Аннотация: Разумеется, атомных станций в ту эпоху не было. Здесь речь о идет об овладении энергетическим потенциалом ноосферы, это-оно происходит в разных формах, причем всегда существуют риски системных сбоев.
Французская революция 1789г. явилась масштабным актом во всемирной истории. Это была яркая вспышка на туском небосклоне, благодаря которой путь для либеральных преобразований буржуазия прокладывала рука об руку с народными массами. Штурм Бастилии выплеснул наружу народную волю к переменам. Что предшествовало галопу страстей, радикализации настроений французского третьего сословия? Не называется ли этот период предшествования кардинальному перелому русским словом "перестройка". Перестройка - это действо, идущее сверху вниз, совокупность усилий верхов общества с целью решения очевидных проблем государства.
тот же текст с иллюстрациями
https://olegdushin.livejournal.com/162645.html
Период классической "перестройки" определяется автором периодом 6 лет. Для Франции это 1783-1789 годы. Первый этап, как правило, очень мягкий 1783-1786гг., второй этап - это уже предверие социального взрыва 1786-1789гг. Если отвлечь внимание от яркостей площади Бастилии, где не только танцуют, но и митингуют, то следует рассматривать предреволюционную историю Франции прежде как историю решения финансовых проблем, которая сопровождается и стимулирует возникновение новых идей и появление новых имен.
Новое имя. Генералы революции
С утра 10 мая 1788 года на площади города Ренна перед парламентом Бретани и по дороге к нему собралось не менее трех, а то и пяти сотен молодых людей. Здесь мы встречаем и французского Горация - нашего героя 25-летнего бакалавра права Жана-Виктора Моро. Жан-Виктор - "прево" студентов факультета права местного университета, что означает староста, вожак. Ему 25 лет. Он ещё в кюлотах, в коротких штанах, белой рубашке без камзола, на голове треуголка, что делает его больше похожим на солдата, чем на студента. Он выделяется ростом - 178 см, что притягивает к его ладной фигуре невольно внимание.
Жан-Виктор Моро (1763-1813) не горит желанием работать по юридической профессии, которую предписал его отец адвокат. Видимо, знаменитый пират из Морле Пьер Бассевилль, - прадед по материнской линии, побеждает в его крови мирную стезю. Не достигнув 18 лет, он сбежал, завербовался в армию. Из полка его забрал отец, заставив расторгнуть контракт. Пришлось возвратиться для учебы на адвоката в Реннскую школу права.Чтобы стать бакалавром права хладнокровному, рассудительному юноше понадобилось 5-6 лет, избрали же студенты его прево за красноречие и отвагу уже через 2 года учебы. Говорят, что Моро видели чаще в кафе в компании, чем в аудитории с книгами. Однако ж признают и его немалые успехи в науках.
Факультет права был переведен из Нанта в Ренн по указу короля и по инициативе бретонского парламента. Эта школа права открылась в бретонской столице в 1736г. После изгнания иезуитов из сферы образования и роспуска ордена во Франции в 1762г. в Ренне был поставлен вопрос о переводе из Нанта теологического, медицинского факультетов и факультета искусств. Аргументация сторонников перевода заключалась в том, что у моря в Нанте среди коммерсантов и финансистов студентам и учебе не место. Нант, теряя университет, не теряет ничего.
На удивление, власти (кроме парламента) в Ренне с холодцей приняли ученых переселенцев и первое обсуждение на месте касалось требования к королю возвратить студентов в Нант. Перспектива появления ещё большого количества молодых людей в городе вдали от бурного моря, видимо, беспокоило властных мужей и остальные факультеты оставили в Нанте. А то ведь в 1756г. под крылом школы права в Ренне уже была создана ассоциация студентов. Если бы студенты только собиралась вместе и тихо обсуждали проблемы образования! В статье по истории реннского университета (Histoire ancienne de notre universite, Pocquet du Haut-Jusse, 1948) мы читаем, что студенческая организация была энергична, оживлена, больше поддавалась политическим страстям, чем профессорский корпус. Иной раз она не только на театральных представлениях, но и на ниве общественной сильно нарушала душевное спокойствие современников, что проявилось в 1767 и 1772г. Студенческая молодежь охотно окунулась и в революционные события, приведшие к свержению монархии и ликвидации университетской системы образования в 1793г. Конец предисловия.
1. Новые идеи. Ошибка физиократов. Англо-французский договор 1786г.
