Дорошкевич Елена Вячеславовна : другие произведения.

Крик Дафэна

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.76*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Новое философское фэнтези. Издание 2005 года нашей эры.


   Что ж... Свобода - понятие относительное. Спросите у цветка - свободен ли он, или корни - это цепь, которая приковала его к кормилице-земле? И он обречён в своём заточении? А может быть, для него не существует этого плена, потому что он никогда о нём и не думает? Тогда, может быть, свободен баловень-ветер, качающий его листья? Стоит только спросить его об этом... Безбрежный мир переплетений, связей и пут. Бесконечный лабиринт. Может, тогда свобода - это только миг перед уходом, когда ты, наконец-то, остаёшься только наедине с собой и со смертью?
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 8. ЛЕС.
  
   Зеленый лабиринт души подобен лесному царству,
   Ибо он огромен до бесконечности.
   И входов в него множество.
   Да выход только один,
   крошечный, как укол новорожденного комара.
  
   1
  
   - Милая Фрийс'ха, мне так тревожно сегодня. С момента моего возвращения прошло всего несколько лет, а я только теперь постепенно начинаю осознавать, зачем я пребывала среди людей. В груди, вот здесь, растёт и копится чувство тревоги и ожидания неотвратимой беды. Я ощущаю каждое дуновение ветра, трепет листьев за тысячи миль отсюда, слышу, как отчаянно крикнул пойманный умирающий зверь, тысячи зверей, сотни тысяч - крики, шепоты, мысли, чувства. Вокруг тысячи тысяч, миллионы, бесчисленное количество сущностей, населяющих наш мир. И не только птицы, звери и растения - мудрые сильсы, беспечные дэльфайсы, ненасытные грольхи, лешайры, кикиморры, вар-рахалы, корневики, дракакурды, русалки, гномы, черхадды, йокли, хуччи, крошечные дараины - множество множеств форм жизни... Я везде и нигде. Одновременно мне понятны мысли и чаянья людей - совершенно иные и, как ни странно, такие же. Мне тяжело. Невыразимо тяжело!..
   - Это душа, моя госпожа. Величайший дар и величайшее испытание. Но только она знает ответ на мучающий Вас вопрос.
  
   2
  
   Дофрест заворочался у меня подмышкой, в довершение ещё и начал икать, ритмично вздрагивая брюшком. Наконец, окончательно проснувшись, он широко зевнул, громко хрустнув челюстями, и уселся мне прямо на грудь увесистой теплой тушкой.
   - Вась, перестань притворяться. Ты давно ведь уже не спишь.
   - Нет, сплю.
   - Нет, не спишь. Открывай глаза, а то в нос рыгну!
   - Будешь угрожать - в карман засуну!
   Из вредности, зажмурившись посильнее, я попытался спихнуть Враххильдорста, но он удержался, крепко уцепившись ручками за карман моей рубахи. Упорно не желая просыпаться, я попытался опять погрузиться в желанное сновидение, но состояние было утеряно безвозвратно: я слышал, дышал и чувствовал. Я проснулся. Мало того - что-то жёсткое ощутимо врезалось мне под лопатку, а над головой кто-то свистел и копошился, сыпля сверху мелким мусором.
   То, что я принял за ковёр в библиотеке, оказалось толстым слоем мха, покрывавшим всё пространство под могучими деревьями, заслонившими кронами небо, лишь местами пробивались отдельные солнечные лучики, высвечивавшие в воздухе невесомые пылинки. Пахло папоротником. Где-то в вышине пели невидимые птицы.
   Я отодвинулся от узловатого корня, пересадил дофреста на колено и огляделся.
   - Хорошо хоть, что не пустыня и не дно океана. Интересно, какое бюро путешествий составляет маршрут круиза? Как я понял, над выбором путёвки я, всё-таки, не властен?
   - Как знать, как знать... Возможно, именно твоё горячее желание определяет направление перелёта, - Врахх чесался, зажмурившись от удовольствия.
   - А профессор? Он с нами не ездок?
   - А ему зачем? У него и так всё имеется. Библиотека - шикарное место, а Троян, своего рода, её неотъемлемая часть. Пытался он как-то пару раз отделиться от неё и воплотиться в нормальных условиях бытия - влюбился он, видите ли! - да так ничем это хорошим и не кончилось. А потом, профессор не настолько реален, как ты думаешь. Вернее, не в том смысле существует, как может показаться. То есть, не так, как на первый, беглый взгляд... Тьфу, запутался. Одним словом, довольствуйся моим приятным обществом и точка! Или тебе по-иностранному повторить?
