С остатками коньяка в бутылке Николай Казаков направился прогуляться. Не заметил, как оказался у павильона "Цветы", где с восьми вечера до восьми утра торговал гвоздиками и розами Сергей Стрельченко, его одноклассник и муж местной "мессалины" Веры Веселовой.
Вместе с Сергеем они прикончили остатки коньяка и Казаков подумал: "Какой сегодня был длинный и насыщенный событиями день".
День начался рано. В два часа после полуночи в дверь позвонили. Николай нехотя поднялся из тёплой постели и, не найдя в темноте тапочек, босиком выбежав в коридор, осведомился:
- Кто?
- Милиция, - ответили ему.
Сразу стало ясно, что это алкоголики с четвёртого этажа, опять квартиру перепутали и шутят таким неподобающим образом.
- Пошёл на.., - ответил Казаков.
За дверью потоптались и неуверенный голос спросил:
- Это квартира Поповых?
- Поповы в соседнем доме, - пробурчал Николай.
Он прошёл на кухню, выглянул в окно. По пустому двору, в сторону соседнего дома, брёл, сгорбившись, милиционер. Видимо, стражу порядка и самому было неудобно из-за того, что побеспокоил людей в поздний час. Казакову стало стыдно за свою несдержанность.
"Значит, преставилась Попова, - мелькнуло у него в голове, - родила двух сыновей, двух дочерей, а последние годы коротала в одиночестве".
Попова, сколько помнил её Николай, за долгую жизнь внешне почти не менялась. Это была полная, энергичная женщина, в роговых очках на мясистом носу, вечно на кого-то кричащая громким, неприятным голосом.
Непосредственно с ней у Казакова было три встречи. В детстве, зная, что в среднем подъезде соседнего дома люк на чердаке не заперт, они с братом решили посмотреть, как голуби сидят на яйцах. Были пойманы Поповой, когда поднимались по металлической лестнице к тому самому люку и подверглись с её стороны моральному истязанию. Она принялась запугивать их тюрьмой и милицией. Брат Валера, хоть и был старше, воспринимал её угрозы всерьёз, не на шутку перетрусил, плакал, просил прощения и умолял не вызывать милицию. А Николай, слыша в её словах фальшь, не испугался, наблюдал за происходящим. Поповой доставляло наслаждение видеть ужас в глазах малыша, смотреть на его слёзы. Она словно питалась его страхом.
Вторая встреча состоялась двадцать лет спустя после этого случая. Николай, возвращаясь с работы, подошёл к своему подъезду и заметил Попову, жалующуюся старушкам на то, что с ней случился микроинсульт. И вдруг, обратившись к Николаю, она стала причитать:
- За что? Ведь никогда ничего плохого никому не сделала.
Казаков не удержался и сказал:
- Ну, как не сделала. А над малыми детьми, которые хотели залезть на чердак, на голубей посмотреть, кто издевался?
Попова пристально всмотрелась в него. Видимо, припомнила ту неприглядную сцену. Ахнула и спешно ушла.
В последний раз он видел её месяц назад. Она попросила его купить в магазине батон белого хлеба. Он купил ей хлеб и бутылку молока. Попова всё не могла поверить в такую щедрость с его стороны и, уже держа покупки в руках, всё повторяла:
- Это мне? Неужели всё это мне?
"А теперь, стало быть, умерла. К живым милиционера среди ночи не погонят".
Поскольку из-за бронхита Смирнов не работал, жена попросила его сходить в магазин, купить продуктов и приготовить ужин. А так же не забыть к трём часам заглянуть с дочкой в детскую поликлинику, выписать ребёнка.