В середине 80-х годов ситуация во Франции не предвещала гибели монархии Бурбонов, хотя обстановка понемногу накалялась. В 1786г. во Франции уже случился торгово-промышленный кризис. Спад производства достиг своего пика осенью 1786г. Это, несомненно, повысило нервозность в верхах по поводу возможности национального банкротства, ведь долг Франции уже существенно увеличился вследствие последней войны с Англией 1778-1783, в 1786г. проценты на накопленные долги уже составляли более 50% бюджета. Нам можно было бы ограничиться замечанием об узости феодальной базы для развития производительных сил в стране и добавить уничижительную ремарку о зависимости экономики от погодных, климатических условий. Однако проблемы базиса повлияли на формирование благих пожеланий надстройки, которая, не ожидая хорошей погоды, перешла от грёз к действиям. Вскоре на настроения многих слоев французского населения роковым образом повлияют рукотворные события, которые будут усилены нерасторопностью и непрактичностью власти предержащих, глядящих на мир в розовых пенсне. Это мы - "поколение пепси-колы" - знаем, что в параллельной реальности далёкого будущего - 26 апреля 1986г. в Советском Союзе рванёт Чернобыльская АЭС, а 18 ый век такую техногенную катастрофу, естественно, "не мог себе позволить". Невозможно было даже мечтать о столь мощных источниках энергии. Но энергия экономике была всё равно нужна и её источники нужно было раскрыть. На этом весьма технологичном желании и споткнулись французские реформаторы. Вовсе неслучайно речь в данном параграфе пойдет о подписанном 26 сентябре 1786г. англо-французском коммерческом договоре. Этот договор был по идее шагом прогресса и открывал широкую дорогу свободной торговле между двумя странами.
До конца 18-ого века считалось, что только протекционистские запреты и высокие тарифы являются верной дорогой к национальному благосостоянию и его росту. После Версальского мира 1783 года завершившим войну за независимость США, которым активно помогала Франция, высокие умы хотели не только политического примирения с Англией, но и усиления влияния страны в Европе. В условиях растущего государственного долга они собирались открыть дорогу французским товарам в Англию, сделать массовую контрабанду английских товаров во Францию невыгодной, увеличить межнациональный товарооборот и за счет этого собрать больше налогов и увеличить доходную базу бюджета. Генеральный контролер финансов Калонн к тому же оптимистично полагал, что коммерческий договор облегчит внедрение в национальную экономику британских технологий и капитала, будет способствовать модернизации. Увы, на пути фритредерства, либерализации рынка возникло столько подводных камней, начиная от устаревших производственных отношений, что разгон "атомного реактора" торговли, заложенный в договоре 1786г. дал в первом чтении скорее негативный эффект и присоединился к числу грехов, вменяемых общественным мнением старому режиму.
Французская энциклопедия писала в 1789г., - "Мы только что заключили коммерческий договор с Англией, который возможно обогатит наших прапраплемянников, но он уже лишил куска хлеба 500000 рабочих в королевстве и подорвал положение 10000 коммерческих домов."
Главная беда происходила из того, что французская феодальная экономика оказалась слабее английской буржуазной и проиграла конкурентную схватку с северным соседом. При этом важное значение имеет методическая ошибка, допущенная экономическими мужами в конструкции реактора свободной торговли. Физиократы считали, что единственным источником богатства является природа. Сельское хозяйство поэтому является единственной отраслью, где создается чистый продукт. Вооруженные этой идеологией при подписании договора французы уделили основное внимание сельскохозяйственной повестке. Они буквально клюнули на приманку сокращения импортных тарифов Англии на французское вино, но верхоглядно проглядели индустриальную повестку. Например, был сохранен запрет на взаимную торговлю шелком, что было плохо для промышленности Лиона. В целом же взаимное сокращение тарифов на товары стало негативным фактором для национальной промышленности на том решающем промежутке времени для французской монархии.
"Проект договора английского переговорщика Вильяма Идена был представлен во французский Государственный Совет с рапортом Раневаля (французский переговорщик). Последний ограничился общими рассуждениями, утверждая с точки зрения физиократов, что промышленность должна быть подчинена сельскому хозяйству, что потребитель должен быть свободен в выборе товара, что конкуренция полезна и что ошибочно думать о том, что каждая страна может производить все товары. Он настоятельно указывал, что за импорт тонны французского вина Англия взимает 99 ливров, тогда как Германия и Венгрия платят только 50, а Португалия 46. Иден предложил платить 61 ливр. Это очень немного. Когда он (Иден) согласился таким же налогом обременить Португалию, все принципиальные трудности были сняты. Французский переговорщик согласился не настаивать на снятии запрета на торговлю шёлком, поскольку Иден сказал, что не имеет (политической) возможности снять этот запрет." (Le Traites de Commerce entre La France et L'Angleterre sous l'anciene Regime. E.Levasseur)
По сравнению с тщательной работой Идена с торговой и промышленной статистикой и коммерческими кругами по обе стороны Ла Манша позиция французского эксперта выглядит здесь по меньшей мере легкомысленной.
