Досумбаев Аянбек Ермекович : другие произведения.

Чудесная История Лютена

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
  
   Досумбаев Аянбек Ермекович
   bl@t-human.com
   г. Усть-Каменогорск
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Чудесная История Лютена
  
   Глава I
  
   Хейндар привычно поглаживал рукоять клюки, а пальцы его были ей подстать: узловатые, корявые, точно вырезанные из того же каргалистого дерева. Их то и дело пронзала ноющая боль. Всё от непогоды... Ему и не верилось уже, что эти пальцы когда-то яростно сжимали рукоять меча.
   Он шумно выдохнул, устало сел на крыльцо, а стена родного дома понимающе поддержала исхудавшую спину. Хейндар вздохнул и поднял выцветшие глаза на небо, старясь найти хоть звёздочку. Да какие там звезды, второй месяц по всему небу тучи... тяжелые, клубящиеся огромными валами, чёрные, словно грех. Будто само небо скорбит о горе старика.
   Был он в походе дальнем, когда периной служила сухая, покрытая болезненными трещинами земля, а одеялом - звездное небо. А на село родное люди лихие напали, да дом спалили. В доме том крепко спала жена его, да дочь малая. Долго еще крики их в душе звучали, то посреди ночи, то на поле бранном. Тогда в кровь будто перца жгучего сыпали, бился без пощады, бился люто, аки зверь. Остался только сынок старший, Полын, гордость да надежда последняя. Слава Предкам, девушку соседскую в жены взял, та ему двух детишек родила.
   Был он дома, стареть начал да забросил дело бранное. А сынок решил силу ярую и умение воинское в сражении испытать. По стопам отца пошел, да не так удачно. Погиб геройски, один против сотен, да женушке то без разницы было. Горевала-горевала и слегла от тоски смертной. Как ни старался Виршык, волхв местный, так и не встала с постели. Померла, горемычная. Остались у старика только внуки: Лютен, двадцати весен отроду, да Найя - шести. Да и тут беда приключилась...
   Старик вздохнул грустно и запел шепотом, да горше чем полынь-трава:
   -Были дороги дальние - дела ратные, дела славные.
   Были пиры да празднества - поминальные и заздравные...
   Солнце согреет ласково кости старые да родной порог.
   Ясное солнце, ясное. Лес да полюшко, вольный ветерок...
   Он умолк, вперив взор в стену леса, размытую тьмой да туманом.
   -Слышатся ветры дымные, ветры едкие. Веток скрип.
   Ой, в лесу ли в чащобе ли Лютен-солнышко, мой внучок погиб...
  
   Тихонько скрипнула дверь и, сонно сопя, на крыльцо вышла внучка. Она потрогала деда за плечо и сложила ладошки, показывая что пора спать. Старик пророкотал ласково:
   -Ну что ты, отчего одна не ложишься? Не бойся...
   Девочка захныкала и обняла старика. Он ласково прижал её и погладил по кучерявой головке. А девочке страшно, ведь случись что, никак на помощь позвать не сможет - немой уродилась. Отчего-то предков прогневала, перехватили горлышко в кузнице небесной, то ли веревочкой шелковой, то ли цепью якорной. Как лечить, никто не ведает.
   Старик вздохнул и ласково сказал:
   -Ну иду, иду...
   Он окинул взглядом улицу, словно надеялся что-то увидеть. В глазах его промелькнула тоска. Видели б старые боевые товарищи, обязательно схватились за обереги бы - неужто в глазах грозного Хейндара стоят слёзы?
  
   Найя проснулась поздно... или рано? Ничего не понятно! Уже столько дней солнышко не будит мир. Тучи, тучи, тучи...
   Осторожно встала с кровати - не скрипнуть бы половицами, не разбудить старенького дедушку. Прежде, чем проснётся, надо успеть подмести двор, собрать яйца, приготовить сытный завтрак, и, пока никто не видит, поплакать тихонечко о брате.
   Найя положила последнее яичко в подол и, шмыгнув, вышла из курятника. Вытерла слёзы, чтобы дедушка не расстроился, да пошла к печи.
   Сзади раздался хриплый голос:
   -Что я тут делаю?
   Сердечко девочки учащенно забилось, что-то в этом голосе знакомое... такой хриплый... такой же был у Лютена, когда после долгой охоты сильно простудился, напившись ледяной воды из родника... Не видно ничего ... Тучи будто по земле ползут, пожирая краски и цвета; все кругом серое и блеклое.
   Из-за калитки повторили:
   -Что я тут делаю?
   Найя ахнула и закрыла ладошками рот, совсем забыв про яйца. Те выпали из подола да разбились о землю. Девочка заплакала, и бросилась со всех ног.
   Лютен непонимающе смотрел как девчушка, ни слова не говоря, подбежала и прижалась к нему, словно птенчик в пасмурный день из гнезда выброшенный. Потянула да замычала, показывая на дом.
   Он неуверенно пошел вслед. Шёл странно, будто задумывался как поставить ногу, как двинуть рукой, как держать голову. Пока Найя тащила к дому, он, нахмурившись, смотрел на маленькую ручку, что сжимала ладонь. Странно, это прикосновение казалось до боли знакомым, но откуда? Напрасно он пытался вспомнить - в голове те же тучи, что и в небе. И сколько Лютен не пытался разорвать, растолкать эту черную громаду, только все глубже тонул в ней.
   Когда преодолевал крылечко, тучи в голове сгустились.
   Найя испуганно отпрянула, когда Лютен с силой отдернул ладонь и схватился за голову. Она попыталась поддержать его, но рухнули на землю вдвоем.
   Из дома раздался громовой голос:
   -Ну, кто там шумит? Что стряслось?
   Хейндар, грозно насупившись, вышел на крыльцо. Но кустистые и посыпанные пеплом старости брови взлетели вверх, когда увидал, кто же лежит у крыльца. Он кинулся к внукам, приговаривая:
   -Слава предкам! Слава предкам! Внучок!
   Бережно поднял на руки Лютена, даже не заметив тяжести, хотя тот пошел в деда, такой же налитый мощью и крупный. А Найя подскочила радостно и побежала вперед дедушки, постель готовить.
   Но когда вошли, Лютен очнулся и удивленно вылупил глаза. Хейндар посадил его на кровать и произнёс:
   -Ложись, внучок, ложись, радость ты моя, ложись, ложись...
   Тот медленно огляделся: сквозь окна просачивается слабый свет и дальние углы дома пропадают во мраке. Над головой запутанная в паутине балка, а сложенные из толстых бревен стены, идеально чистые. Ну понятно, девочка низенькая, до потолка не достает, даже став на табуретку, а стены старательно вычистила. Дед ласково взял внука за плечи и заставил лечь.
   Молодой человек поддался огромным ладоням старца. Старик ласково погладил по голове, а девочка радостно прижалась к бедру Лютена. В уже по-старчески бледных глазах Хейндара заблестели слезы, он прошептал:
   - Ну, что, внученька, нашелся твой брат... Пошли во двор, надо обед приготовить.
   Старик и девочка неслышно вышли из дома, только кожаные дверные петли чуть слышно скрипнули. Намного тише чем раньше, будто смазанные сумраком.
   Этот запах, этот дом, эта постель, все это заставило Лютена закрыть глаза и прислушаться к ощущениям. Что это... Что-то знакомое... грозный мужской запах, от которого мурашки по телу да в пот бросает, а ладони рыщут по поясу в поисках ножа, топора или меча. А ноги так и порываются пустить хозяина наутёк да подальше, подальше. Но это родной запах, от него на душе спокойно, а в груди чувство такое... Гордость? Радость? Нет, это такое чувство, когда зимой прыгаешь с крыши в сугроб, или... или когда такие огромные и теплые ладони подбрасывают аж до самого неба, и непременно ловят... Дедушка... И Лютен почувствовал, что вот только сейчас, за очень долгое время, ему становится хорошо, только сейчас по телу разлился покой и теплота родного дома. Это родной дом... С легкой улыбкой на лице, Лютен провалился в глубокий сон.
  
   Хейндар вышел на крыльцо, осторожно притворив дверь, а Найя бросилась в курятник. Зря разбила столько яиц, вдруг не хватит? А как не разбить-то? Столько ждать, почти потерять надежду. И тут, на тебе, стоит! Да еще в такую погоду, ух и жутко было! Зато теперь как весело! Сердечко так и бьется, а на месте не сидится, надо что-нибудь делать, надо двор подмести, цветочков набрать. Ну и что, что серые, ну и что, что вялые, так сейчас всё вялое, попробуй-ка две луны без солнышка поживи! Надо водички из колодца набрать.
   Найя вспомнила, как Лютен любил ворот у колодца крутить. Первое ведро себе на голову выливал и только потом по хозяйству управлялся.
   Потому и не болеет зимою лютой, в одной рубахе охотится, а если и в кафтане, всегда на груди распахивает. И силён, и ловок, и смышлён, и в хозяйстве знает толк, и в бою равных нет! Ах, как Найя души не чает в брате старшем! Как и любимая его - Онита.
   Девочка радостно заулыбалась, подставив личико невидимому солнышку и уже в который раз кинулась подметать двор. Хейндар окликнул внучку шепотом - скажи во весь голос, точно внука разбудит, а по-среднему не умел, или шепотом, или грохотом:
   -Доча, ну-ка сбегай до Ониты, да о радости нашей сообщи! Как, как... Зря я тебя грамоте храмовой учил? Начеркай на песочке, она и поймет. А я с внучком посижу...
   Не успел старик договорить, как хлопнула калитка и затопали детские ножки, лишь добавил вслед:
   -И Блавору скажи, не забудь!
   Ох, думала девочка, как обрадуются Онита и Блавор! Любимая женщина и самый близкий друг!
   Извилистая тропка хитро бросалась навстречу, то левым боком, то правым, то вовсе закручивалась в лихом танце, это Найя от радости вертелась на месте.
   Из-за поворота выкатила телега, запряженная чахлой кобылой. Она еле-еле перебирала копытами, словно выпила две бочки хозяйского пива. На телеге так же понуро сидел хозяин местной корчмы, Газан, одной рукой держит повод, а другой бочку с пенным напитком. Найя отпрыгнула в сторону да весело замахала рукой, но только кобыла грустно повела взглядом, а корчмарь даже не заметил.
   Девочка вздохнула, ну что поделаешь, какое без солнышка ясного веселье?
   Наконец показался дом Ониты. Дом добротный, сложенный из огромных бревен, как все дома в селе, зато крыша покрыта чудесной гонтой, как и положено самому уважаемому человеку в селе, войту. Онита ж пока в девках ходила, потому и жила с отцом.
   А старик Хейндар сидел на крыльце и глубоко задумавшись поглаживал рукоять клюки. Показалось ли, почудилось ли, но когда гладил внучка по голове... на затылке нащупал... дырку? Даже палец провалился...
  
