Довгай Николай Иванович : другие произведения.

Ключевая фигура

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Ключевая фигура

  

Глава первая

ОТВЕТСТВЕННОЕ ЗАДАНИЕ

   Дождь не переставал. Он шел и шел - мелкий, противный осенний дождь. А они все стояли и спорили.
   - Не могу я, понимаете, не могу-у! - отказывался Михаил - Мне Тамара Игнатьевна совсем другое зада­ние дала!
   Но мастер не отставал:
   - Какое задание?
   - Дру-го-е,- четко, по слогам, пояснил Михаил.
   - А именно?
   - А не все ль равно?
   - Вот елки-моталки. Опять двадцать пять!
   - Ну, за продуктами, за продуктами для столовой ехать надо! Что еще?
   - А то,- сказал Литвинов, приставляя ребро ладони к горлу,- что мне Кудрявцев - во как нужен!
   - Ну, а я-то тут при чем? - сказал шофер.- Вы же руководитель? Вот и руково­дите...
   Желая избежать пристального взгляда Николая Василь­евича, он посмотрел на заводской забор. Затем перевел взгляд на небо. Оно было сплошь затянуто тучами.
   - Да ты что, дорогой? - удивленно молвил Литви­нов. - Ай, молодец! Ты зарплату за что получаешь?
   - А вы? - усмехнулся Малышев.- Вы за что полу­ча­ете? А ведь у вас, небось, зарплата поболе, чем у меня?
   Литвинов снял очки и с озабоченным видом протер стекла фалангами толстых волосатых пальцев. Все это напоминало ему песенку про попа и собаку. Песенка, как известно, не име­ла конца.
   - Тэк-с... - раздумчиво произнес Литвинов, взвешивая в уме, что же ему предпринять с зарвавшимся шофером: поставить в угол, или сразу повести на расстрел.
   - Да вы поймите! - вскричал Михаил, видя, что дело принимает нешуточный оборот и в запальчивости постукивая себя кулаком по груди.- Поймите же вы, наконец! Я бы рад! Рад всей душой! Но - не имею права! Ведь если я не поеду за продуктами для столовой - меня Та­ма­ра Игна­тьев­на живьем съест.
   - Да сколько тут мотнуться? - усмехнулся Литви­нов, поглядывая на часы. - Успеешь еще и за продуктами.
   - А если не успею?
   - Обязан успеть,- твердо заявило начальство.- Обя­зан! Понимаешь?
   Шофер воздел руки к небесам:
   - А вы поглядите, погода, какая! Кругом слякоть, грязь... Как начнешь разыскивать этого Кудрявцева - точно, где-нибудь, засядешь.
   - Да там дорога, как на Кремлевской площади! - уве­рен­но забасил Литвинов.- Нигде ни бугорка, ни колдобин­ки. Хоть парад принимай!
   - Знаем мы эти парады... К тому же у меня мотор барах­лит. И бензина в баке кот наплакал.
   - Что еще?
   - А то, что я на таком драндулете вообще ездить не должен!
   - Тэк-с... - резюмировало начальство. - Тэк-с... выходит, производство клинкера и цемента тебя не волнует? Или как прикажешь тебя понимать?
   - Но я же вам русским языком объясняю! - взвился Малышев и, на этот раз, даже постучал себя пальцем по лбу. - Машина в технически неисправном состоянии! Неужели не ясно! А вдруг меня, это самое, ГАИ остановит?
   - Значит, надо ехать так, чтобы не остановило,- разрешил проблему мастер. - Ведь ты же водитель экстра класса. Должен все ходы и выходы знать!
   Михаил вынул из внутреннего кармана пиджака расческу и стал зачесывать ото лба к затылку русые волосы. У него был длинный нос с горбинкой и светлые глаза.
   - Ну, а если все-таки остановит? А? Что тогда? Тогда вы все останетесь в сторонке, а я - отвечай?
   - Ну, хорошо,- сказал Литвинов, хитро прищуривая глаз. - А как же ты, в таком случае, за продуктами ехать собираешься?
   На устах Малышева шевельнулась саркастическая улыбка:
   - Попробуй не поехать! Вы что, Тамары Игнатьевны не знаете?
   - Вот как! - мастер озабоченно поскреб свой выпуклый лоб. - Так, так... Выходит, Тамара Игнатьевна для тебя на­чаль­ник, а я - нет?
   Действительно, тут было над чем поразмыслить. Николай Васильевич в глубокой задумчивости выпятил нижнюю губу.
   - Начальник! - вскипел Михаил. - И вы начальник, и Тама­ра Игнатьевна начальник! Куда ни плюнь - кругом одни начальники! И все только требуют, это самое, когда им что-нибудь нужно! А помощи - никакой!
   Шофер сложил губы трубочкой, продул звенья расчески и, демонстративно отвернувшись от Литвинова, сунул расчес­ку в карман пиджака.
   "И чего я панькаюсь с этим шоферюгой? - подумал Литвинов. - Вот собачья работа...
   С козьрька крылечка жидкими струйками стекала вода. Сквозь дождевую пелену было видно, как к заводским воротам ша­гает механик Копейкин. За ним лениво шествовали слесари в робах. В другом конце завод­ского двора медленно вращалась печь обжига клинкера. Еще одна печь стояла неподвижно.
   - Н-да... - с тяжким вздохом проронил мастер и ковырнул носком стоптанного сапога по облупившейся стене. - Наверное, все-таки придется написать на тебя доклад­ную...
   - Ну и пишите!
   - А ты как думал? Что мы тут с тобой в бирюльки играть будем? Н-нет, дорогой! Тут тебе, елки-моталки, не детский сад!
   Михаил сунул руки в карманы брюк, и с подчеркнуто независимым видом, стал наблюдать за Копейкиным. Присев на корточки, механик отвинчивал какую-то мудреную гайку. Вокруг него, в ленивых позах застыли слеса­ри. Малышев принялся пересчитывать их... Эге! Ну и дела! Семь здоро­венных лбов изнывают от безделья над головой механика! Впрочем, если приплюсовать к ним и самого Малышева, теперь за работой Копейкина наблю­да­ло уже восемь человек.
   - Да я же понимаю! Я все прекрасно понимаю! - сочувственно загудел Литвинов, и на плечо Михаила легла тяжелая натруженная рука. - Кому охота мотаться по такой грязюке. Не лучше ли стоять на крылечке и вешать лапшу на уши старому глупому мас­теру? Зарплата-то идет? - Литвинов понимающе под­миг­нул шоферу. - Но надо, Михаил Георгиевич! Пони­маешь? На­до! Ты только войди в мое положение! У меня без кранового - пол­ней­­ший завал. Сейчас ты - ключе­вая фигура. Даже главнее директора! От твоей инициа­тивы, от твоей разво­рот­ливости - зависит все!
   - А кто войдет в мое положение? - спросил Ми­ха­ил. - А? Кто? Разве мои проблемы кого нибудь интере­суют?
   - Конечно, интересуют!
   - Кого?
   - Меня.
   - Вас? - Малышев недоверчиво заулыбался.
   - А ты как думал? - не моргнув глазом, сказал мастер. - Еще как интересуют! Вон вчера ночью, пони­маешь, я до половины третьего не спал. Все думал: как же это так, елки-моталки? Это ж у Малышева аккуму­ля­тор ни к едрене фене не годился! И масло из картера ручьями льет. И как же, думаю, он до сих пор умудряется ездить на такой колымаге?
   - Издеваетесь?
   Литвинов удивленно вскинул брови:
   - Боже упаси!
   - Конечно, вам легко рассуждать... А покрутили бы, как я, как я эту чертову заводилку...
   - Сочувствую, родной, сочувствую!
   - Домой приходишь - рук не чуешь... - посетовал на свою нелегкую шоферскую судьбинушку Михаил. - А Тамаре Игнать­евне все кажется, будто водители байдаки бьют.
   - А вот погоди, будет у директора планерка - мы ей перцу зададим,- пообещал Литвинов. - Мы ее, едрена корень, научим, как шоферов уважать!
   Он по-приятельски обнял Михаила за плечи:
   - Так что, двинули?
   - А что Тамара Игнатьевна скажет?
   - Да я с ней все согласую!
   - А если не согласуете? Что тогда?
   - Ну, тьфу ты ну ты, ей богу! Я же тебе слово даю!
   - Хм-м... Слово. - шофер скептически заулыбался. - Знаю я ваше слово...
   - Давай, родной, давай! Время не терпит!
   Достав из кармана фуфайки блокнот, Литвинов разма­шисто написал в нем адрес Кудрявцева. Затем вырвал листок:
   - Вот, держи. И давай договоримся так,- он озабоченно взглянул на часы. - К обеду ты привозишь на завод Кудрявцева - живого или мертвого. А остальное меня не волнует.
   - Так вас же здесь никого ничего не волнует,- охотно со­гла­сился с ним Михаил. - Вы ж только знаете, когда зар­плату получать.
   - Задача ясна?
   - Мне-то ясна...
   - Вот и чудесно. Давай, двигай!
   - Если мотор заведется...
   - Давай езжай, ядрена корень! И меньше говори!
   - Так я ж и так молчу, как рыба!
   - Постой, куда ты?
   - Сейчас, это самое, приду... Вот только водички попью.
   Малышев неторопливо вошел в здание. Через открытую дверь Литвинов видел, как он шагал по коридору и как затем скрылся в бытовке. Прошло несколько минут -- шофер все не выходил. Копейкин по-прежнему крутил гайки; один из рабочих макнул кисть в банку с краской и задумчиво положил на стрелу шлагбаума мазок грязно-канареечного цвета.
   Он сделал шаг назад и оглядел стрелу. Михаил все еще пил воду... Или он уже начал полоскать горло? Во всяком случае, решил Литвинов, за это время можно было выпить бочку воды. Чувствуя, что начинает заводиться, он направился в бытовку, и в это время Малышев показался в коридоре.
   - Ну что, напился?
   - А! Разве тут напьешься,- сказал Михаил, выходя на крылечко. - Вода какая то ржавая, невкусная... Вот у моей теще в Белых Криницах вода - так это вода! Чистая свежая, как сле­зинка! Пьешь - и пить хочется!
   Он приклеился плечом к дверному косяку, и Литвинову стало ясно, что шофер может простоять в этой позе до конца смены.
   - А у моего свояка - вы знаете, он в Новокаменке жи­вет,- повел Малышев неторопливый обстоятельный рассказ,- вода какая-то горьковатая и красноватая на цвет... Соли там в ней, что ли, какие-то? Говорят, у них там чехи хотели пив завод построить, так...
   Мастер нетерпеливо взметнул руку:
   - Кончай, родной! Кончай травить эту баланду! Давай, двигай! И чем шнель - тем гуд!
   Облапив Малышева за плечи, он потянул его к автобусу. Шофер плелся за ним с энтузиазмом рака, вытягиваемого из норы. Прежде чем сесть в кабину, он вразвалочку описал петлю вокруг машины, хмуро постучал носком туфля по скатам, проверяя, хорошо ли накачены колеса. Затем взялся за ручку дверцы и предосте­ре­га­ю­ще поднял палец вверх:
   - Но только учтите: вы потом сами отвечать будете, если Тамара Игнатьевна, это самое, тявкать начнет!
   - Хорошо, дорогой. Договорились. Давай, двигай!
   Недовольно покряхтывая, Малышев влез в кабину. К его удивлению, мотор завелся с пол-оборота. Из кабины высуну­лась голова шофера. Рядом с ней вновь возник торчащий квер­ху палец:
   - Имейте в виду: ради вас я иду на преступление!
   - Иди, дорогой, иди!
   Наконец автобус стронулся с места. Выполнив нехит­рый маневр, машина остановилась у открытых ворот. Теперь оставалось лишь поднять шлагбаум. Не прошло и четверти часа, как эта сложная инженерно-техническая задача, под руководством многоопытного Копейкина, была успешно разрешена. Автобус, несмотря на неблагопри­ятные погодные условия (моросящий дождик и тучки на небе) вышел в рейс.