   - А вот этого не надо. От латыни голова уже по швам расползается. И потом, ты меня совершенно устраиваешь. Как товарищ по... путешествиям, - я заулыбался. - Кстати, Сусанин, помнишь, что ты куда-то меня вёл? Или уже лимонадная амнезия прогрессирует? Рановато. А может у вас, почтовых дофрестов, как у чукчей и индейцев, алкогольная зависимость с полбутылки, с полглотка?
   - Куда вёл, туда и веду. Когда надо, тогда и дойдём. Терпение, мой юный друг - ещё не вечер! Ещё не выкурена последняя сигарета, есть патроны, запасной анекдот и фляга лимонада. Попробуй, скажи, что нам не весело. Когда так развлечёмся?
   - Да уж, развлечения! Меня чуть не убили, а ему весело!
   - Так ведь не убили же!
   - Ладно, пойдём умоемся. Тут за деревьями ручей журчит.
   Я привычно подхватил его на плечо и двинулся в сторону мелодично перекатывающегося звука. Ручей оказался совсем недалеко, прямо за деревьями, беря начало между корней и извиваясь сверкающей лентой, то пропадавшей, то появлявшейся среди высокой остроконечной травы.
   На берегу, опустив в воду ноги, сидела девчушка лет девяти, с кудрявым затылком и тоненькой нежной шейкой. По её золотистым на свету рукам и ногам шла сложнейшая татуировка, изображавшая перевитые ольховые ветки. Пожалуй, это было единственное, что покрывало её загорелое тело, но и того хватало с избытком. Обернувшись на мои шаги, она сначала вздрогнула и, видимо, хотела убежать, но, заметив дофреста, заулыбалась и осталась сидеть на месте. У неё был доверчивый взгляд и мелодичный, подстать ручейку, голос.
   - Доброе утро, - напевно произнесла она. - Извините, вы появились столь внезапно, что я немного растерялась. Могу ли я чем-нибудь быть полезна?
   - Не волнуйся, мы здесь неофициально, - опередив меня, важно ответил Враххильдорст. Он приосанился и восседал, как известный киноартист, собирающийся дать автограф начинающей статистке. - К тому же мы немного устали в пути и с радостью отдохнули бы в столь приятном месте. Нам необходимо умыться и позавтракать!
   Она повела нас вглубь леса, по дороге что-то беспечно рассказывая и постоянно оглядываясь, не отстаём ли мы. С первого взгляда было понятно, что к обычному ребёнку она не имеет никакого отношения, и даже не в татуировках было дело... Я пригляделся к ней повнимательнее - создавалось впечатление, что в любую секунду девочка могла исчезнуть, раствориться в обступивших нас деревьях и кустах. Её фигурка бесшумно мелькала впереди, и пару раз мне чудилось, что детская рука проходила заслонявшие тропинку ветки насквозь. В остальном вопросов не было - она отбрасывала тень, не летела по воздуху и, главное, вела нас к долгожданному завтраку, который так громко требовали наши бурчащие животы.
   Девочку звали Юнэйся, и она была гамадриадой ольхового дерева, о чём через некоторое время сообщила сама. Что означало полное несоответствие её внешнего облика и преклонного, по моим меркам, возраста.
   - Пришли! - радостно сообщила она.
   Открывшееся нашим глазам место походило на небольшую гостиную под открытым небом. Толстые стволы деревьев образовывали здесь надёжную защиту от посторонних глаз: местами они плотно смыкались, представляя собой единую шершавую стену с удобными выпуклостями и углублениями, напоминавшими полочки и ниши. Густая мягкая трава под ногами была неправдоподобно ровной, травинка к травинке. Слева располагалось озерцо с чистейшей водой и плотным песчаным берегом, с одной стороны сморщившимся в подобие ступенек. Поверхность слегка бурлила - на дне водоёма бил ключ.
   Я разделся и почти благоговейно вошёл в воду.
   Я ожидал, что вода будет ледяной, но она лишь приятно холодила, слегка касаясь струями уставшего тела. Вволю наплававшись, смыв с себя нечто большее, чем просто грязь, я вылез на солнышко и растянулся на траве.
   Дофрест, как ни странно, тоже полез купаться, чуть-чуть поплескался на мелководье, плывя мехом, брызгаясь крылышками и фыркая, и вдруг, взвизгнув, прыгнул на глубину, по-детски подобрав ножки, зажав нос пальцами и зажмурившись. Шумно вынырнул и, мастерски работая хвостом, стремительно пересёк водоём. Выбравшись на берег около меня, расположился рядом сушиться.
