История эта кошмарная, и, не приведи Господи, кому из вас такое пережить. У меня и сейчас в руке дрожит перо...
А вышло всё оттого, что вздумал я, старый пень и дурак, в 35 лет жениться. Говорят, что рожать в этом возрасте уже будто бы трудновато, а вот жениться - в самый раз. Созрел, мол, нагулялся. Остепенился. Не знаю. Если в жизни всего наделался, то, скорее, помирать пора, а не жениться.
Красавица моя временно проживала в Москве и училась на журналистку. А я готовился получить диплом культурного человека в специальном институте, где пять лет учат играть на балалайке, а первые три года - читать и писать. Институт, само собой, тоже находился в Москве, общежитие наше поставили на ремонт, а меня, за хорошую учёбу, поселили в ДАСе - общежитии Московского университета. Первую неделю я ходил овцой по ихнему общежитию и пялил глаза на росписи, выполненные пещерным человеком, на курящих девочек и чёрных негров, которые рассаживались вокруг кадки с пальмой и чем-то напоминали Африку.
Я чуть было не окунулся во всю интересную атмосферу дискуссий и жарких прений, каковые разводили здесь люди исключительного мозгового размаха. Но тут эта женщина злополучная попалась. Вроде, как шлагбаумом, она отсекла мне путь к живому общению с талантливой молодёжью ДАСа.
Да, да, она была красавицей. Иначе я не пролил бы суп на её ночную рубашку. В той самой, знаменитой "дасовской" столовой, тихонько я двигал свой поднос к кассе и случайно оглянулся. Ну и негритянка... Ну и негритяночка! 35 лет жил, не знал, что такие негры на свете бывают. По телевизору их, что ли, выборочно всегда показывали? Да и здесь, в ДАСе, сплошь синие, губастые, с плоскими лбами - страшно смотреть. А тут - вполне европейская будто бы женщина, только губы сочно-красивые, чувственные, каких в Европе не делают, да кожа... Что кожа - у нас в Актюбинске, в Мугоджарском районе, и почерней девочку можно отыскать.
Наверное, я, как все мужчины, сволочь, потому что хочется рассказать и про стройность её, и про большие глаза голубые, и про волосы, что длинные, вьющиеся, до самого пояса. Ну, что она, скотина какая, что я о ней всё - с ног до головы, как о лошади. Ещё бы про зубы похвалился. Да, и зубки у неё были, хотя и несколько крупноваты, но хороши поразительно.
И вот на эту улыбку я натолкнулся со своим подносом, ожёгся об эти глаза. И был бы я последний чурбан невоспитанный, если бы не уронил весь обед, не облил ей супом ночную рубашку, и - не опрокинул себе на голову стакан сметаны потом, когда увидел, каких дел натворил, и как трудно будет теперь всё исправить.
Джулия (она - Джулия!)рассмеялась так, что миллион жующего в зале народу вздрогнул. Ей, конечно, было жаль заграничного своего платья, которое я, деревня, принял за ночную рубашку. Жаль, потому что от нашего советского супа "харчи" бессильны пятновыводители, нужны ножницы, но вид меня в сметане, по-видимому, с запасом покрыл издержки несчастного случая. Сразу стало видно, что я - человек необычайно острого ума, но, что более важно (как сказала мне потом сама Джулия), что я влюблён в неё без памяти.
Вечером я пошёл к Джулии извиняться. В голове был сумбур, как будто часть супа попала ещё и туда. Как зайду? Что скажу?
Дверь. Звонок. Джулия. Мы разговариваем. Джулия не сердится, совсем не сердится и много смеётся. Русский она знает плохо. Знает английский, французский, итальянский, несколько каких-то своих. Я со словарём знаю все языки. Но жадно вслушиваюсь в обрывки русских слов. В Африке есть маленькое государство Калликсо и Джулия - обыкновенная принцесса, дочь короля. Их страна отказалась культивировать у себя язвы капитализма. Сейчас Калликсо очень нужны свои адвокаты, журналисты, философы. Лучших своих людей правительство посылает на учёбу к нам, в Советский Союз. Я смотрю на Джулию восторженными глазами: она - лучшая. Она - самая лучшая. Прихожу к ней пять, десять раз - пропадаю. Что у них ещё за порядки - ходить почти нагишом. Ну, этот её "нагиш", правда, не совсем "нагиш". Карден бы заплакал, а то и вовсе слёг. Древний художник росчерком в несколько линий сделал ей наряд: так одевали богинь. Я хотел посмотреть, как их раздевают. Я взрослый человек, мне скоро сорок. Вечер. Мягкий розовый свет в комнатке Джулии. Мы одни. Я протянул руку, и тут послышалось тихое противное шипение. Бог с ней, с любознательностью. - Что это у тебя шипит. Джулия? Чайник, что ли? И тут, рядом с девушкой, появляется голова кобры... Так, ничего особенного: сплюснутая голова пружинисто покачивается на изогнутой струне туловища. Ещё этот... язычок, туда - сюда. Я, конечно, сразу за девушку испугался, встать не могу, белый весь. А она смеётся. Это, говорит, Кесси. Кесси живёт вместе с ней в общежитии и, по поручению богов, охраняет Джулию. У них в стране очень серьёзно относятся к браку. До свадьбы возле каждой девушки живёт такая кобра, и ещё не бывало случая, чтобы под венец попала не девственница.
