Нас, бездельников, на корабле тогда восемь человек набралось.
А что - традиция, есть традиция. Они не нами писаны и не нами отменяются. У нас, на этот счёт, только одно есть право - хранить традиции эти. Мы и хранили. С того самого момента, как последнего годка (старослужащего) с корабля проводили.
А как только проводили, так сами годками стали. Приняли на себя эту непосильную ношу.
И вы не смейтесь, не смейтесь. Думаете это легко целыми днями ничего не делать? - Спать беспробудно, на физзарядку не ходить, проворачиванием машин и механизмов не заниматься... Единственной радостью от срочной службы осталось - это разрешается вахты стоять. Но и то, только на корабле и в тепле чтобы.
А всего другого нельзя. Ни чего не поделаешь, приходилось терпеть. Флотские традиции блюсти требуется. Я так думаю, что от того командование и ввело на флоте трёхгодичную службу, вместо четырёхгодичной. Всё равно по четвёртому году от нас толку никакого. А так хоть на довольствии сэкономить можно.
2. Заботы замполитовы
"Листья жгут, листья жгут.
Листья прошлогодние..."
В общем если бы не замполит, то служба каторгой обернулась.
А с заботами замполитовскими всё полегче служилось: то он культпоход в музей организует, то листья в парке в кучи сгребать ... А потом эти листья сжечь надо было. Так костёр запалишь, навалишь листьев кучу сверху - дым, сладкий такой, по всему парку стелется. И тишина. Даже на корабль возвращаться не хотелось.
А недавно замполит нам встречу с шефами организовал. У них на производстве, на заводе "Светлана". Подоплёку этого культпохода мы сразу просекли. Ему, отцу родному, что надо? - что бы мы среди шефов себе невесту выбрали. А если ты к девчонке, какой сердцем прикипишь, то уже о дембеле думать перестанешь и на сверхсрочную запросишься. Против девчонок никто из нас не возражал. Было на "Светлане" из чего выбирать. Только вот со сверхсрочной что-то не климатило. Не было среди нас тех, кто в мичмана записаться готов.
Но на завод "Светлана" мы съездили. Я хоть воочию увидел, как электрические лампочки делают. А то не понятно мне было, как из них воздух откачивают.
А потом мы в транзисторный цех попали. Не приведи Господь там работать.
Девчонки в цехе все в белых халатиках, колпачках беленьких. В глазу у них лупа "часовая". И вот берёт она, девчоночка, пинцетом кристаллик такой малюсенький-малюсенький. Окунает его в блюдечко стеклянное. Пополощет и в коробочку малюпасенькую кладёт. А всё вместе это транзистором зовётся, Д-1 именуется. Я, на базе такого транзистора, ещё в школе, детекторный приёмник собрал. И ничего, говорил. Только тихо. Его к уху прикладывать надо было.
Ну, так вот. Меня заинтересовало, что в блюдечке залито было. Я и спросил у той девчоночки, с которой рядом сидел:
- А во что ты кристаллик макаешь? Что в блюдечке?
- Да, спирт обыкновенный, - отвечает девчоночка.
-Как обыкновенный? Чистый что ли?
-Ну, да. Без примесей. А то кристалл не промоется.
- А понюхать можно?
- И понюхать, и попробовать, если тебе так интересно.
А у меня к блюдечку, конечно же, был интерес, но свой.
- Не шутишь? - спрашиваю .
Она ящик стола открывает, а там флакон стоит квадратный, как в аптеках.
- На, - говорит, - пробуй.
- Я из горлА не могу, - отвечаю.
Так она мне, из того же ящика, мензурку достаёт грамм на сто пятьдесят. Наливает и спрашивает:
- Запивать будешь?
- Не-а, - говорю. - Мне куснуть бы чего.
А у неё и бутерброд с колбаской докторской оказался.
Ничего прошла мензурка. Не обманула девчоночка. Спирт действительно без примесей был...
Вот я и говорю:
- Не приведи Господь в этом цехе работать.
3. Важнейшее из искусств
"У матросов нет вопросов."
Ещё по осени, мы тогда из похода возвращались, на траверзе входа в гавань парусную шхуну на якоря поставили. Поставили и, вроде бы как забыли про неё. Стоит горемыка посреди Маркизовой лужи, ни парусов на ней, ни команды. Только, если ветер с моря вдарит, свист в снастях на всю бухту раздаётся.
