Грошев-Дворкин Евгений Николаевич : другие произведения.

Дорога длиною в жизнь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История жизни человека прошлого
  
   ________________________________________
  
  
  

Дорога длиною в жизнь

  
  
  

Встреча в Доме учёных

  
  
   Третий день в Петербурге стояла прекрасная погода. Чистое небо, солнце, словно умывшееся после дремоты в зимних сумерках и тёплый ветерок с Невы.
  
   Выйдя из автобуса, чета Ивашовых замерла на тротуаре. Не верилось, что такое можно увидеть не только из окна квартиры, но и в центре города.
   Александровский парк в зелёной дымке деревьев.
   Здание Адмиралтейства в светлых тонах под ослепительным сиянием золотого шпиля.
   Говор пешеходов идущих по тротуару.
   Всё говорило о том, что весна вошла в свои права и в этом северном городе.
  
   Улыбнувшись друг другу, взявшись за руки, Ивашовы направились к ближайшему пешеходному переходу.
   Сейчас на противоположную сторону Адмиралтейского проезда, мимо Зимнего дворца, по мостику над Зимней канавкой, мимо Эрмитажа и они встретятся с человеком, назначившим им свидание в Доме учёных.
  
   Когда-то, давным-давно, Ивашовы часто входили под его величественные своды. Отсюда брал начало экспедиционный сезон регулярных поездок за Урал, на берега Байкала и далее к границе с Монголией. Но было это так давно, что знакомых, из числа научных работников, они растеряли и не лелеяли надежд на встречу этой весной.
  
   Вот и Дом учёных. Всё так же немытые стёкла парадного входа и закрытые с двух сторон двери подъезда. Чтобы войти необходимо воспользоваться дверью со стороны Троицкого моста.
   Всё, как в стародавние времена.
  
   Без особых душевных тревог и волнений Ивашовы поднялись на пару ступенек и, неожиданно для себя, услышали сзади:
   - Евгений Николаевич!
   Ивашовы оглянулись. Невдалеке стоял виновник их отчаянного поступка - покинуть квартиру не ради обязанностей, а для встречи с весенним городом и человеком, пока ещё мало знакомым.
  
   Спустившись со ступенек, накинув на лицо улыбку, Ивашов произнёс слова, которые говорят в подобных случаях:
   - Здравствуйте, уважаемый Юрий Александрович! Рад встрече! Очень рад. Если бы вы знали, как мы вам благодарны за то, что вытащили нас из дома.
   И повернулся к супруге:
   - Знакомься, Лилечка. Это тот самый человек, о котором я говорил.
   А это, Юрий Александрович, супруга моя - Луиза Давидовна. Обещаю, что она не помешает нашей встрече.
   Мы ещё ждём кого-то?
  
   Юрий Александрович, несмотря на возраст, сохранил в себе спортивную подтянутость, гордую осанку, холёное лицо без эмоций. На вид ему было не больше шестидесяти, но обесцвеченные возрастом зрачки внимательных глаз говорили о том, что шестидесятилетний рубеж пройден им давно. Что за плечами у него жизненный путь далеко не гладкий. Но, как показалось Ивашову в данный момент, жизнью своей знакомец доволен. Если и были в ней какие-то зазубрины, то это всё в прошлом.
   - Дама одна должна подойти, - оглядываясь по сторонам, подтвердив предположения Евгения Николаевича, произнёс Юрий Александрович.
   - Дама сердца?
   - Скорее женщина для души. Несказанно благодарен ей за то, что сочла возможным разделять со мной одиночество. Причём настолько ненавязчиво, что её присутствие позволяет оставаться самим собой.
   - Удивительная способность для женщины. Взглянуть на неё можно будет?
   - Должна подойти вот-вот. Но, не будем терять время. Не маленькая, найдёт. Пройдёмте в бар. Накроем стол у окошка с видом на Неву, там и подождём.
  
   В вестибюле здания Ивашовых поразили сумерек и интерьер. Всё, как будто, было создано для того, чтобы задавить вошедшего под его своды. Это всколыхнуло воспоминания пятидесятилетней давности. Но осознав, что они тут ненадолго, воспрянули духом и прошли за человеком, с которым решили провести вечер.
  
   Сидели за круглым столом, накрытым белоснежной скатертью. Однако ни столовых приборов, рюмок с фужерами на нём не было. Одинокий цветок в вазоне сиротливо стоял по центру в ожидании посетителей.
  
   Юрий Александрович, нисколько не смутившись, водрузив дорожную сумку на колени, стал доставать пластмассовые тарелочки, на которых были разложены бутерброды с сёмгой, рюмки, штофики с коньяком и сухим вином, наполненные ещё дома. В качестве десерта на столе появились яблоки.
   Оглянувшись в сторону барной стойки, в надежде заказать что-нибудь от себя, Евгений Николаевич увидел на ней попыхивающий паром титан и подносы с выпечкой. По центру стояла вывеска - "У нас самообслуживание."
   - "Ну, что ж, - решил он про себя. - Надо было предупреждать, что времена в Доме учёных круто поменялись."
  
   Пока они с супругой недоуменно переглядывались, к столу подошла миловидная женщина не старше шестидесяти лет, одетая во всё тёмное.
   - "Так одеваются вдовы, хранящие память о муже", - подумал Ивашов, мимолётно глянув на предмет нового знакомства.
  
   - Во время я подоспела, - были её первые слова. - Знала где вас искать.
   - Виолетта, фиалка моя, познакомься - Ивашовы, Евгений и Луиза. Не думаю, что они будут представлять для тебя интерес. Романтизм это не твоя стезя. Наша встреча с этими ребятами происходит впервые и неизвестно когда состоится в следующий раз. Всё будет зависеть от того, какое впечатление она оставит в каждом из нас.
   А пока можешь сходить в 'ladies' room', помыть лапки и постарайся не задерживаться. У нас всё готово к торжеству.
  
   Женщина, прихватив с собой ридикюль, упорхнула, а Юрий Александрович, смущённо улыбаясь, произнёс:
   - Простите, что утаил - день рождения у меня сегодня. Как раз накануне дня победы. Так что есть повод и встретиться, и выпить по чуть-чуть, и поговорить о делах минувших дней. Вы не возражаете, Евгений Николаевич?
   - Какие могут быть возражения? Выпить всегда рад. Тем более, если есть повод. Но в неудобное положение вы нас поставили. Такие встречи происходят в складчину, а в баре вашем даже пива нет.
  
   В это время, словно скворушка взмахнула крылами, за столом появилась Виолетта. Всё существо её было наполнено радостью встречи с человеком, который явно не баловал её вниманием.
   - Ну, и за что выпьем?
   - А ты забыла, что у меня сегодня день рождения?
   - И сколько вам исполнилось, Юрий Александрович? - спросила Луиза Давидовна, сидящая напротив именинника.
   - Позвольте, это будет моей тайной, - сморщив лицо в скорбной улыбке, произнёс человек, который всё больше и больше становился для Ивашова загадкой.
  
   После некоторого возлияния, обстановка за столом 'устаканилась'. Дамы щебетали о чём-то своём, а мужчины...
   Евгений Николаевич не переставал смотреть в окно. Вечер обещал быть таким же теплым, как и день. А мерцающая в лучах заката гладь Невы звала пройтись вдоль гранитного парапета.
   Единственно, что удерживало от улицы, это ставшее неприемлемым обилие прогуливающих по набережной людей. Уже давно Евгений Николаевич предпочитал уличному гомону тишину кабинета, где предавался общению с компьютером. Гаджет, время от времени, дружественно блямкал, предлагая хозяину ту или иную информацию.
  
   - Вот и в сорок пятом этот день был солнечным и тёплым, - проследив за взглядом знакомого, произнёс Юрий Александрович. - Как сейчас помню.
   - А где вы были в сорок пятом, Юрий Александрович? - спросил Ивашов, вглядываясь в неожиданно появившуюся голубизну его глаз.
   - Из эвакуации вернулся. Там находился, чтобы с голода в блокадном Ленинграде не помереть. Мама меня вывезла. А до этого думали, что война долгой не будет. Не дольше, чем с белофиннами.
   - Расскажите, Юрий Александрович.
   - А что рассказывать. Таких, как мы с мамой, тысячи были. Всяк выживал, как получалось. Давай, Николаич, лучше ещё по рюмашке и пойдём концерт слушать, который в этом доме по случаю праздника решили устроить. Нет возражений?
   - Какие могут быть возражения в такой день. Только давай не чокаясь. Помянем тех, кто с войны не вернулся. В неоплатном долгу мы перед ними.
   И, повернувшись к женщинам, которые продолжали щебетать о своём, произнёс:
   - Дамы, вы не против составить нам компанию?
   Те встрепенулись и, без особых эмоций, взяли рюмки наполненные сухим вином.
   - За что пьём?
   - За тех, кто с фронтов не вернулся. Не чокаясь.
  
   На концерт Ивашовы не пошли. Не потому, что имели что-то против общения с Юрием Александровичем и его подругой, а потому, что Евгений Николаевич устал от патриотических песен в честь непобедимой и легендарной. Армии, которая позволила врагу дойти до Ленинграда. Взять его в блокаду и, тем самым, не дать возможности тысячам людей увидать майский вечер 2018-го года.
  
  
  

Любимый город

  
  
   Расставшись с Ивашовыми, поблагодарив их за совместно проведённое время, Юрий Александрович прошёл в концертный зал. Помещение, где в обычные времена проводились научные конференции. Здесь, в первом ряду кресел с откидными сидениями, его поджидала Виолетта. Фиалка души пожилого человека, которую он время от времени доставал из загашника.
  
   Так у него был устроен характер, что наиглавнейшим, в течении всей жизни, была работа.
   'Женщины приходят и уходят, а работа остаётся с тобой навсегда!' - решил он давно.
  
   Концерт был - так себе. Арии из опер, оперетт. Пара песен о Ленинграде времен, когда город носил это гордое имя. И конферансье, читавший всё с листа.
   Но Юрий Александрович не расстроился. В этот вечер он позволил себе отдохнуть и посвятить некоторое время женщине, которая никак не мешала его уединению.
  
   После концерта были танцы в дубовом зале. На танцы он остался с удовольствием. Юрий Александрович давно не прикасался к женскому телу и решил восполнить этот пробел. Тем более, что Виолетта, влекомая волей партнёра, танцевала превосходно.
  
   Вечер в доме учёных подошёл к концу. Пожилые люди вышли на набережную Невы и, в очередной раз, были поражены величием города. Даже бестолковые разговоры пешеходов, бродивших вдоль парапета, не могли помешать их очарованию:
  
   Застывшая в своём течении Нева отражала огни города.
   Василеостровская стрелка с ростральными колоннами распахнула крылья спуска к реке в ожидании кораблей.
   Торговая, некогда, биржа с парадной лестницей и колоннадой зазывала гостей со всех концов земли.
   Пушкинский дом, на противоположном берегу и бюст великого поэта...
   Оттуда, что ли, он взывал:
  
   'Все флаги в гости будут к нам
   И запируем на просторе...'
  
   Биржевой мост, соединявший отколовшийся от города Васильевский остров с Петроградской стороной.
   Тоже остров. Правда, не такой величавый, как Васильевский.
   Но именно с него началась Петербургская эпопея.
  
   Петропавловская крепость со штандартом на Трубецком бастионе.
   Это с него, ровно в полдень, город громогласно заявляет о своём предначертании - столица империи названная Третьим Римом.
  
   Кронверкская протока, отделившая Заячий остров для построения на нём Петропавловской крепости.
   Арсенал, вобравший в себя историю русского оружия...
  
   Петербург, нет без тебя жизни!
  
   Закончив созерцать красоты вечера, Юрий Александрович повернулся к проезжей части Дворцовой набережной и, по-молодецки свистнув, остановил проезжающее такси.
   - Шеф, отвези даму, куда она скажет. А это тебе за работу, - сказал он и засунул в верхний карман куртки водителя тысячную купюру.
  
   Виолетта, будто так было оговорено заранее, хлопнула дверкой салона и помахала рукой.
  
   Юрий Александрович, оставшись один, не спеша направился в сторону Дворцового моста. Его одолевали воспоминания из далёкого прошлого. Воспоминание из времени, через которое пришлось пройти, чтобы пришёл вечер наполненный ощущениями жизни, встречами, позабытой радостью.
  
  
  

На пороге войны

  
   Раннее утро. Посёлок Мга.
   Деревянные, крытые тёсом, дома тихого, пристанционного посёлка.
   Только где-то прогоготали гуси, да оповестил начало дня петух, взлетевший на плетень приусадебного участка.
   День обещает быть солнечным, тёплым. Как и все дни наступившего для Юры лета после окончания школьных занятий в Ленинградской школе.
  
   В Мге они снимали дачу. В доме, в котором проживали пожилые люди. К ним они и приехали с мамой отдохнуть от городской суеты, насладиться природой окрестных мест.
   Юра рад был этой поездке.
  
   Здесь, невдалеке от посёлка, протекала речка давшая название поселению с незапамятных времён.
   Здесь была удивительно зелёная трава спускавшаяся луговиной к самой реке.
   А на противоположном крутояре раскинулся лес тревожащей своей дремучестью.
   Но, как бы ни тревожили лесные заросли, Юра, с местной пацанвой, наведывались под его прохладу по ягоду и грибы в изобилии растущих на склонах буераков.
  
   В то утро Юра проснулся вместе с петухами. На дворе его встретила утренняя прохлада и, до рези в глазах, яркое солнце.
   Хорошо-то как! Вот бы жить здесь всё время и никуда не уезжать.
  
   Подойдя к рукомойнику, чтобы смыть с себя остатки сна, Юра обнаружил, что он пуст. В вёдрах воды то же не было. Видать поздно хозяева пришли с покоса. Вся деревня трудилась на заготовке сена, и работали до поздних сумерек.
   Вмиг осознав себя мужчиной, Юра подхватил вёдра и побежал к колодцу. Переливая воду из колодезного ведра, он понял, что полные вёдра ему не унести.
   'Придётся по половинке. - решил Юра. - А дома можно будет перелить всё в одно ведро и с пустым сбегать ещё раз.'
   Так и сделал.
  
   Когда Юра, скособочившись и семеня от тяжести ноши, спешил домой, из-за плетня соседского дома его окликнули:
   - Юрка, здорово! Айда купаться! Вода нынче теплющая. Айда?!
   Поставив ведро на землю, Юра прокричал:
   - Хорошо! Вот воды натаскаю и прибегу. Ждите, я скоро.
  
   В деревне сызмальства пацанва помогала по хозяйству. Только Юра никак не мог избавиться от уготовленной ему роли дачника. Он бы и рад был оказать содействие в чём ни будь, но всякий раз натыкался на слова произносимые взрослыми:
   - Отойди. Не мешайся.
   А здесь, в это раннее утро, его никто не отдёрнул от добрых дел. И, более того, Васька с Ляксеем увидели его и обратились не с обидным словом 'дачник', а назвали по имени.
   Наконец-то он свой среди деревенских ребят, которые, как и он, закончили в этом году первый класс.
  
   Накупавшись до одури, покрывшись 'гусиной кожей', мальчишки погонялись, для сугреву, в пятнашки. Согревшись, пали в шелковистую зелень травы и устремили взоры в небесную синь.
   - 'Хорошо-то как! Вот было бы здорово, если лето никогда не кончалось' - подумал Юра и перевернулся на живот.
   Вдали чернел избушками ставший родным посёлок. Но что-то в нём было не так. Обычно пустая околица заполнялась людьми и, видно было по всему - встревоженными.
   - Пацаны, - обратился Юра к друзьям. - Айда домой. Что-то случилось в посёлке. Народ, вишь, с покоса вернулся. Собрались на околице.
   Мальчишки, привстав, озабочено глянули в сторону домов.
   - Да-а-а, что-то случилось. Может, помер кто? - произнёс Ляксей.
   - Того быть не должно, - уверенно, словно отрубив, промолвил Васька. - Вчера ещё все были живы и здоровы. Так быстро не помирают.
   - Чего в гадалки играть. Айда скоренько. Придем, узнаем, что случилось, - нахмурив брови, произнёс Юрка и первым направился в сторону деревни.
  
   Подходя к калите Юра увидел хозяйку, оживлённо обсуждающую с соседкой новость дня:
   - Слыхала? Война с Германией. Молотов по радио объявил. Немцы напали и бомбят наши города.
  
   До этого Юра видел войну только в кинофильмах. Когда, затаив дыхание, скакал вместе с Чапаевым, размахивая шашкой.
   Или, когда наши танки, сметая всё на своём пути, наваливались на убегающих в панике врагов посягнувших на его Родину. А вот так, взаправду...
   Такого никто не мог себе представить. Не представляли и сейчас, когда, вроде бы, о войне объявили по радио.
   - 'Этого не может быть!' - взметнулось в мальчишеской голове, и он опрометью вбежал в дом.
   В доме, за столом сидела растерянная мама и, глянув на сына, спросила, будто у самой себя:
   - Что делать?
  
   - К войне привыкли. Была война с белополяками, в Испании, с белофиннами, но это было не на нашей земле. Где-то там - далеко. А вот так, чтобы в одночасье и напали на Советский Союз?
   Этого не может быть! А если такое случилось, то наша красная армия врагов непременно прогонит - рассуждал Юра и подошёл к маме, чтобы её успокоить.
   Но мама не стала слушать сына. Быстро встав, взяла себя в руки и начала собирать вещи для возвращения в Ленинград.
  
   Потом был пыхтящий паровоз с пригородными вагонами. Было много встревоженных людей с детьми возвращавшихся из мирного лета. И тягучая тишина на протяжении всего пути.
   Как там - в Ленинграде? Может война уже кончилась?
  
   Затем дребезжащий трамвай, привёзший их на Васильевский остров.
   Двор-колодёц знакомого с рождения дома.
   Наполненная тишиной коммунальная квартира.
   Мама включила радио, но оно, почему-то, молчало.
   Надо ждать папу. Он умный, сильный, ему любые невзгоды по плечу.
   Он скажет, что и как надо сделать.
  
   В воспоминаниях о первых трагических днях в своей жизни Юрий Александрович перешёл Дворцовый мост, вышел на Университетскую набережную и, всё также неспешно, направился к улице, где прошло его детство.
   Очень хотелось взглянуть ещё раз на тот двор-колодец, тот дом, расставшись с которыми началось лихолетье в жизни его семьи.
  
  
  

На распутье

  
   Именно в те дни Юрий Александрович впервые понял, что хуже всего в жизни, это неопределённость. Состояние растерянности, когда не знаешь, что делать, а делать надо.
  
   Вот и папа пришёл со службы в таком состоянии. В замочной скважине дважды повернулся ключ, дверь открылась, и на пороге появился он. Тот на кого так надеялась мама.
   Лицо у него было удручённым, спина ссутулена, будто под тяжестью неимоверной ноши. Но, увидев выбегающего в коридор сына и следующую за ним маму, папа сразу выпрямился, и радостная улыбка его озарила полумрак коридора.
   Подхватив сынишку на руки вошёл в комнату. Чемодан и узел с пожитками, привезёнными мамой, продолжали стоять у двери не разобранными.
  
   Никто из них не знал сколько, вот таких кулей и чемоданов придётся им увидеть на дорогах заполненных множеством людей: мам, бабушек, детишек.
  
   - Молодцы, что приехали, - были первые слова папы. - Я волновался, что сообщение о войне не дойдёт до вашей глубинки. Своевременно правительство оповестило народ. А то, сколько бы семей распалось в самом начале военных действий.
  
   Поставив сына на пол папа, стерев улыбку с лица, сообщил последние новости:
  
   - По радио не сообщают, но с огромной силой навалился на нас враг. В городе беженцы стали появляться из Белоруссии и Прибалтики.
   А вы то, как добрались?
  
   Про это мама рассказывать не стала, а, заглянув в лицо папы, тревожно спросила:
   - Что с тобой-то будет? У тебя возраст на исходе призывного. Не уж то и тебя на фронт пошлют?
   - Об этом разговор пока не ведётся. Есть ребята и помоложе. Но, если понадобится - отлынивать не буду. Пойду, как и все с винтовкою в руке. А там, как Бог даст. Приведётся погибнуть, умру без страха.
  
   Папа подошёл к столу, выдвинул стул и присел. Напротив расположились мама с сыном.
   Будто совет семейный собрался тогда. А по сути, так оно и было.
   Впереди была одна неопределенность, из которой надо выбираться и как можно быстрее.
  
   - Но не об этом нам надо сейчас думать, - положив руки перед собой, произнёс папа. - Как с вами поступить?
   По всему видать немцы к Ленинграду рвутся. Как бы ни случилось, что при Юдениче было. Оседлал холуй Антанты высоты Пулковские и расстреливал город из пушек, пока красная армия его с тех высот не шуганула.
   Уезжать вам надо из города. А куда и как?
  
   - В городе поговаривают, что детишек со школами эвакуировать будут, - глянув на сына, поделилась мама полученной от соседки информацией.
   Соберём Юру и отправим вместе с учителями. Там, говорят, и воспитатели будут, и доктора. А мы с тобой в городе останемся. Война закончится и вернётся наш сынишка. Будто на летние каникулы в пионерский лагерь съездит.
  
   На том и порешили.
   Но на душе у Юры было неспокойно. Не хотелось ему оставлять родителей одних.
   Как они без него?
  
   В назначенный день ученики тридцать второй школы, учителя, воспитатели и кто-то из медицинских работников, собрались на Второй линии Васильевского острова. Красное здание учебного заведения стояло словно оплот спокойствия.
   Когда-то вокруг него шумела ребятня младших классов, и чинно проходили старшеклассники. А в тот день было непривычно тихо. Только из толпы, то тут, то там, иногда раздавался, плачь напуганного расставанием ребёнка и успокаивающие голоса родителей.
   Юра с мамой стояли чуть поодаль, держась за руки. Он изо всех сил старался сдерживать слёзы, которые болью отдавались в глазах.
   - 'Только не зареветь! Только не зареветь, - повторял он мысленно, прижимаясь к маминому телу. - Не хочу уезжать. Не хочу! Пусть война, пусть что угодно, только бы не расставаться с единственно родными людьми.'
  
   И тут незнакомый мужской голос:
  
   - Соседка, куда это вы собрались с вещами? А кто город защищать будет? - услышал Юра шутейные интонации рядом с собой.
   - В эвакуацию. Вместе со школой. Вот отправлю сына и на завод пойду. Работать. Теперь каждая пара рук понадобится. Мужчин на фронт забирают. Надо кому-то их подменить.
   - Не дури, соседка, - промолвил голос уже серьёзно. - Глянь сколько ребятни здесь. А на вокзалах их ещё больше будет. Думаешь, учителя, да воспитатели за всеми уследят?
   Смотри, как бы беды не произошло. Потеряешь сына незнамо где. Как потом сыщешь?
   Идите-ка вы домой. А там как сложится. Может, соберётся красная армия с силой и погонит немцев назад.
  
   Юра, не отпуская маминой руки, глядел на дяденьку и полностью был с ним согласный:
   - Нельзя разлучаться в лихую годину. Вместе надо держаться.
  
   Приняв единственное верное, для себя и мамы, решение, Юра подхватил чемодан и, чуть скособочившись под его тяжестью, решительно направился домой.
  
  
  

Трагедия на станции Лычково

  
   В селе Лычково могилка одна.
   И женщина рядом сидит.
   Слезу вытирая, с любовью тихонько
   Кому-то она говорит:
   'Ну здравствуйте, милые дети мои.
   К вам снова сегодня пришла.
   Цветочки, игрушки, конфетки опять,
   Кровинушки, вам принесла.
  
   Вернувшись домой, мама начала приводить в порядок комнату.
   Скоропостижные сборы Юры в эвакуацию оставили тут и там хламовник, который возникает во времена бегства с насиженных мест. А маме хотелось, чтобы в доме было всё как прежде - в мирное время. Это ей удалось, но вернувшийся со службы папа порушил радостное настроение домочадцев:
  
   - По радио передали, что эшелоны с эвакуированными попали под бомбёжку. Немцы к Демянску прорвались. Ихние танки никого в живых не оставляют.
   Боже мой! А я-то был против вашего возвращения!
  
   Мама бросилась к сыну и крепко прижала его к себе. Так, как будто вырвала его из небытия и боялась потерять.
  
   А по радио звучала бравурная музыка. Краснознамённый хор красной армии возвещал на всю квартиру:
  
   - Броня крепка и танки наши быстры,
   - И наши люди мужеством полны...
  
   Вскоре наши войска отбросили немцев контрударом. Многие родители бросились искать и спасать своих детей на станции Лычково и её окрестностях. Найденных и тех, кого удалось спасти рассосредотачивали в лесах невдалеке от станции.
  
   Через несколько дней, вернувшись со службы, папа принёс газету 'Известия'.
   * * * * *
  
   Юрий Александрович остановился на Менделеевской линии. Напротив памятника Ломоносову. Глянув в его, чуть улыбающееся, лицо, произнёс:
   - Ну, здравствуй друг и наставник. Что ухмыляешься? Не веришь, что летом сорок первого газеты выходили?
   Выходили, дорогой мой. Не так регулярно и малым тиражом, но выходили. Тогда СовИнформБюро ещё о таких ужасах не передавало. О них из газет можно было узнать, или из рассказов очевидцев.
  
   Взглянув ещё раз на человека изваянного в граните, Юрий Александрович, сцепив руки за спиной, направился в сторону Съездовской, ныне Кадетской, линии.
   До улицы его детства путь был не близкий, а воспоминания, нахлынувшие на него, не позволяли воспользоваться общественным транспортом.
   * * * * *
  
   После ужина, который прошёл без обычного веселья за столом, папа раскрыл листы и прочитал на второй странице:
  
   'На ст. Лычково в момент подготовки и посадки детей в эшелон был произведён
   внезапный налёт (без объявления воздушной тревоги). Одиночный немецкий
   бомбардировщик сбросил до 25 бомб, в результате чего разбито 2 вагона и паровоз из
   детского эшелона, порвана связь, разрушены пути, убит 41 чел., в том числе 28
   ленинградских детей, и ранено 29 чел., в том числе 18 детей.
   После налёта сразу же были приняты меры, и находившиеся в посёлке дети, свыше 4000
   чел., были рассредоточены по лесу и кустарникам. Через 1 час после первой бомбёжки
   была объявлена воздушная тревога, и появившиеся 4 немецких бомбардировщика подвергли
   вторично бомбёжке и пулемётному обстрелу Лычково. Благодаря принятым мерам никто
   из детей во время второй бомбёжки не пострадал...'
  
   Потом, когда Юру эвакуировали из Ленинграда по Дороге жизни, в Кобоне он встретил девочку, чудом оставшуюся в живых после трагедии на станции Лычково. Её рассказ Юрий Александрович помнит сегодня:
  
   - Это случилось сразу после обеда, которым нас накормили, прямо последи
   железнодорожных путей.
   Мы, девочки, обедали в первую очередь, а мальчишки разбушевались, бегая вокруг вагонов.
   Угомонились, только заняв места за столами. А мы отправились к своему вагону.
   Одни залезли на нары отдыхать, другие рылись в своих вещах.
   Мы, восемь девочек, стояли в дверях теплушки.
  
   - Самолет летит, - сказала Аня, - наш или немецкий?
   - Скажешь тоже - 'немецкий'... Его утром сбили.
   - Наверное, наш, - добавила Аня и вдруг закричала: - Ой, смотрите,
   из него что-то сыплется...
   От самолёта отделяются и косой цепочкой скользят вниз небольшие чёрные зерна.
  
   А дальше - всё тонет в шипении, и грохоте, и дыме.
   Нас отшвыривает от дверей на тюки к задней стенке вагона.
   Сам вагон трясётся и качается.
   С нар валятся одежда, одеяла, сумки... тела,
   и со всех сторон со свистом, что-то летит через головы
   и вонзается в стены и в пол.
   Пахнет палёным, как от пригоревшего на плите молока.
  
   А уже в мирное время, познакомившись с писателем Динабургским, Юрий Александрович прочитает в его воспоминаниях:
  
   Фрагменты детских тел висели на телеграфных проводах, на ветвях деревьев, на кустарниках.
   Стаи ворон, чуя поживу, с гвалтом кружили над местом трагедии.
   Солдаты собирали изуродованные тела, быстро начавшие разлагаться под влиянием жары.
   От смрада тошнило и кружилась голова.
   Через пару дней на Лычково нахлынули матери несчастных жертв.
   Простоволосые, растрёпанные, они метались между путей, искорёженных взрывами бомб.
   Они незряче бродили по лесу, не обращая внимания на минные поля, и подрывались на них...
   Неудивительно, что некоторые тронулись разумом.
   Меня одна женщина, улыбаясь, спрашивала: не встречал ли я её Вовочку? Она только
   сейчас вела его в детсадик и оставила вот здесь...
   Зрелище страшное: истерики, вопли, обезумевшие глаза,
   растерянность, безысходность...
  
   Детей похоронили в братской могиле в селе Лычково.
   В одной могиле с ними были погребены и сопровождавшие их педагоги,
   и медицинские сестры, погибшие под бомбёжкой.
  
   А причиной всему была ошибка ГКО. Никто не ожидал, что немцы так быстро дойдут до главной железнодорожной артерии страны.
   Да, и удара по Ленинграду ждали со стороны Финляндии.
  
  
  

Начало блокады города

  
   На Cъездовской линии и тогда находилась Академия тыла и транспорта РККА. Своё начало Академия берёт с 1899 года, как Академия Генерального штаба Русской армии. История у этого заведения значимая. Не счесть, сколько генералов вышло из-под его сводов. Но и это учреждение, осенью 1941 года, была эвакуирована в Ташкент.
  
   - "Город продолжал жить и работать, несмотря на приближение фронта. Мужчины, оставив семьи, ушли оборонять завоёванное в трёх революциях. Их места на заводах заняли старики, женщины, дети. А высший командный состав отправился в Азию.
   Как это всё понимать?!" - рассуждал Юрий Александрович, шагая по ночному городу.
  
   Сумерки утонули за Кронштадтом. На город, нехотя, опустилась ночь. Ещё тёмная, ещё освещаемая огнями неоновых фонарей. Но скоро, очень скоро придут белые ночи, и город будет жить двадцать четыре часа в сутках. Как тогда, тревожным летом сорок первого.
   А потом придёт осень. Время начала блокады города на Неве.
   - "Когда это произошло? Когда фашистские армады замкнули кольцо, оставив город на долгие дни без света жизни?..
   Ах, да! Восьмого сентября."
  
   Юрий Александрович остановился ненадолго. Огляделся вокруг.
   Уличные фонари горели во всю мощь.
   Хорошо! Все-таки здорово, что он решил пройтись пешком.
  
   С началом блокады начался кошмар, о котором писано-переписано. Но и до восьмого сентября люди выживали - по-другому не назовёшь. Огромные очереди за продуктами, которые, бывало, что и пропадали из магазинов. Продуктовые карточки с горестно малым рационом на одного человека. А впереди была зима.
   Помнится, с продуктами помогала тётя Зоя - мамина сестра. Она жила в ближайшем пригороде и, время от времен, помогала, чем могла.
   - А чем могла? - Только тем, что ещё до войны посадила на огороде. Хоть и работала в совхозе, но взять что-либо с его полей было невозможно. Закон 'Двенадцать колосков' с началом войны ужесточил наказание вплоть до расстрела.
   - Как же они жили в то время? - силился вспомнить Юрий Александрович и вспомнить не мог.
   - Как-то мама выкручивалась. А вот как?
  
   - Помнится, папа приходил со службы и приносил, что можно было завернуть в тряпицу. Обедал папа там же где и работал.
   Что-то мама выручала по продуктовым карточкам.
   Жили как-то. Даже удалось скопить кое-что, пока кольцо блокады не замкнулось.
   Но к февралю 1942-го и эти запасы иссякли. Оставался единственный выход - эвакуироваться на 'большую землю'.
   Так и сделали. Только папа остался в осаждённом городе. У него была 'бронь' и эвакуации он не подлежал.
  
   - Через Ладогу перебрались чудом.
   Под непрекращающимся артиллерийским огнём фашистов. Но стреляли они не прицельно. И, все-таки, две машины, одна с оборудованием, а другая с людьми, ушли под лёд. Они ехали прямо перед нами.
   Как шофёр успел затормозить и объехать полынью, так и осталось загадкой.
  
   Что было потом, Юрий Александрович, как ни силился, вспомнить не мог.
   В памяти сохранилось только то, что чудом остались живы и не потеряли с мамой друг друга. Народу в Кобоне было уйма. И это в деревеньке, где до войны проживало не более ста пятидесяти человек.
   А в те времена Кобона представляла собой прижавшиеся к земле домики среди снежной равнины. Белые стволы зениток и бесконечные подъездные пути к Ладожскому озеру, в лес, к складам, баракам и палаткам. По ним потоком ехали машины с людьми и грузом. Рядом - серая, изрытая колесами грузовиков, ледовая дорога. А вокруг - белое безмолвие, суровое и настороженное.
  
   - Потом мы с мамой оказались в Копытово. Деревне, что невдалеке от Никольского-Торжка и в двадцати пяти километрах от центра Кирилова, Вологодской области, - вспоминал Юрий Александрович, неспешно направляясь к Среднему проспекту.
  
   - В Кирилове этом и сегодня монастырь стоит. Действующий, под присмотром епархии. А помнится, мама рассказывала, что во времена 'красного террора', в 1918-м, там её родителя расстреляли как неблагонадёжного.
   Хотела она посетить те места и помянуть безвременно ушедшего, но разве можно было оставить хоть на день работу в местном колхозе. Во времена военные без выходных трудились.
  
   В колхозе том тётя работала - Лидия Савина - сестра бабушки моей, Евгении Савиной. Вот к ней мы тогда и прибились.
   Выделила нам тётя комнатку метров восемь квадратных в избе деревянной. Снабдила утварью необходимой, и восстановился род Савиных. В тяжёлые годы восстановился. Без радостей встречи, без застолья родственного.
  
