Юрий Дрюков

Егор Францевич Канкрин -

немецкий финансист России

"Вы постоянно толкуете, - что скажет Европа,

а никогда не думаете о том, что скажет бедная Россия".

Канкрин Е. Ф.

(из выступления в Государственном совете)

Граф (с 1829 г.) Егор Францевич (Георг Людвиг) Канкрин (16 ноября 1774 г., гессенский город Ганау - 9 сентября 1845 г., Павловск) - русский государственный деятель немецкого происхождения, генерал от инфантерии, министр финансов при Александре I и Николае I; имел все российские ордена до св. апостола Андрея Первозванного с алмазными украшениями включительно; иностранные: австрийский - Леопольда 1 ст.; прусские - Черного и Красного Орла 1 кл.; саксонский - Гражданского достоинства; Баварский - Короны 1 класса и ангальтского дома-Альбрехта Медведя 1 ст.; медали в память 1812 г. и за взятие Парижа...

Егор Францевич руководил министерством финансов, или, как он сам, тяжело вздыхая, замечал - "сидел на огненном стуле русского министра финансов", - с 22 апреля 1823 г. по 1 мая 1844 г.

Говоря о Канкрине, и отечественная, и зарубежная печать часто сравнивала его с министром финансов французского короля Людовика XIV - Жаном-Батистом Кольбером, который добивался роста государственных доходов созданием крупных мануфактур, увеличением вывоза и сокращением ввоза промышленных изделий.

Следует отметить, что человек, исполняющий должность министра финансов и которому для того, чтобы побольше брать и поменьше отдавать, то и дело приходится облагать население всё новыми и новыми налогами, особой любви к себе никогда не вызывает.

Тот же Кольбер был "самым непопулярным лицом, и сходил в могилу среди неистовой ненависти своих врагов и народа. Эта ненависть была так велика, что погребение его было совершено ночью, тайком, под прикрытием военного отряда из опасения, что жители Парижа надругаются над его прахом. И едва разнеслась по городу весть о кончине его, повсюду были рассеяны сатиры, пасквили и памфлеты, очернившие одно из лучших имен Французской истории" (Г. Благосветов).

Похороны же "русского Кольбера" проходили абсолютно спокойно. Они были тихими, скромными и при малочисленном присутствии скорбящих. Николай I, еще совсем недавно так убедительно доказывавший Канкрину: "Ты знаешь, что нас двое, которые не можем оставить своих постов, пока живы: ты да я", был в отъезде. Вследствие этого из членов царской семьи только один великий князь Михаил Павлович находился в реформатской церкви на Большой Конюшенной и провожал гроб до Исаакиевского моста. Из чиновников же присутствовали лишь самые-самые верные соратники бывшего министра.

Но все это полностью совпадало с мировоззрением самого Егора Францевича, который на вопрос: "Почему он никогда не бывает на похоронах?" отвечал: "Человек обязан быть на похоронах только один раз - на своих собственных".

Что касается памфлетов и анекдотов, то они в изобилии сочинялись еще при его жизни:

Что на Руси есть дивный гений,

И этот гений - граф Канкрин.

Правда, и сам граф всегда умел ответить на них язвительной, а порой и чуть ли не бранной, репликой.

"Когда на заседаниях Государственного совета ему не удавалось достигнуть своей цели убеждением, то он призывал на помощь иронию и далее площадную шутку, которая шла к лицу лишь ему одному, и нередко исторгала согласие на его предложения силою возбужденного им гомерического смеха" (М.А. Корф).

Несмотря на то, что многие из его высказываний были совсем не для печати, великий князь Михаил Павлович весьма справедливо заметил, что Канкрин "даже в своей поль-де-коковщине всегда остается государственным человеком".

Кроме этого Канкрин отличался просто замечательным чувством юмора.

Из министерского разговора:

Граф Канкрин: А по каким причинам хотите вы уволить от должности этого чиновника?

Директор департамента: Да стоит, ваше сиятельство, только посмотреть на него, чтобы получить к нему отвращение: длинный, сухой, неуклюжий немец, физиономия суровая, рябой...

Граф Канкрин: Ах, батюшка, да вы это мой портрет рисуете! Пожалуй, вы и меня захотите отрешить от должности...

Сам же Канкрин, обыгрывая свое немецкое происхождение, с улыбкой замечал: "немец похож на капусту: чтобы она вышла хороша, непременно нужно ее пересадить". Что прекрасно подтверждалось и судьбой самого Егора Францевича.

Уроженец Германии приехал в Санкт-Петербург в 1797 г., имея степень доктора прав, полученную после окончания Марбургского университета, и чин правительственного советника.

Россия встретила 23-летнего юношу без всякого радушия.

Вследствие полного незнакомства с административными порядками и незнанием русского языка, он не смог получить никакой должности и поэтому несколько лет испытывал нужду и лишения, перебиваясь случайными заработками.

Из этого нищенского состояния Канкрин смог выбраться благодаря своим литературным талантам.

Он напишет проект "О средствах продовольствия больших армий" и "Отрывки, касающиеся военного искусства с точки зрения военной философии", в которых выскажет мысль, что во время войны государство должно использовать в качестве преимущества свои географические факторы: обширность территории, протяженность коммуникаций и суровость климата.

На труд Канкрина обратит внимание военный министр М.Б. Барклай-де-Толли, и даже сам Александр I заинтересуется личностью автора.

Императору доложат, что это "очень знающий и способный человек, но un peu dur (немного жесткий)".

И в самом деле, когда граф А.А. Аракчеев, предлагая решить несколько вопросов по лесоустройству в своем имении, обратится к нему на "ты", то Канкрин тут же резко развернется и покинет кабинет графа. В следующий раз Аракчеев, очень нуждающийся в наведении порядка в своем лесном хозяйстве, обращался к нему уже более любезно и предупредительно...

Итак, "очень знающий и способный" Канкрин 28 февраля 1811 г. переводится в военный департамент помощником генерал-провиантмейстера, с производством в действительные статские советники. В начале Отечественной войны он назначается генерал-ннтендантом первой западной армии, а в 1813 г. - генерал-ннтендантом всей действующей армии.

Его распорядительность по обеспечению войск продовольствием окажется настолько блестящей, что М.М. Сперанский скажет: "Нет у нас во всем государстве человека способнее Канкрина быть министром финансов".

Однажды, заступившись за жителей небольшого немецкого городка, пострадавших от бесчинств войск, Канкрин навлечет на себя гнев великого князя Константина Павловича. Но Кутузов заявит великому князю: "Если вы будете устранять людей, мне крайне нужных, таких, которых нельзя приобрести и за миллионы, то я сам не могу оставаться в должности"...

Уже к маю 1813 г., взамен армии, сгинувшей в России, Наполеон сможет собрать новую и начнет одерживать с ней победу за победой.

Русско-прусским войскам после поражений при Лютцене и Бауцене придется отступить в Силезию, где не окажется необходимых запасов продовольствия. Начнутся грабежи и разворовывание имеющихся армейских складов.

Александр I срочно вызовет к себе Канкрина и поручит ему решение труднейшей в этих условиях задачи - снабжения почти 100-тысячного войска, пообещав щедрую награду. И Канкрин добудет все необходимые жизненные припасы...