Ближе к зиме катер вокруг этой шхуны крутился. Но не с нашего дивизиона. Когда катер ушёл, то шхуна эта боком, на корму осевши, осталась. Будто тонет она. Но не тонет, это точно. Так на якоре и стоит в притопленном состоянии. Зачем, для чего - нам не известно было. А со временем и глаза, и все мы попривыкли к этой мрачной картине.
Зима наступила. Маркизову лужу льдом сковало. И лёд этот, день ото дня всё толще становился. Это по пожарной майне видно было, что около каждого корабля прорубили. А перед самым Новым Годом слух прошёл, что фильму у нас в гавани снимать будут. Про Фритьофа Нансена, полярника начала века. И фильм этот будто бы норвежцы снимать будут.
Вот чудаки, что у них в Скандинавии своего моря не хватает что ли?
Сразу после Рождества нашего и точно в гавани, на стенке, автобус с иностранными номерами объявился. Приехал и как раз против нашего корабля встал. Оттуда народ не нашенский высыпал и с ними замполит дивизионный - капитан второго ранга Братуха. Это фамилия такая. А И.О. я и не помню, какие у него были.
И вот они, шумною толпою, к нам на корАб завалились. Командир наш, вместе с замполитом своим, встретил всех у самого трапа, как гостей дорогих. И в кают-компанию всех сопроводил. Там они и закрылись. Только, что дверь в переборке не задраили. О чём они говорили, нам неведомо было. Только чуяли мы, что не к добру визит этот. Что-то будет.
И точно. Сперва гарсона офицерского по трансляции объявили. Чтобы он чаю им сготовил. Потом баталеру приказали печенье, галеты и вино красное, сухое, что для водолазов-глубоководников заготовлено было, на стол подать.
В общем больше часа посиделки эти проходили. Но до корабельного обеда гостей выпроводили.
А после обеда по трансляции команда прозвучала:
- Военнослужащим последнего года службы собраться в столовой личного состава.
Вот непруха на нашу голову свалилась. Вместо "Адмиральского часа" законного, нас, по какой-то нужде, в столовую собирают. Но, делать нечего - собрались.
И вот замполит наш, душечка, новость нам преподнёс:
- Вам, - говорит, - выпала честь (подумать только!), товарищи матросы и старшины, поучаствовать в киносъёмках норвежского фильма о знаменитом полярнике всех времён и народов. Вести себя прилично. Честь флотскую не ронять. Фарсой не заниматься. В разговоры не встревать. Я за вами с мостика в бинокль наблюдать буду. Смотрите у меня!
- А одеваться как, товарищ капитан-лейтенант? В шинелЯх или в "канадках"?
-Всем "канадки" и унты выданы будут. Новые. Смотрите не запачкайте. И рукавицы меховые. Всё после съёмок боцману сдадите. С собой в кубрики не тащить. Знаю я вас. Съёмки дней десять будут проводиться. Что нам каждый день вам новые "канадки" давать? А так получил - расписался. Сдал - и снова расписался.
-А второй раз зачем?
- Для вопроса, вимбовка тебе в задницу, - рявкнул замполит. - Всё поняли?... и добавил.
- На время съёмок все от вахт освобождаются. Ясно? - все молчали.
- Вот, так-вот! Вопросов быть не должно, - закончил свою речь замполит и направился к трапу. Наверх и к себе в каюту.
4. Курилка несчастная!
"Что для советского матроса хорошо,
то для норвежца..."
Так мы стали кинозвёздами.
Только снимали не нас. Снимали собак ездовых, что с тонущей, затёртой льдами, шхуны бежали. А мы этих собак ловить должны были. И обратно на шхуну, по команде, доставлять. И так дубль за дублем.
Через пару часов перерыв объявили. Норвежцы своей кучкой собрались. Стали в кружок, трубки свои подоставали, задымили что буксир "Окунь", когда у него котлы ещё не прогреты. Мы тоже в кружок сбились. Друг друга от ветра загораживаем. Коля Гонявчук пачку сигарет "Северные" (смесь "Памира" с махоркой. Шесть копеек пачка.) раскрыл. Все и закурили.
Вдруг видим норвежка к нам бежит. Вся в белом-белом. И шубейка на ней белая, и шапочка вислоухая, и брючата, и сапожки меховые. Всё белее носового платка нашего (если только он был у кого). Подбегает к нам, ножками и ручками вправо, влево "взбрыкивает". Блондиночка. Губки накрашены. Молодая и красивая-а-а...
Начинает что-то "щебетать" по-своему.
Мы в толк ничего взять не можем - что ей надо?