   Но мама и этим удовольствовалась. Не было у нас никого на территории ещё не захваченной немцами. А жить как-то надо было. Вот и оказались мы в этих краях, чтобы выжить назло врагам, которые морили город Ленина голодом, расстреливали из пушек, бомбили с воздуха.
  
   Постепенно воспоминания Юрия Александрович сформировались в целостную картину из того военного детства, в которое он окунулся находясь в эвакуации. Детство всегда остаётся детством, в каком бы лихолетьи оно не оказывалось.
  
  
  

Продолжение военного детства

  
   Оказавшись в деревне Копытово, Юра был напуган:
   - 'Как-то у него сложится жизнь в незнакомом посёлке? Это не в Мге, где он отдыхал летом прошлого года. Тогда ещё война не началась, и можно было беззаботно бегать на речку, ничего не делать. А как сейчас сложится?'
  
   Юра взглянул на мать, которая, понурив голову, сидела на топчане застеленным ватным матрасом:
   - Мам, а мы надолго сюда приехали? Мы всё время тут будем жить?
   Встрепенувшись от дум, мама взглянула на сына и, скривив губы в подобии улыбки, произнесла, как давно решённое:
   - Мы, Юрочка, приехали сюда потому, что война совсем близко к нашему городу подобралась. Там остались только те, кто город защищать будет. Вот как прогонят врагов, так мы с тобой назад и вернёмся. А пока здесь поживём. Ты кушать хочешь?
   - Хочу, но у нас ведь нет ничего.
   - Попробую, что ни будь у тёти Лиды попросить.
  
   Мама ушла, а Юра взглянул в окно, где быстро наступала ночь. Свет ещё пробивался через оконце, но видно было по всему, что скоро наступит темнота.
   Юра оглянулся, надеясь увидеть на стенке выключатель, и не увидел знакомого с Ленинграда приборчика, повернув который можно было зажечь лампочку. Да и лампочки никакой не было.
  
   Вошла мама, держа в руках две картофелины, отваренные в 'мундире', и кусочек непривычно чёрного хлебушка.
   - Вот, сынок, кушай. А я за водичкой схожу.
   И тут же, не присев и не поделив еду, вышла в сени. Юра услышал, как мама набирает воду кружкой, присел на краешек табуретки и поделил еду поровну:
   - Маме картофелину и Юре картофелину.
   - Маме пол кусочка хлебушка, и Юре пол кусочка хлебушка.
  
   Вошла мама, и поставила кружку с водой на стол. Юра, пододвинув на край стола мамину долю, сказал, будто это он распоряжается за столом:
   - Садись вечерить, мамуля. Чем Бог послал.
   Мама рассмеялась и, обняв сына за плечи, спросила:
   - Откуда в тебе это? Кто тебя научил так говорить?
   - Так дедушка говорил, когда мы в Мге жили. Разве не помнишь?
   - Как же, помню, сынок, - сказала мама и отвела в сторону взгляд. - Как-то они там, под немцем? Слышал, наверное, что Мгу фашисты захватили. Страшные бои там были. Живы ли?
  
   Что такое картошка в 'мундире' Юра знал от Васьки с Ляксеем, с которыми познакомился прошлым летом. Они её пекли на берегу реки, в углях от костра.
   Вот и сейчас, как когда-то его научили, он взял картофелину и приготовился её почистить. Но мама взяла у него клубень и переломила его пополам. Одну половинку положила перед сыном, а другую дала в руки:
   - Кушай прямо с кожуркой, - посоветовала она. - Шкурка полезная. В ней кальция много. А кальций укрепит твои косточки, и ты будешь сильный, как папа.
   Юра всегда верил маме и, поэтому, даже не скуксившись, вонзил зубы в картофель со шкуркой и откусил немного хлеба.
   -'И правда вкусно', - подумал он.
   - А ты, что не ешь? - спросил он у мамы. - Я всё поровну поделил.
   - Не хочу, сынок. Аппетита нет. Наверно от усталости, что за день накопилась. Доедай не торопясь и давай спать ложиться. Темно уже стало.
   - А что мы всегда без света жить будем, или только сегодня?
   - Завтра что-нибудь придумаем с тобой. 'Утро вечера мудренее'. А спать ложись не раздеваясь. Ночью холодно будет. Поэтому пальтишком накройся.
  
   Когда Юра проснулся, мамы уже не было. Она ушла так тихо, что Юра не услышал.
   Он лежал под зимним пальто и, кажется, это было единственно тёплое место в комнате. Лицу было холодно. Но надо было подниматься. А то мама придёт и обзовёт его лежебокой.
   Юра встал, сунул ноги в ботинки, накинул на плечи пальто сохранившее остатки тепла, и вышел в сени. Здесь висел рукомойник, но без воды. Вёдер тоже не было. Был только лютый холод заставлявший нырнуть в комнату. Но надо было умыться. Только как?
   И тут он вспомнил как это делал папа, когда они, на лыжах, катались по дремучему Смоленскому кладбищу. Там уже давно не хоронили, и оно превратилось в парк для прогулок. Зимой оно было испещрено следами от лыж. Эти следы оставили после себя многочисленные лыжники живущие неподалёку.
   Папа набирал полные пригоршни снега и умывал им лицо от пота. При этом смеялся и приговаривал:
   - Хорошо-то как!
  
   Юра выскочил на крыльцо и сразу почувствовал лютый февральский мороз.
   - "Всё равно! Сделаю как папа!" - решил он для себя и, набрав в ладони снега, окунулся в него лицом.
   На большее его не хватило. Лязгая от холода зубами, он вбежал в комнатку и, к своему удивлению, почувствовал, что в комнате тепло.
   Не так, как на улице.
  
   В это время в сенях хлопнула дверь, а ещё через секунду в комнату вошла мама. Вошла румяная, как снегурочка. И, как снегурочка, улыбалась.
   В руке у неё было полное ведро картошки, а из-за пазухи торчала краюха непривычно чёрного хлеба.
   - Вот, сыночка, смотри, чем я разжилась, - были её первые слова. - Теперь мы короли. Нужно, только, ведёрко помыть и воды в нём принести. Теперь у нас и вода своя будет.
   - Где ты это всё достала, мамулечка?
   - На простыню с наволочкой выменяла. Правда, здорово? А поспать мы и без простыней можем. Как сегодня. Ты не замёрз?
   - Что ты, мама?! Тепло было так, что пришлось на улицу идти умываться. Папа был прав, что снегом умываться - 'здорово'.
   Мама взглянула на сына удивлённо и, ничего не сказав, прижала родного человечка к себе.
  
   - А почему ты не позавтракал? - спросила мама, взглянув на оставшуюся с вечера картофелину и половинку кусочка хлеба.
   - Это, ведь, твоя доля. Я не буду её есть. Если поровну, значит - поровну. Иначе я не согласный.
   - Ну, хорошо. Давай поровну. Тебе половинку мне половинку.
  
   Но не успела мама поделить еду, как хлопнула дверь в сенях. Следом за этим открылась дверь, и в комнату вошёл, покрытый инеем, в бараньем тулупе, дядька с бородой. Вошёл без разрешения, не здороваясь. Вошёл словно хозяин над мамой, чем вселил в Юру тревогу.
   - Проснулись уже? Вот и хорошо. Собирайся, хозяйка, пойдём службу править. Ты, теперича, в колхозе состоишь. А раз так, то работать должна. Если с голода помереть не желаешь. В колхозе все работают. И в мирное времечко, и в военное. Собирайся, а то трудодень мимо тебя проскочит.
   Одевай, что похужее - не на Невский проспект пойдёшь. А пойдешь лук перебирать, что энтим летом вырастили. День отработаешь, позволительно будет тебе одну луковицу домой взять. А поскольку не обжились вы ещё, так и быть, трудодень тебе запишу. Пошли скоренько.
   - А сынишку можно с собой взять? На кого я его здесь оставлю?
   - Бери, если оставить не на кого. Там и познакомится с ребятишками местными. Они тоже работают, но за харчи. За луковку то есть.
  
   Юрий Александрович и сегодня помнит, как они вприпрыжку поспешали за дядькой по хрустящему под ногами снегу. Как вошли в помещение расположившееся посреди поскотины.
   Там, в отгороженной половине, был свален лук, источающий отвратный запах. Рядом с этой кучей сидели женщины и дети. Лук складывали - в мешки хороший, а который с гнильцой отбрасывали в кучу у загороди.
   На их прибытие никто не обратил внимание.
  
   Мама, с разрешения дядьки, взяла ящик стоящий у стенки и присела на краешек, давая возможность расположиться Юре.
  
   Работали молча, словно роботы. Время от времени кто-то потягивался, разминая затёкшую спину и опять, кроме шелеста шелухи, ничего не было слышно. Так продолжалось и час, и два. Будет ли перерыв в работе, мама спросить боялась. Но у неё, в кармане пальто, лежала вчерашняя картофелина, которую обязательно надо было скормить Юре. Она выпрямилась, потянулась, высоко задрав руки и, возвращаясь в прежнюю позу, успела выхватить картофелину из кармана и протянуть сыну.
   - Ешь! - словно обрубив, сказала она.
   Юра откусил половинку, вторую половинку запихнул упирающейся маме в рот и продолжил шелестеть луковой шелухой.
  
   Сколько времени это продолжалось Юра так и не понял. С наступлением сумерек кто-то из женщин запалил лучины, воткнутые прямо в бревенчатые стены и работа продолжалась.
   Иногда Юрино сознание отключалось, а очнувшись, он понимал, что заснул ненароком. Но руки продолжали и продолжали шуршать шелухой и то, что он засыпал, никто не заметил. Даже мама.
   Сколько раз меняли лучины в стенах, Юра так же не запомнил. Всё проходило в жутком молчании, давящей тишине. Только под конец дня он понял в чём дело. Женщины эти и их дети были настолько утомлены каждодневной работой, что им было не до разговоров, а тем более не до песен.
  
   Неожиданно с улицы донёсся топот лошадиных копыт. Кто-то сказал - "тпру-у-у!" и лошадь остановилась. Чуть скрипнула дверь в одной из половинок ворот, и в помещение вошёл утренний дядька. Всё также в тулупе, всё так же с покрытой инеем бородой.
   - Ну, что вы здесь наработали полезного, - ни к кому не обращаясь, были его слова. - Молодцы, бабаньки. Ай, да, молодцы! Пятьдесят мешков завтра в Вологду отправим, как того военкомат затребовал, а остальные до следующего раза прибережём.
   Завтра все на капусту отправляемся. Тонна для нашей армии потребна. Ленинградка, тебя это тоже касается. За тобой тётка твоя зайдёт, приведёт туда, где работать будешь.
  
   Так за Юриной мамой закрепилась кличка - Ленинградка. Мама не возражала. Даже гордилась этим прозвищем. А вот Юре прозвище надо было ещё заработать. Местные всех эвакуированных называли выковыреннымими.
   Почему так? - Непонятно. Но для Юры это слово было обидным.
  
   А дядька всё не уходил и не распускал женщин, которых дома ждало хозяйство. Не великое, но всё-таки своё, личное.
   - Сколько лука в отход ушло? - пробасил мужик, всё так же ни к кому не обращаясь.
   - Можете взять по две штуки, если кому надо. Остальное свиньям скормим. Не дай Бог военкомат к Дню армии мясо затребует. Не знаю, даже, кого на приплод оставлять.
   Всё, бабаньки! По домам пошли.
  
   И мужик первым направился к воротам, бренча на ходу ключами, чтобы запереть скотный двор, в котором когда-то размещались коровы. Теперь коров не было.
  
   Всё для фронта! Всё для победы!
  
  
  

Школа жизни

  
   Деревня Копытово небольшая. Несколько домов вдоль дороги, уходящей в сторону Никольского Торжка и далее на город Кирилов. Дорога грунтовая, не широкая. Если только грузовик проехать может, или двум телегам разъехаться. Вот вдоль этой дороги избы и стоят.
   Если зимой, то подобраться к жилищам со стороны леса, что за деревней раскинулся, нет никакой возможности. Снег не даст. Его, в феврале, столько наваливает, что ни пешему, ни конному не пробраться. Так что Юра с мамой по тропке, гуськом, друг за другом с урочища возвращались. Вышли на дорогу, а там взялись за руки и домой, скорым шагом, чтобы не замёрзнуть.
  
   Дома их встретила комнатка, которая только-только стала прогреваться. Своей печки в комнате не было, а вот стояк с дымоходом комнатке стенкой служил. Сама-то печь в избе у тёти Лиды находилась. А затопила она её, вернувшись чуть раньше их с переборки лука. Поэтому и стояк ещё не прогрелся.
  
   Мама помыла четыре картофелины, по две каждому. Положила их в кастрюльку, что тётя Лида дала попользоваться. Залила водой и пошла проситься приготовить их на ужин. Тётя Лида разрешила. Но Юра не мог ждать, когда картофель сварится. Очень хотелось спать после трудового дня. Cпать хотелось больше, чем кушать. Голод как-то притупился и совсем не чувствовался.
   Он разулся, поставил ботинки ближе к печке, лёг на матрас и накрылся пальтишком.
   Но уснуть не успел.
  
   Вошла мама и присев у Юры в ногах, спросила со всей серьёзностью:
   - Юра, а как со школой поступим? Тебе, ведь, учиться надо несмотря ни на что. В мирной жизни только грамотные люди понадобятся.
   - Ну, мам, - не раскрывая глаз, промолвил Юра. - Здесь и школы-то нет. Если только в Торжке Никольском. А до него топать и топать. И, опять же, а как с работой быть. Ведь тот дядька от тебя не отстанет. А я тебе помогать буду.
   - И, потом, - Юра сел, повернувшись к маме лицом и заявил о уже непреодолимом препятствии. - А где мы тетрадки возьмём, учебники. А как учиться, когда в комнате света нет.
   - Но другие ребята как-то учатся. Ты сходи к ним, узнай. А керосин я достану. Схожу в Вологду и обменяю, на что ни будь.
  
   Их разговоры прервал оклик из-за стенки:
   - Картошка готова. Забирайте, а то переварится.
   Мама подхватилась и через некоторое время вернулась с кастрюлькой. В комнате сразу запахло вкусным. Но Юра, помня о завтраке, вторую картофелину есть не стал. Согрел животик, вот и хорошо. Теперь можно и уснуть. А во сне голод не чувствуется.
  
   На следующий день проснулся как и накануне - от зябкости. Пальтишко было коротким, и ног не укрывал. Вот Юра и проснулся.
   Мама, уже одетая, повязывалась платком, собиралась на переборку капусты для военкомата города Вологды. Юра вскочил и хотел тоже пойти, но мама остановила его прыть словами:
   - Завтракай, что от ужина осталось и иди к Васютке. Вы сегодня в школу поедете. Вас дядя Аксюта на санях отвезёт.
   - А кто такой - Аксюта. Имя какое-то странное.
   - И ничего не странное. Нормальное мужское имя. Его, если к женщине применить, то Ксения получается. А звать так того дяденьку, который в нашей деревне главный. Когда встретишься с ним, не забудь поздороваться.
   И чмокнув Юру в щёку, мама убежала на работу.
  
   Юра встал, обулся, надел пальто и шапку, обмотался шарфом и вышел на улицу. Как раз вовремя. К их калитке, на розвальнях, подъезжал дядя Аксюта.
   - Здравствуйте, - сказал Юра громко. - Это правда, что вы меня в школу отвезёте?
   - Правда, правда. Мне шутковать некогда. Вот заберём сейчас Васютку и поедем. Он, ещё темно было, с матерью капусту перебирать ушёл.
  
   Васютка, как потом узнал Юра, был с ним погодок. Однако жизнь деревенская сильно отличала их. Он всегда был нужен отцу. Только и было слышно:
   - Васютка, воды наноси.
   - Васютка, дров принеси.
   - Васютка, навоз в огород вывези.
   Он всё выполнял беспрекословно. Всегда бегом, вприпрыжку. Да так, что Юре за ним и не угнаться было.
  
   Было в их семье двенадцать человек. Братья старшие на фронте, а дома только мать, сестра младшая, да батя хромоногий. Кому ж по хозяйству дела вершить, как не Васютке. Вот он и старался. А надо было ещё и в школу ходить.
   Было на хозяйстве Васютки и корова, и куры. Но это если только мамка помочь позовёт. Васютке и лошади хватало, что отцу, как председателю колхоза, полагалась - вычистить, напоить, задать сена на ночь. Другой раз так выматывался, что ног не чуял. Отдохнуть, это только за обедом, когда мать позовёт.
  
   Посреди стола выставлялся чугунок со щами, с кусками мяса на дне. Щи хлебали по очереди: сперва отец, потом мать, потом Васютка и сестрёнка последней. И упаси бог вперёд бати в чугунок залезть. Сразу по лбу ложкой заработаешь.
   И с мясом так же. Батя первым из чугунка достаёт. А потом уж все остальные.
  
   Юра подружился с Васюткой и был этому несказанно рад. Это он научил его 'глушить' налимов на озере, когда лёд ещё прозрачным был.
   Идёшь тихонько по льду и смотришь внимательно. Как увидишь рыбину на мелководье, колотухой ба-бах над ним, он и всплывает кверху брюхом оглушённый.
   Тут уж не зевай. Той же колотухой лёд взломаешь и тащишь его за жабры.
   Когда Юра, в первый раз, такую рыбину домой притащил, то мама очень рада была. В тот день, можно сказать, они впервые досыта наелись. Но это не часто было и не всегда. Озеро, в конце концов, снегом заваливало, и рыба исчезала из их рациона.
  
   Но потом наступала весна. А с ней появлялись крапива молодая, щавель. Очень вкусно, если из них шей наварить.
   А лето придёт, тогда и ягода на лесных болотинах: морошка, черника, брусника ближе к осени.
   В августе, сентябре и до тех пор, пока морозы инеем землю не покроют, грибов было в изобилии. И для жарения, и для варки, и для засолки. Когда мама свободной была, что редко случалось, то Юра вместе с ней по грибы ходил. А так всё с Васюткой.
  
   И в школу они вместе ходили. Случалось, что дядя Аксюта их подвозил, но чаще сами до школы добегали.
   Мама, в тот февраль, когда они впервые о школе заговорили, сделала, что хотела.
   Оделась, потеплей, взяла у соседей санки самодельные, привязала к ним мешок со скарбом для обмена и в Вологду отправилась. За керосином. Чтобы Юре дома уроки делать.
   Четыре дня её не было. Юра уже волноваться стал - не случилось ли чего. А тут и она вернулась. Уставшая, но довольная, что удалось ей керосина достать. Правда выменяла она его на Юрино пальтишко. Ничего другого никому не надо было.
   А как в школу ходить, когда на улице мороз за сорок градусов переваливал?
   Но и тут Васютка выручил. Подарил своё старое пальто, что ему мать когда-то сшила. Правда, пальто латанное-перелатанное, всё в заплатках, но это, даже, хорошо было. Юра в такой одёжке не выделялся среди сверстников.
  
   Потом, когда мама отдохнула от пути дальнего, то рассказала, как всё в дороге было:
   - Иду, это значит, я по дороге и всё назад оглядываюсь - вдруг машина попутная окажется. А ночью страшно так. Волки где-то воют. В деревнях ни огонёчка.
   Постучалось в один дом. Говорят, что самим места мало - с эвакуированными живут.
   Я в другой дом постучалась - пустили. Щами накормили, и спать уложили. Правда, на лавке, но возле печки. Я как глаза сомкнула, так и провалилась куда-то.
   Утром, от соседнего дома военная машина отъезжала - командира в Вологду везла. Вот они меня с собой и подхватили. А то бы я ещё шла и шла до города этого самого.
   В тот же день я и керосина выменяла. Десять литров и в баклажке с плотной крышкой. Можно сказать - повезло мне.
   И снова день пешком протопала. Потом на санях с колхозниками, что в военкомат картошку возили. Потом снова пешком. И снова на попутке, которая в Никольский Торжок направлялась. А уж оттуда пешком.
   Так что быстро я обернулась. Повезло, можно сказать. Только второй раз мне что-то боязно так далеко забираться. Вся душа изболелась, как ты у меня тут один-одинёшенек.
   - А я, мама, к Васютке ходил уроки делать. Сам делал и ему помогал. Он, что-то плохо соображает по арифметике. Со мной у него лучше получается.
   - Вот и дружите. И помогайте друг другу. В военное время это очень важно.
   - Да он, мама, занятой всё время. У них хозяйство, сама знаешь какое. А за хозяйством пригляд нужен.
   И помолчав немного, Юра обратился к маме:
   - Может и нам кур завести. Сараюшка есть. Глядишь, и яички к завтраку будут.
   - Ага - кур завести. А кормить ты их, чем будешь. После нас, когда покушаем, ничего не остаётся.
   Юра вздохнул тяжело и подумал:
   - 'А если только одну курочку?'
   Но тут же отбросил эту мысль:
   - Одной ей скучно будет.
  
   Так, день за днём, месяц за месяцем коротали они время в эвакуации.
   Мама и сын, оторванные от дома, где их должен был ждать папа, оставшийся в осаждённом городе.
   Они ещё не знали, что папа не доживёт до весны сорок второго года. Он умрёт от истощения самой холодной, самой голодной зимой блокадного Ленинграда.
  
  
  

Юрины воспоминания

  
   Что не говори, а жить в Копытово можно было.
   Деревенька на отшибе была от того, что в стране происходило. Народ - сколько его осталось после того, как молодые ребята на войну ушли - жил вдалеке от сражений ежедневных. И всё-таки жил трудно.
   Каждый день давался с тяжким напряжением физических сил, и помощи ждать было неоткуда. Самим надо было помогать стране в борьбе с захватчикам полонившими земли русские. Там, где грудью встали на их пути красноармейские части.
  
   Части эти формировались и в Вологде тоже. Поэтому и рОстили на деревенских землях всё, что вызревать успевало. Себе оставляли малость, а всё остальное в военкомат, в Вологду отправляли.
   Когда машинами, когда гужевым транспортом, который собирали с близлежащих деревень.
  
   А дорога одна была, чтобы до военкомата добраться. Грунтовая, узкая. Но всё-таки это была дорога. Другого сообщения с областным центром не было. Поэтому и называли её стратегической. Не будь её, как продукты до красной армии доставить - никак.
   А войскам на фронт как пройти? Тоже по этой дороге.
  
   И войска шли и шли. Чтобы не смог враг дальше фронтовых рубежей продвинуться. А то бы, наверное, и деревни Копытово уже не было. Триста вёрст отделяло её от передовой. Для танков немецких триста вёрст не расстояние.
   А всё-таки не сумели они это расстояние преодолеть. И труд деревенский тому причиной был. Всё, что могли, отдавали оставшиеся в тылу люди во имя победы над врагом. И дорогу, что стратегической являлась, чистили всей деревней от снега, что валил и валил не останавливаясь.
  
   Как-то в Копытово войско остановилось.
   Дело к ночи было, а впереди путь немереный. Вот и остановились в деревне, что колхозом звалась. В каждой избе солдат набилось столько, что незнамо как разместились: вповалку, "валетом", а кто на корточках к стенке прижавшись. В комнатушке, где Юра с мамой жили, и то командир ночевал. А чтобы им место было, и командира не тревожили, солдаты, вдоль стояка печного, полати сколотили из досок, которые с собой везли для укрепления траншей. Там Юра с мамой и ночевали, укрывшись пОльтами. И так это славно оказалось, что в морозное время, прижавшись к печке, они только там и спали. И забираться на полати было удобно: с пола на топчан, а с топчана на полати. Здорово-то как!
  
   Только однажды мама заспешила как-то утром и, ступив мимо топчана, упала, больно ударившись грудью. Так ударилась, что не смогла на работу пойти, чтобы в скотном дворе картошку перебирать для военкомата. Пришлось Юре её подменить. Он так и сказал об этом дяде Аксюте.
   Тот, видя, что пацан ни в чём не уступал взрослым, маме трудодни записывал, пока она болела.
   А школьные занятия Юра потом наверстывал.
  
   Вот так и жили они в деревне Копытово вдалеке от родного города. Жили и удивлялись:
   - "Кто в Ленинграде снег с улиц убирает, когда в городе, наряду со снежной зимой, голод свирепствовал?"
   Эти мысли посещали Юру всякий раз, когда они, всем колхозом, дорогу расчищали, чтобы войска из Вологды могли пройти.
  
   Снега было так много, что после расчистки дорога в тоннель превращалась. Из-за снежных стен этого тоннеля домов видно не было. Только крыши, да трубы чуть дымящие, если кто-то печь в избе топил.
   За весь этот труд колхозный, на котором мама с Юрой трудились, ей трудодни записывались.
   За год получалось до ста пятидесяти трудодней.
   На один трудодень получали полтора килограмма ржи, пшена, реже пшеницы.
   Зерно это мололи на ручных мельницах, просеивали, а из муки пекли хлеб.
   Порой с картофельными очистками. Оттого он и получался чёрный, как уголь.
  
   Пироги редко пекли. Не было дрожжей, сахару.
   Однажды только маме дали вместо пшена полстакана песка сахарного.
   Но это если только на хлеб посыпать и с кипятком съесть.
   Так и сделали тогда.
  
   Зато, когда зима к концу близилась, красота неописуемая над деревней собиралась.
   Выйдешь на улицу, а небо чистое-чистое. Синее словно в сказке о рыбаке и рыбке, когда старик только собирался невод закинуть.
   А в небе солнце красное как в сказке про снегурочку.
   Зимой снег под солнцем этим искриться словно бриллиантами усыпанный.
   Здорово-то как!
   Юра с Васюткой не переставали любоваться таким зрелищем, когда в школу шли.
  
   Только развлечений в деревне не было никаких. Ни на лыжах покататься, ни на коньках, пока лёд на озере снегом не заметало. Не было в деревне ни лыж, ни коньков.
   Лыж не было потому, что никто в лес не хаживал в военное время. Что там делать, если на охоту ходить некому было. Да и ружья во время войны сдать было велено.
   А коньков не было потому, что их не было. Другого объяснения Юра не находил.
  
   Вот и весь сказ про деревню Копытово.
   Может, ещё что-то было, но Юрий Александрович, как не силился, припомнить не мог.
   Зима, она и есть зима - особо не разгуляешься.
   Вот летом - это да-а-а!
   Летом в деревне жизнь ключом бьет, несмотря на то, что где-то война идёт.
  
  
  

Последнее лето в Копытово

  
   C наступлением весны занятия в школе совсем прекратились. Да и не занятия это были, если сравнивать их с теми, которые Юра по Ленинграду помнил.
   Учились все в одном помещении. В одном потому, чтобы печей не топить во всей школе.
   Учились в помещении все классы вместе, с первого по четвёртый. И учительница одна была. Другие учителя на фронт ушли.
   На уроках больше слушали, чем писали. Потому, как морозы были такие, что чернила в непроливайках замерзали. А вот дома доучивали то, о чём в школе рассказывали. Да и то, если учебники по этим предметам были.
   Хорошо, что у Юры мама была умная. Она и Юре, и Васютке разные примеры по арифметике придумывала. И упражнения по русскому письменному по памяти читала. А они писали, если было на чём. Чаще на том, что дядя Аксюта из конторы колхозной приносил. На оборотной стороне приказов разных и распоряжений, что из Вологды присылали. Их уничтожать велено было. Вот они и уничтожали после уроков письменных.
   А на чтении устном эти самые приказы и читали, хоть и не понимали, что там написано.
  
   Правда, всего этого можно было и не делать. На уроках, если пурга и метели не мешали ребятам собираться, не спрашивали никого и ни о чём. Только рассказывали, что и как пишется и как числа складывать, отнимать, умножать.
  
   Но с приходом весны занятия прекращались потому, как надо было к посевной готовиться. Как только земля оттаивала, как только тепло становилось, все кто мог и не мог, а в поля выходили.
   Сажали всё, что росло в нечернозёмной полосе: картошку, капусту, свёклу, турнепс...
   Репа и брюква, это вообще деликатесом считалось.
  
   С окончанием посевной можно было передохнуть немного. Тогда для себя огороды засаживали. Сено заготавливать начинали, а в свободное время 'подножий' корм собирали: щавель, крапиву молодую, одуванчики. Это было подспорьем после зимы.
  
   Мясо Юра с мамой, за всё время проживания в Копытово, не видели. Однажды только, когда в военкомат надо было сто килограмм мяса сдать, председатель, со слезами на глазах, велел бычка зарезать. Вот тогда, вместо трудодня, маме полтора метра кишок досталось. Их, кишки, так и поделили, отмеряя плотницким метром. А всё остальное, даже ливер, всё в Вологду увезли.
   Мама тогда бульон из тех кишок сварила. Ох, и вкусно было, когда его мучной болтушкой заправили. Долго Юра вспоминал о том супчике.
  
   А потом, когда всходы на полях появились, надо было пропалывать их.
   Прополкой занимались все, от мала и до велика. По двенадцать часов на полях под солнцем жарились. Юра тогда загоревшим был, как никогда в жизни. Мама шутила, что он на негритёнка стал похож.
   Но и среди каждодневной работы в колхозе выдавались деньки, когда можно было и на озеро сбегать, и по лесу побродить.
  
   Зачинщиком всегда Васютка был:
   - Юрка-а-а! Побежали на озеро, скупнёмся, - кричал он на всю деревню.
   И Юра не заставлял себя ждать. Получив мамино согласие, бежал следом за Васюткой так, что только пятки мелькали.
   А близь озера уже гнус появился. Вреднючий до ужаса. От него не отмахаться было. Так и жалил, так и жалил. Единственное спасение было, это в воду нырнуть и бултыхаться в ней, сколько сил хватало. А то он и в нос, и в уши, и в глаза норовил залезть.
   А всё равно весело было.
  
   В конце июня малина вызревала.
   И опять Юра с Васюткой при деле были. Заберутся в лес с лукошками, а там комары - лютые. Кусачие, хуже гнуса на озере. Но к ним привыкаешь. День, два и не чувствуешь как они жалятся. Домой придёшь, а мама с ужасом спрашивает:
   - Что же вы так издеваетесь над собой. Всё тело в волдырях.
   А Юра отвечает улыбаясь:
   - Мы с Васюткой привыкшие уже. Даже не замечаем, как они кусаются.
  
   Малину собирали, пока та не осыпалась совсем. Зимой она очень нужна была. Её летом на солнышке высушишь, в мешочек ссыпишь и зимой кипятком завариваешь. Чая-то не было, вот малиной и обходились.
   Зато никто в деревне не болел. Что такое грипп, или простуда - понятия не имели.
  
   Когда лето заканчиваться стало, когда с полей собрали какой-никакой урожай, то маму на лесосплав послали. На реку Фёдоровка.
   Лес, который заготавливали для нужд фронта, сплавляли не плотами, а молевым способом. Сбрасывали в реку и брёвна плыли по течению всяк по своему. А вот если брёвна к берегу приставали, то их надо было опять в русловой поток столкнуть. Чтобы заторов не было. Вот этим женщины и занимались - отталкивали тяжеленные брёвна баграми, насаженными на длинные жердины.
   Лесосплав этот несколько дней проходил. От него никто отказаться не мог. И Юра один дома оставался. Но скучать некогда было. Наступала уборочная страда, и собрать до холодов надо было всё, что засеяли по весне. Война-то ещё не кончилась, хоть и приближался 1944-й год.
  
   Слухи до деревни доходили, что красная армия уже Украину освободила, но Ленинград ещё в блокаде был. Хоть и разрубили её в направлении на Тихвин, но возвращаться домой было ещё нельзя.
   Да и как возвращаться, когда колхозникам строго-настрого запрещено было колхозы покидать. И паспорта у мамы не было. Его отобрали, когда она в колхоз вступила. А без паспорта куда поедешь?
   А тут прослышала мама, что в Вологде народ стали вербовать на восстановление города. Это уже после полного снятия блокады было. Вот мама и написала заявление. Хотя Юре жуть как не хотелось из Копытова уезжать. Понравилось ему тут. Да и с Васюткой он накрепко подружился.
   Но мама сказала:
   - Надо, Юрочка, нам домой возвращаться.
   А Юра с мамой не спорил никогда. Он всегда её слушался. Раз мама сказала, так тому и быть.
  
   Домой возвращались в теплушках. Спали на сене. А от него так пахло, что Юре казалось, что он в Копытово. И играет с Васюткой в прятки на колхозном сеновале.
  
   Как сложилась жизнь у друга он так и не узнал. Не встречались они после возвращения Юрия в Ленинград. Город, в котором ещё слышна была канонада с прифронтовой полосы.
  
   Юра не знал, да и знать не мог, сколько человек вернулось тогда из Вологодского края. Но дошли до него вести, что после отъезда эвакуированных в нечернозёмной полосе неурожай случился. А кормить нужно было всю страну, которая прирастала освобождавшимися от оккупации территориями.
  
  
  

В конце военного пути

  
   - Что это? Никак воробушек чирикну? - отвлекшись от воспоминаний, поднял голову Юрий Александрович.
  
   До этого, перебирая в памяти события давно ушедших дней, он шёл и беспричинно смотрел под ноги. Так лучше восстанавливалось в памяти всё, что связывало его с детством. Не отвлекали серые дома с неумытыми фасадами, неоновые огни реклам, которые хаотично сообщали о своих магазинах, редкие прохожие.
   Что прохожие делали в столь поздний час на улице, Юрию Александровичу было непонятно.
   Ладно он, которому в день своего рождения необходимо ещё и ещё раз вспомнить прожитое. "А этим-то что не спиться?" - подумал он, устремив взгляд в конец Съездовской линии.
  
   Там, где берёт своё начало набережная Макарова, над Невой забрезжил рассвет. Начинался новый день. День великой победы и скорби по тем, которые её завоевали.
  
