|
|
||
Школа должна была начаться в понедельник 4 июля 1993-го года в Институте теоретической физики им. Ландау в поселке Черноголовка Московской области. Учиться теоретической физике к нам приезжали около 60 "школьников" - студентов и аспирантов из 11 стран планеты. За два дня до начала, в субботу утром, казалось, все было готово: в поселковой гостинице было забронировано необходимое число номеров, автобусы для челночных рейсов в аэропорт Шереметьево-2 были отремонтированы и заправлены, наши аспиранты и студенты точно знали имена прибывающих гостей и номера их рейсов, муниципальная служба безопасности "Алекс" выделила надлежащее количество своих "человеко-часов" для охраны потянувшихся в Россию за знаниями юных дарований, и даже доска в лекционном зале уже млела от нетерпения изобразить на себе великолепные формулы. Основной заезд должен был происходить в воскресенье, а в субботу прилетали только три человека, которых поручили встретить, поселить, накормить и, если потребуется, успокоить нескольким нашим аспирантам. В субботу утром задуманное мероприятие представлялось хорошо отлаженным механизмом, который осталось только запустить.
Наконец, после стольких дней беготни и нервотрепки, можно было прилечь и отдохнуть. Все выглядело просто замечательно. Вместо того, чтобы мотаться по всем этим чопорным парижам, если кому-то нужны наши знания, пускай сами приезжают сюда и платят деньги. И тогда делиться своими знаниями для меня - одно удовольствие, - хоть посреди черноголовского леса, хоть в болоте, только бы эта ржавая железяка в виде Эйфелевой башни не маячила перед глазами. И вообще, надоело! Надоело ныть, надоело побираться, надоело доказывать, что теоретическая школа в России жива и никуда не делась, что не все мы разбежались по миру, а есть еще достаточно психов-теоретиков, для которых гамильтониан имеет вид именно в России...
Не знаю почему, но когда посреди этих бравурных размышлений, которые вот-вот должны были перейти в сладкие сны, раздался телефонный звонок, я сразу же воспринял его как зловещий сигнал тревоги. К сожалению, мои предчувствия обманывают меня не всегда.
Звонил председатель оргкомитета Школы Лев Щур. В свойственной ему убийственно спокойной манере он сообщил, что в Шереметьево час назад украли Дэвида Лицкого - это был самый первый прибывавший на школу слушатель, и летел он к нам не откуда-нибудь, а из Соединенных Штатов Америки. Лицкого встречал наш аспирант Ярослав Пугай. Простояв около двух часов в условленном месте у справочного бюро с плакатом, изображавшим эмблему школы, он наконец обратился к женщине за стойкой, не спрашивал ли кто-нибудь про школу Ландау. Да, - радостно сказала женщина, - совсем недавно один молодой человек спросил про школу Ландау, и тут же стоявший рядом мужчина ему сказал "это ко мне" и увел его в неизвестном направлении. Ярослав немедленно обратился в милицию, где его как могли успокоили. В милиции международного аэропорта Шереметьево-2 ему сказали, что у них тут каждый день исчезает по два-три человека, так что никаких причин для ажиотажа они не видят. Далее ему объяснили, что, как правило, клиента просто выбрасывают из машины, и он остается без вещей, но очень быстро находится сам. Бывает, правда, что пропавший человек обнаруживается (тоже сам собой) через пару дней где-нибудь в другой области раздетым догола. Хотя, конечно, случается и так, что клиент просто бесследно исчезает, и поэтому искать его все равно нет никакого смысла. После этого Ярослав умудрился прямо из Шереметьево дозвониться до Льва в Черноголовку, чтобы описать всю эту захватывающую интригу.
Вот тут до нас, увы, с опозданием, и дошло, что если бы мы условились с прибывающими гостями пользоваться при встрече нашим паролем, то подобных инцидентов можно было бы избежать. Ну в самом деле - что может ответить бандит, пусть даже хорошо вооруженный, на вопрос: "Гамильтониан имеет вид?"
Через десять минут Лев и я сидели в мягких креслах в фойе Института теоретической физики под большим барельефом Льва Давидовича Ландау. У нас не было быстроходного БМВ, на котором можно было бы броситься в увлекательную красивую погоню со стрельбой, у нас не было скорострельного автомата "Узи", которым такую стрельбу можно было бы устроить. Единственное, что у нас было - это телефон на столе и еще некоторый опыт аналитических рассуждений, к каким последствиям приводит тот или иной вид гамильтониана.
У каждого прибывающего на Школу слушателя было три "пожарных" московских телефона, по которым можно было бы позвонить в случае непредвиденных обстоятельств. Прежде всего мы проверили, что ни по одному из этих телефонов Лицкий не объявлялся. Нужно было поднимать по тревоге всех членов оргкомитета. Позвонили в Москву Лене Левитову. В ответ на наш сбивчивый рассказ о происшедшем Леня застонал, что и здесь, в Москве, от этих чертовых американцев ему нет покоя, но обещал подумать. Леню понять можно - по шесть месяцев в году он отрабатывает в Массатчусетском технологическом Институте, и ему вся эта Америка стала хуже горькой редьки. Позвонили в Нью-Йорк, где в эти дни находился Миша Фейгельман, хорошо знакомый с непосредственным научным руководителем Лицкого. Миша воспринял происшедшее как свое личное упущение и пообещал приложить все усилия к розыску всевозможных друзей, близких и дальних родственников пропавшего клиента. Потом, естественно, сразу же позвонили в Москву нашему секретарю Тамаре Абальян - любой человек в теорфизике, если что-то случается (или даже если ничего не случается), немедленно звонит Тамаре. Тамара сказала, что мы ее чрезвычайно заинтриговали, и пообещала сидеть на телефоне в качестве диспетчера.
