Довгай Николай Иванович : другие произведения.

Сюрреалист

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Сюрреалист

  
  
  
  
  
   Он стоял в четырех шагах от меня - толстый, неук­лю­­жий, с бородав­кой под широким приплюснутым носом на флегматичном сонном лице. В настоящий мо­мент ему больше подошла бы ночная рубаха с кружевами и рюшечками. Неплохо смот­рел­ся бы также и колпак с кисточ­кой. На худой конец, сгодилась бы и пижама. Но, в любом слу­чае, не заляпан­ная раствором роба - одежда, как всем известно, более подходящая для активного бодрствования, чем для без­мятежного мирного сна.
   Я еще разок окинул взглядом это пугало и, стараясь не вы­давать раздражения, вежливо произнес:
   - Борис Петрович. Будьте добры, подойдите, пожа­луйс­та, сюда.
   Он не шелохнулся - словно и впрямь спал наяву.
   - Борис Петрович,- повторил я, не сводя глаз с уг­рю­­мо­го лица штукатура. - Я вас настоятельно прошу, подойдите сюда, вот к этой стене.
   Как ни старался я держать себя в руках, но все же произ­нес эти слова немного резче, чем мне бы этого хотелось. Он вздох­нул - так глубоко, как будто собирался нырнуть в воду. И с таким видом, как будто уже не собирался оттуда выплывать.
   Я чувствовал, что начинаю заводиться.
   Вообще-то говоря, общение с подобными типами - вели­ко­лепный тренинг для выработки в себе таких цен­ных ка­честв, как хладнокровие и выдержка. Правда, сей­час мне бы­ло не до тренинга.
   - Борис Петрович! - звенящим от раздражения голосом, сказал я. - Вам что, неясна моя просьба?
   Он переступил с ноги на ногу и (наконец-то!) стронулся с места!
   Пробираясь ко мне со скоростью улитки, Борис Петрович не отрывал хмурого взгляда от пола и, разумеется, был абсолютно прав: если уж он брался за дело - вокруг оказывалось столько хла­ма, что немудрено и ноги поломать. Поэтому передвигать­ся следовало с чрезвычай­ной осторожностью.
   Я терпеливо наблюдал, как мой подчиненный лавирует среди разбросанных ведер, кельм, строительных коз­лов, ко­рыт и бочек. За то время, что он покрывал рас­сто­я­­ние в четы­ре метра, спринтер средней руки мог бы легко пробежать стометровку. Я не заметил, чтобы при этом подошвы его рваных сандалий отрывались от пола. Подобным образом пе­ре­мещаются по сцене русские красавицы, исполняя народные танцы. Невольно возника­ло желание запеть, прихлопывая в ладоши:
   Во поле березонька стояла,
   Во поле кудрявая стояла.
   Поджидая мастера, я еще раз "стрельнул глазом" по поверх­ности оштукатуренного им участка кирпичной кладки, хотя особой необходимости в этом и не было. Полоса штукатурки с рва­ными краями неправильной формы проходила на уровне моей груди и вызывала ассоциации с неспокойным морем в вет­ре­ную погоду. Причем гребни "волн" располагались, таким обра­зом, как если бы ветер дул сразу со всех сторон.
   - Ну? И как вы оцениваете свою работу? - спросил я, когда мастер, наконец, добрел до финиша.
   Его физиономия как-то кисло перекосилось, и это яви­лось един­ственным признаком того, что передо мной стоял не глухонемой. Я мысленно призвал себя к спокойствию.
   - Борис Петрович, вы что, не поняли вопроса?
   - А шо робота? - глухо проронил мастер, сдвигая пле­чами. - Робота як робота...
   - То есть, вы хотите сказать, что вполне удовлетворе­ны творением своих рук?
   Он кивнул утвердительно.
   - Так-с... Хорошо... Выходит, вы считаете, что это - нормальная работа высокооплачиваемого специалиста?
   - Му-гу...
   - Понятно. Ну, а теперь покажите мне, пожалуйста, что вы сделали за сегодняшний день.
   Борис Петрович протянул руку к стене, как художник к своему бессмертному творению:
   - Вот. Вы же видите.
   - Да, вижу! - из моей груди черными змеями поползло раздражение. - Вижу! Полтора квадратных метра отвратительной халтуры вместо десяти - качест­вен­ной штукатурки. То есть в шесть раз мень­ше нормы. И я хотел бы знать, почему?
   Тяжкий, очень тяжкий вздох.
