|
|
||
Из дезертиров в наполеоны
1
- Олеся, моя дочка! - закричал попугай Женька, делая ударение на слово "моя".
- Заморю тебя, ворона, - пообещал Василий пернатому узнику.
Грешнов уставился на попугая отстранённым взглядом, так и замер.
Забавная была картина. У золочёной решётки, в мундире полковника милиции стоял Василий, выпучив невидящие глаза, а из клетки, внимательно, вдумчиво, его разглядывала заморская птица.
Сморкачёв с Уздечкиным, зажав пальцами носы, еле сдерживались, чтобы не рассмеяться. Но, в какой-то момент, не выдержали и разразились хохотом.
Василий пришёл в себя и назидательно заметил:
- Старайтесь меняться нравственно.
- Поздно, Василь Данилыч, - сказал Никандр.
- Это никогда не поздно. Вот, думаю, насколько беспечно проживаем мы свои лучшие годы. Живём в тёмную, ничего не знаем и знать ничего не хотим.
- Василь Данилыч, что случилось? - спросил Сморкачёв.
- Ты про это? - Василий огладил свой новый наряд. - Вчера с поминок отправился в ресторан "Корабль", там и познакомился с кинорежиссёром Костасом Трипостопулосом. Греком по национальности. Он ВГИК закончил, фильмы снимает. Из ресторана поехали с ним на Мосфильм. Нарядили меня в мундир. Делали пробы, фотографировали. А где моя одежда, не знаю. Там все деньги, все документы остались. Домой таксист привёз, разумеется, денег не взял. А я всё удивлялся, откуда он узнал, что я пустой.
- Форма вам идёт, - похвалил Никандр, стараясь отвлечь начальника от тягостных мыслей об утрате документов.
- Спасибо, - поблагодарил Грешнов, - теперь буду в ней ходить.
- И всё же, что случилось? - интересовался Влад. - Не из-за паспорта же так убиваетесь?
- От тебя ничего не утаишь. Игнат-могильщик меня поймал.
- Тогда понятно. Слушая о чужих похоронах, всегда думаешь о своих, - спокойно прокомментировал Никандр.
- Чего о них думать? Думать будут те, кто хоронить станет. Я о жизни своей никчемной. Как живём? Как дни и ночи проводим? Это же ужас! А ведь был и я когда-то молод, были и у меня мечты и надежды. И девочка с чёлкой была, писала в письмах красным карандашом "люблю тебя". А теперь кто я такой? Чего хочу? О чём мечтаю? Живу в подвале с отбросами общества и тешу самолюбие тем, что считаю себя лучше вас. А на самом деле не лучше. Такой же отброс. Даже хуже. Потому что у вас-то нет выбора, а у меня есть. Мог бы и не быть отбросом, а вот осознанно остаюсь им. А теперь и паспорт потерял. Так что сравнялся с вами совершенно.
- Что значит "отбросы"? Честное слово, обидно, Василь Данилыч, - сказал Никандр.
- Обидно? Вот, видишь! А мне уже даже и не обидно. Отброс? Ну, что ж - пусть отброс. Вот как опустился.
- Всё оттого, что в подвале сидим, - сказал Сморкачёв, - сидели бы чуть повыше, пусть даже на чердаке, по-другому бы себя чувствовали.
- Ладно. Забудем. Какой смысл ругать себя, лучше уже не сделаемся. Давайте жить, как все. Станем обвинять других в своих бедах.
Никандра, по его же просьбе, отправили за продуктами в магазин, а Влад стал делать то, к чему в шуточной форме призывал Грешнов. Стал сплетничать.
- Только и разговоров о том, что погибла принцесса Диана, - сказал Сморкачев.
- Кто погиб? - переспросил Вася.
- Блудница из Букингемского дворца.
- Грек, режиссёр, утверждает, что убила её Елизавета, стреляя с заднего сидения белого "Фиата". Фильм про это собирается снимать. Ищет актёров на роли. Всё правильно, Влад, говоришь. Но ты дезертир и тебя никто слушать не станет. Ты вне закона. Тебе нужно паспорт получить, выучиться. Тогда к тебе станут прислушиваться. Давай, определим тебя в институт?
- А бабе Паше ремонт кто будет делать?
- Никандр справится один, в крайнем случае я помогу. Если хочешь чего-то добиться, надо Богу молиться, исправно трудиться, и учиться, учиться, учиться.
