Аннотация: Рассказ ветерана войны Владислава Сергеевича Белоусова о детстве, работе на Бутырском химзаводе в Москве, службе в пехоте и автополку во время отечественной войны, о службе после войны в Польше, Чехословакии и Казахстане
Владислав Сергеевич Белоусов рассказывает:
Родился я 20 июня 1926 года в Туле или Ефремове, точно не знаю, запомнился Ефремов. Отца никогда не знал и не видел даже мимолетно. Мама Мария Яковлевна растила нас с сестренкой (1924 г.р.) одна. Отец, говорят, был директором большого военного завода в Туле ( у него другая фамилия). Он приезжал в Москву к маме во время войны, когда я был уже в армии. Мама работала всю жизнь по расчётной части в бухгалтерии. В последние годы уже в Москве Мария Яковлевна стала главным бухгалтером.
Мой дед Яков Белоусов был купец первой гильдии, торговал мануфактурой. Подвалы его дома в Ефремове были забиты бочками с маслом и чем то ещё в годы революционного лихолетья. Вызвали деда в ЧК. Вернулся он оттуда, плохо ему стало и он умер тогда же в 19 году. Это мне бабушка рассказывала. А мама скрывала свое социальное происхождение, боялась, не писала об отце - моём деде в анкетах. Указывала, видно, в соответствующей графе анкет, что она из служащих.
тот же рассказ с иллюстрациями
https://olegdushin.livejournal.com/166632.html
Маленьким я жил в Ефремове, в доме деда - большом частном доме - пятистенке. В Ефремове жили братья матери, которые поручили меня няньке Акулине. Она и была моей "мамкой", пока не умерла. Мама забрала меня в Сталиногорск, куда переехала после развода из Тулы, теперь это Новомосковск. А в 1937г. мы перебрались в Москву. В столице на Бутырском хуторе ( недалеко от Савеловской) стояла большая подстанция Мосэнерго. На эту станцию перевели главного бухгалтера из Сталиногорска, она взяла с собой свою работницу - мою маму. Потом моя мама работала бухгалтером на каком-то заводе.
В школу я пошел в Сталиногорске и кончил там класса три. Маме одной прокормить было двоих детей сложно. Заработки были небольшие. Белого хлеба не видели. Запомнил в детстве голод, тот же вспомните 33-ий год. Мама давала мне деньги, посудину. Я ходил в столовую, там в эту посудину клали, отливали лапши - за деньги. С километр я нёс эту посудину, вытянув горизонтально на ручке, домой маме и сестре. Этим и жили.
Тогда существовала система Торгсина (Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами). В её магазинах всё можно было купить, но за большие деньги. У батонов колбасы продавцы отрезали пупки, что висели на верёвочках, и в мусорный ящик выкидывали. Я приспособился залезать в эти ящики. Развязывал узелки и кусочки колбаски съедал. Никто мальца оттуда не гонял. Бутерброды делали с подсолнечным маслом, сливочного не бывало у нас. Польешь масло на черный хлеб, посыпешь солью, такая вкуснота, такое счастье.
Как то раз меня угостили красной вареной или пареной свеклой, помню до сих пор её вкус.
Зимой мальчишки катались на коньках. Цеплялись за грузовые машины. Крючок кидаешь на борт и шуруешь вслед за грузовиком на коньках. Дороги обледенели, большой слой снег был в городе. Шофер и не видит сзади никого. Можно, правда, и врезаться в машину при отстановке. Но внезапно машина остановиться не могла, тогда тормоза были такие, что тормозной путь удлинялся. Нашел я полуботинки, нашёл коньки, сам прикрепил их. Коньки назывались дутыши. На катке любил ездить. Рассекали ребята лед на стадионе.
Ребята играли в лапту, городки, расшибалку, пристенок-фантики, чижик, догонялки-салки, футбол. В Москве уж потом в футбол не играл. Расшибалка, - что это? Кладутся мелкие монеты столбиком. Отходишь на какое-то расстояние и кидаешь биту, затесанную с обеих сторон, диаметром она побольше монеты. Если попал - деньги твои. Для игры в пристенок набираем фантики от конфет. Бросаем монету в стенку. Если она легла рядом с фантиком, - на расстоянии вытянутых пальцев ладони, выиграл. Любили собирать травку, кашку её называли, жевали её.
В Сталиногорске был дом пионеров. Ходил туда, клеил модель самолета, учился играть на гитаре. Там и хоровой был кружок, и фото, и музыкальный. Река Любовка в городе течет, я ее в 10-11 лет переплывал туда и обратно - метров 600. Паром ходил. Под него мальцы подплывали, смотрели вверх сквозь щёлки, как люди, мужики, женщины, ходят. С вышки прыгал высотой метров 10, сначала солдатиком, потом ласточкой. Ещё была в городе парашютная вышка. Платишь деньги, залезаешь на вышку, тебе одевают, цепляют ремнями парашют, он уже развёрнутый. Прыгаешь.
Просили копейки пацанята у прохожих - дай копейку, дай две копейки. Билет в кино стоил 20 копеек, кинотеатр Юбилейный (? )стоял у нашего барака. Я на фильм Чапаев (вышел в 1934г.) раз 10 ходил. Всё ждал, когда он выплывет. Ребята - мелкое хулиганьё. Мы как-то умудрялись проходить в кинозал между тех, у кого были контрмарки и прятались под стулья, кресла. Фильм начинается, свет погас, мы вылазим и на свободные места усаживаемся.
В Москве на коньках уже не катался. В столице я ходил в 205-ую школу. За остановкой трамвая Бутырский хутор - школа. Я дружил с ребятами из совхоза. Семья жила в доме на подстанции, он всего один жилой там был, а рядом с подстанцией находились частные дома. Здешний совхоз обеспечивал продуктами Кремль. Местные ребята в карты дулись на чердаке, курили. Я в карты не любил играть. Хулиганили, - собакам хвосты рубили. Спроси зачем и не знаю. Был атаман свой, Аллах мы его звали. Вступил я в пионеры в школе, а в комсомольцы на заводе.
До войны закончил я 7 классов, получил свидетельство об окончании школы семилетки в 1940г.
Правительство предполагало всё-таки, что война будет. Поэтому надо было готовить рабочие кадры. Молодёжь должна была заменить уходящих мужчин на фронт. Впервые открылись ремесленные училища. Нас двое детей у мамы, ей очень трудно. Я решил пойти в ремесленное училище в 1940 году, чтобы слезть с родительских плеч. Поступил в ремесленное училище ?76. Учеба бесплатная, кормили три раза в день. Форму добротную дали. Хорошо учили, химию я знал, всю таблицу Менделеева. Опыты с реактивами отлично получались. Ездили мы для опытов на практику на Дербеневский химзавод. За вредное производство давали ещё бутылку молока.
В училище готовили химиков-лаборантов. От моего дома до него были остановки 1 Хуторская, 2 Хуторская и Вятская. На Вятской стоял Бутырский химзавод. Рядом ещё располагалась парфюмерная фабрика Свобода.
Когда началась война, ребят химиков сразу "перековали" в токарей. 8 июля 1941г. я был зачислен на завод. При Бутырском химзаводе организовали цех ?61. Поставили охрану, вход не только на завод, но и дальше в цех был только по пропускам. Оснастили станками. Сначала станки были с ремённой передачей. Первоначально то цех был не на территории завода, а напротив клуба Пищевик. Поставили в бараке станки с ремённой передачей. Мы здесь и тренировались, учились, работы выполняли несложные, привыкли к рычагам, резцам. Тем временем готовили помещение для цеха на территории завода. Монтировали уже станки ДИП-200.