Мы решили разрабатывать единственную доступную к разработке версию, что Лицкого встретил и увез к себе какой-нибудь его приятель, а сам Лицкий поступил как последняя свинья, никому из нас об этом не сообщив. Против этой версии работал один точно известный факт: Лицкий в Россию ехал первый раз в жизни, но, тем не менее, в мире сейчас все так перемешалось, что от приезжающих в Россию теперь можно ждать чего угодно. Равно как и наоборот: эта таинственная страна с каждым гостем тоже может поступить самым неожиданным образом.
Тем временем два наших аспиранта благополучно доставили в Институт второго слушателя Школы, аргентинца по имени Эдуардо. Поскольку Эдуардо сразу же проговорился, что был немного знаком с исчезнувшим Лицким, мы немедленно привлекли его к делу в качестве ценного свидетеля. Из его показаний следовало, что по не проверенным данным у Лицкого в Москве имеются какие-то дальние родственники.
Прошло уже три часа с тех пор, как исчез ехавший к нам американский гражданин, и пора было сообщать о случившемся в Американское посольство. Леня Левитов долго страдал в том смысле, что ему легче пойти к дантисту в районную поликлинику, чем общаться с Американским посольством, но в конце концов согласился. Поскольку у него под рукой не оказалось ни одного телефона этого учреждения, он позвонил по 09, однако там американский телефон ему давать отказались и посоветовали позвонить в КГБ, сообщив соответствующий телефон. Леня тут же позвонил в КГБ, где его просьба дать телефон Американского посольства была воспринята с полным пониманием и затем в высшей степени любезно удовлетворена. После этого Леня позвонил в Американское посольство и бесстрастным официальным тоном сообщил, что в Шереметьево-2 при таких-то и таких обстоятельствах пропал гражданин Соединенных Штатов Америки такой-то. Посольство металлическим тоном сказало, что эту информацию они передают своей службе безопасности, которая немедленно начинает проводить соответствующие мероприятия.
И тут нас посетила неожиданная мысль: а наши-то что? - ну ладно, от этой беспотентной милиции действительно ничего не добьешься, но ведь родное ГБ судя по всему еще существует. Тем более интересно - пусть они посоревнуются с американцами (а мы посоревнуемся с ними). Однако по этому поводу разговаривать с родными спецслужбами Леня наотрез отказался, резонно заметив, что его сообщение в Американское посольство они уже все равно подслушали, и его повторное заявление о случившемся инциденте будет воспринято как неуважение к техническим возможностям их могущественной организации. Кроме того, Институт теоретической физики находится в Черноголовке, и более естественно просить ГБшной помощи именно там.
Однако здесь у нас в Черноголовке все оказалось намного сложнее. Когда Лев набрал 09 и простым естественным тоном попросил: "Скажите пожалуйста, как позвонить в КГБ, или как оно там теперь называется?", там на другом конце провода, телефонистка сначала охнула, потом тяжело задышала, и лишь спустя минуту, слегка заикаясь, пробормотала, что информацию такого рода она не дает. Позвонили в местную милицию. Те нас долго расспрашивали, кто мы такие, что произошло, а потом нам было сказано, что информацию такого рода они давать не имеют права. Наконец, позвонили в муниципальную службу безопасности "Алекс". Оттуда мы услышали множество упреков, что дескать, они же с самого начала нам предлагали приставить к каждому гостю по паре своих сотрудников на все время проведения нашего мероприятия, но ГБшный телефон дали.
Некоторое время мы с Левой препирались, кому из нас звонить. Бросили монетку, и выпало ему. Лева вздохнул, метко заметил, что это чем-то похоже на потерю девственности и набрал номер. Увы, устроить соревнование российских и американских спецслужб не удалось - телефон не ответил. Если подумать, то действительно - какие могут быть ГБшные расследования в теплый летний субботний вечер, когда на даче дел невпроворот?
Тем временем, Миша в Нью-Йорке развил бурную деятельность и выяснил, что прибывающий к нам сегодня еще один американский участник по имени Меранда является близким другом пропавшего Лицкого. К сожалению, наш будущий слушатель уже отправился в аэропорт, чтобы лететь в Москву, но его родители сказали, что они тоже якобы слышали, что у Лицкого в Москве есть какие-то дальние родственники. Кроме того, они сообщили Мише, что у Лицкого есть невеста и дали ее телефон, однако этот телефон пока не отвечал.
Не знаю чем там занималась американская служба безопасности, но запущенная нами машина расследования работала на полную мощность. Между Черноголовкой и Москвой, между Москвой и Нью-Йорком, между Нью-Йорком и различными точками Соединенных Штатов час за часом шли интенсивные телефонные переговоры.