Джулия, ты помнишь старый круглый стол, на котором творили свои бесчинства бояре старой Москвы? Как вообще такой стол мог попасть в ДАС? И даже - такие столы ? На каждом этаже их было по два, на каждом столе - следы страстей трёхсотлетней давности. На этих столах любили, рубили головы, четвертовали, за этими столами пили и устраивали спиритические сеансы. В ДАСе столы украшали крохотные пазухи в длинных коридорах общежития.
Джулия, ты помнишь, ты приходила ко мне в 211-ю? Девушке неприлично находиться в комнате мужчин, мы шли на круглый стол. К свиданию ты одевалась так, что во всём ДАСе бледнело электричество. Мини - разве можно такое мини! Колготки - что ты делала с бедными мальчиками ДАСа? Губы - зачем тебе этот шок в коридорах, зачем пожар?!.. Садилась на древний стол: стройная нога на стройную ногу - (а что ты делала со мной? - но я всё время помнил о Кесси) - садилась, брала в тонкие пальцы свою импортную цыгарку. Зачем куришь? С трёх лет, с трёх лет... Ну и хватит, зачем нам рахиты? Море, бананы, апельсины. Да, хорошо у вас. Самое лучшее у вас - это твои глаза, Джулия. Твои голубые, синие, зелёные, бирюзовые... чёрт, как они меняются... ты чистокровная калликсянка? Странно: кожа, голубые глаза. Можно, я коснусь губами твоей кожи? Ваш Бог разрешает? Наш? О! Наш разрешает всё, а потом на том свете наказывает. Можно, да? можно?..
***
В поезде двое суток в купе. Чай. Суп из солдатской мисочки. За окном остатки лесов. Ночью с верхней полки я протягиваю руку к Джулии. Она внизу. Я слышу кончики её пальцев. Полумрак. Сопят соседи по купе. И мне кажется, что, на соседних полках, спят проклятые змеи.
Наутро я в радостном волнении: колёса поезда въехали на актюбинскую землю. Яйсан, Мартук, Каратогай - красота-то какая! Что-то мне папа с мамой скажут... Я им вообще-то писал, что приеду с невестой, но не посвящал в подробности. Зачем заранее сообщать, что, мол, принцесса, и ещё полцарства в Африке в придачу. Да, Джулия что-то там говорила об алмазных приисках, залежах урана. Её папа втихаря уже бомбу делает. Если всё будет хорошо, бомбу он отдаст нам с Джулией. Будет ли всё хорошо? Со своим папой я договорюсь, а вот что скажет мама? На словах мы все интернационалисты, а когда доходит до дела... Вот у нас, в Растсовхозе, грек вздумал на испанке жениться, так между семьями чуть резня не вышла. Совхоз узнал, что все греки пархатые, а испанцы, только недавно, кушать стоя научились. А тут - калликсянка чернокожая.
В Москве я специально ходил с Джулией в Тимирязевский парк, на озеро, чтобы как можно сильнее загореть. Сама она чернее не становилась, а вот я к ней чуток подтянулся. Белый бикини Джулии издали обращал внимание. Москвичи оборачивались, останавливались, как будто негров никогда не видели, и с интересом разглядывали меня, да так, что я чувствовал себя марсианином.
На актюбинский вокзал шоколадная Джулия вышла в лёгком чёрном платье. Вот и ничего. Ну, немного темнее наших, но у неё душа хорошая. Бедная моя мама... Но даже папа в первые минуты ослабел...
