Один был высок, сухопар, с сухим мертвенно-бледным лицом и седыми всклокоченными волосами. Другой - совсем хилый, ему по плечо - выгядел уже глубоким стариком.
Занимался холодный ноябрьский рассвет. В голых ветвях деревьев, чернеющих на фоне бледно-серого неба, тоскливо посвистывал ветер, и в мутном сумраке нарождающегося утра эти двое казались пришельцами каких-то преисподних миров.
Старик нетерпеливо пританцовывал у крыльца магазина, заложив руки в карманы куцего пиджачка, одетого прямо поверх грязной майки. Второй персонаж этой драмы ходил, словно воскресший кошей Бессмертный у оконных витрин.
Мужчины бросали угрюмые взоры на оббитую темной жестью дверь, перечеркнутую полосой тяжелого широкого засова с висячим "амбарным" замком.
- Да-а... - страдальчески вздохнул Старик, уже более не выдерживая томительного ожидания.
- И не говори... - с похоронным видом согласился с ним Кощей.
Оба мученика прекрасно понимали друг друга. Нахохлившись, Старик продолжал развивать свою глубокую мысль:
- Э-хе-хе!
- Н-ну и п-пе-чет! - скрипучим голоском подпел его товарищ. - скрипучим голоском подпел его товарищ.
- А голова гудит,- посетовал Старик,- как трансформаторная будка!
Тусклый свет едва пробиваются сквозь толщу грязно-серых дождевых туч. Неровные блики от желтеющих фонарей ложатся на черные силуэты прилавков, на их островерхие крыши, деревья, ларьки...
- Сколько сичас время? - скрипит Кощей.
Слова даются ему с превеликим трудом. Двигается он так, словно проглотил кол. А соображает , если судить по его безумному виду, совсем туго.
Запрокинув голову, старик всматривается в холодное небо.
- Наверное, восемь...
- В-восемь? - трагическим голосом восклицает Кощей. - Так п-пачему же она не идет?
- Ничего,- успокаивает старик. - Придет...
У решетки для чистки обуви он замечает окурок. Старик поднимает вываленный в грязи "бычок" и видит, что ему здорово-таки повезло - сигарета выкурена лишь наполовину!
Зажав окурок в зубах, он с трудом выуживает из кармана пиджака коробок со спичками.
Выловить спичку из тарахтящего коробка ему кое-как удается, а вот высечь огонек - нет. Проклятая спичка так и прыгает в его заскорузлых трясущихся пальцах.
В грязь летит несколько сломанных спичек.
- Ну и промышленность! - ворчит Старик. - Спутники в космос запускают - а спичек сделать не могут!
Ему все-таки удается добыть огонек. Закурив, он заходится сухим болезненным кашлем.
- Н-надо б-бросать курить! - нравоучительно замечает ему Кощей.
- Я знаю,- Старик согласно кивает. - Здоровье уже не то...
Он делает еще одну затяжку.
Словно злые демоны ночи, к прилавкам стягиваются торговки краденным мясом и подержанным тряпьем.
В мутных сумерках осеннего утра прорисовываются контуры толстой дворничихи.
- Эй, соколики! - басистым голоском окликает мужчин дворничиха. - Как дела?
- А как наши дела? - степенно отвечает Старик. - Живем... Помаленьку...
- Живете? - в голосе дворничихи слышна насмешка.
- А чего ж? - дребезжащим голоском говорит Кощей. - Вот с-сичас м-магазин откроют - и заж-живем!
Расставив руки, он направляется к зарешеченному окну магазина, тщательно координируя каждое движение: ноги в драных ботинках приподнимает с большой осторожностью. Ступни ставит на землю так, словно движется по топкому болоту. Новый шаг начинает лишь после напряженных размышлений о том, как сделать его самым наилучшим образом, предварительно взвесив в уме, какую именно из двух имеющихся в его распоряжении ног теперь следуют поднимать. Через минуту-другую Кощей благополучно покрывает расстояние в пять шагов, отделяющее его от оконной витрины. Страдалец прижимает нос к холодному стеклу и прикрывает глаза ладонями, как щитками, с обеих сторон.
- Ну чо? Есть? - озабоченно спрашивает Старик.
- Н-ничего н-не видать! - скрипит Кощей.
Он напрягает зрение. В глубине торгового зала ему начинает мерещиться блеск вожделенных бутылок.
- К-кажись, есть! - с робкой надеждой сообщает разведчик.
- Есть, есть! - раздается за его спиной оптимистичный бас. - Вчерась в половине седьмого завезли!
