Доржи Амурсана : другие произведения.

Неба звездная рать

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

0x08 graphic

"Историй всего четыре. И сколько бы

времени нам ни осталось, мы будем

пересказывать их - в том или ином виде".

Хорхе Луис Борхес

Мудрый: И кто же это тебе в детстве

такие страшные сказки читал?

Красноярский чат

СЛОВО

предшествующее всем прочим словам.

   Когда-то давным-давно мне попали в руки эвенкийские легенды и сказки, открывшие для меня удивительную и сложную Вселенную таежных народов. Спустя годы, постигая общие принципы и методы исторической науки, я довольно часто сталкивался со сходными моделями Вселенных, универсальность термина "трилока" становился всё очевиднее с каждым разом. Оставив в стороне системный подход к изучению религий человечества, отложив в сторону труды Мирча Элиаде, Джеймса Джорджа Фрэзера, С.А. Токарева и прочих, перейдем непосредственно к рождению этой книги.
   Четыре года тому назад, летом 2000 года, мы с товарищами ставили экспедиционный лагерь на острове посреди Енисея. Именно там, ночью, когда все уже завернувшись в спальные мешки, готовились ко сну, я вдруг взялся пересказывать сказку о Тывгунае и Чокулдае. Причем, то, чего я не помнил, приходилось тут же додумывать, изобретать какие-то подробности, детали, бессовестно заимствуя их из тюркского фольклора. Естественно, что местом действия стал Енисей, Чокулдай провел ночь в лодке, причалив едва ли ни к этому самому острову.... И вот, под шум ночной реки, под шелест листьев завязался этот сюжет, и позже возникла идея его записать. Кое-что было записано (в частности, краткий эпизод с ладьей смерти), остальное - благополучно забылось.
   Забылось ровно на четыре года. До того самого дня, пока я, вернувшись из Эвенкии в Хакасию, не взял как-то в руки "Антологию фольклора народностей Сибири, Севера и Дальнего Востока", где наткнулся на то самое сказание о Тывгунае и Чокулдае. К стыду своему, я выяснил, что не только перепутал братьев местами, но и беспардонно исказил весь сюжет. Делать было нечего, дело было вечером, я сел за компьютер и по памяти написал несколько страниц. Сознательно я не пытался ничего выправлять, наоборот приложил максимум усилий дабы отдалить свой сюжет от исходного, фольклорного.
   И вот здесь встала проблема жанра. Правильнее будет сказать, что проблемы-то, в сущности, никакой и не было. Единственный подходящий жанр в современной литературе, предоставляющий достаточное обширное поле для творческого эксперимента, это fantasy, где различного рода эпические предания переплавляются в горниле авторского вымысла и обретают совершенно новые характеристики, обращаясь в "утраченные сказания". Не вдаваясь в пространные, но совершенно бессмысленные, на мой взгляд, особливо утратившие какую бы то ни было под собой почву после Бориса Акунина, рассуждения о низких и высоких жанрах в литературе, я принялся соединять несоединимое.
   Черпал обеими горстями из упомянутой уже "Антологии", из тувинских, хакасских, монгольских сказаний, делал вставки, стилизованные под китайские летописи. Не обошлось и без научных работ по этнографии, археологии, религии, различных энциклопедических, лингвистических словарей. Одним словом, игра затянулась и стала набирать опасные обороты. Вместо развлекательной книги на свет угрожал появиться многомудрый талмуд, научная ценность коего изначально приравнивалась к очевидному нулю.
   Ещё одним из сложных моментов стала стилистика произведения. Современный литературный язык для описания реалий созидаемого мира годился с явной натяжкой. Лаконичности и ёмкости фраз приходилось учиться, перечитывая и осмысливая доступные мне эпосы, попутно заглядывая в страницы Умберто Эко.
   Вот здесь меня и выручили критические статьи Анджея Сапковского, расставившие все точки над Ё. Кстати, коснувшись сей буквы, не премину случаем выразить признательность Святославу Логинову за монгольский мир "Многорукого бога", и Николаю Даниловичу Перумову за альтернативную эсхатологию "Гибели Богов".
  

0x01 graphic

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

0x08 graphic

Беглый жрец и его брат

  

"Сумерки - это трещина между мирами".

Карлос Кастанеда

   Незадолго перед закатом пошел дождь.
   Тучи весь день бродили над горизонтом, словно выискивая, куда бы пролиться, и вот к вечеру разразились грозой. Раздались далекие раскаты грома, сопровождаемые яростными отблесками не менее далеких молний, подул ветер, рассеивая в воздухе мельчайшую водяную пыль. Дышать сразу стало легче.
   Всадник, о-двуконь двигавшийся вдоль излучины реки, бросил беглый взгляд на небо и спешился. Прямо перед ним начинался пологий склон скалы, высившейся над рекой, открывая великолепный вид на всю излучину. Этим-то скала и привлекла всадника, заприметившего её издали. Стреножив лошадей, человек неторопливо взошел на вершину.
   Красный диск солнца, тускло светивший из-за пелены туч, опускался за горизонт. Противоположный берег реки уже укрыли сиреневые сумерки. По подернутой рябью поверхности реки пролегла кроваво-красная дорожка.
   Человек запахнулся в плащ, и, не обращая внимания на моросящий дождь, опустился на землю. Он был высок, широк в плечах, насколько позволяли видеть складки темно-коричневого плаща, из-под которого тускло поблескивал край нагрудного пластинчатого панциря. Густые черные волосы были собраны на затылке в хвост. Смуглое лицо с четко очерченными линиями, то ли выбритое, то ли вообще лишенное всяких следов растительности. Обут он был в кожаные чулки со слегка загнутыми носами. Оружия при нем не было: колчан, лук в налучи и палаш остались подвешенными к седлу одной из лошадей.
   От реки тянуло холодом, но он старался не обращать на это внимания. Он оглядел небо, словно что-то выискивая. И тотчас в глубине лесной чащи встрепенулся, взъерошил перья, сгоняя с себя сонливость, орел-могильник. Еще миг, и он уже кружит над лесом, с каждым кругом забирая все выше. Вот уже видна река, узкой темной лентой пролегшая меж двух горных хребтов, не давая им сойтись.
   :о, брат мой, в небесных высях! Обрати свой взор ко мне, позволь мне побыть рядом с тобой, насладиться прохладой и силой ветров: разреши ощутить свободу в ничем не стиснутом пространстве, вдохнуть воздух, пронизанный мириадами мельчайших брызг дождя: никем не познанное чувство свободного полета, не падения камнем в пропасть, кое является уделом человеческой природы, а именно управляемого свободного полета. Пьянящий восторг захлестывает меня, мне хочется кричать, кричать во все горло... И я слышу вырывающийся из горла клёкот... дозволь видеть глазами твоими...:
   Орел-могильник делает еще круг над долиной, а затем летит над рекой, старательно повторяя каждый изгиб ее. Воля пробудившего его в этот ненастный сумеречный час неумолимо ведет его на север.
   Присутствие в своем теле другого существа птица ощущала, но ничего поделать с этим не могла. Природой наделенные способностью преодолевать огромные расстояния, привычные к этому, крылья сейчас испытывали двойную нагрузку. И человек, неподвижно сидевший на вершине скалы, прекрасно сознавал это; виной всему была кровь, обыкновенная человеческая кровь, насыщенная страстей и надежд. Все труднее становилось вспарывать воздух в болезненном подъеме; от трудного подъема в вышину болело всё тело. Набирая высоту все время хотелось делать шаги, словно карабкаясь по крутой лестнице. Ощущения свободного полета, вопреки ожиданиям не было, восторг очень скоро сменился адской усталостью... Могучий орел очень скоро выбьется из сил. Нужно будет отпустить птицу в тот самый миг, когда у неё останется сил ровно столько, чтобы долететь до берега.
   :твои силы на исходе, я чувствую это. Словно каплями влаги, коими насыщен сейчас воздух, наливаются усталостью твои крыла. Еще мгновение, еще один рывок... я, кажется, что-то вижу... Лодка легко идущая по течению. Да, это то, что нам нужно:
   Человек на мысу вздрогнул, словно ежась от ночной прохлады, с некоторым трудом встал. И все так же неторопливо, зябко кутаясь в промокший плащ, начал спускаться вниз.
   А дождь тем временем усиливался.
   Чокулдай возвращался домой. Его, конечно же, никто не ждал, никто не верил, что он вернется
   (а некоторые даже надеялись на это),
   но он возвращался. Ибо не знал другого места, которое мог бы, пускай хотя б мысленно, назвать домом.
   Длинная долбленая лодка плавно скользила по течению реки. Старик, продавший Чокулдаю эту лодку за баснословную цену (десять черных соболей!), предупредил, что поклажу в ней следует распределять равномерно, не допуская крена, не ровён час, зачерпнет воды. Чокулдай лишь усмехнулся, но постарался выполнить наказ старика в точности. На нос бросил суму с припасами да кожаную флягу с водой, на дно лодки - тщательно завернутые в шкуры лук с колчаном и ту самую пару капканов, что рука не поднялась выбросить (вот и сгодились). Велика поклажа, нечего сказать! На корме устроился сам с длинным веслом в руках.
   Восемь дней пути, и вот он уже недалеко от места, в которое стремился попасть уже с самого начала лета. Мысовое селение, ставшее для них с дедом вторым домом, а для Чокулдая - так и вообще единственным...
   Селение занимало один из крупных речных мысов, недалеко от места впадения в Большую реку её восточного притока, именовавшегося Умаханом. Здесь начиналась бескрайняя тайга, тянувшаяся до самых горных хребтов, переваливавшая через них и уходившая еще дальше, на восход.
   По реке, конечно, добраться до Мысового поселения было проще, но здесь нужно было знать, некоторые особенности. Вырабатывались они годами, если не сказать поколениями, прочно осевшего здесь одной из ветвей многочисленного народа илэ, уже не мыслившей себя оторванной от обжитых мест. Сразу же в устье реки была натянута веревка, увешанная бубенцами. Она давала знать местным о появлении чужаков. Миновать веревку было сложно: даже перерезанная она издавала упреждающий шум. За то время, пока неведомый противник добирался до пристаней Мысового, дружина уже была в сборе, готовая встретить незваных гостей острокованными стрелами.
   Но наивным было бы полагать, что этой шумовой веревкой, препятствия на пути к селению заканчивались. Вдоль берега, под водой, невидимые для глаз врага, торчали заостренные колья, причем располагались они как под углом, так и вертикально вверх. Привычные для здешних мест берестяные лодки тонули, а гребцы, оказываясь в воде, даже если им счастливо удавалось не напороться на колья, попадали под обстрел лучников, засевших на пристанях.
   Впрочем, пристани на то и пристани, чтобы к ним чалили лодки. Местные знали, как миновать жуткие колья, ловко маневрируя среди них. Детей в Мысовом сызмальства обучали этому мастерству.
   К слову сказать, всего однажды подвели эти подводные стражи. В тот раз враги пришли по льду. Уровень воды, по сравнению с летним временем, заметно опустился, колья обнажились, торча изо льда наподобие звериных клыков. Эти враги как с неба свалились. Как говорили старики, людей этакого облика в здешних краях отродясь не видали. Не было у них не лодок, ни лошадей. Для них потом слово пришлось придумать: сегои...
   А пришли они по следу, который оставил дед Чокулдая. Тот, уходя от преследователей, с малолетним внуком на руках, безрассудно бросился по непрочному еще льду. Так и получилось: сначала дед пришел, замерзший, обессилевший, а следом, спустя некоторое время, сегои. На счастье, мало их было, но все ж бойцами оказались отменными, не отступили. Все полегли, до единого.
   Как будто за тем и шли.
   Дед потом и объяснить толком не мог, откуда взялись, почему преследовали. На рассвете ворвались в стойбище торганов-оленеводов, перебили всех, включая собак и оленей. А потом, видно, след заприметили и пошли следом. Так весь род Чокулдая и исчез с лица земли в одночасье...
   Как заведено в этих местах, селение было разделено на две части: цитадель, укрепленную валом с лиственничным частоколом по гребню, и округу, где располагалось большинство хозяйственных построек. Неподалеку от основного селения зажиточные крепкие семьи сооружали свои усадьбы, обнесенные тыном. Эти больше привыкли полагаться на себя, нежели на кого бы то ни было. Но, тем не менее, всегда охотно принимали участие в обновлении вала и частокола, ибо хорошо помнили нападение сегоев.
   Дед Чокулдая после того построил землянку на берегу небольшого залива, Култука, как именовали его местные жители, чуть в стороне от Мысового. Ставил капканы, воспитывал согласно своим, торганским, обычаям внука. Почти ни с кем не общался, потому, как не любили их с внуком в селении, крепко помнили, по чьему следу пришли в Мысовой враги.
   Огромным горем для Чокулдая началась шестнадцатая весна. Умер приболевший зимой дед, и парень остался один. Схоронил старика на высоком речном яру, где когда-то вместе любили провожать закат, встречать зарю. Подпер дверь землянки колом и сгинул. Местные поначалу обрадовались, думали, что навсегда. Да не тут-то было. Спустя два года явился. Возмужавший, загорелый, руки татуированы по локоть по неведомому обычаю, волосы заплетены в две косы, доходящие до плечей.
   В то лето Чокулдай прожил в Мысовом всего шесть дней. Этого хватило на то, чтобы проведать могилу деда, подправить завалившуюся крышу землянки. Чокулдай ежеминутно ощущал на себе недоверчивые, настороженные взгляды. С горечью убедился, что на соседних усадьбах стали выставлять ночных сторожей...
   Оставалось лишь надеяться, что все ж со временем привыкнут. А не привыкнут, какое ему до них дело. Видно богам было угодно, чтобы дед Чокулдая нашел свой последний приют в здешней негостеприимной земле, лишившись собственной.
   От нелегких, если не сказать, мрачных, раздумий Чокулдая отвлекло появление над рекой орла-могильника. Птица вынырнула из сгустившихся сумерек, сделала круг над лодкой, и также внезапно пропала.
   Так, сказал Чокулдай самому себе. Так. Смотри внимательней. Приметы начинают сбываться, когда в них начинаешь верить. Что тебе может сулить появление птицы, чьим гнездовьем служат замшелые херексуры? С одной стороны ничего хорошего, но ведь с другой-то стороны - ведь еще и ничего плохого не произошло. Или пока не произошло?
   Стряхнув с себя раздумья, Чокулдай направил лодку к небольшому поросшему кустарником и редкими деревцами островку, одному из множества встречающихся здесь, у самого впадения Умахана. Когда-то в незапамятные времена на самом крупном из них стоял дозорный острожек Мысового поселка. Что-то его, этого островка, еще пока не видно. Впрочем, в этом полумраке не разберешь...
   Начавшийся на закате дождь вымочил одежду, волосы, вода собиралась в лужицы на дне лодки. Всю реку затянула пелена косых из-за ветра мелких брызг.
   Чокулдай причалил свою лодку к острову, под раскидистую сень старой ивы, закрепил на прибрежных кустах конец веревки, поплотнее запахнувшись в парку из оленьей ровдуги, устроился на дне лодки и заснул.
   Но еще до того, как диск солнца окончательно утонул в малиновых облаках над седловиной хребта, редколесье исторгло из себя еще трех всадников, выехавших на берег Реки.
   Это были странные всадники. Желтолицые, раскосые в широких не то рясах, не то балахонах багрового цвета, они восседали верхом на быках. Высокие, мускулистые животные без малейшего намёка на жировые складки, словно были созданы для того, чтобы на них ездили верхом. Впрочем, не исключено, что так оно и было. Некое подобие поводьев из волосяной веревки было накинуто на железные кольца, вставленные в ноздри животных. Резные деревянные стремена и вполне привычные для глаза седла.
   Наездники остановились на пригорке. Они, не переговариваясь, смотрели на Реку. Казалось, взглядами они ощупывают каждую пядь речной долины. На начавшийся дождь они не обратили ровным счетом никакого внимания. Пелена моросящей с неба влаги застилала взор. Но всадники в багровых рясах оставались недвижимы. Похоже, они доверились более надежному чувству, нежели зрение.
   Так продолжалось довольно долго. Один из быков вытянул шею и огласил окрестности раскатами трубного рёва. Казалось, эти звуки вывели наездников из оцепенения. Они не спешно двинулись дальше, вниз по течению Реки.
  
   Снаряжение галер заняло, в общей сложности, около трех дней. На одних судах срочно пришлось обновлять паруса и весла, на других - убирать лишние палубы, дабы повысить осадку.
   Вместо привычных связок моржового клыка, песцовых шкурок и пузатых бочонков с китовыми зрачками вереницы рабов-носильщиков грузили на галеры оружие.
   Несколько катапульт и легких баллист собрали прямо на кормовых надстройках. Прислуга провела немало времени, регулируя и пристреливая их на различные дистанции.
   Денно и нощно ревели меха в кузнях. Кузнецы без продыху клепали прохудившиеся латы, поскольку времени на изготовление новых совсем не оставалось.
   Дружина чистила мечи, перетягивала тетивы на мощных луках; в изнурительных тренировках восстанавливала боевые навыки, чуть притупившиеся за почитай что двадцать лет мирной жизни. Одно дело наводить порядок в стойбищах развоевавшихся оленеводов, и совсем другое - невиданный по размаху ратный поход.
   Суета на пристанях, суета на палубах галер, суета во внутреннем дворе и примыкающих постройках цитадели. За три дня к ней привыкли почти все. И уже не было бестолкового беспорядочного толкания, препирательств на извечную в этих случаях тему: Ты куда прёшь? Сам куда? Зенки разуй, растяпа, не видишь, мне пройти скорее надо...
   Люди двигались на пирсы и обратно слажено и четко. По левую руку - те, кто нес припасы, снаряжение, боевую справу к галерам; по правую - кто уже с пустыми руками торопился обратно. Одним словом - муравейник. Сплоченный одной задачей и одной твердой волей...
   В час, когда море с особой силой начало яриться, омывая солёной белой пеной прибрежные скалы, а ветер обернулся с полуночи на полдень, гавань внезапно замерла.
   Ощетинившись веслами, готовые по первому приказу распустить паруса, покачивались на воде у пирсов груженые галеры. Дружина в сверкающих кольчугах застыла по палубам. Грузившие амуницию и продовольствие рабы столпились на берегу.
   В эти мгновения слышен был лишь лихой посвист ветра да скрип корабельного дерева.
   Все головы в одном порыве повернулись к каменной двухэтажной башне, пристроенной к одной из внешних стен твердыни. На высоком шпиле, что высился над башней, со скрипом развернулся флюгер, выполненный в виде фигуры медведя.
   С галерных мачт, башенных крыш и окрестных деревьев с криком взмыла в небо стая черных дроздов. Взмывая ввысь, птицы устремлялись на полдень, тотчас же превращаясь в маленькие чёрные точки.
   Флюгерный медведь обратил морду свою в южном направлении...
   Необычайно громко прозвучали шаги воеводы Ихтиара, пробежавшего по причалам, затем по внутреннему двору цитадели. Миновав дружинный пиршественный зал, расположенный на цокольном этаже, Ихтиар достиг двери, отделявшей от зала двенадцатиступенчатую лестницу, что вела в покои Хозяина.
   Кряжистый седоусый воевода, распахнув дверь, чуть помедлил, прежде чем преодолеть все двенадцать ступеней ведущих наверх. За следующей дверью располагались жилые помещения. По стенам, сложенным из дикого серого камня, что подобно морской раковине сохранял навеки шум прибоя, были распялены шкуры белых медведей, исполинские рога северных оленей и овцебыков.
   Войдя внутрь, воин вздрогнул от царившего здесь холода; с некоторой долей удивления бросил взгляд на остывшие неведомо когда угли камина, успевшие уже покрыться толстым седым слоем золы. Сделав ещё пару шагов, вздрогнул вторично, когда увидел устланное белоснежными тканями ложе, на котором возлежало упокоенное на спине тело.
   Тело женщины, нет, пожалуй, ещё девушки. Хрупкой, стройной девушки, чьи черты не позволяло рассмотреть тонкое покрывало, укрывшее её с головой. Под покровом угадывался изящный профиль, навеки застывший под дуновением ледяного ветра смерти.
   Заполненную гнетущей тишиной и холодом картину дополняла безмолвная фигура Хозяина, замершего у распахнутого настежь окна. Он стоял, упершись мощным плечом в оконную раму. Не оборачиваясь, Хозяин спросил вошедшего:
   - Всё ли готово, Ихтиар?
   - Всё готово, архонт. Ветер переменился. Мы можем отплывать...
   Флотилия Хозяина Солёных скал взяла курс на полдень.
  
   Он проснулся среди ночи с непонятным, щемящим душу чувством. Открыв глаза, Чокулдай посмотрел на луну, нависшую над рекой. За то время пока он спал, небо прояснилось. Что-то в груди шевельнулось, стало тоскливо, пусто и невыносимо одиноко.
   Такое чувство Чокулдай в жизни испытывал всего пару раз: впервые - когда умер дед. А второй раз - когда случилось добивать волка, умудрившегося попасть сразу в три капкана.
   Это было позапрошлой зимой, когда Чокулдай охотился у самых отрогов горного хребта. Никого вокруг не было, и только волк-одиночка по вечерам подходил к стоянке Чокулдая. Приходил, садился невдалеке, и - смотрел. Просто смотрел. Ни сделал ни одной попытки напасть. Чокулдай даже пытался его подкармливать, но тот ничего от человека не брал... А потом попал в капканы, которые Чокулдай расставил на росомаху. Хитрая попалась, бестия, все ловушки сыскивала, да не просто обходила, - метила, мол, видела...
   И когда одним хмурым морозным утром Чокулдай увидел на тропе попавшего в западни волка, ощутил сразу пустоту в груди, будто вынули из неё что-то. А волк лежал с перебитым хребтом, зажатой в железных тисках лапой, и в глазах его медленно гасли огнистые карие искорки. Кажется, волк в тот миг попытался посмотреть на Чокулдая, чуть шевельнул большой головой. Это последнее усилие забрало у него остатки жизни.
   Но росомаху той зимой Чокулдай всё ж выследил. По свежему следу, после того, как она загрызла марала, ею же загнанного в глубокий снег. Погоня вымотала зверюгу, к логову шла не таясь...
   Чокулдай приподнялся и сел в лодке. По реке змеилась лунная дорожка, подергиваемая рябью. Холодный ветер шумел в листьях. Однако что-то неуловимо изменилось.
   И пока Чокулдай силился понять, что же произошло в окружающем мире за то время, пока он спал, в поле его зрения попал продолговатый темный предмет, пересекший лунную дорожку выше по течению.
   Лодка! Чокулдай понял это еще до того, как сумел рассмотреть длинную деревянную ладью, которую несла река. Фигуры гребца не было видно, и, судя по всему, лодка просто-напросто отвязалась от какой-то пристани и теперь плыла, подчиняясь потоку. Неслыханная удача. Вот и верь в приметы, подумал про себя Чокулдай, к тому ж её несёт прямо на меня.
   Он выудил из сумы веревку, связал петлю, и когда ладья поравнялась с его лодкой, метнул. Сомнений в верности своей руки Чокулдай никогда не испытывал, поэтому сумел накинуть петлю на задранный вверх нос ладьи. Ай, лодка-то не простая, у нас таких не делают. Нашу б я так... за нос-то... А руки меж тем уже тянули ладью к себе.
   Осторожно, преодолевая течение реки, без рывков, словно заводя крупного тайменя, Чокулдай подводил ладью к себе. Он уже заметил, что ладья чем-то загружена. Поймав рукой высокий борт, Чокулдай заглянул на дно... В следующий миг он отшатнулся, обеими руками, мало что не ногой оттолкнул от себя ладью.
   На дне в изломанной последней мукой позе застыл скелет, пригвожденный заржавленным мечом. Лунные блики высветили запрокинутый череп с раззявленной в последнем немом крике нижней челюстью...
   В оцепенении Чокулдай проводил ладью взглядом. Она, покачиваясь, покорная волнам Большой реки, скрылась из виду. Пришла запоздалая мысль о брошенной веревке. Сколько ещё, проклятая, соберет таких веревок, пока дойдет до устья, зло подумал Чокулдай, а там, в Ледяное море...
   Он снова лёг. Сон прошел окончательно, но плыть по темноте было опасно. Нужно было ждать рассвета.
  

‡

   "Я - хан Талай, прославленный в битвах.
   О, супруга моя, взятая мною в пятнадцать лет,
   Печально мне, что разлучился я с тобой!
   В свои пятнадцать я уже ходил в походы.
   И доблестью своей, отвагой приумножил державу своего отца.
   О, три моих сына, я перестал быть рядом с вами!
   О, мой народ, мои потомки... Печально мне!
   О, земля моя, скорблю я о тебе!
   О, реки и озера мои, увы, я перестал вас видеть.
   Как жаль мне вас, о солнце, о луна!
   Отныне вас не вижу я...
   В свои пятьдесят четыре года перестал я ощущать жизнь".

Эпитафия на стеле у гробницы Талай-хана.

‡

   Ближе к рассвету степь осветилась множеством огней. Горели бесчисленные костры. В считанные часы в безлюдной местности раскинулся огромный лагерь. Слышалось ржание лошадей, рёв быков и верблюдов.
   Великий Хан временно перенес свою ставку к горам.
   - Теперь вы могли самолично убедиться в моих словах, о мой хан. - произнес человек, облаченный в расшитую золотыми нитями багровую рясу. - Тунгирский бор мёртв. С самого начала весны его деревья не раскрыли не единого листка. Я, конечно, не говорю о хвойных деревьях... Как бы там не изволил шутить по поводу моего доклада сиятельный апа-таркан Ильчен...
   Таян-хан с нескрываемым раздражением отвернул лицо от говорившего и прикрыл глаза. Что ж, для этого следовало совершить двухдневный переход со всем воинством. Подобного зрелища, пожалуй, не доводилось видеть ни отцу, ни деду Таян-хана.
   - Выставить охрану по границе леса. Ни одна живая душа не должна войти туда, и уж тем более выйти. - распорядился хан. Апа-таркан Ильчен немедленно вышел из шатра. Был слышен его голос, отдающий распоряжения нухурам. Какое-то время Таян-хан прислушивался, потом открыл глаза и встретился взглядом с человеком в багровой рясе.
   - Вы приняли исключительно правильное решение, о мой хан, - медовым голосом сказал Настоятель Обители. - Сейчас как никогда Священный лес беззащитен. Со своей стороны могу сообщить, что Обитель уже приняла все меры по поимке беглого жреца. Несколько десятков наших... м-гм... послушников отправились на его поиски. В настоящий момент могу сказать только одно: следы ведут на север.
   Таян-хан был неприятно удивлен. Обитель вдруг проявляет такой живой интерес к Тунгирскому бору. Не сам ли Настоятель многажды убеждал хана в том, что для могучего государства необходима иная вера, имперская, такая же могучая, способная сплотить вокруг Великого Хана весь его народ. На возражения хана, упорный Настоятель уверял, что старые боги никуда не исчезнут, не станут мстить. Они просто станут другими.
   И вот теперь вдруг выясняется, что этот самый человек не менее других озабочен судьбой Тунгирского бора, живого храма древних богов. Что стоит за этим интересом? Спрашивать напрямую Таян-хан не стал. Ибо надеяться на искренний ответ Настоятеля сродни надежде на то, что Вечное Синее Небо однажды поменяет свой цвет. Но с искренними ответами можно чуть повременить.
   В эти дни хан не отказывался от любой поддержки. Настал тот день, который предсказывала его мать, многомудрая Хатун. Взметнулись в небо знамена Хадана, знамена под которые встали все недовольные Таян-ханом, все гнусные перебежчики и преступники.
   Прежнего Великого Хана до самого последнего дня терзали сомнения о происхождении Хадана, старшего сына, которого за глаза все ханские сподвижники называли не иначе как "шатосским выродком". В конечном счете, поддавшись мнению своих соратников, он выделил Хадану во владение земли на самом севере своей державы вместе с подчинившимися лесными народами, а ханский престол, яшмовую печать и золотой колчан передал среднему сыну, Таяну. До поры до времени казалось, что компромисс достигнут, никто ни на кого не в обиде. Но Хатун, мать Таяна, неустанно убеждала его, ставшего после смерти отца Великим Ханом, расправиться с Хаданом. Тот, по её словам, только и ждал смерти отца, чтобы вцепиться в глотку среднему брату... "Упреди его, напади первым". - говорила Хатун. Но Таян-хан всё сомневался, всё ждал. Вот и дождался...
   Крупных боев ещё не было. Посланцы Великого Хана так и не сумели добраться до ставки Хадана. Старший брат отказывался даже говорить. Посланцы сообщили, что костяк армии противника составляют шато, племя, которое когда-то удалось покорить, лишь истребив на две трети. Оставшихся просто пожалели. Вот к чему приводит жалость! - в ярости подумал Таян-хан. Большинство же воинов Хадан, не мудрствуя лукаво, набрал из лесных народов. Тех самых, что, входя в подданство, преподнесли в знак уважения кому-то из Великих Ханов белых кречетов, белых кобылиц и черных соболей...
   В эти дни Великому Хану степей как никогда ранее, была нужна поддержка. Бегство жреца из Тунгирского бора противники хана могли использовать в свою пользу.
   - Я велел казнить семью жреца. - сказал хан. - Тогудай-богатур понёс должное наказание.
   - Да станет известно моему хану, - тотчас заметил Настоятель, - что жрец только воспитывался в семье Тогудай-богатура, но на самом деле...
   - Что было на самом деле, меня мало касается, - отрезал Таян-хан. - Ты говоришь, твои люди уже следуют за жрецом? Так когда же они схватят его? Отвечай! - нетерпеливо прикрикнул хан. Настроение его стало мрачным, под сводом золотого шатра начали собираться тучи.
   - Скоро, о мой хан. Возможно, что уже сегодня.
  
   Есть в огне что-то человеческое... Плевать, что это всего лишь слепая стихия, подчиненная человеческим разумом. Не в том суть. В сыром лесу, где после дождя с каждой ветки сыплются капли за шиворот, а одежда и без того мокрая, костер воспринимаешь как истинное счастье.
   Тывгунай сидел у костра, подложив под себя седло и вытянув ноги к огню. Без особых усилий ему удалось просушить плащ, штаны и обувь. Расседланные лошади где-то бродили по кустам. Изредка слышался треск сучьев, ломавшихся под копытами. Конечно, и огонь, и шум могут привлечь внимание посторонних, но, положа руку на сердце, какая выгнанная из дому злобным хозяином собака станет в такую мерзкую погоду шарить по волглому лесу?
   "Ну, и что же собирается предпринять беглый жрец Тунгирского бора теперь?"
   Вопрос, заданный, как показалось вначале, насмешливым тоном, застал Тывгуная врасплох. Его рука моментально скрылась в складках плаща. Сам он нарочито медленно обернулся к произнесшему эти слова.
   "Не спеши прерывать мою речь, затыкать мне рот, не выслушав. Я прекрасно осведомлен о том, как ты владеешь метательными ножами... Не так просто стать жрецом Тунгирского бора. Пусть даже Вечный лес сам признает тебя".
   Тывгунай молчал, разглядывая непрошеного гостя, подошедшего к костру. Им оказался высокий старик в нелепом черного с коричневым отлива балахоне с капюшоном, опиравшийся на деревянный посох. Высокий лоб, откинутые назад длинные седые волосы, короткая седая же борода.
   "Тебя ищут. Подумать только, вся степь с ног сбилась, если можно так выразиться. Небывалое дело. Ты побоялся, что тебя постигнет участь твоего предшественника? Тогда зачем сам однажды вошел туда? Лишь подчиняясь воле взрастивших тебя?"
   Тывгунай всё так же молча развернулся к пришельцу, взял в руки лук, приготовил стрелу.
   "Ого, ты прихватил с собой даже священный лук. Прекрасно. Надеюсь, ты осведомлен о некоторых, я бы сказал, неприятных свойствах этого лука? Если это так, то сердечно бы попросил не направлять сие оружие в мою сторону".
   "Ты пришел сюда, чтобы насмехаться надо мной? - спросил Тывгунай у старика, накладывая тем временем стрелу. - Отвечай, кто ты и зачем пришел. А то я начинаю думать, что самым верным решением будет убить тебя".
   "Я пришел, потому что ты сам только что позвал меня. Неужели ты не понял этого? - искренне удивился старик. - Вот так всегда. Никакой благодарности в этом мире нет. Впрочем, в нашем её тоже порой не хватает, - добавил он чуть тише. - Ну что ж поясню, о любопытный жрец..." Видя, как дернулась бровь Тывгуная, и пошел в натяжку лук, старик поспешил исправиться. "О бывший любопытный жрец Тунгирского бора... Я тот... гм... человек, глазами которого ты обозревал просторы Верхнего мира. Видишь ли, многие думают, что достаточно чуть потеснить сущность человека внутри его телесной оболочки..."
   "Человека? - от удивления Тывгунай даже опустил лук. - Я видел Верхний мир глазами..."
   "Меня. - поспешил заверить старик. - А не того, чего тебе там почудилось под действием этих ваших замечательных грибочков, что растут в вашем не менее замечательном бору! Чего так смотришь, неужто я не похож на человека? В то время как ты глазел на наши достопримечательности, я заглянул в твою душу. Не каждый день, знаете ли судьба сводит вот так со жрецом Тунгирского бора... Ведь ты действительно был жрецом". - с нажимом сказал старик, глядя прямо в глаза Тывгуная.
   Тывгунай молчал. Но лук ослабил и даже опустил вниз.
   "Итак", - с этими словами на устах старик преодолел то расстояние, которое отделяло его от костра, сел на обломок сухой пихты, заготовленный для костра, примостил рядом с собой свой посох и протянул руки к огню. При этом полы балахона распахнулись и Тывгунай с удивлением обнаружил, что торс пришельца защищен доходящим до середины голени панцирем, собранным из небольших толстой кожи пластин, скрепленных меж собою прочными ремешками. Ещё больше изумлял серебряный наборный пояс, каждую бляху которого украшало тисненое изображение лошади со странно вздернутой крупной мордой. Единорога Тывгунай никогда не видел, но отчего-то был уверен, что именно так ему и надлежит выглядеть. Ножа на поясе не было, старик явно пришел безоружным.
   У Тывгуная рассеялись последние подозрения. Он со вздохом опустился на свое место.
   "Итак, - повторил старик. - Что мы имеем. Беглый жрец, которому мечтает выпустить кишки любой мало-мальски способный шаманишка в округе. К тому же, исходя из того, что лук оказался у него оказался под рукой, он камлал... Теперь определить твое местонахождение не составит труда... Его родной брат, мирно посапывающий в лодке на Большой реке... Кстати, пора б ему уж и проснуться... - заметил про себя пришелец из Верхнего мира. - Ага, точно... Ты хочешь взять его с собой? Вовлечь в рискованное мероприятие и рискнуть его жизнью? Жаль мальчишку. Совесть потом не замучит? Или у вас с совестью здесь точно также как и с благодарностью?"
   Мысовой Чокулдай увидел издалека.
   Стоит, усмехнулся он про себя, ничего ему ни делается и ничего в нем не меняется. Оно, возможно, и к лучшему. Чокулдай никогда бы не принял всерьез, если б в один из его приездов, местные вдруг ни с того ни с сего воспылали любовью к нему, высыпали б на причалы встречать, обнимая, или, предположим, похлопывая дружески по плечу. Чужак должен оставаться чужаком. Усвоив эту истину с ранних лет, Чокулдай не делал даже попыток стать хоть в чем-то похожим на жителей Мысового. Ни в одежде, ни в образе действий, ни в образе мыслей. Даже призывал других духов. Но это так, к слову. Духи, судя по всему, давно уже оставили род Чокулдая, отвернулись от него...
   Первые подозрения закрались в душу Чокулдая, когда он с некоторым недоумением понял, что не видит ни одного дымка над поселком. Ни одной лодки не стояло у причалов. Ни одной живой души не было видно. Над Мысовым царила тишина.
   Да что ж это, где люди-то?
   Чокулдай на некоторое время перестал грести, зорко оглядываясь по сторонам. Он искал следы схватки с врагом, остатки сожженных укреплений, порубленные тела, брошенные на улицах поселка и на пристанях. Но ничего этого не было.
   Медленно выгребая, Чокулдай проплыл вдоль причалов, следя за тем, чтобы не наткнуться на подводные колья. Отчего-то к берегу приставать расхотелось. Пустой поселок. Отсутствие людей еще не означает отсутствие опасности. Затаившейся или давно уже сгинувшей прочь. Вместе со всеми людьми. И собаками.
   Всё так же медленно, не забывая предельно внимательно обозревать берег, Чокулдай миновал причалы. Теперь его взгляду открылись скрытые частоколом крыши домов, пустые дозорные вышки и приоткрытые ворота цитадели. Интересно, подумал Чокулдай, в обычное время я не счёл бы странным открытые ворота крепости. Но это в обычное время. А сейчас... Сейчас это выглядит как недвусмысленное приглашение войти.
   Внутри цитадели Чокулдай был всего лишь пару раз. Бывать там чаще отсутствовала необходимость. Да и теперь он туда не пойдет. Что бы там не случилось с жителями поселка. Какая бы беда не стряслась, он туда не пойдет. Эта мысль Чокулдаю понравилась, она окрепла и стала решением.
   Более уверенными движениями он повел лодку к Култуку, на берегу которого когда-то дед Чокулдая вырыл землянку.
   Человека, сидевшего у подножия дерева, прислонившись спиной к стволу, Чокулдай заметил не сразу. За миг до того, он затылком ощутил взгляд, почуял чужое присутствие.
   Он не стал хвататься за пальму.
   Ни к чему.
   За ним наблюдают; причем, начиная с того момента, как он высадился на берег, а он почувствовал это только сейчас. Если б неизвестный хотел бы убить Чокулдая, давно сделал бы это.
   А потому Чокулдай развернулся и с нескрываемым интересом уставился на незнакомца. Тот сидел, как уже было сказано, под деревом и лениво грыз былинку. Угрозы его поза не таила. Но сейчас Чокулдая более всего занимала другая мысль.
   - Ты кто? - спросил он. Спросил и вдруг понял, что слышит свой собственный голос едва ли не впервые за последние несколько дней. - Зачем пришел? И что случилось с жителями поселка?
   - С жителями поселка? - похоже было вопрос Чокулдая озадачил незнакомца. - Не имею ни малейшего представления... Звать меня Тывгунай. Мы с тобой из одного рода. Более того, братья. По отцу. - уточнил он.
   - Братья, говоришь? - криво усмехаясь, переспросил Чокулдай. Вопреки всему, ничего в его душе в этот момент не шевельнулось. Слишком много яду пришлось хлебнуть сиротской ложкой. Внутри - не то рубец, не то язва, одним словом то, о чём вспоминать не хочется.
   Незнакомец, назвавшийся Тывгунаем, как будто, был готов к подобному повороту событий. И в самом деле, чего ещё ждать от парня. Ясно-понятно, упрется рогами, а то еще и с кулаками бросится...
   - Наш род жил в верховьях левого притока Реки. Однажды ночью напали неведомые враги. Погибли все. Деду удалось бежать. Из всех внучат он успел схватить одного и бежать. Никто из мертвых его не упрекнет. Ты - жив. Род продолжается...
   - Хорошо, а какое место в этой истории занимаешь ты?
   - Меня те самые враги убивать не стали. Мне тогда было всего лишь пять лет, немногим больше, чем тебе... Проезжавший на следующий день мимо разоренного стойбища человек подобрал меня и вырастил. Меня воспитывали в чужом племени, в полном неведении о моем подлинном происхождении. Потом наступил срок. Я занял то место, для которого меня готовили. Для этого я и был им нужен. Они хотели возвыситься, хотели получать почёт и уважение... Я не виню их за это. А потом я неожиданно узнал правду... Это был самый страшный день в моей жизни, Чокулдай. Я был переполнен отчаяньем, гневом, болью... Мне казалось, я сойду с ума... Я искал тебя.
   Повисло молчание. Была слышна шумная возня, которую устроила в ветвях дерева крупная иссиня-черная ворона, очевидно, подготовляя место для будущего гнездовища. Ворона перескакивала с ветки на ветку, вертя головой во все стороны, словно бы неодобрительно косясь в сторону людей блестящим круглым глазом.
   Чокулдай продолжал рассматривать незваного гостя. Дед почти не рассказывал сказок. Все его истории заканчивались смертью главного героя во имя победы армии добрых духов над армией духов злых. Но, тем не менее, часто употреблял эти слова, когда Чокулдай пытался врать. "Хорошая сказка, - говорил дед. - Еще немного, и ты станешь величайшим сказителем нашего мира".
   - Хорошая сказка. - сказал Чокулдай.
   - Я знал, что ты мне не поверишь. Я думал об этом всю дорогу. И ты знаешь, кажется, нашел ответ. Буквально сегодняшней ночью... - Тывгунай потер рукой глаза. - Думаю, этому человеку ты поверишь...
   Сперва Чокулдаю показалось, что сердце его вырвется из груди. Спина в один миг стала влажной, а в горле наоборот пересохло. Он в оцепенении смотрел, как из кустов с ворчаньем выбирается дед. Собственной персоной, как будто и не хоронил его вовсе Чокулдай. Так, словно не копал в мерзлой весенней земле могилу. Одет он был в непривычную одежду, которой Чокулдай никогда на нем не видел, но это был его родной дед.
   Выбравшись, наконец, из кустарника, дед чуть виновато глянул на внука.
   - Ты уж прости старого, Чокулдай, что бросил тебя одного на всем свете... Болезнь, проклятая, подкралась незримо... Но ты молодец, вырос, возмужал. Не узнать теперь вовсе.
   - Дед?! - крик более похожий на стон вырвался у Чокулдая. Он рухнул на колени, закрыв ладонями лицо.
   - Что ты, что ты, Чокулдай! - запричитал дед. - Кругом виноват. Перед детьми своими, что полегли тогда, в ночном бою... Но простили, уразумели старого. Жив ты, жив Тывгунай. Не все еще пропало... Отец ваш жив. Его найдите.
   - Дед, как же мне было плохо без тебя. Дед... - говорил сквозь плотно прижатые к лицу ладони Чокулдай. - Ты знаешь...
   - Я все знаю, внучек. Ты всё сделал правильно. Знай, мертвый, о котором помнят и заботятся, куда сильнее живого. Я всегда был с тобой рядом... Помнишь, когда ты прошлой осенью сломал руку, сорвавшись с осыпи? Ничем не мог помочь, но был рядом и оберегал твой сон...
   Тело Чокулдая дёрнулось, он пригнулся еще ниже к земле. Стали слышны его сдавленные рыдания. Он уже не слышал голоса, такого родного, теплого. Заменившего ему материнский...
   Тывгунай поднял голову, отыскал глазами ворону, наблюдавшую за ним с ветки.
   :Лети, Видящая. Лети прочь. Твоя помощь мне больше не понадобиться...:
   Со стороны могло показаться, что Тывгунай просто отмахнулся от надоедливой мошки. Он поднялся на ноги и подошел к неподвижному Чокулдаю. Склонился над ним, обнял за плечи, прислонился лбом к мелко вздрагивавшему затылку.
   - Не надо, Чокулдай. Он же сказал, что всегда рядом с тобой... И главное: ему там хорошо. Он среди своих. И мы в свой час будем среди них... И я наконец увижу родившую меня мать. Скажи, брат, ты помнишь свою мать?... А отца? Дед сказал, что он жив. Ты тоже это слышал?
   Встреча была неожиданной для обеих сторон.
   Старик в длинном балахоне, нёсший в правой руке, не столь уж и необходимый ему при ходьбе посох. То-то бы удивился Тывгунай, увидь он резво скачущим по прибрежным валунам своего недавнего собеседника!
   И трое наездников на быках в багровых рясах. Они, спешенные, поили своих "скакунов" из реки. Очевидно, услыхав шелест мелких камней под ногами старика, они уже выстроились в ряд, лицом к идущему.
   Старик, мурлыча что-то под нос, шагал, глядя себе под ноги. Когда ж он поднял голову и заметил наездников, то довольно шустро развернулся вокруг своей оси и, сохраняя независимый вид, заспешил прочь.
   Поначалу создавалось впечатление, что ему это удалось. Однако стоявший посредине слегка качнул головой, и двое наездников, высокими легкими прыжками без особых усилий нагнали старика. Один из наездников заступил дорогу старику.
   Обнаружив пред собой неожиданно возникшее препятствие, старик, ничтоже сумняшеся, сделал попытку обойти человека, преградившего ему путь. Тот не двинулся с места, лишь вытянул левую руку, закрывая старику дорогу.
   Старик взмахнул посохом, целя противнику в висок. Удар был неожидан, но, тем не менее, наездник сумел уклониться. Более того, он поймал обеими руками посох, описывавший дугу. Что он пытался предпринять далее, легко можно было представить. Представить, но не наблюдать...
   В тот миг, когда обе ладони противника сомкнулись на древке посоха, старик выпустил его из своих рук, и посох вспыхнул пламенем. В следующее мгновение старик пнул ошеломленного наездника ногой в живот и развернулся ко второму.
   Прошедший в опасной близости от виска метательный нож не дал старику времени на раздумья. Он как-то чересчур плавно повел шеей, обеими руками распахивая балахон, всем телом делая движение вперед. Всё это заняло какие-то доли секунды. Ошеломленный противник сделал шаг назад, вмиг потеряв равновесие.
   Перед ним, распрямившись во весь рост, покачиваясь на задних лапах, скалил зубы в недоброй ухмылке
   (а кто видел добрую?!)
   здоровенный медведь, отличавшийся от всех прочих собратьев осмысленным взглядом бездонных темных глаз. Стали видны длинные и острые, словно сабли, перламутрово-чёрные когти.
   Два метательных ножа, пущенных Старшим, лишь скользнули по жесткой бурой шерсти. Медведь перевел взгляд на Старшего и сделал шаг по направлению к нему. Из правого рукава предводителя наездников змеёй скользнула ременная петля с увесистым шаром розового мрамора на конце. Численный перевес ничего не дал. Финал поединка уже был очевиден...
   В это время оказавшийся за спиной у чудища наездник обожженными руками подхватил тлеющий обломок посоха, и, не обращая внимания на боль, всадил его в спину, покрытую шерстью. Обломок вошел в туловище медведя как нож в масло. Мгновенно посох снова вспыхнул живым огнем. Медведь взревел, изогнулся, пытаясь клыками дотянуться до вонзившейся в тело деревяшки. Но огонь уже охватывал его, лопалась шкура, слезая лоскутами и обнажая куски бледно-розового мяса...
   Перед тем, как рухнуть медведь задрал морду к небу и ещё раз издал рёв. На этот раз более протяжный, исполненный глухой ярости и боли. Пламя, словно вырвавшись на свободу после долгого заточения, бушевало ещё некоторое время. Окончательно угаснув, оно оставило обожженный до синевы костяк, лишь отдаленно напоминавший человеческий.
   Не обращая внимания на останки поверженного врага, двое наездников бросились к третьему, лежавшему на земле, со стонами размахивавшему в воздухе обгорелыми руками в тщетной попытке остудить раскаленную плоть.
  
