно, делай как знаешь, тебе там на месте видней, но не тяни. Понял?
  
  - Понял... Разрешите вопрос, товарищ первый?
  
  - Валяй,- недовольно разрешил Комфронта, ибо считал, что говорить больше не о чем.
  
  - Вы в курсе, почему резервы, которые мы с вами хотели использовать для деблокады моих войск, отправляют под Туапсе?
   Мало того, что вопрос был задан в том же независимом, а по мнению Комфронта наглом тоне, сам вопрос был верхом наглости. На этот раз Комфронта не сдержался и буквально заорал в трубку:
  
  - Слушай, ты что себе позволяешь, ты что там совсем свихнулся... как ты смеешь!!? Твое дело армией командовать, а не анализировать действия вышестоящих штабов! Если не можешь командовать, так и скажи, не могу, кишка тонка, мы тебе замену найдем!
  
  - Значит в курсе, и все знаешь,- сделал вывод из услышанного Командарм и невесело усмехнулся.
  
  То, что Командарм назвал его на ты совсем взбесило Комфронта:
  - Ты как разговариваешь со старшим по должности и званию, да я тебя под трибунал!!!...
  
  - Не ори, ничего ты мне не сделаешь... Попробуй достань. Может, сам через линию фронта пойдешь меня арестовывать?- в том же духе продолжал говорить Командарм, ничуть не стесняясь находящихся рядом связистов.- А говорю я с тобой так, потому что уважительно говорю только с теми кого уважаю, а тебя... Слушай, а ты сам-то кого-нибудь уважаешь, кроме себя, конечно, и Хозяина своего?
  
  По всей видимости, на той стороне, Комфронта либо прогонял всех кто мог слышать этот невозможно обидный для него диалог, либо задохнувшись от злости не знал что отвечать - возникла длинная пауза. Наконец в эфире вновь появился зловеще-спокойный голос Комфронта:
  - Товарищ третий, выполняйте полученный вами приказ. Если у вас нет вопросов по существу дела, не засоряйте эфир пустопрожней болтовней. Вам все ясно?
  
  - Мне уже давно все ясно!- Командарм резким движением сорвал наушники и кинул их на стол рядом с рацией. Связисты смотрели на него изумленными глазами - таким своего Командарма им видеть еще не приходилось.
  
  
  Теперь Командарм вызывал к себе командиров частей по одному и с каждым скрупулезно по часам и минутам прорабатывал время снятия с позиций, маршрут движения и сосредоточение в условленном пункте сбора и место части в общей колонне. В разгар этих совещаний пришло известие, что на позициях одного из полков ранен полковник Никитин. Ранение было средней тяжести, в ногу, пулей снайпера. Командарм отлично знал, что творится в госпитальных землянках, что там его друг из среднего быстро превратится в тяжелораненого. Потому он приказал доставить полковника не в госпиталь, а прямо в его блиндаж и там осмотреть врачу.
  
  Сам Командарм в свой блиндаж попал уже в сумерки. От врача он узнал, что полковник Никитин в общем чувствует себя неплохо, но передвигается с большим трудом и идти на прорыв самостоятельно не сможет. Это очень обеспокоило Командарма, и дело было даже не в том, что он обеспокоился за друга. Никитин ни в коем случае не должен попасть в плен. Полковник из штаба армии - он слишком много знал.
  
  - Саша ты как?- с порога, едва вошел в сою коморку обратился к полковнику Командарм.
  
  - Терпимо Михаил Ефремович... Не уберегся вот,- полковник в гимнастерке в кальсонах без галифе с перебинтованным бедром, бледный от кровопотери, лежал на топчане, на котором обычно отдыхал сам Командарм. Было видно, что даже незначительные движения даются ему с болью.
  
  - Идти-то сможешь?- спросил Командарм, хотя сам все видел и понимал.
  
  - Смогу Михаил Ефремович, только вот костыли пускай дадут и разойдусь, а так рана ерундовая, пуля в мякоть, навылет,- хорохорился полковник, но в его глазах читалась немая тревога - он и сам понимал, что в случае возможного пленения ему путь один - стреляться. Видя, что Командарм отводит глаза, полковник заговорил просящее.- Михаил Ефремович, не отправляй меня в госпиталь. Там... вряд ли раненых удастся вывезти, я же все понимаю, они наверняка в плен попадут... Разреши с тобой, в штабной группе пойти, я не буду обузой, клянусь тебе, пожалуйста...- последние слова полковник произносил уже со слезами в глазах.
  
  - Да что ты Саша... какой госпиталь, разве я тебя брошу. Пойдешь в штабной группе. А сейчас не волнуйся, лежи, отдыхай, сил набирайся, они тебе еще понадобятся, да и мне поспать надо, а то ноги гудят и голова раскалывается,- Командарм подкрутил фитиль керосиновой лампы, и небольшое помещение погрузилось в полутьму...
  
  Но поспать долго не пришлось, где-то часа в два ночи Командарма разбудил адъютант:
  - Товарищ генерал-лейтенант, кукурузник прилетел, вам пакет, летчик ждет, говорит, имеет приказ отдать вам лично в руки.
  
  - Что за черт... какой еще пакет? Вчера же вроде все решили, и о самолете никакой договоренности не было,- чертыхаясь, Командарм поднялся.
  
  С заспанным небритым лицом он вышел в предбанник, где находились дежурные телефонист и посыльные. Увидев Командарма, летчик отдал честь:
  - Товарищ генерал-лейтенант, вам пакет от командующего фронтом.
  
  В пакете оказался всего лишь один лист, на котором было одно предложение машинописного текста, которое гласило, что Командарму предписывается немедленно сдать Армию заместителю и прибыть в расположение штаба фронта. Внизу стояла дата, печать и подпись Комфронта.
  
  В боевой практике такое, в общем-то случалось. Когда окруженная армия, или корпус оказывались в безвыходной ситуации за командармом или комкором посылался самолет и его вывозили. Таким образом, как бы спасали наиболее ценных командиров высшего звена. Но Командарм прекрасно понимал, что сейчас такое "спасение" продиктовано вполне определенными целями - Комфронта после их последнего радиоразговора жаждет с ним расквитаться и элементарно боится, что он просто не выйдет из окружения, погибнет и избежит куда более опасной перспективы попасть ему в руки, да еще и, возможно, героем прослывет.
  
  "Опять гад по себе судит, неужели думает, что я ухвачусь за эту мнимую соломинку, брошу людей, пойду на позор ради спасения собственной шкуры, плюну на судьбу семьи и всех близких... Не дождешься сука"...- быстро просчитал ситуацию и сделал выводы Командарм.
  
  - Сейчас, обождите,- обратился Командарм к летчику и было повернулся в комнату ведущему в его помещение для отдыха... но тут же остановился и, подозвав адъютанта, быстро распорядился.- Бегом в блиндаж политотдела, передайте мой приказ все знамена полков, что туда сегодня свезли, погрузить в самолет.
  - Товарищ генерал-лейтенант, только чтобы все это не заняло много времени, нам надо успеть перелететь линию фронта, до того как начнет светать,- забеспокоился летчик, подумав что сбор и погрузка знамен может затянутся.
  
  - Успеем,- сказал, как отрезал Командарм и вышел.
  
  Уже в своем помещении Командарм на максимум вывернул фитиль лампы и стал расталкивать Никитина.
  
  - Что, уже идем на прорыв?- не мог спросонья сообразить, зачем его будят полковник.
  
  - Нет, мы еще никуда не идем, а вот ты Саша прямо сейчас улетаешь. Понимаешь, кукурузник прилетел. Давай одевайся, я тебе помогу,- Командарм уже держал в руках галифе полковника и примерялся, как ему их натянуть на его ставшую слишком толстой от бинтов ногу.
  
  - Я лечу... зачем? Что за мной самолет прислали?...- продолжал непонимающе бормотать полковник.
  
  - Нет, это за мной самолет прислали, а полетишь ты... Давай, шевелись, мне еще многое тебе надо успеть сказать.
  
  - Но, Михаил Ефремович, товарищ генерал-лейтенант, как же я полечу, если самолет за вами прислали,- превозмогая боль в ноге, полковник с помощью Командарма с трудом натягивал галифе, одевал сапоги
  
  - Саша, это приказ. Понял?... А теперь садись и слушай меня внимательно. На ко вот полотенце, лицо оботри, а то я гляжу, ты еще одним глазом сны видишь.
  
  Дождавшись когда по-прежнему ничего не понимавший полковник, кривясь от боли, обтерся влажным полотенцем и уселся на своем топчане, Командарм начал говорить, отчетливо проговаривая каждую фразу.
  