   Глава II
  
   Онита набрала вещей в плетеную корзину - надо бы сходить на реку, постирать. Красиво расписанная дверь поддалась легко, Блавор выторговал в соседнем селе какие-то особые дверные петли, за что заслужил еще большее расположение войта.
   Серый день накрыл девушку грузными тучами да спертым, как перед жутким ливнем, воздухом. Она вздохнула, взвалив корзину на плечо. Странно все-таки... как только пропал Лютен, погода с ума сошла!
   Вчера снилось, будто Лютен не погиб, как сказал Блавор, просто ушёл на небо, откуда и видит всё... Сгустил тучи как сдвигал брови, да спрятал солнце, как прятал улыбку. Она передернула плечами и попыталась отбросить ненужные мысли.
   Сегодня среда, девки собрались стираться, можно будет перемолоть всем косточки, забыться в болтовне.
   Когда проходила мимо загона, вежливо поприветствовала Яблочку:
   -Привет, красавица!
   Кобыла, устало кивнула, будто и вправду поздоровалась, потом ещё раз. А надоедливые мухи всё не желали улетать, жадно присасывались к слёзным каналам, утоляя жажду.
   Онита передразнила в ответ и впервые за долгое время улыбнулась. В детстве, бывало, обидит малышня, так сразу бежит в конюшню, плакаться Яблочке. Та всё поймёт, утешит, поддержит. А что делать? Батя весь в делах, мать сидит на верхнем поверхе, да платья с украшениями перебирает. А Блавор с Лютеном прежде чем заступится сами так обсмеют, что зла не хватает! Яблочка же молчит себе, да грустно в ответ вздыхает. Как-то раз Онита спросила у отца, мол, почему кобылу Яблочкой назвали? Ведь мастью белая она. А отец отвечал, что родилась та серой в яблоко, вот и назвали. А как взрослеть стала, яблоки на нет сошли.
  
   На ручье народу мало. Бружина, жена войтова сына, притащилась с сестренкой и огромным тюком грязного белья. Сидит под деревом, знай себе, орехи лузгает, раздобрела на войтовских харщях, в дверь не пролазает. А сестричка стирается без устали.
   Айна, жена кузнеца, особо и не старается. Что постирано, что не постирано, все в гари-копоти и каждый раз новая обгорелая дыра, сколько ни штопай!
   Да еще в дали скромно сидит Травяна, волхва дочь. Но даже досюда доносится запах лечебных трав и корешков. Травяна - горе и беда Виршыка, единственного волхва в селении. Жена, как родила дочку, так и померла. Теперь всю злобу Виршык на Травяне и срывает. А как же, волхвы они же будто князи, у которых власть только по наследству и только мужчине...
   Так же все Тайные Знания волхв может передать лишь сыну. А обучать Травяну он не собирался, зачем в доме ведунью растить? А проще говоря ведьму? Вторую жену завести Виршык не в праве, не делается так у волхвов. Остается только усыновить кого, да видать сильно это волхву не по нраву. Чем же тогда объяснишь, что Травяна на каждую постирку с новым синяком иль ушибом приходит?
   -Чистого неба Вам!
   -Неба чистого, Онита! - вразнобой ответили девушки.
   Онита расположилась возле Травяны, всегда жалела эту девочку. Пока раскладывала вещи на бережку и чистила мыльный корень, подумалось, что обычное приветствие последние две луны обрело очень насущный смысл... Будто зародилось оно в такое же недоброе время... Ведь трава толком не растет без солнца, скотина вялая, а рожь и не думала подыматься. Придется зимой поголодать. Ход её мыслей прервала Травяна, что сказала шепотом:
   -Слышала про Храмовника?
   -А чего это ты шепотом? - сказала Онита и обернулась. - Или ты боишься, что те сороки услышат? Да тут хоть ором кричи, все равно сквозь их гомон даже себя не услышишь!
   -Нет, нет! - сказала Травяна и махнула рукой. - Леший с ними, просто боюсь.
   -Храмовника?
   Дочь волхва вжала голову в плечи и зажмурилась, даже затаила дыхание. Онита хмыкнула и продолжила стирать. Наконец, Травяна открыла глаза и, выпучив, сказала:
   -Ну ты чего!? Будешь во весь голос имя его орать, он и явится! Схватит и уволочит в свой Храм!
   Онита хмыкнула, видимо, Виршык еще в детстве хорошенько ей по голове приложился. Решила успокоить дурочку:
   -Ну что ты, не бойся так, нет никакого Храмовника, а если и был, то помер уже давно, еще наши прадеды о нем истории слагали.
   Травяна снова зажмурилась и даже закрыла уши.
   -Все, все, все, не буду больше с тобой говорить! Если и придет он, пускай тебя забирает, я его не звала!
   Она резкими движениями собрала одежду и спустилась ниже.
   На бережок явилась, величаво раздвигая кусты огромными грудями Лянка, жена Жолудя, главного охотника. Она лениво закинула в рот горсть земляники и, хорошенько прожевав, поздоровалась:
   -Чистого неба, бабоньки!
   -Неба чистого, Лянка!
   Вслед из кустов вывалился взлохмаченный, потный, красный как после бани, Жолудь. Нет, сначала вывалились пыхтение, запах пота, брань, треск ломаемых веток и только потом Жолудь с огромным чугунным чаном на спине.
   Как-то поспорили Лянка и Айна, чей мужик ловчее. Долго думали, как выяснить. Наконец решили, пускай Громодар скуёт четыре подковы и плуг, а Жолудь добудет оленя. И кто быстрее справится со своим делом, да ловчее и совестней, тот победит. Ежели Лянка, то кузнец должен сковать все, что ей вздумается, и все задаром. А если Айна, то Жолудь должен будет всю добычу отдавать целые тридцать дней! А сам одним огородом питаться.
   Выиграл Жолудь, себе на горе. Теперь каждую среду таскает огромный чан на берег ручейка. И сколько не убеждал во дворе поставить да из колодца заполнить, жена ни в какую...
   Главный охотник поставил чан на землю и на подгибающихся ногах поспешил к воде, дабы смыть пот и гарь. Но девки загалдели хором:
   -А ну-ка! Куда сунулся!
   -Ишь чего удумал!
   -Посмотрим как ты будешь портки стирать, а внизу твои охотнички воду пить будут! Что от тебя останется?
   -И зачем это мы стираемся? Что бы все в поту да слюнях твоих измазать?
   Тот понуро поплелся вниз по течению, купаться в мыльной и мутной воде. Подошел к Травяне, посмотрел как та уже на десятый раз мылит желтые спереди, да коричневые сзади портки волхва, плюнул в сердцах, рукой махнул и домой пошел. А Лянка крикнула:
   -Не забудь к вечеру вернуться, чан домой утащить!
   Жолудь обернулся и устало сказал:
   -Вы тут осторожней! Слух идёт, что тать разбушевалась, вон, видали Газан какой грустный? Обоз его ограбили, а там пива было на месяц!
   Он ещё больше расстроился, вспомнив что целый месяц нужно будет довольствоваться одной лишь бражкой, да побрёл к дому. После целой недели проведённой на охоте так и не терпится взобраться на перину да дать храпака.
   Девки пропустили слова Жолудя мимо ушей, глядя сверкающими глазами на чудесный котёл Лянки. А та повернулась всей огромной массой к девкам и пробасила ласково:
   -Ну, бабоньки, кто стираться пришел, пусть стирается, а кто краситься пришел, пусть торопиться! Краса из пустоты не появится, краса краски требует, краса краситься велит! В разный цвет, в синий, желтый, красный! Ну, бабоньки, кто первый?
   К приходу Лянки у ручья прибавилось девок, все кинулись к чану. Первой пробилась Бружина, не уступающая жене главного охотника в размерах. Она протянула огромного размера платье и сказала:
   -Мне его в красный цвет! В желтом на меня перестали мужики оглядываться.
   Грозно обвела всех взглядом, а Лянка достала из чана мешок и положила его на землю, принялась рыться.
   -Будет тебе красный, вскипятим твоё платье с ольхою, будет краснее некуда! А за то... Уговори свёкра своего, войта нашего, что бы самую лучшую дичь муженек мой не селу отдавал и не войту, а домой нёс, жене с детишками!
   Бружина не долго думала.
   -Эх, чего ради красоты не сделаешь! Так и быть, поговорю со свёкром.
   Никто уже не стирался, все собрались вокруг Лянки да помогают в чан воды таскать, хворост собирать и растения на краску молоть. Только Онита с Травяной у ручья остались, да и те не стирали. Травяна уже закончила и радостно смотрела на галдежь и суматоху у чана. Онита же просто сидела на мокрых камнях и смотрела в небо. И уже который раз представляла, что Лютен там, на небе. И что бы хоть как-то отвлечься, спросила у Травяны:
   -А что там хотела про этого... ну про него рассказать?
   Та не сразу отреагировала, наблюдая за суетой блестящими глазами, переспросила:
   -Про кого рассказать?
   -Ну про этого... - повторила Онита и сказала уже шепотом. - Храмовника...
   -У-у-ух... Да, вспомнила...
   Травяна повернулась к Оните, совсем позабыв о чудесном чане Лянки, видно было, что жуткие истории ей больше по нраву. Она сделала большие глаза и продолжила:
   -Мне день назад отец рассказывал... Шёл он из лесу, куда по грибы ходил.. шёл он, шёл и шёл... шёл, шёл и шёл... Ну по пути, конечно, решил поговорить с предками... - сказала Травяна поморщившись и пододвинулась к Оните поближе, так сильно разгалделись бабы. - Скушал он пару грибочков, подобрел, повеселел! Даже жуткая темень средь бела дня уже не пугала, даже кривые сучья, что скручивались в лапы мерзких чудовищ, даже страшные шорохи в темном-темном лесу, ничего не пугало моего отца! Так с ним говорили предки... И тут...
   Дочь волхва умолкла и подозрительно огляделась, задержав взгляд на плотной стене деревьев, с которой начинается глухой лес. Такой пугающий и мрачный, покрытый серой листвой да утопший в тумане.
   Какой бы дурочкой не была, но истории рассказывать умела и любила. Часто почти всё село собиралось на поляне перед её домом у костра и слушали древние предания да сказки, а Травяна будто другим человеком становилась. Сощурившись, продолжила зловещим шепотом:
   -И тут слева будто кабан пронесся. Ростом с человека. Бесшумно. Предков как ветром сдуло. Отец понял что стоит посреди темного леса, а вокруг него творится что-то странное. Он видел, как чья-то огромная тень бесшумно скользит от дерева к дереву, скользит по кругу, а круг все сужается и сужается! В голове его раздались странные голоса, они шептали что-то непонятное, но было понятно одно, происходит что-то страшное. Отец знал, что за его спиной предки, за его спиной сила Тайных Знаний, но все-таки соступил с тропы и притаился за корягой в густых зарослях можжевельника. Он зажмурился и принялся одной рукой перебирать амулеты и обереги, а другой вцепился в сырую землю с такой силой, что меж пальцев его потекла вода.
   Онита затаив дыхание слушала. Она прижала кулачки к груди и боялась за волхва, боялась даже не смотря на то, что сегодня утром здоровалась с ним.
   -Наконец жуткий страх стал ослаблять хватку, медленно убирал крючковатые лапы от горла отца, отравляя его зловонным дыханием. Отец осторожно открыл глаза, но из-за коряги не вылез... И тут услышал тяжелые шаги... Бух... бух... бух... бух... Все громче и громче! Тут из-за огромного дерева вышло нечто! Ростом с два человека! Шириной такою, что даже в ворота конюшни войта не зайдет! Покрытый шерстью, ну точно медведь на дыбы вставший. Но отец четко видел его лицо. Жуткие, страшные, налитые кровью, выпученные, как у висельника глаза! А на плече он нёс человека. Глазами своими огромными водит из стороны в сторону, а у самого на плече человек! Глаза такие, что кажется будто видит тебя, где бы ты не спрятался, хоть под землю заройся! Эти глаза отца так устрашили, что даже закричать не смог. Наконец... - сказал Травяна и перешла на шепот. - Храмовник прошел около коряги и двинулся дальше. Отец еще долго стоял на карачках, сжимая в ладони кусок дерна, пока страх, наконец, не отпустил его. У него до сих пор рука болит, будто пять дней подряд крутил ворот у колодца! И только вернувшись домой он понял кое-что важное... очень важное... Ведь Храмовник шел не от села, не украл несчастного... он шел в село! С человеком на плече...
   Травяна медленно отодвинулась от Ониты и уставилась на толпу гудящих, словно рой крикливых ос, женщин. А Онита передернула плечами... Чего только не выдумает волхв опосля грибов. То предки ему видятся, то бесовские танцы, то вот, Храмовник людей таскает, аки конь.
   Онита была так взведена жутким рассказом, что когда потрогали за плечо, едва не сиганула в ручей. Но облегченно вздохнула, увидев что это Найя.
   -Ну чего тебе, дитенок?
   Найя взяла прутик и поманила девушку. Они пришли к песчаному бережку, где Найя принялась что-то черкать на песке. Онита спросила с интересом:
   -Это что же ты там пишешь? Вот молодец дедушка Хейндар, научил грамоте храмовой... Вот ты какая умница... Ну-ка что написала? Лютен.. Лютен? Вер... вер... вернулся?...
   Онита опустилась на песок, словно шелковый платок, побелела лицом. Найя подскочила да радостно закивала и, совсем уж сгорая от нетерпения, бросилась искать Блавора. А Онита так и осталась сидеть, уперев взор на по-детски кривую надпись...
   -Онита, что произошло?
   Это Травяна. Она осторожно подошла к девушке и спросила еще раз:
   -Что случилось?
   Онита медленно перевела взгляд на озабоченную Травяну и прошептала:
   -Лютен вернулся.. Мой Лютен... Вернулся... Вернулся...
   Неожиданно она оживилась, подскочила, кровь ударила в голову и она покачнулась, едва не упав, но Травяна поддержала её.
   -Травяна! Что же я сижу? Бежать надо, бежать надо! К милому! Бежать!
   Она вырвалась из рук ошалевшей дочери волхва и, задрав подол, припустила от ручья к лесу, дабы наперерез выбежать прямо к дому старика Хейндара. Травяна крикнула вслед:
   -Стой, куда ты??? В лес??? Там же... Там же он! Стой! Да погоди же ты! Ну погоди, не так быстро!
   Быстро бежала Онита, быстрее ветра, быстрее слова, быстрее страха! Так быстро, что даже Травяна, бежавшая за ней, совсем и не заметила, что уже прыгает через коряги, через буераки и кусты, огибает огромные дубы и стройные березки.
   Под ногами пружинит ковер из жухлых листьев, да так, что подпрыгни чуть сильнее, можно взлететь над всем лесом. И дневные сумерки не помеха, ни Онита, ни Травяна не разбили лбы о такие же серые, как мир вокруг, деревья.
   Стараясь не упустить из виду мелькающее меж деревьев платье подруги, Травяна и не заметила как выскочили на поляну, почти уперевшись в калитку старика Хейндара. И никто их не съел, никто в Храм не унёс... видать бежали быстрее Храмовника!
   Онита остановилась, грудь её вздымалась словно у охотника, полдня гнавшего настырного оленя. Она смотрела безумными глазами на дом старика, всей душой желая попасть внутрь. Но ноги будто одеревенели. Будто кто-то смазал подошвы рыбьим клеем. Она сжала кулачки и губы.
   Травяна, задыхаясь, подошла к Оните, произнесла:
   -Ну ты и бегать... Не угнаться за тобой... Что случилось то?!
   Та не ответила. Дочь волхва повторила:
   -Что случилось то? Лютен, говоришь, вернулся? Ой, радость то какая!!! Пошли внутрь, поздравим старика, расспросим Лютена что же на самом деле приключилось...
   Травяна понимала, глядя на лицо Ониты, что лучше помолчать, но не могла остановиться:
   -Ведь Блавор всем рассказал, что видел, как с Лютеном беда приключилась, как тати - люди лихие, в голову, из арбалета! Ой что же я говорю... Лютен точно лучше расскажет! Ой мы же без гостинцев... Ну потом принесём. Радость то какая! Онита! Онита?
   Травяна удивленно уставилась на неё. Ну что еще надо? Постояла немного, ну волнуется, вдруг милому не по душе придется, вдруг волосы растрепаны, вдруг платье помято? Хотя нет, ревниво заметила Травяна, на эту хоть Бружинино платье накинь, все одно самая краса на селе. Онита взмахнула сказочно длинными ресницами и по щеке покатилась слеза. Травяна спросила еще раз:
   -Ну мы пойдем?
   А Онита снова промолчала. Лишь жадно всматривалась, молила предков, что бы милый сам вышел из дому. Шагнула назад. Потом еще, все не отрывая взгляда от дома. Травяна недоуменно уставилась на девушку, едва не покрутила пальцем у виска, как ей самой часто показывают.
   -Онита, ты чего? Сто дней и ночей проплакала! А теперь, вот он, а ты пятишься. Ну ты чего?
   Онита сделал еще шаг и резко развернувшись, побежала сломя голову обратно. Травяна было дернулась следом, но махнув рукой, отперла калитку во двор старика Хейндара.
  
