М-м-м, борщ на косточке - с crème fraiche(крем-фреш), но по вкусу, как наша сметанка, один в один...
- Чес-слово, теть Шур, больше некуда!свекла на балконе выросла, ее в Париже днем с огнем... капустка квашеная... огурчики... грибочки... не лопнуть бы...
- Как это некуда, а пирожки?
Умереть-не встать, когда еще так поешь?
- Знаю я тебя, дома, поди, на одной сухомятке сидишь.
Правда, вечно некогда, и лень-матушка, в квартире бы успеть прибраться...
А тетя Шура не стареет, все такая же. В Москву съездила, сторожу на кладбище разнос устроила, со знакомыми, кто остались, повидалась, и обратно: на лавочке у дома быстрее кони двинешь, ей еще пожить хочется! Перебралась от молодых в студию напротив, а то без присмотра с голоду помрут и грязью зарастут.
Это у нее память никакая стала? До сих пор поминает, как я пыль вокруг вазочки протерла, а нет, чтобы поднять - под ней вытереть. Вот, меня память подводит, никак не вспомню, что с той книжкой было, тыц, тыц, тыц, как на ссылку - не открывается. Болезнь будто ластиком по мозгам прошлась - я температуру плохо переношу. Кого мама мне тогда читала, не забыла только потому, что книжка на столике лежала, а содержание - туман сплошной, после открыла - как в первый раз. День накануне - перед глазами стоит, и до него, всю неделю хорошо помню. Перед последним экзаменом пятеро наших отличилось: вместо сменки на консультацию в лаптях пришли. Нет, шестеро нашей классной тогда нервы испытывали. Один с соседом по парте лаптем на вьетнамку поменялся. И надел ее без носка. Сидит, ноги длинные из-под парты вытянул. Классная посмотрела: 'Ой, господи! Сними немедленно!' А он придуривается: стянул второй носок, лапоть на босу ногу надел и опять в проход копыта выставил. Смеху было!
Митька говорит: мы в тот день два урока класс убирали, потом он на нашу лавочку пошел, а я - вроде, юбку с выставки в клубе забирать. Пока находку читал, прибежал сын завуча - карты в учительскую отнести. Митька книжку отдал, ушел, а я читать осталась. Ничегошеньки не помню, как корова языком слизнула. Что же потом-то было? Кажется, вечером сосед опять вляпался...
- Теть Шур, ты не помнишь, как Васечка на кухне палец сломал?
- Чего ж не помнить, селедку он открывал, нож консервный пробовал, с вертушкой сверху. Купил вместо старого - обмишулился.
- Ой, какая у тебя память, теть Шур, а все жалуешься!
- Так я помню, что сто лет назад было, а вчера - как корова языком слизнула!
- Теть Шур, а ты не помнишь, что до этого было?
- До чего, до этого?
- В тот день, до Васечки?
Тетя Шура задумалась:
- Выходной был, раз я с утра дома...
- Суббота, я назавтра ветрянкой заболела.
- Экзамен у вас последний был...
- Это накануне, теть Шур, а с утра я в школу прибираться ходила.
Тетя Шура медлила, копаясь в памяти, потом лицо просветлело:
- Ты долго домой не шла, на лавочке сидела, читала что-то. Я, уж, звать хотела, смотрю, идешь....
- А в руках у меня что было, теть Шур?
- Не помню ... может, портфель?
А что, если я те листки с книгой в портфель положила? А зачем я его брала, уроков же не было? Юбку убрать? И дневник, с отметками за год. Картинка с охотой степлером была пришпилена, может, оторвалась, когда я книгу перелистывала? Она больше дневника, но логичнее сложить вдвое, а не вчетверо... помята слегка... в карман, что ли, сунула, а потом переложила?
- Шла ты долго, я забеспокоилась. Гляжу: у подъезда - нету, потом - ключ в двери, слава богу!
- Поднималась долго?
- Поди, заговорилась с кем на лестнице.
- Не помню...
- Память девичья!
- Теть Шур, а когда ты в окно выглядывала, из подъезда никто не выходил?
Пожилая женщина опять задумалась, уже надолго:
- Мужик чудной!
- Какой мужик?
- На джинсы наскреб, а пиджачишко трепаный, маловат, на заднице расходился.
Болгарские, вьетнамские джинсы - были, когда на Соколе выкинули - всю витрину вынесли... но джинсы больше молодежь носила, а тут взрослый дядька...
- Может, парень?
- Я, по-твоему, сзади козла от козленка не отличу?
- Ты лица не видела? Волосы какие, прическа?
- Не разглядела, воротник он поднял.
- В июне-месяце?
- Может, чирей на шее.
- А на голове что?
- Кепка.
- Как у Лужкова, аэродром или фуражка?
- Как у тебя.
- Бейсболка, что ли?
- Ну, да.
Бейсболка за два года до Олимпиады? Ну, может, и так, в восьмидесятом уже вовсю носили.
- С логотипом или простая?
- С чем?
- Ну, с надписью или мордой какой?
- Вроде, ничего такого. Обычная. Темная.
Видимо, черная или синяя.
- На кепки речников, не похоже?
- Говорю ж, как у тебя.
Да, у речфлотовских кепок - форма другая. Надпись сбоку. И цвет ядовитый.
- А на ногах что, не разглядела?
- Нет... вроде, белое чего-то...
Кеды тогда носили, но не белые, а черные или синие. Ботинки белые - редкость. Кроссовки?
- Адидас, три полоски, и в пустыне пригодны для носки!
- Чего?
- Кроссовки, говорю, с полосками были?
- Да не помню я...
Инна нашла в инете адидасовские кроссовки времен Олимпиады.
- Такие?
- Вроде, нет. Эти больше на утюги смахивают, а те на манке были. Сами - белые, а - как гавнодавы. Ни у кого таких не видала, потому и запомнила.
Обуви на манной каше - толстой белой микропорке, в Москве тогда не было, эта мода пришла позже, и то - только на сапоги.
- А потом он куда, не заметила?
- Говорю же, слышу: идешь, я и пошла суп греть.
- Теть Шур, а он высокий, толстый или какой?
- Средний.
- В руках листки были?
- Не помню...
- Ты б узнала, если увидела?
- Ин, да ты чего, он - уж, дед старый, лет сколько прошло!
Митька не вернулся, я - домой, наверно, рукопись в портфель положила, не в руках же нести. Вряд ли, книжку-найденыша на лавочке оставила. Вдруг, дождь пойдет? Раз я долго шла, хозяин книжки мог на лестнице догнать. Вернулся, в школу сунулся, нянечка сказала: домой пошла, листки забрала. Окно раздевалки на ту сторону выходит, могла видеть.
Он признался, что книгу забыл, я и отдала. А у школы ждал кого? Кроме нас с Митькой, на той лавочке редко кто сиживал.
Чудной мужик - хозяин книги и есть, или прохожий? Непростой - джинсы, кроссовки, бейсболка, не иначе, по заграницам ездил. Может, в гости к кому в нашем подъезде зашел?