В результате технико-экономического просчёта хлопчатобумажная промышленность Франция проиграла "вчистую" конкуренцию с механизированными предприятиями за Ла-Маншом. К 1790г. во Франции было 900 прядильных машин типа "Дженни", а на соседнем острове 20000... Или такой факт. Ещё в 1735г. второй Абрахам Дерби стал выплавлять чугун на каменном угле, а не на древесном топливе, а в 1708г. его отец стал делать посуду (горшки) и прочее из чугуна. Позднее каменный уголь научились применять при производстве железа из чугуна. К 1786г. английское производство изделий из железа было бесспорно эффективнее, чем во всех остальных странах.
Договор 1786г. был введен в действие в мае 1787г., а стал работать только с июля 1787г. С осени 1787г. во Франции началась вторая волна кризиса, затронувшая особенно сильно шерстяное, вязальное, полотнянное производства Франции. Безработица поразила промышленные районы страны. Английские коммерсанты, вооруженные знанием маркетинга, сбивали цены на свою продукцию для завоевания нового рынка; страдали, прежде всего, французские производители. Более того, английские торговцы умудрялись значительно занижать таможенную стоимость ввозимых товаров. Французские таможенники не решались быть строгими при досмотре больших партий товаров, которыми были завалены порты, боясь нагоняя сверху. Напротив, английские таможенники были изощреннее в придумках разных ограничений для соседей.
В то же время французские виноделы, прорвавшиеся в Англию, столкнулись здесь с острой ценовой конкуренцией с португальскими винами. К тому же англичане нарушили договор о равном обложении вин из разных стран. Пошлина на португальские вина была вскоре понижена против пошлины на французские на одну треть, поскольку лорд Питт не хотел ссориться с Лиссабоном. Объем экспорта французского вина на британские острова действительно возрос, но в общем объеме винного импорта он составлял 3% в период "до договора", а в 1787-1791гг. 4,3%.
Нормандия - соседка Бретани - родины Жана-Виктора Моро - не осталась безучастной к либерализации внешней торговли. Местная буржуазии нашествия английских товаров очень испугалась. Нормандская торговая палата командировала своих представителей в Англию, которые после знакомства с экономикой соседа, привезли домой грустные вести. Основной вывод был неутешителен, - заключенный коммерческий Договор 1786г. более выгоден, прежде всего, Англии. Первая фраза отчета о проделанных исследованиях Нормандской палаты свидетельствует о том, Англия имеет более качественное сырье, поскольку на её пастбищах пасутся 12 млн овец. А для Нормандии была особенно важна своя хлопчатобумажная промышленность. Говорится в отчете о том, что отдельные хлопчатобумажные изделия англичане могут продавать на 15% дешевле. Преимущества по цене сырья - хлопка - для нормандцев исчезают за счет применения островитянами более передовых машинных способов производства. Доклад упоминает об огромном преимуществе Англии по цене угля, тогда как во Франции угольных шахт мало, и это сырье ею приобретается в Англии. Идет речь о богатстве Альбиона оловом, свинцом и медью, что представляло угрозу медеплавильному производству в Нормандии.
Бретань в отношении англо-французского договора, названного договором Идена по имени английского переговорщика, была более спокойна. Теоретически от роста англо-французской торговли выигрывали морские порты, а также сельское хозяйство и торговля хлопком из французских колоний. Французский экспорт в Англию вырос с 1784 по 1789 г. с 20 млн до 35 млн ливров, а импорт с 23 млн (вкл. 10 млн контрабанды - оценка) до 61 млн ливров.
Однако заметим, что бретонский порт Морле - малая родина Жана-Виктора Моро - в результате договора выиграл не так уж много, если не проиграл. В одной работе по истории города отмечают, что число кораблей, получивших паспорт-разрешение на выход из порта, с 1784 по 1785 годы (после войны с Англией за независимость США) возросло с 343 до 425. Однако дальше наступает вдруг пауза в представлении победной статистики. В другой специальной работе узнаем, что в конце 18 века загрязнение илом, загроможденность канала в Морле и неразвитость местного производства мешают здесь устойчивой торговле. Эта столица нижней Бретани была в течении длительного времени единственным портом, авторизованным на торговлю леонским льняным полотном. (Леон - область на западе Бретани). 87% его направлялось в Англию, часть в Испанию. На протяжении 18-ого века вывоз полотна постепенно сокращается, с 40 по 80 годы он снизился более чем на 45%, что способствовало застою города. Конкуренция с английской хлопчатобумажной промышленностью с 1787г. здесь была не совсем кстати.