Когда ему ранее приходилось жить в нищете, то он позволял себе только самое скудное пропитание, сам чинил себе платье и сапоги и вынужден был отказаться от курения табака.

"Общества он чуждался, да и одежда его была так невзрачна, что он и не хотел и не мог вести сколько-нибудь светскую жизнь. Читал он запоем, с неслыханной жадностью, заполняя заметками и конспектами свои тетради... "Если кажется, что я всегда ко всему подготовлен, то это объясняется тем, что раньше чем что-либо предпринять, я долго размышлял; уже прежде я предвидел то, что может произойти. Вовсе не гений внезапно и таинственно (en secret) открывает мне, что именно мне должно говорить и делать при обстоятельствах, кажущихся неожиданными для других, - но мне открывает это мое размышление. Я работаю всегда, работаю во время обеда, работаю, когда я в театре; я просыпаюсь ночью, чтобы работать", - так говорил он неоднократно впоследствии".

Это отрывок из книги Е.В. Тарле "Наполеон", но в чем-то он созвучен и судьбе Канкрина, который тоже очень резко отличался от всех прочих.

"Находчивый и чуждый чиновничьих проволочек, он прибегал иногда к частному почину в таких широких размерах, что постоянно рисковал быть обвиненным с формальной стороны дела, но всегда выходил счастливо из самых критических положений".

В 1814 г. Канкрин вместе с русскими войсками вступит в Париж.

В 1815 г. он подготовит отчет о затратах на всю военную компанию, при этом покажет, что смог сэкономить 26 млн руб.

Посланный произвести расчеты с союзными правительствами по довольствию наших войск за границей, Канкрин блистательно доказал необоснованность многих выставленных претензий, и поэтому вместо 360 млн руб., которые требовали от России союзники, будет выплачено в шесть раз меньше - только 60 млн.

"Будучи до мелочи педантичным, он провел огромную работу по проверке всех счетов и квитанций. При этом ему пришлось противостоять разным искушениям, а искушения эти были велики, потому что Канкрин, являясь полновластным хозяином, был человеком малообеспеченным, а ему предлагались миллионы в случае одобрения тех или других претензий".

В наступившем мирном времени Канкрин опять никому особо не нужен, и он вновь возвращается к литературным занятиям.

В 1816 г. он напишет "Исследование о происхождении и отмене крепостного права, или зависимости земледельцев, особенно в России", в котором отметит, что "Земледелие нигде не делает у нас настоящих успехов, потому что до сих пор все усилия сельских хозяев были обращены не столько на улучшение быта крестьян, сколько к их угнетению... Увеличить поборы с земледельца - единственная цель помещика".

"Признаюсь, этот вопрос давно уже лежит у меня на сердце, а когда я увидел, как в Москве все общество недовольно намерением императора освободить крестьян, я почерпнул в этом новое побуждение изложить мою мысль".

Бедственное положение крестьян "противно божеским и человеческим законам", но "было бы несправедливо, неосторожно и даже невозможно отпустить разом всех на волю". "Эта мера была бы несправедливой - для помещиков, неосторожной и опасной - для крестьян и невозможной - для правительства".

В своем проекте, рассчитанном на 30 лет, Канкрин предложит постепенно ограничить крепостное право, отдать впоследствии земли в наследственное владение и, наконец, даровать крестьянам право перехода и выкупа личных повинностей.

И тогда освобождение крестьян не вызвало бы такого сильного потрясения всей жизни страны, как это случилось из-за реформы 1861 года.

Порвалась цепь великая,

Порвалась - расскочилася

Одним концом по барину,

Другим по мужику!..

Но записка Канкрина была оставлена без всякого внимания.

Ведь в это время Растопчин, вместе с московскими дворянами, молил Господа: "Продли жизнь царя и мирное житие наше; утверди благоденствие наше навеки и избави нас от лукавого" (под лукавым подразумевалось освобождение крестьян). А Карамзин в своей знаменитой записке "О древней и новой России" писал: "Государь, история не упрекнет тебя злом, какое прежде Тебя существовало, но Ты будешь ответствовать Богу, совести и потомству за всякое вредное следствие Твоих собственных уставов..."

В 1820-1823 гг. Канкрин работает над трехтомником "О военной экономии во время мира и войны и ее отношении к военным операциям", а в 1821 г. появляется его сочинение "Мировое богатство, национальное богатство и государственное хозяйство". В этой работе он подвергнет резкой критике деятельность министра финансов Д.А. Гурьева.

За 8 мирных лет во всей Европе благосостояние поднялось и финансы исправились. Исключением была только Россия.

Главной причиной финансовых неудач был захлестнувший страну огромный поток бумажных ассигнаций - на 830 млн руб., - в течение многих лет поступавших в сферу обращения. Дефицит бюджета принял размеры истинного финансового бедствия, и исправить сложившееся положение никак не удавалось. Реальная стоимость рублевой ассигнации упала до 25 коп.

В 1822 г. государственный контролер барон Кампенгаузен напишет графу Аракчееву: "Был опять комитет финансовый. Министр финансов изложил новые надобности и нужды и что остатки на весь год, предназначенные для экстренных расходов, в первых уже месяцах с излишеством израсходованы".

Примерно так же выскажется о сложившейся ситуации и Канкрин:

"... средства, которыми располагало государство, были всегда слишком ничтожны для достижения цели, и вскоре сами истощались: капля вина не сделает стакана воды похожим на вино".

"...при легком изготовлении бумажных денег, являются тотчас тысячи прекрасных проектов, потребностей, нужд, планов для расширения могущества, которые увлекают и хорошее правительство слишком далеко в деле фабрикации бумажных денег".

"Советовать государству обратиться к бумажным деньгам, то же самое, что советовать молодому человеку идти в игорный дом".

"По характеру народа делают заключение о характере правительства; и это увеличивает или уменьшает доверие со стороны иностранцев. Где высшие классы отличаются безнравственностью и пользуются чрезмерным богатством, основанном на крепостном состоянии или на угнетении, там можно опасаться растраты капитала, вновь созданного бумажными деньгами".

"...В некоторых случаях действовали, по-видимому, двулично. Предпринимали операции для улучшения бумажной денежной системы, с тем, чтобы скрыть новые выпуски, надеясь в то же время поддержать курс бумажных денег обманом. Это более вредило, чем приносило пользу. Министры, конечно, надеялись, что народ ничего не заметит; но так как министры не принадлежат необходимо к числу умнейших людей, то дело раскрывалось, и доверие окончательно погибало".

"Государство никогда не должно говорить ложь, но оно много не должно касаться, и полная откровенность только тогда необходима, когда и народ и дело достаточно созрели, тогда надо высказываться без умолчаний, на основании документов и с ручательством за искренность. Откровенность в таком случае, в особенности, если она поддержана государственным устройством, творит иногда чудеса...".

В день Пасхи, 23 апреля, 1823 г. новым министром финансов назначается Канкрин.

Отставка Гурьева наделала в Петербурге много шуму. "Христос воскрес, Гурьев исчез!" - поздравляли люди друг друга. Правда, при этом особой радости от прихода Канкрина никто не проявлял. В обществе говорили, что этот мизантроп из немцев, нелюдим и ворчун, с резкими выходками и безбожно коверкающий русский язык, не знает и не понимает России и непременно ее разорит.

