На шести фронтах Восточной войны...

- Вы забываете, что Россия побеждена!

- России не мудрено это забыть, потому что она не привыкла быть побежденной. Другое дело вы, так как вас всегда все били, с кем только вы ни воевали.

Реплика министра иностранных дел Австрийской империи графа Буоля и ответ на нее графа Орлова на Парижском конгрессе 1856 года.

Е. Н. Тарле. Крымская война

Кому потребовалась эта война?

Предложения о возможном разделе турецких владений были высказаны российским императором в разговоре с английским послом в России сэром Гамильтоном Сеймуром 9 января 1853 г. "Теперь я хочу говорить с вами как друг и как джентльмен... если при распределении оттоманского наследства после падения империи вы овладеете Египтом, у меня не будет возражений против этого. То же самое я скажу и о Кандии (острове Крите - Е. В. Тарле). Этот остров, может быть, подходит вам, и я не вижу, почему ему не стать английским владением...".

Понимая, что Османская империя все более и более уподобляется очень больному человеку, Николай I посчитал, что нужно предвидеть возможность ее скорого распада, а потому заранее обсудить данный вопрос с англичанами, чтобы все грядущие события никого бы не застали врасплох.

Сама же Россия претендовала на главенство над Дарданеллами.

Иметь контроль над проливами и не пускать в Черное море чужой флот, чтобы обезопасить русское побережье, издавна было заветной мечтой российского государства.

Политическая обстановка в мире к этому времени складывалась довольно благоприятно.

"Ты, у которого ни один смертный не оспаривает права называться величайшим человеком, которого только видела земля. Тщеславный француз, гордый британец склоняются пред тобой, пылая завистью, - весь свет лежит в преклонении у твоих ног", - вот такие дифирамбы пелись тогда Николаю I.

И своды древние Софии,

В возобновленной Византии,

Вновь осенят Христов алтарь.

Пади пред ним, о царь России, -

И встань как всеславянский царь!

Ф. Тютчев. 1 марта 1850 г.

Присоединение к разделу Турции других стран казалось маловероятным.

Французская республика только-только вновь стала империей, и Наполеону?III в первую очередь требовалось как можно скорее успокоить страну, раздираемую революционными потрясениями.

Австрия же, совсем недавно чуть ли не на коленях молившая Россию о помощи в подавлении Венгерского восстания и спасенная русской армией от неминуемой гибели, несомненно должна была поддерживать Николая I во всех его делах...

Да только вот дальнейшие события стали почему-то развиваться совсем по иному и весьма драматическому сценарию.

Усиление России все больше и больше не давало покоя другим странам.

Будущий контроль русских над Дарданеллами абсолютно не устраивал Англию, так как это означало полную неуязвимость российского государства, а значит, предоставляло ему возможность завоевать Турцию, подчинить себе Персию и направиться в Индию. А потеря Индии превращала Англию во второстепенную державу.

Император Наполеон III, громогласно утверждавший, что "Империя - это мир!", был не прочь затеять какую-нибудь небольшую победоносную войну, которая бы охладила революционные настроения, а его бы сделала национальным героем. Поэтому возникший между Россией и Францией спор о "святых местах" в Иерусалиме оказался ему на руку.

В качестве основного аргумента в этом споре Франция привела в конце лета 1852 г. под стены Стамбула 80-пушечный линейный корабль "Charlemagne".

В итоге, в январе 1853 г. ключи от Вифлеемского и Иерусалимского храмов были демонстративно отняты у православной общины, которой они традиционно принадлежали, и переданы католикам, что грубо нарушило закрепленное договорами право России на покровительство православия в Турции. А для всех христиан Востока именно с Вифлеемским ключом было соединено понятие о первенстве той церкви, которая им владеет.

Из-за этого отношения между Россией и Турцией обострились настолько, что русская армия встала на границе с Молдавией и Валахией.

Но свою поддержку османскому султану в действиях против России и даже военную помощь в случае начала войны пообещали Англия и Франция.

Наполеон III отдает приказ об отправке в Архипелаг французской эскадры. Вскоре аналогичный приказ отдает уже британское адмиралтейство, и в середине июня 1853 г. обе эскадры встают у входа в Дарданеллы.

4 июля Россия, "в залог, доколе Турция не удовлетворит ее справедливым требованиям", оккупирует Молдавию и Валахию, находившиеся под ее протекторатом по условиям Адрианопольского мирного договора.

Абдул-Меджид I, заручившийся поддержкой западных союзников, требует очищения дунайских княжеств в двухнедельный срок. Россия с этим не соглашается, и тогда Турция объявляет ей войну. Через две недели объявление войны последует и со стороны России.

30 ноября Черноморский флот под командованием адмирала Нахимова разгромит в гавани города Синопа турецкую эскадру, готовящуюся к высадке десанта на Кавказ.

Во Франции и Англии эта победа вызовет крайне негативную реакцию: парижские газеты напишут, что при таком вероломстве "европейские державы" просто обязаны вмешаться, "чтобы воспрепятствовать возобновлению Синопской резни" (pour empecher le renouvellement du massacre de Sinope). Такое же название - "Massacre of Sinope" - она получит и в английской прессе.

На этом фоне всеобщего негодования англо-французская эскадра войдет в Черное море, а в марте 1854 г. Англия и Франция объявят России войну, чтобы защитить обессиленную Османскую империю от "северного монстра". К ним присоединится Сардиния. Австрия, "удивившая мир своей неблагодарностью", в войну не вступит, но будет находиться во враждебном нейтралитете. Наполеон III потом скажет, что эта страна не может считаться "ни верным союзником, ни честным врагом".

В качестве доказательства коварных замыслов России Англия доводит до всеобщего сведения не только кабинетную переписку, происходившую между Дворами Императорским и Английским, но и секретные донесения сэра Г. Сеймура своему правительству о его частных разговорах с Николаем I.

Американская пресса по этому поводу выскажется так: "Трудно согласить обнародование этих документов с правилами самой обыкновенной честности, как и со здравым смыслом... Обнародованием их обнаружено будет во всей ясности вероломство Англии и прямодушие России".

Недостойность подобного поведения была осуждена даже в Лондоне. "На заседании Парламента 31 марта маркиз Гранби восстал на оскорбительные обвинения, которые дерзали наносить Особе Императора Всероссийского, посрамляющие тех, кто их произносит. "Император Николай вполне верил честности нынешних своих противников, почему же не оказать и Ему полной доверенности?""

Но Англия изо всех сил пытается представить Николая I в виде злодея, все помыслы которого направлены исключительно на завоевание Турции.

Себя же союзники представляют защитниками целостности Османской империи.

Данную ситуацию прекрасно иллюстрируют две карикатуры: "Турция в опасности" и "Правильное против неправильного". Вот только на флаге, который держит женщина, стоящая рядом со львом, не хватает знаковой детали - полумесяца со звездой.

И только искреннее изумление мог вызвать тот факт, что Франция и Англия начали войну против христианской России на стороне государства, притесняющего более 10 миллионов христианского населения (греки, сербы, болгары, молдаване и пр.). То есть эти союзники стали бороться за увековечивание правления горстки мусульман над миллионами христиан во всех провинциях Европейской Турции, где турки считали себя господами, а на христиан смотрели с презрением, обзывая их кличкой гяур - "собака".

Хотя, с другой стороны, все более и более становилась явной настоящая подоплека будущей войны - максимальное ослабление могущества и политического влияния России.

Из письма английского министра Генри Пальмерстона политику Джону Расселу.

"Аландские острова и Финляндию следовало возвратить Швеции, Остзейские провинции (Прибалтику) передать Пруссии, восстановить Польшу; Молдавию, Валахию и устье Дуная уступить Австрии, Ломбардию и Венецию либо сделать самостоятельным государством, либо слить с Пьемонтом, Крым и Грузию вернуть Турции, "Черкесию" поставить под сюзеренитет султана...".

Вести с фронтов

Против России выступила армия в 345 000 человек: Турция - 230 000, Англия - 35 000, Франция - 63 000. Не скрывала своего враждебного намерения Австрия с армией в 200 000 чел. В войну пытались втянуть Швецию и Пруссию.

Воевать почти со всей Европой Россия была не готова.

Российская империя могла выслать в море крупнейший в мире линейный флот, но паровому флоту неприятеля парусные корабли не могли оказать должного сопротивления.

Наши винтовки били на 300 шагов, а штуцера, которыми были вооружены союзники, - на 1200. Гладкоствольные дульнозарядные ружья оказались более пригодны только для рукопашного боя.

Единственное, что давало силы доблестно сражаться с врагом, это заветы земли Русской. Биться за Отечество до последней капли крови и не отдавать супостату ни пяди родной земли. "Вот только когда нас не будет, то все ваше будет. Ведь мертвые сраму не имут".

