Профессор встал из-за стола, придвинул стул и, опершись о его спинку, поднял руку. Гул в аудитории понемногу затих. Профессор негромко усмехнулся: хоть и четвертый курс, а уважают. "Может быть, я уже стар, болен, моя наука и мои знания мало кому нужны, но поставить себя перед сотней молодых нахалов я еще могу", - подумал профессор, выждал педагогическую паузу и начал лекцию.
- Ну что ж. В прошлый раз мы остановились на том, чем теллурократия отличается от таласократии. Сегодня нам предстоит подробнее разобраться с каждым из этих видов доминирования и изучить закономерности их взаимодействия.
Профессор обвел взглядом студентов. Прилежные девушки-отличницы сидели на первых двух рядах, всем своим видом демонстрируя готовность занести любую мысль преподавателя в аккуратный, размеченный разноцветными ручками конспект. Дальше несколько рядов занимали середнячки. Лица за два месяца занятий успели примелькаться, этих студентов профессор узнал бы, даже случайно встретив в метро. Семинары ему приходилось вести самому: было бы нелепо отдавать ставку еще за две пары в неделю ассистенту, в его положении это непозволительная роскошь, - поэтому тех, кто не пропускал занятия, он уже запомнил и по фамилии, и по имени-отчеству. Дальше знакомых лиц было меньше, многих он видел только во второй-третий раз. Таким предстояла тяжелая борьба в конце семестра - прогульщиков профессор не любил и ставить им экзамен готов был не раньше пятой пересдачи. В принципе, коллеги уже давно подбивали его открыть торговлю подписью в зачетках, но поступиться своими моральными принципами он не хотел даже при непростом материальном положении в собственном большом семействе.
Самая интересная публика в аудитории всегда располагается на галерке - дикая смесь убежденных двоечников и ярких, талантливых, но в большинстве своем ленивых ребят. К ним же подсаживаются девушки-прилипалы. Парней с галерки профессор уважал. Пусть блестящими достижениями на занятиях не отличаются, но потом, после выпуска, именно они обычно становятся гордостью вуза. Отличники же с первых рядов пропадают из вида, занимая безвестные должности на скучных работах.
Эти мысли степенно текли в умудренной знаниями голове, губы же сами артикулировали, выпуская с каждым выдохом слова и предложения. Профессор уже столько раз вел этот курс, что мог прочитать его наизусть в бреду, с похмелья и даже, наверное, без сознания.
Закончив первую часть темы, профессор ощутил, что в аудитории начался лекций гул. Такой противный, пошловатый, назойливый шум, на который, в принципе, можно было и не обращать внимания: читать он ему не мешал, выработанный годами звучный голос позволял без труда преодолевать помехи, достигая самого последнего ряда без потери качества. Но порядок есть порядок, на лекции должна быть тишина.
Источник гула обнаружился в восьмом-девятом ряду - за партой, где расположились двое высоких юношей. У окна сидел, улыбаясь, Антон Бусин, старательный бездарь из третьей группы. А вот рядом с ним, вполоборота к профессору, развалился абсолютно незнакомый молодой человек. По всей видимости, возмутителем спокойствия выступал именно он. Для наведения дисциплины момент был самый подходящий - только что вслед за профессором прилежная часть аудитории записала определение.
- Молодой человек! В ряду у окна, на девятой парте у прохода! Через одного за Таней Терешиной...
Юноша повернул голову, неторопливо встал.
- Да, я вас и имел в виду. Повторите, пожалуйста, что я сейчас продиктовал?
Курс развернулся в сторону поднявшегося однокашника. Он спокойно посмотрел на профессора, негромко, но внятно, слово в слово, продублировал его последнюю фразу. Профессор на мгновение растерялся: такого быстрого и точного ответа он не ожидал. Причем подсказок он не уловил, кто-то вроде протянул юноше конспект, но парень начал говорить намного раньше. Однако так легко отпускать баламута профессор не собирался, поэтому задал самый простой и надежный в своей провокационности вопрос:
- А как меня зовут, вы знаете?
- Нет еще, - чуть задорно, как показалось профессору, ответил тот. Сразу же хор шепотков подсказал имя преподавателя: Евгений Ефимович.
- На первый раз прощаю, но в следующий извольте знать мое имя и соблюдать дисциплину на лекции. А мы ведь, кажется, с вами еще не виделись. Представьтесь.
- Константин Шагин, третья группа.
- Так мы виделись? - повторил вопрос профессор, открывая блокнотик, в котором отмечал посещаемость занятий.
- Это зависит от старосты.
Профессор ухмыльнулся.