   - Так что же, все-таки, вам помешало выполнить норму? И почему такое отвратительное качество?
   - Не було... цементу... - промычал мастер, внима­тель­­но рассматривая сандалии на своих ногах.
   - И куда же он подевался? - поинтересовался я. - Ведь только сегодня утром я завез вам пять мешков?
   Борис Петрович вздохнул, и уже собирался поведать мне историю о том, куда подевался цемент, но тут на лестнице раздались тяжелые шаги, и в помещение спустился Ана­то­лий Сергеевич Белоусов.
   - О, Николай Иванович! - радостно воскликнул Белоу­сов. - Рад тебя видеть! Привет!
   Это был рослый сорокалетний мужчина со смуглым сме­ш­ли­вым лицом. Одет он был в бежевые шорты и майку. Голов­ной убор Анатолия Сергеевича напоминал шлемы, в которых ще­го­ляли английские колонизаторы в Индии.
   Мы обменялись крепким рукопожатием. На лице моего за­­каз­чика сияла веселая весенняя улыбка.
   - Послушай, Николай Иванович, ты кого ко мне прислал? - спросил Белоусов. - Я же просил тебя на­править простого шту­катура, а ты поставил настоящего художника!
   Под его насмешливым взглядом, я потупил очи.
   - Это что? - спросил Анатолий Сергеевич, указывая на стену. - Сюрреализм? Авангард? Или Поп-арт? Объ­яс­ни­те мне, мужики. А то я в этих вопросах не сведущ.
   Мой мастер скромно промолчал, и я последовал его при­меру.
   - Не, мужики, серьезно,- потешался Белоусов. - Вы только не смейтесь надо мной. Я вам честно призна­юсь: я в искусстве - баран. Но я думаю так: если это поп-арт - то надо поставить у этой стены обнаженную жен­щину и рядом - создателя этого интригующего панно с кельмой в руке. А? Нет? Так я не угадал? Это не поп-арт?
   - Борис Петрович,- сказал я. - Объясни заказчику, что ты тут наваял.
   - А шо я наваяв?- сказал Борис Петрович, с милым про­с­то­ду­шием сдвигая плечами. - Робота как робота...
   - Ну, ну, не надо скромничать, Борис Петрович! - ободр­я­ю­ще улыбнулся Белоусов. - Не надо! Мы хоть и не знатоки, но все же видим: это - произведение кельмы великого мастера!
   Борис Петрович вновь скромно опустил очи, и Белоусов с иронической улыбочкой обратился ко мне:
   - Николай Иванович, я вижу, что ты - из лучших побуждений, конечно - привлек сюда незаурядного экспрес­сиониста... или абстракциониста... ты извини, я в этих тонкостях не секу. Но, тем не менее, я вижу, что перед нами - большой художник. Возможно, даже гений. И, в каком-нибудь музее - там, в Эрмитаже, или в Треть­яковке, напри­мер - это произведение принесло бы ему большой успех. Но ты ведь знал, что тут не Третьяковская галерея и не Лувр? Конечно, знал! Я объяснял тебе, что это - подсобное поме­ще­­ние для продовольствен­ного магазина? И что тут треб­уется про­с­тая, ровная, непри­тяза­тельная штукатурка под побелку? И все! Без всяких поползновений на Авангард и Сюрреализм. А тем более - Поп-арт? Знал ты об этом? Прекрасно знал! К тому же смета у нас с тобой уже оговорена, и у меня нет ни воз­­мож­­ности, ни - говоря откровенно - слишком большо­го желания делать финансовые вливания в произведения искусства. Пусть даже когда-то они и принесут мне баснословный доход. А посему, сии худо­жест­ва - со-драть! Сделать скромно, простенько, без всякого авангардизма. Ясно?
   - Ясно.
   - И помни о сроках!
   Разделавшись, таким образом, со мной, Белоусов вновь при­нялся за сюрреалиста.