Военные действия Восточной войны развернулись на 6-ти фронтах - в Дунайских княжествах, на Балтийском море, в Белом и Баренцевом морях, на Камчатке, в Закавказье и на Черном море.

Дунайские княжества

Из Дунайских княжеств русская армия вскоре была выведена, и княжества тут же заняли австрийские войска, угрожающие нанести удар по России с юго-запада.

На Балтике

Балтийские кампании 1854-1855 гг. очень грозной англо-французской эскадре ожидаемых победных лавров не принесли. Хвастливо заявленное: "Позавтракать в Кронштадте, а потом пообедать в Петербурге" - осталось только хвастовством.

Силам союзников противостояли 200 000 солдат, охранявших Финляндию, Петербург, Ревель, Ригу и Либаву. Правда, парусному Балтийскому флоту пришлось укрыться под защитой крепостных орудий Кронштадта и Свеаборга.

В кампании 1854 г. союзники не решились атаковать Кронштадт. Но, чтобы оправдать свое присутствие хоть какой-нибудь победой, они все свои силы бросили на захват крепости Бомарсунд на Аландских островах.

Постройка бомарсундских укреплений началась еще в 1829 г., однако к 1854 г. работы были выполнены не более чем на 20 %.

Высадившийся на острова 11-тысячный французский десант выгрузил легкие и крупнокалиберные осадные орудия (для выгрузки одного такого орудия требовалось 200 человек) и начал осаду крепости. Обстрел ее укреплений велся и с кораблей эскадры.

У коменданта Бомарсунда, артиллерийского полковника Бодиско, было в распоряжении, считая с офицерами, писарями, нестроевыми командами, - 2175 человек, но под ружьем и при орудиях состояло лишь 1600 человек.

"Малый калибр наших орудий, - напишет русский офицер, участник дела, - не мог успешно отвечать неприятельским: все ядра падали, далеко не достигнув неприятеля. Удалившись за линию падения наших снарядов, неприятель, ничего не страшась, громил форт бомбами с точностью практической стрельбы на ученье, до того впоследствии верной, что ядра попадали в самые амбразуры и сбивали орудия".

После четырёх дней сражения крепость была разрушена, а ее гарнизон взят в плен.

Из дневника русского солдата Иоанна Загородникова:

"...форт вывескою флага в два часа по полудни сдался, и затем последовала сдача башни литера Z в 3 часа...

Справедливее сказать, что крепость сдана на скорую руку, без должного совещания коменданта, г. генерал-мaйopa Бодиско и заведывавшего баталионом г. подполковника Клингштета с гг. офицерами, на каком основании оставить укрепления неприятелю и нас, как бы овец без счета поспешно предали в жертву врагу...

Окончание театра безуспешной войны, при малочисленной потере убитых и раненых сокрушило мое сердце, я тайно в чувствах душевной боли со слезами приносил раскаяние: что мы не сыны церкви и не истинные слуги царю и отечеству, предавшись почти целым гарнизоном постыдному плену...

Батальонное же знамя, имевшее одну только ленту, по сломании древка сожжено нашими в печи, дабы неприятель не мог воспользоваться оным...

Боже мой! Услыши слабый голос мой, внемли молению моему, открой мне путь еще раз повидать Россию! Пусть мне доведется в ней тягостно жизнь вести, пусть придется видеть в ней бедствие, пусть хоть смерть укажет мне ея могилу! Эту сырую землю, это жилище смертных, суровый ветр и душный воздух, лишь бы только Россия на меня дышала, я приму это за благодать свыше, под сводом родного края. О! Россия! Россия, душа, сердце, чувство и голос, все вопиет к тебе, Россия! Мать моя!.."

В кампании 1855 г. подошедшую к Кронштадту еще более грозную неприятельскую эскадру встретила созданная за зиму флотилия паровых канонерских лодок, что лишило союзников возможности атаковать Кронштадт и в этот раз. Тогда союзный флот направился к Финляндии, где в течение 45 часов бомбардировал крепость Свеаборг и прилегающие к ней береговые батареи Гельсингфорса (ныне г. Хельсинки). Но так как неприятельские корабли держались очень далеко, избегая попаданий русских снарядов, то вред, нанесенный неприятелем крепости, оказался ничтожен.

О действия неприятеля в северных морях

В середине июля 1854 г. неприятельские корабли показались в Белом море у Соловецкого монастыря. В монастыре оказалось "20 пудов пороху, копья и множество бердышей и секир времен Федора Иоанновича", т. е. вооружение, помнившее еще русско-шведскую войну 1590-1593 гг.

На берегу Соловецкого острова отряд инвалидной команды соорудил батарею с двумя трехфунтовыми орудиями, а по стенам и башням расставил еще восемь малых орудий.

18 июля в 8 часов утра приблизились к острову два английских паровых 60-пушечных фрегата "Бриск" и "Миранда", которые начали бомбардировку монастырских зданий.

На другой день, к берегу подошло английское гребное судно под парламентерским белым флагом, и была потребована безусловная сдача "всего гарнизона". Но архимандрит Александр в сдаче отказал. Тогда началась канонада, продолжавшаяся 9 часов с лишком. Десанта англичане не высадили.

"Монахи, богомольцы и население острова обнаружили большую стойкость и присутствие духа и даже назло неприятелю прошли крестным ходом по монастырской стене".

Второе столкновение с врагом произошло уже в Баренцевом море.

Из донесения о нападении на город Колу - заброшенный городок, не имевший никакого ни стратегического, ни экономического значения.

"...11-го числа сего месяца подошел к г. Коле английский пароход "Миранда" и требовал здачи города, но находившийся там в это время и принявший команду адъютант Архангельского военного губернатора лейтенант Бруннер решительно отказал неприятелю в этом требовании, тогда с парохода был открыт огонь по городу калеными ядрами, бомбами и гранатами, кроме того, неприятель несколько раз покушался сделать высадку, посылая к берегу барказы с вооруженными людьми, но всякий раз был отражаем лейтенантом Бруннером с 50-ю человеками Кольской инвалидной команды, при помощи вооруженных жителей.

Во время боя, возобновившегося 12-го числа, усиленным неприятельским огнем созжено около 110-ти домов, 2 церкви, из коих одна каменная, хлебный и соляной магазины, и теперь в г. Коле осталось только 18 домов и для продовольствия жителей хлеба на 2 месяца; убитых и раненых с нашей стороны не было, а контужен один и ушиблено 2 человека..."

А вот как известия об этой "великой" победе были поданы в иностранной печати.

Извлечение из рапорта командира парохода "Миранда" в газете "Allgemeine Zeitung": "...посланный громить берега Северной России... пароход отправился к Коле, этому Севастополю Северной России (Sebastopol des Russischen Nordens), построенному Петром Великим для обуздывания Норвежцев. Не получив от губернатора никакого ответа на сделанное предложение о сдаче, он начал громить город. В два часа времени были сбиты все орудия, срыты все укрепления и выжжены все городские строения..."

На Тихом океане

Здесь неприятельская эскадра (3 французских фрегата и 3 английских парохода, всего 204 орудия) подошла к городу Петропавловску, расположенному на восточной стороне большой Авачинской бухты.

Гавань была защищена 3 батареями с 19 орудиями. В распоряжении губернатора Завойко имелось 983 солдата и еще 30 вооруженных лиц гражданской службы - в общем 1013 человек.

В бухте стояли фрегат "Аврора" с 44 пушками и транспорт "Двина" с 12 пушками.

1 сентября вражеские суда вошли в бухту и обрушили огонь своих пушек на две русские батареи, которые в течение полутора часов выдерживали шквал неприятельского огня. Но когда к одной из батарей устремился десант числом 600 человек, то 30-ти ее защитникам пришлось отступить.

Французы с радостными криками ворвались на батарею и подняли свой флаг. Но тут бомба с английского парохода ударила прямо в их скученные ряды. "Прежде чем бедные французы успели опомниться "Двина" и "Аврора" открыли по ним меткий батальный огонь. Одновременно с громогласным "УРА!!!" в атаку бросился отряд в 150 человек. И несмотря на то, что французы были вчетверо сильнее численностью наших они бросились спасаться бегством и с такой скоростью, что когда русские ворвались на батарею, те уже были в шлюпках и отгребли на расстояние превышающее дальность ружейного выстрела".

В Закавказье

На Кавказе русские войска 31 июля 1854 г. заняли Баязет, а 5 августа дали успешное сражение у Кюрюк-Дара в 18 км от Карса, в районе которого была сосредоточена 60-тысячная турецкая армия.

"Несокрушимый" Карс будет взят в 1855 г. Осада крепости под руководством генерала Н. Н. Муравьева началась 18 июня и продолжалась до 28 ноября 1855 г. Командовавший гарнизоном Вассиф-паша сдал ключи от города, 12 турецких знамён и 18,5 тыс. пленных. За взятие крепости Муравьёв будет награждён орденом св. Георгия 2-й степени и удостоен приставки к фамилии "Карсский".