  - Все дело в том, Саша, что на последнем сеансе радиосвязи я сильно с нашим Комфронта поругался. Ну, а ты и сам знаешь что он очень не любит когда с ним говорят также как он со всеми разговаривает... Нет, не со всеми, с Хозяином он почтителен, а с остальными... Ну вот и я с ним без почтения, даже косвенно обвинил, что наше окружение прежде всего на его совести лежит. Вот видно он после этого полдня злобу копил да думал, как сделать, чтобы мне стало хуже, чем даже если бы я погиб. Вот за этим он самолет и прислал. Но это все так, мура. Главное я понял, зачем резервные армии, которые должны были нас спасать, отправляют на Юг. И Комфронта тоже это отлично понимает, но он гад молчит и никогда про то не расскажет, а я молчать не могу, потому что я русский генерал, а он... он никакой, хоть по крови тоже русский... Подожди, не перебивай.- Командарм, увидев, что полковник что-то хочет сказать, движением руки остановил его.- У нас мало времени, слушай внимательно и запоминай, зачем вместо того чтобы нас спасать резервным армиям предписывается отстоять именно Туапсе. Я это все понял когда вспомнил слова своего бывшего командира маршала Егорова... Да-да, того самого, которого в тридцать седьмом году расстреляли. Так вот, он мне еще тогда где-то за полгода до своего расстрела поведал о некоторых особенностях характера Хозяина. Он прямо так и сказал, меня он расстреляет, как и Тухачевского обвинив в заговоре, но фактически накажет не за заговор, а за то что он в бытность офицером царской армии по приказу Столыпина беспощадно подавил бунт грузин. И я как это вспомнил, сразу повнимательнее посмотрел карту, что ты привез и все понял. Теперь я верю Егорову безоговорочно, хоть до сих пор и не верил. Раз тогда за унижения грузин, которые имели место быть почти тридцать лет назад Хозяин не пожалел одного из лучших военачальников страны, то сейчас он тем более плюнет и на нашу армию и на все другое, на Ленинград, на Севастополь, даже ослабит другие фронты...- Командарм вдруг задохнулся и прервался, чтобы прокашляться.
  
  - Извините, Михаил Ефремович,- воспользовался этим Никитин, чтобы задать вопрос.- Вы хотите сказать, Хозяин опасается, что взяв Туапсе немцы по побережью быстро дойдут до Грузии?... Но мне кажется это абсурд. Там мало места для маневра и тут же они попадут под обстрел кораблей черноморского флота. Удар на Краснодар, мне кажется, куда более перспективен.
  
  - Правильно мыслишь. Я тоже сначала именно так и подумал. Да, не станут туда немцы большие силы посылать под этот Туапсе. Но потом смекнул, немцы может быть и не будут стремиться в Закавказье. Взяв Туапсе, последний оборудованный для военных судов порт на Черном море, они фактически лишают черноморский флот последней полноценной базы. Флоту придется перебазироваться в Поти, а там он станет легкой добычей кого?- командарм загадочно посмотрел на полковника.
  
  - Для немцев,- неуверенно не то ответил, не то спросил полковник.
  
  - В том то и дело что нет. Для немцев, ты верно заметил, есть куда более приоритетные направления выдвижения своих войск, первое Краснодар-Ставрополь-Орджоникидзе и второе Сталинград. После того как наш флот лишится базы в Туапсе он потеряет значительную часть своей боеспособности и его немцы в качестве приза подарят кому... Конечно же Турции, как подарили Одессу и Молдавию Румынии. Этим они побудят вступить Турцию в войну, которая и без того только и ждет момента когда Красная армия и Черноморский флот настолько ослабнут, чтобы нанести удар не опасаясь никакого возмездия... А теперь попробуй посмотреть на все это не своими глазами, глазами русского полковника, а глазами Хозяина, Верховного Главнокомандующего, грузина. Понимаешь, грузина в тайне очень нежно любящего свою родину, свой народ. А с чем у грузина прежде всего олицетворяется Турция и турецкая армия?... Понял теперь почему он так перестраховывается на юге, почему не спасает ни мою армию, ни Ленинград, ни Севастополь. Все это ради того, чтобы не создать даже намека на предпосылки вступления Турции в войну, чтобы сотни тысяч турецких солдат не вошли в Грузии и не вырезали бы там всех грузин, как они в первую мировую вырезали армян и не насиловали бы поголовно всех грузинок, что их предки янычары часто проделывали в прошлые века.
  
   Увидев, что полковник, забыв о боли в ноге, выкатил изумленные глаза, Командарм добавил:
   - Кстати, ты в курсе, что в Грузии до сих пор не проведена всеобщая мобилизация?
  
   - Как не проведена!?- еще более изумился полковник.
  
   - А вот так, Хозяин своему народу такое вот послабление сделал и так сумел это законспирировать, он же старый конспиратор, что ты, полковник из штаба фронта об этом даже не подозревал. Тем более простой народ ничего не знает. А теперь представь, если турки войдут в Грузию, все что до чих пор делал для своей родины Хозяин, все пойдет прахом, грузин под турками ждет судьба не лучше, а то и хуже, что сейчас выпала на долю оккупированных районов Белоруссии, Украины и России. Вот он чего больше всего боится. Вот тебе, Саша, и пролетарский интернационализм, вот тебе и отец народов. Заботливый отец он, как оказалось на поверку, только для грузин, а для остальных злобный отчим. И наш Комфронта, он хоть и сволочь, но умный и все это отлично понимает. Я ему в нашем последнем разговоре намекнул, что, дескать, верой и правдой служишь Хозяину на свой народ тебе наплевать. Он и озверел, сразу на вы перешел, хоть до того как всегда тыкал. Ну, и меня тут понесло, я ему нарочно на его вы тыкать стал. Вот и результат - самолет прислал.
  
   Чуть помолчали, полковник переваривал услышанное. Командарм вздохнул и поднялся:
   - Ну, все, больше времени нет, скоро светать начнет, тебе надо лететь. Вот возьми письма, моим передай, только сам, не хочу, чтобы их особисты читали, ну и на словах, что-нибудь...
  
   Когда Командарм, поддерживая полковника, вместе с ним вышел из "личных покоев", летчик, уже заметно нервничал, ибо генерал слишком уж долго собирался, и темное время суток было на исходе.
  
   - Товарищ старший лейтенант, назад с собой заберете раненого полковника Никитина!- тоном, не терпящим возражений приказал Командарм.
   - Товарищ генерал-лейтенант, но у меня приказ доставить в штаб фронта лично вас!- из растерянного голоса летчика стало ясно, что он в курсе содержимого пакета и получил соответствующие инструкции.
  
   - Здесь пока еще командую я. Забрать раненого, полковые знамена и вылетать немедля. Вам все ясно?!- жестко обозначил свою позицию Командарм.
  
   - Так точно,- совсем уже растерялся летчик.
  
   - Выполняйте!... Помогите полковнику дойти до самолета и сесть в него,- эта команда уже адресовалась адъютанту и посыльному.
  
   Полковник шел с трудом, едва волоча раненую ногу. Даже с помощью двух человек он преодолел чуть более ста пятидесяти метров до "лесного аэродрома", минут за пятнадцать. Было ясно, что идти на прорыв он бы просто физически не смог. Перед самой посадкой Командарм приказал всем отойти и, приблизив свое лицо к искаженному болезненной гримасой лицу полковника, зашептал ему на ухо:
   - Прощай Саша... Умоляю тебя, выживи пожалуйста. Мне отсюда нет никакого смысла выходить. Тогда может быть, если не героем, то предателем уж точно не буду, семья, друзья не пострадают из-за меня. Выживи Саша, и обязательно запомни, что я тебе рассказал, не век же нашей страной будут править эти два грузина, да и наш с тобой начальник, не имеющий национальности, что-то мне подсказывает, никогда не доберется до высшей власти. Доживи до лучших времен, доживи и все расскажи, за что мы тут погибаем и другие гибнут... Когда моих навестишь им из нашего разговора ни слова. Как на Бога на тебя Саша надеюсь, должны же от кого-то узнать правду... Ну, все, лети с Богом...
  
  
   Весь следующий день, кроме того часа, что немецкие авиация и артиллерия наносили свои "дежурные" удары... день прошел в сборах. Последнее совещание Командарм назначил сразу после окончания авио-арт налета. Здесь были окончательно уточнены время и маршруты отхода с позиций, место сосредоточения штурмовой колонны. В штабе армии скрытно жгли документы, в частях приводили в негодность тяжелую технику. С собой брали только стрелковое оружие и противотанковые ружья. Пожалуй, самым важным было найти достаточное количество подвод и лошадей, чтобы загрузить на них всех раненых. Облазили все уцелевшие в округе деревни. Таким образом удалось подготовить более ста подвод, на которые предстояло загрузить более двух тысяч раненых. Лишь поздним вечером все медсанбаты доложили, что готовы к выступлению...
  
   Вообще Командарм очень долго колебался, брать с собой раненых или все же оставить - может в плену кто-то из них и выживет. А везти с собой - с такой обузой их наверняка всех накроют. Но, все же бросить не решился, хоть и понимал - вывести из окружения госпиталь невозможно. Здесь он просто понадеялся на провидение, а вдруг чудо случится. А сдаться в плен, так это всегда можно и во время движения. Поставить, например, госпитальные телеги в хвост колонны и, пока немцы их отсекут и будут пленять, основные силы успеют уйти. Но и так, не по совести, не стал поступать Командарм. Он поставил телеги с ранеными в середину колонны - уж если повезет так все выйдем, а нет... так нет.
  
