Туп-туп-туп... тупают каблуки по лестнице школьного крыльца. Охранник через стекло входной двери с иронической усмешкой наблюдает за издающей эти туп-шаги немолодой, мешковатой учительницей, явно опаздывающей к началу уроков. Невысокая, нескладная, особый "крой" формы ног, этакий с выгибом наружу, отчего и походка получалась как у утки, переваливающейся с одной перепончатой лапы на другую.
Когда учительница своей утиной походкой дошла до двери, открыла её... охранник, сменивший усмешку на нечто вроде приветливой улыбки, поздоровался и как бы восхитился:
- Ну вы как всегда минута в минуту, прямо ко звонку.
В реплике, тем не менее, не трудно было прочувствовать, что охранник ерничает. Ведь ко звонку учителю положено быть уже в классе, а она, учитель английского языка Светлана Анатольевна, только переступила порог школы. Ведь ей еще предстояло подняться на третий этаж, снять пальто и только после этого она сможет начать урок.
- А, ерунда!- без тени смущения отмахнулась учительница и все в том же среднем темпе, переваливаясь с ноги на ногу, затупала уже по лестнице на свой этаж.
Она шла по длинному школьному коридору, мимо кабинетов, где учителя были уже на своих рабочих местах, начали занятия... Ничуть не прибавив шага, она таким образом "дотупала" до своего кабинета, возле которого уже толпились ученики из того класса, в котором по расписанию у нее был урок. Светлана Анатольевна отперла кабинет, запустила детей, а сама... Сама пошла в подсобку, сняла там пальто. "Ишь, осуждает. Да кто ты такой, чтобы осуждать меня",- попутно дала волю своему возмущению Светлана Анатольевна, переодевая сапоги на "рабочие" туфли.- "Ну, опоздала, твое-то какое дело. Твое дело на вахте сидеть и посторонних в школу не пускать. А я как опаздывала, так и буду опаздывать, и никто мне этого не запретит, ни директриса, ни завуч - не заметят. А если и заметят, все равно мне все с рук сойдет - я везучая, везучая по жизни. А везучая потому, что к той же жизни отношусь "фиолетово", то есть ничего не принимаю близко к сердцу. Чтобы ни случилось - не переживай, все перемелется - мука будет. С этим уже 50 лет живу и живу, слава Богу, легче других. Да легче тех, кто никогда не опаздывает на свои уроки, тех, кто всегда за что-то и о ком-то переживает. Нет уж, увольте, мне все "фиолетово", и на шестом десятке я свое жизненное кредо менять не собираюсь...". Урок Светлана Анатольевна начала на десять минут позже положенного срока.
Урок она вела по конспекту. Впрочем, на этот раз конспект ей был не нужен. Она просто дала задание переводить текст, а сама опять зашла в подсобку и включила электрочайник, чтобы на перемене попить чайку. По расписанию следующим у нее был десятый класс, где она являлась классным руководителем. Тот урок она решила совместить с обсуждением некоторых "внутриклассных" дел, а именно: сбора денег с учеников на содержание школьной охраны, выяснить, кто поедет на экскурсию, и еще ряд подобных вопросов. И вновь у нее не возникло ни малейшего опасения, что ее кто-то "застукает" или "заложит", то есть донесет директрисе, что она вместо занятий занимается тем, чем положено заниматься во время классного часа, после уроков. А если и донесут? Ну что с ней сделают? Посрамотят на педсовете? Ха, напугали ежа голой задницей. Да и без того все знают, что она и специалист слабый и классный руководитель никудышный. Но для нее все это "фиолетово". Выгнать её не выгонят, и так учителей не хватает. Вон бабульки семидесятилетние работают, потому как юные выпускницы педвузов жевать скудный и тяжело дающийся учительский хлеб, как правило, не желают. Это где-нибудь в провинции, где податься некуда, ибо с работой напряг, администрация может учителя пугать угрозой увольнения. А в Москве?... Ну и потом, она владеет таким "искусством", в котором даст сто очков любому самому лучшему педагогу - она умеет жить. Такой талант дается не многим, и потому прожив пятьдесят лет под "фиолетовым" знаменем, она не сомневалась, что является едва ли не самой счастливой и удачливой женщиной как минимум среди всего педколлектива школы, да и во всей Москве по этому "показателю" далеко не в последних рядах.
2
"Фиолетовому" отношению к жизни с самого детства Светлану Анатольевну учила мать. Когда буквально с первого класса Света стала приносить из школы в основном тройки, та ее сразу утешила, а заодно и просветила:
- Не горюй дочка, учеба в жизни не главное. Главное это ни за что особо не переживать. Вот я по арифметике хуже всех в классе училась. Ну и что с того? Я в магазине сижу, не клята, не мята, на счетах щелкаю, да дефицит для себя и нужных людей под прилавок прячу. А те, кто на четыре и пять учились, где они? Если в деревне остались, то на ферме под коровами сидят, или в поле с вилами да граблями, а кто в город подался, то в основном на стройках, да в посудомойках горбатятся. Так и знай, Светка, главное в жизни приладиться. Лучше всего, конечно, замуж за стоящего мужика выйти, за начальника, например. Но это трудно, тут угадать надо, да и немного таких, и они красивых ищут. А мы все по породе не красавицы. Но красота тоже не главное. Иная красавица всю жизнь горбатится, да мучиться будет, слезьми умываться, а такие вроде нас с тобой, как сыр в масле кататься. Я ж говорю, главное приладиться половчее...