К вечеру Тамаре удалось разыскать директора Школы Володю Минеева, и тот сходу сумел дозвониться до невесты Лицкого. Со свойственной ему прямотой Володя сообщил ей, что тут в Москве пропал ее жених, и спросил, не знает ли она, где ее возлюбленный собирался провести ночь с субботы на воскресенье? Бедная девушка охнула, успела сказать, что Дэвид ей ничего такого не говорил, потом запричитала, что она всегда была против этой безумной поездки, потом ей стало нехорошо, и разговор прервался. Впрочем, это еще ничего не означало: невеста вовсе не обязательно должна все знать о своем любимом.
Решительный перелом наступил поздно вечером, когда Мише удалось разыскать близкого приятеля Меранды - того самого, который по нашим данным был уже на подлете к Москве. Этот приятель поклялся, что сам лично присутствовал при разговоре своего друга с Дэвидом, во время которого Лицкий проговорился, что связался со своими дальними родственниками, и что, пожалуй, он заночует у них в Москве.
Было уже далеко за полночь, когда к нам в фойе под конвоем двух аспирантов был доставлен вновь прибывший Меранда, который под присягой подтвердил, то, что мы уже и так знали: да, Дэвид Лицкий, стольки-то лет, уроженец какого-то из их Соединенных Штатов, по прилете в Москву 2 июля 1993 года действительно собирался провести субботу и воскресенье у своих дальних родственников в Москве, и что эти родственники должны были его встречать в Шереметьево. На этом наше расследование, тянувшееся около двенадцати часов, успешно завершилось.
У этой истории было два небольших продолжения. Во-первых, когда на следующий день кто-то из наших аспирантов предложил аргентинцу Эдуардо прогуляться по Черноголовке, то тот пустился в путаные объяснения, что его не покидает такое чувство, что этот день он предпочел бы провести, не выходя из из своего гостиничного номера. Во-вторых, когда этот [нехороший человек] Лицкий в понедельник появился на Школе и принес свои тысячу извинений, Лев великодушно заявил, что лично он его уже давно простил, однако возможные осложнения во взаимоотношениях с американской службой безопасности, а также с его невестой, ему, Лицкому, придется утрясать самому. У бедного Лицкого так вытянулось лицо, что и я и Лев были полностью удовлетворены.
История Ногинского научного центра, известного под именем Черноголовка, началась с середины пятидесятых годов этого столетия. Этим временем датируется постройка таинственных ровных как стрелы бетонных полос в глубине так называемого Заколдованного леса на юг от поселка, а также появление в глубине леса многочисленных гигантских (метров по двадцать) воронок, которые, как полагают, возникли в результате испытаний сверхтяжелых взрывных устройств, назначение которых так до сих пор и не установлено.
Расцвет Черноголовки начался в период раннего застоя. В это время было завершено строительство первых трех улиц поселка, которые в типично научном стиле были названы просто и незамысловато: Первая, Вторая и Третья. Примерно в этот же период зафиксированы самые первые эксперименты в архитектуре, венцом которых стало строительство знаменитой Колбасы - длинного слегка изогнутого четырехэтажного здания, практически перегородившего весь поселок на две части.
Период среднего застоя характеризуется бурным развитием ирригации, развернувшейся в бассейне рек Черноголовка и Загребка. На совершенно ровном месте было вырыто красивое озеро Южное. Несколько позднее было расширено огромное естественное озеро Восточное, и появился живописный каскад Западных озер. Озера были соединены с речной системой сложной сетью каналов. Одновременно с появлением Южного озера на опушке Заколдованного леса выросла огромная двуглавая песчаная гора на склонах которой вскоре появился горнолыжный подъемник.
В период среднего застоя было завершено строительство монументального двубашенного архитектурного ансамбля красного кирпича, известного как Бастилия, в которой, ввиду невозможности более адекватного применения, были размещены гостиница и аспирантское общежитие. В это же время был заложен самый претенциозный черноголовский архитектурный монстр - колоссальных размеров Черноголовский Универсальный Магазин (ЧУМ), строительство которого с перерывами продолжалось вплоть до конца периода позднего застоя и так и не было завершено. ЧУМ, еще известный как Колизейчик, стал археологической гордостью Черноголовки, и я уверен, в недалеком будущем он превратится в источник немалых поступлений в поселковую казну благодаря бесчисленным туристам, которые будут приезжать со всего света взглянуть на его выдающиеся развалины.
В конце периода среднего застоя, как венец Черноголовского благополучия, по Заколдованному лесу была проложена освещенная лыжная трасса, в самом начале которой, рядом с Южным озером был установлен знаменитый рубильник с надписью "Уходя, гасите свет!"
Период позднего застоя характеризуется нарастанием симптомов упадка. К торцу милой очаровательной Колбасы было пристроено уродливое псевдомодернистское строение из стекла и кирпича, в котором разместилось учреждение с сюрреалистичным названием Управление Эксплуатации. На обширной территории, примыкающей к старому доброму ЧУМу вырос целый квартал стандартных блочных девятиэтажек, за которым прочно закрепилось название Гетто. С наступлением эпохи смуты разрушительные процессы усилились. Величественные развалины ЧУМа стали ветшать, зарастать травой и деревьями. Постепенно все лампочки с освещенной трассы в Заколдованном лесу были похищены, а потом исчез и рубильник и даже плакат с надписью "Уходя, гасите свет!". Гасить больше было нечего.