Ребят перевели в оборудованный цех. Поступили заказы на изготовление мин, гранат, снарядов. С нами работали и девчонки на станках. Работа носила операционных характер по принципу конвейера. Один фаску делает, другой режет резьбу. На снарядах - один конус делает, другой растачивает, всё как по по конвейеру идёт. От одного станка к другому продукция передаётся.
Нормы выработки были большие. Но для мин, снарядов мы получали металл для работы мягкий - после поковки. Резцы наши РФ8 брали его хорошо, выдерживали нагрузку. Потом стали давать болванки, литьё. Не поднимешь такую в одиночку. Уже на фронте я узнал, что наши изделия предназначались для снарядов реактивных установок катюш. Увидел в поле неразорвавшийся реактивный снаряд и догадался, что делал в тылу. С завода шли сопла для реактивного снаряда М13. Девчонки черновую работу делали, мальчишки получистовую, обрабатывали этот материал. Огромное количество стружки оставалось, пока болванку приводили в форму. Из этой тяжелой штуки получалась уже приличная заготовка, её отправляли на термообработку. После поковки эту вырисовывающуюся деталь привозили нам для обработки, на чистовую обработку. Металл был закаленный. И наши резцы быстро садились на нём. Надо было их часто точить.
Через дорогу стоял завод Станколит. В его цехах были большие запасы деталей. Мы покупали у рабочих Станколита победитовые пластины за пайку хлеба. Напаивали слесаря их на резцы. Победитовые резцы работали, хорошо снимали стружку, долго держались. Так и приобретал в частном порядке эти пластины, пока не ушёл в армию.
В цеху работала молодежь, девчонки некоторые из Подмосковья ездили. В армию призывали мужчин, - тех, кто постарше. Витьку (Виктора) Григорьева призвали в 1942, пришел с фронта без правой руки. Где-то под Ельней был ранен. Сашка (Александр) Баранов пришёл без обеих ног. В 1943г. рабочим стали давать бронь, на фронте более-менее положение стабилизировалось. Я стоял на брони в Октябрьском районе города Москвы.
В конце 1942г. мой дом на подстанции разбомбили. Зенитная батарея стояла рядом с подстанцией, но они врага не сбили. Немцы часто бомбили, почти каждый день (ночь). Бомбардировщики были видны в лучах прожекторов. Летят и начинают бросать зажигательные бомбы. Наша задача была и дома, и на работе - тушить их. Ребята находились на крыше, девчонки внизу стояли. Щипцами зажигалки хватали на крыше и вниз сбрасывали. Там тушили. Специальные щипцы висели на пожарных щитах. Гад фашистский зажигалки побросал, а напоследок в тот раз кинул ещё и взрывную бомбу на станцию. Бомба попала в единственный дом, отвалился угол у него. Я был в это время на хуторе с ребятами. Вследствие потери жилья нашей семье дали комнату на Семеновской.
Платили на заводе хорошо, но булка хлеба стоила 300 рублей. Пока я ещё числился в ремесленном училище до июня 1942г., учащихся кормили. Давали талоны, чтобы на них попитаться на фабрике-кухне. Когда же мы стали работниками завода, кормить перестали. Выдавали рабочему карточки на 900 грамм хлеба, разные продукты всего понемногу - гречка, крупы, сахара, чая и др. А служащим давали, допустим, карточку на 500 грамм. За этот хлеб мы платили в любом магазине, карточка только давала право на покупку определенного количества хлеба. Продавец вырезает из карточки, которую давали на месяц, талончик. Я плачу в кассу за продукты.
В октябре 1941г. в Москве была паника, и нам, учащимся ремесленного, сказали: "Езжайте туда то и получите дополнительное обмундирование." Заводы из Москвы эвакуировались, немцы подходили к столице, всё раздавали, кому -чего. Мне дали на складе в районе нижней Масловки куртку, шинель, хорошие рубашки-гимнастёрки, фланель, брюки, ботинки, шляпу или фуражку. Бери - сколько тебе надо. Неси, сколько можешь унести.
Мы осенью еще работали в мастерской вне завода - напротив стадиона Пищевик. В ночную смену - перед тем, как была паника в Москве, - ребятам дали кувалды и задачу - по команде разбить станки. Немцы якобы высадили десант. Мы работали и ждали команду крушить всё кувалдами. Но команда не поступила. А на другой день дали команду ехать на склады "за обмундированием."
Шинель я перешил на пальто, ещё одна шинель у меня уже была. Когда уходил в армию, в бане новобранцы переодевались. Снимали гражданскую одежду и получали военное обмундирование. Командир отделения мне говорит: "Слушай, ты свои вещи не сдавай. Мы их потом на пирожки в деревне обменяем." Я собрал свои вещички в узелок и под нары спрятал. Действительно, мое ремесленное обмундирование, включая пальто, обменяли на пирожки у населения.
Цех непрерывно работал в 2 смены по 12 часов. Выходных и праздников не было. Допустим, я работаю с 7 утра до 7 вечера. Мой же сменщик работает до 7 утра. Станков было не меньше 15.
До работы мне было ехать всего три остановки на трамвае (1 , 2 Хуторская и Вятская) от Бутырского хутора. А когда дом разрушили немцы, матери дали комнату на Семеновской ул. в Сталинском районе. Надо было ехать на работу через всю Москву. Дорога шла по диагонали. 32-ым трамваем добирался до метро Сокольники, на метро ехал до станции Динамо. От Динамо 3-4 километра надо было идти пешком, добежать до завода. И я бежал, чтобы в 7 утра оказаться уже на работе, чтобы станок работал. Не дай бог опоздать. 20% месячной зарплаты удержат за это. Опоздание считалось 20 минут, как-то так, точно не помню. Я сам то не опаздывал, не штрафовался.
Однако однажды прогулял работу. Чтобы прийти на работу в 7 утра, я вставал чуть свет и шел на трамвайную остановку 32-ого. Проходил мимо пекарни и кинотеатра Родина. От запаха хлеба у пекарни иногда в обморок чуть не падаешь. Висит, значит, большое панно с названием кинофильма - "Большая жизнь". А кинотеатры работали с утра, чуть ли не с 7 часов. Начало уже скоро вот первого сеанса. А тут ещё запах хлеба. Я и думаю: Ё-маё. А мне дураку ещё 17 лет не было, глупыш совсем. Думаю: "Пойду в кино." И пошел в кино. Сижу, смеюсь, а сам думаю: "Меня ж cудить будут!"
Кино кончилось, доехал я до завода. Прибегаю, а время уже около часа дня. Станок мой должен стоять без работы, меня то нет на рабочем месте. Прибегаю, и Чудо! Сменщик мой Витька (Виктор) Дулгаров всё ещё работает. Подбегаю к нему: - "Скажи,что мы договорились. Договорились." Только это проговорил, дядя Саша, начальник смены, мастер цеха, подходит. - Ты чего? - "Дядя Саша, мы с ним договорились, что он за меня поработает." Так я пролетел мимо наказания, избежал его, а иначе осудили бы. Витька остался на работе, чтобы подстраховать меня. Мы же с ним ни о чём не договаривались. Парень был взрослый, сам сообразил. Виктора потом на фронт призвали. Выручил из беды и не ругал меня. Сказал: "Ты чего делаешь? Знаешь, чем это может кончиться!" Я говорю: "Знаю, но запах хлеба меня смутил и на кино я польстился."
