Когда мы с женой вернулись из гостей домой, то за накрытым столом, в компании с бутылкой водки, обнаружили моего старшего брата Андрея Королевича. Брат был родным, но носил другую фамилию. В безусой юности Андрюша хвостиком ходил за Ираклием Королёвым и его в шутку величали Королевичем. Андрею нравилось такое обращение и при получении паспорта, сменив фамилию, он стал Королевичем официально.
Андрей закончил ГИТИС и даже послужил актёром Его Величеству Искусству. В театре, им были довольны, но он оставил сцену. Жена Королевича, Наталья Зозуля, училась с ним на одном курсе, после института жизнь с театром также не связала. Родила двух детей, Максима и Юлию. Занималась продажей квартир. Совсем недавно они похоронили опекаемого алкоголика в соседнем дворе и унаследовали его трёхкомнатную квартиру. Охота за жилплощадью на данный момент стала смыслом жизни для брата и его жены.
Перед тем, как идти спать в комнату отца, Андрей с увлечением стал рассказывать о своих похождениях с подопечными ему старичками Бирюковыми, чью квартиру после их смерти он с женой также намеревался заполучить в свою собственность. Волей неволей пришлось его слушать.
Попивая в одиночку водку, Королевич вещал:
- Звонила Анна Ивановна: "Дедушке плохо, умирает". Я туда, а там уже Зозуля. Наташка стирала. Бабка мне говорит: "Посмотри, какой Николай Карпович". И к нему: "Коля! Коленька, открой глазки!". А он лежит, глаз не открывает. "Что с ним?" - спрашиваю. "Да вот врача вызывали, скорая была. Послушали, сказали: "Воспаление лёгких". Сделали уколы. Пообещали...". "Что пообещали?" - спрашиваю. "Что до понедельника не доживёт". "Приговорили, значит? Сегодня суббота. Конечно, если в больницу не брать, - не доживёт". "Какая больница? Пусть уж дома лежит - умирает". Наталья освободила кровать, убрала лишнее тряпьё. У него вся кровать была завалена. Лишнюю подушку убрали. Посидели, пообсуждали. Пришла соседка придурковатая, с их прежнего места жительства. Они с ней три года не виделись, и в этой их квартире она никогда не была. Что значит сарафанное радио. Пришла без звонка, без предупреждения. Леной представилась. Она всё больше о себе рассказывала, чем о дедушкином здоровье интересовалась. В тот вечер думал, Николай Карпович умирает. Я уже соболезнования от всех его друзей собрал. В воскресение позвонил, бабка говорит: "Ему полегчало". Спрашивала у него: "Как дела?", он улыбнулся и поднял большой палец вверх. Посадили они его с Зозулей, накормили. А то лежал, в себя не приходил. А в понедельник звонит, перед обедом, говорит: "Николай Карпович умер. Приезжай скорей", - и заплакала. Я перезвонил ей, дал указания: "Звоните Наталье на работу, позовите её. В поликлинику звоните. Врача позовите, смерть констатировать". Приехал к Анне Ивановне, ещё нет никого, ни Наты, ни врача. Хорошо, что хоть позвонила. Я ей приказал окна закрыть, а она их не закрыла, а зашторила. Чтобы темно было. Смотрю, лежит Николай Карпович в своей кровати, на спине. Рот открыт, нижняя вставная челюсть, а точнее "мост" вылез изо рта. Думаю: "Надо рот закрывать". Спрашиваю бабку: "Как там "мост"? На крючках держится?" - "Нет. Просто так. Без крючков". Я достал изо рта Николая Карповича и одну, и другую челюсть. Бабка отобрала у меня их, помыла и спрятала. Стали рот дедушке закрывать. Говорю: "Верёвка нужна". Она дала что-то вроде брезентовой лямки. Даже не знаю, от чего она. Ручки у сумок такие делают, только эта длинная была. Ну и как этой лямкой ни завязывал, рот никак закрыть ему не мог. Всё открывался и открывался. Тут Зозуля пришла, стала мне помогать. Попросила бинт, обернула потуже. Всё равно рот открывается. Ната психанула, кричит: "Как же мы его переносить будем?". Она его сразу же обмывать собралась. Постелили на пол клеёнку, на клеёнку положили простынь. На простынь стащили дедушку. Я за плечи держал, Наталья за ноги. Она его раздевать стала, я бабке: "Давай бельё чистое". Принесла белое мятое исподнее. Я стал гладить это бельё, а Ната раздела дедушку, налила прохладной воды в тазик. На полу, в ванной, обтёрли