Кощей выполняет разворот кругом. Разумеется, в несколько приемов, как человек, стоящий на ходулях. У магазина - еще один собрат по несчастью. На нем - плащ цвета мореного дуба в элегантных винных разводах. Недурно сочетаются с ним полосатые пижамные брюки. Да и само лицо незнакомца находится в полной гармнии с его туалетом. Особенно примечателен на нем большой вспухший нос, ставший синим от длительных возлияний.
- Она сейчас придет! - сообщает Нос радостную весть. - Я ее тольки шо видел!
- О-хо-хо! Скорее бы уже! - страдальчески скрипит Кощей. - Уж больше мочи нет!
Синий Нос ободряюще улыбается ему:
- Ничего, казак, терпи - атаманом будешь!
Все отчетливее проявляются прилавки под островерхими навесами, и небольшой хозяйственный магазинчик неподалеку от гастронома, и металлические копья забора, опоясывающие по периметру забаловский рынок...
Мужчины ждут.
Наконец та, кого они ожидают с таким нетерпением, приходит...
Она шествует по базару чинной поступью, лузгая семечки. На ней - белый пуховый платок и серая шуба, подпоясанная тонким кожаным ремешком.
Посторонившись, "соколики" выстраиваются перед молодой женщиной в шеренгу.
- Здравствуй, Томочка,- с льстивой улыбочкой на измочаленном лице, приветствует ее старик. - Здравствуй, красавица, дай тебе Бог здоровьишка и самых прекрасных женихов! Хи-хи...
Томочка не отвечает. Ее брезгливый взгляд скользит по страждущим человечкам. Подойдя к решетке для чистки обуви, она начинает соскребать грязь с подошв дорогих, лимонного цвета, сапог. Мужчины смотрят ей в спину, почтительно выжидая.
- Ну и погодка! - вновь осторожно прощупывает почву Старик и глупо хихикает ей в спину.
- Г-говорят, сичас в Турции похолодало,- поддерживает беседу Кощей.
Со стороны судостроительного завода доносится далекий бас гудка.
- Восемь часов! - нервно восклицает Кощей. - Ой-ей!
Его зубы выбивают мелкую дробь, и тело дрожит так, что если бы кости его вдруг загремели, это, пожалуй, не удивило бы никого.
Тонечка подходит к двери и достает из коричневой сумки связку ключей. И тут Кощей не выдерживает: за спиной продавщицы раздается жалобно дребезжащий голосок:
После обеда "колосники" у Кощея раскалились до такой невероятной степени, что ему едва-едва удалось залить их жар стаканом сивухи, выпитой в кредит. Причем на частичное погашение прошлой задолженности ушли разводной ключ и полведра карбида кальция, стянутых им у растяп сантехников, когда те занимались ремонтом уличного водопровода. За этот же, сегодняшний стакан самогона Кощей клятвенно обещался своей кредиторше, тете Розе (более известной в округе под прозвищем "Хозяйка клоаки") отработать на переноске ожидаемого ею угля. Слово было дано Кощеем твердое, торжественное и нерушимое "как кремень". Причем особо разъяснено было, что сивуха ему нужна, собственно говоря, не для пустого баловства, но именно для пользы дела. Ибо стоило Кощею только лишь "принять на грудь" каких-нибудь там несчастных сто граммов "чемергеса" - и он сразу же начинал "вкалывать, как зверь".
И вот, около трех часов пополудни возле темно-синих, с желтым ромбом ворот тети Розы остановился самосвал. Из его кузова, вздымая облако черной пыли, с грохотом посыпался уголь.
Тетя Роза стояла в трех шагах от машины и нервно теребила в кармане передника два рубля. Она решала весьма непростую дилемму: сколько заплатить шоферу за его труды? Поначалу, ей хотелось дать водителю два рубля, чтобы потом можно было говорить соседям с чистой совестью: "А вот такая я дурная! Последнюю сорочку готова с себя снять и людям отдать!" Но когда пришел черед расставаться с деньгами - в руке Хозяйки клоаки почему-то оказался лишь один рубль.
Едва машина отъехала - к угольной куче приковыляла Рюмочка, бывшая к этому времени относительно трезвой, ибо абсолютно трезвой она не бывала никогда.
- Здравствуйте, тетя Роза,- сказала Рюмочка с приветливой улыбкой на опухшем пятнистом лице. - Чо, уголек привезли?
- Му-гу,- утвердительно промычала тетя Роза и, приложив к Рюмочкиному уху ладонь трубочкой, конфиденциально сообщила. - Три рубля шоферу дала!