Удивительно, но управляющие мужи Морле, в отличие от своего земляка, студенческого вожака Жана-Виктор Моро и бретонского парламента, в мае 1788г. сохраняют лояльность к королевской воле, выраженной в указах хранителя государственной печати Ламуаньона. "Занятые всецело своими делами, а не политикой, жители Морле не поднимались никогда против авторитета короля и сохраняли добрые отношения с центральной властью. "Les cahiers de doleances de Morlaix.""
2. Очень нужны деньги. Битва за бюджет
Абсолютная державность монарха Людовика 16 - прапраправнука короля солнца - была довольно относительна. Оппозиционер маркиз Лафайет преувеличивает, когда пишет в Америку Джорджу Вашингтону 9 октября 1787г. "Король во Франции - сверхмощен. Он располагает всеми средствами принуждения, наказания, подкупа". Если учесть, что 17 сентября 1787г. в Филадельфии уже принята Конституция США " - это письмо бьёт в точку. Что касается возможности произвольно посадить подданного в тюрьму, - то здесь можно согласиться с Лафайетом. А вот по части взимания налогов прерогативы король упирались в старые привилегии дворянства, церкви, некоторых провинций, имеющих развитое самоуправление и собственный режим налогообложения. Благородные подданые монарха вставали в ряды отчаянного сопротивления мало мальски значительным финансовым подвижкам и реформам идущими со стороны верховной власти. Напрасно министры финансов - тот же реформатор Калонн - пытались предлагать рациональные пути наращивания доходов казны. 20 апреля 1787г. Шарль Калонн был вынужден удалиться от дел, указав напоследок направление королю, в котором следовало двигаться ему и государству. Отказ от привилегий - вот та спасительная ниточка Калонна, за которую помазанник Луи с трагической судьбой и попытался схватиться.
Не всё всегда оказывается просто и легко осуществимым на пути пускай и благих пожеланий монарха. Вопреки интересам короны летом 1787г. Парижский парламент упорно отказывается утвердить королевский эдикт о новом бессословном (то есть всесословном) территориальном налоге. Преодолевая инерцию подданных, король пытается использовать Lit de justice, - заседание, на котором личное присутствие короля обязывает парламентариев зарегистрировать эдикт. Конечно, безусловное право сработало при свете солнца. Эдикт был зарегистрирован. Однако на другой день - уже без присутствия короля - 7 августа 1787г. - парламент отменяет, как незаконное, своё вчерашнее постановление. За такое наглое неповиновение парламентариев тут же ссылают в Труа.
Парламент в те годы - это не современное выборное учреждение, работающее на основе всеобщего избирательного права. В 18-ом веке - это была корпорация юристов, которые передают зачастуют свое место зачастую по наследству или приобретают его за деньги. В любом случае ссылка в провинцию приводит быстро в чувство бесстрашных парламентариев. Парижский парламент устает находиться в Труа - в 180 километрах от столицы и вроде бы решает уступить королевской воле. Кажется, здесь найден путь к компромиссу. Взамен отозванных эдиктов о территориальном налоге и эдикте о гербовом сборе парламентарии подписывают 19 сентября 1787г. указ о возвращении первой и второй двадцатины (vingtieme). Под двадцатиной подразумевалось обложение под 5% и ещё раз под 5% от доходов. Именно эти двадцатины умные государственные финансисты хотели заменить бессословным территориальным налогом. Правительство, напомним, стремилось прийти к справедливому всесловному обложению. Дело в том, что по двадцатинам привилегированные классы добивались немалых льгот, - так, духовенство было освобождено от этого налога.
Хитрость государственных мужей на этот раз состояла в том, что они потребовали собирать двадцатины без предоставления всяческих льгот дворянству и духовенству. Утомленный ссылкой в Труа парламент согласился на эту меру, а также на установление первой двадцатины в бессрочном порядке, а дату окончания второй продлили на два года с 1790 до 1792г. Чуть забегая вперёд, скажем, что отдышавшись на свободе, в апреле 1788г. парламент встанет на путь противостояния попыткам королевских интендантов на местах увеличить сбор двадцатины путем расширения объектов ее обложения. Хроническое упрямство парламентариев станет основанием отчаянной попытки хранителя государственной печати Ламуаньона низвергнуть это учреждение в мае 1788г., лишить парламент прав влиять на дела государственного управления.
