Аннотация: Найт в гостях у господина Миккейна. Разговоры об искусстве и еде :) ВЫЧИТАНО
Глава 10
После лекций на парковку явилось несколько учителей, кураторов и инструкторов, и Найт каждый раз вытягивал шею, подслеповато разглядывая лица. Господин Миккейн всё не шёл. На альбиноса смотрели с интересом и недоумением, один раз даже спросили, что он делает в не предназначенном для игр месте. Найт сбивчиво и туманно ответил и начал придумывать предлог улизнуть.
Но вот наконец матово-серые двери, ведущие на парковочную площадку, с лёгким шорохом раздвинулись, и господин Миккейн, подбрасывая на ладони электронные ключи, стремительно прошагал к своему флайеру. Лицо его было несколько угрюмым и задумчивым. Найт вдруг захотел сбежать отсюда, пока его не заметили, но господин Миккейн его окликнул.
Мальчик остановился чуть поодаль, неуверенно заложив руки за спину.
- Что случилось? - господин Миккейн подошёл к нему и заглянул в глаза.
- Н... Ничего... Я просто... - промямлил Найт, медленно отступая.
Господин Миккейн усмехнулся и сказал:
- Ох, юноша! Во всём этом заведении меня вам стоит опасаться в самую последнюю очередь. Однако для твоего же успокоения... Вот, держи.
С этими словами господин Миккейн достал из кармана короткого лёгкого пальто маленький электрошок. Протянул мальчику, и тот после долгих колебаний взял.
- Если вдруг ты решишь, что я злоупотребляю твоим доверием, смело пускай эту вещицу в ход!
Найт захлопал глазами.
- Договорились? - весело подмигнул ему господин Миккейн.
Найт сглотнул сухим горлом, неуверенно кивнул и промямлил:
- До... гов-ворились...
Потом откашлялся и произнёс уверенно:
- Договорились!
Рука его крепко сжала маломощное оборонительное оружие, но душа пребывала в полнейшей уверенности, что это всего лишь формальность. От учителя не исходит никакой опасности. Господин Миккейн не сделает ему ничего дурного!
Найт кивнул своим мыслям и смело уселся на переднее пассажирское сидение флайера. Господин Миккейн обошёл машину, сел за штурвал, и через пару минут Найт с жадным интересом таращился на летящие под ним городские пейзажи, прижавшись носом и лбом к толстому прохладному стеклу.
Найту никогда не доводилось смотреть на город с такой высоты. Брокса напоминала коллаж из склеенных под разными углами кусочков самых разных цветов, форм и текстур - битумные крыши старых зданий, жилых и нежилых, сверкающие стеклянные лоджии пентхаусов, петли и изгибы автострад, крохотные зелёные клочки оранжерей. И это всё то подскакивало к флайеру, едва не царапая его днище, то проваливалось далеко вниз.
Наконец флайер обогнул высокий многоквартирный дом, построенный прямо на земле, а не на опорах второго уровня, как и подавляющее большинство массивных построек в Броксе. Небоскрёб цилиндрической формы имел несколько выходов на 'земляной' и первый, то есть по факту второй, уровни, а также промежуточную парковку для флайеров, расположенную на уровне 'экватора' здания. Господин Миккейн воспользовался той парковочной площадкой, что располагалась на крыше. Затем, выбравшись из машины и подождав Найта, провёл его к дверям пассажирского лифта, и вместе с ним спустился всего на пару этажей. Преподаватель истории в Академии мог себе позволить жильё на такой высоте.
Найт стоял за спиной учителя, пока тот открывал комбинированный замок своей квартиры, и всё сильнее чувствовал, что не должен был соглашаться ехать сюда.
- Прошу! - широким жестом пригласил господин Миккейн, когда тяжёлая бронированная дверь медленно приоткрылась.
Найт осторожно, как кот, переступил порог и широко раскрыл рот в изумлённом вздохе, совсем забыв о приличиях.
Он не привык к подобному интерьеру жилых помещений. Мальчик рос на женской половине дома своего отца, увитой шелками и легчайшими драпировками. Там царил полупрозрачный стеклопласт, искусно гранённый замысловатыми узорами, в которых преломлялись и распадались на радужные осколки солнечные лучи. В холле дома господина Миккейна всё было простым до грубоватости и при этом аристократическим. Здесь время как будто прыгнуло на пару веков назад. Найт видел такое лишь на картинках в Сети.