Слушателей Школы мы размещали в Бастилии. Гостей мы расселяли в том ее корпусе, который называется "Гостиницей Академии Наук", а наши институтские юные дарования жили по соседству в Аспирантском общежитии, которое представляет собой зеркальную копию стоящей рядом гостиницы.
Бастилия - это очень интересное место. При всей кажущейся прямоугольной строгости форм и мрачной неприступности, этот архитектурный ансамбль подкупает совершенно умилительными излишествами. Между двумя корпусами Бастилии на высоте второго этажа в воздухе парит длинная галерея, через огромные окна которой часто (даже сейчас!) можно видеть выставки цветов или картин местных художников. Здесь же, примыкая к галерее, расположено сложное трехэтажное архитектурное сооружение, в котором нашли свой приют студии всевозможных видов искусств. Расположенные на краю Черноголовки рядом с Южным озером на открытом зеленом пространстве, оба корпуса Бастилии красивым полукругом обходит замечательный автомобильный путепровод. Стартуя с обширной площади перед гостиницей и постепенно углубляясь почти под землю, он лихо огибает общежитие, проходит под двумя изящными, как венецианские мостики, пешеходными переходами и заканчивается с другой стороны гостиницы безнадежным тупиком, единственное назначение которого - служить доступом к гостиничному мусоропроводу.
Когда-то, теперь уже очень давно, я провел в Бастилии несколько лет. Сейчас об этом уже мало кто помнит, но на рубеже 70-х и 80-х, Советская власть вдруг вспомнила (к счастью ненадолго), что она должна предоставлять советским семьям отдельное жилье, и выразилось это в том, что семейных молодых людей запретили селить в общежития. Наверное в этом была какая-то логика - семейный человек в общежитии своим существованием портил какую-то статистику, - но дело не в этом. В те милые времена мне было не до трактовки поступков Советской власти - меня хватало лишь на то, чтобы бороться с ее конкретными проявлениями. Черноголовка, возможно в силу некоторой удаленности от Москвы, была традиционным островком либерализма, и если, скажем, в физтеховском общежитии в Москве человека, у которого обнаруживали штамп в паспорте, просто выкидывали из общежития, то в Бастилии таких людей не трогали. Более того, человека с семейным клеймом после длительного ритуала уговоров и вздохов могли и поселить, и, что совсем поразительно, при наличии места - даже с женой, хотя, конечно, неофициально - как говорится, по договоренности с администрацией.
Длительный ритуал уговоров, вздохов и пускания слезы не всем давался легко. Я хорошо помню как однажды штурмовая группа вахтерш, возглавляемая комендантшей, с криками: "Вы не имеете права жить с женой без разрешения администрации!" ломилась в запертую дверь комнаты, где забаррикадировался аспирант Института теоретической физики Володя Андрейченко со своей супругой. Володя мужественно выдержал осаду, и именно тогда он произнес свою знаменитую фразу: "Вы ошибаетесь - жить с женой я имею право без разрешения администрации!".
В то романтическое время колбасы по рубль двадцать мы с женой только в пределах Черноголовки сменили девять мест обитания - пускание слезы перед комендантом Бастилии мне давалось несколько лучше, чем Володе Андрейченко, но не всегда. В общем я не могу сказать, что вся эта увлекательная борьба за выживание сейчас мне видится только в ностальгическом розовом свете. Я тогда получал аспирантскую стипендию в размере 85-ти рублей, и из них 70 мы с женой отдавали за снимаемую комнату, 15 - за мою прописку в Бастилии и 10 - за прописку жены в деревне Ботово. Так и жили. При этом, чтобы перевести столь сложную арифметику хотя бы в область положительных чисел, не говоря уже про колбасу по рубль двадцать, я регулярно сочинял рефераты по текущим научным публикациям для ВИНИТИ и все эти гамильтонианы, которые я вынужден был через себя пропускать, имели такой тошнотворный вид, что даже мой собственный гамильтониан, который и так выглядел довольно бледно, часто вызывал у меня полное отвращение.
Однажды в период январских морозов нас с женой как-то слишком неожиданно выгнали с очередного нашего обиталища, и мы оказались в ситуации, когда нам действительно некуда было деться. От сомнительной перспективы демонстративной жизни в палатке нас спасло то, что именно в этот момент один мой хороший знакомый переезжал в новую квартиру. Свою старую квартиру он к тому времени уже освободил, и поэтому, услышав о моих злоключениях, он решил некоторое время не заявлять, что квартира свободна и пустил нас туда. Право же, это было так романтично: староновогодний вечер, звонкое эхо от пустых стен, шампанское в эмалированных кружках, голая лампочка под потолком, коробки, чемоданы, тюки... К несчастью, то, что сантехника в квартире была в аварийном состоянии, я осознал только когда не слишком нежно попытался заставить унитаз выполнить его прямую обязанность. К тому времени была выпита уже не первая бутылка, и я самонадеянно решил, что разбираюсь в унитазах не хуже, чем в гамильтонианах. В результате, стопорный кран вылетел как пробка из бутылки шампанского, а вслед за ним ударила тугая неиссякаемая струя ледяной воды. Удивительное дело - я никогда не думал, что квартира может так быстро наполняться водой. К счастью, мы находились на первом этаже, и до определенной степени это ослабляло драматизм ситуации. Конечно же, мы мужественно боролись со стихийным бедствием: затыкали брешь и тряпками и просто пальцем, по очереди бросались грудью на безжалостную струю, однако окончательная победа была достигнута, только когда посреди ночи до нас наконец добрел вдрызг пьяный водопроводчик.