Утром Смирнов побежал было за продуктами, но выйдя из подъезда, наткнулся на гроб с телом тёти Моти, стоявший на табуретах. Тут же, у гроба теснились дворовые старушки и вдовец Матрёны Михайловны, старичок Иван Иванович Сукмановский. Благодаря Ване, как звала его покойная, Матрёна Михайловна прожила лишние десять лет. В конце девяностых к ней в однокомнатную квартиру попросились пожить родственники, седьмая вода на киселе. Свою жилплощадь на Арбате они благополучно утратили. Ели, пили, веселились, не заметили, как их обжулили и выселили в никуда, на улицу. Тётя Мотя, добрая душа, пустила их. Чем же они её за это отблагодарили? Отогревшись и сообразив, что опасность холодной и голодной смерти миновала, они принялись жить прежней, привычной жизнью. Стали пить, не работали, жили на пенсию приютившей их пожилой женщины. Мало того. Мужик привёл в чужой дом ещё и сожительницу, а женщина, соответственно, сожителя. Таких же спившихся и опустившихся людей, какими они были и сами. Матрёна Михайловна безропотно всех приняла. Убиралась за ними, покупала продукты, готовила еду на всех, они без зазрения совести ели, не забывая пить. После чего, помыв за жильцами посуду, хозяйка стелила на полу в коридоре зимнее пальто и ложилась на него спать. Так как в комнате на кровати спала одна пара её неблагодарных жильцов, а в кухне на кушетке, вторая пара. Так бы и жить бездельникам, как у Христа за пазухой. Но вот решили они, что старуха заедает их жизнь молодую. Стали в глаза говорить ей: "Когда уж ты старая сдохнешь". И принялись ей подыскивать дом для престарелых. Довели несчастную до такого плачевного состояния, что её положили в больницу. Врачи сказали: "Не отходит ни кал, ни моча, - долго не протянет". Обрадовались родственники, стали уже покупателей искать на её квартиру. Как вдруг в больнице к тёте Моте подошёл пожилой врач, Иван Иванович Сукмановский. Послушал её и предложил выпить пива. Тётя Мотя выпила пива, расслабилась, после чего её кишечник и мочевой пузырь стали функционировать. А главное, выйдя из больницы, пошла не домой, а в ЗАГС с врачом, вернувшим её к жизни. На квартиру они явились втроём, "молодожёны" и участковый милиционер. Оказалось, что у родственников давно уже отсутствуют паспорта. Где-то, в каком-то магазине заложили их за бутылку водки и забыли забрать. Участковый милиционер попросил родственников вон из квартиры. Сукмановский поставил дополнительную входную железную дверь. И тётя Мотя прожила после того случая безбедно ещё десять лет.
Не успел Казаков отойти от гроба, как к нему подошёл мужчина.
- Коля, здравствуй. Не узнаёшь? Я, твой одногоршечник, Дима Каштанов.
Казаков хорошо помнил товарища по детскому саду, пухленького, забитого мальчика с робкими, напуганными глазами. Но совершенно не узнавал его в мужчине, стоявшем перед ним.
Этот Дима Каштанов в четыре года умел уже читать. Воспитательница детского сада дала ему книгу, и ребёнок, водя по строчкам пухленьким, белым пальчиком, на удивление другим детям, стал читать написанное вслух. Крупные капли пота выступили на его верхней губе. Казаков смотрел на сверстника, как на бога. А вернувшись из детского сада домой, рассказал родителям о Диме и попросил мать научить его чтению. В семье книги не пользовались уважением. И мать ему резонно заметила: "Не торопись. В школу пойдёшь, там тебя читать и научат". Он с этим ответом согласился и успокоился. Действительно, куда спешить? Что за надобность до школы учиться грамоте. Но восхищение перед способностями Каштанова осталось. Нет, он совсем не узнавал в худосочном, скуластом, помятом жизнью мужчине одногоршечника Диму. Что не помешало сказать ему: "Припоминаю". И согласиться по этому поводу выпить "граммульку".
Они купили бутылку водки и решили распить её в дворовой беседке.
- Постой, - сказал, вдруг Каштанов, заметив Веселову, идущую навстречу, - Пойдём, зайдём к ней на минутку.
Вера Веселова несла на руках безмятежно спящего двухлетнего сына Володьку. Казаков взял у неё из рук ребёнка и донёс его до четвёртого этажа. Как только взял его, было тяжело. Но потом, как ни странно, с каждым этажом становилось всё легче и легче. Почувствовал себя снова в роли молодого отца. Неповторимое ощущение. Володька устал и спал в чужих руках, как убитый.
В коммунальной квартире у Веры было, как в сумасшедшем доме. Шум, гам, вопли, музыка. Кто-то мылся и во весь голос горланил песню: "Мы кузнецы и дух наш молод, куём мы счастия ключи". На всю катушку работало радио, стоящее на кухне. Жильцы, как серые мыши, сновали по длинному тёмному коридору, туда-сюда, переговариваясь друг с другом на ходу. Причём говорили все одновременно, ни радио, ни друг друга не слушая. Дима стал представлять Николаю жильцов квартиры, обзывая их обидными прозвищами.
- Знакомься Коля. Этот хмырь с впалой грудью и животом, как у девятимесячной беременной бабы, бывший врач-гинеколог, Яша Крошкин.
Врач в штанах от пижамы и женских тапочках, подошёл вплотную к Каштанову и, пристально вглядываясь в него, болезненной скороговоркой спросил:
- Вы знаете? Знаете, что я хочу жить в другом мире?
- Знаем. Мы и сами не против. Давай, медицина, проходи, - командовал Дмитрий, словно был у себя дома.