- Ого! - притворно изумилась Рюмочка. - Ну, вы и даете, тетя Роза! За что же ему три рубля? Хватило б и одного. Вон позавчера тете Леле дрова привезли - так она только рубль шоферу уплатила.
- А вот такая я дурная! - воскликнула польщенная тетя Роза. - Не то, шо другие. Все мне кажется как-то стыдно рубль давать. Дала ему три - а теперь хожу и переживаю: может быть, мало? Может быть, пять нужно было дать?
- Ничего, перебьется,- успокоила ее Рюмочка, почесывая тощий зад. - Хватит с него и трех. И так ободрал вас, как липку.
- К тому же, я гляжу, он меня еще и обдурил,- сварливым голоском заметила Хозяйка клоаки. - Я-то ему заказывала "орешек", а он шо привез?
- Ничего, тетя Роза, сгорит. Все сгорит! - сказала Рюмочка, ковыряясь грязным пальцем в носу. - Сейчас я слетаю за Кощеем - и мы вмиг все перенесем.
Она бодро заковыляла к приоткрытой и как бы вросшей в землю калитке. Протиснувшись в нее бочком, Рюмочка шустро юркнула на маленький захламленный дворик. Убогая, угрюмо покосившаяся "хатынка" под высокой развесистой акацией взирала на мир грязными подслеповатыми оконцами. Рюмочка приблизилась к двери и, не постучавшись, вошла в коридор. В нос ей шибанул смрадный дух - пахло плесенью и чем-то тошнотворным, словно в морге. Из коридора Рюмочка проникла в крохотную комнатенку с голыми пыльными стенами. Черная паутина длинными космами свисала по углам потолка. Замызганный стол украшала незамысловатая композиция из граненного стакана и пустой семисотграммовой бутылки из под вина. На топчане, вытянув руки по швам, лежал Кощей бессмертный собственной персоной. Был он в драных ботинках и плаще без пуговиц. Нательная рубаха грязно-рыжего цвета облепляла тощую впалую грудь. Рюмочка затормошила его за плечо:
- Эй, Кощей, пьяная твоя морда, вставай! Есть дело на триста миллионов!
Пьяная морда не шевельнулась. Рюмочка воздела руки над неподвижным телом, словно колдунья над мертвецом.
- Вставай, в поход! Труба зовет!
Однако Кощей и на сей раз не внял ее заклинаниям.
Через несколько минут, так и не сумев разбудить Кощея, Рюмочка выскользнула в переулок из приоткрытой калитки и увидела Санька. Старик - а это был он - задумчиво пинал уголь носком искривленного шлепанца, одетого на босую ногу и рассудительно говорил:
- Все верно, тетя Роза! И я придерживаюсь того же мнения: пора! Пора уже запасаться! Зима нонче будет суровая...
- Пьян как бревно! - крикнула Рюмочка.
- Кто пьян? - сурово нахмурился Санек.
- Кощей.
- А! Ну, что ж... ему уже легче...
Рюмочка приблизилась к собеседникам и воскликнула с видом невинной овечки:
- Вот вы скажите, тетя Роза, разве можно до такой степени напиваться?
- А что ж ты с него возьмешь, акромя анализа? - хихикнул Санек.
- И тот отрицательный! - сострила Рюмочка.
- А я как раз иду с партейного собрания,- с важным видом сказал Санек. - Гляжу, тете Розе уголек привезли. Дай, думаю, подсоблю доброму человеку. Негоже ведь не придти в трудную минуту на помощь к ближнему своему.
- А как же иначе! - округляя глаза, с энтузиазмом вскричала Рюмочка. - Надо, надо выручать человека! Тем более - тетю Розу! Да я за тетю Розу в огонь и в воду пойду!
- И я пойду,- ни секунды не колеблясь, заверил Старик.. - За тетю Розу - куды хош пойду. И в Крым и в рым, и в медные трубы!
- Тетечка Розочка! - патетическим голоском вскричала Рюмочка, устремляя на Хозяйку клоаки по-собачьи преданный взгляд. - Ведь вы же меня знаете! Я же всегда всем говорила, шо вы - ангел! И всегда повторять буду! Потому шо другой такой женщины, как вы - на всем земном шаре не найдешь!
- Даже пытаться нечего,- слаженно подпел Санек. - Хоть всю землю обойди - а все равно нигде не сыщешь, дай бог вам здоровьишка и всяческих благ!