Дорогие мама и папа, к вам не ревизор приехал, это моя Джулия. Я понимаю, что, поначалу, все матери глядят на сноху, как на человека другой расы, но, умоляю вас, будьте интернационалистами! Мир! Дружба! Рот фронт! Но пасаран! (Хоть бы один лозунг по-калликсянски, чтобы Джулии было приятно). Као ляо по соляо... нет... не то... Джулия опять смеётся, протягивает руку: мама тётя Анна Васильевна, My name позовут Джулия. Да, мама, это моя невеста. Папа обнял меня. Он рад. Он радовался бы даже и в том случае, если бы я и совсем не человека привёз, лишь бы мне было хорошо. - Что, уже надо жениться? Совсем не заметно. - Заметно, папа. Мне уже 35, и это заметно: голова седеть начала, морщины от бесконечного веселья. Нет, родители не приедут. Сложное положение в стране. Будут 2 - 3 министра, да товарищи по племени.
Я показываю Джулии грядки с морковкой, огурцы и помидоры. Папа у меня огородовед-любитель. Безобидный конкурент планово-убыточному совхозному хозяйству. Каждую осень он прячет в погреб мешок картофеля, в котором несколько десятков новых сортов. Есть и даже трогать их нельзя, потому что это сорта , и потому на зиму для еды папа собирает картофель с полей того самого убыточного совхоза, где горожане, по обычному осеннему авралу, создают видимость уборки, помощи города селу. Джулия не понимает сложной механики советского хозяйствования на уровне отдельно взятой семьи и страны в целом. Объяснять бесполезно. В Калликсо только начинают строить социализм и пока как-то всерьёз о продуктах не задумывались.
О свадьбе, в принципе, договорились. Родители сделали вид, что успокоились. Ночью мама подходит к моей кроватке и тихо плачет. В одно из свежих солнечных утр к нашему бараку подъехала чёрная "Волга". Вышли большие люди в чёрных пиджаках и галстуках. Облисполком, Гизат Эбатович. Очень приятно. Международная свадьба. Событие для города. Будут пресса, отцы города, КГБ. Мало ли, что может случиться. Автобус подадим, выделим средства. Это что, она? У - у, какая хорошенькая! А что она ест?..
12 июля свадьба и день рождения Джулии. Город в транспарантах. Из предприятий всех повыгоняли для ликования, когда будет проезжать свадебный поезд. ЗАГС, католическая церковь. У нас перестройка. Уже два года мы стараемся терпимо относиться к людям, которые верят не в то, во что надо. Джулия сказала, что в церковь - обязательно. Ладно, понимаем. Потом - Дом культуры металлургов, свадьба. Накануне Джулия сказала мне одну странную вещь. У них, в Калликсо, прямо-таки культ нравственности и целомудрия. Но, в день свадьбы, жених с невестой должны пройти суровое испытание. Так требует их бог Мугму, и никто не смеет его ослушаться. В общем, нужно, чтобы с Джулией, в день свадьбы, переспали все мои и её друзья (в первую очередь - самые близкие), ну, конечно, товарищи по работе, по партии. Ну, а потом я и сам могу прикоснуться к своей невесте, и уже до конца дней мы будем принадлежать только друг другу.
Получалась вот такая ерунда. Я сказал: Джулия... Джулия, - я сказал, - а, неужели нельзя попросить этого Мугму, чтобы он, в порядке исключения, как-то поменял ваши традиции? Мы, вон - пить на свадьбах бросили... А тут ещё... Ведь свадьба-то международная! Я бы тоже помолился, меня ещё в партию не приняли. Я бы очень сильно молился, Джулия, ведь я же люблю тебя. Я смотрю на её длинные-длинные ресницы. Слеза каплей повисла на кончике. - Нет, Саша, нет. Мугму рассердится...
***
Гости, гости, гости. Как много мужчин. Откуда их столько набралось? Только из Калликсо человек двадцать припёрлись. Сами, без женщин. Конечно, чего на такую свадьбу ехать со своим самоваром? В Доме культуры духовой, расставлены столы. И - не знаю, как это назвать - что-то вроде шатра прямо посредине зала, на возвышении. Там - роскошное брачное ложе. Обком достал для такого случая. Вообще, новость об изюминке свадебного обряда по-калликсянски поначалу родила замешательство в рядах аппарата исполкома. Но, после событий в Алма-Ате и Нагорном Карабахе мы поняли, что к национальным традициям нужно относиться очень бережно, с пониманием. Конечно, если бы речь шла, к примеру, о человеческих жертвах тому же самому Мугму, то мы были бы против. Нам такие свадьбы не нужны. Но тут, вроде, ничего особенного. Как будто цветной телевизор купить и платить - либо сразу всё, либо в рассрочку. Так уж лучше сразу, если есть возможность.