   - Так вот почему воробушек чирикнул, - подумал Юрий Александрович, и улыбнулся.
   - Воробей - пташка ранняя. Первым в городе оповещает о том, что день будет ясным, радостным, без хмари над головой.
  
   Вот если бы избавиться ещё от сумерек в голове. Как же тяжко вспоминать те годы, когда они с мамой возвратились в Ленинград из эвакуации.
  
   - Сейчас будет Средний проспект. Его пересекают Вторая и Третья линии.
   На Второй линии школа до сих пор стоит. В ней он учился перед войной.
   А на Третьей линии, в доме номер сорок восемь, они проживали всей семьёй.
   Проживали, когда папа ещё живой был. И мама бала молодая. И он, мальчишкой, проживал в коммунальной квартире этого дома.
  
   - Квартира ещё 'ТА' была. Десять комнат, кухня на десять хозяек, коридор длиннющий и один туалет.
   В бани ходили, что на Пятой линии и сейчас находятся.
   Правда, говорят, что там теперь сауна.
  
   - До войны мужики в банях все вместе мылись. Не считаясь с заслугами, званиями и должностями. Ровнее тогда люди жили. Не выпячивались друг перед другом, если кто начальниками становились.
   Каждый занимался своим делом, а большего от людей не требовалась. Не то, что в нынешнее время.
   Сегодня положение людей деньгами измеряется, которые непонятно откуда берут.
   Заводы, фабрики стоят в бездвИжении, на стройках гастарбайтеры работают, а наши на иномарках разъезжают.
   Автобусы, трамваи пустыми ходят, а эти посадят жопы в личное авто, и только место на проезжей части занимают. Вот жизнь настала!
  
   - А всё-таки бедных людей и сегодня больше. Сколько их по улицам ходят, желая сэкономить на транспорте. Как тогда - после блокады.
  
   Повернув на Средний проспект, Юрий Александрович остановился в нерешительности. Прислушался к состоянию здоровья и почувствовал, что сердечко бьётся учащённо.
   - Как бы приступа не было, - подумал он с тревогой. - Всегда он приходит не вовремя. Потом, дома, пускай творит, что хочет. А сейчас не надо. Должен я глянуть на дом и двор, куда мы с мамой после эвакуации вернулись.
  
   Замедлив шаг, время от времени оборачиваясь на пройденный путь, Юрий Александрович приближался к заветной цели.
   - Всё также. Всё также как и много лет назад.
   Только дверь входную металлическую поставили. И домофоном снабдили.
   Теперь в подъезд не войти. Не глянуть на истёртые временем ступени. Не взбежать по ним к родной, когда-то, квартире.
   Вот жизнь настала...
  
   - В послеблокадные времена люди, прошедшие через кровь и смерти, перестали бояться друг друга. Подъезд нараспашку был. А теперь взаперти его держат. Но это не от бандитов. Что с народа взять? Жить стали не намного лучше, чем после войны.
   Это от наркоманов заполонивших город. Эти если облюбуют незапертый подъезд - житья не станет. Загадят всю лестницу шприцами, окурками папирос с анашой, ампулами. Где они их только берут?
   Значит, торгуют где-то этой гадостью. Значит кому-то выгодно, чтобы люди травились, а не учились. Не жили полноценной жизнью, как мы после блокады.
  
   Постояв у подъезда, Юрий Александрович взглянул вверх в поисках заветного окна.
  
   - Где-то там находится комната, которую, совершенно случайно, папа купил у инженера-геолога пожелавшего уехать из Ленинграда навсегда.
   Мама, тогда ещё папина невеста, оформила с геологом фиктивный брак и прописалась на жилплощади якобы мужа. Через некоторое время разошлись, и комната осталась за мамой.
   Оно, конечно, поступок несимпатичный, но по-другому было никак. Папа жил в съёмной комнатке на двоих со сменщиком и работали они водителями трамвая. Встречались редко, но жить семьёй, с мамой, в таких условиях было невозможно.
  
   - В той комнате, в которую теперь не попасть, и он народился. И папа техникум связи закончил. И жили они счастливо до тех пор, пока война не началась.
  
   - Юру с мамой тогда эвакуировали, а папа остался. Он работал в Дирекции телефонной связи и отвечал за самый значимый в городе участок - связь Смольного. Вот поэтому его и оставили в городе.
   Оставить - оставили, а уберечь - не уберегли. Помер он от истощения в начале сорок второго года. Об этом маме извещение пришло. Но было это, когда они возвращаться собирались.
   Такие времена были, что почта с опозданием работала.
   А может чиновники из Смольного не сочли нужным оповещать вовремя родных об умерших. Сколько их тогда схоронено было в "братских могилах" - не счесть.
  
   Юрий Александрович вошёл в подворотню. Под арку, во двор, который он покинул, когда купил кооперативную квартиру. В ней он жил оторванным от мира, в который предстоит сейчас окунуться.
  
   - Вот и родной двор. Двор-колодец, которых незнамо сколько по Ленинграду.
   Они появились как результат строительства 'доходных домов' в дореволюционном Петербурге.
   Город становился столицей Российской империи. Развивался и рос. Появлялись заводы, фабрики, мастерские на которых нужны были квалифицированные работники. Вот для них такие дома и строились.
   В основном для людей со средним достатком. Способных снять комнату, где жили кто семьями, а кто и одиночно. Пришли, переночевали и опять на производство.
  
   - Потом, после октябрьского переворота, многокомнатные квартиры заселялись пролетариатом из полуподвальных помещений. Тогда об удобствах не думали. Довольствовались тем, что новая власть дала. И были благодарны ей за это.
   По всей России в те времена лозунг звучал:
   - 'Мир хижинам! Война дворцам!'
   Но никто не вспомнит, как в шестидесятых годах, появился и сразу исчез призыв:
   - "Мир дворцам! Война хижинам!"
   Это при Никите Сергеевиче Хрущёве было. Когда он распорядился малометражные квартиры строить. Пусть маленькие, но отдельные. Понимал, что в нечеловеческих условиях проживают люди в квартирах коммунальных.
  
   В те времена и ему удалось купить квартирку. Скопил денег от преподавания в техникуме и вступил в кооператив жилищный. Всё-таки, что не говори, а в былые времена возможностей с приобретением жилья больше было. Не то, что нынче.
   Вот жизнь настала! Не жизнь, а недоразумение одно!
  
   А во дворе изменилось всё.
   Нет сараев, где жильцы хранили своё барахло. Нет дров сложенных в поленницы отдельно для каждой из квартир. Отопления тогда ещё не было, вот печами и обогревались.
   Мама, помнится, тогда пригласила печника с работы. Тот и сложил печурку в комнате. А дымоход в общую трубу вывел, что на кухне была. Их комната как раз к кухне примыкала.
   Дрова мама с работы приносила. Она на стройке работала. Восстанавливала дома во время войны разрушенные. Там паркета поломатого, в разбомблённых комнатах, много было. А если удавалось куски досок в размер напилить, тогда их приносила. Юре оставалось поколоть их на чурбачки. Вот ими и топили.
  
   Помнится, маме удавалось и продавать дрова с работы принесённые. Встанет на углу Среднего проспекта и Первой линии с вязанкой, и, чуть слышно, говорит:
   - Кому дрова не дорого? Сухие дрова, хоть сейчас в печку.
   Милиция тогда пресекала такую торговлю. Спекуляцией считала. А какая это могла быть спекуляция, если дрова своим трудом собраны и напилены. Да и жили в те времена бедно.
  
   А работа у мамы была тяжёлая. Всё руками приходилось делать, что для стройки потребно было. Но жизнь в эвакуации закалила её и она никакого труда не чуралась.
   Начальник её всегда хвалил и другим в пример ставил:
   - Я, - говорил, - Алексееву никуда со стройки не отпущу.
  
   Но платили тогда мало - четыреста рублей, что ли. Еле-еле на прожитиё хватало.
   Да и дорого всё было по тем временам: чёрный хлеб рубль стоил, булка - три рубля.
   Молоко два рубля с копейками, десяток яиц больше восьми рублей. И то не всегда яйца продавались.
   Это не сейчас - зашёл в магазин и купил упаковку. А тогда яйца в ящиках упаковывались и стружкой перекладывались. Давали не больше десятка штук на человека. И стояли за яйцами очереди огромные.
  
   А что ещё в магазинах продавалось после того как карточки отменили?
   Масло сливочное? - Так оно семнадцать рублей стоило.
   Рыба? - Самая дешёвая дороже семи рублей.
   Водку мама не покупала, но, помнится, она за двадцать два рубля и восемьдесят копеек на витринах стояла.
   Одёжа дорогая была. Сколько именно - не помню, но когда порвал я пальто, на последние деньги купленное, то мама очень расстроилась.
  
   Юрий Александрович задрал голову, чтобы увидать дом до самой крыши и подумал:
   - "А всё-таки хорошо, что на него бомба не упала. Пришлось бы его восстанавливать в первую очередь, чтобы жить в нём. Тогда бы дом ещё больше знаменитей был. На нём его мама тогда бы работала. Вместе с немцами, которые дом порушили".
  
   Немцев в Ленинграде тогда много работало. Восстанавливали то, что сами разбомбили. Но, помнится, всё-таки на привилегированном положении они находились. Тяжёлую работу за них ленинградцы выполняли. Причём женщины-разнорабочие.
   Привезли как-то машину досок смёрзшихся между собой. Так немцев с работы не сняли, чтобы их разгрузить. Маму и других женщин послали. Она тогда пришла домой такая усталая, что кушать не могла, пока не отдышалась лёжа на кровати. А потом, за ужином, рассказала, почему такой с работы вернулась.
   Не знал я тогда, что маме тяжкий труд достался. А то бы бросил уроки и побежал ей помогать.
  
   Правда, с учёбой у меня тогда не ладилось. Считалось, что закончил я четвёртый класс в Никольском Торжке. Даже справку мне из той школы дали. Но знаний у меня мало было.
   Мы, дети эвакуированных, тогда больше в колхозе трудились. В школу ходили только тогда, когда родителям помогать не надо было. И если погода позволяла.
   В мороз, да метели снежные, детей из дома не выпускали.
  
   А когда я в пятый класс в Ленинграде попал, тут мои провалы в знаниях и сказались.
   Хорошо, что тогда было обязательное семилетнее образование, а то бы меня из школы раньше турнули. Но дотянули как-то до седьмого класса. А маме сказали, чтобы подыскивала она мне другое учебное заведение.
   Вот я со свидетельством о семилетке и подал заявление в техникум. И, что удивительно, как-то поступил в него - в Ленинградский электромеханический.
  
   Учёба в техникуме проходила успешнее, чем в школе.
   Может взросление наступило? Требования к себе возросли? Но, так или иначе, а за успеваемость стал я получать и четвёрки, и пятёрки.
   Особенно мне нравились занятия по черчению и начертательной геометрии. И сопротивление материалов наука была интересная. Здесь я ниже пятёрок не получал.
   Но о том, что со временем буду Лауреатом Государственной премии тогда и не помышлял.
  
   После окончания техникума, по распределению, работал на заводе имени М.И. Калинина.
   Старейший завод по производству элементов взрывотехники.
   Тогда, в послевоенное время, многие, если не все предприятия на оборонную промышленность работали. Но меня это мало интересовало. Главное, что я работать стал. Стал домой зарплату приносить и всю её маме отдавал.
   Мне очень хотелось, чтобы она ушла со стройки.
   Чтобы зажила нормальной жизнью советской женщины.
   Как при папе.
  
   Юрий Александрович вздохнул тяжело от воспоминаний так ярко нахлынувших на него, и прошёл вглубь двора. Туда, где провёл он послевоенное время.
   Присел на оставленную кем-то из пенсионеров табуретку, огляделся.
   - Да-а-а, вот здесь и прошло моё детство.
  
   Ребята, вернувшиеся из эвакуации, знакомились друг с другом как будто раньше никогда не виделись. А познакомившись, стали давать клички всем подряд. Откуда в них это появилось?
   Скорее всего, привезли из деревень, в которых войну пережидали. Там всем приезжим клички давали.
   Маму, с лёгкой руки председателя колхоза, Ленинградкой кликать стали. А к Юре кличку так и не подобрали. Он всегда за маму 'горой' стоял. Помогал ей всегда, когда возможность была. Вот поэтому, наверное, и не пристало к нему никакого прозвища.
   Или потому, что фамилия у него была простой - Алексеев. Ведь клички всегда по фамилиям давали: - Новиков - Новик; Казаков - Казак; Капустин - Капуста...
   Но это никак не отражалось на дружбе среди ребят. Дружили между собой, несмотря на то, что жили по-разному.
  
   Кто-то, из неимущих, получали бесплатные завтраки в школах. Калоши и материю на пошив одёжи.
   А такие как сын профессора медицины - Додик Апкин, или сын директора завода имени Козицкого - Дима Левенцов, выходили на улицу дожёвывая колбасные бутерброды на ходу.
   Но в прятки, пятнашки, штандер играли на равных.
  
   Не помню, чтобы в штандер до войны играли.
   В прятки, пятнашки - да. А вот 'штандер', это к нам от немцев, что ли, пришло. Не игра, конечно, а слово само. Его, если перевести 'Stand hier!', то 'Стой здесь!' или 'Остановись!' получается.
  
   Правила у игры простые были.
  
   Играющие становятся в круг на расстоянии шага от водящего. В руках водящего мяч. Подбрасывая мяч высоко вверх, водящий выкрикивает имя любого игрока. Например - 'Штандер, Капуста!' Это Витьку Капустина так называли.
   А Витька должен выбежать в центр площадки и поймать мяч. Водящий занимает освободившееся место.
  
   Если Витька ловил мяч, он становился водящим и все действия повторялись.
   Если мяч успевал коснуться земли, играющие разбегались в разные стороны, пока он не поймает мяч и не крикнет во всю глотку - 'Штандер!'.
   В этом случае все замирают на том месте, где их заставала команда. А Витька должен 'осалить' кого-либо из играющих - попасть по нему мячом. Никто, при этом, не имеют права покидать место, на котором остановился. Витька также не имел права покидать места, где мяч поймал.
   Если он в кого попадал, тот становится ведущим или выбывал из игры. Как договорятся игру начиная.
   А потом всё сначала.
  
   Исчезла эта игра и "канула в Лету" вместе с диафильмами про кукурузу - царицу полей и подстаканниками со спутником, летящим вокруг Земли. Кукурузы не жаль, подстаканников не жаль - штандера жаль. Хорошая была игра. В неё хорошо было с девочками играть. Всегда можно было выбрать ту, которая вреднючая и заставить её водить. Или пойти навстречу той, которая симпатичная и 'перенять руку' у неё.
   'Перенять руку', это если кто-то согласен водить вместо кого-то.
  
   С девчонками в те времена вообще морока была.
   Они вернулись из эвакуации повзрослевшими, оформившимися. Было на что обратить внимание. Из-за них даже драки происходили между мальчишками. До ножей не доходило, но морды друг другу били отчаянно.
   Я на девочек тогда внимания не обращал. Меня больше прельщали книги про путешественников, приключения разные. Даже в школе на переменках ими зачитывался, вместо того, чтобы математику повторять.
  
   Однажды, когда я зачитывался книгой 'Охотники за бриллиантами' Луи Буссенара, ко мне подошёл парень постарше меня и поинтересовался, чем это я так увлечён.
   Глянув на обложку, разочаровался:
   - Это разве книга для настоящего мужчины? Ты вот это, лучше, почитай.
   И протянул мне 'Милый друг' Ги де Мопассана.
   Когда я в класс направился, то этот парень напутствовал меня с ироничной улыбкой:
   - Только матери не показывай, а то отнимет. Скажет, что рано тебе такие книги читать.
  
   Вот и сидел я на печке, пока мама на работе была. И читал книгу, которая, со слов старшеклассника, должна сделать из меня мужчину.
   Но не стал я мужчиной в том понимании, к которому эта книга меня звала. В послевоенное время другие хлопоты на нас с мамой навалились. Надо было из бедности выковыриваться.
   Я, даже, на деньги не позволял себе играть. 'В пристенок с крохоборами', как у Владимира Высоцкого в песне потом пелось:
  
   "Сперва играли в фантики в пристенок с крохоборами,
   И вот ушли романтики из подворотен ворами."
  
   В фантики уже позже играли. Когда продуктовые карточки отменили, и появилась возможность конфеты в магазинах покупать. А до этого мама, всё на том же углу Среднего проспекта, конфетами поштучно торговала. Полученными по карточкам последней декады месяца.
   Надо было тем днём жить, который был. А не тем, который будет. О конце месяца как-то не думалось.
   Вот поэтому и не увлекала меня игра в деньги, в которой можно было и "богачом" стать или "рабом" - если проиграешься.
  
   А для того, чтобы из бедности выкарабкаться только один путь был - учёба. Вот я и учился. Хотя в школе у меня это не очень здорово получалось. Если бы не друзья, то совсем с учёбой соскучал.
   А друзья у меня были отличные. Именно им я благодарен, что появилась во мне какая-никакая, но целеустремлённость.
  
   Володя Лаврентьев, которого в школе Агрономом прозвали.
   Он всю блокаду в городе на Неве пережил и огородничеством 'заболел'.
   Тогда, когда в городе кушать было нечего, люди на газонах огороды возделывали и на них еду разную сажали.
   Однажды, уже в мирное время, воспитательница наша, она же учитель по математике, спросила его:
   - Володя, а что это ты выращиваешь на грядках в нашем школьном дворе?
   - Картофель и морковку, Анна Семёновна.
  
   Мы с Володей дружили до прошлого года - года его смерти.
   Он рано остался сиротой. Отец погиб на фронте, а мама от рака лёгких. Уже в мирное время. Она на табачной фабрике имени Урицкого работала, что на углу Среднего проспекта и Девятой линии находилась.
   Хорошие, говорили, там папиросы 'Беломорканал' делали. Но меня это уже не интересовало. Я ещё в деревне Копытово, с Васюткой, попробовал курнуть цигарку набитую табаком у Аксюты украденного. Тогда и зарёкся к куреву прикасаться. Еле откашлялся помню.
  
   А Володя, оставшись один, пошёл работать на завод имени Козицкого. Радиоприёмники собирать. И работа эта, с оловом и парами кислоты для паяльника, быстро подорвало его здоровье.
   Пришлось ему в механический цех перейти. А там другая напасть - его за еврея приняли, и всяческие пакости ему делали. В результате неоднократное лечение в психоневрологическом диспансере (ПНД), что на Пятнадцатой линии находился.
   Теперь там 'Клиника неврозов' имени академика Павлова.
  
   Володя был весьма музыкален.
   По вечерам во дворе на гитаре играл, собирая вокруг благодарных слушателей.
   Как сейчас помню песню в его исполнении:
  
   Если придётся когда-нибудь,
   Мне в океане тонуть,
   То на твою фотографию
   Я не забуду взглянуть.
  
   И пел он эту песню по моей просьбе.
   А я сидел рядом с ним и не мог насмотреться на Таню из соседнего подъезда.
  
   Была она красивая, тоненькая, стройная.
   Волосы каштановые, пышные.
   Движения гибкие, как у ящерки.
   Носила платье голубое.
   А тонкая цепочка на шее лишь подчёркивала стройность её тела.
   Но в хорошеньком личике с выразительными чертами было что-то холодно-эгоистическое.
   Поэтому, наверное, у нас и не получилось дружбы.
   Она была отличницей, а я - так себе. С деревенским, по тем временам, образованием.
  
   И ссоры между ребятами были крайне редкИ. Не доходило у нас до ссор. Наверное потому, что во дворе всем хватало и места, и занятий. И делить нам было нечего. Никто ни у кого ничего не просил, обязанным никому не был. Каждый довольствовался тем, что имел.
   А вот дома-а-а...
  
   Квартирный вопрос в те времена был неразрешимой проблемой.
   Про это хорошо в песне Владимира Высоцкого говорится:
  
   "Там за стеной, за стеночкою, за перегородочкой
   Соседушка с соседушкою баловались водочкой.
   Все жили вровень, скромно так: система коридорная,
   На тридцать восемь комнаток всего одна уборная.
   Здесь зуб на зуб не попадал, не грела телогреечка.
   Здесь я доподлинно узнал, почем она, копеечка."
  
   Только не всегда получалось, как в песне поётся:
  
   "Все жили вровень так..."
  
   Жили словно на вулкане, который мог взорваться в один миг.
   Редко когда на кухне раздавались смех или песни какие. В основном молчком женщины у своих примусов и керосинок стояли.
   Но вдруг кто-то помешал воды из крана набрать, или пересёк путь соседке с горячей кастрюлей...
   Вот тогда и выплёскивалось то, что копилось во времени.
   Всем доставалось.
   Каждый давал характеристику тому, с кем размолвка произошла.
   Извинений неслышно было.
   А вот тряпки, вплоть до половых, в ход, порою, шли.
  
   Бывало, что и мужики в склоках участвовали.
   Особенно если в подпитии находились:
   - Кто тут обижает мою бабу? - выскочит такой с посоловевшим взглядом. - Всех порешу.
  
   Мама моя умней оказывалась. Чуть что - в комнату уходила и говорила:
   - Пускай успокоятся. Только ты не встревай. Надо будет, сама отхамкаюсь.
  
   Это мамино отношение к ссорам всяким, научили меня не 'рвать сердце' в катаклизмах жизненных.
   Чтобы не случилось, а 'здоровье превыше всего'.
   Я и зятю своему об этом говорил, когда у него на даче конфликт в ругань обернулась из-за канавы разделявшей участки с соседом:
   - Перестань. Получишь инфаркт в дачных боях местного значения. Детей кормить будет некому. Пусть сосед подавится этой канавой, зато ты будешь цел.
  
   Своей дачи у нас мамой не было. Но, как-то, удалось нам на даче побывать у одной из маминых знакомых.
   Откуда она объявилась в нашей семье - и сейчас вспомнить не могу. Но звали её Валентина Петровна - это точно.
   Была она худенькая, маленькая и быстрая как птичка.
   Что-то кукольное в ней присутствовало, игрушечное.
   Ела мало. Жила скромно. Работала контролёром ОТК на каком-то из предприятий.
   Зарабатывала, как и все - еле-еле на жизнь хватало.
   Бывало, наварит кастрюлю щей со сгибкой гуся и питается ими: и в завтрак, и в обед, и вечером.
  
   Физическая работа у неё была не в почёте.
   Никакого огорода на участке, несмотря на тяжкое время.
   И говорила Валентина Петровна тоном утончённого, безразличного к быту, человека.
  
   Дома предпочитала праздное времяпровождение.
   И, по всему видать, жила Валентина Петровна когда-то в достатке и благополучии. Были у неё на даче и рояль, и бильярдный стол на веранде.
   Тогда я впервые прикоснулся к кию и вялым ударом послал шар во всю длину стола.
  
   Но проводить время в празднестве нельзя было. Надо было 'жизнь строить'.
   Специальность получать, а не профессию. Этих 'профессоров' в послевоенные времена по дворам много ходило. То тут, то там слышишь порой:
   - Ножи, ножницы, топоры точу-у-у! Бри-и-итвы правлю!
   И шёл такой профессионал со станком точильным на плече из двора во двор.
  
   А стекольщиков сколько был? - Не счесть.
   Сперва вставляли стёкла в окнах, которые во время войны от взрывной волны пострадали.
   Затем в окнах, которые мальчишки, ненароком, мячом разбивали, играя в футбол.
   Именно это являлось наглядным примером диалектики преподнесённой Карлом Марксом:
   - Если бы мальчишки не били стёкла, то стекольщикам не было работы.
  
   Но не только ремесленники по дворам ходили.
   Бывало, что и музыканты их посещали. Целыми оркестрами.
   Встанут посреди двора и играют то, что по радио не передавали - музыку стильную.
   Тогда в моде песня была - "В Кейптаунском порту".
   А жильцы им в окошко денежку бросали в клочки газет завёрнутые.
   Мы, мальчишки, эти денежки собирали и музыкантам отдавали.
   За это позволялось нам слушать бесплатно.
  
   Вот такие времена были.
   И славно, что они не повторились впоследствии.
   Жаль, конечно, многого из детства послевоенного. Но жить так нельзя было.
   Всю жизнь по дворам не находишься.
  
   Поэтому, после окончания техникума, я стал усиленно готовиться для поступления в Военно-механический институт.
   Почему туда?
   Потому, что распределение, после техникума, получил на военный завод имени М.И. Калинина.
  
  
  

Начала конструирования жизни

  
   Взглянув ещё раз на двор своего детства, Юрий Александрович вздохнул тяжело, поднялся и направился к подворотне. Не оборачиваясь.
   Он был доволен проведённым временем. Сделал то, что давно хотел. Предался воспоминаниям детства и, может быть, в последний раз в жизни.
   Жить надо будущим, а не воспоминаниями. В противном случае рискуешь никуда не дойти, шагая по дорогам жизненным. Но куда деться от воспоминаний, когда они следуют за тобою словно тень. Не дают шага шагнуть в то, что именуется будущим.
   А есть ли оно - будущее? Сколько ему сейчас? За восемьдесят перевалило. Какое теперь будущее? Пора итог жизни подводить. А итог, это и есть воспоминания. Вот и пускай они останутся. Душу успокоят и останутся потомкам, избавляя их от труда ворошить архивы.
  
   Юрий Александрович вышел на Средний проспект и, всё так же неспешно, направился в сторону Железноводской улицы. Туда, где его ждала квартира. Квартира, которая являлась его крепостью. Заработанную своим трудом. Трудом преподавателя в техникуме, в котором когда-то сам учился.
   И было то 'без отрыва от производства', как тогда говорили.
  
   Как же быстро пролетели годы. Кажется, совсем недавно он играл в штандер во дворе, из которого только что вышел, а вот уже семьдесят третья годовщина Победы в войне с фашистами.
   Приду домой, надо помянуть всех, кто головы сложил на пути к ней.
   И папу надо помянуть.
   И маму, за её труд в эвакуации и в Ленинграде при восстановлении города.
   И за себя не грех выпить.
  
   - 'Что-то разошёлся я с выпивкой, - улыбнувшись самому себе, подумал Юрий Александрович. - Так можно и с катушек чекануться.
   Но ничего, доберусь до дома, а там видно будет, как сложится. Выпью сколько душа примет. Но то, что выпью, то обязательно. День сегодня знаменательный.'
  
   Дойдя до набережной реки Смоленки, Юрий Александрович, перейдя проезжую часть, пошёл вдоль ажурного чугунного ограждения. В направлении Уральского моста.
   - 'Вот перейду по мосту, а там и до Железноводской улицы 'рукой подать', - подумал он, вглядываясь в спокойное течение реки.
  
   Хорошо-то как. Тихо, спокойно. Не проснулся город ещё.
   Вот и пусть отдыхает. Вместе с ним и люди отдохнут. У многих на буднЯх жизнь суматошная наступила. В послеблокадном городе спокойней было, размеренней.
  
   И вспомнив о том времени, Юрий Александрович вновь удивился той безысходной бедности, в которой они с мамой проживали.
   - 'Но ведь вывернулся я из того прозябания. Назло всем чертям вывернулся. И живу сегодня, пускай не в роскоши, но в достатке.'
  
   А начиналось всё в далёком, пятьдесят втором, году. Когда я техникум закончил и распределение получил на завод имени Калинина. Не пришлось мне с бывшими одноклассниками спеть "Школьный вальс", но и у меня впереди была новая жизнь, которая "самый серьёзный предмет".
  
   Начиналась эта жизнь на производстве. И приступить к работе должен был первого августа.
   Но покоя не давала мне мысль одна. Возраст у меня уже призывной был. И в армию нашу доблестную мог загреметь, как 'два пальца об асфальт'. А на мне мама была, которая вся высохла от трудов на стройке. Без меня ей не выжить было и в мирное время. Как поступить?
   Выход только один - поступать в высшее учебное заведение.
   Оттуда, если с дневного отделения, в армию не призывали. Отсрочка положена была. Вот я и подал документы в Военно-механический институт. Оттуда уж точно не призовут после поступления.
  
   И вот с документами о том, что являюсь студентом института, предстал пред ясные очи инспектора Отдел кадров завода. Первого сентября, помнится, это было.
   А та, я даже подумать об этом не мог, меня встретила и сопроводила в народный суд Василеостровского района.
  
   Хорошо нас в техникуме учили. Отлично, даже. А вот основ трудового законодательства не преподавали. А в них написано, что и за опоздание на службу в двадцать минут, администрация вправе отдать работника под суд со всеми вытекающими из этого последствиями.
   А в суде могли и срок назначить.
   Я же явился на завод с месячным опозданием. Хорошо судья понятливый попался. Он без заседания судьбу мою решил, когда узнал причину моей неявки на службу.
   Спросил только:
   - Поступил в институт?
   - Да, - отвечаю ему.
   Он и отпустил меня на волю вольную.
   А директору велел предать, чтобы таких дел к нему не присылал.
   Не мне, конечно, было велено это передать. Кто я перед директором? - Никто.
   А просил передать инспектора Отдела кадров. Её, помнится, Людмилой Александровной звали.
  
   Мы, когда с ней на завод возвращались, то очень мило поговорили о заводе, на котором мне предстояло трудиться.
   Оказывается, на заводе этом дисциплина была жесточайшая. Ни на минуту нельзя опоздать. Сразу, либо депремировали, либо выговорешник. За этим табельщица на проходной следила. В восемь часов, тридцать секунд все у неё на 'кончике пера' оказывались.
  
   Но документ, о студенчестве в институте, огромную роль сыграл в той моей жизни.
   Всех товарищей, с которыми в техникуме учился, на производство мастерами, да технологами послали работать. А меня в КБ. Исполняющим обязанности инженера.
   И оклад, аж, шестьсот девяносто рублей выписали. Это нам с мамой большим подспорьем было.
  
   Я гордился своим заводом. Тем , что он военным был - гордился. Однако непонятно мне было, почему секретность его даже Людмилой Александровной не соблюдалась. Когда с ней из суда возвращались, то она мне всё про завод выдала. Даже сколько человек на нём работает - почти четыре тысячи.
   Я ещё тогда удивился:
   - И директор нашёл время заняться мной лично? Делать ему нечего, что ли?
  
   Подойдя к своему дому, Юрий Александрович достал связку ключей. В подслеповатых сумерках отыскал кодовый ключ от домофона, открыл двери и вошёл в подъезд.
   Тот его встретил тишиной, чистотой и порядком. Из приоткрытых фрамуг лестница была наполнена свежей прохладой. На душе было спокойно и хорошо.
   Тщательно вытерев о резиновый коврик обувку, поднялся на свой этаж. Отпер дверь. Вошёл в квартиру.
   - Вот я и дома, - произнёс вслух, ни к кому не обращаясь.
   Обращаться было не к кому. Жил Юрий Александрович один и рад этому был безмерно.
   Ни о ком не надо беспокоиться и ему никто не докучал. Где, что положил, там и взял.
   Вот и теперь, положив ключи от квартиры на тумбочку в прихожей, сняв выходные туфли, и повесив пиджак на плечики, прошёл в ванную комнату и тщательно вымыл руки.
   - 'Чистота в доме начинается с личной гигиены', - давно для себя решил Юрий Александрович и следовал этому правилу неукоснительно.
  
   Тщательно вытерев руки чистым полотенцем, прошёл на кухню.
   Здесь, так же, царил идеальный порядок. Даже на кухонной плите не было ни грамма жира после вчерашнего обеда.
   А ужинал он в Доме учёных. В содружестве с новыми знакомыми - Ивашовыми.
   Хорошие, похоже, ребята. Вот только то, что Евгений Николаевич курит - это не хорошо. Курящего человека Юрий Александрович никогда в дом не приглашал. А встретиться с Ивашовым ещё придётся.
   Нужно получить у него консультацию о том, как мемуары написать так, чтобы читателю интересно было их читать. По всему видать, чтобы писателем быть тоже специалистом надо оказаться. А он, в своё время, этим занятием пренебрег. Ну, ничего, с божьего благославления и с помощью Евгения Николаевича, осилит он эту премудрость.
   - 'Нет таких крепостей, которые не могут взять большевики!' - говорили во времена, когда Юрий Александрович вынужденно изучал курс "История КПСС" .
   Это внушили ему и на заводе, где он начинал инженером-конструктором. Хорошие были времена. Обнадёживающие. Не то, что сегодня - не знаешь, во что и кому верить.
  
   Юрий Александрович прошёл на кухню. Открыл шкафчик, висящий над холодильником. Достал начатую, незнамо когда, бутылку коньяка, рюмку и поставил всё это на стол.
   Затем щёлкнул холодильником. Привычным жестом выудил оттуда начатую плитку шоколада и, полный раздумий, присел к столу.
   Он любил находиться на кухне один. Вспоминая о том, что творилось на кухне в коммунальной квартире, где прошло его детство, всегда вздрагивал внутренне. Не приведи Господь, такому повторится. И как мама готовила там еду для себя и сына? Уму непостижимо.
  
   Отбросив неприятные воспоминания о том времени, с тихим бульканьем налил коньяка, и в мыслях вновь пронеслось всё, что пришлось пережить во время войны и послевоенные годы.
  
   - Простите меня за всё, - сказал он чуть слышно, оторвав рюмку от стола.
   - Простите за все неприятности, что вольно или невольно, причинил вам.
   - Спасибо за то, что были в моей жизни. Не будь вас и меня бы не было.
  
   Чуть выдохнув, Юрий Александрович выпил, не поморщившись, и куснул от шоколада.
   - Да-а-а. А было время, в доме сахара не было. Мама поштучно конфетами торговала, чтобы хлеба купить...
   Тяжело тогда жилось. Ох, тяжело.
  