Действительность, однако, быстро доказала обратное.

"Новый министр, - отмечал в своих воспоминаниях О. А. Пржеславский, - начал с очищения своего ведомства от накопившихся осадков прежнего времени: лихоимства и злоупотреблений. Удаление недостойных чиновников и несколько примеров строгого наказания показали служащим по министерству, что благое гурьевское время миновало безвозвратно".

Канкрин считал, что надо "чуждаться крайностей, избегая четырех великих апокалипсических зверей: понижения достоинства монеты, бумажных денег, чрезмерных государственных долгов и искусственного накопления торгового капитала, и приводить в строгое соответствие расходы с естественными доходами, стремясь увеличить последние путем поощрения народного труда, порядком и хорошим управлением и только в крайнем случае прибегая к умеренным займам, чтобы их погашать при первой же возможности".

Гурьев оставил новому министру выпушенных ассигнаций - этого "сладкого яда государства" - на общую сумму в почти 600 млн руб. и казну, находящуюся в двух шагах от полного банкротства.

Кроме этого свободный тариф 1819 г. просто убил многие фабричные производства, которые лишь с 1822 г. начали медленно оживать.

В течение первого же года, не увеличивая налогов и ничего не ломая, Канкрин добился устранения бюджетного дефицита.

На случай непредвиденных расходов уже в 1825 г. у него был накоплен военный фонд в 120 млн руб. К 1828 году он сократит расходы на 1/7 и сможет скопить капитал в 160 млн руб.

Граф М.А. Корф скажет о Канкрине: "...с изумительною деятельностью и быстротою в работе, с прозорливою дальновидностью, наконец, с умом необыкновенно практическим, в нем соединялся чрезвычайный дар находить простую и удобоисполнимую развязку для самых сложных и щекотливых вопросов".

Канкрин смотрел на государственные финансы как на обширное частное хозяйство, и полагал, что и то и другое должны подчиняться одинаковым правилам.

При этом он отмечал, что "В отношении к государственному кредиту, - этой сентиментальной старой деве, министру финансов следует держать себя крайне осмотрительно, всемерно заботясь об его охранении, но и не относясь к нему с чересчур уж излишнею робостью. Следует помнить, что кто может платить и платит, - у того всегда будет кредит".

"Основное условие хорошего финансового управления заключается в том, чтобы содействовать благосостоянию народа путем увеличения национального богатства. Богатый народ дает больше доходов; обременять бедного податями все равно, что срубить дерево, чтобы снять с него плоды".

Единственным введенным Канкриным новым налогом станет акциз с приготовленного табака, установленный в 1838 г.

Новый министр работал по 15 часов в сутки, с неослабевающей стойкостью и умением отражая все покушения на казенное добро.

"Защита финансов - это защита жизненной силы существования государства", - именно так считал он.

Канкрин сократит бюджет министерства финансов на 24 млн руб., прилагая при этом все возможные способы к тому, чтобы обеспечить материальное положение чиновников - он постепенно увеличит их жалованье на 60%.

Более чем на 20 млн руб. сокращается бюджет военного министерства. Ведь теперь к министру финансов нельзя было обращаться с простым требованием денег; он подвергал всякую статью расхода компетентному и глубокому анализу и с неопровержимыми данными в руках доказывал, что то или другое предположение может быть осуществлено с затратой гораздо меньших сумм.

Таким образом, только по этим министерствам он сделал в течение двенадцати лет сбережений более чем на 500 млн руб. и с лихвою покрыл ими расходы по трём большим войнам. При этом сокращение бюджета никак не повлияло на боеспособность армии, что и подтверждается составленной Николаем I надписью на Московских триумфальных воротах: "Победоносным Российским войскам, в память подвигов в Персии, Турции и при усмирении Польши в 1826, 1827, 1828, 1829, 1830, 1831 годах".

Последовательная политика бюджетной экономии проводилась министром в отношении всех гражданских статей расходной части бюджета, кроме одной, которая представляла собой исключение. А именно, расходы по министерству просвещения с 1827 по 1839 г. выросли более чем в 2,2 раза.

Под особый контроль была взята работа таможенных служб. Потому что "не только на таможенной линии, но и в самих даже таможнях, не исключая и пристаней, велась торговля потаённая не редко в огромных размерах. Практиковались двойные бумаги, делали стачки с таможенною стражей".

Хорошее место в таможне тогда считалось синонимом "улыбки фортуны". Эти чиновники жили на широкую ногу, закатывали на виду у всех роскошные пиры, а шампанское называлось у них не иначе, как "таможенным квасом".

Канкрин переменил чуть ли не весь персонал таможенных чиновников. Дозорщики при таможнях были взяты из заслуженных отставных солдат. В отвращение двойственности бумаг введена была штемпелеванная бумага.

Кроме этого в 1826 г. Канкрин дорабатывает тариф 1822 г. в сторону еще большего повышения ввозных таможенных пошлин, в результате чего доходы казны выросли с 31 до 81 млн руб.

Пошлина на сахар была поднята с 15 до 34%, а рафинад просто-напросто запрещен, что привело к росту русского сахарного производства.

Среди ввозимых товаров значительное место занимали предметы роскоши, и поэтому повышение пошлин, сопровождаемое ростом цен на предметы ввоза, явилось своеобразным налогом на богатых.

Увеличивая пошлины, Канкрин так же понимал, что протекционизм в данный период полезен для развития слабой отечественной промышленности.

Смолоду он привык смотреть на мануфактурное производство и на горное дело как на наиболее верные источники благосостояния страны.

Ошибаются те, кто думает, что "промышленность в России держится только жертвами со стороны правительства. Сама по себе промышленность эта - очень сильна и вот уже двадцать пять лет, как для поддержки фабрик не было употреблено правительством никакой сколько-нибудь значительной суммы. Совсем другим путем действовал я с 1823 года, к поднятию промышленности. Это - изданием торговых газет, мануфактурного журнала; посылкою агентов за границу с целью сообщения обо всех новых изобретениях, улучшениях и регулярной доставки образцов изделий, - выпискою из-за границы искусных мастеров-иностранцев, учреждением Мануфактурного совета с его отделениями и корреспондентами; основанием обширного Технологического института, заведением реальных училищ, посылкою молодых людей за границу для изучения коммерции и ремесел, устройством периодических выставок в Москве и С.-Петербурге с выдачею наград за отличие; заведением даровых рисовальных школ, изданием постановлений об улучшении содержания рабочих и многими другими, не перечисленными здесь мерами".

"Если же, при всем этом, некоторые, хотя и солидные, впрочем, писатели - не называем никого по имени, - представляют русскую промышленность искусственною; то все это зависит не от чего иного, как от ослепляющих их эпидемических печальных призм бреда о свободной торговле".

Большое внимание Канкрин уделял горнодобывающей промышленности, доходы которой увеличились с 8 до 19 млн руб.

В 1823 г. было добыто около 25 пудов золота, а в 1842-м - почти тысяча пудов.

По его инициативе Горный кадетский корпус был преобразован в Институт Корпуса горных инженеров (главноуправляющим которого он был назначен в 1834 г.).

