Понедельник, девять часов утра. В пивной у железнодорожной станции столпотворение, яблоку негде упасть. Шум, гам, табачный дым коромыслом. За разливочной стойкой стоит Зоя, женщина бойкая, с командным голосом. К пивным кранам неровными змейками выстроились две очереди. Одна с бидонами, другая за кружечкой-другой. Все возбуждены, то и дело в очередях происходят ругань и потасовки. Зоя, окриками и угрозами прекратить разлив, на какое-то время приводит волнующуюся очередь к смирению. Но через две-три минуты ропот в очереди начинается снова. В такую вот раскалённую человеческими страстями атмосферу с улицы ворвался молодой человек в ушанке, телогрейке, с тряпочной сумкой в руках.
Бесцеремонно растолкав всех, он пробился к разливочной стойке.
- Зоя, две кружки, - выкрикнул он.
Очередь взроптала.
- Куда прёшь! - взревел мужчина с бидоном, в потёртом ратиновом пальто, и схватил наглеца за шиворот.
Рука у него была крепкая, на тыльной стороне ладони татуировка с изображением половины солнца и словом "север". Такому дай точку опоры - землю перевернёт. А уж с тем, кто лезет без очереди, разберётся в два счёта. Но тут прозвучали волшебные слова, и произошло чудо.
- Сердце останавливается, - проникновенным голосом пояснил нарушитель порядка, - войдите в положение. Прямо здесь и сейчас могу "кони двинуть". Вам труп тут нужен?
Очень уж искренно произнёс эти слова молодой человек. Рука, взявшаяся за воротник, была "отозвана". Собравшаяся было браниться Зоя безропотно налила пива.
Ухватив обе кружки в одну руку, страждущий пробрался в самый угол зала и присоседился к столику, который занимали старик и паренёк двенадцати лет.
- Прошу пардона, - произнёс молодой человек, доставая из сумки "четвертинку", закутанную в оранжевую жилетку.
В три глотка он осушил бутылочку, снял с себя шапку, телогрейку, свитер и представился:
- Михаил Мелентьевич Покусаев. Для вас Миша.
- Чумаков Николай Иванович, - назвал себя старик и, кивнув головой в сторону парнишки, уплетавшего ломтики сухого картофеля из шуршащего пакета, сказал, - А это внук мой, Димка.
Выпив залпом кружку пива, Покусаев стал разговорчив. Старик с внуком слушали его, улыбаясь.
- Когда я нахожусь под градусом, - говорил Михаил Мелентьевич, - меня начинают посещать несвоевременные мысли. Размышляю, как сложилась бы моя жизнь, сделай я шаг в ту или другую сторону. В школе я учился хорошо, увлекался точными науками. Мог бы спокойно поступить в МГУ на физический факультет, но от этого выбора отказался. Позднее встретился с одноклассником, который поступил в физико-технический институт, окончил его, защитился и успешно трудился в Курчатовском. Послушав его, убедился, что правильно сделал, не пойдя по этому пути. Мог бы поступить в медицинский. Тем более, что дядька и двоюродный брат работают врачами. Если бы они меня подтолкнули в эту сторону, помогли бы подготовиться к экзаменам, я бы поступил в первый мед. Стал бы высокопоставленным чиновником от здравоохранения, поскольку имею административную жилку. Или занялся бы наукой, создал эликсир вечной жизни, какое-нибудь лекарство от всех болезней. Но дядька с братом вовремя не подтолкнули, не помогли, а сам я не подсуетился. Жалею ли об этом? Не знаю. Поступил я в "Плехановский". Правда, после первого курса ушёл в артисты. Поскольку по природе я гуманитарий, а не торгаш. Хочешь, Димка, расскажу тебе увлекательную повесть своей жизни?
- Хочу, - с готовностью согласился подросток.
- Слушай и мотай на ус. Была у меня собака - пудель. Разумеется, я назвал его...
- Артемоном? - попробовал угадать Дмитрий.
- Не перебивай, - деланно рассердился Покусаев, - а то рассказывать не буду. Пуделя я назвал Героем, чем, собственно, и напророчил ему будущее. Жили мы с ним душа в душу. Я даже на службу в армию вместе с ним пошёл. Нас взяли на границу. Все смеялись надо мной, а я столько шпионов задержал, столько обезвредил партий наркотиков, что чуть ли не старшиной со службы вернулся. Дали старшего сержанта и уже на старшину бумага ушла. Но приказ о демобилизации пришёл раньше, так что старшим сержантом уволился. Ротный уговаривал остаться, получить старшину и явиться к родным при полном параде, но я по дому соскучился. А когда я демобилизовался и пришёл домой, то быстро разбогател.
