8. Текст рукописи для публикации в альманахе
Валентина Душина
www.stihi.ru/avtor/valentinaok
Поход за хлебом в магазин в посёлке Пальцо.
И долгие ливни, и чёрные пашни,и день непогожий
с буханкой вчерашней, и мутная осень с червивым
опёнком,и крепкая баба в фуфайке с ребёнком.
Всё это родная до боли Россия!
Иду переулком, как новый мессия, и оды читаю
себе потакая, их эхо разносит от края до края.
И избы внимают вершинам созвучий и каркает ворон
под низкою тучей.Так было и будет, в конце ли, в
начале, щемящее чувство любви и печали.
Подорожник и пижму круша ногой,за собою вины не
зная, в васильковое поле шагну...покой, ширь
степная - не видно края.Раздвигая колосья, ломая
ряд,золотой тяжелея пылью,хорошо идти просто
так, наугад, надышавшись мёдом с полынью.
Разлетелись огненные листья,прыснул дождик, нет
чтоб подождать...Гонит ветер тучи в небе
мглистом,скоро,скоро,саду умирать...
Скоро,скоро, легкая поземка,забелит лужайку и
овраг,и не будет нашего поселка,воцарится в мире
снег и мрак.
Уснул давно, уж не проснётся,напрасный труд
пичуги свист.Во век душа не отзовётся,и падает
осенний лист могилку засыпая споро и лес фатою
кружевною,укрыл от бурь грядущих скоро,как страж
немолчный под луною.Поэт тут спит, иль кто
другой,скиталец из страны чужой?Жаль, не придёт
сюда никто,припасть к последнему порогу.Он
выбрал вечности руно и к Богу верную дорогу.
Чёрным дымом поле крыто, да травой седой повито,
гэй, гэй!Чёрны враны налетали, с четырёх сторон
кричали,кар, кар...Хватит трупы годувати, старый
Яр разжал объятья,мёртвым ни к чему!Полегли
навечно братья, один парень из России,другой
местный сиротина,гэй, гэй...
Измы.
Это строгое, чёрное русское поле, вызывающее
помраченье сознанья и потерю рассудка.
Это память и смута души о стерне обжигающей
ступни.Между жизнью и смертью, по дороге к
погосту,ощупывать взглядом библейским, то ли
вечность, а то ли песок океанский.
Теплой осени ясны глаза,в синеве утопаю бездонной,
и деревьев горят образа всею жизнью своей
потаённой.И волнами струящийся свет, обнимает,
сияя лучисто.Словно не было горестных лет, на
рябине так жарко монисто.Загудят, пробегутся
ветра, поплывут, как кораблики листья. И снегов
обнажённых пора, вдруг прорвется ко мне,
оглянись я.
Плачут,плакучие ивы,ветер им подпевает,
послушайте сказание о Сыне,страдавшем в людской
пустыне.Здесь присел Он,под нами,устав от далеких
странствий.Здесь говорил речным камышам,о
краткости царской власти.Лесной голубке,шептал о
любви,как освятыне,только кротостью и
молитвой,еще будем живы!Слезами река омывает
берег,волны катит Христу вослед."Он прошел
по воде,как по суше,чтоб избавить болящих от
бед!"Плачут плакучие ивы,ветер им
подпевает,послушайте сказание о Сыне,и о матери
его,о Марии...Каждый колосок,старается
склониться,к Христовым пречистым ногам.В белом
хитоне с красною розой,уходит Он к дальним
стогам.Плачут плакучие ивы,ветер им
подпевает,послушайте сказанье о Сыне,страдавшем
в людской пустыне.
Деревья противятся ветру, а он от начала веков,
Сумятицей веток и листьев натешиться вволю готов.
Смотрите, пред вами Голгофа!И род, что к
распятью готов.Осыпалась вся позолота,с
слетевших на плахах голов.И падают, падают
листья, тропу устилая ковром,и блекнут под
грозном высью в молчании своём роковом.
Как умру положат в гроб, сложат руки к сердцу,
На плечо, тот гроб взнесут, крепким полотенцем.
По дороге понесут, рядом с хлебным полем,
В небо звоны поплывут, с белых колоколен.
Мы пришли из далекой дали, как колосья, взошли
на свет,призрак скорби, войны и печали, словно
смерчь,нам несется вслед.Слепота, словно ночь,
обьяла, лишь сердец раздается стук,эту землю не
раз спасала,пара крепких, рабочих рук.
К тебе я, Мария, по синему лугу, иду,все песни
отпеты и реки давно измельчали,
Прожитые годы на землю дождями упали,а я, словно
колос побитый, живу и живу...
Не знаю, Мария, я нынче болезни своей,лишь
прошлого тени витают ночною порою:
Голодные дети укрыты шинелью моей,и ты, в черном
платье, колдуешь,над скудной едою.