   4
  
   Командарм утвердил следующее построение колонны. В авангарде ударная группа, до пяти сотен наиболее физически крепких, ловких бойцов и офицеров, в основном разведчиков. Им предстояло прокладывать путь, даже если придется продираться через лес и кустарник. Сразу за ними группа штаба армии и оперативный отдел, за ними первая стрелковая дивизия, далее тыловые службы и обоз с ранеными. Вторая стрелковая дивизия шла вне колонны, параллельным маршрутом, по проселкам. Когда основная колонна рано или поздно напорется на противника, именно вторая дивизия должна нанести по нему фланговый удар. В арьергарде шла третья стрелковая дивизия. Сразу после того как передовые подразделения покидали свои окопы, их тут же минировали, а по противостоящим немцам наносился авиаудар авиацией фронта, чтобы покидавшие позиции части могли оторваться от противника. Для этого должно быть соблюдено точное временное согласование со штабом авиации фронта, ибо малейшая задержка и наоборот спешка летчиков могли привести к тому, что пехотинцы могли попасть под удар своей авиации.
  
   Армия, несмотря на более чем двухмесячные бои в полном окружении, голод и хроническую нехватку боеприпасов действовала как хорошо отлаженные опытным механиком часы. Все дивизии одновременно покинули позиции, и тут же их заминировали за десять-пятнадцать минут до того, как по переднему краю немцев нанесла бомбовый удар авиация... Немцы, подвергнувшись бомбардировке, а потом еще и напоровшись на мины не смогли "сесть на плечи" отступавшим, и они благополучно добрались до места сбора, благо пути было не более полутора-двух километров, а некоторым и того меньше.
  
  Начиналось все очень хорошо. Некоторые штабные офицеры при виде такой слаженности, стали высказывать уверенность, что и далее все пойдет по "расписанию". Командарм их не разубеждал. Он лично встречал подходившие части и принимал доклады от их командиров. При этом старался, чтобы его хорошо видел личный состав. Где-то несколько часов назад, немцы с самолетов вдруг разбросали над позициями окруженной армии листовки, в которых говорилось, что Командарм бросил своих солдат и самолетом улетел через линию фронта. Что это было, обычная фальшивка или противник отследил, что в последнюю ночь на лесной аэродром прилетал и вылетел назад У-2? Возможно, по своим разведданным они узнали, что самолет летел именно за Командармом, и потому не сомневались, что назад он повез именно его, а не знамена и раненого полковника. Так или иначе, Командарм наглядно демонстрировал себя солдатам, что он здесь и сам поведет их на прорыв. Пошли не по кратчайшему пути, а в обход по болотистому проселку, там, где не было сплошной линии немецкой обороны. Потому начало движения тоже оказалось на редкость спокойным. Видимо, те небольшие немецкие заслоны, что находились в этом направлении, увидев движение большой колонны, не стали вставать у нее на пути, а доложив по команде, поспешили убраться. Километра четыре шли никого не встретив, хоть и находили следы недавнего пребывания здесь противника. Предстояло пройти километров пятнадцать. Именно по-преодолении этого пути и выходу к условленной точке, Комфронта обещал в том же направлении организовать встречный удар со стороны внешнего обвода обороны противника. Но до той точки еще надо дойти, и вот уже почти треть пути удалось преодолеть без единого выстрела, что вселяло немалый оптимизм...
  
  Командарм не разделял этого оптимизма, он понимал, немцы ударят сразу же, как только колонна выйдет из леса на более или менее открытое пространство, на дорогу или в район какой-нибудь деревеньки, почти в каждой у них имелись свои опорные пункты обороны. При прокладывании маршрута, он специально избегал деревень и старался, чтобы пересекать как можно меньше дорог. А в лесу немцы принимать бой не хотели, здесь кругом деревья, за которыми легко прятаться и сложно применять артиллерию и минометы, и почти невозможно танки. Но все равно избежать открытых пространств невозможно. Первым таким пространством на пути колонны стала широкая просека, по которой была проложена грунтовая дорога - большак.
  
  Уже совсем рассвело, когда головная группа пересекла большак и скрылась в лесу на другой стороне просеки. Следом выдвинулась штабная группа и тут одновременно с двух сторон ударила немецкая артиллерия, минометы... В движении колонны сразу наступил сбой, образовался затор, задние напирали на остановившихся впереди идущих. Останавливаться было никак нельзя. Командарм, что было мочи закричал:
  - Вперед!!!... Вперед, не останавливаться братцы!!!... Остановимся все пропадем, на той стороне спасение, вперед!!!
  Командарм бросился через просеку, увлекая за собой штабную группу. Невероятно, но группа успела перебежать почти без потерь, удачно использовав тот момент, когда интенсивность огня по какой-то причине снизилась. Но следующей следом первой стрелковой дивизии так не повезло, да и велика она была, чтобы вот также одним рывком преодолеть пространство метров в сто, которое вновь превратилось в огненный ад. Потому понеся потери, дивизия откатилась назад в лес - колонна оказалась разорванной. Видимо на это и рассчитывали немцы, когда пропустили беспрепятственно голову колонны. У "головы" появилась возможность беспрепятственно уйти вперед, пока немцы будут добивать "тело" и "хвост". И если бы смогла перейти первая дивизия, Командарм возможно бы так и поступил, оставив на той стороне раненых и замыкающую третью дивизию. На этот случай он даже проинструктировал командира третий дивизии, в случае рассечении колонны, выходить из окружения самостоятельно, если не получится, идти в другую сторону на соединение с партизанами. Ну, а госпиталь... что ж, он так и так обречен быть плененным, не станут же немцы воевать с ранеными, разве что начальника госпиталя и прочих евреев из медперсонала расстреляют. Но, увы, так не получилось, а бросить сразу же большую часть своей армии Командарм, конечно, никак не мог.
  
  Он приказал остановиться и из головной группы срочно создать штурмовой отряд для удара по позициям противника, которые вели огонь с правой стороны просеки и тут же отправил разведчика во вторую стрелковую дивизию, следовавшую параллельным маршрутом, чтобы она немедленно навалилась на тех немцев, что обстреливали просеку с левой стороны. Лишь бы командир второй дивизии не заплутался, и не отстал. И вторая дивизия не отстала, даже необходимости в посыльном не было. Едва услышав звуки боя, командир дивизии приказал перестроиться в боевой порядок и действовать согласно инструкциям Командарма - ударить в тыл левосторонней группировки противника. Потому обстрел с левой стороны вскоре прекратился. Подвергнувшаяся атаке штурмовой группы немецкие артиллеристы справа тоже прекратили огонь. Первая дивизия тут же повалила через просеку, по пути подбирая оставшихся на большаке своих раненых. Опасность ситуации подхлестывала и более четырех тысяч человек буквально за десять-пятнадцать минут перебежали опасный участок, вслед за ними двинулся обоз с ранеными... Но тут вновь возникла заминка. Напуганные страшным грохотом и близкими разрывами снарядов и мин, лошади в основном отказывались везти увязавшие в расхлябанном проселке телеги из леса, их приходилось буквально тащить, взяв под уздцы. Когда, наконец, подводы с ранеными стали медленно выползать на большак, немцы уже оправились и с правой стороны взревев моторами пошли, стоявшие там в резерве танки, не менее двадцати машин. Штурмовая группа, что атаковала "правых" немцев, не имела противотанковых ружей и гранат, она была вынуждена отступить в лес.
  
  Если штурмовая группа сумела лишь слегка потрепать противника, то вторая дивизия, атаковавшая немцев с тыла, чего те совершенно не ожидали... В общем слева почти все артиллерийские и минометные позиции были уничтожены. Увы, именно большие потери "левых" немцев предопределили печальную судьбу обоза раненых. Вторая дивизия, истребив полностью немецких артиллеристов, в основном штыками и прикладами, выйти на просеку и вступить в бой с танками тоже не могла, и у них с ними нечем было биться. Потому спасти раненых оказалось невозможно. Если то, что происходило до сих пор более или менее соответствовало замыслу Командарма, то здесь "чудо" кончилось, более того с ранеными произошло самое худшее, что могло произойти - их не стали брать в плен. Если бы обоз остался в лесу, может немцы немного успокоившись и не стали бы его уничтожать, но половина подвод успела выехать на дорогу и немецкие танкисты, начали просто давить, телеги, лошадей, людей... А когда передние машины доехали до позиций и увидели что там оставили после себя успевшие скрыться в лесу части второй дивизии... они развернулись и начали давить и расстреливать не только те подводы, что выехали на большак, но остававшиеся на подходе в лесу. Что не сделали танки, доделывали автоматчики, расстреливая раненых и медперсонал.
  
  Все это не видел, но слышал Командарм - крики, мольбы о помощи... Что он мог сделать? Только отдать приказ скорее двигаться вперед, чтобы подальше уйти от этой просеки от этих душераздирающих криков, посылать посыльного к командиру третьей дивизии не было необходимости, он имел строгие инструкции, в подобных случаях менять направление движения и выходить из окружения самостоятельно.
  
  Заметно уменьшившаяся колонна продолжала продвигаться по хляби проселков согласно согласованного со штабом фронта маршрутом. Скорость продвижения увеличилась, ибо теперь колонну уже не тормозил обоз с ранеными. Тяжесть легла на грудь Командарма, трагическое стечение обстоятельств привело к тому, что он не смог спасти госпиталь, более того даже "сдать" его в плен не получилось. Он понимал, что немцы вряд ли бы стали их лечить и большинство все равно погибло, но наверняка кто-то бы выжил, а так получилось совсем плохо, даже смерть от пули лучше, чем судьба быть раздавленными гусеницами танков.
  