   Мы откровенно блаженствовали.
   А вокруг разворачивалось настоящее феерическое действие. Невесть откуда вылез здоровенный корень, свернувшийся спиралью и тут же прямо на глазах обросший слоем коры, сравнявшим все шероховатости и неровности. Тем самым, в одну минуту был готов отличный стол. Рядом с ним из земли выкарабкивались корни поменьше, разрастаясь в уютные кресла с высокими спинками и подлокотниками.
   Надо всей этой конструктивной невообразимостью суетилось множество существ: летающих, ползающих, прыгающих, бегающих, деловито суетящихся и озабоченно стрекочущих. Все они что-то тащили, двигали, перекатывали, сортируя и раскладывая на столе ягодно-плодово-ореховые пирамидки. В деревянные чаши разливались напитки, тягуче-медовые или прозрачно-пенистые. Чашечки, блюдечки и вазочки заполнялись разноцветными и разнопахучими смесями, мешанинами и отдельными кусками, знакомого и незнакомого вида. Закончив приготовления, шебуршаще-копошащееся войско разбежалось кто куда, вмиг растворившись в траве и листве. Нас тактично оставили одних. Не мешкая, мы уселись за стол.
   Сразу же моё внимание привлекло огромное блюдо с крапчатыми яйцами, снесёнными кем угодно, но только не курицей, однако они завлекательно пахли жареными грибами со сметаной. Не удержавшись, я взял одно и аккуратно надкусил плотную, упругую оболочку. Результат превзошёл все ожидания: внутри оказалась ароматная сочная мякоть, чуть пряная, чуть острая, действительно напоминавшая по вкусу грибы - лисички! - запечённые в печи с приправами и деревенской сметаной.
   Враххильдорст поглощал ярко-оранжевую кашицу, черпая её из мисочки непосредственно пальцем, ничуть не заботясь о манерах и приличиях. Впрочем, кто их знает, что принято здесь и не принято там? Может, у кого-то высшим достижением воспитания считается умение наступить ногой и рвать зубами? Или изящно ковыряться ноготком в цветочном пестике?
   Умяв три пары грибных яиц, я решил экспериментировать дальше. Для начала тоже копнул пальцем оранжевой кашицы у замешкавшегося дофреста, на секунду онемевшего от такой наглости и тут же отодвинувшего чашечку на недосягаемое для меня расстояние. Вкусно! Даже очень вкусно - мангово-сливочный джем? Цветочное мороженое?
   По-хозяйски оглядев огромный стол, я цепко определил для себя некую очередность экзотических блюд, решив "обожраться-таки и помереть молодым", но перепробовать хотя бы половину пищевой экспозиции. Единственное, что усложняло реализацию задуманного, было расстояние до выбранных мною кушаний. Заметив напряженный мыслительный процесс, так некстати отразившийся на моём лице, Юнэйся махнула мне рукой, мол, нечего беспокоиться, и слегка прищёлкнула пальцами. Появились смешные существа, похожие на крошечные белые колпачки. Сверху у каждого имелся ещё один колпачок поменьше, вроде головы, и пара полупрозрачных ручек-крылышек, которыми они необыкновенно ловко подцепляли нужное мне блюдо, вдвоём или втроём транспортируя его в мою сторону, невесомо переплывая прямо по воздуху. При этом колпачки издавали шелестящий звук, напоминавший тихое, тактичное перешептывание.
   - Это дараины. Мои первейшие друзья, трудолюбивые и разумные. Звук, который вас заинтересовал, действительно является их формой общения между собой, - Юнэйся явно гордилась своими старательными помощниками. - Они заботятся о семенах и зёрнах растений, охраняя и наполняя их силой. Им ведомы процессы превращения семени в дерево или цветок. Если бы не дараины, то тёмные силы могли бы вмешаться, преобразовывая растительный мир в хищную, ненасытную флору...
   - И нас бы всех скушали, - перебил я симпатичную, серьезно вещающую хозяйку, принимая от дараинов объёмное блюдо с полосатыми плодами.
   - Вы зря смеетесь, - по-детски надула губки Юнэйся. - Поверьте, это совсем не весело!
   - А что за тёмные силы, которые нас злобно гнетут? Повсюду враги, убийцы и шпионы кардинала? - я никак не мог заставить себя говорить серьёзно.