Мы продержались в той квартире всего несколько дней: кто-то из соседей настучал куда следует, и нас выкинули. Однако к тому времени я уже успел разжалобить комендантшу Бастилии своими стенаниями, и нам было куда эвакуироваться. Однако, так просто эта история не закончилась. Спустя несколько дней выяснилось, что в одной из комнат оставленной нами аварийной квартиры высохший паркет вздулся безобразной штормовой волной, о чем мне были предъявлены соответствующие претензии. Денег что-то там платить за причиненный ущерб у меня естественно не было, и в этой казалось бы безвыходной ситуации я нашел, как мне по-началу показалось, очень остроумное решение. Дело в том, что в Бастилии в те дни происходил ремонт лифта, и на одном из этажей лежал штабель тяжеленных металлических слитков, которые служат лифтовым противовесом. И вот в один из вечеров я втихаря за несколько часов перетаскал весь лифтовый противовес в злополучную квартиру и аккуратно уложил его на вспученную паркетную волну. Должен сказать, что все это выглядит очень смешно только с расстояния многих лет, а тогда, после многих часов моих челночных рейсов с безумно тяжелым рюкзаком (кстати, больше двух гирь за один раз я унести был не в состоянии), комментировать свое отношение к происходящему я мог лишь с помощью сугубо непечатных выражений. Как это ни удивительно, но мое изобретение сработало, и спустя пару дней на паркетном море установился штиль. Однако ликование мое было преждевременным. Вскоре в Бастилии появилось большое объявление (цитирую дословно): "Тот ИДИОТ, который украл лифтовые гири, большая просьба, срочно вернуть их обратно!". Разумеется, как честный человек, я их вернул - все до единой. Опять с обреченностью ишака я целый вечер ходил туда-сюда и таскал, таскал, таскал на своем горбу этот безумно тяжелый, но такой нужный общественности, металл. Однако самым утомительным в этом мероприятии была даже не физическая усталость, а то, что я изо всех сил пытался сохранить тайну, что в условиях общежития было весьма непросто. Я старательно прятался даже не из-за того, что боялся разоблачения и какого-то там наказания, а просто потому, что чувствовал: обидное слово ИДИОТ исключительно точно соответствовало моим действиям.
Пока я предавался всем этим ностальгическим воспоминаниям, из Шереметьево прибыл автобус с последней партией наших "школьников". После детектива с исчезнувшим Лицким, с каждым транспортом в аэропорт мы отправляли не только наших аспирантов, но и по три-четыре охранника из муниципальной службы безопасности "Алекс".
Последний автобус из Шереметьево прибыл, когда было уже около полуночи. Первым делом мы отвезли подкрепиться наших измученных "детишек" в столовую Института физики твердого тела, которую мы арендовали для Школы на все три недели. Здесь никаких сбоев не было: как мы и договаривались, несмотря на столь поздний час повара продолжали терпеливо ждать (деньги есть деньги), и то, что они называли котлетами с гарниром, было горячим. Затем автобус с размякшими сонными гостями подъехал к Бастилии.
Прошло уже много лет с тех романтических времен, когда я видел Бастилию в столь поздний час, и обнаруженное мною теперь зрелище происшедших перемен впечатляло. Вся площадь перед гостиницей была запружена "мерседесами", "фордами", "тойотами" и прочими непременными атрибутами настоящих мужчин. Сами же "настоящие мужчины" гуляли в гостиничном ресторане под очень уместным названием "Медведь", вход в который находится прямо в фойе напротив стойки администратора. "Медведь" гремел чем-то вроде Титомира, рокотал многоголосым хором медвежьих глоток и повизгивал игривыми бабскими писками. Некоторых из этих новых хозяев жизни можно было видеть на свежем воздухе, куда они выползали, чтобы не только коллеги, но и окружающее население могло удостовериться, как крепко они стоят на ногах. Поскольку многие из этих квадратных мужчин были в майках, то любой желающий мог полюбоваться обильно представленными орнаментами весьма замысловатых татуировок. Как положено, каждая такая горилла была облеплена весьма специфическими особями женского пола, у которых ноги начинаются от ушей, на бедрах имеется широкий пояс, который все еще называют юбкой, а высокие черные сапоги не дотягивают до попки только потому, что это мешало бы их владелицам выполнять свои прямые профессиональные обязанности. По моим старомодным представлениям все это называется одним емким словом бордель. До сих пор столь яркие зрелища я видел только в кино.