   - Ты уверен, что это они?
   - Ты, жрец, очевидно, считаешь, что багровые рясы не являются главным аргументом? Тебе нужны более весомые доказательства. Что ж иди к ним. Иди и спроси: "Эй, парни, вы, часом, не меня ищете?". Я думаю, это развеет твои сомнения.
   - Как ты их назвал? Повтори, мне нужно точно знать.
   - Когда-то они именовали себя альмутами. Что это значит, я не знаю, хоть убей... Что и говорить, уложили они меня быстро, с минимальными для себя потерями. Торопись, жрец. А не то за твою шкуру я не дам и шкурки дохлой крысы.

‡

   -... А я говорю: кидай! Кидай, как учил. Хватит с чурочками баловаться, пора и за серьезные игры браться. Ну же... - кричал с азартом дед, стоя возле здоровенного кедра, заслоняя неохватный ствол спиной.
   Чокулдай в нерешительности тискал в ладони легкий охотничий топор. Этот топор было сподручно метать в выставленные на расстоянии мишени, которыми служили чурочки. Но куда как трудно целиться в собственного деда, вернее даже не в деда, а на два-три пальца выше его патлатой седой головы, которой он сейчас так забавно вертит, подзадоривая внука.
   - Кидай! Не думай, опустоши голову... Руки сами знают как. Раз! Два!...
   - Тр-ри! - выдохнул Чокулдай, с размаху отправил топор в полёт и зажмурил глаза. Почти сразу же до него донёсся звук удара. А потом сердитый голос деда.
   - Ты что ж, стервец, совсем убить меня захотел?! Чего глазёнки-то зажмурил? Смотри, куда кидаешь, не ровён час зашибёшь...
   Чокулдай открыл глаза. Раз дед ругается, значит, не попал.
   В смысле в деда.
   А вот топор...
   Топор точно вошел на два пальца выше дедовой головы. Но дед продолжал возмущаться. Судя по всему, его слегка задело топорищем по макушке. Однако видно было, что старик остался доволен...
   Чокулдай действительно открыл глаза и увидел бревенчатый потолок землянки. Он повернул голову и встретился взглядом с Тывгунаем. Тот сидел, поджав ноги, в углу, на расстеленной шкуре кабарги и держал у рта необычного вида продолговатую трубку из кости оканчивавшуюся миниатюрной, не больше наперстка, чашечкой.
   - Ну, как себя чувствуешь? - спросил он, не вынимая трубки изо рта. - Сутки вот так, в беспамятстве. Я уж камлать хотел. А ты вот сам очнулся.
   - Так ты шаман? Как же я сразу не догадался... А ... это и вправду был дед?
   Тывгунай отчего-то задумался, почесался, потом кивнул. И вдруг к немалому удивлению Чокулдая выпустил изо рта клуб синеватого дыма и спросил:
   - Ты всё помнишь? Я уж готовился тебе пересказывать. Деда во второй раз я вызвать не смогу. Мёртвые, знаешь ли... Да и обещал я ему, к тому ж, что тревожить более не стану. Чего дальше предпринять думаешь, брат ?
   Чокулдай перевел взгляд в потолок, где медленно истаивало исторгнутое Тывгунаем облачко. Вся жизнь его была подчинена дороге, поиску чего-то нового, неизведанного. Но так сложилось, что все пути его были кольцевыми: рано или поздно Чокулдай всегда возвращался в исходную точку своих странствий. В Мысовой поселок. Что же теперь? Наверняка, что-то должно измениться. Возможно ли, чтобы встреча двух братьев случайна? "Я искал тебя", сказал Тывгунай. Значит...
   - Что там дед сказал про отца? - это слово Чокулдаю далось с трудом. Он произносил его считанное число раз. Но сознавал, что есть ещё более трудное слово, которое уж точно никогда не произнести вслух... Ибо чудеса в этом мире, хоть и происходят (в этом он уже успел убедиться), но как-то крайне редко.
   - Наш отец жив. Он попал в рабство к тем неведомым врагам...
   - Сегоям. - тихо уточнил Чокулдай.
   - Сегоям? Хорошо, пусть так. В общем, он там, у них. Добраться до них, чую, нелегко. Нижний мир как-никак.
   - Нижний мир? - удивлению Чокулдая не было предела. - Сегои пришли из Нижнего мира? Но как? Зачем?
   Тывгунай усмехнулся, высыпал содержимое чашечки, что на самом конце трубки, в подставленную ладонь. После чего быстро поднес руку к лицу и сдул. Снова почесался и только после этого изрёк:
   - Буду отвечать на твои вопросы выборочно. Слишком много их у тебя. Не спеши, будь терпеливым. Мне, чтобы это понять не один год потребовался, а ты за день всё узнать хочешь... Наш отец шаманом был. Сильным шаманом, по меркам этого мира. Многих людей спас, отнимая души у владык Нижнего мира. Вот и озлобились там на него. Захватили в плен, род весь истребили, а самого рабом сделали. Как пришли сюда эти сегои, мне не ведомо. Но скоро выясню. - С этими словами Тывгунай поднялся на ноги, выглянул в приоткрытую дверь землянки.
   - Что ты собираешься делать? - Чокулдай почувствовал, что сейчас произойдет самое главное, то, из-за чего судьбе было угодно свести вместе двух братьев, каждый из которых жил себе на свете, до сегодняшнего дня, не подозревая о существовании друг друга.
   - Пойду искать. Как говорят старики, проторенную дорогу в Нижний мир найти проще, чем неприметную тропку оттуда.
   - Я пойду с тобой. Я сейчас соберусь. Я быстро.
   Тывгунай внимательно посмотрел на брата, как-то по особенному заглянул в глаза. А потом неожиданно улыбнулся.
   - Я не ошибся в тебе. Собирайся спокойно. Время терпит.
   И вновь принялся набивать свою удивительную трубку, о назначении которой Чокулдай спросить так и не решился.
  
   Альмуты обошли брошенное поселение стороной. Из-за этого пришлось сделать крюк по лесу. Старший хмурил брови, изредка бросая выразительные взгляды в сторону раненного наездника. Но тот держался молодцом, несмотря на то, что обе руки его были туго перебинтованы, он ловко управлял своим быком. По его просьбе поводья были укреплены у него на поясе: поворотом корпуса он направлял животное в нужную сторону.
   Опустелый поселок альмутов не волновал. Это обстоятельство не вызвало у них ровным счетом никакого интереса. Идущий к цели обходит крупные камни, на мелкие он попросту не обращает внимания. А цель была уже близка, Старший видел, как нетерпеливо оглядываются по сторонам его помощники.
   Когда тропинка вывела троицу к воротам цитадели, Старший уже явственно слышал ещё не успевший исчезнуть след. Беглый жрец был где-то рядом.
   Старший спешился. Передав поводья своего быка помощнику, он мягкой походкой двинулся к приоткрытым воротам. Как можно тише, проверяя каждый свой шаг, альмут прошел по мостку из бревен, перекинутых через ров. Мельком он бросил взгляд вниз. Ров был достаточно глубоким, на дне его в три ряда торчали заостренные колья. Увиденное побудило альмута перейти на середину мостка.
   Преодолев половину пути, Старший остановился и прислушался. След стал явственнее, но что-то в этом настораживало. По-прежнему не раздалось ни звука. Молчали даже быки. Альмут оглянулся, затем всё тем же острожным шагом двинулся дальше.
   Его взгляд скользил по дозорным вышкам. Они были пусты, но, судя по планировке цитадели, где-то в стенах должны быть ещё и бойницы. Скрытые от вражеского взора до поры до времени.
   Последние три шага Старший проделал чуть стремительнее, поскольку хотел оказаться под защитой бревенчатого тына, вне досягаемости вышек. Он прислушался. Тишина. Но вот след здесь вдруг стал слабее. В некотором недоумении альмут потянул на себя приоткрытую створку ворот...
   И в тишине вдруг раздался тяжелый скрип, а затем свист стрелы, и хриплый вскрик...
   Старший бросился к своим помощникам, на бегу разматывая ремень кистеня, и в бессильной ярости скрипя зубами. Схватка была в самом разгаре. Но Старший туда явно не поспевал. Он лишь увидел как вынырнувшие из лесу двое всадников (один из них был жрец Тунгирского бора) внезапно атаковали его помощников. Жрец на скаку стрелой выбил из седла одного из альмутов. Но второй альмут, тот самый, чьи руки были поранены, не растерялся. Послушный его воле бык двинулся наперерез лошади спутника жреца, и, сойдясь с ней вплотную, вонзил свои рога ей в живот.
   Жрец, который уже взял на прицел бегущего к месту схватки Старшего, мгновенно опустил лук и рванулся к месту падения своего спутника.
   Но его спутник, слетев с лошади, ловко перекувырнулся через плечо. Через миг он уже стоял на ногах, более того успел подхватить притороченную к седлу убитой лошади пальму. Ею он взмахнул перед мордой быка, неумолимо надвигавшегося на него, и даже, кажется, сумел оцарапать животное. Рядом с ним, что-то крича, оказался жрец. Он протянул руку, помог своему спутнику устроиться позади себя, и в мгновение ока оба скрылись из виду за деревьями.
   Старший медленно укрыл в складках рясы бесполезный теперь кистень, вновь так и не приняв участия в схватке. Некотрое время он стоял, зорко оглядывая кусты, ожидая если не нового нападения, то, по крайней мере, стрелы из кустов. И лишь когда убедился, что жрец возвращаться не спешит, занялся своими помощниками.
   Вернее помощником. Ибо жрец на этот раз продемонстрировал отменную меткость: стрела по самое оперение ушла в глазницу, пробив голову второго помощника насквозь. Альмут с обожженными руками не пострадал. Он лишь морщился от боли, так как в пылу схватки ему пришлось взять поводья в руки.
   Но, невзирая на боль, он помог Старшему предать земле тело соратника. Времени на сооружение погребального костра у них не было. Кодекс предусмотрел и такое стечение обстоятельств. Павшему в праведном бою, вдали от стен Обители это не помеха. Душа его уже шествует по предначертанному пути...
   "Итак, у жреца неожиданно появился спутник. Судя по всему, тоже отменный боец. Это явный минус. А вот то, что у них осталась на двоих одна-единственная лошадь..." Старший одним движением взобрался в седло. "Что ж, далеко им от нас не уйти".
  
   Угрюмый рассвет нехотя ступил на землю. Долго расправлял широкие, от края до края земли, плечи, проясняя темное небо. Но делал это настолько лениво, что небо вместо голубого стало серым. Хотя, вполне может быть, что виной всему были повисшие над горизонтом тучи.
   Апа-таркан Ильчен ещё раз оглянулся на огромный лагерь, по которому, невзирая на ранний час, уже сновали люди, и зашагал по мокрой от росы траве дальше.
   Тургауды ближайшего к ставке поста уже давно приметили фигурку апа-таркана, неторопливо шедшего по направлению к ним. К тому времени, когда Ильчен добрался до стражей, все пятеро уже стояли, возгласами приветствуя светлейшего апа-таркана.
   Ильчен бросил усталый взгляд на тлеющий костер, разостланные попоны и седла, нашел глазами десятника.
   - Все ли спокойно, почтенный Туган? Не случилось ли чего за время вашего дежурства?
   - Спокойно, светлейший. Никто не вошел, никто не вышел, как и было велено.
   Ильчен хотел еще спросить про дрова, но своевременно себя одернул. Глупо. Конечно же, дрова принесены из лагеря. Ни один здравомыслящий человек не станет жечь деревья Тунгирского бора. Ну, а попоны и седла... Это дело Тугана, как справляться с поставленным заданием, его учить не надо. Разумеется, дежурили по очереди. Одного взгляда на Тугана хватит, чтобы понять, что вот он-то, как раз и не спал всю ночь.
   И он отправился дальше, не к самым Вратам, а чуть левее. Примерно через сто шагов там должны стоять еще пятеро из тугановского десятка. Обычная проверка постов, можно было б доверить её кому-нибудь из подручных, но Ильчен предпочёл сделать все сам, потому как производить доклад об охране леса придется лично.
   Уже через шестьдесят шагов Ильчен уловил дым костра. Взошел на пригорок и увидел тургаудов уже стоящими на ногах, приветствуя апа-таркана. Удачное место выбрали, издали заприметили. Ильчен оглянулся и увидел дымок костра Тугана. Значит, видели ещё когда он на первом посту был. Уставная фраза. Уставной ответ.
   - Все ли спокойно? Не случилось ли чего за время вашего дежурства?
   - Спокойно, светлейший.
   Апа-таркан кивнул и так же неторопливо отправился дальше. Уже ближе к Вратам бора. Там, держа под наблюдением непосредственно выход из леса, стоял следующий пост. Чуть задержавшись на пригорке, апа-таркан глазами поискал дымок.
   - Вон, прямо перед вами. - подсказал тургауд.
   Все верно. В пределах видимости, на расстоянии приблизительно ста (а на деле, судя по всему, и поболее) шагов находился следующий пост. Тоже, наверное, уже приметили апа-таркана. Приготовились. Ильчен испытал некоторую досаду. Неожиданной проверки не получилось. Ну так это и к лучшему. Вся равнина как на ладони, ничего не пропустят, и друг друга контролируют.
   Но к посту Ильчен не пошел, свернул прямо к Вратам. Шел, поглядывая на расцветающее холодной утренней синевой небо, и чувствовал на себе недоуменные взгляды. Смотрят, гадают, отчего сразу к посту не пошел. Туган-то сейчас поди усищи свои жует, зубами скрипит. Правильно - не догадался. Ведь не людей сторожим: лес. И куда как не простой лес. Кто ж вам сказал, сердечные, что тот, кто выйдет из Тунгирского бора обязательно будет виден обычным человеческим глазом? А вот следы... Хотя тоже надежды мало, но всё ж. Проверим, убедимся. Если найдем таковые, то...
   Две выщербленные ветром времени серые скалы. Два близнеца стоящих друг против друга. Врата Тунгирского бора. Который, впрочем уже виден отсюда, безжизненный, сухой, невзирая на раннюю в этом году весну.
   На гладкой поверхности скал когда-то руки мастеров высекли девять изображений животных, родоначальников всех степных родов. Расположенные один под другим, они как бы выстраивали иерархию империи. Выше всех, конечно же, Волк, предок Великих Ханов. Чуть ниже - Лебедь, Лувр, Олень и прочие.
   Ильчен без труда отыскал Сивого Быка. Подошел ближе, протянул руку и осторожно коснулся самыми кончиками пальцев. Четвертый снизу, Сивый Бык считался прародителем Ильчена.
   При нынешнем Великом Хане, конечно же иерархия чуть сместилась. Совсем недавно эльтебер Джэмэ настаивал на внесение изменений в изображения на Вратах, но Ильчен был первым, кто возразил, с молчаливого согласия Таян-хана. И это притом, что Сивый Бык на Вратах гораздо ниже Алого Оленя...
   Когда малолетнему Таяну набирали дружину нухуров, сверстников будущего хана, в неё попал Ильчен. Справедливости ради нужно отметить, что тогда ещё никто не знал, что Таян станет Великим Ханом. Его старший брат, гордый и жестокий Хадан входил в силу. Официально он считался наследником ханского престола.
   А потом были скачки, устроенные на празднестве по поводу дня рождения Таяна. Скачки, на которых Ильчен едва не обошел самого Хадана. Едва... Лошадь споткнулась, сломала ногу, а вылетевший из седла Ильчен чудом спасся из-под копыт лошадей остальных наездников.
   Никто не подбежал к Ильчену, никто не утешил его. Да и не хотел он ничьей жалости, в этот миг он ненавидел весь мир! Солёные слезы злости и отчаяния, обжигая, катились по его щекам, когда он на коленях стоял возле своей кобылы. Тогда к нему подошел ласковый человек в багровой рясе, положил на плечо руку. Да, именно тогда Настоятели Обители впервые появились при дворе Талай-хана, тогдашнего Великого Хана.
   - Смири свою гордыню, мальчик. - сказал этот человек (его все именовали Настоятелем). - Наступит час и последние станут первыми...
   Ильчен оттолкнул его, обидевшись на слово "мальчик". Всего прочего, он, кажется, не слышал.
   Да, Ильчен оттолкнул его и пошел прочь...
   Главный приз на скачках тогда взял Хадан. Впрочем, в этом мало кто сомневался. Пожалуй, Хадан стал бы действительно величайшим из всех ханов, он был рожден для этого. Но судьба в лице Талай-хана распорядилась иначе. И те, что были последними стали наверстывать упущенное, брать в свои руки то, что считалось привилегией первых...
   Ильчен, не отрывая руки, обвел пальцами замшелый контур Сивого Быка, оглянулся с опаской на деревья. Потом развернулся и всё тем же неторопливым шагом направился в сторону поста. Сейчас главное - не расслабляться: сегодня на полдень Великий Хан устраивает жертвоприношение в честь древних богов.
  
   - ...Не спрашивай меня кто это. Я знаю не больше, чем ты. - вполголоса проговорил Тывгунай. Они сидели в дедовой землянке и выжидали. После того, как в бою была потеряна одна из лошадей, стало очевидным, что дальнейший путь придется продолжать по реке на лодке Чокулдая. - Я их как увидел, так сразу понял, что это враги. Может, это они поселок и вырезали...
   - Это трое-то?
   - Трое... А где гарантия, что их тут рядом не сотня в кустах шарит? Давай-ка лучше сматываться отсюда поскорее. Ловок ты драться, брат. - Тывгунай скользнул цепким оценивающим взглядом по татуировкам, густо покрывавшим руки охотника. - Где ж так выучился?
   Чокулдай лишь пожал плечами.
   - Два года с лесной дружиной ходил. Потом отстал, чтобы на дедову могилу наведаться, а уж возвращаться не стал. Охотничьим промыслом занялся... Долго рассказывать.
   - Ну уж как-нибудь расскажи. Думаю, времени у нас на то предостаточно будет...
   - Одного я в толк взять не могу. - сказал Чокулдай, неожиданно сменив тему. - Чего это они на быках-то ездят.
   - В нашем мире ездят на всем. Даже на собаках.
   - Верхом? - сразу же усомнился Чокулдай.
   Тывгунай лишь отмахнулся. Он привязывал к седлу своей лошади обрубки бревен, для того чтобы у преследователей создалось впечатление, будто лошадь несет на себе двух ездоков. Снова почесался, вздохнул, обнял животное за шею, а потом подтолкнул по направлению к кустам. Обернулся к Чокулдаю.
   - Думаю, этим мы выиграем некоторое время. Они пойдут по следу лошади. Где там твоя хвалёная лодка? Нам нельзя долго здесь задерживаться.
  

Охотник на людей

"Если мимо пройдет, говори: повезло.

Сеять хаос и дрожь - вот его ремесло".

Эдмунд Шклярский

  
   Чутье и на этот раз не подвело Улугэна. Чутье, столь ценимое тойоном, позволявшее Улугэну выслеживать воров и убийц, пытавшихся промышлять на подвластных тойону землях. На первый взгляд, занятие Улугэна было сродни обычной охоте на зверя, но в том-то и разница, что зверь - он и есть зверь, его сразу видно, а вот высмотреть, угадать зверя в человеке намного сложнее. Бывает, из-за такой мелочишки люди друг друга режут, что, насмотревшись на такое, начинаешь уважать хищников. Те хоть убивают из необходимости...
   На прошлой седмице светлейший тойон пригласил к себе Улугэна. Разговор состоялся с глазу на глаз, в личных покоях тойона. Светлейший начал издалека, что называется с околицы: успели поговорить и о плохих уловах на Неригэ, крупнейшем из близлежащих озер, славящемся особо крупным хариусом, о недавнем появлении медведей, пробравшихся откуда-то с гор. А уж после тойон стал, наконец, говорить о главном, то ради чего и позвал к себе Улугэна.
   - Я не устаю удивляться и радоваться твоим успехам, мой мальчик. Благодаря твоим стараниям, лихие люди стараются обходить мою землю стороной. И люди мои вздохнули с облегчением, уже без прежней оглядки ставят утэны там, где удачнее охота или мягче ягель... Но слышал я, у самых гор, на хорошо известной тебе реке Хогинэ таинственным образом исчезли уже несколько человек. Скверный слух доносится до уха моего. Говорят, что из Нижнего мира выбрался злой дух...
   - Я сегодня же отправлюсь в путь. На месте, как говорится, виднее.
   - Давай, а то уж без работы, я погляжу, заскучал малость? Будь осторожен, Улугэн, по слухам, в Большой степи идёт война. Хозяин Большой степи совсем близко подошел к земле илэ. В леса-то он не пойдет, я этих всадников знаю. Но все равно, неспокойно нынче у илэ... Ты разберись там. Может, от них какая напасть снизошла... Как и в прошлый раз, я дам тебе свой серебряный перстень. Там, где руку мою знают - пройдешь, ну а там, где не знают... - тойон вздохнул. - Попытайся.
   На месте действительно оказалось виднее. Улугэн почти ничего не спрашивал, люди сами рассказывали всё до мельчайших подробностей. Улугэн только слушал, он умел хорошо слушать. И часто слышал то, что ускользало от внимания обывателей, деталь, которая представлялась им незначительной, порой решала всё.
   Во-первых, стало очевидно, что все пропавшие были охотниками. Причем охотниками - соболятниками. Вроде бы, что в этом особенного, но ведь именно соболятники часто дальше других уходят в тайгу. Значит, искать следы нужно где-то в тех местах. Тут пришлось спрашивать, выяснять, где находились участки пропавших охотников. Выяснилось, что в разных местах, более того, удаленных друг от друга.
   Во-вторых, первым хватились особо удачливого соболятника. Его участок занимал прибрежный лес у самой Хогинэ. Здесь есть что-то. Как говорится, уже теплее. Что значит слово "удачливый"? Помимо личных качеств человека, его выносливости, силы и ловкости сюда можно отнести духов-покровителей, умение задобрить Соболиного хозяина. А так же самое приземленное обстоятельство: человеку могло просто повезти, неважно как. Но бывает так, что человек вдруг натыкается на место, где поголовье соболя больше, чем где бы то ни было.
   Об этом мог рассказать во всех деталях, пожалуй, всего лишь один человек. Нововведение светлейшего: с недавнего времени во всех землях, признававших руку тойона, были назначены главные охотники, ведавшие не только распределением участков, но и сбором пушной дани в тойонскую казну.
   Главного охотника звали Гургукан. Это был невысокий кряжистый человек, с густой шевелюрой, припорошенной ранней сединой. Из-под густых бровей на Улугэна поблёскивали небольшие, чрезвычайно внимательные глазки, которые сразу приметили перстень тойона.
   - ...Без удачи в нашем деле никак. Но удача как вертун, пока дует нужный ветер, она к тебе лицом; а нет ветру - она к тебе всё время задом обернуться норовит... Дань своевременно, сполна вносил. Что и говорить, достался ему участок хороший, кто бы знал, что там соболя как камней на речном дне...
   - Значит, участок особенный?
   Гургукан задумчиво поглядел на Улугэна, потеребил ус, и произнёс, будто в сомнении.
   - Деды сказывали, где-то на Хогинэ Соболиного хозяина владения. Ерунда, конечно, сказки. Но, видать, было с чего говорить. Давным-давно охотник, что промышлял в этих местах наткнулся на след крупного соболя. Шёл по нему двое суток... Ему путь сотни соболей перебегали, он их стрелял так, из жадности, надеясь подобрать после, на обратной дороге. Жаден был, даром что удачлив. Сгинул, говорили. То сам Соболиный Хозяин увел его, прочь от дому в глухие места.
   - И с тех пор Хозяин здесь не появлялся?
   - Да кто ж его знает. Может и появлялся, а может и нет. Но одно точно известно. Где соболей много, близко Соболиный хозяин. Жадных он, как говорят, наказывает, прочим - удачу и достаток дает...
   Улугэн уже понял, что нащупал еле заметную, как полупрозрачная струйка дыма, тропинку к истине. Он, не мешкая, отправился к берегу Хогинэ. И ему повезло...
   Явный свежий след чужаков, прошедших здесь всего лишь сутки назад. Двое пеших людей. Прошли от реки. Дойдя по чёткому следу до берега, Улугэн от удивления присвистнул, потом спохватился, огляделся.
   Надо же, кому понадобилось ставить здесь, на реке, надолбы, да еще такие, чтобы перерезать пути по реке. Ни о чем подобном местные жители не рассказывали. Значит ли это, что они сами не подозревают о существовании этой хитроумной западни?
   Улугэн увидел многое. И лодку, прочно севшую на колья
   (что и говорить, уже завтра от неё и следа не останется, все смоет-унесёт бурная Хогинэ).
   И присыпанное речным песком кострище
   (надо же, прятали зачем-то!).
   Улугэн снова встал на след двух чужаков. В то, что они каким-то образом причастны к исчезновению охотников, он уже не верил. Эти чужаки появились здесь уже позже интересовавших Улугэна событий. Но чутье взяло верх, Улугэн надеялся, что неведомые путники выведут его к истинному виновнику.
  
   - Так ты говоришь, что в этих местах впервые?
   - Я так полагаю. Сложно сориентироваться. Я в основном всегда путешествовал на своих двоих вслед за солнцем и зверем. Лодку только в это лето осваивать начал... И судя по всему закончил. - грустно добавил Чокулдай, глядя на реку.
   Костер, надежно укрытый среди огромных окатанных древним ледником валунов, горел практически без дыма. Тывгунай, привалившись спиной к гладкой поверхности камня, раскуривал трубку.
   Близился вечер. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась лиственничная тайга, вонзившая в небо частокол острых крон. Одинокими островками среди таежного моря возвышались окрашенные в розовое закатными лучами гольцы. От реки тянуло прохладой, оттуда же, по мнению Чокулдая, летело и великое множество комарья и гнуса...
   Три дня пути вверх по течению реки.
   Невзирая на то, что враги могут оказаться поблизости, приходилось делать остановки, так как по мере приближения к горам, норов реки менялся, она оживилась, течение стало более бурным. Братья быстро выбивались из сил, работая веслами, перетаскивая лодку на речных перекатах. Место для ночлега выбирали с особенным тщанием: чтобы просматривалось по возможности большее пространство, дабы исключить внезапное нападение.
   И, надо сказать, вскоре представился случай убедиться в том, что опасения не были столь уж безосновательны. В час, когда солнце стало клониться к отрогам горного хребта, Чокулдай высмотрел на вершине утёса, оставшегося к этому времени далеко позади, три фигурки, восседавшие верхом на трех же быках. Стало ясно, что преследователи уже заметили братьев.
   В другой раз братья увидали, как с горы по направлению к реке быстрым шагом, едва ли не бегом, спускается какой-то человек. Однако, рассмотреть его, несмотря на это, не удалось. Были ли тому причиной закатные тени, сгустившиеся на восточных склонах горы, или же человек передвигался чересчур быстро, осталось непонятным. Оказавшись, в нескольких десятках шагов от берега реки, незнакомец внезапно остановился, сдернул с голову своей шапку, упрятал ею лицо, которое, впрочем, и до этого рассмотреть было чрезвычайно сложно. После чего развернулся и убежал в обратном направлении.
   "Закат". - кратко пояснил Тывгунай, так, словно бы Чокулдай разучился определять время суток, о чём незамедлительно последовало колкое замечание последнего.
   "Рассказывают, что в закатный час свои потаённые укрывища покидают духи-хозяева. В том числе и горные духи, иначе говоря, хозяева гор". - пояснил Тывгунай. "Счастлив человек, которому повстречается горный дух. Это знак судьбы".
   "А с чего это ты взял, что дух этот горный?" - поинтересовался Чокулдай.
   Тывгунай лишь пожал плечами и более к этому событию в разговорах не возвращался...
   На третий день, рано утром, вышли к месту слияния двух небольших рек, берущих начало на горных склонах, после слияния образующих Умахан. Тывгунай не долго думая, выбрал правый, более южный, приток. Во-первых, русло его было глубже, и, стало быть, была возможность подняться на лодке на более значительное расстояние. Во-вторых, к югу горный хребет изгибался, и до него, соответственно, было ближе.
   Проплывали мимо выщербленных скал, поверхность которых покрывали неведомо кем высеченные контуры летящих оленей, бегущих быков и лошадей, крадущихся ирбисов, человеческих фигур. Эти скалы, казалось, состояли из слоев: слой камня одного оттенка словно выходил из толщи воды, и плавной дугой подымался к верху, к самой вершине скалы; следом, сменяя его и отличаясь от него цветом, выходил второй слой, за ним третий...
   Лодка налетела на невидимое препятствие, раздался треск. Чокулдай от неожиданности едва не выронил весла, а Тывгунай, перегнувшись через борт, всматривался в воду.
   Пару мгновений ничего не происходило, а затем лодка начала заваливаться на правый борт. Стала видна расширяющаяся на глазах продольная трещина на дне.
   - Скалу прозевали. - досадой сплюнул Чокулдай.
   - Хуже. - покачал головой Тывгунай. - Налетели на деревянные колья. Надолбы. Направлены в разные стороны: против тех, кто вниз по течению пойдет и против тех, кто вверх по реке сунется. Хватай пожитки... - Лодка на глазах заполнялась водой.
   - Ты думаешь, это подстроили те самые, на быках? - спросил Чокулдай уже на берегу.
   - Вряд ли. Времени у них не хватило бы. К тому ж эта троица наткнулась на нас случайно. Тех, с кем мы столкнулись у брошенного поселка, осталось двое. Если они, конечно, не научились еще оживлять мертвецов.
   - Тогда кто? Люди?
   Тывгунай неопределенно пожал плечами.
  
   - Ты спрашиваешь меня, как выглядит Нижний мир? Ты, верно, считаешь меня всезнающим и всемогущим, брат?
   - Насчет всезнающего, вполне возможно, а вот насчет всемогущего... Ты же не спас нашу лодку. Не взмахнул эдак вот дланью и не повелел громогласно надолбам расступиться.
   - Гм... Давай вернемся, пожалуй к Нижнему миру. Честно скажу, я там не был. Но того, что я видел...
   - Как это видел? Что значит видел, но сам там не был?
   - Не перебивай. - сердито ответил Тывгунай. - Смотри лучше под ноги да слушай. Я опускаю те вещи, которые для людей непосвященных...
   - То есть для дураков, ты хотел сказать. - уточнил Чокулдай, демонстративно оглядывая едва видневшийся поверх древесных вершин затянутый голубой дымкой окоем гор.
   - Хотел бы - сказал. Так вот, опять-таки, возвращаясь к Нижнему миру. Представь себе землю без горизонта. До самых небес возносятся отвесные кручи... Горы, одним словом. Есть реки, текущие расплавленным камнем, через которые невозможно переправиться. Есть море, наполненное кипящей водой; над ним денно и нощно клубится туман. Солнца я не видел ни разу, небо покрывала сплошная серая пелена не то облаков, не то какого-то дыма. Но в свете недостатка не чувствуется.
   - А души умерших? Они ж отправляются прямиком туда? И чем они там занимаются?
   - Душ я там не видел. Они уходят еще ниже. Ниже, чем нам нужно. - уточнил Тывгунай. - Не беспокойся, с ними мы встречаться не будем. А вот там, куда нам действительно нужно, обитают милейшие создания. Людоеды, кровососы, великаны всяческие...
   - Неплохо. Мне дед про них сказки рассказывал. В сказках этих людоедов люди из Среднего мира завсегда побеждали.
   - Это в добрых сказках. А у нас сказка, судя по всему, плохая...
   - Это ещё почему?
   - Заткнись. Тихо... Впрочем, поздно уже, нас заметили. Сказка добрая закончилась. Готовь свою пальму. Начинается сказка плохая...
  
   Братья атаковали первыми. Казавшиеся каменными, фигуры трех альмутов до последнего мига оставались недвижимы. Они, похоже, не верили, в то, что двое пеших воинов осмелятся напасть на трех всадников.
   Но Тывгунай и Чокулдай уже давным-давно наметили диспозицию будущего боя. Классика, проверенная временем, как сказал жрец. Стрелок и прикрывающий его боец. Атакуя, братья практически не сдвинулись с места. Чокулдай лишь выдвинулся вперед с пальмой наперевес, закрывая собой натянувшего тугой лук Тывгуная.
   Тывгунай приложил максимум усилий, чтобы лишить врагов их очевидного преимущества. Первая стрела вошла по самое оперение в шею крайнему слева быку. Раненое животное взревело, и начало заваливаться на быка стоящего рядом. Его рёв тут же подхватили остальные "скакуны".
   Наслаждаясь несколько растерянным видом вмиг лишившегося средства передвижения, и к тому ж придавленного тяжелой тушей, багрового, Тывгунай потянул вторую стрелу...
   В это же время противники начали контратаку. Слитное движение рук, синхронный взмах рукавов... Шелест метательных ножей. Что ж, альмуты были похожи не только внешне, но и внутренне. Ибо думали одинаково.
   Вращая перед собой пальму, Чокулдай отбил два летящих ножа. Еще один ушел куда-то в сторону, а вот четвертый неприятно скользнул по куртке. От более тесного соприкосновения с ножом Чокулдай предпочёл воздержаться... И с ужасом, заставившем замереть сердце, услыхал болезненный вздох брата.
   Нож, от которого увернулся Чокулдай, вошел Тывгунаю, стоящему за его спиной, в левое предплечье. Повернувшись к брату, Чокулдай уже не слышал, как всадники взяли в галоп. Он видел лишь наполненные болью глаза Тывгуная, кричавшего ему: "Обернись!"...
   Стать жрецом Тунгирского бора не просто. Ещё сложнее удержать это место. Человек, возымевший таковое желание, должен был быть готов ко всему. Тывгунай демонстрировал это не однократно. Пришлось повторить и на сей раз.
   Он с воплем выдернул нож из раны и, практически не метясь, вонзил в ближайшего альмута, буквально вышвырнув того из седла. Расстояние было незначительным, но усилий потребовалось невероятно много. Пославшая нож рука, завершая дугу, распрямилась с хрустом в локтевом суставе.
   В то же мгновение Чокулдай, уперев конец древка пальмы в землю, нацелил кованый наконечник прямо в грудину быку налетавшего на братьев третьего наездника. Словно медведя на рогатину!... Не прошли даром уроки Сэльма-медвежатника!
   Бык дёрнулся в сторону, сбросил с себя седока, и с храпом затанцевал, перебирая передними ногами, мотая лобастой головой вбок, и волоча застрявшую в груди пальму по земле. Упавшего противника прикончил Тывгунай.
   Альмута, чей бык в самом начале схватки был подстрелен жрецом, нигде не было видно. Братья переглянулись и сразу же устремились следом. Тропа, на которой произошла неожиданная для обеих сторон встреча, была проложена не людьми. Как уверял до того Чокулдай, по этой тропе ходят медведи. В качестве доказательства он продемонстрировал солидный клок коричневой шерсти, повисший на кустарнике...
   На альмута они наткнулись сразу же, в неглубокой лощине, которую тропа пересекала наискось. Багровый сидел на земле и обеими руками силился разжать зубья крупного капкана, который до поры до времени был запрятан под густым слоем опавшей хвои. Заметив приближающихся братьев, альмут откинулся на спину, и, похоже, приготовился к смерти.
   Не обращая на багрового ровным счетом никакого внимания, Тывгунай устало опустился рядом на землю и стал растягивать ремешки своего панциря. Чокулдай немедля отправился за вещами, оставшимися на месте схватки, в то время как Тывгунай занялся своей раной, попутно подготавливая багрового к предстоящему допросу.
   - Как же это тебя так угораздило? Прямо в западню влетел. Какой-то охотник её на косолапого ставил, а тут вон какая дичь попалась... Вот медведь-то порадуется.
   Лежавший с закрытыми глазами альмут не ответил.
   - Меня вот какое обстоятельство смущает. - сказал Тывгунай, когда Чокулдай вернулся. - Как эти черти по тропе прошли, если тут капкан стоял?
   - А они не по тропе шли. - отозвался Чокулдай. - Вон их следы, на той стороне лощины. Они напрямик протопали. А уж после на тропинку вышли... М-м... - поморщился он, подойдя к пленнику. - Брат, может не стоило его убивать?
   - Убивать? Кого?...Проклятье...
   Альмут по-прежнему лежал на спине, подняв лицо к небу. Но веки его были уже приподняты, и виднелись белки закатившихся глаз.
  
   Улугэн видел бой от начала до конца, сидя на дощатом настиле, надежно укрытом кроной высоченной лиственницы на изрядной высоте, что сооружен был по всей видимости для охоты на медведя.
   На трех чужаков, одетых в багровые балахоны, он совершенно случайно наткнулся нынешним утром. Поначалу он решил, что эти трое ждут тех двоих. Сидят рядом со своими странными животными и ждут.
   И куда только смотрит хогинэсский старейшина? По вверенным его попечительству землям болтаются чужаки, мало того, здесь же назначают место встречи с другими чужаками. И после этого у них, оказывается, начинают исчезать люди... Остается удивляться, как ещё не начали исчезать целые деревни!
   Чувствуя, что начинает заводиться, Улугэн извлёк три стрелы, разложил на досках перед собой.
   Поразмыслив немного, добавил ещё две...
   Всё то, что произошло после этого, на его глазах, одновременно глубоко потрясло, взволновало и заинтересовало Улугэна.
   Во-первых, на тропе встретились совершенно не те люди. По прикидкам Улугэна, на тропе должны были сойтись пять чужаков, трое из которых шли с полночи, двое - с заката. В итоге пришли два чужака с полудня, от реки, и убили вот этих троих... Интересно, подумал Улугэн, а они знают, вот эти двое смельчаков, что по лесу до недавнего времени бродило пятеро людей, одетых в одежды цвета крови, и ездящих на чудных зверях?
   Но это после... Во-вторых, откуда здесь капкан? На обычной человечьей тропе, да ещё такой здоровенный. Занятная история. Надолбы на реке, капкан на тропе... Это что ж такое-то? Неужто и в правду... кто-то... охотится на людей?... Неужто и так бывает? Что вообще происходит?!

‡

   Замятня в Великой степи дело обычное, если не сказать: привычное. В замятнях возникали и превращались в пыль великие империи. Замятня чревата тем, что начинают подымать головы те, кто, казалось бы, уже давно втоптан во прах. Искорки от костра, неумело затушенного. Неумело или небрежно. Какая сейчас разница. Главное - что эта искорка, таившаяся под вековым слоем золы готова родить пламя. Пламя уничтожающее и рождающее империи.
   Ханские генеалогии, неизменно ведущие начало от Вечного Синего Всевеликого Неба, на деле насчитывали трех-четырех, в лучшем случае шесть каганов, а затем наставало время новой, не менее великой династии. Вечно Синее Небо передало свой ярлык родоначальнику нынешней династии. К слову, Таян-хан был четвертым Великим ханом после отца, унаследовавшего трон от своего старшего брата, а тот в свою очередь от деда. Но, по мнению сторонников Хадана, всё должно было быть несколько иначе...
   В течение нескольких дней войска Таян-хана заняли кочевья Хаданова улуса, но противник никак себя не обнаруживал. Разведчики, обшаривавшие Поречье, коренные земли илэ, то и дело натыкались на оставленные селения лесного народа. Не появлялись даже воинственные шато.
   Это наводило на мысли о возможной ловушке. Осторожный Ильчен предлагал остановиться, разбить лагерь и разослать во все стороны лазутчиков. По его словам, войскам Великого хана предстояло в скором времени вступить в узкую речную долину, каньон, где кавалерия не сможет развернуться, более того, её неизбежно придется разбить на две колонны, которые пойдут по обоим берегам реки. В этом случае противнику будет довольно легко разгромить колонны по одиночке.
   Апа-таркан Ильчен предостерегал хана от похода в Поречье; он предлагал дождаться холодов. Ильчен напомнил о давнем походе против "лесников" - тогда пять тысяч легкой конницы прошли по скованной льдом реке и ударили в тыл объединенным ратям лесных племен, перекрывших горные перевалы.
   В словах апа-таркана был определенный смысл. Тем более что Великий хан вёл себя так, как, несомненно, было задумано противником. Стало быть, следовало предпринять такие действия, которых от него не ожидали... Например, дать чуть более продолжительный, чем того требовала необходимость, отдых войску в самом сердце кочевий Хадана.
   Тем временем Настоятель не спешил докладывать о поимке беглого жреца Тунгирского бора. По его словам, послушники Обители по пятам преследуют беглеца и его сообщников. На вполне закономерный вопрос хана о том, откуда у жреца могли взяться сообщники, приор лишь пожал плечами, пытаясь уйти от ответа, и проговорился. Жреца сопровождает один из илэ. Илэ были крупнейшим из лесных племен, принявших сторону Хадана.
   Больше Таян-хану ничего не было нужно слышать. Жрец Тунгирского бора бежал, чтобы присоединиться к Хадану.
   И Великий хан повелел Настоятелю приложить все силы к уничтожению жреца. Эти слова были произнесены в присутствии самого Настоятеля, советников и князей. Другие слова прозвучали лишь для ушей Ильчена.
   - ... Прикажи отправить своих лучших нухуров вслед за жрецом. Выбери их сам. Я не хочу, чтобы жрец попал в руки послушников Обители. Ни он, ни его труп...
   - Как быть в случае столкновения с этими послушниками, мой хан?
   - Так, как твои люди сочтут нужным. Я думаю, что пока Обитель может набрать новых послушников.
   - Пока? Я не ослышался, мой хан?
   - Нет, ты не ослышался, апа-таркан. Я внял твоему совету. Как только мы расправимся с Хаданом, настанет черёд Обители. Религии, превращающей людей в рабов неведомой идеи, бессловесный скот, нет места в моем государстве. Итак, как скоро твои люди будут готовы?
   - Сегодня ночью они уже будут в пути.
  