Хорошо Светлана Анатольевна усвоила те советы и, как ей казалось, овладела наукой "прилаживаться" в совершенстве. И в самом деле, кто бы мог подумать тогда в ее родной деревне, что она троечница, окончившая сельскую школу сумеет поступить в иньяз, некрасивая, кривоногая сумеет выйти замуж за москвича, стать москвичкой, развестись, отсудить у бывшего мужа комнату, затем получить еще квартиру от государства, вновь выйти замуж... На этом перечень побед не кончался, у нее и дом полная чаша, иномарка, каждое лето за границей отдыхает, две ее дочери студентки платных московских ВУЗов, учебу которые она оплачивает. Кто после этого скажет, что она тупица, на тройки окончившая школу и так же институт? Сейчас она не просто дипломированный преподаватель иностранного языка, она знает не один, а три иностранных языка... Впрочем, по настоящему, хорошо, Светлана Анатольевна не знала ни одного, и, например, работать той же переводчицей не смогла бы. А как же тогда преподавала!? Да вот так. В институте у нее основной язык был французский, а второй немецкий. И, конечно, там она кое-чему научилась, но после, кроме школьных учебников и словарей не держала в руках никаких ни французских, ни немецких книг, не говоря уж о газетах и прочем. В общем, преподавать в школе с помощью старых институтских конспектов она, конечно, могла, но в то же время перевод "живого" текста всегда ее ставил в тупик, и не имея под рукой словаря она не могла справиться даже с простейшим. Однажды, одна из коллег спросила ее, как знатока французского, что означает название недавно открытого рядом с ее домом гипермаркета "Ашан". Светлана Анатольевна ничуть не смутившись ответила, что это какая-то птичка, а вот какая она не помнит... Ну и что? Те кто французский знают в совершенстве и ездят практиковаться в Париж, читают в подлиннике Флобера и Саган... Они что счастливее её, или язык помог им постичь науку "прилаживания"?
С французским ей было неудобно в другом плане. Даже в московских школах его изучали крайне редко, и набрать достаточное количество "часов" было очень сложно. Да и немецкого, который она, естественно, знала еще хуже, в школах был определенный дефицит. Проявив очередную "гибкость" в деле "прилаживания", в свое время Светлана Анатольевна решила изучить наиболее востребованный в школе иностранный язык, английский. Она окончила при институте Мориса Тореза соответствующие курсы для учителей иностранных языков и получила свидетельство на право преподавания в средних школах и английского. Конечно ее ускоренный английский был еще хуже не только ее французского, но и немецкого... Но опять же она о том совершенно не переживала.
3
Проводить классный час после уроков Светлане Анатольевне было некогда, ведь после уроков она занималась с некоторыми учениками персонально, за деньги, по таксе триста рублей за час. Нет, она не брала учеников, например, для подготовки к поступлению в ВУЗы. Она занималась дополнительно исключительно с учениками, у которых преподавала... с теми, кто не дотягивал до тройки, для того чтобы эти самые тройки им поставить. Родители учеников могущие заплатить, как правило, были несказанно рады, что их оболтус, или оболтусиха за четыре дополнительных занятия в месяц, то есть за тысячу двести рублей, получит гарантированную тройку по английскому. Как и на других "фронтах", здесь у Светланы Анатольевны все было отработано, как говорится все тип-топ, и соответствовало ее "фиолетовой" философии. Все, да не все. Ну, казалось бы, если уж везет по жизни, пусть везет до конца, во всем. Вон сколько невезучих, пруд пруди, такая уж их судьба всю жизнь мучиться, таким и красота и способности, ничто не в прок. Но она-то не из таких, она везучая, удачливая... "фиолетовая". Так нет же и ей судьба нет-нет, да и вставит "палку в колесо".
А палка была едва ли не самая, что ни на есть настоящая. Ну, как бы это выразиться поэтичнее, проблемы возникли во взаимоотношениях Светланы Анатольевны с мужем, со вторым. Первый... с первым все было понятно и "дело" давно сдано в "архив". Она познакомилась с ним, когда отрабатывала диплом в одной из подмосковных сельских школ. Он был простым работягой, родители которого имели рядом с тем селом дачку в шесть соток. Что их сблизило? Она хотела в Москву, он польстился на то, чтобы привести в дом, где все имели не более восьми классов, образованную жену, к тому же знающую иностранные языки. Когда Светлана тогда в конце семидесятых привезла жениха в свою деревню, знакомить с матерью, та, поглядев на него, сразу же определила: этот ни денег хороших не заработает, ни с работы в дом не притащит - одним словом разепай. С другой стороны, мать по-ленински отметила деловую хватку дочери:
- Правильным курсом идешь Светка. Ты, главно дело, в Москве пропишись, а там видно будет, может чего и получше сыщешь. Слава Богу не лимитчицей, а законной женой в Москву приедешь, значит сразу настоящей москвичкой становишься.