   Права оказалась гадалка, которая из деревни маму и сестёр её - тётю Александру, и тётю Павлу с тётей Зоей - в Ленинград провожала.
   Бабушка Женя, к тому времени, вдовой оказалась с дочерьми. Дедушку Матвея расстреляли во время красного террора в восемнадцатом году. Вот, в двадцать девятом, и подались сёстры в Ленинград, который до этого Петербургом звался.
   Мама рассказывала, что гадалка говорила:
   - Плохо с жильём в Ленинграде. Совсем плохо. Но ничего, ничего...
   Посмотрев на Павлу, добавила:
   - Косу не обрезай. В комсомол не вступай...
  
   Всё так и случилось, как гадалка предсказывала.
   Мама получила однокомнатную квартиру только в восьмидесятом году. И то благодаря моим стараниям.
   А была она красивая, молодая. Моложе папы на четырнадцать лет. Встречала его с работы. Разогревала еду на примусе, на общей кухне, и кормила. Потом тоже присаживалась к столу и, негромким голосом, начинала рассказывать о прошедшем за день.
   * * * * *
  
   Юрий Александрович любил маму и старался ничем не обеспокоить.
  
   Помнится, пацанами любили к трамваю прицепиться. Прокатиться 'на колбасе', как тогда говорили. Так один не удержался и под колёса угодил. Трамвай даже не остановился. Не видел вожатый, что произошло. А на дороге, той зимой, остались лежать куски дымящегося мяса.
   Юрий Александрович знал, что скоро об этом будет знать весь Васильевский остров. Пошёл к маме на стройку, чтобы она увидала, что это не с ним произошло.
   Все, работающие с мамой, были поражены тем, что он так её берег.
   А было ему тогда одиннадцать лет было.
  
   - Да, ладно. Сколько можно о том вспоминать, - ощущая лёгкий хмель, подумал Юрий Александрович. - "Было и прошло", - как в песне поётся.
   После того как я на заводе обосновался, жизнь наша намного легче пошла. Мама даже улыбалась, когда я ей всю зарплату, до копеечки, отдавал.
   - Работничек ты мой. Кормилец ненаглядный, - говорила.
   А мне приятно было слышать от неё такие слова. Я себя мужчиной ощущал. Настоящим, умеющим.
   Хотя, что я умел? Придя в конструкторское бюро только начинал инженером становиться.
  
   Конечно, мне повезло. Я и думать не мог, что стану конструктором. Никто из знакомых, а родственников тем более, не говорил мне, что есть такая специальность. Да и сам я не задумывался, как изделия разные появляются. А оказывается, конструированию подлежит всё. Даже конфеты и пирожные. Иначе они небыли такими красивыми на прилавках.
   Коллектив, в который я попал, меня устраивал. Хороший был коллектив. А может быть и не очень. Ведь до того я в отделах не работал.
  
   В просторном помещении сидели и конструктора, и копировальщицы.
   С одной я познакомился с первых дней. Звали её Кира. Было ей пятнадцать лет. А сидела она сразу за мной.
   Но, несмотря на молодость, незнамо почему, открыла мне страшную тайну - она была беременна. И просила у меня совета: - Что делать?
   А что я мог посоветовать в свои двадцать лет? - Ничего.
   Не была у меня опыта в этом вопросе. Только спросил её:
   - Как же так получилось?
   Вот Кира и поведала мне, как незаконнорожденные дети появляются на белом свете.
  
   - Отца у неё не было. Нас много тогда безотцовщины было после войны.
   А жила она с мамой, которая проводником на поезде дальнего следования работала. И, чтобы Кира не голодала, когда мама отсутствовала, сдавала угол в комнатушке, где с дочерью проживала.
   Сдала, как-то угол одному парню и Кира не устояла перед его соблазнами.
  
   Но Юрий Александрович и сейчас не переставал думать, что девочка эта разыгрывала его.
   Потому, что детского крика никто так и не услышал. Сама Кира со службы не отлучалась. А аборты в послевоенное время были запрещены. 'Подпольные' аборты расценивались как преступления и подлежали каре Советского законодательства.
   Зачем Кира сотворила с ним такую шутку? - Не знает до сих пор.
   Скорее всего, на 'прочность' его проверяла. Как он отнесётся к девушке, которая не девушка.
   А Юрий Александрович "никак" к девчонкам относился. Не до них было. Ему надо было инженером становиться, а не в "любовь играть".
  
   В остальном обстановка в отделе была творческая.
   Это можно было наблюдать по тому, что в помещении всегда присутствовала тишина. Только шелест бумаги раздавался и скрип перьев, когда пояснительные записки писались и сопроводительные документы к чертежам изготовленным.
  
   Юрий Александрович сидел у окна. За столом с тумбочкой и чертёжной доской. Наклон доски можно было регулировать. В его распоряжении была рейсшина с набором угольников к ней, транспортир и готовальня. Карандаши разной твёрдости и стирательная резинка, которая, почему-то, ластиком называли.
  
   Начинал он инженерную деятельность с разработки простейших пресс-форм и штампов.
   У него это неплохо получалось. Ведь в техникуме по черчению и начертательной геометрии всегда пятёрки были. Вот и пригодились знания.
   Но однажды, будучи увлечённым деятельностью своей, решил изобразить пресс-форму в изометрии. Изобразил и руководителю группы показал.
   А он, в ответ на это, 'переплюнул через губу':
   - Тебе, что - больше заняться нечем?
   И стал поручать ему разработку более сложных изделий. Юрий Александрович был весьма доволен таким доверием. Правда, оклад у него без изменений остался.
  
   Если говорить о восприятии коллективом повседневностей, которые всех окружали, то здесь общего не наблюдалось. Всяк воспринимал действительность по-своему.
   Особенно, в восприятии чего-то нового, в отделе отличались служащие с еврейскими фамилиями. Другие промолчат, или воспримут как должное всяческое изменение в своей жизни, а эти нет. Спорить не спорили, но высказывались обязательно.
  
   Начальник бюро, Виктор Иванович Васильев, обращается к сотрудникам:
   - Товарищи! Давайте подведём итоги уходящего 1952-го года.
   Мы оснастили два новых изделия. И это хорошо.
   Но наряду с достижениями нас постигли и неудачи. Позвольте мне на них остановиться.
  
   Виктор Иванович отпил из стакана водички, до этого поставленного перед ним секретарём начальника и продолжил:
  
   - В уходящем году не выполнен план по стандартизации оснастки...
  
   Как Юрий Александрович понял из его дальнейшего выступления, сказано это было для 'затравки'. Чтобы призвать сотрудников к ответственности перед задачами, которые отделу спустили сверху.
  
   - Теперь о другом.
   Сегодня позвонили из райкома Партии. Дана установка - всем подписаться на заём 'Восстановление и развития народного хозяйства'.
   Подписаться необходимо на сумму месячного оклада.
  
   Вот тут-то Илья Басевич и подал голос из-за кульмана, нисколько не смущаясь, что перебивает начальника:
  
   - А если кто не подпишется?
  
   Все остальные сотрудники отдела хранили гробовое молчание.
  
   - Сумма для отдела установлена. Она равна сумме окладов всех сотрудников состоящих в штате. Значит, каждый подписывается на свой месячный оклад.
   Понятно, Илья Босевич?
  
   Но лучший, а значит и самый высоко оплачиваемый инженер, успокоиться не мог:
  
   - А кто устанавливал сумму?
  
   Начальник, молча, указал пальцем вверх и, не желая оставить за кем-то последнее слово, навалился на инженера:
  
   - Илья Абрамович, а не много ли вопросов вы задаёте? Вы, всё-таки, член Партии и должны показать пример присутствующим.
   Кстати, из райкома Партии дана установка, послать двух грамотных специалистов в подшефную машинотракторную станцию Вологодской области. Вы не желаете, Илья Абрамович?
  
   - А это добровольно?
  
   - У члена КПСС не должно быть такого вопроса. Кроме того у руководства есть и другие методы воздействия на сомневающихся в политике Партии и Правительства.
  
   И тут подал голос Гоша - техник конструктор со странностями.
   Его, даже, по отчеству не называли - Гоша, да Гоша.
  
   - А какие это методы воздействия, Виктор Иванович?
  
   - Какие, спрашиваешь?
   У тебя сейчас какая должность? Техник конструктор? Вот и будешь до пенсии на этой должности пребывать. Даже если 'вечный двигатель' изобретёшь.
  
   Сотрудники отдела рассмеялись.
   Больше вопросов не было. В отделе опять наступила тишина. Только под окнами прогрохотал колёсами трамвай шестого маршрута.
  
  
   Сегодня, с 'высоты прожитОго', Юрий Александрович оправдывал такие мероприятия.
   За десять послевоенных лет разрушенное было восстановлено. По крайней мере в Ленинграде. И снижение цен на продукты, пусть незначительное, но проводилось. Как же было не идти навстречу призывам Партии и Правительства.
  
   Правда и сам он чуть не попал под 'грабли набора' в Вологодскую область. Это, когда пришёл на службу в сапогах, привезённых из эвакуации.
   Всем было интересно, где он отхватил такую обувку. Ну, Юрий Александрович и поделился с товарищами со всем откровением. И чуть не оказался в числе первых претендентов на должность главного инженера на машинотракторной станции.
   Желания возвращаться в деревню Копытово у него уже не было.
   Лучше быть посредственностью в городе, чем 'первым парнем на деревне'.
  
   С тех пор, Юрий Александрович не позволял откровенностей себе. Молчал, пока не спросят.
   Не зря в народе говорят:
   - Молчи, за умного сойдёшь!
   Истина эта очень помогла ему в служебном росте. Вскорости с него сняли унизительную приставку 'И.О.' и он стал полноправным инженером.
   А ни Босевича, ни Домбинского отправлять в МТС не стали. К тому времени скончался 'Вождь всех народов' и страна оцепенела в преддверии новых событий.
  
   События эти не заставили себя ждать.
   Решением Партии и Правительства было предписано "повысить производительность труда на каждом рабочем месте". Вызвано это было новым витком вооружения страны. Вооружения атомным оружием, разработанного учёными в противовес американскому экстремизму.
   Для конструкторского отдела это вылилось в переводе служащих на сдельную оплату труда. Не на повременную, а именно на сдельную. Оклады тогда тоже упразднили. Оставили только для руководства. Но ввели для них премии, которые выплачивали только в том случае, если производством выполнялся план спущенный с самого верха. Чтобы следило руководство подразделения за этим. Не пускало деятельность подчинённых на самотёк. Начальникам отстающих коллективов премии не выплачивались.
   Ну, а инженеры повышали производительность труда. Что ещё оставалось делать?
  
   Но тут опять не обошлось без вопросов со стороны инженеров Дембинского и Босевич:
  
   - А как будет рассчитываться наш заработок?
  
   После разъяснения все принялись за работу.
   Юрию Александровичу было интересно:
   - Сколько можно выдать 'на гора' разработок, если не отвлекаться и всего себя посвятить труду?
   В конце месяца выяснилось, что его заработок оказался самым высоким.
   Это и обрадовало, и огорчило. Он никогда не думал, что результаты труда могут послужить причиной отторжения коллективом. Вскорости ему пришлось покинуть конструкторское бюро и перейти на другое предприятие.
  
   Помню, мама была очень расстроена этим событием. Она полагала, что сын нашёл себя на этой службе. И, если заглянуть в прошлое, то так оно и было.
   Только в этом коллективе многие стали считать Юрия Александровича выскочкой. Заваливали весьма сложными разработками, выполняя которые он всё больше и больше набирался опыта как инженер.
   Но моральная сторона отношений в коллективе играет не последнюю роль.
  
   Когда, впоследствии, он приходил устраиваться на работу со своей трудовой книжкой, то его конструкторский стаж, в инструментальном производстве, оценивался весьма высоко. Ведь в книжке была одна только запись о том, что всё это время он отработал на заводе имени М.И. Калинина.
  
   Но выше всех Юрия Александровича оценил настоящий хозяйственник, каких сейчас поискать, Николай Антонович Кальченко. Тот самый, который его двадцатилетнего хотел отдать под суд.
  
   Уже на новой работе вдруг раздаётся телефонный звонок:
   - Это Алексеев?
   - Да, Алексеев Юрий Александрович.
   - Юрий Александрович, это с завода Калинина звонят. Вас приглашает для беседы Николай Антонович. Вы завтра могли бы подойти? Пропуск будет на проходной.
   На следующий день, в приёмной директора, его с улыбкой встречала знакомая секретарь:
   - Проходите. Николай Антонович вас ждёт.
  
   Так в конструкторской жизни Юрия Александровича вновь произошли изменения. И он надеялся, что они будут последними.
  
  
  

Возвращение на 'круги своя'

  
   Бытует мнение, что жизнь, в своём развитии, подвластна 'Закону Спирали'. И сделав виток, обогатившись опытом, человек оказывается в 'точке' откуда делает шаг на новую спираль в достижении совершенства. Если этого не происходит, то жизнь его движется по замкнутому кругу, в котором ничего не происходит.
  
   К этим мыслям Юрий Александрович пришёл давно. Когда, оглянувшись на пройденный путь, с дипломом об окончании техникума, приступил к конструкторской работе на заводе.
   Обидно было сознавать, что ребята, с которыми учился в одном классе, превзойдя его в знаниях, учились в школе и перед ними были открыты 'врата' институтов. Это был кратчайший путь. Но он, за это время, приобрёл специальность и, так же являлся студентом ВУЗа. Это ли не здорово?!
   Правда, путь этот был более тернистым. Но именно он научил Юрия Александровича к борьбе за место 'под солнцем'.
  
   Вот и сейчас, когда он входил в кабинет директора завода, его не покидала мысль, что находится на пороге 'новой спирали' в своей жизни. Что впереди его ждут дела, которые сидящий за столом человек может доверить только ему. Тому, кто за шесть лет работы в КБ вырос до старшего инженера с правом допуска к проектированию сложнейших пресс-форм и штампов. Который получил практику непосредственно на производстве. Знал возможности высокоточных станков. Был знаком со слесарными, лекальными работами, термическими операциями на пути рождения сконструированного им изделия.
  
   Поздоровавшись, директор предложил Юрию Александровичу место за столом для совещаний и сразу приступил к теме встречи:
   - Юрий Александрович, вы занимались конструированием пресс-форм для изделия 'Нева-2'?
   - Да! Помню эти формы. С многочисленными выдвижными вкладышам и лекальными поверхностями.
   - Сейчас мы приступаем к освоению нового изделия, порученное нам Правительством - 'Нева-3'. Хочу предложить вам вернуться на завод. Думаю, что с должностным окладом разногласий у нас не возникнет. Надбавка к нему из моего фонда вам гарантирована. По рукам?!
  
   Так Юрий Александрович 'вернулся на круги своя'.
   Новое изделие, не уступающее аналогам выпускаемым за границей, увлекло его, и он ходил на завод окрылённым, позабыв обо всём, что окружало в жизни.
   Первое, что он ощутил в полной мере, что мама, как бы помолодела, улыбаясь ему всякий раз, когда он возвращался со службы. Как любовно она накрывала обеденный стол в комнате, наливала в тарелку щи с добротным куском мяса и садилась напротив с нежностью глядя как он кушает.
  
   В один из таких вечеров, что-то отвлекло Юрия Александровича от мыслей о заводе. Он, сперва, не понял - 'Что?'. А это было радио, не выключенное, почему-то, мамой соблюдавшей в доме тишину всякий раз, когда он, по вечерам, продолжал работать на дому. Из картонного репродуктора раздавались слова речитатива, которого он никогда не слышал. Слова, словно былинный разговор, преодолевая расстояние от стенки до стола, вливались в сознание Юрия Александровича и он, отвлёкшись от дел, превратился вслух.
  
   "И да прибудут на твоём пути попутчики с добрыми душами" -
   произнёс чтец, а дальше он услышал то, о чём никогда не задумывался.
  
   В чём прелесть жизни спросишь ты меня.
   И я, не зная, что ответить сразу, скажу:
   - Послушай, не тая других раздумий, и согласись со мной.
   Быть может и ни разу не встретив в жизни прелести такой -
   ведь ты ещё юнец - ты видел, как крестьянка сеет хлеб,
   бросая в землю зёрна золотые?
   В её лице прочёл бы ты в тот миг ужасно много,
   если только видел это и мог читать людские лица -
   и доброту, и благородство, и материнскую заботу о хлебе том,
   и радость жизни.
   Но будучи рождённым в век наук, ты скажешь верно,
   вопреки моим словам - что не единым хлебом жизнь прекрасна,
   хотя в том песня, как его растят...
   А я и не о том. Помчались дальше время обгоняя.
  
   Ты взрослым стал. Тебя уже влекут какие-то дерзанья в делах своих.
   Ты хочешь новое открыть и, пожиная славу, построить храм наук,
   иль улететь в пространство - тот мир, где не было меня
   и никогда не будет...
   Я очень бы хотел сказать, что жизнь прекрасна делами и трудом,
   что их родят. Но скажешь ты, что это же не люди,
   что не умеют за делами познать свободу жизни...
   Возможно это так. С годами всё проходит.
  
   Очнувшись как-то, после долгих дел, ты обретёшь тоску.
   И в сумрачной квартире увидишь одиночество своё.
   Противно станет.
   Накинув плащ, ты убежишь в ночную темень.
   И долго будешь бродить по улицам. И встретишь одинокое создание.
   Оно, не ведая, само пойдёт тебе навстречу.
   Рука в руке пойдёте вы в молчанье.
   И станет вам светло и радостно...
  
   К чему всё это - спросишь ты краснея.
   Девчонок сроду я терпеть не мог.
   Скорее разразится во Вселенной кошмарный Ад
   в рожденье звёзд, чем я...
   Не торопись, сынок. И клятвы не бросай на ветер.
   Я ведь о том вопросе, что задал:
   - Однако прелесть жизни в том и существует, что ты узнал.
   В твой дом жемчужина Вселенной войдёт и будет в нём веселье,
   много хлеба и масса.
   А в этом прелесть жизни!
  
   Встав из-за стола, Юрий Александрович подошёл к окну. Отодвинув в сторону тюлевую занавеску, посмотрел на улицу.
   - Боже мой! Сколько людей там, где он никогда не задерживался: дом - работа, работа - дом. А жизнь...
   Словно в песне напеваемой шпаной в подворотне:
  
   ...А мимо молодость проходит
   И дни мелькают, как в кино.
   А жизнь тихонечко уходит
   Не то чтоб жизнь, а так...
  
   - Как же я посмел не обращать на это внимание?! Как получилось, что ещё ни разу не прикоснулся к руке такого же одиночества, как я сам?
   К чёрту! К чёрту!! Надо разорвать этот круг. Надо вырваться из него и взять то, что принадлежит мне по праву жизни.
  
   Юрий Александрович знал, что в школе, которая его когда-то отторгала, по субботам старшеклассники устраивают танцы под шипящие звуки патефона. Там встречаются ребята и девчата в не учебной обстановке. Той обстановке, в которую ему ни разу не пришлось окунуться. И, желая наверстать упущенное, в ближайший субботний вечер, он вошёл под гулкие своды заведения, тоска по которому не выветрилась со временем.
   Поднялся на второй этаж и увидел кружащие пары под звуки модного тогда танго:
  
   Утомленное солнце
   Нежно с морем прощалось
   В этот час ты призналась, что нет любви...
  
   Пары кружились, не задумываясь о содержании слов звучащих под музыку. Им было достаточно одного - ощущать тела друг друга. И Юрий Александрович, как зачарованный, шёл навстречу с тем, что поманит своим очарованием.
   Он надеялся встретить здесь похожее одиночество, которое, как и он, ждёт встречи, чтобы идти рядом 'рука в руке'.
   - Стоп! Вот она. Стоит особняком. Стройненькая, светленькая, уже не дитя.
   Скорее всего - десятиклассница. Уже сформировавшаяся, но явно не красавица. Поэтому, наверное, и стоит в сторонке.
   - Здравствуйте. Позвольте вас пригласить.
  
   Стеснительно потупив взгляд избранница кивнула головкой и, словно на заказ, из патефона полились слова:
  
   В этот вечер в танце карнавала
   Я руки твоей коснулся вдруг.
   И внезапно искра пробежала
   В пальцах наших встретившихся рук.
  
   Ах! Как приятно было ощущать её податливое тело.
   Как замирало сердце от прикосновения к мужской груди девичьих упругих сосков.
   Как очаровательно было лицо с прикрытыми в неге глазами.
  
   Позабыв всё на свете, Юрий Александрович окунулся в ощущения от близости девичьего тела и, может быть, впервые за свои двадцать три года, был счастлив. Наконец-то свершилось! Он вошёл в новый виток своей жизни. И пусть этот виток несёт его к новым ощущениям, к осознанию любви. Любви прекрасной, всепоглощающей, многообещающей.
  
   Проводив девушку до подъезда, взяв её за плечи, спросил:
   - Как звать тебя, хорошая?
   - Аделина.
   - А скажи, Аделина, мама целует тебя, когда, прощаясь, провожает в школу?
   - Раньше целовала, а теперь она только брата целует.
   - Не печалься. Теперь я тебя целовать буду. Не возражаешь?
   Ничего не сказало милое создание. Только, чуть склонив голову набок, закрыла глаза, подставив для поцелуя запунцевевшие губы. И столько в них было страсти, желания быть поцелованными, что Юрий Александрович не посмел не осчастливить девушку, у которой был первым и единственным в жизни.
  
   Потом, когда Ленинградское солнце позволяло им встречаться на песчаном пляже у Петропавловской крепости, Юрий Александрович неоднократно испытывал томление во всём теле, когда Аделина просила его расстегнуть пуговки платья со спины.
   Но ещё больше он испытывал наслаждение от прикосновения рук к телу девушки, когда натирал её кремом для загара. Когда та, расслабленная лежала на байковой подстилке, а он плавно и нежно скользил ладонями по её спине, талии, бёдрам, ногам. Аделина кусала губы, заставляя себя не застонать от его прикосновений, а по телу, такому желанному, время от времени пробегала дрожь, мышцы напрягались и через мгновение расслаблялись, как после экстаза.
  
   Встречались они редко. Если только по выходным дням. Юрий Александрович в рабочие дни предавался конструированию изделия, которое было поручено персонально ему. А его Аделина готовилась, сперва, к выпускным экзаменам в школе, а потом к вступительным в институт. Редкость встреч заставляла Юрия Алексеевича дорожить отношениями с первой в его жизни радостью от общения с женским существом. Он всячески потакал ей, стараясь исполнить все её желания. Мороженное, кафе, кинотеатры - всё на что он был способен преподносилось Аделине беспрекословно. И одна только мысль бродила в голове взрослого, уже, мужчины:
   - А что будет с ними, когда отношения их зайдут так далеко, что им никогда не захочется расставаться?
  
   В один из выходных дней, когда нудный мелкий дождь не позволил им, как обычно, гулять по набережной Невы, Аделина пригласила его в гости. Познакомиться с родителями, братом и так - посидеть за вечерним чаем. Это должно было когда-нибудь произойти. Правда, он полагал, что подготовка девушки к экзаменам в институт, было для неё первостепенным. Однако согласился без колебаний. В успешности её поступления в институт он не сомневался. Аделина на 'отлично' сдала выпускные экзамены в школе и при поступлении в институт её ожидали некоторые послабления. Это не то, как сдавал, в своё время, вступительные экзамены он - без фундаментальных знаний школьной программы.
   Аделина жила в двухэтажном доме, не далеко от школы, в которой они оба учились. Правда, он на много лет раньше, нежели она. И казалось, что было это так давно, что впору считать себя стариком. В молодости разница в годах ощутима. Особенно когда вокруг столько молодых ребят. Но их, в первую очередь, интересовали девушки, поведение которых Юрию Александровичу было непонятным.
  
   Всякий раз, когда Юрий Александрович, украдкой, их рассматривал, он никак не мог взять в толк, откуда в них, современных, столько небрежения к своей женской сущности и окружающим их людям. Складывалось мнения, что они проживают в другом, каком-то своём, мире. Мире цинизма, грубости, насмешек.
   Он и сегодня не может забыть, как столкнулся с ужасом, который лишил его слов:
  - в метро, по платформе, шла девушка с небрежно спущенными джинсами. Спущенными настолько, что кружевные трусики были видны всем, кто хотел их увидеть. Юрию Александровичу, стало неловко за девушку. Надо догнать её. Обратить внимание на недопустимость подобного в гардеробе и, может быть, прикрыть её своим телом, дав ей возможность оправится.
   Когда он это сделал, то услышал в ответ:
   - А тебе какое дело, козлище!
   И, сплюнув себе под ноги, девица, демонстративно завиляв задницей, прошла к эскалатору.
  
   'О, времена! О, нравы!' - пронеслось у него тогда в голове.
   А память, в противовес произошедшему, напомнила случай на Невском проспекте:
  - в тот день только что прошёл весёлый летний дождик. На смену ему вновь засияло солнышко. Народ с радостными улыбками шёл сплошным потоком, каждый по своим делам. Впереди, цокая подковками сапог, спешил офицер в накинутой на плечи плащ-палатке. А ещё чуть впереди миловидная женщина. И вдруг...
   Женщина резко остановилась, беспомощно оглядываясь по сторонам. Из-под её юбки свесилась нежно-голубая резинка, которой, в те времена, пристёгивали чулки.
   Женщина была напугана. Как выйти из такой пикантной ситуации она не знала. И тут...
   Офицер, в два шага, нагнал её, накрыл полой плащ-палатки и сказал доверительным тоном:
   - Не суетитесь. Поправляйте свой гардероб.
   Лицо женщины покрылось пунцовой краской. Ей стало по-настоящему стыдно. Но это было то, что нужно в такой ситуации.
   Через некоторое время она выпорхнула из-под плащ-палатки. Произнесла благодарственное 'спасибо' и, ускоряя шаг, смешалась с толпой прохожих.
  
   Подобного сегодня ожидать не приходится. Эти сикарахи, словно специально, выпячивают интимности на показ.
  
   Когда Юрий Александрович, вслед за Аделиной, поднимался по лестничному пролёту, он не переставал смотреть на стройное тело своей избранницы. Ему казалось, что если сейчас произойдёт ужасное, он сумеет защитить её. Возьмёт её на руки, закроет своим телом и спрячет от любых невзгод, которые встретятся на их жизненном пути.
  
   Достав из сумочки ключи от квартиры, Аделина открыла дверь и ...
  Первое, что он услышал, был женский голос:
   - Это ты, Аделина?
   - Конечно я. Кому ещё следовало быть? Надеюсь, вы все дома? Я пришла не одна. Как и обещала - с Юрой.
   В тот же миг, в дверях комнаты напротив, появился мужчина средних лет с газетой в руках и очках задранных поверх головы.
   - 'Это, должно быть, папа Аделины', - промелькнуло в голове Юрия Александровича.
   'Папа', не спуская напряжённого взгляда с дочкиного знакомого, подошёл, протянул для рукопожатия руку и представился - Сергей Николаевич.
   - Очень приятно, - сказал Юрий Александрович, не сообразив сразу как представиться. Назваться Юрой - вроде бы не мальчик. Назваться Юрием Александровичем - подчеркнуть разницу в возрасте с его дочерью.
   - 'Пусть сам решает, как его называть' - подумал он и обернулся на звуки шагов женщины проходящей коридором из кухни.
   Галантно склонив голову, Юрий Александрович, вовремя вспомнив, что он тут гость, представился: - Юрий.
  На этом церемониальная часть знакомства была завершена.
   - Проходите в комнату. Что же вы тут в прихожей столпились. Адeлиночка, приглашай гостя, - певуче, изображая радость встречи, произнесла Нина Михайловна - мама девочки, на которую у Юрия Александровича были свои планы. Ему очень хотелось, чтобы планы эти совпадали с планами родителей Аделины. И, кажется, так оно и было, но несколько наигранные интонации голоса будущей тёщи его насторожили.
   - 'Чем-то я ей не приглянулся', - закралось в его встревоженную душу.
   Юрий Александрович, сняв в прихожей новые калоши, вслед за Сергеем Николаевичем проследовал в комнату. Огляделся. Обыкновенная комната трудовой семьи. Без изысков, без излишеств банальных украшений. Если только в серванте красуются чайные сервизы, которые достают по торжественным дням.
  
   Сергей Николаевич, сложив аккуратно не до конца прочитанную газету, снял очки и, переложив их фланелевой тряпочкой, положив в очёчник. Предложил Юрию Александровичу место на диване. Сам сел в глубокое кресло. По всей видимости, это было его кресло, и уступать его кому-либо он не намерен.
   - Вы извините за неподготовленность вашей встречи, Юрий. Только что вернулся с работы. Москва нажимает - предлагает досрочно сдать в эксплуатацию очередной атомный ледокол. А там работы - непочатый край. Но, если Партия сказало 'надо', то нам остаётся ответить - 'есть!'
  
   Как выяснилось из последующего разговора, Сергей Николаевич работал бригадиром сварщиков на Балтийском судостроительном заводе.
  
   - А вы чем занимаетесь? - спросил он без особого интереса. Этот человек, как понял из разговора Юрий Александрович, считал, что главнее его работы нет и быть не может.
   - Работаю конструктором на заводе имени Калинина. Учусь в институте. Ничего особенного, - решил потрафить инженер-конструктор бригадиру сварщиков. Пусть подавится своей значимостью.
   Ответ сварщику понравился. - Свой, заводской!
   Юрий Александрович до конца понял, что к нему уже присматриваются как к потенциальному жениху. Потому, как Сергей Николаевич смотрел на него уже с доброй улыбкой.
  
   В это время в комнату вошла Аделина с подносом, заполненным разнокалиберными чайными чашками, сахаром, чайными ложками. Следом, словно купчиха на базаре, вошла Нина Михайловна с чайником в одной руке и подставкой в другой.
   - Сейчас будем пить чай, - сказала женщина, которая явно не видела себя любимой тещей. - Присаживайтесь к столу, Юрочка. Нам есть о чём поговорить.
   - Всё, что я мог рассказать о себе, знает Сергей Николаевич. У нас с ним состоялся обстоятельный разговор. А меня извините - недосуг чаи распивать. Завтра перед директором отчитываться надлежит за проделанную работу. Придётся вечер дома, за письменным столом, провести. Простите великодушно ещё раз. Дела - превыше всего.
   Юрий Александрович поднялся с дивана и, вопросительно взглянув на Аделину, вышел в коридор. Одев калоши, так часто выручавшие его при посещении чужих квартир, выждал минуту в ожидании Аделины и понял, что смотрины состоялись не в его пользу. Пусть так, но никогда ещё Алексеевы не были подкаблучниками у женщин. Даже у тех, которых любят.
  
   Вернувшись домой, Юрий Александрович ещё на лестнице понял, что мама, несмотря на позднее время, не ложилась. Ждёт его.
   Побренчав ключами, вошёл в прихожую и почувствовал себя 'в своей тарелке'. Всё было знакомо с детства: сумерек коридора, невесть какая мебель в нём, запахи квартиры. И мама, стоящая в дверях комнаты большой коммуналки.
   - Ну, что решил - туда переедешь или сюда её приведёшь? - спросила мама с дрожью в голосе.
   По-мальчишески сбросив калоши, Юрий Александрович подошёл к единственно родному человеку, нежно обнял её и сказал то, что решил для себя, возвращаясь со смотрин:
   - Всё остаётся как прежде, дорогая. Всё, как прежде. Одно только осознал до глубины души - надо менять образ жизни. Взрослым необходимо становиться. Самостоятельным. А для этого необходимо обзавестись собственной жилплощадью. Буду вступать в жилищно-строительный кооператив. На нашем с тобой бюджете это не отразиться. Буду преподавать по вечерам в техникуме, в котором учился. А там, как сложится.
   - Ну, и Слава Богу! А то я весь вечер промучилась от мысли, что 'ночная кукушка дневную перекукует'. А раз так решил, то поживём ещё вместе. 'А там, как сложится', - это ты правильно сказал.
  
   Перед сном, прежде чем выключить ночник, он наугад открыл книгу народных пословиц и поговорок. На странице, которая наиболее освещалась настенным бра, прочитал:
  
   - Трудись, трудись. Построй свой дом. Смотри на девушек потом.
   (Эстонский народный эпос.)
  
   С этим и уснул. Впереди у него был сложный переход на новый виток жизненной спирали.
   * * * * *
  
   Аделина без труда поступила в Технологический институт. Один из самых престижных институтов города на Неве. И Юрий Александрович понял, что почвы для его влюблённости не осталось.
   У его девочки, на которую он и дышать не смел, появились новые друзья из числа студентов. Друзья, которые были много моложе и, скорее всего, перспективней. Это были люди не сломленные трудностями послевоенной жизни. Не испытавшие на себе холода и голода блокады. Не надрывавшиеся на колхозных полях в эвакуации.
   Это была молодёжь, к которой всё пришло само. Она не задумывалась над тем, откуда появлялось благополучие в жизни. Казалось, что оно было всегда и будет вечно. А раз так, то можно было просто жить и не задумываться о будущем. Оно будет всегда доступным, как была доступна манная каша в детском садике.
   На смену трудовому быту родителей, старших братьев и сестёр, пришло поколение потребителей. Правда оно не задумывалось над тем, что между потребителем и паразитом всего шаг. Маленький шаг, который сделаешь и не заметишь. А Юрий Александрович страшно не желал видеть в Аделине потребителя. Он мечтал видеть в ней друга, на которого можно положиться, пока он строит их будущее. Их дом, в котором они будут жить. Семью, которую они построят вместе. Но Аделина всё дальше и дальше удалялась. Дни, которые раньше они проводили вместе, были заняты лекциями, коллоквиумами, иногда студенческими вечеринками. Долго так продолжаться не могло.
  
