Морозы за двадцать зашкаливали. В автобус зайдёшь, аж жуть наваливается - на стёклах лёд заиндевевший в два пальца толщиной. Даже не верится, что оживёт сердечный, теплом задышит.
Я в то время на работу на москвичонке ездил.
Отличная была машина. Не сразу, но заводилась и в такие морозы. Правда, у меня на этот случай ещё один аккумулятор в салоне стоял... И вот, как обычно, влез я салон своего москвичонка, а он заводиться не хочет. Цок, цок стартёром и ни гу-гу. Времени разбираться не было. Хлопнул я дверью и на метро побежал. Еду я метрошной электричке, а народу совсем мало. Если только сидячие места заняты. Время такое было, что утренний "час пик" схлынул, а остальные пассажиры по домам сидели и носа на улицу не казали.
И вот на одной из остановок вошли в вагон цыгане.
Не табор, конечно, а, я так понял, маманька с сыном. Маманька в сторонке стала, какой то свёрток в руках качает. Изображает, что грудного дитятю ещё имеет. А пацанёнок малой, в центр вагона вышел и давай отплясывать. Pаспевая залихватскую песню на своём языка.
Всё это было бы интересно, если бы не было грустно. Ведь она - перестройка никого не пощадила. А цыганам, им ведь тоже как-то выживать надо...
Ну, в общем, сбацал цыганёнок песнь с переплясом и пошёл по салону денежку собирать. Да, народ в те времена сам еле-еле концы с концами сводил... Ни с чем вернулся наш "Сличенко" к маманьке своей. Подошёл, ручонки в стороны развёл - нет, мол, денежек, не дали.... Ни слова не говоря маманька эта как врежет оплеуху пацану - у того аж зубы клацнули. А тут и остановка. Вышли наши артисты из вагона и подались дальше охмурять сердобольных.
До самого парка история эта у меня из головы не выходила.
И только в автобусе, запустив двигатель и отогревая ледяной салон, меня осенило. Ведь есть в истории этой зерно рациональное...
Февраль, если по выручке кондукторской судить, самый дохлый месяц на пригороде. Не едет пассажир, хоть ты тресни. Кондуктора до истерики доходят. И дело даже не в том, что зарплата ихняя от выручки зависит, а в том, что у начальства повод появляется обвинять кондукторов в лихоимстве. И изготовляться над ними вплоть до депримирования. А выход из обид этих только один - посмеяться над судьбой своей незадачливой. Всё равно никому и ничего не докажешь.
Из Питера мы выехали по графику.
За Лаголово, чувствовалось, мороз ещё больше покрепчал. Из-под колёс визг снежный раздаётся, аж мотора не слышно. Да и в салоне чувствительно похолодало. А уж на что львовский автобус тёплый, ни чета линейным Икарусам. Пассажиров в салоне аж два человека. И те, как я слышал, только до Кипени. Значит опять моя Клавдия без выручки будет. Жалко мне её. Ведь трудяга женщина. На птицефабрике до этого на конвейере работала. А там "клювом не пощелкаешь", не забалуешь.
Глянул я в салонное зеркало - сидит моя Клавдия у моторного отсека пригорюнившись. Греется сердешная...
- Клаша! А, Клаш... Подойди чего скажу, - позвал я подругу боевую.
- Ну, рассказывай, Николаич, а то совсем на душе муторно. Чует моё сердце, опять без выручки буду.
- Э, мать, рано скисла. Вот я сегодня в метро ехал, так такое видел, что мысль меня посетила - как выручку собрать всем чертям назло.
- Ну-ка, ну-ка колись, что ты там надумал. Если верными твои слова будут, то на пол-литра тебе не пожалею.
- Так ведь, Клаш, секрета тут никакого нет. Этот круг, конечно же, у нас пустой будет. А вот вечером, когда мы с тобой работяг домой повезём, ты выйди на середину салона, ножкой топни, ручкой хлопни, платочком над головкой помаши, да сбацай страдания самарские. Вот увидишь - деньги сами к тебе в сумку потекут.
Чего смеёшься? Не веришь?... А коль до плана не дотянешь, то у тебя ещё один способ в запасе есть. Но это уже когда обратно поедем.
- Так обратно-то, мы совсем поздно поедем. Там и народу-то, человек пять ежели наберётся.
- Вот и славно. Середина салона пустой будет. Так ведь? Тут ты ещё круче народ удивишь. Как Бегуницы проедем, я тебе музон включу. А ты выходи на серёдку, во-он к тому поручню и валяй, заголяйся. Тут уж мужики твои будут, точно говорю. Они тебе, пока ты юбчонку скинешь, целую кучу денег отвалят. Только мы к тому времени уж к Питеру подъедем. Так что целомудренность твоя при тебе останется.
Ну, что? Что ты хохочешь. Ты попробуй. Может мы с тобой таких показателей достигнем - все ахнут...
- Ну, Николаич! Ну повеселил. И на душе полегчало. Правду про тебя девки говорят - легко с тобой. Однако, пойду дальше греться. Ты-то, как здесь - не застыл?