   - Борис Петрович, я, конечно, понимаю, что у вас, как и любого крупного художника, есть свои профессиональные секреты. И я на них не пре­тен­дую - боже упаси! Тем более, что я в вашем деле дилетант. Но, тем не менее, не могли бы вы все-таки слегка, так сказать, приоткрыть завесу? Вот я заметил, что простые мастера почему-то всегда начинают штукату­рить стены от потолка. Или, случается, от пола. А вы начали прямо с центра. Это что - ваш творческий метод? Или вы действуете по наитию? Сперва наносите тут и там несколько бесформенных пятен, а затем уже начинаете компоновать вокруг все остальное пространство? По-моему, я где-то читал о такой школе. Постойте, постойте, сейчас вспомню... Ка­жется, в такой манере работают то ли китайские, то ли япон­ские мастера, и эта техника у них передается из поко­ления в поколение от отца к сыну. Вы знаете, мужики, я хоть и далек от мира искусства,- щебетал Белоусов,- но, тем не менее, ме­ня всегда интересовало, как рождаются шедевры. Что переживает автор, когда он, казалось бы, без всякой сис­те­мы, кидает раствор то туда, то сюда? Почему в одном месте у него получаются корявые бугры, а в другом - гадкие поносные по­те­­ки? Борис Петрович, поправьте меня, пожалуйста, если я ошибусь, но, по-моему, первым начал работать такими ши­ро­кими, крупными мазками Рембрандт? А вы, как я вижу, по­шли еще дальше: взяли на вооружение мастерок?
   И тут Борис Петрович, несмотря на всю свою твердолобость, не выдердал натиска и нервно огрызнулся:
   - А потому, шо я говорил Николаю Ивановичу, шо я - не штукатур! Я - мастер по каменным ра­ботам. А он взял - и кинул меня на штукатурку!
   - Ого! - брови Белоусова удивленно поползли вверх. - Так вы, оказывается, работаете сразу в нескольких на­прав­­ле­ни­­ях?! Ага... И где же можно увидеть ваши камен­ные работы?
   - У Леонида Павловича,-- подсказал я. - Видел забор у его дома?
   - Еще бы!
   - Бориса Петровича творение!
   Белоусов рассмеялся тихим веселым смехом.
   - А я-то думаю, кто же соорудил этот шедевр! Так, оказывает­ся, это вы, Борис Петрович! Ну, поздравляю! Поздравляю! Это, конечно, супер­класс! Кстати, у этого забора уже несколько экскурсий побывало, говорят, скоро начнут билеты продавать. А Леонид Павлович, баран, еще и возникает! Ну, ни фига не шарит человек в искусстве - а еще берется судить. Вот взять, к примеру, Пизанскую башню! Уже сколько веков стоит - и не пада­ет. А какой приток туристов!
   - Тоже сравнил! - не согласился я. - Там высота - ого какая!
   - А угол наклона? - заспорил Белоусов.- Я тебе так скажу: Пизанской башне еще умыться надо до этого забора! Борис Петро­вич, под каким углом построен Ваш забор? Я думаю, градусов 75, не меньше? А в отдельных местах и покруче будет, верно? Мне кажется, его можно смело заносить в книгу рекордов Гиннеса. А что? На ост­ро­вах Пасхи есть гигантские статуи, в Индии, железный нержавеющий столб, а у нас - забор Бориса Петровича!
   - Между прочим,- заметил я,- это сооружение уже подвигло одного местного поэта на такие стихи:
   У забора, кривого и пьяного,
   Мы стояли, как в призрачном сне.
   Твои губы тянулись ко мне.
   Ах, любовь ты моя, окаянная!
   - Потому что там земля просела! - выкрикнул мас­тер. - Вот он и покосился! Я гово­рил Лео­ни­ду Павловичу, что там надо было капитальный фундамент делать - так он меня и слушать не хотел!
   Я смерил толстяка насмешливым взглядом. Его облик носил на себе следы бесконечных пьянок.
   - Ну, хорошо. С забором ясно,- сказал я. - Там земля просела. А как вы покрасили кабинет Ольги Анатольевны?
   - А как я покрасил? - сюрреалист сдвинул плеча­ми.- Нормально покрасил...
   - Так он еще и маляр? - подивился Белоусов.
   - И маляр, и сварщик, и сантехник-краснодерев­щик,- сказал я. - На все руки мастер... Ну, так рас­сказать Анатолию Сергеевичу?
   Мастер погрустнел.
   - В общем, история вышла такая,- сказал я. - Борис Петрович вызвался покрасить кабинет директору музучили­ща, а она, как раз в это время, сломала себе ногу и попала в больницу. Я смотался к ней, принес гостинец и, заверив, что работы вы­пол­нены на пять с плюсом,- подсунул ей акт выполненных работ. Ну, женщина растаяла и подписала. А через недельку эта славная дама выписа­лась из больницы, вошла, на костылях, в свой кабинет и... снова попала в больницу. На этот раз, правда, с сердечным приступом. Так было дело, Бо­рис Петрович?