Прелюдия была разыграна как по нотам, и Рюмочка решила, что можно брать быка за рога. Ее костлявые руки с молитвенно сомкнулись перед иссохшейся грудью:
- Тетечка Розочка, золотая моя! Налейте сто грамм, а? Ведь вы же знаете, в каком я сейчас нахожусь трансе!
- Цыц, паразитка! - Хозяйка клоаки окатила попрошайку ледяным взглядом. - Ты только погляди на эту шаромыжку! Еще палец о палец не ударила - а уже ей сто грамм наливай!
- Шурик! - возбужденно вскричала Рюмочка, нервно почесывая зад. - Ну, чо стоишь, как пень? Не слышал, что ли? Давай, тащи инструмент! Тетечка Розочка, родная! - взмолилась Рюмочка, заламывая руки над головой. - Ведь вы же знаете, какое у меня горе! Ведь у меня же сердце рвется на части! Душа горит!
- Я вижу, тебе только в драмтеатре играть,- заметила Хозяйка клоаки без тени улыбки.
- Ну, тетечка Розочка, миленькая, золотая! - уговаривала Рюмочка. - Ну, по пять капель, а? Только для согрева. И мы с Саньком - вот вам наше честное пионерское слово - будем вкалывать, как звери! Но вы же знаете нашу проблему: без допинга нам не обойтись.
- Эге... - сказала тетя Роза, кисло усмехаясь. - Один "зверь" уже принял допинг, шоб ему пусто было. Налила ж ему стакан чемергесу как порядочному человеку! А он, гляди-ка, подлюка такая, взял - и копыта откинул!
- Так то ж Кощей! А то - мы! Верно, Шурик? Ведь мы же с Шуриком - совсем другое дело! Мы с ним как выпьем - так у нас работа в руках прямо горит!
- Прямо полыхает,- подтвердил Санек. - Просто никакого удержу на нас тогда нет.
- Да мы эту кучу - тьфу! - сплюнула через левое плечо Рюмочка. - Раз, два - и нету. Как будто ее здесь и не бывало.
- И никогда не существовало даже,- сказалСанек.
- А? Тетечка Розочка? Ну? По десять капель? Для поднятия боевого духа. А уж мы вас не подведем!
- Боже сохрани! - Старик перекрестился.- Ни за что не подведем! Будем вкалывать, как черти!
- И на том свете,- заключила Рюмочка уверенным тоном,- Господь Бог воздаст вам за вашу доброту.
Несмотря на столь массированную атаку, Хозяйка клоаки осталась непреклонна:
- Ни грамма не налью! - твердо заявила она. - И не мечтайте даже. Аж до тех пор, пока уголь не будет в моем сарае.
Накрапывал холодный осенний дождь. От низко нависших туч небо казалось сумрачным и унылым.
Рюмочка ловко наполняла ведра углем и, бойко шлепая по мокрому цементированному двору тонкими ножками в искривленных тапочках, таскала их в сарай тети Розы.
- Ай да работничек! Вот это и я понимаю! - нахваливала ее тетя Роза. - Не то, что мужики.
- И не говорите, тетя Роза,- весело отзывалась Рюмочка. - Перевелись в наше время мужики.
При этих словах женщины бросали насмешливые взгляды на Санька. А тому и впрямь приходилось туго. Под тяжестью ведер плечи его обвисли, на дряблой шее вздулись вены, а маленькое сморщенное личико, похожее на печеную грушу, исказила такая мучительная гримаса, что на него было просто тяжело смотреть.
Словно в кошмарном сне, таскал старик уголь, припадая на левую ногу. И Хозяйка клоаки стояла посреди двора под черным обвислым зонтом, подсчитывая ведра. В желтом переднике, с плутовато бегающими глазками на хищном морщинистом лице, она чем-то напоминала старую крысу.
3
- Ну, слава тебе, Господи, окончили!
Тетя Роза, вздохнув, утерла лоб рукой.
Рюмочка шустро подмела то место, где лежала куча угля. Работники умылись во дворе под водопроводным краном и обтерлись какой-то грязной портянкой, выполнявшей роль полотенца.
Пришел черед пожинать плоды своего труда!
Санек и Рюмочка прошли на летнюю кухню.
На хлипком столе, застеленном липкой клеенкой, стоит бутыль с вонючим мутно-желтым самогоном, лежат молосольные огурцы, помидоры, хлеб...
После первого же стакана пятнистые щечки Рюмочки расцвели, как сирень в саду, а сизые губы расплылись в блаженной улыбке.
- А вы знаете, тетя Роза,- словоохотливо заговорила она,- пошла я в воскресенье на базар и купила там курицу... Дай, думаю, отнесу ее деточкам в интернат. Нехай там им из нее бульончик сварят.
