Дуб Всеволод Андреевич : другие произведения.

Зеленый

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Зло от юности.
  
  Я всё никак не мог понять одно писание из Бытия, что помышления сердца человеческого - зло от юности его.
  Я не мог понять, что же это значит - "зло от юности "?
  И вот я вспомнил один случай из своего детства, и мне, кажется, стало ясно, что имелось в виду в писании.
  Мне было пять лет.
  Мы поссорились с сестрой.
  Она была меня старше на два года, и поэтому после всех ссор от родителей доставалось именно ей.
  Вот и тогда так получилось.
  В тот день мама обещала нас взять с собой на прогулку в новый торговый центр, но перед самым выходом из дома мы с сестрой поссорились.
  Мама наказала только её, оставив дома одну.
  Сестра расплакалась, она не могла себе и представить такое, что никуда не идёт, она даже в начале думала, что её просто так пугают, но всё было как раз наоборот - мы вдвоём вышли с мамой на улицу и направились в сторону автобусной остановки, а сестра осталась одна дома.
  По дороге от дома до остановки я пытался завязать с мамой разговор, но она никак не реагировала на мои попытки заговорить, шла молча. Я не обижался. Самое главное, что я шёл рядом с ней, а не оставался дома, в наказание.
  Так, в молчании, мы дошли до остановки, и тут, откуда не возьмись, появилась моя сестра - оказывается, она следила за мною и мамой от самого дома.
  На остановке сестра подошла к нам и ещё раз попросила, что бы мы всё-таки взяли её с собой на прогулку в торговый центр, уж больно она ждала этой поездки и очень этого хотела. Сестра просила у мамы прощения, говорила, что больше никогда не будет со мной ссориться, плакала, но мама всё же настояла на своём. Она сказала сестре, чтобы та вытерла слёзы и немедленно возвращалась домой.
  Подошёл автобус, мы залезли с мамой внутрь, а сестра перестала плакать и побрела в сторону дома.
  Не успели закрыться двери автобуса, как я снова попытался завязать с мамой разговор, но она опять никак не реагировала на мои попытки заговорить. При этом теперь мама смотрела на меня очень строго и насквозь, словно изучала взглядом.
  - Неужели тебе совсем не жалко твою сестру? - спросила она у меня, наконец, и таким тоном, что мне стало не по себе. После него я вдруг понял, что в чём-то очень сильно провинился, но только вот не понимал в чём?
  А сестру мне действительно не было жалко. Я, кажется, вообще тогда не представлял, что это такое - жалость?
  
  
  
  Жалость.
  
  Как это ни странно, но одно из самых сильных чувств жалости, которое я испытал в своей жизни, и проявление, которого, я так отчётливо запомнил, была жалость к насекомому.
  Этим насекомым был сверчок.
  Помню, мне ни одну ночь приходилось слушать, лёжа в постели, его тонкий журчащий свист, который доносился из ванной комнаты.
  Этот свист, и показался мне настолько печальным, исполненным грустью, что я почувствовал необычайно сильную жалость к сверчку.
  Правда, иногда просыпаясь среди ночи, я думал, что это журчит вода в одной из ржавых труб водопровода, сочится внутри тонкой струйкой, но, прислушавшись, решал, что это всё же сверчок издаёт необычные для слуха звуки, теребя своими лапками, крыльями, подкрылками, или какими-то там ещё непонятными частями своего тела. К тому же, как я уже говорил, звуки были настолько печальными, что такие явно не мог издавать обычный водопровод.
  Я лежал в постели и думал, от чего же там сверчку так грустно в ванной?
  - Может быть, он заблудился, прискакал с улицы, а теперь дорогу назад найти не может? Наверное, сидит там один, скучает по своему дому, по своим родным. А может быть, он пытается призвать кого-нибудь на помощь, но никто кроме меня его не слышит?
  И с каждыми такими новыми мыслями чувство моей жалости к сверчку только росло.
  В какой-то момент я даже стал думать, что сверчок голодный и отсюда такой грустный.
  - Он есть хочет, может быть, он даже сейчас умирает от голода. А что в ванной может быть из еды, среди холодного кафеля и окислившегося силумина, вода, да и только? А чем, интересно, вообще питаются сверчки? Наверное, какими-нибудь растениями. На одной воде ведь долго не продержишься.
  И так продолжалось, неизвестно, сколько бы ещё времени.
  Не помню, во сне это было или наяву, но одной ночью грустный звук сверчка перемешался в воздухе с голубым светом, проникающим в комнату через открытое окно. Свет отражался от луны - в ту ночь она была особенно близко, и от того в комнате было светлее обычного. Голубой свет и свист сверчка настолько тогда сочетались друг с другом, что казалось, это журчит, переливается в комнате сам воздух.
  Мне всё это порядком надоело - странные явления, сказывающиеся не лучшим образом на моей психике.
  Я укрылся одеялом с головой и заткнул уши.
  Стало темно и тихо.
  Я открывал и закрывал глаза. Вокруг ничего не менялось - под одеялом, и с открытыми, и с закрытыми глазами меня окружала одинаковая темнота.
  И тишина.
  Я подумал, а что если бы ещё и не чувствовать прикосновений - одеяла, простыни, подушки? Лежать, ничего не видеть, не слышать и не чувствовать - ни прикосновений, ни запахов, ни звуков. Что тогда станет с миром вокруг меня, что меня будет с ним связывать? Неужели только одни мои мысли?
  Я вспомнил, как в институте на уроке анатомии профессор рассказывал нам про одну больную, лишённую всех видов чувствительности, кроме зрения одним глазом и осязания на небольшом участке руки. Когда больная закрывала глаза, и никто не прикасался к её руке, она засыпала. То есть, больная в тот момент не хотела спать, она не была уставшей, а засыпала вследствие того, что просто ничего не чувствовала.
  Наступило утро.
  Я пошёл умываться в ванную комнату.
  Ослепил включённый свет.
  Я посмотрел на себя в зеркало ослеплённого. Моё выражение лица при этом мне не понравилось, и я начал передразнивать его - стал надувать щёки, выдыхать громко через нос воздух. Мне, родившемуся в год обезьяны, нравилось кривляться перед зеркалом. Я частенько грешил этим по утрам с превеликим удовольствием, заряжая себя, таким образом, ещё и хорошим настроением на день.
  Но теперь, было что-то не то. Какое-то чувство дискомфорта закралось внутрь - чувство предчувствия, которое никогда не обманывало. Оно заставило меня посмотреть вниз на белую раковину.
  В ту же секунду я в ужасе отпрыгнул от неё.
  Меня напугал сверчок, скользивший своими длинными мокрыми ногами по стенке раковины. Было в нём что-то уродливое, что-то больше напоминающее крупного таракана, а не то, как я представлял себе это насекомое. Мне казалось, оно должно было быть похожим на кузнечика, быть зелёным, ну никак не коричневым и не с такими мокрыми длиннющими лапами.
  Реакция на всё увиденное оказалась молниеносной. Я открыл кран с горячей водой и утопил сверчка в кипятке. Только когда насекомое скрылось в сливном отверстии раковины, я успокоился.
  Я выдавил пасту из тюбика и снова, уставившись на себя в зеркало, стал чистить зубы. Я думал сосредоточиться на этом процессе, но ничего не выходило. Почистив верхний ряд зубов, я вроде бы принимался за нижний, но тут же о чём-то задумывался, и снова начинал чистить верхний ряд, а нижний так и оставался нечищеным. В итоге я несколько раз ловил себя на этой невнимательности.
  Меня это злило.
  - Уж, слишком часто ты злишься! - думал я и качал при этом головой. - А головой, зачем качаешь? Ну, что ты за человек? - разговаривал я со своим отражением в зеркале.
  И на фразе: "Ну, что ты за человек?", я опять замечал, что чищу всё тот же верхний ряд зубов, а снова не нижний.
  
  
  
  25-ый день моего рождения.
  