   - А что такое "кардинал"? Ну вот, вы опять смеетесь! А зря! Большие неприятности начинаются с незначительных мелочей: проезжающие мимо туристы оставляют после себя огромные выгоревшие пространства, вслед за проходящим по лесу лесником начинаются очередные вырубки. И это только люди! Не говоря о других жителях нашего мира и миров за его Пределом.
   - Например, Мардук?
   - Вы знаете про магаров? - дриада так неподдельно искренне удивилась, что я еле удержался, чтобы не рассмеяться.
   - Да кто ж не знает про магаров?!.
   - Вы опять шутите!
   - Да нет, просто до сих пор не могу привыкнуть, что столь юная особа вещает как... ну, как...
   - Как старый мудрый леша'йр, - обстоятельно закончила за меня Юнэйся.
   - А лешайр - это, в смысле, леший?
   - Странно, знаете про магаров, а в простом путаетесь. Нет ведь леших. Только в сказках придумали, что по лесу ходит дед весь во мху и народ заманивает. Лешайры не такие.
   - А какие? С сучками вместо рук и ног? Как пеньки или колоды?
   - Да нет же!!! Как пеньки и с сучками - это корневики'! - она уже чуть не плакала.
   Дофрест оторвался от обсасывания пальцев, вздохнул и отодвинул чисто вылизанную мисочку.
   - Вы бы пошли прогуляться, - предложил он. - Заодно и в терминах определитесь. Уважаемая Юнэйся, у сего молодого человека преобладает зрительное восприятие над всеми остальными. Вы ему покажите, и дело в шляпе, то есть, в дупле! Тут же живёт поблизости почтенный Илэйш Эшх. Если мне, конечно, не изменяют остатки памяти.
   - Точно! Дедушка Эшх! - дриада оживилась и, соскочив со своего кресла, резво обежала вокруг стола, явно намереваясь прервать мою трапезу. - Пойдёмте, ведь вы же наелись. Правда-правда. Вы больше совершенно не хотите есть. Ни-чу-точ-ки.
   Это походило на заклинание, я решил было возмутиться, но опоздал - аппетит растворился, как вчерашние мыльные пузыри - раз и нету. Осталось лишь чувство полного удовлетворения - поел, как песню сложил.
   - Пойдёмте же! - её голос мог растопить и глыбу, не то что моё и без того сговорчивое сердце.
   - Идём. И давай на "ты", а то слишком витиевато, извини, не привык. Да и вроде бы, ты меня старше получаешься.
   Юнэйся кивнула, соглашаясь то ли со своим почтенным возрастом, то ли с более приватным обращением, и потащила меня куда-то прямо через расступавшиеся кусты, оставив на поляне удовлетворенно улыбавшегося Враххильдорста, как я успел заметить, придвигавшего к себе очередную тарелочку с чем-то диковинно бирюзовым.
  
   3
  
   Наша прогулка напоминала скачки с препятствиями и совсем не походила на культурно-просветительскую экскурсию - я уже начал опасаться за содержимое моего желудка, нещадно взболтанное и перетряхнутое, но очередной поворот внезапно окончился круглой лужайкой с лубочной избушкой посредине. Не снижая скорости, Юнэйся подскочила к двери и энергично забарабанила в неё кулачком.
   - Дедушка! Ты дома? Деда-а!!!
   Я присел на вросшую в землю завалинку под вдавленным пыльным окошком.
   - Она всегда была такая суетливая. Белки - и те меньше скачут, - неторопливый, чуть шамкающий голос раздался у меня прямо над ухом. - Молодо-зелено.
   Я повернулся к внезапному собеседнику и чуть не стукнулся с ним носом. Рядом, почти вплотную, сидел, закинув ногу на ногу и сложив на коленях кряжистые руки, невысокий сморщенный старичок в чистой клетчатой рубахе, плотных, защитного цвета штанах и соломенных плетёных лаптях. У него были ласковые смеющиеся глаза под нависающими бровями и колоритные усы, неровно подстриженные явно неприспособленными для этого ножницами. Тут же лежала медленно угасающая трубка с потемневшим янтарным мундштуком и полустертой резьбой.
   - Дедушка, ты опять куришь?! Тебе же вредно. Вот поймаю поганцев, которые снабжают тебя этой гадостью. Небось, опять грольхи?
   - Здравствуй, ладушка! Что ж ты перед гостем-то ругаешься? Ай-яй-яй... Пойдёмте-ка лучше в дом, - покряхтывая, он поднялся с завалинки и, уже входя в дверь, снова повернулся ко мне: - Илэйш Эшх, к вашим услугам. Прошу, проходите.