Жалуясь на головную боль, Василий поинтересовался:
- Ты почему Никандра недолюбливаешь? Мы же она семья.
- Потому что подхалим. Любит поискать у начальства в шерсти, - убеждённо сказал Сморкачёв.
- Что ты такое говоришь? - смутился Грешнов.
- У обезьян это грумингом называется. Подчинённые вожаку шерсть перебирают.
- Зачем?
- Вроде как блох ищут. А на самом деле это очень приятно. Вот и Уздечкин из таких. А уж если он добьется своего, то все мы у него в шерсти искать станем.
- Имеешь ввиду, станет президентом? - засмеялся Василий. - Время, конечно, сумасшедшее. Но этого не будет никогда. Смешно. Представляешь, сидит Никандр в Кремле под своим портретом...
- Министры его кудлатую голову перебирают, - включился Влад.
- Да, да. Дан Спатару со всех щелей поёт. На груди у него золотой крест из чистого золота, килограммов в пять, на массивной цепи. И всё же не понимаю, какая может быть радость от этого.
- От президентства?
- От груминга обезьяньего. Ну-ка, попробуй, поищи блох у меня в голове.
Сморкачёв с готовностью принялся перебирать волосы усевшемуся в кресло Василию. Делал он это профессионально, словно всю жизнь только этим и занимался. Грешнов зажмурился, как кот в солнечный день, сидя на завалинке. И приоткрыл от удовольствия рот.
Незамеченный товарищами из магазина вернулся Никандр. Чтобы как-то обозначить своё присутствие, он громко покашлял.
Сморкачёв с Грешновым вздрогнули и замерли, как люди, пойманные на чём-то постыдном. Секунд десять долгих не знали, о чём говорить.
- Может, я не вовремя? - улыбнувшись, спросил Никандр.
- Смеяться тут не над чем, - всё еще находясь в дремотном состоянии, сказал Василий, - мне Владик показывал, как тебе подчиненные будут голову чесать, когда ты станешь президентом.
- А это когда-нибудь будет? - задал Уздечкин наивный вопрос.
- Всё к этому идёт, - подтвердил Грешнов и, переглянувшись со Сморкачёвым, улыбнулся.
Василию вдруг захотелось стать устроителем судеб. Он тряхнул головой, которая перестала болеть и выкрикнул:
- Решено! Никандра сделаю Президентом, а тебя, Влад, академиком.
- Для этого мне необходимо высшее образование.
- Так в чём дело? У бабы Паши есть приёмный сын от покойного мужа. Фамилия Сквернодушев. Он председатель приёмной комиссии в Бауманском или нефтегазовом, Губкина. Всё обтяпаем в лучшем виде.
- Так в каком из них?
- Какая тебе разница? Не бойся, технический вуз. По твоему анфас-профилю. Не с твоей физиономией влюблять в себя девчат. Актера из тебя не получится.
- Не стремлюсь.
- И молодец. Точно академиком станешь, потому что знаешь, чего не хочешь.
- Мне бы побольше узнать того, чего хочу. Учебники бы достать, математику и физику подтянуть.
- Без вопросов. С сегодняшнего дня и начнём подготовку, купим книги, закупим пособия. Погоди! Каракозов! Наш Миша-Профессор этим и занимается с абитуриентами. Он тебя подтянет.
Грешнов прямо из подвала позвонил Михаилу Каракозову и попросил его позаниматься со Сморкачёвым. Подготовить его к вступительным экзаменам в вуз.
- Мишань, - говорил Василий в трубку, - жаль пацана, молодой совсем. А потом через пасынка бабы Паши я попробую его в институт пихнуть. Но совсем дурака, сам понимаешь. Да, да. Надо чтобы хоть первое время он смог продержаться. А там всё будет зависеть от него. Захочет учиться, будет стараться. Не захочет, пусть катится по наклонной, как говорили наши учителя. Да, да. Надо дать парню шанс. Попробуешь? Присылать? Спасибо. Сегодня вечером пришлю.
Грешнов положил трубку и сказал Сморкачёву:
- Каракозов уверяет, что у него все поступали. Его принцип: "Нет плохих учеников, есть негодные преподаватели". Иди, мойся, одевайся, готовься.
Вечером того же дня, вооружив Влада бутылкой креплёного вина, Василий отправил его к Мише Профессору.