В сентябре 1787г. Ламуаньону и главе королевского финансового совета Ломени де Бриенну удается добиться соглашения с парижскими парламентариями. Последние закрывают глаза на свое требование созыва Генеральных штатов, как единственного собрания, полномочного одобрить установление новых налогов. А именно как установление нового налога выглядит их согласие продлить вторую двадцатину до 1792г. Весьма любопытно, что в кулуарах парламентарии говорят между собой и королевским высшим чинам, что не надо спешить с созывом Генеральных штатов, о которых они ратуют публично. Уж очень радикальной и беспокойной выглядит эта мера. Избегая общественных потрясений, они выходят с абсолютно толерантным буржуазным предложением обеспечить займ для покрытия текущих потребностей государства. Государственный муж Ламуаньон преобразует это движение ума в королевское предложение созвать Генеральные штаты в 1792г. и взять "траншевый" займ в размере 420 млн ливров, при этом из этой суммы на транш ближайшего 1788г. приходится 120 млн ливров.
Королевская сессия в парламенте в понедельник 19 ноября 1787г. завершилась регистрацией эдикта о поэтапных, последовательных займах в течение 5 лет 1788-1792гг. Транш на 120 млн ливров покрыл большую часть ожидаемого дефицита королевского бюджета на 1788г. Подписка на займ прошла очень успешно, что придало чувство уверенности властям.
Успешная реализация займа (successive loan, emprunt succesive - его официальное название) - нахождение подписчиков на него - не отменила, однако, шокирующих воспоминаний о тех незаконностях, которые были сотворены в тот день эдикта 19 ноября 1787г. Такое просто так не истерается из политической памяти. Король, внезапно явившийся в собрание в одеянии для охоты, с трудом выдержал восьмичасовые дискуссии вокруг эдикта и, в конце концов, предложил зарегистрировать эдикт без всякого голосования - по его приказу. Это не была официальная сессия lit de justice, на которой решения должны были приниматься строго согласно единоличной воле монарха. Король 19 ноября явился без предупреждения, что давало право парламентариям на вольномыслие в его присутствии.
Формально парламентарии были вольны проводить своё решение. Однако вопреки законодательным правилам и обычаям сам факт присутствия показался ему самому, Людовику 16, одолжением, - необходимым и достаточным основанием для продвижения эдикта. Нелепой эта ситуация выглядит постольку, поскольку за этот эдикт парламентарии скорее всего проголосовали в конце концов бы и без высшего понуждения. Так и произошло бы, если бы.. если бы короля не утомили длинные дебаты. Смягчало, правда, это самовластное повеление то обстоятельство, что король тогда же в зале уступил требованию созвать Генеральные штаты ещё до 1792г. И все же, как не крути, Людовик, не желая затягивать процесс и подвергаться рискам демократического волеизлияния, наступил 19 ноября на горло своелюбцам парламентариям. Те покорились желанию монарха, но затаили обиду и выражали протест. Противник эдикта - брат короля Филипп - вскоре отправился в ссылку посредством lettre de cachet, двое парламентариев были арестованы.
Арестами брожение умов как раз то предотвратить не удалось, взбудораженность в общественном мнении широко наблюдалась и в провинции, и в столице. В условиях постоянного фрондирования королевские советники пытаются обойти упрямые парламенты путём создания параллельных им органов управления. С июне 1787г. уже начата административная реформа, которая имела задачу устроить так называемые Провинциальные собрания. Эта мера проводится во всех регионах, где не собирались провинциальные Генеральные штаты. Провинциальные собрания мыслились их учредителями как квазипредставительные учреждения. Они были во всем подчиненные королевской власти, в них назначались доверенные королевским чиновникам лица. Возмущение, брожения умов против новых марионеточных органов исходили, прежде всего, от местных парламентов, которые опасались, что их полномочия будут, в конце концов, подмяты. Вскоре очнётся и самый влиятельный парижский парламент, - он снова проявит активную гражданскую позицию.
4 января 1788г. парижский парламент выпустил постановление против lettre de cachet, объявив их незаконными и ничтожными, противоречащими публичному и естественному праву. Он потребовал освобождения и возвращения двух арестованных парламентариев и снова потребовал созыва Генеральных Штатов.
Неудивительно, что королевские министры Ламуаньон и Бриенн были не прочь, хотели избавиться неудобных судебных органов, через которые приходилось регистрировать с огромными препонами королевские законы. В центре правительства плелись нити нешуточного заговора против независимости провинциальных и столичного парламентов. Чашу терпения монаршей власти, государственных мужей переполнили действия в апреле 1788г. парижского парламента. Сначала своевольные парламентарии объявили о незаконном расширении доходной базы собираемых двадцатин, а это расширение со стороны королевских интендантов происходило тогда при сборе налога по всей Франции. Затем был объявлен незаконным итог королевской сессии 19 ноября 1787г., то есть регистрация эдикта о поэтапных займах (successive loan) по приказу короля. Первый транш 1788г. по этому займу был уже успешно размещен, но последующие заимствования казной ставились действиями парижского судебного органа под сомнение. Оба действия парламента несли в себе прямую угрозу финансовому состоянию государства. Одним из оправданий эдикта о продлении двух двадцатин была как раз задача расширения доходной базы бюджета в т.ч. за счет отмены льгот и привилегий.