   Глава III
  
   -Дедушка...
   Лютен знал что он рядом, хотя в доме стояла тьма. Хейндар ответил:
   -Да, внучок.
   -Что было?
   Дедушка помолчал, вспоминая, что же произошло две луны назад:
   -Вы с Блавором пошли в соседнюю деревню. Сказали что пошли меняться, но я-то знаю, - сказал старик хитро. - Какое в тамошней корчме чудное пиво подают.
   -Я этого не помню, дедушка... - сказал Лютен и открыл глаза. - А почему так темно? Разве я проспал весь день?
   -Нет, сынок, время сейчас такое... странное... А что ты помнишь последнее?
   -Последнее... что я помню последнее... Как мы с Онитой рыбачили - помню, как Найя поскользнулась и расшибла коленку - помню, как Блавор стащил у нас всю рыбу, а потом мы жарили её на углях - помню...
   -Внучок... - сказал старик и глубоко вдохнул. - Это было очень давно, еще прошлой весной.
   Лютен тоже вдохнул полной грудью. Странный запах. Будто в лесу притаился в кустах, пока глядишь как девки белье стирают, а если повезет то и купаться начнут. Под самым носом прелые листья, где-то в сторонке сражаются муравьи и тебя накрывает целым облаком едко-кислого запаха. А куст оказывается малинным и пчёлы жужжат над головой; а запах прелой листвы да муравьиного сока смешивается с запахом лакомой ягоды. Лютену даже почудилось, будто в коленку уперся торчащий из земли корень.
   -Дедушка. Я давно тут лежу?
   -Уже две луны, сынок...
   Лютен нахмурился.
   -Дедушка, ты говорил что я пришел всего день назад.
   -Это так, внучок.
   -Деда, ты мне лжёшь!
   Лютен сощурился, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в комнате. Слышно только как дышит дедушка. Хрипло. Шумно. Словно медведь. Точно как медведь. Один раз Лютен уже слышал, как дышит медведь. В детстве, когда играл в малиннике с Блавором. Тот успел убежать, а ему пришлось притворяться мертвым. Тогда лесной хозяин так же шумно обнюхал его лицо, прикасаясь холодным мокрым носом. А потом пошел лакомиться ягодой. Так что Лютену пришлось лежать на сырой земле, пока косолапый не набьет брюхо, да не захрапит на пол леса.
   Ко лбу прикоснулись чем-то мокрым и холодным, Лютен едва не вздрогнул от страха. Ну будто медведь, ей богу, лицо обнюхивает. Вот оно, дыхание с хрипом, звук ломающихся веточек под лапами... Нет, скорее всего промакивают лоб влажной тряпицей, видать жар, видать бред. Оттого и чудится бес ведает что.
   -Дедушка...
   -Да внучок.
   -Дедушка... Почему тебя не вижу?
   -Темно, внучок, очень темно, уже две луны земля не видит солнышка, люди исхудали, скотина истощала, земля плачет и стонет. Тучи на все небо, а дождя все нет и нет... Сколько живу, ни раз такого не видал, внучок.
   -Дедушка... Покажись.
   -Ну вот же я, внучок, разве не видно?
   Лютен повернулся на голос... нет, ничего не видно...
   -Нет, дедушка, я тебя не вижу... Наклонись ко мне поближе, мне страшно.
   Медленно начали вырисовываться контуры. Какое-то темное пятно. Непонятно отчего, но дикий ужас, такой сильный, что сковывает все тело пудовыми цепями, начал пробирать Лютена. От самых пяток до корней волос. Что же происходит такое?
   Дедушка приближался и становилось всё страшнее. Жуткие, страшные, налитые кровью, выпученные глаза. Словно у детоубийцы с петлёй не шее. Вот он стоит на лошади, руки связаны за спиной, а в глазах дикий страх. Лошадь нервно переминается с ноги на ногу, а он стоит на цыпочках, всеми силами цепляясь за жалкую и мерзкую жизнь. Раздается щелчок хлыста и кобыла срывается с места. А у детоубийцы остается только жесткая петля да выпученные в смертельном ужасе глаза. Эти жуткие, страшные, налитые кровью глаза. И эти глаза заговорили:
   -Парнишка, ты меня слышишь? Ну? Надо же... каков везунчик...
   Глаза отодвинулись и Лютен смог разглядеть лицо полностью. Взлохмаченные волосы незаметно переходили в такую же неопрятную бороду.
   Страх стал помаленьку отпускать, но говорить Лютен все равно не решался. Только что был в постели родного дома, рядом сидел дедушка, а сестричка бегала где-то во дворе. Ах да, точно, у него же жар! Это всего лишь бред. Злые духи прокрались в душу, ослабленную болезнью и творят что хотят...
   Лютен огляделся. Вроде светлый день. Только вот яркий солнечный свет, такой веселый и чистый в поле, здесь запутался в тысячах листьев - спускается величавый, наполненный силой и мощью древнего леса.
   Вот и малинник, а вдалеке две армии муравьев неустанно рвут друг друга, похищают яйца и брызгают муравьиным соком. Странный человек, с глазами висельника удивленно помотал косматой головой и сказал:
   -Ну что, парнишка, здравствуй, здравствуй...
   Как интересно, думал Лютен, будто во сне, да только знаешь и понимаешь что это сон. Он ответил, слыша свой голос, как сквозь шум дождя:
   -Здравствуй, ты кто?
   -Спасатель твой, парнишка...
   Недолго продлилась радость ясного сна, снова мир перед Лютеном закружился, сверкая странными образами и картинками. Было видно как склонился над ним бородач, да шепчет что-то:
   -Это ревень, парниша, всю заразу очищает!
   -Ревень, парнишка, он в лесу просто золото! Всю заразу убивает!
   -Ревеню скажи спасибо. Ну давай, говори.. спа-си-бо... хе-хе-хе... смешной ты, паря.
   -Интересно, для чего тебя предки оставили?..
  