- Это у кого-то может зависеть от старосты, а я отмечаю сам. О, батенька, да сегодня у нас с вами дебют. Честно предупреждаю, экзамен для вас будет трудным испытанием.
- Иначе неинтересно. Профессор, можно сесть?
- Да, пожалуйста.
Профессор еще раз посмотрел на Шагина.
- Да, интересные в нашем вузе есть студенты... Так о чем это я? Так... Кому надо, берите цветные ручки, запишем еще одно определение.
На крыльце института было не протолкнуться. Перемена одна на всех, времени на перекур всего ничего, а выходить из-под навеса под противный осенний дождь совсем не хочется. Костя и его небольшая компания с трудом приткнулись кружком у перил.
- Так ты на вторую пару не останешься? - спросил Бусин.
- Не, Антох, мне на планерку надо успеть. Сейчас с вами перекурю и побегу.
- Смотри, тебя Ефимыч потом замучает. На лекции был, с семинара ушел, да еще после такого выступления... - предупредил приятеля предусмотрительный Лёшка Игнатьев.
- Ну, напишу материал с каким-нибудь политологом и притащу в качестве реферата, - отшутился Костя.
-Ну ты, вообще, лихо за лето жизнь изменил. К нам теперь когда забежишь? - поинтересовался Антон.
- Не знаю, как пойдет. Завтра точно нет, может, во вторник...
- Тебя тут запинают потом.
- Прорвемся. Подпись: презервативы.
Общий смешок прервал голос большого специалиста по прикладной экономике профессора Ежова. Выходя из института, невысокий седоватый преподаватель с прической "ежиком" и манерами, которые делали его фамилию говорящей, сначала просеменил мимо компании, потом как будто дал задний ход и, чуть пыхтя, остановился напротив четверокурсников.
- Константин, здравствуйте! Вчера читал ваш опус. Очень, очень интересно. Обязательно пишите еще, - произнеся этот монолог и, не дожидаясь ответа, Ежов засеменил дальше.
- Вот почему он у нас в этом семестре ничего не ведет? - задумчиво произнес Костя, прервав сцену немого удивления. - Все, я побежал, до встречи.
- Счастливо!
В просторном светлом кабинете замглавного большой общероссийской газеты собрался весь коллектив их приложения. Спокойный шеф-редактор Александр Емелин листал свежую вкладку, его заместитель Юрий Мишин что-то просматривал в блокнотике. Обозреватель Камиль Буранов нервно раскачивался на стуле - обычно на всех планерках первым фитиля получал он. Удобно развалился в кресле любимец редакции весельчак Вадик Борщев. Рита Кобелева, скрывавшаяся от читателей под псевдонимом Шиц, и Инна Образцова шепотом переговаривались. Все это Костя наблюдал за свою жизнь уже в пятнадцатый раз, но до сих пор его не покидало чувство приобщения к чему-то великому и загадочному. Мистика появления из кучи идей, фактов, сообщений новостных лент единой большой красивой газеты, которую потом читают люди в метро, в том числе - его собственные материалы (пару раз он видел своими глазами), завораживала. И это чудо свершается каждый день, с надежностью конвейера и изяществом произведения искусства. Причастность к такому действу уже сама по себе была для Кости источником великого счастья. Тем более, и он играл в процессе не самую последнюю роль. Минимум дважды в неделю его фамилия болдом набиралась над заметками и материалами. И его читали. И вот даже Ежов сегодня отметил. Это зачатки славы. Ну, не славы, успеха. Все равно чертовски приятно.
Замглавного, пожилая, но бодрая женщина с необычным именем Янина Вахтанговна закончила какой-то телефонный разговор и села на свое место во главе стола.
- Начнем. Александр, скажете пару слов по номеру?
Шеф-редактор положил вкладку перед собой на стол.
- Если говорить о номере в целом, он получился стандартно добротным. Честно говоря, такая стабильность меня не устраивает. В каждом номере должен быть хотя бы один "гвоздь", что-то такое, чего больше ни у кого и быть не может. Вот к этому всем нам надо стремиться. А просто хорошо отписать свои темы - для этого большого ума не надо. Теперь к текстам...
Костя насторожился. Сейчас будет разбор. За две свои маленькие заметки он не беспокоился - как раз из серии "добротных", а вот в интервью в подвале четвертой полосы вкладки был не слишком уверен. Емелин тем временем продолжал:
- Опять удивил Камиль. С тобой происходит что-то странное: как тебя отругаешь, два номера сдаешь хорошие материалы. Потом похвалишь - месяц, прости, полуговно приносишь. Из него конфетку, как известно, не сделаешь, с трудом на читабельный уровень вытянули. У меня были очень большие сомнения, что и в таком виде это можно ставить. Вот смотри...