Глава вторая

РОЗЫСКИ КУДРЯВЦЕВА

   С правой руки потянулся темный дощатый забор родного завода. По левой стороне, насколько хватает глаз, простира­ется городская свалка. Над свалкой, в мутно-сером дождли­вом мареве, реют вороны. Тут и там вьются дымки костров и между ними снуют темные фигуры с клюками, внося некоторое ожиление в угрюмый пейзаж.
   Километра через три пошли известковые карьеры.
   Петляя среди холмов и котлованов, Михаил добрался до первой улочки Северного поселка, застроенного, в основном, саманными домиками и оказался на улице Овражной. Отсюда следовало свернуть на Булыжную, однако Миха­ил, погруженный в свои невеселые думы, прогазовал мимо.
   Он выехал Некрасова. Теперь Михаил катил по широкой асфаль­ти­ро­ванной дороге, мысленно дискути­руя с мастером и неиз­мен­но выходя победителем в заочном споре. Было даже удивительно, какие ясные, неоспоримые аргументы приводил он отстутсвующему мастеру, доказывая, что имел полное право никуда не ехать! Минут через десять,- когда Литвинов уже, так сказать, лежал на лопатках, Малышев вырулил на улицу 200 лет Херсону. Ехать по ней - одно удовольствие, не то, что трястись по ухабистым, раскисшим от грязи грунтовым дорогам на окраинах города. Вот только шансов найти Булыжную в этом районе было не больше, чем улицу Суворова на Забалке. Впрочем, сей­час голова шофера была забита другим.
   Надо, надо было стоять на своем до упора! И не поддаваться ни на какие уговоры!
   Чем дальше ехал Михаил, тем больше утверждался в своей правоте. С такими невеселыми мыслями он оказался у привокзальной площади, опоясанной широким асфальтированным кольцом, от которого разбега­лись три луча дорог. Один вел на Николаев, другой - к цент­ру города, а третий уходил на Северный поселок, откуда, собственно, и при­был Михаил. Трасса Херсон - Николаев обра­зо­вывала плавную лекальную кривую, и кольцо в виде брошенной петли лассо, примыкало к ее внутренней стороне. С наружной стороны тянулся каменный забор, над ним возвышалось огромных размеров панно, прикрепленное, для надеж­нос­ти, к металлическим фермам массой не менее трех тонн. С многометрового холста ласково, и вместе с тем са­нов­но строго, взирал широкоплечий пожилой мужчина с могучей грудью и густыми черными бровями. Его мар­шальс­кий китель венчали пять звезд Героя Советского Союза. Вели­чест­вен­ным мановением руки доблестный полководец указывал транспорту путь к центру города.
   Сие монументальное сооружение Малышеву доводи­лось видеть, по меньшей мере, дважды за смену - один раз, когда он вез утром заводчан на работу, и второй - когда развозил их по домам. Но сейчас он был нимало удивлен: "Мама моя родная! - пронеслось у него в голове. - Брежнев! И как же это меня сюда занесло!"
   Не сбавляя оборотов, он поехал в обратном направлении. Позади осталась улица 200 лет Херсону, затем Некрасова... По обе стороны скверной дороги потянулись частные строения. На углу Булыжной Малышев еще издали увидел худощавую женщину в бордовой кофточке. Повернув голову набок, она пристально смотрела на приближающийся автобус. В одной руке у нее чернел не­рас­крытый зонт, в другой была сумочка красного цвета. Не доезжая до перекрестка, Малышев включил сигнал пово­ро­та и сбросил скорость. В тот же миг женщина решительно дви­нулась наперерез.
   Шла она без суеты, высоко поднимая ноги в черных чулках и осторожно ставя их на землю по одной линии, с носка на пятку, как канатоходец над ареной цирка. При этом женщина не забывала балансировать зонтом и сумкой. Одним глазолм она смотрела себе под ноги, как курица, на рассыпанное по земле зерно. Другой глаз был нацелен на автобус.
   Резко, до отказа, надавил Малышев на педаль тормо­за. Машина юзом проползла оставшиеся до камикадзе метры. Женщина в бордовой кофточке невозму­тимо вышла из-под капота. Малышев свирепо распахнул двер­цу; голос его загремел, как полковая труба:
   - Куда вы прете, это самое? Вам что, жить надоело? За­дав­лю как лягушку - и квакнуть не успеете!
   Раздосадовано плюнув ей вслед, Михаил яростно хлоп­нул дверцей и рванул с места с таким расчетом, чтобы посильней обдать грязью эту сумасшедшую, из-за которой он едва не угодил в сквер­ную историю. Это ему удалось и, не­сколько успокоившись, он свернул на Булыжную.
   Тишина и покой - как в добрые гоголевские време­на... Большая лужа гостеприимно раскинулась меж почер­нев­ших заборов. За ней выгуливается свора собак. Нигде не видать ни единой человеческой души. Глядя на эту патриархаль­ную благодать, Михаил был готов поклясться, что по утрам тут слышится голосистое пение петухов, а в луже находят себе пристанище свиньи и утки.
   "Вот тебе и Кремлевская площадь! - уныло подума­лось ему. - Как раз для приема парадов.
   Без всякого энтузиазма взирал Михаил на грязевые хля­би. В них утопала глубокая разбитая колея, уводящая прями­ком в лужу. Из лужи - Малышев был уверен в этом на все сто процентов - выб­рать­ся ему не удастся. Скрипя сердце, он поехал впе­ред... И оказался прав!
  