   В один из субботних вечеров, не дождавшись весточки от любимой, он вошёл в дом, где она проживала. Вошёл, наступив 'на горло собственной песне'. Ведь он отказался тогда, за вечерним чаем, быть предметом обсуждения себя как личности. Её родители не захотели увидеть в нём то, чем он гордился в себе. И эта гордость не дала ему возможности присутствовать в доме, где его бы оценивали как вещь.
   Тогда он ушёл. А сегодня, когда не стало сил ждать Аделину в тоскливом одиночестве, он 'перешагнул через себя'. Пришёл узнать от неё лично - в чём дело? Почему она избегает встречи с ним? Не уж-то сложно позвонить ему на службу и сказать, что помнит, что соскучилась, что занята.
  
   Дверь открыла Нина Михайловна. Открыла не приглашающее, а чуть-чуть, чтобы увидеть того, кто так настойчиво давит на кнопку, заставляя квартирный звонок 'сходить с ума'.
   - Я к Аделине, - сказал Юрий Александрович, не здороваясь. Он понял, почувствовал, что если поздоровается, то дверь тут же захлопнется.
   - Её нет. Она ушла в баню и придёт не скоро. После бани зайдёт к подружке.
   Дверь захлопнулась.
  
   Не поверив, приняв эти слова за отговорку, поехал в институт. Подошёл к центральному входу и прочитал написанное крупным шрифтом:
  
   Сегодня, в концертном зале института,
   состоится вечер отдыха.
   Приглашаются все желающие.
   Можно с друзьями и родственниками.
  
   Прочитав объявление, он с горечью подумал, что за всё время знакомства с Аделиной, не стал для неё ни другом, ни родственником. Она оказалась 'дитём своего времени'. Времени потребительском, пренебрегающим чувствами, если из них нельзя извлечь пользу.
   Влюблённость приходит и уходит, а жить надо всегда. И только тот станет хозяином своей жизни, кто сумеет подойти к её созиданию, видя в чувствах практический смысл. А какой смысл был в нём - в простом советском инженере с ещё незаконченным высшим образованием?
   Да ещё без собственной жилой площади. Живущим с мамой в коммунальной квартире.
  
   И всё-таки его пропустили в клуб. Ребята на вахте знали, что во время танцев девчонкам снова не хватит кавалеров. Мальчишки в послевоенное время с неохотой появлялись на свет. Как будто знали, что их ждёт со дня рождения до ссудного дня: постоянная борьба за выживание в условиях 'строительства светлого будущего'. Сперва за право обрести свою нишу среди 'строителей', а затем за право быть ведомым среди этих 'строителей'. И только тот достигнет наибольших прав и благополучия, кто впитает в себя сознание распоряжаться правами тех, кого он ведёт.
   Юрий Александрович был не из ведомых. Он обладал особым статусом - быть самостоятельным в решении производственных задач. Это значило быть для Аделины бесперспективным.
   Однако он верил в силу своей любви к ней. Верил несмотря ни на что. Такую любовь, какая переполняла его, нельзя не оценить по достоинству. Он посылал ей цветы со своим знакомым. Искал встречи с ней. И когда эта встреча состоялась, понял, что тот рыжий венгр, который крутится вокруг них, обладает против него тем преимуществом, что может вывезти её за границу. А заграница, по тем временам, была за пределами мечтаний таких, как Аделина. Её, даже, не смущало то, что страна в которой ей предстояло жить порвала отношения с родным отечеством, отказавшись идти по пути развития коммунизма. Что отечество, которое сделало Аделину советским человеком, сражалось с венгерскими захватчиками на полях сражений во время воины, принёсшей народам мира столько бед и страданий.
   А те солдаты, которые, в смертельных боях, водрузили над Венгрией знамя свободы, вернувшись домой, пили 'вино с печалью пополам' за помин души безвременно ушедших, не вынесших тяжести оккупации венгерских войск. И на груди этих солдат светилась медаль за город Будапешт.
  
   Вернувшись к себе, Юрий Александрович собрал фотокарточки, подаренные ему Аделиной. Это последнее, что надо сделать - вернуть фото, где она заявляла о себе. Вернуть и вычеркнуть её из жизни.
  
   'Ну, что ж, иди, держать не стану.
   Судьбу упрёком что гневить? Исчезли радости любви.
   Не склеить наших половин. Гони её к другому стану.
   Сберечь - попытки неуклюжи. Скончались аргументы 'за'.
   Обрывки сказки ветер треплет. Пробила брешь обид праща.
   Не получилось сообща. Прощай!'
  
   Впереди у него был новый виток жизни. Жизни без обязательств ни перед кем, кроме мамы. Единственного человека, который любил его просто так. Потому, что он есть. Есть такой, какой есть и другим она его не представляла.
  
  
  

Круги на воде

  
   Смотришь порой на тихую гладь озера и кажется, что и жизнь может быть спокойной, размеренной как его ширь, красивой, как его гладь. Что для этого надо сделать? А ничего не надо. Жить и не трепыхаться. И всё будет замечательно.
   Но не получается. Живёшь в социуме, среди людей и кто ни-будь, чем ни-будь, но потревожит эту лазурную гладь. И приходится подстраиваться к изменившейся обстановке. Приходится крепко сжимать рот, чтобы не наглотаться волны от брошенного кем-то камешка.
   Таким камешком, первым в жизни Юрия Александровича, была Аделина. Но его не пугали неурядицы будущей жизни. Он верил, что если вместе, если с глубоким чувством любви, то никакие преграды не страшны. Пускай хоть шторм на озере - всё преодолеют.
   Но Аделины не стало. Осталось пустота и горечь напрасно истраченных чувств. А "круги на воде" остались. Они напоминали о том, что, с замиранием сердца, ощущал когда-то.
   - "Эх, Аделина! Встретишь ли ты человека, который полюбит тебя так, как любил я?!" - думал Юрий Александрович сумрачными ленинградскими вечерами. - С мамой хорошо, и с подругами её хорошо. Слушаешь их разговоры, не отрываясь от служебных записок, и узнаёшь, что происходит вокруг дома, в котором живёшь. И хорошо, что они не пристают с вопросами: - Юра, как дальше жить думаешь?
   Как сложится, так и буду. Но любви, которая была, мне уже не встретить. Не встретить! Аделина каждый вечер стоит перед глазами и манит, манит взглядом...
  
   Где то озеро, где тот омут, в который надлежит нырнуть один раз и прекратить это мытарство? Девушек много. И на работе, и в техникуме, где Юрий Александрович продолжает руководить подготовкой студентов к защите дипломов. Среди них встречаются умницы с красивыми личиками и покладистыми характерами. Но всё это не то, не то, не то!
   Ему уже за тридцать. Скоро "возраст Христа", а студентки словно дети. Им ребята помоложе нужны. Старый он для них. Ох, старый!
  
   Глянув в окно, за тюлевую занавеску, Юрий Александрович вздохнул тяжело и принялся собирать аккуратно разложенные на столе документы. Пора пить чай и укладываться спать. Всё, что было намечено на сегодня, он выполнил.
  
   Убирая со стола после вечернего чая, мама удручённо глянула на сына:
   - Юра, ты не забыл, что у тебя завтра день рождения?
   - Серьёзно? Совсем из головы выскочило. Надо отметить, но с кем? У меня кроме сослуживцев по работе и нет никого. Если только Пашу Родионова пригласить?
   - Приглашай. А я подруг своих позову. Выпьем, посидим, поговорим о том, о сём. А к чаю я пирожков напеку. Не возражаешь?
   - Какие могут быть возражения, мамочка? Твои пирожки я с детства люблю. Лучше тебя ни у кого не кушал.
   - Значит договорились. Только не забудь об этом на работе. А то опять документы домой принесёшь.
  
   На следующий день Юрий Александрович, не задерживаясь на службе, пришёл домой раньше обычного. Хотелось освободить маму от сервировки стола, других домашних дел. И каково же было его удивление, когда он увидел, что справились без его помощи. На кухне хлопотала мама с её вечной подругой, а в комнате раскладывали вилки, ножи, салфетки Паша Родионов с какой-то милой девушкой лет двадцати.
   Познакомились: - Дина.
   Паша сказал, что без меня будет скучно, вот я пришла. У вас нет возражения.
   - Что вы! Этот дом никогда не привечал таких красивых дам. Оставайтесь. Буду признателен.
  
   Так Юрий Александрович познакомился с Диной. С девушкой вроде бы без претензий, симпатичной, окончившей библиотечный техникум, проживающей с родителями в коммунальной квартире. Значит, впредь рассчитывает жить с мужем и на зарплату мужа. Ладно, поглядим.
   Женитьба, как необратимый шаг в жизни, Юрия Александровича пугает. Рушится привычный уклад жизни, наработанный годами. Появляются новые обязательства. Деньгами теперь будет распоряжаться жена, а не мама. С мамой тревог не возникало. Всё было выверено годами. И если, когда-то, предстояла дорогостоящая покупка, то мама воспринимала её без тревог - ничего, выкрутимся. А теперь как?
   С другой стороны возраст подстёгивал. Тридцать четыре года это не шутки. Пора обзаводиться семейством. Но женятся по любви, а есть ли она к Дине?
   Первая любовь, любовь к Аделине, оказалась безответной. Была полная чувств, ревности, упрёков. А как сложится с Диной? Даже бессонницы нет. Ничего нет. Наверное, и любви нет. Но жениться пора потому, что "пора".
  А не аморально ли это?
  
   "Моей будущей жене двадцать лет. Разница в возрасте незначительная. Как у папы с мамой. И прожили они в любви и согласии, несмотря на трудные годы индустриализации, войны. И жили в огромной коммунальной квартире, где не протолкнуться было. А у меня отдельная однушка выстроена. Все-таки есть от чего оттолкнуться. И тётки, мамины подружки, перестанут числить меня импотентом. И мама успокоится."
   Надо жениться. "Надо, Федя!"
   С этими мыслями Юрий Александрович выключил бра, повернулся к стенке и заснул, как человек принявший, наконец-то, решение.
  
   Бракосочетание состоялось во дворце на Английской набережной. Считалось престижным. Это раньше приходили в бюро ЗАГСов при каждом из районов, сдавали паспорта, ставили штампы о регистрации и жили счастливо. А может и нет. Как у кого складывалось. Но было всё без помпезности, без напущенного шика. Кому они нужны? Если только родителям невесты, радующимся, что выдали дочь замуж, избавились от тяготы неопределённости в жизни.
   Мужьям этот шик без надобности. Есть в нём некоторая подчинённость перед будущим, перед невестой и её родителями. Юрий Александрович этого не хотел, но пришлось следовать ритуалу последних лет. Куда денешься?
   Потом свадебное застолье в коммунальной квартире на смольнинской стороне, у жены и её родителей. Такси до необустроеной, ещё, однокомнатной квартиры на Железноводской улице Васильевского острова. Вздохи, ахи чуть ли не до утра по поводу подарков и всего, что было на свадебном вечере.
   В памяти у Юрия Александровича сохранились воспоминания о музыке звучащей тогда в исполнении товарищей по работе - Яковенко, Лавреньтьева. Один с баяном, другой с гитарой. Куча барахла сваленного на пустующее кресло Ивана Трофимовича и халат "а-ля мы - дворяне", в который его обрядили сразу, как вошли в дом. Он и сейчас пылится в шкафу.
   Они, что же, думали, что Юрий Александрович изменит своим привычкам быть мужчиной? Работать по вечерам, посещать по выходным дням кавголовские кручи, с которых можно, с замиранием сердца, мчаться на лыжах?
   Юрий Александрович всего этого не хотел. Но изменившаяся его жизнь заставляла идти на уступки. Пришлось брать отпуск, приостанавливая работу над темой на заводе и ехать в Ялту. Тоже традиция последних лет. А, что он не видал в этой Ялте? Его ждал завод и темы разрабатываемых проектов. Но как это совместить с новой жизнью, Юрий Александрович ещё не знал.
  
   Знакомство с родителями происходило буднично и занудно. Дина единственная дочь у них и, первое мнение, которое сложилось у Юрия Александровича от знакомства, что она изрядно надоела им своей избалованностью.
   - Иван Трофимович, - протягивает руку тесть.
   О себе не распространяется. Как показалось Юрию Александровичу хвастаться ему нечем. Во всяком случае, от пролетарского в нём ничего нет.
   Следом звучат вопросы, от которых подташнивает:
   - Где работаете? Кем? Сколько зарабатываете?
   - "Он, что, тесть будущий, приценивается, не продешевил ли, выдавая дочь за меня?"
   Противно!
  
   Когда Иван Трофимович услышал, что зятю удалось заработать отдельную квартиру, глаза его посветлели и сам он, как бы от удовольствия, заскользил штанами по креслу. Этот его интерес не остался незамеченным Юрием Александровичем. Как потом выяснилось, квартирная тема была любимой темой для будущего тестя. Чуть ли не сразу, с первых дней родства, Иван Тимофеевич предпринял попытку приобщиться к трудом построенной Юрием Александровичем квартире. Что-то подобное он ожидал от родителя жены и был готов к разговору о прописке её на жилплощади мужа.
   - Юра, - как-то обратился он к зятю, - жена должна быть прописана там же где и муж. Не так ли?
   - А это что - прописано, где ни-будь? Или законом предусмотрено? По-моему, это добровольное волеизъявление брачующихся, а никак не желание чьих либо родителей.
   Однако Иван Тимофеевич, продолжая настаивать, обращаясь к логике, традициям старых времён:
   - Так испокон веков заведено. Жена, как ломоть отрезанный, к мужу переходила. И жила у него на основании венчания или, как сегодня принято, регистрации брака.
   - Иван Тимофеевич, дорогой, вы о своей квартире побеспокойтесь. Случись что, так вам и наследовать её некому будет. Дочь у вас одна, а других близких родственников у вас нет. Давайте прекратим этот разговор и впредь не будем к нему возвращаться.
  
   Вернувшись с Диной от родителей, Юрий Александрович в который раз почувствовал тревогу за непрочность супружеских уз с женщиной, которую назвал женой. И квартира его была лакмусом в том, что произошло в его жизни. Для Ивана Тимофеевича квартира в Ленинграде была ореолом благополучия. Благополучия, которое ищут люди, будучи никогда с этим городом не связанные.
   Со временем, по истечении ряда лет, он увидел нечто подобное у людей, приезжавших в город из южных республик.
   Имел ли Иван Тимофеевич кавказские или чеченские корни для Юрия Александровича осталось тайной. Да, он и не особенно интересовался этим. Но, как выяснилось позже, на фронте, во время войны, он не бывал. А служил при лагерях заключённых бухгалтером. Работа эта, обстановка на востоке страны, где этих лагерей было предостаточно, позволила ему обрести немалый капитал, с которым он и оказался в городе пережившем все тяготы войны. Пользуясь случаем, купил дачу в Зеленогорске. Перепродал такому же предприимчивому человеку, как и сам. Деньги вложил в покупку квартиры в Гаграх и...
   Неинтересная для Юрия Александровича была эта тема. Сам он никогда не помышлял над тем, что деньги должны делать деньги. Ему вполне хватало зарплаты на заводе и того, что зарабатывал рационализаторством.
  
   Но в том доме, где раньше жила Дина, денежный вопрос муссировался постоянно. Во главе его стоял Иван Трофимович, что позволяло ему властвовать над женой. Она, буквально цепенела от его взгляда и всю любовь свою материнскую отдавала дочери. Так в их доме появилось избалованное создание, которое стало женой Юрия Александровича.
   Ну, а Юрий Александрович, верный себе и своим принципам, продолжал трудиться. Приходя домой с работы, мечтал о том, что его встретит жена, как когда-то встречала мама. Встретит, улыбнётся любящей улыбкой, проведёт на кухню, чтобы накормить вкусным ужином. И каково же было его изумление, когда, буквально с первых дней, он увидел у плиты тёщу, разогревавшую привезённую из своего дома еду в бидончиках и кастрюльках.
   - Дина, как это понимать? - было его удивление. - Почему у плиты Лидия Дмитриевна? Тебе не хватило времени приготовить обед?
   - Юрочка, - прощебетала Дина в ответ. - Мама так вкусно готовит. Гораздо лучше, чем я.
   - А может, ты вообще готовить не умеешь? Попробуй хоть раз. У тебя должно получиться, если ты при маме жила. Ведь научила она тебя чему ни-будь.
   Однако призывы Юрия Александровича были тщетны. Он не делал культа из еды, но, как понимал семейную жизнь, обязанности в ней должны быть распределены и выполняться неуклонно. Невыполнение домашних обязанностей в семье ведёт к разводу. А Юрию Александровичу меньше всего хотелось подойти к этому краю. Ещё теплилась надежда, что всё можно поправить, построить, создать.
   Однако...
  
   - Диночка, впереди выходные дни. Как ты смотришь на то, чтобы поехать в Кавголово и покататься на лыжах. Ты когда ни-будь срывалась с горных круч под свист ветра в ушах? Это так здорово! Поедем!?
   - Ещё чего? В Кавголово ездят одни проститутки. А я женщина с интеллектом. Не пристало мне на досках кататься.
   - Родная, что ты говоришь? Всё ли в порядке в твоей головке? В Кавголово нет никаких условий для интима - зима на дворе.
   - Всё равно не поеду! - молвила Дина и, упала на диван, бестолково уставившись в потолок. - Давай лучше заведём собачку. Ты не против?
   - Против категорически. Хочешь сделать из меня поводыря дворового? Чтобы я, бросив всё, занимался псом? А ты что делать будешь?
   - А я буду учиться готовить тебе вкусные обеды. Ведь ты этого хотел?
   - Учиться готовить, надо было много раньше. Когда ты ещё пионеркой была. А ты незнамо чем занималась в то время.
   - О-ё-ёй! Когда я была пионеркой, то носила серёжки с бриллиантиками. Мне их папа подарил сразу, как я галстук надела. А от тебя, скоро полгода живём вместе, ни одного подарка не было.
   Юрий Александрович замолчал отрешённо. Отодвинув от окна тюлевую занавеску, глянул на улицу. За окном бурлила жизнь такая, какой он себе её представлял. И никогда не думал он, что опустится его жизнь до мещанского быта. До того состояния, когда надо будет делать выбор между инженерным творчеством и собакой, между женой и бриллиантиками, до которых тебе нет дела. Как строить жизнь дальше?
   Сколько не ломал он голову над этим, а ответа не находил.
  
   Телефонный звонок нарушил тягучую обстановку в квартире. Звонила тёща. И сразу, капризный, деланный под обиженного ребёнка, голос жены:
   - Мама, мне кучно. Он всё время занят. Он всё пишет, пишет. Не понимаю, что он пишет. Раз заглянула через плечо, а там какие-то чертежи, схемы. И собаку он не хочет. Не хочет и всё тут. Поговори с ним сама.
   Стараясь подавить в себе раздражение, Юрий Александрович взял трубку телефона и, не здороваясь, обронил:
   - Да, слушаю.
   - Юрочка, это Лидия Дмитриевна. Мы с Иваном Трофимовичем купили славного щенка фокстерьера. До шести месяцев его выкормим и передадим вам. Жизнь ваша сразу будет радостней и полноценней. Вот увидишь. Соглашайся.
   - И как вы себе это представляете, Лидия Дмитриевна? Я вынужден буду бросить всё: заявки на изобретения по работе, воскресные походы в Кавголово и заниматься собакой? Быть роботом при ней? Брать поводок, идти на улицу и останавливаться у каждого столба? Быть физиологически запрограммированным на потребности собаки потому, что она просится на улицу? Нет, нет и нет! Я категорически против. Отдайте её какому ни-будь охотнику. Пускай она лис вытаскивает из нор. Каждый должен заниматься своим делом, Лидия Дмитриевна.
  
   Не прощаясь, Юрий Александрович положил трубку и, стиснув зубы, подумал:
   - "Поторопился я поставить закорючку во дворце на Английской набережной. Наверное, всё придётся начинать сначала. Главное бы без "хвостов". А то придётся платить алименты восемнадцать лет, а может быть и больше".
  
   Жизнь есть жизнь, и ничто в ней не изменилось с первобытных времён. Когда-то люди жили стаями, и вопрос продолжения рода перед ними не стоял. Потом стали жить племенами, где мужчина, имел столько жён, сколько мог прокормить. Был матриархат, был патриархат, а сейчас что? За мужчиной осталась одна привилегия - "приносить в дом мясо". И, разве, он с ней не справляется? Всё, до копейки, отдаёт Дине.
   Если мужчина ещё может найти себе жизненную нишу и чувствовать себя в ней комфортно, то женщины, как блудливые кошки, требуют к себе внимания, заботы, почитания. Нет у них целеустремлённости, кроме как стать матерями.
   Но даже этого в Дине не было. Складывалось впечатление, что она, словно бракованный товар, выпущенный нерадивыми родителями в жизнь полную замечательных дел. Не хотела Дина заниматься ничем. Если только с азартом относилась к любовным утехам по ночам. А он - азарт, как известно, к любви, настоящей семейной любви, отношения не имеет. Придёт время и схлынет. Схлынет, как вешние воды на озере, которое может быть прекрасным. А может превратиться в болото от рутинного, потребительского отношения к жизни.
  
   Дина была темпераментной женщиной. Юрий Александрович это понимал, чувствовал. Но отношения, которых он желал с ней создать, не складывались. Со временем он пришёл к выводу, что Дина и о детях не заводила разговор потому, что понимала - ей с ними не справиться. Однако, чтобы хоть как-то обезопасить семью от не желаемого ребёнка, всякий раз после ночных скачек он лежал и нашёптывал в ночную пустоту: - Сперматозоид, назад! Назад!
   Дина, раскинувшись на подушках, с удивлением оглядывалась и спрашивала мужа:
   - Что ты там шепчешь?
   И не было в её словах ничего от благодарности за проведённые в едином порыве времени. Ни слова "дорогой", ни слова "любимый". Так, как будто встретились и расстались до следующей ночи.
   Юрий Александрович вздыхал тяжело и, повернувшись на другой бок, произносил вполголоса:
   - Так, отдаю команду одному товарищу, чтобы не лез "уперёд батьки". Его время ещё не пришло.
  
   Не только хитёр, но и не дальновиден был тесть, которого Юрий Александрович так и не научился называть папой Ваней. Подсунул ему бракованный "товар", да, ещё, с амбициями.
   Ведь семейная жизнь - это учёт взаимных интересов. Это искусство компромиссов. Как в дипломатии или в политике. Идти напролом бесполезно и чревато. Это кончается разводом. И точки над "i" надо расставлять сразу. Но как же не хочется "рвать по живому".
  
   Вот и с мамой у Дины не сложились отношения. С мамой, человеком, который понимал Юрия Александровича во все времена. Две женщины, два человека, которые, казалось, должны быть объедены одним - поддерживать союз в семье. Но какие они разные.
   Всякий раз, когда мама появлялась в их доме, Дина недовольна. Если мама приходила к обеду, вскакивала и уходила в дом напротив. Оттуда, с лестничной площадки наблюдала, когда свекровь уйдёт. А ведь ничто так не скрепляет семейные узы, как совместный приём пищи. Это временем доказано. А что Дина?
   Дина, выбрав себе подругой шестнадцатилетнюю соседку, укоренилась в мнении, что все свекрови сволочи.
  
   Юрий Александрович становился раздражительным из-за неприятия дорогого ему человека - мамы. С ней они прошли блокаду, эвакуацию, тяжёлое послевоенное время. Предать маму он не мог. Но Дина унаследовала от отца качество верховодить в семье и делиться приоритетом была не намерена. Ни с кем, даже с дорогим, для мужа, человеком. Возражать ей было бесполезно. Ругаться - не в принципах Юрия Александровича. Он пытался выдвигать нравственные, духовные, психологические доводы. Пытался что-то доказать. Но...
   Временами ему казалось, что Дина просто глупа.
  
   А в КБ начали работать над новой темой. В рабочие часы времени на оформление изобретений не хватало. Приходилось делать это дома. Дина, не понимавшая, что Юрий Александрович пишет по вечерам, всё чаше и чаще отлучалась к родителям. Это устраивало обоих. Да и времени на выяснение отношений не было. Всё вернулось на "круги своя". Круги эти, как волны от брошенного в озеро камешка, обещали унестись в пространство времени и утихнуть.
   К тридцати пяти годам Юрий Александрович испытал и первую влюблённость, и первый брак. Достаточно испытаний для такого возраста. И однажды, вернувшись домой, он поставил Динины чемоданы к дверям. Получайте, родители свою дочь на перевоспитание, а мне предоставьте возможность заниматься любимым делом: читать, писать, чертить и утюжить кавголовские горки по выходным дням.
   Объявляю себя холостым!
  
  
  

Поиски творческой конструкторской работы

  
   После окончания электротехнического института Юрий Александрович задумался над будущностью своей: - Чему себя посвятить? Где, на каком поприще применить свои знания, опыт конструкторской работы наработанный на заводе имени Калинина?
   Ему уже муторно было изо дня в день конструировать матрицы, пуансоны для штампов электрических бритв, которые не пользуются спросом.
   Меняется время. Вместе со временем меняются потребности людей, для которых эти изделия выпускают. Нужно новое, прогрессивное, а у истоков этого сидит конструктор и лепит, и лепит штампы для производства электробритв, электромясорубок, соковыжималок, которые мало кто покупает.
   Малоэффективный товар, - говорят.
   После отечественной элетробритвы остаётся щетина суточной давности.
   Электромясорубкам не хватает мощности для качественного помола мяса.
   Соковыжималки засоряются спустя короткое время работы на ней.
   Но изменить что-либо нельзя. Нельзя, учитывая неэффективность изделия, усовершенствовать его, доведя до потребительских стандартов. Чревато последствиями. И последствия эти связаны с персональной ответственностью за выпуск "в жизнь" того, что надо бы изменить, доработать.
  
   Конструктора массового или серийного производства и конструктора единичного и мелкосерийного производства - это специалисты разной квалификации. При массовом или крупносерийном - оснащённость производства максимальная.
   Ещё работая в Отделе главного технолога, Юрий Александрович это понял. Даже незначительные изменения конструкции в деталях или размерах несёт за собой колоссальные материальные затраты. Изменение инструмента в процессе производства, это всегда скандал с наказанием виновных. У конструкторов-серийщиков, как у лётчиков, нет права на ошибку. А хотелось работы изыскательской. Такой, которой до тебя никто не занимался. Чтобы каждый день проходил под лозунгом - "Твори, выдумывай, пробуй!"
  
   Итак, окончив Ленинградский элекротехнический институт им. Ульянова (Ленина), Юрий Александрович переходит на работу в КБ авиационного завода. Ему только что исполнилось двадцать шесть лет. Впереди достаточно времени для разбега и набора высоты. Всё как на аэродроме для лайнеров дальнего следования - "всё выше и выше, и выше стремим мы полёт наших ...".
   Только не "птиц", как в песне поётся, а душ, которым хочется летать.
  
   Это были времена, когда прекратили маршировать по улицам города отряды "авангарда трудовых резервов' - ремесленных училищ. Шествовать под звуки барабанного боя собственных оркестров с песней на устах:
  
   Создан наш мир на славу,
   За годы сделаны дела столетий.
   Счастье берем по праву
   И жарко любим и поем как дети.
   И звезды наши алые
   Cверкают небывалые
   Над всеми странами, над океанами
   Осуществленною мечтой.
  
   Всё чаще и чаще можно было услышать пресловутый анекдот среди тех, кто провожал эти отряды взглядом:
  
   Собрался народ у проезжей части:
   - Что случилось? Задавили? Кого? - Человека?
   - Да, нет - ремесленника...
  
   Дети в чёрных шинелках, с перекрещёнными молотками на кокардах, исчезли, словно мамонты в мезозойскую культуру.
  
   На смену им пришли выпускники ПТУ (профессионально-технических училищ). Но и они не шли ни в какое сравнение с учениками обучения на производстве. Из учащихся ПТУ невозможно было подготовить "молодую поросль" на смену профессионалам заводов и фабрик. Невозможно хотя бы потому, что в эти училища поступали ребятишки неспособные к обучению в школах - двоечники и троечники. Именно поэтому аббревиатуру ПТУ стали расшифровывать как "Помогите Тупому Устроиться!"
  
   Наступило время инженеров. В те времена это слово ещё гордо звучало. На человека с дипломом института смотрели с почитанием - "человек родился!" Тот, который будет двигать вперёд научную деятельность страны советов. А если такой инженер становился старшим инженером, то это звание котировалось на уровне кандидата наук.
  
   На новом месте Юрий Александрович надеется участвовать в разработке сложной авиационной навигационной и диагностической техники. Это вам не на заводе Калинина, где отвечаешь за изготовление отдельной детали. Здесь идёт разработка комплексов навигационного оборудования, ориентировки по ночным светилам. А, если хочешь, можешь заниматься проектированием диагностического комплекса с датчиками углов, вибраций, перемещения, ударов или прочностных характеристик конструкции самолётов с датчиками закручивания, изгиба, растяжений.
   Да, это было время, когда за инженером ещё оставалось право выбирать службу в соответствии со знаниями, которыми он обладал. И Юрий Александрович рассчитывал участвовать в разработке конструкций одного из направлений, над которым трудился огромный коллектив КБ Авиационного завода.
  
   Его не смущали ни особая секретность режима на заводе, ни потеря возможностей выезда за границу. Работы хватало и дома - в родном отечестве. И он с иронией вспоминал пристрастие своей первой любви - Аделины - к заграничному. Тому и теми, с чем и с кем стране строящей коммунизм, было не по пути.
   Впереди его ждали вершины инженерного творчества. И он готов был к их покорению.
  
   Первый рабочий день.
   Юрий Александрович приходит в КБ. Огромный зал площадью не менее четырёхсот метров квадратных. Четыре ряда столов с наклонными столешницами для черчения с помощью рейсшин и угольников. В каждом ряду около десятка конструкторов с начальником сектора в конце ряда. Складывается впечатление, что каждый из конструкторов под прицелом начальника.
   Стрёмно. Забавно, но ладно. Главное есть место где можно творить с испытательным сроком в один месяц и окладом 1100 рублей того времени. Для инженера третьей категории вполне приемлемая зарплата.
  
   Первое задание - разработка трансформатора.
   Это сегодня они на полках пылятся в неисчислимом количестве - какой нужно, тот и выбирай. В конце пятидесятых годов трансформаторы разрабатывались индивидуально под каждое из изделий связанных с авиационной промышленностью.
   - Но, это элементарно, Ватсон! - как говорил великий аналитик. - Число обмоток определим, диаметр провода зададим, количество трансформаторных пластин, из которых и будет состоять каркас трансформатора, рассчитаем . Если надо будет, то и корпус для него слепим всем на загляденье. Ещё миг и сборочные чертежи, деталировочные чертежи, спецификации - лежат на столе у начальника сектора.
  
   Ничего не сказало начальство. Лишь губами легонько почмокав, даёт следующий трансформатор. Чтобы был он лучше другого. Чтобы мощностями от него отличался.
  
   - Что-то не нравится мне такая работа, - поскребя затылок, сказал себе Юрий Александрович. - Этак зачатки всяческого творчества растеряешь и до самолётов не доберёшься.
  
   Сел за стол, огляделся.
   Начальник сектора маленький, невзрачный мужичёнка с дипломом техника, проработавший на заводе незнамо сколько лет. Мечтающий о получении квартиры за счёт предприятия.
   Этот с верой и правдой, будет "говно ложками черпать и других заставлять", только бы ничего в его послужном списке не изменилось. Только бы ничего, сложнее трансформаторов не дали для разработки. У такого мозгов не хватит в чём-либо себя проявить, и водрузить "знамя трудовых побед" во главе ровно сидящих рядов конструкторов. Людей, которые, чтобы выйти в туалет по нужде, должны поднять руку для фиксации времени своего отсутствия начальником.
   Срамота! Но так здесь заведено и супротив традиций не попрёшь.
  
   За рабами-конструкторами следит начальник сектора. За начальником сектора, из-за стеклянной перегородки, наблюдает корифей пенсионного возраста. Это тот, который числит себя "пупом земли" в области оптики, расчёта и разработки схем.
   Который обсуждает принципы построения важнейших узлов и устройств с себе подобными.
   Теми, которые встречаются с заказчиками.
   Теми, в круг которых вход инженеру запрещён.
   - "Знай своё место мужичка!"
  
   Глупцы! Они и не догадываются, что превращая инженеров в исполнителей, страна советов придет к лозунгу:
   - Если инженер звучит гордо, то его уничтожают!
   Что следом за инженерами придёт время кандидатов технических наук, которых будут восприниматься на уровне старших инженеров.
   А всякие лауреаты государственных премий, медалисты, отличившиеся на разработке уникальных изобретений, будут восприниматься как проститутки, вовремя подмахнувшие таким вот пенсионерам.
  
   При конструировании авиационных комплексов присутствует жёсткая градация всех, кто над ними работает. Есть закопёрщики - "мозговой центр", а есть исполнители рутинной работы - "винтики". Закопёрщиков единицы, исполнителей десятки. При успешном завершении работы закопёрщикам ордена, премии, льготы. Исполнителям - "дырка от бублика".
  
   Быть исполнителем в чужой игре Юрия Александровича не устраивало. Да и работать под руководством начальника, у которого нечему поучиться - не интересно.
   Не интересно было расписываться за секретные документы в первом отделе. Документы, в которых ничего секретного не было. Их секретность назначалась(!) особым отделом для придания своей значимости и только. Но схлопотать выговорешник за "несоблюдение секретности" было "как два пальца об асфальт". Юрий Александрович сумел в этом убедиться.
  
   - Вы знаете, что оставлять секретные документы на рабочем столе нельзя?! - верещал один из службистов органов безопасности.
   - МЫ вынуждены объявить ВАМ выговор.
  
   "МЫ" - это они, которые числят себя на службе безопасности страны.
   "ВЫ" - это все остальные, которые готовы стать шпионами в любой момент.
   В общем, от такой "творческой" конструкторской работы начинало подташнивать. Надо что-то предпринимать.
  