Набивные обои, деревянные - действительно деревянные! - панели, элегантные бра с фигурными плафонами из матового бордового стекла. Пол не покрыт гладким пластиком, а выложен косой 'ёлочкой' из деревянных отполированных дощечек. Найт присел на корточки и потрогал тёплую лакированную поверхность кончиками пальцев. В памяти всплыл термин из исторических очерков о быте XX-XII веков. 'Паркет'. Впрочем, его придумали вроде бы гораздо раньше.
Господин Миккейн, слегка улыбаясь, тем временем скинул пальто и повесил его на кованую напольную вешалку. Запер дверь и только после этого отвлёк Найта от любования паркетом.
- Это не такая уж редкость. Многие люди, которые могут себе это позволить, заказывают подобное напольное покрытие. Просто этот мир ценит прежде всего функциональность, простоту, удобство эксплуатации. А паркет... Ох, Найт, если бы ты знал, что это за капризная штука - паркет! Его постоянно надо полировать и чистить совершенно особым образом, он не выносит перепадов температур, влажности и покрывается царапинами быстрее, чем стены в неблагополучных районах - неприличными надписями. Думаю, моя жена в тайне мечтает убить меня за то, что я заказал этот пол.
Найт широко распахнул глаза. Разве такое возможно - чтобы биологическая женщина мечтала убить своего хозяина, а он знал об этом и не сдавал опасную самку обратно в Оазис?! Заметив удивление на лице мальчика, господин Миккейн засмеялся и похлопал его по плечу.
- Конечно же, я в переносном смысле. Жена у меня - просто золото... А вот, кстати, и она. Познакомься, дорогая, это Найт, мой ученик. Найт, это моя жена Мона.
Найт рассеянно кивнул, не в силах перестать пялиться совершенно некультурным образом на показавшуюся в холле самочку. В отличие от всех когда-либо виденных им биологических женщин, эта не была укутана в шуршащие и благоухающие прозрачные ткани, гирлянды из крошечных колокольчиков и металлических кругляшков; голову и лицо её не покрывало несколько слоёв вуали; волосы не сверкали нитками бус, удерживающими замысловатую причёску, и не лежали на плечах тяжёлыми волнами; и главное - её лицо было совершенно чистым, без малейшего следа макияжа, без накладных ресниц всех цветов радуги, без крошечных страз, без филигранной росписи вокруг глаз и на висках. Перед Найтом стояло маленькое опрятное создание в чём-то вроде приталенного летнего плаща из мягкой, чуть блестящей ткани. 'Платье! - радостно вспомнил Найт. - Это называется 'платье'!' На талии платье было перехвачено широким поясом, спереди которого свисал прямоугольный отрез белоснежной материи с рюшами и карманами. Волосы женщины были гладко зачёсаны назад и собраны в тугой пучок. В ушах поблескивали маленькие, аккуратные серёжки. Эта самочка могла показаться блёклой на фоне райских пташек из гарема Мастера Ирона, но Найт немедленно проникся к ней симпатией и сразу же решил, что она самая красивая на свете.
- Какой милый мальчик! - приятным мягким голосом произнесла Мона, приблизившись. И вдруг встревоженно ахнула, всплеснув руками:
- Что это у тебя, синяк?
Тёплая нежная ладонь легла на лоб Найта.
- Да это я так... - неопределённо пожал плечами мальчик.
- Наверное, дрянные мальчишки тебя в школе обижают? У меня есть одно отличное средство от ушибов и синяков... Ах, заболтала! Проходите, сейчас будем обедать. Дорогой, покажи Найту ванную, пусть вымоет руки с мылом.
- Пойдём, Найт, - сказал господин Миккейн, и они прошагали по узкому коридору к деревянной двери. По дороге Найт рассматривал висящие на стенах картины в тяжёлых фигурных рамах.
- Они сломались? - спросил мальчик.
- Почему это картины должны сломаться? - усмехнулся господин Миккейн.
- Ну... Они не двигаются.