дедушку мыльной водой, а затем чистой. Сначала Ната голову ему всполоснула, я всё размышлял в этот момент: "Надо? Не надо его мыть?". Думаю: "Хорошо, хоть она его моет". Я в это время гладил, был занят. Но всё равно, Зозуля подзывала, просила поддержать, когда раздевала. Я его за спину поддерживал. Потом обмыли, стали одевать. Он ещё тёплый был. Был настолько тёплый, - как живой, обычный человек. Мелькнула мысль, что ещё можно было бы его спасти. Но это было лишь какое-то мгновение. Я даже сказал об этом: "Может, спасти ещё можно?". - "Ну да, спасти", - огрызнулась Наталья. И тут понимай, что она имела в виду. То ли: "Не говори глупости, он умер". То ли: "Зачем спасать? Жду квартиры день и ночь!". Надели на него бельё, костюм синий. Крестика не было. Нашли алюминиевый крестик без ушка, Ната как-то продырявила его и вместо тесёмки бинт продела. Надели на шею. Опять стали с челюстью бороться, под подбородок подкладывать скатанную простынь. С ней вместе бинтом подвязали. Связали руки на животе и ноги вместе. Стали думать, куда класть его. Думаю: "На стол бы надо. Где такой взять? Стулья составить штуки четыре? Они узкие, упадёт". Решил дверь с петель снять, они в их квартире по два с половиной метра в высоту. Снял с ванной дверь и на три табуретки её положил. Постелил на дверь простынь. Положили дедушку и он вытянулся. Прямо на глазах вырос. Ходил-то, сутулился, горбился, - а смерть его выпрямила. Ждали медсестру из поликлиники, звонили, - не приходит. Зозуля в поликлинику сбегала, там ей сказали: "Ждите". И пришли не потому, что вызвали, а заявились уколы дедушке делать. А бабка не предупреждает, что он умер. Говорит: "Проходи, посмотри на Николая Карповича". Медсестра увидела покойника с подвязанной челюстью, со связанными руками и ногами, вытянувшегося в праздничном костюме на двери от ванной и от неожиданности чуть было с каблуков своих не слетела. Сумку выронила. Когда пришла в себя, стала нервно выяснять: "К кому ходили? Почему не приходят? Вам не могли так ответить: "Ждите". Я знаю этого врача". Сама медсестра позвонила врачу в поликлинику, подтвердила, что покойника своими глазами видела. Констатирует смерть. Врач выписал справку и позвонил в труповозку. Приехала машина, зашёл мужик, стал на кухне документы оформлять. Потом стал спорить с Натальей, дескать, в морге платить придётся. "Мы здесь его обмыли", - говорит ему Ната. Он вошёл в комнату поглядел на покойника и говорит: "А зачем вы его одели? Я такого не повезу. Раздевайте". Лишь бы было к чему придраться. Потом перестал ругаться, спрашивает: "Кто понесёт? Я один. Надо соседей позвать". Говорю: "Я помогу. Носилки у вас есть?". - "Нет носилок". - "Шутишь?". - "В пакете понесём". Достал пакет, завернул дедушку. До лифта донесли, - я уже выдохся. Думаю: "Шесть этажей, да такие пролёты. Как же мы понесём?". Несу, голова деда между моих ног болтается. До лифта дошли, санитар лифт вызывает. А лифт там один, пассажирский. Дедушкины ноги санитар вверх поднял, а я держу его внизу. Не вертикально держали, а по диагонали. Потом он достал носилки, стал просить: "Дай на помин души. На бутылку. Вон, у меня радикулит, а я таскаю". Дал ему на бутылку, помог засунуть носилки в машину, и он вместе с дедушкой уехал. А когда мы с другом пришли получать его, чтобы везти хоронить, они в морге сказали: "А его забрали, увезли". Гера Сундаралов показал им документы, спросил: "Куда могли его увезти? Кто?". Они перепугались, забегали. А потом посмотрели: оказывается, сами перетащили на другое место. Облегчённо вздыхая, сказали: "Всё нормально". Я приехал к Анне Ивановне через неделю после похорон. Она поставила на стол салат. Свекла, картошка, помидоры, огурцы, - всё это заправлено майонезом неделю назад. А сказала, всё свежее. Я поверил, сел за стол, ковырнул одну помидоринку, а она мягкая, как будто солёная. А до этого щи дала, те, что на поминках ели. "Вчера я их прокипятила, а то бы они прокисли". Попробовал, думаю: "Не самая большая отрава, можно есть". Салат есть не стал, сказал: "Не хочу". А она