  Тем не менее, большая часть армии продолжала упорно продвигаться к внутреннему обводу "котла". В головной и штабной группах, в рядах первой и второй стрелковых дивизий сейчас насчитывалось что-то около семи тысяч человек. Двухметровая фигура Командарма, появлялась то в голове, то в середине, то в хвосте колонны - генерал торопил, уговаривал, ругался. До деревни, пункта, куда с этой стороны должны были выйти окруженцы, а с той пробиться части фронта оставалось не более трех-четырех километров. Со стороны линии фронта слышалась артиллерийская канонада. Возродилась надежда, что даже без резервов Ставки фронт сможет нанести достаточно сильный деблокирующий удар, и до спасения совсем недалеко. Люди шли напрягая силы, которые приумножала эта вера и звуки канонады. Лишь Командарм в это не верил. Он как никто понимал, что фронту просто нечем пробить прочную, многослойную оборону противника, а кононада, это всего лишь нечто предпринимаемое для очистки совести и отчета перед Ставкой, дескать, делали все что могли. Скорее уж они с тыла смогут если не пробиться так просочиться... На это он только и надеялся. Хотя уже и не очень.
  
  К означенной деревне подошли уже поздно вечером. Как стемнело, не выходя из леса, выслали разведку, на всякий случай с разных направлений сразу три группы. Увы, ожидания не оправдались, разведка напоролась на немцев, вспыхнула перестрелка, вернулась всего одна группа, да и та не в полном составе. Командир группы доложил: в селе немцы, не менее батальона. Штурмовать село, ввязываться в бой - это было по силам, но не имело смысла. В эту точку так и не вышли, не пробили брешь в обороне противника основные силы фронта и по всему немцы в деревне переполошились и вызвали подмогу. Командарм ничего не сказал офицерам своего штаба, но сам сделал еще один горестный вывод - всем вместе не пробиться, слишком умел и силен противник. Позволяя окруженцам гулять по своим тылам, он наглухо перекрыл все подступы к линии фронта. Уже в ночном полумраке остатки армии обошли село и пошли в сторону противоположную линии фронта, надеясь таким маневром запутать преследователей, которые уже наверняка со всех сторон спешили к деревне. Это позволило уже на рассвете второго дня сделать привал на большой лесной поляне и провести последнее совещание командного состава частей третьей армии центрального фронта. Впрочем, частями они уже только считались, полки по численности не превышали рот, дивизии полков, а вся армия едва ли соответствовала половине полнокровной дивизии. С выдвинутых вперед постов докладывали, что на них постоянно с разных сторон выходят небольшие разведгруппы немцев и после коротких перестрелок тут же отходят. Это означало, что противник вновь нащупал их местоположение. Пока армию спасало, что весь первый день стояла пасмурная нелетная погода и немцы не могли использовать авиацию, но предстоящий день обещал быть более ясным.
  
  После докладов командиров о состоянии их частей и подразделений, Командарм вынес свой, давно уже им осмысленный вердикт:
  - Дальше выходить из окружения всем вместе нельзя. Немцы все равно где-нибудь нас обложат и наверняка всех кончат. Приказываю всем дивизиям и полкам разбиться поротно и выходить из окружения самостоятельно в расходящихся направлениях. Примерные маршруты движения каждая группа получит у начальника штаба. Через полчаса всем быть готовыми к движению, боюсь больше времени у нас нет.
  
  Но немцы не дали и получаса для подготовки к раздельному движению. Сначала со всех сторон окруженцев стали обстреливать снайпера. Потом с постов доложили, что немцы накапливаются в разных точках и по всему готовят атаку одновременно с разных направлений. К тому же недалеко от поляны имеется довольно сносная дорога, которую оседлало не менее роты противники, наверняка сюда будут подвезены артиллерийские орудия. Ничего не оставалось, как срочно расходится "веером". И все же Командарм, несмотря на острый дефицит времени, нашел нужным вновь собрать командиров, чтобы те довели до личного состава его последнюю волю.
  
  Командарм говорил, что они уже сделали все что могли, дошли до населенного пункта, у которого их должны были ждать деблокирующие части фронта, но штаб фронта не сумел обеспечить выполнения задачи со своей стороны. А вот они, голодные, без артиллерии, боеприпасов, то есть почти безоружные, тем не менее, выполнили. Командарм спокойно, без всякой напыщенности просил передать его личную благодарность всем бойцам. Далее он заявил, что не вправе требовать от них большего, чем они уже сделали, то есть невыполнимого. Потому группам выдвигаться согласно намеченным маршрутам и счастливый путь, если сумеют прорваться...
  
  - А если не сумеете...- тут Командарм акцентировал свои дальнейшие слова, так чтобы они дошли до каждого стоявшего перед ним командира.- Если прорваться будет невозможно, то я разрешаю сдаваться в плен, и не буду рассматривать этот плен как предательство...
  
  Для того чтобы бойцы и младшие командиры уяснили это столь необычное для Красной Армии напутствие, Командарм озвучил его лично перед строем штабной группы, а далее "солдатский телеграф" донес это до всех, даже если отдельные командиры сочли нужным утаить это от своих подчиненных.
  
  Зачем так поступал Командарм? Он этого не объяснял, и некогда было, да и как объяснить то, что здесь понять мог, пожалуй, он один. Потом это было настолько невероятно, что ему вряд ли бы поверили эти измученные, голодные люди. Ни за чтобы не поверили, что глава страны, вождь, пользующийся непререкаемым авторитетом у большей части советского народа, что он ради сохранения своего народа, чтобы грузины не мучились, не голодали, не холодали, чтобы оккупанты не насиловались грузинок, готов без счета положить другие, попавшие под его неограниченную власть народы. Раз Хозяин, ценит только жизнь своих соплеменников, то и он, Командарм, имеет полное право поставить жизнь своих подчиненных, где подавляющее большинство составляют уже его соплеменники, поставить превыше всего, и если им не посчастливится, то пусть сдаются, а не кончают жизнь самоубийством, как негласно велит им так называемый "отец народов", заявивший, что солдат Красной Армии сдавшийся в плен - предатель. В плену ведь тоже можно выжить, вернуться домой к родителям, женам, детям. Кто-то же должен позаботиться о жизни людей, на которых наплевать в Кремле, потому, что там верховодят два грузина, и в штабе фронта, потому что Комфронта человек без национальной принадлежности.
  
  
  До линии фронта оставалось не более четырех километров, когда группа из примерно пятисот человек во главе с Командармом, до того успешно избегавшая встреч с крупными заслонами немцев, на таковой все-таки нарвалась. Когда преодолевали открытый участок она попала под артиллерийско-пулеметный огонь. Попытались прорваться - не получилось. Группа залегла. Командарм приказывает отходить назад в лес и там разбил группу на более мелкие, по сорок пятьдесят человек и опять поставил задачу расходиться "веером". И вновь он напомнил, что не вправе требовать прорываться к своим любой ценой, что главное - остаться в живых. С этой целью, появившиеся тяжелые и средней тяжести раненые, чтобы не тормозить движения здоровых, остались на месте дожидаться немцев, чтобы сдаться в плен.
  
  Едва разошлись, как по бывшему местоположению группы отбомбилась, дождавшаяся приемлемых метеоусловий немецкая авиация, после чего туда же устремились штурмовые отряды противника... и нашли лишь характерные следы недавнего пребывания нескольких сотен людей, да не ходячих раненых с белым флагом, готовых сдаться. Разозлились немцы, что противник вновь ушел у них буквально из рук... но на раненых злость срывать не стали, даже оказали кое какую помощь, правда, совсем тяжелых тут же пристрелили.
  
  
  Теперь Командарм возглавлял группу всего лишь в полсотни человек. На этот раз не повезло сразу же. В лесу напоролись на немцев численностью до роты. Уже по густоте автоматного огня противника Командарм понял, что "орешек" им не по зубам. Он приказал срочно менять направление движения. Они стали уходить, немцы преследовали не отставая... И тут Командарма догнала пуля. Фортуна отвернулась окончательно, ибо та пуля попала в крайне неудачное место. Даже в сердце или в висок было бы лучше - мгновенная смерть и никаких мучений. А тут... не убили, но фактически сразу лишили способности передвигаться его огромное, сильное тело. Пуля угодила сзади в так называемую седалищную кость. Не повезло? А может не так уж и не повезло? Он ведь знал, что ему никак нельзя живым выходить из окружения. Сама посылка за ним специального самолета весьма красноречиво о том свидетельствовала. Там его ожидали суд и позор. Причем это случилось бы даже в том случае, если бы он смог вывести большую часть армии из окружения, а уж теперь тем более. Да, он сделал все, что мог, как и его солдаты, но идти с ними далее он уже не в состоянии и не только физически, ведь если его будут судить, то его позор ляжет и на них, его солдат...
  
  Несколько человек его подняли и пронесли под огнем преследователей метров сто. Вокруг свистели пули, срезая ветви деревьев с уже начавшими набухать почками. Рядом с Командармом оставалось не более двадцати бойцов. Они несли его, сменяя друг друга.
  - Стой!... Положите меня!- пересиливая боль, скомандовал Командарм.- Офицеры здесь есть?
  