Только с третьего раза "врубились", что она сигарету просит. Толик Андрусь, вот хохмач, решил подшутить над ней - торопливо, раза два-три затянулся сигаретой, и ей хабарик протягивает. Та, было, ручонку протянула..., но опомнилась и на нас недоумённо уставилась. Коля Гонявчук во время врубился. Оттолкнул Андруся, достал свои термоядерные (она ж просила сигарету!), клапан пачки элегантно отогнул и протягивает ей пачку открытую, только что начатую. Норвежка сигарету взяла. Tоже элегантно так - двумя пальчиками, и опять на нас вопросительно смотрит. Прикурить ей надо. А у наших, как на грех, ни у кого зажигалки не оказалось. Так Коля на неё половину коробка спичек извёл, пока она сигарету распЫхала. Совсем норвежка неумехой оказалась - от спичек прикуривать не умеет.
Ну распЫхала она сигарету не затягиваясь, улыбается и с поклоном всем "сенькью" говорит. Повернулась, левую ручку так в сторону отвела, бежать обратно собралась... Но не тут-то было. Видно затянулась она всё-таки. Закашлялась, зашаталась, переломилась вся в кашле рвотном и вдруг... ноги у неё подкосились, и норвежка на лёд рухнула. Лицо у неё - снега белее сделалось. Лежит, рядом сигарета только что начатая потрескивает, а норвеженка и не дышит.
Кто-то кинулся к ней. Лицо к лицу придвинул - не дышит. Стали ей искусственное дыхание делать. На раз-два-три руки поперёк груди, на раз-два-три руки в стороны. Не дышит норвежка.
Коля Гонявчук кричит мне:
- Женька, сердце массируй!
А сам прямотоком, изо рта в рот ей воздух подавать стал.
С минуту мы так норвежку "потискали" - открыла глаза, сердечная. А лицо у неё из белого в зелёное превращаться стало. И, вдруг, она блевать начала. И на себя, на белую шубейку свою. Мы с Колей её подмышки подхватили - хотели её на ноги поставить. Какое там - повисла у нас на руках и рвёт её, рвёт...
Тут вся гоп-стоп-компания киношников подбежала.
Лопочут что-то по своему, а что с ней делать - не знают. Коля увидел у мужика одного термос за пазухой. Выдернул, открыл, плеснул себе в ладошку и лицо норвежке обмывать стал. Обмыл, потом поднял со снега крышку-стакан, налил чуть-чуть и норвежке ко рту поднёс. Через силу, ослабла видать, отпила она пару глотков. Всех оттолкнула от себя, кто поддерживал её, и пошла к берегу шатаясь. Киношники за ней.
Больше в тот день съёмок не было.
И мы на корабль вернулись.
А сами струхнули не мало. Вдруг как международный скандал разразится. Но ничего обошлось. Мы замполиту всё рассказали без утайки. Тот обматюгал нас, шинель схватил и в гостиницу побежал. Конфликт улаживать.
5. Сопереживания по-флотски
"Кому горе, кому море
И корабль в придачу..."
Мы же собрались все у дежурной рубки и с переживаниями, уже в который раз, всем остальным матросам рассказываем - что на съёмках произошло и как мы норвежку спасали.
Тут мичман Згола в разговор встрял:
- А, что, Гонявчук, хороши у норвежки губки? Сколько раз ты её в засос поцеловал?
Тут такой гром смеха взорвался, что все в сторону каюты командира оглянулись. И у нас слёзы от смеха на глазах проступили.
А Гонявчук и говорит:
- Я то - что... А вот Женька Грошев ту норвежку за сиську тискал, за левую. Делал вид, что массаж сердца производит.
И опять смех громоподобный по кораблю разнёсся. В этот раз командир не выдержал, рассыльного прислал и приказал "звук уменьшить". Да разве после такого случАя на "нужный курс ляжешь"? До самого отбоя веселье на корабле гудело. А мы с Колей язык обмозолили рассказывая, как норвеженку спасали.
На следующий день съёмок тоже не было.
Пришёл только представитель от киношников с переводчиком и извинения через командира нам передал. А потом они Колю Гонявчука, водолаза нашего самого-самого, вызвали и о чём-то с ним больше часа "калякали". Когда разошлись, Коля рассказал, что предложено ему дублёром посниматься и провалившегося в полынью полярника поизображать.
Коля за этот трюк бутылку виски заработал и на корабль принёс. Но её замполит себе забрал.
Вот так мы, годки, в иностранном кино снимались.
Но почему это у нас надо было делать, а не в Скандинавии, так нам никто толком и не рассказал. Это я потом врубился - у них же в Норвегии море не замерзает. Гольфстрим не даёт.