- Это как? - поинтересовался Николай Иванович.
- Устроился дворником. Помог старичку, Алексею Анисимовичу Сабашникову, донести сумки до пятого этажа. Сбегал по его просьбе за хлебом и кефиром. Он сказал, что завещает мне все свои марки. Даже нотариально заверенную бумажку дал. И умер. Узнал я об этом внезапно. Подметаю, как обычно, двор берёзовой метлой. Подходят ко мне участковый и женщина-начальник ЖЭКа. Говорят: "Пойдём с нами". Оказалось, Сабашников преставился, и они в его квартире собрались пошарить. Тётка-начальница столовое серебро забрала, вилки-ложки. Участковый взял его, Алексея Анисимовича, карманные серебряные часы с золотой цепочкой. Не упомню всего, что они забрали. На двух грузовиках барахла вывезли. Я признался им, что покойник завещал мне свои марки. Достали альбом, полистали. Марки старые, невзрачные, они им не понравились. Швырнули мне в руки альбом и отпустили. В выходные я поехал во Дворец культуры имени Горбунова. Там, в помещении на втором этаже, собирались филателисты. Показал я марки знакомому, Давиду Израильевичу Фейгину. Он сказал, что марки гроша ломаного не стоят, но есть две редкие, дорогие. В нашей стране настоящую цену за них никто не даст. Предложил мне за них двадцать миллионов рублей, я тотчас согласился. Я рад был бы и двум тысячам, но он оказался честным человеком. Сделку мы оформили нотариально. Чуть позже, за границей, он продал эти марки за два миллиона долларов, и это тоже была не окончательная их цена. К тем людям, которые могли бы дать настоящую цену, у него не было подхода. Он так же остался доволен тем, что получил. На вырученные деньги я купил квартиру и машину. Но что приходит легко, легко и уходит. Познакомился с красивой, ветреной женщиной, она меня и обобрала. Что называется, пустила по миру. Но я не отчаялся. И потом, мне постоянно везло. Счастье и богатство приходят к тому, у кого чистое сердце. Вот этому подтверждение. Ухаживал я за больной старушкой, Степанидой Власьевной Щербаковой. Пошла она на поправку и принялась меня хвалить. Ты, говорит, Миша, настоящий человек. Добрый, хороший, бескорыстный. Я уж и краснел, и отшучивался, не привык к похвалам. Говорю: "Поросёнка, перед тем, как зарезать, начинают хвалить. Если вы прогнать меня хотите, так и скажите". Испугалась она. "Нет, что ты, я без тебя пропаду. А в доказательство своих слов открою тебе своё научное изобретение". Достала Степанида Власьевна из-под кровати агрегат, по виду напоминавший советский пылесос "Ракета". То ли катализатором, то ли анализатором она его называла. Суть аппарата в чём? Устанавливаешь его в трубу московского водопровода, и он собирает, аккумулирует все частицы золота, оказавшиеся в воде. А ты только представь, Димка. Москва - двадцатимиллионный город, у людей обручальные кольца, золотые зубы, они моют руки, чистят щёткой ротовую полость. Все эти золотые микрочастицы, вместе с водой уходят в водопровод. А её аппарат всё это золотишко из воды забирал. Оставалось только переплавить золото и разлить в формочки. За год, с помощью этого агрегата, я собрал восемь килограмм золота. Потом что-то не туда включил, и аппарат сломался. Отнёс его в мастерскую. А тот крысёныш, что в мастерской сидел, посмотрел аппарат и говорит: "Приходите завтра". Пришёл я на следующий день, меня встретили "комитетчики" с красными книжечками, сказали: "Хочешь и дальше жить на свободе, верни золото и забудь про машинку". Пришлось слитки им отдать. Но у меня ещё оставалось золото россыпью, я его от них заныкал. Старуха Щербакова, как узнала, что аппарат арестовали, сразу "дала дуба". А я на остатки золота ещё года два жил, как падишах.
- Интересный ты, Миша, человек, - посмеиваясь в усы, сказал старик Чумаков.
- Мне все говорят, что я интересный. Но я не только интересный, я ещё и особенный. У меня всё всегда было особенное. Был кот шестицветный по кличке Одеяло. После пуделя Героя была у меня ещё одна собака породы кавалер кинг чарльз, по кличке Мальчик.
- Она больше немецкой овчарки? - поинтересовался Дмитрий.