   Внутри оказалось чисто и уютно. Комната была маленькая, с закопченой печкой, лавкой, сундуком и столом посредине. Терпко пахло сохнущими повсюду пучками трав, подвешенными прямо к потолку. Единственное окошко давало столько света, сколько было нужно, чтобы не стукаться об углы. Впрочем, сам хозяин, мастерски лавируя между незатейливой мебелью, проворно забежал за печь и вынес оттуда старую керосиновую лампу. Взгромоздив её на стол, он тихонько поскрёб крутой бок и вежливо попросил: "Зажгись, пожалуйста". Лампа тут же засветилась. Старичок развернулся к нам и, потрепав по щеке девочку, спросил:
   - Ну, егоза, знакомь, кто сей добрый молодец? Зачем пожаловал?
   Юнэйся замялась, вдруг разом растеряв весь свой пыл, и в смятении глянула на меня: действительно, не рассказывать же о наших пустяковых спорах. Как там дофрест говаривал - надо определиться в терминах? Сейчас определимся.
   - Меня зовут Василий, - пришёл я ей на помощь. - Я, понимаете ли, здесь проездом. Вернее проходом. Скоро назад, и следа не останется, не то что тропинки.
   - Василий, говоришь? Ну, Лес с тобой, пусть будет Василий. Каждый зовётся так, как о себе думает, а имена, что листья, опадают и вырастают новые. Эх-эх-кхех... Глядишь, и из Василия произрастёт что-нибудь нежданно-негаданное, - он зорко окинул меня взглядом, будто примериваясь. - Проездом-проходом? Случайно? Эх-эх... Ты идёшь своей единственной, незримой тропой, думая, что осторожно пересекаешь нетронутый луг, а сам оставляешь после себя такую колею, по которой может пройти даже табун каорха'ров.
   - Какую колею? Табун кого? Каар...херроф?
   - Ка-ор-ха-ров! - терпеливо поправил меня дед. - Какую, какую... Широкую! Твоя судьба, как и тень, следует за тобой повсюду! Что под рубашечкой-то, а? И карман, вон, правый светится. Скажи ещё, что фонарик забыл выключить? Смотри-и, светляк-то перегорит али штанину протлеет.
   Я потянулся рукой к штанам - какой такой фонарик? - опомнился и замолчал. Постепенно пришло чувство, что дофрест - паршивец! - опять всё знал наперёд, решил очередное занятие мне устроить по ликбезу. Ну, что ж - поликбезимся! Ещё и удовольствие получим: собеседник-то попался редкостный и очень мне симпатичный.
   Я улыбнулся и неожиданно успокоился.
   - Вот то-то и оно. И ножки свои уставшие протяни, - не унимался удивительный старичок. - Для спешки время не пришло. Отдыхай пока, ума набирайся. Добрый молодец не плечом, а умом силён. Слыхал, небось, как Иванушка в сказке со Змеем Горынычем бился? Ведь пока не изловчился, не смог его победить. Кстати, он не Горыныч, а Горынович - отчество у него такое.
   - А ведь верно. Меня ещё в детстве этот вопрос занимал: что значит "изловчился"? Что он такого сделал-то? - мне было опять легко и весело. Компания приятная, а остальное не имело значения. Чем дальше в лес, тем глубже в сказку? Что ж, в чудеса я поверил уже пару дней назад, так что пусть будут и Иваны со Змеями Горыновичами! До кучи, так сказать... Русский я человек али как, в конце-то концов?
   Лешайр, глядя на меня, хмыкнул в усы и понимающе кивнул:
   - Что сделал, то и сделал. Каждый ловчился по-своему.
   - А их много было?
   - Да словно клопов лесных. Все в Иванушки лезут, кому не лень! Каждому охота царевну в жёны, да за просто так, и полцарства в придачу. Кто попроще - мечтают о сокровищах Горыновича, да чтоб без драки, потихоньку стащить и бегом дворец покупать. Будто Змей - полный кретин - дома не ночует, только за красными девицами и летает. Делать ему нечего! Он у нас гуманист и джентльмен, девушки его и так любят, отбоя нет. Чего за ними бегать-то? К тому же, как ты думаешь, он постоянно, что ли, в чешуе щеголяет? Сам попробуй - спокойной жизни конец! - он поучительно воздел к потолку узловатый палец. - Надо уступать дорогу дуракам и сумасшедшим. Уступив - сразу выиграешь. Вот так-то, милок.