Светлана Анатольевна и сама подспудно понимала, что долго с таким мужем вряд ли проживет. Так и вышло, через семь лет она безо всякого сожаления и переживаний, то есть "фиолетово" с ним развелась, отсудив себе комнату. Правда к тому времени она уже имела двух дочерей 3-х и 5-ти лет. Оказавшись в коммунальной комнате, она со своими девчонками промучилась там, в общем, не так уж много по московским меркам, восемь лет. В годы, которые принято именовать перестроечными, Светлана Анатольевна предпринимала энергичные попытки, как вновь выйти замуж, так и найти более прибыльное в материальном плане занятие, чем педагогическая деятельность. Увы, лишь на четвертом десятка она осознала, как ошиблась в выборе профессии. Ей бы пойти по стопам матери и получить какое-нибудь торговое образование. В восьмидесятые годы многие так и поступали. Но ее молодость, студенческие годы пришлись на семидесятые, когда торговая профессия почему-то была не модной. Впрочем, и без специального образования Светлана Анатольевна не мало преуспела, когда в конце восьмидесятых бросила школу и пошла простым продавцом на вещевой рынок. Она, скорее всего, работала бы там и дальше, продавая меховые вещи. Правда работодатели здесь были "черные", но она интуитивно определила, как себя надо с ними держать. Это с бесправными хохлушками те могли творить что хотели, а с ней, так сказать, законной москвичкой... в общем, она сразу дала понять "джигитам", что с ней "шутки шутить и руки распускать" себе дороже обернется. За первые два постсоветских года она заработала столько, что хватило на покупку подержанной иномарки. И ни за что она бы не ушла из той торговли, если бы не узнала, что учителям, желающим работать в школах расположенных в районах московских новостроек, сразу выделяются служебные квартиры, но с обязательным десятилетним сроком отработки в той школе. После тех десяти лет эта квартира становилась их собственностью, то есть переводилась в ордерную. Это было ее очередная удача, подтверждение ее везучести. Ведь чтобы купить квартиру и пятнадцати лет ее меховой торговли не хватило бы. Она срочно возвращается в педагоги и поступает работать в новую только отстроенную школу в районе-новостройке. А вскоре, год спустя...
А год спустя Светлана Анатольевна с дочерьми вселилась уже в свою трехкомнатную квартиру. Почему трехкомнатную, ведь по всем нормам ей была положена "двушка"? А потому, что Светлана Анатольевна "умеет жить". Она в срочном порядке вышла замуж и таким образом получила квартиру уже не на трех, а на четверых человек. Как ей удалось почти в сорок лет, да еще имея хвост из двух девок, замуж?... Она вообще легко знакомилась и сходилась с мужчинами. Иные и с умом и красотой не могли себе найти ни парней, ни мужиков, или находили с большим трудом. Светлана Анатольевна, некрасивая, кривоногая с утиной походкой, как в двадцать, так и в тридцать, и в сорок легко знакомилась с мужчинами и умела из этих знакомств извлекать максимальную выгоду. Так однажды оказавшись в кресле дантиста, она познакомилась с ним и вскоре они уже были любовниками. Благодаря этому она без очереди и совершенно бесплатно в течении почти десяти лет лечила и "делала" зубы себе и своим девчонкам. С той же целью она познакомилась с судьей из межмуниципального районного суда, который помог ей "прищучить" первого мужа, когда тот в какой-то период перестал платить алименты. Был у нее такой знакомый и в автосервисе, для дешевого ремонта машины. И все это у нее получалось легко, естественно, без нервотрепки и лишних переживаний... "фиолетово". Были, были у нее мужики, но вот холостые с возрастом вообще перестали "попадаться", и Светлане Анатольевне ничего не оставалось, как переключиться на разведенных. Увы, здесь удача будто устав, отвернулась от нее и ей пришлось в момент, когда возникла острая необходимость, чтобы получить лишнюю комнату, довольствоваться неким Николаем Михайловичем, всего лишь шофером "Скорой помощи". Ко всему и жилья у Николая Михайловича в Москве как бы и не было, ибо свою квартиру он оставил жене и детям, не став при разводе "отсуживать" у них комнату для себя. Такого благородства Светлана Анатольевна, конечно, понять просто не могла.
До тех пор пока Светлане Анатольевне не пришла пора получать свою квартиру, она никак не предполагала связывать себя узами брака с бездомным и непрактичным шофером "Скорой помощи". Какой с него навар?! Но на тот момент, когда она собирала документы для получения служебной квартиры, и ей с девчонками светила всего "двушка"... Тут и пригодился Николай Михайлович, с которым до того у нее было лишь шапочное знакомство и один совместный "пересып". Увы, никого более достойного на тот момент поблизости не оказалось, и они спешно оформив отношения через ЗАГС, уже подавали документы на квартиру, как семья, состоящая из четырех человек. Николай Михайлович со своей стороны не мог не быть благодарным Светлане Анатольевне за то, что вновь обрел крышу над головой и семью и потому всячески угождал новой жене и падчерицам. Да и вообще мужик он оказался не только смирный, но и рукастый, ремонт в квартире фактически сам сделал. Правда, в последнее время Светлане Анатольевне в одном весьма немаловажном аспекте супружеской жизни угождать он перестал. Не то чтобы не хотел, он просто был не в состоянии, не мог...