Посыпались примеры, перечисление сокращений, доборов. Камиль, сорокалетний мужчина среднего роста и средней полноты краснел и кивал головой - спорить не о чем, шеф абсолютно прав.
- В общем, такие тексты я от тебя больше принимать не буду. Делай что хочешь, но пиши нормально. Все, с Камилем я закончил. Вадька написал хороший репортаж...
Янина Вахтанговна подняла руку:
- Прости, Саша, перебью. Репортаж классный, я тут с одним нашим экспертом-читателем разговаривала... Отметил именно Вадика. Он, правда, просил поменьше красок, из чего я сделала вывод, что надо бы их еще больше. Так что, Вадим, идешь верной дорогой, не стесняйся.
- С удовольствием, - ответил скромный Вадим и мечтательно улыбнулся.
- Девушки написали неплохо, тут и сказать особо нечего, кроме того, что я уже говорил про "добротность". Рита, ты уже сама в этих делах эксперт, давай посмелее, больше выводов. Поанализируй немного, не надо быть хорошо пишущей приставкой к диктофону. Инна, как всегда, чуть академична.
- Это, видимо, Инна, у тебя такой стиль, - опять вмешалась Янина Вахтанговна. - Саш, тут на редактуре надо чуть больше дорабатывать, но аккуратно: чтобы и во вкусовщину не скатиться, и немного раскрасить. В этом тексте можно было вводку с последним абзацем местами поменять, было бы больше интриги. Но это так, борьба за идеал. А вообще - очень здорово.
Костя внутренне напрягся. Не любил он оставаться на разборе последним. Уже знал за своим шефом привычку разбирать в конце тексты, которые тянут на наглядное пособие "так писать не надо".
- Теперь Костя. Удачно заполнил колонки. Там еще и третья твоя заметка пошла в стакан - видел? Которая из позапрошлого номера осталась. Правда, пришлось ее в капусту порубить. А вот с интервью вышло намного хуже.
Костя сжался, подобрался. Сейчас пойдет.
- Единственный плюс - за тобой почти нет стилистической правки. По сути же очень много вопросов. Было бы время, могли бы доработать. А так пришлось ставить почти как есть. На самом деле ты очень многое не спросил. Что-то тебе прямо в руки шло, а ты не заметил. Вот смотри...
Емелин пошел сыпать цитатами и примерами. Косте оставалось только кивать и соглашаться. Что он любил в своем шефе, так это манеру критиковать: всегда четко, по делу. Сразу ясно за что, почему, и что обойтись без этой критики никак нельзя. В его монолог периодически встревала Янина Вахтанговна, вставляя меткие, а иногда и колкие замечания.
В этот раз Костю приложили особенно крепко. Пятнадцать минут публичной порки он высидел как на иголках. Половины из сказанного не запомнил, автоматически кивая, когда редактор хотел получить подтверждение, что его критика воспринята. Судя масштабу разноса, возникало полное ощущение, что за очередным примером последует фраза: "Такие корреспонденты нам не нужны". Костя не осознавал, о чем речь, он всеми силами старался сдержать подступающую истерику, плотно, до спазмов, охватывающую горло, требующую немедленного выхода. Но позволить себе такое было нельзя. Не здесь.
Потом за три минуты накидали планы на предстоящий номер и разошлись.
Костя заглянул в свою комнату, взял сигареты, вышел на лестничную площадку - редакционную курилку. Встал у большого панорамного окна, облокотился о стену, прижался щекой к холодному фальшивому мрамору. Закурил, делая глубокие нервные затяжки. Застывшие в глазах слезы обиды мутили пейзаж, открывавшийся с их десятого этажа на Марьину рощу, пришпиленную к горизонту булавкой Останкинской башни.
- Я ведь действительно старался. Но откуда я мог знать, что там еще столько всего важного?! - тихо проговорил Костя. Обидной была не столько критика, сколько его несостоятельность в новой профессии, из-за которой его в любую минуту могли отлучить от огромного дела, так ему полюбившегося. И самое главное - противопоставить-то особо нечего. Не свалишь не случайный срыв. Каждый текст - как неимоверный экзамен. Почище этой самой сегодняшней политологии или какой-нибудь высшей математики.
Грустные мысли прервал голос Камиля, тоже вышедшего покурить.
- Сильно расстроился?
- Вы же все слышали...
- А вот зря. Ты гордиться должен.
- Чем?
- Меня, опытного, сорокалетнего, и тебя - пацана, в профессии без году неделя, разносили одинаково. Если бы Емелину действительно все не понравилось, он бы просто сказал: "Плохо". А раз так распылился, значит, видит, что ты можешь и больше, и лучше.
- Может и так, раз не выпер...