  Подошел старший лейтенант в заляпанными грязью телогрейке и галифе, но знаки различия на его гимнастерке были в полном порядке.
  
  - Какое оружие в наличии?- сдерживаясь чтобы не застонать, спросил Командарм.
   - Ручной пулемет, три ППШ, у остальных винтовки,- наклонившись к Командарму, доложил старлей, сквозь звуки одиночных выстрелов и автоматно-пулеметных очередей.
  
   - Как с патронами?
  
   Старлей лишь пожал плечами.
  
   - Сколько раненых, что не могут идти?- продолжал расспрос Командарм, поворачивая голову в сторону, откуда вели огонь преследователи.
  
   - Кажется трое... вместе с вами четверо.
  
   - Значит так... пулемет оставить мне, раненых рядом со мной положите, мы тут оборону держать будем. А сам берешь остальных и бегом прочь... уходите!- своим обычным тоном, будто его и не мучила тяжелейшая рана скомандовал Командарм.
  
   - Но товарищ генерал...- слабо попытался возразить старлей.
  
   - Вы слышали приказ?!
  
   - Так точно.
  
   - Выполнять и немедля!
  
  
   Раненых, оказавшихся не в состоянии идти, оказалось больше, чем в спешке определил старший лейтенант. Рядом с Командармом осталось пять бойцов. Завязалась перестрелка. Командарм стрелял короткими очередями, ибо в диске оставалось мало патронов. Он специально не прятался, чтобы по его шинели и папахе немцы опознали в нем генерала и в первую очередь на нем сосредоточили огонь. Но результат получился прямо противоположный - немцы намеренно перестали в него стрелять. Вскоре все бойцы, что лежали рядом с Командармом перестали отстреливаться и подавать признаки жизни. Немцы забегали справа и слева, окружая... Командарм отстреливался, пока не кончились патроны в пулеметном диске. Он чуть приподнялся, вокруг воцарилась жуткая тишина, только изредка хрустели под сапогами ветки. Видя, что русский генерал израсходовал все патроны и не стреляет, прямо перед ним из кустов осторожно вышел немец, высокий в перепачканном лесной грязью маскхалате. Он громко и внятно прокричал:
  - Nicht shissen!
  
  После этого стало ясно, что это офицер, приказавший своим солдатам не стрелять, хоть они и без того уже прекратили огонь. Он стал осторожно по-кошачьи приближаться. Командарм достав свой ТТ. Немец держал наготове автомат, но не выстрелил, а предостерегающе поднял руку:
  - Herr Heneral... nicht shissen!
  
  Несмотря на боль и осознание, что живет последние минуты, Командарм не мог не залюбоваться офицером, хоть и вражеской армии. Он будто увидел сам себя лет пятнадцать назад, такой же молодой, большой и сильный. В обойме оставалось еще три патрона... Стрелять в немца? Ему почему-то не хотелось этого делать. К тому же тот наверняка среагирует раньше, причем наверняка не убьет, а прострелит руку и он уже не сможет застрелиться и попадет в плен. А ему в плен никак нельзя... Немец так и стоял с поднятой рукой и что-то говорил, мешая немецкие и русские слова. Командарм не вникал в то, что говорил этот грязный, но такой ладный и по всему бывалый офицер. Но когда тот кончил говорить Командарм кивком дал понять, что слышит и вытянул руку с пистолетом вперед будто отдавая его... и едва немец опустил свой автомат, он резким движением бросил ТТ к виску...
  
  
  Командир разведроты, высокий атлетически сложенный гауптман, стоял перед невысоким тщедушным генералом и, покраснев от смущения, оправдывался, словно провинившийся школьник перед учителем.
  
  - Вы говорите, что предложили русскому генералу почетный плен, и он вас понял?- неприятным фальцетом спрашивал генерал.
  
  - Так точно, господин генерал,- пытался вытянуться во фрунт гауптман, что у него получалось довольно плохо - как правило, хорошие вояки неважные строевики, в этом деле обычно штабные преуспевают.
  
  - Но как вы это говорили ему, по-немецки!?... Наверняка он вас не понял... Надо было сказать по-русски.
  
  - Господин генерал, я не очень силен в русском, и в тот момент... был бой и у меня все русские слова как будто испарились из головы, несколько слов я вспомнил, но связать в предложение не смог,- продолжал оправдываться гауптман.
  
  - Да вы хоть знаете, что это был командующий окруженной нами русской армии. Его во что бы то ни стало надо было взять живым! А вы... из-за вашей...- генерал побагровел и нервно мерил шагами классную комнату сельской школы, в которой оборудовали штаб немецкой дивизии.
  
  - Его нельзя было взять живым,- гауптман перестал тянуться, ослабил одну ногу. Он будто только сейчас начал ощущать усталость от недавнего боя, бега по лесу, по оврагам и кустарникам, потом пути назад с телом русского генерала, которое сначала несли его разведчики, а потом русские пленные, которые именно в этот день стали массово сдаваться, оказываясь в безвыходной ситуации, хотя до того сражались до последнего патрона и нередко кончали жизнь самоубийством.
  
   - Почему... почему вы не проявили расторопности, понятливости?... Если бы вы, хотя бы ранили его!- продолжал распекать подчиненного генерал.
  
   - Да он и без того был тяжело ранен... Я же говорю, он меня слышал и все понял. Он даже кивнул мне, как будто согласился сдаться, как бы поблагодарил, и тут же выстрелил себе в голову,- в голосе гауптмана зазвучали протестные нотки.
  
   - Поблагодарил?... Перестаньте фантазировать, не сумели взять живым русского генерала, вот и выдумываете черти что,- генерал продолжал ходить перед гауптманом взад-вперед.
  
   - Я был совсем рядом с ним, не далее чем в десяти шагах. Он смотрел мне прямо в глаза. Когда я сказал про плен и что мы окажем ему медпомощь, он мне кивнул и как будто протянул свой пистолет, а глазами как бы говорил, что к сожалению не может принять моего предложения. Не знаю, может мне показалось,- гауптман опустил глаза и замолчал.
  
   Генерал мельком взглянул на него, и даже как будто перестал злиться, подумал и махнул рукой:
   - Ладно, идите. Извините за резкость, может вы и правы, русский Командарм сам решил как ему быть и никто не смог бы его остановить, но подать документы на ваше и ваших людей награждение я к сожалению не моту. Вот если бы вы взяли его хотя бы раненого, а так... Идите, отдыхайте.
  
  Едва гауптман ушел, генерал по телефону связался с командующим своей армии:
  - Господин генерал-оберст, только что разведчики доставили в расположение штаба моей дивизии тело командующего окруженной русской армии... Да, никакого сомнения, что это он, хоть лицо и обезображено выстрелом, он застрелился, а эти ужасные русские пистолеты, они буквально разносят всю голову, но на нем генеральская форма и документы... Да-да, и рост около двух метров - все сходится. Русские пленные тоже его опознали... Нет, взять живым не было никакой возможности... Один любопытный факт господин генерал-оберст, сегодня нам сдалось в плен довольно много русских солдат и офицеров и некоторые из них говорили, что их Командарм разрешил им в безвыходной ситуации сдаваться в плен... Да-да, подчиненным разрешил, а сам застрелился... Господин генерал-оберст, разрешите похоронить русского генерала со всеми воинскими почестями?... Я вас понял, господин генерал-оберст... Да-да, на мое усмотрение и я вас ни о чем не просил. Благодарю...
  
  
  Командир немецкой дивизии приказал построить все находившиеся при его штабе подразделения, а напротив также построить всех взятых в плен окруженцев. Пленных набралось почти восемьсот человек, не считая лежачих раненых. Примерно столько же выстроилось и немцев. Два одинаковых по численности строя, с одной стороны одетые по форме, вооруженные, питающиеся строго по три таза в день, а напротив в рваных шинелях, полушубках, телогрейках, без знаков различия, кто в пилотке, кто в шапке, кто вообще без головных уборов, кто в сапогах, кто в валенках, кто в обмотках... изможденные, давно уже не получавшие полноценного питания, а последние два дня и вообще почти не евшие. Тем не менее, и этот строй смотрелся армейским, соблюдал строевую дисциплину, выполнял команду "смирно", повернув заросшие щетинистые лица туда, где между строями на орудийном лафете трофейной "сорокопятки" стоял гроб из свежевыструганных досок, и в нем во весь свой рост вытянулось тело их Командарма, который разрешил им сдаваться, то есть, разрешил жить.
  
  Немецкий генерал обратился сразу ко всем и к своим солдатам и к пленным. Рядом с ним стоял переводчик в форме майора Вермахта. Этот майор по отцу был остзейским немцем, когда-то являлся прапорщиком Русской Императорской Армии, затем поручиком Белой Армии... Потому в совершенстве знал оба языка и сразу же без запинки произносил по-русски слова генерала:
  
  - Слушайте меня немецкие и русские солдаты! Перед вами тело доблестного русского генерала. Он до конца выполнил свой долг перед своим отечеством и погиб как герой. Германская армия ценит мужество своих противников и потому русский Командарм будет похоронен со всеми воинскими почестями!
  