его с аппетитом съела. На второе подала обжаренную варёную колбасу с картошкой. Чуть-чуть, преодолевая отвращение, съел. Воспользовавшись тем, что она ушла в другую комнату делать ингаляцию, картошку положил в салфетку, колбаски подбросил ей в тарелку, а салат назад в салатницу. Вроде как всё съел. И всегда-то кормила тухлятиной, варёной колбасой с засохшими, завернувшимися краями. Картошкой, наполовину сгоревшей, наполовину сырой. То ли щи, то ли суп. Капуста плавает, и тут же рыба консервированная. Вонючий винегрет из холодильника доставала регулярно. Чай всегда спитой, в сотый раз "заваренный". Носик у чайника заткнут фольгой, чтобы тараканы не залазили. Сама Анна Ивановна больна всеми болезнями, но в еде и питье никаких ограничений. Принёс ей газированную воду "Тархун". Она ей понравилась: "Что же ты мне эту кисленькую раньше не показывал?". И ведь всегда, когда прихожу к ней, говорю: "Сыт, даже чай не смогу попить". А она своё. Тухлятиной кормит, и сама тухлятину ест. Думаю: "Притворяется? Неужели не чувствует, что еда протухшая?". Сама она из детского дома, работала в детской комнате милиции. А потом вышла замуж за Николая Карповича и работу бросила. Пришёл к ним в феврале, ещё Николай Карпович был жив. Анна Ивановна достала из шкафа дедушкин плащ и заставила меня его примерить. А он по размеру как раз на меня, но старомодный. Материал похож на габардин, а может, и был габардин. Сшит регланом, то есть округлые плечи, по моде тех лет. Китайская фабрика "Дружба". Говорю: "Хороший. Но сейчас зима, может весной или летом буду носить". Тогда бабушка предложила мне свою водолазку: "На. Носи. Я синтетику носить не люблю. Она вредная". - "Хороша", - говорю, - "поберегу на следующую осень". А сейчас, после смерти дедушки, повадился к ней врач со скорой помощи. Анна Ивановна всем квартиру оставить обещает. Он чуть ли не каждый день к ней заезжает "давление мерить, уколы делать полезные и дорогие, но даром". А однажды приехал этот "Айболит", а у неё дома я. Всё понял и быстро ретировался. А Анна Ивановна мне про врача рассказывает: "В последний раз, когда врач уходил, он обнял меня и хотел поцеловать в губы. Но я не позволила, отвернулась. Тогда он взял и поцеловал меня в щёчку". В тот же вечер предложила: "Оставайся". Я сразу не отказался, потом пожалел. Ушла куда-то. Нет и нет её. Думаю: "Фотографии что ли достаёт?". А она постель постелила. Да такую, какую только молодожёнам в их первую брачную ночь стелют. Рядом две огромные пуховые подушки и откинут уголок у одеяла. Дескать, приглашаем. Не удержался я от улыбки. И что говорить, не знаю, чтобы не осерчала. Она же свихнулась на мужиках, повсюду они ей мерещатся. Жаловалась: "Они и подглядывают за мной везде. И в ванной, и в уборной. И подслушивают всё, что бы я ни говорила. И начальника милиции подкупили, он их на вертолёте прямо ко мне на балкон высаживает". Нам с Наталкой даже пришлось Анне Ивановне балкон за свой счёт застеклить. "Да, нет", - говорю, - "сегодня надо домой". - "Да, ладно, ложись", - командует Анна Ивановна, - "Не бойся. Трепать я тебя не буду. Я же мужской ласки так и не познала. За Николая Карповича вышла, когда он уже больной был. Так всю жизнь и жила нецелованной. Воспитали честной. Другая бы на моём месте хвост задрала, а я мужа любила, не изменяла ему". Еле отговорился. Еле удрал. Накануне суда озлится, скажет: "Отпишу квартиру не тебе, а дохтуру". И что будешь делать? Натерпелся я с ней, бог свидетель. Врагу не пожелаешь. Начать всё заново, - я бы отказался.
- Эта бабка тебя ещё переживёт, - смеясь, подытожила Галина.
- Точно-точно, - испуганно согласился с ней брат.
- Ты чем сейчас занимаешься, артист? Театр бросил, - поинтересовалась Гордеева.
- В переходе за деньги поём.
- С кем поём?
- С замечательным человеком. Бывший психиатр, сорок лет ему, зовут Вениамином Ксендзовым. Как-нибудь я вас с ним познакомлю. У него такой баритон...
Не закончив свою речь, Королевич встал из-за стола и неровной походкой направился в комнату отца, чтоб лечь там на диван и забыться сном.