* * *

   Да, снова оказался прав! И теперь имел новый неоспоримый довод в пользу того, что ему не следовало никуда ехать!
   Ай болван! Ай, глупец! Дожить до 37 лет - и быть таким ло­пухом!
   Ну, что теперь прикажете делать? Как отсюда выби­раться?
   Он дал передний ход, дал задний ход... Побуксовал, побук­со­вал, да и засел, как ожидал, еще сильней.
   Угрюмо опустив руки на руль и сгорбясь, словно старик, Михаил созерцал осенний пейзаж...
   Нет, так ему ни за что не выбраться из этой трясины - это ясно, как божий день. Все его потуги решить задачу, полагаясь лишь педаль акселератора, заранее обречены на неудачу. Так стоит ли заниматься тем, что не имеет ни малейшего смысла? Ведь для этого надо быть последним бараном!
   Придя к такому заключению, Михаил газанул еще разок, надеясь, что, авось, ему все-таки удастся, вопреки всем доводам рассудка, каким-то чудом выехать из лужи. Чуда, однако, не случилось.
   Автомобиль с яростным ревом штурмовал грязевые хляби, когда к луже неторопливо приблизился человек в темно-синем костюме. Из расстегнутого пид­жака незнакомца вываливалось округлое брюшко в белой рубахе, и это придавало ему некоторое сходство с пингвином. Впечатление солидности и чувства собственной значимости от­лич­но подчеркивалось широкими очками, шляпой и гал­стуком.
   - Стой! Стой! - хрипловатым голосом выкрикнул мужчи­на, взметнув руку. - Да что ж ты делаешь, дурила! Ты что, сметану хочешь взбить?
   С гласными у него дела обстояли еще так сяк, но вот со­гла­с­­­ные, в особенности звонкие, давались ему с превеликим трудом.
   Выбрасывая из-под колес комья грязи, автобус с лязгом рванул вперед. Не дотянув до края лужи совсем немного, он откатился к исходному рубежу. Белогрудый в сердцах махнул рукой и весьма рискованно покачнулся:
   - Назад! Назад сдавай! Понял? А потом переключай на первую и жми на всю железку!
   Снова взвыл двигатель, и Малышев с сосредоточен­ным, как у летчика во время боя, лицом, бросил машину вперед.
   Привлеченный надрывным воем мотора, из калитки ближайшего дома вышел еще один мужчина. На ногах у него болтались боты, выкроенные из резиновых сапог. Пона­блю­дав за буксо­вав­шим автобусом, человек в ботах подошел к луже и поднял руку. Малышев выглянул из кабины.
   - Ну что, застрял? - спросил мужчина, доброжела­тельно улыбаясь.
   Он стоял метрах в трех от открытой дверцы, смеш­но растопырив короткие косолапые ноги. Его плешивый лоб окаймляли седые волосики.
   - Да,- сказал Малышев. - Засел.
   - Ничего,- утешил его человек в ботах. - Не ты первый - не ты последний...
   Михаил злобно захлопнул дверцу. Плешивый вновь под­нял руку. Малышев высунулся из кабины.
   - Так у тебя ничего не получится,- сказал человек в бо­тах.- Обожди.
   Он пошел к дому. Минут через пять Михаил увидел, как из калитки высовывается конец бревна; затем показа­лась уже знакомая ему голова и, наконец, возник весь человек в ботах. Он нес бревно, обхватив его, словно артил­лерийский снаряд.
   - Под правое колесо клади,- распорядился бело­грудый. - Под то, что сзади.
   Человек в ботах подмостил бревно под ближайшее к нему левое колесо. Белогрудый консультант неодобрительно качнул полями фетровой шляпы:
   - Под правое! Под правое класть надо было!
   - Благодарю за ценный совет,- улыбнулся человек в ботах.
   Затем обратился к Малышеву:
   - Сейчас я еще чего-нибудь подыщу.
   На этот раз он вынес горбыль и подложил его под другое колесо.
   Под громкие выкрики белогрудого "Давай, давай!" и "Пошел, пошел!" автобус выехал из лужи. Малышев открыл дверцу и сказал человеку в ботах, благодарно прижимая руку к груди:
   - Спасибо! Большое вам спасибо! Если бы не вы - я бы тут еще долго загорал.
   - Ничего, ничего,- великодушно заметил ему на это белогрудый, скромно принимая слова благодар­нос­ти на свой счет.- Все мы должны помогать друг другу. А ес­ли в следующий раз со мной стрясется, какая-нибудь беда - ты же меня выручишь?
   - Обязательно,- пообещал Малышев.
   - Все правильно,- словоохотливо сказал консуль­тант. - Сегодня я тебе помог, а завтра - ты мне. Так?
   По всему было видно, что он нуждается в собеседнике.
   - Ты клапана погляди,- сказал между тем человек в ботах. - По-моему, у тебя клапана стучат.
   - И проверь кольца,- не преминул вставить бело­грудый назидательным тоном. - Вишь, как у тебя масло из выхлоп­ной трубы гонит?
   Выслушав еще несколько мудрых рекоменда­ций подо­б­ного толка, Малышев спросил:
   - А вы не подскажете, где тут сорок пятый номер?
   - А кто там живет? - уточнил консультант.
   - Кудрявцев.
   - А это кто? Колька, что ли? - спросил человек в ботах.
   - Сам ты Колька? - усмехнулся белогрудый. - Колька - это же Тимо­хин!
   Затем с чрезвычайно умным видом спросил у Малышева:
   - Он где работает?
   - На цементном заводе,- сказал Михаил.
   - Крановщиком?
   - Да.
   - А! Ну, так это же Гришка! Его ж вся Булыжная знает! Он как закеросинит - так и играет на баяне вальс "На сопках Манджури".
   - И часто этот вальс на вашей улице звучит? - проинтересовался Михаил.
   - Да каждый день. Вчера, я слышал, с вечера звучал. Поза­в­чера тоже звучал. А сегодня, кажись, было тихо: навер­ное, Гришки дома не было. Но ты не беспокойся, к вечеру вальс за­зву­чит. Уж ты не сомневайся.
   - Да я не сомневаюсь.
   - А у тебя к нему шо, дело есть?
   - Ну да.
   - Сурьезное?
   - Серьезней не бывает.
   - Тогда слушай сюда. Его не слушай,- он пренебре­жи­тельно махнул рукой на человека в ботах. - Слушай внимательно, чего я буду тебе говорить. Значит так... Поедешь вперед... один, два... Да, проедешь два кварта­ла... И на углу увидишь почтовые ящики. А наискосок - синяя калитка. Это и есть дом керосинщика. Ты понял?
   - Так точно.
   - Заходи к нему прямо во двор. Смело заходи. У них собака на привязи. А то они могут и не услышать. Ты понял?
   - Понял.
   - Не, я вижу, ты все-таки еще, как следует, не уразумел. Давай-ка я тебе еще разок растолкую...
   Вскоре Малышев уже стучался в калитку Керосин­щика. Ленивым басом залаяла собака, но со двора никто не выходил. Михаил постучал вновь - и с прежним результатом. Он приот­к­рыл калитку и заглянул во двор.
   Кривая цементированная дорожка вела к домику, обмазанному глиной. Домик был похож на мазанки шевченковских времен - подобные хатын­ки Михаилу доводилось видеть на картинках, иллюстрирую­щих рассказы о тяжкой жизни крепостных крестьян.
   Видя, что на его стук никто не выходит, шофер поднял с земли камень и забарабанил им в металлические ворота. Подняли лай все окрестные собаки - но это было все, чего он смог до­стичь.
   "Да что они там, повымирали все, что ли?"
   Малышев опять забарабанил в ворота. Он уже решил уходить, когда во дворе показалась женщина. На ее плечи была накинута болоньевая куртка стального цвета. Еще издали Михаил заметил, что женщина беременна. Рядом с ней, держась за руку, шел белобрысый мальчуган. Жен­щи­на подошла к калитке, и Малышев увидел, что ее лицо покрыто корич­невы­ми пятнами.
   - Здравствуйте,- вежливо заговорил с ней Михаил. - Кудрявцев здесь проживает?
   - Здеся,- ответила женщина, настороженно косясь на шофера.
   - Он дома?
   - Нету.
   На ее лице он приметил какое-то растерянное выра­жение.
   - А где же он? - испытующе глядя на женщину, спросил Малышев.
   - Да вот, как ушел вчера помогать куму крышу крыть - так до сих пор и нету. А вы кто будете?
   - С завода. Скажите, а он что, не знает, что ему на работе нуж­но быть? У нас там без кранового пол-участка стоит. Мас­тер бегает, это самое, как ошпаренный.
   Под пристальным взглядом шофера женщина смути­лась.
   - Да, знает. Все он знает, подлец! - сказала она и всхлип­ну­ла. - Уж и ума не приложу, что с ним делать,- почему-то по­жа­ловалась она Михаилу, горестно покачи­вая головой. - Каждый божий день пьяный!
   Она утерла с глаз набежавшую слезу и доверчиво взгля­нула на Михаила, ища сочувствия.
   - Уж как он заявится на работе, вы его там, на собра­нии про­песочьте! Что ж ты, дескать, босяк, делаешь? У тебя же двое детишек растет, жена скоро рожать будет!
   У нее были очень красивые глаза. И измученное пятнис­тое лицо.
   - Хорошо, хорошо, пропесочим,- пообещал Миха­ил и улыбнулся. - Пропесочим, это самое, вы не вол­нуй­тесь.
   - Вы его там припугните,- попросила Гришкина жена. - Вы­гоним, скажите, такой сякой, по статье!
   - Ладно,- пообещал Михаил. - Припугнем... уж мы, это самое, ему перцу зададим! А ты, сорванец, чего к мам­ки­­ной ноге липнешь? - он взъерошил волосы на голове у ребенка. - Старшой?
   Глаза женщины потеплели.
   - Старшой! Виталей зовут.
   Они потолковали еще немного. Михаил узнал адрес кума и направился к автобусу. По пути он обернулся. Он увидел кусок выцветшей черепичной крыши, с которой капала вода. Женщина стояла у открытой калитки, провожая его взглядом. "Э-хе-хе! - почему-то подума­лось Михаилу. - Жены керосин­щиков! И сколько же вас, горемычных, на матушке-Руси!"
   Дом кума он разыскал без особых затруднений. На стук в калитку вновь вышла жена. Из разговора с ней Михаилу удалось выяснить, что вчера мужчины весь вечер "квасили" в сарае, а поутру пошли в магазин за сигаретами, и больше не возвращались. Поблагодарив за информацию, Малышев сел за руль и включил зажигание.
   Двигатель не заводился.
   Очень скоро стало ясно, что без применения грубой мус­куль­­ной силы тут не обойтись. Он вооружился ручкой для прокрутки колен вала. Ему пришлось изрядно-таки попотеть, прежде чем эта колымага зафырчала.

Глава третья

ЧЕЛОВЕК ИЗ ЛУЖИ

   Если уж неприятности начались - они так и прут кося­ком, и как ты ни старайся выправить положение к лучшему, все равно выйдет только хуже. Эту закономер­ность Малышев подметил давно. И в тот день он нашел ей еще одно подтверждение.
   Желая как можно скорее возвратиться на завод, Михаил избрал самый короткий, как он полагал, путь. Но не всегда корот­кий путь является кратчайшим.
   Не поедь Малышев этой дорогой - и с ним не при­клю­чи­лось бы той нелепой истории, которая, увы, с ним все-таки приключилась. Вполне возможно - и даже весьма веро­ят­но - что на другой дороге с ним стряслась бы другая нелепая история, ибо всякого рода скверные истории так и сыпались на его бедную головушку в тот ненастный осенний день. И, в таком случае, наш рассказ пошел бы совсем по-другому. Но на том пути, который избрал наш герой, с ним случилдось вот что.
   Приближаясь к одному из перекрестков, Малышев увидел у обочины лужу. В ней не было ничего примеча­тельного. Кроме, разве что, какого-то темного пятна. Что это бы­ло за пятно? Этой загадки Малышев поначалу разрешить не мог, но по мере приближения к луже стано­ви­лось все более очевидным, что в ней лежит нечто в форме креста.
   Притормозив возле лужи, Михаил выглянул из кабины. Теперь стало ясно, что в ней лежит не нечто, а некто. Причем этот некто был существом мужско­го пола.
   Это существо лежало на спине, разметав руки по сторонам. Вода обрамляла его голову с откину­тыми назад длинными спутанными волосами, как серая мраморная плита рожу сатира на древнем горельефе. Судя по тому, что вода едва достигала мочек ушей незнакомца, лужа была неглубока.
   Михаил вышел из ав­тобуса.
   Уж не Кудрявцев ли это, мелькнуло в его голове.
   Сходство с крановщиком было несомненным: то же зверское, испитое лицо. Те же густые длинные патлы...
   Выбирая места посуше, шофер двинулся в обход лужи. Остановившись, он приподнялся на носки и приставил ко лбу ладонь козырьком.
   Лицо незнакомца было ужасным.
   Впалые, заросшие густой щетиною щеки... Нос длин­ный, с гор­бин­кой, похожий на птичий клюв. Под глазами видне­лись ужасные синяки. Лоб покрыт ссадина­ми и запекшейся кровью. На худой шее рельефно прори­со­вывается острый кадык.
   Малышев задумчиво почесал за ухом. Нет, это был все-таки не Кудрявцев. Таким крановщик станет, если "прокеросинит" еще годик-другой.
   Между тем, человек в луже не подавал ни­каких признаков жизни, и Малышева вдруг кольнула неприят­ная мысль: а уж не мертв ли он? Но в этот миг кадык на горле у незнакомца пришел в движение и стало ясно, что человек жив.
   Тем временем погода не прояснялась. С хмурого неба сыпал мелкий, точно просеянный сквозь сито, дождь, и безликие дома по обе стороны дороги казались как бы смазанными водяной кисеей.
   Изгибаясь под тяжестью авоськи, мимо проковыляла женщина в бурой куртке. Ее вид яснее всяких слов свидетельствовал о том, что она к этому человеку в луже не имеет ника­кого отношения.
   Размеется, не имела к нему отношения и де­вуш­ка в розовом плаще, скорым шагом двигавшаяся ей навстречу. Она посмотрела на человека в луже так, словно у нее вмес­то глаз были стеклянные шары.
   "Да, попал мужик в переплет! - сочувственно подумал Михаил.- Надо выручать человека".
   Приняв такое решение, он направился к телефону-авто­мату, что висел на стене Гастронома. Телефон был сломан, и Михаилу поневоле пришлось пуститься на поиски исправ­ного аппарата. Но в тот день словно сам черт ставил на его пу­ти препоны: все как-то не клеи­лось, шло через пень ко­ло­ду, и самое пустяковое дело вдруг перерастало в трудно­разрешимую проблему.
   Куда бы ни кинулся Малышев - повсюду телефоны были варварски поломаны, словно по городу прошлась диверсион­ная группа со спецзаданием: крушить кабины, обрывать руч­ки, разбивать диски, выводя всеми доступ­ны­ми методами средства связи.
   С добрых полчаса проколесил Малышев по городу, преж­де чем, напал наконец на телефон, способный, не­смот­ря на страшно разболтанный диск, обеспечить связь.
   Михаил набрал номер.
   После первого же гудка в трубке раздался сухой щелчок и озабоченный женский голос сообщил:
   - Скорая двадцать четыре.
   - Здравствуйте,- вежливо улыбаясь в трубку, кивнул Михаил. - Я, это самое, вот по какому вопросу... Тут у нас, это самое, на Карбышева, человек лежит... Ему необ­ходи­ма медицинская помощь.
   - Что с ним? - спросили из трубки сухим тоном.
   - Не знаю. Он лежит без чувств. И у него лоб в крови.
   - Пьяный?
   - Возможно. Он лежит в луже, я к нему не подходил.
   - Он что, ваш родственник?
   - Нет.
   - А кто?
   - Просто человек.
   - Звоните в милицию.
   - А вдруг ему нужна медицинская помощь? - пред­положил Малышев.
   - Послушайте, гражданин,- теперь голос в трубке зазвенел ко­ло­кол­ьной медью,- нам некогда по улицам пьяных собирать. Пусть ими милиция занимается. Ясно? А у нас и без того дел хватает.
   - Ясно, ясно! - успокаивающе сказал шофер. - Вы не волнуйтесь. А еще во­просик можно?
   - Какой вопросик?
   - Позвольте узнать вашу фамилию? - ласкающим слух голосом произнес Малышев.
   На другом конце провода воцарилось долгое молча­ние, и Михаил уже начал было подумывать, что связь прервалась, когда настороженный голос спросил:
   - А зачем?
   - Да так, знаете ли, на всякий случай. А вдруг с этим бедолагой что-нибудь случиться? Например, выяснится, что он умер от сотрясения мозга, или инфаркта, а скорая помощь отказалась ему помочь. Вон у моей теще в Ново­каменке был такой случай...
   - Минуточку! - прервали Михаила. - А вы увере­ны, что этому человеку действительно нужна медицинс­кая по­мощь?
   - Нет,- жестко пари­ровал Малышев.- Я, это самое, ни в чем не уверен. Я только констатирую факт: на углу улицы академика Карбышева и Гастронома лежит чело­век без чувств, с окровавленной головой. А нужна ему медицинская помощь, или нет,- это, на мой взгляд, должны решать спе­циалисты.
   - Ладно! - раздраженно рявкнули в трубку. - Ваше сообщение принято Васильковой. 11 часов 28 минут.
   Послышались гудки отбоя. Малышев нерешительно переступил с ноги на ногу, почесал за ухом и, для подстра­хов­ки, набрал еще один номер. В трубке раздался тягучий бас:
   - Милиция.
   Малышев робко кашлянул, прочищая горло для пред­сто­я­­ще­го разговора.
   - Добрый вечер... То-есть, я хотел сказать, это самое, до­б­­рое утро,- не совсем удачно начал Михаил. - Вы пони­ма­е­те, тут вот какая катавасия... Еду я, значит, по Карбы­ше­ва... Гляжу - человек лежит. Лет сорока пяти. Лоб окровав­лен. И не шевелится.
   Ленивый, с хрипотцой, бас уточнил:
   - Пьяный?
   - Вероятно. Дело в том, что он лежит в луже, и я к не­му близко не подходил.
   - И что же вы хотите?
   - Что б вы его забрали.
   - Проспится - сам дойдет.
   Связь прервалась. Малышев выждал с полминуты и снова покрутил болтающийся диск.
   - Это опять я,- приветливо сказал Михаил в трубку.
   - Кто - я?
   - Человек с улицы Карбышева.
   - И что дальше?
   - Так я насчет того человека в луже... Вы не могли бы к нему подъехать?
   - Зачем? Подушку привезти?
   - Но он же может простудиться!
   - Не порите чепухи,- сказал милиционер. - Такие люди в огне не горят и в воде не тонут. А что такое простуда - им вообще неизвестно.
   - Но у него же голова в крови!
   - Звоните на скорую.
   - Я звонил.
   - И что?
   - Они сказали, чтобы я позвонил вам.
   - Ну, вот вы и позвонили.
   - Верно,- согласился Михаил. - Позвонил.
   - И теперь, со спокойной совестью, можете ехать дальше.
   - А вы подъедете?
   - Послушайте, гражданин, а как ваша фамилия?
   - А что?
   - Назовите вашу фамилию!
   - Ну, Малышев, Михаил Георгиевич. А в чем, собст­венно говоря, дело?
   - Где вы работаете?
   - На цементном заводе.
   - Кем?
   - Шофером.
   - И кем он вам доводиться?
   - Кто?
   - Этот тип в луже.
   - Ни кем.
   - Но вы его знаете?
   - Нет.
   - Вы уверены в этом?
   - Да.
   - Ладно. Можете следовать дальше,- разрешил милиционер.
   - А Вы подъедете?
   - Будет машина - подъедем.
   - А если не будет?
   На другом конце провода немного помолчали. Потом дежурный сказал так:
   - Вот что, гражданин Малышев, езжай-ка ты, братец, своей дорогой, подобру-поздорову, пока мы тебя самого не забрали.
   Малышев осторожно повесил трубку на рычаг.