Только я такую глупость совершил, с другими ребятами в цеху таких происшествий не случалось.
Какое-то время у жил у друзей, чтобы далеко не ездить на работу. Но вдруг в одну из ночей нагрянули патрули в тот дом. Сына хозяина Лалётю, он был, кажется, умом не того, в армию призвали. Он убежал. И искали, стало быть, дезертира. Хотя я и не был похож на вояку, но перестал с того времени там оставаться. - Ну его на фик, знакомый дезертир. Неприятно было. Ездил домой на Семеновскую, хоть и тяжело, долго. Бывало едешь на трамвае или автобусе до площади Революции и уснёшь. - "Сынок, вставай. Лихоборы, приехали." - Как же так, проехал! Обратно надо. Пока доберусь до дома, время пройдет. Я хлюпик был, к тому же всегда голодный. Приезжаю домой. Часов 12 дня. Мама приготовит покушать. Я поставлю на керосинку подогреть, сяду измученный и усну. Вдруг в дверь - бух. Соседи будят меня. Дым то идёт. Всё сгорело на керосинке, жрать нечего. Голодный еду на работу.
В 7 часов утра смена начинается, в 4 часа должен уже выезжать. Потому что как едешь, обязательно будет воздушная тревога. Кто-то из трамвая бежит в убежище,но я никогда не бегал. Будь что будет,то и будет. В столовую пойдешь на работе. Сегодня 5-ое число, а у меня уже всё съедено до 15-ого включительно. Есть нечего. Уходил в армию, от той месячной карточки осталось талончиков всего на буханочку. На продовольственном талоне написано 900 грамм, числа (даты) нет. В какой день в том месяце ты его реализуешь, не важно.
Я проходил ещё Всеобуч на стадионе Пищевик после смены, правда не каждый день. Учился по часу-полтора ползать по пластунски, строевым шагом ходить, колоть штыком.
Девушки работали в цеху на менее квалифицированных работах. Многим было максимум 18 лет. Опыта мало. На токарных станках им доверяли черновую обработку. Клава (Клавдия) Лысикова (1923 г.р.) после 12 часов работы на станке шла в вечернюю школу. Она, например, фаску снимала. Ребятам поручали более серьезную работу.
Я обрабатывал конус. Это деталь для сопла двигателя ракеты для БМ-13 (катюши). Именно от точности исполнения отверстия сопла зависит точность полета снаряда. Мне дали, в конце концов, самую ответственную операцию, самую последнюю - делать внешнюю резьбу на конусе. На конус накручивался ещё цилиндр, его делали где-то ещё, никогда не видели реактивный снаряд в полной сборке, да и не знали, что это, для чего. Один бортик, второй бортик, канавка 5 мм и резьба кончается. Надо было прорезать и вывести резец. Чуть прозевал и конец резцу. Он упрётся в деталь. Сначала не получалось, но потом приладился.
12 часов одно и то же, одно и то же. Днями, неделями, месяцами, годами - одни и те же операции. После термической обработки чистовые работы и отправляем на сборку. Неделю работаешь в дневную смену, неделю в ночную. При переходе с дневной смены на ночную работаешь 18 часов, чтобы станок не стоял.
Случался, конечно, брак. В частности, он бывал при резьбе. Резьба бывала прослаблена. Чуть надавил резцом на металл больше нужного и получается, что стенка на заданной глубине будет тоньше необходимого. Болтаться будет деталь в этой канавке. Делать нечего, во вне рабочее время исправляешь. Было приспособление, вальцы. Вставляешь деталь, крутишь, она раздается. По калибру определяешь нормальную величину. Помню, до обеда штук 6 или 7 деталей с прослабленной резьбой доводил до кондиции. Принцип, как растягиваешь ботинки. Ролики крутишь, конус входит, расширяет, развальцовываешь под калибр. Получается нормально. Ничего не выбрасывали. Стружку собирали, вывозили, видимо, на переплавку. Она острая, синяя, синяя. Одна девчонка из Продмосковья шла и этой стружкой жилу себе перерезала, с ногой ходила поврежденной.
Однажды я себе стружкой руку оцарапал, шрам до сих пор остался. Хотел резец сберечь, не сберег его и сам порезался. Около месяца сидел дома на бюллетени. На комиссии ещё разбирались, почему так получилось.
До 1943г. рабочих призывали на фронт. Но в 1943г. дела на фронте пошли лучше, токарям, фрезеровщикам, слесарям, всем, кто выпускал продукцию для фронта, дали бронь. У меня была бронь в Октябрьском районе города Москвы, где я раньше жил. Но я то переехал в Сталинский район, там то не было брони. Ребята рвались на фронт, бегали по военкоматам, просили, чтобы призвали в армию. Даже попали как-то раз в главный штаб противовоздушных сил обороны Москвы, просились в лётчики. Смешно. Генерал там говорит: "Ребята, вы пойдите на авиазавод, поработайте там. А потом мы вас призовём." Короче говоря, нигде не брали.
Однажды после ночной смены поехал домой в начале ноября 1943г. и пошел сам в военкомат на Соколиной горе Сталинского района города Москвы. По паспорту у меня прописка город Москва, ул. Семеновская, дом номер... Брони нет. Мне - хоп и дают повестку. Я её хоп и взял. На работу ничего сообщать не стал, чтобы они мою бронь в военкомат не предъявили.
В армии
На работу я больше не пошёл, а на другой день прибыл на сборный пункт Сталинского райвоенкомата. Мама меня проводила. Там всех (66 человек по документам - О.Д.) 11 ноября собрали и объявили: "Мамы, не волнуйтесь, ваши дети пойдут учиться на командиров. Всё будет нормально. " Все призывники пошли строем на Казанский вокзал. Погрузили на электричку и шуранули до района Костромы. Там располагалась полковая школа 2-ой учебной бригады. Лагерь Песочная располагался в километрах 20 от станции. Новобранцы прошли весь путь пешком.
Учить должны были 6 месяцев и присвоить по выпуску звание сержантов в этой школе младших командиров.
В 1947г. я приехал в Москву в командировку из Польши. Мои ребята, никого из них так и не призвали на войну, рассказали, что за мной была погоня. - Какая погоня? - Комсорг цеха Надька (Надежда) Перевалова за мной поехала с документами о брони, чтобы снять с эшелона. Если бы она успела, то меня сняли бы с эшелона. Она же опоздала на Казанский вокзал ровно на час. Электричка уволокла нас уже в сторону Костромы.
Жили в землянке на 170 человек - одна рота. Это был 1-ый московский стрелковый батальон, все москвичи, в основном 26 года рождения. 2-ая землянка - пулемётчики, 3-я землянка - артиллеристы, 4-ая землянка - снайпера, 5 -ая связисты. Так вот по военным специальностям жили.
Землянка с деревянным покрытием. Двухярусные нары, вместо печки - бочки, умывальников не было. Бегали умываться утром на речку. Нары - жерди настелены, лапник, на нем брезент. Спали вповалку в два этажа. Столовая была в землянке, отвели для неё место. Взвода поочередно заходили в столовую. Зелёные погоны дали всем. Пришивали их сами, как и подворотнички, интересно.
Учебных классов не было. Носили ботинки и обмотки. Подъем в 6 утра. Вскакиваешь утром. Одеваешь брюки, ботинки, теперь надо обмотки намотать, чтобы ноги не промокали. Начинаешь мотать. Вьють и она полетела, размоталась. Пока соберёшь, в строй опоздал. Ё-маё. Наряд запросто получишь.