Прибыв по указанному адресу Сморкачёв увидел раскрытую настежь входную дверь. Решил, что его ожидают, вошёл, поголосил. Никто не ответил. Влад воспользовался уборной, пошёл мыть руки и в ванной обнаружил голую женщину. Это была жена Михаила Каракозова Майя.
Собственно, саму наготу он рассмотреть не успел. Они встретились глазами, это было всего лишь мгновение. Сморкачёв тут же прикрыл дверь в ванную и проследовал на кухню, где открыл принесённую бутылку вина и хорошенько к ней приложился.
Вскоре на кухне появилась и Майя в розовом махровом халате.
- Это вас по математике будут подтягивать? - спросила хозяйка, как ни в чём не бывало и, посмотрев на открытую бутылку, добавила, - хорошее начало.
- Это, собственно, подарок вам от Василь Данилыча.
Влад встретился с хозяйкой глазами, и Майя отвела взгляд в сторону.
- Ну, раз вино не только марочное, но и подарочное. Наливайте, - скомандовала она.
Хозяйка подставила фарфоровую чашечку, Сморкачёв с готовностью плеснул в неё вино. Каракозова выпила.
- В институт собираетесь? А мне говорили, что вы дезертир и у вас даже нет документов.
- Всё это так, - признался Влад, - но человек всегда надеется на лучшее. Вот и я думаю, что всё как-нибудь устроится.
Проследив за плотоядным взглядом молодого человека, уставившегося на её голую коленку, Майя запахнула халат. Но сделала это по-женски хитро, как бы подманивая, и Сморкачёв клюнул. Голосом, сделавшимся вдруг низким и по-хозяйски повелительным, Влад сказал:
- Покажи.
- Вы о чём? - играя непонимание, спросила Каракозова.
И тут случилось невообразимое. Сморкачёв ударил её ладонью по щеке.
- Я кому говорю, - прошипел он, угрожающе.
И Майя послушно, где-то даже с удовольствием, убрала с коленей полы халата.
- Ещё, - повелевал Влад.
Майя стала приподнимать края халата, но в этот момент послышались торопливые шаги в коридоре. На кухню вбежал Миша Профессор.
- На минутку к соседям заглянул,- стал оправдываться Каракозов,- а вы, смотрю, не скучали. Откуда вино? Майя, ты же не пьёшь?
- Василь Данилыч передал, - ответил за хозяйку гость.
Воцарилось напряжённое молчание, которое нарушилось женской истерикой.
- Сколько раз я тебе говорила, что ванна засорена! Вода не уходит! - кричала на мужа Майя срывающимся от визга голосом. - Или сантехника вызови, или я сделаю с собой что-нибудь! Это не может продолжаться вечно!
К удивлению гостя Михаил спокойно реагировал на болезненные вопли жены.
- Не нервничай, дорогая, - сказал он, - всё наладится.
- Я могу устранить засор, - вызвался Сморкачёв и, подскочив, стремглав помчался в подвал.
Грешнов принял его по-отечески ласково:
- Выгнали? Этого следовало ожидать. Но тебе же ничего не надо было делать, только молчать и слушать. С горя, смотрю, успел уже хлебнуть.
- Да нет, - стал объяснять запыхавшийся Влад,- нужен гибкий металлический шланг.
- А что, через голову знания уже не входят? - пошутил Василий, подмигивая Никандру.
- Хочу в трубе засор устранить, - не воспринимая шуточного настроения приятелей, пояснил Сморкачёв.
- Так где я тебе его возьму?
- У попугая под клеткой. Еще от сантехников остался. Когда ремонт делали, я сам его туда положил.
- Если положил, то там и лежит. Никто туда не лазил, - сказал Василий, отмечая изменения, произошедшие в облике и поведении дезертира. - Что-то глазки у тебя подозрительным светом горят.
- Да, вином напоили, - стал оправдываться Влад.
- Бутылку я передал в благодарность за предстоящие с тобой хлопоты и мучения. Сам-то не пей вино, а грызи.
- В каком смысле "грызи"? - не понял Сморкачёв.
- Грызи гранит науки. Учи математику и физику.
- А как же. Обязательно, - пообещал Влад и побежал, размахивая гибким металлическим шлангом к Мише Профессору.
2
Поздним вечером Миша подёргал за ручку запертую дверь в комнату жены и громко, с выражением своего недовольства, сказал:
- "Мир римлянам добыт и двери Храма Януса закрыты".