- Не глупи. Сам еще таким станешь.
- Хм. Ладно, пойду исправляться и оправдывать доверие...
Костя вернулся в комнату, раздумывая над словами Камиля. Вывел из сонного состояния компьютер, на панели мигало сообщение о пришедшем письме: шеф переслал заметку с ленты новостей с просьбой сделать с расширением на полстакана.
- Ну, хоть что-то. Значит, еще не списали, - пробурчал он, вчитываясь в текст.
Речь шла об изобретенном на Западе хитросделанном механизме, способном по каким-то воздушным колебаниям, не открывая, отличать испорченные консервы от нормальных еще до того, как банка вздуется от микробов-носителей бутулизма. Костя пролистал справочник, нашел в нем институт пищевой химии. Позвонил.
Трубку взяла девушка, видимо, секретарь директора. Она долго не могла понять, чего от нее хотят, в итоге дала телефон какого-то отдела и порекомендовала пообщаться с неким Федором Васиным. Костя добросовестно дозвонился туда. Васин оказался на месте, однако комментировать по телефону отказался, потребовав личной встречи:
- Приезжайте хоть сейчас! Но по телефону я о серьезных вещах не говорю. А этот анализатор - очень, очень серьезная штука! И захватите с собой материалы - у нас компьютер не подключен к Интернету.
Костя пообещал перед выходом перезвонить, повесил трубку и стал искать менее экстравагантного эксперта. По несчастью таких не нашлось и, провисев часа полтора на телефоне впустую, он снова созвонился с Васиным, договорился о встрече. Ехать предстояло черт знает куда, на самый край Москвы, да еще и от метро на двух автобусах. Костя записал координаты, вздохнул, распечатал сообщение с ленты, собрался и отправился в путь.
Федор Васин оказался доцентом из серии вечных кандидатов наук. Неопрятный, в роговых очках, лет от тридцати до пятидесяти, этакий подвижник науки, вкалывающий за копейки ради одной ему известной цели. Институт тоже был грязен и заплеван, последний ремонт здесь делали, видимо, еще при Брежневе, потом только легкие переделки.
- Молодой человек! Это очень ценное изобретение! Очень! Вы сейчас поймете насколько!
Васин вскочил и, прихватив Костю за рукав, потащил его в коридор. Вдоль стен стояли допотопные каталожные ящики. Пройдя несколько поворотов, переходов и ответвлений, они остановились перед огромным несгораемым шкафом. Васин оглянулся по сторонам, позвенел в воздухе ключами, а потом просто рукой распахнул металлические створки:
- Замок сломался, но никто не знает, - шепотом сказал Васин.
Порывшись в стопке пыльных пожелтевших бумаг, Васин извлек какой-то бланк, прикрыл дверцу, снова позвенел в пустоте ключами и поскакал вприпрыжку в свой кабинетик. Костя, пожав плечами, побрел за ним.
- Вот, смотрите! Смотрите молодой человек! Вы ведь Николай?
- Константин.
-Коля, Костя, какая разница... Ну, читайте же!
Костя рассмотрел пыльный листок, оказавшийся патентом на изобретение.
- Васину... В том что он изобрел способ волнового определения состояния пищи в герметичной упаковке без вскрытия и нарушения целостности тары...
- Год, год смотрите!
- Где? А вот, 1987 год.
- А вы говорите: европейцы придумали. Где сообщение? Вы его взяли?
Костя залез в рюкзак, вытащил распечатку.
- Так, открыли, профессора. Хм. Огромное значение... Ну ясно что огромное! А про устройство... Там ничего не было про устройство?
- Нет, без технических подробностей, поэтому я и обратился к вам. Как вообще такая штука может работать?
- Сейчас, сейчас все расскажу, - Васин залез куда-то под стол, извлек оттуда пыльную папку. - Вот схема, вот расчеты, смотрите!
Костя глянул на чертежи и расчеты.
- А вы не могли бы мне попроще, на словах объяснить?
- Ну что тут непонятного? Тепловая работа обуславливает излучение в этом вот диапазоне частот. Надо сопоставить его с фоновым, учесть тип продукта, массу, температуру...Ну тут же все есть!
- Я половины символов не понимаю, боюсь, читатели еще менее осведомлены.
- А как же, надо разобраться, понять... Иначе как же вы об этом написать сможете? - Васин на минуту нахмурился. - Ладно, так уж и быть! Берите эту папку и спокойно изучите. Вы с высшей математикой знакомы?
- На тройку сдал.
- Тройка - тоже госоценка. Значит, поймете.
Костя вздохнул, сунул папку в рюкзак:
- А можно еще ваш патент взять? Или его копию...