  25-ый день моего рождения застал меня на должности продавца-консультанта в магазине строительных материалов.
  Я находился на своём рабочем месте в торговом зале магазина - весь день у меня в кармане звонил телефон.
  Из трубки доносились поздравления от друзей и родственников. Мне даже в какой-то момент пришлось переключить входящий вызов на режим вибрации, когда напористость поздравляющих стала мешать работе.
  И вот телефон уже вибрировал в кармане моей белой служебной рубашки.
  К концу дня на него кто-то звонил с незнакомого номера.
  Мне показалось это странным.
  - Алло, - сказал я в трубку.
  - Здравствуйте, это Подоляко Владимир Алексеевич?
  - Да, - ответил я.
  - С вами разговаривает майор ФСБ Никитин, я хотел бы с вами встретиться, могли бы вы подойти к нам завтра на улицу Горького?
  Я закашлялся.
  В голове пронеслось - Ого!
  Такая уж у меня была жизнь, что я ни в чём не мог быть замешан, из-за чего сотрудник федеральной безопасности мог бы заинтересоваться моей персоной.
  - А зачем встретиться? - смог лишь выговорить я в ответ.
  - Узнаете позже. Так вы согласны?
  "А я могу и отказаться?", - промелькнула в голове мысль. "А, может, он и не из ФСБ вовсе?".
  - А разве, вы в таких случаях повестку не высылаете? - решился я спросить нерешительно.
  - Так вы хотите, чтобы я вам повестку выслал?- ответил вопросом на вопрос человек в трубке, явно разозлившись.
  - Нет, нет, но всё же, как я могу знать, что вы, это вы? А вдруг это розыгрыш?
  - Это не розыгрыш. Вы можете позвонить в управление ФСБ и узнать, работает ли там майор Никитин! - всё больше раздражались по ту сторону провода.
  - Хорошо, - сказал я.
  - Позвоните мне завтра, как всё узнаете! Позвоните?
  - Да.
  В трубке раздались гудки.
  Весь остаток дня я думал только об этом телефоном разговоре.
  Сопоставив всё сказанное, я почему-то предположил, что, скорее всего, мне хотят предложить работу в ФСБ. К тому же я вспомнил, как кто-то из моих однокурсников, закончивших, так же как и я, педагогический институт, рассказывал мне, как ему однажды тоже вот так вот позвонили, и предложили работу в ФСБ. Однокурсник этот мне ещё тогда пояснил, что образование у нас, мол, такое, вот нами и интересуются.
  Как бы то ни было, вечером, я позвонил в управление ФСБ, чтобы узнать, работает ли там майор Никитин. И представляете, оказалось, работает.
  - А зачем это вам? - спросил меня дежурный, принявший звонок.
  Я рассказал про случившееся, что, мол, звонили, предлагали встретиться. На что дежурный мне ответил, что, скорее всего, ошиблись.
  Но я к тому времени уже был уверен, что не ошиблись. Более того, я был уверен, что мне хотят предложить работу в ФСБ. Когда же дежурный подтвердил мне по телефону, что работает у них этот майор Никитин, я уже видел себя работником ФСБ.
  Ещё я представлял, как мне будут все завидовать, когда узнают, кем я в итоге стану.
  Признаться честно, то, что происходило с моей самореализацией в жизни на момент того звонка, меня ну ни как его не устраивало - карьера моя совсем не двигалась, мне уже исполнилось 25, но выше продавца-консультанта по служебной лестнице подняться не удалось. А тут, такой шанс - заняться чем-то серьёзным!
  Заснул я в тот день, вообще думая, что меня вполне смогут отправить работать тайным агентом за границу, ну не зря же я сначала в школе изучал английский, а потом окончил в педагогическом институте факультет иностранных языков.
  Как и договаривались, на следующий день я перезвонил майору Никитину.
  Сделал я это из служебного туалета, видимо, потому, что побоялся, что в самом магазине, меня смогут подслушать мои сослуживцы, а может, и потому, что уже вжился в роль тайного агента.
  Единственное, что мне не давало покоя в туалете, так это смывочный бачок унитаза, который был не исправен, и оттого там стоял шум из-за не останавливающегося потока воды.
  Несмотря на этот шум, я всё же набрал номер Никитина.
   - Алло! Алло! Да, что там у вас шумит? Ничего не слышно! Перезвоните! - прокричал майор и бросил трубку.
  Тогда я, чтобы в туалете стало хоть чуть-чуть тише, закрыл неисправный кран смывочного бачка унитаза рукой и перезвонил.
  - Да!?
  - Это я, Подоляко Владимир Алексеевич. Вы вчера звонили мне, хотели со мной встретиться.
  - Так, мы с вами уже вчера всё решили, - ответил Никитин, но уже не тем вчерашним интересующимся тоном, а каким-то новым, равнодушным.
  - Нет, вы просили сегодня меня перезвонить.
  - Уже вчера всё решили, - как ни в чём не бывало, повторил ещё раз майор, как будто бы и не слышал, что я ему говорил.
  - Это Подоляко Владимир Алексеевич, - сказал я снова, но по ту сторону провода уже никого не было. - Как же так? - подумал я и положил трубку.
  Я оторвал руку от крана смывочного бачка унитаза, да так не аккуратно, что вода брызнула мне прямо в лицо.
  Ещё я заметил, что вымазал весь рукав своей белой служебной рубашки в ржавчине.
  - И как теперь на работу возвращаться в таком виде? - подумал с досады я.
  
  
  
  Выжидания.
  
  Когда я учился в начальных классах школы, то по утрам часто добирался на занятия на автобусе. Ехать то было всего ничего, и иди я до школы пешком, то, наверное, быстрее бы оказался на месте, да что, наверное, точно быстрее бы оказался. Автобус же приходилось всегда долго ждать, и иногда это растягивалось минут на двадцать, тридцать - пешком я добирался до школы за десять.
  Но я не любил ходить пешком.
  Почти каждое утро на остановке я встречал одного парня - старшеклассника из моей же школы. Он тоже приходил сюда, чтобы добираться на занятия на автобусе, видимо, тоже не любил ходить пешком.
  Так мы с ним и познакомились на автобусной остановке. Ну, как познакомились, не совсем познакомились - мы знали, что учимся в одной школе, но при этом, никогда с ним не разговаривали, и даже не здоровались.
  - Ну, какой старшеклассник будет здороваться с таким малышом, как я?
  Я понимал это и не обижался.
  Да к тому же не очень, то мне и хотелось с ним здороваться, и когда я, появившись с утра на остановке, ловил на себе его взгляд, то специально делал серьёзное лицо, давая тем самым понять, что не хочу я с ним здороваться.
  Единственной чести, что я тогда удостаивался, так это его приветливая улыбка, которая, надо сказать, была весьма искренна. Я же не делал и этого, не улыбался, опять-таки был специально серьёзен.
  Когда подходил автобус, я быстро залезали внутрь и вставал там, рядом с кабиной водителя, чтобы наблюдать за дорогой. Старшеклассник же чаще всего располагался у резиновой гармошки, соединяющей между собой два салона автобуса. Изредка я поглядывал на него, а тот в ответ опять-таки улыбался.
  Должно быть, этот старшеклассник был и хороший человек и, возможно, он хотел здороваться со мной каждое утро на остановке, не будь я всегда таким специально серьёзным. А в будущем он обязательно подошёл бы ко мне, чтобы сказать - Здравствуйте! Уверен, что подошёл бы.
  Но тут случилось следующее.
  На одной из школьных перемен старшекласснику ударили кулаком по лицу, и я это видел, так как ударили его как раз в моём присутствии.
  Ох, как он, наверное, хотел бы, чтобы вместо меня видел бы его в тот момент кто-нибудь другой, а не я, тот серьёзный малыш с автобусной остановки. За это, он, наверное, согласился бы и на десять таких ударов, лишь бы вместо меня видел бы его кто-нибудь другой.
  Произошло всё в одном из школьных коридоров. Мальчишка, ударивший своего одноклассника, думал, что кроме них в помещении никого нет, но именно во время удара, туда вошёл я и всё увидел.
  Вслед за мной в коридоре появился и мой классный руководитель, но ни он, ни я не заметили лица убегавшего хулигана, бившего своего одноклассника по лицу. Он так и остался безнаказанным, так как мой знакомый старшеклассник ничего никому не рассказал.
  Он заплакал, но когда узнал меня, своего малыша с автобусной остановки, постарался успокоиться.
  Мы с учителем помогли собрать его вещи, которые оказались разбросанными по всему коридору. Видимо во время удара старшеклассник выронил свой дипломат из рук, тот шлёпнулся об пол, и оттуда всё высыпалось.
  Я подал ему яблоко, которое закатилось в пыльный угол под самую батарею. Он поблагодарил меня. Впервые, я услышал его подростковый ломающийся голос.
  Не знаю, совпадением это было или нет, но с тех пор, после того происшествия на перемене, старшеклассник перестал ходить на автобусную остановку.
  А я ждал его там каждое утро.
  Я сам, первый, хотел подойти к нему и сказать - "Здравствуйте", и, возможно, услышать в ответ его подростковый ломающийся голос.
  Но он туда так больше и не пришёл.
  Потом на остановку перестал ходить и я сам - мой классный руководитель пожаловался моим родителям, что у меня участились опоздания, и причиной этого являются мои ежедневные выжидания автобуса, когда до школы подать рукой.
  
  
  
  Слепые.
  
  Моё детство прошло в той части города, где проживало много слепых - в этом районе располагалась фабрика, на которой многие из них работали: собирали в ручную электрические розетки, вилки, выключатели и другую подобного рода утварь. Когда я шел из школы домой, то проходил мимо этой фабрики, и слепые попадались мне на встречу на протяжении всего моего пути. Проходил я и мимо библиотеки для слепых и мимо их дома культуры.
  Помню, как-то я совершенно случайно или из любопытства зашел в тот дом культуры и неожиданно для самого себя, стал свидетелем праздничного мероприятия - дискотеки для слепых, которая проводилась в тот вечер в здании. Я тогда притаился у входа в зал торжеств, где проходила дискотека, и наблюдал оттуда за танцующими слепыми людьми, хихикая про себя над ними.
  В какой-то момент мое внимание привлекла одна молодая пара - слепые парень и девушка. Весь вечер они жались друг к дружке, ласкаясь нежными прикосновениями и объятиями.
  Больше всего меня тогда поразили их лица. Они у них горели, сияли, переливались ни то счастьем, ни то капельками пота. И тут я понял, что это глубокое чувство любви, раскалило их лица до такой степени.
  Парень и девушка были очень бедно одеты, видимо, на той фабрики для слепых, где они работали, много не зарабатывали. Ещё я очень удивился, когда обратил внимание на глаза парня и девушки. Они у них были косыми, но, что самое интересное, не уродливыми - словно любовь сделала их глаза красивыми.
  В тот вечер я вышел из дома культуры на улицу и пошел, но совершенно не туда, куда мне было нужно. То есть не в сторону дома, а совершенно в другую противоположную сторону.
  В итоге я очутился на одном из перекрестков, где громко пикал пешеходный сигнал светофора. Слепые переходили дорогу. Впервые я видел такой странный способ переходить дорогу, какой они выбрали. Каждый из них держал в левой руке палочку, а правою рукой опирался на плечо впереди идущего. Они все были одного роста и одинаково сгорблены. Со стороны смотрелось, что перекрёсток переходило не шесть человек, а одно живое целое на двенадцати ногах, не иначе, как гусеница переползала через дорогу.
  Пикающий зеленый сменился немым красным, и теперь две зрячие женщины, не успевшие перейти дорогу, выбежали на перекрёсток, несмотря на запрет. Тут же их оглушил гудок подъезжающего на огромной скорости автомобиля. Под рёв двигателя, женщины, как два напуганных зверька, шарахнулись от машины в сторону, побросав на землю пакеты с продуктами. На асфальт посыпался чай, лук, макароны, орехи с изюмом.
  - Ну, куда, прёшь? Не видишь что ли? - закричала одна из женщин на пожилого прохожего, идущего прямо на разбросанные по земле продукты, - Ну, иди, иди! - сказала она ему, узнав в нём слепого человека, и судя по орденам и медалям, висящим у того на заплатанном пиджаке - ветерана войны.
  
  
  
  Ангел.
  