  Свои последние слова генерал адресовал только к своим солдатам и офицерам:
  - Воюйте за Германию так же, как воевал за Россию русский Командарм!
  
  
  По окончании столь необычной для этой войны церемонии, генерал обратился к переводчику:
  - Господин майор, я слышал, что для русских почетно быть похороненными в ограде православной церкви или монастыря. Это так?
  
  - Так точно, господин генерал, но...- майор слегка замялся. Он понял намерение командира дивизии, но как бывший белогвардеец его не одобрял.- Но этот русский генерал, он ведь коммунист, а все коммунисты являются атеистами, безбожниками и хоронить его в ограде храма...
  
  - Да бросьте вы майор, я читал ваше личное дело, вы же русский по матери и постарайтесь хотя бы сейчас быть русским, а не антикоммунистом. Я не сомневаюсь, что большинство русских солдат и офицеров, а может быть даже и генералов вовсе не коммунисты в душе, точно так же как большинство немцев вовсе не национал-социалисты. Я подхожу к этому вопросу как солдат и как солдат я обязан отдать воинские почести достойному противнику. Я оказываю честь ему не как большевику, а как мужественному русскому генералу. Мы похороним его в ограде местной церкви...
  
   5
  
  Комфронта приказал задержать, отправляемого в тыловой госпиталь полковника Никитина, чтобы переговорить с ним лично. Он почти час "пытал" его, стараясь вызнать, о чем говорил с ним Командарм, перед тем как посадить его вместо себя в самолет. Полковник, по-прежнему мучимый раной, тем не менее, блестяще играл роль, рассказывая, что Командарм не полетел только потому, что чувствовал ответственность за солдат и все время повторял: я с солдатами сюда пришел, с солдатами и уйду. Комфронта строил недовольные гримасы и задавал "наводящие" вопросы: просил ли Командарм кому-нибудь что-то передать? Полковник делал бесхитростное лицо, и говорил, что Командарм передал с ним лишь письмо для жены и ничего более. Комфронта потребовал письмо, и получив его тут же прочитал... Конечно оно было сугубо личное и ничего из того, что передал Командарм полковнику на словах не содержало. Комфронта отдал письмо, но по выражению лица было видно, что он полковнику не поверил, но так ничего и не добившись, махнул рукой и пошел прочь. А полковник державшийся до того молодцом... когда напряжение спало лоб у него вдруг покрылся испариной и он полчаса лежал обессиленный без движения, будто не просто разговаривал, а совершил дальний марш-бросок...
  
  
  В течении почти месяца после гибели Командарма, отдельные группы бойцов его армии выходили из окружения, или не сумев пробиться выходили на связь с партизанами и примыкали к ним. Вышел из окружения и старший лейтенант, группу которого остался прикрывать лично раненый Командарм. И его вызвал к себе Комфронта и тоже долго и скрупулезно допрашивал. Но что мог сказать ему старлей, только то что выполнял приказ Командарма, и то что таковой был отдан могли подтвердить вышедшие с ним из окружения бойцы. И так и эдак пытался вызнать Комфронта хоть какой-нибудь компромат на Командарма, но старший лейтенант даже то, что Командарм разрешал им сдаваться в плен не упомянул, хотя об этом проговаривались другие окруженцы. Это, конечно не могло не вызвать интерес особого отдела. Начальник сей организации при штабе фронта выпросил аудиенцию у Комфронта. Они обсудили сей вопиющий факт. Впрочем, прагматичного Комфронта бесил не столько сам факт, сколько то, что Командарм остался там, вне его власти:
  - Что толку нам тут воздух сотрясать, он там, а мы здесь и ничего с ним поделать не можем, даже доказать, что он такой приказ отдавал. Вон его окруженцы все вразнобой говорят, одни одно, другие другое, причем большинство, что приказа такого, в плен сдаваться, не было. Вот если бы он сейчас тут, перед нами сидел, а так...
  
  - А может он того, если бойцам разрешал в плен сдаваться и сам сдался, а?- с надеждой в голосе предположил начальник особого отдела фронта - раскрытие предательства командующего армией для его ведомства сулило немало "дивидендов".
  
  Комфронта терпеть не мог и особистов, но сейчас он хотел того же, допросить Командарма. Но Комфронта в отличие от начальника особого отдела хорошо знал Командарма, своего земляка. Кисло усмехнувшись, он ответил:
  - Как сказал Хозяин об одном писателе: сволочь, но чертовски талантливая сволочь. Так и я скажу, Командарм сволочь, но не трус, и не дурак. Потому не думаю, что он сдался в плен. На девяносто девять процентов он погиб...
  
  Вскоре подтверждение о гибели Командарма донесла разведка, да и немцы не делали из того тайны. Правда, организацию похорон с воинскими почестями официально не подтвердили, ведь это была всего лишь личная инициатива командира немецкой дивизии. Комфронта, впрочем, эту информацию получил... но тоже не стал афишировать. Может, не поверил, а может неприязнь к теперь уже мертвому Командарму у него несколько поостыла. Во всяком случае он не озадачил особый отдел выяснением подробностей этих похорон, более того запретил это делать. Правда, нашлись свидетели, которые слышали, как он однажды их прокомментировал:
  - Да земляк, ушел ты от меня как колобок от дедушки и даже почетных похорон сумел удостоиться, не от своих, так от немцев...
  
  Про то, как и о чем разговаривал с Командармом во время их последней радиосвязи, Комфронта никогда нигде даже не упоминал. И когда Хозяин на очередном совещании в Ставке спросил его об обстоятельствах гибели третьей армии... Комфронта доложил лишь то, что и было официально известно: более двух третей личного состава армии уничтожено, материальная часть почти полностью, Командарм при попытке прорваться был тяжело ранен и, чтобы не попасть в плен, застрелился. Хозяин к Командарму не испытывал никаких чувств, потому так же и отреагировал - никак. Почему погибла армия, он и сам прекрасно знал. А то, что Командарм не предал, а поступил как и должен был поступить, что ж хорошо, но за это ни хулить, ни награждать не положено. К тому же Хозяину было не до того.
  
  Как и ожидалось, немцы начали свое наступление на Южном фронте и над его любимой родиной, цветущей, прекрасной Грузией нависла смертельная угроза - незавидная перспектива быть оккупированной турками, со всеми вытекающими отсюда ужасающими последствиями. А этого Хозяин допустить никак не мог. Он не то что Армию, всю страну Советов готов был положить если потребуется для того чтобы турецкие аскеры ни в коем случае не резали грузин и не насиловали грузинок. Но это надо сделать так, чтобы как можно меньше грузин пролили за это кровь, и чтобы об том никто не узнал. Ох, какое трудное это сделать, но он ведь гений и ему любая, даже сама тяжелая задача по плечу. И эту он выполнит, так же как сумел единолично взять власть в этой огромной стране, превзойдя в хитроумии даже таких признанных мастеров этого "спорта" как евреи Троцкий, Зиновьев, Каменев и еще разноплеменную кучу "разрядников" вместе с ними. Он сделает это и спасет свой народ, причем сделает это чужими руками, чужой кровью и сделает это так, что никто и не заметит - вот такой он гений...
  
   1956 год
  
  Вскоре после доклада, обличающего культ личности Хозяина, первый секретарь ЦК КПСС срочно вызвал к себе министра обороны. Когда Маршал Советского Союза явился, заметно нервничающий глава государства огорошил его прямо на пороге кабинета:
  - Ты в курсе, что в Грузии творится!?... Настоящий бунт. Они, видите ли, всенародно возмущены, что их земляка так унизили. В Тбилиси, Кутаиси, в Гори начались массовые выступления, готовится демонстрация в Тбилиси на которую хотят собрать со всей Грузии несколько сотен тысяч человек... Гады... сволочи... При Хозяине уж больно им вольготно и сытно жилось, потому и сейчас не хотят как все жить...
  
  Первый секретарь ЦК бегал по кабинету, брызгал слюной, на его лице и лысине от крайнего возмущения выступили капли пота. Министр обороны на все это взирал с абсолютным спокойствием. Он хорошо знал нынешнего главу государства еще с войны, когда тот, будучи в должности члена военного совета фронта вот также в критические минуты безалаберно бегал и потел.
  
  - Они же и в войну, как остальные хлеб в перемешку с отрубями и лебедой не жрали, их бабы окопы не рыли, в деревнях вместо лошадей в плуги не впрягались, над ними немец как над украинцами не издевался...- хоть и маскировал первый секретарь свою любовь к малой родине, но в запале нет-нет да и забывался, упоминал о несчастиях выпавших на долю его родной Украины. - Они же всю войну как у Христа за пазухой прожили, за счет остальной страны и еще смеют возмущаться! Думают, им теперь всегда такая лафа будет!? Нет, дудки, хватит, пожировали при Хозяине! Помнишь, как на фронт разнарядки на Героев Советского Союза приходили? Их же на фронте-то совсем мало было, а из Ставки требовали, чтобы обязательно в списках грузины были. Сам отлично помню, как делали из них этих Героев, звезды за всякую ерунду давали, а других достойных отставлять приходилось. Вон сколько знамен над Рехстагом водрузили, а официально признали то, которое грузин повесил, чтобы Хозяину приятное сделать. Но и со всей этой липой, вон даже у евреев больше героев получилось, чем у них. А в самой Грузии даже на нормы военного снабжения фактически так и не перешли, всю войну жрали, как в мирное время...- продолжал выплескивать возмущение Первый Секретарь.
  
