|
|
||
Глеб Григорьевич Папирусов был когда-то молод и холост и был у него в те времена друг, Костя Никифоров. Гуляли они как-то по рынку, и Костя окликнул цыганку.
- Как теперь её вижу, - говорил мне Глеб Григорьевич, - веришь ли, прямо перед глазами стоит. Настоящей красавицей была. Высокая, стройная, породистая. Костя, подошёл к ней и говорит: "Погадай, чернявая".
Блеснула она глазами. "Этим не занимаюсь. Но, если хочешь знать будущее. Давай, скажу". Костя, видным парнем был, может, через то и пропал. Спрашивает: "Что тебе давать? Какую руку, правую или левую?".
Он к ней, видишь, сразу в наступление, а цыганка своё: "Рука не нужна, всё по глазам скажу".
Спокойно так говорила, уверенно, и в самые глаза его смотрела. Тут, надо признаться, я оробел. Ну, думаю, добра не жди. А она смотрит ему в глаза и говорит: "Если хочешь, красивый, подари три рубля". Дословно запомнил. А глядит, проклятая, так, словно воду с глаз пьёт.
"Нет. Не дам я тебе три рубля, - отвечает Костя. - Мы на них лучше бутылочку купим. Да, пойдём в лес, соловья послушаем. Если увидела что, говори даром".
И она сказала.
Говорит: "Ладно. Скажу главное. Умрёшь ты в тот день, когда у тебя сын родится. Твой первый и единственный".
Сказала эти страшные слова и словно туман напустила. Мы и не заметили, как ушла. Опомнились, а её, как говорится, уже и след простыл. Тут-то Костя и призадумался. Даже, помниться, стал жалеть, что три рубля не отдал. Я, конечно, утешать, успокаивать. Напомнил, что жениться мы не собираемся, и что с нашими подругами он смерти себе не наживёт.
Чистую правду говорил. С такими встречались, которых озолоти, рожать не станут. Он взвесил все мои резоны, успокоился. Стал улыбаться, даже повеселел. Предложил выпить за его счёт. Я согласился.
Затем пили и за мой. Был и лес, и соловей. После чего все цыганские угрозы стали казаться чем-то далёким, несуществующим - как болезни, перенесённые в детстве.
Родители тебе рассказывают о скарлатине и, слушая их, кажется, что действительно были какие-то недомогания, и даже начинаешь припоминать неприятные ощущения, с болезнью этой связанные, но проходит минута, другая, и ты себе говоришь: "Всё это блажь. Не болел я никогда никакой скарлатиной. Всё это придумали родители для того, чтобы лишний раз показать, как они обо мне заботились".
Точно так же, под водочку и соловьёв, померкли в лесу пророчества цыганки. Всё, снова пошло на лад.
Но, как же мы просчитались. Не прошло и года, как Костя познакомился с девушкой, не похожей на наших подруг. Милая, свежая, с чистыми помыслами. Доверилась она Косте, и очень скоро под сердцем своим, стала носить плод их взаимной любви.
И тут, надо отдать должное её упорству. От преждевременных хирургических вмешательств отказалась наотрез. Как ни любила друга моего, об этом, и слушать не хотела. А, может, именно потому и не хотела слушать, что любила.
В осенний, хмурый, день ей выпал срок рожать. Костя мой впал в безумие. Напившись пьяным, полез по водосточной трубе на второй этаж родильного дома. Сорвался, упал и сломал себе шею. Погиб в тот самый день, когда у него родился сын. Первый и единственный.
1994г.