   Он стремительным галопом преодолел расстояние, отделявшее его от двух коричневых скал. Не обращая внимания на безмерно удивленного резчика, стоявшего на приставной деревянной лестнице возле одной из скал, промчался дальше.
   Что именно вырезал мастер, всадник не рассмотрел, но догадался сразу.
   Девять животных.
   Один над одним, в столбец.
   А мастер, в свою очередь, долго смотрел вслед странному пришельцу. Потом пожал плечами и вновь принялся за свою кропотливую работу. От неё ничто не должно отвлекать, даже полоумные всадники, взявшиеся вдруг, ни с того ни с сего, ездить верхом на медведях...
   Он пригнулся, когда сосновые ветки внезапно начали опускаться вниз, норовя зацепить и сбросить со спины животного наглеца, вздумавшего въехать под священные кущи верхом. Он лишь отмахнулся тиссовым посохом, и ветви сердито зашумели, отпрянув.
   Когда всадник выехал на широкую поляну, его уже ожидали.
   Семеро жрецов.
   Он спешился и быстрым пружинистым шагом направился к ним. Медведь меж тем плюхнулся на бок и блаженно вытянул лапы, подставляя большую голову редким лучам солнца, пробившимся сквозь древесные кроны.
   "Чормаган, что ты себе позволяешь? Ты злоупотребляешь нашим добрым к тебе расположением".
   Всадник поочередно кивнул каждому из жрецов, на краткие мгновения задерживаясь взглядом на их лицах. Наклонил голову, улыбаясь.
   "Я не думаю, что оскорбил своими действиями лес. Тем более, что дело срочное. Касаемо вашего младшего жреца. Тывгуная".
   Жрецы переглянулись.
   "Поговорим об этом в более спокойной обстановке". - предложил один из жрецов, жестом приглашая Чормагана следовать за собой...
   "Не кажется ли вам, уважаемые, что вы слишком рано выпустили его? - проворчал Чормаган, сжимая в ладонях тонкую лаковую чашку, наполненную ароматным горячим чаем. - Вы хотя бы имеете представление, куда держит путь сей не в меру прыткий вьюнош?"
   "Мы поступили так, как сочли должным. Жрец может получать знания не только в кущах Тунгирского бора. Весь его путь - сплошное познание".
   "Значит, вы не знаете, куда он пошел?" - уточнил Чормаган.
   "Я могу повторить: его дорога суть познание. Он следует путями одному ему ведомыми. И свет, который он несет в себе, является частицей святости Тунгирского бора".
   Разговор со жрецами Тунгирского бора предстоял трудный. Перед Чормаганом сидели семеро, на самом деле их было больше, много больше. Все как на подбор: статные, широкоплечие зрелые мужи с одинаковым васильковым светом в глазах. Они были спокойны, чрезмерно спокойны, на взгляд Чормагана. А этот свет, мерцавший в их глазах, делал их похожими на слепых от рождения щенков.
   "Иными словами, к вам сюда может войти любой... Ну хорошо, не любой, далеко не любой человек; войти, подсесть вот так, отхлебнуть из чаши мудрости, как вот сейчас я. - Чормаган и в самом деле сделал глоток чаю. - А потом сказать: ну всё, я приобщился, пойду дальше по своим делам. Так что ли получается?"
   "Вот отпил ты из чаши. - заметил один из жрецов. - Но знаний у тебя не прибавилось".
   "У меня их без того предостаточно. Могу поделиться при случае".
   "В том-то и дело, что не прибавилось. - невозмутимо продолжил жрец. - По пьющему - чаша. По разумеющему - истина".
   Чормаган сделал ещё один большой глоток, осушив пиалу до дна.
   "То есть вы-то сейчас здесь, вон вас сколько уже жрецов-то. Изготовились нести чистый незапятнанный свет знаний в новый мир, а бор? Священный бор, из которого вы все получили прямую дорожку в новый мир, этой весной не проснулся. Мальчишка сбежал".
   "Тывгунай тут не при чем. Это знак. - ответствовал один из жрецов, отличавшийся от всех остальных седыми волосами. На правом плече его присоседилась крупная иссиня-черная ворона, сидевшая неподвижно. Немудрено, что Чормаган обратил на неё внимание только теперь. - Скоро стронутся с места Стражи. Скоро по Среднему миру пронесется ураган истребительной войны и он погрузится во тьму".
   "Война уже началась. - отмахнулся Чормаган. - Я встретил Тывгуная в его пути, на Великой реке Энгдекит. Я говорил с ним. А потому ещё раз спрашиваю вас: вы знаете куда он идет?"
   Ответом было молчание. Для жрецов Тунгирского бора, коих собрались здесь многие поколения, расписываться в незнании, судя по всему, было весьма нелестно.
   "Так вот, - ядовито произнес Чормаган. - Когда я видел его в последний раз, этот парень собирался прямиком в Нижний мир".
  
   Поселок на Хогинэ был основан три с лишним года тому назад по особому повелению тойона. Когда светлейшему доложили, что на противоположном берегу реки обосновался один из родов илэ, он долго раздумывать не стал. Отправил на Хогинэ своих людей с наказом установить утэны и лабазы, жечь костры, чтобы создалось впечатление у илэ, будто местность эта обжитая, густозаселенная. А сам меж тем набирал охотников, готовых перебраться на новые места, обещая им двухлетнее освобождение от дани и обширные участки. Политика тойона оправдала себя, илэ далее на север не пошли, остановившись на левом берегу Хогинэ...
   От самой окраины поселка, с обдуваемого всеми ветрами бугра, где высились несколько густо поросших папоротником лиственниц, были видны постройки илэ. Несколько рубленых домов, обнесенных частоколом, поодаль коптила густым черным дымом кузница.
   Рассматривая поселение илэ, Улугэн неожиданно вспомнил, что неоднократно слыхал о том, что ни одна илэсская усадьба не обходится без подземного хода, прорытого на случай неприятельского нападения. И Улугэн с интересом принялся рассматривать противоположный берег, стараясь угадать, где же может находиться тайный отнорок, выходящий из укрепленной усадьбы.
   За этим занятием и застал его посыльный хогинэсского старосты, домашний раб. Его приближение возвестил стук деревянных колодок, сковывавших его ноги. Из-за колодок раб передвигался маленькими шажками, старательно глядя под ноги, дабы не оступиться. Снять такие колодки, не переломав себе при этом ноги, было достаточно сложно. Кроме того, передвижение в колодках делало для раба более выполнимым строгий запрет не смотреть в глаза господину.
   - Господин желает видеть вас. - сказал раб, склоняясь перед Улугэном.
   - Хорошо, я сейчас буду.
   - Господин сказал, что это очень срочно. - Раб склонился ещё ниже, боясь вызвать гнев Улугэна.
   - Так и быть.
   Улугэн поднялся на ноги, по-прежнему не отрывая взгляда с противоположного берега реки.
   - Господин сейчас думает, не оттуда ли пришла беда в наш поселок? - поинтересовался раб, всё также склоняя к земле лицо, но искоса посматривая на Улугэна.
   - Верно. - вздохнул Улугэн. - Как раз об этом я сейчас и думаю... Погоди-ка, а ты сам как считаешь?
   Раб покачал головой, чуть распрямив спину окинул взглядом берег.
   - Илэ, конечно же, сумасшедшие, но в этот раз беда пришла не от них. Совсем не от них.
   - А почему ты считаешь их сумасшедшими? - поинтересовался Улугэн.
   - Ну как же, господин, посудите сами - как можно жить на том берегу реки? Нет, - раб снова покачал головой. - Они на самом деле безумные.
  
   Кублат первым увидел всадников.
   Только отошел от плавильной печи, выстроенной между дюн, у самой кромки соснового леса, за очередной порцией угля. Только залез в угольную яму, как увидел.
   Степняки, уверенно определил он, завидев пестрые стеганые халаты с засученными до локтей рукавами и большие малахаи. Тяжелые копья с длинными сверкающими на солнце насадами укреплены к седлам торчмя, так что видны окрашенные в синий цвет туги. За спинами привешены круглые деревянные щиты.
   Пятеро всадников, не таясь, не спеша ехали по затянутым редкотравьем дюнам, причем крайний из них то и дело движением поводьев посылал коня ближе к воде. Лошадь забредала на мелководье, но дальше не шла, упрямо выворачивая на песчаный берег.
   Они тоже заметили Кублата, но шагу не прибавили и направления не поменяли. Но Кублату слишком хорошо было известно это мнимое равнодушие: вздумай он побежать, вмиг нагонят, ещё чего доброго лошадьми потопчут. Но шапки ломать Кублат не спешил, напряженно соображая, что могут означать туги синего цвета.
   Сохраняя достоинство, он выбрался из ямы, в которой жег древесный уголь. Запоздало сообразил, что всадники копытили по песку не просто так. Издали заприметили дым, на него и поехали.
   Когда степняки подъехали ближе, Кублат рассмотрел их внимательнее. Рядовые нухуры в боевой справе. Про себя отметил, что кони под ними разных мастей, а не одной, вороной, как принято это у шато. Недаром шато прозывались чёрными воронами... Да и туги у шато зеленые. Значит не от шада Хадана прибыли. Тем более погодим шапку ломать.
   - Да прибудет с тобой сила Вечного Неба, железодел. - прокаркал свесившись с седла один из всадников. - Как называется река, вдоль которой мы едем?
   - И вам, доблестные воины, пусть сопутствует удача. - отвечал Кублат. - Эту реку все без исключения называют просто Рекой. Стал быть названье ей ещё не придумали. Но там ниже по течению впадает в неё другая река, имя ей Умахан.
   Нухур пересказал слова Кублата товарищам, те дружно посмеялись между собой. Железодел вздохнул про себя с облегчением. Если смеются, значит договоримся.
   - Скажи, мастер. - снова обратился к нему всадник. - Кто хозяин в этих землях? Под чьей рукой вы здесь живете? Кто охраняет земли ваши от врагов?
   Кублат подумал, пригладил бороду всей пятерней, забыв, что на ней осел такой слой сажи, что можно всему, с ног до головы выкраситься. Спохватился - да поздно. Потому и слова вырвались напористые, горячие.
   - Да сами землю-то и защищаем. Некому более. А уж дань прийтить - собрать, охотников завсегда много отыщется. Хозяина у нас нет, а вот власть Хана степного Великого мы испокон веку признаем.
   - Признаете, говоришь. - нахмурился нухур.
   - Признаем. - подтвердил Кублат, сняв с головы войлочный колпак и вытирая об него испачканные сажей руки. Но на колпаке было сажи не меньше, поэтому руки чище не становились.
   - Если признаете, так что ж против Великого Хана ополчились и войско собираете?
   - Кто ополчился? - не понял Кублат, враз забыв про руки и сажу. - Мы собираем?
   Нухур чуть сердито повернулся к своим сотоварищам, что-то проговорил.
   - Да мы здесь ни о чём таком не ведаем. Ни с кем войны не желаем, дань исправно отсылаем.
   Всадник тронул коленями, лошадь, та двинулась вперед, едва не наехав на Кублата. Тот в панике шарахнулся в сторону. Уронил шапку.
   - С нами поедешь. - проговорил нухур, отцепляя от седла аркан. - Тому самому Хану Великому степному про вашу преданность и расскажешь...
   И вот тогда Кублат побежал. Не прямо, а петляя между дюн. Бежал, слыша лишь лошадиный храп за спиной. Всадники преследовали молча, без криков. Надежда была одна - на спасительные заросли боярышника, что рос над самым берегом. Там через кусты продраться пешему трудно, а уж конному и подавно.
   Когда спасительные деревья были уже совсем близко, сверху, враз сбив и сдавив дыхание, рухнула волосяная петля. В следующий миг Кублат потерял опору и завалился на спину. Перед лицом его перебирала копытами лошадь.
   - Сказано же: с нами поедешь. - повторил голос, напомнивший хриплое воронье карканье.
  
   - Потрясающие новости, мой хан. Касательно Обители и всего, что связано с нею...
   - В следующий раз, Ильчен...
   - Я знаю, мой хан, что сейчас не самое удобное время...
   - Я бы сказал: совсем неудобное время. Ну да ладно, женщины умеют ждать. Чего там у тебя?
   - Так вот. Все: послушники, Настоятели, стражи... Одним словом, все в Обители именуются альмутами.
   - Ну и что с того? Все под Небом как-то именуются. Ильчен...
   - Но не именем демонов, мой хан! Альмуты это падшие апостолы.
   - Что за чепуху ты несешь.
   - Это долгая история, мой хан. Но добра в этот мир альмуты не приносили никогда. Обитель. Настоятель. Альмуты. Здесь что-то не так, я готов дать руку на отсечение...
   - Погоди, мой храбрый преданный Ильчен. Твоя рука мне больше пригодится будучи приделанной к твоему плечу. Разузнай подробней, но держи ухо востро, ибо тут можно лишиться не только руки...
  
   "...истинно так: альмутами именуют они себя. Не уверен, насколько точно передаю рунами это слово, но именно его услыхал я от человека, предоставившего мне эти сведения. Я позволю себе усомниться в точности сведений, дошедших до слуха светлейшего апа-таркана. Ни о каких апостолах, тем более падших, именуемых альмутами, мне слышать не доводилось. Единственным свидетельством о связях Обители с адовой силой являются слухи о том, около двух десятков лет тому назад в стенах Обители скрывался Тёмный шаман. Но его удалось изобличить; оказалось, что Тёмным оказался ни кто иной как ближайший помощник Настоятеля. Говорят, был страшный переполох. Состоялось судилище, на котором сам Настоятель дрожащим голосом произносил обвинительную речь. Тёмного хотели спалить на костре; от других лиц я слышал, что злодея приговорили к четвертованию с последующим сожжением его останков. Но как бы то ни было, начиная с этого момента свидетельства очевидцев расходятся самым неправдоподобным образом. По словам одних, Тёмному удалось ускользнуть из рук палачей; я полагаю, не без помощи самого Настоятеля. И сам переполох был, думается, показным. Однако нашлись люди, доверять которым у меня имеются кое-какие причины; они утверждают, что злодея всё же удалось изничтожить.
   Добыть записанных свидетельств мне не удалось, а словам, скупо пересказываемым с чужих слов, я не верю. Впрочем, очевидцы, коих мне удалось выискать, единогласны в одном: злодея уличили благодаря тому, что застали его с поличным, когда он готовил адский отвар из мухоморов, то ли для того, чтобы отравить Настоятеля, то ли чтобы отравиться самому.
   Светлейший апа-таркан уже, возможно, задается вопросом, что это за Тёмный шаман такой? Спешу удовлетворить ваше любопытство. Тёмный шаман являет собой довольно загадочную личность, ибо ему приписывают многие злодеяния. Особливо в тех случаях, когда виновного не сыскать не удалось.
   Через некоторое время после тех событий в Обители пришла весть, что Тёмного шамана удалось выследить и убить в землях илэ. На первый взгляд, здесь нет ничего особенного: всё, что молва приписывала одному, на деле вершили двое, возможно, в глаза не видавшие друг друга. Однако, мне удалось достовернейшим образом установить, что илэсский шаман своими злодеяниями прославился задолго до того, как в Обители был уличен в преступных действиях соратник Настоятеля. Кажется, должно это известие ещё более укрепить нас в мысли, будто было их двое извергов, в образе мыслей и поступков сходных. Однако, муж, поведавший мне всё это, по роду своих обязанностей принимал участие в поимке и того Тёмного, что из Обители, и того Тёмного, что был у илэ. Он утверждал, будто бы илэсский шаман узнал его. Понимаете, апа-таркан, узнал! А узнав, погрозил пальцем и изрёк: "Со мною пойдешь в глубины адовы, равно как был ты со мною раньше в стенах Обители и был сегодня со мною здесь...".
   Более ничего о нечистых делах Обители проведать не удалось. Я предполагаю отправить туда какого-нибудь из своих, поспособнее, под видом отрока, изъявившего охоту стать послушником.

Дознаватель".

  
   Когда Улугэн узнал об исчезновении Гургукана, он почти не удивился. В этих местах вообще отвыкнешь чему-либо удивляться.
   Войдя в чум старейшины, самый большой в стойбище, Улугэн остановился.
   Деревянную крепостицу на Хогинэ ещё только начали отстраивать. По причине того, что район считается пограничным, в первую очередь напирали, естественно, на укрепления. До стационарных жилищ еще, что называется, руки не доходили. Поэтому население продолжало, по старинке, жить в утэнах.
   Кроме самого старейшины, в чуме присутствовал незнакомый Улугэну охотник, сидевший у очага и оселком правивший лезвие ножа. Смуглое, покрытое сетью морщин, лицо его абсолютного ничего не выражало, лишь губы чуть вытянуты, словно охотник напевал что-то про себя. На вошедшего он даже не поднял глаз, всецело увлеченный своим занятием. Зато старейшина, высокий сухопарый человек, при виде Улугэна, поднялся с вороха волчьих шкур.
   - Вам уже сказали? Пропал Гургукан. Позавчера ушел в тайгу. И сгинул.
   - Это верно установлено? - спросил Улугэн, усаживаясь рядом с охотником. - Может, заплутал...
   - Гургукан-то? - сомнением покачал головой старейшина. - Он окрестную тайгу как свои пять пальцев знает. Уж на что главным охотником назначен был.
   - Да и не мог он далеко уйти. - вдруг проронил охотник, оторвавшись на мгновение от своего занятия. Улугэн с интересом обернулся к нему.
   - Что-то нашли?
   - Олень пришел. Со всеми припасами и снаряжением. На своем участке нашел. Привел к старейшине.
   - А участок? Зимовье, лабазы проверяли? Может олень отвязался ночью, или сбежал от хозяина...
   - Сбежал. - подтвердил охотник, и в свою очередь посмотрел на Улугэна. - Только не от хозяина. Сильно напуган был. Бежал куда глаза глядят. На моем участке в кустарнике уздой зацепился, едва не порвал.
   Старейшина, поймав взгляд Улугэна, пояснил.
   - Окирэ, - кивнул на охотника. - Окирэ уже искал Гургукана. Весь вчерашний день. А сегодня с утра ко мне пришел.
   - Оленя привел и вещи принес. - уточнил охотник, вновь на краткое мгновение разжав губы.
   - Вещи? Позволите взглянуть? Что за вещи?
   - Обыкновенное охотничье снаряжение. - Старейшина махнул рукой на лежавшее справа от входа в утэн понягэ, наспинную дощечку, крепившуюся с помощью лямок, и служившую охотникам своего рода дорожной котомкой.
   Действительно, обычная охотничья снасть. Вся привязана по отдельности, каждая на своем, особом, шнурке. Берестяная труба - оревун, используемая для приманивания сохатых и изюбров. Нож, моток веревки, запас вяленого мяса ... А это что? Улугэн потянул на себя две вырезанные из кедра прямоугольные дощечки. На одной из сторон каждой дощечки был вырезан выпуклый след звериной лапы. Когда он повторил свой вопрос вслух, охотник долго смотрел на дощечки, затем взял осторожно в руки.
   - След соболя. - уверенно сказал он. - Одно непонятно. Почему такой большой. Вдвое больше обычного.
   - Зачем они нужны? - Улугэн вздрогнул от азарта, как взявшая след собака.
   Охотник, похоже, смутился. Отложив в сторону оселок и нож, он повертел в руках дощечки, пристально рассматривая их.
   - Для зверя бесполезны. - сказал он, наконец. - Зверь он не столько зрению верит, сколько на запах ориентируется.
   - Тогда зачем?
   Охотник пожал плечами, сделал вид будто занят внезапно обнаруженной царапиной на лезвии. Нагнулся, поднеся нож к самым глазам, пристально всматривается, прикидывая, как удачнее следует провести оселком.
   Улугэн метнул взгляд на старейшину. Поймал его глаза, ненавязчиво коснулся массивного серебряного перстня на пальце. Старейшина заледенел, в голосе его прозвучал страх.
   - Окирэ, зачем эти дощечки?
   Охотник вздохнул, спрятал нож и поведал историю о том, как некий развеселый парень однажды всю зиму дурачил честных охотников, бегая по насту на таких вот дощечках. Только следы у него были другие. Медвежьи.
   Улугэн внимал затаив дыхание. Старейшина не столько слушал, сколько хмурил брови и поглядывал на тойонов перстень. Его, надо полагать, более занимали иные думы.
   - А зачем они были нужны Гургукану? - спросил Улугэн, едва охотник закончил. - В его ли возрасте развлекаться, бегая по тайге. Или здесь есть что-то ещё?
   Окирэ снова вздохнул и неохотно проговорил, кося глазом сердито на старейшину.
   - След. Соболиного хозяина след.
  
   -... И налетели конно и оружно. Пойдем, говорят, с нами к самому Великому хану. Станешь, говорят, ответ пред ним держать, за то, что готовите-де войну против хана.
   Ичигей уже в третий раз заставлял железодела повторять один и тот же рассказ. Старейшина хмурил брови; мысли, одна черней другой, словно стая спугнутых ворон, проносились в его голове.
   - А когда я к лесу побежал, накинули на шею веревку, связали. Ясное дело, я давай орать. Ну и кто из наших в лесу дрова рубил, ясное дело, услыхали. Прибежали, отбили. Те - так и ушли, несолоно похлебавши...
   - Ушли? - переспросил Ичигей, глядя внимательно на Кублата.
   - Ну, - смутился железодел. - Не совсем... ушли... То есть, не все ушли.
   Ой, и чёрный ж ты вестник, Кублат! В масть бороде своей. Мало того, что вести принес недобрые, так ещё и усугубил. Это ж надо! Кого-то из ханских нухуров положили...
   - Всех положили? Если хотя б один ушел, голову сниму, помяните слово моё.
   Коли взялись бить, так чего мелочиться. Чтоб без свидетелей.
   - Всех. - Кублат отер бороду и оглянулся на спасших его лесорубов, словно ища поддержки. - Прямо в бору и схоронили. Подальше от конных троп.
   Ичигей некоторое время раздумывал. Решение нашлось на удивление быстро.
   - Слушайте все. Все, кто причастен к этой истории, и прочие иже с ними. К нам идёт беда. И в этот раз никого она не обойдёт. От неё не спрячетесь ни в болотине, ни в глухой тайге. О том, что случилось сегодня, забыть. Ясно? - Ичигей как можно грозней глянул на Кублата. - Рассылайте весть соседям. Навстречу хану вышлем послов с дарами. Откупимся. Но для начала в Хаданову ставку наведаемся.
   - А это...
   - Кублат, я сказал: о том, что произошло, - забыть.
   - Так, ясное дело... Забыл уже. А вот про лодки агромадные, что вверх по Реке прошли, сказать запамятовал.
   - Какие ещё лодки? Какие лодки?!
   Железодел помялся.
   - Ну я ж говорю. Только мы мертвяков в кусты оттащили, глядь, а по Реке лодки большие идут, на веслах. Ходко так... Мы, ясное дело, в кустах залегли, с тех лодок нас не видать было. Однако мы их тоже толком рассмотреть не успели...
  
   Зимовье пропавшего охотника было срублено добротно, из крепких лиственничных бревен в шесть венцов и посажено было на котлован. По этой причине оно казалось чересчур низким, но внутри можно было стоять, выпрямившись во весь рост. Окон не было, дверь была достаточно крепкая, сработана из цельной плахи, и к тому ж открывалась наружу. Улугэн невольно залюбовался. В этаком зимовье можно с успехом выдержать осаду стаи медведей. Ну если не стаи, то уж двух - трех, точно.
   Всё это лишний раз подтверждало умозаключения Улугэна о природе удачливости. Удача идет к подготовленным людям... Подготовленным и знающим. Жаль его, на таких округа держится, да что там округа, обычаи и заветы предков!
   Рядом с зимовьем росла крепкая береза. По обычаю, на ней охотники оставляли свои сообщения на случай, если кто в их отсутствие появится возле зимовья. Несложный набор знаков, таежная грамота, известная всем без исключения.
   Улугэн внимательно осмотрел ствол дерева. Так и есть. Задранный вверх лезвием ножа кусок бересты, а под него всунута веточка, уже сухая и ломаная с одного конца. Сломали её уже после, намного после того как охотник оставил свой знак.
   "Ушел. Скоро вернусь".
   И не вернулся...
   Осмотр оставшегося от охотника имущества укрепил подозрения, что в зимовье бывали, и бывали неоднократно. Улугэн не нашел ни одного капкана, ни одной шкурки соболя (да что там соболя, вообще никакой завалящегося клочка пушнины не было). Отсутствовали продукты, запас дров был, судя по всему, кем-то изведен и после не возобновлялся. Но при этом прямо у входа висели аж две уздечки для оленей, и целых три пары подклеенных на камус лыж!
   Интересная деталь. Охотник, построивший это зимовье пропал где-то в середине месяца гираун, когда снега лежит предостаточно. И если он ушел в тайгу, то вероятнее всего ушел на лыжах. Ну, предположим, была у него запасная пара лыж, но зачем целых три?
   Далее. Второй и третий пропали уже в месяце туран. Снег уже сходил. Во второй половине месяца его не было вовсе... Значит ли это, что они дошли сюда на лыжах, а затем оставили лыжи здесь, а в тайгу уже пошли без оных? Вполне возможно. А вот вернуться и забрать по какой-то причине не смогли. По той же самой причине, по которой не вернулся сюда однажды тот, первый, охотник.
   Вот как всё замечательно выстраивается. Все считают, что сгинули они на своих участках, черт знает где, а они тайком пробрались сюда и пытались здесь промышлять. И причина, весь источник несчастий кроется здесь. Именно на этом участке, где кто-то расставил капканы и ловушки, явно рассчитанные на людей...
   Улугэн почувствовал, как мороз прошел по его коже, от этой мысли. Оглядевшись по сторонам, он вошел в зимовье и прикрыл за собой дверь.
  
   Решительный стук сразу разбудил задремавшего было привратника. Он выбрался из своей тесной каморы и, поглядывая серое предрассветное небо, протопал к воротам. Потоптался немного на месте, но когда стук повторился, ещё громче и настойчивей, отворил забранное деревянной решеткой оконце.
   - Чего изволите? - начал привратник заученную речь, отчаянно борясь с зевком, раздиравшим скулы.
   - Войти, чего ж ещё... - раздался за воротами недовольный голос. - Всю ночь на ногах, а ты, олух, меня на пороге допрашивать будешь.
   - Порядку ради... - пробормотал привратник, вглядываясь в сумрак, царивший по ту сторону ворот. Всё, что ему удалось рассмотреть, так это крепкую, широкую в плечах фигуру, ничего более. - По ночному времени лихих людей много шастает. Вот и антересуюсь, кто таков и откудова...
   - Откудова-откудова... - передразнил пришелец. - Оттудова. Апа-таркана Ильчена младший сын.
   - Так бы сразу и сказали, а то... - с ворчанием служитель приоткрыл тяжелую створку, и тут же получил звонкий удар по уху.
   - Эт-то тебе, что б в следующий раз службу свою знал, и первому встречному поперечному на слово не верил. Почем знаешь, что сейчас дружков-соратников из засады не кликну?... А чтоб меня запомнил, да более расспросов не учинял... - гость извлек из широкого кожаного пояса, расшитого серебряными бляхами, монету и сунул её привратнику. - Звать меня Тачар. Запомнил? То-то же. А сейчас воротину закрывай, а то неровён час налетят лихие люди, которых ты так опасаешься.
   Рассыпаясь в благодарностях, привратник потащил створку обратно, а назвавшийся Тачаром неторопливо двинулся вглубь крепостного двора, попутно озирая постройки.
   Основные сооружения Обители были выстроены у подошвы Мюстигея, или Рогатой горы, чья вершина возносилась в небо двумя высоченными пиками. Когда-то в древности из-под Мюстигея вытекал один из главных притоков Реки, каскадом сбегая по скальным террасам и изливаясь в протекающую Реку. После того, как приток по какой-то причине иссяк, обнажив русло и довольно крупную пещеру, сюда неведомо когда пришли какие-то люди и выстроили крепость, впрочем и разрушили её тоже неведомо когда. Так что, строго говоря, строители Обители возводили свои здания отнюдь не на пустом месте.
   Обширная площадка перед зевом пещеры была обнесена с трех сторон мощной каменной стеной с высокими угловыми дозорными башнями и вратами, выходившими к Реке. Издали, особенно с противоположного берега Реки, Рогатая гора вкупе со всеми оборонительными сооружениями чрезвычайно напоминала голову некоего сказочного чудища, выпятившего нижнюю свою челюсть, усаженную острейшими клыками.
   Внутри крепостного двора размещались подсобные здания: конюшни, хлева, амбары и прочие. Здесь Тачар чуть задержался, осматриваясь по сторонам. Где-то в глубине двора, как ему было известно, совсем недавно выстроен странноприимный дом, где размещали различного рода гостей и путешественников, и куда, очевидно, следовало направиться в первую очередь.
   Более всего сына Ильчена поразило то обстоятельство, что основные помещения Обители, судя по всему, действительно находятся внутри каменного чрева Мюстигея...
  
   Теперь уже трудно подсчитать, сколько времени мне потребовалось в общей сложности, чтобы довести это дело до конца. И это не считая тех трех недель, которые я безвылазно провел вблизи цитадели Хозяина Солёных Скал, выслеживая его дочь.
   Лишь на первый взгляд этого человека невозможно пронять. Непроницаемое лицо, суровый нрав и непосильная ноша на плечах. Страж обязан быть неуязвимым. Но скажите мне, кому из людей это удавалось? Тем более, если у Стража есть дочь. Юная прекрасная дочь, живое напоминание о быстро увядшей в полнощных льдах любви. Я знал, куда следует нанести удар. И мне удалось сделать это.
   Обернувшись медведем, я обошел все окрестности цитадели. Я отыскал ту тропу, по которой любила гулять юная Илэйна. Я залег в кустах, поджидая её. Я лежал так долгих два дня, мой желудок сводило от голода, но я дождался. Я услыхал легкие, невесомые шаги и переливчатый смех. Она приближалась.
   Я видел её. Дочь Хозяина находилась так близко от меня, что я при желании мог коснуться неё лапой. Край одежд её щекотнул меня по морде, но я лежал, уткнувшись носом в землю, сдерживая хриплое дыхание. И лишь смотрел. С двумя-тремя молодыми рабынями она прошла к реке...
   Дело осталось за малым. Разложить птичьи косточки на тропе. Растерзанные хищными лесными зверьками птицы - такое случается сплошь и рядом. И далеко не всякий способен рассмотреть в безобидных на вид птичьих останках черного адского дрозда.
   Она вновь прошла по этой тропе лишь на третий день. До неё здесь прошли несколько человек. Мне не было жаль их. Я лишь боялся, что тех косточек, которыми я запасся, может не хватить. Начавшаяся среди рабов повальная эпидемия должна была лишь укрепить Хозяина Солёных Скал, что дочь его стала жертвой неизвестной болезни...
   Помимо эпидемии на окрестности цитадели произошло нашествие невиданных здесь птиц с аспидно-чёрным оперением. Они предпринимали бесчисленные попытки прорваться во внутренние помещения цитадели и клёкотом бесчисленных глоток выражали бурное негодование, когда их оттуда изгоняли. Вычислить среди них одну, единственную и неповторимую, было несложно. Мне удалось подманить её в тот самый миг, когда миниатюрная черненькая птичка растеряно разглядывала свое отражение в водах Реки.
   Поставленной цели я добился. Мне удалось подтолкнуть Хозяина Солёных скал к тому, чтобы он нарушил правило. Нет ничего легче, чем заставить человека нарушить правило, смысла которого он не понимает.
   И я не знаю ещё, верну ли Хозяину Солёных Скал душу его дочери.
  

Пути познания

   "Я помню древнюю молитву мастеров:
   Храни нас, Господи, от тех учеников,
   Которые хотят, чтоб наш убогий гений
   Кощунственно искал все новых откровений".
   Николай Гумилев
  
   Бескрайние равнины, покрытые иссохшей прошлогодней травой, под неярким зимним солнцем отливающей ядовитой желтизной, припорошенной снегом, остались позади. По бескрайнему синему небу лениво ползли белоснежные облачка. Холодный ветер, особенно сильно разыгравшийся ночью, уже стих.
   Два всадника легко преодолели последнюю гряду пологих холмов и остановились на вершине одного из них. Перед ними, на расстоянии двух полетов стрелы, высились крутые склоны горного массива Цзиньшань, что протянулся через всю северную окраину степей, с давних времен выполняя роль естественной границы между западными степняками и восточными, которые происходили из одного корня (из одного Дома, как писали летописцы Поднебесной империи), но различались меж собой по привычкам и обычаям родового устройства. Те же, упомянутые летописцы неоднократно отмечали в своих пространных описаниях то обстоятельство, что с восточного склона Цзиньшань есть ущелье, образованное отвесными скалами, где находится священное место всех кочевых варваров - Тунгирский бор, реликт седой древности, тех дней, когда всё пространство нынешнеё Великой степи занимали бескрайние лесные массивы.
   Именно это ущелье, вернее самое его устье, открывалось сейчас стоящим на холме всадникам.
   - Дальше ты пойдешь один. - с нескрываемой дрожью в голосе произнес Тогудай-богатур, не отрывая взгляда от ущелья. - Ты знаешь, что нужно делать. Мы много раз вместе с тобою обсуждали этот день, этот час. Он узнает тебя. Я проверял это... Ты, конечно же, не можешь этого помнить. Но именно здесь мы устраивали празднества по случаю избрания нового Великого Хана. Я брал тебя на руки и подходил к самому краю леса. К самым первым деревьям, и они потянулись к тебе своими ветвями, словно руками... И тогда я понял. Я всё понял, и воспитал тебя так, как того требует твой путь, твоё предназначение.
   - Это было двадцать зим тому назад. - сказал Тывгунай. - Ты неоднократно рассказывал мне об этом. И меня такое чувство, будто я вернулся домой.
   Тогудай-богатур бросил быстрый взгляд на него, порывисто обнял за плечи. Заглянул в глаза, а затем, взяв твердой рукой поводья лошади Тывгуная, хлопнул ободрительно того по плечу.
   - Иди. Это дорога в один конец, сынок. Помни, Он сам известит прежнего жреца о твоем приходе. Будь готов ко всему. Да прибудет с тобой сила Вечного Синего Неба.
   Тывгунай легко спрыгнул на землю. Придирчиво проверил ремешки, стягивающие панцирь, коснулся кожаных наручей с закрепленными метательными ножами, испытал легко ли выходит из ножен палаш, поднял голову на Тогудай-богатура. И пошел.
   Под ногами скрипел снег, перемешанный с песком, хрустели высохшие колючки. Входя в ущелье, Тывгунай на краткий миг обернулся. Тогудай-богатур уже тронулся в обратный путь, уводя с собой лошадь Тывгуная. Всё верно. Либо он станет жрецом Тунгирского бора, либо погибнет. Обратного пути нет.
   Тывгунай миновал Врата, две стоящие друг против друга на расстоянии ста шагов скалы, покрытые причудливой резьбой. Вертикально, в столбец, были изображены девять животных, символизировавших девять древнейших и сильнейших степных родов. Хотя, как утверждал тот же Тогудай-богатур, изображения эти были выполнены в незапамятные времена, и что они должны символизировать на самом деле, никто уже не знает, поэтому придумывают наиболее удобное объяснение. В доказательство он приводил рисунок животного, которое род Лувра считал своим. На рисунке, выполненном в профиль, действительно видна была птица, но не кряква-широконоска, а птица с раздвоенным лировидным хвостом. "Тетерев", - многозначительно пояснял Тогудай-богатур.
   Теперь Тывгунай собственными глазами увидел этот рисунок. Он даже задержался, чтобы внимательнее осмотреть его, но в этот миг его слуха донёсся мелодичный перезвон, едва слышный, но всё ж ощутимый. Как порыв ветра скользнул по коже и исчез.
   Вот он, Знак! Лес признал меня! И значит... сейчас мне подготовят жаркую встречу. Моментально Тывгунай отринул все лишние мысли и мягким шагом двинулся к лесу. Он прикидывал, успеет ли войти в лес, или же встреча со жрецом Тунгирского бора состоится прямо здесь, на опушке.
   Есть в этом мире непреходящие вещи, традиции, на которых держится мироздание. Есть Вечное Синее Всесильное Небо, что всегда будет таким, и всегда будет на своем месте. Есть солнце и есть луна, есть звезды (о вечности которых иногда любят поспорить, но если разобраться, ведь Полярная звезда всегда находится на своем месте! Тогудай-богатур говорил, что в дни его детства она находилась на том же самом месте, где и ныне). Есть Тунгирский бор, особое место, где силы Неба и Земли проявляют себя наиболее полно (что это значит, Тывгунай не знал, это была тайна, удел избранных). И есть жрец Тунгирского бора, хранитель и страж, человеческое воплощение Силы Тунгирского бора. К нему обращаются за советом все: от Великого Хана до простого степняка. И уж ни у кого не возникало сомнений, кто вещает устами жреца...
   Самым, пожалуй, необъяснимым, но, вероятно, столь же древним, как и всё, что было связано с Тунгирским бором, был обряд смены жрецов. Человек, претендовавший на место жреца должен был убить своего предшественника. Этому, правда, сопутствовало одно обстоятельство: лес должен был признать претендента. А это в свою очередь означало наличие недюжинных экстатических, шаманских способностей. И так было всегда: жрец Тунгирского бора был зрелым мужчиной, в самом расцвете сил, способным отстоять лес от вторжения непрошеных гостей. И это правильно, подумал Тывгунай, немыслимо, что может случиться, если вдруг высшие силы придут в движение.
   С этими мыслями он ступил под сень деревьев, без труда отыскав едва приметную тропку, проложенную теми, кто дерзал входить в священные кущи. Если лес никак не реагировал на пришельца, то вошедшего очень скоро на тропе довольно гостеприимно встречал сам жрец. Выслушивал, а затем давал совет. Совет, который шел свыше...
   Тывгунай уже начал томиться. Он каждый миг ожидал нападения. Он осторожно ступал по тропке, чутко прислушиваясь к окружающим звукам. Конечно, слишком наивным было бы полагать, будто жрец, подбираясь к противнику, пойдет прямиком по кустам и будет шуметь как медведь. Но всё же... Чуть слышный шелест хвои под ногой, неприметный сучок, что своим хрустом всегда выдает в самый неподходящий момент...
   В последний момент Тывгунай успел опрокинуться на левое плечо, лишь самую малость ощутив кожей поток воздуха. Прямо над ним в воздухе просвистело здоровенное бревно, на двух веревках подвешенное параллельно земле. А вот это против правил, подумал Тывгунай, когда бревно, возвращаясь по дуге, снова прошло над ним. Хотя какие тут, к черту правила, их здесь придумывает сам жрец!
   Он выкатился с тропинки, и как, оказалось, вовремя. Одним своим концом бревно рухнуло на тропу. Ага, подрезал веревку! Где-то рядом. Выше!.. Первый метательный нож ушел в густую еловую крону нависавшую над тропинкой. Либо мимо, либо вовсе пальцем в небо...
   Тывгунай вскочил на ноги, и только теперь увидел древко стрелы, торчавшей из ствола той самой ели. Он потянул стрелу на себя. Срезень! ... И пригнулся, стараясь лишний раз не появляться на открытом пространстве. Так вот, значит. Стреляли во-он с того пригорка... Ату, его!
   В несколько прыжков Тывгунай оказался у широченной сосны, на полпути от песчаного взлобка, на котором, судя по всему, затаился жрец. Хитрюга, хорошо подготовился. И брёвнышко подвесил, и стрелы-срезни запас. Надо ж, а если б я там ещё пару мгновений полежал?
   Пригнувшись, Тывгунай выглянул из-за ствола. Чуть выше со свистом прошла очередная стрела, как раз там, где должна была бы находиться голова Тывгуная, выгляни он при полном росте... Пока накладывает стрелу, вперед! И он бросился к пригорку...
   Это после ему довелось услышать рассказы о лучниках, способных за считанные мгновения опустошить солидный колчан, придав своей мишени некотрое внешнее сходство с ежом. Но тогда Тывгунаю повезло. Когда в поле его зрения попала фигура с натянутым луком в руках, он прыгнул. Стрела прошла совсем близко, а в следующий миг два сцепившихся противника покатились вниз по склону.
   Тывгунай быстро подмял жреца под себя, придавил коленями обе руки, одна из которых мертвой хваткой сжимала лук. Лицо противника скрывала упавшая на него длинная грива седых волос. Это несколько озадачило Тывгуная, он придержал занесенную уже для смертельного удара руку, но хватку не ослабил.
   - Добивай... - донесся хрип из-под спутанных седых прядей. Жрец тряхнул головой, и в Тывгуная, словно острый нож, вонзился пронзительный взгляд синих глаз. - Добивай! - потребовал жрец.
   Вместо ответа Тывгунай отпустил противника, и встал, отряхивая с себя песок и налипшую хвою.
   - Я со стариками не воюю. Мне говорили, что жрец Тунгирского бора - превосходный боец, не знающий себе равных. А ты опустился до нелепых ловушек. Тебе бы медведей на них ловить в ханских лесах... И то не каждый медведь купится...
   Тывгунай твердо осознал, что просто так старика он убить не может. Пусть этого велит обычай, но есть вещи... Он мог это сделать, когда еще не видел врага в лицо, пока ждал его нападения. Но победить вот так, добив поверженного... старика?... Подзадоривая жреца, Тывгунай надеялся, что тот сейчас сам кинется на него. И вот тогда.
   Но жрец на провокацию не поддался. Он молча смотрел в небо. Движением руки (на которое, говоря по чести, Тывгунай отреагировал, вздрогнул) старик откинул волосы с лица и сказал. Голос его уже был ровным и тихим.
   - Что ж, ты прошел третье испытание. И будешь вознагражден, ибо то, что сейчас я тебе скажу, известно немногим. А если быть точным, то вообще никому. Жрецы Тунгирского бора не убивают друг друга. Это всего лишь красивая легенда, созданная в незапамятные времена.
   От удивления Тывгунай опустился на землю.
   - Ты рехнулся, старик? Что ты несешь? Жрецом становится только тот...
   -... кого признает вечный лес и кто лишит жизни своего предшественника. Говорю тебе, это не более чем легенда. Принято считать, что смерть жреца от старости возымеет самые губительные последствия: начнется мор и падеж скота, женщины перестанут рожать здоровых сильных детей, людей будут косить неведомые эпидемии. Якобы для того, чтобы избежать всего этого необходимо умертвить жреца в самом расцвете сил, дабы энергия его, подпитанная мощью Тунгирского бора, без потерь перешла к его преемнику. На самом деле жрецы давно уже не убивают друг друга. Это лишь испытание на милосердие, жалость... Называй как угодно.
   - А если бы я тебя ...
   - Тебя ожидала бы незавидная участь. Лес сам решает, что делать с убийцей. Он сам оберегает себя, роль жреца здесь глубоко символична... Да, я рисковал. Ты мог меня убить. Но так уж есть... Таковы правила. Скоро я уйду, ибо лес считает, что я уже достаточно подготовлен. Ты, верно, удивился увидев перед собой старца, убеленного сединами вместо зрелого воина с мечом в руке, каким всегда живописуют жреца. Что ж делать, я всегда медленно постигал суть вещей, их природу мне казалось проще разрушать, тем самым пресловутым мечом... Я постигал мудрость Тунгирского бора дольше своих предшественников. Но... - старик вдруг повернул лицо к Тывгунаю, на нем промелькнула улыбка. - Тебе рассказывали, как выглядит жрец Тунгирского бора?
   -Высокий, широкий в плечах, темноволосый... гм... средних лет...
   -В общем, никакого сходства с тем, что ты видишь перед собой. - заключил жрец, уже откровенно развеселившись. - А если я тебе скажу, что за все двадцать с лишним лет, что я здесь, я ни разу не выходил к паломникам? Я не видел ни одного из них, я не знаю даже как выглядит нынешний Великий Хан... Хотя, вроде как бы, должен был его благословить и сделать что-то там еще...
   Тывгунай пытался справиться с потрясением, он ощутил легкое головокружение.
   - Тогда кто?... Кого видят люди, входящие в лес?
   - Ты приляг, станет легче. - посоветовал жрец. - Буду отвечать на твои вопросы выборочно. Слишком много их у тебя. Не торопись, будь терпеливым. Мне, чтобы это осмыслить не один год потребовался, а ты за день всё узнать хочешь...
  