На Черном море

В Крыму войска союзников планировали захватить Севастополь и уничтожить Черноморский флот. Именно здесь состоялось главное и самое кровопролитное сражение, ставшее решающим для всей Восточной войны.

Битва за Севастополь

Для переброски войск в Крым союзниками было подготовлено 34 линейных корабля, 55 фрегатов и других военных судов и 300 транспортов.

Высадка неприятельских войск (Франция - 28 223 чел., Англия - 27 000 чел., Турция - 7 000 чел. Итого - 62 223 чел.) произошла 2 сентября, когда в Петербурге царила полная убежденность, что по позднему времени нападение уже не состоится.

Но неприятель считал иначе. Вселяя в своих солдат уверенность в скорой победе, он твердил о "великом военном пикнике", что поход к Севастополю будет легкой прогулкою и что уже через месяц все будут пировать дома у родного очага. Никто тогда и предположить не мог, что этим войскам придется зимовать в Крыму, причем без дров и соломы.

Место высадки было равнинным и защищалось огнем корабельной артиллерии, поэтому русские войска встретили неприятеля у реки Альмы, заняв позиции на ее холмистом берегу.

Русскую армию возглавлял генерал-адъютант князь А.С. Меншиков. Как о нем будут говорить потом, "худой адмирал в море, а еще хуже, как полководец в поле".

"Светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков (морской министр Российской империи), в каждом из своих подчиненных видел либо недоброжелателя, подкапывающегося под его авторитет, либо интригана и лихоимца, изыскивающего случая к обогащению себя на счет казны, прикрываясь предписанием или разрешением главнокомандующего".

Против более чем 60-тысячного неприятельского войска Россия смогла выставить всего 30-тысячную армию. Правда, позиция, где расположились русские войска, была чрезвычайно сильна. Эту крепкую от природы позицию можно было сделать совсем неприступной. Но...

Распоряжение по подготовке к сражению Меншиков доверил своим любимцам - начальнику штаба подполковнику Вуншу (перед войною - полицеймейстер г. Симферополя) и другим, таким же профессионалам. Альминская позиция даже не укреплялась, не была обеспечена защита войск с флангов, кроме того, и в самом бою был совершен ряд грубых ошибок.

Сражение началось 8 сентября 1854 г.

В 12:00 в наступление пошла цепь из зуавов и алжирских стрелков, а за ними - войска в двух колоннах. Зуавы перешли реку и беспрепятственно поднялись на высоты правого берега Альмы. Генерал Боске, удивленный тем, что по его войскам не было сделано ни одного выстрела, сказал окружавшим его офицерам: "эти господа решительно не хотят драться"... Но русские войска драться хотели и яростно сражались против основных сил противника.

"Неприятель все ближе и ближе подходил к нам, так что уж ядра наши стали понемногу долетать до них и вырывать из их рядов жертвы, но вот, лишь только подошли они на пушечный выстрел, наша артиллерия уже целыми рядами стала истреблять их, а они все-таки шли вперед, как бы не замечая и не заботясь о своих убитых собратьях!.. Наконец они подошли к нам почти уж на ружейный выстрел, как на сцену явились их убийственные штуцера, а с моря посыпались тучи ядер, которые в несколько минут уничтожили Минский полк, поставленный близ моря под неприятельские выстрелы бог знает для чего и для какой пользы..."

Убийственный огонь артиллерии и штуцеров союзников просто выкашивал ряды русских войск. Попытки же одолеть врага штыковыми атаками не приносили результата.

"Используя это свое преимущество, неприятель уклонялся от рукопашной схватки, и отступив на расстояние вне зоны поражения от наших выстрелов, открывал убийственный ружейный огонь, что приводило к огромным потерям русских. И тем не менее легкой победы у противника не получилось".

Несмотря на полное отсутствие руководства, на совершеннейшее отсутствие даже просто толковой и понятной, имеющей хоть тень смысла команды, не говоря уже о плане сражения, - офицеры и солдаты сражались с обычным мужеством и держались долго в самых невозможных условиях.

"Не более 10 000 наших удерживали за собою позицию часов семь. Артиллерия наша большое пространство уложила неприятельскими телами, и будь хоть какое-нибудь распоряжение светлейшего поумнее, вероятно наши не уступили бы своей позиции. А удержать за собою поле битвы - выгод слишком много! Но бог еще милостив был к нам: не потеряли ни одного знамени, только 3 подбитых орудия достались неприятелю".

Расстреливая с самого близкого расстояния жестоким огнем своих батарей один из русских полков, генерал Боске с любопытством наблюдал, как русский офицер скакал на лошади вдоль рядов, одушевляя своих погибающих солдат. "Храбрый офицер! Если бы я находился сейчас возле него, я бы его расцеловал!" - вскричал Боске.

Участник сражения, состоявший в штабе Раглана, Кинглэк с уважением отметил большую стойкость и храбрость (a great fortitude) русских солдат при отходе с высот. Их громила французская артиллерия, "страшно избивая их", а они не могли отвечать ни единым выстрелом. И при этих отчаянных условиях "порядок был сохранен, и колонна, с минуты на минуту истребляемая все больше, шла величаво (the column marched grandly)".

Да, русская Армия отступила. Но отступила именно величаво!

"По одним показаниям, союзники потеряли в день Альмы 4300, по другим - 4500 человек. По позднейшим подсчетам, наши войска потеряли в битве на Альме 145 офицеров и 5600 нижних чинов" (Е. В. Тарле).

Путь на Севастополь экспедиционному корпусу был открыт, но противник действовал осторожно, полагая, что имеет дело только с авангардом русской армии. "И в самом деле, кто бы мог поверить, что у русских для защиты Крыма, для сохранения Черноморского флота оставлена только горсть войска, когда привыкли считать нашу армию в миллион?"

10 сентября отступающие войска подходят к Севастополю. Но посчитав, что армия не в состоянии предотвратить его падение, а вот быть отрезанной от сообщения с Россией может, Меншиков принимает решение оставить город. Как потом пелось в солдатской песне: "Молвил: "Счастия желаю", сам ушел к Бахчисараю, ну вас всех в п...".

Для зашиты города против хорошо вооруженной 60-тысячной армии, которая находилась уже в 5 верстах (1 верста = 1066,8), был только гарнизон - 1612 человек и моряки Черноморского флота, корабли которого стояли на Севастопольском рейде: 14 кораблей, 7 фрегатов, 11 пароходов и суда мелкого ранга (численность экипажей - 18501 человек, орудий - 1908).

Находящийся на юго-западном берегу Крымского полуострова Севастополь располагался по двум сторонам Севастопольской бухты - южной и северной, и, в соответствии с этим, делился на Южную (собственно город) и Северную стороны. Южная сторона тоже разделялась бухтой, но уже меньшего размера, и тоже состояла из 2 частей: Городской - по западному берегу бухты и Корабельной - по её восточному берегу.

Для отражения неприятеля со стороны моря была создана грозная оборона, состоявшая из пяти линий батарей - 610 орудий. А вот от нападения с суши город был защищен очень слабо.

Война была объявлена еще в феврале, но высадка неприятельских войск состоялась только 2 сентября. К сожалению, за эти 7 месяцев для обороны города с суши почти ничего сделано не было. Хотя имелись и силы - 18,5 тыс. матросов и 30 тыс. армии, и огромные запасы корабельного леса на миллион рублей. Склады с этим лесом будут сожжены при движении неприятеля к Севастополю.

Когда адмирал Корнилов представил Меншикову проект укреплений, которые на собственный счет, "по подписке", предлагали возвести офицеры Черноморского флота и жители города, то князь с негодованием отверг это предложение. А когда прибывший в Севастополь уже в августе Тотлебен указал Меншикову на слабость защиты крепости со стороны суши, то услышал в ответ, что "со стороны крымских татар он никаких покушений на крепость не ожидает!".

Существовало убеждение, что союзники не решатся высадить в Крым значительную армию, а поэтому сухопутные укрепления если и усиливались, то только для отражения нападения малых десантов, при этом работы велись без особого старания.

Северное укрепление, созданное еще в 1818 г., представляло собой капониры с земляными брустверами, которые по давности постройки пришли в совершенный упадок - осыпались, развалились и совершенно утратили свой первоначальный профиль. Эти сооружения поспешно укрепили и поставили на них 47 орудий.

Южные укрепления возводились по проекту 1837 г. - 8 бастионов, соединенных между собой оборонительными стенами общей протяженностью до 7 верст. Но работы были выполнены только частично - VII бастион у батареи ? 8; оборонительная стенка, без рва и банкета, облегавшая город и Корабельную слободку; 3 оборонительных казармы позади сооруженных впоследствии I, V и VI бастионов; 2-ярусная Малахова башня с круглым гласисом. Созданные оборонительные сооружения прикрывали не более четверти всей окружности города, остальные же три четверти были совершенно открыты. Пушечными выстрелами эти укрепления могли быть разбиты с самого дальнего расстояния.