На всю учебную бригаду была общая кухня. Как подходит время, взвод идёт на кухню дневалить рабочими. Мы, как бога, ждали этого дня. Как придем, крыша, наверно, в казарме от вони поднималась, поднаедимся сытно этой кашки на кухне.
Занятия - строевая подготовка, штыковой бой. Учили здорово. Гоняли обычно на полигон, это километров 20. И бегом, и шагом. И противогазы к бою, - такая команда. В этих масках шли, если сигнал газы. И танки слева, и танки справа. И авиация. Туда ещё гоняли за кирпичами. Был какой-то монастырь. Его разбирали. Каждый курсант должен был по 2 кирпича нести для обустройства нашего городка.
Однажды мы пришли с занятий. Начали сдавать оружие. Чистишь и сдаешь. Сержанты проверяли, как почистил. Так вот один боец сдает свою винтовку СВТ, а у него штыка то нету, одни ножны остались. Как это так! Взвод поднимают по тревоге. Мы только оружие сдали, ещё не легли. По тревоге строимся. И опять 20 километров (или сколько там) бегом. Добежали до этого места, искать стали. А снега кругом, сугробы невозможные. Весь снег перепахивали, где мы занимались. Нашли этот штык. Мы, конечно, морду набили этому солдату, когда обратно вернулись.
На стрельбище ещё ходили. Стреляли из всех видов оружия - пулемётов, винтовок СВТ, карабинов, на точность, на скорострельность. Я ручным пулемётчиком во взводе был.
Зимой холодно. Мы в ботиночках, в шинельках. Всё не новое, БУ. Стоишь, а тебе читает уставы гарнизонной службы, пехоты, как наступать, как что чего выполнять. Классов то не было в землянках. На улице только обучались. А морозы сильные стояли. Стоишь в строю, прихлопываешь ногами, а тебе командир отделения читает - "Часовой обязан." И ты слушаешь, что преподают. Однако больных было немного.
Однако для занятия с оружием, чистки, сборки, разборки было отдельное помещение оружейной под крышей - в землянке.
Был неприятный случай в оружейной. Командир взвода показывал курсантам, как обращаться с наганом. Один любопытный солдат смотрел прямо в ствол. Раздался вдруг выстрел, и парень получил пулю. Не убило его, ранило серьезно.
Лошадей нет, машин нет. Мы (и я в том числе) впряглись в сани и километров 20 его везли до медпункт. Бегом везли, менялись. Сдали его в медпункт живым. Не знаю судьбы, умер, не умер.
Командиром взвода был младший лейтенант Липатов. Замкомвзвода старший сержант Рылов. Командир отделения сержант Мазин. Никто из них, по-моему, не воевал. Только старшина роты Мещеряков и командир роты - лейтенант были после фронта. У сержантов было отдельное место - закуток, где они питались, отдыхали, жили.
Миски, бачки, вёдра были из кровельного железа, чёрные. Заходит в столовую взвод. Становимся по 10 человек за столом. Команда: "Садись!" Начинает разводящий черпаком разливать первое. Разлил на 10 мисок. Не разбирают их сразу. Один отворачивается. Его спрашивают: Кому (миску) - Петрову. - Кому? - Сидорову. Не так, чтобы я мог себе налить побольше. Никаких споров у нас не было.
Быстренько кушаешь. Команда: "Встать!" Если недоел, надо быстренько доесть, на ходу, пока вылезаешь из-за стола. Первое было, второе - каша, обычно перловая с маленькими кусочками сала. Каша по стенкам ведра остается, прилипает. Ведро облизывали по очереди. Если пришла очередь, то всё это ведро оближешь. Много еды набиралось, на палец. Хлеб, конечно, давали. Была специальная хлеборезка, в ней кусочки хлеба - довесочки. Они все сохранялись. Дают пайку хлеба на обед или завтрак, а сверху кусочек - довесок. Никто не старался украсть, обмануть товарища.
Должны были мы учиться 6 месяцев. Однако учёба для меня закончилась раньше. Проходит декабрь 1943г., затем январь, февраль 1944г. Приходим с занятий в лагерь как-то в феврале. Строимся. Начинают вызывать из строя пофамильно. Такой то, такой то, выйти из строя! 10 человек из взвода вышли. Как вижу, набрали ребят, которые более-менее успевали в боевой подготовке. Всех с хорошими показателями по той же стрельбе вывели из строя. Каждому присвоили звание ефрейтора. Дали новое обмундирование. Сформировали маршевую роту из всех рот. Пешком отправили на станцию. Там посадили на эшелон в телячьи вагоны.
Едем на передовую. Нам навстречу эшелоны везут раненых. Бывает, стоим рядом. Раненые нам говорят: Не убьют, так утоните в этих болотах Белоруссии. Пугали, короче говоря, а мы героями ехали.
Прибыли мы на фронт (1 Белорусский) где-то в Белоруссии (Чаусово?) в марте 1944г., в штаб 5-ой орловской краснознаменная ордена Ленина, Кутузова стрелковой дивизии. Пополнение построили. Пришли заказчики или, так их называли, покупатели из разных подразделений этой дивизии. Здесь и командир полка Казаченко, и командир дивизии герой Советского союза генерал Михалицын.
Начинают вызывать из строя пофамильно - Петров, Сидоров. А заказчики кричат - этого (дайте) мне, а этого - мне. Называют и мою фамилию Белоусов. Один лейтенант говорит: "Дайте нам его, у нас погиб Белоусов." Видимо, моя фамилия ему приглянулась, чтобы заменить одного Белоусова другим. Вроде бы никаких потерь не было.
Меня к этому лейтенанту направили. - Идите. Я встал. Сколько то взяли к нему. Оказался это отдельный взвод противотанковых ружей 142 стрелкового полка, 3 батальон. Командир взвода лейтенант Сергеев, боевой молодой парень. Командира батальона фамилию не помню, но у него был орден Александра Невского. В нашем училище как раз противотанковых ружей не было. Думаю: "Как же я сюда попал?" Но не скажу же, что не пойду.
Как всех распределили, построили. Комдив генерал Михалицын сказал пополнению напутственную речь. Сказал, конечно, про почетный долг защиты Родины. И нас развели по подразделениям.
Первое время мы просто находились на передовой, пассивная позиционная война шла. В окопах, траншеях, в землянках, блиндажах сидели. По самолетам только из противотанковых ружей стреляли. Немецкая двухфюзеляжная рама часто летала. Это корректировщик, после нее, как пролетела, обязательно был артобстрел с немецкой стороны. А вражеских авианалетов на этом участке не помню даже. Мы придумали колесо и стреляли из противотанкового ружья по этой раме. Но, видимо, мало опыта было. Ни разу не сбили. Сколько раз стреляли, ничего не получалось. Запомнилось ещё, что один старшина, первый номер расчета, ходил с танковыми эмблемами, попал в пехоту после ранения.
Наша учеба Костромой не кончилась. Готовили фронт к прорыву обороны. Позиции находились на реке Друть 8 месяцев. Немцы были на другой стороне реки. В фильме "Последний бронепоезд" как раз показывают мост через реку Друть. Она широкая в том районе. А в нашем месте прорыва ширина реки - метров 50 или чуть меньше. (Не совсем точно, дивизия вышла на р.Друть в ходе Рогачевско-Жлобинской операции 21-26 февраля 1944 года)
Оставались на ночь постовые в окопах, а всех свободных солдат гнали на 2-3 километра от передовой в тыл. Учили окапываться - ячейка, с колена. Только, безусловно, не стреляли, шума не подымали. Учили тому, чтобы остаться в живых. А днём солдаты отсыпались. Тихо же на фронте.