   - Твое появление здесь, в стенах нашей Обители, я воистину воспринимаю как добрый знак. - произнес Настоятель, не отрывая глаз от Тачара. - До сегодняшнего дня к нам шли, в поисках утешения, свободы простые люди. И не было среди них ни одного, кто, войдя, назвался бы славным бегским именем...
   - Так что же, мне нужно было скрыть свое происхождение? Назваться простолюдином, приравнять себя к черной кости? - прервал Тачар.
   Настоятель улыбнулся. Так, как умел улыбаться лишь он один. Мягко, смиренно, с тенью легкой грусти. Эта улыбка обезоруживала, но воздействовала на всех по-разному. Таян-хан, к примеру, впадал в бешенство...
   - Иной раз бывает полезно смирить гордыню. Белая кость, чёрная кость... Всё станет прахом. В смерти все одинаковы. Но я не о том. Ты первая ласточка, первый из людей знатного происхождения пришел к нам. А значит, будут и ещё. - Настоятель помолчал немного, потом произнес, словно пробуя слова на вкус: - Младший сын апа-таркана Ильчена. Скажи, тебе нравиться быть младшим?
   Тачар смутился. Вопрос о старшинстве в роду часто занимал его, но именно такую постановку вопроса, он слышал впервые.
   - Я спросил это не для того, чтобы подогреть твою нелюбовь к отцу и старшим братьям, если таковая вообще имеется. Я спросил: нравится ли тебе быть младшим? Во всех сказках младшие братья оказываются умнее и удачливее старших. Знаешь, откуда эта любовь к младшим? Почему люди всегда симпатизируют именно им?
   Настоятель поднялся и подошел к большому очагу, горевшему посреди огромной пещерной залы. Надо заметить, несмотря на то, что Тачар многократно слыхал о том, что послушники и Настоятели Обители живут в пещерах, верилось в это с трудом. Вчера на рассвете, когда он увидал высящиеся над рекой каменные стены, он от души посмеялся, поначалу, над этими россказнями. Но войдя во двор, слегка опешил. Внутри трёх высоченных каменных стен с воротами, кроме конюшен и хозяйственных построек, ничего не было. И когда привратник указал ему на широкий зев пещеры, как на главные врата Обители, Тачар хотел закатить ему ещё одну оплеуху, но не успел, ибо увидел спешившего ему навстречу Настоятеля, выходившего, кстати, из той самой пещеры...
   Пещера, в которой Настоятель вёл беседу с Тачаром, была довольно большой, посреди неё имелся упомянутый уже очаг (Тачар повертел головой, прежде чем увидел темную трещину в потолке, через которую уходил дым), несколько неудобных деревянных сидений, и стол.
   Настоятель извинился за то, что время раннее, завтрак ещё не готов, но Тачар пояснил, что не голоден. Обычный обмен любезностями, словно при дворе Великого Хана...
   - Среди богов тоже есть старшие и младшие. Старшие созидают мир, отделяют небо от воды, а воду от суши. Младшие ж творят людей. По образу, заметь, и подобию своему. Людей, имеющих продольные стопы и поперечные глаза, как говорят илэ. А вот что касается облика старших богов, тут ничего конкретного сказать нельзя. Полулюди, полузвери, полуптицы, полурыбы. Кто знает, как оно на самом деле? А вот с младшими всё ясно... Младшим был и Сугэнн, отправившийся на свой страх и риск бороться с силами Тьмы...
   Тачар сделал вид, что хочет зевнуть, хотя весь был во внимании. Он запоминал каждое слово.
   - Сугэнн? Это, кажется, бог, которому вы все в Обители поклоняетесь?
   - Сугэнн не бог. - строго поправил Настоятель. - Сугэнн - больше чем бог. Сугэнн - это Свет, это Первоначало всего сущего.
   - Но при этом он был младшим? - уточнил Тачар. - Младшим богом.
   - В том-то всё и дело, что был. - Голос Настоятеля гулким эхом раскатывался под сводом пещеры. - Он перешагнул это состояние. Он стал выше. Запомни, мало дать человеку душу, мало вдохнуть в него жизнь. Нужно показать Путь, которым душа эта должна следовать, чтобы не быть запертой в ловушке бренного тела. И Сугэнн нашел этот Путь, он прошел по нему первым, и сделал его очевидным для нас. Он пал в борьбе с силами Зла. Духи Тьмы растерзали его, захватили тело его. И теперь в вековечном мраке мельчайшие частицы его излучают неземной свет, который темным погасить не по силам.
   - Так в этом Путь? Пасть под натиском демонов?
   - Путь в спасении. Оглянись вокруг. Всё, что ты видишь, не более чем иллюзия, созданная истинным властителем этого мира - Тьмой. И свет, что озаряет наш мир, не есть свет подлинный. Он лишь отблеск Света истинного, сокрытого во мраке и удерживаемого в плену.
   Настоятель вновь поднял глаза на Тачара и произнес обычным, ровным голосом:
   - Все это ты постигнешь в свое время. А теперь мне бы хотелось узнать, как отнесся твой отец к твоему решению прийти в Обитель. Я хочу услышать, по возможности искренний ответ, ибо те сведенья, которыми располагаю в настоящий момент я, содержат много... гм... любопытных фактов.
   У входа в пещеру словно тени возникли четыре фигуры в багровых рясах. Не глядя на них, Настоятель опустился на свое место.
   - Итак, зачем ты здесь, Тачар, младший сын апа-таркана Ильчена?
  
   - Буду отвечать на твои вопросы выборочно. - сказал Тывгунаю жрец Тунгирского бора. - Слишком много их у тебя. Не торопись, будь терпеливым. Мне, чтобы это осмыслить не один год потребовался, а ты за день всё узнать хочешь...
   В первый день своего учения Тывгунай узнал от седовласого жреца о строении Вселенной. "Наша Вселенная, - говорил жрец, - не бесконечна, все мыслимые вещи имеют свое начало, свой конец, а стало быть и предел. Но это вовсе не значит, что её следует воспринимать, как что-то свершившееся. Ежедневно, ежечасно Вселенная обновляется. Бог-создатель продолжает свой нелегкий труд, ибо в самом акте созидания таится его суть. Иначе он просто-напросто перестал бы существовать".
   - Но как же так, - спросил Тывгунай. - Ведь ты сказал, что Вселенная ограничена. Для того, чтобы построить что-то новое, нужно освободить место, а для этого необходимо что-то разрушить.
   "Вот здесь, - отвечал жрец, - и кроется смысл движения Вселенной. Создание и разрушение суть одно и то же. Одной рукой бог создает, второй - разрушает. Как только он создает очередной верхний ярус мира, тьма поглощает самый нижний из существующих. Как тебе, наверное, известно, нижние ярусы, сиречь Нижний мир, населены отвратительными созданиями. Не нам с тобой судить, достойны ли они вообще существовать, ибо твари эти созданы задолго до появления человека. И у них тоже есть шанс на спасение. Когда тьма начинает поглощать их мир, они подымаются выше и там обосновываются согласно прежним своим привычкам".
   - Если я тебя правильно понял, обитатели Нижнего мира заселяют солнечный мир. Наш мир. Но ведь здесь живут люди. - удивился Тывгунай.
   "Все верно, - сказал жрец, - но у людей тоже есть шанс на спасение. Они уходят на один уровень выше. И таким образом равновесие, изначально заложенное в основу нашей Вселенной сохраняется. Сосуществование, пускай даже кратковременное, обитателей двух миров, в принципе невозможно".
   - А как же души умерших людей? Они тоже... э-э... перемещаются?
   "Души? - переспросил жрец, - Кто может указать птицам дерево, на котором следует вить гнёзда? Души избирают сами где им быть: среди людей или же в царстве мертвых".
   Два последующих дня посвящены были взаимному расположению трех миров. В речах жреца то и дело промелькивало слово "Трехмирье", когда говорил он о Вселенной. "Три мира, - пояснял он, - это мир Нижний, находящийся в закатной стороне, обиталище существ обликом и нравами противными природе человеческой; мир Средний, мир, находящийся под солнцем, населенный людьми, животными, птицами и рыбами, по отношению к движению солнца располагается он в самом центре мироздания; мир Верхний, где обитель существ высшего порядка, приближенных к Творцу, в различной степени наделенных даром созидания, по отношению к двум упомянутым мирам, этот мир тяготеет к восходу".
   - Послушай, ты сказал, что существа, населяющие Верхний мир наделены даром созидания. Что значит это? И сходны ли существа сии обликом с людьми?
   "И да и нет, - был ответ. - Есть среди них люди, продвинувшиеся на пути познания дальше прочих, естественно, что они сохранили человечье обличье. Однако, есть и другие, о которых я затруднюсь просветить тебя, ибо сам не был в том мире. Одно знаю доподлинно: попав туда, получают они дар, тратят который на свое собственное усмотрение, согласуясь с нуждами оставшегося человечества. Это я знаю точно потому как имел дело с одним из таких избранных. Он став существом высшего порядка, принял стезю того, кто называется Хозяином медведей, равно как есть и прочие Хозяева".
   Тывгунай, чтобы окончательно уяснить для себя подробности мироздания, рисовал на земле модель Трехмирья. Седовласый жрец смотрел, кивал, иногда кое-что подправлял. Когда встал вопрос о точках соприкосновения всех трех миров между собой, Тывгунай спросил об этом своего наставника.
   "Средний мир, - ответил жрец, - как явствует из самого названия, находится ровно посередине между двумя остальными мирами, соединяя их в единую ткань Вселенной. Как если б не было у тебя тела, то голова твоя висела в воздухе, а ноги бродили сами по себе... Вот так и наш мир. Отсюда есть путь в Нижний мир, и есть путь в Верхний мир. В то время как миры Нижний и Верхний имеют всего лишь по одному пути".
   - Так значит наш мир совершеннее остальных?
   "Не более, чем настоящее совершеннее прошлого, и будущее - настоящего... Как выражался мой предшественник, "пространство Среднего мира структурирует Река, протекающая с полудня на полночь". Именно Рекой связано воедино Трехмирье. Она вытекает из огромной пещеры далеко-далеко на полуденной стороне, причем некоторые утверждают, что именно туда в конце каждого дня опускается солнце. Протекая по просторам нашего мира, Река впадает в Ледяное море, которое, как явствует из названия, до самых небес загромождено льдами. Там находится колоссальный ледяной мост, ведущий в Верхний мир. Когда-то там был водопад, сверху в море также исторгалась вода. Вот именно оттуда можно, как говорят, попасть на небеса. Но есть одно крайне затруднительное обстоятельство: тебе, наверное, известно основное качество льда? Он скользкий и прозрачный, словно горный хрусталь. Взобраться по нему практически невозможно".
   - Неужели никто так и не попытался это проделать?
   "Для того есть особые места, где выставлена незримая Стража. Точнее говоря, она когда-то была незримой. Но в устье Реки, прямо у самых Солёных Скал обосновался некий воин, который принял на себя обязанности Стража. Он питаем силой, природу которой ему, наверное, не понять никогда. С противоположного края нашего мира, у самого устья пещеры ныне выстроена знаменитая Обитель. Уж о ней-то тебе должно быть известно. Эти-то, как раз всё прекрасно знают, что почем. И все вопросы о случайности выбора места для постройки Обители отпадают сразу".
   - Так значит Обитель и её Настоятель несут в наш мир зло? - спросил Тывгунай.
   "Хм-м. Скажем так: Обитель не несет в этот мир добра. В остальном, пока многое ещё не ясно".
   Прошло несколько дней, прежде чем Тывгунай осознал, что не задал едва ли не главного вопроса. Он нашел жреца погруженного в созерцание ручейка, вытекавшего из-под корней вековой ели. Увидев Тывгуная, жрец сказал: "Смотри, какая вода в этом ручье... Я прожил здесь почти два десятка лет, но ни разу не обращал внимания на это. Пока она течет по ложу, она вполне обычна. Такая же, как в сотнях других ручьев. Но стоит набрать её в горсть... Смотри, она кажется чёрной".
   - Ты рассказал мне почти всё. Ты ответил на всё мои вопросы. На все, кроме одного. Расскажи, как возникла Вселенная?
   Прежде чем ответить, жрец долго молчал.
  
   Послы лесных народов прибыли в ставку Великого Хана ранним утром. Около десятка всадников с заводными и вьючными лошадьми. Были и верховые олени, выделявшиеся причудливо изогнутыми рогами...
   Народы, именуемые лесными, расселялись от Ледяного моря до северных отрогов Цзиньшаня. Сведения о народонаселении этого обширного края, в большинстве своем, становились известны из рассказов северных посольств. Среди разнообразных многочисленных племен, заселявших полночные земли, чаще других упоминались илэ, торганы, илоу, неоднократно бывавшие во владениях Великих Ханов по торговым делам и с дипломатическими миссиями.
   Земли илэ и илоу непосредственно граничили с кочевьями Великого Хана и его сиятельнейших бегов, эльтеберов, шадов. Наиболее значительным племенным объединением были илэ, среди которых выделялись северные следопыты, передвигавшиеся верхом на оленях; одежда их была богато расшита мягким гагачьим пухом. Умение разводить оленей илэ переняли у древних насельников Среднего течения Реки - народа нгамондри, о котором ныне сохранились лишь жалкие крохи преданий. Долгое время жившие по соседству друг от друга племена в один воистину чёрный день что-то не поделили и вот тогда началось. Война между северными илэ и нгамондри длилась не одно десятилетие. Два поколения илэ, выросшие на этой войне, уже после того как взяли верх над нгамондри, стерев их с лица земли, ещё долго не могли успокоиться и наводили страх на соседей. Лесные дружины подымались до верховьев Реки, вступая в коалиции с кочевниками, предпринимали походы к границам Поднебесной империи.
   Южные илэ разводили лошадей, и, в силу географического расположения своих земель, по повадкам и образу жизни более схожи были со степняками, которых меж собой называли мангытами.
   Несколько иными были торганы, чьи колена и роды заселяли долины Реки и её притоков, в нескольких днях пути на полночь от илэ. Торганы отродясь не знали ни овец, ни лошадей. В качестве ездовых животных используют оленей, из оленьих же шкур шьют себе одежду. Охотятся на соболей, куниц и белок. Живут в чумах, крытых лиственничной корой утэнах и деревянных срубных жилищах, строят военные укрепления вокруг своих поселков.
   Ещё дальше на север обитали лауты. Эти живут в шалашах, бродят по тайге вслед за зверем, промышляют в реках и озерах рыбу. А также черноногие люди, имеющие характерный цвет нижних конечностей начиная от бедра, и носящие диковинную одежду, сшитую из рыбьей кожи; волосатые люди, чье тело сплошь покрыто волосами; а также гиганты; чернозубые люди, искусные кузнецы, глотающие куски каменного угля и плавящие руду собственным раскаленным дыханием...
   О появлении посольства одним из первых узнал апа-таркан Ильчен. Он выслушал их пожелание видеть лично Великого Хана, попутно расспрашивая о том, как они добрались до ставки.
   - Как добрались? - переспросил седовласый старейшина, он назвался Ичигеем, - Известно как, - на лодках поднялись вверх по Реке. И день верхом уже от истоков Реки до ставки.
   - Где шад Хадан и мятежники? - хмурясь спросил Ильчен.
   Ичигей с нескрываемой неприязнью поглядывал на обыскивавшего его нухура из десятка Тугана. Что и говорить, нухуры свое знали: тщательная проверка, нет ли чего способного причинить вред Великому Хану среди предметов; затем пришедших проведут мимо шаманских костров, выясняя нет ли чего способного навредить Великому Хану в мыслях.
   Нухуры так же споро осмотрели поклажу громоздящуюся на лошадях. Апа-таркан Ильчен невольно залюбовался тремя незаседланными белыми кобылицами, стройными, тонконогими с длинными шелковистыми гривами. Что и говорить, лучших лошадей всегда выводят полуоседлые племена, взять хотя бы к примеру Кюнгёй, где Великие Ханы всегда закупали табуны для своей гвардии, или тех же южан-илэ.
   - Ты знаешь, где скрывается шад Хадан? - повторил апа-таркан.
   - Нет. Мы не имеем ни малейшего представления об этом, светлейший. Мы узнали, что войско Великого Хана идёт войной на наши земли. Мы прибыли в ставку сиятельного шада Хадана некотрое количество дней тому назад и не нашли никого.
   - Некоторое количество дней назад? Точнее.
   - Три дня назад, светлейший. Наши послы не застали там ни одной живой души. Теперь мы пришли приклонить колени перед великим Таян-ханом. Мы принесли дары. - Ичигей обернулся и сделал знак своим людям. - Мы помним заветы предков...
   Шкурки черных соболей, ослепительно-белых кречетов в деревянных клетках Ильчен удостоил мимолётного взгляда. Да, всё верно, и белые лошади в придачу.
   Более всего апа-таркана интересовал Хадан, судя по всему провалившийся сквозь землю. Ильчен даже не подозревал, насколько близок он был в тот миг к истине.
  
   Мухоморы представляют собой особое племя. Это не люди, но и не просто грибы, в прямом понимании этого слова. Это маленькие человечки с головами-шляпками на тоненьких шейках. Их бесчисленные слепые глазки завораживают. Им не нужно ничего объяснять. Они сами знают всё, что нужно делать...
   Мухоморы берут человека за руки и уводят его в Нижний мир, показывая ему всё, что там есть, проделывая с ним самые невероятные вещи. Пути мухоморов извилисты. Они посещают страну, где живут мертвые...
   Когда они в очередной раз пришли за Тывгунаем, он ждал их появления уже целую вечность. Он лежал, раскинув руки, утопая в мягких мхах, иногда, хватаясь за ветки склонившихся над ним деревьев, чтобы совсем не утонуть. Над ним шумели кроны бора, мерцали колючим холодным светом звезды.
   Он не слышал их шагов. Он не видел, откуда они вышли. Он просто понял, что они уже здесь.
   :Почему вы так долго не шли?:
   Ответ возник сам собою в голове. Ведь они не умеют говорить. Им не нужно говорить.
   :Мы принесли тебе добрые вести:
   Тывгунай попытался приподнять голову, но не смог. Пока он лежал, зеленый бархат мха врос в его одежду, вплелся в волосы. Свет звезд стал ещё нестерпимее и он закрыл глаза.
   :Мы нашли того человека, о котором ты рассказывал. Это было трудно. Твоя память не сохранила ни его имени, ни его лица. Но мы нашли его. Это действительно тот самый человек, о котором ты нам рассказывал:
   Тывгунай обернул лицо в сторону и сквозь неплотно сжатые веки увидел их тени. Маленькие, со скрюченными ножками с широкими головами. Они кивали ему и рассказывали.
   :Сейчас мы возьмем тебя с собой и ты увидишь всё сам. Ты пойдешь с нами туда, где мы нашли этого человека. Там ты сам убедишься, твой ли это отец. Его ли мы нашли:
   :Да, я пойду с вами. Сейчас я встану...:
   :Вставать вовсе не нужно. Лежи. Мы сделаем всё сами. Но перед тем, подтверди, крепко ли твое слово. Сдержишь ли ты обещание данное нам?:
   В кронах бора зашумел ветер, мудрые священные деревья скрипели замшелыми стволами, начиная сердиться. Они тянули ветви к распростертому на земле Тывгунаю, словно пытаясь выдернуть его изо мха.
   Мухоморы забеспокоились. Их тени затрепетали. Но они не уходили. Они всё ещё были рядом. Тывгунай сделал ещё одну безуспешную попытку высвободиться, а потом спросил.
   :Да, я сдержу свое слово. Но, скажите мне, ради всего святого, зачем вам понадобился мой брат. У меня его всё равно нет. Тогудай-богатур - мой приемный отец, у него нет сыновей:
   :Идем:
   И он почувствовал, как мох под ним зашевелился, втягивая его тело в себя. Тывгунаю стало страшно, в его рот набилась земля, в нос пахнуло прелостью. Он начал задыхаться, но в следующий миг почувствовал, что падает куда-то спиной вниз. Он хотел перевернуться, но тщетно.
   :Воздухом страны мертвых нельзя дышать три дня. Старайся дышать через мох. Он спасет тебя, иначе, даже мы не сможем помочь тебе выбраться отсюда. Дорога в нижний мир много легче, она широка и проторена многими людьми, а вот обратно ещё никто не уходил. Мы покажем тебе одну единственную тропинку... Дыши через мох:
   Перед глазами Тывгуная плясал хоровод лиц. Нет, не лиц, страшных оскаленных масок с выпученными налитыми кровью глазами. Мерная барабанная дробь. Тывгунай ощутил как стынут жилы, когда рассмотрел барабанщика, отбивавшего ритм по голым человеческим черепам. Рогатый трехглазый бык, выпускавший из ноздрей клубы алого пламени мелькнул где-то рядом, обдав нестерпимым жаром...
   :Теперь смотри:
   И Тывгунай посмотрел. Почерневшее от копоти лицо человека, сидящего на корточках у шалаша, сооруженного из стволов какого-то черного дерева. В сеть сплелись бесчисленные морщины и шрамы. Ошейник, висящий на тощей шее. Потускневшие глаза.
   Человек встрепенулся. Поднял голову и Тывгунай встретился с ним взглядом. Они долго смотрели друг на друга. Потом человек, отец Тывгуная, снова опустил голову, принявшись совершать какие-то движения. Тывгунай всё пытался рассмотреть, что же делает отец. В следующий миг ему стало страшно. Отец дробил и перетирал пестом в ступе человеческие кости...
   :Отец, я приду за тобой! Ты слышишь, отец?:
   :Он слышит. Так же как слышат и другие. Нам пора назад:
   В последние мгновения Тывгунай увидел, что отец, бросив своё страшное занятие, вскочил, размахивая руками, что-то кричит ему вслед. Но что именно, Тывгунай не услышал, потому что вновь ощутил влажный мох на своем лице и зажмурил глаза...
   Когда они ушли, он уже не помнил. Очнулся Тывгунай оттого, что по лицу его хлестала мокрыми листьями ветка дерева, пригнутого ветром к земле.
   С запоздалым удивлением Тывгунай понял, что в Тунгирском бору властвует разразившаяся буря.
  

Медвежьи дети

   "Я зову вас, вы, мои птицы, летите ко мне, моих десять оленей гоните сюда, моих трех медведей приведите сюда, потому что хозяин велит их привести. Мой лесной отец, приди сюда и садись, мы принесем тебе жертву".

Якоб Иоганн Лиденау, 1742 г.

   Поздним летом одна девушка отправилась собирать ягоду, заблудилась в лесу. Ходила-ходила, отыскать дорогу к дому не может. Долго бродила; ночь настала. По темноте пошла, куда глаза глядят. Все думала, вот подымусь на взгорок, и дом родной увижу. Вдруг в яму какую-то провалилась. Хочет выбраться - не может. Темно в яме, хоть глаз выколи. Стала вокруг руками шарить. Наткнулась на что-то теплое, покрытое жесткой шерстью. Девушка испугалась, решила: всё, сейчас съест меня медведь, ведь в его берлогу, оказывается, провалилась я. Но медведь не тронул девушку, лишь чуть подвинулся, освобождая ей место. Пригрелась девушка, уткнулась в теплый медвежий бок, да так и уснула.
   Долго ли проспала, сама не поняла. Вывел её медведь из лесу, указал дорогу к дому. Пришла домой она, а старики-родители совсем уже отчаялись, не надеялись увидеть живою её. Обрадовались, снова стали вместе жить. Прошел год, родила девушка двух младенцев. Первый был похож на человека, а второй покрыт шерстью, словно медвежонок, да что и говорить, и в самом деле, был это настоящий медвежонок. Стыдилась мать своего второго сына; когда спрашивали люди, говорила, что это дед медведицу убил, а медвежонка домой принес. Сына своим молоком кормила, медвежонка - оленьим.
   Так и выросли два медвежьих сына, вошли в силу. Когда играя, боролись меж собою, медведь всегда побеждал человека. Клыков-когтей не пускал в ход, лапами на лопатки укладывал. Мать за сына заступалась, медвежонка палкой колола, прогоняла в лес. Отец этой девушки, стыдил её, старался медвежонка в обиду не давать. Выросший среди людей, медвежонок мяса не ел, уходил в лес, находил ягоды, коренья, иной раз муравейники разорял. Все больше в нем пробуждалась дикая медвежья сущность, всё более стал он сторониться людей, подолгу пропадал в лесу. Вскоре подросший медвежонок пришел проститься с матерью, положил голову ей на колени; после поднялся и ушел.
   Прошли годы, вырос сын этой женщины, стал сильным и ловким охотником. Много времени в лесу проводил, всё искал брата своего, медведя. То и дело натыкался на глубокие царапины, на огромных деревьях оставленные; на тропы протоптанные громадным медведем. На тропах этих ставил охотник капканы, ловушки готовил; но медведь все до одной западни находил и всегда стороной обходил.
   Но случилось так, что однажды встретились они, из одного лона рожденные, с детства пронизанные духом соперничества. И стали они биться; как и прежде, медведь не пускал в дело когтей и клыков, и человек, поначалу честно боролся, пока не начал одолевать его медведь. Вот тогда выхватил он нож, упрятанный за пазухой, и вонзил его медведю глубоко в шею. Взревел медведь и ударил когтями, разорвал охотнику бедро, но изошёл кровью. И уже умирая, заговорил вдруг. Так сказал: "Ты победил меня, человек. Всё, чем по праву оба владеть должны, забрал, всё тебе досталось. И любовь матери нашей, и место среди родни нашей. Теперь ты и жизнь у меня отнял. Об одном попрошу тебя, похорони меня по-хорошему, как положено". Сказал, и испустил дух.
   Добыв медведя, освежевал его тушу охотник, принес домой. Мясом медведя всю родню накормил. Только мать от угощения отказалась; то ли поняла, что за зверя добыл охотник, то ли ещё по какой другой причине...
  
   Среди прочих отличительных черт, присущих народу торганов, летописцы Поднебесной империи неоднократно отмечают "исключительное радушие и странноприимство". Путник, волею судеб занесенный в глухую северную тайгу, встречает всюду тёплый прием, ночлег и ужин. К явным же недостаткам всё те же авторы склонны относить неряшливость и нечистоплотность... И в самом деле, после жирного вареного мяса или вяленой рыбы, что твердостью своей схожа с деревяшкой; после беспокойного сна у чадящего очага на шкурах, кишащих блохами, первые благоприятные впечатления у путешественников истаивали как струйка дыма.
   Своё происхождение торганы выводили от медведя. Время от времени, среди этого народа рождались высокорослые, крепкие телом бородачи, которые с гордостью заявляли: "Что до нас, то мы дети таёжного бога. Мы происходим от бога, который правит в тайге"...
   Вечером второго дня после дела с багровыми, братья добрались, почитай, уже почти до самых предгорий. Взяв чуть к югу, по краю обошли болотистую низину, вышли на торную тропу. Сделав несколько первых шагов, братья сразу же услыхали немного позади себя гомон многочисленных голосов, пение, сквозь которые то и дело доносилось медвежье рыкание.
   Когда шумное сборище приблизилось, братья наконец поняли, что происходит.
   Несколько десятков одетых в праздничные одежды торганов под смех и пение вели в деревню накрепко прикрученного к двум деревянным оглоблям медведя. Четверо крепких рослых охотников придерживали концы оглоблей, не давая медведю вырваться.
   Плененный хозяин тайги сердито мотал головой, украшенной сбившимся на одно ухо венком из трав и разноцветных лент, упирался и нехотя переступал лапами. Торганы то и дело забегали вперед него, кланялись, называя "дедушкой", упрашивали идти поскорее. Песни не прерывались ни на мгновение.
   - Идемте с нами! - говорили братьям охотники. - Будьте нашими гостями! Мы приглашаем вас на праздник!
   Встреченная братьями праздничная процессия торганов немедленно увлекла их за собой. Оказавшись вдруг в самом сердце процессии, братья переглянулись. "В самом деле, - сказал Тывгунай. - Мой мешок с припасами со вчерашнего дня уже показывает дно. Пополним запасы, отдохнем, и - двинемся дальше".
   Раскинувшийся на высоком речном яру поселок был обнесен свежим лиственничным частоколом. Собранные из массивных бревен ворота были распахнуты, перед ними толпились женщины, дети, старики тоже все празднично наряженные с еловыми ветвями в руках. При виде приближавшейся "медвежьей свиты" они хором затянули песню, тоже принялись отбивать поклоны. Вперед выдвинулись старцы, возглавляемые старостой, неся на больших деревянных блюдах угощения для прибывшего "гостя": лесную малину, бруснику, черемуху, юколу; в деревянных же резных чашах подали оленье молоко. Близко подходить, однако, к медведю никто не стал. Даже будучи связанным прочными узлами, он оставался опасным. Принесенные лакомства просто поставили в нескольких шагах от медведя наземь и отошли в сторону. Четверка охотников, орудуя рогатинами, заставила хозяина сделать несколько шагов по направлению к угощению; двое передних навалились на свою оглоблю, пригибая голову медведя к земле.
   Хозяин тайги, ткнувшись носом в одно из блюд, рассыпал черемуху, затем, рассердившись, издал грозный рык и огромной своей лапой разметал все остальные угощения. Среди торганов послышались одобрительные возгласы, женщины снова затянули песню. Толпа перед воротами раздалась в стороны, давая медведю дорогу.
   Вместе со всеми Тывгунай с Чокулдаем вошли в поселок. Процессия шествовала по направлению к центру крепостицы, где возвышался насыпанный холм, на вершине которого стояла огромная клеть, сложенная из бревен. Именно туда и вели плененного медведя. Вокруг холма дымились костры, от которых шел аромат готовящейся пищи, от которого у проголодавшегося Чокулдая заурчало в желудке.
   - Медвежий праздник. - мечтательно проговорил он.
   - Что будет с хозяином? - поинтересовался Тывгунай. Оказавшись внутри торганской крепости, жрец выглядел несколько обеспокоенным, словно бы был здесь не гостем, а пленником, наравне с медведем. Только в отличие от медведя, жреца никто не тащил в клетку, привязанным за оглоблю. Он шел сам, наклонив голову, глядя прямо перед собой.
   Чокулдай же, напротив, вертел головой во все стороны беззаботно улыбался веселящимся торганам, кивал, словно старым знакомым, всем встречным, своим видом выражая готовность немедля присоединиться к всеобщему веселью.
   - Хозяина съедят. Сегодняшней ночью он - главный на этом празднике жизни. А завтра утром он умрет.
   Тем временем упиравшегося медведя водворили в клеть, ловко выдернув перед этим из хитроумных узлов обе оглобли. Оказавшись в клетке и почуяв, что никто его больше не держит, косолапый тут же принялся рвать свои путы и не успокоился до тех пор, пока не растерзал их в мелкие клочья. После чего принялся расхаживать по клетке, пробуя её на прочность.
   Женщины принялись петь и танцевать, кружась вокруг клетки. В ответ атаки медведя на клетку стали ещё яростнее. Это бешенство хозяина вызвало целую бурю восторгов, и число танцующих у клетки сразу же увеличилось.
   Тывгунай, выбравшись из толпы, встал чуть поодаль. В атмосфере всеобщего веселья он чувствовал себя неуютно, постоянно возникало ощущение, словно чьи-то глаза внимательно рассматривают его, выжидательно и оценивающе. Поначалу жрец пытался стряхнуть это ощущение, но оно снова и снова возвращалось. Тогда Тывгунай стал украдкой поглядывать по сторонам и заметил одиноко стоящего человека, пристально глядящего в его сторону.
   Человек был среднего роста, темноволосый. Лицо его с крупными чертами, цветом напоминало высушенный орех. Маленькие черные глазки прищурено разглядывали жреца. На груди у человека поверх парки висел странного вида амулет, похожий на птицу с распростёртыми крыльями. Сходство ещё более усиливал птичий пух, топорщившийся по краям амулета.
   Когда их взгляды встретились, человек дружески кивнул Тывгунаю и подошел.
   - Я - Улугэн. - сказал он. - Я видел вас у реки. Недалеко от того места, где вы потеряли лодку.
   - Кто ты? - сразу насторожился жрец, мгновенно отыскав глазами Чокулдая.
   - Друг. - коротко ответил человек. - Точнее хотел бы быть другом. Я думаю, вы сможете мне помочь в решении некой проблемы. Это не связано с теми людьми в красных одеждах. - добавил он, чуть помедлив, по-прежнему не отрывая взгляда внимательных глаз от жреца.
   Тывгунай нахмурив брови, с досадой продолжал смотреть в сторону беспечно веселящегося брата.
   - Что тебе нужно?
   - Мне нужна ваша помощь. - ответил Улугэн, в свою очередь посмотрев на Чокулдая. - Твоя и твоего брата. Я хочу найти того, кто построил на реке надолбы. Того, кто ставит в тайге капканы. Вы должны помочь мне отыскать того, кто охотится на людей.
   - Почему же ты вдруг решил, будто мы сможем тебе помочь? Мы оказались в этих местах совершенно случайно. Мы никого здесь не знаем.
   - Уже знаете. - ответил Улугэн. - Меня. И я прошу вас помочь мне.
  
   Праздничное пиршество началось с наступлением темноты. Вся площадь перед клетью была освещена многочисленными факелами и кострами. Вокруг холма были выставлены дощатые настилы, на которых расположились пирующие.
   Медведь пытался забиться в угол клетки и улечься там, но вместо того был вынужден постоянно перемещаться с места на место, недовольно урча. Специально приставленные к клети молодые парни просовывали в отверстия клетки палки, всячески тормошили зверя, кололи его бока. Медведь огрызался, хватал палки клыками, лупил по ним тяжеленной лапой. Возле клети продолжались танцы и песнопения, не утихая ни на мгновение.
   Братьев усадили на почетные места, прямо против клети, так что они могли постоянно видеть огромный черный силуэт, мерцавшие при свете факелов глаза, оскаленные в бессильной ярости клыки. Тывгунай поглядывал на это зрелище с явным неодобрением, внимательно слушая рассказ Улугэна. Чокулдай же от души веселился, порывался тоже подойти поближе к клети, покормить затравленного медведя.
   На пир каждый житель поселка явился с собственной посудой - резными деревянными чашами и блюдами, изукрашенными изображениями медведя на одной стороне и жабы на противоположной. Ложки и черпаки были также декорированы фигурками хозяина.
   Разглядев изображения, жрец хмыкнул.
   Чокулдай извлек из своей сумы посуду прихваченную в дедовой землянке.
   Когда землю озарил яркий свет огромной луны, факела были тут же погашены. Остались лишь тлеть алыми и красными углями костры. В наступившей тишине охотники принялись вытаскивать медведя из клетки. Его подталкивали шестами под зад, кололи палками спину и бока, заставляя подойти к приоткрытой дверце. Медведь уже был вялый, огрызался через раз, только скалил клыки, мотал головой.
   Едва он высунул голову в дверцу, как шею его захлестнула прочная ременная петля. Это вызвало новый приступ бешенства у таёжного владыки, он рванулся всем телом назад в клеть, но петля тут же начала затягиваться. Медведь поднялся на задние лапы, отступая вспять. Тут же десяток охотников повис на свободном конце петли, вытягивая голову животного из клети. Пытаясь подцепить врезавшуюся в шкуру петлю, косолапый изо всех сил драл себе шею когтями, но ничего не добился, лишь изранив собственную грудь. Борьба продолжалась недолго, очень скоро большая лобастая голова снова показалась из клетки. Мгновенно петля была ослаблена, но ровно на столько, чтобы пропустить под ремень оглоблю. Почуяв на миг свободу, медведь снова с рёвом рванулся обратно в клеть, но оглобля не позволила ему сделать это. Более того, налегшие на оглоблю охотники пригнули голову зверя к земле, заставляя склониться.
   Разом темноту разорвал дружный вопль, послышались приветствия. Снова начались песнопения и танцы, под аккомпанемент барабанов и бубнов.
   Из клети медведя пришлось вытягивать, ибо он, поджав задние лапы, уселся на землю. Перед ним выстроились старцы и принялись громко упрашивать "дедушку" посмотреть поселок, почтить своим визитом каждый дом, дабы пришла в эти дома удача и навечно поселилась там.
   - У меня такое чувство, что я сейчас прикрою глаза и сразу же засну. Рухну прямо там, где стою. - проворчал Тывгунай, набивая трубку.
   - Это на всю ночь. - ответствовал Улугэн. - Пока светит луна, хозяина будут водить по всему поселку. Люди захотят, чтобы он вошел в каждый дом, побывал в каждой постройке. А после его поведут на реку. Никто в эту ночь не должен спать.
   - Это я уже понял. Покой нам только сниться.
  
   Заприметившего кружащих над лесом птиц, Хорта охватили дурные предчувствия. Не сказав ни слова своему напарнику, он направил в ту сторону своего быка. Они поспели как раз вовремя, чтобы разогнать подравшихся меж собой стервятников и одинокого матерого красного волка, не поделивших добычу.
   Наткнувшись на тела убитых собратьев, альмуты остановились. И на сей раз пришлось обойтись без погребального костра. Перевезли тела поближе к реке, связали из сухих бревен небольшой плот, да и отправили вниз по течению.
   Оставшись в меньшинстве, багровые уже не торопились. Силой, как выяснилось, беглого жреца не взять. Двое против... двоих? Старший покосился на перевязанные руки помощника. Ожог сходил, но оружия в руки ещё долго не возьмёт. Будем честны, хотя бы перед собой. Двое против одного. Жрец и его спутник-илэ против него, Хорта. Не очень удачный расклад.
   А ведь какой расчет был! Отряд Геллера должен был встретить жреца ударом в лоб, а мы - неожиданно ударить в тыл... Судя по всему, Геллер поспешил, понадеялся на свои силы. Вот и плывет теперь по речной глади, по направлению к Большой реке, уставясь в небо пустыми глазницами, раздолбленными хищными клювами.
   Нет, уподобляться Геллеру мы не будем. Да и не зачем. Тут что-то другое нужно... Сразу и не сообразить. Остается одно. Следовать за ними по пятам, уклоняясь от прямого боя. Глядишь, на чём-нибудь жрец прогадает. Неутешительный, конечно, вариант. Самое последнее, надеяться на то, что противник оступится. Но ничего другого предпринять решительно пока невозможно.
  
   Улугэн оказался прав: до самого рассвета "дедушку" водили (а вернее сказать, таскали) по поселку. Хозяин окончательно впал в апатию, покорно заглядывая в каждый дом, в каждый утэн. Лишь однажды, когда какой-то утративший бдительность торган оказался слишком близко, косолапый ухватил его за бок.
   Пока длилось всё это действо, братья сидели у костра вместе с Улугэном, обсуждая детали плана завтрашних действий. Говорили, в основном, Чокулдай с Улугэном. Тывгунай же так клевал носом, что однажды даже выронил свою едва тлеющую трубку.
   - Охотник на людей. - задумчиво проговорил Чокулдай. - Мыслимо ли такое?
   - В этих глухих краях возможно всё. - отвечал Улугэн.
   - Неоднократно доводилось мне слыхать о таинственных исчезновениях людей. Но в тех случаях принято было считать, что в этих исчезновениях повинны духи. В Поречье рассказывают про рыжебородого старика в длиннополом кафтане верхом на лошади с удилищем в руках. За это его прозвали Конным Рыбаком. Он часто выезжает из непролазной чащи и зазывает людей с собой; так и не дождавшись ответа, он растворяется бесследно в лесу, причем утверждают, что леса-то там и нет вовсе - так, три-четыре дерева и крутой обрывистый речной берег. А пастухи с Кривого Озера рассказывали мне о том, как каждый вечер в степи, вдали от человеческого жилища, встречают древнюю старуху, что ищет внуков своих. Старуха слёзно молила пастухов помочь её горю, отыскать потерявшихся детей. Пастухи уж было хотели помочь старой женщине. Один из них даже спешился, чтобы подсадить её в седло, но заподозрил что-то неладное. Он потихоньку дал знак своим товарищам, быстро вскочил в седло и они во весь дух помчались прочь. По их словам, старуха не отстала от них ни на шаг, оглашая окрестности горестным плачем, хотя лошади летели во весь опор...
   Улугэн лишь покачал головой, живо вспомнив и историю Гургукана про Соболиного хозяина и странные дощечки с соболиными следами.
   Едва лишь забрезжил рассвет, празднество перенеслось на берег Хогинэ. Участники снова выстроились в торжественную процессию, во главе которой время от времени сменявшие друг друга охотники тащили упиравшегося всеми четырьмя лапами хозяина.
   На крутом яру высился высоченный потемневший от времени, покрытый причудливой резьбой столб. При виде его, Тывгунай вздохнул и вяло прокомментировал:
   - Сейчас его ещё и по столбу этому заставят лазать.
   Однако вопреки этому предположению, охотники ограничились тем, что крепко привязали медведя к столбу. А привязав, отступили, освободив место для старейшин, один из которых обратился к медведю с речью.
   - Мы устроили в твою честь праздник. Мы кормили тебя лучшей пищей, которой до этого никто тебе не подносил так, как сделали это мы. Не бойся, мы не причиним тебе никакого вреда. Мы только убьем тебя, чтобы ты смог отправиться к богу, который всем сердцем любит тебя. Это произойдет так быстро, что ты ничего и не почувствуешь. Попроси богов послать нам зимой побольше выдр и соболей, а летом чтобы наши сети скрипели под тяжестью рыбы. Не забудь наших наказов, ведь мы любим тебя, и дети наши тебя никогда не забудут.
   С этими словами старейшина отступил в сторону, вперед шагнул рослый торган с натянутым луком.
   Наступила тишина.
   Медведь сразу же насторожился, замер, не сводя глаз с лучника. Вялость и апатию его как рукой сняло, под косматой шкурой перекатывались упругие связки мускулов. Он даже сумел чуть-чуть отклониться, когда охотник наконец спустил тетиву.
   - Отличный выстрел. - проворчал Тывгунай. - Было б гораздо честней, если б медведя не привязывали к столбу.
   - Таков обычай. - ответил Чокулдай, затем потянулся и произнес с предвкушением: - Э-эх, сейчас медвежатинки свежей поедим.
   - Медвежатинки? Благодарю покорно. Кто как, а я - спать!
  
   -...Что в очередной раз доказывает, что вы, лесники, видите все поставленным с ног на голову. Ты сам-то подумай, как это чудище под землёй-то жить станет? Оно ж здоровенное...
   - Вот поэтому и случаются порой сотрясения земли, что они там шевелятся. А сами, эти твари, на поверхность носу не кажут. Потому как свет дневной - погибель для них. Как высунут клыки из земли, тут им конец и приходит...
   - Ну хорошо. Если дневной свет им помеха, чего ж они ночью-то не вылазят?
   - Не могут. Я ж тебе объясняю, они животные подземные, стало быть, оттого и живут под землей.
   - Нет, брат. Не так всё было. Потоп великий случился. Всё живое, в том числе и люди, спаслись на огромном плоту. А вот зверюга эта, старики его огланом называют, на плот то ли не поместилась, то ли не захотела подыматься. На силу свою понадеялась, даром, что последней во всем белом свете оставалась. В общем, утонула... Отсюда и кости его, и клыки...
   Видя усмешку на лице Чокулдая, Тывгунай плюнул и спрятал нож из-за которого, собственного говоря, и разгорелся спор. Верней, не из-за самого ножа, а его рукояти, выполненной из рога, или клыка древнего животного, в незапамятные времена топтавшего твердь Среднего Мира. Степняки ценили клык, именуемый "худу", за красоту и прочность, резали из них всевозможные украшения. Черт его дернул, на правах старшего, рассказать о древнем чудище Чокулдаю. А тот сразу кинулся свою версию рассказывать... И все-то у этих лесных народов не как у людей... Ладно хоть этот, как его, Улугэн, молчит...
   Улугэн с явным интересом выслушал всё, что братья имели изложить по данному вопросу, но ничего своего не добавил. Просто достал свой нож и нащепал лучинок, а потом развел огонь.
   Тывгунай, собиравшийся сам это сделать (для того ведь и нож доставал...) в задумчивости почесался.
   Выйдя на зимовье, местонахождение которого по одному ему ведомым признакам определил Улугэн...
   Когда Улугэн закончил рассказывать о тех причинах, что привели его сюда, Тывгунай невольно призадумался. По его прикидкам, до входа в Нижний мир осталось всего ничего. Он где-то рядом. Неважно что это - пещера или просто трещина в земле... Но он рядом.
   И всё то, что говорил Улугэн.
   - А что шаман? Местный шаман куда смотрит? Его дело духов вокруг посадить, чтоб стерегли...
   - Что стерегли? Вокруг чего посадить? - Улугэн весь как-то подобрался, лоб нахмурил, перстенёк свой на пальце так и сяк крутит. - Умер прошлой зимой шаман хогинэсский. С заменой шаманов... гм... туго это, знаете ли.
   - Да уж, не тойонов менять... - проворчал Тывгунай, не замечая как вскинулся Улугэн. - Вот без присмотра и оставили. Не больше не меньше: вход в Нижний мир. Причем, натоптанный, удобный, хоть всю конницу Великого Хана туда отправляй...
   Тывгунай замолчал, вынул свой кисет.
   Чокулдай тем временем улегся на топчан, вероятно когда-то застеленный шкурами, доставшимися теперь каким-нибудь охотникам за чужим добром. Ладно хоть топчаны на дрова не разобрали... От души зевнул, и не заметил, как рядом моментально оказался Улугэн, ладонью заткнув ему рот.
   Снаружи явственно слышались шаги.
   Тывгунай осторожно вытягивал из ножен палаш, с досадой глядя на весело разгоревшийся в очаге огонь. Улугэн ухватил покрепче древко пальмы, а вот Чокулдай, всю свою справу оставивший у порога, оказался безоружен.
   Шаги доносились уже от самой двери. Тяжелые, такие, словно пришелец был нагружен чем-то тяжелым.
   Остановился. Прислушивается. Видно, заметил дым очага.
   Бесшумно Тывгунай скользнул к двери. Хорошо хоть дверь наружу распахивается, а то надумай этот здоровяк дверь пнуть, то-то бы досталось притаившемуся за ней! Краем глаза заметил, как следом прошел Улугэн, мягко, что твоя рысь. Встал по другую сторону дверного проема.
   Снаружи по-прежнему не доносилось ни звука.
   Тывгунай поймал настороженный взгляд Улугэна, перехватил поудобнее палаш, оглянулся на брата. Чокулдай, молодчина, сразу сообразил, что раз он единственный оказался безоружным, то ему предстоит сыграть роль живца. Лёг на топчан, раскинул руки в стороны, глаза прикрыл. Его-то первым делом и увидит вошедший в зимовье.
   В этот миг снаружи раздался стон. Стон смертельно раненного человека...