Николай Михайлович был заметно старше Светланы Анатольевны, и когда той стукнуло пятьдесят, ему уже шел пятьдесят девятый, и в этой связи он несколько ослаб... по мужски. А Светлана Анатольевна со временем как-то растеряла всех своих любовников. Дантист, вроде бы внешне здоровый мужик, способный не то что зуб, а и целиком челюсть удалить... Так вот он ни с того ни с сего умер в неполные пятьдесят лет. Судью "застукала" жена и пригрозила оповестить "кого надо" на его работе, и он, опасаясь громкого скандала, поспешил прервать "свидания". С автосервисом тоже как-то все сошло на нет. И в этот столь "кризисный" момент и теперь уже законный муж "обессилел". Нет, Светлана Анатольевна не была какой-то там "женщиной вамп", или "сексуальной гигантшей", и казалось, в пятьдесят, в преддверии климакса уже не должна была испытывать особых "желаний". Ее ровесницы если и не выглядели старухами, все равно считались пожилыми. Но Светлана Анатольевна за всю свою жизнь никогда нигде не работала на тяжелой работе, а к педагогическому труду, который, как правило, гробил в первую очередь нервы ее коллег, она всегда относилась "фиолетово", и потому особо здоровье на него не тратила. Потому в пятьдесят лет она, несмотря ни на что, была вполне здоровой женщиной, и ей, образно говоря, было "нужно"... "нужно" ну хотя бы два раза, или раз в неделю. Но вот этого самого Николай Михайлович уже третий месяц никак не мог обеспечить. Следствием данной ситуации стало то, что Светлана Анатольевна, возможно, впервые в жизни безо всякой причины стала злиться и раздражаться. К "этому", прежде всего ее организм, никак не мог отнестись "фиолетово".
4
Светлана Анатольевна успешно совместила урок с классным часом. В конце урока она безо всякого опроса выставила несколько отметок: четверки тем, кто их обычно и получал, тройки троечникам и тем, кто у нее занимался за деньги. Так что при проверке журнала завуч не придерется - опрос был. Потом у нее было "окно", во время которого она у себя в подсобке пила чай. Тут к ней забежала коллега, учительница немецкого языка, забежала предупредить, что видела уже не один раз, как девочка десятиклассница из класса Светланы Анатольевны буквально "трется" возле одного молодого охранника - как бы не было беды. Светлана Анатольевна про себя подумала: "Да пусть хоть родит прямо на уроке. Это ее мать пусть переживает, завучиха, которая спит и видит себя директором, и директриса, которая метит в Департамент образования округа. А мне все это "фиолетово", на том стояла и стоять буду". Но, конечно, вслух она этого не сказала, а заверила коллегу, что обязательно разберется с этой "нимфеткой". Но не "даром" же отпускать коллегу, раз пришла, так переведи мне вот эту инструкцию с немецкого на стиральную машину "Бош", которую она недавно приобрела. У коллеги в дипломе значился всего лишь один язык, но его она знала в совершенстве и потому инструкцию перевела, что называется, с ходу, при этом удивилась, отлично зная, что в активе "многостаночной" Светланы Анатольевны значится и "Deutshc":
- Это же так просто. Ты что сама не могла?
- Да я, примерно так и перевела, просто себя проверить решила. У меня же уже давно практики в немецком не было. Ты же у нас тут все немецкие "часы" захватила, вот и пришлось мне на английский идти,- не моргнув глазом и соврала и даже "уколола" коллегу Светлана Анатольевна. Дескать вот я какая все могу, и швец, и жнец, и в дуду...
И у коллеги, которая, к слову, давно ее "раскусила" возникло желание ответить что-то вроде: "Да я всего лишь швец, но швец хороший, а ты и швец никудышный, и жнец так себе, и в дуду тебе лучше не дудеть - у слушателей уши повянут..." Хотела, но не могла ничего такого сказать коллега Светланы Анатольевны. Ведь это все слова, а на бумаге, в дипломе у нее значится всего один язык. И то что она его знает отлично, может читать и переводить с немецкого что угодно, хоть технические инструкции, хоть Гете, хоть Ремарка... это всего лишь самоутешение, ведь денег за свои качественные уроки она получает столько же, сколько и Анатольевна, у которой есть документы подтверждающие знание ею аж трех языков. И в тех документах нигде не сказано, что она по-хорошему не знает ни одного из них. Как говориться, умейте жить.
Впрочем, не для разговора на профессиональные темы задержала Татьяна Анатольевна коллегу, ведь она к своей профессии относилась "фиолетово". Другое дело личная жизнь. Потому и поделилась она с коллегой своим горем, что де ее Николай Михайлович совсем "ослаб" и, пожалуй, пора бы его в связи с этим гнать в шею и подыскать "что-нибудь посильнее"...
- И ты уверена, что найдешь ему замену?- скептически спросила коллега
- Всегда находила, и сейчас найду,- заверила Светлана Анатольевна.