Он горячо поощрял все издания, содействовавшие успеху торговли, промышленности и горнозаводства. "Коммерческая газета", "Горный журнал" и многие другие издания были основаны им или пользовались постоянной его поддержкой.

Программу "Коммерческой газеты" с отделом политики Канкрин в 1823 г. начертал собственноручно.

В 1829 г. Канкриным был преобразован Лесной институт.

"Печальное лесное хозяйство побудило меня расширить Лесной институт, чтобы подготовить лесных хозяев для горнозаводских округов. Но все хорошее двигается медленно, дурное летит".

Почти сразу же по вступлении в должность министра финансов он начал разрабатывать план учреждения в Петербурге Технологического института.

"Война с Персией не может удержать меня от учреждения большого практического Технологического института. Россия совсем не имеет располагающего средними теоретическими знаниями класса людей, который ей крайне нужен в самых разнообразных отраслях труда".

Несмотря на все трудности своей работы, он находил время обсудить во всех подробностях будущую организацию этого учебного заведения, которое после своего возникновения признавалось иностранными специалистами, как образцовое.

Весной 1828 г. Канкрин убеждает Николая I пригласить в Россию знаменитого путешественника, ученого-натуралиста Александра Гумбольдта и весной 1829 г. организует его экспедицию по России.

Гумбольд проедет почти 15 тысяч верст, обследует различные районы Урала, Рудного Алтая и берегов Каспийского моря, а результаты обобщит в трёхтомном труде "Центральная Азия", явившемся крупным вкладом в науку XIX века.

Впервые найденный в ходе этой экспедиции на Урале минерал будет назван "канкринит" - в честь российского министра финансов графа Егора Францевича Канкрина.

Под его руководством издается "Земледельческая газета". Чтобы сделать газету общедоступной с годовой подпиской менее рубля, Канкрин выделит на нее пособие из казны.

"Занятия земледелием - самые счастливые для человека занятия... Я старался сделать из русского крестьянина, по крайней мере, наследственного арендатора, но было слишком рано; отдельный человек не может совершить такое дело".

В своей финансовой политике Канкрин применял некоторые экономические меры, которые и сам в принципе не одобрял.

В 1827 г. вместо казенной вводится откупная система продажи крепких напитков.

Когда в Государственном совете на Канкрина накинулись за это намерение, то он возразил: "Я согласен с вами, батушки; я брошу откупа, но укажите мне, чем их заменить, дайте мне другой, равный источник дохода".

"Ныне, - говорил он, - публика полагает, что возобновлением откупов оживилась бы внутренняя промышленность; многие могли бы поправить расстроенное свое состояние законным образом; корчемство уменьшилось бы надзором откупщиков; вредный класс винопродавцов, поглощающий вместе с чиновниками, вероятно, до 24 млн руб. в год, уничтожился бы; тогда как прибытки откупщиков всегда были умеренные и доставались в руки, могущие употребить капиталы свои с лучшей пользой"

После введения откупов доходы от продажи вина возросли с 79 до 110 млн руб.

Правда, при этом Канкрин говорил: "Тяжело заведовать финансами, пока они основаны на доходах от пьянства".

Канкрин умел держать откупщиков в руках; он внимательнейшим образом следил за ними и, где только проявлялись злоупотребления с их стороны, поступал с ними очень строго.

Именно с винных откупов начали свою деятельность крупнейшие российские промышленники и предприниматели Д.Е. Бенардаки и В.А. Кокорев. Деятельность созданного ими синдиката принесла в государственную казну 137 млн руб.

Хотя ранее о них нелицеприятно писали следующее: "Кабакомудрый Бенардаки" - об одном, и "На бочке пенника простого блаженный Кокорев сидит" - о другом.

Отличительным свойством Канкрина был консерватизм, которым он даже гордился. Ведь если сравнивать неподвижность и легкомысленную импровизацию, то первая - меньшее зло! Поэтому начало строительства российских железных дорог он встретил с большим скептицизмом.

По поводу первой железной дороги он даже желчно заметит: "тогда, как в других государствах железными дорогами связываются важные торговые и промышленные пункты, у нас выстроили такую - и еще для опыта - в кабак!"

"Если строить большие железные дороги, то система предоставлять постройку их вполне ли частным лицам или же, пожалуй, и не вполне, а вполовину частным лицам и в первом случае гарантировать проценты, - система весьма дурная и невыгодная".

Он не хотел этого новшества, находя, что, в виду вызываемых их сооружением громадных расходов, железные дороги годны только для того, "чтобы уничтожать капиталы". Именно так потом и получилось (см.: Юрий Дрюков, Леонид Дружинин. Плутократия против предпринимательства. Битва еще не закончена // Конкуренция и рынок. 2012. Љ 2 (54). С. 116-126).

Канкрин считал себя знатоком по части всякого рода сооружений. Он даже напишет трактат об архитектуре "Элементы прекрасного в зодчестве".

Под его непосредственным наблюдением будут построены здания таможни и биржи с устройством сквера на Васильевском острове; здание министерства финансов, Tpиyмфальные ворота у Московского и Рижского въездов в Санкт-Петербург, устроен Александровский парк при Петропавловской крепости и приведен в благоустройство Петровский остров.

Канкрин ввел в обыкновение к празднику Пасхи подавать Императору, вместо красного яичка, особый доклад о каком-либо благоприятном явлении или событии, имевшем непосредственное отношение к финансам России.

Но в 1837 году он изменил этой традиции и прибыл во дворец с огромным красным яйцом, специально сделанным в Технологическом институте из орехового дерева.

Яйцо в кабинет Николая I внесли несколько камер-лакеев.

- Ваше Величество, осмеливаюсь представить красное яичко от ваших же богатств, и прошу вас дотронуться до этой пружины.

Император дотронулся, яйцо раскрылось, и показался желток - полуимпериалы.

- Что это, что это, сколько тут? - спросил удивленный государь.

- Пятнадцать тысяч полуимпеpиалов. И вычеканены они из урезков, нигде ранее не учитываемых.

- Урезки? Экономия? Ну, так пополам.

- Нет, Ваше Величество, это твоя от твоих, и только тебе одному принадлежит.

Вместе с В.А. Жуковским и М.М. Сперанским Е.Ф. Канкрин был привлечен в качестве преподавателя будущего императора Александра II. В 1838 г. он читал ему лекции по финансовой науке.

Егор Францевич очень любил поэзию. Он считал ее "выражением нравственного склада жизни".

"В редкие часы отдыха он охотно беседовал с писателями; Жуковский и Крылов часто бывали у него, хотя он жил вообще затворником; бывал у него и Пушкин. Многие литераторы служили под его начальством - князь Вяземский, Бенедиктов, А.К. Жуковский (литературный псевдоним - Бернет), Кукольник, Делярю".

Пристрастие к поэзии у Канкрина доходило до того, что, когда под старость разговор заходил об его преемнике и перечислялись всевозможные кандидаты, он мысленно устраняя некоторых из них, говорил: он человек умный, только, чтобы быть действительно хорошим министром финансов, ему недостает поэзии".

И эта любовь к поэзии была у него не только на словах.