- Ну и как она им, понравилась? - хитро прищурила глаз Хозяйка клоаки.
- А как же! Такая жирная, такая наваристая курица! - воскликнула Рюмочка.
Она судорожно всхлипнула, и по ее пятнистым щекам вдруг покатились горючие слезы. Рюмочка ударила себя кулаком по груди:
- Вот вы скажите, тетя Роза, разве есть на свете справедливость?
- Цыц, паразитка,- сказала тетя Роза. - Пей и не базикай.
- Нет, вы мне скажите, тетя Роза. Только по-честному. За что они меня материнства лишили? А? За что? Разве же я - плохая мать?
- А шо, хорошая? - усмехнулась Хозяйка клоаки. - Топить надо таких матерей, как ты. Как Муму.
- Тетечка Розочка,- слезливо завыла Рюмочка, кося голову вбок и драматически хватаясь руками за сердце. - Не надо! Ой, не надо так говорить! Я прошу вас! Я вас оч-чень прошу! Ведь вы же мне - как мать родная, а я вам - как доца!
- Как внучка,- вставил клевавший носом Санек, с трудом разлепляя очи. - Которую серые волки съели.
- Не, честное пионерское! - пылко отсалютовала Рюмочка. - Вот вам крест святой! Я вам - как доца. А вы мне - как родная мамочка, которая и напоит, и накормит...
- Шо верно - то верно,- пробормотал Санек, болтая поникшей головой. - Напоит по первому классу, дай бог ей здоровьишка и самых прекрасных женихов...
- Уже наклюкался,- сказала тетя Роза. - Ишь, черт полосатый.
- Вовочка! Оленька! - заголосила Рюмочка, хватаясь за голову. - Деточки вы мои ненаглядные! Я ваша мама! Ваша больная, несчастная мама!
- Ну, все, пропало дело,- тетя Роза улыбнулась. - И в кино ходить не надо.
- Где вы, где вы, ангелочки мои дорогие! Мои цветочки, моя ягодки сладенькие,- протяжно подвывая, запричитала Рюмочка. - Менты! Менты поганые нас разлучили... И пррокуррор нам вынес прриговорр! - смахнув слезу, неожиданно твердым баритоном запела она.
Санек встрепенулся, тряхнул головой и тоже запел:
Иванко ты Иванко,
Сорочка вышиванка.
- Шо, захотели сломить Рюмочку? - обличающим тоном загремела Рюмочка. - Скрутить ее кренделем? Свернуть ее в бублик? Ха-ха! Н-нет! Не согнуть вам Рюмочки, ментам поганым!
Высокый та стрункый,
Высокый та стрункый...
Бубнил Санек.
- А вот вам, вот! Кусите-выкусите! Хо-хо-хо! - бушевала его собутыльница.
Старик разлепил левый глаз.
Разъяренная Рюмка тыкала ему под нос дули. Он повернул голову градусов на пять вбок и поймал в прицел мутного глаза бутыль. Сосуд троился, расплываясь перед ним в каком-то сизом мареве. Санек попытался сфокусировать на нем взгляд, но бутыль упорно не желала принимать привычных очертаний. Впрочем, ситуация и без того была понятной: во всех трех бутылях оставалось еще не менее трехсот граммов отменного чемергеса. Грех было оставлять его там.
Санек расставил руки клещами, желая обхватить все бутыли зараз.
- Так вы хотели воспользоваться моими материнскими чувствами? - ораторствовала Рюмочка. - Сыграть на моих деточках? На моих крохотулечках? На этих сладких, безвинных ягодках? Ах, вы, менты поганые!
Старик завладел одним из бутылей и любовно прижался небритой щекой к его стеклянному покатому боку.
- Ах вы, волки позорные! А я вот принципиально буду пить!
Несчастная мать повернула возбужденно пылавшее лицо к своей "родной мамочке":
- Тетя Роза, а вы знаете, какая я теперь стала принципиальная? А? Нет? Паскудой буду! Я теперь, назло всем мусорам, из принципа буду пить!
- Ты бач, яка идейная,- сказала тетя Роза, усмехась. - Пора уже тебя и в партию принимать.
- А шо? Да! Я - идейная! А вы думаете, шо я не идейная? Нет, тетя Роза, я теперь стала идейная! Как декабристка. Я уже не просто так - я за идею буду пить!
Наклонив бутыль, безыдейный Санек плеснул себе в стакан самогона.