Пусть здравствует моя держава, широк размах
орлиных крыл.Ликуй в лучах, венчаясь славой,свой
меч в сражениях закалив!Из недр тайги, тунгуской
шири,идет весёлый человек,и полный гордого
покоя, он будет твой лелеять век.Цвети Москва,
опора веры, благими станут перемены.Летит в
небесной высоте, Георгий в грозной красоте.
Садов цветенье,вспышка, миг,восторг и страсть
шального мая.Я слышу лебединый крик, над светлым
днем родного края.Вся скорбь души и боль моя,
ушли,как тени,без названья.И вот теперь ликую
я,так долго длилось ожиданье.Весна,весна!Я твой
певец!Спешу любить и славлю нежность,Когда б
бессмертье дал творец,весну я превратила б в
вечность!
Молитва осеняет тихий дом,а я читаю, как какой
то дон,был в Розамунду юную влюблен.Дом
наполняют запахи и звуки,и вот в разрез иль
вопреки науки,я вижу двое входят в
коридор.Снимает шляпу расторопный дон,двенадцать
раз поют часы дин-дон.Как жаль, что не послали
телеграмму!Цветок левкоя украшает трон,садитесь
я прошу волнуясь даму,и дама опускает детский
взор.Что говорю? В окно кивает ясень,мой диалог
отрывист и неясен.Я даже заикаюсь, вдруг,
слегка.В ее глазах сплошная безнадежность,ее же
спутник все твердит, что ложно,написано
писателем о главном.Да, слог местами, может быть
и плавный,так бойко и бесславно ни о чем,все
повествует, текст из однодневок,приправленный
остротами идымом,написанный скорее нелюдимом,на
время повредившимся умом...Что им ответить?
Успокоить как?Они пришли, я в этом вижу
знак,бесспорности любви и вечной дружбы,они
вдвоем и в этот век недужный.И Бог над ними два
простер крыла,яубираю книгу со стола.Взаимности
любви и вечной дружбы...Как хорошо их встретить
в век недужный.
Мне не страшно бродить средь больных и незрячих,
Средь горящих домов и ошметков свинячих.
Я привыкла давно ко всему!Я ловлю на багор
пескарей златоперых,и с водой отрясаю суму.
Загасили народом торфяник и порох,испытует Господь
страстотерпцев убогих,испытует тельцом и свинцом.
Ангел бродит со мною по далям лесистым,
И на зов откликается ласковым свистом.
И бежит, поправляя сандали, где нас ждут во
гробех и печали.
Осень,дождик,все мысли не в тему,во дворе,как в
колодце глубоком,натыкаюсь на нежитей оком,в
прошлом веке иль внынешнем-где мы?
Захламившие век тюфяками,начитавшись плакатов и
книжек,мы гордимся своими углами,где особенно
радуетчижик в ряд стоим на гиганских
качелях,равновесие лишь на мгновенье,
Небожитель устав от веселья,чуть толкнул,начиная
движенье.Я к тебе припадаю на взлете,и глаза
закрываю в паденьи,и детей отмечая
рожденье,запинаюсь о мысль о исходе
Часы стучат, шрапнель летит, солдатик раненный
лежит, в дали невеста чахнет, миндаль так горько
пахнет.На перекрестке злых идей, полуживой от лжи,
ты видишь в свете лунных дней, сплошные миражи.
У смерти свой простой обряд в небытиё идёт солдат,
трум-трум, трум- трум сквозь зубы, поют сверкая
трубы.
Вижу свет незабвенный идущий с святого Фавора,
и смолкаю и нить не найду разговора.
Всё смотрю и смотрю на бездонное чёрное небо,
когда так бесприютно не надо ни дома, ни хлеба.
Осветило дыханье ночное и сново погасло, для
чего, почему, или север для бога неясен?
Брошен в омут сачёк,ангел ищет в делах
вдохновенье,спит меж стрелок звонок, рыб-людей
омывает движенье.
Цветиста даль в моём родом краю,пришито сердце
ниткой повелики к любой букашке в травяном раю и
все в строку, соломка, ветка, лыко.
Потом идти, бежать через поля, дорогою без
спутника и знака.И слышать под ногой гудит
земля, и куропатка квохкает без страха.
Сон объял тебя глубокий,в земляных холмах высоких.
Средь дождей и дней туманных,бродишь средь
бродяг незванных.Средь больных и
нерадивых,празднословных, глупых, лживых.Не
просыпайся, Будда!Мёд на твоих устах.Не
просыпайся, Будда!Звёзды в твоих волосах.Стою с
безумною тоскою,над созидателем всего,душа моя
объята тьмою,стук сердца слушаю его.Припасть
горячими губами,слезами смыть с души тоску,как
под ваятеля руками,что режет дней моих строку.
Желтые, красные листья, шёпот их, шорох до звёзд,
Под перебор гармониста, жалко мне лето до слёз.
Небо, луна и деревья втянут в языческий круг,
Хлопнешь нечаянно дверью, вздрогну о ветра разлук.
За середину лета, а там и зима, пересылая в
ладонях остатки зерна и сора, плыть в
сновидениях и печь калач из муки, в Ветхом
завете ища для души опоры.