Аннотация: Семидесятые годы. Тувинский край. Из жизни в археологической экспедиции в верховьях Енисея.
Слышат духи степей и гор
Откровенный их разговор
На дороге длинной, прямой
К милой юрте, к семье, домой.
(из тувинской поэзии)
В тот год наш археологический сезон начался несовсем удачно.
Нет, с нашей стороны всё прошло как дОлжно - контейнера с оборудованием отправлены вовремя, команда собралась полностью, проблем с перелётом не было. Вот только, стоило нам ступить на тувинскую землю в аэропорту Кызыла, как КирСаныч (Кирил Александрович), замнач по тылу (попросту завхоз экспедиции), сообщил, что ни одна из переправ выше Енисея не работает - половодье.
Половодье горных рек я наблюдал впервые в жизни. А те из ребят, которые уже ездили в Туву раньше, такого половодья не припоминали.
Вспомнилось, как в прошлом году мы с Людмилой Ревой, одной их археологинь, ходили на поминальный утёс. Это было на Элиг Хеме. Крутой, но вполне доступный склон вознёс нас под самые небеса. Оттуда тувинская тайга просматривалась на многие и многие километры. А внизу, под головокружительно крутым обрывом, бесновался Элиг Хем. Масса воды свинцового цвета бурлила водоворотами, с грохотом билась о гранит ущелья шириной около трёхсот метров, вздыбливалась, натыкаясь на горные отроги... Удержать такой поток невозможно даже Всевышнему. А в него начинаешь верить, когда стоишь окутанный туманом облаков, когда до неба оставалось только руку протянуть.
Внизу, под тобой, с грохотом, надрывным воем, незамолкающим рокотом, несётся Земная сила неподвластная никому и ничему. Панический ужас охватил меня тогда. Хотелось закрыть глаза и не видеть всего этого, готового унести тебя, как песчинку, в небытиё.
Людмила взяла меня за руку и, побледнев лицом, сказала:
- Чудовищно! Чудовищно и красиво. Только ради того, чтобы увидеть всё это, стоило приехать. У меня такое ощущение, что мы стоим на краю Земного диска. Если сделать шаг, то низвергнишься в Океан, где плавает Черепаха, на которой стоят Слоны, поддерживающие нашу Землю.
Наши ощущения совпадали.
Но это было в прошлом сезоне, когда в горах, за зиму, не набралось столько снега. И жара на Туву не обрушилась так яростно, растопив его в одночасье, превратив в потоки рек и речушек, устремившихся в притоки Енисея. От этих вод он взбурлил всей своей, и не без того неукротимой, мощью, отрезав нас от правобережных раскопов где нам предстояло работать.
Посовещавшись и прикинув наши возможности, нашли единственно правильное решение - попасть на правый берег здесь, в Кызыле, воспользовавшись железобетонным мостом.
Обычно наш путь пролегал из Кызыла в Шагонар и далее на Чаа-Холь, где мы переправлялись через Элиг Хем самосплавом на пароме. Теперь паром не ходил. А терять время в ожидании прекращения паводка мы просто не имели возможности - опасались не успеть с выполнением всей, намеченной на этот сезон, программой.
Единственно, что вызывало некоторую тревогу, это неизвестность правобережного маршрута. Район тот, при скудности населения в Туве, был совсем необжитой. Дороги отсутствовали, и ориентироваться в направлении движения можно было только по компасу, особо не удаляясь от реки. Но тревога эта перемежалась в нас с некоторой романтикой первооткрывателей и особливо никто не скулил.
Решили так: "Едем на одном баке бензина туда и, если заблудимся, то на втором баке возвращаемся назад. А дальше - как Боженька улыбнётся".
И Боженька улыбнулся. Улыбнулся во все тридцать два зуба. Так, что к вечеру мы были уже на месте прошлогодней стоянки. По-быстрому, пока солнце не закатилось за горную гряду, расставили палатки и на костре приготовили нехитрую похлебку из пшенички с говяжьими консервами. Главное, чтобы она пожиже была, чтобы её не надо было жевать, а черпать ложками как "тюрю". Так она быстрее проглатывается, наполняя наши голодные желудки. От спирта пришлось отказаться - все были усталые и мечтали быстрее завалиться спать, нырнув в спальные мешки.
Так начался наш сезон этого года.
В общем, ничего примечательного в нём не было, если всматриваться в то время с высоты сегодняшнего дня. Но для меня тот год стал памятен тем, что он оказался отправным в моих отношений с дочерью.