- Ты вспомни, сколько тебе лет. Не мальчика же искать-то будешь. А мужики после пятидесяти часто страдают импотенцией. И потом, разве тебе твоего Николая Михайловича не жалко? Куда он пойдет, если ты ему дашь отставку, он же постоять за себя не в состоянии, комнату отсуживать не станет,- коллега была ровесницей Светланы Анатольевны и в курсе перипетий в ее семье.
- Аааа... всех жалеть слез не хватит,- "фиолетово" отмахнулась Анатольевна.- На кой он нужен, такой мужик? Вот ты стала бы терпеть, если бы твой "не мог"?
- Я!?- опешила от неожиданности коллега.- Ты меня извини, но у меня с мужем совсем другие отношения. Мы с ним живем первым браком и прожили вместе уже более двадцати пяти лет. Понимаешь, мы поженились молодыми... мы помним друг друга молодыми, мы все эти годы жили рядом, все вместе переживали и радости и горе, мы старились рядом друг с другом... Ну как тебе это объяснить, у нас все по другому было и в нашей семье просто не могут возникнуть такого рода проблемы. Даже если он заболеет, или я... Нет у нас все не так как у тебя...
Не поняла коллегу Светлана Анатольевна. Как это не так, и какая в том ценность, что они помнят друг друга молодыми и вместе старились? Вон она своего первого соплежуя тоже помнит молодым, но стариться предпочла без него...
Звонок мобильного телефона застал Светлану Анатольевну во время платных занятий, когда положено было проводить классный час. То была старшая дочь, звонившая из дома. Она путано и сбивчиво поведала о звонке из деревни и сообщили, что бабушке стало плохо, и она попала в больницу. Матери Светланы Анатольевны было семьдесят шесть лет, и в таком возрасте попасть в больницу было вполне обычным делом. Потому Анатольевна и тут особо не обеспокоилась и продолжила свои занятия сразу с тремя "платниками". По окончании занятий получив с них за будущие четвертные тройки девятьсот рублей, она спокойно пошла домой... Но дома её вновь огорошила дочь, сказав, что звонили опять, на этот раз уже из самой больницы, что бабушке совсем плохо, у нее инсульт, и надо чтобы срочно приехал кто-то из родственников...
Вот те, не было печали. Вернее печаль-то была, про которую она и поделилась в разговоре с коллегой, а тут еще нежданно-негаданно забота привалила. Неужто действительно все так серьезно? Нет, Анатольевна и на этот раз нисколько не обеспокоилась. Ей просто очень не хотелось все бросать, срываться и ехать к матери в больницу. Ведь завтра у нее опять назначены занятия с "платниками" и она рассчитывала еще "взять" несколько сотен. Но никуда не денешься, обстоятельства на этот раз были сильнее её. Срочно позвонила брату, поставила его в известность, что мать попала в больницу и надо ехать... Брат прямо в трубку начал плакать и рыдать. В свои сорок пять лет он по прежнему оставался младшим братом, с привычкой "плакаться" старшей сестре. В общем, брат у Анатольевны был еще тот тюфяк, и если бы не она, вытащившая его в Москву, и тут же женившего, он бы так и остался в деревне. Потому она никогда его за "путного" не держала и сейчас перебила его всхлипы довольно грубо:
- Хватит нюни распускать! Готовь машину, завтра за мной заскочишь и поедем. И денег с собой возьми. Там врачам, медсестрам "сунуть" придется. Я одна за все платить не собираюсь, расходы пополам.
- Какая машина!? Нет, я не могу завтра никак ехать. У меня это... ну да... тормоза совсем не держат. Нет, нет Света, ты уж как-нибудь, сама там. А я завтра никак не могу. Пусть твой Михалыч тебя отвезет...- брат перестал рыдать и заговорил как-то судорожно-испуганно.
Анатольевна бросила трубку и в сердцах выматерилась. При этом ее вторая дочь, только что пришедшая из института выразительно на нее посмотрела и спросила:
- Мутер, ты это что, как пьяный мужик материшься?
- Заматеришься тут... Дядя ваш... козлина вонючий... ехать он, видите ли, никак не может.
- А что случилось?- младшая была пока что в полном неведении.
- Да бабушку угораздило в больницу попасть,- "просветила" ее старшая.
- Аааа...- равнодушно протянула младшая и пошла в их с сестрой комнату.
Пришел со смены заметно уставший Николай Михайлович, и когда Светлана Анатольевна сообщила ему новость о матери... Он обеспокоился, пожалуй, больше всех в этой квартире:
- А что с ней, какой диагноз?
Уяснив, что толком никто ничего не знает, он забеспокоился еще пуще:
- Так просто ехать нельзя, если инсульт то нужны лекарства, я примерно знаю как инсультников лечат. Может там, у вас в деревне и нет таких.
- Да она уже не в деревне, в больнице, в райцентре. Вот завтра поедем и все на месте узнаем, нечего деньги переводить, может и зазря. Ты кто, врач, нет, ты водила,- властно оборвала его Анатольевна. Звони на работу, отпрашивайся, завтра меня повезешь, Костя не может.
Николай Михайлович с пониманием отнесся к такому приказу, и тут же начал созваниваться со своим больничным гаражем, что де теща в больницу попала и ему необходим выходной...