Глава четвертая

СТОЛОВАЯ N 37

   Он озадаченно поскреб затылок.
   Самым благоразумным в сложившейся ситуации было последовать совету дежурного милиционера. Тем более, что Тамара Игнатьевна, по всей вероятности, уже рвет и мечет. Да и Литвинов, наверняка, не в восторге от того, что его до сих пор нет.
   Он уже было двинулся к автобусу, когда его внимание привлекла скромная вывеска на одном из зданий: "Столовая N 37". И тут его мысли приняли иной оборот.
   А что случится, если он задержится еще минут на 10 и перекусит? Остановится печь обжига клинкера? Навряд ли. Тамара Игнатьевна упадет в обморок? Он был уверен, что до этого дело не дойдет.
   Придя к такому заключению, Малышев несколько скорректировал свои планы и, вместо автобуса, двинулся к столовой. Войдя в в нее, он сразу понял, как ему повезло: очереди не было! Правда, и поесть тоже не было почти ничего.
   За стойкой стояла толстая рыжая молодуха в высоком белом колпаке. За кассой восседало еще одно диво в таком же головном уборе. На облупленной стене красовалось панно с изображением двух розовощеких поворят. Один держал на подносе жаренного гуся, а другой - пирожен­ные и прохладительные напитки. Рядом было пришпиле­но обявление, извещающее клиентов о том, что коллектив столовой N37 борется за высокое звание коллектива коммунистического труда. Правда, с кем именно борется вы­ше­означенный коллектив, не сообщалось. Непритя­зательный интерьер помещения украшало также и стихотворное изречение:
   Хлеба к обеду - в меру бери.
   Хлеб - драгоценность, им не сори.
   Брать хлеба сверх меры, да еще и сорить им, Малы­­шев не собирался.
   Он подошел к грязному столику, на котором громоздилась стопа немытых разносов и выбрал тот, что почище. Затем передеслоцировался к стойке.
   - Что у вас сегодня на первое? - вежливо поинтере­совался он у толстухи.
   - Ничего нету.
   - Как это ничего нету?
   Она равнодушно шевельнула плечами.
   "Колпак на тебе высокий",- отметил про себя Михаил. И спросил:
   - А почему?
   - Еще не сварилось...
   Слова слетали с ее губ, словно капли воды с сосульки на зимнем солнце. Взгляд был отсутствующим.
   - А когда сварится? - поинтересовался Михаил.
   На этот раз она даже не пошевелила плечами. Посто стояла перед ним, и молчала как пень.
   - Я, кажется, задал вам вопрос,- терпеливо сказал Малышев, стараясь не терять хладнокровия. - Когда сварится?
   - Не... знаю.
   - А кто знает?
   - Кому надо - тот знает.
   Ему захотелось ей нагрубить.
   - А что у вас варится? - он все же попытался изо­бра­зить на лице некое подобие улыбки.
   - А вы что, из милиции? - угрюмо пошутила она.
   - Нет, я из контразведки.
   - Тогда не скажу.
   - А все-таки?
   - Ну, борщ.
   Ему все-таки удалось ее "расколоть!"
   - Так, может быть, мне имеет смысл подождать?
   - Как хотите.
   - А вы как считаете?
   - Никак.
   - Но я не могу ждать долго.
   - А мы тут при чем?
   Она была права.
   - Я понял, понял,- Малышев дружелюбно улыбнулся рыжей толстухе. - Зарплата у вас маленькаая, вы тут одни, это самое, вкалываете, как проклятые, а нас много... Верно?
   - В общих чертах,-- согласилась она.
   - А что у вас на второе?
   - Шницель.
   - И что, ни котлет, ни гуляша нету?
   - Все перед вами.
   Михаил обвел критическим взглядом тарелки с засохшими лепешками на застывшей вермишели, поли­ты­ми какой-то подозрительной бурдой. Они оставляли гнутущее впечатление.
   - Так, говорите, все?
   Она не удосужила ответом.
   - А остальные блюда что, тоже варятся?
   - Нет,- сказала толстуха. - Уже съедены.
   - Давно?
   - Вчера.
   - Н-да... Не повезло...
   - Раньше приходить надо было.
   - А это когда?
   - А это когда все нормальные люди приходят.
   С детских лет Малышева учили, что грубить женщи­нам - это очень нехорошо. Он и на сей раз сдержался. Но, видит бог, это далось ему нелегко.
   Ни слова не прибавив к сказанному, толстуха чинно повернулась, показав Малышеву широкую, как у борца, спину и важно поплыла в заднюю дверь.
   - Куда она пошла? - спросил Михаил у кассира.
   - Откуда мне знать? - труженница за кассой широко зевнула. - Я не экстрасенс.
   - Вам что, неизвестно, куда ведет эта дверь?
   Ответа он не получил.
   "Странно,- подумал Малышев. - Ни борща, ни котлет нет - а ряшки аж трескаются."
   Минут через пять, едва волоча за собой ноги, толстуха вошла в заднюю дверь, остановилась посреди раздаточной, уперла руки в оплывшие жиром бока и завела с одуревшей от скуки кассиршей речь о румынских полусапожках, "выброшенных" вчера в ЦУМе. Обе дамы явно игнорировали присутствие привередливого клиента.
   - Ладно! Давай мне вашу подошву! - не выдержал Михаил.
   - Мою вы не разжуете.
   Но он не принял остроту.
   - И компот!
   - Компота нет.
   - Ну, кофе.
   - И кофе нет.
   - А что есть?
   - Чай.
   - Ладно! Лейте чай!
   - А у вас что, рук нет? Чай в бачке.
   Она не глядя сунула на стойку тарелку с застывшим блюдом.
   - Да что вы мне суете! - возмутился Малышев. - Ему же завтра именины справлять надо будет!
   - Не нравится - не берите.
   - Подайте свежее блюдо! - загремел Михаил. - Я вам за это деньги плачу!
   Она угрюмо ухмыльнулась.
   Он недовольно наблюдал, как она навалила в тарелку несколько ложек серого мес­сива, накрыла его задубешей лепешкой, полила бурдой и, движением робота-автомата, сунула "свежее" блюдо на стойку. Казалось, она отбывала трудовую повинность.
   - И чем эта порция отличается от предыдущей? - Малышев иронически усмехнулся.
   - Ничем.
   Она злорадно улыбнулась, и он был вынужден приз­нать, что она и на этот раз оказалась права.
   Чувствуя себя круглым дураком, он открыл краник и нацедил в стакан мутной жидкости, выдаваемой здесь за чай. Затем перемесился к кассе, отсчитал, сколько требо­ва­лось, денег, и отдал их кассиру.
   - С вас еще две копейки,- тоном снежной королевы сообщила кассирша.
   - Какие копейки! - нервно воскликнул Михаил. - Вы что, считать не умеете? Пересчитайте получше!
   Они пересчитали вместе. И сннова он оказался в дураках, поскольку не учел двух кусочков хлеба. Под презри­тель­ными ухмылочками работников общепита, Малышев доплатил причитающиеся две копейки, сел за грязный столик и с отвращением вонзил зубы в холодный вязкий шницель.