- Они и не должны двигаться. Это же не плазменные панели и не фрактальные пластины. Эти картины остаются такими, какими их нарисовали, навсегда. Конечно, у меня не оригиналы, а всего лишь репродукции. Оригиналы почти все безвозвратно утрачены во время так называемых Тёмных веков после Пыльной Войны. Некоторые уцелели и теперь хранятся в Мунихе, столице Эуро. Некоторые выкуплены Главным Историческим Хранилищем Октополиса, столицы Империи. Иногда голограммы, снятые с этих произведений искусства, демонстрируются широкой публике. Но они не очень-то пользуются успехом. Наверное, по причине того, что эти картины 'сломались'.
Историк засмеялся. Найт смущённо улыбнулся:
- Но ведь и правда не очень интересно смотреть. Всегда одно и то же.
- Тут важно уметь видеть каждый раз что-то новое в, казалось бы, совершенно знакомом и неизменном изображении. Вот, к примеру, посмотри на эту картину. Это работа, как считается, Леонардо да Винчи, 'Мадонна Литта'. Принято также считать, что именно с неё началось Высокое Возрождение прошлого. Удивительной судьбы шедевр. Он хранился в музее северной столицы находившегося на месте Империи государства, пока эта столица не погрузилась под воду во времена послевоенных катаклизмов XXIII-XXIV веков. Но позднее её подняли со дна Эурийского моря, которое образовалось в результате таянья арктических льдов и опущения тектонических платформ. Посмотри, какой удивительно глубокий пейзаж за спиной женщины. Кажется, можно войти в картину и отправиться на прогулку в эти горы. Я просто физически могу ощутить свежесть горного воздуха... Или вот, приглядись. В левой руке младенца птичка щегол, название которой на древнеитальянском удивительно созвучно со словом 'кардинал'. Это такой церковный сан. Художник лукаво намекает зрителю на то, что в должность кардинала вступил совсем ещё юный мальчик... Я потом как-нибудь объясню, что такое кардинал, сан, церковь и прочее... А вот Бронзино, 'Аллегория с Венерой и Амуром'. Весьма многозначительная картина. Согласно древнегреческой мифологии, эта женщина является матерью этого мальчика. Практически инцест! Посмотри, как бесстыдно она теребит собственный сосок и как игриво высунула кончик языка. А как завлекающе Амур выставил зад, ты только взгляни на этого маленького негодяя!.. Однако в далёком прошлом не все люди замечали такой откровенно эротический подтекст, загипнотизированные шедевральностью исполнения. Они просто не могли поверить, что гений способен в такой циничной форме поиздеваться над общественной моралью.
Найт почему-то представил, как лезет целоваться к Лилии, содрогнулся от ужаса и покраснел до корней волос.
- Вот я так и знала, что до ванной будете полдня добираться! - высунулась в коридор Мона. - Дорогой, не мучай ребёнка, скорее мойте руки и за стол! Суп стынет. А об искусстве поговорите за послеобеденным чаем.
В ванной всё оказалось столь же непривычно, как и в холле. Казалось бы, ничего необычного по отдельности - кафель, душевая кабинка, раковина, полотенца на изящных крючках. Но всё вместе напоминало те же картинки из Сети, изображающие быт давно минувших довоенных времён.
- Господин Миккейн, вы не обидитесь, если я кое-что скажу?
- Как я могу решить, обижусь или нет, если даже не догадываюсь, о чём ты хочешь спросить?
- Ну... Я просто хотел сказать... Ваша жена такая странная... Она много говорит и указывает вам. И она как-то странно одета.
- Ох, Найт! Если б ты знал, сколько времени я потратил на то, чтобы сделать её такой 'странной'! Одно только переучивание с обращения ко мне 'мой господин' на 'дорогой' отняло не меньше года. А когда я заставлял её одеваться по-человечески, а не по-павлиньи, она рыдала и пыталась выяснить, чем меня прогневила. Когда я стал принимать участие в воспитании собственного сына, она решила, что я собрался сдать её обратно в Оазис по причине 'профнепригодности'. И никакому обучению сверх того, что получила в Оазисе, Мона категорически не поддаётся. Любая попытка предложить ей выразить собственное мнение по поводу происходящего в стране или событий прошлого обречена на провал. В лучшем случае она отмахивается, мол, 'это ваши мужские дела', а в худшем пугается и убегает.
