Столкнулись на лестничной площадке два соседа. Старик Амвросий Фомич Аскольдов, возвращавшийся из магазина с сумками, полными продуктов и молодой человек Сергей Сафронов, торопившийся встречать детей из школы.
- Когда уже ты станешь толстым, - на ходу здороваясь за руку с Сафроновым, сказал в шутку Аскольдов.
Амвросий Фомич, после рукопожатия, намеревался было уже двинуться в сторону своей квартиры, но случилось непредвиденное.
- С такой жизнью не стать мне толстым, - серьёзно ответил Сергей, не выпуская старческую руку из своей и вдруг взмолился, - Амвросий Фомич, уделите минутку, выслушайте.
- Изволь, голубчик. Да что это ты так взволнован?
- Да как тут не волноваться. Погряз в суете, в проблемах житейских. Дома сплетни, склоки, жажда наживы. Всё это стало нормой нашей жизни. А главное, не вырваться из замкнутого круга. Женился я, как вы знаете, рано. Избранница моя была легка на подъём, просыпаясь по утрам, пела. Была тонкой, звонкой, жизнерадостной. Теперь она раздобрела, обабилась, стала похожа на свою мать. Ночью, дождусь, пока жена заснёт, надену наушники и, слушая песни Александра Вертинского, мечтаю о лучшей жизни. У него, что ни песня, то новая влюблённость, устремлённость ввысь, к лучшему. Хочется любви, красоты, лирики, устал я от быта. Кислорода мне не хватает. Я та самая рыба, которая задыхается в тухлой воде. И злоба берёт, я всё время зол, но не даю волю эмоциям. От этого мне становится ещё хуже. Встретил друзей, они, что называется "в теме", ходят по театрам, покупают книги современных авторов.
- О-о, - засмеялся Аскольдов, - Об этом не жалей. Сейчас тебя в театре или из книги современного автора такими помоями могут облить, что потом целый год не отмоешься. Жизнь с постылой женой после этого покажется раем.
- А главное, всё на мне, - гнул свою линию Сафронов. - Холодильник разморозить - я, в магазин сходить, встретить детей и сделать за них уроки - я. Жена не знает даже, на скольких листках к нам приходит платёжка, на трёх или на четырёх. Сама же путается с Кощеем.
- С каким Кощеем?
- Да супруга ходит в наш клуб на танцы, чтобы жир растрясти. Там у них учитель - актёр. Он у себя в театре, в детском спектакле Кощея Бессмертного играет. Вот я его Кощеем и зову. Посмотреть на него - муравей. Маленький, щупленький. А все наши сорокалетние бабы от него без ума. Вертит ими, как хочет. Я чего злой? Ночью не спал, за больной тёщей ухаживал. Только глаза сомкнул, будит жена. "Пойдём", - говорит, - "в пекарню за горячим хлебом". Я с больной головой встал, оделся, там перерыв на обед у них с двенадцати до часу. Смотрю, жена сидит в домашнем халате за компьютером, любуется записью. Смотрит, как Кощей в театре танцует. Я ей спокойно напоминаю: "Опоздаем за хлебом". Так она психанула, стала на меня кричать, сняла с себя очки и об пол их с размаху. Дескать, испортил ей хорошее настроение. И очки разбила, и за хлебом, разумеется, опоздали. А главное, всё принимает, как само собой разумеющееся, благодарности никакой. Детей в школу веди - встречай, с собакой, которую она купила, три раза в день гуляй. За кошкой убирай, вычёсывай её длинную шерсть. Да ещё и умудряйся при этом зарабатывать приличные деньги, чтобы семью с её родичами содержать. А ей всего мало. Какая-то патологическая жадность. Накупила себе нарядов больше, чем имела царица Екатерина Вторая. Бесконечные серьги, кольца. Вертится днём и ночью перед зеркалом, - противно смотреть. Практически всё, что я зарабатываю, не на детей, не на мать, а на свои наряды и украшения тратит. Наденет один раз наряд на работу, - всё, устарел. Всё по выставкам, по модным, дорогим магазинам мотается. Всё ей эдакое подавай, чего у других нет. Устал. Нет времени даже пива выпить с друзьями. Да и друзья скоро от меня откажутся. Не видят годами. К себе в гости не зовём, к ним не ездим. Оторвала жена меня от друзей. А я ведь любил вместе с ними на хоккей сходить. Играли в футбол по выходным. Теперь всё это в прошлом. Вымотаешься, приляжешь днём на пять минут. Тотчас подбежит жена и возмущается: "Ты это чего увалился? Давай, вставай". Я и готовлю, и убираюсь, и стираю, и за всеми мусор выношу. Ухаживаю за больной тёщей. И всё я для них "плохой дядька". Это слова жены. Какой я ей дядька? Я ей супруг венчанный! Я же ещё молодой, мне тридцать пять лет. На меня в магазине девчонки-кассирши заглядываются. Сдачу сдают и руку жмут со значением, не скрываясь, подмигивают. А ей я "плохой дядька". Признаться, свои недовольства я жене не высказываю. А недовольств много. В последнее время родня её в нашем доме почти прописалась, днюет и ночует. И представьте себе, Амвросий Фомич, такую картину. У нас с кухни, через раздвижные створки можно попасть в комнату. И малолетние племянники, раздвигают эту дверь и начинают с визгом и криками носиться по кругу. Из кухни в комнату, затем, через коридор снова на кухню и так до бесконечности. Одёрнуть их жена не разрешает, это видите ли, неприлично. Больная тёща кричит на них благим матом, но они её не слушают, не воспринимают. На кухне, за круглым столом сидят родители этих сорванцов, родственники жены и тут уж держись за стул, чтобы не упасть. Ругают всех подряд и жену, и тёщу, и меня в том числе. Ты корми, пои их, а они всё это воспринимают, как должное. Ведут споры бесконечные, обо всём и ни о чём. В каждом слове сквозит глупость страшная, беспросветная. Воистину женишься на девушке, а в приданое получаешь всю её родню, которая садится тебе на шею. Простите за многословность, заболтал я вас.
- Ничего страшного, всегда располагай мной. Я вот слушал тебя и признаться, завидовал. Я давно уже одинок, забот никаких. И это тоже, поверь мне, плохо. Хороша золотая середина, но где её взять. Беги Серёжа по своим делам, а то достанется тебе от жены на орехи.
Сафронов поблагодарил соседа за внимание и, перепрыгивая через две ступеньки, побежал встречать детей из школы.