И вот теперь рядом с этой клоакой мы вынуждены были размещать наших трогательных беззащитных юношей и девушек с такими доверчивыми глазами, в которых светится столько любви к Истине. И хотя было предусмотрено, что на все время проведения Школы и в фойе, и на этажах гостиницы будут непрерывно дежурить нанятые нами "алексы" (пусть и не с такими мускулами, но все-таки в униформе с красивой биркой "security"), на душе было тревожно. Тревога усилилась, когда стало очевидно, что появление жмущихся друг к дружке хрупких молодых людей с явно иностранными рюкзаками и чемоданами, для обитателей борделя не прошло незамеченным. Красноречивые взгляды, которые они раз за разом бросали в нашу сторону, явно говорили, что хотя по вечерам у них принято отдыхать от обустройства рыночной экономики, тем не менее, дело есть дело в любое время суток. Когда же выяснилось, что все до единого "алексы" совершенно невообразимым образом вдруг куда-то исчезли, мне лично стало совсем не по себе.
Лева кинулся звонить в "Алекс": "Почему здесь никого нет?!... Как это, директор гостиницы распорядился снять всю охрану?!... Кто вас нанял - мы, или директор гостиницы?!..." Тем не менее, внешне все выглядело относительно спокойно. Аспиранты помогали гостям перетаскивать вещи, наши секретарши Таня и Лида регистрировали участников, собирали паспорта и вместе с администратором гостиницы размещали прибывших по комнатам, а сами гости старательно заполняли регистрационные карточки. И хотя иностранные граждане поглядывали на тот кабак, что бурлил рядом с ними, с некоторым недоумением, нужно отдать им должное - на все это они реагировали в высшей степени индифферентно. Есть такая универсальная формула внутренней защиты (я по себе знаю): по прибытии в неизвестную страну, какая бы экзотика вокруг ни происходила, от нее можно легко отстраниться общим риторическим вопросом: "А может быть у них тут так принято?...".
Все были при деле, тем более, что дел было много. Как это у нас принято, при ближайшем рассмотрении треть из выделенных нам комнат оказалась непригодными к существованию: где-то не работала сантехника, где-то были разбиты стекла, где-то были разломанными кровати и т.п. Нужно было временно размещать участников плотнее, чем им бы хотелось. Потом возник конфуз из-за того, что один из двух испанцев, которых поселили вместе, оказался вовсе не испанцем, а испанкой, а так сразу спать пусть и с соотечественником в одном номере, она пока была не готова. В общем происходило много всякой неизбежной для таких мероприятий кутерьмы, и каждый был чем-то занят. Один я был без дела: покуривая сигарету за сигаретой, я с подчеркнуто флегматичным видом дефилировал туда-сюда от стены к стене на узком участке пространства между горкой чемоданов наших беззаботных гостей и борделем. А на этом участке явно искрило. Теперь крепкие мужчины в майках пристально присматривались не только к чемоданам, но и лично ко мне, и я не могу сказать, что такое внимание с их стороны вызывало во мне чувство глубокого удовлетворения. Шел второй час ночи...
Мне очень неловко в этом сознаваться, но так уж получилось, что я ни разу в жизни не дрался. То есть абсолютно - даже в детском возрасте. Ни мне по лицу, ни я никого по роже. И вот теперь, дожив можно сказать, почти что до седин, я со всей остротой почувствовал, как много в своей жизни я упустил.
Все произошло за считанные секунды. Кто-то окликнул меня из глубины фойе, и как только я отошел от своего рубежа всего на несколько метров, сзади в воздухе послышалось едва уловимое шуршание, и какой-то общий вздох. Здоровенный верзила одним прыжком оказался у наших чемоданов, схватил самый большой из них и рванул к выходу. Скорее повинуясь инстинкту "если убегают, надо догонять", чем здравому смыслу, я бросился следом. Оказалось, что все это было не совсем импровизацией, потому что некий человек, который как бы случайно оказался между мною и чемоданами, в момент моего рывка изящным движением ноги поставил подножку. Но не тут то было - я с детства прыгучий, и подножку эту мне удалось перескочить.
Из наших на происшествие моментально среагировали еще двое - Лева и Ярослав. Когда я проскакивал дверь на улицу, сзади уже слышался густой топот их ног, пусть и не очень могучих, но зато уверенных в своей правоте. Этот топот сыграл решающую роль. Когда я выскакивал из двери, мне навстречу уже двинулся еще один могучий верзила, и он вне всякого сомнения сшиб бы меня с ног, и вполне вероятно просто размазал бы по кирпичной стене, однако, услышав за мной грозный рык подмоги, он удивительным образом струсил и отступил в сторону. Тем временем, бандюга с чемоданом завернул за угол гостиницы и устремился в сторону Южного озера и леса.
Стояла великолепная безлунная ночь. Черные силуэты оцепеневших деревьев и звенящая тишина создавали образ мистической тайны. Над уснувшим лесом, над застывшим зеркалом озера, над печальными тусклыми фонарями, над всеми человеческим страстями, "где-то там, во вне, был этот большой мир, существующий независимо от нас, людей, и стоящий перед нами как огромная и вечная загадка, доступная однако ж, хотя бы отчасти, нашему восприятию и нашему разуму..." (А.Эйнштейн). Где-то там, высоко, в глубине бесконечного неба сияли, переливались, ликовали мириады Вселенных, а здесь на земле три худосочных физика-теоретика гнали через темные заросли ночного леса ворюгу с огромным чемоданом.