   - Ну, так и что с того? - буркнул мастер. - Если у чело­­ве­ка давление подпрыгнуло - я тут при чем?
   - А чего же оно подпрыгнуло?- заинтересовался Белоусов.
   - Ну, представь себе,- сказал я,- ты входишь, после болезни, к себе в кабинет - и что же видишь? Стены - в мерзких разводах ядовито-зеленого тона. Потолок выдержан в стро­гих казематно-сиреневых тонах - как для заключенных строго режима. А горчичного цвета филен­ка, по всей видимости, проведена какой-то пьяной обезьяной.
   - А я вам что говорил? - ответил на это сюррелалист. - Надо было брать краски у бабок на базаре! А вы допустили промашку и купили в магазине!
   - Промашку я допустил, когда принял вас на работу. А потом столько времени канителился с вами. Но сейчас я намерен ее исправить. Борис Петро­вич, вы уволены.
   - Как! - вскричал Белоусов, округляя глаза. - Терять та­кого специалиста? А ты не боишься, что его перехватят конкуренты?
   - Ну, что ж. Пускай теперь поработает и на их имидж.
   Мастер на все руки ухмыльнулся:
   - А вы думаете, меня нигде не возьмут? Меня, между прочим, уже в несколько мест приглашали.
   Белоусов счел нужным уточнить:
   - Так приглашали - или посылали?
   - Приглашали,- сказал сюрреалист.
   - Ну вот,- сказал я. - Теперь вы можете идти во все эти места.
   Мастер призадумался. Он уже сменил множество работ, и когда я впервые взял в руки его трудовую книжку, от все­возможных записей у меня зарябило в глазах.
   "Так что же помешало вам пустить корни на каком-то одном предприятии?" - спросил я тогда Бориса Петровича.
   И тут выяснилось, что в одном месте была маленькая зар­плата, и он перешел туда, где больше платят. Но там работа оказа­лась с вредными условиями, и Борис Петро­вич подыскал место, где и условия были нормальные, и зарплата прием­лемая. Правда, там приходилось вкалы­вать посменно и, ввиду того, что ему был необхо­дим полноценный здоро­вый сон, он бросил якорь на новом месте. Работенка там была не бей лежачего, причем на берегу моря! Да и деньги платили неплохие. Одна беда: приходилось мотаться по командиров­кам. Лето мастер еще кое-как продержался у синего моря, а к зиме поднял якорь. Подыскал себе работу спокойную, тихую. И все вроде теперь шло нормально. Кроме одного: слишком неудобный троллейбус­ный маршрут от его дома до проходной...
   - Ладно! Так и быть! - махнул рукой сюрреалист. - Я согласен!
   - На что? - уточнил я.
   - Переделать.
   - Что именно?
   - Эту стену.
   - Не надо,- сказал я.
   - Как это не надо? Как не надо? - у Бориса Петровича, похоже, внезапно проснулась рабочая совесть. - Я напортачил? Я! Значит, я должен и исправить!
   - Не надо ничего исправлять,- сказал я.- Пусть все так и останется.
   - И что же это получится? Я нахалтурил - а вы понесете убытки?
   - Да.
   - И будете искать других людей, платить им дополни­тель­ную зарплату?
   - Совершенно верно.
   - Ну, нет, вы как хотите, а я не могу так поступить! Сейчас же за­су­чу рукава, и сдеру всю эту ахинею. А потом оштукату­рю все по новой, да так, что все только ахнут!
   - Все и так уже ахнули...
   - Нет, вы только взгляните на эту порно­гра­фию! - не унимался мастер. - Да мне же самому на нее обидно, противно и больно смотреть!
   - Так отвернитесь, и не смотрите.
   - Даже и не знаю, что это на меня нашло? - сюрреалист недоуменно сдвинул плечами. - И вроде же был трезв, как стек­лыш­ко! Вы верите мне?
   - Нет.
   - А я вам докажу.
   - Что именно?
   - Как я могу работать.
   - Мы это знаем. Так что доказывайте где-нибудь другом месте.
   - Да вы хоть понимаете, что режете меня без ножа? - воззвал к моей совести сюрреалист. - Что я скажу жене, когда приду домой? Что Николай Ивано­вич по­пер меня с работы? Тот самый Николай Иванович, которого я так уважал!
   - Борис Петрович, и вам еще не надоело?
   - Что?
   - Ломать эту комедию. Вы помните, как в прошлый раз прогуляли пять дней? А потом явились на работу,- жалкий, опухший, с трясущимися руками? И клялись здоровь­ем своих детей, что это - в последний раз? Ведь было?