Милостивый государь граф Егор Францевич.

Граф Григорий Александрович Строганов сообщил мне, что Государь Император по докладу вашего сиятельства соизволил вновь излить щедроты свои на семейство мое. Высочайше повелев сложить со счетов Государственного казначейства выданные покойному мужу моему особые суммы с избавлением взыскания оных с имени покойного или пенсиона его наследников...

Вменяю себе также в приятную обязанность засвидетельствовать вашему сиятельству искреннюю признательность за столь постоянное участие, которое вы изволите оказывать к покойному моему мужу...

Наталия Пушкина

Марта 30-го 1837

Не менее страстно любил Канкрин музыку. Когда летом он жил в Летнем дворце Петра I, то часто играл на скрипке, и посетители сада нередко слышали упражнения министра финансов, которые он позволял себе в минуты отдыха.

В дни юности он написал роман "Дагобер", обильно наполненный любовными переживаниями главных героев. Уже на склоне лет, в 1843 г., он напишет книгу "Картины воображения слепца" и изобразит в ней такую пылкость чувств и силу воображения, что, прочитав ее, известная немецкая романистка г-жа Паальцова искренне воскликнет: "Теперь только я вполне поняла, почему ваша жена так любит вас!".

Канкрин был женат на Е.З. Муравьевой, двоюродной сестре будущего декабриста Сергея Муравьева-Апостола. С 20-летней Катенькой 42-летний Егор Францевич познакомился в 1816 г. на офицерском балу при штабе Барклая-де-Толли.

Итак, благодаря Канкрину финансовое дело в России избавилось, по возможности, от прежнего систематического грабежа. Но из-за этого Канкрин нажил себе бесчисленных врагов. Борясь с казнокрадами, он не стеснялся в выражениях. Так, однажды, при многих свидетелях, он прямо назвал весьма видное должностное лицо, злоупотребления которого незадолго перед тем обнаружились, "государственным вором".

А еще был целый лагерь критиков его финансовой деятельности - поклонник английской политической системы Н.С. Мордвинов, Л.В. Тенгоборский, князь Друцкой-Любецкий, князь Меншиков, П.Д. Киселев и многие другие, которые по разным соображениям и мотивам подкапывались под него.

Мордвинов писал обстоятельную критику на каждую роспись министра финансов, постоянно требуя довольно рискованных опытов на основании принципа, что "казенная копейка должна гореть" и что можно было бы достигнуть лучших результатов, но Император каждый раз делал на его записках надпись, что во всей этой критике видно лишь одно "опорочивание министра финансов".

Своему же министру финансов Император позволял многое.

Требовавший безукоризненного соблюдения всех правил ношения военной формы, Николай I прощал Канкрину даже шерстяной шарф, обвязанный вокруг шеи. Ведь на его замечание Канкрин спокойно ответил: "Ваше Величество не желает, конечно, чтобы я простудился и слег в постель; кто же тогда будет работать за меня?".

Канкрин был большим любителем покурить, а Император и сам не курил, и терпеть не мог, когда курили в его присутствии. Но когда он узнал, как мучается Канкрин без своей трубки во время докладов, то тут же принял необходимые меры.

В первый же очередной доклад к Канкрину подошла императрица Александра Федоровна с зажженной свечой в одной руке и с трубкой, набитой кнастером, в другой и, подавая ее Канкрину, сказала: "Церемонии по отношению к такому заслуженному государственному деятелю, как вы, неуместны".

Пасмурный день растерял катера.

Снасти крепки, как раскуренный кнастер.

Дегтем и доками пахнет ненастье

И огурцами - баркасов кора.

Б.Л. Пастернак, "Петербург", 1915

Пользуясь заслуженным уважением Николая I, Канкрин довольно равнодушно относился к злобе и шипенью всех ненавидящих его.

Он мало обращал внимания и на едкие остроты князя Меншикова, которые переходили из уст в уста при дворе, в столице и по всей России.

Но вот когда в 1839 г. появилась стихотворная кляуза:

То Канкрин!!! Пришел с алтыном

Из далеких чуждых стран;

Стал России верным сыном,

Понабив себе карман... - то Егор Францевич просто подал Николаю I записку с подробнейшим указанием за что, когда и в каком количестве им были получены имения, земли и деньги.

В 1827 г. - 100 000 рублей, в 1830 г. -12 летняя аренда чигиринского староства в Киевской губернии, в 1834 г. - 200 000 руб., в 1835 г. - тридцать тысяч десятин земли в Бессарабии, в 1838 г. - 500 000 руб. и т.д.

В 1839 г. Канкрин тяжело заболел. Болезнь затянулась надолго.

И тогда Илларион Васильевич Васильчиков, председатель Комитета министров и Государственного совета, предложил Николаю I, на случай еще большего усугубления болезненного состояния графа, избрать особый секретный комитет по финансовой политике. Государь согласился, но с условием, что деятельность комитета останется совершенною тайною для Канкрина.

Комитет этот имел несколько продолжительных заседаний у князя Васильчикова на дому, по вечерам, в глубокой тайне до такой степени, что велено было каретам членов комитета становиться на дворе, а посторонним, которые приехали бы в это время к князю, сказывать, что его нет дома. Написано было несколько обширных журналов и проектов.

Но, когда пришлось подписывать составленные по заключениям комитета бумаги, члены его вскоре убедились, что многие предметы, легко высказываемые в секретном совещании, трудно и страшно повторять на бумаге и укреплять своею подписью.

И тогда было решено составить журнал за общим подписанием с предложениями о лучшем образовании финансового комитета, а "все прочее поднести государю в виде частных, никем не подписанных записок, из которых можно будет сделать употребление в свое время, если оно когда наступит и если государь уважит наши предположения".

И бумаги, на сем основании составленные, князь Васильчиков отвез к государю, который оставил их у себя, но рассматривать, похоже, так и не счел нужным.

Канкрин смог справиться с болезнью, но в 1840 г. попросился в отставку. Ему уже 67 лет, всю жизнь он проработал до изнурения сил и теперь уже не чувствовал себя способным и далее с успехом исполнять тяжелые обязанности министра.

Но Николай I был решительно против. Он дозволяет Канкрину ехать для лечения за границу и приказывает приготовить в его распоряжение особый пароход.

И тут же повсюду распространяется новая злая шутка Меншикова.

"Гуляя по набережной Невы я увидел, что матросы несут дрова на пароход, предназначенный для отъезда Канкрина за границу. Я спросил их: "К чему эти дрова?" - "Топить пароход г-на министра финансов". - "Вы бы лучше затопили его, когда министр финансов будет на нем"".

Канкрин еще 3 года продолжает тянуть министерскую лямку, периодически уезжая на лечение. Только в 1844-м его отставка все-таки будет принята.

Он снова уедет лечиться. И вот он вновь никому не нужен, а потому возвращается к литературным занятиям. Его последней книгой станет "Экономия человеческого общества и финансов, соч. бывшего министра финансов". Это единственное сочинение Канкрина, под предисловием которого поставлена фамилия автора. Книга выйдет в Париже в январе 1845 г.

Но за границей ему не жилось и, несмотря на настоятельные советы врачей, требовавших, чтобы он оставался в теплом климате, летом 1845-го он возвращается в Россию.