Каштанов кулаком постучал в дверь ванной комнаты и крикнул:
- Эй, Шаляпин! Не один живёшь, а ну-ка выходи!
Поймал пробегавшего мимо улыбающегося мальчика и, погладив его по голове, сказал:
- Это Веркин сын, Антошка. Крошкин ему отцовскую вставную челюсть подарил, чтобы в старости было чем мясо жевать. Смотри, как он счастлив.
Мальчик вырвался из рук Дмитрия и убежал.
- Серёга Верку поколачивает, а она, дура, терпит. Говорит, мы с ним венчанные. Я возложила на себя обязательства, буду все обиды сносить.
Прежде чем войти в свою комнату, Веселова прошла на кухню. Там в зелёной кастрюльке с отбитой эмалью варились яйца, на маленьком огне. Вода выкипела и яйца полопались. Вера отключила газ и сняла кастрюльку с плиты.
Вошли в комнату и Казаков положил ребёнка в кроватку.
За огромным, овальным столом, занимавшим чуть не половину комнаты, сидели знакомые Николаю люди. Это были местные алкоголики. Сергей Стрельченко. Виталий Песоцкий по прозвищу "Майонез" и старуха Идея Герасимовна Шуприган, которую за кожу да кости, бросавшиеся в глаза, все называли "Геркулес". Стрельченко, по ночам торговал в павильоне "Цветы". "Майонез", пока не спился, был продавцом в универмаге "Минск". Старуха "Геркулес" уверяла, что в своё время являлась одной из первых красавиц Москвы, работала манекенщицей в Доме моделей на Кузнецком Мосту. Если правда то, что Шуприган говорила, она была наглядным примером того, как быстротечна людская слава и красота. Беззубая, с хриплым голосом, с розовой ленточкой и бантом на лысой голове, она больше походила на сумасшедшего старика.
Каштанов хохотнул, глядя на честную компанию и сказал:
- С вас, братцы, хоть картину пиши: "В мире отверженных".
Тотчас, чтобы "отверженные" не возмутились, он с грохотом поставил на стол бутылку. Все сразу дружески заулыбались.
Дмитрий и Николай сели за стол. Каштанов разлил принесённую водку по стопкам.
Стрельченко выпил и сказал:
- Думаешь, не знаю, зачем ты пришёл?
- Не бузи, - резко ответил ему Каштанов и нахально засмеялся хозяину дома прямо в лицо. Тот, вместо того, чтобы за этот развязный смех дать наглецу по зубам, опустил глаза и потянулся к бутылке. Выпили ещё по одной, после чего Каштанов, перемигнувшись с Верой, удалились.
- Так вот, - стал продолжать прерванный появлением гостей рассказ "Майонез", - Отец у Оли был импресарио. Концерты, билеты. Я забыл, как его должность правильно называется. Такое иностранное слово. В-общем, он занимался артистами, у него здесь, в России, очень хорошо дела шли. А ещё у него был свой бизнес в Израиле. А у его брата в Москве был параллельный бизнес. Очень хороший, но банковский. Он постоянно в Германию ездил, по поводу банковских дел. Сотрудничество такое. В-общем, девушка была очень богатая.
- Это ты про новые времена рассказываешь? - поинтересовалась старуха-"Геркулес".
- Это вот сейчас было. Пять, десять лет назад. Я сижу на даче, она мне звонит. "Виталик, привет", - "Привет", - "А я на мойке", - "На какой мойке?". Она такая, не от мира сего. Спрашиваю: "Чего ты делаешь на мойке?", - "Машину мою". Я говорю: "Да, ладно. Откуда у тебя машина?", - "Мне папа машину подарил", - "Какую?", - "Она тёмно-синяя", - "Как хоть называется? Что на ней написано?", - "Я не пойду смотреть", - "Ладно. Что сейчас ты делаешь?", - "Я стою там, где мотор у неё", - "И чего делаешь?", - "Кисю протираю". Я говорю: "Какую кисю?", - "Блестящую. На капоте кисю". Ягуар! Думаю, ничего себе, "кисю" она протирает. И короче, у неё папа умирает от рака. Ей нужно ехать в Израиль, вступать в отцовский бизнес.
- Тут-то ты и принял иудаизм, - вставил своё слово Стрельченко, - Давай дальше. Все мы внимательно слушаем рассказ о том, как православный христианин стал иудеем.