- Это спаниель. Живая мягкая игрушка. Эх, чего теперь вспоминать. И старинный цирковой велосипед "Паук" у меня был, с огромным передним колесом, с которого весь белый свет, как на ладони, был виден. Едешь на нём по Тверскому бульвару, и все на тебя оглядываются. Я на нём катался, пока не украли.
- Велосипед?
- Да нет, меня. Всем, оказывается, я нужен. Помощи просили.
- Какой?
- Всесторонней. Военная тайна, молодой человек. Не имею возможности разглашать. Ну, ладно, не дуйся. Какие секреты между товарищами по столику. Надо было спасать молодую, красивую девушку. Её выдавали замуж за нелюбимого, старого, злого, больного старика. Сам понимаешь, я не мог остаться в стороне, узнав о такой несправедливости. Пришлось самому на ней жениться. Но сначала требовалось её из-под венца увести. Ну, натурально оказалась девушка невинная, с венком и букетом флёрдоранжа в руках.
- Что такое "флёрдоранж"? - насторожился Николай Иванович.
- Цветы померанцевого дерева, символ девичьей невинности, убор невесты в день венчания, - менторским тоном пояснил Михаил Мелентьевич.
- А что это за дерево? - поинтересовался Чумаков.
- Цитрусовое, гибрид мандарина и помело. Сам я плодов его не ел, но должно быть, вкуснющие. Короче, цветы у дерева беленькие, трогательные. Так вот. Невеста в белом платье, стиля "ампир", в переводе на русский - "империя".
- Это что ж за платье? - не унимался Николай Иванович.
- Платье с завышенной линией талии. Талия примерно под грудью. А от лифа платье идёт мягкими струящимися складками, плавно облегающими фигуру девушки. Платье с короткими рукавами, но к нему прилагаются длинные, выше локтя, белые перчатки. Помните фильм "Война и мир"? Наташа Ростова в таком наряде пришла на свой первый бал.
- Как же ты её украл? - спросил Дмитрий.
- Не забегай вперёд. Всё узнаешь в своё время. Итак. Невеста в белом, в цветах померанца, в глазах отражается небо. А рядом с ней, на неразгибающихся, подагрических ногах стоит беззубый старик. Его открытый рот смердит, веки красные, глаза слезятся. От старика землёй пахнет. Ну, невозможно такую грациозную, трепетную лань выдавать замуж за полуживую развалину. Нельзя допускать несправедливость. Я выступил на стороне добра и правды - расстроил свадьбу. Спасённая мной девушка на самом деле оказалась богатая, у её отца свой остров был в Средиземном море. Там у них птицы пели в золочёных клетках. Ступени в дом охраняли каменные львы. Музыка беспрестанно звучала в узорчатых беседках. Самому хотелось песни петь и стихи слагать, устраивать маскарады, гулять в садах. В одной руке колода карт, в другой - бутылочка игристого вина. Эх, братцы, сейчас бы мне на тот остров, где молодое женское тело пахнет солнцем и морем. Мы с ней лежали на песке, рядом со старой шхуной, штормом выброшенной на берег.
"Умер корабль, исчезли матросы,
Волны не бьют в его борт".
Громадная луна, как налитый кровью глаз тигра, смотрела на нас, но мы не боялись её. Не страшились будущего. Целовались, купались голенькими. Обнявшись, подолгу стояли в тёплой морской воде, испытывая блаженство. Тела наши стали цвета баклажана.
Я был одет и в золото, и в бархат, ноздри мои ласкали тонкие запахи тропических цветов. И жизнь текла, подобно сладкому сну. До сих пор не могу понять, когда я в этом кошмаре проснулся? Кто мне ответит на этот вопрос.
- У каждого человека есть свой лимит счастья, - философски заметил ему Николай Иванович, - после исчерпания которого начинается "чёрная полоса".
Старик Чумаков оказался пророком. Он как в воду смотрел.
Дверь в пивную настежь открылась, вошли несколько человек в оранжевых жилетах, надетых поверх телогреек.
- Вон он! - гаркнул, видимо, старший из них, - я так и знал, что этот "артист" здесь пивом наливается. Миня, мать твою! Опять за своё? А шпалы кто за тебя, бездельника, таскать будет? Марш на улицу!
- Васильич, пять секунд. Дай, пиво допью, - взмолился Михаил Мелентьевич.
- Я тебе допью, собачий потрох. Бери его ребята.
Рабочие подхватили Покусаева под руки и потащили на выход.