   Очнулся уже в комнате, душной и темной. Позвал слабым голосом:
   -Дедушка... дедушка...
   Чуть слышно скрипнули половицы, и Хейндар отозвался:
   -Да, внучок.
   -Дедушка...
   И Лютен снова впал в беспамятство.
  
   ***
  
   Блавор, понурив голову, возвращался с поля. Не успел открыть калитку, как сзади подбежала Найя, словно маленький вихрь, видно было как успокаиваются гнавшиеся за ней сухие листья. Девочка схватила Блавора за руку и весело мыча потащила куда-то.
   -Эй, сестричка! Погоди! Ты чего?
   Девочка хлопнула по лбу и, сев на пыльную тропинку, принялась что-то черкать. Блавор устало проговорил:
   -Не обучен я грамоте. Отстань, девчонка, дай отдохнуть пахарю...
   Он развернулся и пошел домой. Найя встала, отряхнула измазанные коленки, и, пожав плечами, помчалась к брату. Только поднялся пыльный вихрик, да взметнулись желтые листья по краям тропинки.
   Проходившая мимо Травяна, проводила восхищенным взором маленькую Наййу, ох как шустро бегает! Предки голос отобрали, да силу в ноженьки вложили.
   -Ой, Блавор! Чистого неба тебе! Как пашня?
   Он устало обернулся, все не дадут домой попасть, ответил:
   -Неба чистого, Травяна. Все по-старому.
   -Ой, Блавор! А ты слышал последние новости?
   -Ну что там у тебя еще, - сказал Блавор, нетерпеливо поглядывая в сторону мягкой перины, наваристого борща и ядреной курительной трубки.
   -Лютен вернулся!
   -Ну и отлично - сказал Блавор и двинулся домой.
   -Ну и отлично - вторила Травяна и пошла к речке.
   Блавор прошел пару шагов и встал как вкопанный, прошептал:
   -Как вернулся... куда вернулся... кто вернулся... Лютен? Да я же...
   Он нервно взъерошил волосы и окликнул Травяну:
   -Эй! Погоди! Кто, говоришь, вернулся?
   -Лютен, говорю, вернулся!
   -Ты уверена?
   -Сама была в гостях, заходила посмотреть. Я ж ведь волхвова дочь, хоть что-то да знаю. Раненый Лютен наш, в голову раненый. Старик велел отца отправить.
   -Ага, ну понятно... понятно...
   Блавор как во сне прошел в дом, сел за стол и уставился на стену. Вернулся с того света лучший друг. С самого детства не разлей вода. Лютен и Блавор, эти имена вместе звучали намного чаще чем по отдельности. И почему это только он не рад? Пожалуй надо сходить, проведать...
   Не успел Блавор притворить за собой дверь, как во двор зашла Онита и спросила слабым голосом:
   -Блавор. Слышал новости?
   Он ответил:
   -Слышал, чего ж не слышать, Травяна разве промолчит?
   Онита подошла к нему, и сказала грустно:
   -А я все боюсь пойти к нему... Мне стыдно, Блавор.
   Тот растерянно потоптался на месте и сказал:
   -Мне... кхм... мне тоже стыдно. Но что поделаешь! Я ж сам видел как он погиб!
   Брови Ониты сошлись на переносице и она сказала с отчаянием:
   -Глаза отвели тебе, дурман-травы в кашу подсыпали, горилки перепил! Разве лежал бы он дома, отдай душу предкам? Эх, Блавор ...
   -Ага... Я, пожалуй, пойду к Лютену в гости. Всё-таки друг с того света вернулся, проведаю.
   Он опустил голову и двинулся быстрым шагом.
  
   ***
  
   Подгоняемая интересными новостями, Травяна то и дело переходила на бег. Представляла, как соберутся бабы вокруг да развесят уши. Ох и насплетничаются, ох и насплетничаются!
   Она опасливо обогнула лесок - хоть и не терпится рассказать, а через лес идти все равно боязно. Один раз Храмовник пощадил, откуда знать что второй будет? На ходу сорвала травинку и бросила под ноги, как отец учил злым духам глаза отводить.
   Ух и боязно последнее время на селе! В небе тучи чернее смолы, в лесу Храмовник, ужасней смерти. Травяна ускорила шаг, осознав что совсем одна, а кругом сумерки, да глухая тишина, порожденная туманом.
  
   Мокрые от постоянной духоты поленья, нехотя позволяли огню облизывать себя жарким и неуловимым языком, на что тот злобно шипел, выстреливая в воздух искры. Вода в котле бурлила, разнося по бережку запахи трав и кипяченой одежды. Женщины собрались у скамьи и ждали своей очереди, еще не подозревая о том, какую интересную весть несет Травяна.
   -Слушайте! Что сейчас расскажу-то! Лютен вернулся! Не помер он!
   Женщины загудели:
   -Ну и не удивительно, что Онита убежала, всё белье оставив!
   -Ох, как любили друг друга... Встретишь, бывало, вечером на скамейке, аж душа не нарадуется... Такая пара, такая пара...
   -Ну, а что ж ожидать-то? С колыбели втроем. И куда ей, горемычной, податься было?
   -Ох, какого на душе у ней то? Небось пошла в подушку плакаться.
   -Или Блавору по рогам стучать. Он же сам сказал, что видел как лихие люди...
   -Да что видел то? Сам от них получил-то, ого-го! Две недели с постели не вставал! Лицо в побоях да синяки по всему телу!
   Травяна окликнула женщин и как-то само собой получилось, что придурковатая и застенчивая дурнушка, уселась на самое видное место и все замолчали, жадно пожирая глазами лучшую рассказчицу. Она выдержала паузу, игриво поправив увядшую ромашку в волосах, и заговорила таинственно:
   -Сейчас такое время, бабоньки... Страх и тьма будто в кость и плоть вгрызаются. Заметили, мы все стараемся ходить в кучке или хотя бы вдвоем? Нам страшно, бабоньки... И это правильно... Расскажу Вам историю лютую, в жилах кровь леденящую. Совсем недавно это произошло! Как оно бывает, рассказывают нам жуткие и страшные рассказы, а произошли они давным-давно, при царе Горохе ли, при князе Золоченном ли... А эта - на нашем веку, в нашем селе, да с нами самими!
   Травяна оглядела всех жуткими глазами, убедившись что нагнала страху и продолжила:
   -На днях отец мой, Виршык, собрался в лес по грибы, для снадобий целебных, да напитков волшебных. Знает он, что по Ту Сторону друзья у него есть, знает что Предки да духи с ним на короткую ногу, потому и не боится один в темном лесу без оружия ходить. Филин ухнет под руку, тень меж стволами промелькнет, а ему хоть бы хны, даже не вздрогнет! И тут...
   Рассказчица увлеклась, иногда вскакивала со скамьи и изображала жуткого Храмовника, да так, что бедные девки прижались друг к другу и дрожали, словно мыши перед котом.
   -И тут Онита мне и говорит, мол Лютен домой вернулся. Странно, думаю... В лесу чудище на спине человека в село тащит, и сразу же Лютен объявляется! Нечисто дело тут, ой как не чисто, бабоньки! Я сразу к Лютену до хаты и побежала...
   И тут началась самая жуткая часть истории. Девки это поняли, потому что Травяна сделала каменное лицо и принялась говорить серьезным голосом:
   -Старик Хейндар мне свечу зажег. А я как зашла, как увидела лицо Лютена бледное, тело истощавшее, так и почуяла что-то неладное. Страшно было, аж жуть. Ну что хорошего может... Храмовник... в село принести? Ужас ноги мои, будто цепями оковал, хочу шагнуть, да страх не дает. Так и подошла к ложу, шажками мелкими, каждого шороха страшась. И не зря, бабоньки, ох не зря... Тут и говорит мне Хейндар, мол, позови-ка отца своего, на Лютена посмотреть. У того, мол, в черепе дыра! Ну что уставились, бабоньки? Дырка такая, что лучину просунуть можно, а она с другой стороны высунется. Хейндар обеспокоен сильно, разве может человек с такой раной жить? Никак не может! Вот придет отец мой, посмотрит что ж с Лютеном приключилось... Как говорил Блавор, люди лихие в голову с диковинного арбалета попали... Так Лютен и повалился на землю сырую... Так Блавор и ноги еле унес... Помереть он тогда должен был, бабоньки, помереть! Ох, чует моё сердце, неладное тут что-то... Вы сами подумайте... Чудище лесное, да на спине мертвеца в село несет... а тот оживает ни с того ни с сего... Ох... Бабоньки...
  
   Глава IV
  
   Ежели взглянуть на село соколиными глазами, напоминает оно наконечник копья. Войтовский в самой середке, защищен со всех сторон. Нападут со стороны дороги, он в лесу скроется, со стороны леса - по дороге ускачет. А что поделаешь? Зарубят кузнеца ли, сапожника ли, село не сильно пострадает. Их дело не хитрое, знай себе молотом стучи, да дратву дери. А без войта и села нет. Дом Хейндара идет следом, а дом, находящийся на острие, в самой близи к лесу - дом волхва. Люди близкие к потустороннему миру, от обычных людей селятся подальше.
  