Мы приехали в Дом культуры, и я должен быть тамадой. Я должен приглашать к Джулии мужчин и ещё каждого благодарить. Павлик, лучший друг, заходи. Почему не можешь - это обычай такой. Нужно. А то Мугму обидится. Нет, я этого Мугму не видел. Ты заходи. Мугму, обычай, потом... эта... очередь волнуется... Нет, горячей воды нет. Откуда в Доме культуры металлургов горячая вода?.. Не идёшь?.. Ну, как знаешь...
Я не помню, кто за кем шёл. Отдельные лица иногда всплывают в памяти. Гизат Эбатович: галстук, пиджак, живот. Подошёл, переваливаясь, ко мне. Вручил цветы, поздравил. Сказал: - вот как интересно: у нас, у казахов, свои обычаи. У них - свои... И, кряхтя, полез в шатёр. Был и Рапсодий Иванович. О! Рапсодий Иванович когда-то работал со мной и получил по ушам от кого следует за жажду перестройки за три года до перестройки. Проходя мимо меня, Рапсодий Иванович сделал вид, что выражает соболезнование и возился в шатре минут двадцать. Вермиклер прибежал, весь запыхавшийся: - я только туда и назад. Язю в буфете оставил, а сам к вам. Здесь же обычай. Куда? Сюда заходить?.. Вермиклер тоже со мной работал.
Свадьба была безалкогольной. Всё враки, когда говорят, будто бы на безалкогольную свадьбу люди собираются с неохотой. На нашу свадьбу собрался, как мне казалось, весь город... Уже прошли калликсяне, друзья, КГБ, ГАИ и местные органы власти. Уже прошли земляки и родственники товарищей по работе, а толпа у шатра все не уменьшалась. Подходили, говорили: - я вас знаю, вы на балалайке по телевизору выступали, мне можно?.. Я уже почти ничего не соображал. Мугму, Рапсодий Иванович, Калликсо - всё перемешалось в голове. Вот он, настоящий бал у Сатаны!..
Я захожу иногда в шатёр. Я свой человек, гости меня не стесняются, я же муж. Я вытираю Джулии лоб прохладной влажной салфеткой, пока какой-то мой новый товарищ поправляет свой оголтелый натурализм. Где же ты, Кесси?!..
Чьи-то руки жадно мнут тело Джулии. Каждый исполнитель моего безумного приговора, содрогаясь, как будто готов разбить, расплющить тёмную фигурку на роскошной арабской постели. Кто-то просит переменить позу. Заглянул Вермиклер: - моя Язя в буфете, по обычаю сколько раз нужно? Потом он, всё-таки, где-то напился, ходил среди столов, и, как я понимаю, в желании мне угодить, спрашивал: - ну, кто ещё невесту не е..., и он называл, конечно, всё слово полностью, до конца, чтобы все его поняли правильно...
Эти сутки июля я вспоминаю, как чудовищный сон. Сейчас, в наше время, разве такое возможно? Дикость. Да и абсурд, наконец. Я почти не удивился тому, что обо всех событиях, связанных с игрищами в угоду варварскому богу, все участники начисто забыли уже на следующий день. И, кроме разговоров о пышной международной свадьбе в Доме культуры металлургов - ничего, даже сна о том, что видел я, не осталось в головах впечатлительных актюбинцев.
И я побывал в Африке. В загадочной и полной чудес стране Калликсо. И мне, который видел только игрушечную речку Илек, облизывали ноги лазурные волны сразу двух океанов. Прозрачные и тяжёлые, они поднимались до небес и выбрасывали на берег цветы и драгоценные камни.
И только Павлик... Да... Павлик... Спустя три дня, после нашей с Джулией свадьбы в Доме культуры металлургов, его нашли мёртвым в машине. В собственной машине "Нива", цвета "голубая адриатика", где японский магнитофон мог без конца играть вам лучшие песни света. Они были лучшие, а так устроен этот дурацкий магнитофон, он играл их без перерыва. С начала и до конца. А потом менял дорожки. Павлик сидел, обхватив руками руль, и - слева от его губ - два красных пятнышка, две крохотные ранки запеклись, как порез от безопасной бритвы...
Врачи сказали (его, конечно, осмотрели врачи) - они сказали, что Павлик умер от О-ЭР-ЗЕ: видите ранки - типичный симптом, он ведь курил, правда? бросил? ну, вот видите, тогда, конечно... вот вам и результат: бросил курить, вышел под открытую форточку... Змеи? какие змеи? Что вы! Откуда у нас змеи в Актюбинске?!
***
Папа Джулии, как мужчина мужчине, лично мне подарил сундук с красочными перьями. Перья эти волшебные, в них нужно показываться на балконе перед народом. Я теперь там, у них, сын короля. И теперь я хочу, чтобы меня, как и первого сына отца Джулии, отравили.