Раза два стреляли по щитам из противотанковых ружей. Вроде эти квадратные щиты были как танки. Мы должны были попасть. Попал и то дело. Расстояние то порядочное. Щит видно, но не очень. Метров 60, 100. А танку в лобовую часть бесполезно стрелять, не прошибёшь, надо, чтобы борт он подставил.
В расчёте противотанкового ружья 2 человека. Я, довольно щупленький пацан, стал вторым номером. А первый номер это был более менее мужик. Второй номер должен таскать патроны для ружья. Во время боя я ложусь справа и кладу в магазин патрон, вынимаю его из патронташа. Первый номер выстрелил, затвор отодвинул. Я патрон всовываю, заряжаю.
Дульный тормоз у ружья. После выстрела все пороховые газы - все-все - отправляются мне в лицо. Противотанковое однозарядное ружьё образца 1941 года системы Дегтярёва. Патрон 125 грамм. Я их штук 15 таскал. Патронташи для ружья и для карабина Мосина одевал через плечо. Патроны вставлялись в ячейки этой ленты, сшитой из брезента. Патроны от карабины по 5 штук хранились в обойме. Она вставлялась в магазин карабина, а потом сама обойма уже без патрон выбрасывалась.
У меня ещё был карабин, патронташ, противотанковая граната, граната Ф-1 или РГД-42, противогаз, котелок, сапёрная лопатка, каска, шинель-скатка. Это всё на мне, а уж июнь, июль месяц. А ружье ещё надо нести вдвоём, и оно тяжелое, 14 с лишним килограмм.
До июня 1944г. мы только сидели в окопах. Операция Багратион началась 23 июня. По расчетам верховного командования она должна была начаться гораздо позже, может на месяц. Ещё не подтянули всё необходимое снаряжение для операции из тыла. Было большое скопление наших войск перед наступлением. Мы превосходили немцев в несколько раз по танкам, артиллерии, самолетам, личному составу. Однако горючее, боеприпасы ещё не всё необходимые подвезли. Но в это время в Нормандии высадился десант англичан и американцев ( 6 июня 1944г.). Немцы их прижали под Верденом и стали долбить. Рузвельт, Черчилль срочно письмо отправили Сталину. - Помогите нам. Поэтому решили операцию Багратион начать на месяц с лишним раньше намеченного.
Перед наступлением мы прокладывали гати по болотам для подхода танков к передовой. Настил то сам сапёры делали. Наше дело было таскать брёвна. Рубили, пилили сапёры вручную лес, мы таскали вдвоем или в одиночку бревна ночью. Как-то раз ночью я несу один бревно, карабин висит за спиной. В лесу я в жизни никогда не бывал, москвич же. Иду, несу бревно и как сбился с дорожки в темноте, не пойму. Иду, значит, что-то тихо кругом. В чём же дело? Остановился. Стал прислушиваться и справа далеко услышал стук топора. Я бревно бросил и бегом туда, на этот звук. Думал, сейчас немцы-разведчики выйдут и мне и крикнут: Хенде хох. А у меня карабин за спиной, что я могу сделать? Не дай бог, в плен залетишь.
Как проложили гати, расчеты противотанковых ружей перевели на позиции батарей 120 мм пушек. Прикрывали их на случай внезапного прорыва немецких танков. Но такого не случилось. И вот в одну из ночей мы покинули окопы, тихо, секретно заняли нейтральную полосу ближе к берегу реки Друть. Местность была лесистая. Ползли по-пластунски, чтобы немцы не услышали. Окопались там и лежим. Ни курить, ни говорить, ни кашлять, ничего нельзя. Тишина. Ждём команды. Когда рассвело, наша артиллерия открыла огонь по немцам. Я ещё удивлялся, что-то мало выстрелов было. Сколько было приказано, наша артиллерия выпустила снарядов. Нам поступила команда - Вперёд!
И пошли мы. Кто-как через реку перебирался. Ширина ее была там 40-60 метров. Вплавь то не надо было двигаться, мелкое место выбрали. Мне было по грудь. Берег наш был низкий, у немцев высокий, они наверху, на 2-3 метра выше уровня воды. Выходишь из воды, под ногами ил. Ноги до того вязнут, что не вытащишь ни хрена.
Немцы очухались, начали по нам бить чем только могли. Сколько солдат не дошло до противоположного берега, я не знаю, но погибло много. Мы оборону прорвали. Я рядом с первым номером шёл в цепи, он ружьё несёт.
Что первое я увидел на их берегу - лежит фриц. У него черепка нет, мозги разбросаны. Мы вперед, немцы удрали, до рукопашной дело не дошло. Они выпустили боезапас и мотанули. Немцы то думали, что наступление будет в другом месте. Неожиданность была в атаке советских войск.
В 15-20 метрах от берега стояли немецкие блиндажи, огневые точки. Землянки эти были очень хорошо оборудованы - за 8 то месяцев обороны. Картофель жареный остался, поесть они не успели с утра. Стали удирать, а мы за ними. Немецкие окопы были ещё дальше - ещё через 15-20 метров. Они тоже оказались пустыми.
Из маршевой роты (170 человек), что пришла на фронт в 1944г. из Костромской области, я после войны только одного человека встретил. В 1957 году меня окликнул один товарищ - Белоруссов! Он шёл, страшно хромая. Я сразу не узнал его. - "Нет, я не Белоруссов, я - Белоусов. - Вы узнаете меня?" - Я посмотрел на него. Вроде не узнаю, а потом в голове что-то замкнуло. - Толька, ты? - Я (Анатолий Титов). Мы с ним вместе спали рядом в землянке в полковой школе. Он служил в той же дивизии, но в другом батальоне. В первом же бою, прямо в реке Друть ему перебило осколком ногу. Сколько там наших положили, ай, ай, ай, сколько.
Днём и ночью осуществлялись переходы в преследовании противника. Немцы нам бой устроят. Боеприпасы выпустят и на машины дальше убегать. А мы за ними пёхом днём и ночью. Ночью - это не образно, привалы были краткие. Солдаты спали на ходу. Особенно на рассвете идет колонная по дороге, один пошел вдруг налево. - Вань! Чего это ты? - Ой, ёлки. Опомнился, обратно бежит в строй. Заснул на ходу. Я то хоть за ружьё противотанковое могу держаться, его вдвоем несли на плечах. Придавали в этом походе ротам по одному расчёту противотанковых ружей. Спешно передвигались, надо же догонять врага, а он уж окопался.
Ночью немцы выбрасывали осветительные ракеты на парашютах в разведывательных целях. Она медленно спускается. Как будто днём идёшь.
Дошли так до города Волковыска. После Друти крупных боёв не было. Уже июль месяц, жара. Каски не на голове, а с водой в руках. Зерновые уже высоко в полях стоят. Переходы большие. Привал. Если кухня подходит, хорошо. Если нет, то были пайки сухие, пакеты гороха. Гороховая каша. Котелочек, водичка, кастрюля. Вкусная. А разуешься, снова обуваться, так слёзы текут. Ноги потресканные, больно было ботинки одевать.