   - Вы меня заинтриговали. Какой-то совершенно немыслимый парень. Познакомьте на досуге!
   - Легче лёгкого! Он у нас общительный, в хорошем смысле слова, - глупцов жрать перестал, почитай, уж лет семьсот назад. У него от них изжога. Говорит, яд человеческий в десять раз сильнее змеиного.
   - Да ладно уж, может, я и глупец, не знаю, но точно глупец неядовитый, - фыркнул я, старательно поддерживая беседу и по старой привычке переводя разговор на себя.
   - Значит, не глуп. Дурак никогда себя дураком не признает. А с Горыновичем, пожалуй, ты и сам встретишься, уж больно он фигура колоритная - мимо не пройдёшь, конём не объедешь, на ковре не облетишь.
   Притихшая Юнэйся с явным интересом слушала наш разговор. Потом, как будто что-то вспомнив, оживилась и, улучив момент, встряла в беседу:
   - Дедушка, посмотри в свою книгу, а? Что ждёт Василия? Чего ему опасаться?
   - Стоп, стоп! - я аж привстал на месте. - Я не красна девица, а дед не цыганка. Не надо мне гадать, а то предсказания обладают премерзким свойством сбываться, да с точностью до наоборот. Я уж сам как-нибудь, не нужно за меня выбирать дорожный указатель. Не лишайте удовольствия вляпаться в какую-нибудь бяку самостоятельно и обкушаться ею до одурения.
   - Ну, Василий, ты даёшь. Думал, что ты умён, но чтобы настолько!.. - лешайр преувеличенно восторженно поцокал языком.
   - Без оскорблений попрошу! На себя посмотрите: классический почётный член Академии наук! - в следующую секунду мы, всё-таки, не выдержали и дружно захихикали, не обращая внимание на удивлённо распахнутые глаза замершей рядом Юнэйси. Старичок махнул на меня рукой.
   - Гадать, как просит внучка, я тебе, конечно же, не буду: ты и так много чего знаешь, а что не ведаешь - полезно через собственные шишки да синяки постигать. Вернее приложится. Вон на лбу какой красавец! Уж точно, того, кто его поставил, не забудешь... Да мало ль тебе советов по жизни дадено было? Помнишь хоть один?
   - Естественно. Не писать мимо горшка, мыть руки перед едой, не целовать чужих девушек, не обижать маленьких, не дразнить собак, уступать дорогу поездам и место пенсионеркам, не... - я старательно загибал пальцы, в глубине души понимая, что я действительно не могу вспомнить ни одного стоящего совета - одни прописные "умные глупости". Дедушка Эшх улыбчиво кивал, казалось, ещё минута и он скажет: "За экзамен тебе ставлю five..." и подпишет зачётку.
   - Про горшок и девушек - это ты молодец, правильно подметил. Так что говорить я тебе, всё-таки, ничего не буду. И не смотри на меня так жалостливо, Юнэйся, ты уже не маленькая, должна понимать, почитай, на вторую сотню лет перевалила, - тут он окончательно развернулся ко мне, покрутил усы, оглядел с головы до ног и добавил: - А вот в дорогу, пожалуй, дам я тебе, Василий, в коллекцию к висюльке с фонариком, одну полезную вещицу, правда, одноразового пользования. Ну, ничего, чтобы голову врагу срубить и одного замаха достаточно, а в любви важен, по сути, только один поцелуй - самый первый. Да и...
   - И?.. - улыбнулся я.
   Он меня уже не слушал да и не слышал, кряхтя, залез под лавку, что-то продолжая бубнить, сбившись на учительские интонации. Из-под лавки остались видны только его лапти и полосатые носки с пронзительно-оранжевыми заплатками. Что-то гремело и шершаво переставлялось. Выкатилась кастрюля, яблоко и пара свечек. Выскочил огромный, толстый кот, сверкающий глазищами и недовольно мяукающий. Натолкнувшись на меня, он приосанился и, задравши хвост, гордо прошествовал к печи, на которую, впрочем, запрыгнул еле-еле, натужно скребанув когтями по известке. Заняв ключевую позицию, уставился на нас с важно-презрительным видом генеральской жены, случайно увидевшей километровую очередь за сосисками.
   Наконец вылез и лешайр, пыльный, но очень довольный собой. В кулаке он сжимал небольшой клубок то ли ниток, то ли какой-то непомерно длинной травы.
   - Вот. Правда, остатки. Запамятовал, извините старика.