Их непрочность подтверждалась даже рапортом коменданту одного из инженерных офицеров о том, что оборонительную стенку Малахова кургана неоднократно разрушал рогами игривый козел, принадлежащий живущему поблизости священнику.

На южных укреплениях были установлены 145 орудий (т.е. примерно по 20 орудий на 1 км).

Неприятель приближался к городу с Северной стороны. В случае удачного штурма он потом смог бы легко сжечь весь Черноморский флот, стоящий на рейде.

Командовать обороной Северной стороны Меншиков назначил адмирала В. А. Корнилова, при этом на его вопрос: "Что делать с флотом?", светлейший довольно неудачно сострил: "Положите его себе в карман!"

Из дневника В.А. Корнилова:

11-го сентября. Мы, моряки, останемся защищать Севастополь. Бог да поможет нам устоять против двадесяти языцев.

12-го сентября. Я взял на себя защиту Северной стороны... У меня 10 000 наших моряков, взятых с кораблей. ... Третьего дня, перекрестясь, со слезами на глазах, затопили на фарватере пять старых кораблей, и обратился прекрасный Севастопольский рейд в озеро...

"Корнилов и Тотлебен энергически принялись за дело, рассчитывая на то, что им, может быть, удастся соорудить кое-что в виде укреплений, чтобы в течение хотя бы трех только дней воспротивиться открытому натиску союзников и не сделаться бесславными жертвами торжествующего врага".

Но армия союзников, огибая город, подошла к его Южной стороне, а потом направилась дальше - к Балаклаве, чтобы там устроить лагерь и начать подготовку к штурму Южной стороны Севастополя.

Подходящему к Балаклаве противнику оказали сопротивление 110 человек под командой полковника Манто, у которых были 4 медные полупудовые мортирки. Они вели бой, пока не кончились боеприпасы. На вопрос: "Зачем же они бились против целой армии?" командир роты капитан Стомати ответил: "безусловной сдачей я навлек бы на себя и гнев моего начальства и ваше презрение, теперь же совесть моя спокойна, потому что я исполнил свой долг"...

Корнилов, по данному ему праву, мог распоряжаться обороной только Северной стороны. Для решения вопроса организации защиты всего города он собирает штаб и берет на себя всю ответственность за осуществление этого трудного дела. Его ближайшими помощниками становятся адмирал П. С. Нахимов, контр-адмирал В. И. Истомин и военный инженер-полковник Э. И. Тотлебен.

13 сентября Севастополь объявляется на осадном положении.

Приказ Нахимова ? 129 от 14 сентября 1854 г.:

"Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизону; я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры и оставшиеся на них команды с абордажным оружием присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой; нас соберется до трех тысяч; сборный пункт на Театральной площади. О чем по эскадре объявляю".

На сооружении укреплений одновременно работает до 6 тыс. человек, среди которых и жители - мужчины, женщины, дети.

С кораблей свозятся пушки, на берег сходят моряки.

14-го сентября. Неприятельские передовые колонны двинулись к Балаклаве и заняли город.

Целый день занимался укреплением города и распределением моряков, переведенных, за исключением четырех баталионов, на городскую сторону. ... Хорош гарнизон для защиты каменного лагеря, разбросанного на протяжении многих верст и перерезанного балками так, что сообщения прямого нет!.. но что будет, то будет. ... По укреплениям работа кипит, даже арестанты усердствуют. О князе ни слуху ни духу.

14 сентября на Южную сторону переправляется 13 флотских батальонов, таким образом численность гарнизона возрастает до 16 тыс. штыков.

15-го сентября. О князе ни слуху ни духу.

Укрепляемся, сколько можем; но чего ожидать, кроме позора, с таким клочком войска, разбитого по огромной местности при укреплениях, созданных в двухнедельное время... Если бы я знал, что это случится, то, конечно, никогда бы не согласился затопить корабли, а лучше бы вышел дать сражение двойному числом врагу.

Может завтра разыграться история; хотим биться донельзя, - вряд ли поможет это делу.

Корабли и все суда готовы к затоплению; пускай достанутся развалины!.. Вечер в черных мечтах о будущем России...

15-го сентября Корнилов появляется перед войсками. Настала мертвая тишина, в которой раздался его уверенный голос: "Товарищи!.. на нас лежит честь защиты Севастополя, защиты родного нам флота! Будем драться до последнего! Отступать нам некуда, сзади нас море. Всем начальникам частей я запрещаю бить отбой, барабанщики должны забыть этот бой! Если кто из начальников прикажет бить отбой, заколите, братцы, такого начальника, заколите и барабанщика, который осмелится бить позорный отбой! Товарищи, если бы я приказал ударить отбой, не слушайте, и тот из вас будет подлец, кто не убьет меня!.."

16-го сентября. Мы здесь не унываем; укрепляемся, как умеем и как средства позволяют. Непрерывная цепь редутов, бастионов и разного рода батарей представляют непрерывную линию пушечного огня; но эта линия на семи верстах... защитников не много: моряков 10 000 да 6000 резервных солдат. Бог да благословит и укрепит нас.

18 сентября к Севастополю возвращается Меншиков. Гарнизон усиливается еше на 8000 штыков.

К 25 сентября в гарнизоне - до 30 тыс. человек.

28-го сентября. ...должно быть, бог не оставил еще Россию. Конечно, если бы неприятель после Алминской битвы пошел на Севастополь, то легко бы завладел им...

Союзная армия, численность которой достигла уже 120 тыс. человек, приступает к планомерной осаде города.

В самом же Севастополе с 14 сентября по 5 октября было построено более 20 батарей, а количество пушек увеличилось со 145 до 341.

При этом Тотлебен, "изумивший на столетия всю Европу своей находчивостью, планируя оборонительные сооружения, обозревал местность, на которой предстояло их созидать, не только со стороны обороняющегося, а выезжал (когда это только было возможно) в поле и осматривал ее оттуда, откуда неприятель должен был вести атаку. Анализируя возведение укреплений противника и размещение его артиллерии, он принимал соответствующие меры сопротивления, размещая орудия так, чтобы они могли заставить замолчать орудия противника".

Поздно вечером 4 октября Корнилов, выслушав доклад капитан-лейтенанта Попова, возложил на него ряд обязанностей по снабжению бастионов снарядами. Прощаясь с ним, адмирал сказал: "Завтра будет жаркий день, англичане употребят все средства, чтобы произвести полный эффект, я опасаюсь за большую потерю от непривычки, впрочем, наши молодцы скоро устроятся: без урока же сделать ничего нельзя, а жаль, многие из нас завтра слягут".

А защитники на бастионах, готовясь к бою, надевали чистые рубахи - эти "сорочки смерти"!

5 октября 1854 г. союзники начали первую бомбардировку города. Из 1340 орудий они выпустили по его укреплениям 150 тыс. снарядов, но ничего не добились. Севастопольские укрепления выдерживали огонь тяжелых орудий, а гарнизон сохранял присутствие духа и был готов к отражению штурма.

И враг не мог понять, откуда появились здесь выросшие за три-четыре недели укрепления. И откуда эти дальнобойные орудия, меткая стрельба и доходящая до дерзости смелость гарнизона.

"Русские далеко превзошли то понятие, которое о них было составлено. Их огонь был убийствен и меток, их пушки бьют на большое расстояние, и если русские принуждены были на минуту прекратить огонь под градом метательных снарядов, осыпавших их амбразуры, то они тотчас же возвращались опять на свои места и возобновляли бой с удвоенным жаром. Неутомимость и упорное сопротивление русских доказали, что восторжествовать над ними не так легко, как предсказывали нам некоторые газетчики".

В тот же день флот союзников попытался совершить прорыв на внутренний рейд Севастополя, но потерпел поражение.

В день первой бомбардировки Севастополя погиб Корнилов. Его последние слова были: "Отстаивайте же Севастополь!.."

Артиллерийская канонада продолжалась несколько недель.

24 октября вице-адмирал Новосильский доложил по начальству, что приказ о том, чтобы нижним чинам была предоставлена возможность сменяться и отдыхать, не выполняется: его матросы не желают уходить от своих пушек "изъявляя готовность защищаться и умереть на своих местах".

Это произошло на четвертом бастионе, на том бастионе, куда начальство отряжало офицеров на дежурство - по жребию. А вот почти двести матросов Новосильского не пожелали никому уступить своей первой очереди быть в полном составе перебитыми здесь.

"Когда кто-нибудь говорит, что он был на четвертом бастионе, он говорит это с особенным удовольствием и гордостью; когда кто говорит: "Я иду на четвертый бастион", - непременно заметны в нем маленькое волнение или слишком большое равнодушие; когда хотят подшутить над кем-нибудь, говорят: "Тебя бы поставить на четвертый бастион"; когда встречают носилки и спрашивают: "Откуда?" - большей частью отвечают: "С четвертого бастиона". (Л. Н. Толстой)

Подходил к концу второй месяц обороны города. Матросы и солдаты стояли насмерть на бастионах, сложенных, "из русских грудей и из неприятельских ядер".