- Ты не Нерон, - откликнулась Майя, - не мешай нам.
- Чего это он? - поинтересовался Сморкачёв. Находившийся в комнате Каракозовой.
- Учёность демонстрирует. У древних римлян был Храм Януса, такое римское божество начала и конца. Очень древний храм. Считалось, что его построил чуть ли не сам Ромул.
- Тот, что у волчицы титьку сосал?
- Ну, да. Один из основателей Рима. А построил он этот храм после заключения мира с сабинянами. А позднее, царь по имени Нума постановил, чтобы двери храма были открыты во время войны, а во время мира закрыты. За всю историю Древнего Рима, до правления Нерона, двери храма всего шесть раз были закрыты. Первый раз по указу самого Нумы. Второй раз по окончании второй пунической войны. Три раза в правление Августа. И еще раз, если верить Овидию, в правление Тиберия.
- Тиберия? А ты Мишу Нероном назвала.
- В шестьдесят пятом году, когда в империи был установлен мир, Нерон потребовал закрыть двери храма. Отпраздновал это событие и монеты отчеканил. Я тебе потом покажу. На аверсе профиль Нерона, а на реверсе, обратной стороне, надпись: "Мир Римлянам добыт, и двери храма Януса закрыты". Собственно то, что ты слышал из-за двери.
-Это в тысяча пятисотом? Или еще раньше?
- Не поняла?
- Ты сказала, в шестьдесят пятом.
- В шестьдесят пятом и было. В первом столетии нашей эры.
Майю не рассердило, а умилило невежество и простодушие Сморкачёва. Он это заметил и с благодарностью в голосе сказал:
- Ты умнее Миши Профессора.
- А то. Он всё щёки надувает, а кроме верхов мало в чём сведущ.
- Говори понятно.
- Ни в чём не разбирается.
- Другое дело.
3
Ночью с первого на второе сентября Василия разбудил телефонный звонок. С ним разговаривал Миша Каракозов.
- Спасибо, удружил,- сказал Профессор.
- В каком смысле? - не понял Грешнов.
- Жена заперлась в своей комнате с твоим дезертиром и не открывает.
- Вот это да! - удивился услышанному Василий, - из дезертиров сразу в наполеоны.
Он хотел узнать подробности, но Миша бросил трубку, а перезванивать Грешнов не решился.
Василий умылся, оделся и пошёл в подвал. Открывшему дверь Никандру с порога сказал:
- Завидую Сморкачёву. Подмял под себя жену Миши Профессора.
- Кто вам мешал? - ворчал Никандр, недовольный ночному визиту босса.
- Кто же мог знать, что она такая доступная? Да и замужем за учёным человеком. Миша сам во всем виноват. Ему следовало шевелить не только извилинами, но и кое-чем другим. Хоть иногда, профилактически.
- Это точно, - поддакивал Уздечкин.
- Да, все мы её проморгали и уже ничего не вернуть. Это в семьях интеллигентских сплошь и рядом. Помню, жил у дядьки. В порядке вещей было, когда он, старый муж, сидя за трофейным роялем и аккомпанируя себе, напевал песни на стихи Исаковского: "Хотел сказать, встречай, Прасковья, героя-мужа своего" и так далее. А его молодая жена разгуливала по комнате площадью сорок метров, потолки четыре сорок, в шёлковом халате, надетом на голое тело. А то взгромоздится на никелированную спинку большой железной кровати, довольно высокую спинку, и делает вид, что читает книгу. Волосы у неё были густые, чёрные, с отливом в синеву. И вот сидит эдакая птица диковинная, от медленно поворачивающегося абажура цвет лица её становится то жёлтым, то оранжевым. А за её спиной, в тени, даже как бы в тумане, за черным роялем серый профиль сутулого старика. Я ей говорил: "Был бы художником, изобразил бы тебя богиней Венерой". А она мне тихо, доверительно: "Можешь делать со мной, что пожелаешь. Я твоя". И смотрела так... Словами не передать. С какой-то щемящей душу надеждой. И такая она была красивая, и настолько тосковала по ласке мужской, а я струсил. И все мы такие. А дезертир не поленился. Взял шланг и прочистил трубу. А нам остаётся только слюнки утирать и облизываться.
- Ладно, спи, - утро вечера мудренее, - сказал Василий, - пойду к Нинке. Не домой же идти. Жене соврал, что срочно на дежурство вызвали.