   * * * * *
  
   Лёва Богатин был очень коммуникабельным человеком. Всегда в хорошем настроении, с юморком. Держался просто и дружелюбно. Складывалось впечатление, что ему даётся всё легко и запросто. Его любили сотрудники и начальство. Юрий Александрович немного завидовал таким общительным людям.
   Как и все евреи, он был умён, эрудирован, дотошен в решении конструкторских разработок. Был один из немногих, которые направлялись в местные командировки для решения вопросов с предприятиями-смежниками.
   Одним из таких предприятий был приборостроительный завод.
  
   И вот, вернувшись с этого завода, он, как бы между прочим, сообщил, что там набирают конструкторов под важный заказ. Его, как и многих молодых сотрудников, не устраивало находиться в ожидании перспектив, которые придут, ежели, но не раньше, чем полуграмотный начальник получит квартиру или его спишут на пенсию. Но сам он решил дождаться, когда будет переведён на "орбиту мозгового треста", людей, в услужении которых находятся десятки конструкторов-исполнителей. А со временем, стать такой же глыбой на пути у молодых.
   Что поделаешь? - На этом стояла, и стоять будет советская инженерия. Стоять до времени, когда молодёжь напрочь откажется быть инженерами, конструкторами, техническими дизайнерами. Видя бесперспективность этих специальностей на примере своих отцов, матерей, старших братьев.
  
   Работа в составе "мозгового центра" являлась элитной. Но Юрий Александрович чувствовал, что его до этой работы не допустят, будь он хоть "семи пядей во лбу". Во главе КБ, в отдельном кабинете со стеклянными прозрачными стенами, восседал начальник бюро по фамилии Голованов. Фамилия говорила сама за себя.
   Всё четырёхсотметровое пространство КБ, в котором, как в аквариуме плавали рыбки-исполнители, было у него перед глазами. Но, ни одной не было дано права приблизиться "к заветным дверям". Даже с "холопским испугом". Даже "по торжественным дням".
   Нельзя сказать, что Юрий Александрович не понимал, что "смирение и только смирение определяет благосостояние инженера". Понимал! Но надо хотя бы попробовать вырваться из этого замшелого круга.
   Но как?
   Для этого нужно попасть на территорию завода-смежника и, обязательно, в рабочее время.
   А как?
   Взять увольнительное предписание.
   А как?
   Для этого нужно получить пять подписей: непосредственного начальника, начальника КБ, профсоюза, парткома, особого отдела.
   И каждому придётся врать, что увольнение, менее чем на день, тебе необходимо "по обстоятельствам". Не по личным мотивам, не ввиду недомогания в рабочее время, а именно "по обстоятельствам". Личные мотивы во внимание не принимались - работа, есть работа и ничего личного в ней недопустимо.
  
   И вот Юрий Александрович приезжает на приборостроительный завод. Ведущий завод в городе. Тот, что невдалеке от вечной стоянки крейсера "Аврора", оповестившей всему миру, что все люди-братья и воля вольная является одним из условий их проживания на одно шестой суши планеты Земля.
   - Ха-ха-ха! - подумалось ему при входе на территорию завода по заранее заказанному пропуску. - А как же раньше, при царизме: по заводскому гудку распахивались ворота и входили на завод работяги выпускающие военную продукцию. А в конце рабочего дня, по заводскому гудку ворота вновь распахивались и рабочий люд расходился по домам?
  
   Засекретились, ох и засекретились власти советские. Себе во вред засекретились.
   Это надо же - просрать индустрию электронных гаджетов доказавших своё право на существование. Доказавших ещё в шестьдесят первом году. Во времена первого человека слетавшего в космос. Именно тогда появилась, впервые в мире, электронная связь. Или, может быть, кто-то думает, что Гагарин с ЦУПом по проводному телефону разговаривал? Смех, да и только.
  "Смех сквозь слёзы" - по-другому не скажешь.
  
   - Слава Богу! - приборостроительный завод не режимный. Нет того давления со стороны спец-служб, что именуются Особым отделом.
   В авиационном КБ пропуска, даже, не разрешали носить с собой. Называешь номер, выдают пропуск, проходишь турникет. Иностранным шпионам там "ничего не светит". Дежурный особист, выдающий пропуска, знает всех в лицо.
   Юрий Александрович, приятно удивлён лояльностью на заводе. Проходит в кабинет главного инженера СКБ. Кабинет просторный, светлый. Окно от пола до потолка.
   Поздоровались.
   - Сидоров Юрий Михайлович, - представился хозяин светлицы.
   И сразу вопрос:
   - Вы не учились в Электромеханическом техникуме на Васильевском острове?
   - Да, учился...
   Оказалось - однокашники разных годов выпуска.
   Но не это сыграло ключевую роль. Должность старшего инженера-конструктора и шестилетний стаж на заводе Калинина произвели впечатление.
  
   - На какую должность претендуете, Юрий Александрович?
   - На должность старшего инженера, - со всей решимостью отвечает тот
   - Будет испытательный срок.
   - Согласен.
  
   Вот так, без двусмысленностей, без закамуфлированного "второго дна" состоялся разговор с деловым человеком.
  
   В СКБ (специальное конструкторское бюро) несколько НИО (научно-исследовательских отделов). Один из них осциллографический (электромеханические оптоэлектронные осциллографы).
   Узнав про это, Юрий Александрович просится именно туда. Родная механика. Допуски и посадки кожей чувствует. С возможностями станочного парка знаком. Самое "ТО", чтобы проявить себя на полную мощь.
   - Нет, - звучат с производственной категоричностью слова главного инженера. - Нужен ведущий конструктор в НИО-5.
   Звучит громко, таинственно, а на поверку - комната метров тридцать. Стол начальника и столы сотрудников, как говорится, "в одном флаконе". Юрий Александрович, "не отходя от кассы", знакомится со всеми.
   - Рабинович Семён Гиршевич, - представляется шеф. Упитанный, холёный, дотошный кандидат технических наук.
   И, сразу "с места в карьер":
   - Где учились? Когда? Покажите диплом и приложение с оценками по специальным дисциплинам.
   Несколько смутившись, оценки до "красного диплома" не дотягивали, Юрий Александрович достал "из широких штанин" всё, что шефа интересовало. И дело не в том, что заканчивал он вечернее отделение ЛЭТИ, а в том, что учёба была сопряжена с работой на производстве, заботой о маме, сумбурной любовью к Аделине и неудачной женитьбой на Дине - женщине весьма избалованной и, по этому случаю, возвращённой родителям.
   То были времена становления Юрия Александровича, если "не как мужа, но как мужчины". Становления как инженера набиравшего обороты на спирали жизни. И сейчас, в этом тесном помещении для "великих свершений", он ощутил себя на пороге новых событий. Его нисколько не смутило то, что вместе с ним в лаборатории НИО появились некто Волков и Ятманов - вчерашние студенты с "красными дипломами". За плечами у Юрия Александровича были и житейский, и производственный опыты. А это - "не верблюд чихнул".
  
   В понимании шефа Рабиновича: лаборатория - это мозг. Конструктор - это голова и руки за кульманом. Остальное зависит от инженерной "соображалки". И тут не важно, какой диплом ты предъявил - красный или синий. Главное, чтобы "стоял он вертикально", не гнулся при решении исследовательских задач. Юрий Александрович был уверен, что ему по плечу эти решение. Соображать, находясь за чертёжной доской, он научился. А если чего и не постиг, то на помощь всегда придёт знающий руководитель. Тот, под началом которого он будет работать.
   Не начальник, коих он перевидал на производствах незнамо сколько, а именно руководитель - человек знающий, думающий, способный к производственным отношениям на творческой, товарищеской основе.
  
   И тут его царапнуло от слов Рабиновича:
   - Знакомьтесь. Ваш непосредственный начальник.
   Юрий Александрович быстро обернулся и вгляделся в подходившего худощавого человек с гладко-зачёсанными, на пробор, волосами:
   - Хренков, Павел Иванович.
   Чем-то его внешний вид напоминал Лаврентия Павловича Берию. Таким, как его изображали на портретах в не столь далёкие времена: - тот же овал лица, те же пенсне на переносице, и взгляд с несколько откинутой назад головой.
   - "Да, - подумал Юрий Александрович, - с таким начальником не поздоровится."
   Но, как показало время, первое впечатление оказалось обманчиво. Юрий Александрович подружился с руководителем и дружбу эту пронёс до самой кончины Павла Ивановича в 2010 году.
  
   Конструкторское бюро приборостроительного завода представляло собой огромный зал, заполненный кульманами настолько, что конструкторов из-за них было не видно. Это порадовало:
   - Внешний надзор за тем, кто и сколько сидит в туалете, здесь невозможен - уже хорошо.
   И среди этого леса конструкторского инструментария, чуть в сторонке, стоящий словно "сирота казанская", оказался стол с наклонной столешницей, с рейсшиной и набором угольников на тумбочке справа. Такой, на котором приходилось работать и на заводе Калинина, и на авиационном заводе. От него пахнуло чем-то родным, знакомым уже много лет. У Юрия Александровича сразу потеплело на душе. Исчезла из груди некая тревога от ощущений непредсказуемости первого рабочего дня на новом месте.
  
   Павел Иванович, без каких-либо эмоций на лице, с бериевской сухостью произнёс:
   - Ваше задание на испытательный срок - разработать конструкции общих видов кнопочных, галетных, многофункциональных переключателей.
   И ни слова больше. Повернулся и ушёл к своему кульману с письменным столом, стоящим с правой стороны. Стоящим так, что работая за ним можно было видеть и Малую Неву, и легендарный крейсер "Аврора", и фасад завода "Русский Дизель" - детище Людвига Нобеля.
  
   Проводив начальника взглядом, Юрий Александрович оседлал стул своего рабочего места и задумался:
   - С чего начать? Надо, хотя бы тезисно, составить программу действий.
  
   Итак, переключатели...
   Что ту не ясно? - прибор для "вкл" и "выкл" электросетей в каком-либо устройстве.
  
   Переключатель должен быть многофункциональным...
   А это как? - На все случаи жизни, что ли? Это, пожалуй, из области никому не нужной фантазии.
   Берём кнопочный переключатель. Он может быть многофункциональным, если его применять в карманных фонариках, настольных лампах, ламповых радиоприёмниках, телевизорах. Но в качестве "вкл-выкл" электромоторов, где сила пускового тока зашкаливает, такой не годится. И как быть?
  
   Придётся разработать несколько вариантов кнопочных переключателей: для бытовых нужд и для нужд промышленных, на примере "вкл-выкл" цеховых вентиляторов.
  
   С галетными переключателями сложнее. Если кнопочные устанавливаются на однопроводных сетях, то галетные позволяют потребителю право выбора сетей подключённых к набору плат-галет переключателя. Наглядным примером тому является ПТК (переключатель телевизионных каналов) позволяющий потребителю, путём поворота переключателя в то, или иное положение, смотреть ту программу с телеэкрана, которую заблагорассудится.
   И как быть? Здесь вариантов множество, все не переберёшь.
  
   Остановимся на одном - символическом. Якобы для промышленных нужд, с вариантами материала для разных напряжений в подключаемых к переключателю сетей. В этом случае переключатель будет однотипным, но с вариантами материала изготовления в зависимости от энергетической прочности материала изготовления.
  
   Всё! Тезисная программа ясна, цель определена.
   "За работу товарищи!", - как говорит первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв. Не иначе, как задание, выданное Юрию Александровичу в качестве "испытания на сообразительность", согласовано с вышестоящим начальством. Не с Хрущёвым, конечно, но всё равно - "вышестоящим".
  
   Юрий Александрович работал напряжённо, стараясь оправдать оклад, с которым предстояло быть принятым на завод. Не потому, что был жаден до денег, а потому, что считал себя ценным специалистом. А ценный специалист дорого стоил.
   И, потом, дома его ждала мама, которая улыбнётся с любовью, когда увидит, что он нашёл себя на новом поприще и оценен по достоинству. Ведь оценили по достоинству труд инженеров-конструкторов в Министерстве, предоставив СКБ завода новое штатное расписание с повышенными окладами. Так почему не соответствовать доверию Партии и Правительства.
  
   Не знал Юрий Александрович, что пройдёт немного времени и всякие инженеры, как специалисты, будут обесценены настолько, что без сожаления расстанутся со своими дипломами и перейдут в "пролетариат". А те, которые останутся верны себе, будут искать возможности уехать за границу. Все-таки готовили инженеров в советском союзе неплохо.
  
   * * * * *
  
   Увлечённый темой, которая была выдана Юрию Александровичу в качестве испытательной, времени он не замечал. При разработке, казалось бы, никчемушних "вкл-выкл", у него было наработано столько вариантов многофункциональных переключателей, что чертежи, сопутствующие документы к ним превратились в пухлую папку.
  
   И вот однажды ...
   - Завтра у вас будут принимать работу по испытательному сроку, - сказал Павел Иванович. - По-моему вы готовы. Не будем откладывать.
  
   В назначенный день, с утра пораньше, в КБ было тихо как никогда. Все уткнулись в кульманы. В помещении бюро появляются четверо. Двое из них в белых халатах.
   - "Начальство", - с чувством некоторой тревоги понял Юрий Александрович.
   Один из вошедших, округлый мужчина лет пятидесяти с заметным брюшком - начальник отдела цифровых приборов. Он обладал внимательным взглядом еврейских, немного выпуклых, глаз, которые, казалось, видели всё из-за проницательных линз пенсне. И взгляд этот был строгий. Юрий Александрович понял, что его слово "брать" или "не брать" будет решающим. Оно и понятно, впервые с отчётом о проделанной работе он столкнулся с Рабиновичем Семёном Гиршевичем - своим непосредственным начальником. По сути, он брал Юрия Александровича, чтобы сделать его своей правой рукой.
  
   Но все смотрели на четвёртого - высокого, подчёркнуто прямого, тщательно выбритого, в хорошем сером костюме, с лицом природного интеллигента. Редкие волосы с проседью. На носу, с небольшой горбинкой, очки в роговой оправе и внимательный оценивающий взгляд человека, не привыкшего попусту тратить время. Это был начальник СКБ, кандидат технических наук, Лауреат Государственной премии СССР, Борис Альбертович Селибер.
   Юрий Александрович занервничал, увидев среди вошедших начальника столь высокого ранга. И было отчего. Ведь он замахнулся на моментальное преодоление нескольких ступенек в служебной лестницы - от конструктора третьей категории до старшего инженера-конструктора. И то, что было наработано им на заводе имени Калинина, здесь в расчёт не принималось - совершенно разные отрасли. В приборостроении большого опыта у Юрия Александровича не было.
  
   Собравшись с духом, Юрий Александрович докладывал уверенно, отвечая на вопросы по конструкции и технологии изготовления деталей и узлов. И вдруг ...
   - Надёжность кнопочных или галетных переключателей выше? Как, по-вашему?
   Смятение чуть не захлестнуло Юрия Александровича:
   - Как можно сравнивать конструктивно различные переключатели, будь они хоть трижды многофункциональные?
   Но тот же голос, как бы добивая его на спортивном ринге, задал вообще нокаутирующий вопрос:
   - При условии использования их в военно-промышленном комплексе страны?
   - "Как быть? - мгновенно пронеслось у Юрия Александровича в голове. - Совру - не поверят".
   И, как в омут головой, сказал так, как было на самом деле:
   - Позволю вам заметить, что конструированием переключателей раньше не занимался. И, тем более, испытанием их на число срабатываний заниматься не приходилось.
   Комиссия заулыбалась, оценив по достоинству его откровение, а Селибер, не протягивая руки, произнёс:
   - Желаю успехов на новой работе.
  
   Всё! "Лёд тронулся, господа присяжные заседатели!" - пронеслись голове у испытуемого слова великого комбинатора. Перед ним открывалась безбрежная перспектива в по-настоящему творческой, конструкторской работы.
  
   * * * * *
  
   Конец пятидесятых, начало шестидесятых годов. Времена оттепели, времена "физиков и лириков", времена новых, поистине великих, свершений. И всё это находилось в пользовании тех, кто вместе с Юрием Александровичем, "не страшась усталости, карабкался по каменистым тропам" послевоенного времени. Наконец-то можно было вздохнуть свободно, полной грудью. Посвятить себя любимой работе, увлечениям, любви. Впереди открывались бескрайние горизонты для творчества. И надо было не отстать от времени. Идти "в ногу" с ним, с поколением "шестидесятников", к которым Юрий Александрович себя относил.
  
   Сегодня, с высоты прожитОго, Юрий Александрович недоумевает, глядя на молодёжь начала двадцать первого века:
   - Как можно так бестолково существовать? Откуда пришла потребность выделиться из толпы себе подобных татуировками на шее и руках, дырками на коленях джинсов?
   А эти смартфоны для просмотра "лайков"? Похвальба перед приятелями, сколько миллионов их посмотрело? Это ли не дибилизм высшей пробы?
   Юрию Александровичу, как гражданину своей страны, было жаль молодое, обманутое, потерянное поколение. И в жалости этой не было отеческого. Была жалость гражданская, которая зародилась в то время, когда его поколение гордились уникально разработанными конструкциями, патентами, защищёнными диссертациями. Не уж-то всё это превратилось в прах? И знаками отличия за трудовые свершения будут торговать так же, как сегодня торгуют боевыми наградами участников войны?
  
   Как получилось, что ведущие заводы, разрабатывающие точнейшие приборы для оборонного комплекса страны, оказались не нужны? Были закрыты, и останки их перемещены на задворки города?
   Как получилось, что во главе экономики страны, некогда называвшейся Советским Союзом, оказались никому ранее неизвестные люди?
   Сколько не бился Юрий Александрович над возникшими под "занавесь жизни" вопросами, а вразумительных ответов не находил. Сам собой напрашивался вывод, что всё это происки "загнивающего" запада.
  
   Ещё Даллес, хозяин ЦРУ говорил:
   - Мы разрушим СССР. Мы скажем молодёжи, что белое - это чёрное. Что любовь - это секс. И они поверят нам.
  
   Но в те времена, которые сегодня с грустью вспоминал Юрий Александрович, он был утверждён в должности старшего инженера-конструктора. С высоко поднятой головой входил в КБ и садился за кульман. Раньше он за кульманом не работал. У него и на наклонных столах с рейсшинами работалось споро. А на кульмане он "поскакал галопом".
  
   Началась его деятельность с компоновки элементов электрических схем, блоков питания П136, магнитоэлектрических высокоточных гальванометров для научных исследований. Всё выпускалось малыми сериями, а, порой, и в единственном экземпляре. И всё это для нужд обороноспособности страны, в которой он проживал.
  
   В бюро, где теперь Юрий Александрович числился штатным сотрудником, чуть наискосок, но так же за кульманом, сидит его непосредственный начальник. Мог бы заниматься только администрированием, но, такова уж доля человека творческого, - разрабатывает миниатюрный гальванометр Ф120. Потому, что влюблён в конструкторскую деятельность и без неё себя не мыслит.
   На заводе прославился тем, что разработал валки для протяжки упругих элементов-растяжек. Тех, от которых напрямую зависят точностные характеристики приборов. Лента растяжки не должна иметь отклонений в размерах ни на микрон.
  
   Упругими элементами на заводе занимается специальная лаборатория доктора наук Зои Андреевны. В лаборатории уникальное оборудование, а конструкторов нет. И вот выпускник ВоенМеха, участник отечественной войны с первого дня и до дня Победы, решает важнейшую для завода техническую задачу - конструирует уникальные валки.
  
   Видя всё это, осознавая, Юрий Александрович не мог не гордиться своей соучастностью в общем деле, которому себя посвятил. Каждый рабочий день, каждую минуту этого дня, он отдавал себя заводу полностью. И, как говорят в народе, - "Слава находит своих героев!" - портрет старшего инженера-конструктора Алексеева Ю.А. появился на доске почёта.
  
  
  

"Физика и лирика" времён шестидесятых

  
   Ну и девка была - глаз нельзя оторвать,
   Точно в сказке ночная фиалка.
   За один только взгляд рад полжизни отдать
   А за ласки и жизни не жалко.
  
   Проработав около двух лет в СКБ приборостроительного завода, Юрий Александрович недоумевал:
   - Зачем девчонки рвутся овладеть инженерными специальностями, да ещё с конструкторским уклоном? Это сугубо мужская стезя. Ну, шли бы в проектные организации, лепили привязки типовых проектов к заданным условиями. Так нет, берутся "прокладывать тропы" на не освоенном направлении того, чего ещё нет. На конструировании того, что изначально выглядит как мысль и не более. Её даже потрогать нельзя. Она похожа на фантазию, которой предстоит материализоваться.
   Нет! Не женское это дело. А они лезут и лезут, желая оставить свой след в науке, технике, в завтрашнем дне. И что?
   А ничего. Ничего хорошего. Вон их сколько в КБ вокруг Юрия Александровича сидят за кульманами. А сколько из них замужних? - Единицы. Остальные так и не определились с женской сущностью - любить, рожать и снова любить. Глупые они, что ли?
  
   Со временем Юрий Александрович научился размышлять на потусторонние темы "без отрыва от производства". Листаешь справочники, ведёшь математические расчёты ещё не появившегося на свет прибора, конструктивно вычерчиваешь его, а где-то, под черепной коробкой, частица мозга рассуждает о жизни тебя окружающей. Спорит сама с собой, что-то доказывает, итожит, приводит к выводу. И выводы эти всегда не в пользу женщин.
   Как говориться: - "Богу - богово, Кесарю - кесарево, а Женщине - женское" и по другому быть не дОлжно.
  
   - Простите, вы - Юрий Александрович? - раздался как-то среди рабочего дня приятный женский голосок.
   - Да. А вы кто? Чем могу быть полезен?
   - Зовут меня Зина. Я дипломантка института точной механики и оптики. Мне рекомендовал обратиться к вам Марк Борисович Минц. Вы когда-то учились вместе, если я не ошибаюсь.
   - И о чём мы будем с вами разговаривать? - чуть отодвинувшись от кульмана, спросил Юрий Александрович, с интересом рассматривая юное создание. - "Ничего девица - симпатичная. Я бы с такой покатался на лыжах в Кавголово".
   - Я вас сразу узнала. Ваш портрет на доске почёта висит. Значит, не зря Марк Борисович рекомендовал обратиться именно к вам.
   - Интересно. По портретам узнают членов Политбюро. - с улыбкой произнёс Юрий Александрович. - Значит у меня большие перспективы. Слушаю вас. Чем смогу - помогу. О чём будем говорить - о конструкциях или о любви?
   - Хотелось бы получить от вас помощь в оптимальной компоновке оптической схемы, которую я разрабатываю в соответствии с темой диплома. А о любви после консультации, - доставая из портфеля документы и чертежи, произнесло милое создание, которому явно не грозит выйти замуж в ближайшее время.
   Сосредоточившись на расчётах и чертежах оптической схемы, Юрий Александрович не мог не подумать:
   - "А бойкая девица. Многообещающая. Наверное, Минц натрепался, что консультант не "окольцован" и работает старшим инженером."
  
   Вникнув в суть проблемы, стоящей перед дипломанткой, Юрий Александрович обратил внимание на то, что голова у неё варит. Возможно, что из неё получится неплохой конструктор, но не женское это дело. Не женское! - чёрт меня побери.
  
   - Значится так, Зиночка - всё прекрасно, всё замечательно. А скомпоновать, на мой взгляд, лучше так - следите за моей мыслью:
   Во главу угла ставим сам осветитель. Так?
   Чтобы избавиться от лишней проводки - вплотную к нему конденсатор и сразу диафрагму. Согласны?
   А вот после неё промежуточные зеркала со штативом регулировки фокуса. Понятно, что привод штатива должен быть за пределами целостной конструкции.
   Как-то так, на мой взгляд. Покажите всё это Минцу, послушаем, что он скажет на это. Надеюсь, что оценит по достоинству. А если будут замечания, то приходите снова - мы ему другой вариант предложим. Договорились?
   Зиночка кивнула головкой, вглядываясь в карандашный набросок схемы, воспроизведённый от руки, и произнесла:
   - Отлично! Не думала, что это так просто. Сама бы ни за что не догадалась.
   - Для того, чтобы это действительно было "просто", нужно, Зиночка, "пуд соли съесть" на конструкторской работе. На красный диплом идёшь?
   - Нет, не дотягиваю немного. С историей партии и политэкономией у меня на "отлично" не получилось. А по специальным предметам - там всё "O'kay".
   - Ну, историю партии и политэкономию нам конструировать не придётся. Этим другие мужи занимаются. Так что не расстраивайся.
   Ты, лучше вот что скажи - на лыжах ходишь?
   - Слабо. Если только с палками и по ровному месту.
   - Уже хорошо! У нас в Кавголово дача снята, приглашаю покататься. Да и Новый год на носу - можем вместе встретить деда Мороза. Соглашайся.
   - Надо подумать, - сказала Зиночка, укладывая в портфель материалы дипломного проекта.
  
   Юрий Александрович не расстроился от неопределённости ответа на предложение. Его вполне устраивало то, что отказа не последовало, а впереди у него ещё не одна встреча с дипломанткой подающей надежды на дружбу и взаимопонимание. Только бы не получилось как с Аделиной, которая, наверное, со своим мадьяром "гнёздышко вьёт" в Будапеште. Только бы время, потраченное на завоевание сердца столь симпатичной девушки, не оказалось бездарно потерянным. Ведь ему, страшно подумать, уже тридцатник исполнился. Можно сказать, что на четвёртый десяток лет перевалило.
  
   * * * * *
  
   Желающих встретить Новый год за городом, было хоть отбавляй. Отдельных квартир ни у кого не было. Собраться компанией негде, вот и навалило людей на съёмной даче в Кавголово столько, что Юрий Александрович многих не знал в лицо. Но с ним была Зина, которая, всё-таки, согласилась провести новогоднюю ночь со своим консультантом. Это обнадёживало на перерастание знакомства в дружбу и, чем чёрт не шутит, в любовь.
  
   Традиционные новогодние тосты сменяли друг друга. После каждого из них все чокались и опрокидывали в себя горячительные напитки, закусывали. Всё происходило в ускоренном темпе. Сперва опасались того, что не успеют высказаться по поводу года уходящего. Потом...
   Потом, после того как по телевизору отзвучали звуки курантов на Спасской башне, пили просто так: за здоровье, за удачу в жизни, за любовь. В конечном итоге "всё смешалось в доме Облонских" - неразбериха полнейшая. Стало непонятно, кто с кем пришёл, кто чей друг, кто чья подруга.
   Было много музыки. Лаврентьев с гитарой, незнакомый парень с аккордеоном.
   Пробовали петь песни хором, но толи не спелись, толи не спились - получалось в разнобой.
   Юрий Александрович сидел на изрядно продавленном диване, по-дружески обняв новую знакомую за плечи. Он ещё не решил для себя - та ли это девушка, которая ему нужна и довольствовался, пока, её доверчивостью. Зина, в ответ на внимание со стороны своего консультанта, положила головку на его плечо, наполняя Юрия Александровича ароматом своих волос и нежным парфюмом.
   Но, в отличие от него, девушка была трезва, а Юрий Александрович уже переступил порог реальности происходящего вокруг. Его внимание привлекла девчоночка, сидящая напротив. Что-то в ней было отличное от всех присутствующих на даче дам. Что-то своё, ранее им не встреченное в Ленинграде. Как будто была она из тридевятого царства, где являлась королевой красоты. Она напоминала ему беглянку Аделину. Чем? Не понятно. Может быть юностью своей? Но Аделина не была красавицей, а эта...
   Какая-то не питерская красота сравнимая с очарованием:
   тёмные, как смоль глаза;
   чёрные, цвета вороньего крыла, волосы, заплетённые в косы и уложенные короной вокруг головы;
   удивительной белизны кожа лица;
   жемчужной белизны зубы и алые губы, которые хочется целовать и целовать.
  
   Девушка поднимается из-за стола и, обращаясь ко всем мягким, зовущим к себе, голосом произносит:
   - Друзья, позвольте мне спеть. Спеть для вас песню, которую я привезла с собой с Украины. Называется песня - "Дивлюсь я на небо".
   И обращаясь к аккордеонисту, просит:
   - Подыграйте, пожалуйста.
   И девушка запела. Запела так, как Юрий Александрович в своей жизни никогда не слышал. Запела красивым, как она сама, голосом - мягким, проникновенным, заставившим умолкнуть полупьяный гомон за столом. Все слушали затаив дыхание. Тишина и очарование заполнили дом, в котором собрались малознакомы люди, но песня, заполнившая их души, объединила всех.
  
   Потом были танцы с обниманцами. Шушукание всяческих слов на ухо своим избранницам и, постепенно, пары разбредались кто куда.
  
   Юрий Александрович не мог удержаться, чтобы не прикоснуться к девушке из Запорожья и, не ведомо каким чудом, оказавшейся рядом, под крышей снятой на зиму посторонней дачи. Он ещё некоторое время танцевал, прижав к себе податливое тело незнакомки. Пробовал читать ей стихи из собственного репертуара:
  
   Пела скрипка забытый дунайский мотив,
   И баян с переливами лился.
   И не помню когда, как в угаре хмельном,
   Я в одну молодую влюбился.
  
   И, само как-то получилось, оказался на втором этаже здания, в тёмной комнате, где предался любовным утехам со своей очаровательницей. Его не мучила совесть за оставленную на чьё-то попечене дипломантку Зину. Знакомство их не зашло ещё настолько далеко, чтобы перерасти в обязательства. И, как только что решил для себя её наставник, она не являлась девушкой его мечты.
  
   В самый неподходящий момент темноту комнаты прорезал поток света из открытой настежь двери. В дверях стоял Володька Покорский. Нащупав выключатель сбоку от двери, щёлкнул им и зарычал от отчаяния. Это был рык оскорблённого неверностью подруги самца:
   - Тебе, что - Зинки мало?!
   И, тут же, без замаха, не дав Юрию Александровичу одеться, нанёс удар в лицо. Юрий Александрович почувствовал, что теряет ощущение реальности. Контуры окружающего расплылись в безнадёге приобрести первоначальный вид.
   - Что ты делаешь?! На друга руку поднял...
   - Молчать! - пророкотало в ответ. - Ты мне больше не друг!
   И тут же, второй удар поразил Юрия Александровича во второй глаз.
   - "Ведь убить может! - промелькнуло в голове у него. - Влип я! - увёл чужую девИцу".
   Под руку попался чей-то чемоданчик. С такими достопочтимые люди в бани ходят - маленький, аккуратный, с металлической обивкой по углам. Что есть силы, Юрий Александрович размахнулся и ударил. Удар пришёлся по лицу Покорского, разбив нос и ободрав щеку до крови.
   - Если это твоя девчонка, так что же ты бросил её, увлёкшись водкой? Женщины не терпят одиночества, тебе ли это объяснять?
  
   В дверях собрался народ.
   Кто-то проголосил: - Убива-а-ают!
   Кто-то, ещё не разобравшись из-за чего весь "сыр-бор", вопрошал:
   - Что случилось?
   И, в ответ, прозвучало обыденное:
   - Юрка у Володьки Оксану увёл.
  
   И, словно "луч света в пьяном царстве", лицо Зинаиды - единственно трезвое, смотрящее с недоумением на всё происходящее.
  
   Судорожно застёгивая на себе одежду, Юрий Александрович не мог поверить, что всё это происходит с ним. Он и вправду не понимал, как и почему это произошло, что его очарование оказалась столь доступное. Неужели такое возможно? Неужели все женщины такие?
  
   Толпа схлынула, оставив его наедине с Зинаидой. Повязав галстук, поправив воротник рубашки и одёрнув пиджак, не поворачиваясь, он произнёс единственное, что оставалось сделать:
   - Поеду я. А ты оставайся. На заводе о произошедшем ни слова. Поняла?
   - Молчу, - безразлично прозвучало в ответ.
  
   Первая в новом году электричка мчалась по заснеженному пути возвращая Юрия Александровича на "круги своя". День ещё не начался. Придорожный лес освещался луной, звёздной россыпью расположившейся на чёрном небосводе, и был обидно за так нехорошо начавшейся новый, 1963-й год.
  
   Войдя в квартиру, поцеловав маму, как всегда встречавшую его в дверях, Юрий Александрович почувствовал себя в "своей тарелке". Всё, что произошло с ним этой ночью, было не с ним. Потому, что собой он был только дома, рядом с мамой. Ей ничего не надо объяснять. Она всегда принимала сына таким, каким он был. Даже, если он вернулся с попойки с "фонарями" под глазами.
   На её недоуменный взгляд Юрий Александрович махнул рукой и произнёс без каких либо эмоций:
   - Выпил лишнего и перепутал девушек, свою и чужую. А это результат.
  
   Этот результат пришлось залечивать всю последующую неделю. А выйдя на службу он, к великому своему удивлению узнал, что Павел Иванович, с которым у него сложились товарищеские, несмотря на то, что он начальник, отношения, переходит на работу в большое КБ Ленинградского электромеханического завода. Причиной тому послужили обещанная двухкомнатная квартира и должность заместителя начальника КБ.
   Одновременно с ним, покидает отдел и Рабинович Семён Гиршевич. Уходит для защиты докторской диссертации во ВНИИМ.
   Начальником отдела становится кандидат технических наук Ткаченко А.Н. На должность Павла Ивановича, по его рекомендации, переходит Юрий Александрович Алексеев.
   Так он становится заведующим конструкторским сектором отдела. Перед ним открывается новая дорога, которая, он надеется, будет более успешной, чем его отношения с женщинами.
  