  Марина рассказала мне про своего мужа алкоголика, которого она выгнала из его собственной квартиры, отправила жить назад к матери, а сама продолжила жить в его квартире с дочерью.
  Это было всё очень странно...
  Мы с Мариной были едва знакомы, однако именно со мной она решила поделиться своими переживаниями.
  Но что было более всего странно, что и другие сотрудницы магазина, в котором я работал, любили делиться со мной своими переживаниями, не смотря на то, что с ними я тоже был едва знаком.
  Так Виктория, например, рассказала мне про своего парня, который полгода назад уехал на заработки в Норвегию и ни разу ей оттуда не позвонил.
  Ульяна рассказала о том, как боится признаться своему новому молодому человеку, о том, что у неё есть ребёнок от предыдущих отношений.
  Тоня рассказала про своего мужа, с которым она развелась, что причиной развода стало то, что он не любил, когда она ужинала в кресле сидя перед экраном телевизора - муж её всегда ел за столом исключительно на кухне.
  Тоня рассказала о том, как ей было тогда обидно, когда муж предложил развестись. Она даже слегла после этого с нервами в больницу, а муж тем временем ни разу не пришёл туда её навестить.
  Тоня даже расплакалась, рассказывая мне об этом. Видимо нервы у неё всё ещё были не в порядке.
  Но больше всех меня поразил рассказ Нины.
  Она тоже в свою очередь рассказала мне про своего мужа, о том, что он болен раком, и что очень сильно ожесточился во время своей болезни.
  Нина так спокойно обо всём этом говорила, что казалось, она смирилась с тем, что её супруг скоро умрёт, и вот этот её спокойный тон и заинтересовал-то меня тогда больше всего.
  Нина поведала мне, что её муж в 90-е входил в состав одной организационной преступной группировки, которую все тогда боялись в городе. Когда он заболел, то думал, что это бог наказал его.
  Потом муж её принял мусульманство и хотел в Мекку поехать - точно так же сделал один из его друзей, тоже участник той самой группировки, когда его жена долго не могла забеременеть.
  Нина мне часто рассказывала и про своих детей, как она сильно переживает из-за них, что они её совсем не слушают, что муж их воспитывал.
  Так Нина рассказала, как однажды сын пришёл заплаканный с улицы, так муж, как с цепи сорвался, когда его слёзы увидел, а потом взял из шкафа дочери платье и кинул сыну в лицо.
  - Одевай! Девчонкам в платьях ходить положено! - кричал он на сына, а тот плакал ещё громче и прижимался к матери, лицо у мужа так и побагровело от злости. - И заставил всё же одеть!
  Ещё Нина рассказывала, что подруга называет её дурой, потому что вот умрёт сейчас муж, а всё имущество его родителям достанется: квартира, машина, дача. Нина, как выяснилось, никогда о таких вещах заранее не думала. Да и зачем было думать, если и так всё было хорошо, жили и жили, а чья квартира, на кого записана, а машина? Оказалась, она даже документы на всё это ни разу в глаза не видела, бросилась искать, а их и дома то нету, начала расспрашивать у мужа, да не напрямую, намёками. Выяснилось, что тот, как заболел, снёс все документы, и на квартиру, и на машину, в дом своих родителей.
  - Зачем ты мне всё это рассказываешь? - спросил я однажды у Нины.
  - Ты на ангела похож, и так мило всегда меня слушаешь, стесняешься, краснеешь, и всё это от того, что ты врать не умеешь, - ответила мне она.
  Моя чересчур впечатлительная натура была в восторге.
  Во время рассказов Нины я смотрел ей прямо в лицо, и если в тот момент удавалось не обращать внимания на морщинки, то могло показаться, что разговариваешь с ребёнком. Голос же у неё был тёплый-мягкий, словно её розовый свитер с горлом.
  Потом мужа Нины прооперировали. Ему нужен был постоянный уход, продолжать работать, как раньше, у неё уже не было никакой возможности, и она уволилась из магазина.
  Прошло около полугода, как я её снова увидел - она торговала электротоварами на рынке. Я увидел её издалека, но не стал подходить ближе. Я даже не поздоровался с ней, а наоборот быстрее свернул в другую сторону, лишь бы только она меня самого там не увидела и не узнала.
  После той случайной встречи на рынке я шел домой и вспоминал, как мы работали вместе с Ниной в магазине. Я вспоминал, как она мне обо всем там рассказывала, как говорила, что я на ангела похож.
  Я вспоминал Нину, я вспоминал её детей, я вспоминал её мужа, который к тому времени уже умер, наверное.
  
  
  
  Страхи.
  
  Мне было восемь лет, когда я впервые побывал на похоронах.
  Умер мой дядя, Лёня - муж тёти Маши, отец моего двоюродного брата, Лёнячки.
  Помню, родители вернулись из больницы, где лечился дядя Лёня, и о чём-то долго спорили на кухне. Когда же их разговор закончился, папа позвал меня с сестрой из нашей комнаты и сообщил нам, что отец Лёнячки умер.
  А спорили они с мамой о том, присутствовать ли нам с сестрой на похоронах или нет? Мама была против этого, но победило папино мнение.
  В день похорон в доме покойного собралось много его бывших друзей, коллег и родственников. Тётя Маша рассказывала присутствующим, о том, как она ночью уснула в кресле у гроба мужа, и видела сон, как тот встал из этого самого гроба, взял покрывало в руку, которым был укрыт, и со всего размаху ударил этим покрывалом её, свою жену. Тут Тётя Маша и проснулась, смотрит - она всё в том же кресле, муж в гробу, и слышит: в дверь стучат среди ночи. Оказалось, это дяди Лёнина крёстная приехала на похороны, издалека, из деревни, совсем старенькая бабушка.
  - То есть, понимаете, он встал из гроба и ударил меня покрывалом, чтобы разбудить, чтобы я открыла дверь его крёстной! - рассказывала тётя Маша свой сон присутствующим.
  Гроб вынесли на улицу.
  Там его поставили на табуретки, а потом подняли с них и понесли вдоль дома к автобусам. Мы с сестрой шли за гробом в первых рядах вместе с родителями. Заиграл похоронный марш, и одновременно с ним заплакала моя маленькая сестра. Я посмотрел на неё и тоже заплакал. Причём плакали мы очень громко. Мой двоюродный брат Лёнячка шёл рядом с нами. Ему стало настолько не по себе, от нашего плача, что он буквально потребовал от нашей мамы, чтобы она нас с сестрой немедленно успокоила. Сам Лёнячка не плакал все похороны, потому что был уже взрослый, он учился в старших классах школы. Не плакал он, кроме одного случая, когда вышел на кладбище к гробу, чтобы навсегда проститься с отцом. В тот момент я увидел и его слёзы. Они будто бы брызнули из Лёнячки в разные стороны, мимо щёк, хлёстко и тихо. Тут же к нему подскочила моя мама с валерьянкой, но Лёнячка с раздражением отказался, а тётя Маша закричала на маму: "Лида, Лида, ну зачем ты? Не нужна ему никакая валерьянка!". Тётя Маша будто была рада в тот момент, что её сын тоже, наконец, расплакался. Ей в тот день было, пожалуй, тяжелея всех. На поминках, держа стакан, наполовину наполненный водкой, она сказала про своего мужа, что двадцать лет совместной жизни прошли для неё, как один день.
  Сложно это было представить - двадцать лет, как один день.
  Я был ужасно напуган - людское горе, плач, человек в гробу, которого закапывают в землю: впечатления от всего увиденного, отозвались должным результатом в моей маленькой голове - я был ужасно напуган. Я стал всего бояться, и в первую очередь бояться того, что внезапно где-нибудь увижу или встречу своего умершего дядю Лёню.
  Я шёл из школы домой и думал, что он сейчас появится, откуда не возьмись, из-за угла или из-за дерева. Подходя к подъезду своего дома, мне казалось, что дядя Лёня может прятаться там где-нибудь в проёме между дверьми. Когда же я набирался смелости и буквально влетал в подъезд мимо злосчастного проёма, то, уже, ожидая лифта, думал, что двери сейчас откроются, и оттуда выйдет мой умерший дядя Лёня.
  А в квартире я ещё больше боялся встречи с ним, и где я только её не представлял. Мне казалось, что он может даже вывалиться из платяного шкафа, стоит мне только открыть его дверцу, чтобы достать пижаму перед сном.
  И, конечно же, я боялся встречи с дядей Лёней ночью.
  Когда я ложился спать, то всегда отворачивался на кровати к стене, и уже никогда не поворачивался обратно - лежал так, пока не усну, думая, если я повернусь, то обязательно увижу там своего дядю, стоящего у меня за спиной.
  Но и просто лежать, отвернувшись к стене, я не мог. В темноте у меня начинались видения перед глазами. Я снова представлял себе похороны дяди Лёни, видел кладбище, его, лежащего в гробу, и никуда я не мог деться от этих своих видений и мыслей.
  В итоге я не мог уснуть, не выключал свет, плакал среди ночи, просился в постель к моим родителям.
  Отец начал расспрашивать у меня, в чём дело?
  Я рассказал ему про свои страхи.
  И тут отец впервые в жизни по-настоящему меня удивил.
  Он предложил мне почитать перед сном молитву, пообещав, что страхи закончатся.
  А удивился я так потому, что молитв никаких не знал, и в моей семье ни то, что вообще никто в бога не верил, а даже никогда не разговаривал о нём. Родители мои были настоящими советскими атеистами.
  А тут молитву перед сном!
  Как это?
  - Ну, не молитву, не всю целиком, - оправдывался будто отец, осознавая моё удивление. - Просто скажи про себя перед тем, как уснуть: "Боже спаси и сохрани!". Этого будет достаточно.
  Я не верил своим ушам, но сделал так, как просил отец.
  - Спаси и сохрани, - бормотал я следующей ночью, лёжа в постели.
  Бормотал с таким ощущением, которое бывает, когда пьёшь горькое лекарство от болезни.
  Бормотал, чуть ли не морщился.
  И страхи закончились...
  
  
  
  Преследования.
  