   Виршык задумчиво уставился на стену. Потянулся было за курительной трубкой, но от едкого дыма уже тошнит, а в комнате не продохнуть. Что же хотели предки сказать этим случаем в лесу? С какого перепугу Храмовник шел к селу, да еще и с человеком?
   В тот раз домой возвращался осторожно, то и дело перебирал амулеты, да за Книгу хватался. Но дома ждала лишь сонная Травяна, да остывший гороховый суп. И все. Никакого тебе Храмовника, никаких ужасов. Виршык даже расстроился, тем более что грибочки отпускать начали и голова раскалывалась так, что казалось, будто Громодар прямо в голове свою кузницу разместил. Полоумная дочка как-то сама собою под руку попалась. А что, сама виновата, если б не остывший суп, без тумаков спать легла бы.
   Послышался скрип половиц, пахнуло мыльным корнем и свежестью. В комнату вошла Травяна, держа перед собой корзину с мокрым бельем. Виршык сказал раздраженно:
   -Ну чего с бельем то припёрлась? Иди, развешивай!
   -Я только сказать пришла, отец. Тебя старик Хейндар зовет. Лютен плох совсем, что-то.
   Раздражение как рукой сняло. Виршык переспросил ошалело:
   -Как плох. Какой Лютен?
   -Лютен, Полына сын, Хейндара внук.
   Волхв снова переспросил:
   -Лютен, Полынов сын?
   -Да, отец, я развешивать пойду!
   -Стой, погоди... Так ведь он... помер же!
   -Ну получается не помер. Сама видала, своими глазами. Лежит себе спокойно, храпит. Только в голове во-о-от такая дырка! Ты сам пойди, да посмотри.
   Волхв проводил взглядом дочь да крепко задумался. Ох не случайно это все, ох не случайно... Он прихватил целый мешочек курительных трав и двинулся к Хейндаровскому дому.
   Спустился с крыльца, полностью погрузившись в раздумья. И даже не заметил что дочь стоит, дико выучив глаза, а рядом лежит корзина с вывалившимся бельем.
   Виршык недоуменно глянул на Травяну и нахмурился. И тут из-за развешенного белья показались люди. Трое остались стоять рядом с дочерью, с топорами на плечах, а самый здоровый, видно главный, подошёл к Виршыку. Волхв смерил его взглядом: крепкий, сбитый мужик, видно было что держать боевой топор ему привычней, чем плотницкий. Голова повязана тряпками, со следами засохшей крови, а в глазах голодный блеск. Этот блеск ни с чем не спутать, такие же глаза у сельчан после долгой зимы. Только вот они, кое-как выползая из домов, кидались набивать рот молодой травою. А такие как этот, за кусок хлеба бросятся на ближнего своего, в глотку вцепятся, да разорвут на части. Волхв выпятил нижнюю челюсть и выпрямился, глядя прямо в глаза разбойнику. Тот усмехнулся и спросил:
   -Добро ли поживаешь, ведун?
   Виршык незаметно нащупал оберег и сжал судорожно.
   -Уж добрее твоего... змей...
   -Какие мы смелые, однако!
   Лицо его внезапно исказилось, а недавняя ухмылка превратилась в волчий оскал, он резко подошел вплотную, и прошипел:
   -Со мной еще двое людей в лесу и все они хотят жрать, зверски хотят жрать и сам я хочу жрать, хочу набить наконец брюхо, хочу жрать! И мы шутки шутить не будем.
   Волхв краем глаза заметил, как один из разбойников с хохотом полез Травяне под платье, а та стоит, словно каменная, в глазах мольба.
   -Понятно, понятно, ты не вскипай только, я же вижу, человек ты мудрый, скажи своим псам, что б дочурку мою не трогали, вынесу все, чего Предки дали. Сам понимаешь, времена нынче тяжелые!
   Главарь снова подобрел лицом, став похожим на эдакого весельчака из корчмы и, хохотнув, ответил:
   -Ну, с моими людьми мы все равны, я только походный вождь! Захотят - на соседней березе меня вздернут! Так что сам с ними договаривайся!
   Волхв сгорбился, втянул голову в плечи и сказал:
   -Я сейчас, я сейчас все принесу...
   -Не стоит утруждать себя, божий человек, мы сами справимся, - сказал с улыбкою разбойник и обратился уже к своим. - Ну, Курукай и Рипус, со мной! А ты, Козлюк, высматривай остальных, да скажи что Зурар приказал здесь затаиться. Да проследи, что бы эти двое не орали, если что, руби с плеча! Ха-ха-ха!
   Он расхохотался, в предвкушении долгожданной еды и наживы, да вошел в дом первым. Раз он вождь, то и самые лучшие находки принадлежат ему.
   Волхв с ужасом слышал, как эти звери с хохотом били глиняные горшки, рассыпая по полу ценнейшие снадобья, да крушили все подряд.
   Козлюк мерзко хихикая обнял Травяну, задернул подол, да полез целоваться. Бедная девушка пискнула и двинула разбойнику меж глаз. К удивлению волхва, что кинулся было спасать дочурку, разбойник икнул, да повалился навзничь.
   Травяна ошалело уставилась на Козлюка, но вскоре яркая и острая боль пронзила все сознание. Она зарыдала, схватившись за поврежденную ладонь, упала на землю, жалея и укачивая её будто ребенка. В доме же загоготали, услышав стон и плачь девушки. Однако один из них, видимо, позавидовав, что Козлюку досталась такая сладкая молодуха, выбежал во двор.
   Курукай удивленно раскрыл рот, увидев, как Виршык тащит орущую дочь к калитке, а в серой и жухлой траве лежит сомлевший Козлюк.
   -Эй, ну-ка стой!
   Виршык гневно бросил дочь на землю, да так сильно, что выбил из неё весь воздух, но та все равно не перестала реветь.
   Волхв набрад в грудь воздуха для крика, видя что не успевает уже убежать, но тут сзади его обхватили, а к горлу приставили нож.
   -Попробуй пикни, ведун, сразу с предками повстречаешься.
   Виршык осторожно выпустил воздух из легких, а Травяна, сжавшись в комочек, все ревела да ревела.
   Мимо прошел здоровяк, нагнувшись к Травяне, угрожающе прохрипел:
   -А ну заткнись, дур-р-ра, не то хуже будет.
   Дочка ведуна испуганно замолчала, наполненными ужасом глазами проводила широкоплечую фигуру жуткого разбойника.
   -Ух, ну и умеешь ты жути нагонять, Некрас! Вмиг заткнулась, тварь.
   Некрас прошел мимо, не обратив внимание на похвалу, и впрям оказавшись не красивым. Сплющенный нос, сплющенные губы, будто по лицу его проскакала вся княжеская конница, а через бровь пролегал такой глубокий шрам, что белела прорубленная кость.
   Державший нож, толкнул Виршыка и они вошли во двор. А Курукай с нетерпением дождался, когда пройдут все, да бросился к Травяне. Разбойники загоготали, глядя как тот неуклюже стягивает портки и устраивается поудобнее. Та завизжала в страхе, задергалась будто в конвульсии. Курукай раздраженно стукнул её в лицо, на что та еще громче завизжала.
   -Ах ты сука, да заткнись уже!
   Обух топора с глухим стуком повстречался с её лбом и она замолчала. А Курукай облегченно взобрался на девушку, да спустил штаны. Разбойники загоготали:
   -Ну, Курукай, покажи ей, где раки зимуют!
   -Эй, Курукай, тебе только полудохлые дают, да?
   -Потому так девок лупить любишь?
   -Ждешь пока отключатся, да давай дело делать?
  
   Все разбойники собрались во дворе. Грязные, истощавшие, будто бродяги. Они и сошли бы за бродяг, не будь у каждого на лице хищного оскала, да в руке по топору, а за плечом лука. У одного только Зурара на спине висел завернутый в тряпицу арбалет. Опасное и таинственное оружие, что приносили воины только из дальних походов. А у Некраса, что, видать, правая рука Зурара, был красивый меч, длиной почти с два локтя. Такой тоже просто так у кузнеца не купишь.
   Курукай суетливо заправлял рубаху в портки, почесывая промежность, довольный как кот на солнцепеке. Козлюк ткнул его под ребро локтем и шепотом спросил:
   -А где эта сучка? Надо бы мне её проучить!
   -Дух испустила, видать слишком я... топором...
   Козлюк чертыхнулся и обиженно насупил брови. А Зурар заговорил:
   -Ну, ведун, скудновато у тебя что-то... Говори, где золото хранишь! К тебе все село со своими болячками приходит, чем-то платят же!
   Волхв молчал. Он думал. Отчего ему дочь родную не жаль? Отчего сердце его будто камень? Плохой ты человек, Виршык, думал волхв, плохой ты человек... Он слышал, как из кустов раздается натужное пыхтение, матерки да сладостные вздохи. Слышал, да в душе его было пусто, словно и не дочь там была вовсе, даже не человек. Плохой ты человек, Виршык, думал волхв, плохой...
   Из раздумий его вывел сильный удар топорищем в бок. Он резко выдохнул, а перед глазами заплясали цветные круги.
   -Какое золото? Селяне едой еле платят, все деньги давно растратили на съестное! Нам как и вам есть нечего!
   Зурар пожал плечами и легко согласился:
   -Ну, что правда то правда. Толку с тебя мало, ведун. Зарубить бы тебя на месте.
   Виршык понурил голову, готовый принять смерть. А Зурар сказал так же легко:
   -Но мы подарим тебе жизнь, ведун. В обмен на услугу.
   Огонёк надежды заискрился в глазах волхва, ведь еще так много нужно сделать, приютить какого-нибудь мальчишку посмышленей, передать ему все знания! Он спросил осторожно:
   -Какую услугу?
   Зурар обратился к разбойнику, что держал волхва:
   -Эй, Дрищь! Отпусти ведуна, не видишь, помогать нам решился. А держать у горла старого да почетного человека нож не прилично.
   Некрас же ответил, уставившись на Виршыка жутким взглядом из-под тяжелых надбровных дуг:
   - Вечереет уже, многие на ставни заперлись, да двери поленьями подперли. Тебя все в селе знают и уважают.
   Зурар перехватил весело:
   -Будут тебе двери отворять, а мы будем врываться да что хотим вытворять! Хе-хе-хе...
   Некрас все так же угрюмо сверлил взглядом волхва, а Зурар разразился хохотом. Стало непонятно, почему такой огромный и угрюмый Некрас не пришибет этого весельчака.
   Волхв опустил голову и задумался. Зурар, все так же похохатывая подошел к нему. И тут его лицо снова резко переменилось, превратившись в злобную гримасу. Он рыкнул, да двинул кулаком ведуну по лицу. Голова волхва откинулась назад, еле устоял, но Дрищь подхватил сзади, давая вождю возможность ударить еще раз.
   -Я тебе соврал, ведун. Никакая это не услуга! Не подчинишься, оставим, на съедение воронам! Голова там, руки-ноги тут, понял?
   Волхв судорожно закивал, а когда Дрищь отпустил его, повалился на землю и зарыдал, размазывая кровавые сопли по лицу да бороде. А Зурар захохотал, и пошел вокруг лежащего ведуна, приговаривая:
   -Ну, решайся, божий человек. Всякой твари жить охота... Да же, тварь?
   Он снова захохотал, а разбойники с радостью подхватили, но каждый, наткнувшись на угрюмый взгляд Некраса затыкался. Волхв спросил, сплюнув кровавую слюну:
   -Как я потом сельчанам в глаза смотреть буду?
   -Ну это уже твои проблемы. Жить то хочешь? Хочешь.
   Ведун осторожно поднялся на четвереньки, каждую секунду ожидая, что разбойник пнет или ударит, таким людям бить лежачего страсть как нравится. Он встал да ответил:
   -Я... согласен...
   Зурар упер руки в бока и сказал с подъемом:
   -Ну и отлично! Получается ты теперь в нашей ватаге! Га-га-га! Так и быть, после этого дельца дам тебе мешочек со съестным да отпущу.
  