Бывшие его подчиненные наняли отдельный пароход, выехали ему навстречу в Кронштадт и с музыкою проводили в Петербург.

Канкрин снимет дачу в Павловске, где вскоре и умрет...

После отставки Канкрина князь Меншиков будет назначен в финансовый комитет вместе с графом Левашовым и князем Друцким-Любецким. И великий князь Михаил Павлович сможет отплатить Меншикову за его остроты против Канкрина. "Мы разменяли Канкрина на мелкую монету", - заметит он.

"Канкрин оставил России в наследство: благоустроенные финансы, твердое металлическое обращение, вексельный курс, оказывавшийся в пользу нашего отечества. Россия была в финансовом отношении могущественною державою, кредит которой нельзя было подорвать. И все это было достигнуто без сколько-нибудь значительных займов, почти без повышения налогов, единственно в силу железной воли, необычайной бережливости и дарований одного человека, ставившего благо народа выше всего и умевшего ему служить".

"...Обращая мысленные взоры свои назад, - на столь значительный период своей жизни, Министр Финансов спокоен своею совестью и осмеливается думать, что он не упустил сделать сколько мог существенно полезного, лаская себя надеждою, что разные действия Министерства Финансов имели в некоторых отношениях не одно только временное влияние на направление дел и умов в отечестве"...

Но что же случилось потом? Почему так быстро исчезло цветущее состояние финансов, а вместе с ним и металлическое обращение? Почему уже через 10 лет в стране разразился финансовый кризис?

Повсеместно принято считать, что созданная Канкриным финансовая система была разрушена громадными расходами Крымской войны. Но так ли это? Может, война стала одним из поводов, а причина заключалась совсем в ином?

Когда близкие люди восхваляли его труды, Канкрин отвечал: "То правда, что мне удалось кое-что сделать; но главная моя заслуга остается неизвестною; она состояла в том, что я многому помешал сделаться".

Многому, но не всему.

Одним из главных достижений Канкрина стало проведение денежной реформы. Он не спешил ее начинать, планомерно подготавливая условия для того, чтобы сделать основой финансовой системы металлические деньги.

В 1810-х и 1820-х гг. сильное падение ценности ассигнационного рубля казалось явлением ненормальным; а вот в тридцатых - все с этим уже свыклись. Тем более, что при Канкрине не было выпущено ни одного бумажного рубля и поэтому курс ассигнаций держался на одном уровне, за ассигнационный рубль платили 25-27 коп. серебром.

Важным было и то, что за это время Канкрин смог значительно увеличить добычу драгоценных металлов.

И вот, через 16 лет после вступления в должность министра финансов, Канкрин начал поэтапно проводить свою реформу.

I этап

1 июня 1839 г. был обнародован указ, в котором значилось: "Серебряная монета впредь будет считаться главной монетой обращения. Ассигнации будут считаться впредь второстепенными знаками ценности и курс их против звонкой серебряной монеты один раз навсегда остается неизменным, считая рубль серебра в 3 руб. 50 коп. ассигнациями" (т.е. ассигнационный рубль приравнивался примерно к 28,5 коп. серебром). И значит, 596 млн руб. ассигнациями теперь обрели ценность только в 170 млн серебряных рублей.

II этап

С 1 января 1840 г. была открыта при Государственном коммерческом банке депозитная касса для приема от публики золота и серебра, с выдачею за них "депозитных" билетов, обмениваемых немедленно по предъявлении на металл.

В течение тринадцати месяцев в депозитные кассы поступило металла более чем на 26,5 млн руб. серебром. В следующем году разрешено было принимать золото в слитках, и было принято еще почти на 13 млн руб.

Так, главным образом, начал создаваться металлический фонд, послуживший впоследствии для размена кредитных билетов.

Он рос так быстро, что вскоре был торжественно перевезён в Петропавловскую крепость и проверен в присутствии сановников и депутатов от купечества и дворянства. Этой торжественной процедурой Канкрин хотел убедить весь мир, что Россия покончила с бумажноденежным обращением и установила серебряный монометаллизм.

III этап

1 июня 1843 г. был издан манифест о замене ассигнаций кредитными билетами, размениваемыми на звонкую монету по предъявлению.

Они обеспечивались всем достоянием государства, а для действительного их размена был образован фонд в 1 / 6 количества выпущенных билетов.

Но вот здесь необходимо внести некоторое уточнение.

Именно 3-й этап не являлся этапом денежной реформы Канкрина. Он был против его осуществления, Но ему пришлось подчиниться воле императора.

К этому времени противники министра все громче и громче критиковали его финансовую политику. Так, к примеру, И.В. Васильчиков заявлял, что "никак не можем долее оставаться в таком положении, где всякая система доброго хозяйства заменена одним лишь временным заклеиванием щелей".

Да и сам Император говорил о том, что "только я задумаю о каком-нибудь новом общеполезном предприятии, тотчас и должно уже прибегать к займу, потому что в росписи расходы и доходы сведены копейка в копейку. В государстве развивающемся такое положение особенно нестерпимо и... сколько желательно и необходимо было бы, не ограничиваясь всегда одним только непременным, так сказать, ежедневным, иметь в руках что-нибудь и побольше, чтобы двигаться вперед и не останавливаться везде за вопросом о способах".

Именно Николай I и предложит начать выпуск кредитных билетов нового типа.

Правда, непонятно было, как решить возникающий при этом вопрос об обменном металлическом фонде. Денег нет, и значит надобно как-нибудь заменить их неимение.

Тогда появляется предложение создавать обменный фонд не на всю сумму выпускаемых кредитных билетов, а только на одну шестую их часть.

Но сначала, в 1841 г., билеты выпускаются всего лишь на 30 млн серебром, что гарантирует их полное обеспечение металлом.

А вот в 1843 г. уже обсуждается решение о замене всех ассигнаций в стране на новые денежные знаки.

Канкрин отстаивал депозитные билеты, имевшие 100%-ное металлическое покрытие, император же предлагал кредитные билеты с гарантийным запасом денежного металла в одну шестую.

При этом, доказывая свою правоту, он говорил Канкрину, что "... после 17-тилетних занятий мне стыдно и совестно было бы не приобрести самому каких-нибудь практических познаний по этой части и продолжать верить, как прежде, на слово".

Император решил, что теперь вместо ассигнаций и депозитных билетов, выпуск которых вскоре достигнет 50 млн и теперь потребуется прекратить, будут только кредитные билеты. Поэтому хранить в наличности полный капитал обеспечения рубль за рубль, т.е. 50 млн звонкой монеты, как это было с депозитными билетами, уже не понадобится, потому что будет допущена возможность хранения только одной шестой части против всего, выпущенного уже кредитными билетами капитала.

Мнение Канкрина: "Если обнародовать о вымене депозитных билетов на кредитные с употреблением звонкой монеты, служащей для обеспечения первых на фонд для последних, то публика может подумать, что такой обмен делается на ее счет".

Таким образом, министр давал разуметь, что под сим будет крыться некоторого рода обман.

Возражение Императора: "Никакого обмана нет, а есть прямая выгода для государства".