Глава пятая

У ЛУЖИ

   Отобедав в столовой N37, Малышев решил ехать на завод, уже нигде больше не задерживаясь. Но, проехав несколько кварта­лов, все-таки надумал, на свою голову, заскочить по пути к луже. Ему хотелось убе­дить­ся в том, что скорая помощь забрала того бедо­лагу.
   Однако бедолага по-прежнему лежал на месте.
   Что было делать? Оставлять его околевать в холодной воде?
   Михаил проторчал около пьяного еще минут десять, надеясь, что скорая помощь вот-вот подъедет, но никто не приезжал.
   Естественно, он и не ждал, что они при­мчатся сюда, сломя голову, скрипя на по­воро­тах тормоза­ми и завывая сирена­ми. Но за это время, можно было уже добраться и на волах.
   Видя, что от государственных струкрур толку нет, Малышев решил, хотя бы, вывести несчастного на сухое место. Насобирав на обочине камней, он стал проклады­вать, с их помощью, путь к пьянице. Балансируя на камнях, как канатоходец над ареной цирка, он добрался до потерпевшего и, склонясь над ним, потряс за плечо:
   - Эй, земеля, вставай!
   Пьяница разлепил веки.
   - О, Мишка! - прорычал он.- Пр-ривет!
   Откуда пьяный мог знать его имя? Скорее всего, он его с кем-то спутал.
   - Давай, давай, братуха, поднимайся, а то про­стынешь,- с добродушной улыбкой сказал Михаил, и потянул незнаком­ца за локоть. - Ну! Опля! Оп!
   С превеликим трудом ему удалось поставить пьяного на ноги. Вид его был ужасен.
   Вывести человека из лужи оказалось не так-то легко. Пьяного водило в стороны, как карася на крючке. Пытаясь удержать его, Малышев соскользнул с камней и оказался по щиколотки в грязи. Когда они вышли на твердую почву, в горле у Михаила першило, и он поймал себя на мысли о том, что теперь-то уж наверняка схватит простуду и сляжет в постель.
   Усадив пьяного у телеграфного столба, он стал обмы­вать испачканную обувь. Он уже вымыл один туфель и принялся за второй, когда за его спиной раздался шум подъезжающей автомашины. Он обернулся и увидел скорую помощь. Дверь приоткрылась. Из нее выглянул человек в белом халате.
   - Это вы скорую помощь вызывали? - окликнул он Михаила.
   - Я! Я! - радостно закивал Михаил.
   Так и не домыв второй туфель, он двинулся к врачу. Им оказался человек средних лет с угрюмым лицом, излу­ча­ю­щим почти физически осязаемые потоки меланхолии. За толстыми линзами очков поблескивали водянистые настороженные глазки.
   Врач вышел из машины. За ним показалась молодень­кая медсестра, и Малышев сразу отметил, что ножки у нее были просто великолепны.
   - Ну, где больной? - спросил врач.
   - Там, под столбом сидит,- сказал Михаил.
   Впрочем, больной уже не сидел, а лежал на боку, неестест­вен­но скрючившись и подогнув под себя ногу.
   Под водительством Малышева, медики приблизи­лись к пьяному. Михаил перевернул его на спину и похле­стал по щекам:
   - Эй, земеля! Очнись! К тебе доктор приехал!
   Алкоголик расплющил очи.
   - А... Эт-то ты, зверь,- вымолвил он заплетающимся языком. - Н-ну, ты и зверь... Н-ну и зверюга...
   Михаил потянул его за руку.
   - Давай, вставай, браток.
   - А ты зверь... зверь ... - бормотал пьяный. ­- Ну и волчара...
   Малышев поставил его на ноги, удерживая под локоть.
   - Или я не прав? - пьяный попытался потрепать Михаила по щеке.
   - Прав, прав,- сказал шофер.
   - Вот то-то и оно... Ты волк. Запомни это. В-волчара! Все люди - звери. С-серые волки... И я волк... И ты - волк. И он волк,- пьный небрежно махнул на врача. - Все волки! Человек человеку - кто? А? Кум? Брат? Сват? Н-не... ш-шалишь... Он - во-о-лк. Я внятно излагаю?
   - Вполне.
   - Ну, я-то, положим, свинья,- продолжал развивать свою концепцию алкоголик. - Свинья и есть... Эт-т мне известно... А ты - волчара... ух, волчара! - пьяный сделал попытку поцеловать шофера.
   - Не понял,- строго хмуря брови, сказал врач.- Вы зачем скорую вызывали?
   Малышев довольно глупо улыбнулся:
   - К пациенту.
   - К какому еще, черт возьми, пациенту? Он же пьян!
   - Кто? Я? Пьян? - пьяный удивленно выпучил глаза. - Мишка, а это что за зверь?
   - Это доктор,- пояснил Михаил, размышляя о том, что с такой мрачной физиономией врачу следовало бы работать в похоронной команде.
   - Кто? Док-тор? - пьяный обалдело выпучил глаза. - Ай-болит?
   Казалось, у него в голове произошло короткое замыкание.
   - Огонь! - вскричал пьяница и вдруг нанес неожиданно хлес­т­кий удар врачу в лицо. Очки хрустнули и слетели в грязь. Врач отступил шаг назад, прикрывая глаз ладонью.
   - Черт... - пробормотал он.
   - Владимир Иванович, что с вами? - воскликнула медсестра. - Сильно ударил?
   - А... Пустяки,- сказал Владимир Иванович. - Очки... Что с очками?
   Девушка нагнулась и подняла очки с земли. Она протерла их носовым платком. Малышев все еще удержи­вал пьяного за локоть. Он был нимало удивлен тем, что человек, не спо­соб­ный самостоятельно стоять на ногах, сумел нанести такой сильный удар.
   - Ну что, получил? - просипел пьяница, извиваясь, словно змей. - Еще з-амочить?
   - Спокойней, браток,- сказал ему Малышев. - Не шуми. И так уже натворил делов.
   Медсестра протянула очки Владимиру Ивановичу. Одно стекло было разбито. Когда врач отнял руку от глаза, под ним уже проступила красноватая припухлость, обе­щав­шая в скором времени перерасти в большой синяк.
   - Черт...- сказал врач, рассматривая очки.- Разбил, с­-аба-ка.
   - Ничего, можно и склеить,- брякнул Михаил. - У меня в Новокаменке есть, это самое, один знакомый, так он так хорошо стек­ла клеит!
   - Маразм... - проворчал врач. - Наташа, куда мы с тобой попали?
   Медсестра озабоченно осмотрела синяк:
   - Владимир Иванович, давайте-ка, я вам ранку обра­ботаю, а? А то еще инфекцию занесете?
   - Не стоит,- сказал врач. - У него же кулаки про­спиртованы.
   Неожиданно Малышев поймал себя на мысли о том, что у медсестры была краси­вая фигура и просто изумительные ножки.
   - А эт-то чо за к-лизма? - засипел керосинщик,- Мишка, эт-т чо за коза? Проф-фес-сионалка?
   Девушка опешила. Ее лицо залила пунцовая волна него­дова­ния.
   - Да как вы смеете? - вскричала Наташа. - Влади­мир Ива­нович, да что ж на них смотреть? Надо милицию вызывать!
   За ее спиной раздался тягучий бас:
   - Не стоит. Мы уже тут.