Мы должны были город освободить. Шли в атаку (13.07.1944) развёрнутым фронтом. Друг друга в цепи видели. Двигались во ржи. А она аж выше меня. Немец бьёт по нам. Откуда не видно. Смотрю, справа упал солдат, слева упал. Подбежал к левому, пуля ему в лоб попала. Он лежит, чернеет, скулы сводит в предсмертной судороге.
Команда - Залечь! Мы залегли. Самому без команды лечь, спрятаться нельзя. Первый мой номер недалеко лежит. Я, второй, плюхнулся в межу, где придется. Там камень, не такой уж большой валялся, - я за ним устроился. Немец бьет из автоматов. И зачем я поднялся? Поднялся посмотреть, что впереди. Смотрю в метрах 25-30 от меня два фрица. Они с автоматами на правом локте и ползком передвигаются. Я в одного выстрелил из карабина, попал не попал, не знаю. А второй дал очередь по мне. Как я успел лечь, не знаю. Пули второго автоматчика попали не в меня, а в камень. Мне в щеку, под веко, правую сторону, осколками от камня попало, посекло. _Ой, мама, - сразу подумал. Я когда поднялся, ещё увидел, что орудие немецкое стоит в километре-двух на возвышенности под деревом и бьёт по нам. И всё ближе, ближе ко мне снаряды рвутся. Мне напарник говорит: "У тебя вся гимнастёрка прострелена."
По команде все поднялись и пошли вперёд. А я пока очухивался, отдирал все осколочки от себя, снаряд рядом взорвался, ахнуло. Руку правую ранило, она повисла, нос зацепило, контузило сильно. Я остался один в поле. Наши вперёд ушли. Волковыск был освобожден 14 июля 1944г. в ходе Белостокской наступательной операции.
В медсанбат надо было являться только с оружием, иначе не примут, согласно приказу. Я карабин в левую, здоровую руку, кое-как доковылял. Про индивидуальный медицинский пакет и забыл, оглушенный то. Меня в медсанбате перевязали, положили на стол, вырезали осколок из руки, в таз кинули. Нос поправили, от него кусочек оторвало, кровь шла, вот шрам остался. Началось распределение, кого куда. Легкораненых оставили в медсанбате. Меня записали в тяжелораненые, сильно контужен был.
Погрузили на подводы и повезли. Каждый камушек под колесо, сильная, невозможная боль в голове. На ночь остановились в населенный пункт (Новогрудок?). Искали ночлег раненые сами, лежачих средь нас не было. Пошли вдвоем. Постучались в одно окно, где горел свет. Хозяйка выходит: "Нет, к нам нельзя. На постое у нас комендант." Пошли в другую избу, там приняли, покормили.
Пока ехали на повозке, проезжали мимо полевой кухни. Около неё стояли бараны. Очевидно, скоро они должны были уйти на питание армии. В походном строю мы питались в основном сухим пайком, кухня не догоняла передовые части. А если такое случалось, к ней отряжались бойцы с большими термосами. Прямо на наши позиции кашевары не выезжали.
В Новогрудке пересадили в машину. Вскоре привезли в Могилёв. Там переночевали в госпитале. Разместили среди выздоравливающих, тех, кто уж собирался на фронт. У них уже служба была. Старшина утром начал новоприбывших за ноги дёргать. Подъём же скомандовали, а мы не реагируем, не встаём. - Ё-маё, нас с передовой только что привезли. Он: "Ребята, простите, я не знал."
Утром посадили в эшелон, в телячий вагон. Сеном-соломой пол постелен. Я сам то в вагон пришел. А рядом со мной положили паренька, у него обе ноги были перевязаны. Привезли ночью на поезде в Рославль. Определили в госпиталь. Положили в палаты, сразу уснул. Устал очень от всех этих перевозок. Просыпаюсь, всё бело кругом. Врачи в белом, сёстры в белом. Каша стоит на тумбочке манная. В рай попал.
Началось мое лечение. Нос перевязывают, рука на привязи. Домой я накарябал кое-как левой рукой, что мне попала в нос и в руку. Мама подумала, что мне оторвало нос и упала в обморок, как рассказывала сестра. Лишь в 1947г. я попал в Москву с оказией, и она убедилась, что нос на месте. Валялся я в госпитале до августа 1944г., контузия моя почти прошла, боли сильные в голове почти ушли. Выхожу на улицу, там стоит как бы кроватка. Подхожу к ней, там паренек, с которым на поезде сюда ехал. Он узнал меня, заплакал. - Отрезали мои ноженьки. Видно, гангрена уже началась. Из Чебоксар он был, чуваш.
Команду выздоравливающих возили в колхоз на окучивание свеклы. Я разрабатывал так свою руку. Дали тяпку. Я в жизни никогда огородничеством не занимался. Прошел ряд, глянул, все кусты срубил, ни одного не оставил. Опыта никакого. На другую грядку перескочил, чтобы не ругали за порчу.
Закончился срок лечения. Сформировали снова маршевую роту из выписанных из нашего и других госпиталей. Дали мне другую гимнастерку, старую же при перевязках разрезали. Дали шинель женскую, на левую сторону застегивается. Погрузили на эшелон, привезли в запасной полк в Белосток.
Подружился я по дороге с одним пареньком. На моей шинели спали в вагоне и на земле, его шинелью прикрывались. Он приходит раз и говорит: "Пойдем, там вот по частям распределяют." Собирались кучками солдаты при распределении вокруг "покупателей". Мой дружок подвел к одной кучке, в которой набирали в автополк. Вот так и сложилась моя судьба, попал после госпиталя в 30-ый автомобильный полк. Не думал в шоферы идти, а собирался опять в пехотинцы, так сказать, по специальности. Машин то и не знал прежде. Лейтенант меня спрашивает, я так ему и отвечаю. Я говорю: "Ездил на троллейбусе, я и машины не знаю." Офицер спрашивает: "А какая специальность дома была на гражданке?" - "Я токарем работал." - "О, нам токаря нужны." Ремонтная же рота была в автополку. Взял лейтенант меня в свою команду, записал и моего дружка, видимо, права у него на вождение уж были. Мы ж с ним скорешились, пока в эшелоне ехали и дня два в Белостоке побыли.
Подогнали машину студебеккер и повезли в полк. Это же чудо и рай, что можно до места добраться не пешком, а на колёсах. Итак, определили меня токарем в ремонтную роту. Но какой из меня, блин, токарь? Я то на заводе в основном операционные работы делал, одно и то же месяцами, годами. Попробовал, конечно, что-то получалось. Станок токарный я всё же знал. А надо было растачивать шейку коленного вала, шатуны у ЗИС-5. Что-то наверно я там запорол, не сложились дела с ремонтом.
Набирают на курсы шоферов. В этом автополку была автошкола. Я к этому лейтенанту: "Так мол и так, отправьте меня в автошколу." Он надо мной сжалился и определил учиться на шофёра. В 1944 году в автошколе примерно 2 месяца проучили на ГАЗ АА. Старшина преподавал (фамилию не помню, украинская). Практическая езда, теория. Происходило это в Белоруссии, в Гродно. Познакомился, между прочим, с одним солдатом, учился тоже на шофера. Он мне по секрету сказал, что он на самом деле лейтенант, но документы пропали, а он не хочет быть офицером.
Сдавали экзамены на вождение. Выдали военные права, на гражданке с ним нельзя работать. Распределили шоферов по батальонам. Хорошо, - думаю. Уволят меня из армии, будет специальность.