19 ноября начальником штаба гарнизона назначается генерал, князь И. К. Васильчиков, а в конце ноября начальником гарнизона - генерал, граф Д.Е. Остен-Сакен.

Когда после назначения Васильчиков приедет на Малахов курган, то Истомин, узнав о его должности, в сердцах скажет: "Не правда-с, у нас начальники штаба на оборонительную линию не ходят!"

Но Васильчиков не боялся быть на переднем крае, а потому вскоре стал любимым начальником всего гарнизона.

Васильчиков был другом Нахимова, который его очень ценил и неоднократно говорил другим: "Не беда, как вас или меня убьют, а вот жаль будет, если случится что с Тотлебеном или Васильчиковым!"

Места павших моряков занимали солдаты, готовые также бесстрашно биться с врагом. "Умереть, но дальше родных образов, поставленных в траншеи, не отходить", - поклялись Екатеринбуржцы.

"Главное, отрадное убеждение, которое вы вынесли, - это убеждение в невозможности взять Севастополь, и не только взять Севастополь, но поколебать где бы то ни было силу русского народа, - и эту невозможность видели вы не в этом множестве траверсов, брустверов, хитросплетенных траншей, мин и орудий, одних на других, из которых вы ничего не поняли, но видели ее в глазах, речах, приемах, в том, что называется духом защитников Севастополя.

Из-за креста, из-за названия, из угрозы не могут принять люди эти ужасные условия: должна быть другая, высокая побудительная причина.

И эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого, - любовь к родине". (Л.Н. Толстой)

Приказ управляющего Морским Министерством

Декабря 6-го дня, ? 1260

"Государь Император, в ознаменование признательности Своей за беспримерное мужество, усердие и труды всех войск, как сухопутных так и морских, составляющих с 13-го сентября сего года гарнизон Севастополя, Всемилостивейше повелеть соизволил: чинам этих войск, каждый месяц пребывания их в составе означенного гарнизона, зачесть за год службы, по всем правам и преимуществам.

О таковой Монаршей милости, объявляю по Морскому Ведомству к надлежащему исполнению".

Редели ряды защитников. Приходилось экономить снаряды и порох, не хватало продовольствия и одежды, не хватало лекарств и врачей.

Из письма Семякина, нач. штаба Меншикова, - Менькову. 16 декабря 1854 г.:

"Подвоз к ним ежедневно, а мы едва-едва когда по морям грязи получаем что-либо: между нами будь сказано - и хлебушка подчас так в обрез, а может и хуже. Чур об этом никому".

Борьба с пятою стихией - грязью была вовсе неизвестна союзникам, так как они располагали огромным числом транспортных судов, которые доставляли морским путем все необходимое для армии, и, следовательно, в отношении перевозочных средств на стороне неприятеля был огромный перевес.

"Мы не могли представить себе высадки без величайших затруднений, а их семьдесят тысяч сошло на берег, как один человек через лужу по дощечке переходит. Кто мог прежде поверить, чтоб легче было подвозить запасы в Крым из Лондона, чем нам из-под боку, или чтоб можно было строить в Париже казармы для Балаклавского лагеря?"

Один большой пароход доставлял такое количество съестных припасов или боевых снарядов, для перевозки которых сухим путем, да к тому же в распутицу, нам понадобилось бы употребить не одну тысячу подвод.

А в Балаклаве беспрерывно выгружались 100 кораблей и от пристани к английскому лагерю была даже проложена железная дорога.

Плохое состояние почт привело к тому, что крымские войска остались зиму 1854-1855 гг. без теплой одежды. Людям выдавались рогожи и циновки из-под сухарных кулей.

1 февраля 1855 г. - из-за затруднительности доставки пороха приказ "стрелять реже". На 100 вражеских только 15 наших выстрелов.

О военном министре князе Василии Долгорукове Меншиков зло скажет, что "князь Долгоруков имеет тройное отношение к пороху: он пороху не нюхал, пороху не выдумал и пороху не посылает в Севастополь".

О самом же Меншикове в Севастополе говорили тоже довольно зло. "Матросы называли его "анафемой", а войска, после Балаклавского сражения, - князем Изменщиковым".

Не скрывал своего возмущения безобразным поведением Меншикова и назначенного им бездарного немецкого карьериста Данненберга, вдвоем проигравших кровавое Инкерманское сражение, и князь Васильчиков.

В одном из писем он сообщит, что "все обстоит благополучно, только есть два недостатка в обороне Севастополя: пороха мало и князь Меншиков изменник". Он в самом деле считал Меншикова вреднейшим губителем Севастополя и даже 10 декабря 1854 г. написал князю, хотя не имел на это никакого служебного права, письмо, в котором предупреждал его, что Севастополь не может держаться против усилий французской армии, если не будет принято никаких мер для снятия осады, поэтому "необходимо сосредоточить "в одно целое" все войска, вне города находящиеся...

Вот, в. с., мое мнение, которое разделяют многие благонамеренные люди. Если вы с ним не согласны, то дай бог, чтобы оно было ошибочно; если же последствия докажут, что я был прав, то пусть же Россия узнает, что я не молчал и сделал, что мог, чтобы избавить ее от напрасной скорби и несчастья".

Васильчиков окажется прав. 5 февраля 1855 г. Николай I уволит Меншикова "полечиться", а новым главнокомандующим назначит князя М.Д. Горчакова, который прибудет в Севастополь 8 марта.

Март 1855 г. - 1 выстрел на 5 или 6 неприятельских.

К 3-му апреля почти нечем вести огонь. Для получения пороха пришлось приступить к разделке ружейных патронов. Так было приготовлено около 2000 зарядов.

В начале июня у союзников уже свыше 170 тыс. человек (французы - 106 тыс.).

Наш гарнизон - 53 тысячи.

Но люди и помыслить не могли о том, чтобы сдать город.

Истомин поселился в землянке на Малаховом кургане и пробыл там неотлучно пять месяцев, и каждый из этих дней был всегда впереди, на самых опасных местах. "Я давно уже выписал себя в расход, и теперь живу на счет англичан и французов".

Истомин погиб 7 марта. Его похоронили в Соборе Святого Владимира рядом с могилой Корнилова, на месте, которое Нахимов приготовил для себя, но счел долгом уступить павшему прежде сподвижнику.

После его гибели командование 1-й и 2-й линиями укрепления возглавит генерал С.А. Хрулёв - человек необыкновенной отваги, один из немногих, кого уважал Истомин, и которого в войсках назвали "храбрым солдатским генералом".

10 марта под командованием Хрулёва будет произведена вылазка, чтобы уничтожить сделанные французами укрепления.

"Неприятель, захваченный врасплох, бросился назад; а войска наши, увлеклись преследованием отступающего неприятеля и ушли далеко за линию, назначенную им, как предел наступления, и на сигнал к отступлению не реагировали. В войсках знали, что Французские горнисты очень часто играют Русский сигнал к отступлению и тем путают наши войска. Они приняли сигнал этот за обман, упорно держались в траншеях и перестреливались с неприятелем.

Тогда генерал Хрулёв послал к ним находящегося при войсках иеромонаха Балаклавского монастыря Иоанникия, словам которого люди, наконец, поверили и стали отступать.

В это время Хрулёв в ночной темноте ясно услыхал дальний шорох наступающей неприятельской колонны. Не имея под рукой никакого более резерва и опасаясь, что колонна эта может смять наших бойцов, Хрулёв приказал состоявшему при нем барабанщику бить наступление и один с ординарцами пошел на встречу неприятелю. Французы сначала остановились, а затем и отступили".

К 28 марта, когда была предпринята вторая бомбардировка Севастополя, у противника уже 150 000 человек.

Это "Пасхальное бомбардирование" началось с рассветом 2-го дня Пасхи и продолжалось 10 дней.

23 апреля начальником инженеров французской армии был назначен генерал-адьютант императора Наполеона генерал Ниель, и теперь уже французы вместо англичан начинают подготовку нападения на Малахов курган.

5 мая Хрулёв принимает начальство над всеми войсками Городской стороны.

25 мая состоялась третья бомбардировка, после которой в результате штурма французы овладели Селенгинским и Волынским редутами и Камчатским люнетом и вышли вплотную к Малахову кургану - ключу к обороне Севастополя.

28 мая объявляется очередное перемирие для уборки павших.

Храбрые в боях русские и французы не питали вражды друг к другу в те немногие часы, в которые назначались такие перемирия. Наши офицеры и солдаты сходились тогда с французами, и здесь происходил обмен любезностей между достойными врагами, и по своему выражалось уважение ко взаимной храбрости.