  В то время я читал роман Гончарова "Обрыв".
  Соня напоминала мне героиню этого произведения.
  У неё были длинные волосы. Похоже, что их не стригли, отращивали, бережно к ним относились. Это натолкнуло меня на мысль, что девушка, должно быть, была хорошо воспитана.
  Соня была худа, невысокого роста. Походка у нее была тихой и безмятежной.
  На ней, как правило, был надет строгий юбочный костюм: прямая юбка по колено, пиджак, под ним светлая блузка.
  Я работал продавцом-консультантом в торговом зале магазина, Соня сидела в бухгалтерии - мы с ней практически не виделись. Единственным местом, где мы могли встретиться, была столовая магазина. Если мне вдруг удавалось её там застать во время обеденного перерыва, то это было одним из счастливейших для меня событий, произошедшим со мной за день.
  Иногда, правда, Соня выходила из своего кабинета в торговый зал, и тогда я мог понаблюдать за ней со стороны, спрятавшись за какую-нибудь витрину. Бывало же, мы встречались и в коридорах служебных помещений, и тогда оба улыбались, приветствовали, таким образом, друг друга.
  Несмотря на то, что мы так редко с ней виделись, я понял, что люблю Соню.
  Позже я понял, что моя любовь к ней становится всё больше и больше.
  При такой моей к ней любви, какой она становилась, меня уже не удовлетворяли эти редкие встречи в столовой, эти подглядывания из-за витрины, взаимные улыбки в коридорах.
  Я должен был что-то поменять во всём этом, сдвинуть с места.
  Тут же меня посещали мысли, что ничего поменять я не смогу.
  - Ну, что я должен был сделать? Подойти к ней и сказать, что я её люблю? Мы же даже знакомы с ней не были! Соня бы первая приняла меня за сумасшедшего, посмеялась бы надо мной, да и только.
  Я любил её, но ничего не мог с этим поделать.
  Так с любовью в мою жизнь пришло уныние.
  Тяжелее всего приходилось ночью, когда мысли о Соне налетали на меня, как комары, и кружили в темноте, жужжа над ухом.
  Но хуже всего, я стал замечать отсутствие здравого разума в своих мыслях.
  Так, например, я случайно узнал на работе дату рождения Сони, сопоставил её со своей, перемешал сложившиеся у меня в голове цифры, вывел из всего этого какую-то одному только мне понятную формулу, и убедил себя в том, что Соня была предназначена мне судьбой.
  Со дня этого своего открытия я стал любить её ещё больше, но и уныние, от невозможности быть с ней, тут же, то же увеличилось.
  В самые тяжёлые минуты уныния, а таковые случались опять-таки ночью, Соня мне даже мерещилась.
  Один раз в темноте я смотрел на тени колыхающейся у открытого окна занавески, и готов биться об заклад, что среди движений теней я видел лицо Сони.
  Оно было у неё очень красивое: худенькое, хрупкое, белое, как у куколки, подчёркнуто мелкими изысканными деталями в виде тонюсеньких бровей, острых ресничек, бусинок глаз, носика, щёчек, губок.
  В итоге настал такой момент, когда моё уныние, из чего-то духовного переросло в нечто физическое, то, что можно было почувствовать: боль в груди, нытьё в сердце.
  Я даже стал бояться всего этого - настолько мне казались непредсказуемыми последствия.
  И я решил прекратить всё это.
  Я решил, больше не видеть Соню или хотя бы постараться сделать так, чтобы видеть её, как можно реже.
  Я перестал ходить обедать в столовую магазина, не подглядывал больше за ней из-за витрины, когда она появлялась в торговом зале, и старался избегать с ней встреч в коридорах служебных помещений.
  В то время я читал роман Гончарова "Обрыв", и как раз дошёл до места, где главный герой, начинает специально избегать главную героиню романа - ситуация, как мне показалось, была схожая с моею. А дальше, в произведении говорилось, что когда начинаешь специально избегать какого-нибудь человека, то таким образом, наталкиваешь этого человека на мысль, что ты к нему как раз таки не равнодушен, ведь эти специальные избегания, как правило, очень заметны, и тем самым они автоматически превращаются в специальные преследования.
  - Вот и со мной так!- подумал я. - Значит, я не избегаю Сони, а всего лишь на всего преследую её. А какое я имею на это право? Преследовать незнакомого мне человека, вмешиваться в его личную жизнь?
  С этими мыслями я решил уволиться из магазина.
  В мой последний рабочий день я снова встретил Соню.
  Я шёл по одному из коридоров служебных помещений. Из бухгалтерии выбежал мальчик лет пяти и побежал в сторону туалета. Тут же из бухгалтерии вышла и Соня, и направилась за мальчиком следом, как выяснилось, это был её сын.
  Я знал, что Соня была не замужем, но не знал, что у нее есть ребёнок.
  Я этому очень удивился.
  И возмутился.
  Я даже не стал улыбаться ей, как это делал обычно при встрече, а скорее наоборот, я будто специально посмотрел на неё с неким презрением, с каким смотрят на незамужнюю женщину с ребёнком некоторые мужчины.
  Но что самое удивительное, и Соня не стала улыбаться мне, как делала это обычно при встрече. Она словно почувствовала мое новое к ней отношение и, впервые, прошла мимо меня по коридору, не обращая никакого внимания.
  Ночью я опять не мог уснуть. Жужжали и кусали комары-мысли. Я укрылся от них под одеялом, с головой. Стало не выносимо жарко. Я включил вентилятор. Под шум вращаемого им воздуха я уснул.
  Мне снилось, что дождь идет на улице.
  Тут же я слышал, как внизу у подъезда мяукает промокший котёнок.
  Потом там же во сне около подъезда похожим голосом плакала девушка.
  А проснулся я в итоге от того, что был раскутан, а вентилятор дул мне прямо на обнаженную спину.
  - Ещё не хватало поясницу простудить!
  Я снова укрылся одеялом с головой.
  Лежа в темноте, я старался припомнить стихи, которые сочинил, когда был влюблён в Соню.
  ...
  Стихи без слов...
  Всё равно, что любовь.
  ... и в подъезде закричит проститутка.
  Ночь, кровопийца, нож, мини юбка.
  
  
  
  Задумался.
  
  Я ехал на автобусе на работу и, представляете, о чём-то таком задумался, что проехал две лишние остановки.
  Раздосадованный этим обстоятельством я пробирался в автобусе к выходу.
  У дверей стояла девушка с коляской и тоже собиралась выходить.
  Я решил ей помочь.
  Я наклонился к коляске, чтобы приподнять её с одной стороны, но тут двери автобуса так неудачно открылись, что ударили меня прямо по рукам, не дав мне, таким образом, даже коснуться коляски с ребёнком.
  Более того, удар был настолько сильным, что я чуть не упал на пол в автобусе.
  И, представляете, девушка, которой я хотел помочь, сделала вид, что не обратила на всё это даже никакого внимания. Она преспокойно без посторонней помощи одна вытащила свою коляску из автобуса на улицу.
  Но, что самое удивительное, мне показалось, что девушка даже была довольна тем, что мне не удалось ей помочь, уж больно она на меня после всего этого как-то злорадно посмотрела. Она словно была заодно с этими дверями автобуса, ударившими меня по рукам, отгородившими меня от коляски с её ребёнком.
  Ещё более раздосадованный я вышел из автобуса на улицу.
  Теперь ещё приходилось возвращаться пешком, ведь я проехал две лишние остановки, из-за того что видите ли задумался в автобусе.
  - И о чём я только таком интересно задумался?
  Да, сейчас даже сказать стыдно, о чём!
  Я задумался, как хорошо было бы пустить метро в нашем городе!
  Представляете, ехал в автобусе и расчертил в голове целую карту будущего метрополитена. Рассчитал, где должны будут располагаться станции, чтобы сделать удобными маршруты веток, чтобы люди могли из любой точки города добраться туда, куда им необходимо.
  Но в итоге не всё так просто оказалось в моём воображаемом метрополитене. Станций всегда получалось намного больше, чем мог вместить в себя мой скромный город. В голове постоянно что-то не срасталось, то расстояния от станции до станции получались слишком короткими, то приходилось размещать станции там, где они вообще никому не были нужны. Наконец, всё в моих мыслях перепуталось, и я стал злиться на самого себя, а потом стыдиться своего занятия.
  - Ну и зачем мне всё это? Какая-то бесполезная трата времени? Мысли, как у ребёнка!
  Тут же я вспоминал, как в детстве рисовал в тетрадке автобусные маршруты: чертил линии, точками изображал на них остановки, приписывал им названия. Тогда я ещё не знал всего города, и большинство маршрутов придумывал сам. Такое время препровождение, видимо, доставляло мне массу удовольствия, раз я до сих пор не мог расстаться со всем этим.
  Задумался.
  Забыл про всё на свете.
  Проехал две лишние остановки, и теперь возвращался пешком.
  Я шёл и слушал гул проспекта. Я смотрел на образовавшуюся, на нём пробку, на медленно движущиеся автомобили, и успокаивался, как это бывает, если наблюдаешь огонь или воду.
  Ещё для большего успокоения я решил не обращать внимания на прохожих, попадающихся у меня на пути. И я прошел так уже достаточно много, пока один из них просто не схватил меня за руку, так видимо хотел, чтобы я все же обратил на него внимание.
  Этим прохожим, оказалась пожилая женщина. Она трясла меня за рукав моей рубашки и просила у меня денег, рассказывая что-то про своего сына, которого она ждала из тюрьмы.
  Я дал ей первую попавшуюся в кармане мелочь и, прибавляя шагу, направился к следующему перекрёстку.
  Здесь из кафе выходили на улицу три подростка - девочки, лет четырнадцати.
  В руках они держали хот-доги, смотрели на них и почему-то смеялись, причём так громко, как будто специально хотели привлечь к себе внимание окружающих.
  Девочки были хорошо одеты - ярко, модно, дорого. Их родители, должно быть, ни в чём им не отказывали, баловали их.
  Увидев меня, идущего им на встречу, девочки тут же как-то странно между собой переглянулись, словно затевали что-то. Наконец, поймав на себе мой взгляд, они подошли ко мне, и представляете, тоже попросили у меня денег. Так и сказали, хором, своими звонкими детскими голосами: "Подайте, Христа ради!". При этом девочки пыталась придать своей просьбе, как можно больше жалобности, но когда поняли, что у них ничего из этого не вышло, снова очень громко рассмеялись.
  Я улыбнулся им в ответ, хотя в тот момент совсем не хотел улыбаться.
  Еще прибавив шагу, я направился к следующему перекрестку.
  Две лишние остановки, которые я проехал на автобусе, уже были практически преодолены, когда я внезапно заметил у себя на пальце каплю крови, сочившуюся из небольшой ссадины.
  - Где-то ещё порезаться успел!
  Кровь не останавливалась. Платка у меня с собой не было, и тогда я достал из кармана автобусный билет и промокнул измятой бумажкой кровь. Она проявилась на ней блеклым рыжим пятном.
  Я хотел выбросить билет в урну, но промахнулся. Тогда я не поленился и наклонился за бумажкой, чтобы выбросить её повторно, но поднялся ветер и протащил мой билет ещё на два метра от меня в сторону.
  Я решил не отступать и догнал билет, поднял, ещё раз смял хорошенько, чтобы он стал ещё твёрже, и с третьей попытки всё же отправил в урну.
  Ветер дунул с новой силой, теперь он разметал дорожную пыль по городу.
  Ветер напоминал мне обезьяну, которую научили держать в руках веник и даже подметать пол. Единственно, что не могло понять животное, что делать это всё надо, чтобы убирать сор, а не для того, чтобы просто перемещать его с места на место.
  