Глава шестая

БЛЮСТИТЕЛИ ЗАКОНА

   Их было двое, и они приближались неторопливою походкой. Позади милиционеров виднелась машина с будкой щучьего цвета. Подойдя к месту событий, один из них козырнул:
   - Сержант Сокольский.
   Он обвел взглядом собравшихся. Особое внимание было уделе­но им медсестре и, в частности, ее ладной фигур­ке и стройным но­ж­кам. Не находилась ли девушка с подо­б­ными приметами во всесоюзном розыске?
   - Тэк-с... И что здесь происходит?
   - Вот эти двое,- взволнованно сказала Наташа, указы­вая на Малышева и человека из лужи,- Владимира Иванови­ча избили!
   - Тэк-с... Ясненько... - оптимистическим тоном произ­нес сержант.
   Казалось, именно такое развитие событий он и пред­ви­дел. Сержант с довольным ви­дом потер руки.
   - Сперва вызвали нас,- уточнила девушка,- а потом избили врача!
   - Так, так!
   Милиционер подбоченился и с глубокомысленным видом вывернул ноту пяткой вперед:
   - Гражданин Малышев?
   - Он самый,- нехотя признал Михаил.
   - Так, значит, это вы нас вызвали?
   - Ну, я.
   - И скорую помощь тоже вы вызвали?
   - Так точно.
   Сержант укоризненно покачал головой:
   - Что ж это вы, батенька, вызвали к пьяному скорую помощь, оторвали врачей от такой нужной и важной работы... Доктора вот избили... Ай-яй! Нехорошо...
   Он явно не принадлежал к числу богатырей. Рост - где­-то метр шестьдесят сантиметров, вместе с ботинками и фуражкой. Плечи - узкие, лицо рябое...
   - Да никого я не избивал,- запротестовал Михаил. - Это вот он его заметелил!
   - Ага... Так значит, "заметелил" врача, как вы выражае­тесь, ваш дружок?
   - Какой дружок! Какой, это самое, дружок! - рассержен­но возвысил голос Михаил. - Да я его знать не знаю!
   - Как не знаешь? - засипел человек из лужи. - Да ты чо? Н-ну, ты и зверь! Н-ну, и волчара, в натуре! Ведь мы ж с тобой так чуд-ненько б-бух-хали! И были ж д-де-вочки! А потом ты еще принес полбанки с-самогона... Отменный, между прочим, пер-вачок. А сам слинял, а? Мне Райка и говорит: "А... где же М-мишка? Куда он, п-подевался, пьяная его рожа?" Н-ну? Чо я должен был отвечать д-дам-ме? А? Т-ты куда свалил, с-студент?
   - Действительно, куда? - вставил сержант.
   - Черт знает что такое,- проворчал врач. - Они, видите ли, с какими-то шалавами бухали, мне вот под глазом фингал засветили... Маразм.
   - Да дайте объяснить! - вскричал Михаил.- Я этого граж­да­нина впервые вижу! Я ехал на завод. Гляжу - он ле­жит в луже. И не шевелится. Так было дело, браток?
   - Дай пять,- сказал браток, пьяно пошатываясь.
   - Вот я и решил его выручить.
   Врач усмехнулся:
   - Вызвав скорую?
   Шофер заулыбался:
   - А что, пожарную команду надо было вызывать? Естественно, я вызвал скорую!
   - К пьяному?
   - Да откуда мне было знать, пьяный он, или нет? А, мо­жет быть, ему просто плохо стало? А если даже и пьяный - что же тогда, по-вашему, пускай околевает в луже, как собака? А если б вы на его месте оказались? А? Что тогда?
   - Маразм,- сказал врач.
   - Ну, почему же маразм? - заспорил шофер.- Почему же, это самое, сразу маразм? Вот наш главный механик - царство ему небесное - уж, на что, кажется, крупный специалист был, а тоже как-то раз лежал пьяный в луже и застудил себе почки. А че­рез полгода умер. А прояви о нем тогда кто-то заботу, приди вовремя на помощь - и, может быть, он и по сей день, был бы жив!
   - Вот что, любезный Михаил... Как вас по батюшке?
   - Георгиевич.
   - Так вот, Михаил Георгиевич,- сказал Владимир Ива­нович с вежливой улыбкой.- Вы к психиатру не обращались?
   - Нет. А что?
   - Вам стоит наведаться,- сказал Владимир Иванович дру­же­люб­ным тоном.- Это я вам как врач рекомендую.
   - А что, есть отклонения?
   - По-моему, да.
   - И как? Сильно заметные?
   - Да как вам сказать... Не так, чтоб уж очень... Но кое-какие аномалии обращают на себя внимание.
   - А если бы я, это самое, проехал мимо этого бедола­ги? Если бы я пил, курил, воровал, брал взятки и изменял жене? А? Как тогда? Признал бы меня психиатр нормаль­ным?
   - Спокойнее, Малышев, спокойней,- вмещался сер­жант Сокольский.- Утихомирьтесь. Вам нельзя так сильно волноваться.
   Он обратился к толстяку с погонами лейтенанта:
   - Ну что, будем брать?
   - Обязательно,- сказал лейтенант.
   Сержант махнул рукой:
   - Витек! Давай сюда! Будем паковать!
   Из кабины "воронка" высунулась черноволосая голо­ва Витька. Он стал сдавать назад.
   - К-ого мочить? - прохрипел пьяница, встряхивая го­ловой.- Эту свинью в кокарде?
   - Ого! - сказал сержант. - Так, значит, опять продолжаем буянить? Нехорошо...
   Он подошел к пьяному и заломил ему руку за спину. Тем временем толстяк расстегнул футляр величиной с порта­тив­ную пи­шу­щую машинку, пристегнутый к ремню на поясе, и выдвинул антенну рации:
   - Сокол? Сокол? Говорит Ястреб. Нахожусь на Кар­­бы­­шева, возле Гастранома. Здесь пьяная драка. Про­во­жу задер­жание.
   Сквозь шорох и треск радиопомех донесся метал­ли­чес­кий голос:
   - Помощь не требуется?
   - Нет,- сказал лейтенант. - Управимся сами.
   Он задвинул антенну. Тем временем Витек уже вылез из машины и заломил пьяному другую руку. Человек из лужи выгнул грудь колесом:
   - А! Врете, гады, не возьмете!
   Он тут же получил пинок под зад коленом.
   - Повыступай, повыступай тут у меня, баламут,- по-отечес­ки ласково проворчал лейтенант. - Пятнадцать суток тебе уже обеспечены.
   Он тоже не был Геркулесом. Вся его мощь - если уж вес­ти речь о богатырской мощи - ушла в живот. Бедра оплыли, как и у сонной толстухи из столовой N37. Дви­гал­­ся Ястреб со скоростью вышеупомянутой дамы. По всей видимости, он был столь же ловок, отважен и умен.
   Между тем к месту событий стали подтягиваться зеваки. Слышались голоса:
   - Что, что тут происходит?
   - Вот эти двое доктора избили!
   - Да ну! За что?
   - А вызвали скорую и стали требовать наркотики. Врач не дает. Ну, они его и отмутузили.
   Теперь уже никто никуда не спешил. У всех было доста­точно свободного времени. Женщины, как предста­ви­тели наиболее эмоциональной части собравшихся, вознегодовали:
   - Вот сволочи, а! Вот сволочи! Где-то, может быть, чело­век от сердечного приступа умирает, а эти...
   - Вешать таких надо, вешать! Прямо на площади. И чтоб все видели!
   Пьяный запел:
   Не шумите, ради бога, тише:
   Голуби целуются на крыше.
   Да что вы такое болтаете? - вскипел Малышев. - Вы хоть отдаете себе отчет в том, что тут плетете?
   Человек из лужи продолжла распевать:
   И как будто целый мир ликует,
   Когда голубь голубку целует...
   - Расходитесь, граждане. Расходитесь,- сказал лей­те­­нант. - Тут нет ничего интересного. А вам, Малышев, при­дет­ся проехать с нами.
   - Зачем?
   - Так, гражданин Малышев, садитесь в свой автобус и следуй­те за нами. А не то мы сейчас упакуем и вас и поедете вместе со своим подельником.
   На губах Михаила заиграла саркастическая улыбка:
   - В наручниках?
   - Не обязательно. Доставим и так.
   - Но мне же на завод надо! Неужели не ясно? Я и так уже задержался с этим козоводом, начальство там, это самое, рвет и мечет!
   - Ничего... Разберемся,- флегматично произнес лейте­нант. - Протокольчик составим... Тут рядом.
   - Да не могу я! Понимаете? Не могу-у! - Малышев застучал себя кулаком по груди.
   - Это в ваших же интересах,- сказал милиционер.
   - В моих интересах?
   - Ну да... - лейтенант дружелюбно заулыбался. - Знаете, как говорят в народе? Раньше сядешь - раньше выйдешь.

Глава седьмая

КОНТАКТ ВТОРОГО РОДА

   Представление о работе правоохранительных органов сфор­мировалось у Малышева, главным образом, под впечат­лени­ем книг "Будни милиции", "Записки следова­теля", и ки­но­картин типа "Следствие ведут знатоки". А посему мили­цейс­кий участок ассоциировался в его созна­нии с тем местом, где можно, ничуть не опасаясь за последствия, по­толковать о жизни, излить душу перед сердобольным сле­до­вателем и уж, само собой, разумеет­ся, блеснуть эрудицией и остроу­мием. Личный опыт контакта второго рода с сотруд­никами МВД развеял эти иллюзии.
   Когда Малышева с медиками (им тоже пришлось "про­ехать") ввели в кабинет, там вместо совестливого идеалиста Знаменского оказался некий капитан Лялько. Капитан Лялько идеалистом не был, остряков не жаловал, но, к несчастью для Малышева, он понял это, когда дело зашло уже слишком далеко.
   Итак, за рабочим столом мирно восседал угрюмый детина с маленькими поросячьими глазками и с нездоро­во красным, словно распаренным в бане, лицом. Он не питал к Малышеву злых чувств. Отнюдь. Но Малышев повел себя слишком уж вызывающе. Мало того, что этот "шоферюга" не выказал ни малейшего трепета перед са­мим Лялько, он, сверх того, еще имел наглость дерзить! Но даже и в такой ситуации работники милиции обошлись с "задержанным" очень человеколюбиво: они не выбили ему ни одного зуба, не отбили почек, не оштрафовали и не запрели в КПЗ! Эти кроткие миролюбивые парни в синих мундирах ограничились лишь тем, что предложили шоферу подписать протокол, составленный по его же соб­ст­вен­ным словам. Что же до пьяного, то с ним поступили еще гуманней: дебошир был определен в вытре­звитель, где ему была гарантирована высококвалифи­цированная помощь со стороны их коллег. Итак, все раз­решилось самым наилучшим образом и, после выяснения всех об­стоя­тельств "дела"" Малышев с бригадой скорой помощи был отпущен восвояси. Казалось, Михаилу оставалось лишь радоваться такому счастливому исходу. (И именно так и поступил бы на его месте всякий здраво­мыслящий человек). Но наш герой (не даром ведь Владимир Ивано­вич отмечал в его психике некоторые аномалии) - так вот, наш герой вместо этого лишь недовольно проворчал:
   - Ну и работнички! Сидят тут, это самое, штаны проти­рают! А у меня, по их милости, без обеда весь завод сидит...
   У протиравшего штаны капитана Лялько оказался на ред­кость острый слух.
   - Идить, граждане, идить,­- Лялько благодушно ма­хнул рукой экипажу скорой помощи, проявившей во всей этой истории завидное здравомыслие. - К вам у меня боль­ше вопросив нема. А вас, Малышев, я попрошу еще немного за­держаться. Надо кое-шо прояснить.
   Когда дверь за медиками закрылась, Лялько сурово обро­нил:
   - Так... Сидай.
   Малышев подчинился. Капитан достал из пачки сига­ре­ту и стал неторопливо разминать ее в коротких волоса­тых паль­цах.
   - Так как ты там говоришь? - он чиркнул спичкой, заку­рил. - Шо мы тута у милиции даром штаны проти­раем?
   Он поднял на шофера задумчивый взгляд. Симпатии в его тусклых, холодных глазах не отмечалось. Малышев внут­рен­не напрягся, понимая, что назревают весьма и весьма непри­ят­ные события.
   - То ж, по-твоему, выходит,- продолжал развивать свою мысль Лялько, не спуская с Михаила тяжелого угрюмого взора,- шо тута в милиции собрались одни бездельники и тунеядцы? А? А он - бач якый герой!
   У окна стоял сержант Сокольский, небрежно привалившись к батарее отопления. Лейтенант занял пост позади Ма­лы­­шева, заложив руки за спину и широко расставив ноги в черных туфлях. В общем же и целом обстановка в кабинете Лялько была довольно зловещей, как в кинокар­тине "Семнад­цать мгновений весны", когда Мюллером был схвачен лич­ный шофер Бормана.
   - Так что ж нам делать с этим героем, а? - с озабочен­ным видом произнес капитан. - Вот нэ мала баба клопоту - та й купыла порося.
   Милицейские чины призадумались.
   -- Ну, шо скажешь, Сергей?
   Лейтенант сосредоточенно нахмурил лоб, мобилизуя свои недюженные умственные способности. Наконец внес предложение:
   - А, може, припаять ему мелкое хулиганство? Или оско­р­бление властей?
   Его брюшко, похоже на то, в любой момент, было готово, ска­тится на пол. К счастью, милицейское чрево на­деж­но подстраховывал от подобной неприятности широ­кий кожа­ный ремень.
   Лялько стал размышлять над предложением своего подчиненного.
   - А чи не будэ йому цього замало? - проронил капитан, сосредоточенно массируя виски. - Цэ ж шо? Пятнадцать суток - та и годи? А ты ж погляди, якый перед нами орэл! Та не, ему трэба паять - так вжэ паять. Чтоб он уже нигде потим не мог языком тилипать, шо наша советская милиция даром штаны протирает.
   Ястреб почесал свой толстый живот, подумал немного и внес новое предложение:
   - Ну, хорошо, тогда давай оформим ему пьяную драку с нанесением тяжких телесных повреждений. Это потянет уже от года до трех.
   - О! Цэ вжэ посолиднише! - оживился капитан. - Це то, шо трэба! Молодец, лейтенант!
   - Стараемся...- скромно потупился его подчинен­ный.
   - А шо ж он накойв?
   - Как шо? Вызвал скорую помощь к пьяному корешу и стал приставать к медсестре. Врач заступился. Ну, он его и... - Ястреб красноречиво взмахнул кулаком.
   - Он як! Ты посмотри... Орел! Орел! И шо, был силь­но пьяный?
   - Как зюзя. Да он и сейчас на ногах еле держится, пришлось на стул усадить, чтоб не упал.
   - Так так...
   Лялько нахмурил брови.
   - Они там с утра с корешами на малине бухали,- прояснял детали Ястреб. - Там, кстати, были девочки. И, в частности, некая Раечка...
   Толстомордый забарабанил пальцами по столу:
   - Так, говоришь, Раечка...Он як! То ж вин, я бачу, не­рав­нодушен до жинок?
   - А кто ж к ним равнодушен? - ухмыльнулся Ястреб, разводя руки.
   - Гм... А нам в последнее время никаких заявле­ний об изнасилованиях не поступало?
   - Поступало.
   - Личность преступника уже установлена?
   - Пока что нет. Но, предположительно, это худоща­вый длинноволосый мужчина лет тридцати пяти. Возмож­но, водитель автобуса.
   - А хто потерпевшая?
   - Пенсионерка Малеева. Была изнасилована в общест­вен­­ном туалете. Лампочка там разбита, я прове­рял. Но, ду­маю, на очной ставке она его опознает.
   Лялько недобро улыбнулся:
   - Га! Ну, шо скажешь, Малышев? Будем запираться, чи як?
   Ястреб дружески ткнул Михаила кулаком в ребра.
   - Давай, давай, Малышев, сознавайся. Не тяни волынку. Нам и без того все известно. А чистосердечное при­зна­ние, сам знаешь, смяг­чает вину.
   - Да что там изнасилование! - каменея от злости, сказал Михаил. - Давайте, паяйте уже сразу убийство!
   - Ты глянь! - изумился Лялько. - Недоволен! Он еще и недоволен? Мы ж тут для нього, як для ридного батька стараемось, а вин... А чего это ты, Малышев, все время всем недоволен, а? Тебе што, наша советская власть не ндравится? Она ж тебя вырастила, выкормила, дала тебе бесплатное обра­зо­вание, в люди вывела! А ты - недоволен! Ты шо, дис­сидент?
   - Или шпион? - это сказал лейтенант.
   - А шо, може и шпион... - потешался Лялько. - То ж я дыв­люсь, якыйсь вин чудный, як двэри у КПЗ...
   Малышев решительно встал:
   - Ладно. Побалагурили - и будет. Мне пора на работу.
   - Сидеть! - грохнул кулаком по столу Лялько.- Я тте пакажу "пора на работу!" Ты тут агнелочком-то не прикидывайся! Накоив делов - так отвечай! На кого рабо­та­ешь! Пароли? Явки? Живо!
   - Да вы чо, мужики? Спятили?
   - А ты шо думал? Шо мы тута с тобой в бирюльки играть будут? Ты знаешь, куда ты попал? Тут ще и не таким орлам перья выщипывали!
   Капитан стал грузно подниматься со стула. Он грозно похлопал пухлой ладонью по толстой кни­ге в коричневом переплете:
   - Знаешь, шо цэ такое?
   - Ну, книжка,- простодушно брякнул Михаил. - И что?
   - А то,- хрюкнул Лялько.
   Он взял книгу и зашел шоферу за спину. Малышев с опаской оглянулся.
   - Сидите, Малышев. Сидите,- на его плечо легла жирная рука лейте­нанта. - Не волнуйтесь. Вам вредно нерв­ни­чать.
   - Кныжка...- недобро усмехнулся Лялько. И с размах­у ударил шофера книгой по голове. Оглушенный ударом, Малышев свалился на пол.
   - Цэ уголовный кодекс Украины! - торжествующе воск­ликнул капитан. - Ось це какая кныжка! Усим кныжкам книж­ка!
   Малышев поднялся на колени. Из носу шла кровь. Он встряхнул головой:
   - Да что же вы такое творите, сволочи? - осевшим голосом ска­зал шофер. - Ведь вы же - милиция!
   Сержант Сокольский по-прежнему стоял, привалив­шись к батарее отопления - перенимал опыт работы со сви­­де­те­лем у своих старших коллег.