- Нет, это ж надо до такого додуматься! - не унималась Рюмочка. - Чтобы я! Я! Рюмочка! И бросила пить! Да они там что, совсем с ума посходили?
- Похоже на то,- сказал Санек.
- А я вот пила, пью, и теперь, назло всем мусорам, еще сильнее пить буду! - провозгласила Рюмочка.- Принципиально буду пить! А прокурор пусть придет - и поцелует меня в зад!
Она визгливо засмеялась.
Санек допил свой самогон, удовлетворенно крякнул.
- Вовочка! Оленька! - Рюмочка вновь схватилась за голову. - Простите меня, деточки! Ой, да простите свою скверную, подлую мамку... Я виноватая перед вами! Ой, виноватая я!
Она зарыдала, царапая ногтями грудь.
Тетя Роза встала со стула и удалилась из кухни.
Санек тряхнул головой, разлепляя веки. В узкие щелочки глаз он увидел сразу нескольких Рюмочек. Все они горько плакали, и слезы катились по их опухшим щекам, падая в прижатые к груди граненые стаканы.
Санек вытянул палец, чтобы пересчитать стаканы, но сбился со счета. Он с шумным присвистом набрал в грудь воздух. Маленький ротик его приоткрылся, обнажив несколько щербатых гнилых зубов. Барабаня ладонью по столу, Санек запел:
Иванко ты Иванко,
С-сорочка вышиванка.
В-высокый та стрункый,
В-ысокый та стрункый,
Иванко, ты Иванко...
Он без конца повторял этот куплет, как будто окончательно свихнулся. В один из таких повторов раздался еще один голосок - это Рюмочка, дирижируя пустым стаканом, подхватила песню лихим тенорком.
Спустя четверть часа тетя Роза вернулась на кухню. Рюмочка распласталась на полу. Старик выводил носом шумные трели, навалившись грудью на стол.
- Ишь, паразиты. Уже нажрались,- проворчала Хозяйка клоаки.
Старик мычал, как скотина, явно не соображая, где он находится и что от него хотят.
- Вставай! - тетя Роза тряхнула старика, ухватила его за подмышки. - Да вставай же! Ах, что б тебя... Паразит!
С помощью тети Розы Санек поднялся со стула.
- Тетя Роза... - просипел Санек, с очень важным видом выставляя перед своим носом палец. - Дай Бог вам здоровьишка и всяческих благ...
Его повело в сторону, и он боднул тетю Розу головой в грудь.
Он почувствовал, что должен сказать ей нечто очень важное.
- Те-тя Роза! - снова начал Санек, напряженно обдумывая свою мысль. - В-вы знаете, какой я человек? А! Нет? Не знаете? А я вам скажу... Я скажу...
Со слезами на глазах он припал губами к сухой морщинистой руке.
- Те-тя Роза! Золотая моя! Я - несчастный человек,- старик всхлипнул. - Вот тут,- он постучал себя по груди. - Тут у меня сердце. Понимаете? Мое сердце.
- Понимаю,- сказала тетя Роза, ловко подталкивая Санька к двери. - Очень мне нужно твое сердце.
- Вы думаете, я не могу чувствовать? - старик повел пальцем в воздухе. - Н-нет! Вы - ошибаетесь! Смею уверить вас... Вы оч-чень ошибаетесь!
- Давай, давай, иди... Не варнякай!
Она вывела его за порог летней кухни и, сгорбившись под черным зонтом, стала выталкивать со двора. Санек все цеплялся за ее руку, пытаясь объяснить, какое у него сердце.
- Тетя Роза! Ведь в-ы же не знаете! И никогда н-не узнаете... Мою душу - вы никогда не узнаете! И... не поймете... смею уверить вас...
Удерживая под локоть обмякшего Санька, Хозяйка клоаки отворила калитку.
- Да я такой человек! - воскликнул Санек сиплым голосом. - Вы знаете, какой я человек? А? Нет? Никто не знает... Никто, в целом мире не знает! И никогда не узнает...
- Ну, пшел!
Она подтолкнула его в спину, и он очутился в переулке. Сделав несколько кружевных шагов, Санек упал.
Глава вторая
1
Кощей проснулся от жажды и с удивлением обнаружил, как под самым потолком, высунув голову из стены, на него смотрит человек. Лицо у него было грубое, мрачное. Глаза - тяжелые.
Кощею стало не по себе.
Он мотнул головой, и голова в стене исчезла.
Решив, что следует выпить, Кощей встал с топчана и подошел к столу. Но бутылка с вином была пуста, и он знал, что во всем доме нет ни капли спиртного.