- Она мне говорит, - не обращая внимания на шутку Сергея, "Майонез" продолжал, - "Виталик, поехали в Израиль. Нужно срочно вступать в права". Я говорю: "У меня нет загранпаспорта", - "В три секунды. Моментально тебе сделаем". Свои дела. Везде братья - евреи, везде помогут. Слушайте дальше. Она говорит: "Но чтобы мы туда поехали, нам нужно срочно пойти в ЗАГС и сделаться мужем и женой. Чтобы бизнес этот перешёл на нас".
- Это ты ей должен был всё это говорить, - острил хозяин дома, - Ты, а не она.
- Нет, - продолжал "Майонез", - Она говорит: "Так нельзя". Спрашиваю: "Ну, и как там, в Израиле?". - "Там очень хорошо. И Сталина там все почитают".
- Потому что Сталин создал Израиль, - блеснула познаниями "Геркулес" и добавила, - Вот после звонков о протирании киски, люди, которые никогда не хотели жениться и записываются с барышнями. Самое интересное и не рассказал. Как ты пошёл с ней в ЗАГС.
- Нет. Я не хотел идти в ЗАГС. Не хотел на ней жениться. По одной простой причине.
- Причина должна быть очень веской. Твоя Оля должна оказаться либо мужиком, либо...
- Каким мужиком? У неё грудь больше, чем у Верки.
- Разве это плохо?
- Она когда ко мне приезжала, у неё шуба такая, декольте такое вот. В зюзю пьяная, машина стоит у подъезда, не запертая. Мне звонят консьержи: "Виталь, к тебе девушка", - "Какая девушка?". Они прям шёпотом: "Такая, в охрененной шубе. Сиськи, не то шестой, не то девятый. Одним словом, страшный номер". И короче, это самое. Я выхожу, говорю: "Оль, а ты поскромнее не можешь одеться?". Там не только шуба и сиськи. У неё сапоги-чулки сногсшибательные.
- Как же ты отказался от такого сокровища, - возмутился Стрельченко.
- Слушай меня. Во-первых, она тогда уже очень употребляла. Во-вторых, к тому моменту, когда подошло, она перестала пить. Но очень часто, когда я приходил - приезжал к ней домой, она была в неадеквате, то есть под наркотой.
- Так это же облегчает, - смеялся Сергей.
- Конечно, Виталик, - советовала "Геркулес", - Тебе надо было на ней жениться и сразу в хорошую клинику её положить.
- Чтоб она оттуда не вышла? - огрызнулся "Майонез".
- Ты опережаешь события, - смеялся Стрельченко. - Так что, она поехала в Израиль с другим?
- Она не поехала в Израиль.
- Родня бизьнес забрала? - догадалась старуха.
- Ни хрена родня не забрала. Она написала документ на дядю, брата отца. Короче, ей ещё лучше стало. Она сидит дома, а дядя привозит ей деньги.
- Я думаю, она сделала брата отца своим управляющим, - предположила "Геркулес".
- Совершенно ты права. Например, написала: "Васильев Василий Васильевич, чтобы занимался моим бизнесом. Только управлением". А там, в документе всё оговаривается. Какой процент он берёт себе за услугу, а какой ей. На тот момент она жила одна в двухкомнатной квартире в Тушино. А после того, как всё это оформили, дядя купил ей ещё одну квартиру. Дядя и за машиной её следил, и за гаражом. По-моему, новая квартира оплачивалась так - со счёта автоматически деньги снимались. Она постоянно сидела дома, никуда не выходила. Я приезжаю, спрашиваю: "Что делать будем?". Она: "У меня денег нет", - "Как такое может быть?", - "Нету. Кончились. У меня была тысяча долларов. Я пошла в магазин. Купила то, сё, и денег нет", - "И когда они будут?", - "Ну у меня есть ещё деньги, которые я трогать не хочу", - "А где они?", - "В коробке из-под сапог". Говорит: "Я такси вызову, меня в магазин и отвезут". А пешком она боялась ходить. Боялась, что её ограбят. Там действительно, райончик такой, столько всякой шушеры.
- А чего она богатая в таком плохом месте жила? - озаботилась "Геркулес".
- Просто папка первоначально квартиру там купил.
- Ну, продать, купить квартиру в центре.
- Не самостоятельная была. Но когда мы с ней познакомились, она даже ещё работала в магазине "Свет". Я подъезжаю к этому магазину. Мне всего-то надо было две лампочки купить. Смотрю, деваха такая стоит. Думаю: "Ничего себе". Говорю: "Здрасьте-здрасьте. А мне две лампочки надо". Она знаете, такая "хи-хи, ха-ха". И это... Ля-ля-ля и в лоб ей говорю: "Вы до скольких работаете?". Она туда-сюда. Я говорю: "Тогда я за вами заеду". Действительно. Я вечером взял, как сейчас помню, вино было "Монастырская изба". Взял две бутылки, за ней заехал. А там место такое в Тушино, глухомань, как у нас Козловка. Но она знала это место. Она же оттуда. Короче мы с ней хорошенько заправились. Поснашались. Такая любовь пошла. Вот. И потом уже это самое... Долго я с ней встречался.