Глава восьмая

РАЗБОР ПОЛЕТОВ

   Створки ворот со старческим скрежетом поползли в сто­ро­ны, впуская автобус. Тамара Игнатьевна Вербицкая спеши­ла ему навстречу, возбужденно размахивая руками. Злое, лопатообразное лицо ее не предвещало ничего доброго. Малышев проехал шлагбаум, нацеленный, как зенитка, в хмурые небе­са и заглушил двигатель. Он уже заранее решил не вступать ни в какие пререкания с этой вздорной бабой и быть начеку.
   Он приоткрыл дверцу.
   - Приехали! - с неподражаемым сарказмом произ­нес­ла Тамара Игнатьевна и сделала ернический книксен. - Здрасьте!
   - Добрый день,- поздоровался Михаил.
   - И где ж это мы были, позвольте узнать?
   Малышев спрыгнул с подножки.
   Рассказывать правду о том, как он попал в милицию, и во­обще обо всей этой истории у лужи, было нельзя ни в коем слу­чае - поднимут на смех.
   - Ездил... за Кудрявцевым ... - взвешивая каждое свое слово и стараясь сохра­нять спокой­ный тон, сказал шофер.
   - Вот как! И кто ж тебя просил?
   - Мастер.
   - Какой мастер?
   - Ну, этот... как его, это самое... - Михаил почесал за ухом. - Николай Васильевич? Не, кажись, его Васили­ем Нико­лаевичем зовут.
   - А разве ты не знаешь,- раздраженно накинулась на него Тамара Игнатьевна,- что без моего ведома никто не имеет права распоряжаться машиной?
   - Так ведь и я тоже самое Николаю Васильевичу говорил.
   - Какому еще Николаю Васильевичу? Гоголю, что ли?
   Пришлось набросать его словесный портрет:
   - Ну, лысый такой, пузатый.
   - Литвинов?
   - Во во!
   Вербицкая начальственно уперла руки в бока:
   - И где же Кудрявцев? Что-то я его в упор не наблюдаю!
   - Пошел помогать куму крыть крышу,- пояснил Михаил.
   - Вот как! - Тамара Игнатьевна криво усмехнулась.
   - Да...- шофер нервно потер руки.- Поехал я, зна­чит, это самое, к нему домой...
   - К кому? К куму?
   - Нет. К Кудрявцеву... Поехал я, значит, к Кудрявцеву, и по дороге застрял в луже.
   - Прекрасное начало!
   - Пока буксовал! Пока выбирался из лужи... Прошло, наверное, больше часа... Наконец все-таки выехал...
   - Ну, слава тебе, господи!
   - Приехал, это самое, по адресу... Стучал, стучал в калитку... Стучал, стучал в калитку... Стучал, стучал...
   - О, Боже!
   - Наконец достучался...
   Тамара Игнатьевна качнула головой - мол, продолжай.
   - Вышла жена Кудрявцева и сообщила, что он пошел к куму помогать крыть крышу,- по-военному четко до­кла­ды­­вал Михаил.
   - Ага! Крыть крышу...- Тамара Игнатьевна вновь пони­маю­ще кивнула. - Как интересно!
   - Ну да... Так вот, поехал я, значит, это самое, к куму... А кума дома тоже не оказалось...
   - Ну, что ж... Интрига становится все интересней... Хоть пиши роман.
   Он пропустил эту язвительную шпильку мимо ушей и продолжал доклад:
   - Из разговора с женой кума выяснилось, что они пошли в магазин за сигаретами.
   - И ты поехал в магазин? - попробовала угадать Тамара Игнатьевна.
   - Нет,- сказал шофер. - Потом у меня, это самое, мотор заглох.
   - А потом, это самое, что? Колесо, это самое, отвали­лось?
   Чего он никак не мог понять, так это то, откуда в ней столько желчи. Она держала себя с ним так, словно он был мальчишкой. А ведь он, по меньшей мере, на десять лет старше ее.
   Послышался насмешивый голос:
   - Ну что? Опять разбор полетов?
   Это подошел один из рабочих в замусоленной робе.
   - Ну,- в тон ему, сказал другой. - Мишка с задания вернулся.
   Тамаре Игнатьевне, обожавшей устраивать подобные спектакли, это было лишь на руку.
   - И как, были глобальные проблемы? - спросил подошедший.
   - Пока не очень: буксовал в луже, мотор заглох, колесо отвалилось.
   - Бензин не кончался?
   - Пока нет.
   - А корова дорогу не перебегала?
   - Возможно. Сейчас услышим.
   - Да... В прошлый раз было поинтересней...
   - Это когда он рассказывал историю с петухом?
   - С каким петухом?
   - Ну, как же: он буксировал на коротенькой веревочке ЛУАЗ, а тут как раз дорогу перелетал петух. Петух врезался в лобовое стекло. Мишка тормознул, ЛУАЗ въехал ему в задок и разворотил себе передок. Во всем была виновата, конечно, курица, за которой гнался петух но поди, докажи это Тамаре Игнатьевне!
   - Да нет,- ленивым голосом сказал подошедший. - Я имею в виду случай с заблудившейся старушкой.
   - С какой старушкой?
   - А помнишь, как он подцепил на улице какую-то бабулю? И полдня катался с ней по городу, отыс­ки­вая ее дом. А когда, наконец, привез ее обратно, выяснилось, что они сто­ят как раз напротив ее подъезда.
   Малышев крепился. Видит бог, крепился. Но тут подо­шел Литвинов и радостно забасил:
   - О, Михаил Георгиевич! Добрый вечер, дорогой! - мас­тер взглянул на часы. - Оперативно же ты смо­тался!
   - Да уж! - кольнула Тамара Игнатьевна. - Пулей слетал.
   - Ты хоть расскажи нам, как ты ездил,- добродушно басил Литвинов,- через Мелитополь, или через Киши­нев?
   - Так я же вам объяснял! - раздраженно воскликнул Малышев.- Машина в технически неисправном состоя­нии! А вы что?
   - Так почему же ты тогда, едрена корень, не засучил рукава и не устранил неисправность? - начальственно загудел мастер.- Или ты как тот летчик: сделал рейс, вып­рыг­нул из кабины - а там хоть трава не расти?
   - Он у нас как космонавт,- с ехидцей вставила Вербицкая. - Как Юрий Гагарин!
   - Так, где же ты все-таки проболтался, а? - наседал Литвинов.
   - Во-первых, не проболтался - а ездил за Кудряв­це­вым,- внес ясность Малышев, чувствуя, что начинает терять контроль над собой.
   - Бабушка у тебя есть? - поинтересовался мастер.
   - Ну, есть.
   - Вот бабушке своей эти сказки и расскажешь.
   - Не сказки - а святая правда!
   - Какая правда? - ухмыльнулась Вербицкая. - Ты что нас тут, за идиотов считаешь?
   - Так я же объяснял: пока буксовал в луже! Потом мотор заглох! Потом поехал к куму... Неужели не понятно?
   - К какому еще куму? - с удивлением спросил Литвинов.
   - Кудрявцева... - с неподражаемым сарказмом пояс­ни­ла Вербицкая.
   Николай Васильевич недоуменно вскинул брови:
   - А почему не к теще? Я слыхал, у Кудпрявцева теща еще молодая. Напекли бы блинов, и сидели бы вместе, чаи гоняли.
   - Вам что здесь, цирк?
   - Нет, тут не цирк! Тут производство клинкера и цемента, едрена корень! - загремел Литвинов. - И мы хотим знать, с какой это радости тебя полнесло к куму, в то время, как ты был послан к крановщику!
   - А с той,- Малышев застучал себя по груди,- с той радости, что я проявил инициа­тиву! На неисправной, между прочим, машине! По вашему, кстати, заданию! На свой страх и риск!
   Глаза мастера озорно блеснули:
   - Тамара Игнатьевна, да что ж ты от нас такого цен­ного ра­бо­т­ника скрывала? Ты посмотри, сколько он дел за сегодня ус­пел переворошить: и в луже набуксовался! И к куму Куд­рявцева съездил! Ты ж там ему хоть премию за особо важные не забудь выписать.
   - Уж я не забуду,- пообещала Вербицкая. - Тут он может быть спокоен. Сегодня же напишу на него доклад­ную.
   - Ну и пишите!
   - А ты как думал? - загудел Литвинов. - Что тут с то­­бой цацкаться будут? Нет, елки-моталки! Тут тебе не дет­ский сад!
   Тамара Игнатьевна, словно в театре, возвела очи горе:
   - Ну , Малышев, ты меня уже задрал!
   Кто-то из рабочих заметил:
   - Готовься, Мишка. На рассвете тебя расстреляют.
   - О-хо-хо! - Вербицкая со вздохом взялась за голову. - Вот Бог наградил работничком!
   - Не Бог - а отдел кадров,- парировал Михаил.
   - Гнать таких работников, как ты, с завода поганой метлой надо! - резюмировала Тамара Игнатьевна. - Чтоб и духу и тут не было!
   Через полчаса, когда она вязала в своем кабинете белый мохеровый шарф, к ней без стука ввалился Малышев.
   - Так тут, кажется, кое-кто собирался гнать меня с завода поганой метлой? - с этими словами он швырнул на стол листок бумаги, исписанный крупными прыгаю­щи­ми буквами. - Вот, подпишите заяву!
   На заявление об увольнении Михаил Георгиевич по­ло­жил ключи от машины.
   - И возьмите ключи. Смену с завода можете везти сами. Только учтите, там зажигание барахлит, так что, в случае чего, запускайте от рукоятки.