Право короля абсолютно лишь там, где осуществляется его верховный контроль за государственными финансами. Это вероятно было понятно всегда. 8 мая 1788г. хранитель госпечати Ламуаньон (Lamoignon) внезапно заявляет о непререкаемом праве короля на осуществление власти во Франции и зачитывает 6 эдиктов, среди которых был закон о территориальном подчинении. Согласно эдикту, местные парламенты лишаются всякой политической власти - старинного права ремонстрации. Они не могут больше отказываться от регистрации королевских постановлений - и большей части судебных и гражданских дел. Для регистрации королевских эдиктов создается Общая палата, сановники которой назначаются королем. Таким образом, судебная власть отделяется от политических функций в области законодательства. А собственно судебные (криминальные, административные) дела теперь должны рассматриваться отдельно - в так называемых бальяжах.
Государственный переворот готовился в тайне. О низвержении парламентов должны были сообщить в один и тот же день во всем королевстве - 8 мая. Впрочем, земля слухом полнится, мир живёт не без болтунов и шпионов. Разумеется, ответственные люди в мантиях узнали заранее, что грядут изменения большой политической важности. Выступления против намеченного переворота Ламиньона начались уже 2 мая. Зачинщиком неповиновения стал наварский парламент.
На защиту прав парламентов вспыхивают многочисленные бескровные мятежи - в Дижоне, Тулузе, По, Гренобле и др.. Региональные аристократы поднимают массы на протест под лозунгами борьбы с министерским деспотизмом.
3. События в Бретани в 1788г.
Бретонский парламент, который издавна пользовался во Франции исторической автономией, заседает непрерывно с 5 мая, и 8 мая он принимает жалобу, адресованную в Париж, на действия Ламуаньона как изобретателя насильственного переворота. Между прочим, зачесть эдикты в тот день 8-ого мая в Ренне королевским комиссарам не удалось, поскольку местный королевский интендант Бертран де Мольвиль, узнав, естественно, заранее, что ему предстоит сделать в этот исторический день, подает в отставку. В город 9 мая приходят вести из Нанта о зачтении (накануне) указов Ламуаньона. В столице Бретани Ренне начинаются массовые сходки активных лиц. Парламент провозглашает, что "общее собрание нации (Генеральные Штаты) есть единственное спасение против угнетающих зол." В тот же день 9 мая Мольвиль получает приказ короля объявить об эдиктах, отставка не принята. Эту миссию по своему врожденному такта он перепоручает коменданту города Тиару. Они вместе решают созвать парламент и объявить ему об эдиктах назавтра 10 мая.
С утра 10 мая на площади перед парламентом Бретани и по дороге к нему собралось не менее трех, а то и пяти сотен молодых людей. Здесь мы встречаем и французского Горация - 25-летнего бакалавра права Жана-Виктора Моро, вожака студентов факультета права, одного из организаторов сходки. Портшезы Мольвиля и Тиара встречают оскорбительными криками, свистками, переход к рукопликадству сдерживают солдаты, стоящие цепью по улице и сопровождающий взвод. Оскорбления продолжаются и в здании парламента от судейских чинов, начиная с того, что представителям короля долго не открывают ни парадную, ни обычную двери. Как бы то ни было, после 7 часов всех препонов и препирательств! - к двум часам дня формальности с объявлением и регистрацией эдиктов удалось уладить. Королевским комиссарам пора было убираться отсюда по добру-по здорову, пока на площади к вечеру не собралось еще больше народа.
На главной площади перед ступенями дворца выстроились солдаты Роганского полка. Взвод (60 чел.) готов был сопровождать портшезы (носилки) коменданта и интенданта. Всё было бы хорошо, но Тиару усиление показалось неуместным, поскольку вокруг было тихо, если не считать мерного барабанного боя, который раздался при его выходе. Кортеж двинулся в сопровождении около 20 человек личной охраны. На выходе с площади при виде кортежа раздались свистки и крики, которые комендант сначала принял за "vive le roi - да здравствует король! " Но чем дальше, тем крики становились яростнее. Положение приобретает всё более угрожающий характер. Наконец, в комиссаров полетели разные предметы. Мольвиль получил в голову камень, а в Тиара угодило полено. Слава богу, у дворца коменданта стоял взвод, присутствие которого не позволил толпе устремиться за портшезами внутрь дома коменданта.