- Но от банка отказался?
- Банк-то мне не светил. А какой-то бизнес в Израиле - это да.
Вернувшийся в комнату Каштанов Казакову сказал:
- Иди.
- Куда?
- В ванную комнату. Надо Вере помочь бельё отжать.
- Прямо сейчас?
- Да-да, сходи, помоги.
Николай заметил озорно блестевшие глаза товарища, но не придал этому значения. Пошёл в ванную комнату. Пока шёл, вспомнил, как не далее как третьего дня он защитил Веселову на улице от какого-то пьяного громилы, схватившего её за руку и тащившего куда-то. Он без раздумий сцепился с рослым, здоровым мужиком. Тут вовремя подоспел сосед Сёма Воронов и вдвоём они с успехом хулигана "отоварили". Семён так же быстро, как и появился, ретировался. Он работал во вторую смену, опаздывал на завод. Веселова подошла тогда к Казакову, вытерла платком кровь, шедшую у него из носа, и сказала:
- Напрасно ты за меня вступился. Я пропащая.
- И что? Нравится тебе такая жизнь?
- Нравится, не нравится, - выбора нет. Защитить меня некому. Муж-алкоголик плохая защита. Нельзя так говорить, но признаюсь, жду, когда он наконец напьётся и умрёт.
- Хочешь, я стану твоей защитой? - вырвалось у него, - Всем говори, что я твой сводный брат.
Вера тепло посмотрела на него и улыбнулась, слабо веря в услышанное.
Всё это промелькнуло в голове Николая, пока он шагал по длинному грязному коридору коммунальной квартиры. В ванной его дожидалась Вера в ярком, можно сказать праздничном халате с китайскими драконами. Не успел он узнать, где бельё, которое нужно выжимать, как она заперла вполне привычно и даже как-то по-будничному дверь на допотопный, массивный крючок, обняла его и стала жарко целовать. При этом приговаривала:
- Защитник мой, любовь моя. Все меня обижают, один ты пожалел. Я с тобой в огонь и воду, на Луну и на край света. Что скажешь, то и сделаю. Буду верной тебе одному.
Казаков еле вырвался из её объятий и, не заходя в комнату, где "Майонез" рассказывал уже новую историю, ушёл.
В половине третьего Николай с дочкой отправился в детскую поликлинику. Настя выздоровела, нужно было показаться лечащему врачу и получить справку для детского сада. Фасад поликлиники отремонтировали, но внутри ничего не изменилось. Казалось, и врачи, и отношение к больным, всё осталось прежним.
В очереди к педиатру они были первыми. В кабинет постучались ровно в три часа. Но у врача с медсестрой рабочий день начинался с чаепития. Казаковых попросили подождать.
Пришла молодая женщина с младенцем и своей матерью в качестве поддержки. Сказала, что пройдёт к врачу без очереди. Так как имеет на это право. Следом прибежала всклокоченная женщина со справкой, что является многодетной матерью и так же предъявила права на вход без очереди.
Предоставив льготникам разбираться, у кого больше прав на внеочередное посещение доктора, Николай достал бумагу и ручку. Предложил дочке порисовать на столике для пеленания младенцев. Подошли и другие пациенты, стали стучаться в дверь кабинета, скандалить, указывая на время. Медсестра им ответила, что врач занят и начнёт приём сразу же, как освободится. Когда Насте надоело рисовать, Казаков предложил ей побегать по коридору с другими детьми.
Вдоволь набегавшись, Настя почитала собравшимся у кабинета стихи. После чего отказала в дружбе пленённому её смелостью и красотой мальчику, её сверстнику. И когда уже совсем не знала чем занять себя, их пригласили в кабинет.
- Это ты там бегала по коридору? - не сдерживая раздражения, поинтересовалась полная, стриженая женщина - врач.
- А что ещё делать здоровому ребёнку, - вступился за дочку Николай, - В кабинет битый час не пускают, на улице солнце. Вот и бегала.
Врач задала с десяток ненужных, но обязательных вопросов, осмотрела горло у Насти и с большой неохотой дала выписку.
Когда они уже выходили из кабинета, педиатр не выдержала и сказала, что неплохо бы девочке удалить аденоиды.