   - Ух ты-ы!.. Дедушка, это ж путеводная трава! - глаза Юнэйси стали уж совсем невообразимой формы и размера. - А поговаривали, что она давно нигде не растёт. Врали, значит, чурки дубовые!
   - Почему врали? И точно, не растёт. Считай, что у меня просто закатилась, - отряхиваясь, проговорил он.
   - И сколько у тебя всякого разного закатилось, а, деда? - недоверчиво прищурилась дриада.
   - Много будешь знать - корни посохнут, и листва опадёт! Придётся тебя окучивать да окапывать - была забота! Я уж лучше помолчу, а то от работы не только корни сохнут, то есть кони дохнут... А ты, Василий, смотри сюда. Сказки читал? Вот и молодец. Если потерялся али заблудился где - кинь клубок о землю, притопни, прихлопни, он и покатится, а ты за ним следом ступай. Правда, куда выведет - это наверняка сказать нельзя, но то, что выведет - точно! Получай.
   Я попытался преисполниться важностью и торжественностью момента - не получилось. Мысленно плюнул и обыденно засунул клубок в свободный карман: - Спасибо!
   На печи насмешливо фыркнул кот. Лешайр, погрозив ему кулаком, сказал:
   - Не твоё дело, Васька. Знай - молоко лакай.
   - Тоже Василий? Тёзка?
   - Вот и я говорю: имя пора тебе менять, а то действительно, кто-нибудь с котом перепутает. Ничего, срок придёт, всё само собой произойдет. И рот не успеешь захлопнуть, а муха уже влетела...
   Дед так и не договорил, наверное, опять что-то очень важное. Вот так всегда по жизни - не хватает слова, вздоха, шага.
   За оконцем вспыхнуло, замерцало пульсирующее живое марево. Потом вмиг стихло, успокоилось и вернулось назад многоголосьем и смехом.
   Оглянулся назад - дед усиленно приглаживал усы, кот спрятался, а Юнэйся замерла, всматриваясь в мутное стекло, старательно протирая его пальчиком.
   - К нам прибыл ревизор? - осведомился я, но ответа не дождался.
   Дедушка Эшх, приосанившийся и важный, предварительно крякнув, отряхнул и без того чистую рубашку, приоткрыл низенькую дверь и вышел наружу.
  
  
   4
  
   Поляна перед избушкой была забита до предела.
   Сначала было непонятно, как в такое маленькое пространство умудрилась поместиться вся эта говорливо-шевелящаяся пёстрая толпа. Приглядевшись, я увидел, что лужайка, слегка смазаная по краям, с проступавшими сквозь расплывающиеся деревья мраморными колоннами и гобеленами (будто лес совместился с покоями дворца), растянулась до размеров небольшого конференц-зала, вместившего в себя около ста человек. То есть, на первый, очень беглый взгляд собравшихся можно было назвать людьми. На второй, тоже весьма беглый, становилось совершенно очевидно, что к людям сии персоны имеют весьма отдалённое отношение. Например, ближайшая дама, стоявшая перед окном избушки, основательно загораживавшая нам обзор своей великолепной спиной в декольте, открытом гораздо ниже пояса, вдруг рассмеялась на настойчивое бормотание склонившегося к ней кавалера и, похлопав его по плечу веером, развернулась, что-то говоря ему в ответ. Ого!!! Бриллиантовая стрекоза, сидевшая на её ухе, не скрывала его необычную удлинённо-острую форму, гармонично сочетавшуюся с таким же удлинённым разрезом показавшегося глаза - золотистого, при полном отсутствии белка. У мужчины, целовавшего подставленную руку, обнаружился аккуратный, чуть выступавший гребень, идущий вместо шейных позвонков, раздваивавшийся и исчезавший под волосами. Дальше - больше! Подошедшая к ним нарядная девочка оказалась и не девочкой вовсе. Стоило мне приникнуть к стеклу, и я понял, что впечатление юности было вызвано лишь стереотипом мышления, связанным только с маленьким ростом, так не гармонировавшим с мудрой усталостью глаз и сеточкой морщин на всё ещё очень красивом лице. На плече "девочки" восседала небольшая птица: что-то среднее между вороной и попугаем. Дама в декольте и гребенчатый кавалер церемонно поздоровались и с птицей, и с её миниатюрной хозяйкой, слегка наклонившей голову (причём, именно в этой последовательности - птица, а потом дама). За хозяйку, как и следовало ожидать, ответила ворона-попугай, чья длинная тирада вызвала очередную серию кивков, поклонов и приседаний, после чего экзотическая пара отбыла, уступая место следующему занятному персонажу, щеголявшему чешуйчатой кожей и беспокойным раздвоенным языком, во время приветствия то и дело выскакивавшим наружу.