  Министр Обороны с полным равнодушием внимал главе государства, его эмоциональному словесному поносу. Он бы конечно мог возразить, что тяжелее всех в оккупацию пришлось не Украине, а Белоруссии, потому что там имело место самое массовое партизанское движение, а вот как раз среди украинцев было немало предателей-полицаев... Став во главе государства Первый Секретарь в точности повторял то, что и столь ненавидимый им Хозяин, так же как тот "подкармливал" Грузию, этот делал поблажки своей любимой Украине за счет остальной страны. Чего стоит такой "щедрый" подарок, который сделала Украине Россия - "отдала" ей одну из своих лучших и перспективных областей - Крым. И ничего, никто не возмущался, все это вопиющее по своему самоуправству событие восприняли с "чувством глубокого понимания". Министру обороны все это было по большому счету до фени, кто лучше жил, кто больше страдал, воевал, а кто меньше, кто понес наибольшие потери. Он вообще не различал людей по национальному признаку, как и по любому другому - он ко всем был одинаково равнодушен, за исключением тех, кого ненавидел. А любить... для него главное в жизни это власть, как можно больше власти и на этом пути к абсолютной власти не стоит отвлекаться на всякую сопутствующую ерунду, типа любви к соплеменникам, малой родине или вообще к кому либо - это слабость. И эта слабость как ни странно присуща и вроде бы железным властолюбцам. Была она и у Хозяина, есть она и у этого лысого коротышки, волею судеб взлетевшего на властную вершину, которой он явно не достоин. Более того, была она даже у такого казалось бы нелюдя как Гитлер.
  
  Долго не мог сообразить тогдашний Комфронта, а нынешний Министр Обороны, зачем фюрер в январе сорок пятого года, когда советские войска стояли всего в 60 километрах от Берлина, вместо того чтобы бросить все наличные резервы на оборону своей столицы он... Гитлер же начал совершенно нелогичное наступление в Венгрии в районе озера Балатон, угробив там массу немецких войск, и тем ускорив падение Берлина. Логика выяснилась позднее. За считанные месяцы до гибели фюрер перестал ощущать себя вождем немецкого народа, в нем проснулся австрийский мазилка Шикльгрубер. И этому мазилке стало жаль своей малой родины. Угробив полтора десятка миллионов немцев, превратив в руины всю Германию... он не захотел чтобы русские орды вошли в Австрию раньше цивилизованных западных союзников, чтобы громили, жгли, насиловали. К немцам этот австрияк такой жалости, видимо, не испытывал. Потому и погнал он опять же немцев в это не нужное им наступление под Балатоном. Слабак оказался фюрер. А вот у него, бывшего Комфронта и нынешнего Министра Обороны такой слабости не было никогда...
  
  Тем временем Первый Секретарь все не унимался:
  - Ты знаешь, тут к нам несколько лет назад один американский писатель приезжал, захотел по стране поездить. Ну, думали куда везти, западная часть после оккупации разрушена, на востоке и севере нищета, решили в Грузию свозить. Он съездил и ему там так понравилось, и знаешь что больше всего?... Грузинские мужчины... Он так и написал, русские женщины очень любят грузинских мужчин, потому что они прекрасные любовники. Во! У них-то в Америке не было всеобщей забриловки всех мужиков от восемнадцати до сорока девяти лет на фронт как у нас, когда всех под метлу гнали родину защищать, да и не только мужиков, баб вон сколько воевало. Потому и невдомек американцу, почему у нас именно грузины вдруг стали такими хорошими е...ми, почему у них лучше "стоит" чем у других. Если бы те грузины как другие воевали, по три четыре года в окопах да танках сидели, пулями да осколками их шпиговали, и у ни бы не "стоял" . А их же их любимый Хозяин от всеобщей мобилизации освободил, вот они в большинстве своем здоровье и сохранили, вот и весь фокус-покус...
  
  И на этот известный факт, тщательно скрываемый от широкой общественности, Министр Обороны никак не отреагировал, ибо тоже не считал его заслуживающим внимания, тем более каких-то переживаний. Но глава государства все не останавливался:
   А вот бабы у них дерьмо, хоть и окопы не рыли, и отруби не жрали, а только хороший хлеб, все одно дивчины и бабы на Украины гарнее их, хоть и не ели в войну досыта и от немца натерпелись... Да кстати, ты в курсе, что после смерти Хозяина в его сейфе нашли всего одну папку и более ничего. И знаешь, что в той папке было?... Личное дело маршала Егорова, того что расстреляли в 1937 году. Как думаешь, зачем Хозяин его столько лет у себя в сейфе держал, тогда как все другие дела расстрелянных военных по тем делам хранились в архиве НКВД?
  
  - Понятия не имею,- с тем же своим обычным "каменным" выражением лица отвечал Министр Обороны, и его глаза не выражали никакого по данному поводу интереса.
  
  - Вот и я тоже сначала понять не мог, зачем столько лет держать именно это дело у себя под рукой. Многие члены Политбюро так и не разгадали этот ребус-кроссоврд. А я не поленился, дело-то прочитал и сразу все понял,- в голосе главы государства послышалась гордость за свою необыкновенную, как ему казалось, проницательность.- Ну ты же знаешь, что Егоров до того как в Красную Армию поступил уже царским полковником был. Так вот он оказывается в девятьсот седьмом году служил на Кавказе и подавлял восстание грузин и с ними не церемонился. Вот Хозяин с ним за это и расквитался, а факты в НКВД подтасовали так, что он по одному делу с Блюхером и прочими военными пошел. А на самом деле Хозяин ему просто за народ свой отомстил. А папку в сейфе держал, чтобы время от времени брать ее и душой радоваться...
  
  Первый Секретарь ЦК саркастически усмехнулся и взглянул на Министра Обороны. Тот по-прежнему все выслушивал так будто лично его это волнует не больше чем наличие каналов на Марсе... Впрочем, так оно и было на самом деле. А глава государства, словно не замечая этого вдруг сразу начал выдавать ЦУ:
  - В общем так, надо этим хорошим е....рям показать кузькину мать. Ишь, Советской Властью они недовольны. Когда их по шерсти - довольны были, а как против, так не нравится. В общем, тамошнее партийное руководство боится принимать крутые меры, милиция тоже. Необходимо в короткий срок силами армейских подразделений прекратить всё это безобразие. Все эти сборища, демонстрации разогнать, зачинщиков и наиболее активных арестовать и судить. Найди человека, который сможет все это возглавить и без лишних нежностей с ними разобраться, желательно человека со стороны, который с местными никак не связан, и у которого семья далеко оттуда живет, чтобы за нее случай чего не опасался. Если в своем ведомстве не найдешь, в КГБ обратись, но надо их обязательно хорошенько взгреть, чтобы раз и навсегда поняли, Хозяина уже нет и их привилегии кончились, пусть учатся жить как все, и вообще...
  
  - Есть у меня такой человек, к гебистам нет нужды обращаться,- перебил Первого Министр Обороны, как бы давая понять, что времени не много, потому смотреть на его беготню по кабинету и слушать многословные тирады некогда...
  
  
  Уже через полтора часа военный борт вез срочно вызванного к Министру Обороны генерала Никитина, проходившего службу в Сибирском Военном Округе. Зачем он понадобился в Москве, да еще самому Министру?... Над этим Никитин ломал голову всю дорогу, но так и не мог догадаться...
  
  - Товарищ Маршал Советского Союза, генерал-майор Никитин по вашему приказанию прибыл!- пройдя в кабинет Министра, доложил генерал, так и не осознав причину вызова.
  
  Министр обороны отлично понимал состояние генерала и с интересом за ним наблюдал. Он с удовлетворением отметил растерянность и даже страх в его глазах, страх неведения. Это вообще являлось любимым занятием Министра, наводить страх на подчиненных.
  
  - Что, небось думаешь зачем вызвал, может на вздрючку?- заулыбался своей особой "злобной улыбкой" маршал.- Не бойся, наказать я бы тебя смог и не вызывая за четыре тысячи километров. Дело есть срочное и важное. И мне кажется, что именно ты сможешь его исполнить.
  
  У Никитина чуть отлегло от сердца, но тут же оно вновь забилось учащенно: что еще за дело, наверное что-то рисковое и хлопотное, раз его черти откуда выдернули. Для хороших дел у Министра и придворных генералов предостаточно.
  