  
  
  Пугачёвъ.
  
  Однажды я гулял по центру города и не заметил, как забрёл на улицу, на которой располагался только что отстроенный ночной клуб Пугачёвъ.
  Это было невероятное совпадение, так как ещё совсем недавно у меня в этом клубе проходило собеседование по трудоустройству на работу.
  На нём я претендовал на позицию бармена.
  На том собеседовании мною остались вроде бы даже довольными и согласились взять меня на должность бармена - надо было только немного подождать, пока клуб откроют, подождать, пока в нём будет закончен ремонт.
  И вот я стал ждать, а мне с тех пор так никто и не позвонил.
  Несмотря на то, что прошло уже целое лето, я всё ещё думал, что мне не звонили, потому что клуб до сих пор не открыли, то есть в нём всё ещё идёт ремонт.
  И вот я совершенно случайно забрёл на улицу, где располагался клуб "Пугачёвъ" - теперь я мог воочию убедиться, действительно ли он до сих пор не работает?
  Я вглядывался в крыльцо клуба и вспоминал, как впервые тогда здесь очутился. Я вспоминал то моё собеседование, которое состоялось прямо в фойе клуба рядом с гардеробом. Пол был весь в побелке, пахло краской, кругом стояли мешки с цементом, валялся инструмент: кисточки, валики, вёдра. В фойе стояло много народу, в основном молодые люди от 18 до 25 лет. Из них там выстроилась целая очередь - она тянулась в угол помещения в сторону белого кожаного дивана, покрытого полиэтиленом. На диване сидели кадровики, проводившие собеседование.
  Несмотря на всю необычность обстановки, в которой проводилось собеседовании, самое необычное в ней было, как раз, эти самые кадровики. У них был странный внешний вид, если не сказать больше. Это были два подростка, на вид лет шестнадцати, одетые в рваные джинсы, яркие кеды, широкие толстовки - какие-то школьники с непричесанными волосами, жующие жвачки.
  - Москвичи, - подумал тогда я.
  Ещё в тот день кадровики отпускали странного рода шуточки. Например, увидев у одного из соискателей работы в графе вредные привычке слово "Курю", они спросили у него: "Что куришь? Плюшки? Шишки?"
  - А шишки разве курят? - раздалось в ответ.
  - Ты в теме! - отреагировали кадровики.
  Они сидели на диване, претендент на вакансию в кресле напротив. Вокруг стояли остальные, соискатели работы, которые внимательно слушали, о чём шла речь во время собеседования и не упускали возможности посмеяться во всё горло, во время очередной шуточки.
  Ещё меня удивило, что в своих позитивных речах кадровики совсем не гнушались матерных слов, но окружающим опять-таки это нравилось, все снова смеялись. Такая раскрепощённая атмосфера им явно была по душе, не то, что на этих рядовых скучных собеседованиях.
  - Ты в пролете! - сказали одному из парней кадровики, узнав, что у того совсем нет опыта работы на должности бармена.
  - Ха, бортанули, - засмеялся тот и ушёл.
  Я был одним из последних, кто принял участие в этом странном собеседовании. Я ждал и в свой адрес какой-нибудь выходки от кадровиков, и был уже готов парировать их "весёлое" хамство, но как не странно именно в беседе со мной они сменили свой тон на вежливый, и я бы даже сказал, на серьёзный.
  - Умны, - подумал тогда я.
  На том собеседовании мною, вроде бы, остались довольными, сказали, что я им подхожу, и что меня согласны взять на должность бармена, надо только немного подождать пока клуб откроется, подождать, пока в нём будет закончен ремонт.
  И я стал ждать, но мне так никто не позвонил.
  Я думал, значит, клуб ещё не окрыли.
  И вот несколько месяцев спустя я совершенно случайно снова забрёл на улицу, где располагался клуб "Пугачёвъ". Впервые мне стало воочию видно, что он уже давно открыт и вовсю работает.
  
  
  
  Расти быстрей!
  
  Я сидел за праздничным столом на дне рожденье, и в какой-то момент почувствовал себя нехорошо.
  Я вскочил из-за стола и побежал к туалету.
  Никто из присутствующих этого и не заметил, не обратил никакого внимания - все были пьяны, веселы и о чём-то громко разговаривали, спорили, в основном мальчики, в основном о музыке.
  Меня вырвало.
  Аня поймала меня у двери на выходе из туалета и проводила в ванную комнату, в общем, проконтролировала, сделала всё то, что и должна была сделать гостеприимная хозяйка квартиры и виновница торжества.
  Ане в тот день исполнилось пятнадцать.
  В ванной она склонила меня над акриловой ванной и открыла душ, обдав мою голову холодной водой.
  - Ну, как, легче?
  В ответ я лишь что-то промямлил, непонятное слово, ни то "панк", ни то "фанк". Мне было всё сложнее и сложнее устоять на ногах. Кафельная плитка в ванной комнате скользила. Я смотрел на своё отражение, но не понимал, где именно его видел - в зеркале или в трубе нержавеющего полотенцесушителя?
  - Не легче, - догадалась Аня и сняла с меня футболку, направив струю холодной воды теперь мне прямо на спину.
  Затем она зачем-то намылила мне грудь, своей рукой, круговыми массажирующими движениями, словно втирала крем в кожу.
  - Ну, стой же, - засмеялась она, когда я стал заваливаться на бок.
  При таких новых обстоятельствах Аня быстро смыла с меня мыло, вытерла полотенцем и помогла добраться до спальной комнаты. Там она уложила меня на кровать, и после того, как я в ту же секунду уснул, стянула с меня джинсы. Аня занавесила шторы в комнате, выключила свет, закрыла дверь, создав мне тем самым атмосферу покоя и уюта, и вышла из комнаты.
  Возвращение именинницы в гостиную восприняли на ура! Девятиклассники заорали, захлопали. Кто-то запел, родились даже какие-то стихи, люди покатились от смеха на пол. Аня отнеслась к возгласам равнодушно. Она попросила водки, попросила, чтобы не курили на кухне, выпила и прибавила музыку.
  Девятиклассники в гостиной стали разговаривать ещё громче. Прыгать, танцевать, орать. Гам стоял на всю квартиру, а может быть и на весь девятиэтажный дом, и, наверное, единственным человеком в этом доме, кто этот гам не слышал, был я, который крепко спал в другой комнате.
  Мне снился сон - моё воспоминание из детства.
  Мне снилась школа.
  Мне снилось, как меня забирала после уроков моя соседка.
  Она училась в той же, что и я школе. Её и мои родители были хорошими знакомыми, и когда меня некому было забрать после занятий, моя мама просила об этом мою соседку.
  Ей было тринадцати лет, а мне восемь.
  Мы шли домой после школы в окружении её подруг, её одноклассниц. И какими же они мне, восьмилетнему ребёнку, все тогда казались взрослыми, эти высокие тринадцатилетние девочки.
  В тот день, обычно разговорчивые школьницы, теперь всю дорогу почему-то молчали. Они лишь изредка о чём-то перешёптывались, пересмеивались, и как будто бы за моей спиной.
  Тогда мне показалось, что они от меня что-то скрывают. Я словно оказался лишним в их компании.
  - Ну, что начнём? - спросила одна из девочек.
  - Не при нём же! - возмутилась моя соседка и покосилась на меня.
  - Расскажет?
  - Конечно!
  Мои догадки, подтверждались. Я начинал чувствовать себя всё более и более неуютно. В конце концов, где-то на середине пути, я не выдержал, и спросил у своей соседке, в чём дело, почему девочки себя так ведут?
  Она сказала, чтобы я не обращал на это никакого внимания.
  Но я не мог не обращать, и тогда я сказал уже всем девочками, сопровождавшим меня, чтобы как раз они не обращали на меня внимания и делали всё то, чтобы они делали, если бы меня здесь не было.
  Девочки посмотрели на меня с удивлением, потом на мою соседку.
  - Я при нём всё равно не буду, - продолжала возражать она. - Вы себе представляете, что будет, если он своим родителям расскажет?
  - Не расскажу, не расскажу, - говорил я.
  - А! Делайте, что хотите.
  И тут произошло следующее. Девочки начали ругаться матом. Такая у них была игра по дороге из школы домой. Они одна за другой стали произносить матерные слова, выигрывала та, которая называла слово последний.
  Когда все обычные слова заканчивались, девочки начинали придумывать свои собственные, это допускалось правилами игры - главное чтобы корень слова оставался матерным. Так они придумали огромное количество смешных матерных слов. Всем было очень весело.
  Я тоже смеялся.
  Один раз, когда в воздухе уже достаточно долго висело молчания - все слова были сказаны, и никто ничего уже не мог придумать, я сам достаточно громко произнёс своё собственное придуманное матерное слово, чем рассмешил всех девочек.
  Но тут, как раз пришло время расходиться по домам. Все стали прощаться друг с другом, а одна девочка, самая красивая из всех, присела ко мне на корточки, чтобы сравняться со мной ростом.
  - А ты оказывается хороший мальчик, - сказала она мне своим ласковым голосом. - А я тебе нравлюсь?
  - Да, - ответил я смущённо.
  Глаза у неё были огромные и невыносимо красивые. Мне хотелось что-нибудь с ними сделать.
  - Жалко только, что ты ещё маленький, - продолжала она. - Ну, ничего. Я буду ждать, когда ты вырастишь. Расти быстрей, и я буду твоей женой!
  После сказанного школьница поцеловала меня в губы.
  - Ты что сдурела? - сказала ей моя соседка.
  - Ну, он же никому ничего не расскажет, ни про поцелуй, ни про нашу игру, ни про прогулку, - ответила девочка, продолжая смотреть на меня своими большущими глазами.
  И вот этот её поцелуй в губы я запомнил на всю жизнь.
  Запомнил я и фразу "Расти быстрей, и я буду твоей женой!".
  Воспоминания эти мне часто снились, и надо сказать, что это был самый сладкий мой сон.
  Вот и тогда, на дне рожденье Ани, когда я спал пьяный в её комнате, мне снился этот сон. Я снова видел красивую девочку, ощущал поцелуй в губы.
  Но что-то меня разбудило.
  Очнувшись, я обнаружил себя голым на кровати, на мне лежала пьяная Аня, она обнимала меня, целовала.
  В квартире стихло, одноклассники мои разошлись, день рожденья, видимо, уже закончился.
  В темноте перед глазами всё ещё стояла картинка из сна, детства, целующая меня девочка, её фраза: "Расти быстрей, и я буду твоей женой!".
  Под её ласковый голос, я повалил пьяную Аню на спину.
  - Ну, вот я, кажется, и вырос! - подумал я.
  