Я попал в батальон, который должен был доставить на фронт новые ЗИС-5, пришедшие с эшелоном. Получали их в Бобруйске или Барановичи, не помню точно. Разгрузили с эшелона, приняли, поехали на них в полк.
Мне везло. У молодых солдат были опекуны, старые обстреляные солдаты. У меня были такими добровольными наставниками Анопченко Иван и Коротков. Это не делай, того не делай. Это не надо, туда не лезь. Ты останься, мы пойдем. Настолько уважительно было отношение к молодёжи, как будто к братьям или сыновьям, оберегали во всех вопросах. Разъясняли всё.
Получили мы эти новые ЗИС-5, значит, в Белоруссии. У меня никакого практического опыта вождения, только курсы закончил. С платформы их разгрузили и поехали. Только выехал на площадь город, машину стало бросать из стороны в сторону на скользком покрытии. Зима же. Выровнял машину. Дальше еду. Какой-то дурак придумал поставить КП (контрольный пункт) на крутом спуске. Поднимаешься на гору и сразу спуск начинается. Колонна остановилась у КП. Я же поднялся вверх на скорости. Ё-маё, - спуск, колонна останавливается. Я бью по тормозам и на ножной, и за ручной хватаюсь. А на ЗИС-5 тормоза механические, неэффективные. Машина прёт по снегу и в кузов впереди стоящей машины ударила. Хоть и слабенький удар был, потекло всё у меня, радиатор разбил. Крыло помяло.
Анопченко и Коротков были в той же колонне, они были старые водители, на гражданке в такси работали. Помогли. Радиатор вместе сняли, трубки загнули, чтобы вода не текла. Догнали потом колонну.
Доставил я ту машину в часть, но себе не оставил. Отмотался от неё как-то, другой ЗИС-5 взял.
Ещё был случай. Видимо, головка блока была плохо затянута. Попала вода в цилиндры и замерзла. Пришли утром заводить. Я за ручку пытают дернуть, а она не поворачивается, упёрлась где-то. Завести мотор не могу. Стартеров тогда же не было. Я суечусь вокруг. Подходит один из наставников. - Что у тебя? - Так и так. Не могу чего-то провернуть, упёрлось. Он говорит: "Это вода, наверно, в цилиндре замёрзла." Действительно, головку сняли, а там вода в цилиндре в лёд превратилась. Выбросили лёд, поставили головку, затянули хорошенько болты. Всё нормально.
Перевозили боеприпасы, понтоны, питание во фронтовые части. Колонна заезжала на дивизионные склады. Команды специальные выгружают всё. Обратно в тыл из медсанбатов везли раненых, но не до самого госпиталя, а до распределительных пунктов или поездов. Хоть и не на передовой, но гибли наши шоферы, подрывались на минах, при авианалетах. Мессершмиты налетали на колонны, вели огонь из пулеметов. Мы от них удирали. Маневрировали, чтобы не попало. Резко остановился, он проморгал, пролетел над тобой. Дальше едешь. А немец разворачивается и снова налетает. К счастью, в мою машину не попали немцы. Видимо, недоучился летчик.
Один раз, кажется на реке Одер, переправу готовили. Наша обязанность была развернуться на краю берега реки с открытыми бортами, чтобы понтон упал в воду. Обстрела не было, были ли немцы на том берегу, не знаю. Я снимаю крепления с понтона, открываю борта и должен так проскочить возле берега реки и повернуть круто, чтобы понтон сам свалился в воду и саперам удобно было дальше работать.(22 января - 3 февраля 1945г. советские войска вышли на Одер - О.Д.)
2-ой Белорусский фронт перебросили к восточной Пруссии к Балтийскому морю, в сторону Гдыни, Данцига. Задача была отсечь те немецкие войска от участия в Берлинской операции. Мы перевозили войска, боеприпасы, пушки. Занимались войск всем необходимым. Сбросили немцев в море (Данциг был освобожден 28-30 марта 1945). Помню там целые груды кладбища застреленных лошадей и машин. Сколько осталось машин!
Зашел в казарму военных моряков в Данциге. Нашёл там кассету. Смотрю киноплёнку на свету в окно, на кадрах там озеро, скабрезное что-то, секс. Ротный как увидел это безобразие, хоп, и забрал эту кассету. Нашел ещё 2 кортика и кинжал немецкий. Но их отобрал особый отдел.
Поступила команда формировать роту, передвигающуюся на трофейных машинах. Были там машины и целые, были и побитые. Мы ходили, выбирали. Я выбрал себе опель-блитц, хорошая машина, тормоза гидравлические. Чудо машина после ЗИС-5 особенно то. На ЗИС-5 требовались гвозди и молоток, всё же у него деревянное было. На улице снег, в кабине пурга. Кабина деревянная, стёкла не плотно вставлены. Холодно. Фары слабенькие у ЗИС, свет под колеса - так говорили шоферы. Только под колесами и видно ночью, а вдаль уже не видно. Идет колонна студебеккеров, у них фар-лампы (лампа-фары), свет как днём, ослепляет. Прижимаешься к обочине. Стоишь, ждёшь, когда они пройдут. Ручной тормоз, - во какой рычаг. Тормоза механические. Вал, нажимаешь, он повернулся, колодки раздвигает. Не очень эффективно. Иногда ЗИС-5 или ГАЗ-АА вообще, считай, не тормозил.
Машина ЗИС удобна, конечно, но в каком отношении. Ей хоть солярку залей, всё равно будет работать. Проходимая была, двигатель хороший.
На трофейных машинах нас бросили в берлинском направлении. Мы стояли в самом конце войны в Ландсберге, не так далеко от Берлина. (Видимо, речь идет Ландсберг-ан-дер-Варте, ныне Гожув-Велькопольски - О.Д.)
Подходит ко мне сержант, писарь техчасти. Дело было 2 мая 1945г., Берлин уж пал. Говорит: "Поехали в комендатуру." Выписал мне путевку. Приехали в комендатуру. Зашли в неё. Ребята комендатуры говорят: "Война скоро кончится. Давайте отметим по 150 грамм." Спиртного полно, но я за рулём. Говорю: "Я пить не буду. Пошли вы на хрен". Отказался и ушёл. Сел в кабину. Сижу, жду сержанта. Впереди меня огромные бетонные столбы электропередач. 6 часов вечера.
Вдруг бах. Удар в левую сторону моей машины. Ё-мае. Проскакивает грузовая здоровая машина Mann. Люди из его кузова посыпались на землю. Он врезался в меня своим правым бортом, его борт оторвало. Меня тянет на столб, я на тормоза давлю. Пытаюсь вылезти из кабины, не могу, у меня кузов повело. Металлические балки в кузове, крюк уперся в дверку. Из правой дверки выскочил. Смотрю, а это офицеры-врачи из госпиталя пострадали. Они ездили на экскурсию в Берлин (? - О.Д.). Все, правда, живые. С моей машиной всё нормально, на ходу. Посадили их ко мне в кузов, два автоматчика из комендатуры справа и слева от меня посадили. Отвез их в госпиталь, сдал. Забрали там раненых.
Когда сдали пострадавших, два автоматчика от меня опять справа и слева сели. Поехали обратно в комендатуру. Автоматчики меня ведут под автоматами к коменданту города. В этом-то Mann сидел полковник, старший группы. У него на груди уйма орденов, а я всего лишь ефрейтор. Этот полковник на меня: "Это он виноват! Он не включил габаритные огни." Я говорю: "Какие габаритные огни в 6 часов вечера! (заход солнца 2 мая в Берлине 19.32 - О.Д.) Ещё светло."