- А как же, обязательно, - засмеявшись, пообещал Казаков, а про себя подумал: "Всё детство своё только это от них и слышал. Теперь за дочку взялись. Не любят здоровых детей".
Вернувшись из поликлиники, Николай принялся готовить ужин, а Настя села за кухонный стол и стала рисовать. Через какое-то время отец посмотрел на рисунок и у них с дочкой получился такой разговор.
- Сапоги мне рисуешь? - поинтересовался Казаков.
- Да. Э-э-э. Не смотри.
- Ну, ладно. Не смотрю. А до этого хотела меня лысым, на женских туфлях. Это за что же?
- Нет. Женские туфли... Получалось так.
- А теперь ты из них сапоги делаешь?
- Да. Я уже сделала. Ой, куда... Не туда уши нарисовала.
- Давай, рисуй красивого. И старайся, чтобы я симпатичным получился.
- И как раз ты улыбаешься.
- Это неплохо.
- И рядом с тобой радуга.
- И солнце встаёт над радугой?
- Нет. Это ты под радугой. Радуга будет - новинка. Не какая обычно.
- То есть другие цвета?
- Да.
- Такие, какие у тебя карандаши?
- Нет. Какие я захочу.
- Понятно, - Казаков потянулся и предложил, - Нарисуй кошку Люсю со мной рядом.
- Кошка бежит к тебе и рядом с ней бежит парень.
- Мой друг?
- Э-э, парень кошки.
- Как парень? Ухаживает за ней?
- Да. А она такая...
- Возвышенная, романтичная?
- Да.
- Ну, что ж, неплохо. Значит, кошка главная на картине, а не я?
- Ты.
- А почему у меня крылья, как у бабочки?
- Ты родственник бабочки. Ты любишь потому что бабочек.
- Природу люблю?
- Да.
-А почему крылья дырявые?
- Это не дырочки. Потом я буду разукрашивать эти пятнышки.
- Хорошо получится.
- Нет. Ты не под радугой. А то ты умрёшь от этой радуги. Эта радуга тебя чуть не зарезала. Это смертельная радуга.
- "Смертельная радуга" может и зарезать.
- Если докаснуться.
- "Докоснуться"?
- Да. А ты знаешь, что так бывает? Если докоснуться, - то можно умереть.
- От восторга?
- Нет. Эта радуга тебя электрошокером - чик. И - всё. Ты умер.
- Понятно.
- Радуга-убийца, - весело прокомментировала Настя, довольная своим изобретением.
- Нам такая радуга не нужна.
- Кошка с парнем будут по этой радуге бежать.
- Вот это - да!
- Это супер-радуга!
- Места не хватает на переднем плане, поэтому они у тебя и бегут по радуге? За колбаской?
- Нет. О! Колбаска какого цвета?
- Колбаска красного цвета.
- Колбаски падают с неба, - смеялась девочка, - Две маленькие, одна огромная. Смотри, какая огромная.
- Теперь все кошки сыты будут. Если такие колбаски с неба падают.
- Это такая одна сосиска. А колбаски для Люськи, парня и для котят. Ну, короче они женаты, как ты говорил. Помнишь, когда Люська просилась?
- Куда?
- Родить. Парня она просила! Помнишь? "Мяу-мяу", - стала показывать Настя, как кошка просила парня. - Люська нас подслушивает, я знаю её.
- Ты же её не ругаешь. Правду говоришь. Это ругать за глаза не хорошо, а правду говорить можно.
Вдруг в дверь позвонили. Казаков пошёл открывать. На лестничной площадке стояла незнакомая женщина в домашнем халате. Лампочка на лестнице тускло горела, были открыты соседские двери, основной свет струился оттуда.
- Деньги на похороны собираем. Дадите? - спросила женщина.
Николай пошёл за деньгами. Вернулся, на площадке никого, но вскоре женщина появилась. Вышла из соседней квартиры. Он отдал деньги и, уже закрывая дверь, для приличия поинтересовался:
- Поповой?
- Нет. Нина - почтальон. Сахарный диабет. Сахар у неё был тридцать шесть процентов, - с готовностью объяснила женщина и не спеша стала спускаться вниз по лестнице.
"Да, сахарный диабет у Нины был", - стал вспоминать Казаков, - "Нина не лечилась, говорила, что жить не хочет. Муж у неё с сыном пил. Сын умер от водки. Вот после этого она и говорила, что жить не хочет".
Почтальона Нину он хорошо знал. Она каждый месяц, пока жива была матушка, приносила ей пенсию. От подарков и чаевых не отказывалась. Брала и продуктами. Огромные сумки со свеклой и картошкой с собой волочила. Брала всё, что давали. "А жила в девятом доме, - размышлял Николай, - там, где почта. Четыре дома от нас. И не поленились, пришли деньги на похороны собирать".