‡

   Оглянувшись на стражей Обители, облаченных в обманчиво неудобные длиннополые рясы, Тачар улыбнулся.
   - Это как же прикажете понимать? Допрос? Надеюсь до пыток у нас с вами не дойдет? - Перейдя в наступление, он зло прищурившись изучал переносицу Настоятеля, борясь с искушением одним точным выверенным ударом прекратить земное существование упомянутого выше Настоятеля.
   - Не знаю, не знаю. - Настоятель произнес эти слова чуть наклонив голову, словно прислушиваясь к чему-то. - Здесь подобные распоряжения отдаю, увы, не я.
   - Не вы? - искренне удивился Тачар.
   - Не я. - с некоторой грустью, как показалось Тачару, подтвердил Настоятель, переводя взгляд к выходу из пещеры. - Но это не значит, что их некому больше отдавать.
   Все еще улыбаясь, Тачар тоже посмотрел туда. Четверка в багровых рясах расступилась, почтительно склонив головы, пропуская кого-то.
   Первые несколько мгновений Тачар с изумлением рассматривал приближавшегося к нему человека, потом дернулся, рука метнулась к поясу.
   - Это и есть сын апа-таркана Ильчена? - произнес вошедший, подойдя к Тачару вплотную, нависая над ним и глядя сверху вниз.
   - Шад Хадан?! Ты... здесь?... Зачем?
   - Зачем здесь я, тебя не касается. А вот зачем здесь ты, мы сейчас выясним.
   Глаза Хадана горели лютым огнем, контрастируя с изможденным, заметно похудевшим и осунувшимся лицом. От крыльев носа вниз, мимо уголков рта пролегли две глубокие морщины. Виски светились жесткой сединой. На нем был доходящий до колен безрукавный панцирный халат, перетянутый широким золоченым поясом. На поясе слева вместо привычного меча висел инкрустированный серебром чекан.
   Старший брат Великого хана сел рядом с Настоятелем, напротив Тачара, вытянув ноги в заляпанных грязью сапогах. Не отрывая взгляда от Тачара, он поинтересовался у Настоятеля:
   - Как долго мне еще ждать? Таян уже обирает мои земли, откармливает войско на моих пастбищах... Где ваша обещанная армия?
   - Она уже готова. Потерпи еще пару дней. Всё будет, как я сказал... Э-э... Хадан, как ты считаешь, не слишком ли опрометчиво обсуждать эти вещи в присутствии юного бега?
   Тачар выпрямился, ослабил шнуровку ворота кожаной куртки. Сердце учащенно билось, во рту стало сухо. Взгляд Хадана не сулил ничего хорошего.
   В волчьем логове трудно рассчитывать на собственные зубы: когтям с клыками родные стены помогают. Тачар сосредоточившись, представил, каким путем нынешним утром шли сюда они с Настоятелем, сколько поворотов и пещерных зал миновали. Запоминал ведь, не полагался на гостеприимство Обители!
   А пальцы меж тем всё более ослабляли шнуровку куртки.
   - Опять моим шато в бегской крови мараться... - поморщился Хадан, не глядя на Тачара. - Сидели бы дома, юноша, не шастали бы по степям, исполняя поручения отца.
   - Я сам пришел. - твердым голосом ответил младший сын апа-таркана Ильчена. - Ни о чем таком отец меня не просил. К тому же, узнай он о моем намерении, немедля воспротивился.
   - Сам, говоришь, пришел... - усмехнулся Хадан. - По зову сердца и души.
   - Да, я думаю, вряд ли бы Ильчен стал рисковать собственным сыном. - произнес Настоятель, поглаживая длинными тонкими пальцами подбородок. - У апа-таркана предостаточно нухуров, чтобы поручить это им. К тому ж, это было б намного эффективнее, ведь младший сын Ильчена - личность довольно известная. Как-никак победитель прошлогодних скачек... В конце концов, Тачар мог появиться здесь назвавшись вымышленным именем.
   - Сам пришел, или не сам... Теперь это уже не суть важно. Плохо, что ты меня здесь видел. Нет тебе дороги обратно. Даже если наш добрейший приор разрешит тебе остаться в Обители. Но могу утешить, продлится твое заточение недолго. Скоро всё в этом мире встанет на свои места.
   - Хадан...
   - Да, Настоятель, всё станет на свои места. Кстати, вы были правы когда-то, когда расхваливали ум и удачливость младших. Умница Таган сидит в своем улусе, ни во что не вмешиваясь. Знаете, что он ответил Таяну? Он сказал, что нисколько не тяготится ролью младшего брата... Много ещё чего сказал, и войско свое против меня не отправил.
   - Великий Хан не стал наказывать Тагана. - тихо произнес Настоятель. - Он любит его и всё понимает.
   - Это Таян-то? - усмешка Хадана стала хищной. - Таян молчит лишь потому, что боится удара в спину. Уж будьте уверены, он велит вскорости подать уши Тагана на золотом блюде.
   Тачар встретился взглядом с Хаданом, и ощутил неприятный холодок по спине. Отчего-то возникла уверенность, что Таган останется без ушей в любом случае. Даже если победителем в замятне выйдет Хадан.
   - Ну так что ты надумал, бег? Остаешься под крылышком у приора, или же прогуляешься с моими шато до первой канавы? Решай быстрее, время дорого. Мне ещё сегодня нужно хорошенько выспаться.
   Пальцы младшего сына Ильчена стиснули конец витого шнура.
   - Я думаю, мне следует остаться в Обители, дабы прояснить для себя кое-какие вещи. - медленно проговорил Тачар, встретившись взглядом с Настоятелем. - Совершить увеселительную прогулку с шатосцами я всегда успею.
  
   - Ты знаешь его?
   - Гургукан. Главный охотник в здешних местах. - Улугэн долго всматривался в залитое кровью лицо лежащего на земле человека. Тоненькая струйка крови, прочертившая дорожку от уголка рта вниз, к уху, напитала-окрасила в багрянец седоватый ус.
   - Ты о нем рассказывал. - уточнил Чокулдай, склоняясь к груди охотника. - Ого, да он ещё жив!
   В самом деле, Гургукан открыл глаза и вдруг дернулся.
   - Кто это сделал, Гургукан? Кто тебя ранил? - требовательно спросил Улугэн, локтем отстранив в сторону Чокулдая.
   Услыхав свое имя, главный охотник снова дернулся, его лицо покрылось крупными каплями пота. Ему с трудом удалось разомкнуть губы. Он уронил голову на бок, выплюнул сгусток крови. И единственное слово далось ему ценой невероятных усилий.
   - Хозяин...
   - Хозяин? Соболиный хозяин? Ты видел его?
   Брови Гургукана приподнялись, изогнулись дугами. На сей раз целая фраза.
   - Большой... не... человек...
   Но, как оказалось, последняя.
   - Хозяин соболей, я так понимаю, сиречь есть соболь? - поинтересовался Тывгунай, пристально рассматривая рваные раны на теле охотника. - А по виду не скажешь. Как будто в лапах у медведя побывал. Или все-таки соболя?
   - Версия с медведем мне больше по душе. - согласился Чокулдай. - Не хотел бы я с таким буйным соболем повстречаться. Улугэн!
   - А? - оклик Чокулдая вырвал Улугэна из глубоких раздумий. - Что?
   - Собирайся. - Тывгунай выразительно помахал в воздухе обнаженным клинком. - Пока след ещё свежий, отыщем душегубца. Посмотрим, что за леший там бродит...
   Чокулдай провел пальцем по лезвию пальмы.
   - А если это все-таки соболь? Какой-нибудь бешенный, дикий соболь.
   - Дикий? - усмехнулся Тывгунай. - А то как же. Много их ты домашних видел?
   - Видел... Подумаешь, не так выразился; уже и слова не скажи...
   Сборы были недолгими. Вперед по тропе ушел Чокулдай, высматривая пятна крови, что оставил на земле, траве и кустах Гургукан, пробираясь к зимовью.
   Глядя на отчетливые кровавые следы, Улугэн думал. Тывгунай шел немного впереди и не мешал ему.
   Итак, выходит, что кто-то... хм... какое-то существо (так будет правильнее) повинно в смерти нескольких охотников. Они все приходили сюда добывать соболя. Считали, что после исчезновения того, первого соболятника, участок опустел. Приходили сюда, в зимовье и начинали промысел. И все, один за другим пропали, наткнувшись, или встретившись кому-то... хм... ладно, кому-то в глухой тайге. Вроде бы так.
   Но вот какую роль здесь играл Гургукан, это уже выяснить достаточно сложно. Дощечки эти забавные, с отпечатками лап, не последнее место занимают. Одно из двух. Либо Гургукан сам догадался о причинах исчезновения первых двух охотников и принял меры, чтобы отпугнуть других от участка. Если это так, то нужно отдать ему должное, быстро сообразил, что здесь к чему. Либо с самого начала хотел прибрать участочек к рукам... Нет, не так. Он мог сделать это раньше, когда распределял участки. Примерно так.
   И теперь третья задача: кто этот "таинственный кто-то"? Обладающий разумом, ибо расставляет капканы и прочие ловушки. Наделенный поистине нечеловеческой силой, ибо раны, нанесенные Гургукану в самом деле ужасны. Вполне...
   - А здесь, похоже, наш охотник выдержал неравный бой. - внезапно произнёс Чокулдай вполголоса, покрепче ухватив древко пальмы.
   Небольшая поляна.
   Огромные лопухи папоротника были переломаны, слой хвои и листьев был буквально срыт следами, словно собравшиеся на поляне плясали какую-то дикую пляску.
   Пляску смерти.
   Чокулдай опустился на одно колено и принялся изучать следы.
   - Вот здесь от него убежал олень. - и указал куда-то в сторону. Там, на краю поляны действительно были проломлены кусты шиповника, и Улугэн живо представил слепой ужас оленя, продирающегося сквозь колючие заросли, оставляя на шипах клочья шерсти.
   - На него напали внезапно. - комментировал тем временем Чокулдай. - Что-то лежащее на земле привлекло внимание нашего охотника. Он спешился, пригнулся и был атакован... Атакован огромным... Человеком? Хм... имеющий продольные подошвы и поперечные глаза. Он действительно похож на человека.
   - Ладно с подошвами, а про глаза-то ты как узнал, следопыт? - поинтересовался Тывгунай.
   - А ты видел какие-то иные глаза, помимо поперечных? - тут же парировал Чокулдай.
   - Видел. - серьезно ответил бывший жрец Тунгирского бора. - Я, брат, всякие глаза видел.
   Улугэн подошел ближе и тоже замер, увидев здоровенный отпечаток подошвы. Неужто в самом деле существуют люди такой величины? Он перевел взгляд на Тывгуная. Тот стоял, прикрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то.
   - Эге! Гургукан сумел ранить нападавшего. У здоровяка обильное кровотечение. Поэтому, вероятно, он и не стал преследовать охотника.
   - Тогда идём следом. Мы должны достать это чудовище! - вдруг сказал Тывгунай, неожиданно прервав измышления Чокулдая, и одновременно с ними и раздумья Улугэна.
   Они снова углубились в лес. Через некоторое время Чокулдай, словно бы в глубоком сомнении, попросил.
   - Сойдите с тропы. Я не знаю в чем тут дело, но наш приятель, даже будучи раненым крался по самому краю тропы... Последуем примеру, достойному подражания.
   В ответ на слова Чокулдая, Тывгунай, хмыкнув, выломал из сухостоя, через который в это время продирался, здоровенный сук. И бросил на тропу... В тот же миг раздался слитный щелчок, и прямо посредине тропы стали видны железные челюсти двух капканов, мертвою хваткой вцепившиеся в добычу.
   Чокулдай ничего не ответил, но движения его стали заметно более осторожными.
   Спустя какое-то время Чокулдай наклонился и стал рассматривать нечто, находившееся в кустах. Улугэн, уже справившись с потрясениями сегодняшнего дня, с интересом подобрался ближе, заглянул Чокулдаю через плечо.
   - Гургукан ранил здоровяка в живот. - сообщил вдруг Чокулдай, указывая на странного вида кучку слизи красноватого цвета.
   - А что это?
   - Это? Здоровяка слегка вытошнило. Я ж говорю, ранен в живот...
   Улугэн с отвращением отодвинулся в сторону.
  

Искривление путей

   "Служивому Василию Пашкову, который часто в Верхнем Камчатском и в Большерецком на заказе бывал, велел мухомор у себя яйца роздавить, который, послушав его дни в три и умер".
   Степан Крашенинников, 1755 г.
   Вечер предыдущего дня и первую половину нынешнего Тачар посвятил тщательному обследованию Обители. Настоятель изначально отнесся к просьбе молодого бега с некоторой долей прохлады, поджал губы, однако после разговора с Хаданом неожиданно смягчился и дал позволение. Более того, выделил в провожатые молодого послушника по имени Дорн, невысокого, плотно сбитого темноволосого парня.
   После сытного обеда, состоявшегося в трапезной, занимавшей одну из самых крупных пещер, Тачар и Дорн приступили к осмотру горы.
   - Гора-то изнутри совсем пустая, - рассказывал Дорн. - Вся насквозь пещерами пронизана, как будто пень трухлявый источенный короедами. Как подумаешь об этом, жутко становится, мурашки по коже... Я так думаю, оттого все тут полусогнутые и ходят, что боятся наверх смотреть...
   Тачар тут же обернулся и увидал: действительно, да, так оно и есть. Все встречавшиеся им на пути послушники, стражи и прочие при ходьбе склоняли голову, опустивши очи долу. Дорн, поймав его взгляд, тоже оглянулся и неожиданно хихикнул:
   - Скоро сам так разгуливать станешь, не заметишь... Но вообще-то пещер и тоннелей всяческих не так уж много. Есть четыре большие залы: в одной трапезная где мы только что были; во второй - алтари установлены; в третьей зале Настоятель гостей важных приемлет, видел, наверное, там ещё очаг большой посередине... Ну, а четвертая - сокровищница. - Сказав это, Дорн умолк, выжидающе глядя Тачару в лицо. Поскольку никакой реакции не последовало, повторил чуть громче: - Четвертая зала является обительской сокровищницей.
   - И что там? - вяло поинтересовался Тачар. - Шелка-меха в плесени отсыревают? Или яшма с жемчугами мутнеют?
   - Ничего там не мутнеет, не отсыревает. - со смехом ответил Дорн. - Главная сокровищница Обители - её библиотека. Там хранится мудрость, накопленная тысячелетиями, неисчислимыми поколениями людей; мудрость, чью ценность не измерить ни в мехах, ни в шелках, ни в яшмах, ни в хризолитах.
   - И что ж вы с этакой ценностью здесь делаете? - не без ехидства поинтересовался Тачар, с неудовольствием разглядывая чересчур смешливого послушника. Впрочем недовольство очень скоро улетучилось. - Ярмарки устраиваете? Или умом меряетесь, кто толще книгу прочёл?
   - Храним. - пожал плечами Дорн. - Пойдем дальше. Я покажу тебе нижний ярус подземелий.
   - Самый нижний?
   - Ну уж, размечтался. Кто тебя туда пустит. Нижний ярус - значит, тот из нижних, куда ходить можно.
   - А значит, есть ещё ниже?
   - Значит есть. - подтвердил Дорн. И, оглянувшись по сторонам, добавил шепотом: - Там, говорят, адово подворье начинается. Там на души мертвых наткнуться можно.
   - Почем знаешь, сам-то видел?
   - Ну вот ещё. Коли охота, сходи, полюбопытствуй. Только всё одно, не пустят туда.
   - Кто не пустит?
   Дорн пожал плечами и не ответил.
   - Стража? - продолжал допытываться Тачар.
   Но послушник упорно не желал возвращаться к этой теме и Тачару волей неволей пришлось с этим смириться. Далее они осмотрели обиталища послушников, заглянули мимоходом в коридор, куда выходили помещения, отведенные стражам.
   Более всего Тачара заинтересовали темные, казавшиеся бездонными, колодцы, то и дело встречавшиеся им по пути. Воды в них не было, скорее они напоминали шахты для подачи воздуха.
   - Это откуда же к вам воздух идет? Не благоразумнее ли было бы вывести шахты на земную поверхность? - поинтересовался Тачар, задержавшись у зияющего провала.
   - Воздух, что идет по этим шахтам, предназначен не для нас.
   - И для кого же? - От любопытства Тачар даже заглянул в отверстие, и вдруг почувствовал сильное головокружение. На мгновение ему почудилось, что из глубины шахты на него взглянул багровый глаз. Этот глаз едва заметно пульсировал, завораживая...
   Тачар опомнился лишь когда Дорн, крепко ухватив его за плечо, оттащил к противоположной стене тоннеля.
   Лицо его было серьезно.
   - Вот так всегда. Со всеми, кто бы ни посмотрел. Не делай этого более, особенно когда рядом нет никого. Что будет, не знаю. И знать не хочу. Всё, идем, осмотр закончим завтра...
   Тачару выделили закут в странноприимном доме, во дворе Обители. Здесь же, в одной из комнат жил шад Хадан. Счастливо избежав столкновения с ним, Тачар пробрался к себе.
   Ночью молодой бег спал плохо, ворочался, кожей и всем нутром своим ощущая пронизывающие взоры тысяч багровых глаз, глядящих из глубин земных. Возникало чувство, сравнимое по природе своей с тем, как если бы разглядывая высыпавшие на бархате ночи звезды, захотелось бы взлететь, подняться к ним, стать ближе их холодному свету.
   Заглядывая же в эти багровые очи, которые были не менее
   (а может и поболее)
   притягательны, пришлось бы падать...
  
   - Кто ты и что понадобилось тебе в священном бору? - сурово спросил апа-таркан Ильчен, пристально вглядываясь в человека, стоявшего перед ним на коленях со скрученными за спиной руками. Когда тургауды втащили в шатер пленника, Ильчен увидел лишь копну прореженных сединой волос. Лицо удалось рассмотреть в тот миг, когда Туган рукоятью плети грубо приподнял ему подбородок, давая апа-таркану возможность лицезреть человека, нарушившего запрет Великого Хана.
   - Моё имя Йорыч. Я был воином городской стражи в Городе Черных Песков, далеко на западе отсюда. Я пришел к Вратам Тунгирского бора дабы сразиться с его жрецом, о котором идёт слава самого искусного бойца в ваших краях.
   По лицу светлейшего апа-таркана скользнула усмешка. Он перевел взгляд на Тугана.
   - Стало быть ты пришел померяться силой со жрецом? И занять его место...
   - Его место... - начал было пленник, но получил довольно чувствительный удар коленом в область почек от стоящего чуть позади десятника, упрямо тряхнул головой и продолжил, следя краем глаза за движениями тургауда. - Его место мне ни к чему. Я пришел для того, чтобы сразиться со жрецом.
   - Если я тебя правильно понял, ты достиг определенных успехов в своем городе, и явился сюда, чтобы стяжать славу, одолев жреца Тунгирского бора? А затем уйти обратно? Должен сказать тебе... э-э... Йорчын... Йорыч? Так вот, Йорыч, человек убивший жреца, занимает его место. Для того, в общем-то, жреца и убивают. Чтобы занять его место.
   - Варварский обычай. - прокомментировал Йорыч.
   Апа-таркан нахмурился; Туган замахнулся на пленника плетью.
   - Не тебе судить обычаи нашей страны, чужеземец. Я мог бы лишить тебя жизни, но делать этого не стану. Скажу лишь, что ты опоздал, жреца в бору уже нет. Он покинул священный лес...
   - Я должен в этом убедиться. - воскликнул пленник, уворачиваясь от очередного замаха плети, одним внезапным движением сбрасывая спутывавшие его веревки. Ошеломленный Туган подался вперед, но Йорыч ужом скользнул в сторону, и, подхватив десятника под локоть, резко вывернул его. Завладеть Тугановым ножом для него оказалось делом нескольких мгновений.
   - Что ж, - промолвил Ильчен, задумчиво разглядывая искаженное болью лицо Тугана. - Ты вполне можешь нам пригодиться. Да, я так думаю... Ты увидишь жреца Тунгирского бора.
  
   В те краткие мгновения, когда пальцы, привычно сделавшиеся жесткими, тянули тетиву к уху, Тывгунай успел подумать о непредсказуемости поворотов в человеческой жизни. Чего греха таить, сам рот от неожиданности разинул, когда мощная высокая фигура вдруг отделилась от огромного кедрового ствола и двинулась к ним.
   А уж на что жрец бывший, мог бы почувствовать затаившуюся опасность!
   Чокулдай, шедший по следу, от неожиданности оступился, потерял равновесие. А людоед со своими размашистыми шагами уже рядом... Воздух со свистом рассекла громадная деревянная палица, густо усаженная голубоватыми кусками обсидиана.
   Улугэн, судя по всему, первым сумел справиться с изумлением, его стрела ненамного, но все ж опередила стрелу Тывгуная.
   А Чокулдай уже на ногах, видимо перекинулся через плечо.
   Где пальма?
   Кажется, эти слова Тывгунай прокричал.
   А пальцы уже рвут тетиву...
   Огромный, в полтора человеческих роста, с мощными руками и ногами, людоед неумолимо надвигается. Глаза Тывгуная, неотрывно следящие за противником, отмечают все детали: распахнутый короткий меховой полушубок натянут на голое тело; заросшее жесткой бородой по самые глаза лицо (ну как если медведя побрить!). Низкий скошенный лоб, грива грязных волос... Ага, прав-таки был Чокулдай! Как в воду глядел. Наискось по животу пролег широкий разрез, кровь на ране запеклась...
   А ну!... Ещё две стрелы. Одна стрела пробила шею, другая засела в широченной груди. Остановился, рычит, машет своей палицей. На губах пузырится кровь, густо стекает по бородище. Людоед пытается до Чокулдая дотянуться. Что ж ты, выродок? Капканы-надолбы ставил, а не можешь сообразить, откуда главная опасность исходит?
   Улугэн успешно выдерживал ритм. Слитное гудение стрел, рёв людоеда. Замешкался, не сумел увернуться. Получи-ка подарочек прямо в глаз... Коронный выстрел Тывгуная ещё в бытность жрецом Тунгирского бора.
   Чокулдай со всей силы рубит пальмой людоеда по плечу правой руки, той что сжимает палицу. Про себя Тывгунай запоздало отметил, что рана в живот тоже была нанесена пальмой. Эх, Гургукан, не нашлось за спиной у тебя пары-тройки стрелков, а то как бы ещё получилось. Чья бы взяла...
   - В сторону! - Крик Улугэна заставил вздрогнуть. Это он Чокулдаю, чтоб не зацепить. Снова дуплетный выстрел... Эх, кабы у всех противников была такая грудина. Захочешь - не промахнешься! Главное стрелу поглубже вогнать, да поближе к сердечку. Не три же их у него, в самом-то деле!
   Остановился, вражина. Ну, значит крепко достали. Чокулдай уже снова рядом, с размаху рубит людоеда под колена. Дело сделано!
   Людоед пошатнулся, развернулся всем корпусом к Чокулдаю, взмахнул в воздухе своим страшным оружием, но захватил пустоту. Чокулдай снова на безопасном расстоянии...
   Стоя над поверженным телом все трое переглянулись.
   - Руби шею. Без головы, думаю, не встанет.
   - Думаешь, не встанет?
   И тут впервые Улугэн решительно вмешался в словесную баталию между братьями.
   - Давай, Чокулдай, руби поскорее.
  
   Убивали меня бесчисленное число раз. Если б кожа моя могла хранить все шрамы, что получил я за свою жизнь, я стал бы схож с тигром. Впрочем, такое сравнение мне по душе.
   Я - воин. От начала и вопредь. И только после этого - шаман.
   Следуя пути воина я десятки раз принимал смерть, десятки раз тело мое преданные соратники на руках возносили на погребальный костер. И всякий раз я надеялся, что путь мой наконец закончится и обретет дух мой долгожданную свободу. Но тщетно.
   Хан Хаденгота был щедр на проклятья. Многие из тех, кого он проклял, достаточно долгое время жили и здравствовали. Казалось бы, чего там... А ты ж посмотри! Два прощальных проклятья в самую точку.
   Я неоднократно после слышал как пересказывали бродячие певцы историю о гибели Хаденготы. Поначалу пытался поправлять, а потом махнул рукой. Хотите - верьте, дело ваше. И про то, что мудрый Хаденгота в одного отправился к враждующим племенам... Здесь так вообще кроме первого и последних слов сплошной вымысел. Мудрый Хаденгота был на самом деле слишком мудр для того, чтобы в одиночку сунуться в пекло усобицы, что устроили между собой илэ и нгамондри. Ехал Хаденгота во главе здоровенной дружины. Я поджидал его на развилке дорог недалеко от Хвойного ручья, что в окрестностях кряжа Аркатаг. Там как раз кипели самые ожесточенные побоища.
   Можете мне не рассказывать. Я прекрасно знаю, что никакого Хвойного ручья в окрестностях Аркатагского кряжа нет. А приходилось вам слышать название Тысячеглазый ручей? Сказать, почему он так теперь называется или сами догадаетесь?
   После того случая с Хаденготой меня убили в первый раз. И вот с этого началось. Не спрашивайте меня, как это происходит. Вряд ли я смогу объяснить это. А если возьмусь объяснять, вряд ли то, что я смогу рассказать, хотя бы одним словом будет соответствовать истине.
   Это похоже на пробуждение от сна. Долгого, тяжелого сна, когда голова идет кругом, в глазах то и дело темнеет. В горле - пересохший колодец, который рачительные хозяева решили использовать под нужник...
   Так было и сегодня.
   Сегодня? Не помню точно. Словно целая вечность пролетела. Миг до и миг после. А между ними... Брр! Меня снова сожгли. Предательский удар в спину.
   Люди в багровых рясах.
   Обитель.
   Долг Настоятеля предо мной вырос почти вдвое. А долг, как известно, платежом красен. Ну, что же, сочтемся!
   Новая волна боли захлестывает меня. Туман, пелена перед глазами... А, вот и ты... Что-то слишком рано сегодня, Тёмный. Ты так не считаешь?
   Зверь, пробуждаясь, лениво зевает, потягивается могучим телом своим. Ему не до меня.
   Как бы мне хотелось, чтобы мне было не до него...
  
   Едва забрезжил рассвет, за Тачаром пришел Дорн. Он растолкал сонного бега, не говоря ни слова, принес кувшин с холодной водой для умывания, и сел на скамье у противоположной стены.
   - Сегодня меня вызывал Настоятель и долго выговаривал за то, что я позволил тебе заглянуть в шахту. - сказал Дорн. - Я-то думал, что ты никому не станешь об этом рассказывать. - грустно добавил он.
   - Но я действительно никому об этом не рассказывал.
   - Никому?
   - Ну да. Я сразу же отправился к себе и лег спать. Откуда об этом узнал Настоятель?
   - На то он и Настоятель, чтобы знать всё. - вздохнул Дорн. - Давай уже. Приводи себя в порядок, не то мы к завтраку опоздаем.
   Но позавтракать вместе со всеми Тачару в это утро не удалось. Едва они с Дорном вышли из дверей странноприимного дома, как княжича тотчас же окликнул шад Хадан.
   - Постой, сын Ильчена. Оставь послушникам их трапезу, от которой через час уже в брюхе пусто и кишки от голода слипаться начинают. Отобедай-ка лучше со мной. Ведь не каждый день тебя приглашает к столу Великий Хан...
   Дорн, выразительно поведя бровями, умчался. Тачар же, поблагодарив Хадана за приглашение, вернулся в дом.
   Прямо посреди обширной залы был накрыт низенький столик. Пол в зале был выстлан кошмами, словно в юрте.
   - Настоятель запретил нам выставлять юрты. - пояснил Хадан. - Приходится довольствоваться этой убогой хижиной.
   За столом помимо Хадана и Тачара расположились ещё двое тургаудов. Одного из них, одноглазого, убеленного сединами воина Тачар знал. Это был знаменитый Бодонгар, последний из легендарной семерки вождей шато, что возглавили восстание своего народа, на усмирение которого ушло целых двадцать лет.
   Шато внезапным налетом взяли ставку Великого хана Талая, вызвав страшный переполох, среди которого сам хан в одном исподнем верхом на лошади, умчался прочь. Шато захватили ханскую белую юрту, ханскую казну и всех ханских жен и наложниц. Среди них была Эрке-Хатун, будущая мать Хадана. Собрав свои тумены в единый кулак, Талай сумел отбить и юрту, и жен-наложниц. Казна вот, правда, исчезла. Вместе с ней исчез и ханский казначей, так что вскоре обвинения в похищении казны с шато были сняты. Уже после шатосского плена, Эрке-Хатун родила сына и вскорости умерла.
   Бодонгар был среди той семерки самым молодым. Его, полуослепшего, жестоко израненного, взяли в плен нухуры Талай-хана. Уцелевшие после залитого кровью мятежного пожара шато избрали его своим вождем. Талай-хан доверил Бодонгару воспитание своего первенца, Хадана. Поговаривали, что мудрый хан сделал это, чтобы выказать вчерашнему врагу свое полное доверие и сделать его причастным к будущему своей империи. И ему это удалось. Шато беспрекословно признали взращенного среди них Хадана своим ханом. Впрочем, нашлись и осудившие поступок Талая злые языки, из тех, что ставили под сомнение происхождение Хадана. Эти утверждали, что отцом наследника ханского престола является вовсе не Талай-хан, а ни кто иной как Бодонгар... Тачар украдкой смотрел на одноглазого ветерана, сравнивая черты его лица с чертами шада Хадана, стараясь отыскать сходство. Сходство, несомненно присутствовало, но это было сходство лиц воинов, суровых, мужественных, прошедших закалку в одних и тех же битвах.
   Второй тургауд, по виду сверстник Хадана, был его побратимом. О нём Тачар что-то слыхал краем уха, но что именно, вспомнить не мог, как впрочем, и имени его.
   К трапезе приступили молча, как и полагается суровым воинам. Но вскоре Хадан вдруг заговорил; судя по удивлению, скользнувшему по лицам тургаудов, такое с ним случалось нечасто.
   - Ты считаешь меня преступником?
   Тачар поперхнувшись, поднял глаза.
   - Да, я преступил клятву, данную своему отцу. Но вот Таяну клятвы я не приносил. Потому как по сей день я считаю, что прав на престол у меня больше, нежели у Таяна. Хотя бы по праву рождения. Ведь сам он занял престол после смерти своего старшего брата, моего дяди. Почему отец отказал мне в праве наследовать, я знаю. Эти псы и сейчас начинают выть при одном упоминании моего имени. Когда я доберусь до них, я заставлю их умолкнуть...
   Бодонгар неодобрительно покосился на воспитанника.
   - Меня называют преступником! Говорят, что я разрушаю империю, созданную отцом, дядей и дедом. Если б я хотел этого... Чего мне стоило поднять те же лесные народы, укрыться на их территории, отсидеться в их крепостях? Но я этого не сделал. Я мог бы попросить помощи у владык Поднебесной, привести в степь сотни тысяч воинов. Но я этого не сделал. Я мог бы поднять половину племен, покоренных отцом, пообещав их вождям богатую добычу. И этого я не сделал. Ты хочешь знать почему?
   Хадан выжидающе посмотрел на молодого бега. Тачар промолчал.
   - Ты не хочешь спросить, почему я этого не сделал? - повторил шад Хадан.
   - Почему?
   - Потому что я знаю, сколько времени и усилий понадобилось отцу, чтобы собрать все стрелы в один колчан. Я знаю, сколько лет он не вылезал из седла, пройдя в бесчисленных своих походах от моря до моря. И там, где остановились копыта его коня, ныне граница империи... Только три страны не смог он покорить, завещав сделать это мне. На далеком юге есть земля черных саррацинов, которые применив военную хитрость заставили отца отступить. Их воины посадили пред собою на лошадях медные изображения людей, разведя внутри их огонь. Когда храбрые воины моего отца атаковали их, саррацины поместили что-то в этот огонь и при помощи мехов, подобных тем, что используют кузнецы в своем ремесле, только меньших размеров, принялись раздувать пламя. Из открытых ртов этих медных истуканов извергались струи опаляющего пламени и через это многие воины отца погибли. От этого пламени исходил густой черный дым, в котором ничего нельзя было рассмотреть. Стрелы сгорали не долетая до цели... В другой земле, где-то на севере, где стоит вечная зима, тургауды моего отца встретили людей странного облика. Они прежде чем броситься в бой, обливали себя водой, катались в пыли. От этих действий на телах их, замерзнув, образовывались ледяные покровы, о которые тупилось железо, а убить их можно было лишь попав стрелою прямо в глаз...
   - А третья? Третья земля, оставшаяся непокоренной? - спросил Тачар, вмиг забывший о еде.
   - Третья? - горько усмехнувшись переспросил Хадан. - Третьим, государством, которое не сумел покорить мой отец, - это Поднебесная... Я знаю, чего стоило отцу объединить степь и сколь сильно б я не ненавидел Таяна, я не решусь в одночасье разрушить всё это...
  
   "Война уже началась. - говорил Чормаган. - Я встретил Тывгуная в его пути, на Реке. Я говорил с ним. А потому ещё раз спрашиваю вас: вы знаете куда он идет? Когда я видел его в последний раз, этот парень собирался прямиком в Нижний мир".
   Сидевшие полукругом жрецы отреагировали на слова Чормагана ледяным спокойствием. Они обменялись взглядами, затем один из них высказал общую для всех мысль. Чормаган уже привык к этому, поэтому нисколько не удивился.
   "Вполне возможно, оставаясь там, он получил некое знамение, недоступное нам, и начал действовать. Что ж, если война, как ты говоришь, уже началась, значит действительно настал наш час. Пришло время выполнить возложенную на нас миссию".
   "Вот ведь как. Спасать человечество. Вести толпы спасенных в новый мир, отверзая пред ними врата в землю обетованную... Реки молоком наполнить успели? Киселём брега выстлали? А вы не задумывались о том, что люди вдруг захотят бороться за свою землю, когда из глубин адовых поползут порождения Нижнего мира? Что если они станут грудью на пути врага, готового занять их дом? Как поступите вы тогда? А я скажу: выведите бесхребетных агнцев, ибо волки не пойдут с вами. Волки останутся защищать своё логово".
   "Ну уж ты-то непременно выведешь из лесов полчища своих медведей". - произнес кто-то из жрецов.
   "Не выведу. Не смогу или не успею, какая разница... Каждой твари по паре. Поэтому сделаю всё от меня зависящее, чтобы никого выводить не понадобилось".
   "Не пытайся сломать жернова, ибо они могут сломать тебя. Остановить естественный ход событий невозможно".
   "Я не вижу естественного хода событий. Глупый мальчишка клюнул на чью-то приманку и отправился в героический поход в адово пекло. Когда он войдет в это самое пекло, чаша весов склонится и вот тогда начнется... Кто-то подталкивает Тывгуная, кому-то очень хочется ускорить этот ваш "естественный ход событий".
   Жрецы перекинулись взглядами. И один из них спросил:
   "Ты упомянул приманку, на которую, якобы, попался Тывгунай. Что это за приманка?"
   "Он уверен, что его отец пребывает в заточении в Нижнем мире. Просил помощи у меня, но я ничем не мог ему помочь". - хмуро отвечал Чормаган.
   "Откуда он знает об отце?"
   Тревога в голосе задавшего вопрос. Чормаган усмехнулся. Что ж, так и есть: сидят пнями здесь, света белого не видят. Впрочем, вопрос был адресован вовсе не Чормагану, а седовласому жрецу. Тому самому, которого, как уже понял Чормаган, сменил Тывгунай.
   "У него были настойчивые видения. Какой-то человек... Да, какой-то черный человек пытался убить его прямо в бору. Но поскольку это были лишь видения, ничего вслед за этим не произошло, а время моё истекало...". - жрец пожал плечами.
   Повисла тишина, в которой отчетливо слышно было как Чормаган наливает в свою пиалу чай. Налив, он пить не стал, а, отставив пиалу в сторону, сказал:
   "Ясно, что сам Тёмный Тывгунаю об этом рассказать не мог. Значит, кто поведал ему об этом?"
   "Мухоморы..." - едва слышно прошептал седовласый жрец.
   "Мухоморы? Проклятье, неужели он пошел их путями?! Они искажают смысл виденного и...".
   Вот именно: "и..."
   Чормаган ещё дальше отодвинул от себя пиалу и как бы между прочим, желая сменить тему, с насмешкой в голосе вставил:
   "Кстати, сейчас только вспомнил. Кроме вас наступления последнего часа в солнечном мире с нетерпением ожидает ещё кое-кто... До чего ж вы близки".
   "Кто же это?".
   Вопрос был задан седовласым жрецом, учителем Тывгуная.
   "Обитель".
   "Обитель? Ожидают, ты сказал? Они всего лишь люди, примеряющие на себя маски демонов".
   "Люди? А кем же были вы и кем остаетесь? Родившиеся под тем же солнцем, там же прочно вставшие на обе ноги, вы превозносите себя. Тешите свое самолюбие тем, что спасенные вами создают легенды о богах, что дают им огонь, обучают ремеслам. Легенды, которые впоследствии благополучно забываются как только люди приходят к идее о едином Боге".
   "Уж не запамятовал ли ты о своем происхождении, именуемый Чормаганом? Быть может тебе стоит напомнить кое о чем?". - голос произнесшего эти слова был резок, слегка дрожал. Чормаган не видел этого человека достаточно долго, но... Он встретился глазами с говорившим.
   "Я помню последние слова Хаденготы".
  
   Несмотря на все увещевания Улугэна о грядущей награде из рук самого тойона, ни Чокулдай, ни Тывгунай не согласились тащить с собой отрубленную голову людоеда. Тывгунай сослался на отсутствие места в походном багаже, а Чокулдай просто плюнул в сторону и сказал:
   - Вот сам бы и понёс эту мерзость.
   - Да, кстати, - заметил Тывгунай неожиданно. - Вроде бы на этом твоя миссия в здешних краях заканчивается. Бери эту... как её... голову, да и отнеси местному старейшине. Припугни малость. А мы на награды не претендуем. Наш путь дальше и... хм... ниже.
   Улугэн, задумчиво вертевший на пальце массивный серебряный перстень, лишь покачал головой. Его взгляд медленно перемещался от тела людоеда к Чокулдаю, скоблившему от крови лезвие своей пальмы.
   - Нет. Я хочу собственными глазами взглянуть, откуда это существо в наш мир пришло. Если пришёл один, за ним последуют и другие.
   - Ты изъявляешь желание полюбоваться красотами Нижнего мира? - искренне удивился Тывгунай. - Вот уж не думал, что встречу человека, по собственной воле стремящегося попасть в те места.
   - Я мог бы повторить тебе твои же собственные слова в ответ. Ты ведь тоже идешь туда сам. И он идёт. - Улугэн кивнул в сторону сидящего чуть поодаль Чокулдая.
   Тывгунай тоже посмотрел на Чокулдая, тряхнул головой.
   - Ладно, воля твоя. Честно говоря, я даже рад такому повороту событий.
   - Может быть двинемся дальше? - спросил Чокулдай. - А то меня аж с души воротит сидеть рядом с этой тушей.
   - Надо быть благороднее по отношению к телам поверженных врагов. - наставительно произнес Тывгунай.
   - Ну так устрой ему торжественные похороны, высеки эпитафию в камне. - предложил Чокулдай, подымаясь и закрепляя пальму за спиной. - А если время позволит, ещё и надмогильную статую, чтоб все видели, каким писаным красавцем был покойный пожиратель людей.
   - По-моему, это слишком. Все, идём. Оставим его здесь и уходим.
   Голову, не долго думая насадили на сломленный сук дерева, и пошли дальше по тропе, по-прежнему соблюдая меры предосторожности, на случай скрытых ловушек.
   Сразу же за поворотом их ожидал неприятный сюрприз: они наткнулись на логово людоеда. Под сенью исполинской сосны было выстроено деревянное сооружение, наподобие охотничьего зимовья.
   - Ишь ты, - подивился Чокулдай. - Нелюдь грязная, а жил по человечески.
   - Очередная приманка. На сей раз уже последняя. Для тех, кто все капканы и западни обошёл. Натерпелся страху, устал-выдохся, а тут тебе зимовье незнамо чьё. - отметил Улугэн, подходя ближе. - Зашел и пожалуй на обед...
   Сруб был свежий, судя по всему, поставлен был недавно. Вековые лиственничные бревна были достаточно аккуратно подогнаны друг к другу, щели меж ними проконопачены мхом. Высоко, почти под самым накатом была прорезана узкая смотровая щель. Тяжелая дверь без каких-либо признаков дверного кольца открывалась наружу.
   - По виду зимовье как зимовье. - проворчал Чокулдай. - Внутрь, надеюсь, не полезем?
   - Отчего ж. Давайте заглянем.
   - Ну так иди первый. А я потом за тебя отомщу... И кто тебе сказал, что людоед был один? Может они на пару с сотоварищем тут промышляли, а?
   Улугэн, похоже смутился и остановился в нерешительности. Оглянулся на Тывгуная.
   А Чокулдай меж тем продолжал развивать вслух свои соображения по поводу жизнедеятельности людоедов.
   - Вот как к примеру эти самые зловредные людоеды на свет появляются? Я думаю, наверняка рождаются, подобно нам, людям. Стало быть есть у них жены, ты как считаешь? Вот уж раскрасавицы, непременно. Представь себе, она, людоедка то есть, дома сидит, с детьми нянчится, мужу обед готовит, а он в это время по тайге шастает, западни проверяет. Жуть... Слушай, брат, а под землей люди есть? Нет? Так вот чего я спрашиваю-то, чем же они там питаются, людоеды-то?
   - Один он здесь был. Никого больше нет. - уверенно заявил Тывгунай, решительно направляясь к зимовью, бросив попутно: - Уйми свою фантазию, Чокулдай. Всему свое время.
   Сюрпризы на этом не закончились. В логу за зимовьем, там где охотники обычно устраивают выгребные и мусорные ямы, обнаружилось невероятное количество человеческих останков. Среди разорванной окровавленной одежды виднелись раздробленные кости и черепа. Чокулдай утверждал, что нашел это место по запаху. Впрочем, после увиденного зрелища у него отпала всякая охота обсуждать гурманские наклонности людоедов.
   - Нужно собрать охотников и отправить сюда. Кости этих людей должны быть упокоены. - сказал Тывгунай.
   - Мы запалим зимовье. Увидят дым и придут. - Улугэн задрал голову вверх, окинул взглядом нависающую над логовом людоеда крону дерева и вздохнул. - Эх, жаль сосенку. Всякое повидала...
   - И это тоже.
  