Директриса тоже с пониманием отнеслась к звонку Светланы Анатольевны - мать святое дело, дети обязаны заботиться о престарелых родителях.
5
На следующий день встали засветло в пять утра, чтобы успеть выехать за МКАД пока на улицах мало машин. Ну, а за кольцевой предстояло еще без малого сто восемьдесят километров пути. Светлана Анатольевна имела права и машину водить умела, даже по Москве ездила достаточно уверенно, но садиться самой за руль, чтобы преодолеть такое расстояние... Нет, увольте, зачем же ей тогда под боком профессиональный шофер, в ранге законного мужа. В деревню приехали уже к обеду, и здесь узнали, как все случилось. Мать обнаружила соседка. Она позвала ее с улицы, никто не откликнулся, зашла в дом, а та лежит на полу без сознания. Вызвали скорую, которая ехала от райцентра часа полтора. За это время мать в себя так и не пришла, все мычала, да стонала. Врачи сразу же поставили диагноз - тяжелейший инсульт.
Поехали в больницу, до которой было еще километров тридцать. Лечащий врач, женщина примерно ровесница Светланы Анатольевны, сразу одела на себя похоронную мину, и стала призывать "быть готовыми ко всему". Потом она сообщила, что мать в сознание так и не пришла, лежит под капельницей, что у нее паралич всей правой стороны туловища, и что летальный исход весьма вероятен. Светлана Анатольевна не на шутку перепугалась. Она никак не ожидала, что ее мать и в самом деле в очень тяжелом состоянии, даже более того, фактически при смерти... Но постепенно, ее "фиолетовая" натура исподволь взяла свое. "Чего переживать, если ничего нельзя изменить. В общем, все не так уж и плохо. Жаль, конечно, что мать умирает. Но ведь все когда-нибудь умирают. Семьдесят шесть лет - не так уж и мало. Хотя, конечно, могла бы и еще пожить, как ни как, не такую уж тяжелую жизнь прожила. Муж, правда пьяница был, еще на фронте к "наркомовским" пристрастился, и умер рано, так что и дочь и сына ей одной поднимать пришлось. С другой стороны чуть не всю взрослую жизнь в магазине просидела - не самая тяжелая судьба. Другим вон куда тяжелее пришлось, в колхозе всю жизнь горбатились. Вот те, другие, в основном давно уже на кладбище...
Когда Светлана Анатольевна сообщила мужу, что они возвращаются, тот удивился, почему-то решив, что она останется здесь возле матери. Ну, вот так он был воспитан, что не мог иначе помыслить, в соответствии с чем, и задал вопрос:
- А разве возле нее не надо сидеть, кормит, подмывать, судно ставить, раз без сознания и параличом разбита?
- Еще чего, я медсестре денег оставила. Все сделают. Чего там, отжила свое мама. Не с ней же вместе в гроб ложиться,- как обычно с железобетонной "фиолетовой" логикой пояснила свою позицию Анатольевна.
На обратном пути она уже думала не столько о матери, сколько о ее доме в деревне. "Летом надо будет привести его в божеский вид, поправить забор и дать объявление в газету о продаже. Вот только какую цену запросить? Надо проконсультироваться..." Дома известие о скорой кончине бабушки на внучек не произвело особого впечатления. И опять, кто хоть в какой-то степени сочувствовал умирающей, был Николай Михайлович. Свою собственную мать он похоронил пятнадцать лет назад, еще до знакомства со Светланой Анатольевной, и тем не менее до сих пор вспоминал ее со слезами на глазах. Анатольевна в такие моменты его презрительно осаживала:
- Ну вот, наш слезокат опять за свое. Самому скоро на погост, а он за покойников никак не наплачется.
Светлана Анатольевна оставила в больнице номер своего мобильного телефона, чтобы в случае чего с ней сразу связались. Но прошел день, второй... Никаких звонков не было. Светлана Анатольевна успела уже более двух тысяч "сделать" на своих троечниках, а телефон все молчал. Зазвонил он лишь на пятый день и как раз в тот момент, когда шел педсовет.
- Все... это из больницы!- вслух с каким-то неестественным вдохновением произнесла Светлана Анатольевна.
Весь педколлектив только что с "пылом-жаром" обсуждавший свои насущные школьные проблемы... все враз затихли. Все были в курсе, что Светлана Анатольевна со дня на день ждет звонка о кончине матери. Она всех известила, что та безнадежна. Все, даже ее заклятые недруги выражали нечто вроде предварительных соболезнований. Конечно, по школе ходили разговоры, осуждавшие ее: мать последние дни доживает, фактически в коме, а дочь, вместо того чтобы рядом с ней быть, тут со своих "платников" деньги сшибает. Светлана Анатольевна все эти разговоры в упор не слышала, то есть относилась к ним по своему, "фиолетово". Педсовет замер, все словно завороженные смотрели на Светлану Анатольевну, как она раскрывает свой телефон и подносит его к уху:
- Да... это я, слушаю...
На глазах почти полусотни учителей, в подавляющем большинстве женщин выражение лица Светланы Анатольевны из скорбно-спокойного, ожидающего "удара судьбы", превратилось сначала в растерянное, потом в удивленное, потом в злое, негодующее, раздраженное, в лицо человека неожиданно и жестоко обманувшегося в своих самых вожделенных ожиданиях.