  
  
  Происшествие.
  
  Я находился на своем рабочем месте, в магазине, стоял у витрины с гардинами, когда из двух ваттной колонки, которая висела над моей головой, раздался женский голос диспетчера.
  В отделах торгового зала магазина прошло объявление о срочном внеплановом собрании всех старших продавцов в кабинете директора.
  Объявление повторили.
  - Видимо, что-то у вас там серьёзное стряслось, - подумал я. - Дважды повторяют только в особых случаях.
  Тут же в отделе появился старший администратор магазина и начал бегать взад вперёд с озабоченным лицом между рядов с товарами, словно ища кого-то. Вначале он забежал в краски, потом в обои и, наконец, в гардины, где находился я.
  Мы были ещё мало знакомы.
  - Где у вас все? - спросил у меня администратор, уставившись на лист бумаги, приколотый к планшетке, которую он держал в руке. - Кто у вас из продавцов сегодня в отделе за старшего?
  - Ярослав, - ответил я.
  - А где Ярослав?
  - Не знаю, на складе, наверное.
  - Объявление слышал? Всех старших срочно в кабинет директора, внеплановое собрание! Что у вас никого больше нет в отделе, кроме Ярослава?
  - Я есть.
  - Ну, иди ты тогда! Быстрее, собрание уже, наверное, началось!
  И я пошёл, и надо сказать, что был этому чрезвычайно рад. Во-первых, меня мучило любопытство: "Что же у них там произошло?", во-вторых, я шёл на собрание исполняющим обязанности старшего.
  Но какое же было моё разочарование, когда я, подходя к кабинету директора, увидел выходящих оттуда сотрудников магазина, что означало, что собрание закончено, и я на него не успел.
  Не смотря на это, я всё же дошёл до кабинета и даже заглянул внутрь.
  - Где, у вас Ярослав? - спросил у меня сидевший внутри кабинета директор.
  - Его, нет, - ответил я. - А собрание уже закончилось?
  - Да.
  - А зачем собирались?
  - Сейчас тебе нужно будет пойти в свой отдел, собрать все имеющиеся там тележки типа G17, которые используются покупателями для перевозки гипсокартонных листов, и отогнать их на склад, - отдал мне распоряжение директор. - Мы не будем больше использовать эти тележки в торговых залах магазина. Это нужно сделать срочно! Передай всем в своём отделе!
  - Срочно? А зачем, их на склад? Это такие длинные тележки?
  - Ну, да! Говорю же, мы их не будем больше использовать. Все тележки срочно на склад! Где у вас Ярослав?
  - Его нету, - сказал я и вышел из кабинета.
  Это было удивительно. Что могло такое, случиться, чтобы так срочно собирать все эти длинные тележки, предназначенные для перевозки гипсокартонных листов и отгонять их на склад?
  И я не переставлял удивляться этому весь оставшийся рабочий день.
  Вечером же моё удивление разрослось с новой силой - я проходил мимо склада и увидел там около сорока длинных тележек типа G17, аккуратно стоящих в ряд, и готовившихся к погрузке на огромную фуру.
  Получалось, их не только срочно отогнали на склад, но и, так же срочно, куда-то теперь увозили!
  - Цирк какой-то!
  Мысли обо всё этом не давали мне покоя.
  Я даже ночью не мог уснуть, и решил нагнать на себя усталость - включил телевизор.
  По экрану шли новости.
  От услышанного я вскочил с кровати на ноги.
  Диктор новостей рассказывал о несчастном случаи произошедшем в магазине, в точно таком же, в котором работал и я, с точно таким же названием, принадлежавшим той же фирме, только этот магазин располагался в другом городе.
  - Сегодня около шести часов вечера, спускаясь по эскалатору, посетительница магазина строительных материалов, перевозившая в грузовой тележке гипсокартонные листы общим весом двести килограмм, не удержала тележку, та покатилась и сбила мальчика пятилетнего возраста, находившегося в магазине вместе с матерью, - рассказывал диктор новостей с экрана телевизора. - От полученных травм ребенок скончался на месте, а его мать умерла, не приходя в сознание, в машине скорой медицинской помощи при транспортировке в Центральную Республиканскую Больницу. Уже выявлено, что тележка, на которой перевозились стройматериалы, не была предназначена для транспортировки грузов по эскалаторам торгового центра, так как не была оборудована соответствующей системой блокировки колес. На месте происшествия работает оперативная группа следственного отдела сотрудников милиции
  - Вот оно что! - подумал я, и именно в тот момент, когда так подумал, вскочил с кровати на ноги. - Вот значит, зачем на склад эти длинные тележки!
  Теперь, после услышанного, мое любопытство, наконец, было удовлетворенно.
  Я снова лег в постель, выключил телевизор и преспокойно уснул.
  
  
  
  Во сне.
  
  Во сне я видел двух жирных тюленей лежащих на берегу водоёма.
  Глаза у них были сытые и довольные, тюлени щурились в такт сиянию лучей майского солнца. Животные готовились ко сну после вкусного обеда. Один уже засыпал на плече у другого. Кругом были разбросаны обглоданные скелеты рыб, останки крабов, раковины из-под устриц.
  Во сне я видел льдину, которая плескалась в море крайнего севера. Она несла на себе двух белых медведей, в чьи лапы попался тюлень с размноженной об лёд головой.
  Я видел трёх косуль, которые вышли в поле из леса, чтобы пощипать там травки из замерзшего стога сена. Косули ели держались на своих худющих ногах, тряслись в поле от страха и холода.
  "Воры!" - озаглавил картину художник.
  Юпитер рисовал бабочек. Они живыми слетали с его холста и отправлялись на землю. Рядом с Юпитером расположился Меркурий. Он и поднёс палец к губам и таким образом попросил Добродетель хранить молчание, когда та так внезапно появилась рядом с художником.
  - Тсс! - означал его красноречивый жест.
  Ван Гог рисовал стул, свечу, Гогена, рисующего море.
  Островитянка бросалась в воду с головой, оставляя на пенистой поверхности свои рыжие волосы. Движения женщины были спокойны и грациозны. Они вселяли в меня надежду и уверенность. Я вслед за ней решился доплыть до острова.
  Море при этом было тихим и нежным. Оно тёплым синим покрывалом, проникало в мою комнату, падало на кровать, свисало с подоконника, на белой поверхности которого, простыня душила мои ноги.
  Мужчина размахивал веслом над моей головой - рядом проплывала лодка. Море раскачивало её, пыталось перевернуть на воду. Я хотел ухватиться за борт, но руки были связаны, а сам я висел на дереве, болтался в белой одежде, словно верёвка.
  Я видел испуганные глаза женщины. Два негра смотрели из-за её спины, сложив свои подбородки на худеньких плечах негритянки. На мужчинах была дорогая одежда, в какой, пожалуй, расхаживали испанские вельможи времён Веласкеса - пушистые перья, рыцарские шлемы и костюмы.
  Лодку окружили рыбы. Они вынесли тела утонувших людей на сушу. Там их встречали огромные, с человеческий рост, птицы. На берегу у рыб вырастали человеческие ноги, а у птиц руки.
  Рыжеволосая островитянка продолжала свой путь под зелёными водами. С лодки за ней наблюдали мужчина и женщина.
  Было жарко.
  Я сбросил с себя синее одеяло.
  Белый квадрат простыни сполз к ногам.
  Стало холодно.
  Я видел, как падало вниз моё худое голое тело.
  Болела голова.
  Это было такое странное ощущение - мне казалось, голова у меня болела оттого, что в ней было совершенно пусто.
  Я встал с кровати и пошёл смывать ощущение в душ.
  Со вчерашнего дня прошло не так много времени, однако я совершено не помнил себя вчерашнего. Я не помнил, кем я был, каким человеком, о чём думал, что чувствовал? Как будто бы кто-то другой ходил в моём теле по улицам, ездил на городском транспорте, работал, а потом возвращался домой, ел, уставившись в телевизор, ложился спать, просыпался с ощущением того, что в голове пусто.
  Я смотрел на разбросанные рядом с моей кроватью вещи. Припоминал, что всю ночь сортировал на своём компьютере музыку, создавая бесчисленное множество папок, а потом, не найдя ответа на вопрос, для чего я всё это делаю - удалил весь свой много часовой труд.
  Я вошёл в кухню.
  Практически одновременно включил электрический чайник, плиту и телевизор.
  - По меньшей мере, 25 африканских мигрантов погибли от голода, жажды и жары, пытаясь добраться на лодке до берега Испании, - шипел канал новостей. - Еще 25 человек спасены экипажем грузового судна у побережья провинции Альмерия, в их числе, по сообщениям с места событий, - пять женщин и пятеро детей.
  Я достал сковородку из холодильника, поставил на плиту разогреваться жареный картофель.
  - Как сообщает Би-би-си, судно, патрулирующее воды между испанскими городами Малага и Мелилья, наткнулось на полузатонувшую лодку с мигрантами в понедельник вечером. Одна из женщин, по словам представителей Красного Креста, потеряла в море мужа и трех маленьких детей. "Она был в шоке, в состоянии глубочайшей тоски", - добавили в Красном Кресте.
  Я насыпал в чашку кофе и налил кипятку. Кофе ударил в голову - она мгновенно прошла и больше не болела.
  - Каждый год десятки тысяч африканцев пытаются добраться до испанского берега, чтобы попасть в Европу, - никак не унимался диктор с экрана телевизора. - "Мы не знаем точных цифр", - признался в интервью агентству Ассошиэйтед пресс сотрудник Красного Креста в порту Малаги. Только в прошлом году в ходе таких путешествий погиб в общей сложности 921 мигрант, утверждает испанская неправительственная Организация по правам человека.
  Я встал из-за стола.
  Я случайно зацепил рукой алюминиевую крышку из-под кастрюли.
  Она упала на пол и достаточно долго стучала своими алюминиевыми боками по линолеуму, в начале громко, потом всё тише и тише. Я поднял её и помыл вместе с остальной посудой.
  