Надо было что-то срочно предпринимать. Но что? Сходить к тете Розе, или к бабе Тоне и попробовать выцыганить у них в кредит хотя бы глоток самогона?
Он направился было к двери в коридор, но двери почему-то не оказалось. Удивленный этим, Кощей решил заглянуть в комнату матери. Необъяснимым образом куда-то подевалась и ее дверь. Везде, куда бы ни двинулся Кощей, он натыкался лишь на пыльные стены. Пропала даже кровать брата. Всю жизнь, сколько помнил себя Кощей, она стояла у маленького грязного оконца - а теперь там было пусто! Само же оконце вдруг почему-то оказалось забранным толстыми металлическими решетками, как в тюрьме, и сквозь него едва-едва сочился зловещий, мертвенно-желтый лунный свет.
Все это казалось совершенно необъяснимым.
Кощей ощупал себя. Да, это был он. Точно, он.
Тогда он решил проверить, на месте ли топор.
Он подошел к своему топчану и, опустившись на колени, сунул под него руку. Топор был на месте. Он вынул его из-под топчана и внимательно осмотрел при лунном свете. Затем засунул обратно под топчан.
Между тем в груди его полыхал настоящий костер! Его трясла лихорадка, и липкий холодный пот струился по телу.
Как же выйти на волю?
Он подошел к окну и увидел на подоконнике ножовочное полотно!
Кощей схватил его и начал перепиливать металлический прут оконной решетки. Но работа шла тяжело. Прут был тверд, а ножовочное полотно оказалось тупым, с гладкими зализанными зубьями. В конце концов, оно сломалось, и Кощей швырнул его на пол.
И вновь он заскользил безмолвной тенью по полутемной коморке. Выхода не было! Бедняга был замурован в своей темнице на веки веков!
Он остановился посреди комнаты и увидел, что его тело отбрасывает длинную косую тень. При этом голова Кощея имела форму причудливого, как бы перевернутого вверх дном ведра. Это озадачило его. Уж не превратился ли он в привидение? Или все это только снится ему? Желая убедиться, что он не умер и не спит, Кощей поднес к лицу руки с растопыренными пальцами - его ладони светились бледно-лимонными пунктирными линиями.
Не зная, что и думать, Кощей неподвижно застыл в пустой темной комнате.
В полосе лунного света он заметил в полу круглый лаз. Неподалеку от него был вбит крюк. Рядом лежал моток веревки. Кощей бесшумно подошел к крюку, привязал к нему веревку и, бросив ее в лаз, стал скользить по ней вниз.
Оказалось, под комнатой находился довольно глубокий и обширный подвал! Он спустился в него по веревке и увидел за деревянным столом, освещенным тусклым светом коптящей керосиновой лампы, каких-то людей. Еще несколько человек сидели у каменной стены на скамье. Кощей подошел к людям у стола. От них веяло смертной тоской.
- А, пришел,- сказал один из них, голый по пояс, обрюзгший и сутулый мужчина с тусклым тупым лицом. - Ну, садись. Что, тяжко?
Кощей сел за стол.
Предплечья и волосатая грудь мужчины были разукрашены синими татуировками. Потный живот был выпуклым, как у рахита.
- Конечно, тяжко,- ответил за Кощея лысый дедок с остренькой серой бородкой. - Вишь, как человек мается. Налей ему.
Старичок сидел около татуированного. На нем была темная косоворотка с накинутыми на плечи ремнями от баяна. Баян же лежал у него на коленях.
Татуированный достал из-под стола бутылку с каким-то зельем. Он налил мутный напиток в погнутую алюминиевую кружку и протянул ее своему гостю. Схватив кружку, Кощей жадно осушил ее и почувствовал, как по его жилам растекается дьявольский огонь.
- Что, попустило? - спросил татуированный.
Кощей кивнул.
- Что ж ты к нам раньше-то не приходил? - спросил дедок. - Давно пора. Уж заждались.
- А кто вы? - спросил Кощей.
- Жильцы твои,- сказал дедок.
2
Две девы в белых одеждах стояли подле Санька.
- Время истекает,- сказала одна дева.
- Да,- прошелестела вторая дева. - Истекает. Он оканчивает свой путь.
Девы расставили руки крестом и вознеслись в лазоревые небеса.
Старик очнулся.
Тело было неимоверно тяжелым. Голова, казалось, вросла в землю. И когда Санек пошевелил ей, он увидел совершенно необычное явление.