И в самом деле, фонд депозитных билетов составил почти 50 млн, а фонда для обеспечения кредитных билетов против шестой части всех обращающихся теперь 170 млн ассигнаций нужно только 28 с половиной. Всем этим доказывается, как легко и скоро можно будет истребить депозитные билеты, заменить их кредитными, а из остающегося депозита составить для последних даже избыточный фонд.

Мнение Императора было поставлено на голосование членов "Комитета 1843 г. о замене государственных ассигнаций другими денежными представителями".

Общим результатом поименных голосов было, что мысль государя вполне восторжествовала.

Тогда Канкрин сказал, что считает неприличным продолжать оспаривать общее мнение и поэтому, но единственно поэтому, также с ним соглашается. Возможно, что ему просто надоело спорить, а может, он все еще продолжал находиться в том состоянии, о котором сообщил Николаю I после прочтения его записки о предлагаемой замене ассигнаций:

"По истине я совершенно остолбенел, когда вы, Государь Император, изволили прислать мне вашу записку, и я ее прочел. Дай Бог - и скажу так без всякой неприличной лести - дай Бог нашему брату, поседевшему в этих делах, уметь написать что-нибудь подобное!"

Теперь он продолжил свою работу, уже исполняя финансовую волю монарха.

"Государь теперь, батюшка, собаку съел на финансах и истинное наслаждение с ним работать".

Сам же император считал, что "... наша операция так проста и малосложна, что и совершится, наверное, легко и удобно. ... принимая эту меру правительство ничем не рискует. Весь ход и все направление дела останутся постоянно у нас в руках и наши действия не будут ничем связаны даже и в том случае, если б произошла какая-нибудь перемена в политическом положении Европы".

Оставалось только объявить всенародно и торжественно о таком обмене ассигнаций в Манифесте, который и будет подписан Императором 1 июня 1843 г.

После ухода Канкрина весной 1844 г. в отставку, Николай I взял управление финансами в свои руки. Новые министры финансов сами уже ничего не решали.

С 1 мая 1844 г. по 6 апреля 1852 г. министром будет Ф.П. Вронченко, о котором говорили: "Учтив как лакей и груб как лакей", а "его познания равняются познаниям сборщика податей". Но зато он обладал тем качеством, которое для Николая I было наиболее ценным, - был чрезвычайно послушен.

Если при Канкрине расходы и доходы сводились копейка в копейку, то при Вронченко будет уже совсем иная картина:

Годы Доходы Расходы

(в млн руб.) (в млн руб.)

1844 180 199

1845 187 216

1846 184 222

1847 194 216

1849 199 231

1850 202 268

1851 230 262

1852 225 259

Дефицит составлял от 19 до 66 млн руб. в год. "Между тем финансовое управление, частью желая поддерживать вексельный курс, частью бросать пыль в глаза Западной Европе, прибегало к весьма странным операциям: отправляло золото и серебро за границу (с 1845 и по 1849 г. - 926 пудов золота и 7 500 пудов серебра), покупало инскрипции (государственные бумаги) французской ренты и, ссылаясь на какие-то "непомерные востребования звонкой монеты злонамеренными людьми", приостанавливало в 1848 и 1849 г. размен кредитных билетов".

Количество же выпушенных бумажных денег к 1847 г. превысило 300 млн руб.

После Вронченко на пост министра финансов был назначен П.Ф. Брок, обладавший тем же главным качеством - послушанием.

При нем за 1852-1857 гг. образовалось 773 млн руб. дефицита.

"Ни граф Ф.П. Вронченко, ни статс-секретарь П.Ф. Брок не только не могли пойти по стопам Канкрина и стремиться к постепенному улучшению и развитию финансовых сил и средств государства, но, по-видимому, даже не считали необходимым стоять на твердой почве здравой и разумной финансовой политики, - даже не сочли нужным поддержать и сохранить те начала, которые были созданы многолетним трудом Е.Ф. Капкрина". (И.С. Блиох)

Вот как вспоминал о своей деятельности Брок:

"Государь сегодня очень милостив.

"Я желал бы, говорил он мне: - сделать то-то и то-то, но не знаю, имеем ли мы для этого достаточные денежные средства?"

Я отвечал, что для исполнения воли Его Величества средства всегда найдутся. Государь тогда улыбнулся и сказал:

"Очень рад, Брок, что я не встречаю в тебе того всегдашнего противоречия, к которому меня приучил Канкрин. Он, бывало, придет ко мне в туфлях, станет у камина греть себе спину, и чтобы я ни говорил у него всегда один ответ: "Нельзя, Ваше Величество, никак нельзя"".

Ведь, по мнению Канкрина, "в государстве, как и в частном быту, необходимо помнить, что разориться можно не столько от капитальных расходов, как от ежедневных мелочных издержек. Первые делаются не вдруг, по зрелому размышлению, а на последние не обращают внимания, между тем как копейки растут в рубли".

Когда же его упрекали в скупости, он отвечал: "Да, батюшка, я скряга на все, что не нужно".

Зато у него всегда были деньги, необходимые для ведения войны. С 1827 по 1838 г. военные издержки составили 529 млн руб. ассигнациями.

Так, в 1827-1829 гг. требовались расходы на персидскую (1826-1828) и турецкую (1828-1829) войны, а в 1830 -1831 гг. - для подавления восстания в Польше.

А вот для ведения Восточной войны (1853-1856 гг.) необходимого военного фонда не было. И только благодаря стараниям барона А.Л. Штиглица удалось уговорить западных финансистов, не стремящихся ссужать деньгами терпящую в войне серьезные убытки Россию, выдать ей значительные кредиты под относительно невысокие проценты (5,5%).

В 1857 г. в печати появится отчет Канкрина о затратах на всю военную компанию 1812-1814 гг., т.е. как раз в то время, когда злоупотребления во время Крымской компании 1854-1856 гг. привели на скамью подсудимых большинство интендантов и даже самого генерал-интенданта действующей армии Ф.К. Затлера. (См.: Юрий Дрюков, Леонид Дружинин. Изнанка Восточной войны // Конкуренция и рынок. 2015. Љ 5 (72). С. 126-141).

И тогда выяснилось, что на борьбу с почти 600-тысячной армией Наполеона и заграничные походы русской армии в 1813-1814 гг. было израсходовано всего 157 млн руб. ассигнациями,

А только за 1855 год - 180 млн руб. серебром.

Дефицит, составлявший в 1852 г. 34 млн руб., вследствие Восточной войны увеличился в 1853 г. до 51 млн рy6., в 1854 г. до 123 млн руб., в 1855 г. до 262 млн руб., в 1856 г. до 260 млн руб., и даже в 1857 г., год спустя по заключению IIарижского мира, он составлял еще около 38 с половиной млн руб. Складывая эти недоборы, пришлось отыскать 768 млн руб., что почти в три с половиною раза превосходило тогдашний годовой государственный доход.

Всего с 1853 г. по 1 января 1858 г. общая сумма кредитных билетов возросла с 311,4 млн руб. до 735,3 млн руб.

В 1854 г. правительство было вынуждено прекратить размен кредитных билетов на золото. Тогда их стали усиленно менять на серебро, но в 1858 г. и этот размен был также прекращен.