- Но ведь это и правда противозаконно, - проговорил Найт, наморщив лоб, - биологических женщин запрещено обучать чему бы то ни было.
- Ну не программированию же я её обучаю, в самом деле, и не генной инженерии, - засмеялся господин Миккейн. Потом он посерьёзнел и добавил:
- Я просто хочу, чтобы она думала. Чтобы стала чуть умнее. Но единственное, чему она охотно обучилась из общечеловеческого исторического опыта, это ведение домашнего хозяйства.
- Она и так очень умная! - с жаром воскликнул Найт. - Мона очень складно говорит. И ещё она понимает, что у вас могут возникнуть большие неприятности, если вдруг она научится выражать собственное мнение по поводу истории или политики.
- Хм, что ж, может, ты и прав, Найт, - господин Миккейн повернулся к ученику и широко улыбнулся. - В таком случае давай не требовать от Моны невозможного, а просто насладимся её кулинарными талантами.
Столовая представляла собой небольшое, очень уютное помещение, интерьер которого был выполнен в том же старинном стиле. Если бы не голографический огонёк над каждой пластиковой свечкой и не флайеры, проносящиеся за окном время от времени, Найт решил бы, что провалился во временную дыру, оказавшись в конце доядерной эпохи.
Он сидел напротив учителя за круглым столом, накрытым белоснежной скатертью, вертя головой по сторонам и разглядывая диковинную обстановку. Но вот Мона принесла какую-то странную керамическую ёмкость, похожую на овальный контейнер, и поставила её в центре стола. Приподняла крышку. На волю вырвался умопомрачительно ароматный пар. Пока женщина при помощи половника деловито и ловко наполняла глубокие тарелки мужа и его гостя, Найт безрезультатно силился усмирить голодный желудок, который точно взбесился от запаха горячей пищи, и которому, конечно же, никакие доводы разума не были указом.
Тем временем Мона наполнила тарелку себе и невозмутимо уселась за стол.
В довершении всего господин Миккейн сказал:
- Благодарю, дорогая.
Всё это так изумило Найта, что он даже отвлёкся от вдыхания волшебного аромата. Заметив его смущение, историк мягко усмехнулся:
- Да, да, Найт. 'Самка' ест за одним столом вместе с хозяином. В этом доме такие правила. Хотя они, вообще-то, были актуальны несколько веков назад практически повсеместно. По моему скромному мнению, это более правильно, чем считать любовь и уважение к собственной жене извращением вроде зоофилии. Ну, кушай же, остывает.
Он взял ложку и приступил к еде. Найт помедлил, но вскоре последовал его примеру.
Суп был просто волшебным. Не какая-то там полужидкая масса из синтезированного белка с красителями, вкусовыми и витаминными добавками или бульон с кусочками искусственного мяса, как в Академии. Нечто подобное Найту доводилось пробовать только дома. Хозяин города мог позволить себе кормить гарем и отпрысков натуральными продуктами. Правда, приготовление сложных блюд из таких дорогих ингредиентов, как натуральные овощи и мясо, не доверяли даже самой смышлёной самочке. У отца было в обслуге несколько поваров высочайшего класса. Жёны могли лишь смешивать питательные коктейли и красиво оформлять стаканы. Некоторые наиболее одарённые умели делать сложные сэндвичи и салаты. Уплетая суп за обе щёки и только иногда вспоминая о вежливой сдержанности, Найт украдкой поглядывал на Мону. С виду совсем серенькая, но наверняка стоит целое состояние, если это действительно она приготовила такую изумительную вкуснятину.
Едва заметив, что тарелка Найта опустела, Мона потянулась к половнику и крышке супницы:
- Как проголодался, бедняжка! Добавки? В вашей столовой такого наверняка не подают.
Найту стало стыдно за своё обжорство, и он помотал головой:
- Нет-нет, я сыт.
- Я всё же надеюсь, что для второго осталось немного места, - лукаво улыбнулся господин Миккейн, безошибочно определив, что до сытости мальчику ещё далеко.
Мона принесла чистые тарелки, теперь плоские, и на подносе три прямоугольных керамических блюда.