Да, все наши мытарства по тувинским горам, степям, перевалам, тайге делили с нами и наши дети. Их было немного, но они были. В тот раз их было пятеро - три девчонки и два пацана.
Старшей, Марии Ивановне, было пятнадцать, младшим из девчонок - двенадцать и одиннадцать. Мой Вадим и Мишка Стеблин-Каменский были одногодками и только-только закончили первый класс.
Так уж само сложилось, что мальчишки кучковались вокруг меня, а девчонки жили своей компашкой, но находились под надзором Родионовны.
Родионовна была из МНС института востоковедования. Своих детей у неё пока не было и наших любила она безумно. Так, что пригляд за отпрысками ей был не в тягость. А это устраивало всех и родителей особенно. А у меня их было двое - Вадим и Анжела.
Дети проводили в экспедиции всё лето, которое мы с женой делили пополам. В начале лета брал отпуск я и, по мере возможностей и фантазии, обустраивал жильё и быт всем лагерным детям. А во второй половине лета приезжала жена и все хлопоты принимала на себя.
Однако я отвлёкся что-то.
На чём я прервал свою мысль? - На том, что дети наши нам не докучали?
Да, так оно и было.
Весь день, все тяготы походной жизни они делили с нами поровну. Подъём, завтрак, поездка на раскоп, работы на раскопе - всё это их выматывало и после возвращения в "стойбище" им было уже не до сумасшествия. Общие посиделки за сколоченным на всех столом, общие разговоры на сон грядущий и спать. Спала наша ребятня по-богатырски - пушкой не разбудишь.
Так продолжалось шесть дней. Седьмой, независимо от дня недели, был выходной. Вот тут - пожалуйста. Сходите с ума хоть в полном смысле этого слова. Чем ребятня и занималась. В этот день им разрешалось всё, что можно было только допустить в условиях походной жизни. А жизнь такая им нравилась. Они и сегодня вспоминают о тех днях с некоторой грустью и огромным удовольствием. Правда, в экспедиции они не ездят. Времена не те. Да и профессии у них далеки от археологии.
А тогда...
В тот день, меня, как не связанного непосредственно с работами на раскопе, командировали в Шагонар за продуктами. Раньше это было просто - сел в "Казанку" и, с ветерком, вверх по Элиг Хему. Километров около двадцати и ты на месте. В этот раз всё было проблематично - по такому паводку, против такого напора воды в реке, "Казанка" не выгребала. Если только вдоль берега, ещё можно было подниматься, на пределе мощности подвесного двигателя "Прогресс". Но на коренном течении мощности его никак не хватало и "Казанку" медленно, но верно сплавляло вниз.
Выход был один - переправиться на противоположный берег у места расположения лагеря. С учётом разлива реки это было около полутора километров. Ну и снесло бы нас ещё, при всём сопротивлении течению, на километр. А там нас должен был поджидать Амаг с лошадьми.
Амаг был из аборигенов. Около двадцати лет отроду. Вот уже три года, как он связал свою жизнь с нашей экспедицией и числился у нас и за рабочего, и за переводчика, и связующим звеном с местным населением и властями. Этакий Дерсу Узала, но только наш, на каждый сезон. Договорённость о том, что он нас должен встречать мы достигли ещё в Кызыле. Обговорили и дни недели наших вылазок за продуктами. А поскольку Амаг всегда отвечал за свои слова, то мы не беспокоились, что останемся без харчей.
Получив деньги и всяческие указания я, несколько смутившись, испросил разрешения взять с собой Анжелу. Отношения наши были несколько натянуты и я старался, как можно чаще, держать её рядом. Чтобы она увидела во мне друга или, хотя бы, товарища. Как можно чаще, имела возможность общения со мной.
Поехать в Шагонар Анжела согласилась с радостью, которую я от неё не ожидал. В "Казанке", когда нагонная волна ударяла с всхлипыванием в борт, окатывая нас брызгами, Анжела не выражала никакого беспокойства, не ойкала, ни айкала, а, как-то, весело и отчаянно подставляла лицо ветру, солнцу, брызгам и молчала. Молчал и я, в надежде, что всё должно произойти само собой, и наша дружба тоже.