Васин нахмурился, нервно вскочил:
- А вот патент я вам не отдам!!! Даже копию!
- Можно сделать материал о забытом открытии...
- Кем это забытым?! Все, молодой человек, идите работать, послезавтра жду вас обратно с папкой. Если останутся вопросы - постараюсь помочь.
Костя попрощался, вышел из кабинета, перед проходной сам себе подписал пропуск, отдал его суровому деду-охраннику и вышел на свежий воздух.
Дождь перестал, вроде даже собралось выглянуть солнышко. Костя закурил, втягивая дым вперемешку с пряным осенним воздухом. Как и о чем писать было непонятно. Взял бы небольшой комментарий, слепил его с новостной заметкой - и все. А тут - этот несостоявшийся изобретатель со своим патентом, но без всяких идей. Сама ситуация тоже занятная, но ее пока раскрутишь... С другой стороны - можно забить на всю эту патентную историю, обобщить слова, вычитать в этих математических закорюках какую-нибудь смысловую нагрузку и этим обойтись. Но и фактуру упускать жалко, а что с ней делать - неясно. Да и полдня зря прошло.
Костя оглянулся: он уже довольно далеко отошел от института. Похоже, курс он взял правильный, примерно в сторону метро. Решив, что все равно спешить некуда, он неторопливо зашагал в выбранном направлении через большой спальный район, через дворы, наискосок, по проложенным дорожкам. Самое лучшее - вот так идти, особо никуда не спешить и размышлять. Тем более, сегодня Емелин поводов для раздумий подбросил немало.
Костя поправил рюкзачок на плече и пошел чуть быстрее. Еще давно он заметил, что лучшее всего думается, когда на автомате, с комфортной скоростью, куда-то идешь. В крайнем случае - туда-обратно по коридору. Оптимально - по утоптанной широкой лесной тропинке. Но и вот так, через зеленые московские дворы - тоже неплохо.
Увернувшись от выкатившегося под ноги на самокате карапуза, Костя подумал, что и он в редакции вроде этого малыша: вроде толковый, успехи делает, худо-бедно что-то получается, а все равно для всех обуза. Полоса-то денег стоит. Гонораров, в смысле. Работать в корзину или в портфель неохота никому. Рассчитывать на него особо не могут, поэтому объемы все отписывают, как будто его нет. Но если какой-то Костин материал оказывается вполне пристойным, Емелин подвигает остальных, ставит его. Правильно, ребенка надо стимулировать. Ни читатели, ни приятели этого не знают, да и он им не расскажет. В результате, все думают, что он - этакое молодое дарование, а на самом деле - мыльный пузырь. Дутыш. Что-то, может, и получается, но это скорее удача, фарт на фоне безумного желания быть тем, кем он только кажется. Другие добиваются успеха как-то уж очень легко и непринужденно. Тот же Вадик Борщев. Хотя и у него срывы бывают. Костя болезненно вспомнил, как Емелин месяц назад посулил ему командировку с географами: те отправлялись в экспедицию искать самую восточную точку Европы. Куда-то на Cеверный Урал. Попасть в эти места, да еще с такой миссией, а потом написать про увиденное... Естественно, несколько дней Костя ни о чем другом не мог думать. Бредил поездкой, созванивался с нужными людьми, обдумывал, как ему лучше подготовиться. А в день, когда надо было брать билеты на поезд, из отпуска вернулся Борщев. Они о чем-то долго шептались с Емелиным, а потом Вадик попросил телефон организаторов, чтобы сообщить, что поедет именно он. Костя не поверил своим ушам, однако переспросить, уточнить так и не решился. Сидел, тупо уставившись в монитор, постепенно расставаясь с уже прожитым в душе путешествием. Вечером в комнату заглянул Емелин, заметил его грустный вид:
- Ты уже понял, что едет Вадик? Он надежней, уж не взыщи, - и ушел.
Когда с Северного Урала пришли первые корреспонденции от Борщева, Костя почувствовал себя немного отомщенным. Они были настолько плохие, что на очередной летучке Емелин даже разбирать их не стал, ограничился ремаркой: "Командировка была провалена".
Тем не менее, у всех в редакции что-то шло. Получалось, случалось, само опускалось в руки. Костя же старался, потел, пытался везде поспеть, иногда копировал успешные и эффектные ходы коллег, что-то придумывал сам, но все равно его КПД был на порядок ниже. Может, все дело в опыте, профессионализме? Но как его приобретешь? Дали бы тему - большую, серьезную. Он бы в ней поковырялся от души. Пусть и потратил бы времени раза в три больше, чем они, матерые, но получил бы тот самый опыт. А так - сплошное ковыряние на полстакана или, если повезет, в подвалы. Мороки много, толку чуть.