- Что, не поняла? Пришла в себя?... Как это стало лучше? Но вы же говорили!
"Что делать, что делать!?"- стучало в висках у Светланы Анатольевны. То, что мать "зацепилась" на этом свете сразу рождало массу проблем. Если бы она выздоровела, это другое дело, тут и вопросов нет, живи сколько хочешь, встречай летом детей и внуков. Но мать не выздоровела, а именно "зацепилась". Она вышла из бессознательного состояния и ее жизни уже ничего не угрожало... но она не встает и едва говорит. Инсульт поразил всю ее правую часть, в том числе и язык и мозг. В телефонном разговоре врач, уверенная что сообщает дочери больной благую весть, "обрадовала" ее и еще одним известием, что недельки через две она может мать забрать и продолжить лечение в домашних условиях. Забрать... куда? Оставлять в деревне, об этом и речи быть не может, там за ней некому ходить. А если нанять кого-нибудь из деревенских? Нет, Анатольевна не хотела связываться со своими земляками, зная что там неважно относятся, как к матери, так и к ее детям. На брата тоже надежды нет, этот как всегда прикинется дурачком, и опять все придется решать ей.
Дома, на семейном совете, на предложение Николая Михайловича привезти мать в их квартиру и ухаживать за ней поочередно... дочери отозвались крайне скептически. Младшая сразу и конкретно дала понять, чтобы на нее не рассчитывали:
- Я не могу... у меня нет времени... у меня еще с прошлого семестра хвосты.
Старшая выразилась более "глобально":
- А куда же мы ее тут положим? В чью комнату... И что, мне теперь нельзя будет в дом и своего парня привести? Она же не встает... она же под себя ходит, тут такая вонища будет... И кто, кто за ней убирать будет!?
Обе внучки как-то сразу перестали звать бабку бабушкой, перейдя на пренебрежительно-неопределенное "она".
- Ну а как же иначе, когда дети малые, они ведь тоже под себя ходят, тогда за ними родители убирают, а когда родителей силы оставляют - тогда дети за ними,- пытался их вразумить Николай Михайлович.
Но падчерицы лишь пренебрежительно на него посмотрели: "Ты здесь кто, молчи и не выступай импотент несчастный (они были в курсе "слабости" отчима), твой номер шестнадцатый",- сами за себя говорили их глаза.
- Завтра поедем в больницу, и там на месте все решим,- подвела итог разногласиям Светлана Анатольевна.
Ей не хотелось везти мать в Москву, к себе домой. Но в открытую поддержать дочерей она не могла. Это было бы слишком даже для ее "фиолетового" отношения к жизни. Получится, что зять больше жалеет тещу, чем родная дочь и внучки. Но и окончательного решения она не приняла, надеясь, что выход подскажет сама ситуация, на месте, в разговоре с врачом. Она и здесь опиралась на один из своих жизненных постулатов: нечего переживать раньше времени, перемелется - мука будет.
6
Увы, на этот раз постулат не сработал - муки не получилось. Когда Анатольевна, вновь посадив за руль Николая Михайловича, приехала в больницу, лечащий врач опять огорошила ее "радостным" сообщением:
- Ваша мама идет на поправку. Вы знаете, у нее оказалось на удивление крепкое сердце, оно почти без последствий выдержало такие нагрузки во время инсульта. Для ее возраста просто феноменальное сердце. Теперь ей можно уже начинать заниматься лечебной гимнастикой, с одновременным интенсивным медикаментозным лечением. Ну, а недельки через две, как я вам и говорила, можно и на выписку.
- А там... после выписки, что с ней...?- в прострации спросила Анатольевна.
- Дома, ее надо будет снова учить ходить, держать ложку. Первое время за ней надо будет ухаживать как за маленькой. Да вы и сами сейчас все увидите, в палате. Процесс выздоровления после инсульта очень долгий. Большинство не выдерживает как раз из-за сердца. Но в вашем случае с сердцем полный порядок, оно у нее как у тридцатилетней...
Сердце... крепкое сердце, вот в чем все дело. Да и как может быть иначе, оно у нее никогда не болело, ведь мать тоже никогда ни за что и ни за кого не переживала, и детей своих так воспитала. Потому оно у нее и оказалось крепче некоторых прочих органов. Крепче той же головы, которая видимо сильно "перенапряглась" в свое время, обдумывая хитроумные способы незаметного обвеса и обсчета покупателей, укрытия дефицитных товаров и перепродажи их по завышенным ценам, и прочие торговые хитрости времен "развитого социализма". Вот и сейчас, несмотря на вроде вполне нормальный внешний вид (медсестра честно отработала данные ей Анатольевной деньги, потому мать и регулярно подмывали и кормили с ложечки), так вот с головой у матери были явные нелады. Она не узнала родную дочь, а зятя спутала с сыном. Посидев немного рядом с ничего не соображавшей матерью, в палате, где лежало еще с десяток "инсультниц" и посему там царил очень "тяжелый" дух, Анатольевна вновь пошла к врачу. Та её опять "утешила":
- Не беспокойтесь, это временное явление, память, как и прочие функции у нее постепенно восстановиться. Но чтобы этот процесс шел быстрее, желательно чтобы с ней постоянно были родственники, разговаривали с ней, напоминали различные эпизоды из их совместной жизни...