   Завершить осмотр Обители Тачару так и не удалось. Едва лишь они с Дорном собрались отправиться в очередное путешествие по тоннелям и пещерам Мюстигея, как появился страж и передал, что Настоятель желал бы видеть молодого бега. Про Дорна Настоятель ничего не говорил, но на свой страх и риск Дорн увязался следом.
   Настоятель ожидал в той самой памятной зале, с очагом. Предназначенной для приема гостей важных, отметил Тачар, вспомнив слова Дорна. Настоятель жестом пригласил его сесть, скользнув взглядом мимо послушника, будто и не заметив его вовсе.
   Пройдясь по зале, Настоятель остановился у высокого столика, на котором, отражая многочисленными медными деталями пламя очага, возвышалась необычная конструкция, видом напоминавшая ящик. Присмотревшись внимательно, Тачар вдруг сообразил, что представляла эта конструкция.
   - Трехмирье, сиречь триединство миров, именуемых Нижним, Верхним и Средним, не изначально. - начал Настоятель, поочередно выдвигая из своей модели девятигранные три медные пластины, изображавшие три мира. - Извечны два мира, два первоначала, разделенные не границей, но смыслом своим и чужеродностью. Как невозможно смешать небо и землю для получения некоей новой субстанции, равно как небо с водой, и воду с землей, так невозможно было соединить два исходных начала - Свет и Тьму. Свет, несущий благость, жизнь, красоту и мудрость создал Царство Света; Мрак являл собою дисгармонию, злобу и зависть, он безобразен, зловонен, - его порождением стало Царство Мрака. Будучи не способным к созданию прекрасного, питаемый злобной завистью своей, Мрак начал наступление на Царство Света.
   Неизвестно, сколько продолжалось это противостояние. Мрак порождал безумных исчадий, являвшихся материальным воплощением всех пороков, обиталищем коих и являлось сие мерзкое Царство. Свет, пытаясь сдержать натиск врага, созидал защитников, суть от сути своей, столь же прекрасных, сколь и мужественных. И шла бесконечная битва, у которой не было победы.
   Настоятель отошел от стола и встав посреди пещерной залы, посмотрел вверх, к едва различимому в полумраке каменному своду.
   - Мы недаром избрали эту гору для строительства Обители, ибо своими природными свойствами она чрезвычайно сходна с устройством этого мира. Вершины её тянутся к небу, чьих границ не увидеть ни днем, ни ночью; каменным массивом своим она прочно держится на поверхности земли, чьи просторы по сей день до конца неизведанны; пещерами своими гора уходит глубоко под землю, подобно пяти первородным пещерам Мрака.
   - Пяти? Но я видел лишь четыре. Четыре пещеры в чреве Рогатой горы. - вдруг перебил Тачар.
   - Есть и пятая пещера, являющаяся прибежищем избранных. - улыбнулся Настоятель, перебирая в пальцах лествицу из голубоватого полупрозрачного камня. - Но упомянул я о пещерах Обители лишь в качестве примера... Из пяти пещер Мрака взросли пять древ, различить которые можно было по вкусу плодов их. Плоды первого древа были солоны, плоды второго - горьки, плоды третьего - кислы, у плодов четвертого древа вкус был сладок, у плодов пятого - остр. Это можно было бы признать первейшим актом творения, ибо не было до того ничего подобно ни в Царстве Света, ни в Царстве Мрака. Но, не будучи востребованы и пав перезрелыми с ветвей, плоды породили множество демонов, различавшихся меж собой точно так, как различались плоды тех пяти древ.
   И были то демоны Дыма, у которых имелись две ноги; были демоны Огня, имевшие четыре ноги; демоны Ветра, обладавшие крылами; демоны Воды, умевшие плавать; и демоны Тьмы, ползавшие по земле. И возглавили те демоны наступление на Царство Света, неисчислимые и неуязвимые в собственном безумии.
   В Царстве Света в это время зародились светлые боги, которым предстояло дать отпор воинствам Мрака. И выслан был ими младший из богов, Сугэнн, чтобы противостоять темному нашествию. И вышел он один против неисчислимых ратей и пал в битве, был растерзан демонами. Каждый хотел ухватить для себя хоть частицу его Света, и началась меж ними свара, в которой истребили они себя.
   Сплелись силы Света с силами Мрака, не давая взять верх противоположному началу; и возник Хаос. И были две долгих эпохи Хаоса, явивших два его лика: Хаос разрушающий и Хаос созидающий. И облек Мрак частицы Света материей, заставив стать закостенелой сущностью. И возникла земля, как нечто среднее, как рубеж, в котором вне всякой разумной последовательности чередовались меж собой творения Света и Тьмы.
   Человек, явлением которого знаменовало собой начало пятой эпохи, несёт в себе частицу Света, которую однако разглядеть достаточно сложно, как свет факела днём.
   В наступившей тишине Настоятель переводил дух, а Тачар собирался с мыслями. Развернувшаяся пред ним картина сотворения мира была величественна, прекрасна, но выглядела незавершенной. Об этом он и спросил Настоятеля.
   - О да, ты прав, мальчик мой. - живо ответил приор. - Чувство некоего несовершенство должно было возникнуть у тебя, ибо при всей убогости моего словесного описания, ты мог ощутить всё великолепие и красоту Царства Света, что ныне не достижимо для нас. Сугэнн был мудр; он знал что всё произойдет именно так, как произошло. Он сумел указать нам путь.
   - Об этом вы уже упоминали, но я не совсем понял. - нахмурился Тачар. - Какова суть этого пути? Какую миссию вы несете в наш мир?
   В этом месте Настоятель поднялся со своего места, прошелся взад-вперед, потом вдруг указал пальцем на Дорна, и спросил, в чем заключается его, лично Дорнова, миссия.
   Дорн помялся, скосил глаза на Тачара, потом ответил несколько неуверенно:
   - Служить Обители, ибо Наставники благодаря мудрости своей укажут нам путь, которым надлежит следовать.
   - Вот видишь, - сказал Наставник, обратясь уже к Тачару. - Знание пути - удел избранных. Удел прочих - служить избранным и следовать вслед за ними шаг за шагом по этому пути... Но я могу сказать то, что ты хочешь услышать. Вообрази себе, что эта пещера вдруг погрузилась во мрак. Ты в состоянии будешь увидеть частицу Света, заключенную, скажем вот в нём? - Длинный палец Настоятеля указал на Дорна. - Вряд ли. Если наступит ночь, сможешь ли ты тогда узреть этот Свет? - Настоятель покачал головой. - Снова - нет. А значит, нужно погрузить весь мир во тьму; тогда частицы Света легко отыщут путь друг к другу и, в конечном счете, в Царство Света...
   Тачар был ошеломлен. Откровенность Настоятеля глубоко потрясла его.
   - Вы хотите погрузить... вы хотите уничтожить мир?!
   - Да, именно так. - подтвердил Настоятель, поглаживая подбородок и с явным неудовольствием глядя на перепуганную физиономию Дорна. - Прикладываем все усилия к этому, если можно так выразиться...
   Он еще раз прошел по зале, потом остановился у очага, заложив руки за спину.
   - Меня с самого начала терзали подозрения, Тачар. Я сомневался, но теперь я знаю всё. Шад Хадан предлагает убить тебя, но я поступлю более милосердно. Ты останешься в Обители, но уже на положении узника... А вот и Хадан. Я полагаю, он снова предоставит тебе выбор.
   Действительно, вскоре вошел шад Хадан, как всегда стремительный и резкий в движениях, опустился на широкую деревянную скамью. Обменялся взглядами с Настоятелем, потом сокрушенно произнес:
   - А я уж было тебе поверил, не послушал Настоятеля. Спасибо, остались ещё добрые люди, разъяснили, что к чему. Что за подлую игру ты задумал?
   Настоятель вернулся и сел на свое прежнее места, по правую руку от Тачара, лицо которого в тот же миг залила бледность, а пальцы...
   Пальцы стиснули свисающий кончик шнурка. Спокойно, скомандовал себе Тачар. Быстрым движением он вытянул шнурок из отверстий в вороте, аккуратно накинул и зафиксировал его на горле Настоятеля точь-в-точь над самым кадыком.
   - Ну так и вот, что я задумал. - И выдохнул в самое ухо ошеломленному приору: - Идемте, Настоятель, проводите меня до врат вашей скромной Обители.
   Вскочивший на ноги Хадан замер в раздумьях, покачивая в полусогнутой руке чекан. Его темные глаза сузились, он стал похож на готового к прыжку барса.
   - У вас много Настоятелей? - с некоторой ноткой разочарования осведомился Тачар, наматывая шнур на руку. Лица своей жертвы он в этот момент не видел, но мог легко его себе представить. Сдавленный хрип несколько оживлял картину, нарисованную воображением.
   Через пару мгновений Тачар ослабил удавку и подтолкнул обмякшего Настоятеля к выходу.
   - Все назад! - крикнул он и добавил чуть тише. - А ты, Хадан, отойди подальше со своей ковырялкой. Шнурок у меня не простой, ты не думай.
   И в доказательство чуть дернул петлю. На горле Настоятеля выступила кровь, сочившаяся из глубокого надреза на коже. Сердцевину шнурка составляла тонкая гибкая нить из неведомого металла, которую когда-то апа-таркан Ильчен купил у бродячего фокусника. Тот фокусник шутя распиливал камни, железо. Заинтригованный Ильчен, чтобы выпытать секрет необычайного трюка, вусмерть напоил фокусника, а потом уговорил продать эту нить...
   - Я его не задушу. Я ему голову отрежу. - прокомментировал Тачар.
   Хадан закусил губу и сделал шаг назад. Он, похоже, взял себя в руки, и сделал знак багровым.
   Альмуты расступились в стороны от темнеющего зева пещеры.
  
   "Светлейший! В час, когда слуха моего достигла весть о том, кому вы доверили это рискованное предприятие, я пришёл в ужас. Одумайтесь! И пока не поздно, отзовите Тачара назад. Мальчишка наделает глупостей; а уж что может случиться, если его разоблачат, представить страшно. То, что он отправился в Обитель под своим собственным именем, очень правильное решение. Ведь всем известно, что нет лучше маски для прикрытия лжи, чем правда, и лучше всех замаскирован тот, кто ходит голым.
   Сейчас мои помыслы заняты Тёмным шаманом, вернее следом, который оставил он на этой земле. Мне открываются вещи, от которых становится страшно, ибо по мере продвижения по этому следу всё жарче ветер, бьющий в лицо; воистину ведет он в объятия пламени адова. Всё более я уверяюсь в том, что сменяющие друг друга на протяжении поколений колдуны - не более чем перерождения некоего ужасного разума; существом сие назвать невозможно исходя из того, что постоянного телесного воплощения он не имеет. Для него тело человеческое служит инструментом; как чёрная хворь овладевает он разумом и духом заболевшего. Иначе говоря, Тёмными не рождаются - ими становятся.
   Светлейший, вы вправе указать мне, что ваш преданный слуга увлекся и занялся вовсе не тем, чем полагалось бы ему. Но самое ценное сообщение я приберег напоследок. Этому способствовали две причины. Первое, в настоящее время нет возможности проверить точность сведений. Второе, человек, доставивший мне это известие погиб при достаточно странных обстоятельствах.
   Мне сообщили, что Настоятель поддерживает отношения с мятежным шадом Хаданом. Эти отношения возникли задолго до бунта, надо полагать, продолжаются и по сию пору. Теперь, надеюсь, вы поняли, насколько опрометчиво поступили, отправив в Обитель своего сына?

Дознаватель".

  

Падение Обители

"Заместитель командующего располагается слева.

Главнокомандующий располагается справа.

Говорят, что так располагаются для траурного ритуала".

Дао-дэ цзин, 31 чжан

  
   Теперь уже и не знает никто каким ветром занесло в устье Реки Бэрт-хара и его дружину. Приплыли они на огромных галерах, пробираясь меж льдин, да так здесь и остались. То ли потому что обратно, в родные края выбраться не смогли, то ли потому что новая земля им более приглянулась. Одно известно достоверно: основали они на самом северном мысу, у подножия горного хребта, защищавшего от студеных ветров, поселение, со временем выросшее в мощную крепость, оплот Хозяина Солёных скал.
   Пришельцы довольно быстро освоились в здешних краях. Начали промышлять морского зверя, ловить рыбу, построили верфи. Вверх по реке они подымались лишь для того чтобы торговать с таежными племенами. К слову, большая часть добываемой в Ледовом море моржовой кости, китового уса и китового же зрачка приходилась на долю Солёных скал.
   Местные племена очень скоро поняли, что пришельцев легко можно использовать в качестве третьей силы, независимого арбитра, и часто просили Хозяина Солёных скал разрешить их споры. Также скоро Хозяину Солёных скал наскучило выслушивать взаимные обвинения извечных противников, и он просто-напросто подчинил и тех и других, утвердив свой собственный порядок в их землях.
   В те годы, когда Чормаган свел знакомство с Хозяином Солёных скал, Бэрт-хара был уже далеко не молод. Как и большинство его соплеменников, Бэрт-хара был высокорослым, богатырского сложения. Прожитые годы, казалось, проходили мимо, не оставляя следа, не пригибая могучих плечей, не роняя седины в густую гриву волос.
   Во владения Хозяина Солёных скал Чормаган наведывался раз в три-четыре года, всякий раз принося удивительные истории о землях, расположенных выше по течению реки, о Великой степи и прочих далеких странах, где сам Чормаган успевал побывать за это время.
   Бэрт-хара слушал внимательно, но особого интереса не проявлял. Именно тогда Чормаган окончательно утвердился во мнении, что прохладность, некая отчужденность по отношению к каким бы то ни было событиям, составляющим жизнь других народов, была едва ли не самой характерной чертой Хозяина.
   Нужно ли говорить, что в основном все эти истории предназначались для единственного верного и восторженного слушателя - маленькой дочки Бэрт-хара Илэйны. Для девочки истории превращались в прекрасные и удивительные сказки, населенные почти сказочными существами...
   С годами дружба крепла. И Чормаган всегда был желанным гостем в доме Хозяина Солёных скал. Он никогда не задавал Бэрт-хара вопросов о матери Илэйны. Сам Хозяин ни разу не упоминал о ней. Илэйна же мать не помнила, она росла среди суровых мужественных воинов, окружавших её заботой и вниманием...
   Когда в середине лета Чормаган вдруг получил весть о том, что Илэйна умерла, он, бросив все дела, помчался на север. Его терзали смутные подозрения. Он спешил изо всех сил, боясь опоздать.
   И вот оно свершилось.
   Пустая гавань, где ещё недавно толкаясь бортами теснились боевые галеры.
   Обезлюдевшая цитадель...
   Управитель смог лишь сказать, что весь флот и вся дружина под водительством Хозяина отплыла вверх по реке почти седмицу тому назад.
   Чормагану оставалось лишь стиснуть зубы. Несмотря на многолетнюю дружбу, он знал о Бэрт-хара слишком мало. И роль того, кто именовал себя Хозяином Солёных скал, в этом мире была для него не ясна до конца.
  
   Под сосредоточенными, выжидающими взглядами врагов Тачар, крепко прижимая к себе Настоятеля, пятился по внешнему двору Обители по направлении к воротам.
   Холодный пот выступил на висках, сердце стопудовым молотом ухало в груди, пряди волос падали на глаза. Тачар видел краем глаза цепочку шато, выстроившихся на стенах, с нацеленными луками. Он видел как солнце отражалось на заточенных до зеркального блеска наконечниках стрел, нацеленных ему в спину. Он видел лицо шада Хадана медленно, на расстоянии десятка шагов, идущего следом. Видел багровые рясы, заполнявшие двор чуть позади Хадана.
   - Убери своих псов! - хриплый крик сорвался с губ. Слабость? Пускай слабость, но это ещё и надежда. - Убери своих псов со стены, Хадан!
   Хадан шагал не отрывая взгляда от лица Тачара. Казалось, он даже не слышал.
   Тачар дернул шнурок, Настоятель снова захрипел. Он весь был залит кровью, которая беспрестанно сочилась из пореза. Рукав куртки Тачара тоже был пропитан кровью.
   - Ты слышишь меня, шатосское отродье?! Убери стрелков со стены!
   Судя по тому как дернулась щека и верхняя губа медленно поползла вверх, обнажая клыки в зловещей усмешке, Хадан слышал. Все также впившись полными ярости глазами в бледное лицо Тачара, он сделал короткий жест.
   Ухватив покрепче ставшую в ладони скользкой нить, Тачар бросил быстрый взгляд в направлении стены. Шато опускали луки, но уходить явно не собирались.
   Шаг, еще один...
   Тело Настоятеля было невероятно тяжелым. Повис, хочешь, чтобы я тебя на себе тащил? Тачар коротко ткнул приора в мягкую спину, заставляя выпрямиться.
   - Ворота! Открыть ворота!
   Оказалось, это уже лишнее. Ворота были уже широко распахнуты, недалеко виднелась перепуганная физиономия привратника. Того самого, который впускал тогда на рассвете Тачара в Обитель.
   Только вот лицо Хадана медленно расплывалось в улыбке.
   Чему ты улыбаешься, хотел крикнуть Тачар, но не успел. Внезапная боль обожгла все тело...
   Мутная кровавая пелена наползала на глаза, скрывая двор, Хадана, недоверчиво-удивленное лицо привратника...
   Сознание на краткие мгновения вернулось к Тачару. Он увидел склонившегося над ним шада Хадана. Судя по всему, тот тряс его рукой за волосы...
   ...Боль пришла чуть позже...
   - ... А вот это тебе за шатосское отродье!...
   Сверкнула в воздухе дуга, прочерченная чеканом...
  
   - Странная развязка получилась у этой истории. Я шёл по следу несколько дней, и был всецело уверен, что убийца охотников - человек. Внешне такой же как я, только уже утративший это человеческое внутри. Я старался думать как он, смотреть и видеть вещи его глазами. И что же в итоге? Невероятная развязка: нелюдь, выходец из Нижнего мира строит себе охотничье зимовье и в самом деле охотится на людей. Как же это получается, Тывгунай?
   - Сложно объяснить. Мы воспринимаем Вселенную, как нечто уже сложившееся. Три мира чётко разделены между собой. Без особой причины никому из обитателей Среднего, солнечного, мира нет хода вниз, под землю. Точно также и нет хода сюда обитателям Нижнего мира. И тем не менее попасть туда можно: посредством пещер, расщелин в земной тверди... Определить их можно по исходящим оттуда потокам воздуха. В зимнее время, это особенно заметно, воздух выходит горячий. В летнее время - холодный. Это дышат мёртвые...
   - Как это мёртвые дышат? - влез в разговор Чокулдай. - Всегда ж отличают мертвого человека от живого по наличию дыхания. Дышит - значит живой.
   Тывгунай вздохнул, почесал затылок. Посмотрел на Чокулдая внимательно.
   - Тебе в детстве подзатыльников не давали, чтобы старших не перебивал?
   - Давали. - согласился весело Чокулдай.
   - Мало давали. Мёртвые там, внизу, пребывают в ином состоянии, отрок. Это мир мёртвых. Ясно я излагаю?
   - Ясно. Чего ж неясного-то. - снова согласился Чокулдай. - А людоеды тоже дышат?
   - А ещё они едят. - отрезал Тывгунай. - Не поминай лихо, пока оно тихо. Сидим, понимаешь, у самого логова хоть и мёртвого, а всё ж людоеда... Сиди и слушай. У этой Вселенной странная история. И не менее странная конструкция: три пласта бытия чётко отделены друг от друга по горизонтали. Вас никогда не занимал вопрос, что происходит в Верхнем мире, чем заняты его жители? Для постороннего глаза там такие же люди, такие же животные. Люди пасут оленей, лошадей, овец, кочуют по небу, как это делаем мы здесь на земле. Чудно? Зачем кому-то понадобилось создавать две совершенно одинаковые картины? Ответ прост. Ну-ка, Улугэн давай рассуждать вместе... Во-первых, в Верхнем мире обитателей ровно столько, сколько живет на земле людей, животных и птиц. Всякий раз, когда на Средней земле умирает человек, в Верхнем мире становится одним обитателем меньше. И, стало быть, то же самое происходит при рождении.
   - Ты хочешь сказать, что Верхний мир - это отражение нашего мира; как облака, скажем, отражаются в реке?
   - Верно. Во-вторых, ты когда-нибудь слыхал, чтобы обитатели Верхнего мира, умирая, уходили в мир Нижний? Все умершие являлись людьми и только людьми. Да, что за примерами далеко ходить, Владыка Нижнего мира - первый умерший из людей. По крайней мере так говорят.
   - Но ведь, по определению, Верхний мир является обиталищем богов. - заметил Улугэн.
   - Да это так, но, увы, богов уже там нет. По сути своей они боги-созидатели, они продолжают строить Вселенную. Ярус за ярусом, всё выше и выше. Вот тут и возникает самый главный вопрос: зачем?
   - Зачем?
   Тывгунай вместо ответа выпустил изо рта трубку и ловко вогнал сизое колечко в уже расползавшееся, почти растворившееся в вечернем сумраке предыдущее кольцо. Когда ему это удалось, он перевел взгляд на Улугэна.
   - Примерно так.
   - А что будет с этим миром? - тихо спросил Улугэн.
   Тывгунай пожал плечами, глядя в огонь, и, словно бы нехотя, проговорил:
   - Может и не зря сюда людоеды шляются. Привыкают.
  
   Седьмое лето Дай-лань. В первый месяц в императорской столице опустела городская темница. Император в награду за сие повелел столичному главноуправляющему отпустить триста связок мелкой монеты на подготовку угощения всем служащим, судейским и тюремным. Все осужденные согласно закону о ношении одежды шитой золотом и парчою, равно как и продажи последней, помилованы высочайшим указом.
   В третий месяц во время пребывания своего в Западной столице, император ездил в Дигуанские пещеры смотреть медные статуи государей прежней династии, свезенных туда за ненадобностью, и повелел прислужникам иметь за ними особенный присмотр. После того, император предписал дворцовой конторе, чтобы вещей, употребляемых во дворце, не золотили, а снятую позолоту направил на Чеканный двор для изготовления золотой статуи своего отца.
   В пятый месяц из северного приграничного округа прибыл генерал Ань-цзы-вэнь с важным известием. После аудиенции у императора был срочно созван военный совет, на котором председательствовал Ань-цзы-вэнь. Генерал говорил: "Северные варвары ослаблены. Таян-кэхань ведет войну со своим старшим братом шадом Хаданом. Всё это происходит на границах Северных стран. Три дня тому назад, во время облавной охоты, был убит младший брат Таян-кэханя - шад Таган, чьи земли расположены ближе всего к границам нашей империи, чью пышную свадьбу варвары недавно шумно отпраздновали. Говорят, что он замыкал левое крыло загонщиков, чуть отстал. Когда слуги нашли его в камышах, он был уже мёртв". После, по очереди, вставали наместники в пограничных провинциях и говорили о толпах беженцев, пытающихся пересечь рубежи Поднебесной империи. Император выслушал их и спросил у Ань-цзы-вэня: "Что намерена предпринять моя Северная армия, что с прошлого года находится под твоим непосредственным командованием?". В смятении Ань-цзы-вэнь ответил, что армия предпримет те действия, кои сочтет необходимым сам император. На что император сказал: "Ты сам сказал, что шада Тагана убили три дня тому назад. Я узнал об этом лишь сегодня. Сколько же времени тебе понадобится, чтобы известить меня, о том, что все орды варваров вкупе перешли границу, и идут прямиком на мою столицу? Я думаю, Ань-цзы-вэнь, что за эти три дня ты должен был подготовить план действий, пригодный не только для Северной армии, но и для пограничных наместников". И затем император так сказал своим военным советникам: "Мое решение какого-нибудь дела вы считаете для себя совершенным повелением, которого будто бы и изменить нельзя. Поэтому, с подобострастием выполняя оные, вы ни об одном деле не представляете противного. Когда я не соглашался на какие-либо представления ваши? С сего времени, хотя бы и издан был мною указ, но вы должны рассмотреть оный и, если найдете его применимым, обязаны исполнить, если же встретите в нем что-то невыгодное, то обязаны представить мне о перемене оного. Ань-цзы-вэнь, возвращайся во вверенную тебе армию и предприми то, что сочтешь нужным". По окончании военного совета император расспрашивал у Ань-цзы-вэня подробности смерти шада Тагана. Генерал передал неясные пока слухи о подосланных убийцах со стороны старшего брата шада Хадана...
   Восьмое лето Дай-лань...
  
   Пожалуй, единственным человеком, доподлинно знавшим все обстоятельства смерти шада Тагана, был главный егерь, первым нашедший тело господина, и на руках вытащивший его из вязкой трясины, куда забросили его убийцы.
   Егеря допрашивали несколько раз. И свои, и чужие дознаватели, присланные Таян-ханом. Он рассказал всё, что мог рассказать.
   И о том, как с самого рассвета выстраивал цепь загонщиков, словно перед битвой: крыло правое, крыло левое и центр. Как распределял тургаудов и нухуров, во всем согласуясь с шадом. Впрочем, Таган всегда безоговорочно доверял своему егерю и предоставлял ему полную свободу действий. Никто из участников охоты не проявлял недовольства доставшимся местом в цепи, ибо приближенными к боевым условиям были не только построение охотников, но и дисциплина.
   Сказать по чести, управлять облавной охотой надлежит лично шаду; в этом его привилегия и почетная обязанность. Держать в кулаке несколько сотен разгоряченных воинов, по древней традиции оставивших оружие в лагере. Зверь - не двуногий противник, он не сможет пустить стрелу из тугого лука за триста шагов, с ним нужно честно выиграть схватку, один на один. Ожидание облавы заставляло тургаудов горячить лошадей, задирать друг друга, благо что из боевой справы при себе доспехи да шлема. Вот тут-то и требовалась железная воля: заставить идти ровным строем, плавно растекаясь двумя фланговыми крыльями; не мешкая, сомкнуть-стянуть эти крылья в единый кулак; не давая зверю вырваться из плотного кольца окружения, поддерживать жесткую дисциплину, как основополагающее условие успешного завершения охоты.
   Однако Таган всячески старался свести свое участие к минимуму. Он, если было нужно, вставал в цепь загонщиков, принимая на равных со всеми остальными участие в облаве...
   В то утро по какой-то причине Таган с самого начала занял место на краю левого крыла. Ни на какие уговоры со стороны егеря шад не поддавался. В итоге, место, предназначенное Тагану в центре облавы занял престарелый Хуттар-сэчен, лучший генерал Талай-хана, воспитатель Тагана...
   Вопрос дознавателя о том, чье же место занял Таган, будучи на левом крыле, застал егеря врасплох. Он так и не смог ничего вспомнить. "По-моему, - выдавил он наконец, - там вообще никто не должен был стоять. Этого места просто-напросто не было. Шад стал крайним в левом крыле".
   Далее прозвучал сигнал к облаве. Несколько часов скачки, напряжения всех нервов и мышц. Кто-то из воинов, как рассказывали после, в лихом азарте, прямо с седла бросился на спину убегавшему вепрю, сломав себе при этом ключицу, но сумел подмять животное, сострунить его, даже не ощутив боли...
   У всех наготове были арканы, различного рода укрюки и прочая ловчая снасть. Многоголосье и свист, храп и топот лошадей, вой зверья слились воедино. Хуттар-сэчен с огромным трудом сдерживал порыв облавщиков разорвать цепь. Главный егерь на взмыленном жеребце вихрем проносился от крыла к крылу.
   И мгновение, когда Таган отстал от основной массы охотников, осталось никем не замечено. Просто кто-то из загонщиков увидел лошадь, несущуюся во весь опор без седока. По изукрашенному чепраку сразу же опознали, что это была кобыла шада Тагана.
   "Но ведь охоту нельзя было прерывать. - говорил егерь, - Это нарушение степных традиций и законов. Хуттар-сэчен, скрепя сердце повел цепь дальше, а я с двумя-тремя подручными помчался искать шада".
   Не жалея сил, егеря обшарили каждую пядь в тех местах, где прошли загонщики левого крыла. Они рыскали до самых сумерек, пока не догадались взять чуть в сторону, к болотистой низине...
   "Но это же совсем далеко, чтобы попасть туда, хану пришлось бы оставить облавную цепь и отдалиться на изрядное расстояние". - заметил дознаватель. Егерь подтвердил его слова, уточнив, что в то время он даже не задумывался об этом. "Если б мы следовали здравому смыслу, - сказал он, - мы бы ни за что не нашли тела. Но мы двинулись туда. Вопреки здравому смыслу, поддавшись отчаянию".
   Именно в камышах егеря наткнулись на распростертое тело Тагана, покрытое кровью и грязью. На теле имелись многочисленные раны, позвоночник был переломлен. Лица было не видно из-за корки запекшейся крови.
   Дознаватель спросил, какого характера были раны, хотя сам осматривал тело Тагана, незадолго перед тем, как состоялось погребение.
   "Это были глубокие раны, как если бы...".
   "Как если бы хана расстреляли из луков, а затем извлекли из тела все до единой стрелы. Это ты хотел сказать, не так ли?". - спросил дознаватель.
   "Нет, не так. - ответил ему егерь. - Совсем не так. Мы тоже так думали поначалу, пока не увидели это существо. Существо, убившее шада. Оно видом своим напоминало огромного барсука, спина которого покрыта, как у ёжа, острыми иглами в локоть длиной. Впрочем, более всего внешним видом своим тварь сходна была с дикобразом, отличаясь от всех виденных мною дикобразов размерами. Если б зверь поднялся на задние лапы, он бы сравнялся б ростом со мною. Мы видели его лишь краткие мгновения, он высунулся из камышей, увидел нас, оскалил пасть, полную жуткого вида клыков, и тут же исчез. Я не знаю, что за тварь это была".
   "Это всё, что вы видели?" - спросил дознаватель, глядя в глаза егерю.
   Егерь почувствовал, что тот ему не верит, но уже не мог остановиться.
   "Еще мы видели волка, огромного, с седым загривком. Он стоял на холме недалеко от нас, наблюдал, как я подымаю на руки тело моего повелителя, и из глаз его текли слезы"...
   Он рассказал всё, что мог рассказать. Другое дело, что никто ему не поверил. Или не захотел поверить. Во всеуслышание было объявлено, что шад Таган был убит подосланными убийцами, которые, укрывшись в зарослях камыша, коварно расстреляли его из луков, а затем извлекли из тела все до единой стрелы, чтобы не оставить улик.
   И уже ни у кого не возникло вопроса, кто же мог подослать безжалостных убийц к Тагану, младшему брату Таян-хана, оставшемуся в стороне от замятне, не пожелавшему принять в ней участия...
   Он рассказал всё, что мог рассказать. Кроме одной детали, рассказывать о которой счёл кощунством по отношению к умершему господину. Впрочем, если б он хотя бы заикнулся об этом, ему снова бы не поверили. Но эта деталь странным образом занимала его, не давала покоя, тревожила во снах.
   ...на мертвом лице шада Тагана застыла улыбка. Безмятежная и счастливая улыбка, такая, словно бы шад вступал в смерть как в праздник...
  
   Когда на землю выполз отвратительный хитрозлобный Ыбуген, гнусное исчадье Мрака, мир наполнился слезами и скорбью; казалось, что настал конец времен, ибо не в человеческих силах было одолеть это ужасное чудовище. Выбираясь на поверхность, оно преодолело реку текущую расплавленным камнем, огненную реку и переплыло кипящее море. Бессилен был против него огонь и выкованное руками человеческими железо.
   Днем скрывался Ыбуген в заброшенных угольных копях, на болотах, оглашая окрестности ужасным воем, от которого стыла кровь у храбрецов, дерзавших подойти к болотам. Ночью чудовище выбиралось на охоту, безжалостно истребляя род людской. И не было управы на него...
   Отчаявшись одолеть чудовище, люди обратились за советом к шаману, что помнил ещё зарю предначальных дней, что умывался первой росой этого мира. Шаман велел людям покинуть эту землю и разойтись на три стороны. Услыхав о велении шамана, Хаденгота благословил трех своих сыновей и поручил им три ветви народа. Старший сын ушел на запад, средний ушел на восток к хребту Цзиньшань, а младший сын вместе со своим народом спустился вниз по течению Великой Реки, где его потомки стали именоваться торганами.
   Сам же мудрый Хаденгота, объединивший под своей рукой людей, не пожелавших покинуть обжитых мест, обратился за помощью к Торуму, искусному мастеру, создававшему разные чудесные вещи. Попросил Хаденгота мастера употребить свое искусство, столь успешно применяемое для облегчения и украшения жизни людей, для истребления мерзостного чудища. Торум долго отказывался, говоря, что единожды использовав свое искусство во зло, он может лишиться всей своей волшебной силы, и не в состоянии будет в дальнейшем радовать людей. Но мудрый Хаденгота был настойчив и сумел убедить мастера.
   И создал Торум огненный лук, соединив в нем крепость железа и красоту самородной меди; из адского льна и шерсти адских оленей ссучил он тетиву и натянул её на лук. Изготовил всего лишь пять стрел, оковал их легким и прочным металлом добытым из упавшего с неба камня, опушил их тонкими перьями ласточки и легкими воробьиными крылышками, наточил наконечники, выдержал в черном яде ехидны. Передавая в руки Хаденготы это ужасное оружие, просил мастер, чтобы после того, как повержено будет чудовище, уничтожить лук, дабы не принес он зла в этот мир.
   И случилось так, что вскорости туманным утром отчаянный смельчак, подобравшись тихо к чёрному логову Ыбугена, убил чудище, пронзив стрелою, но и сам сгинул бесследно. И радовались люди, чудесно избегнувшие страшной опасности, вознося хвалу павшему в битве герою. Печалился лишь один Торум, ибо не знал, какая судьба постигла самое ужасное из его творений; опасался мастер, что в недобрые руки попадет этот лук.
   Так и случилось... Вскоре разгорелась усобица между племенами, переселившимися на опустевшие земли, грозившая перерасти в настоящую войну. Чтобы примирить враждующие стороны, Хаденгота лично отправился к народу илэ, но в пути был поражен в самое сердце окованной небесным железом, отравленной ядом ехидны, стрелой. И, умирая, проклял и руку пославшую эту стрелу и руку создавшую тот лук, из которого выпущена была эта стрела...
   Извлекая на свет изогнутую дугу лука из жесткого футляра, обшитого замшей, Тывгунай улыбнулся. Легенда грешит неточностями, на то она и легенда, что с неё взять. Торумов лук был изготовлен из самого обыкновенного дерева; впрочем, он и в самом деле прочен и красив. Да и тетива уже не та, сменили несколько поколений тому назад. А что до мудрого Хаденготы, - он действительно был мудр, и отдал творение Торума на сохранение жрецу Тунгирского бора, тому самому оставшемуся безвестным смельчаку, одолевшему страшного Ыбугена.
   Тывгунай положил лук на колени, протер кусочком кожи, погладил самыми кончиками пальцев резные костяные накладки. На самой верхней накладке, что прилажена была к верхней кибити, были изображены три птичьих профиля: орел и два ворона.
   Он чувствовал на себе любопытные взгляды соратников, но не поднял даже глаз.
   Имеющие крылья. Способные взмыть до самых пределов солнечного мира низойти до пределов ночного. Имеющие острое зрение. Способные видеть живое и мёртвое, отличить одно от другого. Всевидящие и всезнающие.
   Срединная накладка была украшена хороводом человеческих фигурок. Простеньких, как рисуют дети: руки-ноги колесом на вертикальной черточке, начало которой - голова, окончание - символ мужеский. Девять фигурок. Девять духов, что могут принести и вред и благо великое.
   Тывгунай уже ничего вокруг не видел и не слышал. Треск сухих сучьев в костре растворился в многоголосой песне тайги, в звоне неисчислимых ручьев и рек, шепоте гор и завывании ветра. Он слышал весь мир, в котором сидящие у костра рядом с ним люди, как, впрочем и сам он, были лишь крохотными песчинками.
   На самой нижней накладке были изображены сплетенные попарно две лягушки и две змеи. Духи земли, ночного мира. Вызывающие страх и уважение.
   Жрец коснулся натянутой тетивы. Зазвенели бронзовые колокольцы, какими степняки украшают сбрую своих лошадей. Звон этот заставил шевельнуться изображения, их окутала легкая дымка. Они пробудились.
   Уже стоя на ногах, Тывгунай поднял лицо к ночному небу. До него донесся орлиный клёкот. Тывгунай ответил ему и медленно раскачивающейся походкой двинулся вкруг костра, по солнцу. Ноги мгновенно поймали одному ему слышимый ритм, музыку небесных сфер.
   Орел облетает землю, преследуя солнце. Он видит то, что было позади, и то, что будет впереди, в тех пространствах, куда солнце ещё только направляет свой бег.
   Степь великая и бескрайняя, песчаный океан, раскинувшийся от горизонта и до горизонта. Бесчисленные огни. Смешались и походные костры войск, и пламенеющие угли пожарищ... Их слишком много, они продолжают зажигаться, мерцают среди ночи, грозя слиться в одно безбрежное огненное море...
   Вспышка... Костёр вознёсся до неба. В следующий миг руки из тьмы ухватили его за одежду... Тывгунай рванулся что было сил.
   Мириады глаз взирающих сквозь земную толщу, из глубин Нижнего мира, жадно следящих за тем, что происходит в солнечном мире. Выстроившиеся в пешие колонны, словно лес над ними острия пик и копий. Ожидающие одного им ведомого знака...
   Влага на лице. Как дождь, что нисходит с милосердных небес. Тех, что всегда были такими. Что проливают сейчас слезы над миром, зашедшимся в яростной волчьей схватке, исключающей какие либо правила и какие бы то ни было проявления благородства.
   Холодное мерцание звезд... Странные очертания привычного с детства рисунка Млечного пути. Словно и там, среди звёзд, выстроилась рать, собираются полки. Застыли выжидая, глядя вниз, на буйство степного пожара.
   Но потом прошло. Стало ясно, на что смотрят и те и другие. Крошечная фигурка человека, выбирающегося из ущелья. Минующего две странно знакомые скалы...
   Память услужливо предоставила более чёткий образ двух коричневых скал, двух близнецов, застывших на расстоянии ста шагов друг от друга.
   Человека, который долго пробирается вдоль горных отрогов к северу... Вот он беседует с табунщиком, перегоняющим лошадей через заросшую камышами речушку. Табунщик в ужасе скачет прочь, изо всех сил нахлестывая коня. А человек двигается дальше, уже верхом, ведя в поводу запасного коня.
   И чем дальше к северу уходит человек, тем заметнее оживление и передвижение с той и с другой стороны. Блеск голодных расчетливых глаз становится ярче, разгорается огоньками. Словно бы в них отражается степной пожар, погибель рода человеческого. А сияние звезд, напротив, становится холоднее, как если б проглядывали они со дна глубочайшего колодца... И появляется ломота в зубах, словно от воды ледяной, и капли влаги на лице солоны как слёзы.
   А человек, одному ему ведомыми путями стремится на север. И словно свора собак по следу его пускаются демоны, изрыгающие пламя. Они движутся широким полумесяцем, как облава, отрезая пути к отступлению. Но человек отступать и не собирается, он идет дальше...
   И солонее капли на лице. Это уже плачет небо.
   И пылают мрачным багровым огнем глаза взирающих снизу.
   И довершает боевой порядок звёздная рать.
  
   Из глубочайшего забытья Тывгуная вырвали голоса, раздававшиеся совсем рядом. Чокулдай спрашивает что-то у Улугэна... Улугэн... Стоп! А чей это голос?
   Тывгунай рывком приподнял тело, налитое усталостью, словно деревянное. Вот так всегда после камлания... Он увидел обернувшиеся к нему лица спутников и ещё одно, незнакомое. В слабом свете костра были видны задорно блестящие темные глаза; искусно вплетенные в бороду конские волосы переходившие в длинную тонкую косицу, закинутую за правое ухо, в мочку которого крепко вцепился серебряный дракончик серьги.
   - Проснулся. - прокомментировал Улугэн.
   - Это кто?
   - Это? - Улугэн с некоторой долей удивления посмотрел на незнакомого Тывгунаю человека. - Ты его не помнишь? Ну и дела...
   - Чормаган. - подсказал незнакомец.
   - Чормаган. - повторил Улугэн.
   - Откуда он здесь взялся? Что происходит? - Тывгунай сел, протёр рукой глаза.
   - Оттуда, жрец. Твои приятели уверены, что знают меня примерно эдак уже около тысячи лет.
   - В последний раз ты выглядел несколько иначе.
   - И небо было выше, и огонь жарче... Повезло в новой инкарнации.
   - Чормаган?
   - Извини, что раньше не представился. Меня так все называют. Дальше пойдем вместе.
   - Вместе?
   - Вместе.
   - Это ещё почему? Это мой путь, моё предназначение.
   - Ой, сколько слов, ненужных и бессмысленных. Если это твой сугубо личный путь, зачем, спрашивается, ты тащишь с тобой этих двоих? Ну, а если конкретно отвечать, на твой вопрос, скажу: попросили.
   - Кто?
   - Что кто?
   - Кто попросил?
   - Жрецы Тунгирского бора. Ещё вопросы есть? Или тебе недостаточно, того, что ты видел? Ты ещё не понял, сколько в этом мире от тебя зависит? И дело даже не в тебе, смотри не возгордись. Любой, имеющий такие же способности, появившись в Нижнем мире заварит такую кашу, которую потом долго всем вместе расхлебывать придется.
   - Значит, вместе?
   - Вместе.
   А разговор у костра продолжался. Неслышные для остальных пререкания пришельца из Верхнего мира и Тывгуная длились краткие мгновения.
   - А потом я увидел яркую вспышку огня... - продолжал Тывгунай увлеченно описывать открывшееся ему видение.
   - Ага. Ещё бы ты вспышку огня бы не увидел. - встрял Чокулдай. - Если б не Улугэн, в костер бы шмякнулся.
   - И руки тьмы ухватили меня, стали тянуть. Но я ценой чудовищных усилий сумел вырваться. - невозмутимо продолжил жрец.
   - Да-а, - протянул Чокулдай. - ценой чудовищных усилий... Проверь плащ свой, порвал ведь, когда мы с Улугэном тебя из костра вытаскивали. Руками-ногами отбрыкивался.
   Улугэн согласно покивал:
   - Буйный народ вы, шаманы, однако.
  