  
  

В кильватерном строю

  
   Кильватерный строй - строй кораблей
   следующих друг за другом для выполнения
   особо важного задания.
   Впереди следует Флагман - первый после Бога.
   * * * * *
  
   Приступив к работе в новой, для себя, должности, Юрий Александрович с прискорбием осознал, что руководить конструкторским сектором и быть исполнительным инженером-конструктором "две большие разницы".
   Во времена, когда сектором заведовал Павел Иванович, он способен был выполнить любую задачу, поставленную перед ним руководством, а распределить исполнение задач между сотрудниками сектора оказалось чрезвычайно сложно. К тому же Юрий Александрович относился к индивидуальным исполнителям. Мог исполнить множество из поставленных перед ним задач, но привлечь к их решению людей, возглавить труд коллективный, было ему затруднительно. Да и отношения с вновь испечённым начальником отдела никак не складывались - не было тех дружеских отношений, на базе которых зарождалось творчество при разработке новых приборов.
  
   Поиски творческой конструкторской работы привели его в СКБ завода "Вибратор". И произошло это не спонтанно. Сказались ранее наработанные дружеские отношения с Павлом Ивановичем Хренковым.
   И вот Юрий Александрович становится заведующим одним из пяти конструкторских секторов научно-исследовательского отдела (НИО).
  
   - Понимаешь, Юра, какая сложилась ситуёвина, - рассказал ему Павел Иванович за стаканом чая у себя в кабинете. - Сразу после окончания войны, в СССР из Германии, эшелонами была вывезена немецкая техника - станки, приборы, химическое, металлургическое, и не только, оборудование. Всё это распределено по соответствующим отраслевым министерствам. Вроде бы осваивай европейскую технику, наращивай производственную мощь, повышай производительность труда, ан не тут-то было. Сколько лет прошло после салюта победы над ворогом, а до конца освоить его технику не удаётся. Потому как военные наши эту технику вывезли, а системы управления ею так в Европе и остались. Теперь приходится самим "велосипед изобретать". Всё - от цифровых вольтметров, оптоэлектронных осциллографов, щитовых приборов гражданского и военного назначения, - до товаров народного потребления.
  
   Воодушевлённый столь значимыми задачами Юрий Александрович без размышлений согласился занять место в кильватере руководства заводом и конструкторского бюро при нём. Флагманом, директором завода в те времена, был Абрам Маркович Домский. Человек, который стоял у истоков зарождения предприятия на базе отраслевой лаборатории с 1942-го года.
   Потом, после образования завода, должность начальника СКБ занял Борис Альбертович Селибер. Это о них, на одном из корпоративных вечеров, Юрий Александрович декламировал:
  
   Абрам наш Домский был гигант,
   Завод поднял и возвеличил,
   И Селиберовский талант
   Нас всех тогда увековечил.
  
   В случаях, когда контрольно-измерительные приборы и приборы управления приходили вместе с вывезенной техникой, их необходимо было изучить, переделать под советские стандарты с учётом малограмотности людей, которые будут на этой технике работать.
   В общем, работы хватало всем.
  
   И работа эта была интересна тем, что до этого в СССР никогда подобным не занимались. Точность отечественных станков, допуски, которые требовались в довоенное и военное времени, были достаточны. Но в послевоенное время промышленность обещала перейти на научные рельсы. Стала требоваться продукция, не уступающая стандартам западных стран и потому приборы завода "Вибратор", были востребованы до чрезвычайности.
  
   Впереди, перед заводом, стояли задачи по замене электровакуумных ламп на полупроводники, на вычислительные машины, переход с тепловых электростанций на атомные. И во главе решения этих сверх задач стоял мыслительный центр, флагманом которого являлся Борис Альбертович Селибер.
  
   Вспоминая прожитОе, Юрий Александрович всё чаще и чаще мысленно обращался к памяти об этом человеке. Тот был идеалом главного конструктора. Занимать место в "кильватерном строю" возглавляемым таким человеком было почётно. Это обещало некоторую частицу почести, которой Борис Альбертович пользовался безмерно.
  
   Многосторонне развитый человек. Талантливый организатор, умеющий правильно расставить исполнителей своей идеи. Расставить в соответствии с их стремлением к партийной, хозяйственной, производственной, исследовательской и конструкторской работе. И Юрий Александрович был всемерно счастлив, что судьба свела его с этим человеком на долгие годы. Вплоть до 1990 года - года кончины великого мыслителя.
  
   Разработку новой техники Борис Альбертович не поручал никому. Занимался ею лично. Чем это было вызвано, Юрий Александрович и сегодня не понимал. Так, иногда, из кабинета главного конструктора перепадали исполнителям крохи от его идей. И окончательная разработка нового, инновационного, уходило "наверх" за его единоличной подписью.
  
  Все это понимали как должное - флагман назначается раз и навсегда. До тех пор, пока не будут выполнены все задачи поставленные перед "кильватерным строем". По мере выполнения этих задач награды раздавались в соответствии с социалистическим принципом - "от каждого по способностям, каждому по заслугам!" Когда Юрий Александрович стал лауреатом государственной премии, он это осознал в полной мере.
  
   Борис Альбертович умел сгруппировать вокруг себя созидателей. Людей технически грамотных, инициативных. Способных изобретать, быть по-настоящему творческими личностями оставаясь, при этом, исполнителями его идей.
   Он был хорошим конструктором и технологом. Благодаря большому опыту безошибочно определял в конструкции самое слабое место.
   Если конструкторское решение хорошо зарекомендовало себя, а кто-то предлагал его улучшить, то говорил:
   - Лучшее враг хорошего. Так можно улучшать до бесконечности. Где-то надо остановиться. Оно, конечно, не из лучших, но оставим, пока, так. Потомки, если им понадобится, доведут нашу идею до конца.
  
   Но когда время, отпущенное на разработку того или иного прибора позволяло, от главного конструктора можно было услышать:
   - Это конструкторское решение надо пересмотреть. Иначе со временем мы об этом слабом месте забудем.
   И, оставаясь автором многочисленных изобретений, радовался каждому, кем-то предложенному, оригинальному техническому решению. Радовался потому, что идея, выложенная для исполнения, была и оставалась его идеей на все времена.
   Уверенный в себе, напористый, на совещаниях и обсуждениях, если до них доходило, концентрировал внимание на себе. Его слово было решающим, а убеждать исполнителей в своей правоте он умел.
  
   Только одна из отраслей - медицинская - отнеслась к Борису Альбертовичу без должного внимания. И это притом, что его знали во всех лучших клиниках Ленинграда. Завод на протяжении многих лет выпускал медицинскую аппаратуру, а ушёл из жизни великий мыслитель по недосмотру врачей.
  
   При разработке новой техники, как вспоминает Юрий Александрович, в СКБ завода революционных решений не было. Улучшались технические характеристики, ударостойкость, надёжность, уменьшались габариты. Физические принципы были те же, что и разработанные много лет назад врагами Советского строя. И было это внедрено где остро требовалось дистанционное управление чем либо. Например двигателями задающих ход кораблям, контролю за работой машин и механизмов.
   Однако надо было как-то утвердиться в стране, которая встала ну путь "Догнать и перегнать Америку". Надо внести свою лепту в единый порыв народа, восставшего "с колен" во времена оттепели привнесённой новыми хозяевами страны.
   Следуя курсом выбранным заводом с момента зарождения - разрабатывать ранее разработанное - СКБ принялось за решение задачи значительной и масштабной - "Разработка комплекса аналоговых, сигнализирующих, контактных приборов - АСК". Это было "лебединой песней" Б.А. Селибера и для его сподвижников.
  
   В этой работе Борис Альбертович отвёл себе роль не главного конструктора, а наблюдающего сверху - роль "играющего тренера". Исполнилось ему к тому времени пятьдесят пять лет. Но, несмотря на возраст, он оставался деятельным, энергичным инженером, с наработанным опытом внедрения в производство целого ряда приборов доведённых до совершенства по меркам того времени.
   Сказался его авторитет со времён, когда приборов для вывезенных из-за границы станков и оборудования не было. И авторитет этот Борис Альбертович лелеял и холил, не давая никому на него покуситься. Придти к нему в кабинет обменяться новостями никому не приходило в голову. Он был постоянно занят. Слова: - "Вы свободны!", звучали постоянно.
   Подобное отношение к подчинённым создавало в КБ напряжённую обстановку. Люди выматывались, находясь в постоянном напряжении выполняя поставленные перед ними задачи. Порой это приводило к размолвкам с "играющим тренером" запертом в своём кабинете. И размолвки начинались со смежных отделов.
  
   Отдел главного технолога, например, отказывался принимать чертежи в производство ввиду невозможности обеспечить высокую точность на штамповочном оборудовании. Единичные детали механические участки ещё могли исполнить, но серийного и массового производства изделий достичь было невозможно.
   Конструкции измерительных приборов, как бронёй были закрыты авторитетами Селибера и Домского. Что-либо изменить в чертежах было невозможно, и таким как Юрий Александрович приходилось курсировать между непререкаемыми авторитетами и Отделом главного технолога.
  
   Страх переходил в перегруз нервной системы и становился невыносимый. Очень часто он переходил в инфаркты, инсульты, нервные срывы. А, как известно, - "загнанных лошадей пристреливают!" Те, кто не выдерживал нагрузок, занимали позицию исполнителей-бездельников. Но уволить таких было невозможно. Требовались согласования профсоюза, собрания трудовых коллективов. Проще было с ними не заморачиваться - ходят на работу и ладно.
   Юрий Александрович к таким инженерам не относился. Он был один из немногих, кого вдохновила и позвала в бой слава Главного. В нём, как в конструкторе, скрывалась упорная целеустремлённость и горячая натура. Ни с кем не сходился близко, оберегал от посторонних творческие амбиции. Это позволяло ему чувствовать себя уверенным человеком, который точно знает цель сегодняшнего и завтрашнего дня.
   Он был целеустремлён и самодостаточен. Вечерний институт, преподавание в техникуме без отрыва от производства, не давали права на минутную расслабленность. Она могла помешать выполнению взятых на себя обязательств - приобретение отдельной квартиры.
   Ещё на старом месте работы, когда Павел Иванович увольнялся, он оставил Юрию Александровичу, как палочку-выручалочку, два курса в электротехническом техникуме - "Технология приборостроения" и "Детали точных приборов".
   В советское время инженеры могли подрабатывать только на преподавательской работе. Устроиться на другую подработку инженер не имел права. А жил Юрий Александрович с мамой, в маленькой комнатке коммунальной квартиры. Получить квартиру через кооператив инженеру с окладом в сто тридцать рублей было не реально ввиду высоких, по тем временам, цен.
   Преподавательская работа, вкупе с постоянными поисками высокооплачиваемой службы на инженерном поприще, давали надежду на исполнение заветной мечты. Но это ни в коей мере не должно было отразиться на выполнении обязательств, которые он взял на себя заняв место в "кильватерном строе" руководимых великими авторитетами - Селибера и Домского.
  
   Аналогов приборов, которые они наметили к разработке, не было ни в Европе, ни США. Была, правда, ещё Япония со своими технологиями, но в те времена никто на неё внимания не обращал. Это потом, когда заводом "Вибратор" были освоены малогабаритные измерительные приборы, Юрию Александровичу удалось повстречаться с представителем одной из фирм по производству японских телевизоров.
  
   - Что у меня здесь? - спросил инженер страны восходящего солнца у Юрия Александровича протянув зажатый кулак.
   - Телевизор, - нисколько не задумываясь, ответил Юрий Александрович, радуясь своей сообразительности.
   - А сколько? - спросил японец улыбаясь.
   На этот вопрос советский инженер ответить не смог.
  
   В шестидесятых годах двадцатого века Юрий Александрович свято верил в значимость своей деятельности. Он был один из тех, кого вдохновили и позвали за собой слова Селибера:
   - Продвижение по служебной лестнице, получение научных званий будет зависеть только от вас.
   Помня об этом, Юрий Александрович выбрал тот же принцип работы, что и руководство. Являясь заведующим сектором насчитывающим десяток инженеров-исполнителей, взял на себя обязанности "играющего тренера" ставя под их разработками единоличную размашистую подпись.
   Подпись, которая ещё на один шаг приблизит его к званию лауреата государственной премии с надлежащим денежным вознаграждением.
   Правда, Юрий Александрович об этом ещё не догадывался. Он, влекомый возможностью заниматься творческой, как ему казалось, работой, слепо шёл в кильватерном строю за людьми почитаемыми, сумевших создать себе авторитет среди тех, которые были вершителями судеб всех людей в СССР.
  
  
  

Из будней пятого сектора СКБ завода "Вибратор"

  
   По прошествии многих лет Юрий Александрович, перелистывая в памяти страницы из жизни, вспоминал многих, кто шёл рядом. Это были люди разных характеров, увлечённости, способностей. Люди, которые обеспечивали "кильватерный строй" целенаправленных начальников и Юрия Александровича в том числе. Обеспечивали бесконечными поисками в создании того, что было определяющим в деятельности завода "Вибратор".
  
   Когда-то Юрий Александрович занимался конструированием пресс-форм для изготовления электробритв, которые отличались прочностью, надёжностью, но брили так, что женщины морщились от поцелуев своих избранников.
   Сегодня, благодаря дружбе с рядом людей из руководства, он участвует в разработке многофункциональных приборов за контролем деятельности промышленных установок. Как эти установки работали раньше, без приборов завода "Вибратор", никто не задумывался. Не задумывался и Юрий Александрович. Он целиком и полностью доверился вышестоящим и основной своей задачей считал - не надорваться на выполняемой работе.
   Инженерная деятельность, преподавание в техникуме по вечерам, забота о маме - выматывали его. Не им было сказано, что "загнанных лошадей пристреливают". Исходя из этого, наряду с кипучей деятельностью, перед ним стояла задача сохранить здоровье на долгие годы.
   Для чего?
   Ну-у, здоровье ещё никому не мешало.
  
   А тут, как ком с горы, рухнуло на его светлую голову - телефонный звонок секретаря самого Селибера:
   - Юрий Александрович, зайдите к Борису Альбертовичу.
   - "Зачем я ему понадобился, - в сердцах подумал Юрий Александрович ничего хорошего от приглашения не ждавший. - Обычно Селибер к себе никого не подпускал. Сидел в кабинете, словно "мышь под веником", решая никому не известные проблемы производства. Выродит идею и спустит её "на низы" для исполнения, чем Юрий Александрович и занимался."
  
   В кабинете главного конструктора сидело трое: сам Селибер, главный инженер Сидоров, и чей-то заместитель Лебедев. Беседа обещала быть приватной и Юрий Александрович, без приглашения, сел за совещательный стол. Во время таких встреч упускались нарочитые обращения с пиететом. Складывалось впечатление, что люди, сидящие друг против друга, были равными по положению.
   Но тут...
  
   - Юрий Александрович, - обратился к подчинённому главный конструктор, - есть мнение, поручить вам курировать разработку измерительного механизма в технологическом сопровождении. Требуется ваше согласие.
   При этом взгляд у Селибера был строгий, уверенный в том, что руководитель пятого сектора СКБ с готовностью, как пионер, с признательностью за доверие, воспримет ещё одно поручение тех, кто скрывается за выражением "есть мнение". Этот взгляд вынудил Юрия Александровича встать и поставить стул на место.
  
   - "Видимо Селибер вспомнил, что я занимался конструированием пресс-форм и решил использовать мой опыт", - подумал Юрий Александрович, устремив взгляд в никуда.
   Разработкой измерительного механизма занимался Иосиф Исаакович Моянский. В механизме был ответственный элемент - держатель растяжек. Эта деталь должна изготавливаться из метилметакрилата и иметь второй класс точности. В принципе ничего сложного для тех, кто понимает. И Моянский, считая себя человеком и без того загруженным производственными задачами, решил обеспечить себе некоторое облегчение, избавившись от одной из частей своей непосредственной деятельности.
   Ну, до чего же хитрые эти евреи!..
  
   Юрий Александрович вздохнул тяжело и, набравший в грудь больше воздуха, выдохнул:
   - Примите мои извинения, но я вынужден отказаться от этой работы. Ею должен заниматься непосредственный автор разработки механизма, а не человек у которого и без того "забот полон рот". У меня не хватит времени нести на плечах поручаемое вами дело. Поймите меня правильно.
  
   Это было нахально! Это было нагло - отказаться от поручаемой работы ссылаясь на безмерную загруженность! А ещё большая наглость заключалась в том, что Юрий Александрович предложил заняться этим внедрением самому автору. Предложил потому, что работа должна состоять в квалифицированной связи между СКБ и отделом главного технолога. И заниматься этим должен тот, кто заинтересован(!) в положительном конечном результате этой связи.
  
   Уговаривать Юрия Александровича не стали. Только главный инженер, словно с губы сплюнул, произнёс:
   - Вы свободны, Юрий Александрович.
   И он сразу понял, что этот отказ ему ещё припомнят.
  
   Как тут было не вспомнить:
  
   "Избавь нас бог пуще всех печалей,
   И барский гнев и барская любовь."
  
   Выйдя из кабинета Селибера, Юрий Александрович распереживался:
   - "Правильно ли он сделал, что отказался?
   Согласиться? А потом отнестись к этой работе "шаляй-валяй"?
   Нет!! Всё правильно! Не моё это! Не в моём характере распыляться. Если хочешь качественно сделать порученную тебе работу, то именно на ней и надо сосредоточиться. И сосредоточиться полностью, не перепоручая её никому."
   И хоть убедил Юрий Александрович себя в правильности поступка только что совершённого, но артериальное давление подскочило и сердечко стучало в груди как взнузданное.
   "Взвалить на себя ещё и эту работу? Надорвусь! Я итак работаю на пределе своих возможностей и на работе, и дома."
  
   Подведя под своими рассуждениями черту, Юрий Александрович вспомнил примеры из прошлого. Во времена великого лихолетья многие люди отдавали себя во имя победы, во имя свободы и процветания Отечества. Отдавали себя без остатка и сгорели конструируя и доводя военную технику до совершенства.
   Главный конструктор, творец легенды второй мировой войны - танка Т-34, Кошкин не дожил до дня начала Отечественной войны. А Курчатов, а Королёв... Все ушли из жизни рано. И всё потому, что были увлечены своей работой, нацелены на результат.
   А окрики сверху - "Давай! Давай!" - сделали своё чёрное дело.
  
   Юрий Александрович и в мыслях не имел сравнивать себя с великими конструкторами. Просто другие фамилии, в момент размолвки с руководством, не приходили в голову. Тех, кто поменьше рангом загоняли, как загоняют лошадей бешеной скачкой.
  
   Несправедливо обвинять кого-то. Времена тогда были суровые - военные, послевоенные. А в мирное время, зачем гробить здоровье. Хотя всем понятно, что не разработаешь свою атомную промышленность и СССР перестанет существовать.
  
   Но кроме осознания этой стороны производственной деятельности, у Юрия Александровича была и другая причина. Нужно было нарабатывать свой(!) творческий потенциал. Тот, с которым его фамилия - Алексеев - должна была зазвучать наравне с Селибером и людей из его окружения. А для этого надо было время и здоровье.
  
   К тому же была ещё одна заковыка, которая не позволяла "приделать ноги" к измерительному механизму для его внедрения. "Заковыка" эта была непреодолимая - измерительный механизм был закрыт, как бронёй, изобретениями руководства. Там никому и ничего не светило. Получить хоть толику почести от его внедрения было немыслимо.
  
   По-прошествии времени Юрий Александрович не жалел, что отказался от предложенного ему в кабинете главного конструктора. И, как выяснилось, правильно сделал. Но в тот момент Юрий Александрович чувствовал, что попал в опалу. И было это для него значительной психологической травмой. Залечить её было не просто.
  
   Но жизнь продолжалась. Конструкторскую деятельность сектора никто не отменял. Надо было работать.
   Для усиления конструкторской группы в её состав внедрили грамотного инженера-конструктора - Жору Несоуленко. Окончил два престижных ВУЗа. Эрудирован. Могущий заговорить кого угодно по любому техническому вопросу.
   Но как работник Жора был никакой.
  
   Поручил ему Юрий Александрович разработать оптическую схему многоканального прибора, а Жора работает ни шатко, ни валко.
   Селибер нервничает. Дело не идёт.
   - Жора, в чём дело? - спрашивает Юрий Александрович.
   Оказывается, не может оставить бытовые проблемы дома.
   Проблемы с тёщей и женой, а страдает работа. К тому же не даёт ему покоя Галя Чикина - инженерша сидящая напротив.
  
   Видная шатенка, довольно симпатичная. С высоко поднятой грудью, сексуальной фигурой.
   В свои двадцать шесть лет Галя - девушка на побегушках.
   Галя напечатай... Галя отнеси...
   К тому же замужем за невзрачным мужичком. Как на такую не запасть?
   Вот Жора и не сводил с неё взгляда. А оптическая схема прибора так и оставалась в начальной стадии разработки.
  
   Юрию Александровичу было не до Гали. Для него, как призывный набат, постоянно звучали слова сказанные когда-то Селибером:
   - Продвижение по служебной лестнице, получение научных званий будет зависеть только от вас.
   А Юрию Александровичу не хватало именно продвижения по службе. Да и получить научное звание было бы неплохо. Но всё это было у него впереди.
   А пока: - "Никаких контактов с женщинами!"
  
   У Жоры, со временем, всё стало на свои места. Его неурядицы дома были вызваны, в основном, малостью оклада инженера-конструктора. И, решившись наладить семейный быт, Жора уволился и ушёл работать водителем "Скорой помощи".
   Так ГорЗдрав приобрёл водителя с двумя высшими техническими образованиями. И случилось это незадолго до всесоюзной перестройки. Во времена, когда инженерам надоело ждать, когда умрут начальники-пенсионеры.
  
   Такие как Жора были людьми решительными, готовые на всё ради благосостояния семьи. Попрятав дипломы в чемоданы шли туда, где ещё платили за труд тем, кто на время забывал об инженерных амбициях. Шли от творческой работы, которая превратилась в рутинные обязанности инженеров-исполнителей. Превратилась оттого, что начальники, подобные Селиберу, не мыслили себя наставниками при продвижении инженеров по служебной лестнице. Всячески тормозили их рост внутри предприятия. Не считались с человеческим достоинством нижестоящих, вселяя в них ощущение неопределённости будущего.
   Но Юрий Александрович этого ещё не понимал. И с недоумением смотрел в спину уходящему эрудиту, состоявшемуся инженеру-конструктору - Жоре Несоуленко.
  
   И недоумение это было не единственным.
   Он так же не мог понять, почему Селибер, которого Юрий Александрович считал гениальным конструктором, изобретателем, приблизил к себе человека со стороны - Сидорова Юрия Михайловича. И не просто приблизил, но без каких либо испытательных сроков, назначил на должность главного инженера СКБ.
  
   Ранее, когда Юрий Александрович, на стадии испытательного срока, докладывал высокой комиссии о проделанной работе, такой должности не было. Считалось, что Борис Альбертович не нуждался в помощи при решении технических вопросов. Его знаний, умения организовать людей вокруг себя, вполне хватало на весь конструкторский коллектив. И вдруг, как 'чёрт и табакерки', появляется Сидоров в должности главного инженера.
   Зачем? Почему? Для Юрия Александровича было непонятно. Тем более, что Сидоров этот, никогда решениями технических вопросов не занимался.
  
   Напрягшись памятью, Юрий Александрович вспомнил, что когда-то этот "чел" был его однокашником по техникуму. Потом их пути разошлись как 'в море корабли' и встретились они только сейчас. К этому времени Юрий Александрович который год влачил должность руководителя сектора выполняя всяческие задания Селибера. А Юрий Михайлович, минуя все промежуточные ступени роста, сразу был принят на должность, о которой мало кто мечтал. Все понимали, что Селибер никогда не потерпит рядом с собой никого, ни в какой должности.
   'Два медведя в одной берлоге не живут!'
  
   Был Юрий Михайлович высок ростом, с фактурной фигурой, приятным лицом с губами, которым позавидовала бы любая из современных женщин. Это сразу было воспринято окружающими по достоинству и к главному инженеру вернулось прозвище из техникума - губошлёп. Вот он и шлёпал ими что ни попадя.
   Технику он не знал и не занимался ею. Любимым для него - было распределять премии. Эту работу главный конструктор отдал главному инженеру на откуп. Он лишь забегал посмотреть, не обделили его и тех, кто у Селибера был в фаворе.
  
   Пользуясь изобилием свободного времени, главный инженер не преминул пользоваться им на своё усмотрение - закрутить роман с одной из подчинённых сотрудниц. Как её звали-величали не припомнится, но кличка 'Сидорова коза' за ней закрепилась намертво. Она входила в группу нормоконтроля возглавляемую Лилией Авербух, а прозвище своё получила от фамилии воздыхателя Сидорова.
  
   Другим любимым занятием Юрия Михайловича было 'сечь' конструкторов за качество конструкторской документации. Это происходило всякий раз, когда Авербух, неукоснительно следуя требованиям ЕСКД (единая система конструкторской документации), возмущённо обращала внимание главного инженера на переданные в нормоконтроль готовые документы, чертежи.
  
   Поэтому, среди сослуживцев часто можно было услышать вопрос:
   - Тебя вызывали 'на ковёр' к губошлёпу?
  
  
  

С высоты прошедшего времени

  
  Большое видится на расстоянии" - сказано поэтом. И правота этой строчки стиха особенно воспринимается по истечению времени. Времени, когда прозреваешь, оглядываясь на прожитое. Времени, когда переоцениваешь дела свои, которым посвятил жизнь.
  
  В 1976-м году коллективом изобретателей, возглавляемых Борисом Альбертовичем Селибером, были закончены работы по созданию " новейшей в мире" системы под названием - "Разработка комплекса аналоговых, сигнализирующих, контактных приборов - АСК".
  Ко времени осмысления значимости этой работы Юрий Александрович "земной шар чуть не весь обошёл". Но, сколько он не интересовался, не встречал даже намётки на подобные разработки.
  В случае, если разрабатывалось какое либо оборудование, то контроль за его работой вёлся с помощью приборов индивидуально для этого оборудования изготовленного. Будь то металлорежущий станок или пульт управления атомной электростанции (АЭС).
  А тут - "комплекс... аналоговых приборов".
  
  Это не всякому дано понять. Говорить о том, что сей комплекс повысил безопасность в обслуживании тех или иных технологических процессов на производстве и в промышленных отраслях не приходится. Катаклизмы были, есть и будут. Примеров тому множество. Так что не дотягивает "Разработка АСК" до мирового значения. А коль скоро так, то сомнительно и выдвижение её на соискание каких либо отличий, типа государственной премии.
  
  Но нельзя забывать, что во главе разработки стоял Борис Альбертович Селибер - гениальнейший изобретатель всех времён и народов. Вот он и придумал, чем загрузить завод "Вибратор", его СКБ и ещё множество предприятий Советского Союза на долгие годы.
  Несколько тысяч людей трудилось над разработкой комплекса. Получали зарплату, строили жизненные планы посвящая себя труду на пути к Коммунизму (девиз того времени). И создали, в конце концов, многоканальные блоки сигнализации каждый из которых имел своё обозначение и назначение.
  Кроме того были созданы узкопрофильные приборы, устройства группового контроля, серия ударопрочных узкопрофильных приборов в морском и авиационном исполнении. А так же приборы для нужд здравоохранения.
  Серия приборов переменного тока. В том числе амперметры, вольтметры, ваттметры, фазометры, пирометрические приборы.
  Налажено единичное, серийное или крупносерийное производство этих приборов.
  И что же?!
  
  О катаклизмах в советской стране умалчивали. Это сегодня ухи устают слушать о разных страстях-мордастях. А тогда - "тишь, да гладь, да божья благодать" по всей СССРе была.
  Первая катаклизьма, о корой в стране советов невозможно было умолчать, на Чернобыльской АЭС произошла. О её последствиях ещё долго говорить будут.
  Но вот вопрос:
  - Отчего?! Почему трагедия произошла? Ведь коллектив, в котором работал Юрий Александрович Алексеев, с Селибером во главе, изобрели сигнализирующие контрольные приборы, которые не должны были допустить подобного. На то они и "контрольно-сигнализирующие приборы", чтобы контролировать измерения и сигнализировать о недопустимых отклонениях в промышленных процессах на производстве.
  
  А гибель подводного крейсера "Курск" со всем экипажем?
  А самолеты, падающие на землю с заоблачных высот, при стартах и посадках?
  А поезда, беспрепятственно сигающие на красный свет семафоров?
  А катаклизм на Саяно-Шушенской ГЭС?
  А взрыв оборонного завода в пригороде Нижнего Новгорода?
  Как это понимать?
  - Нет ответа.
  Потому, как время ушло и спросить не у кого. Если кто и остался в живых из лауреатов государственной премии СССР за разработку АСК, так это Алексеев Юрий Александрович, которому потомки должны быть благодарны за его мемуары.
  
  Кстати, необходимо ещё вспомнить, что АСК разрабатывались и для Минздрава. И Селиберу, одному из первых, пришлось испытать на себе их эффективность.
  Не помогли АСК. Помер Борис Альбертович в одной из больничек. Но, есть мнение, что это врачи недоглядели за здоровьем великого изобретателя.
  
  Осмысливая всё это, Юрий Александрович находился в поисках ответа на вопрос:
  - Для чего, чем была вызвана потребность "Разработки комплекса аналоговых, сигнализирующих, контактных приборов - АСК"?!
  И нашёл-таки ответ. А помогло ему в этом произведение писателя Алексея Николаевича Толстого - "Золото́й клю́чик, или Приключе́ния Бурати́но". Сказку эту Юрий Александрович читал внуку перед сном. В ней говорилось, что если "посадить золотые монеты в землю, то вырастет дерево, а на его ветвях вырастет множество монет, на которые можно будет купить папе Карло много курток."
  Селибер не был бы Селибером, если бы не вынес из этой сказки "жемчужное зерно".
  Именно он, взяв на себя роль Буратино, "взрастил дерево", на котором, после 1976-го года, появились "золотые червонцы". А получив государственную премию распевал вместе с Домским:
  
  "Пока живут на свете дураки,
  Мы прославлять судьбу свою должны..."
  
  Силён бродяга! Во истину еврею в таланте не откажешь.
  
  
   Список кандидатов на соискание государственной премии был значителен.
   Как-то, но надо было осчастливить всех приближённых к Селиберу и про инженеров-исполнителей не забыть. Однако в дело распределения денежного поощрения вмешалась идеология того времени - антисемитизм, или, как сегодня говорят, ксенофобия. Получалось, что большинство кандидатов в списке на поощрения составили евреи.
   Одна из них была Левина Е.А. Ей было отказано по причине "в связи с отсутствием творческого вклада". И это несмотря на то, что именно ею была проделана большая техническая работа.
   Была и другая причина.
  
  
   Лучше бы она была "лицом кавказкой национальности". А лиц еврейской национальности, да ещё без "творческого вклада", в изначальном списке было с избытком. Создавалось впечатление, что в список вошла вся Синагога. Такого ни партийные органы, ни советские - допустить не могли.
   Не удивительно, что после переворота 1991-го года руководство РФ - А.Собчак, Б.Ельцин, Е.Гайдар, А.Чубайс, - первым делом вымарали из паспортов графу "национальность".
   Они сказали:
   - Мы и так знаем, что мы евреи. А всем знать это не обязательно.
  
   После чистки партийными органами в списке оказалось (даже) одно свободное место.
   "Чистка" - дело неблагородное, но советские люди относятся к этому с понимание. С завода в Израиль и США уехали Рабинович С.Г. и Лескулович А.Д. За ними следом подались Черновичер, Лосев, Фальков. Были и другие, но память не сохранила их имена.
   Получив в России высшее образование, став кандидатами, докторами наук, занимая руководящие должности, они предпочли эмиграцию. Предпочли американскую подачку в семьсот долларов и квартиру в негритянском районе. Оставили на родине интересную, творческую работу.
  
   К юбилею друга Юрий Александрович написал:
  
   Сперва пропал наш Рабинович.
   Хитрец в Америку слинял.
   Когда исчез Ляакулович,
   Завод немного потерял...
  
   Вывод напрашивается сам собой:
   - не любили евреи Россию царскую;
   - не любили евреи Россию советскую;
   - не любят Россию капиталистическую.
   Это следует из того, что большая часть "пятой колонны" - лица еврейской национальности."
  
   В тот день Юрий Александрович пришёл на службу в приподнятом настроении. В голове крутилась полюбившая ему песня:
  
   Летит, летит по небу клин усталый,
   Летит в тумане на исходе дня.
   И в том строю есть промежуток малый -
   Быть может это место для меня...
  
   И действительно, вспомнил Селибер о строптивом начальнике сектора N5. Включил того в список на соискание государственной премии.
  
   Теперь на повестку дня встал вопрос:
   - Как получить гонорар за изобретения, который, как полипами, оброс комплекс АСК?
  
   Главный конструктор комплекса принял решение представить всё внедрённое единым пакетом. В этом случае экономический эффект считался на весь комплекс.
  
   Общая сумма вознаграждения составила около пятисот тысяч рублей того времени (1976 год). Основополагающими Селибер предложил считать изобретения по измерительному механизму. Здесь авторами были Б.А. Селибер, А.М. Домский, И.И. Модыский. Они и получили основную сумму денежного вознаграждения. Все остальные соискатели получили около 30% от вознаграждения.
  
   Такой как А.Н. Ткаченко, вспоминает Юрий Александрович, не возражал только потому, что сам ничего не изобретал. Его брали соавтором, поскольку тот являлся моим начальником.
  
   Юрий Александрович не возражал. Не возражал потому, что не хотел ещё одного конфликта. На этот раз из-за денег. Как главный конструктор поделил, так и поделил. Но сумма у него получилась много меньше той, на которую он рассчитывал.
  
   Но "качать права" не стал. Ведь звание лауреата он получил благодаря Селиберу. Без него никто бы не смог представить работу так, чтобы её высоко оценили на самом верху.
   Да и само звание лауреата для Юрия Александровича было дороже денег. Существенная надбавка к пенсии дорогого стоит.
  