Мы гнали его как мамонта. Точно так же, как наши далекие предки, не умея справиться со свирепым животным при непосредственном столкновении, дикими воплями и треском нагоняли на него страх и гнали в западню, так и мы, не переставая воинственно выкрикивать: "Заходи справа! Заходи слева! Подсекай его! Подсекай!", все гнали и гнали ополоумевшего верзилу через черные чащи кустарников и мрачные дебри черноголовского леса. А он все пер и пер как тяжелый танк, которому, что лес, что овраги - все нипочем. Какое там "подсекай"! Я держал от него дистанцию метров пять и со страхом думал, что если он сейчас, не дай бог, споткнется или вдруг опомнится и остановится, то даже не выпуская из рук чемодана, он так размажет меня по стволу дерева, что потом уже не отскребешь. Не знаю, что думал насчет такой перспективы Лев, но Ярослав, мне показалось, в глубине души даже обрадовался происшедшему. После того, как в Шереметьево у него из-под носа увели Лицкого, он, видимо, искал случая реабилитироваться, и вот теперь в звонких интонациях его голоса явственно слышалось затаенное: "Ну этот-то от меня не уйдет!"
Сейчас, по происшествии всего лишь двух лет после того замечательного ночного спринта, я не могу вспоминать те романтические времена без ностальгического чувства умиления. Почему он от нас убегал? - Потому, что в те рыцарские времена все еще соблюдался некий джентельменский "кодекс чести": ворюга должен убегать от тех, кого он обворовал. А будут его догонять или нет - это уже вопрос другой. И, кстати, стражи порядка тогда бандитам не козыряли, а сохраняя достоинство, старались их просто не замечать.
Мы гнали нашего "мамонта" метров двести. В конце-концов он все-таки обессилил, где-то в кустарнике бросил чемодан, набрал скорость и растворился в густом ночном воздухе. К сожалению в этой кромешной тьме мы прозевали момент, когда он расстался со своей добычей, и теперь нам еще предстояла непростая задача посреди непроглядной черноты лесной чащи разыскать чемодан. Ярослав был послан срочно вызывать на подмогу "алексов" (интуиция нам говорила, что победу праздновать еще рано), а мы с Левой буквально на карачках, ощупывая руками рельеф местности, стали прочесывать лес.
Спустя некоторое время оказалось, что не мы одни такие настырные. На фоне светлой опушки леса показались три темных фигуры, которые тоже явно что-то искали. Еще спустя некоторое время стало очевидно, что три крепкие фигуры тоже ищут чемодан, и что самое неприятное, даже больше чем чемодан, они интересуются разыскать своих обидчиков, то есть нас. Сразу как-то стало неуютно и одиноко, да и к чемодану интерес немедленно угас. Не знаю как Леве, а мне захотелось стать тихим и незаметным деревом, что я и попытался сделать, прильнув к уютному стволу ближайшей ели.
К счастью Ярослав выполнил свое задание быстро и эффективно. Вскоре на опушке леса показались еще три фигуры. Новые действующие лица этой ночной драмы прибыли с яркими фонарями, а в их движениях чувствовалась уверенность и сила. И хотя я очень сомневаюсь, что победа была бы на их стороне, сойдись они с нашими бандюгами в прямой честной драке, сам факт появления ребят, представляющих, пусть и условно, но власть, какой бы иллюзорной она ни была, возымел действие. Ворюги снова струсили и обратились в бегство, а носители фонариков без особого энтузиазма занялись преследованием и тоже скрылись.
Помнится тогда, два года назад, в свете, как мне тогда казалось, глобального противостояния хилого, но все-таки государства и набирающих силу бандитов, я отметил этот мелкий инцидент, как пусть и чисто символическую, но все-таки победу, условно говоря, государственной власти. Помнится я даже слегка за нее порадовался. В те наивные времена мне казалось, что по большому счету речь идет о том, кто в конце концов победит: государство бандитов, или бандиты государство. Мне тогда и в голову не приходило, что пройдет всего лишь два года, и я начну себя спрашивать: все это теперь называется государством бандитов, или бандитским государством?
А чемодан мы в конце концов нашли. Правда для этого нам втроем, вместе с вернувшимся на подмогу Ярославом, пришлось с полчаса ползать по кустам. А потом мы с гордым видом вернулись в гостиницу и возвратили нашему гостю его собственность. Должен сказать, что чемодан мы волокли по очереди, и вовсе не потому, чтобы поровну разделить лавры победы, а просто потому, что протащить его больше пятидесяти метров ни кому из нас было не под силу.
В дальнейшем Школа по теоретической физике проходила почти без осложнений. Теперь на всех этажах гостиницы, где жили наши гости непрерывно дежурили "алексы". Более того, в первые несколько дней даже при входе в лекционный зал, где на доске рисовались умопомрачительные формулы, всех входящих встречал дюжий охранник в форме с красивой надписью "security". В результате бандиты присмирели и больше нас не трогали. Наверное они для себя решили, что теоретической физикой занимаются тоже не заморыши.