   Хорт торжествовал. Задание, стоившее жизни нескольким стражам Обители, выполнено. Охота на беглого жреца Тунгирского бора завершилась.
   По мысли Настоятеля, настоящего стратега (ему бы армии в бой водить!), охота должна была носить характер облавы. Широким серпом отряды загонщиков денно и нощно отсекали беглецу все пути к отступлению. Шаг в шаг, след в след.
   Жрец оказался ловок, умудрился обзавестись спутниками. Его отряд постоянно увеличивался. Вот и вчера, словно с неба свалился ещё один. Подручный Хорта клялся, что тот едва ли не из сумрака ночного соткался. Хорт сильно подозревал, что подручный просто спал... Но как бы то ни было, утром сидящих у костра оказалось уже четверо.
   Но это нисколько не мешало развитию генерального плана. И даже то обстоятельство, что на финишную прямую вышло всего двое загонщиков ничего не меняло.
   Эти последние несколько дней тяжело дались альмутам. Быков пришлось оставить. После недолгих раздумий их загнали прямо в охотничье зимовье, когда стало ясно, что ни жрец, ни его спутники туда возвращаться уже не намерены. Хорт пошёл на это, скрепя сердце, и мысленно уже распрощался со "скакунами".
   Идти по следу. Не тому отпечатку, рисунку на земле, что без труда "читает" один из спутников жреца. След был иной, и читать его нужно было по иному. Это была чёткая аура жреца. Её отпечаток был передан всем старшим альмутам лично Настоятелем, перед самым началом долгой охоты. Устойчивый малиновый цвет с огнистыми блестками.
   Как учил Настоятель, след сей виден в течение суток, это был как бы смазанная линия, проведенная кистью. В степи было проще, поэтому загонщики были постоянно рядом с жертвой, стараясь не попадать в её поле зрения. В лесах приходилось сложнее. Более того, у брошенного посёлка жрец каким-то образом узнал о преследователях и атаковал первым. Отряд Хорта понёс первые потери...
   Хотя нет.
   Хорт призадумался.
   Точно, первые потери мы понесли, когда столкнулись с тем непонятным оборотнем.
   Все верно.
   Затем настала очередь отряда Геллера...
   Собственно говоря, как и предсказывал Настоятель, право, как в воду глядел, жрец сам идёт туда, куда нужно. И усилия свелись к минимуму: поторопить жреца, заставить его дойти до места точно в назначенный срок. И если передумает, решить свернуть с пути, силой заставить идти до конца.
   Конечно, Хорт не знал, зачем это было нужно Настоятелю, но чувствовал, что ни его спутник, ни Геллер сотоварищи не погибли зря. Ибо Обитель ничего просто так не делает...
   И вот сегодня на рассвете появился повод торжествовать.
   Отряд жреца, в составе, как уже было сказано, четырех человек отправились в путь. Они долго готовились, потуже увязывали тюки, которые привёз прибывший вчера человек.
   Да он ещё и на лошади, судя по всему, приехал! Хорт в ярости посмотрел на вжавшегося в землю подручного. Они лежали на пригорке, в зарослях шиповника, и лагерь был у них как на ладони.
   Этот самый четвертый спутник громким голосом отдавал распоряжения, которые остальные исполняли без малейших колебаний. И Хорт невольно стал внимательней всматриваться в его фигуру. И чем больше он смотрел на этого человека, тем больше убеждался, что видел его раньше.
   - Посмотри, - шепнул Хорт младшему, который всего пару дней назад снял с рук повязки. - Посмотри, это не он ранил тебя?
   Подручный как-то странно глянул на Хорта, но послушно приподнял голову. Смотрел он долго, слишком долго, по мнению Старшего. Хорт легонько шлепнул его по затылку, заставляя опустить голову.
   - Ну?
   - Тот вроде старый был... - неуверенно ответил подручный.
   - Вот так всю жизнь в младших стражах и проходишь. Он это, тот самый оборотень. Отсюда чую. Какой, однако, живучий... А если его ещё раз поджарить, так он что, мальчонкой сопливым в следующий раз нарисуется?
   Сборы были краткими. Запалив зачем-то зимовье, небольшой отряд ушел по тропе, даже не оглянувшись на занимающееся пожарище. Густой черный дым повалил неожиданно низко, почти стелясь по земле, и заслоняя альмутам обзор.
   Причем, как отметил Хорт, уходя, оборотень даже не взглянул в сторону своей лошади. Кстати, где она? Так, будто хозяин начисто и думать о ней забыл. Словно бы и не было её.
   Выждав некоторое время, альмуты двинулись следом. На всякий случай Хорт тщательно осмотрел близлежащие кусты, пытаясь отыскать уж если не саму лошадь, то по меньшей мере её следы. Он долго топтался по поляне, но кроме отпечатков подошв четырех пар обуви, нашел лишь свежие следы медведя. Чёрт знает что, не на медведе же он приехал, в самом-то деле!
   Более всего Хорта настораживало то обстоятельство, что, шедший по тропе последним, оборотень то и дело оглядывался, с нехорошей улыбочкой. Словно знал. Не чувствовал, не догадывался, а твердо знал. Но, видимо, ни о чем таком спутникам своим не сказал, в противном случае они бы тоже оглядывались, отметил про себя Хорт.
   Альмуты стали заметно осторожнее. В воздухе отчетливо уловим был запах гари. Младший то и дело оглядывался, словно ожидая, что языки пламени вот-вот догонят их и обступят со всех сторон.
   Вскоре Старший убедился, что оборотень не довольствуется одними многозначительными ухмылками, адресованными настырным преследователям. В очередной раз обшарив глазами кусты, оборотень быстро опустился на одно колено, провел руками над тропинкой, затем поднялся и зашагал дальше.
   Хорт, конечно же тропинку в этом месте обошел стороной, потом подумал и вообще сошел с неё. Но любопытство взяло верх. Он раздвинул руками заросли папоротника и осторожно выглянул.
   На тропинке вместо привычных человеческих следов устроили неистовую пляску отпечатки звериных лап. Тут и у опытного охотника мозги набекрень пойдут. Складывалось ощущение будто по тропе гуляли, взявшись за руки (за лапы, или копыта, не суть важно) медведь, пара волков и какое-то копытное. Причем направление их прогулки было угадать довольно сложно: сначала они прошли в одном направлении, потом вернулись обратно, а вот тут так вообще стояли и мило беседовали...
   Спустя некоторое время тропа закончилась, выведя к горной расщелине. Вход в неё перекрывала осыпь. С обеих сторон от неё нависали отвесные гранитные скалы; взобраться по ним не представлялось возможным. Но, судя по всему, жреца и его спутников скалы не интересовали. Один за другим перебравшись через осыпь, они скользнули в расщелину, сразу пропав из поля зрения.
   Не долго думая, Хорт перебрался на несколько шагов влево, откуда видно было происходящее внутри. И он успел увидеть, как фигурки людей, вытянувшись цепочкой, спускаются куда-то вниз.
   - Всё, пора! - хрипло произнес альмут, - Пойдем, устроим небольшой сюрприз нашим добрым друзьям. Их путь на этой земле закончился. Покойтесь с миром... "О, жаль мне...".
  
   Когда Хорт, придя в себя, открыл глаза, то долго не мог сообразить, где же находится. Он лежал на левом боку, со связанными за спиной руками; голову саднило, во рту было солоно, словно от крови. Впрочем кровь это и есть, подумал он...
   Нападавших было десятка два. Охотники-торганы вооруженные рогатинами и пальмами. Молча они взяли альмутов в кольцо. Не помогли и тяжелые мраморные кистени, при случае легко обращающиеся в бола. Когда помощник Хорта раскрутил своё смертоносное оружие над головой, один из охотников довольно ловко подставил древко рогатины, намотав на него сыромятный ремень. Остальные немедля атаковали, оттесняя альмутов друг от друга.
   Хорт легким толчком ноги подправил свой кистень, уже устремившийся к цели. После встречи с каменным "яблоком" один из нападавших рухнул замертво. Вращая петлю правой рукой, Старший медленно двигался по кругу, поддаваясь инерции шара. Очерчивал в воздухе гудящую дугу, принуждая противников расступиться, затем плавно перетекал на освободившееся пространство.
   Схватка грозила затянуться. Торганы явно выждали, когда альмут ослабеет. Хорт пару раз вытолкнул "яблоко" вперед, туда, где этого меньше всего ожидали на данный момент. Один охотник поплатился за свою роковую небрежность. Второй успел в последний момент отпрянуть. Вновь росчерк дуги - плавный перекат, ещё росчерк - перекат; Хорт ослабил натяжку, позволив ременной петле чуть провиснуть. Снова рывок, и принялся прямо перед собой выписывать "восьмерки", наступая на противников.
   Напарника нигде не было видно. Удалось ли ему скрыться? Вряд ли, а он ведь так хотел жить. "Поле битвы подобно земле стоящих трупов. Тот, кто страстно хочет жить, умирает". Сказано было в незапамятные времена, актуально по сей день.
   Легкий, словно в танце, разворот на пятках... Замешкавшийся противник с развороченной челюстью выбыл из строя. Главное не дать врагам подстроиться под смену траекторий.
   Снова толчок вперед, дуга от которой противники пригибают головы, преклоняют колени. Над одним из таких, коленопреклоненных "яблоко" задержалось на миг, затем обрушилось всей своей тяжестью на незащищенный затылок.
   А потом Хорт вдруг понял, каким образом торганам удалось повергнуть напарника-альмута. Прямо против Хорта встали трое пращников. Что же, всё так просто? Альмут всего лишь на миг расслабил руку. Тяжелый мраморный шар с глухим стуком рухнул наземь, упруго легла на него сверху петля, пропущенная Хортом через ладонь. Рывок - и размотанный на всю возможную свою длину кистень взвился в воздух, устремляясь к новой цели.
   Эти пращники выпустить каменные ядра не успели. Из троих уцелел один, бросившийся ничком на землю, закрыв голову руками. Мгновение спустя Хорт понял, почему они так и не выпустили снарядов.
   Выстрелили другие. В спину. Противнику, клюнувшему на приманку...
   Хорт попытался пошевелиться. Тело болело, точно бы по нему пару раз прогнали груженную булыжником телегу. Мысли с трудом ворочались в разбитой голове. Одна наползала на другую. Альмут перевернулся на спину и огляделся.
   Сооружение похожее на землянку. Низкий бревенчатый сруб всего в несколько венцов, перекрытый бревенчатым же накатом. Свет проникает через входное отверстие, низкое, наклонно уходящее куда-то вверх, словно лаз. В глубине, у стены, прямо противоположной входу, устроены низкие настилы, наподобие роскынов. Сперва Хорт решил, что там лежат спящие люди, но присмотревшись сразу понял свою ошибку. Там, на дощатых настилах лежали мертвецы, обряженные в меховые зимние полушубки, убранные тускло сверкавшими драгоценными поясами и ожерельями. Они были уложены ровными рядами, один к одному. И крайний из мертвецов возлежал, обернув страшное бледное лицо к Хорту.
   Склеп, догадался Хорт. Эти проклятые торганы заживо замуровали меня в склепе среди своих покойников. Он рывком приподнялся и сел. Вокруг были расставлены глиняные горшки, деревянные блюда, всевозможная бытовая утварь, способная пригодиться умершим на том свете. Хорт тяжело сглотнул, глядя на разложенные на блюдах ломти вареного мяса. Но от всего в этом склепе - от стен, от окружающих предметов и от пищи (особенно от пищи!), казалось, исходил одинаковый страшный сладковатый запах. Запах смерти, напрочь отбивавший всякое чувство голода.
   Взгляд зацепился за кинжал, прицепленный к поясу обернувшегося в сторону Хорта покойника. Опрокидывая горшки, миски и плошки, альмут встал на колени и подполз к настилам. Только теперь он рассмотрел, что голову мертвеца закрывает белая глиняная маска, разрисованная всевозможными символами и очень точно передающая черты человеческого лица. Некоторое время Хорт, оцепенев, всматривался в маску, потом, вздрогнув от отвращения, переместил взор на кинжал. И тут его ожидало жуткое разочарование! Кинжал был всего лишь искусно вырезан из дерева...
   Привалившись к спиной к настилу, альмут обречено уставился в земляной пол.
  
   Я нашел его в склепе.
   Ему повезло - его оставили в живых.
   Тому, другому, что был пониже рангом, повезло значительно меньше. В этом я убедился сам, обнаружив части его несчастного тела разбросанными по разным углам склепа. Впрочем, окажись он жив, я бы несомненно сразу бы припомнил ему тот злосчастный удар в спину. Ему не поздоровилось бы в любом случае.
   Так, что этому альмуту на самом деле повезло.
   Скажу больше: этому человеку удача сопутствовала всегда.
   Он родился на свет в злополучном племени шато. За день до памятной резни, учиненной нухурами Великого Хана, в шатосские кочевья приехал Настоятель и увез с собой нескольких детей. Естественно, что он оказался в числе избранных.
   Это последнее поручение, связанное со тунгирским жрецом, должно было возвысить его. Но тут удача его столкнулась с другой удачей, более сильной. Иначе не объяснить. Та наша памятная встреча на берегу реки, когда втроем альмуты сумели одолеть меня, была его последней крупной удачей.
   Одним словом, я нашел его в склепе торганов, среди мертвецов, чьи разлагающиеся лица скрыты под гипсовыми масками. Их в течение лета вносят в этот склеп, укладывают рядами, совершают различные подношения. В начале осени же, когда проходит собрание Круга старейшин, все устроенные подобным образом склепы сжигают. До осени ещё далеко, так что участь быть сожженным заживо (при мысли о подобной смерти меня всего передергивает!) ему не грозила. Как впрочем и от голода...
   Когда я спустился к нему, он был готов наброситься на меня. У него оказались связаны руки. Мне не составило труда внушить ему уважение к моей персоне. Он узнал меня и ему сделалось страшно. Без малейших колебаний он выложил мне все, что знал. Я смотрел в его глаза и видел, что он не лгал мне. Он лишь удивлялся, почему я об этом спрашиваю. Ведь, как он полагал, я вместе с тунгирским жрецом сошел в глубины адовы.
   Это обстоятельство несколько озадачило меня. Но не так, чтобы я не смог вспомнить своего проклятого ученичка. Чормаган таки сумел обойти меня. Сказать по чести, не ожидал я эдакой прыти от человека, вчера ещё, казалось бы, пришедшего ко мне в поиске знания. Я хорошо помню, что за плечами его примостились маленькие переносные мехи, а в суме лежали молот и клещи. Что ж, он и в самом деле был проклят...
   Точно так же как и я.
   Я помог альмуту, развязав его руки. Я не знаю, куда пошел он, когда мы расстались, но одно могу сказать точно: его удача закончилась.
  
   "Светлейший! На сей раз я пребываю в некоторых раздумьях, как охарактеризовать те вести, кои собираюсь я изложить в этом послании. Решайте сами, какую пользу можно извлечь из нижеследующего.
   Ловчие, высланные по следу жреца, доставили одного из преследовавших его альмутов, именем Хорт. Сей Хорт явился последним, кто видел жреца в живых. Признаюсь, я растерян, как правильно следует понимать слова этого альмута о том, что жрец Тунгирского бора отправился прямиком в Нижний мир. Следует полагать, альмутам всё же удалось убить жреца. Что стало с его телом, выяснить не удалось. Как сообщили мои ловчие, при нём не было ничего из того, что можно было бы с уверенностью отнести к личным вещам жреца.
   Попытка допросить пленного не увенчалась успехом. Едва его доставили ко мне, как случилось необъяснимое происшествие. Мои помощники, хотя и утверждали, что пальцем не коснулись альмута, всё ж понесли должное наказание. Упомянутый Хорт каким-то образом умертвил себя; лекарь тщательно осмотрел тело, но не нашел ни следов насильственной смерти, ни последствий действия яда.
   Поиски продолжаются, ибо я привык доводить дело до конца. Но очевидно следует признать, что альмут не солгал и тунгирский жрец на самом деле мёртв.

Дознаватель".

  

‡

Ах, зачем нам жить,

Ах, зачем умирать?

Может в небо взмыть

В небе звездная рать.

Ах, зачем любить.

Чтоб потом ревновать?

Лошадей поить,

Чтоб в степи их загнать.

Да лошадей поить,

Чтоб в степи их загнать.

Ах, зачем нам ночь?

Да чтобы день был светлей.

Или царская дочь,

Али ведьма милей?

Может с глаз долой прочь,

В поле много смертей.

А коли темная ночь

Ждем рассвета сильней.

Да коли тёмная ночь,

Ждем рассвета светлей.?

‡

   Прошли три полных дня, прежде чем они двинулись дальше. Впрочем, о том, сколько на самом деле прошло времени, никто, пожалуй, не имел представления.
   После обвала, прогрохотавшего за их спинами, не давая волю отчаянью, захлестнувшему всех без исключения, путники двинулись дальше по извилистой пещере, по дну которой шумел ручей. Чормаган уверенно шел впереди, словно этот путь ему хорошо знаком. Остальным приходилось сложнее: по какой-то причине Чормаган не разрешал ни зажигать факелов, ни разводить костра, ни даже курить.
   Когда путники вошли в огромную пещеру, Чормаган остановился, и сказал:
   - Всё. Дальше пока нельзя. Нужно привыкнуть к воздуху Нижнего мира, иначе мы все погибнем. - И подавая пример, сбросил на каменный пол заплечный мешок и уселся на него верхом.
   Неизвестно сколько воды утекло в этом ручье, неизвестно, сколько раз солнце поднялось и опустилось за горизонт в Среднем мире, пока сидели они вот так, в кромешной тьме подгорной пещеры, у тихо журчащего ручья, привыкая к воздуху страны мертвых.
   Как заметил Улугэн, из-за обвала уровень воды в ручье то поднимался, то опускался; им пришлось несколько раз перемещаться со всей поклажей, в поисках места посуше. Однако вскоре, вода промыла для себя лазейку, и ручей снова вошел в норму.
   Первым не выдержал Чокулдай, замаявшийся от вынужденного безделья.
   - Ну и долго мы ещё здесь будем сидеть? Света белого не видно, темень непроглядная кругом. Я даже руки собственной рассмотреть не могу.
   - Угомонись, брат. Тебе ж сказано, что сидим здесь потому, как дальше пока нельзя. Припасы есть, вода - вон, смотри, вернее, послушай, сколько её тут, в ручье. Света белого ему захотелось... - проворчал Тывгунай. - И чего тебе на руки свои пялиться?
   Где-то в кромешной тьме Чормаган наигрывал на хомызе...
   - А вот представь, братец, если б вся эта каменная громада нам на головы ухнула. - не унимался Чокулдай. - Вовремя мы в пещеру-то спустились.
   Кто-то шевельнулся рядом с Тывгунаем. И вслед за тем раздался голос Улугэна, который вообще изначально довольно спокойно отнесся к случившемуся. Он выслушал объяснения Чормагана по поводу того, что в течение первых трех дней нельзя вдыхать воздух Нижнего мира, поэтому всё это время они проведут на этом месте. После чего залег спать, к немалой зависти Тывгуная.
   Чокулдай, поначалу, последовал его примеру, но вот, приспичило поболтать...
   - Нет, обвал не случаен. Тут не обошлось без тех багровых. Не помню, говорил ли вам, что их по лесу целых пять человек шастало. Троих вы положили, а вот где ещё двое потерялись... - сказал Улугэн.
   Тывгунай в задумчивости нашарил кисет, и принялся набивать трубку.
   Звук хомыза прервался.
   - Не кури здесь. - послышался голос Чормагана. - Нельзя.
   Он поднялся, пошарил в своем мешке, после чего обошел всех спутников по очереди, раздавая по три кусочка каких-то сушеных не то кореньев, не то плодов.
   - Жуйте. - велел он. - Это, возможно, несколько скрасит наше здесь пребывание.
   - Что это? Вроде, как на грибы смахивает. - сказал Чокулдай подозрительно осматривая, едва ли не обнюхивая содержимое собственной ладони.
   - Грибы и есть. - подтвердил Улугэн. - Сушеные. Я бы даже сказал, пересушенные. А зачем это есть? - поинтересовался он уже у Чормагана.
   - Сказано, значит жуйте. - вмешался Тывгунай, и вслед за тем отправил в рот всю порцию грибов, пробормотав вполголоса: - "И познаете, что добро и что зло; и научитесь различать растущее из единого корня...".
   Чокулдай и Улугэн некоторое время медлили, поглядывая на Тывгуная, словно ожидая, что с ним вот-вот случатся колики, или пена изо рта пойдет. Лишь после того, как убедились, что с их спутником всё в порядке, последовали его примеру.
   Спустя какое-то время Чормаган пустил по кругу кожаную флягу с водой, распорядившись сделать каждому по небольшому глотку...
   - Ну, а если обвал в самом деле устроили те самые багровые, - Чокулдай вернулся к теме прерванного разговора. - то чего они камни нам на головы не обрушили? Если я все правильно понимаю, у них на нас зуб немалый.
   - Возможно, они решили, что лёгкая смерть не про нас, что рано или поздно мы один за другим здесь перемрём. - предположил Улугэн.
   - Что-то уж слишком милосердно с их стороны, - заметил Тывгунай...
  
   А Улугэн, меж тем, увидел прямо перед собой медведя. Огромного черного медведя, сидящего на задних лапах.
   - Ты кто? - изумленно спросил Улугэн, ни на секунду не усомнившись, что медведь сможет ему ответить.
   - Медведь. Вернее, не совсем медведь.
   Улугэн огляделся по сторонам. Похоже, что медведя видел только он. Тывгунай смотрел куда-то в противоположную сторону; Чокулдай же, сидя бок о бок с медведем, похоже, клевал носом.
   - А где Чормаган? Он ушел без нас?
   Улугэну казалось, что он задал этот вопрос вслух. Медведь пошевелился, не сводя влажно блестящих глаз с Улугэна.
   - Не ищи его. Он никуда не уходил. Чормаган - это я. - доверительно сообщил медведь.
   - Проклятье! Подсунул нам какую-то гадость, а сам ушел...
   - Мы в Нижнем мире, Улугэн, - напомнил медведь. - Здесь всё выглядит несколько иначе, чем там, наверху. Вот ты вообразил, что я - медведь. Так уж и быть, не стану рассказывать, в каком обличье видишься мне ты.
   - Вот ведь незадача. - сокрушенно произнес Улугэн. - Мы ещё не достигли пределов земли мертвых, а уже мир перед нами выворачивается наизнанку. Как тут узнаешь, где свои, а где враги. Эдак мы, чего доброго, друг дружку невзначай порешим...
   - Не верь глазам своим, верь чувствам. - посоветовал медведь. - Что ты видишь перед собой?
   - Медведя. - честно отвечал Улугэн.
   - А что ты при этом чувствуешь?
   - Спокойствие. От медведя ещё никто не убегал...
   Медведь тем временем озабоченно поглядывал на Тывгуная, сидевшего с несколько отрешенным видом, словно к чему-то прислушиваясь.
  
   Медленный напев нестройных голосов. Слов пока ещё не разобрать, но напев слышится всё более отчетливо. Тоненько подвывают костяные флейты, отбивают ритм барабаны.
   Пещеру озаряет бледно-зеленый свет, падающий на каменные стены, на пол. От него не становится светлее, просто чуть отчетливее тени. Тени маленьких существ, марширующих колонной. Их изломанные силуэты плывут по неровной стене, словно в танце. И напев становится громче, и подходят они все ближе...
   Вот когда становится действительно страшно. Тывгунай ощутил дрожь во всем теле, попытался вжаться в камень, раствориться в нем, закрыть голову руками.
   А они всё ближе, он их ещё не видит, но они приветствуют его всё теми же беззвучными речами, что тяжелым звоном отдаются в голове.
   :Мы рады видеть тебя, жрец. Мы рады, что ты вновь с нами, что ты снова решился пройти стезями мухоморов:
   :Зачем вы здесь? Отчего мне так сложно с вами говорить?:
   Дышать стало трудно, трясущейся рукой Тывгунай потянул шнуровку на куртке, пытаясь высвободить грудь. Встретившись взглядом с удивленно встревоженным взглядом Улугэна, бывший жрец замер на мгновение.
   :Он, что не видит вас?:
   :Нет, нас он не видит. Зато нас видит другой, в котором диковинным образом сочетаются человеческая и звериная натуры. Но он не слышит, о чем мы с тобой говорим. Постарайся не шевелить губами, просто думай:
   :Почему вы его боитесь?:
   :Мы боимся не его. Мы опасаемся, что он может помешать осуществлению наших планов. Ведь пришла пора тебе выполнить свою часть уговора:
   Тывгунай метнул скорый взгляд в сторону Чокулдая. Тот дремал, уронив голову на грудь, привалившись плечом к своему увесистому походному мешку.
   :Зачем он вам? Зачем вам человек?:
   :Когда мы заключали сделку, которая так была нужна тебе, ты так не волновался за него. Мы с самого начала были откровенны. Помнишь, когда ты не поверил нам, что у тебя есть единокровный брат? Ты дал слово. Твой брат должен уйти к нам:
   :Как это - уйти?:
   Тени, ни на миг не прерывая своего танца, посовещались. На стене видны были их плоские шляпки-головки, приблизившиеся друг к другу, так, что стали походить на один большой гриб с множеством ног, рук...
   В голове прозвучал ответ, но смысл сказанного пришел к Тывгунаю не раньше, чем утихла волна боли, гулким эхом прошедшаяся по дальним закоулкам мозга.
   :Убей его:
  
   Постепенно глаза привыкли к темноте, стали видны своды расщелины, отвесно уходящие вверх. Путники сидели на камнях, прямо над ручьем, вытекавшим из глубин пещеры. Чормаган снова запретил разводить костер.
   Это вызывало некоторые неудобства.
   Чокулдай ворчал. Улугэн отмалчивался или же безмятежно спал.
   Чтобы скрасить время ожидания, Чормаган рассказывал разные истории, которых не слыхал даже Тывгунай. Несмотря на это, время тянулось слишком медленно.
   А потом - как гром среди ясного неба! - прозвучали слова Чормагана:
   - Нам пора... Идем!
   И они наконец двинулись дальше.

‡

   Шад Хадан считал дни. Каждый прошедший, угасший закатным заревом на горизонте, день он считал пропавшим. На это имелись все основания.
   Настоятель, обещавший вызвать из пещерных глубин, одному лишь ему известно каких, на подмогу целую армию, лежал в горячке, на краткие мгновения приходя в сознание. Рана, нанесенная безумным сыном Ильчена, была далеко не смертельна; куда губительнее для Настоятеля оказалось сильнейшее нервное потрясение, которое он испытал.
   Верные шато, рыскавшие по окрестностям, докладывали, что Таян пока не предпринимает никаких решительных действий. Похоже было, что его лазутчики ещё не проведали про укрытие Хадана. Но сам Хадан прекрасно сознавал, что это всего лишь вопрос времени. Особых иллюзий по поводу надежности своего убежища он не строил...
   Куда более озадачила его смерть младшего брата. Вот уж где не нужны семь пядей во лбу, чтобы предсказать, кого объявят виновником случившегося. Поэтому Хадан ничуть не удивился, когда выслушал донесение о собственном вероломстве. В пору было вспомнить отца, Талай-хана, любившего повторять, что историю сочиняют победители... Победители.
   Хадан считал уходящие дни.
  
   Обращаться за помощью к Боро Харгу, без особой на то необходимости, у меня не было ни малейшего желания. Но необходимость была, и помощь уньршка Боро Харгу была мне как нельзя более кстати.
   Я давно не посещал этой полуразрушенной крепости на вершине Говорящей Скалы. В седой древности, как рассказывал мудрый Хаденгота, его не менее мудрые предки опоясали вершину горы стеной, выстроенной из уложенных плашмя плит песчаника. Внутри этого освященного пространства в полнолуние они отливали особую серебристую бронзу, вознося богине Луны молитвы, которые вслед за ними повторяло скальное эхо. За прошедшее с того момента время крепость подвергалась многим напастям: её неоднократно брали штурмом, разрушали и вновь восстанавливали стены, её забрасывали и забывали, потом вдруг находили и вновь возрождали... В довершение всех бед крепость на Говорящей Скале избрал своей постоянной резиденцией уньршк Боро Харгу.
   - Не скажу, что я рад тебя видеть, Тёмный. Твоё появление сулит нам грозные перемены о которых мы, в Трехмирье, уже успели позабыть. - пророкотал Боро Харгу, испепеляя меня взглядом.
   Чуть выкаченные глаза Боро Харгу напоминают уголья, время от времени вспыхивающие красным злобным светом, до поры таящимся в черной блестящей глубине. Личина его цвета умбры, с тремя глазами, по числу светил этого мира, рассечена поперек линией рта, от уха до уха. Улыбаясь, Боро Харгу лишь растягивает кроваво-красные губы, не разжимая их.
   Я подымаю глаза от пола.
   - Ты так долго скрывался на востоке, что многие уже успели позабыть о твоем существовании. - продолжал уньршк. - Когда я услыхал о том, что произошло с Тунгирским бором, я был готов поклясться, что это твоих рук дело.
   - Отчасти. - проронил я.
   - Можешь не продолжать. Я уже всё знаю. Ты жесток, Тёмный.
   - Не более, чем мир был жесток со мною. - возразил я. - Ты позволишь?
   Так и не дождавшись разрешения, я бросил на пол плащ и опустился на него, скрестив ноги. Уньршк задумчиво наблюдал за мной.
   - Отчего ты не передал свой дар кому-то одному? Зачем тебе было делить его на две доли?
   Я пожал плечами. Ответ был вполне очевиден. А вопрос не вполне точен: не на две доли, а на три. Но об этом следует пока умолчать.
   - Я не был уверен, смогут ли они выжить. Два шанса это всё-таки больше чем один.
   - Говорю тебе: своей жесткостью, Тёмный, ты превзошел все мыслимые пределы. Зачем ты пришёл ко мне? У меня нет никакого желания помогать твоим сыновьям. Они убили лучшего моего егеря. Скажи спасибо, что я был слишком занят, чтобы самолично открутить им головы.
   - Спасибо.
   Не удержался.
   Глаза Боро Харгу гневно сверкнули. Эдак можно его вконец разозлить, и тогда прости прощай мой гениальный продуманный до мелочей план.
   - Я пришел за помощью, о великий уньршк.
   На трехглазом лице Боро Харгу промелькнуло удивление. Большими толстыми пальцами он сжал свой подбородок. Я тотчас же поспешил отвести глаза в сторону. Меня всегда передергивало от отвращения, когда Боро Харгу трогал свою личину.
   - Чего ты хочешь?
   - Мне нужен твой унсар. Я хочу, чтобы он сделал кое-что для меня.
   - Нет.
   Я с самого начала понимал, что выпросить у Боро Харгу унсара будет непросто. Унсар, четвероногий любимец Боро Харгу, дальний потомок Ыбугена. Более того - последний потомок. И Харгу им весьма дорожит. Всячески ублажает своего зверя, который, между прочим, сущим лакомством почитает свежую человечину. Но сам охотиться на людей не отваживается - слишком труслив он для этого. Вот для чего уньршк снаряжает на охоту своих егерей. Иными словами, я прекрасно представлял всю сложность положения.
   Но здесь было что-то ещё. Я видел это по глазам уньршка. Что и говорить, взглядом Боро Харгу владел исключительно выразительным. Чего только стоило одно подмигивание правого глаза, того самого, закатного солнца. Всё предельно ясно: если б я не нашел Боро Харгу сегодня, завтра Боро Харгу бы сам нашел меня.
   - Никакого риска. Унсар просто должен будет появиться в нужное время в нужном месте. После этого я отпущу его восвояси.
   Боро Харгу молчал. Его пальцы снова потянулись к подбородку. На сей раз я не отводил глаз. Унсар и в самом деле был мне нужен.
   - Услуга за услугу. - надо сказать, слова уньршка все же застали меня врасплох. О какой услуге просит меня враг рода человеческого?
   Несмотря на весь пафос прозванья (которым, кстати, Боро Харгу втайне гордился) так оно и было. Врагом Боро Харгу стал, когда обманом проникнув в мастерскую Создателя, своего младшего брата, и плюнул на один из первых образцов человека. Говорят, что именно с того дня люди стали болеть и умирать. Не хотел бы я, чтобы Боро Харгу плюнул в меня. Впрочем, он уже сделал это с моим первопредком. Но...
   Но времени на раздумья не было. Я в знак согласия склонил голову.
   - Отпусти её.
   Все три глаза, казалось, хотели прожечь во мне дыру. Проплавить мой череп, заставить закипеть мозг. Добраться до сердца.
   - Отпусти дочь Бэрт-хара. И я дам тебе унсара.
   Вот так. Услуга за услугу.
   Как бы мне хотелось знать, кто кого обвел вокруг пальца.
  
   Когда до слуха шедшего последним Тывгуная донесся едва различимая барабанная дробь, он тяжело оперся о стену пещеры и оглянулся. Снова они, пришло ему в голову, зачем они преследуют нас?
   Он стоял и вслушивался. В виски приливом ударила кровь, и часто-часто запульсировала. Послышалось... Но мерные гулкие удары задавали совершенно иной ритм. Звук нарастал.
   На Тывгунаево плечо легла крепкая ладонь, чуть стиснув его при этом.
   - Слышал? - раздался едва слышный шепот Чормагана.
   - Что это такое? Похоже на барабаны.
   - Барабаны и есть. - подтвердил Чормаган. - Сюда идут какие-то люди... И, судя по всему, нам лучше с ними не встречаться. Укроемся.
   - Легко сказать - укроемся. - проворчал Чокулдай. - Где? В самый темный угол забьемся? А если у них факела? Мигом высветят... Ну, смотри, точно с факелами топают. Не проще ли уж сразу здесь дождаться? Там и посмотрим, кто за нами следом идёт.
   Чормаган огляделся, видимо прикидывая, какой угол здесь самый темный.
   - Наверх!
   Уже под явственно различимую барабанную дробь и отсветы многочисленных факелов, четверо путников взобрались на довольно широкий скальный карниз, вспугнув при этом целую стаю летучих мышей, которые вспорхнув, заметались под потолком пещеры. Но яркий свет разлившийся к тому времени по полу и потолку пещеры заставил мышей ринуться прочь.
   - Выдадут нас... Мыши-то... - начал было Чокулдай, но все дружно так зашипели, так замахали на него кулаками, что последнему поневоле пришлось прикусить язык.
   А внизу меж тем стало совсем светло. Появилась колонна людей, неторопливо шагавших по пещере. Факела несли трое впередиидущих и трое замыкающих. Это действительно были люди, можно было даже различить детали вышивки на их одеждах.
   - Торганы. - приглушенно ахнул Улугэн.
   - Эт-то что еще такое? - Было похоже, что Чормаган тоже был озадачен. - Откуда ж они идут. Да, что там откуда... Куда идут?!
   - Я их знаю. - продолжал Улугэн. - Вон тот - хогинэсский старейшина. Слева от него, совсем рядом - Окирэ, охотник... Я знаю их. Эй, куда это вы направляетесь?
   Никто не успел удержать Улугэна, он подошел к краю карниза и мягко спрыгнул вниз. Вслед за тем Чормаган неожиданным образом обоими локтями придавил братьев к стене, прошипев: "Стоять, они нас пока ещё не видят...".
   А Улугэн остановился в нескольких шагах от старейшины и громко повторил свой вопрос. Ответом ему было общее молчание. Люди продолжали свое шествие, ни обращая на Улугэна ровным счетом никакого внимания. Просто шли мимо, внимая лишь раскатам этого проклятого барабана.
   Следопыт рывком за плечо развернул к себе человека, проходившего в этот миг перед ним...
   Его спасла, пожалуй, только молниеносная реакция. Он едва успел отпрянуть от сомкнувшихся с жутким клацанием оскаленных клыков, ничего общего не имеющих с человеческими. Вслед за тем, получив довольно мощный толчок в грудь, Улугэн отлетел к стене пещеры.
   Меж тем показался уже хвост колонны; люди размеренной походкой проходили мимо, исчезая в подземных глубинах. И грохот барабана раздавался уже где-то вдалеке, с каждым мигом всё глуше и глуше.
   - Цел? - осведомился Чормаган, выступая из тени.
   - Цел. Что это было? Мне показалось, что я знаю их. - поднявшись на ноги, Улугэн принялся отряхивать одежду. - Ну и клычищи! - неожиданно вспомнил он, невольно содрогнувшись. - А глаза... Красные, злобные, словно бы не людские вовсе. Точно у крысы бешеной.
   - Ты, случайно, не рассмотрел этого барабанщика?
   - Нет, не успел. Когда я спрыгнул вниз, по звуку мне показалось, что он замыкает колонну. А потом...
   - Вот-вот. - кивнул Чормаган. - А потом звук барабана стал слышен откуда-то из головы этой сумрачной процессии. Никто не видел барабанщика. Занятно... Идем за ними, полюбопытствуем, куда это они направляются.
  
   - Остановите их!... Не дайте им пройти... Остановите...
   Хадан в полнейшей растерянности смотрел на то, как тело Настоятеля бьет крупная дрожь, выкаченные из орбит безумные глаза шарят вокруг, тонкие изящные пальцы с нечеловеческой силой раздирают ткань багровой рясы. Изломанные в муке губы процеживают слова напополам с хлопьями пены.
   Вокруг суетились травники и послушники, стараясь облегчить муки Настоятеля, ещё не вышедшего из беспамятства, но уже впавшего в буйство.
   - Остановите его. Он испортит всё. Он не должен пройти туда. Остановите... - хрипел Настоятель, вырываясь из рук лекаря. Его налитый кровью глаз остановился на Хадане и вдруг обрёл осмысленное выражение. - Он уже близко. Останови эти галеры...
   - Приор не в себе. Это лихорадка. - пояснил лекарь. - Нужно перенести его в более теплое помещение. На этих сквозняках тело его переохладилось, и вот результат. - сокрушенно развел он руками; затем сделал знак послушникам. Те мигом вшестером подхватили ложе Настоятеля и понесли его прочь, куда-то в глубинные помещения Обители.
   Стиснув зубы, Хадан вышел во внутренний двор, по периметру которого, вздымая клубы пыли и брызжа каменной крошкой, вскачь неслись два всадника, сопровождаемые свистом и улюлюканьем. Вырвавшийся вперед наездник держал в вытянутой руке ярко-красную тряпицу. Преследователь, насколько можно было судить из его порывистых движений, старался отнять тряпицу у соперника.
   Шато, лишенные возможности покинуть стены Обители, развлекались как могли. Хадан запретил своим верным тургаудам показываться снаружи, и уж тем более выдавать своё присутствие внутри стен. Для того, по особому указанию, на дно походных сум были упрятаны туги, вымпелы - иными словами всё, что могло выдать Хаданово войско. И, хотя сам Хадан прекрасно сознавал, что большинство воинов не одобряют ни его последних приказов, ни затянувшегося бездействия.
   Внимание Хадана привлек ещё один наездник, споро обошедший соперников, однако оставил без внимания тряпицу, а подняв хрипящего игреневого аргамака в дыбы, вертел головой во все стороны, озирая двор. Увидев Хадана и, очевидно, узнав его, наездник направил жеребца к нему.
   В свою очередь Хадан не без труда признал в прибывшем одного из своих лазутчиков, отбывших два дня тому назад на полночь.
   Всадник не доехал до шада. Словно из-под земли выросшие тургауды перехватили аргамака под уздцы, резко придержав его бег. Разведчик поднял руки, развел их в стороны, демонстрируя отсутствие оружия. Он перебросил ногу через луку седла и спешился. По лицу его прошла тень, кожа стремительно стала наливаться бледностью. Приехавший пошатнулся и упал назад, его подвели к шаду и вдруг стало совершенно очевидно, что Хадан доволен.
   - Ты получил от меня задание вернуться в ставку лишь в том случае, если противник двинется прочь из моих земель. - полувопросительно-полуутвердительно сказал он. - Верно ли это?
   Лазутчик облизнул спекшиеся губы и хрипло ответил:
   - Всё это так, мой шад. Сегодня на рассвете войско Таян-хана снялось с лагеря и быстрым маршем движется в сторону Обители... Взяв лошадей у двух своих товарищей, обрекая их тем самым на гибель, я помчался сюда. Две лошади пали в пути, но я опередил врага...
   Хадан, развернувшись на пятках уже хотел пойти прочь, когда до слуха его вдруг донеслись последние слова лазутчика, и дошел их смысл.
   - Что? Повтори, что ты сейчас сказал? - потребовал он, сблизив свое лицо с лицом соглядатая, жадно всматриваясь в глаза и движения губ последнего.
   - Вверх по реке движутся большие лодки, они плывут по направлению к этому месту. Они, не останавливаясь, идут на веслах; я пробирался мимо них ночью слышал их песни, похожие на вой стаи волков в лунную пору.
   - Большие лодки... - наморщив лоб пробормотал Хадан. - Галеры.
  
   Тывгунай снова стоял меж двух каменных близнецов. В спину светила необычайно крупная и невероятно желтая луна. Впереди вилась, уводя под сень деревьев памятная тропинка. Снова нахлынула тревога, заставившая сердце забиться подобно пойманной птицей. Где-то впереди, в ночной тени, притаилась неведомая опасность. Неведомая, грозная, окружившая себя облаком панического страха.
   Тывгунай долго не решался сделать первый шаг вперед, сознавая, что при свете луны он виден сейчас как на ладони, и что таинственному врагу ничего не стоит покончить с ним в один миг. Ночной ветерок колыхал темные ветви, овевал прохладой лицо, перебирал распущенные по плечам волосы. Трава на поляне излучала ровное серебристое мерцание; более всего казалось, что она покрыта инеем. И в самом деле, воздух стал более холодным, изо рта вырывались клубы пара...
   Тывгунай сам не понял, как оставил позади Врата Тунгирского бора, как достиг того памятного места, где произошла схватка с седовласым жрецом. Припоминая подробности, он невольно поднял голову и увидел на древесном стволе горизонтальную зарубку, оставленную стрелой жреца. Поддавшись внезапному наитию и протянув руку к зарубке, он всё же успел прянуть вниз, когда услыхал резкое, разорвавшее ночную тишину шипение.
   В дерево, в точности в то же самое место, едва ли не в ту самую памятную зарубку, вонзился искривленный темный клинок.
   Удивиться Тывгунай не успел. Всё повторялось до мельчайших деталей. Только вместо бревна сверху, мягколапой рысью, упал человек в длиннополой черной одежде. Лица его Тывгунай не видел, отметил лишь гладко обритый затылок да отделанный мехом нагрудник, расшитый звериными клыками, челюстями да птичьими костями. Нападавший одним движением распрямился, дотянулся рукой и вырвал из ствола клинок.
   Уже стоя на ногах, Тывгунай увидел, что противник вооружен двумя одинаковыми полумечами-полукинжалами, с искривленными, едва ли не серповидными, клинками. Пришла запоздалая мысль об оставленном в пещере жреца палаше. Счастье, что пара метательных ножей по-прежнему оставалась в своих гнездах на кожаных наручах.
   Всё так же неожиданно человек в черном прыгнул вперед. Уходя из-под удара, Тывгунай кожей виска ощутил холод прошедшего в опасной близости клинка. В следующий миг Тывгунай потерял противника из поля зрения.
   Когда откуда-то сбоку снова вдруг вынырнул темный силуэт, Тывгунай послал туда нож. Человек снова прыгнул, со змеиным шипением воздух рассекли кривые клинки. Снова увернувшись от клинков, Тывгунай получил мощный пинок в грудь, отчего опрокинулся на спину. Неведомый враг мгновенно очутился рядом, уперся твердым коленом в грудь, отчего дышать Тывгунаю сразу стало трудно. Острый треугольник скользнул по ребрам, устраиваясь поудобнее во впадине между шестым и седьмым...
   Боли почти не было.
   Только холод в груди...
   Удар по лицу оказался довольно чувствителен. Перед прояснившимся взором Тывгуная вырос каменный свод пещеры, и лицо жреца с растрепавшимися волосами. Глаза его пылали гневом, губы беспрестанно кривились. Сначала Тывгунай просто смотрел на эти движущиеся губы, затем вдруг неосознанно стал читать по губам, и только после этого к нему вернулся слух.
   -... говорил неоднократно, не следует ничего трогать без спросу. Всё, что хранится в этой пещере, накоплено многими поколениями жрецов и даже я не в силах постичь назначение всех без исключения предметов. Это может быть опасно...
   - Я попробовал лишь. Те сухие коренья. Хотел проверить. Съедобны ли они. - язык слушался Тывгуная с трудом, вяло шевелился в пересохшем рту.
   - Попробовал? - усмехнулся старик, рассматривая указанные корешки. Потом замолчал, нахмурясь. - "И познаете, что добро и что зло; и научитесь различать растущее из единого корня...". Не ищи этих дорог, твоя дорога, только лишь тебе предназначенная, сама отыщет в пыли этого мира отпечаток твоей стопы...
   На следующее утро жрец исчез. Тывгунай прождал его до полудня, думая, что старик по своему обыкновению бродит по одному ему ведомым дебрям, но тот не появился и на следующий день. Тогда Тывгунай понял, что жрец ушел навсегда.
  
   - Йорыч?
   - Да, апа-таркан.
   - Ты хотел видеть тунгирского жреца. Не так ли?
   - Да, апа-таркан. Но мне помнится вы сказали...
   - Считай, что я тебе солгал. Вон тот человек на холме - жрец. Мне кажется, что он вовсе не расположен с тобой биться.
   - Тогда я заставлю его! Я заставлю его...
   - Биться как подобает мужчине? Вот уж вряд ли. Похоже, что он всерьез решил умереть.
   - Но... как же так...
   - Что такое, Йорыч? Что озадачило тебя? А, понимаю. Туган! Скачи туда, сделай так, как сочтешь нужным... Итак, храбрый юноша, к сожалению тебе не привелось убить жреца Тунгирского бора, но тебе довелось увидеть, как ему перерезали горло прямо на твоих глазах.
   - Варвары!
   - Я просил бы тебя подбирать выражения... Чем ещё могу быть полезен?