   Глава V
  
   Старик Хейндар позвал внучку к ужину. Та веселым козленком забежала в дом и сразу же кинулась в объятия Лютена. Он с улыбкой поднял девчушку над головой и закружился, но был еще слаб и быстро опустил сестренку на пол.
   Начало темнеть, то есть мир стал чуть темнее, чем был весь день, и Хейндар закрыл все ставни, да подпёр входную дверь огромным поленом.
   Они уселись за стол и после недолгой речи благодарности Предкам, приступили к трапезе. Дедушка по такому знаменательному случаю поставил на стол все соленья да варенья, что берег до зимы в погребе, а Найя насобирала в малиннике оставшиеся ягодки.
   Лютен ел медленно, тщательно пережевывая. Старик с удивлением отметил, что внучок совсем не исхудал. Что с ним приключилось? В какую историю угодил? Эх, скорей бы память вернулась, да рассказал бы все. Найя сидела, как на раскаленной печи, вертелась туда-сюда, наконец не выдержала и спросила жестами, почему у Лютена дырка в голове.
   -Какая дырка?
   Спросил он, а Хейндар грозно посмотрел на внучку, но та уткнулась в тарелку со щами. И старику пришлось объяснять:
   -Внучок... понимаешь... Ты кушай, кушай. Вы с Блавором... А ты помнишь друга своего?
   -Помню, да смутно, когда еще карапузами бегали.
   Старик грустно вздохнул, уже который раз спрашивая себя, когда же придет волхв, и продолжил:
   -Пошли вы с ним в соседнюю деревню. Да что б путь скоротать через лес пошли. Эх, нет бы по дороге, как все люди, - грустно сказал старик и замолчал, хлебая щи.
   Лютен смотрел на старика, ожидая продолжения, однако тот так старательно уплетал, что казалось будто вся история и закончена.
   -Дед, а дед, ну давай, рассказывай как все было!
   Хейндар обреченно отложил ложку сказал:
   -Эх, внучок... Так и быть, расскажу. Вы ушли, а посреди ночи Блавор в село прибежал, одежда разорвана, в глаза ужас дикий! Говорит, мол, разбойникам в лесу попались. Те все карманы Вам вывернули, да деньги забрали, а ты принялся дерзить. За что тебя и... За что тебя и убили, внучок.
   -Как убили...
   -Из арбалета.
   Мир перед глазами Лютена покачнулся, стол попытался скатиться в дальний угол хаты, а испуганный голос деда зазвучал будто из другого мира:
   -Внучок, внучок, что с тобой?
   Лютен тряхнул головой и его снова начало знобить, словно в день морозный. Он ответил:
   -Деда... от него и дырка в голове?
   То ли Найя неосторожно дохнула, то ли сквозняк где, а единственная свечка махнула огненным хвостиком, да и потухла. Старик ответил, снимая с пояса огниво:
   -От того, внучок, от того. Мы потом ходили на то место, да ничего не нашли, - умолк Хейндар, чиркая огнивом о кресало. Когда свеча загорелась он продолжил. - Подумали что утащило зверье лесное, волки может, может мишка косолапый.
   Будто живое перед Лютеном встало лицо. Лицо, поросшее бородой, да с глазами, красными, выпученными, будто у висельника... Он сказал едва слышно:
   -Нет, не медведь и не волк... нет...
   Старик проворчал:
   -Так и знал что тебе рассказывать не след. Видел бы себя, бледен, аки княжна напудренная. И рот закрой, муха влетит. Закрой, да открой, когда есть будешь. Тебе силы нужны, харчи давай.
   Суровый голос деда, который и целое войско мог заставить помои жрать, вывел Лютена из оцепенения и он заработал ложкой.
   В дверь постучали. Старик сказал, вставая из-за стола:
   -Должно быть Виршык. Я его позвал тебя посмотреть.
   Он крикнул на распев, прислонившись ухом к двери:
   -Порог из дуба, косяк из осины, да притолка березовая! Кто стучит?
   Всем известно, что эти три дерева вместе любую нечисть распугают, потому принято сначала предупреждать. За дверью ответили:
   -Волхв это!
   Хейндар недолго возился с дверью, а когда отворил, сам того не замечая перехватил клюку поудобней, дабы бить сподручней. Хоть и знаешь на селе всех, да воинская жизнь многому научила.
   Ведун поздоровался, глядя почему-то в пол:
   -Чистого неба тебе, Хейндар.
   -Неба чистого, Виршык...
   Старик отступил на шаг и пропустил волхва. Тот прошёл в дом, а Хейндар даже и не заметил, как слабо блеснуло лезвие и уперлось под кадык. Из глухой темноты раздался такой же глухой голос:
   -Меч остер, ох как остер... Давай, старик, впускай гостей в дом.
   Лютен ошарашено смотрел, как в дом вошёл жуткий тип, прижавший острие меча к дедушкиному горлу. А за ним еще пятеро. Грязные, оборванные. Они жадным взглядом окинули стол, а ноздри их нервно задергались, учуяв запах еды. Но никто не кинулся набивать глотку, видать с дисциплиной у них строго. Последним вошел Зурар, поигрывая арбалетом. Он похлопал по плечу поникшего волхва.
   -Молодец, ведун, знатный бы из тебя тать вышел! - сказал вожак. - Эй, Козлюк! Иди на стрём!
   Парень с большущей шишкой на лбу пробурчал:
   -А что сразу Козлюк...
   Но развернулся да вышел во двор. Хотя какой там стрем, дальше своего носа не видать ничего. Но приказ есть приказ!
   А обычно смурное выражение лица Некраса постепенно менялось. Брови его, казалось приросшие друг к другу на переносице, медленно пошли вверх, он даже рот открыл в удивлении. Старик Хейндар же наоборот насупился угрюмо и спросил:
   -Ты ли это, Некрас?
   Зурар прикрикнул:
   -Ну-ка заткнитесь там!
   Некрас, еще усердней упер меч в горло старика, и снова нахмурился, чуть заметно кивнув.
   Зурар спросил у волхва:
   -Ну, ведун, кто, говоришь из них мертвец живой?
   Волхв кивнул на Лютена, который словно в оцепенение впал, глядя на Зурара. А тот хохотнул да сказал:
   -В него, говоришь, тати стреляли? Да еще из арбалета? Да еще и в голову? Так чего ж он за столом сидит, да щами лакомится? Эх вы, деревенские дурачки, в сказки верите! Ха-ха-ха!
   Смех дружно подхватили, а Лютен с замиранием сердца глядел на арбалет и вспоминал.
   Напряжение в хате возрастало, несмотря на то, что Зурар прямо таки светился от счастья, да и разбойнички развеселились, в предвкушении сытного ужина. Старик Хейндар надулся, раздался в плечах, а в глазах заблистали молнии. Перед Некрасом ожил воевода Хейндар, что своим грозным ликом заставлял трепетать в страхе не только врагов, но и соратников. Да не за то его в дружине любили и уважали, не за то!
   Хейндар гаркнул, да так, что слабое пламя свечи задрожало в страхе, раскидывая чудные тени по стенам:
   -Ах, вашу мать да за ногу!
   Он раздраженно отодвинул лезвие меча и вперил грозный взор в Некраса. Вечно смурное лицо его, казалось, застыло в страхе, что постепенно перетек в стыд и горечь.
   Хейндар совсем разъярился и двинул Некраса клюкой по голове, на что тот только опустил лицо и отступил назад. Вся ватага застыла в изумлении. А как же, жуткого и страшного Некраса только что прилюдно оскорбили, а он стоит, повесив голову, будто нашкодивший ребенок.
   Старик наставил клюку на Некраса и спросил:
   -И не стыдно тебе?
   Тот головы не поднял, только перед глазами его пронеслись годы службы под предводительством Хейндара. Вот они в песках загадочной страны Темных Людей, жрут ящериц и изнемогают от жары днем, а ночью дрожат от ядреного мороза. Вот они в суровых северных странах, где борода вмиг обрастает сосульками, а брызги океана долетают уже острыми льдинками, больно щиплют кожу. Вот они вдвоем, против разъяренных болгар, жутко кровожадного племени.
   Зурар вывел всех из оцепенения, прошипев:
   -Некрас, какого хрена?
   Хейндар перевел взгляд на вожака, и спросил, грозно сверкая очами:
   -А ты кто будешь?
   Зурар ответил лениво:
   -А тебе какое дело, дед. Не ори, башка уже трещит!
   И спустил курок. Арбалетный болт со свистом рассек спертый воздух и со страшным хрустом впился старику в грудь. А вожак передал арбалет Дрищу, со словами:
   -Перезаряди, да побыстрее!
   От удара, Хейндар отлетел к стене и схватился за рану, сквозь пальцы его потекла струя густой крови. Разбойники оживились, кто-то даже крикнул ободряюще:
   -Во, правильно! Будет знать, как нам перечить!
   Хейндар поднял полный гнева взгляд и устремил его на Зурара, тот самодовльно ухмыльнулся и едва не поплатился за невнимательность. Со страшным ревом на него налетел Лютен, и, как зверь дикий, вцепился зубами в глотку, колошматя руками и ногами.
   Началась суматоха, все кинулись отдирать парня, что со страшным упорством вгрызался в горло Зурару. Найя забралась под стол, закрыла уши руками и плотно зажмурилась. Наконец тати отодрали Лютена от вожака, и хорошенько надавав по морде, швырнули в угол. Зурар с матерками вытер шею от крови и слюней. Он зыркнул на парня, прошипел:
   -С-с-сучонок! Не жди легкой смерти!
   Он засунул руку под стол и, пошарив, вытащил Найю. Длинные русые волосы её намотал на кулак и со страшным хохотом поднял в воздух. Найя закричала от дикой боли, брызнули слёзы, а кожа на черепе затрещала. Зурар принялся щекотать девочку острием топора.
   -Ха-ха-ха! Ой, какие у нас красивые гла-а-азки! Ну что, сучонок, хочешь посмотреть как мы их выколем? А без проблем!
   Разбойники опешили, никак не ожидая такой жестокости от лидера. Но переглянулись и начали неуверенно похохатывать, пихая друг друга локтями, мол, смотри, что вытворяет то! Вот бес, вот какой лихой, вот молодец!!!
   А Зурар заорал:
   -Сомлел этот гнойник! Ну какого хрена так бить? Давайте, будите его! Пусть посмотрит, сучонок, как с девчонкой веселиться будем
   Среди всей этой кутерьмы никто и не заметил, как волхв, прижавшись к стенке, выскользнул во двор. А старик, замедленно, словно каменный колосс, опустился на колени. Всю жизнь пытались волю железную сломить, на колени поставить. Да зубы обламывали, кто бы ни был. Но вот пришел, самый сильный и жестокий враг - Смерть. И ей удалось. Коварством, обманом, предательством, ложью... Ведь сражайся она честно, ой бы не легко досталась победа! Семь потов бы пролила, плакала б кровавыми слезами!
   Некрас суетливо отбросил меч в сторону, чего никогда не делал, и кинулся к старику. Он присел рядом с ним и голосом, полным горечи и раскаянья, воскликнул:
   -Воевода! Воевода!
   Старик повалился на бок и, корчась в предсмертных судорогах, прохрипел страшно:
   -Будь ты проклят, Некрас... никогда... не прощу... будь ты... проклят...
   Хейндар хотел сказать что-то еще, да испустил дух, ненавистно глядя на Некраса остекленевшими глазами.
   Разбойник налился дурной кровью, сжал челюсти в гневе страшном. По щеке его, побитой оспой да суровыми ветрами, покатилась слеза. Он закрыл глаза и задышал чисто, как перед боем, нагоняя ярость в тело. Кулак его с силой обрушился на пол. Половица жалобно хрустнула, да переломилась пополам от, в стороны брызнули деревянные осколки и капли крови. А Некрас, не замечая боли все лупил и лупил по полу. Наконец взревел голосом страшным, в жилах кровь леденящим:
   -А ну пошли прочь, скоты!
   Разбойники сначала и не поняли в чем дело. Они недоуменно обернулись, а Некрас закричал вновь, поднимаясь во весь рост:
   -Что б вы сдохли, скоты!
   Курукай произнес осторожно:
   -Некрас, не кипятись ты! Объясни что случилось?
   Но чуя неладное, все-таки отступил на шаг и переспросил, выглядывая из-за спин разбойников:
   -Что случилось?
   Некрас выдавил, сквозь сжатые челюсти:
   -Вы все скоты, твари, гниль, падаль... - в голосе его звучала бесконечное презрение, и опустив глаза, он добавил: - Как и я...
   Зурар обеспокоенно опустил девчонку на пол, и спросил:
   -Некрас, что с тобой?
   Тот поднял наполненные злобой глаза и ответил:
   -А то, что я гниль и тварь! И ты за это ответишь, паскуда!
   Он рыкнул, аки взбешенный волк и кинулся вперед. Разбойники так и не поняли как застали смерть, они просто не в силах были уследить за Некрасом, тот двигался будто лавина. Стремительно быстро и так же неизбежно!
   Они разлетелись по углам, будто наполненные соломой чучела. Кровь и выбитые зубы разлетались во все стороны, а Некрас лишь шумно выдыхал после каждого удара. Кулаки его с силой впечатывались в лица, сминая и сокрушая слабую плоть. Он даже и не заметил, как арбалетный болт впился ему в живот, будто большая и злая железная оса.
   Он видел только наполненные ужасом и страхом глаза Зурара. Успокоился лишь когда эти глаза и все остальное лицо вожака превратилось в кровавое месиво, где сквозь красное мясо белели кости и крошево зубов. Он сидел верхом на его груди и бил, бил, бил, бил... кулаки его онемели, костяшки пальцев ободрались до костей.
   Некрас зарыдал. Зарыдал, как плачут настоящие мужчины. Горько, страшно, до крови кусая губы да разрывая сердце.
   Он отвалился от бездыханного тела и закрыл глаза.
  