   Однако, оставаясь "играющим тренером", Юрий Александрович сумел внедрить собственное изобретение, которое носит почётное звание "авторское свидетельство N586327".
   Изобретение касалось принципа построения блок-схемы - устройства обегающего контроля. Эффект составил триста тысяч рублей того времени. После долгих мытарств, хождений в министерство и в суды, удалось получить в качестве вознаграждения двенадцать тысяч рублей. Эта сумма равнялась, примерно, шестидесяти месячным окладам.
  
   Но и эти деньги Юрию Александровичу не удалось реализовать. Не успел.
   Пьяницы Ельцин и Гайдар обрушили всю экономику страны советов и, в одночасье, всех сделали нищими. Перевести вознаграждение в доллары США ни у кого не хватило ума. Ведь все соискатели был технарями, а не бизнесменами.
  
   Однажды Селибер предложил вложить деньги в ювелирные изделия.
   От этой мысли отказались, прогнозирую низкую покупательную способность населения для реализации изделий среди него в будущем.
   Таков был финиш дороги длиною в жизнь. Получается, что в этой стране лучше ничего не иметь. Тогда ничего и не потеряешь. Но стоит отнестись к работе творчески и таким обманутым себя чувствуешь, что не приведи Господь.
  
   "Не дай Вам Бог жить в эпоху перемен !"
   (Конфуций)
  
  
  

Лавры победителям

  
   "Труд и только труд и его реальные результаты
   должны определять благосостояние человека"
   (Ю.В. Андропов.)
  
   Корпоративную встречу по случаю получения государственной премии проводили в ресторане. Присутствовали не только лауреаты, но и те, кто в последний момент был отчислен из списков партийными и государственными фунционерами сперва Ленинграда, а потом и Москвы.
   Встреча проводилась в отдельном зале, что позволяло присутствующим быть предельно откровенным в общении за богато накрытым столом. А может и алкоголь возымел место.
   Так или иначе, но Юрий Александрович видел в глазах товарищей некоторую грусть. Грусть несбывшихся надежд у людей, которые наравне с ним шли к заветной цели. Шли несмотря на препоны со стороны того же Селибера, который отвергал их предложения под девизом:
   - "Лучшее - враг хорошего!"
   Немного знавал Юрий Александрович коллег, которым удавалось проскочить над этим девизом. Ох, немного!
  
   Но оно и правильно. Улучшать можно до бесконечности. А бесконечность была не нужна в деле разработки комплекса АСК. Необходимо сегодня создать то, о чём вчера и не догадывались. Создать всё в кратчайшие сроки. Выдать "на гора", пока создаваемый ими комплекс не устарел в зародыше.
   В научных средах всё чаще и чаще раздавались голоса о компьютеризации контроля за техническими процессами на производстве. И ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы ещё непонятное новшество опередило то, что создавал коллектив многих и многих заводов Союза ССР.
  
   Возвращаясь домой в одиночестве, Юрий Александрович глядел в спину водителя такси и с удовлетворением думал о том, что простые люди не ведают о том, какую работу провернули те, которые ставят перед собой научные цели. Которые "не страшась усталости, карабкаются по каменистым тропам" к широкой дороге в своей жизни. Теперь перед Юрием Александровичем эта дорога открыта. Теперь наипервейшей задачей для него является улучшение жилищных условий.
   Сам Юрий Александрович, через кооператив, уже обзавёлся однокомнатной квартирой. Пора подумать о маме. Сколько ещё ей маяться в одиннадцати метровой комнатке коммунальной квартиры на третьей линии Васильевского острова?
  
   Поднявшись к себе в квартиру, Юрий Александрович, по обыкновению, снял в прихожей калоши, повесил на плечики драповое пальто и прошёл в комнату. Здесь царил производственный беспорядок. На столе, стульях, диване, а кое-где и на полу, лежали листы рукописной бумаги, которая превратилась в документы.
   Документы превратились в авторские свидетельства. А авторские свидетельства превратились в хрустящие банкноты с профилем Ильича на переднем плане. Теперь этих банкнотов появилось столько, что можно было приобрести и трёх комнатную квартиру.
   Маму переселить в однокомнатную, и останется "почивать на лаврах" пописывая мемуары о пройденном жизненном пути.
  
   А путь этот был не лёгкий. Ох, не лёгкий! Не каждому под силу.
   Так вот, чтобы поколению, идущему за ним, было на что опереться в прохождении жизненных трудностей и надо написать как эти трудности преодолевал он - лауреат государственной премии СССР Алексеев Юрий Александрович.
  
   Сегодня, по прошествии этого пути, многие поверили, что в результате проведённой работы впервые в практике мирового приборостроения создан комплекс принципиально новых измерительных приборов. Приборов, обладающих значительно более высокими информационными свойствами. Это позволило в значительной мере решить стоящую перед современной техникой проблему управления объектами.
  
   Применение приборов комплекса коренным образом улучшило:
  
   - контроль и управление энергетическими блоками тепловых, атомных электростанций, гидроэлектростанциями, металлургическими печами, химическими установками, линиями по производству цемента, специальными атомными реакторами, тренажёрами космонавтов и т. д.
  
   - внедрение новых приборов в народное хозяйство дало весьма значительный экономический эффект.
  
   - в данной области отечественная промышленность существенно опередила зарубежное приборостроение.
  
   В 1975-м году основные разработки АСК были закончены. Комплекс состоял из тридцати пяти типов узкопрофильных многоканальных, многошкальных систем группового обегающего контроля имеющих многочисленные модификации.
  
   Крупнейший выпуск приборов АСК общего применения был организован на четырёх ведущих заводах Министерства приборостроения, средств автоматизации и систем управления в СССР:
  
   - Ленинградском, ордена октябрьской революции, заводе "Вибратор";
   - Краснодарском, ордена трудового красного знамени, заводе "ЗИП" (завод измерительных приборов);
   - Омском, ордена Ленина, заводе "Электроприбор";
   - Ереванском производственным объединении "Электроприбор".
  
   За период с 1969-го года, включая 1975-й год, этими заводами выпущено более 140.000 приборов на сумму двадцать миллионов рублей.
   Это ли не говорит само за себя?!
  
   Изготовление приборов велось на основе наиболее передовых технологических методов с широким использованием литья под давлением пластмасс, штамповки и других производственных процессов.
  
   Сборка приборов производилась поточным методом. Для изготовления такого количества приборов и наращивания их выпуска было разработано, изготовлено и внедрено около тридцати типов оригинальных высокопроизводительных станков и установок, не имеющих аналогов в технологии приборостроения.
  
   Основные исследовательские и конструкторские работы по созданию комплекса АСК производились в специальном конструкторском бюро (СКБ) завода "Вибратор". Эти работы проводились силами трёх научно-исследовательских отделов НИО-5 (основной), НИО-1, НИО-4 и лабораторией Модынского И.И.
   Кроме того исследовательские и конструкторские работы проводились на заводе "ЗИП".
  
   В том же, 1975-м году, главный конструктор разработки комплекса АСК - Б.А. Селибер, не афишируя, стал готовить материалы по комплексу для предоставления их в комитет по ленинским и государственным премиям СССР. Речь шла о присуждении комплексу государственной премии.
   В соответствии с установленным тогда порядком список авторов должен был включать не более двенадцати человек.
   Задача была не из лёгких. Только в СКБ завода "Вибратор" в конструкторских разработках и работах по изготовлению и испытанию опытных образцов принимало участие более полутора тысяч человек.
   Кроме того были инженеры эксплуатационники. Эти взяли на себя смелость установить приборы на Ленинградской атомной электростанции.
  
   Не мудрствуя лукаво, Селибер включил в список 1976-го года директоров всех заводов министерства приборостроения и всех начальников НИО и лабораторий. В списке не было ни конструкторов, ни исследователей, ни рабочих. Те, кто выполнял черновую работу, пахал - был "от сохи" - в состав претендентов на соискание гос. премии не вошёл.
  
   Естественно в списке не было и фамилии Юрия Александровича. Но преимущество советской власти в том и заключается, что она зорко следила за производственной жизнью народа. Власть контролировала финансы, идеологию и моральный облик советских людей.
   Получение медалей, орденов, лауреатских званий так же было под контролем.
   И не только это. Под контролем было процентное соотношение лиц разных национальностей и социальных групп при поступлении в ВУЗы и в КПСС.
  
   Так или иначе, но власть партийная вернула представленный Селибером список претендентов на получение премии. Из списка исчезли лица еврейской национальности - Домский А.И. и Лякумович А.Д. А также те, кто не смог доказать своё творческое участие в разработке комплекса.
  
   Юрий Александрович, воспользовавшись моментом, поспешил заявить о своей причастности к созданию комплекса. Он подал заявление на имя главного инженера с просьбой включить его в число претендентов.
   К заявлению были приложены:
   - авторские свидетельства на изобретения - 13 штук;
   - патенты от зарубежных стран - Австрии, Англии, Италии, США, Франции, ФРГ, Швейцарии - всего 7 штук;
   - свидетельства на промышленные образцы - 10 штук;
   - удостоверения к медалям ВДНХ - 2 штуки;
   - общие виды чертежей приборов - 13 штук;
   - публикации в технических журналах.
  
   Его просьба была удовлетворена. Он стал единственным старшим инженером-конструктором включённым в список на соискание государственной премии.
  
   Вспоминая времена "подковёрной" борьбы, Юрий Александрович считал и считает, что были и другие конструктора и исследователи, рангом не выше инженера, внёсших значительный творческий вклад в работу по разработке приборов АСК. Но у них, как у многих советских людей, не хватило смелости заявить о себе.
  
   Однако, если на первом этапе этой борьбы он был один, то на последующих этапах он был в составе претендентов.
   Задача была не из простых. Семидесятые, восьмидесятые годы были пиком, на котором находилась наука и промышленность в СССР. Как правило, число работ удостаиваемых высоких званий занимало до двух страниц печатных изданий СМИ. Все шли "в ногу со временем" и брать пример было с кого - Л.И. Брежнев, генеральный секретарь ЦК КПСС, был к тому времени награждён пятью медалями "золотая звезда героя".
  
   Первая попытка добиться высокой оценки труда претендентов в 1976-м году окончилась неудачей. Не хватило опыта достойно представить работу. Показать "товар лицом".
   После повторного предъявления работы в 1977-м году акцент был сделан на преимущество приборов АСК:
   - занимают в 6-15 раз меньшую площадь на щитах и пультах;
   - обеспечивают наглядное сопоставление контролируемых параметров;
   - снабжены новым типом сигнализации о выходе контролируемых параметров за установленные пределы (цветовой и фотоконтактный);
   - организовано крупносерийное производство, в том числе поставка в двадцать три страны зарубежья;
   - защищены авторскими свидетельствами, свидетельствами на промышленные образцы и патентами;
   - экономический эффект от замены более дорогой аппаратуры составляет двадцать миллионов рублей.
  
   Началась напряжённая популяризация приборов АСК. Сбор отзывов от эксплуатирующих приборы объектов и внедрение приборов на химических и металлургических предприятиях.
   Этой работой занимались все. В том числе и Юрий Александрович с Виктором Ивановичем Ефименко. Он был одним из членов коллектива от Краснодарского завода "ЗИП".
  
   Виктор Иванович был необыкновенно интересный человек. Высокий, с копной красивых вьющихся волос, обаятельный, с обворожительной улыбкой. Появился в КБ завода "Вибратор" ка южное солнышко над хмурым Ленинградом.
   Глядя на него всегда казалось, что жизнь легка и удивительна. Всё, чтобы он не делал, делал без надрыва.
   Обладал удивительным качеством - легко сходился с людьми. Умел расположить к себе. И делалось это непринуждённо.
   Никто в министерстве не получал такие большие гонорары за изобретения как он. Этому способствовало массовое производство приборов АСК на заводе "ЗИП".
  
   Виктор Иванович умел грамотно представить экономический эффект от внедрённого изобретения. Это было важно потому, что по СССР шествовал лозунг ЦК КПСС - "Экономика должна быть экономной!"
   Умел убедить чиновника. А если это не действовало, то заинтересовать его, включив в список на соискание премии. И таких, вставляющих "палки в колёса" изобретателей, всегда было в изобилии.
  
   Виктор Иванович попал в список, в отличии от Юрия Александровича, в первой его редакции. Кандидат технических наук, он был единственным представителем инженеров исследовательского завода. Послужной список его творческой деятельности по теме "Комплекс АСК" был внушительный. Только авторских свидетельств за его фамилией было восемь штук.
  
   После провала в 1976-м году нужно было убедить "сильных мира сего" в политике, науке, промышленности, что работа завода "Вибратор" - это прорыв в приборостроении.
   Этим Юрий Александрович и Виктор Иванович и занимались в Москве. Правда, не на самом высоком уровне. Фото, размещённое во всех центральных газетах, где Л.И. Брежнев, сидящий за пультом управления Ленинградской АЭС, с министром приборостроения Рудневым, делали без них. Однако и Юрий Александрович, и Виктор Иванович были уверены, что если удастся убедить чиновников, то механическое поднятие рук в зале комитета по государственным премиям будет обеспечено.
   Виктор Иванович имел подход к людям как занимающим значительное положение, так и к людям незначительным, но от которых многое зависело.
  
   Юрий Александрович и сегодня не может забыть, как приехав в Москву, остановился в гостинице министерства. В номере четыре человека. И тут появляется Виктор Иванович и говорит:
   - Ты, без пяти минут лауреат государственной премии, здесь остановился? Едем в гостиницу "Украина".
   И что же? В центральной гостинице столицы Отечества, где Юрию Александровичу было отказано в номере, находится-таки двухместный номер. Правда, стоимостью в четыре рубля пятьдесят копеек при выдаваемых командировочных в два рубля девяносто копеек.
  
   Вместе с Виктором Ивановичем они ездят по организациям и собирают отзывы авторитетных людей на аппаратуру АСК, которая, к тому времени, стояли, даже, в мавзолее усопшего В.И. Ленина.
  
   Последней инстанцией, которую надо посетить и убедить в правомерности комплекса АСК быть премированным, был президент РАН, академик А.П. Александров.
   Ходоки вносят в кабинет стенд с приборами, докладывают, отвечают на вопросы заинтересованного академика.
   Из противоположного кабинета появляется вице-президент РАН А.Н. Логунов.
   Знакомится с продукцией заводов "Вибратор" и "ЗИП".
   Задаёт вопросы. Ответами удовлетворён.
  
   Ноябрь 1977-го года. Во всех центральных газетах опубликованы списки коллективов, чьи работы удостоены государственных премий.
   Это были взаимные реверансы служащих предприятий центральному комитету КПСС по случаю шестидесятой годовщины октябрьской революции и ЦК КПСС служащим предприятий, которые доказали свою преданность идеологии развитого социализма.
  
   На следующий день фотографии лауреатов государственной премии были опубликованы в газете "Ленинградская правда".
   Юрия Александровича поздравляют сослуживцы завода "Вибратор"; товарищи с завода "Авиационного приборостроения", где некогда Юрий Александрович рассчитывал опостылевшие, никому не нужные трансформаторы; товарищи с завода им. Калинина, на котором он начинал инженерную деятельность, изобретая оснастку для изготовления электробритв "Нева".
   Электробритвы эти так и не прижились у советского народа, из-за отвратного качества бритья.
  
   Триумф "Комплекса АСК" захватил многих. И никто не знал, кроме посвящённых, что начиналось всё с "придумки велосипеда" - изобретения приборов для промышленных комплексов, вывезенных из покорённой Германии в послевоенное время.
  
   Но пока был вызов в Исполком городского совета депутатов от трудящихся, поздравляющих Юрия Александровича Алексеева.
   Здесь, в здании Мариинскокого дворца, ему вручили диплом и золотой знак лауреата.
   Специально для этого из Москвы приехал учёный секретарь комитета Аржанников.
   Потом были поздравления от второго секретаря обкома КПСС Боковского.
   Фото на память, диплом подписанный президентом РАН М.К. Келдышем.
  
   Теперь перед Юрием Александровичем открывался новый фронт, где так же придётся бороться до полной победы - получение отдельной многокомнатной квартиры.
  
  
  

Решение КПСС в жизнь!

  
   Жилищная проблема -
   главная жизненная проблема человека СССР.
   (Юрий Александрович Алексеев)
  
   Никому так не нужно было звание лауреата государственной премии СССР, как Юрию Александровичу.
   Случайно или не случайно, но встретил он на жизненном пути женщину, которая согласился потакать его занятости на службе и взвалила поддержание семейных отношений в доме на себя. Звали этого человека Зоей.
   К 1976-му году у них было двое детей - дочь Татьяна и сын Александр. И проживали они все хоть и в отдельной, но однокомнатной квартире площадью в шестнадцать и восемь десятых квадратных метров.
  
   Семья стояла в городской очереди на улучшение жилищных условий, но ожидать исполнения заветной мечты можно было лет через восемь-десять. Очереди были неимоверно длинные. В улучшении жилищных условий нуждалась вся страна советов. Ещё небыли расселены квартиры коммунальные, доставшиеся трудовому народу сразу после революции семнадцатого года.
   Да и последняя война сыграла не малую роль в уплотнении жилого фонда города героя Ленинград. Мама Юрия Александровича до сего времени проживала в маленькой комнатке (11,5 кв.м.) коммунальной квартиры. Она так же стояла в очереди на улучшение жилищных условий в городской и кооперативной очередях.
  
   Пользуясь своим званием, Юрий Александрович написал заявление в городские партийные органы - в Смольный, с просьбой об ускорении прохождения очереди. Основным аргументом в этом заявлении он выставил "отсутствие условий для творческой работы". Но ажиотаж вокруг "комплекса АСК" прошёл, чествование шестидесятилетия советской власти закончилось, и партии коммунистов было не до нужд какого-то лауреата. В Смольном не торопились решать жилищный вопрос ни Юрия Александровича, ни кого-либо ещё.
   Лишь через полгода Юрию Александровичу сообщили через инспектора строительного отдела обкома КПСС о том, что его семье выделена трёхкомнатная квартира.
   - А ваша квартира, - с выражением серьёзности на лице произнёс инспектор, - переходит в "фонд Мира".
   - Позвольте! Как же так?! Однокомнатная квартира, в которой сейчас проживает моя семья, является моей собственностью. Она приобретена через строительный кооператив и оплачена мной полностью, - удивлённо возразил Юрий Александрович.
   - Есть такая установка вышестоящих органов, - парировал инспектор. - Городу надо разгрузить очередь на улучшения жилья. Ваша квартира поможет власти это сделать. Мы её продадим нуждающимся.
   - Тогда, что же получается - квартиру, за которую я заплатил в 1964-м году три тысячи рублей, вы продадите ещё раз? Это вопиющая несправедливость! Я желаю передать её своей маме. Передать бесплатно. И если этого не произойдёт, то я отказываюсь от вашего предложения въезжать в трехкомнатную квартиру, которую я заслужил как лауреат государственной премии СССР.
   - Как знаете, - процедил сквозь зубы инспектор строительного отдела обкома КПСС. - Не в моих полномочиях решать ваш жилищный вопрос таким образом.
  
   Юрий Александрович не мог бросить маму в коммуналке, из которой ей никогда не выбраться и начал всё "с нуля". Написал письмо в Смольный лично второму секретарю Ленинградского обкома КПСС товарищу Р.С. Бобовикову. Вложил в конверт фотографию, на которой он в центре группы лауреатов. Это должно внести опасение в ряды чиновников, которые, вдруг, не захотят ему доложить о проблемах того, который стоит рядом со вторым секретарём в торжественный день.
   Нескромно? Но оставлять маму в коммунальной квартире Юрий Александрович не мог.
  
   - Зря стараешься, - высказал свои соображения на этот счёт директор завода, когда Юрий Александрович поделился с ним решением, которое принял. - Ничего у тебя не получится. Сегодняшняя партия уже не та, которая была несколько месяцев назад. Её шестидесятилетний юбилей возвеличил партию в собственных ощущениях. Она всё больше и больше считает себя непогрешимой.
  
   И каково же было удивление Юрия Александровича, когда спустя месяц в его кабинете раздался телефонный звонок и сам Г.Г. Степаненков - директор завода - произнёс:
   - Моя машина у проходной. Вместе с секретарём парткома завода поезжайте в Смольный. Вас там ждут. Пропуска заказаны.
   Поднимаясь по мраморным лестницам дворца, следуя за сопровождающим по его многочисленным коридорам, Юрию Александровичу, неожиданно, пришла в голову мысль:
   - "Где-то здесь, в 1934-м году, застрелили Сергея Мироновича Кирова. Многим после этого не поздоровилось".
  
   Где дверь руководства города Юрий Александрович догадался сразу - у двери двое военных с винтовками.
   Охрана. Учли печальный опыт прошлого.
  
   В просторной приёмной секретарь просит подождать. Предложил присесть на бархатом оббитые стулья. Рядом два кабинета - первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Георгия Васильевича Романова и второго секретаря Ратмира Степановича Бобовикова.
  
   К Григорию Васильевичу Юрий Александрович давно проникся уважением. Тот начинал свою карьеру работая конструктором на Кировском заводе. А конструктора народ собранный, внимательный. У них нет права на ошибку.
   К тому же, за семнадцать лет своей работы на посту первого секретаря обкома Ленинграда и Ленинградской области, сделал немало для безупречной работы промышленности города.
   Григорий Васильевич - это ПТУ и техникумы, это птицефермы и свиноводство в области. Если бы во главе ЦК КПСС стал товарищ Романов, а не Горбачёв, то СССР пошёл совершенно по другому пути. Не было миллионов советских людей оставленных за границей СНГ, сломанных судеб и обездоленных семей, разрушенной промышленности. Нужно было укрепить дисциплину, пошатнувшуюся в годы Брежневского-Черненсковского застоя и только.
  
   Секретарь просит пройти в кабинет.
   Входим. Кабинет в виде вытянутого прямоугольника.
   В центре длинный, покрытый зелёным сукном, стол для заседаний.
   В конце совещательного стола, поставленный вплотную, поперёк - большой письменный стол хозяина кабинета с которым встречались на награждении.
   Приглашает садиться.
   Обращается ко мне:
   - Мы рассмотрели ваше обращение, Юрий Александрович, и приняли решение...
  
   В глазах у Юрия Александровича потемнело, голова слегка закружилась. Волнение.
  
   Хозяин начинает читать:
   - Однокомнатную квартиру...
  
   Слова решения не доходят до сознания. Юрий Александрович настолько разволновался, что набрался нахальства просить ещё раз прочитать уже прочитанное.
   Наконец доходит. Его квартиру постановили отдать маме - Елене Матвеевне - бесплатно.
   Вопрос был решён.
  
   Потом обращается к секретарю парткома завода Голубу. Спрашивает о заводских делах, о новых разработках.
   И тут же, словно в продолжение разговора, спрашивает Юрия Александровича:
   - Почему не в партии?..
  
   Это был 1979-й год. Не знал Юрий Александрович тогда, что в партию набрали никчемного народа типа Собчака, Ельцина, которые только и мечтали как развалить и партию, и страну. А то бы он вступил в ряды коммунистов и не допустил этого.
  
   По окончанию встречи Юрий Александрович попросил отвезти его на третью линию Васильевского острова, к маме. Войдя в коммунальную квартиру, обнял единственно дорогого человека, поцеловал и произнёс:
   - Мама, ты будешь жить в отдельной квартире.
  
   Это было третье спасение многострадальной кооперативной, однокомнатной квартиры.
   Когда Юрий Александрович говорил своим знакомым, что "одним ударом" решил две жилищные проблемы, они не верили. Но он-то знал, что его борьба за лауреатство была не напрасной. Жилищная проблема и его семьи, и его мамы была решена. Оставалось получить достойное жильё на Васильевском острове. Это тоже было проблемой - на Васильевском острове жилья почти не строили.
  
   Только через восемь месяцев Юрию Александровичу предложили выбрать любую трёхкомнатную квартиру на Морской набережной. Когда он, со всей семьёй въехал в семидесяти пяти метровую комнату с видом на Неву, его радости не было конца.
   А его мама, Елена Матвеевна, вместе с внуком Сашенькой, пошла получать ордер на однокомнатную квартиру своего сына - лауреата государственной премии СССР, Юрия Александровича Алексеева.
   В этой квартире она радостно прожила семнадцать лет. До 1997-го года. И передала её в наследство внуку.
  
   Это был колоссальный успех деятельности Юрия Александровича на заводе "Вибратор".
   Заводе, которого больше нет.
  
  
  

Одиночество

  
   Евгений Николаевич был почти уверен, что у каждого человека наступает период безобидного одиночества. Как правило, ощущение это приходит под занавесь жизни, в состоянии весьма зрелого возраста. Возраста, который именуют словом "старость". Именно в этом возрасте человек теряет близких, друзей, единомышленников.
   Жизнь не вечна и то, что ходит за ней по пятам забирает всех с кем общался. И наступаем время, когда между человеком и концом жизни никого не остаётся. Ты следующий. А когда кончина за тобой придёт - неизвестно. Но то, что придёт, так это точно. И надо поспешить "прибрать" за собой. Чтобы, когда она, кончина, окажется рядом, всё было доделано до конца.
   "Нет ничего плоше незавершённых дел".
  
   С Юрием Александровичем, Евгений Николаевич повстречался в кардиологическом отделении Покровской больницы. Повстречался в день, когда того выписывали домой по окончанию курса лечения. Лежал он с обычным, для его возраста, диагнозом. Сердечко выработало своё, вот его мощИ и не хватало. Из-за этого ноги постоянно мёрзли и, если он вылезал из-под одеяла, то всегда надевал меховые онучи поверх толстых шерстяных носок.
   Знал ли он первопричину своего недомогания? Хорошо, если не знал. Когда не знаешь, что тебя ждёт впереди - легче жизнь коротать в пожилом возрасте.
  
   Войдя в палату, Евгений Николаевич поздоровался, представился и разулыбался, показывая видом своим, что пришёл с миром. Юрий Александрович, незнамо как уместившись на прикроватной тумбочке, что-то писал и на приветствие никак не отреагировал.
   Евгения Николаевича это устраивало. Человек занят делом. Значит, с разговорами приставать не будет. У него у самого работы "выше крыши". Может случиться, что и времени профилактического обследования не хватит, чтобы всё переделать: написать, отредактировать и в журнал заслать по интернету.
  
   Расположившись, заполнив прикроватную тумбочку всякой всячиной, достал ноутбук и приступил к тому, о чём мечтал на пути в больницу - писать, писать и писать. Вот тут сосед заинтересованно глянул на него. А спустя некоторое время подошёл. Не спросив разрешения присел на стул, что рядом стоял и задал вопрос, который, в отношении себя Евгений Николаевич, никак не ожидал:
  
   - Вы профессор? Вид у вас значимый. Вид учёного.
  
   - Извините, но никакого отношения к учёности не имею. А то, что пишу - пишу для себя. Жизнь последние "круги отматывает". Надо успеть сообщить родным и близким, что собой представлял в конце пути. Это сейчас я им не интересен. А пройдёт время... Если, не внуки, то правнуки спросят, откуда "есть, пошла фамилия наша ".
  
   - Что верно, то верно. Никому мы не нужны в старости. Четыре жены у меня было. Детей с ними нарожал шесть человек. Все взрослые уже. Некоторые на пенсии, своих внуков имеют. А вот лежу здесь и никто не навестит. Даже не позвонит никто. Обидно.
  
   Затем, с Юрием Александровичем, завели разговор о жизни вообще и в частности.
   Тот помнил времена предвоенные, когда счастливо и беззаботно жили всей семьёй на Третьей линии Васильевкого острова. Потом война и эвакуация. Жизнь поменялась круто, но в памяти сохранилось только хорошее.
   Вспомнил, что в школу, вернувшись из эвакуации, его приняли в пятый класс, и начальные классы пришлось проходить параллельно. Но было таких ребятишек - "не я один", поэтому школу закончил вовремя.
   В армии не служил. А сразу после школы поступил в техникум и, затем, институт. Закончил и стал трудиться на заводе. Занимался изобретательством. Имел множество наград и поощрений. Зарабатывал хорошо.
  
   - А сейчас развалили, гады, страну. Самая сильная из всех стран была, и во что её превратили?!
   Сталина нет. Был бы Сталин, такого не допустил. Все как один Бога благодарили, что ещё живы, а не расстреляны.
   Когда Сталин расстреливал, то порядок в стране был. Боялся народ против власти говорить. А сейчас... Ума ни на грош, а он в президенты метит. Я так считаю, что пускай Путин будет на все времена. Единственный приемник Сталина остался. Вот победит он врагов и жить станет легче, счастливей, радостней.
  
   - А враги кто? - спрашивает Евгений Николаевич собеседника.
  
   - Ясно кто! Те, кто не с нами. Сталин тогда так и сказал:
   - "Кто не с нами, тот против нас!"
  
   - Ну-у, это, вообще-то, Горький сказал. А Сталин подхватил. И потом, когда это было? - Ещё до войны. Тогда классовая борьба ураганом промчалась над страной. А сейчас-то, что народу делить? Все живём одинаково. Живем, как правительством предписано - в бедности, но не в обиде.
  
   - В обиде, дорогой Евгений Николаевич. В обиде!
   Ты представить себе не можешь, сколько её у меня накопилось на буржуев современных. Почему я должен на пенсию жить, а у них валютные счета за границей? Ответь мне.
  
   - Так ответ простой: разрешили им счета за границей иметь, вот они деньги там и держат.
  
   - А деньги откуда? Можешь сказать?
  
   - Так не профессор я. Откуда у них триллионы, про то мне не ведомо.
  
   - А я тебе скажу. Эти деньги у народа сворованы. Народа, которому всё, что в стране наработано принадлежать должно. И тебе, и мне, и каждому из нас.
  
   - Так народ столько не зарабатывает. Посчитай сколько у нас работоспособного населения, помножь на среднюю зарплату каждого, - никак триллионов не получается. Так откуда деньжищи, если детишкам на лекарство не хватает?
  
   - То, что на лекарство не хватает - не страшно. У нас о больных государство заботится. Заболел ежели - пожалуйста в больницу. А в больницах людей бесплатно лечат, кормят, ухаживают за ними. Всё за счёт государства.
  
   - Ты уверен в этом? А куда налоги уходят, которые с народа собирают? Полагал, что и на медицинское обеспечение. А кто хочет "вкусно" лечиться, тот платит за это. Две двери от нас как раз такая палата пустует.
  
   - Та палата для миллиардеров, как ты не можешь понять. А они редко болеют. Потому, что за границей лечатся. Зачем им наша медицина, которая не может ничего. Вот я две недели здесь лежу, а ноги у меня по-прежнему мёрзнут. Это потому, что у нас врачи грузины. Им русского человека западло лечить. Чем больше нас сдохнет, тем быстрее они Ленинград заполонят. ПонЯл?
  
   - Нет! Не пОнял. По-твоему рассуждать, так после их лечения все покойниками стать должны. А люди выписываются, благодарят, улыбаются при расставании. Почему?
   Потому, что врачи трепетно к своему делу относится. И им без разницы кто перед ними - русский или кто другой национальности.
   Ты мне вот что скажи: - Время скоро два часа будет, обед начнётся, а ты всё домой не идёшь. Тебя, что - не ждёт никто?
  
   - Не ждёт. Да и жрать дома нечего. Вот отобедаю последний раз за государственный счёт и пойду.
  
   В это время дверь в палату распахнулась и милая тётя Паша произнесла волшебные слова:
   - Мальчики, кушать. На первое рассольник. На второе котлета говяжья с картофельным пюре. На третье: кому - чай, а кому - компот. Выбирайте.
   Юрий Александрович был старше Евгения Николаевича. Поэтому, пропустив его вперёд, тот остался за ноутбуком. И каково же было его удивления, когда тётя Паша, душевный человек, с грустью произнесла:
  
   - А вы, 'молодой человек', с довольствия сняты. Вам ещё до полудня необходимо было покинуть больничное заведение. Обед, кто выписан, тому не положен.
  
   Юрий Александрович вздохнул горестно и шаркающей походкой отправился за сумкой. О чём он думал - неизвестно. Может быть о том, что государство, напоследок, отказалось озаботиться о нём?
   Тётя Паша, глядя в след сгорбленному человеку, взялась за половник и, беспокойно оглянувшись, произнесла в след:
  
   - Хотите я вам рассольника налью. И два кусочка черняшки дам. Белый хлеб у меня для диетиков.
  
   Юрий Александрович выпрямился и в два шага оказался рядом:
  
   - Весьма благодарен буду.
  
   Потом, когда буфетчица уехала со своей тележкой, Евгений Николаевич не выдержал - прикрыл дверь в палату и поставил перед Юрием Александровичем тарелку с пюре и котлетой:
  
   - Кушайте, Юрий Александрович. Вам пешком до Морской набережной добираться. Кушайте. Я чайком перебьюсь до ужина.
  
   У лифта они расстались. Перед тем как пожать друг другу руки обменялись телефонами. Уж очень Евгению Николаевичу хотелось узнать, о чём сосед писал, когда он в палату входил. Прощаясь, договорились встретиться через неделю. И от договорённости этой, прочитал Евгений Николаевич в глазах человека радость. Надежду на то, что кончилось его одиночество.
  
  
  Рost scriptum
  
  'Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время
  умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время
  врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться;
  время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время
  собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время
  терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время
  молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время
  миру'.
  глава 3 Книги Экклезиаста
  
  Все в жизни человека имеет свою причину и свое следствие, каждый поступок влечет
  за собой 'воздаяние'.
  
  Если человек совершает благие дела - получит заслуженную награду, если его деяния
  несут зло - зло к нему и вернется. Если живёт и преследует интересы в угоду себе
  любимому, пренебрегает желанием окружающих довольствоваться жизнью в полной мере,
  то конец его жизни пройдёт в одиночестве.
  
  С.Пб.май-сентябрь.2018.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"