Комиссары спрятались в своем отеле Блоссак (дворец коменданта), а молодые люди продолжили напирать на караул у его входа. Они отводили штыки солдат, вырывали ружья. Офицеру гвардии де Нуенвилю, пытавшемуся остановить потасовку, камень попал в щеку. В конце концов, два члена парламента сумели остановить попытки выломать ворота дворца, караул ушел внутрь помещения. Толпа ограничилась осадой отеля, представители власти оказались взаперти.
Надо отдать должное коменданту. Бретань не была изначально спокойным местом, в город были вытребованы новые королевские войска (всего до 1900 чел.). Однако Тиар дал приказ военным никого не трогать, браться за оружия только ради устрашения, в дула ружей были вложены шомполы, чтобы показать, что они не заряжены. Солдаты терпели пощечины, у них вырывают из рук ружья. На площади мэрии была разнесена будка часового, и ее обломками горожане забросали караульный взвод. Во всех беспорядках активно участвуют студенты школы права. Жан Виктор Моро с товарищами каждый день дразнит и насмехается над королевскими войсками. Уже, кажется, 10 мая Жана окрестили генералом парламента. Будущий победитель при Гогенлиндене организовал своих товарищей по-военному, и они демонстрировали свое мужество в 1788г. под ружьями солдат.
Парламент Бретани уступил 10 мая воле короля, парламентарии перестают на какое-то время собираться все вместе. Это было не очень затруднительно, поскольку дворец заняли солдаты Роганского полка. Моро является тем временем в один из двух дворянских клубов, которые тогда считались официально читальными залами и предлагает аристократии соединить силы своих дворянских шпаг с энтузиазмом студенческой молодежи. Они должны были с оружием в руках напасть на Роганский полк. К счастью, члены клуба отклонили его предложение и Жан-Виктор направил свою энергию в область организации забастовки, которую уже начали его старшие коллеги - королевские адвокаты.
По всем французским университетам - их прево - 21 мая было разослано письмо. Оно гласило: "Мосье Прево, я имею честь адресовать вам копию постановления принятого нашими коллегами в Ренне. Корпорация адвокатов приостанавливает исполнение своих обязанностей перед магистратами, которые оказались слишком слабы и отказались от самого замечательного из своих прав - регистрация указов. (Во Франции закон мог войти в силу только после регистрации парламентом - О.Д.). На примере правосудия в Ренне мы должны отказаться приносить клятву по законам страны перед людьми, которые способствовали ее разрушению после того, как поклялись быть её защитниками... "
Подпись Моро, прево школы права Ренна.
Комендант Тиар приказал взять под стражу молодого человека "живьем", во что бы то ни стало. Каждый день к полудню Моро являлся на главную площадь на всеобщее обозрение, но схватить его не получается. Солдаты бессильны выполнить приказ, не применяя огнетрельное оружие. В толпе в целях задержания кого-либо трудно пробиваться, да и бегает молодой человек быстро.
Бурные собрания клубов, волнения молодежи и дворянства стимулировали отстраненный от дел бретонский парламент к новому действию, - акту неповиновения. Сначала судейские чины парламента собирались в разном количестве и разных местах, чтобы выражать свой протест. Но 29 мая они постановили осуществить полноценное заседание парламента в понедельник 2 июня. Между тем прибытие новых королевских войск в столицу Бретани очень встревожило горожан. Поэтому чрезвычайное заседание состоялось в субботу 31 мая в доме одного из президентов Кюлье, что в шагах трехстах от площади Парламента.
В постановлении парламентарии указывали на обременение города постоем воинских частей, на незаконность превращения дворца парламента в воинский склад оружия и казарму, на нарушение союзного контракта Бретани и Франции. Самое существенное на заседании 31 мая это то, что от протестов парламент перешел к декларации ничтожности и незаконности регистрации 10 мая эдиктов Ламуаньона. Он запрещал исполнение ордонансов, а судьям запрещал применять их к соображению при решении дел. Согласно гордым бретонцам, - Отныне - Всякий, кто осмелится приказать исполнять проекты, ведущие к разрушению гражданского порядка, будет признан виновным в оскорблении его величества и нации. Заседание парламента закончилось в 10 вечера 31 мая. Его постановление должно было отправиться сразу в печать.
В ночь с 1 на 2 июня последовала реакция Тиара на столь дерзкий шаг парламента. Комендант не должен был допускать никаких заседаний. Семерым членам парламента, начиная с первого президента Котулана были направлены lettre de cachet, предписывающие им покинуть город. Поэтому регулярное заседание в доме Кюлье 2 июня началось рано утром без первого президента парламента и еще двух советников. Впрочем, президент Котулан явился позже, обманув бдительность солдат, которые следили за ним, пока он не сел в коляску. Когда обсуждалось странное письмо, подписанное хранителем печати Ламуаньоном 26 мая, явился бледный и упавший духом генеральный прево Мелесс. Он попросил его впустить и известил, что имеет предписание сообщить о 58 lettre de cachet на изгнание практически всех парламентариев из города.. Во исполнение приказа о роспуске незаконного собрания перед домом Кюлье вскоре появился отряд солдат Роганского полка под командой полковника Эрвиля,. Последний был, между прочим, участником войны за независимость Америки.