   Из оцепенения его вывел тихий писк, это Найя тихонько плачет, обняв брата. Некрас сел и сказал сорванным голосом:
   -Не бойся, кутенок... ох...
   Он согнулся от режущей боли в животе и, с удивлением почувствовал, как под рубахой расплывается что-то теплое. Кровь стекает на портки и капает на пол. Некрас прошипел зло:
   -Больно то как, твар-р-р-ри дрожащие!
   Дверь в хату отворилась, пламя свечи пугливо задрожало. В дом ввалился Козлюк, держа за шиворот Блавора.
   -Эй, мужики! Смотрите кого поймал! Он к дому подходил, меня увидел, крики услышал и пустился наутек... - сказал весело Козлюк, но окинув хату взглядом продолжил полушепотом: - Еле догнал... быстрый, как козёл... да я быстрее... Что за бес тут набедокурил???
   По полу, будто ураганом разбросаны изуродованные тела. Козлюк почувствовал, как от тяжелого запаха смерти и крови задрожали колени, а к горлу подступил комок. Даже убежать сейчас не смогу, подумал он, ноги не слушают! Он судорожно сжал ворот Блавора, а тот произнес ошалело:
   -Что творится то???
   Некрас переждал приступ боли и облегченно выдохнул.
   -Фу-ф, мать, мать, мать... думал помру! Ну, Козлюк, мертвяков не видал ни раз? Всё, Зурар сдох, теперь я вожак. Тащись сюда, паскуда.
   Как бы не было страшно и жутко, но голос Некраса нагонял на трусливого Козлюка страха да жути больше, много больше. Он подошел на подгибающихся ногах и спросил:
   -Что прикажешь, вожак?
   -Парня отпусти.
   -Что?
   -Парня говорю, сволочь ты дрожащая, отпусти!
   Козлюк вздрогнул и разжал ладонь, но Блавор остался стоять как вкопанный. Он, открыв рот, переводил взгляд с Козлюка на Некраса, да на Лютена и обратно.
   -Какого беса тут творится, какого беса... - сказал он ошалело. - Какого беса тут творится, этого быть не может! Какого беса???
   Некрас поднял взгляд на Блавора и приказал Козлюку:
   -Ну-ка придержи его... Что-то тут проясняется.
   Разбойник снова схватил его за ворот и тряхнул, но Блавор все повторял, уставившись на Лютена:
   -Какого беса тут творится, какого беса???
   Некрас сощурился, перевел взгляд на парня и начал смутно вспоминать, где же он видел это лицо...
   -Козлюк, посмотри на паренька, узнаешь? Вообще, на обоих посмотри! Внимательней только, узнаешь?
  
   Глава VI
  
   Яркий солнечный день обещал быть тёплым, светлым, весёлым и хмельным! Блавор только что пригласил Лютена сбегать до соседней деревни и потратить накопленные деньги по-взрослому, по-мужски! Скупить все пиво в корчме, да загудеть на полную катушку!
   Онита не сильно и просилась. Девка она понятливая. Ну что ей делать в таком жутком месте как корчма? Да еще в чужом селе! Только попросила Лютена быстрей домой воротиться.
   Лучшие друзья решили сократить путь и двинулись через лес. Бегали на перегонки, петляя меж деревьев, смеялись во весь голос да веселились.
   Когда Лютен да Блавор услышали скрип натягиваемой тетивы и увидели как из-за деревьев выходят жуткие и страшные тати, всю беспечность и задор как рукой сняло.
   Этот тип, вожак, с сумасшедшими глазами, спросил добродушно:
   -Ну что, гуляем?
   Лютен насупился, окинув взглядом ватагу, а Блавор заметно побледнел да в ногах ослаб.
   -Не хотите отвечать и ладно... - сказал вожак, и обратился к своим. - Они ж нам не сильно и нужны, да?
   Разбойники чему-то радостно заулыбались, загалдели. Один только здоровяк, с уродливым лицом, неодобрительно сказал:
   -Брось, Зурар, отпустим их.
   -Ну, Некрас, не мешай веселью! - сказал вожак и обратился к парням. - А Вы, касатики, не геройствуйте!
   Разбойники, щерясь в беззубых улыбках, обступили друзей, один только Некрас остался сидеть вдали.
   Зурар, хищно оскалившись, снял с плеча арбалет и наставил на парней. Лютен гордо выпрямился и даже сделал шагнул навстречу, а Блавор задрожал, аки овечий хвост, и попятился назад, пока не наткнулся на одного из разбойников. Тот с хохотом оттолкнул его в центр круга.
   Лютен понимал, как бы быстр и силен он не был, но совладать с толпой вооруженных разбойников у него не получится. Ну и что, надо только посильней оттолкнуться и налететь на этого, с арбалетом, сбить его наглую ухмылку с лица. Навсегда! Кровь в нем начала вскипать, он задышал часто и сжал кулаки. Погибнуть с честью! В бою! Вот смерть, достойная мужчины! Жаль только Онита горевать будет...
   Зурар сощурился хитро и, опустив оружие, одобрительно сказал:
   -Силен, малой! Вижу - и телом силен, и духом! А вот ты, второй, совсем испугался, да? Жить хочеться, да?
   Лютен растерялся, ведь уже приготовился к последнему да самому кровавому бою в жизни, что б как дед, как отец! А вожак поманил пальцем Блавора, но тот стоял как вкопанный. Тогда один из татей подогнал его пинком под зад.
   Блавор побледнел, на лбу его выступил холодный пот. Однако Зурар не пришиб сразу и у него затеплилась надежда, что разбойники попугают малость, да отпустят! Ведь с них и брать то нечего.
   Вожак жутко выпучил глаза и наставил арбалет на Блавора. Тот едва не сомлел от страха, а Лютен напрягся, готовый в любой момент оттолкнуть друга. Но Зурар не выстрелил. Он подбросил оружие в воздух, что сделало пол-оборота и упало в ладонь вожака. Он протянул рукоять Блавору и сказал:
   -Держи, парниша... Знаешь... Арбалет, конечно, жуткая вещь, да только заряжать его ой как долго, - в голосе его послышались стальные нотки, а лицо сделалось жестоким. - Сглупишь, будешь подыхать медленно, очень медленно! Держи.
   Блавор как во сне протянул руку и пальцы сомкнулись на рукояти. По горлу прокатился нервный ком, а руки от страха так ослабли, что едва не выронил. Лютен совсем растерялся, что происходит?
   -А теперь, парниша... Повернись и убей дружка.
   Блавор вылупил глаза и замотал головой. На что Зурар хитро сощурился и заговорил с ним доверительным тоном:
   -Ну что ты, парниша? Убьешь его, мы тебя отпустим, обещаю. Только арбалет вернешь и все. А так... сражайся не сражайся, все равно ваши трупы на съедение волкам оставим. Ну а если не хочешь... То что ж, дело твое...
   Он развернулся спиной, будто заранее знал, что у Блавора кишка тонка выстрелить, и сделал вид что уходит.
   Лютен кричал про себя, да стреляй же, наконец! Чего медлишь? Ну??? Пусть эта мразь сдохнет! Пусть этот червь, что посмел даже предположить что ты меня предашь, сдохнет в диких муках!!! Стреляй же, друг!!!
   Но Блавор сказал, заикаясь от волнения:
   -Я... я с...с... согласен... Мне надо с...с...собраться только... Н-не убивайте м-меня!
   В голове Лютена зашумело, мир поплыл перед глазами. Он произнес дрожащим голосом:
   -Друг... Ты... ты чего?
   Блавор повернулся к нему и вперил взгляд в землю.
   -Я... ну ты должен понять что так хотя бы один из нас выживет!
   -Нет, нет, нет, нет... друг... я не понимаю... нет...
   Лютен неверяще выставил ладони и отступил назад. А Блавор обратился плачущим голосом к Зурару:
   -Я... я не могу так!
   Тот сказал, пожав плечами:
   -Тогда мы зарубим обоих. Ты не веришь? Показать как мы рубим? Давай свой палец!
   -Нет-нет-нет!
   В голове Блавора происходила чудовищная борьба. Добро боролось со злом, правда с кривдой, хорошее с плохим... А ведь Онита могла достаться и мне, думал он... Лютену просто повезло... Она одинаково любила нас обоих, а ему просто повезло, лучше мордой вышел, да отец с дедом силушкой наделили! А Онита любила нас обоих одинаково... А у Ониты отец староста деревни, а ведь я намного умнее и находчивей честного да глуповатого Лютена. Моему уму нужны деньги и власть...
   Блавор не мог сказать, в какой именно момент решился на подлость. Но план действий он продумал сразу же. Прибегу в село, лихорадочно думал он, в разорванных лохмотьях, надо пару раз в дерево с разбега, да лицом... скажу что Лютена убили, а я успел вырваться... Так и скажу... рано или поздно Онита все равно окажется в моих объятьях!
   Блавор успокоился, дыхание его выровнялось, а в глазах появился нездоровый блеск.
   -Отверните его от меня... не могу в лицо...
   Лютен все шептал:
   -Нет, нет, нет...
   Зурар кивнул и двое татей взяли Лютена за руки и повернули к Блавору спиной. Он поднял арбалет и прицелился.
  