Прошло несколько дней и наши детишки осмелели. Дошло до того, что в один из вечеров шестеро немецких студентов сходили потанцевать в "Медведь". Как они объясняли, им хотелось посмотреть нашу жизнь во всех ее проявлениях. И между прочим, никто их даже пальцем не тронул. Я потом спросил одного из них, как им там понравилось, и он ответил, что никаких сколько-нибудь ярких впечатлений они не получили. Дело в том, честно признался он, что они все время, даже танцуя, непрерывно пересчитывали друг друга, и ни на что другое у них просто не хватало внимания.
Но вообще все это напоминало что-то среднее между пионерлагерем и детским центром психологической реабилитации. Таня и Лида с утра до позднего вечера возились с нашими несмышленышами, как заботливые няни. Присматривали, чтобы никто по легковерию своему не дай бог не отравился, объясняли, что за таинственное заведение скрывается под интригующей вывеской "Гастроном", помогали отправлять письма их распереживавшимся папам и мамам, возили на экскурсии в Кремль и в Загорск, где им, кстати, пришлось отражать настоящую атаку набросившихся было на легкую добычу целой толпы цыган. В первый же день работы Школы Тане пришлось мотаться в Ногинск чтобы закупить и раздать каждому юному дарованию по кусочку мыла и по рулону туалетной бумаги, потому что в нашей славной академической гостинице были твердо убеждены, что такие вещи каждый интеллигентный человек всегда должен возить с собой сам. Пришлось изрядно повозиться с одним юношей из Ниндерландов, который оказался твердым вегетарианцем. Это только так кажется, что убери котлету, в которой, чтобы разыскать мясо, требуется сильное воображение, и как бы все равно ничего не изменится. Оказывается, ничего подобного: если из блюда, которое в столовой называют "котлета с гарниром", убрать один из компонентов, например то, что они называют котлетой, то оставшийся продукт станет столь сиротлив, что затраты на его усвоение перекроют содержащиеся в нем калории. Даже женщины в столовой не могли вынести это душераздирающее зрелище. Они раз за разом подзывали то Таню, то Лиду и стенали: "Ведь зачахнет же! Ну сделайте что-нибудь!" Ничего, выходили. Убежденный вегетарианец, хоть и отощал, но зато в итоге получил столько знаний о жизни и теоретической физике, сколько он бы не набрал за всю жизнь в своих Ниндерландах.
Школа подверглась еще одному серьезному испытанию на третий день своей работы. Накануне вечером по Черноголовке было объявлено, что по техническим причинам весь следующий день с раннего утра до позднего вечера во всем поселке будет отключено водоснабжение. К счастью мы вовремя сообразили какой психологической травмой это грозит нашим слушателям, которые все до единого привыкли по утрам чистить зубы и смывать после себя унитазы. До закрытия магазинов времени на размышление почти не оставалось, и в результате вице-директор Института теоретической физики им.Л.Д.Ландау доктор физико-математических наук профессор Владимир Петрович Минеев был вынужден срочно ехать на институтском автобусе в хозяйственный магазин города Ногинска и закупать там оптовую партию пластиковых десятилитровых канистр. Затем целый вечер Таня и Лида распределяли канистры среди участников и проводили подробный инструктаж, как нужно разумно расходовать воду и вообще, как себя вести в подобной экстремальной ситуации.
Несколько дней после начала работы Школы я ловил на себе опасливо-уважительные взгляды наших молодых гостей. Отсутствие на моей одежде бирки "security" убеждало не всех. И лишь когда наступил мой черед учить их теоретической физике, лишь когда я вышел на сцену, сказал: "Гамильтониан имеет вид" и изобразил на доске совершенно очаровательный гамильтониан, лишь после этого барьер между нами растаял, и меня окончательно приняли за своего. И тогда я поведал молодым благодарным слушателям увлекательную историю о том, как получается, что в изинговских спиновых системах с вмороженным беспорядком, происходит спонтанное нарушение репличной симметрии, в результате чего фазовое пространство факторизуется на множество спин-стекольных состояний с ультраметричной топологией... Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз.
За три недели работы Школы нашим слушателям было прочитано 16 лекционных курсов (всего 53 лекции) по всем основным областям современной теоретической физики. Лекции читали сотрудники Института Ландау, как те, кто постоянно работает здесь, в России, так и те, кого российский обвал разметал по разным концам планеты, и кто специально на Школу вернулся в родные пенаты. Кроме лекций был проведен футбольный матч между командой студентов и командой "профессоров", который, не взирая на результат, по настоянию студенческой стороны был провозглашен ничьей.
Во время торжественного закрытия Школы наши гости подарили Институту Ландау самочинно раздобытую огромную карту мира, на которой были оставлены их автографы и проведены лучи, связавшие Москву с многочисленными городами планеты, от Южной Кореи до Аргентины. А потом они разлетелись по этим своим лучам во все концы глобуса, унося с собой частички наших знаний и еще искорки чего-то теплого и светлого, чего-то такого, что теоретическая физика сформулировать не в состоянии.
1995 г.
----------------------------------------
журнал "Юность" N 11, 1995