Комендант говорит: "Товарищ ефрейтор, подойдите пожалуйста ко мне. - Подошел. - Дыхните." Я дыхнул. - Документы ваши. Я даю путевку, права. Комендант обращается к полковнику. - Пожалуйста, позовите вашего шофёра. Тот заходит, он гражданский, видимо, из репатриированных. Комендант ему: "Ну, дыхните ка мне". Дыхнул, а он под хмельком. - Документы! - А у него нет никаких документов. Комендант мне: "Товарищ ефрейтор, вы свободны. Можете идти." Я бодро отвечаю: Есть!
Отпустили меня, приехал в часть. Там поправили кузов. 9 мая отмечался в Пенкуне в замке рыцаря оленьей головы. Там ещё озеро. В зал замка зашли, одни оленьи рога висят. На радостях гуляли, все вместе офицеры и солдаты выпили за победу.
После войны
Полк перебросили под Бреслау, немцы сдались здесь только 6 мая. Вскоре мы трофейные машины сдали в народное хозяйство, отвезли в Раву Русскую и получили студебеккера (Studebaker US6 ). У меня был студебеккер с номером 34. Я его ещё звал Т-34. Передний ведущий, лебёдка, 5 передач и еще одна задняя, машина хорошая. Максимальная скорость на ЗИС-5 60 км/ч, а на студебеккере на спидометре отметка 50 миль. Это 80 км/ч по бетонному шоссе. Автобаны между Бреслау и Берлином, Бреслау и Прагой были из бетона, пленные их привели в порядок.
В Бреслау (ныне Вроцлав) наш автополк поместили в казармы военного зенитного училища. Добротные казармы, стоянки, гаражи. Но несчастный случай был. Служил механиком в нашей роте бывший разведчик, с орденами. Выпускал машины. А у ворот механизм был, они открываются и крючки фиксировали их, чтобы не закрылись обратно. Так вот ворота распахнулись, его толкнуло, упал и виском об этот крючок ударился. Погиб.
На дорогах валялось много гильз, гвоздей. Проблема в том, что они пробивали насквозь камеру. Что делать? Снимай, заделывай дырку заплаткой. Всё было приготовлено для этой операции, - сырая резина, поршень, домкрат. У студебеккеров хорошие буфера. Удобно, диск поставил, доску положил, камеру положил. Сырую резину мочишь в бензине, накладываешь на дырку. Ставишь поршень, в нем тоже бензин. Домкрат упирается в раму автомобиля, прижимает её. Зажигаешь бензин в поршне, он нагревается. Следишь за этим, чтобы не загорелось. Получается так, что резина приваривается к камере, происходит вулканизация. Монтаж, колесо установил. Накачал его вручную, компрессоров не было. Готово.
У студебеккера почему идут раз за разом проколы? У него средний мост поднимается, а задний мост натыкается. Лежит, например, вилка. Средний мост наехал, поднялся, а задний мост налетел, проткнулся. У опель-блитца не было такой проблемы, не было проколов, - 2 моста, а у студебеккера 3 моста. Средний мост создавал проблемы. Но мы натренировались быстро менять. Надо же спать, завтра опять в рейс. Единственная мука у студебеккера была у шоферов из-за резины.
А ещё очень не хватало к студебеккерам оригинальных запчастей. В ремонтных мастерских войсковые умельцы мастерили их сами. Говорят, для поршней использовали материал от немецких пропеллеров. У меня однажды руль в руках отказал в работе, полетела продольная рулевая тяга из-за ошибки в расчете при проточке детали.
Довелось побывать мне в Берлине. При отправке шоферу давали путевой лист, и он ехал, ориентируясь на дорожные указатели. В Берлине я что-то потерялся и заехал в американскую зону оккупации. Смотрю, негры, тягачи. Я развернул грузовик, никого ни о чем не спрашивая, вернулся обратно.
Автополк расформировали в октябре 1947г., сделали 246 отдельным автобатальоном. И в автомобильной части я прослужил ещё 5 лет срочной службы до апреля 1950г. В 1947г. я получил орден красной звезды по ещё военному представлению. Был на хорошем счету. Стал сержантом в 19 лет, помкомвзвода. По документам, в ноябре 1945г. получил повышение, стал автомехаником в 70-ом отдельном автополку, а 30 полк после войны расформировали.
Недалеко от Бреслау в Легнице было штаб северной группы войск, её командующий был маршал Рокоссовский. Как-то меня вызывают в штаб для вручения ордена. А я уж забыл о представлении, одел гимнастёрку, брюки, всё привел в порядок. Думал, будет собрание, произнесут торжественное приветствие. Сижу в штабе, жду, когда меня вызовут. Выходит старшина с коробочкой. Отдает мне. Вот и вся процедура. Тогда этому не придавали большого значения. В автополк был переведен на рядовую должность бывший конный разведчик Шитиков. У него были ордена Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны и никто это особо внимание не обращал.
Владислав Белоусов представлен к награждению орденом 23 июня 1945г. В представлении на шофера 6-ого батальона командир 30 автополка майор Малишевский написал: "За время пребывания в батальоне показал себя как достойный воин, отличный шофер, дисциплинирован, его машина всегда готова выполнять любое задание. Не имеет аварий и поломок. Все силы и знания прикладывает для выполнения плана автоперевозок. За 1945 год его машиной перевезено груза 779 тонн, пройдено 37205 тонно-километра, сэкономлено - 391 кг. В работе и дисциплине является одним из лучших в подразделении."
Под 9 мая 1946г. было задание отогнать в Прагу машины ГАЗ-АА и вручить их в подарок чешской армии после капитального ремонта на заводе Вихрева. 35-40 машин ГАЗ-АА и 5 ЗИС-5. Выехали в конце апреля, начале мая. Растянулась колонна от Бреслау до Праги. Шли, ломались машины, сзади летучки сопровождали колонну для ремонта. Я был помкомвзводе, сам не сидел уж за рулём.
Приехали в Прагу. Место нам отвели, выстроились. Вручили машины чехам, каждый наш шофер передавал авто их шоферу, жали друг другу руки. Место отвели нам для проживания в казарме Яна Жижки. Солдаты их, кстати, уходили из казарм на выходные домой. А на 9 мая нас пригласили в гости на парад чешской армии на стадионе. Присутствовал президент Бенеш, сидел наверху на трибуне. Девчонки все в венках, в вышиванках, как украинки, очень красивые все. Мы стоим в первых рядах. Перед нами чешская армия, пехота, танки Т-34. Вдруг шум, гам. Это Конев приехал, а он же Прагу освобождал. Маршал проходит мимо наших 2 шеренг, человек 100 советских солдат, смотрит, улыбается. У ребят то медальки, ордена, кто-то Прагу освобождал. Пошла пехота, артиллерия, танки.
Парад закончился. Как к советским солдатам девчонки посыпались, окружили. Знакомятся, приглашают в гости. Такое любезное отношение, что передать не могу. Пригласили на гуляния на площади Вацлава. Пошли туда, чехи ходят, наливают нам по рюмочке, деньги не берут. Чествуют. Наздар! (Привет!) Мы набрались нам порядочно. Заходишь в пивную, хочешь деньги заплатить за пиво. Что ты! Тебя хватают, сажают за стол. Угощают. Я уж больше не хочу. На площади карусели, попал на неё с девчонками. Катают, катают. Хочу уйти. Говорят: Не-не-не. Ещё круг.