Не в силах отделаться от тревожного предчувствия, Казаков стал набирать номер телефона брата. В ответ звучали длинные гудки.
Неделю назад, испытав сильный приступ бронхиальной астмы, Николай попросил у брата Фёдора денег взаймы на дорогостоящие лекарства. Старший брат с годами сделался богат и прижимист, одни деньги на уме. Молодая жена его Зина была ему под стать.
Фёдор согласился дать взаймы, но поставил условие. Младший брат, его жена и усыновлённые им совершеннолетние дети, должны были открыть в Сбербанке счета и положить на них по миллиону. Деньги, разумеется, давал он и делал всё это исключительно для себя. Фёдор рассчитывал получить через полгода большие проценты.
В том, что Николай деньги не присвоит, старший брат не сомневался. Во-первых, "младшой" был верующим, а во-вторых, человеком без царя в голове. Женился на вдове, усыновил трёх её сыновей, на старости лет "родил" ещё и дочку. Разве нормальные люди так поступают? В чувства Фёдор не верил. На молодой супруге своей он женился без любви. О вкладах жене Зине просил не говорить.
Открыли счета, положили на них по миллиону. Фёдор дал денег взаймы на лекарства, но с тем ещё условием, чтобы младший брат забрал к себе их общую родственницу, тётю Глашу, приехавшую из деревни на обследование.
Старушка, перебравшись к Николаю, призналась, что подслушала разговор жены Фёдора с подругой. Из разговора выходило, что Зина собиралась отравить мужа.
- Говорит, - докладывала тётя Глаша, - надоели его бесконечные бани с девками. Я уже третий раз от него заразу подхватываю. А он на все мои упрёки смеётся и говорит: "Издержки бизнеса. Хотела стать бизнеследи - терпи". Ну и ей, кто-то хороший яд за тысячу долларов обещался достать.
Об этом разговоре младший брат поставил в известность старшего. Тот воспринял всё это с усмешкой, ответил:
- Зинка, конечно, молодая, глупая и жадная, но не до такой же степени. Скорее, вам меня надо травить. Если "ласты" склею, мои пять "лямов" с процентами вам достанутся.
- Не доверяешь? - воспринял его слова как упрёк младший брат.
- Дураком ты был, Коля, дураком и остался, - рассердился старший и, посерьёзнев, сказал, - Если и впрямь со мной что-то случится, купишь мне на могилку пару гвоздик. А если говорить серьёзно, не вздумай в таком случае эти деньги Зинке отдать. Даже не упоминай ей о них, а иначе она их у тебя выцарапает. Но это я так, гипотетически. Всё же думаю, на криминал она не решится. Я с ней сегодня же, по этому поводу, профилактическую беседу проведу.
Брат угрожающе помахал в воздухе увесистым кулаком.
Такой вот был последний разговор с Фёдором. А теперь трубка брата не отвечала.
Вдруг позвонила Зина. Обрадованный Николай сказал:
- Здравствуй. Что-то Фёдор трубку не берёт. Мне бы с ним поговорить.
- Нет больше нашего Феденьки, - притворно всхлипнув, запричитала Зинаида, - Скоропостижно скончался, три дня назад. Только-только вернулась я с кладбища. Вся в раздрае. Видишь, даже позабыла вам позвонить.
- Как? - вырвалось у Николая, - Так ты, всё же его отравила?
- Да, ты... Да ты, что такое говоришь? - изменившимся злым голосом, ответила вдова, - У меня на руках есть действительное медицинское свидетельство с заключением врача. Где написано, что Казаков Фёдор Корнеевич скончался от внезапной остановки сердца. Чтобы мне такие обвинения кидать... Ты пойди, попробуй, ещё докажи.
- И докажу, - горячился Николай, - Заявлю в милицию, произведём эксгумацию тела. Всё сразу станет ясно.
- Дурачок, какого тела? - фальшиво засмеялась Зинаида, - я труп только что в крематории сожгла, один пепел остался.
- Ах, вот как... Ну, ты и сволочь. Убийца! Не боишься ты Бога.
- Ругайся-ругайся, легче станет. Лучше за собой следи, а с Богом я как-нибудь и без тебя разберусь, - выкрикнула в трубку вдова брата и прекратила разговор.
Казаков почувствовал, что от услышанного у него ноги подкашиваются. Он побежал к соседке со второго этажа.
- Алла Ивановна, давайте пять минут вместе покурим на лестничной площадке, - умоляюще попросил он. - Мне что-то важное нужно вам сказать.