Кредитные билеты превратились в бумажные (фиатные, необеспеченные) деньги, отношение стоимости серебра и золота к ним теперь определялось рынком.

И подтвердилась простейшая истина финансового хозяйства - что ассигнации не деньги, а только денежные знаки, и что обилием разноцветных бумажек измеряется не степень благосостояния государства, а степень его обнищания.

Правительство дважды (в 1862-1863 гг. и в 1881 г.) пыталось стабилизировать кредитный рубль путем проведения дефляционной политики, но безрезультатно. При этом в обоих случаях фактически предполагался возврат к денежной системе, созданной в результате реформы Канкрина.

Успешная денежная реформа была проведена только в 1895-1897 гг. и получила название "реформа Витте".

Тогда путем увеличения налогов, добычи и покупки золота, внешних займов государственный банк создал золотую наличность в 1095 млн руб., что почти равнялось сумме обращавшихся по стране кредитных билетов (1121 млн руб.).

Была проведена девальвация рубля на 1/3 и введен золотомонетный стандарт.

Начиная с середины 1880-х гг., правительство вернулось к протекционистской политике.

Все это сыграло важную роль в резком ускорении промышленного роста. Всего лишь за 10 лет (1887-1897 гг.) промышленное производство в стране удвоилось. За 13 лет - с 1887 г. по 1900 г. - производство чугуна в России выросло почти в 5 раз, стали - также почти в 5 раз, нефти - в 4 раза, угля - в 3,5 раза, сахара - в 2 раза. В конце 1890-х гг. ежегодно вводилось в строй около 5 тысяч километров железнодорожного полотна.

Тарифной политикой при Александре III будет заниматься Д.И. Менделеев, и "Менделеевский тариф" окажется настолько образцово протекционистским, что вызовет явное недовольство стран Западной Европы, особенно Германии. Она даже попытается в 1893-1894 гг. изменить русские тарифы. Но эта так называемая "таможенная война" закончится победой России.

Так вот, Дмитрий Иванович дал очень емкое определение фритредерства - "зараза, пагубная для России". О самом же Канкрине Менделеев скажет, что это "экономист самобытный зрело охвативший подобно Листу в Германии, связь внутренней промышленности с национальным развитием".

Теория Фридриха Листа заключалась в необходимости создания мощной национальной промышленности, защищённой на первых порах от иностранной конкуренции таможенным барьером. Эта доктрина станет одной из основ политики Бисмарка по объединению немецкого государства и созданию мощной в экономическом и политическом отношении Германии.

А еще необходимо вспомнить и то, что наша огромная страна смогла переломить хребет фашистскому зверю и спасти терзаемую им Европу в основном благодаря тому, что к началу Великой Отечественной войны СССР из аграрной страны превратился в мощную индустриальную державу.

Сам же знаменитый Ф. Лист в 1841 г. так скажет о заслугах Е.Ф. Канкрина:

"Достаточно просмотреть последние отчеты русского департамента внешней торговли, чтобы убедиться, что Россия, благодаря принятой ею системе Канкрина, достигла благоденствия и что она гигантскими шагами подвигается как по пути богатства, так и могущества. Безрассудно со стороны Германии желать уменьшения этих успехов и расточать жалобы на ущерб, который система России нанесла северным германским провинциям. Нация, как и человек, не имеет более дорогих интересов, как свои собственные. На России не лежит обязанности хлопотать о благоденствии Германии. Пусть Германия занимается Германией, а Россия - Россией. Вместо того, чтобы жаловаться, вместо того, чтобы ждать Мессию будущей свободы торговли, было бы лучше бросить космополитическую систему в огонь и воспользоваться примером России".

Закончить эту статью хотелось бы очень доброжелательным и искренним стихотворным прощанием с честно служившим России финансовым гением, характеризуя которого сенатор К.И. Фишер сказал: "Во всей его личности изображался человек, выходящий из ряда обыкновенных по уму, по сердцу и образу жизни".

ОН

Посвящено тем,

которые его помнят и чтят его память

Я помню: был старик - высокий, худощавый,

Лик бледный, свод чела разумно-величавый,

Весь лысый, на висках седых волос клочки,

Глаза под зонтиком и темные очки.

Правительственный сан! Огромные заботы!

Согбен под колесом полезной всем работы,

Угодничества чужд, он был во весь свой век

Советный муж везде и всюду - человек,

Всегда доступен всем для нужд, и просьб, и жалоб,

Выслушивает всех, очки поднимет на лоб,

И видится, как мысль бьет в виде двух лучей

Из синих, наискось приподнятых очей;

Иного ободрит улыбкою привета,

Другому, ждущему на свой вопрос ответа,

На иностранный лад слова произнося,

Спокойно говорит: "Нет, патушка, нелься" {*}.

{* "Нет, батюшка, нельзя".}

Народным голосом и милостью престольной

Увенчанный старик, под шляпой треугольной,

В шинели серенькой, надетой в рукава,

В прогулке утренней протащится сперва -

И возвращается в свой кабинет рабочий,

Где труд его кипит с утра до поздней ночи.

Угодно ль заглянуть вам в этот кабинет?

Здесь нету роскоши, удобств излишних нет,

Всё дышит простотой студентской кельи скромной:

Здесь к спинке кресел сам хозяин экономный,

Чтоб слабых глаз его свет лишний не терзал,

Большой картонный лист бечевкой привязал;

Тут - груды книг, бумаг, а тут запас дешевых

Неслиндовских сигар и трубок тростниковых,

Линейки, циркули; а дальше - на полу -

Различных свертков ряд, уставленный в углу:

Там планы, чертежи, таблицы, счеты, сметы;

Здесь - письменный прибор. Вот все почти предметы!

И посреди всего - он сам, едва живой,

Он - пара тощих ног с могучей головой!

Крест-накрест две руки, двух метких глаз оглядка

Да тонко сжатых губ изогнутая складка -

Вот всё! - Но он тут - вождь, он тут душа всего,

А там орудия и армия его:

Вокруг него кишат и движутся, как тени,

Директоры, главы различных отделений,

Вице-начальники, светила разных мест,

Навыйные кресты и сотни лент и звезд;

Те в деле уж под ним, а те на изготовке,

Те перьями скрипят и пишут по диктовке,

А он, по комнате печатая свой шаг,

Проходит, не смотря на бренный склад бумаг,

С сигарою в зубах, в исканье целей важных,

Дум нечернильных полн и мыслей небумажных.

Вдруг: "Болен, - говорят, - подагрой поражен", -

И подчиненный мир в унынье погружен,

Собрались поутру в приемной, - словно ропот

Смятенных волн морских - вопросы, говор, шепот:

"Что? - Как? - Не лучше ли? - Недоспанных ночей

Последствие! - Упрям! Не слушает врачей.

Он всем необходим; сам царь его так ценит!

Что, если он... того... ну кто его заменит?"

Между 1845 и 1857

Настоящее стихотворение помещено в III томе "Полного собрания стихотворений В. Г. Бенедиктова", изданного в 1865 г.

Бенедиктов служил в секретной канцелярии министра финансов и одно время исполнял обязанности личного секретаря графа Е. Ф. Канкрина.

Под диктовку графа он писал лекции, которые Канкрин читал наследнику цесаревичу (будущему императору Александру II).