‡

   Пение смолкло.
   Песня прервалась на полуслове, замерев на губах. Все воины без исключения рассматривали открывшиеся внезапно, выросшие из рассветного тумана каменные стены у подножия странной горы, увенчанной двумя острыми пиками.
   Воцарилось легкое замешательство. С застывших в воздухе весел срывались капли воды и падали вниз, исчезая в курившемся над речной поверхностью тумане.
   Первым от созерцания стен неведомой цитадели оторвался Хозяин Солёных Скал. Он повел плечами, стряхивая оцепенение; из уст его сорвался хриплый окрик.
   Эхом отозвался голос Ихтиара, вслед за ним сотников, а там уже и десятников.
   Вновь упругие весла вспороли водную гладь, грянул многоголосый хор. Могучие галеры, плоть от плоти Великого дуба, продолжили путь, вспенивая носами поверхность реки...
   Вслушиваясь в слитное, стозвучное пение на неведомом языке, Хадан отдал сигнал к атаке. Нухур, державшийся чуть позади, за левым плечом, высоко воздел над головой копье с зеленым тугом и принялся размахивать им.
   Скрытые в пелене тумана, шато двинулись вперед, по направлению к реке. По всему долу слышен был лошадиные храп и топот копыт, бряцание металла; доносились обрывистые команды.
   Хадан огляделся, пытаясь избрать место наиболее пригодное для наблюдения за ходом битвы. Сопровождаемый тремя нухурами, он устремился к самому подножию Мюстигея...
   С берега, затянутого клочьями тумана, ни доносилось ни звука. Однако глаз то и дело отмечал какие-то перемещения, на равнине, прямо под стенами. Какие-то темные точки проносились в разрывах тумана.
   Бэрт-хара чувствовал на себе вопросительный взгляд воеводы, но медлил.
   Впередсмотрящий на шедшей второй галере увидал и криком обратил внимание остальных на взметнувшееся над туманом знамя. Вслед за тем послышался приближающийся глухой гул. Из тумана полетел град стрел, со стуком падавших на палубы, впивавшихся в дерево бортов.
   Тогда и только тогда Бэрт-хара кивнул Ихтиару...
   С холма Хадан увидел лишь грозные силуэты галер ставших на реке прямо против Обители. Несомненно, противнику видны были каменные стены. Но вот равнину между стенами и рекой затянул белесый клочковатый туман, в котором то и дело мелькали всадники. Судя по всему, у шато пошла в ход излюбленная "карусель"; надежно скрытые от глаз противника, они осыпали его стрелами. Впрочем, шато стреляли наугад, навесом.
   Три передних галеры тяжело развернули острые свои носы к берегу.
   -"Они собираются высаживаться! Предупреди сотников". - скомандовал Хадан. В то время, когда нухур сигнализировал тугом, Хадану подумалось, что высадка для противника станет чистым самоубийством. От пешего строя конница шато уйдет в два счета, засыплет стрелами.
   До Обители им не добраться...
   Не занятые греблей воины, держали над головами гребцов щиты, которые сплошь были утыканы стрелами. Откуда-то доносились сдавленные стоны, кто-то из дружинников уже был ранен.
   Прислуга тем временем разворачивала катапульты и баллисты, попутно раздавая распоряжения кормчему. Пока галера, борясь с течением, разворачивалась носом к берегу, в воздух взлетели первые снаряды. Это были ядра, вырезанные из цельных древесных стволов; они имели твердость камня, благодаря тому, что долгое время вымачивались в солёной воде. Описав дугу, каждый из них разрывал туман, утопая в нем. Достиг ли первый залп цели, сказать было трудно, но град стрел внезапно ослабел; впрочем, как скоро выяснилось, всего лишь для того, чтобы начаться вновь, уже будучи насылаемым из другого места.
   Ихтиар загнал на мачты молодцов поглазастей, чтобы координировать обстрел...
   Некоторое время Хадан в недоумении разглядывал разрушения, причиняемые невероятными приспособлениями, расположенными, судя по всему прямо в лодках, посылавшими в воздух чудовищных размеров снаряды. Хадан не видел, какой урон они нанесли развернувшейся на берегу коннице.
   "Огонь! Огонь! - закричал он. - Скачи туда, пускай они зажигают стрелы!".
   Один из нухуров сбежал с холма, одним движением взлетел в седло и в мгновение ока скрылся из виду.
   Спустя какое-то время где-то на берегу заполыхал костер. В ход пошли стрелы с обмотанными сухой травой наконечниками. Их опускали в пламя костра, давали траве заняться, потом пускали в воздух...
   Когда воздух наполнился пылающими стрелами, на галерах возникло замешательство.
   Надо отдать должное Ихтиару, он быстро сориентировался в создавшейся ситуации. За борт полетели кожаные бадьи, привязанные к веревкам. Всё на палубах, что могло гореть, обливали водой.
   Катапульты взяли на прицел тускло светившийся костер, разметав его в считанные мгновения. Поток горящих стрел прекратился.
   Но очень скоро целая цепочка костров запылала по всему берегу...
   Меж тем занимался рассвет. Из-за отрогов едва видневшегося на горизонте Цзиньшаня на небо карабкалось солнце. Его лучи пронзали и рассеивали туман.
   Перед взором Хадана неожиданно как на ладони открылась вся долина.
   Конница, растянувшаяся длинным полумесяцем.
   Цепь костров.
   Долина выстланная телами павших наездников и лошадей.
   И уткнувшиеся носами в речной берег галеры.
   Беспрестанно били катапульты, внося опустошение в ряды шато, бесцельно метавшихся вдоль излучины реки.
   "Давай сигнал к отходу" - устало сказал Хадан...
   "Они отходят! Отступают!"
   Не обращая внимание на торжествующие крики дружины, Хозяин Солёных скал, сдвинув брови, разглядывал каменную цитадель. Он пытался понять, почему эти стены вызывают в нем смутное беспокойство, граничащее с беспричинной злостью. Что-то удивительно знакомое, заставляющее вспомнить собственную, оставленную на далёком севере крепость. Но в то же время чужую и враждебную, так, словно, в отсутствие хозяина внутрь пробрался и затаился враг. Способный ударить в спину...
   "Взять прицел на эту цитадель. И чтоб на её месте камня на камне не осталось". - велел он Ихтиару.

‡

   Унсара я отпустил сразу же. Как и обещал Боро Харгу.
   Нет более захватывающего зрелища чем степная облавная охота. Я получал истинное удовольствие, наблюдая за идеальным построением степняков. Как они горячили своих коней! Наверное, не меньше, чем самих себя. Воистину, одни звери вышли охотиться на других зверей! И я б ни капельки не удивился, если бы вдруг узнал, что они утоляют жажду свою прямо из порванных жил загнанных антилоп и коз...
   Шад сам облегчил мне задачу. Скажу прямо, моё всеведение не безгранично. Я не мог знать, какое место в цепи охотников он займет. Когда я понял, что шад встал на левом крыле, я лишь пожал плечами. Что ж, не придется принимать порядком уже поднадоевший мне медвежий облик.
   Я сфокусировал свое внимание на фигуре крайнего слева всадника. Выждав подходящий момент, послал образ великолепного степного козла с закинутыми на спину саблевидными рогами. Сработало. Шад отдалился от основной массы охотников.
   Призрачный козел вел его в камыш, туда, где затаился зверь.
   Дальше все прошло без сучка без задоринки.
   При виде унсара шад свалился с лошади прямо на него. Чем, надо заметить, страшно перепугал зверя. Мне пришлось приложить изрядные усилия, чтобы удержать его на месте до подхода искавших шада егерей. Унсар довольно неохотно высунулся из зарослей, чуток поскалился на оцепеневших охотников, после чего во весь дух помчался в свое логово, к нежно любимому хозяину. К Боро Харгу.
   Да, измельчала порода. Далеко ему до легендарного Ыбугена...
  
   С безопасного расстояния Хадан в окружении уцелевших шато наблюдал за разрушением Обители. На протяжении двух с лишним часов метательные приспособления неведомого противника обстреливали террасу у подножия Мюстигея. Земля то и дело сотрясалась, когда в ход шёл особо крупный снаряд. Туча песка, пыли и каменной крошки полностью заслоняла обзор, не позволяя увидеть, что же происходит у Обители.
   Хадан в бессильной ярости разглядывал вражеские суда; враг, убедившись в собственной безнаказанности, подвел галеры почти к самому берегу. Трусы, подумалось ему, даже не отважились высадиться, принять честный бой. Хотя сам прекрасно понимал, что, окажись он на месте предводителя вражьей дружины, поступил бы точно так же. Предпринять высадку, означало бы лишить себя очевидного преимущества, отдаться на волю случая. На равнине пешим строем конницу ещё никто не одолевал. Мелькнула мысль о Настоятеле, о его обещании, о последней надежде...
   Последняя надежда. Воинство из самых глубин ада, готовое по первому приказу повелителя стереть с лица земли тумены Таяна. Безрассудные в храбрости своей, бесчисленные в количестве своем... Эта надежда умирала на глазах у Хадана; оседала пыльным серым облаком, вминаемая в землю тяжелыми снарядами; корчилась и пыталась уползти в самую глубокую и темную пещерку под исполинскими вершинами Мюстигея.
   Отвернувшись от гибнущей Обители, Хадан молча вскинул вверх кулак и тронул коленями бока своего жеребца. Шато зашумели при виде стремительно взявшего в галоп шада, и, чуть помедлив, ринулись следом, вздымая над собой туги и пики...
  

Мир наизнанку

  

"Пусть тебя не волнует, выдумал ты это

или вспомнил. Так думают только люди".

Карлос Кастанеда

   Всего однажды Тывгунаю воочию довелось увидеть то, о чем толковал ему старый жрец. В самом деле, можно сплетать долгие суждения о проявлении сущности священного леса, употребляя в своей речи сложные наименования, созданные применительно подобных случаев, не находя их вещественных воплощений. И совершенно иное - сталкиваясь с реалиями, подыскивать им надлежащие описания...
   В то утро Тывгунай сидел на замшелых камнях у подножия исполинской сосны, ожидая жреца, имени которого он так и не узнал. Жрец, то ли подымаясь с первыми лучами солнца, а то ли и вовсе не ложившись, бродил где-то в глубинах бора. Вдосталь натоптав тропы, отмерив одному ему ведомое количество шагов, жрец возвращался, чтобы отвечать на вопросы Тывгуная.
   ...Открыв глаза, и убедившись, что жреца в пещере нет, Тывгунай не торопясь управился с завтраком, после чего постарался восстановить в памяти всё сказанное жрецом накануне. Для этого существовали особые упражнения, тщательное и регулярное выполнение которых способствовало укреплению памяти.
   Тывгунай сел, подобрав под себя ноги, сложил руки на коленях и прикрыл глаза. Но, сосредоточить внимание никак не удавалось. Утро выдалось на удивление замечательным: тихая безветренная погода, ласковое солнышко приятно согревает плечи, так что Тывгунай, воровато оглянувшись, распрямился и пошел прочь от пещеры.
   И вот уже сидя на камнях, прислонившись спиной к смолистому сосновому стволу, он стал свидетелем переселения муравьиного народа. По усыпанной хвоей и листвой поляне тёк ручей медно-красных лесных муравьев. Они шли широким клином, встречая препятствие, рассыпались в несколько колонн. Впереди спешили разведчики и воины, обшаривая каждую пядь поляны. Тывгунай невольно восхитился ими, бесстрашно атакующими встречного аметистового жука, величиной превышавшего их по меньшей мере раз в десять.
   В центре муравьи помельче тащили на себе неподъемные на вид белесые яйца, из которых впоследствии появятся на свет такие же меднотелые муравьи. Все они спешили куда-то на полночь, проходя мимо единым потоком, единой рекой, беспрестанно менявшей свои очертания и контуры. Когда Тывгунай впервые обратил на них внимание, они шли клином. Но, огибая лежащий на пути плоский камень, муравьи мгновенно перестроились и далее шли уже двумя вытянутыми параллельными колоннами. Ещё миг - и по поляне катится огромный бесформенный живой ковер... Сначала Тывгунай не поверил глазам, присмотрелся повнимательнее. Затем встал на камнях в полный рост, чтобы лучше видеть, и смотрел, смотрел во все глаза, не упуская не малейшей детали.
   Неисчислимые тельца, следуя какой-то непостижимой логике, перестроились таким образом, что сначала видено было некое подобие неправильного овала, постепенно обретающего сходство с человеческой фигурой. И в самом деле, это была смазанная, нечеткая человеческая фигура, точнее тень человека, быстрым ритмичным шагом движущегося по поляне...
   Тывгунаю повезло: он сумел не просто увидеть одно из таких проявлений, но и правильно истолковать его. Ему стали понятнее те казавшиеся подчас бесконечными паузы в речах жреца, ибо зачастую сложности возникают не при первичном словесном описании явления, а при словесном же его объяснении, при переводе на язык доступных категорий...
  
   Бодонгар впервые ослушался приказа своего шада...
   Ближе к полуночи, когда Хадан прощался с двумя своими женами, прижимал к груди своего сына, Бодонгар был занят снаряжением отряда. В тот момент одноглазый ветеран и не догадывался, кого именно отправит Хадан сопровождать свою семью в безопасное место, в кочевья своего тестя, к Большим Озерам, к восточной границе. Он отдавал распоряжения нухурам, лично выбрал четырех тургаудов для охраны. Все правильно, думал он, большой отряд только привлечет ненужное внимание. Бодонгар ещё раз расспросил лазутчика о составе идущего с заката каравана.
   Судя по всему, купцы из Поднебесной возвращаются в свои родные города. За определенную плату, скорее всего позволят присоединиться путешествующей княжеской семье...
   И вдруг как гром среди ясного неба.
   - Бодонгар, береги их. - сказал Хадан, крепко обнимая старика за плечи. - Воспитай моего сына так, как ты в свое время воспитал меня. - Увидев изумление на лице одноглазого воина, сменяющееся горечью. - Только тебе я могу доверить это. Только на тебя я могу положиться. Как мой отец однажды доверил тебе самое дорогое, что у него было, так ныне тебе доверяю я всё, что у меня осталось...
   - Мой шад, позволь мне остаться подле тебя. - хрипло говорил Бодонгар. - Есть более достойные воины, которым ты можешь поручить это. Эскиль, твой побратим, например.
   Хадан заглянул в стариковские глаза и улыбнулся.
   - Ты. - сказал он. - И только ты. Я приказываю. Я могу, ведь я пока ещё шад.
   В полночь отряд выйдя через ворота Обители, взял направление на броды, где по расчетам Бодонгара, к рассвету должен подойти ожидаемый караван. До бродов они дошли довольно быстро, став небольшим лагерем. Бодонгар в отчаянии не находил себе места.
   И вот тогда-то он и нарушил приказ Хадана.
   Переговорив с предводителем караванщиков, осторожным и чрезвычайно внимательным уроженцем Поднебесной империи, поручив жен Хадана присмотру тургаудов, Бодонгар повернул назад...
   И он видел последнюю, безрассудную, самоубийственную атаку Хадана. Отчаянный вызов, брошенной неумолимой судьбе. Слезы катились по щекам ветерана, бессильно сжимались кулаки...
   "Да, я исполню твой приказ, мой шад. - сказал он себе, подымая затуманенные слезами очи к небу. - Я все сделаю по слову твоему. Но не раньше, чем отыщу тело твое, дабы не досталось оно на поживу стервятникам брата твоего...".
  
   Когда их взорам открылись клубящиеся плотные облака тумана, они остановились, беспомощно оглядывая окружающее пространство.
   - Вот она, Страна мёртвых. - произнес Улугэн.
   Ответом ему стало общее молчание.
   Пока они пробирались по каменным кишкам тоннелей, всё было проще. Там достаточно четко определялись низ и верх, пол и потолок. По крайней мере они понимали, где находятся. Но едва оказавшись здесь, на каменном уступе, парившем над бездной в объятьях тумана, они ощутили, что понимание это безнадежно уходит.
   Над ними открывалось небо. Пускай немного странного цвета, пускай затянутое нескончаемыми тучами, но все же небо. Более того, вокруг, насколько хватало глаз, простиралось свободное пространство, что было само по себе необычно после долгого блуждания в подземельях.
   Не радовал, пожалуй, только пейзаж вокруг.
   Сплошь серые, мутно-желтые равнины и плоскогорья, заполненные причудливыми нагромождениями остроугольных форм. Слишком остроугольных, чтобы быть естественными образованиями. Эти нагромождения, различаясь по высоте, очень тесно примыкали друг к другу. Между группами сооружений пролегали идеально прямые дороги, мощенные темным камнем.
   Совсем рядом, ядовито-желтой змеёй изогнулось русло неведомой реки, чуть далее к северу впадающей в залив. Поверхность реки казалась неподвижной. Уродливым скелетом диковинного чудища, вонзив в низкое небо острые ребра ограждения, над рекой навис железный мост.
   Кое-где, как всплески яростного пламени (хотя кто его знает, может быть это и в самом деле было пламя), алые и оранжевые пятна. Но, в целом, всё выглядело достаточно гармонично и вполне пристойно. "Я этому местечку готов дифирамбы петь", съязвил Чокулдай; и в голосе его слышалась едва различимая горечь. Здесь куда более нереальными казались воспоминания о солнечном мире, где уже прочно вступило в свои права лето...
   - Кипящее море. - пояснил Чормаган, указывая рукой на клубящийся туманом залив. - Я его тоже впервые собственными глазами вижу. А то все больше по чужим рассказам...
   Он сделал вид, что не заметил странного взгляда Тывгуная.
   - Куда теперь? - поинтересовался Чокулдай, скидывая с плеч поклажу. - Просто не верится. Брат, мы точно попали в ад?
   - Надеюсь второй раз мы сюда не попадем. - пробормотал Улугэн. - По мне так и одного раза предостаточно.
   Тывгунай молчал, неотрывно глядя вниз, на окутанную туманом поверхность моря.
   - Тывгунай? Надеюсь, ты знаешь, где искать отца? Иначе мы выберемся из этого жуткого места лишь к началу следующего года... Если вообще выберемся.
   - Ты видишь торганов? - вмешался Улугэн.
   - Нет.
   - Вон они. - указал Чокулдай, сидевший на самом краю утеса, свесив вниз ноги. - Идут по направлению к этому мосту. Слушайте, а вода здесь горячая? Неужели вся вода в море может кипеть постоянно? Ни за что не поверю.
   - Ага. Гигантский котёл. - отозвался Улугэн, тоже подходя к краю. - Эй, а это что такое? Во-он там, в заливе... Похоже на лодки.
   - На лодки. - подтвердил Чокулдай. - На очень большие лодки...
   - Галеры. - похоже было, изумлению Чормагана не будет предела. - Боевые галеры... Галеры. - повторял он, меняясь в лице, как молитву. - Галеры...
   Тывгунай поглядывал на спутника с явным опасением. Чормаган некоторое время стоял неподвижно, затем проговорил:
   - Хозяин Солёных Скал решил взять штурмом адовы подворья! За мной, быть может мы успеем ему помешать!
   - Что это за Хозяин такой? - поинтересовался Чокулдай, закидывая на плечо изрядно уменьшившийся в объемах за время странствий по пещерам мешок с припасами.
   - Бэрт-хара. - уточнил Чормаган, уже сбегая вниз, к тропе, по которой ушла колонна торганов.
   - Не сверни себе шею! - крикнул вслед Чокулдай, оглядываясь выжидающе на товарищей. - Немногословен он нынче, Чормаган-то наш. Ладно, идем за ним. Может попутно торганов выручим.
  
   На рассвете воин по имени Йорыч покинул ставку Великого Хана и, присоединившись к каравану, отправился на восток. Это был небольшой караван, насчитывавший около двадцати верблюдов, направлявшийся к границе Поднебесной империи.
   Йорыч перемолвился несколькими словами с начальником охраны, невысоким, хорошо сложенным уроженцем Поднебесной, после чего некоторое время ехал поодаль, словно ожидая кого-то.
   От основной группы караванщиков отделился всадник в изумрудно-зеленом халате, с белоснежным тюрбаном на голове; лицо всадника было закутано белым шарфом. Всадник приблизился к Йорычу, некоторое время они молча ехали рядом, бок о бок придерживая лошадей.
   Первым не выдержал всадник в тюрбане, бросив быстрый взгляд назад, он сказал:
   - Вы напрасно рискуете своей головой, генерал. Вам не следовало оставлять вашу армию. Вы хотя бы представляете себе, что бы произошло, если б эти варвары убили вас? Я просто-напросто не сумел бы отбить вас. К тому же, неминуемо возникли бы ненужные осложнения с варварами.
   - Нет. - покачал головой Йорыч. - Они заняты своей междоусобицей. В лагере Таян-кэханя все обеспокоены сейчас пропавшим Хаданом... А как, по твоему, я мог бы ещё встретиться лицом к лицу со знаменитым Ильченом? О-о, Яо, это действительно достойный противник! Я стоял подле него и, веришь ли, вспоминал то самое сражение у Суаньтуя. Помнишь, как ему удалось вывести свой отряд через болота? В течение двух ночей они выложили из камышовых связок гать и ускользнули под носом у Юэ Муна. Вот и сейчас с моей помощью Ильчен провернул какую-то махинацию... Я ему здорово пригодился в этой задумке.
   - И всё же... Это было слишком рискованно. - упрямо повторил Янь Яо. На его лице читалось явное неодобрение, но разве мог он, Янь Яо, начальник разведки императорской Северной армии, приказать что-либо человеку, эту самую армию возглавлявшему?
   - Отчего-то мне кажется, что этим только дело не закончится. - весело произнес Йорыч, оглядываясь по сторонам. - Ты заметил того соглядатая, что выехал следом за мной из ставки Великого Хана? Яо, я не хочу, чтобы твои люди причинили ему вред. Если меня не подводят мои глаза и моё чутье, это очень любопытная личность...
   Янь Яо вздохнул, и в сотый, наверное, раз неодобрительно покачав головой.
   - Это женщина, мой генерал.
   - Женщина? Ты уверен в этом, Яо?
   - Как и в том, что однажды совершил роковую ошибку, поддержав назначение командующим Северной армии одного упрямого мальчишки только лишь из памяти к его отцу.
   - Брось, Яо. Я всегда слушался тебя и следовал твоим советам. Так это правда женщина?
  
   "Ну, вот наконец ты и прибыл сам! Знаешь, мне надоело читать твои утомительные донесения, продираясь сквозь витиеватый слог, тщась поймать за хвост мысль, запущенную тобой в лабиринт слов. Садись. Рассказывай! Не медли".
   Удобно устроившись на мягких кошмах, дознаватель провел ладонью по лицу, затем внимательно осмотрел её.
   "Эх, помыться бы с дороги".
   "Помыться... - проворчал светлейший. - И откуда только привычку взял такую, чуть что - мыться. Ты ещё в реку залезь...".
   Согласно степным законам, человека, вздумавшего выкупаться в реке ли, в озере, следовало немедля убить, на месте преступления, ибо действиями своими такой человек призывал грозу. Кроме того, под действие этого закона попадали люди, осмелившиеся стирать в речной воде одежды, катать войлоки и собирать грибы. Всё это вызывало гнев заоблачных богов, тех, что в ярости своей рычат так сильно, что раскаты их рыка слышны далеко по земле, и насылают небесный огонь.
   "Десяток лет проведенных в Поднебесной даром не проходят. - отвечал дознаватель. - Вместе с многочисленными науками невольно перенимаешь и многочисленные привычки".
   "Да уж. Я иной раз задаюсь вопросом, не совершил ли величайшую в своей жизни глупость, отправив тебя в Поднебесную постигать прикладную мудрость нашего главного врага... Одно лишь радует меня - ты научился думать так же, как и они. Это очень важно... Но продолжай, я слушаю тебя".
   Дознаватель придвинул ближе к себе деревянное блюдо на четырех небольших ножках, наполненное фисташками. Апа-таркан тотчас же сделал знак рабу, чтобы тот подал гостю чашу кумыса.
   "А кто был тот человек, с которым я столкнулся у вашего шатра, апа-таркан?".
   "Некий воин, уроженец Города Чёрных Песков. Он прибыл, чтобы сразиться со жрецом Тунгирского бора. - по лицу Ильчена скользнула легкая улыбка. - Прибегнув помощи этого человека, я уверю весь мир в том, что жрец не покидал бора, что он мертв, и место его не занято... Почему ты спросил об этом человеке?".
   "Его лицо мне знакомо. Он назвал вам своё имя?".
   "М-м... Йорыч. Да, он сказал, что его зовут Йорыч".
   "Странно. В те годы, когда мы бок о бок сидели в душных казармах Императорской военной академии, постигая премудрости стратегии и правила стихосложения, я звал его Ань-цзы-вэнем. Мне говорили, что его назначили командующим Северной армии императора Поднебесной".
   "Уж не хочешь ли ты сказать, что я упустил своего злейшего врага? Я сейчас же вышлю вслед ему погоню... Его прокопчённая в дыму костра голова станет моим лучшим трофеем!"
   Зачерпнув горстью фисташки, дознаватель лишь покачал головой.
   "Не надо спешить, светлейший. Пускай Ань-цзы-вэнь уверует в незыблемость своей легенды; давайте сделаем вид, будто мы поверили ему. Я хорошо знаю этого человека. Он любит риск. Я готов поспорить, что вскорости мы снова его увидим... Кстати, апа-таркан, что это за переполох?".
   "Что там?". - спросил Ильчен у раба. Тот выскочил из шатра и спустя некоторое время вернулся назад.
   "Великий Хан отдал приказ выступать".
  
   Оказавшись на берегу Кипящего моря, Чокулдай первым делом бросился к воде. Осторожно, по камням, подобрался ближе. Окунул сначала кончики пальцев, потом зачерпнул сразу обеими горстями.
   - Вода как вода. - пробормотал он разочарованно. - Чуть теплая и только-то. А разговоров было: кипящее, кипящее... И мелкое-то какое! Всё дно покрывают огромные камни. Наверное, можно пройти с одного берега на другой, не замочив ног, аки посуху.
   Вслед за тем он стянул через голову парку, бросил её рядом на камнях, и принялся плескать водой себе на грудь и шею.
   Остальные, занятые обсуждением дальнейшего плана действий, удивленно уставились на Чокулдая.
   - Я всегда говорил, что от лесника можно ожидать чего угодно. - проворчал Тывгунай с опаской взглянув вверх, где должно было находиться Вечное Синее Небо, словно ожидая, что вот-вот грянет гром, и стремительная молния поразит дерзнувшего залезть в воду. Затем жрец с подозрением покосился на Улугэна: - Ты-то, надеюсь, в воду не полезешь?
   - Я мылся в прошлом месяце. - невозмутимо ответил Улугэн. Его в этот миг более всего заинтересовало странное поведение Чормагана, который не отрывая взгляда от спины Чокулдая, неуклюже подбирался к нему по камням.
   - Откуда у тебя этот знак? - спросил Чормаган.
   - Какой знак? - удивился Чокулдай. - Это не знак. Это родимое пятно. Оно у меня было всегда. Хотя нет. Не всегда...
   Теперь уже и Тывгунай с Улугэном заметили на левом плече у Чокулдая большое темно-красное пятно. На первый взгляд оно напоминало отпечаток когтистой лапы; при внимательном рассмотрении же оказалось обычным бесформенным пятном.
   - Как давно оно у тебя появилось?
   - Когда дед умирал... Он так больно меня схватил за плечо. Я думал, он мне все кости переломает. После того у меня долго кровоподтек не сходил. - Чокулдай покачал головой. - Так не похоже было на деда.
   Чормаган хотел ещё о чем-то спросить, но в это время раздался предупредительный окрик Улугэна.
   На железном мосту, куда увел торганов невидимый барабанщик, шла потасовка. Какие-то воины в железных кольчугах преградили путь колонне, не пропуская торганов дальше, из-за чего были незамедлительно атакованы. Воинов было не более двух десятков; торганам удалось оттеснить их к самому ограждению, но этого нападавшим, очевидно, было недостаточно. Отсутствие оружия, похоже, ничуть не смущало торганов; они компенсировали его нечеловеческой ловкостью, увертываясь от выпадов мечей, сокращая дистанцию между противниками до того, что оружие становилось бесполезным и исход схватки решали когти и клыки, невесть откуда взявшиеся у людей.
   Улугэн первым бросился к месту боя; оставалось только гадать, чью сторону он займет. Следом устремились Тывгунай с Чормаганом. И уже самым последним бежал Чокулдай.
   Прижатые к железным зубьям ограждения воины первыми заметили приближение спутников жреца. Они уже, судя по всему, приняли какое-то решение, и теперь медленно отступали на противоположный берег, где высилась наспех сооруженная баррикада, отбиваясь длинными прямыми мечами от наседавших на них торганов.
   Словно вихрь ворвался Улугэн в нестройные ряды торганов, расшвыривая их в стороны ударами массивного древка ножа-уткэна. Теперь появление неожиданных противников было замечено и торганами. Раздался многолосый рык, вырвавшийся из десятки глоток одновременно, заставивший Улугэна замереть от безмерного удивления. Невероятно, чтобы человеческое горло смогло воспроизвести подобный звук.
   Торгана, вознамерившегося наброситься сзади на застывшего Улугэна, подоспевший Тывгунай ударом ноги отшвырнул в сторону, крепко приложив лбом о зубья ограждения.
   - Чего встал?! - рявкнул жрец. - Вмиг схарчат, моргнуть не успеешь.
   На краткие мгновения торганы оставили кольчужников в покое. Но этого времени оказалось вполне достаточно, чтобы воины оправились, плотнее сомкнув ряды, и яростно бросились на противника. Но в отличие от спутников жреца, кольчужники били на поражение, разрубая мечами вражеские тела.
   Один Чормаган не принял участие в схватке. Он стоял чуть поодаль, то ли выискивая кого-то взглядом, то ли прислушиваясь к чему-то. Отбиваясь от бросавшихся на него торганов, Чормаган обогнул толпу сражающихся, затем вернулся назад, своим.
   - Ты видел их вожака? - крикнул он Тывгунаю.
   - Не успел. Сильно занят был. - огрызнулся жрец, оглушив очередного противника рукоятью палаша. - Помог бы лучше. Улугэна ранили...
   Тем временем кольчужники, сбившись плотным клином, глубоко врубились в толпу торганов. В отличие от соратников жреца, эти разили нападавших насмерть.
   - Что они делают?! - в отчаянии Улугэн едва не бросился на забранный в железо строй. Но Чокулдай, крепко ухватив его за плечо, удержал, оттащил назад.
   - Зачем они их убивают? - повторял Улугэн, беспомощно глядя как под натиском кольчужников погибают его соплеменники. - Зачем? Их же ещё можно спасти...
   Покончив с последними торганами, воины в кольчугах, чуть помедлив, всё так же сохраняя строй, молча двинулись на застывших спутников жреца. Их лица казались высеченными из камня, ровным счетом ничего не отразилось на них. Их было полтора десятка. Пятнадцать воинов, обративших оружие против своих недавних союзников, приближались медленным шагом.
   Мост, повисший над медленной рекой, казался маленьким клочком суши, зависшим посреди окутанного плотным туманом пространства. Время замерло, обратившись в некое подобие реки, такое же неторопливое и плотное, непроницаемой сверкающей сферой охватив стоящие друг против друга две группы людей.
   Ударами крови в висках шел отсчет мгновений.
   - Н-да... - процедил сквозь зубы Тывгунай, невольно отступая. - Из огня да в полымя. Мы забыли выяснить, кому помогаем...
   - Ага, - подхватил Чокулдай, продолжая удерживать Улугэна, готового немедленно вступить в бой. - Может быть следовало торганам подсобить немного. А то уж больно силы неравны.
   Чормаган, похоже, был растерян. Он оглянулся на Тывгуная.
   - Это воины Бэрт-хара. Но будь я проклят, если я что-нибудь понимаю.
   В это мгновение кольчужники перешли на бег, стремительно сокращая расстояние, отделявшее его от соратников Тывгуная. Они наконец разомкнули строй; очевидно, предполагая взять числом.
   Сфера, замкнувшая в кольцо пространство и время, лопнула ослепительными брызгами...
   - К бою! - выкрикнул Тывгунай, одновременно бросаясь вперед...
   То, что произошло дальше, так никто из очевидцев объяснить и не смог. Не менее других удивлен был сам жрец. Вспоминая позднее об этом, он говорил, что поддавшись некоему наитию просто прыгнул. Именно в момент прыжка он ощутил скрутившую его боль. Первой мыслью его было, что всё кончено - противники приняли его на клинки, превратив тело в окровавленный кусок мяса... Однако вслед за тем боль прошла столь же внезапно, как и появилась. Жрец ощутил легкость во всем теле, которое одновременно с тем как бы вытянулось, обретя мощь и гибкость налитых силой мышц.
   Тывгунай не мог вспомнить, в какой момент он выронил палаш; но заверял, что о потере даже не сожалел, ибо был твердо уверен, что оружие ему не понадобится...
   Кольчужники попятились. Сбившись в кучу и ощетинившись клинками, он стали отступать. В глубине их широко раскрытых глаз плескался страх; он же расползался вокруг. Жрец мягким шагом двигался вслед за ними. Мысль о том, что видеть вот так, можно лишь стоя на четвереньках, пришла позже.
   Жрец остановился, глядя вслед отступавшим, после чего оглянулся на своих спутников. Та же самая картина представилась ему: расширенные зрачки, стиснувшие оружие пальцы. Изумленный взгляд Чормагана стоящего чуть поодаль от остальных...
   Когда Тывгунай хотел спросить, что происходит, из его глотки вырвалось раскатистое басовитое рычание.
  
   Столбы черного дыма, подымавшиеся к небу были видны издали. Они обволакивали пики Мюстигея густым облаком, из которого выныривали какие-то темные точки, то выписывавшие круги, то отвесно нырявшие вниз, к самой земле. Вскоре стало совершенно очевидно, что точки эти - стервятники...
   Апа-таркан Ильчен выслал вперед разведчиков. Командиры туменов получили приказ приготовиться к отражению внезапного нападения и ускорить шаг. Почти мгновенно войско перешло на "волчий ход", стремительно разворачиваясь в привычные для битвы построения.
   Таян-хан, заинтересованный и одновременно обеспокоенный, взобрался в седло и присоединился к светлейшему.
   - Что там произошло? Ведь это горит Обитель? - спросил хан. - Неужели Хадан взял её штурмом...
   - У него нет осадных машин. - ответил апа-таркан. - Если он решится на штурм, то просто-напросто сломает себе зубы. Стенам, за которыми укрылись Настоятель и вся его шайка, не впервой выдерживать осаду. Нет, мой хан, что-то произошло внутри стен Обители.
   - А если этот неведомый враг все ещё там?
   - Значит, мы немедля атакуем его. Ибо единственная сила в этих степях, которой позволено вершить суд и карать преступников, мой хан, - это вы.
   Некоторое время они ехали молча, затем Великий хан спросил.
   - Ильчен, я же вижу по твоему лицу, что-то стряслось. Тебя что-то гложет.
   - Да, мой хан. Случилось. В Обитель ушел Тачар.
   - Тачар?! Ты отправил в логово врага своего сына?! В своем ли ты был уме, Ильчен?
   Апа-таркан ещё более помрачнел, и ответил, хмуря брови.
   - Он вызвался сам, мой хан.
  
   Спустя несколько часов караван догнал седовласый всадник, тот самый, что три ночи тому назад, у бродов, внес плату за то, чтобы к каравану присоединилась его семья.
   Он без особого труда отыскал своих домочадцев, перемолвился несколькими словами с телохранителями-тургаудами, после чего подъехал к Янь Яо. По всей видимости он задал вопрос относительно дальнейшего маршрута, потому как глава караванщиков тут же принялся что-то объяснять, жестами указывая на восток.
   Йорыч, внимательно следивший за перемещениями старика, приблизился к беседовавшим.
   - ... Сразу за Ревущим озером мы повернем на полночь. - говорил Янь Яо, которого Йорыч видеть не мог, так как старик закрывал его своим грузным телом. - Если вам нужно попасть в долину Больших Озер, то после Ревущего Озера, вам необходимо будет ехать дальше, на восход, минуя заставы Таган-хана. Мы же двинемся немного южнее, к городу Чэняну.
   Йорыч, внимательно наблюдавший за седым ветераном, отметил легкую тень промелькнувшую по его лицу. Старик вполголоса что-то спросил у караванщика.
   - Нет, в земли шада Тагана мы заходить не станем. - послышался голос Яо. - Там сейчас несколько напряженная обстановка. Всеми делами заправляет администрация, назначенная Таян-кэханем. Хуттар-сэчен? Нет, не знаю.
   Старик оглянулся и только теперь Йорыч рассмотрел, что у того отсутствует левый глаз, вытекший после сабельного удара. Через глазницу тянулся уродливый шрам.
  
   Низкие грязно-серые тучи, казалось, давили на плечи. Достаточно было одного взгляда, случайно брошенного вверх, чтобы отпало всякое желание без особого на то повода снова подымать глаза.
   Справа и слева отвесными стенами вверх уходили стены неизвестных строений, зияющие темными провалами бойниц и окон. Серые шероховатые стены были испещрены многочисленными царапинами, словно следами чьих-то когтей. Изредка попадались выцветшие рисунки и надписи, сделанные на чужом языке.
   Под ногами расстилалась твердая тускло сверкающая поверхность, напрочь лишенная каких бы то ни было растительности; как выяснилось - песок, сплавленный в твердокаменный монолит. Изредка попадались огромные камни и скалы, покрытые черной копотью.
   - Славный пожар тут случился. - проворчал Чокулдай. - Меня одно смущает: чему же здесь было гореть?
   - Всё, что могло сгореть - сгорело. - невозмутимо пожал плечами Улугэн.
   В воздухе всё более отчетливым становился запах гари. Не свежий, дышащий только что остывшим жаром, заключенный в хрупкое глянцево-чёрное пространство. Напротив, застарелый, прочно въевшийся в землю, камни, серые стены зданий, как это обычно бывает в самом сердце древнего пожарища. Чокулдай с Улугэном то и дело обеспокоено озирались по сторонам.
   Где-то впереди Чормаган отыскивал след, оставленный жрецом, обернувшимся ирбисом. Всё умение Чокулдая оказалось здесь бесполезным - ирбис передвигался гигантскими скачками, почти не оставляя следов. Пока Тывгунай не скрылся из виду, им удавалось бежать за ним, крича, призывая вернуться. Но, сменивший облик, жрец в считанные мгновения исчез из поля зрения.
   Своим внезапным превращением в огромного пятнистого зверя, Тывгунай ошеломил не только и не столько врагов, сколько своих соратников. Когда кольчужники отступили, жрец то ли не смог, то ли не захотел вернуть себе человеческий облик. Огласив окрестности устрашающим рыком, ирбис долго прислушивался к его раскатам.
   Чормаган осторожно сделал несколько шагов по направлению к нему, произнося имя Тывгуная. Зверь тут же оскалил громадные клыки, весь подобрался, словно для прыжка. А потом действительно прыгнул. Куда-то в сторону, одним махом преодолев отделяющее его от берега пространство, прочь от железного моста, усеянного бесчисленными мертвыми телами.
   - За ним! Не дайте ему уйти! - крикнул Чормаган, бросаясь следом...
   Судя по всему, ирбис направлялся куда-то к горам, сложенным из красного ноздреватого камня, хрупкого на вид, но невероятно прочного. Запах гари усиливался, теперь отчетливо читался примешанный к нему запах раскаленной пыли.
   - Жарковато стало. - заметил Улугэн.
   - Огненная река близко. - отозвался Чормаган. - Но мы её постараемся обойти. Тывгунай идет вдоль её русла.
   - Ну, море именуемое Кипящим, мы уже видели... Посмотрим какова из себя Огненная река. - усмехнулся Чокулдай, несший на себе два походных мешка - тывгунаев и свой.
   - Море кипит только в одном месте, там где оно соприкасается с огненной рекой. Видишь вон ту уродливую гору, окутанную туманом? Она является детищем нескончаемой борьбы огня и воды. Попадая в море, расплавленный камень застывает, заставляя воду кипеть и испаряться. Но река вновь и вновь прогрызает возникающие на её пути заслоны, снова изливает в море раскаленную массу. Моря скоро не останется вовсе, будет лишь безжизненная равнина.
   - И много таких... мм... достопримечательностей нас ожидает в пути? - осведомился Улугэн. - Огненная река, Кипящее море... Что ещё? Пыльные Равнины, Горы Слёз, Возвышенности Скрежета Зубовного? Куда дальше?
   - Можешь называть эти места, как тебе заблагорассудится. - отозвался Чормаган. - Я бы сказал, что здесь чувствуется явная нехватка людей. Заметил? Люди сюда редко заходят по своей воле. А если уж такое случается, то как правило, обратно почти никто не возвращался. Некому было дать подходящие прозвания местным красотам. Вот и называем, кто как придется.
   - Странное место. Здесь всё наизнанку. В морях больше камней, нежели воды, а реки текут огнем. Чудно, что под над головой не нависает земная твердь, а мы не попираем ногами небо. - в задумчивости произнёс Чокулдай.

‡

Ах, зачем нам петь,

Да может лучше молчать?

Нам на лица смерть

Ставит злую печать.

Чтоб судьбу не сметь

Свою вдруг поучать.

Коль разучились уж петь,

Значит сможем кричать.

Коль разучились уж петь,

Значит сможем рычать.

‡

   Отрадную картину застал я на брегах Кипящего моря. И все мои подозрения были не так уж и беспочвенны.
   Хозяин Солёных Скал, даром что прорвался с боем в пределы Нижнего мира
   (как чуден вид разрушенной Обители!)
   дальше устья Реки не двинулся. Его боевые галеры встали на якорь, ввиду Старого Города, попутный ветер забыл о его парусах, весла того и гляди что рассохнутся. Впрочем, здешнее море не предназначено для мореплавания, это факт. При первой же попытке двинуться дальше, галеры сядут на камни.
   Тунгирский жрец же вдруг продемонстрировал необычайные способности к оборотничеству. Принял облик снежного барса, внёс смятение в ряды своих спутников, но уж сам-то перепугался поболее остальных. Скорее всего сам даже не понял, как это ему удалось.
   Идущий по пути познания неизбежно упирается взором своим в стену, обогнуть которую нет никакой возможности. В ней не пробить бреши, сколь бы крепким не был лоб. Нужно лишь знать, что это - не стена, а только лишь основание следующей ступени, на которую ещё предстоит подняться, обдирая в кровь локти и колени. Не многие способны осознать это.
   Блуждая вдоль стены можно наткнуться на широкий торный путь, манящий невиданными высями и немыслимыми истинами. На этом пути страждущих знания встречают радушные гостеприимные хозяева - мухоморы... Потому-то эти выси никем и не виданы, потому истины никем и не мыслимы.
   Плохие были у тебя наставники, коли не смогли объяснить тебе этого, жрец. А может быть не предусмотрели? Но как бы то ни было, всё это говорит не в их пользу.
   Сказано ведь не единожды: на пути познания мудрые втягивают новичков посредством хитрости. Глупец... Вообразил, будто сумеет выведать все тайны сокровенные, заглянув на пути мухоморов. Ступив однажды на эти пути, вернуться назад таким же как был, невозможно. На каком из перекрестков ты встретил демона, убившего твоё тело? Глупый, глупый тунгирский жрец, убил ли ты того демона, что убил тебя? Если нет, то - плохи твои дела...
   Я не спеша развел костер, немало не опасаясь, что дым будет заметен. Вон, сколько его вокруг, насколько хватает глаз.
   Существуют мириады способов выстроить схему будущего. Я на своем веку испробовал многие из них, но лишь пришел к твердому убеждению, что надежнее бараньей лопатки ничего не бывает.
   Коротким кривым ножом сделал необходимые надрезы на кости.
   Впервые воочию гадание на лопатке довелось мне увидеть у степняков-табунщиков. Они брали кость и особым образом зачищали её. По лопатке они гадали много ли скота будет у хозяина, полон ли будет его котел.
   А я, наблюдая за всем этим, тогда ещё, помнится, задался вопросом, станут ли ответы более точными и очевидными, если лопатку поместить в огонь.
   Не ошибся.
   Стали.
   Более очевидны и точны.
   Я аккуратно положил лопатку в пламя костра, после чего решительно отодвинулся в сторону. Кто как, а я не переношу запаха горелых костей. Что поделать, пытались как-то меня сжечь заживо одни несчастные люди. Им это почти удалось. Спасся чудом. Видно, не всю свою полезность ещё исчерпал - что-то осталось.
   И хотя вопросов было великое множество, я задал всего лишь один.
   Один вопрос, ответ на который смог бы расставить всё по местам.
  

0x01 graphic

   Антология фольклора народностей Сибири, Севера и Дальнего Востока". /Сост. В.М. Санги. - Красноярск: Красноярское книжное издательство, 1989.
   ?Автор выражает признательность Валентину Топчееву за предоставленный текст песни.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"