Костя достал сигарету, попытался закурить, но гулявший между домами ветерок мешал ему. Он зашел за трансформаторную будку, наклонился над зажигалкой, прикрывая огонек от потоков воздуха.
Вначале он не понял, что произошло. Одновременно с поворотом колесика раздался невероятно громкий звук. Как будто рядом, над ухом, взлетели сразу несколько больших реактивных самолетов. Только гул был не постоянным, а как будто его включили на секунду на полную громкость, а потом стали медленно двигать ручку микшера, постепенно приглушая звук. Затем через утихающий гул послышался шелест по куртке, словно пошел сильный град. Тот же звук эхом повторяли листья деревьев, трава, стол доминошников во дворе и окружавшие его кусты.
Костя все-таки прикурил, вышел из-за угла трансформаторной будки и застыл на месте. Увлекшись мыслями, он не особо смотрел вокруг, но точно помнил, что на месте вот этой груды бесформенного бетона был дом. Большой жилой, кажется, восьмиэтажный дом. А сейчас здесь была куча непонятно чего. Пыль, пепел, какие-то лоскуты продолжали еще парить в воздухе, постепенно падая на землю с подветренной стороны от завала. Дома не было. После гула взрыва вопль сигнализаций машин всего района, потревоженных ударной волной, показался тишиной. И среди этой тишины раздался чей-то громкий вопль:
- Нога!!! Дима, ты где?! Нога!!!
Костя дернулся к завалу, схватился за ближайший торчащий арматурный прут, попытался потянуть. Слегка шевельнулись связанные железом обломки плиты, но она не поддалась, только откуда-то из самой груды раздался вроде бы стон. А может, это был лишь скрип строительных конструкций. Потом Костя осознал себя снова за трансформаторной будкой, с прижатой к уху трубкой телефона. На том конце ответил какой-то очень знакомый голос. Видимо, на автомате нажал вызов последнего набранного номера. Молча сбросил звонок, поковырялся в записной книжке, нашел нужный. Как всегда, Емелин ответил ровно на четвертом гудке.
- Александр! Это Шагин. Тут взрыв дома.
- Костя, что с тобой? Ты где?
- Послушайте, я примерно в районе Выхино. Только что, передо мной, вот только что взорвался дом. Как на Каширке. Весь сложился. Передайте новостникам.
- Ты сам где? Ты цел?
- Я у завала. Цел. Сейчас узнаю адрес, перезвоню.
- Точно цел?
- Точно.
- Тогда погоди, - Емелин переключил телефон на громкую связь, придвинул клавиатуру, отступил в открытом на экране тексте на несколько строк. Поставил время, отступил еще строчку.
- Что взорвалось? Какой дом?
- Дом, жилой, наверное, башня-восьмиэтажка.
- Адрес знаешь?
- Рядом с Выхино, сейчас где-нибудь уточню.
- Сколько времени прошло?
- Не знаю, может быть минут пять...
- Что там сейчас происходит? Что ты видишь?
- Развалины. Пепел на земле.
- Пожарные, МЧС есть? Скорая?
- Нет, никого. Только сигнализации машин воют.
Емелин слушал ответы и быстро забивал их в компьютер. Получалась готовая новость в ленту: "Взрыв жилого дома в Москве
По неподтвержденным данным в районе станции метро Выхино в 16:45 произошел взрыв жилого дома. Здание разрушено полностью. На данный момент информации о числе жертв нет, экстренные службы города на место событий еще не прибыли. Причина взрыва неизвестна..."
- Костя! Костя, ты что-нибудь еще добавить можешь?
- Нет, пока ничего.
- Хорошо, будь там, следи за ситуацией. Я или новостники тебе перезвоним.
"...Наш корреспондент находится на месте событий. Мы будем следить за ситуацией".
Заметка копируется в почту, отсылается в секретариат с пометкой "на ленту, молния!!!". Через минуту по внутреннему телефону перезванивает дежурный по выпуску:
- Саша, ты уверен?
- Да, ставь.
- Кто передал?
- Шагин.
- Не знаю такого.
- Мой стажер.
- Так может он того... По молодости?
- Нет, ставь.
- Как скажешь, - с сомнением пробормотал дежурный.
Емелин, не кладя трубку, набрал Косте. Тот ответил сразу, видимо, держал телефон в руке.
- Ты адрес узнал?
- Ферганская 17 корпус 3.
- Кто-то сказал?
- Нет, тут на соседнем доме написано и стрелочка.
- Еще есть новости?
- Нет...
- Никто не приехал?
- Нет.