   - Не отрицаю. Было,- Борис Петрович приложил ла­донь к груди.- Но так, чтобы по крупному - я вас еще ни разу не подводил.
   Заказчик по­смот­рел на моего работника с любопытством.
   - Борис Петрович, а давайте поговорим с вами на чистоту, а? Вам сколько лет?
   Сюрреалист насторожился:
   - Тридцать четыре. А что?
   - Вы женаты?
   - Ну.
   - И сколько же у вас детей?
   - Всего? - уточнил штукатур.
   - Да.
   - Трое.
   Насколько было мне известно, от каждой супруги - по ребенку. В сумме, действительно, выходило трое. При­чем, все девочки.
   - Так что же вы, батенька, до сих пор дурью маетесь, а? - ласковом тоном осведомился Белоусов.
   Авангардист нахмурился.
   - А ведь пора бы уже, кажется, взяться и за ум. Или все, поезд ушел?
   Борис Петрович помрачнел. Видно было, что этот разговор не приносит ему большого удовольствия.
   - А хотите, я расскажу вам всю вашу биографию? - сказал Анатолий Сергеевич с насмешливой улыбкой. - И при­чем, даже не глядя на вашу трудовую ладонь?
   Мастер тупо уставился в стену.
   - В школе вы постоянно плелись в хвосте, верно? - сказал Белоусов. - И уже тогда были тол­стым и ленивым. После восьмилетки, не желая учиться, пошли работать. Ну, до армии с вами еще панькались, а после армии лафа окончилась. Так? И покатились вы, как перекати-поле, из одного места в другое. Кстати, каково ваше наивысшее достижение?
   - В смысле? - Борис Петрович недоуменно приподнял бровь.
   - Ну, сколько вы продержались на одном месте больше всего? Год? Полтора?
   - Семь месяцев,- сказал я. - Это его личный рекорд.
   - И где он был установлен?
   - На винзаводе,- сказал я, поскольку Борис Пет­ро­вич хранил угрюмое молчание.
   - А что он там делал? Дегустировал вина?
   - По совместительству. За что и был уволен.
   - А потому что там...
   Белоусов поднял руку:
   - Знаю, батенька! Все знаю! И даже не глядя на вашу ла­донь. Потому что там собрались жулики и проходимцы. Вы-то честно вкалывали, верно? А начальство к вам все время придиралось. Вот вы и ушли оттуда. Так?
   Борис Петрович снова потускнел. На его лице появилось враждеб­ное выражение.
   - Вот видите? Я же экстрасенс! - беззаботно ще­бе­тал Белоусов.- Мне только стоит взглянуть на вашу одухот­во­ренную физиономию - и сразу же все становит­ся ясным. У Николая Ивановича вы про­держались так долго лишь потому, что он человек мягкий, доверчи­вый - и вы сели ему на шею. И вот вы халтурили, крали у него материалы - но, в конце концов, он вас попер. И те­перь вы пойдете в другую фирму, и станете рас­сказы­­вать там, что вы - герой труда. А Николай Иванович - негодяй, что он вас притеснял, дурил, и не платил заплату. Так? Так... По глазам вижу, что так! Но очень скоро вас и там рас­кусят и тоже попрут. И покати­тесь вы дальше. Все дальше и дальше.... А годы летят, все лучшие годы... Так как, про­должать?
   И тут Борис Петрович горделиво распрямил плечи. Он смело поднял голову. Лицо его затвердело.
   - Смеетесь, да? - злобно сказал он, обводя нас тягучим угрюмым взглядом. - Над трудовым человеком смеетесь, га­ды? Ну, ничего, смейтесь, смей­тесь! Будет еще и на нашей улице праздник.
   - Уже не будет,- сказал Белоусов. - Можете мне по­ве­рить. Ведь я же - экстрасенс. На вашей ули­це уже никогда никакого праздника больше не будет.
   - А это мы еще поглядим,- пообещал мастер, глядя на нас из-под лобья. - Вот скоро к власти придут наши - и тогда мы покажем.
   - Что покажете?
   - Да уж покажем,- пообещал Борис Петрович с жесто­кой ус­мешкой. - Мало не будет...
   - И что же вы сделаете? - сросил я.
   - А то! - выдохнул Борис Петрович, меряя меня пустым мертвящим взглядом. - Вот возьму в руки шмайссер - и разряжу тебе в живот всю обойму.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"