|
|
||
Подходя к остановке, Геннадий Горохов знал, что народу будет тьма. Это обстоятельство не сильно печалило, у него была своя тактика, как в обход толпы пробраться к дверям и войти в числе первых. Он останавливался чуть поодаль, не доходя до остановки шагов десяти. Оттуда и вёл наблюдение. Когда автобус подходил, бежал, как помешанный, рядом с задними дверями, кричал не своим голосом и пихал локтём всякого, кто попадался на пути. Таким образом, впереди всех и оказывался.
Но на этот раз не суждено ему было уехать на автобусе. Поздно заметил, не успел принять образ зверя, и оттеснили. Он и знал, что не пробиться, не залезть, но продолжал работать локтями, кричать: "Пропустите мамашу с ребёнком". В результате в автобус не сел, сцепился с громилой и чуть не получил по зубам.
После того, как автобус ушёл, Геннадий отошёл в сторонку. Во-первых, надо было занимать новый старт, чтобы на этот раз не промахнуться, выйти прямо к задним дверям. А во-вторых, хоть у громилы, сразу после отхода автобуса, пылу и поубавилось, но его подстрекал к драке беззубый старичок. Дедок на случившуюся потасовку отреагировал с опозданием и стоя теперь рядом с соперником Горохова, облизывая губы, приговаривал:
- Что вы, ребятки, ругаетесь? У вас что, кулаков нет?
"Только драки не хватало", - подумал Геннадий.
И тут, в самый притык к бордюру, на котором, подражая канатоходцу, он балансировал, подкатил белый "жигулёнок". Из открывшегося пассажирского окошка выглянула женщина. Сняв с глаз солнцезащитные очки, она спросила:
- Не узнаёте? Меня Яной зовут. Вспомнили?
- Да, - неуверенно произнёс Горохов.
Солгал. Не помнил он никого с таким именем. Тут к остановке стал подходить автобус, сигналя стоявшему на пути "жигулёнку". Горохов занервничал. Янна поняла суть его переживаний и предложила:
- Садитесь, Геннадий, я подвезу.
Горохов ушам не поверил, успокаивало лишь то, что незнакомка знала его имя.
- Давайте, давайте. Мне по пути. - Приглашала она, подталкивая к действиям.
И, под сигналы нетерпеливого водителя автобуса, под гул негодующей толпы, он схватился за ручку дверцы.
Вскоре и гул, и толпа, и то беспокойство, которое было - всё осталось позади. В Горохове проснулся внутренний голос, который годами молчал. Этот голос сказал: "Ехал бы, на автобусе. Зачем тебе всё это?"
Он даже спорить с ним не стал. "Какая разница, на автобусе приеду домой или на машине? Хотя жена может караулить на остановке. Если заметит, устроит скандал. В последнее время совсем спятила, цепляется за каждую мелочь, а тут такой подарок. Надо будет попросить, что бы высадила, не доезжая до остановки". - Так успокаивал себя Горохов. А Яна говорила:
- Вижу, Геннадий, Вы меня совершенно не помните. А ведь было время, я в вас по уши была влюблена.
- Да? - Удивился Горохов.
- Да. - Подтвердила Яна, глядя на него тепло и ласково, от чего Геннадий вдруг взял, да и зажмурился.
Далее всё происходило так, как бывает только во сне, когда руками и ногами двигаешь, способен соображать, но собой не владеешь. Твоя воля, как бы парализована и ты действуешь по чужому произволению.
До остановки действительно не доехали, хотя он её об этом и не просил. Остановились у ресторана. Был столик, официант, выпивка и закуска. Яна не заметно, под столиком, совала Горохову деньги, чтобы тот, как это и подобает кавалеру, мог расплатиться.
Затем поехали к ней за зонтиком, который у Яны оставила его сестра. "Она и сестру мою знает",- думал Геннадий, не переставая удивляться.
Не стал удивляться лишь тому, что когда приехали и вошли в квартиру, Яна о зонтике уже не вспоминала.
Снова выпивали, закусывали. Яна смеялась, говорила о каких-то пустяках и не двусмысленно дала понять, что он может остаться. Горохов забыл и про жену, и про то, что мастер грозил уволить, если тот ещё хоть раз опоздает. Сидел и как заворожённый смотрел на красавицу, взявшуюся неведомо откуда и озарившую тёмную жизнь его.
Захотелось пожаловаться. Он стал рассказывать о том, что руководство завода отменило два перекура по десять минут, во время которых можно было хоть в туалет сходить и заставляет всех гнать план, не разгибаясь.
- Как же так? - Удивлялась Яна. - И в мужскую комнату совсем нельзя отойти?
- Можно. - Охотно пояснял Геннадий. - Но заметят, спросят, где был. В туалете? А может, не в туалете? Может, просто шатаешься, не хочешь работать? Смотри. С "Серпа и Молота" люди пришли. Им, платим меньше чем вам, но они не ропщут. На "Серпе и Молоте" им платили совсем крохи, да и выплату задерживали на три месяца. Ты ходи, скажут, Горохов в туалет. Ходи, но помни, что они тебе в спину дышат. И план спускают большой, с утра до вечера работаешь, как проклятый.
Яна посочувствовала и рассказала о себе. Говорила до четырёх утра, а затем постелила ему отдельную постель. Горохов нервничал, дрожал и, несмотря на не свежее бельё и на большое количество выпитого, вспомнив былую удаль, стал умолять Яну о близости. Яна улыбалась, гладила его по темечку, начинавшему лысеть, утирала ему пьяные слёзы, но на уступки не пошла.
Разбитый, не выспавшийся, не удовлетворённый, брёл Геннадий, с утра пораньше, к себе домой. О том, что бы идти на завод, не могло быть и речи. Пусть уволят - ему было всё равно. С женой не хотелось ругаться. Хотелось лечь в постель и уснуть.