Емелин положил трубку. Мельком отметил, что парень вроде неплохо держится. Набрал номер "скорой". Наверняка кто-то уже вызвал, но так спокойнее. Слушая автоответчик, просящий дождаться ответа диспетчера, Емелин вдруг подумал, что бы он сам сделал, окажись на Костином месте. Звонить в редакцию... Наверное. Но там же люди, им надо помочь. В конце концов, узнает мир о катастрофе сейчас или через 10 минут, когда хоть кто-то из экстренных служб приедет, - от этого ничего не изменится. А вот упустить время, за которое можно спасти жизнь человека - страшно. "Хотя рядом быть, не убежать - тоже еще то испытание", - успел подумать Емелин, когда ему все же ответили человеческим голосом:
- 125-ая, что у вас случилось?
- У меня? У меня, слава богу, ничего, нам сообщили о взрыве дома на Ферганской.
Когда Емелин перезвонил, Костя действительно держал телефон в руке. Он просто не убрал его в карман, так и шел, держа трубку перед собой на ладони и пытаясь узнать адрес. На автопилоте, ничего особо не соображая, брел вокруг пепелища, надеясь встретить хотя бы одного человека. Услышав звонок, машинально нажал копку, поднес к уху и в тот же момент увидел на боковой стене защитившей его трансформаторной будки стрелку с адресом разрушенного дома.
Сейчас, закончив разговор, он, как сомнамбула, продолжал обходить завал по периметру. Вдруг навстречу из-за гаражей вышел человек. Мужчина средних лет шел с остекленевшим взглядом, со странной блуждающей улыбкой.
- Прикинь, за сигаретами вышел. А тут он и...А говорят курить вредно. Прикинь, за сигаретами...
Бормоча и чуть шатаясь, мужчина прошел мимо Кости. Пыль и сажа уже осели, сигнализации растревоженных машин перестали выть за исключением нескольких, самых настырных. Но и они постепенно замолкали. В какой-то момент установилась тишина. Она не продержалась и доли секунды - со стороны завала отчетливо раздался детский плач. Костя подскочил, тряхнул головой и, на ходу пряча телефон в карман и поправляя на спине рюкзак, бросился к груде бетона.
На этот раз он не стал хвататься за первые же попавшиеся арматурины. Осторожно, с краю, стал по одному сдергивать обломки и куски, к которым мог подобраться. Другие же, более тяжелые и лежащие неподвижно, использовал в качестве опоры. Перебираясь по ним, он прошел метра три от края и под скрещенными балками увидел плачущего малыша. Мальчик сидел на горшке. Видимо, за этим занятием его и застал взрыв.
- Малыш! Эй! - позвал ребенка Костя. Тот то ли не услышал за собственным плачем, то ли просто не среагировал не незнакомый голос. Откуда-то снизу и сбоку раздался слабый возглас:
- Это мой? Он цел? Да?
- Цел вроде, - ответил в пустоту Костя, - как его зовут?
- Кирюша. Кирюшенька!!! Кирюша!
Малыш вдруг перестал рыдать, стал смотреть по сторонам:
- Мама! Где ты?
- Я тут, Кирюша, рядом. Видишь дядю? Посмотри, где дядя?
Мальчик опять закрутил головой.
- Я тут, наверху, ну, посмотри, - сказал Костя.
Кирюша, наконец, его заметил.
- Я сейчас лягу на эту балку и дам тебе руку. А ты возьмись за меня крепко-крепко, хорошо?
- Мама?! - вдруг произнес мальчик, явно собираясь снова зарыдать.
- Дай дяде руку, не бойся!
Кирюша приподнялся с горшка, потянулся наверх. Между их руками было еще сантиметров десять. Костя переместился, свесился ниже. Маленькая ладонь ухватилась за его палец. Костя подался еще немного вниз, обхватил мальчика за запястье, потянул вверх.
- Я боюсь!
- Не бойся. Теперь уже бояться нечего.
Только бы не свалиться, подумал Костя. Сейчас он меня как перевесит... Из глубины раздался явно слабеющий голос мамы:
- Кирюша! Вы достали его?
- Мама! Дядя сильный, - вдруг ответил мальчик.
Костя подтащил малыша к балке, на которой лежал сам, перехватил другой рукой, аккуратно продел между сложившимися конструкциями.
- Он у меня, все в порядке. Отнесу его и вернусь, - прокричал Костя, прижал Кирюшу к себе, встал на ноги и аккуратно пошел к краю завала. Спрыгнул на землю. Малыш обнял его, все время спрашивая:
- А где мама?
- Там она. Сейчас ей помогут.
Костя растеряно огляделся. Пристроить Кирюшу было некуда. Не на землю же класть. Хотя бы кто из людей вышел. Соседи. А так - он один и пацан у него на руках. И все.