Глава шестая

КОНЕЦ РАБОЧЕГО ДНЯ

   Ну почему, почему так всегда получается? Почему, когда ты хочешь сделать людям добро - это тебе же выходит бо­ком? И, главное, каждый надутый гусак (да и гусыня тоже!) считают себя вправе поучать его, словно нерадивого ученика?
   А ведь он - взрослый мужчина, отец двоих детей! За его плечами - служба в армии и 17 лет работы за баран­кой. Он никому ничего не должен. Но почему-то всегда выходит так, что каждый считает его своим должником.
   Нет. Все! Навоевались. Баста! Больше он никуда не поедет на неисправной машине - даже если начнется всемирный по­­топ. Он не остановится около истекающего кровью челове­ка - его проблемы! И уж, конечно, не станет буксировать поломанный автомобиль, или возить­ся с выжившей из ума бабушкой.
   Все. Решено окончательно и бесповоротно. Он тоже заде­лает­ся эдаким благоразумным пескарем,- без всяких глупых ано­малий.
   Дворники деловито снуют по залепленному дождевы­ми каплями стеклу, прочищая два чистых оконца. Малы­шев си­дит за баранкой, напряженно всматриваясь в ухабистый рель­еф дороги. От удара уголовным кодексом ужас­но болит голо­ва, и он чувствует, что его знобит, а ще­­ки - пылают.
   Как прожит сегодняшний день?
   Подъем - около шести часов. Жена и дети еще сладко спят. Он наскоро пьет чай с бутербродом и - в гараж. В по­­ло­­ви­­не восьмого он уже на "Курской дуге", забирает там смену. В восемь часов - на заводе. К двенадцати необходимо доставить на завод бидоны с обедом (содер­жать свою кухню ради трех десятков человек, работаю­щих на их предприятии, руководство считает нецелесооб­раз­ным, и обед им готовит столовая ). И вот около десяти часов Литвинов отправляет его на поиски загулявшего крановщика.
   Малышев, разумеется, понимает, что в его истории нет ниче­го Шекспировского. (Ну, подумаешь, стукнули по голове уголовным кодексом Украи­ны, отчитала Тамара Игнатьевна, - с кем не быва­ет!) И все-таки, в его груди бушует буря.
   Почему, почему все так бестолково, так скверно, и ты не чувствуешь себя в этой жизни по-настоя­ще­му полноцен­ным человеком?
   Вот, ему уже под сорок, а до сих пор с ним обращают­ся, как с мальчиком на побегушках. Нет ли в этом и его соб­ст­вен­­ной вины?
   Он сидит за рулем, зло стиснув зубы, как обиженный мальчик.
   Из салона доносятся громкие голоса:
   - Масло из-под фундамента третьей мельницы с июля месяца течет! С июля! И никому дела нет!
   - А что ж ты хотел? Служба механика выполняет особо важное задание.
   Первый голос принадлежит борцу за справедливость, смело бичующему всевозможные упущения глупого началь­ст­ва. В отсутствие оного, понятно. Второй - насмеш­ли­вый, с ехидцей.
   - Якэ задание? - слышится зычный женский голос.
   Людей с такими бесхитростными голосами, все про­чие, звонко бренчащие голоса, как правило, стремятся заморо­чить, возглавить и повести за собой.
   Зазвенел иронический тенор:
   - Третью неделю семеро слесарей, во главе со своим премудрым Али ибн Копейкиным, занимается сложны­ми пусконаладочными работами!
   - Якымы роботамы?
   - Пытаются ввести в действие шлагбаум на проход­ной родного завода!
   Салон наполняется радостным ржанием.
   - Хай йому бис з його шлагбаумом! - перекрывая хохот, зычно выкрикивает женщина.- В мэнэ ось вже трэтю смену вибратор нэ робыть, а вин цэй дурацькый шлагбаум ладнае!
   - Э, как ты узко мыслишь, Маруся... - укоризненно произносит иронический голосок. - Шлагбаум - это, можно сказать сердце завода. А вибратор - так, мелочь, пустяк. Смотри, какая ты моцная тетя. Бери в руки молот и гати по юбке.
   - Так стучу ж, хай йй чорт, вжэ аж рукы гудять!
   В разговор вступает неприятно дребезжащий старческий гол­о­сок:
   - Да что там вибратор! Этот "Шлагбаум" уже второй месяц на цементных силосах задвижки сменить не может.
   - А что он может? Языком тилипать? - сказал машинист вращающейся печи, Сергей Иванович Донченко. Он сидит, развалившись на одном из сидений. Фетровая шляпа съехала ему на лоб. Краснова­тое, ­скуластое лицо машиниста со свернутым набок носом ос­ве­щено огоньком сигареты.
   Малышев обернулся на го­лос и увидел, что Донченко курит.
   - А ну, потушите папиросу! - раз­дражен­но крик­нул Михаил. - Тут вам, это самое, не вин­ный бар!
   - Не папиросу - а сигарету,- спокойно поправил Дон­ченко.
   В свое время он отбыл десять лет в лагерях строго режима за зверское убийство своей жены. Это не мешает ему пользоваться в трудовом коллективе репутацией взвешен­ного, здравомыслящего человека.
   Противный старческий голосок задребезжал с заднего си­денья:
   - Кто не курит и не пьет - тот здоровеньким умрет!
   Все очень весело рассмеялись. Сергей Иванович добро­душ­но спросил:
   - В чем дело. Мишка? Какая муха тебя сегодня укусила?
   - Его сегодня Тамара Игнатьевна раздолбала! - радост­но пояснил гундосый.
   - За что?
   В разговор влез Парашютист:
   - За то, что он весь день прокалымил, а потом стал ей лапшу на уши вешать!
   Этот человек - живая легенда завода. Совершил, в определенном смысле, героический поступок: спрыгнул, за бутылку водки, с переходного мостика у вращающейся печи, на бетонную площадку. Учитывая, что высота падения составила около четырех метров, попал в больни­цу, где и пролежал два месяца с переломом ступней. (По его словам, неправильно сгруппировался - а так все было бы О'кей!)
   Как и тщедушный старикан, этот человек провел значи­тельную часть своей непростой, сложной жизни в неравной битве с Зеленым змием. Одним словом, был, как и большинство его знакомых, нормальным мужи­ком, без каких-либо подозрительных аномалий. Он тоже чирк­нул спичкой, закурил.
   - А ты, часом, не баптист, а, Миш? - поинтересовал­ся кривоносый убийца. - Не куришь, не пьешь, баб не...
   Малышев стиснул зубы. На площади Ганнибала он остановил автобус:
   ­- Все! Приехали.
   - Да ты чо, Миша,- удивился патетический те­нор.- Ты погляди, погода, какая! Добрый хозяин собаку на улицу не выгонит.
   - Ничего не знаю,- зло отрезал шофер. - Я вас доста­вил, куда следует, а дальше - добирайтесь, как хотите.
   - Э, брось ты,- примирительно сказал убийца своей жены. - Ребята пошуткувалы, а ты... Вот, смотри, я уже тушу сигарету.
   Скорее всего, он развез бы их по домам, но тут в дело вновь влез мерзкий старикан:
   - Да ты человек, или нет?
   В жизни своей Малышеву не доводилось слышать столь омерзительного голоска.
   - Да, я человек! - запальчиво выкрикнул Михаил. - Я - человек! А вы скоты, это самое, а не люди!
   Конечно, не стоило так говорить. Он и сам понял это. Но эти проклятые слова вырвались у него прежде, чем он успел их осмыслить.
   Нависла очень неприятная тишина... Спина шофера в сером клетчатом пиджаке - изогнута дугой. Рабочие молча смотрят в эту спину.
   - Ну и козел! - не выдержал Парашютист и, бросив окурок на пол, демонстративно растоптал его носком ботинка.
   Он первым шагнул к двери. За ним потянулись осталь­ные. Лица - холодные, злые. Некоторые, проходя мимо шофера, роняли:
   - Сволочь.
   - Шоб в тэбэ скат лопнув, собака така.
  
   что именно следует считать контактом второго рода, станет ясно из содержания настоящей главы.
   Юбка - расширяющаяся книзу часть бункера, в который попадает сырье для шаровых мельниц при производстве цемента.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"