  - Введу тебя в курс дела. Вот уже несколько дней в Грузии назревают большие беспорядки. В Тбилиси стекаются массы недовольных со всех районов Грузии. В ближайшие дни возможна массовая демонстрация протеста, ожидается до ста тысяч этих протестантов. Протестовать они будут, как ты наверное и сам догадываешься, против Доклада Первого Секретаря ЦК КПСС, в котором он осудил культ личности Хозяина. Грузинам это очень не понравилось, и они решили в открытую выступить против нового курса Партии и Правительства. Первый Секретарь обратился ко мне, и в моем лице ко всем Вооруженным силам с предложением жестко пресечь эту антисоветскую вылазку... Организаторы протестов на первое место ставят свое национальное "я", дескать в лице Хозяина всех грузин обидели и за это мы вам вот такую бузу устроим. Первый попросил меня назначить руководить мероприятием по пресечению массовых антисоветских вылазок надежного и ответственного человека. Я и подумал, что таким человеком можешь быть ты,- маршал в упор немигающим взором смотрел на генерала. Тот молчал, и его лицо не выражало никаких чувств.- Не хочешь за своего друга Командарма рассчитаться? Ведь это из-за грузин он и его армия погибли, и не только она. Хозяин тогда все фронты оголил, все резервы на юг бросил, со страху, что если немцы прорвутся через Туапсе к границам Грузии, турки наверняка в войну вступят и испоганят его любимую родину... Только не говори, что ты всего этого не знаешь. Разве не об этом тебе перед тем, как из окружения на кукурузнике отправить, говорил твой Командарм?- Маршала уже стало раздражать нарочитое молчание генерала.- Так ты в курсе, отчего Хозяин не дал резервы для деблокады третьей армии!?- повысил голос Министр Обороны.
  
  Но генерал по-прежнему бесстрастно молчал и маршал вдруг неожиданно "помягчел":
  - Ладно, спасибо хоть не врешь, что не слышал и не ведал, как тогда, когда я к тебе в госпиталь приходил... Так ты готов выполнять приказ исходящий от главы государства?
  
  Дальше отмалчиваться было уже никак нельзя, и генерал нехотя выдавил из себя:
  - Так точно!
  
  - Ну, вот и хорошо. Только вот еще что... Когда будешь инструктировать командиров частей и младших офицеров, ты про то, что их в войну по нормам мирного времени снабжали, когда вся страна недоедала, а баб ихних не мобилизовывали ни окопы рыть, ни в санинструкторы, ни в телефонистки, ни в радистки, ты про все про это поведай, чтобы до солдатиков довели, пусть озлобятся да бьют их без жалости. А вот про то, что Хозяин мужиков-грузин от всеобщей мобилизации спас, про это ни в коем случае, как-то оно уж очень, тут боюсь солдатики вообще от такого известия озвереть могут, что когда их отцы и старшие братья на фронте кровь проливали большинство грузин в тылу шеи наедали да баб мяли. Начнут все там крушить.... Этого допустить нельзя, потому пусть это в тайне останется. Ну, и людей, которые на дело пойдут прошерсти, чтобы среди них случайно грузин не оказалось, ни среди солдат, ни среди офицеров. Остальные без ограничений национального представительства. Они все будут мутузить грузин за милую душу. Многие злые на них, помня, как они хорошо при Хозяине жили, и сейчас лучше всех в Союзе живут.- Реакция на инструктаж, все то же молчание, на этот раз полностью удовлетворило маршала.- Я вижу тебе все ясно, тогда немедленно отправляйся на аэродром и вылетай в штаб Закавказского округа. Документы, подтверждающие твои полномочия, получишь в приемной...
  
  - Разрешите вопрос, товарищ Маршал Советского Союза,- неожиданно заговорил генерал.
  
  - Валяй.
  
  - А вам не кажется, что когда потребуется разогнать демонстрацию недовольных в каком-нибудь русском городе... ну не таких недовольных как грузин с жиру бесящихся, а например демонстрацию голодных провинциалов, наш Первый Секретарь тоже попросит поручить разгон подходящему человеку, только не русскому?- теперь уже генерал упер свой немигающий взгляд в маршала.
  
  - Ты что же хочешь сказать, что мне все одно кого разгонять, на грузин тебя вот посылаю, на русских нерусский найдется!?- Маршал зловеще усмехнулся, показывая, что разгадал подтекст вопроса.- Вижу ты мыслишь точно так же как твой друг Командарм... А знаешь, я тебе отвечу. Тогда когда мы с твоим Командармом разговаривали в последней раз по радиосвязи, он обвинил меня что я человек без нации, хоть я русский и даже его ближайший земляк. Он так сказал, чтобы оскорбить меня, а я не воспринял это как оскорбление, потому что я выше всего этого, потому я сейчас маршал и министр обороны, а Командарм твой давно в земле сгнил, а ты вот генерал-майор и выше тебе не подняться и не потому, что я, например, тебя придержу, нет. Все дело в том, что вы на все это слишком много внимания обращаете, придумываете себе всякие условности, которые по большому счету не играют никакой основополагающей роли. Ты понимаешь, о чем я говорю?
  
  - Но Первый Секретарь тоже не лишен этой, как вы говорите, слабости, он себя всегда и везде украинцем позиционирует, и это ему не помешало подняться так высоко,- не согласился с Маршалом Генерал.
  
  - Ну, поднялся... Разве это глава государства, все мысли только как бы власть не вырвали, да еще чтобы для своей любимой Хохляндии кусок урвать. Крым вот урвал, а ни на что дельное, серьезное ума у него не хватит. Такой долго у власти не удержится. А мне да, действительно на все это наплевать, я ни своей родной деревне, ни району, ни области не помогал и помогать не буду. Я выше всей этой мелочной ерунды, потому еще выше поднимусь и страной руководить буду лучше и этого хохла и даже лучше Хозяина - вот увидишь...- Маршал сам себя остановил волевым усилием, видимо осознав, что забылся и говорит явно лишнее.- Ладно, заговорились мы что-то... Тебе все ясно?!... Тогда вперед, выполняй!
  
   Эпилог.
  
  Генерал выполнил приказ. Он жестоко и беспощадно с человеческими жертвами подавил беспорядки в Тбилиси, Гори и других городах Грузии. Ему объявили благодарность, но более ничем существенным не отметили, не наградили и он убыл дослуживать на периферию. Уже оттуда он наблюдал как Первый Секретарь, нутром чуявший исходящую от Министра Обороны опасность, сумел таки благодаря изощренной "подковерной интриги" сместить его с поста и отправить в отставку. Как он смог такое сотворить, в общем-то довольно посредственный государственный деятель, хитрый, взбалмошный, но не большого ума? Как он сумел победить железного Маршала, такого же беспринципного, но умного и волевого?... Все дело в том, что ему было на кого опереться, ведь он любил свою малую родину и выходцев из нее, которых неустанно продвигал во власть. Естественно они, во всяком случае многие, называли его батькой и были за него готовы в "огонь и в воду". А маршал никого не любил, кроме самого себя, он был выше всех этих по его мнению "пустяков", более того он считал это слабостью. Даже большинство его ближайших сподвижников, маршалов и генералов его просто боялись и хоть многие его уважали, но никто не любил. Потом Никитин с немалым удивлением стал свидетелем, как сбылось его пророчество возможного голодного бунта в русской провинции. Когда таковой случился, разогнать безоружных демонстрантов Первый Секретарь назначил генерала-кавказца и тот тоже безжалостно с многочисленными жертвами выполнил поставленную задачу: танками давили толпу, предварительно посадив за рычаги исключительно солдат кавказцев и среднеазиатов.
  
  Затем генерал Никитин уволился, как и полагалось по достижении шестидесяти лет генерал-майору, не сумевшему занять вышестоящей генеральской должности. Обычно на пенсии, оставшись без любимого дела, люди часто начинают чахнуть, теряя интерес к жизни. Генерал нашел смысл жизни и после увольнения со службы. Он поставил перед собой цель довести до широкой общественности причины произошедшего с третьей армией. Ведь именно об этом просил его Командарм перед своей гибелью. Но увы, в тогдашней советской действительности, куда большим "спросом" пользовались не столько реальные подвиги, сколько вымышленные, как тот же "подвиг двадцати восьми героев панфиловцев" или "заказной" подвиг Михаила Егорова и Милитона Кантария. Так что мемуары генерала остались у него в столе. Он прожил долгую жизнь, даже застал Перестройку и все эти годы вынужден был мириться, что подвиг Командарма откровенно замалчивался. Впрочем, то был далеко не единичный факт, многих истинных героев войны несправедливо обошли наградами. Командарму даже относительно повезло, его хоть и с опозданием наградили, присвоили звание Героя, даже поставили памятник на месте гибели. Но то, о чем просил Командарм, донести до потомков всю правду... Нет, эту правду генералу ни сказать, ни опубликовать не дали. Она просачивалась по другим каналам. О "мобилизации" в Грузии сначала буквально одной строкой, и то как бы мимоходом, вскользь поведал Солженицын в "Архипелаге ГУЛАГ", потом также дозировано Коротич в своем "Огоньке". Но это как-то прошло "мимо ушей и глаз", да и публиковалось не с возмущением, а как-то со стеснением, дескать, да было, но стоит ли на этом особенно заострять внимание и обижать гордый грузинский народ. Тем более, что народ больше верил не этим скупым сведениям, а вымышленным многочисленным подвигам грузин на фронтах, которые искусно "ретушировали" фильмами студии Грузия-фильм, такими как "Отец солдата".
  
  Генерал этого понять не мог, и когда почувствовал приближение конца, позвал... Нет не сына, позвал внука, зная что тот интересуется историей, имеет не зашоренные мозги. Генерал передал внуку устное послание Командарма, ту правду, которую почему-то не хотели знать и обнародовать. Ведь правда не должна умереть с ее носителями, рано или поздно она должна пробить себе дорогу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"