Наконец, по реакции Светланы Анатольевны, на все эти "радостные" известия, врач догадалась, что дочь вовсе не рада частичному выздоровлению матери. И после ее просьбы назначить лечение с тем, чтобы как можно дольше продлить ее пребывание в больнице, она тоже заговорила по иному:
- Поймите, все равно вечно она у нас здесь быть не сможет. Потому вам все равно придется что-то решать. Если вы не можете взять ее к себе... ну не знаю... у нас это случается крайне редко, чтобы при живых родственниках, причем ближайших... В таком случае остается либо платный пансионат для престарелых больных, но это очень дорого, либо дом престарелых, где ее будут содержать за ее же пенсию, но там, сами понимаете, за ней надлежащего ухода не будет и шансы на выздоровление существенно снизятся. Но я еще раз повторяю у вашей мамы очень крепкое сердце... Последней фразой врач явно давала понять, что рассчитывать на скорую кончину матери не стоит.
Всю дорогу назад Анатольевна находилась в состоянии отрешенного смятения. Она отказывалась верить, что такое могло случиться именно с ней. Да такое случалось со многими и даже худшее, но она никогда не сомневалась в своей абсолютной везучести, а также во всесилии "фиолетовой" философии, которую можно было охарактеризовать словами известной песни с добавлением: "Не лезь на самый верх, не опускайся вниз... а главное ни о чем особо не переживай". Она так и жила все пятьдесят своих лет и неплохо жила, во всяком случае куда легче большинства ее знакомых, подруг, окружающих... Но сейчас как бы судьба решила расквитаться с ней за всю ее предыдущую везучесть: за институт, в который она поступила умело списывая на экзаменах, за три языка, которых она едва знала, но тем не менее, имела право их преподавать, за любовников, московскую прописку, квартиру, левый заработок... Сейчас ей предстояло принять мучительное решение, ибо впервые в жизни она не могла поступить "фиолетово" на все сто процентов - отправить мать в дом престарелых, так же как не могла поступить стопроцентно, что называется, по человечески - взять мать к себе домой.
Когда приехали домой, Светлана Анатольевна оповестила дочерей:
- В общем так, девки, если не хотите, чтобы бабушка была у нас в квартире, ее придется устроить либо в пансионат, но это не дешёвое удовольствие, либо сдать в дом престарелых за ее же пенсию. Второе, конечно, дешевле, но там ее лечить не будут, это значит отправить ее умирать. Потому я приняла решение раскошелиться на пансионат. В связи с этим каждой из вас придется сократить свои личные расходы. И еще, больше я одна бабушку навещать не буду. Разработаем график, каждые две недели к ней будут ездить кто-то из нас троих и дядя Костя.
- И это надолго?- скривив губы осведомилась старшая дочь
-У вашей бабушки очень крепкое сердце и она проживет еще долго,- уже не маскируясь, с явным раздражением в голосе ответила Светлана Анатольевна.
Эту ночь, после столь тяжелой как физически, так и морально, поездки Светлана Анатольевна и Николай Михайлович крепко спали. Лишь острая малая нужда заставила Анатольевну подняться. До туалета она шла в полусонном состоянии и назад... Когда шла назад не могла не заметить, что несмотря на почти час ночи из неплотно прикрытой двери комнаты дочерей пробивался свет. "Что это там они полуночничают, сейчас я им...",- она хотела отругать девчонок, выключить свет, загнать их спать... Но услышала их приглушенный разговор, в котором они упоминали и ее и бабушку... Анатольевна тихо, на цыпочках подошла к двери, прислушалась, да так и застыла на месте... Дочери возмущались наличием столь крепкого сердца у бабушки, из-за которого им теперь придется испытывать столько неудобств и мучений. Младшая вдруг спросила старшую:
- А ты не знаешь, какое сердце у нашей мамы?
- Откуда я знаю... вроде не жаловалась никогда,- послышался ответ старшей.
- А должна бы знать, ты же старшая дочь. Тебе же когда-то как сейчас маме все решать придется. На меня особо не рассчитывай, я младшая, вон как дядя Костя, с него спрос небольшой, он младший,- с подлянкой в голосе пожурила сестру младшая.
Старшая с полминуты молчала, видимо "переваривая" слова сестры.
- Нет, сестренка и не надейся, я этот хомут себе на шею никогда не повешу, напрасно думаешь, как дядя Костя в сторонке отсидеться. Я тебе такое устрою...я...я замуж куда-нибудь подальше выйду, за границу, а ты тут как хочешь,- в свою очередь высказалась старшая.
- А я тоже, и пропади все пропадом,- с истеричностью подала голос и младшая.
Светлана Анатольевна отшатнулась от двери и уперлась спиной к стене коридора. У нее тоже было очень крепкое сердце, ведь она как и ее мать никогда, ни о чем... Но сейчас, услышав "фиолетовые" откровения потомков... у нее впервые за всю жизнь защемило в груди...