   Биться о деревья с разбега было совсем не больно. Боль улетела куда-то далеко, прицепившись к арбалетному болту. Боль. По-настоящему может болеть только душа. Всё остальное - блажь, бред больного воображения. Нет никакой боли. Есть только эта бесконечная тьма. Есть только эти жуткие, пожирающие небо тучи, тучи, тучи... Они налетели, словно стервятники, полакомиться погибшей душою.
   Они давят, они черны как грех... Ни лучика света, ни звездочки, ни кусочка луны! Жуткая, беспросветная тьма... А боли нет. Нет никакой боли.
   Чуть позже вместо боли придёт такое странно чувство... Как назвать это чувство Блавор не знал. Оно рождается в глубинах сознания, в самом темном, что есть в человеке. В тучах, в жутких тучах, что закрывают душу, что расползаются, поглощают краски, превращая все в серую мглу. Оно рождается, когда обнимаешь желанную девушку... когда она вся в слезах сама бросается в объятия. Это чувство рождается, когда ты глубоко за полночь лежишь на широком ложе, а тебе на грудь голову положила девушка твоей мечты... а слезы еще не успели высохнуть на её прекрасных щеках... . Это странное чувство рождается, когда самый уважаемый и богатый человек в селении пожимает тебе руку и называет сыночком... . Как назвать это чувство, Блавор не знал... . И не знал, нравится ли ему оно...
  
   Глава VII
  
   В животе Некраса снова резануло так, что в глазах потемнело. Козлюк ошалело захлопал глазами и спросил:
   -Некрас, а Некрас, а это чо эта, они да?
   Некрас отдышался и ответил:
   -Они, они. Выведи парня во двор да заруби.
   Блавор вмиг обрел дар речи и заверещал:
   -Нет, нет, вы что? Зачем рубить??? Я вашу сделку выполнил! Меня обещали в живых оставить! Не надо рубить! Не надо, слышите!
   Некрас поморщился.
   -Ну чего ты мешкаешь? Живо исполняй приказ! - рыкнул он и добавил шепотом:
   -Поймать бы еще волхва этого... да на кол посадить...
   Козлюк испуганно двинул Блавору в ухо и потащил на улицу, приговаривая:
   -Ну, парниша, без обид. Я человек маленький, что приказали, то исполняю. Дисциплина! - сказал он и значительно поднял указательный палец. - Дисциплина - залог здорового грабежа.
   Лицо Некраса перекосило от боли в жуткую гримасу, но он постарался выглядеть добрее, что бы совсем не испугать девочку.
   -Эй, кутенок! Благодари Предков за то, что твой брат без сознания, ох благодари... Не дай Предки вспомнит весь тот ужас... А вообще, живучий он у тебя, выкарабкается! Мне бы такое же здоровье как у него, хе-хе-хе - попытался рассмеяться Некрас и закашлялся, сплевывая кровавую жижу - Нет... не нужно мне такое здоровье... не достоин я... тварь, гниль... Не человек я, кутенок... Слава Предкам, подыхаю... не достоин я... гниль...
   Лицо Некраса так и застыло в презрении.
  
   А тучи, эти жуткие громады, казалось, начали бороться и пихаться. Они клубились, сталкивая друг друга за горизонт. Разъярённые, они с гневом обрушивали на землю молнии, длинные, ослепляющие.
  
   Где-то в глубине леса, в старом и разрушенном Храме, сидел Храмовник и радовался близкому дождю. Он вспоминал о тех двух месяцах, что выхаживал и лечил раненого парня, восхищаясь его везением, и подумал, что неплохо бы навестить его. А потом подумал про других людей да отбросил идею далеко-далеко. И снова углубился в чтение старинных храмовных текстов, научных трактатов древних мудрецов и математических задач. Попробуй сунься с такими вещами в село, живо на костре поджарят, объявив чернокнижником и пожирателем детей. Он перевернул страницу и с силой потер налитые кровью, от постоянного чтения при тусклой свече, глаза...
  
   Пахнет соломой, навозом и конским потом. Тихонько фыркнула Яблочка, старенькая уже кобыла. Она уставилась грустными глазами на Ониту, а та улыбнулась уголком рта да оглядела конюшню.
   Свет от лучины мягкий и ровный, потому тени не прыгают, не пугают причудливыми образами, как бывает от пламени свечи. Так тихо и спокойно... Слышно только как дышит Яблочка... С самого раннего детства все переживания изливались ей, все горести, все беды... А та утешала как могла, прикоснётся бывало к щеке шелковистыми губами и легче сразу на душе... Но не сейчас.
   Онита подошла к кобыле и обняла голову, прижавшись губами к тёплому носу. Веки не смогли сдержать слёзы, Онита зарыдала, чувствуя себя совсем маленькой и беззащитной. Кругом покрытый тучами мир, кругом мрак да тьма, а она одна... Яблочка стояла, боясь пошевелится. Наконец девушка прошептала:
   -Ну всё, красавица ...
   Она нехотя разжала объятия и пошла к сиротливо стоящему стулу.
   С первым, еще пока робким раскатом грома, Онита перекинула веревку через балку. Со вторым, что уже набрал силу, она встала на стул, и накинула петлю на шею... С третьим же раскатом, что сотряснул мироздание до самых основ, Онита оттолкнула босой ножкой стул.
   И тогда пошел дождь. Небо с таким облегчением расставалось с переношенным ребенком, что вскоре дождь превратился в обложной. Крупные, тяжелые капли, больше похожие на град, с дикой яростью срывали дерн, а собравшись вместе превращались в бурный и мутный поток.
   Дождь шумит, как огромная горная река, своею мощью пригибая верхушки деревьев к земле... Яростная стена воды заполнила весь мир, не видно ни зги. Может потому Козлюк не попал Блавору топором по шее, а руки его не смогли удержать предателя за мокрую ткань... А дождь все лил...
   И если кто выбежал на улицу, да поймал капли на язык, мог ощутить, что на вкус они солены. Как слеза.
  
   От автора (к прочтению обязательно):
  
   "Мастер бригады рабочих железнодорожной компании Ратленда и Берлингтона Финеас Гейдж вошел в летопись медицины в сентябре 1848 г., когда заряд дымного пороха, которым он заполнял отверстие в скале, взорвался от случайной искры.
   Отброшенный взрывом метровый стальной прут вошел в щеку Гейджа, пройдя через лобные доли головного мозга, вышел в районе затылка и, пролетев еще около 10 метров, упал на землю.
   Несколько минут спустя он пришел в себя и даже смог произнести несколько слов. Гейдж сидел на повозке, обхватив голову обеими руками. Рабочие погнали волов в ближайший город. Это был город Кавендиш (штат Вермонт). Два врача, пораженные тем, что при такой травме Гейдж все еще был жив, постарались сделать все, что могли, чтобы и дальше ему не стало хуже.
   Доктор Эдвард Виллиамс и доктор Джон Харлоу поместили Гейджа в мансарде Адамс-отеля, промыли его рану, удалив осколки черепа, кожу и мозг из порядочного размера дыры в черепе. В процессе обработки раны доктор Харлоу обнаружил, что его указательный палец, входя в отверстие в голове Гейджа, не встречал там и следов мозга.
   Врачам с трудом удалось остановить кровотечение. К полному удивлению врачей, Гейдж находился в полном сознании, но вскоре у него начался бред и горячка. Врачи в полном соответствии с медицинскими предписаниями того времени лечили его касторкой, каломелью и ревенем."
  
   Однако жуткие повреждения лобных долей мозга сказались на личности Гейджа. Да так, что родственники и близкие друзья ужасались смене его характера...
   А как скажется травма на Лютене?..
  
   Продолжение следует.
  
  
   Август-октябрь 2009 г.
   Усть-Каменогорск.
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"