  
  
  Память.
  
  Я пытался припомнить что-нибудь самое ранее и вспомнил свою первую деревянную кроватку, как я лежал в ней и наблюдал из-за её деревянных прутьев за раком, ползающим по комнате. Отец принёс его с рыбалки и выпустил на пол, чтобы показать нам с мамой. Я помнил этого рака очень чётко, он и сейчас, как живой ползал перед моими глазами, такой весь склизкий, тёмно-зелёный, словно его только что из болота вытащили. Впрочем, помнил я его и мёртвого румяного красного, лежащего на следующее утро на тарелке, на кухне.
  В другой раз, я лежал в кроватке с высокой температурой, и мама никак не могла заставить меня выпить горькое лекарство. В конце концов, она растворили таблетку в чашке сладкого чая, но я всё равно отказывался пить его. Тогда мама сказала, что я очень серьёзно болен, и что должен выпить лекарство, а иначе могу даже умереть. Помню, эта фраза подействовала моментально, я так перепугался, что тут же выпил чай, а он к тому же оказался очень вкусным.
  Вот, что стало с кроваткой потом, я не помнил. Не помнил я, и как очутился здесь этот диван, пришедший на место деревянной кроватки, обшитый зелёной тканью. Помню лишь, что в одно время над диваном висел календарь, на обложке была изображена Москва Река, Кремлёвская стена, прогулочный теплоход.
  Утро.
  Мама натягивала на меня колготки, отвозила меня на санках в детский сад, вечером забирала из него. Мы проезжали мимо, школьного стадиона, общежития, продуктового магазина. На стадионе мимо нас пробегал мужчина. Каждое утро я видел, как он наматывал там круги вокруг футбольного поля, босиком по снегу, в одних трусах. Мама говорила, что это был спортсмен. Трусы были красные.
  Металлический забор детского сада был весь в дырках, как решето. Мама говорила, что дырки эти остаются на листе металла после выпиливания каких-то деталей для снарядов, а делают такие заборы в нашем городе на пороховом заводе.
  В помещении раздевалки детского сада нас встречала, Людмила Ивановна - моя воспитательница.
  Мама уходила на работу.
  Дневной свет заливал помещение старшей группы детского сада сквозь огромные окна. Они были закрыты, и не известно, как туда пробралась синица, которая летала, как метеор по всей комнате, чуть-чуть не касаясь крыльями самого потолка. Дети возбуждённо наблюдали за её полётом.
  Тут же синица врезалась на полной скорости в окно и упала на подоконник.
  - Она умерла? - спросил один мальчик у Людмилы Ивановны, поспешившей на помощь к бездыханному телу птицы, но только воспитательница хотела коснуться её, как та тут же снова взлетела в воздух.
  - Притворялась! В обморок упала! - кричали дети.
  В нашей группе был небольшой живой уголок, там стояла клетка с хомяком, была черепаха и чучело журавля на подставке, и надо же, синица, решившись взять паузу, приземлилась именно на журавля, прямо ему на голову.
  - Поближе к своим, - раздался детский возглас.
  - И не боится.
  Людмила Ивановна открыла окно. Она долго не могла справиться со шпингалетом, дёргая его и так и сяк, но всё же добилась своего, свежий морозный воздух наполнил наши лёгкие. Распознала его и синица, сделав прощальный круг над головами детьми, она всё-таки выбралась наружу, только в небе мы её и видели.
  Дети хлопали в ладоши, кричали, кто умел, свистел.
  Из-под чучела журавля выполз таракан, тут же раздался хлёсткий удар ладони по столу. Я смотрел на белую жидкость, вылившуюся из насекомого.
  - Это, что ещё такое? - сказала строго Людмила Ивановна. - А ну-ка сейчас же руки мыть!
  Мальчик в военной фуражке скрылся в ванной комнате.
  Дети всё ещё были чему-то рады, смеялись, разговаривали, переглядывались между собой. Людмила Ивановна и не пыталась нас успокоить. Она подошла к центру длинного стола, за которым мы все и сидели, и высыпала на него кучу нарезанной цветной бумаги.
  - Ну что же, начнём наше занятие по аппликации, - сказал Людмила Ивановна уже в тишине, которая случилась как-то сама собой.
  Дети устремили свои взгляды на цветные круги, квадраты, ромбы, треугольники, разбросанные по столу. Все фигуры были разных размеров, края же у них были не прямые, а зигзагообразные, как у печенья "Хворост".
  - Возьмите, листок белой бумаги, что я вам раздала, перед началом занятий, и попытайтесь, при помощи этих разнообразных цветных фигур, изобразить на нём какое-нибудь животное, - проговорила Людмила Ивановна, как ни в чём не бывало. - Возьмите клей и приклейте на листок, туловище, голову, ноги, хвост, да всё, что угодно, всё, что должно быть у вашего животного, только использовать в качестве материала можно только вот эти, уже готовые фигуры. Вырезать самим что-то из цветной бумаги запрещается.
  Дети молчали. Больше всего всех поражали эти зигзаги по краям фигур, если бы их не было, например, на круге, то из него можно было бы изобразить голову животного, а так?
  Как бы то ни было, но именно круги разошлись по рукам детей быстрее, чем остальные фигуры. Только вот одной девочке не досталось круга, и она заплакала.
  Людмила Ивановна подошла к девочке и наклеила на её белый лист бумаги жёлтый вытянутый треугольник.
  - Это будет тело, животного, - торжественно произнесла воспитательница. - А это будет его голова, - сказала она, вклеивая чёрный ромб в левый угол жёлтого тела. - А вот и хвост, ноги, - продолжала Людмила Ивановна, выбирая одну за другой фигуры из цветной кучи и вклеивая их всё на ту же плоскость.
  Последним она наклеила серый прямоугольник, и стало понятно - это будет крыло птицы.
  - Ну? И кто же это у нас получился? Узнаёте её, дети? - спросила Людмила Ивановна.
  - Синица! синица! - кричали мы все хором, восторженно смотря на аппликацию.
  - Правильно. А теперь попробуйте и сами что-нибудь составить, и не важно, если у ваших животных будут квадратные тела или прямоугольные головы, главное чтобы вы соблюдали цвета и пропорции.
  - Людмила Ивановна, а куда мы потом наши работы денем? - спросила одна девочка у воспитательницы.
  - А вы их с собой домой заберёте, и пусть ваши родители попробуют угадать, кто на них изображен.
  - А свою, вы тоже домой заберёте?
  - Нет, синицу мы оставим здесь.
  - Хоть эта не улетит, - произнёс мальчик в военной фуражке.
  Я прекрасно помнил его, этого мальчика в военной фуражке. Помнил, как его все боялись в нашей группе в детском саду. Он называл себя маршалом, и говорил, что нет никого на нашей земле, кто был бы его главней.
  А запомнил я его ещё и потому, что этот мальчик был первым человеком в моей жизни, кто меня специально больно сильно ударил. Он дал мне по животу, когда я сказал, что есть такое звание, как генералиссимус, и уж этот-то точно главнее маршала.
  Мальчик вначале рассмеялся, так смешно и нелепо звучало тогда это слово - генералиссимус, не по-русски, а потом со всей силы ударил меня по животу.
  Ещё я помнил, что когда ходил в детский сад, то хотел, чтобы моей мамой была моя воспитательница Людмила Ивановна. Одним из моих самых любимых мечтаний в то время, было, как мы идем с Людмилой Ивановной в баню, она моет меня там, в большом пластиковом тазу, а потом вытирает большим махровым полотенцем.
  
  
  
  Зоя.
  