- Мы с Иваном Петровичем собрались идти прогуляться, - стала объяснять ему ситуацию соседка.
- Умоляю. Это очень важно. Я только что узнал о смерти брата.
В поведении Аллы Ивановны что-то изменилась. Она сказала:
- Я сейчас, подождите.
Она вышла на лестничную площадку, неся в руках бутылку коньяка и гранёный стакан.
- Выпейте, - налив стакан до краёв, предложила она.
Николай выпил. Стало чуть легче.
- У меня пять минут, - предупредила Алла Ивановна.
- Да-да. Я два слова. Дело в том, что, когда у брата была первая жена, Наталья, он был другим человеком. За праздничным столом у него всегда собиралось много гостей. Родня, коллеги по работе, друзья, соседи, одноклассники. А когда он женился на Зинке, всё изменилось. Для него не стало ни родни, ни друзей, ни коллег по работе. Грустно. В детстве я боялся собак. Как-то взял огромную ледышку, в оттепель вылетевшую из водосточной трубы и положил её в тряпочную сумку. Думал, если с сумкой буду идти, то собаки не пристанут. Да и в случае чего можно будет этой сумкой закрыться. Вернулся домой, а про льдину в сумке забыл. За ночь лёд в сумке растаял, и образовалась лужа. А сегодня в два часа ночи разбудил милиционер. После этого лёг спать, приснился кошмарный сон. Представьте, приснилось, что в нашем московском дворике совершенно как в африканской саванне появилось много диких зверей. Бродят огромные буйволы, бегают чёрные и пятнистые пантеры. Собственно, в этом весь ужас и заключался. Звери на меня не нападали, но бегали рядом, реалистичные и мне было страшно. И тут, в этом кошмарном сне рядом со мной появились вы. Я привлёк вас к себе, и мы стали делать вид, что целуемся. Чтобы обмануть зверей. Стали демонстрировать, что их не боимся. Но не целовались, только демонстрировали.
- Мы с вами не только в ваших кошмарах, но и в жизни не целуемся. Только себе и всем остальным чего-то демонстрируем, - перебила Николая Алла Ивановна, - Я в вашем сне, как сумка с ледышкой. Только затем чтобы заслонить вас от ваших же страхов.
- Да нет же, нет.
- Пока вы будете себя обманывать, вам постоянно будут сниться кошмары. И во сне и наяву. Мне пора с Иван Петровичем гулять. Пойду. Не обижайтесь. И не делайте удивлённое лицо. Вы прекрасно знаете, что я с мужем каждый вечер совершаю часовую прогулку перед сном.
С остатками коньяка в бутылке, Казаков направился прогуляться и сам не заметил, как оказался в павильоне "Цветы", в котором уже сидел Стрельченко.
"Смешно и ужасно, - размышлял он, - дарить покойному брату гвоздики". Они вместе с Сергеем прикончили остатки коньяка, и заварили крепкий чай.
- Скажи, почему у "Майонеза" такое прозвище? - спросил Николай, чтобы отстать от гнетущих мыслей о смерти брата.
- Это просто. Во-первых, из всех изысканных закусок он предпочитает этот соус. И о богатых людях он философствует так: "Они каждый день майонез едят. Им до простого народа дела нет". Когда были вдвоём, я с ним как-то разговорился, поинтересовался: "Почему ты так любишь майонез?". Он ответил: "Эта любовь с детства. Жили вдвоём с матерью, без отца. Она мне давала деньги на еду. С утра я шёл в Кулинарию и покупал яйцо под майонезом. Оно дорогое было, майонеза на нём кот наплакал, так и не смог им в детстве наестся".
- Понятно. А откуда вдруг Каштанов взялся? Я что-то после детского сада его и не видел совсем.
- Так он месяц как освободился из тюрьмы. Он пятый или шестой раз сидел за мелкое воровство.
- Но не сразу же после детского сада его посадили. Где же он был?
- Чего не знаю, того не знаю. Он не в нашей школе учился, вот ты его и не видел. А воровать он рано начал. Сначала обокрал киоск "Союзпечать", затем школу, в которой учился. Не то семнадцать, не то тридцать рублей украл. Его, к слову сказать, опять "повязали". Магнитофон у Крошкина украл и уже успел пропить. Поедет снова к себе домой, на зону.
- То-то я его не видел и не помню. А в четыре года книги уже читал. Не впрок ему пошла ранняя учёность. Какой, однако, сегодня длинный, насыщенный событиями день.
- Какие наши годы. Будут у нас ещё длинные, насыщенные событиями, дни, - не зная подоплёки сказанного, весело пообещал ему Стрельченко.