Повезло. Скандала не было по той причине, что не было жены. На столе лежала записка, начинавшаяся словами: "Долго я терпела". Он читать её не стал, сел с наслажденьем на диван, готовый завалиться, отшвырнул в сторону цветастый дамский зонтик, данный ему Яной и якобы принадлежащий его сестре и вдруг, как ужаленный, вскрикнул:
- Янка! Да, неужели же это она? Точно! День рождения сестры!
Горохов всё вспомнил.
Десять лет назад, он, тогда ещё студент Университета, факультета журналистики, отмечал тридцатилетие сестры.
Было много гостей, много вина, много дорогих и хороших закусок. До окончания Университета оставалось меньше года. Он тогда уже пил за троих и всем жаловался. Его не понимали, отказывались слушать. Жалобы воспринимались, как кокетство.
Вот в таком настроении он и прибывал на дне рождения сестры. Сидел пьяный за столом, бубнил что-то, себе под нос, никого вокруг не замечая. Затем встал и, с трудом передвигаясь, направился в другую комнату, где играла музыка и танцевали гости.
Там, прислонясь к стене, стояла юная девушка. Даже в темноте Горохову было видно, что она хорошо воспитана и о мужчинах серьёзно ещё не помышляет. Это-то Геннадию в ней и не понравилось. Нужна была прожжённая, с которой можно было бы и ночь провести и утром не мучиться от угрызений совести.
Он давно приметил такую, среди гостей. Следил за ней, навёл у сестры справки. Прожжённая работала врачом патологоанатомом. Она поглядывала на него бесстыжими, похотливыми глазками. Впрочем, она поглядывала так на всех мужчин, и её надо было стеречь. А он засиделся за столом, упустил прожжённую из вида, оставалось теперь только руками разводить.
Делать было нечего, не стоять же истуканом в проходе, пригласил на танец юную, хорошо воспитанную, но такую при этом не нужную. Девушка отозвалась на его приглашение с готовностью, но только стали они танцевать - музыка закончилась.
Он пригласил её за стол. Очень уж хотелось ему, в тот вечер, жаловаться. Она спиртное не пила, но нытьё его слушала терпеливо и вдумчиво. Из чего он заключил, что она совсем ещё ребёнок и ей что не говори, всё будет молча и покорно принимать.
Он разозлился и умолк. Так и сидели какое-то время в гнетущем молчании. В комнату заглянул гость и окликнул её по имени. Тогда-то он и услышал впервые имя Яна.
Гость звал в ту комнату, из которой Горохов её увёл.
- Пойдём танцевать? - Предложила ему девушка.
- А это кто? - Недовольно осведомился Геннадий.
- Мой родной брат. Он вместе с вашей сестрой работает. - Пояснила Яна.
- Не люблю танцевать. - Отрезал Горохов. - А ты иди, повихляйся.
- Я немного потанцую и вернусь. - Сказала Яна и скрылась с гостем.
Оставшись в одиночестве, Геннадий выпил ещё пару рюмок и принялся разыскивать женщину-патологоанатома.
Он искал среди танцующих. Искал на кухне, в ванной, в туалете, на лестничной площадке и даже у соседей. Поиски ни к чему не привели. Сестра, после долгих расспросов и дознаний, повинилась в том, что сознательно спровадила прожжённую домой. А в сопровождение даме дала кобелину ей под стать. Очень уж опасалась того, что её брат с ней подружится.
Разочарованный Горохов вернулся к столу, что бы продолжить пьянку и оторопел от увиденного. В самом тёмном углу комнаты сидел гость, которого Яна представила, как родного брата. А у него на коленях Яна. Причём брат страстно, взасос, целовал сестру в губы.
"Вот тебе юная и чистая, - подумал Геннадий, - а мне сразу показалось странным, что с братом на вечер пришла".
Его, как кто взял и встряхнул. Весь хмель из головы вылетел. Он кинулся в прихожую, схватил свой плащ и, не прощаясь с сестрой, ушёл. Точнее убежал. Только на улице вспомнил, что у Яны чёрные волосы, а у той, которую целовал её брат, были белые.
Хотел вернуться, но передумал, гордыня не позволила. Но на следующее же утро прибежал к сестре, заставил звонить коллеге по работе и узнавать у него телефон Яны.
Брат Яны жил отдельно, о чём Горохов узнал от сестры.
Коллега охотно продиктовал телефон и он вечером того же дня звонил Яне. Она, по-детски непосредственно, обрадовалась его звонку и согласилась встретиться. На встречу пришла вовремя, не заставляя себя ждать. Но, пришла сама на себя не похожая.
Губы были ярко-красные, крашенные, ногти такие же, сапоги надела мамины, голенища были широки, ноги в них болтались, как палки в проруби, на голове то же было непонятно что надето. У Горохова сразу же пропал к ней интерес. Он и понимал, что она хотела сделать всё как лучше, чтобы понравиться, но не смог побороть в себе отвращения.
Осмотрев Яну с головы до ног, он извинился, солгал, что появилась срочная работа и ушёл. Ей, наверное, было обидно, но он не хотел думать об этом.
Разве мог он предположить, что когда-нибудь с ней ещё встретится. С тех пор много воды утекло. Он бросил Университет. Можно было бы взять академический отпуск, не захотел. С тех пор кем только не работал. Много пил, лечили, снова пил.
"Эх, Яна, Янка. - Думал Горохов. - Кто бы мог подумать, что такой красавицей станет. И зачем ей была нужна эта ночь со мной? Потешить самолюбие? Захотела унизить? Сомнительно. Ведь ни словечком не обмолвилась о прошлом. Но, отомстила. Отомстила".
1995 г.