Лишь только прибрежная галька зашуршала под днищем "Казанки", я заглушил мотор и, как был в сапогах, выпрыгнул за борт. Воспользовавшись остатками инерции лодки, с силой вытянул её на берег и обмотал носовую цепь вокруг валуна, находившегося рядом. Пока я проделывал все эти манипуляции, Анжела скакнула из лодки и, взбежав по обрыву на берег, с интересом оглядываясь вокруг. Она стояла на кромке как нимфа. По девичьи стройная, с чуть проступавшей под ковбойкой грудью, с распущенными волосами, трепещущими на ветру. Это была совсем юная, еще ребёнок, но женщина. Обещавшая быть чрезвычайно красивой.
Забросив за плечо два пустых рюкзака поднялся на берег. Невдалеке, прячась от палящего солнца, кто-то лежал под кустом. Рядом паслись три взнузданные лошади. Я свистнул. Человек приподнялся. Это был Амаг.
Мы подошли друг к другу, обнялись. Целую зиму я не видел этого открытого душой, несколько наивного человека. Он всегда считал себя должным всем помогать, всегда всем улыбался. С ним было просто в любой обстановке. Казалось, что недостатки ему чужды. Что в любом коллективе этот человек всегда незаменим и нужен.
Лошади, которых привёл Амаг, оказались из Шагонарской конюшни. Там они содержались для нужд ИсполКома, Горкома партии, прочих общественных организаций. Теперь все три находились в нашем распоряжении.
Анжела, достав из кармана брюк ванильный сухарик, протянула его каурому рысаку:
- Можно я на этой лошадке поеду? - спросила она не у меня, а у Амага.
Амаг посмотрел на меня и сказал, как бы между прочим:
- Решать тебе, Евгений, но конь горячий, на месте не стоит.
- А мы ему ремень в удила пристегнём, и я его укрощу, рядом пойдёт.
Так и сделали.
- А я не упаду? - уже у меня спросила Анжела, располагаясь в седле.
- Не упадёшь, если будешь на ногах крепко держаться, а не на попке сидеть. Это тебе не на стуле. Поняла?
Анжела поджав губки кивнула головой.
- Ты, когда поедем, старайся в стременах на ногах стоять. Но никак на ходулях, а амортизируя ими в коленках в такт движения лошади, и у тебя всё получится. Главное - не бойся. Я рядом буду. В случае чего подхвачу тебя. И спинку держи прямо. Не наклоняйся к лошади. Сиди ровно, как на физкультуре. Ну, что - айда?
Около километра мы проехали шагом. Чтобы жеребец, на котором ехала Анжела, не снялся в рысь, я ремень от его удил привязал к луке своего седла. Анжела с каждой минутой всё уверенней и уверенней чувствовала себя на нём верхом.
- Этак мы и до вечера в Шагонар не попадём, - сказал Амаг ехавший по другую сторону от Анжелы. - Надо хотя бы на рысь перейти.
- А давай попробуем. Ты как Анжела, освоилась? Рысью не испугаешься?
Анжела, с выражением лица полного счастья, крутанула головкой.
- Гоп! Гоп, гоп, - скомандовал Амаг, и лошади сами перешли на рысь.
Я посмотрел на Анжелу. Та держалась в седле вполне прилично.
- Анжела, - обратил я её внимание на себя. - Ты помягче в коленках ноги сгибай. И в тот момент, когда лошадь "зависает" делая шаг, клади попку в седло. Пусть ноги твои в это время отдыхают. Поняла?
Так, на рысях, мы проскакали около часа. Я, время от времени, поглядывал на дочку и видел её по-настоящему счастливой. Значит не зря я взял её с собой. Милая моя, да если бы только было возможно, я никогда не оставлял тебя. Ты бы всегда была со мной и поняла, наконец, что все вы мне дороги - и ты, и Вадик, и мама.
Перехватив мой взгляд, Анжела улыбнулась мне и сказала то, что я меньше всего ожидал от неё услышать:
- Давай ещё быстрее, папа. Это так здорово.
Я глянул на Амага. Тот кивнул в ответ и его задорное: - Гоп, гоп, гоп, - перевели лошадей в галоп.
Анжела сперва испугалась от такой прыти, но через минуту я увидел, что она быстро поняла, как надо держаться в седле при галопе. Её чуть устремлённое вперёд тельце покачивалось на стременах в такт скачки. Личико с прищуриными глазками принимало на себя обжигающий встречный ветер. Волосы развевались за головой как у Амазонки. И во всём её существе было столько от природы, от простора степи по которой мы неслись вскачь, что уже не только она, но и я чувствовал себя по-настоящему счастливым.