"Ну, здравствуй, здравствуй, брат мусью", - говорил в одном месте наш гренадер подбежавшему к нему худенькому французу, протягивая свою огромную ручищу. А тот любезно угощает его сигарой и просит закурить. Гренадер не отказывается и в свою очередь предлагает ему свою люльку.

Обмен табачком происходит почти у всех участников встречи. Но только мало кто из французов, раскурив и храбро затянувшись русским табачком, может с удовольствием дымить им дальше. У многих люлька выпадала из рук, глаза мутились, дыхание спиралось, и несчастные, замахав руками, убегали, как шальные, чтобы запить из фляжки товарища одуряющее действие этой махорочки.

Насколько наши солдаты любили французов, настолько же недружелюбно относились к холодным англичанам, с которыми никогда не хотели здороваться. "Отойди от этого дурня", - слышалось, бывало, если кто из молодых солдат сближался с англичанином.

И на то были причины. Часто, не взирая на пули, наши солдаты ползли с манеркою (походной металлической фляжкой) в руке, чтобы утолить жажду или спасти раненого неприятеля. Тогда французы, прекратив стрельбу, с восхищением смотрели из своих траншей на подобных смельчаков, махали шапками и другими жестами благодарили за участие к их страдающим товарищам. Англичане поступали иначе: они стреляли по нашим солдатам, не обращая внимания на крики своих раненых и просьбы их прекратить выстрелы.

Кстати, англичане, мало способные на траншейные работы, почти не подвинулись подступами вперед и оставались от 3-го бастиона, в том же расстоянии, в каком застала их весна. Достаточно было одной очереди с нашей батареи, произведенной картечью по производимым англичанами работам, чтобы окончательно прервать их на всю ночь. Прогнанные раз рабочие не возвращались.

Напротив того, французские войска умели ловко и скрытно приступать к открытию новой траншеи, быстро углублялись в землю и прикрывались турами. И если удачные наши выстрелы заставляли их удалиться, то через час или другой работа возобновлялась на том же месте.

За весь период осады Севастополя все действия против почти всей нашей оборонительной линии были приняты на себя французами. Англичанам же был предоставлен один только 3-й бастион - укрепление второстепенной важности.

Французы взяли у нас Кладбищенскую высоту, Селенгинский и Волынский редуты, Камчатский люнет. Англичане - ничего.

К июню у союзников уже 173 тыс. человек (французы - 106, англичане - 45, сардинцы - 15, турки - 7). Защитников же на бастионах - 75 тысяч.

5 июня союзники открыли четвёртое бомбардирование, а около 3 часов утра 6 июня двинулись на штурм.

Это был день 40-й годовщины битвы при Ватерлоо, где англичане победили французов, и вот теперь в знак уже совместной борьбы союзники, одетые в парадную форму, штурмовали укрепления Севастополя. 30 тыс. французов и 15 тыс. англичан 9 раз шли на приступ, но все 9 раз были отброшены назад.

На Малаховом кургане под командой Хрулёва были отбиты две французские атаки. Но тут он получил донесение, что на правом фланге неприятель овладел батареей Жерве. Прискакав туда на всем знакомом белом коне и увидев, что войска, защищавшие батарею, отступают в полном беспорядке, Хрулёв крикнул: "Ребята, стой! Дивизия идет на помощь". Войска остановились. Один из матросов решительно рванулся к неприятелю. "Ну, ребята, навались", - крикнул он. "Навались, ребята!" - подхватил его возглас Хрулёв.

- "Навались, навались!" - загремело в толпе, и все бросились в бой.

Хрулёв же увидел вдалеке 5-ю роту Севского полка, которая возвращалась с работ с лопатами в руках и ружьями за спиной. Он подлетел к ней с криком: "Благодетели мои, в штыки за мной!". Севцы моментально бросились за любимым вождем.

Эти 138 человек должны были изобразить дивизию, которую обещал Хрулёв. Но их отчаянная ярость и придала им силу дивизии. И эта дерзкая атака сразу изменила весь ход сражения: французы были выбиты, и батарея взята обратно.

На каждом бастионе были свои герои: А. Елисеев, А. Рыбаков, П. Кошка, И. Димченко, Ф. Заика и многие многие другие. На 5-м бастионе особо прославился 12-летний сын матроса, Николай Пищенко. Отец его служил на одной из батарей, прилегающих к бастиону, а молодой Николка жил при отце и помогал ему. В день второго бомбардирования старый Пищенко был убит, и тогда мальчик стал самостоятельно распоряжаться небольшими мортирами. В коротких брюках и в отцовской куртке, хватавшей до колен, и босиком он неутомимо возился с порученным ему делом.

- "Маркелами заведую и при них умру", - гордо говорил маленький воин.

Главнокомандующий наградил Пищенко сначала медалью, а потом и георгиевским крестом.

Защитники Севастополя продолжали нести невосполнимые потери.

8 июня ранен Тотлебен.

А 28 июня не стало человека, при котором падение Севастополя было почти немыслимо.

Нахимов ни от кого не скрывал, что без Севастополя ему жизни нет, что он будет стоять до конца и в самом страшном случае соберет команду добровольцев, чтобы биться с врагом до последней капли крови.

Из письма П.С. Нахимова Н. Ф. Метлину, 8 ноября 1854 г.

"Благодарю вас, любезный друг, за участие обо мне. Право, на моем месте всякий делал бы то же. Хожу же я по батареям в сюртуке и эполетах потому, что, мне кажется, морской офицер должен быть до последней минуты пристойно одет, да как-то это дает мне больше влияния не только на наших, но и на солдат.

Сейчас возвратился с линии - ведь там запрещено стрелять по неимению пороха!"

"Покойный адмирал никак не соглашался надевать солдатскую шинель, и всегда, в сюртуке с генеральскими эполетами, являлся на самых передовых укреплениях, дабы удобнее наблюдать в зрительную трубу за осаждающими. 28-го июня, в восемь часов вечера, Павел Степанович явился на Корниловом бастионе, и не смотря на усиленные просьбы окружающих, начал смотреть через бруствер на работы неприятеля... Пуля ударила в земляной мешок возле него: свита, сопровождавшая адмирала, усилила свои просьбы, умоляя его сойти с банкета, но он спокойно оставался на месте, примолвив: "Они целят довольно хорошо!.." Через несколько минут другая пуля ударила Павла Степановича в висок; он впал в беспамятство, которое продолжалось до самой кончины. 30-го июня его не стало".

Моряки боготворили своего адмирала, и он, для которого кроме флота ничего не существовало, считал их своей семьей и заботился о них как о самых близких ему людях.

"Необходимо поощрение сочувствием; нужна любовь к своему делу-с, тогда с нашим лихим народом можно такие дела делать, что просто чудо". (П.С. Нахимов)

На бастионах и батареях ждали помощи армии, чтобы поразить врага и добить его совместною вылазкой, но, увы...

Войска приходили отдельными частями и только пополняли ряды убывших. Большого перевеса сил не было. "Если бы были железные дороги, и в Крым пришли бы разом значительные силы, то союзникам не сдобровать бы на Херсоне, и дерзкое предприятие Сент-Арно получило бы заслуженное возмездие".

Армия попыталась дать союзникам три сражения. Но эти войсковые операции успеха не принесли, хотя солдаты бились отчаянно, не жалея жизни и заставляя противника нести большие потери.

Так под Балаклавой 13 октября 1854 г. была почти полностью истреблена английская легкая кавалерия, в которой служила самая родовитая знать; в Англии по этому случаю был объявлен национальный траур. Будь на месте Меншикова другой военачальник, русские могли бы одержать под Балаклавой решительную победу, но с Меншиковым потерпели неудачу.

Проиграл Меншиков и сражение в районе Инкермана 24 октября 1854 г. Незадолго до начала боевых действий выяснилось, что в штабе нет плана местности. Запросили Петербург, но не дождавшись плана, начали сражение, положившись на генерала П.А. Данненберга, заявившего, что знает местность, "как свои карманы". Но по ходу битвы, к удивлению Данненберга, там, где он ожидал встретить высоты, оказывались ложбины и наоборот. Битва была проиграна. Зато на следующий день план местности был получен.

4 августа 1855 г. уже М.Д. Горчаков в сражении на Черной речке сделал из рук вон плохо подготовленную попытку заставить союзников снять осаду. Об этом несчастном сражении Лев Толстой сочинил тогда известную песню: "Как четвертого числа нас нелегкая несла...":

Чисто писано в бумаге,

Да забыли про овраги,

Как по ним ходить...

На Федюхины высоты

Нас пришло всего три роты,

А пошли полки!..

Из письма генерал-фельдмаршала князя Варшавского графа И.Ф. Паскевича-Эриванского к генерал-адьютанту князю М.Д. Горчакову от 16 сентября 1855 г.:

"В марте 1855 г. вы были сильнее неприятеля 20 или 25 тыс. человек. Вы не начали наступательных действий... и смотрели только, как союзникам каждый день подвозили свежие войска. ... пошли, так сказать, на пролом (по-русски, на авось) атаковать позицию, которая, как вы сами говорите, сильнее Севастопольских укреплений. ... ни Государь, ни Россия, не могли предвидеть что армию поведут, так сказать, на убой".