Вокруг дома Кюлье уже собралась толпа. Возмущённые люди обступают солдат. Дверь дома оказалась забаррикадированной и не имея приказа на взлом, полковник приказывает осадить дом. К месту прибывают несколько дворян со шпагами, что придает смелости горожанам, среди которых много студенческой молодежи из команды "генерала парламента" Моро. Сын одного из осажденных парламентариев Ля Руэри пытается войти в дом Кюлье. Эрвиль преграждает ему дорогу и поднимает машинально трость, будто замахиваясь. В ответ другой дворянин хватает его за воротник, рвет за эполет, что означает попытку вызова на дуэль. Местные джентльмены со шпагами в руках упрекают полковника в выполнении позорной миссии. Они его толкают. Офицер упал бы, если бы не оперся правой рукой о стену. Эрвиль отдают приказ зарядить мушкеты.
На поддержку Эрвиля пребывает взвод драгун. Вместо того, чтобы рассеять толпу, полковник приказывает им выстроиться в линию на бульваре. У нескольких лошадей горожане подрезают подпруги. Все чаще раздаются крики молодежи: "К оружию! Бьем в набат! Довольно терпеть!" Кто-то отправляется искать оружие.
Днем 2 июня Комендант Тиар напряженно обсуждает ситуацию в отеле Блоссак. Интендант Мольвиль советует ему убрать войска от дома Кюлье, прежде чем парламентарии разойдутся. К Тиару является парламентская делегация во главе с генеральным прокурором, которая жалуется на произвол. В 4 часа дня войска отводят от дома Кюлье. В 5 или 6 часов вечера постановление парламента отпечатано и распространяется по городу. Парламентариев, выходящих из дома, народ встречает радостно со слезами на глазах как победителей. Между тем из публикаций в печати королевские комиссары узнают, что на ассамблее обсуждалось постановление об их аресте, которое не прошло всего тремя голосами. Это уже переходит все границы приличия. Ночью всем парламентариям раздаются lettre de cachet. На заседании 3 июня, а затем последнее 6 июня являются все меньше людей, все больше ответственных лиц попадают под домашний арест до выезда из города. Работа парламента в Ренне прерывается до октября.
Парламент не призывал идти маршем против указов Ламуоньона и к бунту 2 млн. жителей Бретани. Тем не менее ситуация в ее столице оставётся напряженной. Местное дворянство возмущается, вызывает офицеров, верных присяге, на дуэль. Один королевский офицер на таком поединке погибает. В то же время комендантом была предотвращена большая групповая дуэль, предполагалось сражение семь человек против семи. Интендант Мольвиль предлагал запретить собрания в рассадниках политического раздражения - читальных залах под угрозой немедленного штрафа в 3000 ливра и конфискации помещения. Тиар не принимает этого предложения к исполнению, он лишь усиливает охрану своей резиденции.
Летом 1788г. положение интенданта Ренна становится всё более отчаянным. Ему не удаётся наладить работу судебных учреждений - бальяжей, назначенных решать дела взамен парламента. Королевский совет в Париже 20 июня своим постановлением аннулировал все местные постановления, обсуждения и протесты, направленные против майских эдиктов Ламуаньона. Это решение вызвало только возбуждение населения, по его поводу вышло множества памфлетов и пасквилей. Объявления с текстом постановления Королевского совета со стен Ренна были вскоре сорваны. У дома интенданта был устроен костер радости, в его окна бросались камни. Судебная власть была парализована, под шумок в город стали стекаться разбойники и нищие.
9 июля интендант Мольвиль просто сбежал из города. В тот же день его соломенное чучело было сожжено у ворот его дома. Добравшись благополучно до Парижа, Мольвиль рассказал Бриенну и Ламуоньону о бедственном положения в Бретани. Он видел причину разрастания беспорядков в отсутствии строгости к митингующим со стороны коменданта города Тиара. Мнению Мольвиля в столице учли без трепета. с 14 го на 15 ое июля 12 посланцев от дворянских собраний Бретани в Париже были арестованы и препровождены в Бастилию. Коменданта Тиара освобождают от забот по наблюдением за беспорядками. Арест "народных представителей" в Париже, конечно, дает повод для новых беспокойств в Ренне. Но город наводняют королевские войска - чуть ли не 20000 под командованием другого человека. На этом предреволюционный инцидент весны-лета 1788г. в Бретани кажется исчерпанным.