Из-за угла раздался вой сирены, мелькнул синий маячок, во двор въехала и, испуганно взвизгнув тормозами, остановилась "Скорая". Костя бросился к машине.
- Доктор, возьмите, оттуда вытащил! - прокричал он подбегая.
- Килюха, - вдруг быстро пошел на контакт с врачом мальчик.
- Ну, Килюха, посиди здесь и не плачь, а мы пока поработаем.
Доктор усадил мальчика в кабину, сам выбрался наружу, но пошел не к завалу, а назад, к салону машины. Открыл дверь:
- Петрович! Помоги. Я растворы готовлю, а ты - носилки, шины. Сейчас таскать - не перетаскать будет.
На другом краю рухнувшего дома появились фигуры МЧСовцев. Они быстро и сосредоточено обходили завал по периметру, что-то говорили в рацию. Костя сорвался с места, подбежал к груде бетонных плит и стал пробираться к тому месту, где оставалась лежать мама Кирюши.
- Вы тут? Я Кирюшу оставил в "Скорой".
Тишина.
- Вы тут?
Тишина.
- Эй, парень, что там? - окликнул сзади один из спасателей.
- Здесь женщина лежит. Я ее сына сейчас вынес, а она теперь не откликается.
- Ребята, тут живой! - крикнул своим МЧСовец. - Держи, поставь флажок, -
он кинул Косте яркий красный конус, - и уползай отсюда. Что смог, ты уже сделал.
Сколько времени прошло, Костя не знал. Он таскал носилки, отгибал и разбирал спутавшуюся арматуру, бегал туда-сюда, помогая всем, кому мог помочь. Завал заполнили люди, вокруг образовалась толпа, мешавшая выносить раненых. Втроем с ребятами в сине-оранжевых спецовках Костя вытащил полную, еще живую даму, и снова побежал к развороченному дому, когда один из спасателей прихватил его за локоть:
- Все, пошли курить. Без перекура дальше нельзя.
Костя автоматически подчинился. Сели на траву рядом с той самой будкой. Перед глазами дыбились остатки дома. Кто-то протянул сигарету, поднес огоня. Затянулись.
- Парень, у тебя телефон звонит.
- А? Что?
Костя потянулся к карману - точно, вибрирует. Дрожащими руками с трудом извлек трубку. На экране светилась фамилия Емелин.
- Алло.
- Ты где?
- Там же.
- Чего на звонки не отвечаешь?
- Я не слышал.
- Что происходит? Новости есть?
- Новости... идет разбор завалов... и все пока.
Емелин несколько секунд помолчал
- Сам целый?
- Вроде да.
- Ну ладно.
Один из спасателей посмотрел на него искоса:
- А ты что? Журналист?
- Да, вроде бы. Был когда-то. Пошли?
- Пошли.
Емелин засиделся с правками допоздна. В редакции в такое время почти никого не остается, становится тихо, вся жизнь уходит на пятый этаж огромного здания, где сидит дежурная группа. У них же, наверху, в отделах, все тихо, спокойно. Можно не спеша ковыряться в текстах, писать что-то свое. Никто не шумит, не отвлекает.
Закончив редактуру, Емелин собрался, выключил компьютер, погасил свет, запер свой кабинет и пошел по коридору к лифту. Из-под предпоследней двери справа, где сидели его ребята, пробивалась полоска света. "Вадик вроде давно ушел", - подумал Емелин, открывая дверь и заглядывая в комнату.
Справа от двери, спиной к нему, на своем месте сидел Костя. На экране была открыта страница ворда, наполовину исписанная. Сам Костя в подранной джинсовке, пыльный, исцарапанный, как под гипнозом медленно, с равными промежутками между нажатиями на клавиши, редко-редко стучал по клавиатуре. Емелин негромко кашлянул.
- Ты как тут оказался?
- А? - Костя подскочил от неожиданности, обернулся на голос, - да вот пришел. Набить. Завтра может пригодиться.
Помолчали
- Я с новостями подвел. Но там...
Емелин вгляделся в монитор:
- Заканчивай, я подожду.
- Эти рефераты вам надо будет подготовить в течение месяца. Без них к экзамену даже отличников не допущу, прогульщиков - и подавно. Из Интернета качать не пытайтесь - оттуда мне уже приносили все что можно. Отдыхайте, - Евгений Ефимович закончил семинар, уселся за стол и стал приводить в порядок какие-то свои бумаги, конспекты. Студенты засобирались, прощаясь на ходу, стали выходить из аудитории. Профессор приподнял голову:
- Шагин, Быков и Окуличев, господа прогульщики, я попрошу вас задержаться.
Аудитория опустела, в ней остались только трое студентов и преподаватель.