Потери в сражении на Черной речке составили 10 000 человек. Теперь Севастополь оказался целиком на попечении гарнизона, который, истекая кровью, продолжал отбивать атаку за атакой.

За севастопольской битвой внимательно следили в европейских столицах. Падение Севастополя могло бы побудить Австрию, с армией в 200 тыс. войск, объявить войну России.

А с каждым днем ситуация становилась все более и более угрожающей.

К августу месяцу Севастополь уподобился настоящей бойне людей. Укрепления, сделанные из подручных материалов, не отличались большой прочностью и постепенно разрушались. Но раз за разом разбитые за ночь орудия заменялись другими и с утра из них уже привычно палили по неприятелю. [Моряки все говорят палить, а не стрелять.]

Если 6 июня укрепления неприятеля отстояли от наших на 300, 250 и 200 саженей (1 сажень = 2,16 метра), то к 5-му августа это расстояние сократилось почти в десять раз, и уже не сотни, а десятки шагов отделяли неприятеля от нас.

5 августа - начинается пятая бомбардировка Севастополя. Потери русских войск составляют 900-1000 человек в день.

14 августа князь Горчаков посетил укрепления 2-го бастиона.

Каждый день бастион этот представлял груду развалин, которые при огромных потерях исправлялись за ночь, и к рассвету обновившийся бастион снова открывал огонь и боролся до следующей ночи, разрывая лопатами засыпанные амбразуры.

- Много ли вас здесь на бастионе? - спросил Горчаков.

- Дня на три хватит, Ваше сиятельство, - на минуту призадумавшись, спокойно ответил ему один из солдат.

"Но вот еще часовой прокричал своим громким, густым голосом: "маркела!", еще посвистыванье, удар и разрыв бомбы; но вместе с этим звуком вас поражает стон человека. Вы подходите к раненому, который, в крови и грязи, имеет какой-то странный нечеловеческий вид, в одно время с носилками. У матроса вырвана часть груди. В первые минуты на набрызганном грязью лице его видны один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время как ему приносят носилки и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят ярче, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше; и в то время как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: "Простите, братцы!" - еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: "Простите, братцы!" (Л.Н. Толстой)

- Простите меня! - так в Прощёное воскресенье все православные христиане просят друг у друга прощения, чтобы с чистым сердцем встретить Пасху - день Воскресения Иисуса Христа.

Но на севастопольских бастионах вместе с этим "Простите" словно эхом звучали и слова великой правды, сказанные Иисусом Христом, что "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя".

А противник все усиливал и усиливал свой натиск, ежедневно обрушивая на город до 10 тыс. снарядов, ядер и гранат. И становилось все понятней, что в таких условиях крепость удержать не удастся...

К 15 августа завершается наведение наплавного моста с Южной стороны на Северную.

24 августа - шестая бомбардировка. Залпы из 600 неприятельских орудий большого калибра и до 50 тыс. снарядов.

27 августа начался штурм всех бастионов.

Наступления не было только на 4-й бастион, перед которым в течение 7 месяцев велась подземная минная война, в ходе неё произвели 83 взрыва, употребив на них 641 пуд пороху.

Боясь подорваться на минах, французы не решились его атаковать. И справедливо он получил название "девственного" бастиона, так как на нем не была нога неприятельская.

Всего же в этот день в сумме было 12 приступов, отражено - 11.

Врага отбили везде, кроме Малахова кургана, и отбили, как известно, со славою.

Потери при штурме - наши почти 13 тыс., противник свыше 10 тыс.

Отстаивая Малахов курган, был ранен Хрулёв.

Но даже когда французы уже окончательно утвердились на Малаховом, битва за курган еще продолжалась. 30 человек из Модлинского полка с тремя офицерами - Юньевым, Данильченко и Богдзевичем и двумя кондукторами морской артиллерии - Духониным и Венецким, забаррикадировавшись под аркой башни, продолжали стрелять по врагу. Зуавы бросились под арку, но были подняты на пики. Стало ясно, что прямым нападением ничего не поделаешь, такой узкий вел туда ход.

Мак-Магон отдал приказ "обложить башню фашинником и зажечь, чтобы выкурить наших". Но оказалось, что они находились как раз над пороховым погребом. Пришлось срочно залить костры, чтобы не взлететь всем вместе на воздух. И еще целых три часа эти 30 человек вели бой с 15-тысячным неприятельским войском...

Горчаков со свитой прибыл на Южную сторону.

- Отовсюду штурм отбит за исключением Малахова, но и оттуда можно вытеснить французов, - донес ему начальник гарнизона граф Остен-Сакен.

У Николаевского укрепления стоял начальник штаба гарнизона князь Васильчиков.

- Неприятеля можно выбить с Малахова кургана, - не то спросил Васильчикова, не то утвердительно проговорил главнокомандующий.

- Да, можно, пожертвовав еще десятью тысячами, - ответил Васильчиков со своим обычным невозмутимым хладнокровием и ни перед чем не останавливавшейся прямотой.

Горчаков задумался. Молча вышел он из коляски и пошел к Николаевскому укреплению, где занял одну комнату и куда тотчас же позвал князя Васильчикова.

Было принято решение уйти с Южной стороны.

Мало кто верил, что весь гарнизон можно будет переправить на Северную сторону в течение одной ночи, но Васильчиков подготовил именно такой план отвода всех войск гарнизона. И вот этот план начал выполняться.

В строгой очередности защитники покидали укрепления и направлялись к переправе. В Севастополе оставались только полки, вверенные генералу Хрущову. Разделенные на специальные отряды они начали проводить по земле пороховые борозды к пороховым погребам, зажигать блиндажи и здания.

Вскоре по всей оборонительной линии вспыхнул пожар и тридцать пять пороховых погребов, один за другим, начали взлетать на воздух.

В 8 часов утра, осенив себя крестным знамением, выехал из города граф Остен-Сакен с князем Васильчиковым.

Последними отступили по мосту отряды генерала Хрущова, после чего, по распоряжению генерал-лейтенанта Бухмейера, начали разводить большой мост.

Из записок князя И.В. Васильчикова:

"Жертвоприношение совершилось: Tout est perdu fors lhonneur!) (Все потеряно кроме чести!)

Едучи по мосту подле графа Сакена, я невольно высказал, что обязан поставить пред образом Спасителя толстую-претолстую свечу. - "За спасение Русской армии?" - сказал граф.- "Да... и тоже за собственное мое спасение. Вы изволите знать, что диспозиция об отступлении армии, составленная в штабе гарнизона, не была просмотрена никем из высших начальников в том виде, как была окончательно редактирована, и что по приказанию главнокомандующего она разослана войскам за моею подписью. Что же было бы со мною, если бы дело не удалось?"

А перед ними по мосту шли защитники города, которые угрюмо и молча покидали Севастополь. Моряки не скрывали своего недовольства: "Нам нельзя уходить, мы никакого распоряжения не получали; армейские могут уходить, а у нас свое, морское начальство; мы от него не получали приказания; да как же это Севастополь оставить? Разве это можно? Ведь штурм везде отбит; только на Малахове остались французы, да и оттуда их завтра прогонят; а мы здесь на своем посту!.."

- "Ну и сидите тут, пока неприятель заберет вас, ведь говорят вам, что Севастополь очищают".

- "То есть, это значит - отдают неприятелю, - возмутился воспитанный в нахимовских традициях Штурман. - Армейское начальство этого не может разрешить, потому что у нас здесь все морское, доки, магазины, мало ли еще чего. Мы здесь должны помирать, а не уходить; что же об нас в России скажут? Ведь был же приказ Корнилова: "Если кто из начальников прикажет бить отбой - заколите такого начальника; заколите барабанщика, который осмелится ударить позорный бой..."

Но тут рядом с ним раздалось громкое всхлипывание. Размазывая по лицу слезы, самый юный бомбардир гарнизона громко шептал: "Как же так... Там же мой отец остался... А я ухожу...".

Штурман обернулся в сторону горящего Севастополя.

- Ну, канальи, мать... - но дальнейшие, хлесткие и матерные слова он все-таки смог сдержать в себе, ведь рядом был еще совсем ребенок. А потому он только приобнял его за плечи: "Не плачь, сынок, мы же им еще покажем, и как покажем! И за папку твоего, и за всех товарищей наших, павших там. Потому что не может у нас быть по-другому".

Они молча пошли по мосту дальше. Два георгиевских кавалера, и младший из них имел 13 лет от роду и 11 лет боевой воинской службы за плечами...