Шагонар встретил нас пыльными пустынными улицами, нечистотами вдоль домов, и затхлым запахом канализационного оврага. Стараясь не замечать столь удручающей картины, мы подъехали к ИсполКому - единственному полноценному деревянному зданию, где находились все управленческие организации этого города. Здесь же размещалось и почтовое отделение.
Забрав почту, газеты и переписав на бланк телеграмму, текст которой заранее составила наша начальница Эльвира Устиновна, для руководства института, ведя лошадей в поводу, пошли в магазин. В магазине затарившись всем, что было указано в списке продуктов, я купил ещё, от себя, по ананасу лагерной ребятне. Пускай потешатся. В Ленинграде ананасы "днём с огнём" не сыщешь, а здесь, пожалуйста.
Удивительная всё-таки эта страна - Тува. Здесь свободно в продаже то, что в Питере, если только по блату достать можно. На прилавках лежат пачки индийского чая "Три слона", постельное бельё - простыни, наволочки пододеяльники... Посуда фарфоровая всякая разная, пиалы, одёжа... Даже "техасы" есть. Просто чудо какое-то.
"Надо бы и Анжеле подарок сделать, - подумалось мне. - А какой?"
Я оглянулся, но Анжелы рядом не оказалось. Выйдя на улицу она, как со старым знакомым беседовала с Амагом. О чём? - мне было не до этого. Я снова нырнул в магазин и, подойдя к прилавку, выбрал для неё амулет - бычья голова, вырезанная из кедра, на цепочке. То, что надо. Такое если только в Туве купить можно. В Ленинграде ерунда всякая продаётся, от которой тётки писаются.
Закончив с обязательной программой предложил Амагу посидеть в кафешке. Такое заведение тоже имелось в Шагонаре.
Полупустой зал с разнокалиберными столами и стульями был затенён по-настоящему русскими ставнями. Официантки в кафе не полагалось. Усадив своих подопечных за столиком в углу, подошёл к барной стойке.
"Так! - Пива не хочу. Водки нет. А что есть? Есть портвейн "Кавказ" - уже хорошо".
- Мамаша, - обратился я к женщине славянской наружности. - Пожалуйста, бутылку "Кавказа", два бутерброда с сыром, бутылку "Буратино" и шоколадку. И три стакана.
Что? - стаканов нет. А что есть? - пиалы. Ну, давайте пиалы. Никогда не пил портвешок из пиал. Сейчас попробуем.
Посидели отлично. А почему бы и не посидеть, когда все дела сделаны и нам только до дому осталось добраться?
Рюкзаки Амаг, перестегнув лямками, повесил на круп своего рысака. Мы взобрались, каждый на свою лошадь, и, не спеша, шагом, выехали из города. Время в запасе ещё было и я не очень-то спешил в лагерь. Но каково же было моё удивление, когда, только мы оказались за околицей столь гостеприимного города, Анжела сказала:
- Давайте быстро поедем. Кто кого перегонит.
Амаг глянул на меня. Я согласно кивнул головой, и тут началось то, чего я никак не мог ожидать. Анжела, ударив своего жеребца кедами, привстала на стременах и, чисто по казацки, приняв единственно правильную в седле стойку, с каким-то диким криком радости, вихрем припустилась вперёд обогнав и меня, и Амага.
Кто, когда, где обучил её так отчаянно скакать? Не уж-то это мои гены передались ей от той юности, когда я, в степях под Саратовом, готов был без устали скакать и скакать, ненасытно впитывая в себя радость степного простора, встречного ветра, жизни. Воистину чудно всё это может показаться.
Амаг прокричал что-то гортанное, и наши лошади понеслись вслед удаляющейся дочери. Моей дочери. Той, которая доставила мне в жизни больше тревог, чем радостей. И почему всё так нескладно у меня с ней получается?
Амаг помог столкнуть лодку в воду. Подержал её за цепь, пока я запустил мотор и, махнув на прощанье друг другу, мы расстались.
Нас также освежали брызги ударявшейся в борт волны. Также трепыхались на ветру Анжелины волосы, а она сидела лицом к удаляющемуся берегу и не переставала махать Амагу рукой. Что-то изменилось в её жизни в этот день, я это почувствовал. А вот что, этого я не знал.
- Как дела, дочка? - спросил её.
- Всё хорошо, папа, - ответила она и тут же отвела взгляд в сторону.