  Я шел по длинному коридору, который разрезал огромный торговый зал магазина на две равные части. Я возвращался со склада к себе в отдел.
  Проходя мимо касс, я наткнулся покупательницу, которая явно что-то искала среди витрин - ей требовалась консультация по товару.
  - Извините, можно вас спросить? - обратилась она ко мне.
  - Да, конечно.
  Половину лица покупательницы закрывали огромные солнечные очки.
  - Вы что-то ищите? - спросил я у неё.
  - Да, - отвечала она. - Я ищу мужа.
  - О!? - удивился я, пытаясь рассмотреть лицо покупательницы сквозь затемнённые стёкла её очков. - Ну, тут я вам вряд ли смогу чем-нибудь помочь.
  - Ну почему же? Этим мужем можете оказаться вы.
  - Как могу оказаться? - не верил я услышанному.
  И тут покупательница сняла свои очки, и я узнал в ней Эльмиру.
  С Эльмирой мы вместе учились в институте на факультете иностранных языков. После его окончания она уехала в Англию, и лишь изредка приезжала теперь оттуда в Россию - мы очень редко с ней виделись.
  - Привет, - закричал я Эльмире и обнял.
  Она была не менее рада меня видеть и даже дружески поцеловала.
  Мы пошли ко мне в отдел, где Тома согласилась подождать меня до конца рабочего дня, чтобы потом пойти куда-нибудь вместе поужинать.
  Это "куда-нибудь", оказалось в итоге Макдональдсом, где мы за едой много с Эльмирой разговаривали.
  В начале она делилась своими впечатлениями об Англии, но, в конце концов, разговор у нас сбился на сугубо личную тему.
  - Я не верю в любовь, - сказала мне Эльмира. - Любви нет. Я не знаю и не понимаю, что это такое. Я ещё никого не любила в этой жизни, и меня никто не любил.
  Вот до чего мы договорились в Макдональдсе.
  - Смешно, как-то я жила с одним молодым человеком, спала с ним, но при этом, он прямо заявлял мне, что меня не любит, а мне, веришь ли, было всё равно. Я изменила ему, он узнал об этом и мы расстались. Потом он долго страдал, а я не понимала из-за чего? Ведь, сам же говорил, что не любит, за язык его никто не тянул.
  Я слушал Эльмиру и смотрел на рекламный баннер за её спиной. На нем было написано: "Только сегодня! В Макдональдсе! Купите картошку Фри, и часть денег от вашей покупки будет отдана в детские дома сиротам!".
  Мне потребовалось прочесть рекламный лозунг дважды, чтобы связать написанные слова воедино.
  - Страсть, да, была, но страсть рано или поздно заканчивается, - продолжала Эльмира. - Это, как Кока-Кола в стакане, наливаешь её туда, всё шипит, пузырится, но потом успокаивается.
  - По-твоему, любовь - это химическая реакция?
  - По-моему, любви нет!
  - Я тоже так думал, пока не встретил Зою.
  - Зою? Кто это? Твоя девушка?
  - Да. Мы познакомились с ней незадолго до твоего прошлогоднего приезда в Россию.
  - А, эта та, с которой ты переписывался весь вечер в кафе?
  - Да.
  - Если мне не изменяет память, это было в конце позапрошлого, в начале прошлого года? Хоть убей, не помню, до Нового Года это было или после?
  - Была зима, - пытался припомнить теперь я, точно так же забывший, когда это было. - Помню, за окном было темно и ужасно мело. Я ехал на такси, искал банкомат, чтобы снять деньги, и вроде бы это даже было не такси, а машина Артёма, и банкомат искал он, а я сидел на заднем сидении машины и переписывался с Зоей. Тогда мы с ней только познакомились. Мы ехали с Артёмом в кафе, где нас ожидала ты. Там в кафе я тоже переписывался с Зоей.
  - Ты переписывался с ней весь вечер, - перебила меня Эльмира. - Я же говорила.
  - Потом, из кафе мы поехали к тебе, по пути ещё хотели купить пива, но светлого не оказалось. К тому времени, ты не жила в России уже около года и сильно удивилась тому, что в ночных киосках продают только крепкое пиво. Вспомнил, это было до Нового Года. Праздник я отмечал дома с родителями. У меня тогда незадолго до этого маму выписали из больницы, в которую она угодила, из-за транспортного происшествия.
  - Да, да, ты, говорил, я помню. Я отмечала тот Новый Год на даче у Артёма, а потом уехала из России, и мы больше не виделись.
  - Да, а первого января я пошёл с Зоей в кино. Это был первый раз, когда я пригласил её на свидание. Изначально, я не хотел идти в кино, и тащил Зою в бильярд. Мы поехали в "Пещеру" - там было закрыто, поехали в "Рио" - то же самое, решили ехать в центр города. Вернее я один это решил, Зоя со всем в тот вечер со мной соглашалась. Центр мы обошли весь пешком. Те бильярдные, что были открыты, оказывались переполненными, столов свободных нигде не было, но я настаивал, и мы шли искать другие. Зоя опять не спорила и всё чему-то радовалась всю дорогу. Потом она мне объяснила, что её веселило моё упрямство, с которым я искал свободный бильярдный клуб, а ей, как выяснилось, просто нравилось гулять со мной по тёмным улицам города.
  - После того Нового Года, ты со мной даже не попрощался, - снова перебила меня Эльмира.
  - Ты так неожиданно уехала.
  - А что было потом?
  - Где-то месяц спустя после твоего отъезда, я переехал к Зое жить.
  - Быстро.
  - А ещё через месяц мне пришёл контракт из Майами, из Американ Круиз Лайнс, с приглашением на работу на один из их пятизвёздочных лайнеров. Я подавал туда заявку на позицию бармена. Это было ещё до встречи с Зоей, и потом, когда мы с ней познакомились, я говорил ей, что жду контракт, и что мне нужно будет уехать на полгода.
  - И ты уехал?
  - Да уехал, в Майами.
  - На полгода? Оставил её одну?
  - Да.
  - Вот она, любовь.
  - Да, уж, - усмехнулся я. - Никогда не забуду наш последний день с Зоей перед моим отъездом, её глаза перед моим уходом, её глаза в щёлке между закрывающейся дверью и стеной. Потом темный подъезд, такси, ночь, аэропорт, самолёт, корпоративный отель компании Американ Круиз Лайнс в Майами, где утром на завтрак - гамбургеры, френч фрай, сода, фрайд чикен. Потом бар-колледж - обучение, которое продолжалось около месяца, экзамены на знание коктейлей, сервировки стола, посуды и другой барменской утвари, и наконец, после его успешной сдачи, меня определили на лайнер, который курсировал по Карибскому морю. Зое я тогда звонил постоянно, из аэропорта, гостиницы, бар колледжа, лайнера. Эти звонки было единственное, что поддерживало мой дух, и наводило хоть какой-то порядок в моих мыслях. Я смотрел на всё, что происходило вокруг меня, и мне казалось, что как раз меня там не было - вокруг всё было, а меня не было. На лайнере Зоя мне снилась, и самый частый мой сон был почему-то как раз о том, как я возвращаюсь из Майами в Россию. Я возвращаюсь во сне, но первым делом иду не в дом, где мы жили с Зоей, а почему-то в дом, где я жил до встречи с ней один. Более того, я остаюсь в том доме жить, как ни в чем не бывало, опять один, а о Зое даже и не вспоминаю, как будто её никогда и не было в моей жизни. И вот проходит уже достаточно много времени, а я всё живу в этом своём доме, как вдруг во сне наступает такой момент, когда я, наконец, вспоминаю про Зою. Я вспоминаю её и не могу понять, почему же я с ней, почему я не пошел к ней сразу же после своего приезда? Как же я мог просто про неё забыть? И так мне становится тяжело, в этот момент сна, когда я вспоминаю про Зою, так тяжело и больно, как должно быть бывает больно людям, когда они теряют какого-нибудь очень близкого им человека. Этот сон про моё возвращение в Россию снился мне и потом, после моего действительного приезда. И я часто просыпался среди ночи именно в тот момент, когда во сне вспоминал про Зою. Просыпался с ощущением той самой боли, потери близкого человека. И какое это было счастье, когда я просыпался и видел перед собой этого самого близкого мне человека, лежащего рядом, целым и невредимым. Боль уходила, я видел Зою.
  
  
  
  Зелёный.
  
  Я ехал на автобусе, возвращался с работы, когда мне позвонила жена и попросила, чтобы я по пути домой купил арбуз.
  Я, наверное, забыл бы о её просьбе, если, выйдя из автобуса, не наткнулся бы на палатку, в которой уличная продавщица торговала фруктами.
  Арбуз я выбирал достаточно долгое время. Я чуть ли не облазил всю палатку с фруктами, прежде чем определился с выбором.
  А выбирал я так, следуя правилу, которому меня учил мой дядька, когда я гостил у того целое лето в деревне под Астраханью.
  - Если хочешь, чтобы арбуз был красный и сахарный, то надо, прежде всего, смотреть на его кончик - говорил мне дядька. - Вокруг этого кончика, есть пятнышко. Так вот, чем это пятнышко будет шире, тем слаще будет арбуз.
  Вот, я в тот день и переложил с места на место чуть ли ни все арбузы в торговой палатке в поисках пятнышка пошире.
  Продавщица терпеливо ждала и смотрела на меня с удивлением.
  - Вот этот, - сказал я ей, указав на один из арбузов среднего размера. - Этот точно спелый, красный!
  Но продавщице, похоже, было всё равно.
  - Вам пакет нужен? - спросила она у меня.
  - Да, - ответил я. - А выдержит?
  - Этот тридцать килограмм выдержит, - сказала женщина и положила арбуз внутрь пакета.
  На этом и расстались.
  По дороге домой в моей голове возникли следующие мысли:
  - А вот если этот пакет сейчас порвётся и арбуз упадёт на землю, вернёт ли мне продавщица деньги? - подумал я.
  - Да нет, конечно! - ответил я себе же. - Откуда продавщица знает, может быть, я специально арбуз об асфальт разбил, чтобы деньги вернуть, а потом и пакет порвал.
  - А если не специально? Ведь должен этот вопрос решаться как-то юридически, так сказать, в судебном порядке, - не соглашался я теперь с самим собой. - Если продавщица предлагает не качественные пакеты, то это можно доказать. Ну, например, провести экспертизу!
  - Экспертизу пакета? Не смеши. Кто у нас этим заниматься будет? Да и какой суд из-за арбуза?
  - Но ведь в таком случае продавец останется безнаказанным? А как же закон? Логика? Хотя? У нас в стране до сих пор дети гибнут из-за халатности взрослых, и виновники не несут наказания, а я о каком-то законе говорю, - решил я, наконец, поставить жирную точку в своём нелепом споре.
  И только я поставил эту точку, как пакет, который я держал в руках, треснул по шву, оттуда выпал арбуз, упал на асфальт и разбился.
  Я даже не стал собирать его, так мне вдруг стало обидно.
  А обидно мне стало не из-за разбившегося арбуза, и не из-за порванного пакета, и не из-за обманщицы продавщицы, и даже не из-за того, что у нас в стране нет такого закона, который мог бы меня защитить в сложившейся ситуации.
  Обидно мне стало из-за того, что арбуз, который я так долго выбирал в торговой палатке, разбившись об асфальт, оказался внутри совсем не красный, не спелый, а был совершено зелёный.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"