Утро 28-го августа открыло ужасную картину покинутого и преданного уничтожению Севастополя: его холмы пылали, как гигантский костер; клубы черного дыма медленно поднимались над ними в недвижном воздухе и соединялись в один колоссальный витой столб, прорезываемый порой огненными языками.

Тишина в городе, дотоле беспрерывно потрясаемом неумолкаемою канонадой, сливавшеюся в один громовой гул, была мертвая; через бухту можно было слышать треск пламени, и это грозное безмолвие нарушали изредка грохоты взрывов батарей Александровского форта; около двух часов пополудни - Павловской батареи, в сумерки - минных галерей, против исходящего угла 4-го бастиона, и в продолжение всей следующей ночи - других небольших погребов.

И неприятель еще три дня не решался войти в объятый пламенем город, где каждый камень, пропитавшийся кровью, источал жуткую ненависть к врагу.

Окончание Восточной войны

Россия была готова продолжать боевые действия.

"Выходя на ту сторону моста, почти каждый солдат снимал шапку и крестился. ...это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам". (Л.Н. Толстой)

Из воззвания князя Горчакова к русской армии:

"...не Севастополь оставили мы нашим врагам, а одни пылающие развалины города, собственною нашею рукою зажженного, удержав за нами честь обороны, которую дети и внучата наши с гордостью передадут отдаленному потомству.

Севастополь приковывал нас к своим стенам. С падением его приобретаем подвижность и начинается новая война - война полевая, свойственная духу русского солдата..."

И война продолжалась.

Ведется регулярный и успешный обстрел Южной стороны, совершаются локальные военные операции, осуществляются захваты пленных. Победоносно сражаются полки на Кавказе: через два с половиной месяца будет взят "несокрушимый" Карс и открыта дорога в пределы Турции.

Англичане хотели продолжения военных действий в 1856 г., и особенно на Кавказе, в чем их активно поддерживала Австрия. Но Франция уже была против того, чтобы, благодаря ослаблению России, усиливалась Англия, и особенно на Востоке. Тем более, что складывающаяся ситуация все больше и больше напоминала сюжет одной из басен Лафонтена.

Каштаны Васька вынимает,

Мартышка же их подбирает,

Облупит, да и прямо в рот...

То есть Франции предстояло уподобиться тому коту, который, обжигая лапки, достает из огня жареные каштаны для мартышки, вальяжно устроившейся рядом.

Взятие крепости Бомарсунд, победа под Альмой, отражение атак русских войск под Балаклавой, Инкерманом и Черной речкой, захват Малахова кургана, приведший к сдаче Южной стороны Севастополя, - всех этих побед уже вполне хватало для реванша за 1812 год.

Потери в битве за Севастополь были значительны, и новых жертв французы уже не хотели.

Потери России - 93625 чел., из них убитыми - 17015, а всего в Крыму - 128669. Франции - 41310 и 7398 (в Крыму - 45874). Англии - 13000 и 2755 (в Крыму -17901). (П.А. Зайончковский)

Франция начинает искать пути сближения с Россией, что приводит к подписанию Парижского мирного договора 18 марта 1856 г.

Его условия были не такими тяжелыми, какими их хотели бы видеть Англия и Австрия.

Россия возвращала Карс, получая в обмен захваченные у неё Севастополь, Балаклаву и другие крымские города.

Чёрное море объявлялось нейтральным, с запрещением России с Османской империей иметь там военные флоты и арсеналы.

Плавание по Дунаю объявлялось свободным, для чего часть русской Бессарабии с устьем Дуная была присоединена к Молдавии.

Россия лишалась права исключительного покровительства России над христианскими подданными Османской империи.

Россия обязалась не возводить укреплений на Аландских островах.

Все это было очень далеко от осуществления захватнической программы Пальмерстона.

Но были и другие итоги этой войны.

"Не скажет ли когда-нибудь потомство, не скажут ли летописи - те правдивые летописи, против которых цензура бессильна, - что даже славная оборона Севастополя была не что иное, как светлый ряд усилий со стороны повиновавшихся к исправлению ошибок со стороны начальствовавших?..

Взгляните на дело, всмотритесь в него, отделите сущность от бумажной оболочки, то, что есть, от того, что кажется, и - редко где окажется прочная, плодотворная польза. Сверху - блеск, внизу - гниль". (Граф П.А. Валуев)

Граф Остен-Сакен в своих записках о Севастополе скажет: "Может быть, никогда еще в нашем отечестве не было совершено столько черных грехов, как в святую Севастопольскую войну: лихоимство, святотатство, ложь, клевета, зависть, интриги, безверие, глумление над религией"...

Казнокрады из интендантских служб украли средств на сумму, превышающую прямые военные расходы. Обнаружена была в подробности пропажа невообразимого количества провианта, небывалого падежа целых воловьих гуртов, купленных будто бы за большие деньги и не доставленных по назначению. Всплыли наружу поразительные по своей дерзкой ловкости сделки между поставщиками-подрядчиками и приемщиками-чиновниками. (См.: Ю. Дрюков, Л. Дружинин. Изнанка Восточной войны. Журнал "КОНКУРЕНЦИЯ И РЫНОК", октябрь 2015, ? 5 (72). С. 126-141).

О Восточной войне будет написано очень много книг, статей, монографий и т. д.

Но самая первая значительная работа начала издаваться уже в 1854-м году, когда чиновник особых поручений кораблестроительного департамента Морского ведомства Н.И. Путилов стал выпускать "Сборник Известий, относящихся до настоящей войны".

В 1854 г. - вышло 11 сборников, в 1855-м - 12, в 1856-м - 5, в 1857-м - 4, в 1859-м - 1.

На 6334 страницах 33 книг была собрана вся история войны.

Этими материалами воспользовались потом - Э.И. Тотлебен ("Описание обороны города Севастополя"), П.А. Зайочковский ("Восточная война 1853-56 гг. в связи с современной ей политической обстановкой"), М.И. Богданович ("Восточная война 1853-56 гг."), А.О. Гейрот ("Описание Восточной войны. 1853-1856"), Е.В. Тарле ("Крымская война") и многие другие.

А в 32-м сборнике Н.И. Путилов поместил статью о том, как под его руководством была создана флотилия паровых канонерских лодок, которая весной 1855 г. стала решающей силой в противодействии англо-французской эскадре на Балтике, посланной для непременного захвата Кронштадта (чтобы не повторить конфуз 1854 г.).

"Мы стоим - писал контр-адмирал Пено, - против неприятеля деятельного, умеющего усиливать свои средства и наносить нам вред... паровые канонерки, столь быстро построенные Русскими, и которых число вскоре может еще более увеличиться, совершенно изменили наше положение в отношении к противнику. Мы теперь должны не только думать о нападении, но и заботиться о собственной защите, потому что у Русских больше канонерских лодок, нежели у Англичан".

Пройдет 14 лет, и в 1870 г. Россия откажется признавать ограничительные статьи Парижского договора, добившись полного восстановления своего суверенитета на Чёрном море.

В 1871 г. Россия добьется отмены запрета держать в Чёрном море свой военно-морской флот.

К этому времени Австрия и Франция будут разгромлены усилившейся Пруссией, а Наполеон III даже захвачен в плен.

По итогам русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Россия вернет себе утраченные ранее территории.

И о первой Восточной войне останутся, главным образом, воспоминания, связанные со славой и доблестью русского воинства.

По всей стране севастопольцев встречали как героев. В 1869 г. будет принято решение о создании Музея Севастопольской обороны, в дар которому Тотлебен передаст принадлежащий ему в Севастополе дом.

Экспозиции музея станут летописью славы героям, о которых с гордостью будут вспоминать и товарищи по обороне, и неприятельские военачальники.

"К концу обороны Севастополя не много моряков уцелело на батареях, но зато весело было смотреть на эти дивные обломки Черноморского флота. Уцелевшие на батареях моряки по преимуществу были комендоры при орудиях... Белая рубашка... Георгиевский крест на груди... Отвага, доблесть и удаль, соединенные с гордым сознанием собственного дела и совершенным презрением смерти, бесспорно давали им первое место в ряду славных защитников Севастополя". (Полковник П. К. Меньков, имеющий поручение вести официальный журнал военных операций в Севастополе).

Главнокомандующий французской армией под Севастополем, сам храбрый и стойкий солдат, маршал Франсуа Канробер до конца жизни в беседах с близкими с восторгом вспоминал о тех днях.

- "С какими противниками имели мы дело?!"

Даже сорок лет спустя при этом вопросе маршал поднимался с кресла и, глядя на вас своими огненными глазами, восклицал: "Чтобы понять, что такое были наши противники, вспомните о шестнадцати тысячах моряков, которые плача уничтожали свои суда с целью загородить проход и которые заперлись в казематах бастионов со своими пушками, под командой своих адмиралов Корнилова, Нахимова, Истомина! К концу осады от них осталось восемьсот человек, а остальные и все три адмирала погибли у своих пушек..."