От его виска отделилась какая-то диковинная тварь. Она лениво прошлась по воздуху, как по тропе, и растворилась во мраке. Странность происходящего заключалась в том, что Старик не открывал глаз. И, тем не менее, он прекрасно разглядел это загадочное существо. Было оно похоже на крупного кота, и когда шагало по воздушной тропе, то растягивалось, точно меха гармони. Шерсть у зверя росла не вдоль туловища, а вниз. Она была довольно густа, стального цвета, прямая и жесткая, почти в мизинец длиной. Морда у зверя была тупая, лапы короткие и мощные, а уши - маленькие. В сравнении с земным котом, эта тварь выглядела очень грубой и угловатой, но впрочем, такой же независимой и важной.
Поразило Санька и еще одно обстоятельство. "Кот" был слит с ним воедино. Но едвак Санек шевельнул головой, как "кот", с весьма недовольным видом, восстал из виска. Саньку как-то сразу упало на ум, что он высасывал из него жизненные силы.
Тупо глядел старик, как эта диковинная тварь шагает по воздуху и, когда она, прямо на его глазах, скрылась в стене мрака, он подумал о том, что отныне ему следует меньше пить.
Тяжко застонав, Санек перевалился с бока на спину. И тут случилось новое чудо: земля заколебалась, и он почувствовал сильный, как при землетрясении, толчок. Ноги его задрались, и земная твердь, раскалываясь, затрещала. Старик с ужасом понял, что вот-вот соскользнет, вниз головой, в разверзшуюся бездну. Сердце его замерло. В страшном испуге он подался всем телом назад, пытаясь удержаться, не упасть и... поднялся на ноги.
Старик был опутан молочно-белой пеленой. Он выставил руки и раздвинул покров. Густой сиреневый туман упал ему на лицо, и он увидел, что плотно спеленат простыней. Санек стал срывать с себя пелену и, когда она упала к его ногам, он переступил через нее.
Мрачно густели лиловые сумерки. Насколько охватывал взгляд, повсюду расстилалась безмолвная долина. Косматые тучи клубились над его головой. Было одиноко и пусто.
Небо было почти плоским, слегка вогнутым вовнутрь. Словно сквозь кварцевые стекла, вяло сочились кроваво-красные лучи, изламываясь в небесах, как в стоячей воде, придавая всему пейзажу зловеще ирреальный вид. В воздухе стояли зловонные испарения. Тут и там виднелись кочки, и на их макушках произростали пучки жухлой чахлой травы. Края этой унылой местности загибались вверх где-то вдали, у низких сизых небес, словно стенки блюдца или неглубокой чаши. Ни малейшего дуновения ветерка, ни жужжания насекомых не было в этом мире.
Санек поднял ногу и сделал свой первый шаг по этой безмолвной долине.
Хлюпнула, продавившись меж пальцев ног, холодная грязь. Нога мягко вошла в бурую жижу.
Ноги были налиты неимоверной тяжестью. Старик покачивался. Сердце давило чувство мучительной, безысходной тоски. В душе что-то рушилось и ускользало. Ее жгла вина перед кем-то непостижимым, вечным. Чувство обреченности, раскаяния в каких-то мерзких делах, совершенных не здесь, но как бы в неком сне, охватило Старика. И тоска, мучительная тоска по высокому, утраченному идеалу овладела им.
Каждый новый шаг давался ему с титаническим трудом. С каждым шагом тело, подобно некой патоке, стекало в грязь, но тут же, непостижимым образом, вновь обновлялось.
Вместе с тоской, с болью и раскаянием, в нем начинало зарождаться и что-то совершенно новое - нечто хрупкое, мимолетное, что-то такое, что невозможно обозначить словами.
Но не было сил идти! И хотелось упасть, упасть и забыть обо всем на свете!
И все-таки он шел.
Куда? Зачем? Этого он не знал.
Внезапно над его головой загрохотало. Казалось, кто-то невидимый покатил по небу огромные костяные шары. Санек поднял голову с плотно сомкнутыми очами. Словно в чаше с водой, в небе кипели и лопались красноватые пенящиеся пузырьки. Вдруг все стихло, и долина погрузилась в непроницаемую тьму. Закосил мелкий занудливый дождь.
Старик приподнял руки ладонями вверх, словно держал в них свое больное истерзанное сердце.
Чьи-то лохматые тени заскользили за стеной дождя в чернильной пустоте, и долина наполнилась их скорбными мурлыкающими голосами.
Чьи это были тени? Не был ли Санек одним из них? Какой силой он был поднят из белого кокона, и с какой целью брошен в этот парадоксальный мир?
Куда он брел и зачем? Было ли у него прошлое и есть ли будущее?