Из первого женщина зачерпнула свежего овощного салата, аккуратно раскладывая его сначала на тарелках мужчин, а затем на своей. Из второго специальной длинной ложкой ловко поддела истекающие золотистым соком кусочки мяса, которыми полукругом обложила ровненькие горки салата, после чего сдобрила салат подливкой. С третьего блюда Мона подцепила щипчиками прямоугольные коричневые ломтики какого-то странного пористого вещества и уложила их на маленькие блюдечки справа от тарелок.
Найт завороженно любовался движениями Моны, удивительно лёгкими, ловкими и грациозными. Она действовала, казалось, безупречнее робота-сборщика на автоматизированном машиностроительном заводе. Какая изумительная дрессура! Такие самочки наверняка доступны в Оазисах только по предварительному заказу.
- Приятного аппетита, - сказал господин Миккейн, беря нож и вилку. - Правда, натуральное мясо мы покупаем только по праздникам. Но клонированная биомасса в руках Моны превращается в нечто совершенно особенное.
- Мгу! - искренне подтвердил Найт с набитым ртом.
Мона смущённо улыбнулась.
- Вообще, несколько веков назад, - начал господин Миккейн, съев часть салата и небольшой кусочек мяса, - пищевые традиции предков эурийцев и имперцев разнились. В Эуро, то есть тогда ещё Европе, мясо было принято есть с салатом или овощами, а также рисом, а то и кислой капустой. В стране, на большей части территории которой позднее возникла Империя, мясо ели в основном вместе с картофелем, гречневой разваренной крупой или даже с отдельным блюдом из яиц, воды и перемолотых в муку злаков... эммм... как же оно называлось...
- Макароны, - негромко подсказала Мона.
- Точно! - обрадовался господин Миккейн. - Впрочем, на юге Эуро до сих пор сохранилась традиция приготовления похожего блюда с мясным фаршем и соусом из томатов. Спагетти. Мона умеет их готовить.
Женщина зарделась, точно услышала самую лестную похвалу.
- Мне почему-то больше нравится традиция сочетать мясо с овощами, - продолжал историк, работая ножом. - Хм... Наверное, потому что во мне больше эурийской крови. Но вот что я хм... позаимствовал у предков русийцев и шамбалийцев - это хлеб.
Он взял с блюда кусочек того самого странного пористого вещества. Разломил пополам и откусил небольшой кусочек, словно в задумчивости. Жестом предложил Найту угоститься. Мальчик послушно взял один кусочек и себе. Откусил, замер и принялся медленно, вдумчиво жевать, прислушиваясь к своим ощущениям. На вкус это было нечто непривычное. Чуть солоноватое, почти нейтральное по вкусу, с каким-то нематериальным внутренним теплом.
- Это... удивительно, - прошептал мальчик.
Историк просиял.
- Когда-то это был самый простой и самый необходимый продукт в культуре наших предков. Доподлинно неизвестно, но есть мнение, что исчезнувшие монголоидная и негроидная расы не придавали хлебу такого значения. Наши же предки и предки русийцев употребляли хлеб практически с любой пищей, особенно этим славились русские. К хлебу у них было практически сакральное отношение. 'Плох обед, коли хлеба нет', 'Каша - матушка наша, а хлебец ржаной - отец наш родной', 'Без хлеба куска везде тоска', 'Не трудиться - хлеба не добиться', наконец, 'Хлеб всему голова' и многое другое - такие бытовали в их обществе поговорки. Хлебом называли не просто блюдо, а любую пищу, саму жизнь. 'Хлеб наш насущный даждь нам днесь', - говорили они, обращая взоры к небесам.
- И... и что, хлеб с неба падал? - рискнул задать вопрос Найт.
- Нет, что ты! - засмеялся господин Миккейн. - Это они так молились.
Найт нахмурился. Он решительно ничего не понимал. Молиться - это значит готовиться к смерти, глядя в глаза своему будущему убийце. Те так и приказывают обычно: 'А теперь молись'. При чём тут русийцы, их предки, хлеб и небеса?
- Дорогой, ты совсем запутал мальчика, - Мона прикоснулась к ладони хозяина. - Дай ему доесть спокойно. А потом всё подробно объяснишь ему в гостиной, за чаем.
Господин Миккейн улыбнулся ей в ответ и последовал совету.