   - Может, выйдем? - прошептала Юнэйся над самым ухом. От неожиданности я подскочил, чуть не выдавив лбом оконце. Тьфу ты, сову тебе в дупло, кто ж под руку-то?..
   - Выйдем, выйдем. А смокинг? Я не при параде, - прошипел я, растирая многострадальный лоб. - А за окном он самый и наблюдается, если это не сплошные глюки, конечно.
   - Что такое плюки... глюки? Не путай меня! - суетилась дриада. - Пойдём! Да нас даже никто и не заметит, в такой толчее-то, а так ничего не слышно. Чего стёкла-то вышибать? Они в лесу большая ценность.
   Она в последний раз дёрнула меня за рукав и выскочила из избушки, в спешке хлопнув дверью. С печи выжидательно смотрел кот.
   - Ну-рр? - спросил он, привставая на лапах.
   - Пока, усатая морда, - вздохнул я. - Береги деда.
   Всё моё было при мне - собирать нечего, ожидать некого. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец!
   Я шагнул следом.
   Меня никто не заметил: кто скользил скучающим взглядом, кто заученно, не всматриваясь, кивал головой. Хоть сиди на крылечке, хоть курсируй по залу-поляне - никому до меня не было никакого дела. Красотища! Я огляделся повторно, так сказать, в непосредственной близости: интригующая мешанина из сногсшибательных красоток и сказочных персонажей, как будто только что сошедших с экрана фантастического сериала о звёздных войнах. Для начала изучил первую названную группу - никогда не видел столько роскошных женщин разом и так близко. Впечатление не портили ни сюрреалистическая форма ушей, глаз, рук и голов, ни цветовое сочетание волос и кожи. А что, по мне так фиолетовая кожа весьма неплохо дополняется изумрудными кудрями и золотой помадой на губах. Не без труда оторвавшись, наконец, от созерцания окружавших меня соблазнительных форм и объемов, проглядывавших, просвечивавших и просто откровенно выставленных напоказ, я попытался-таки найти ушедшего лешайра и его внучку, высматривая их среди толпы - безрезультатно! Жаль. В данный момент их общество было бы как нельзя кстати: сформулировались вопросы, требовавшие наискорейших ответов. Ладно, подожду. Я решил следовать своему обычному правилу - не сопротивляться событиям. Когда ещё попаду на подобное сборище? А вопросы, как говаривал дофрест, разрешатся по мере... Кстати, как-то там дофрест?
   Кто-то резко схватил меня сзади за локоть. Юнэйся?.. Она поспешно затащила меня за огромного субъекта, напоминавшего неудачно наряженного бритого медведя.
   - Наше дело плохо! - заговорщически прошептала она. - Что-то случилось. Лет шестьдесят к нам не прибывала великая герцогиня. Если приехала сама - жди беды! Не зря же говорят: не радуйся долгому затишью - обязательно встретишь Эвил Сийну.
   - А нас осчастливила именно Эвил Сийна?.. Знаком!
   - Знаком?! - поперхнулась Юнэйся.
   - Господи, ну что ты так испугалась? Заочно, конечно. Наслышан, начитан, ни разу не видел воочию. Вот ведь судьба: только прочитал - сразу практическое занятие. Забавно.
   - Заба-авно??? Может, тебе и весело, а мы живём под её властью. Ах, если бы она нас просто не замечала! Герцогиня же использует свои законные территории для игрищ, мягко говоря, не соответствующих лесному этикету... Придумать такое способен лишь больной хрумм или помешанный кикимру'х!
   - Но она, как я понимаю, не может сменить поле деятельности на Париж или Гавайи? - уточнил я, вспоминая прочитанное про дриад в библиотеке и одновременно отмечая про себя названия новых лесных жителей. Надо же, хрумм и кикимрух?
   - Да, как всякая дриада и она скована рамками леса, - Юнэйся чуть погрустнела. - А ты её защищаешь?
   - Да нет, отчего же. Пытаюсь понять.
   - Да что тут понимать?! Да, мы - дриады. Да, мы прикованы к месту и дереву, нас породившему, но ведь можно воспринимать это не как тюрьму, а как высшее предназначение - служение Лесу! Вот, например - не надо ходить за тридевять лесов - соседняя дриальдальдинна, тоже герцогиня, Сейрин Ния Хаэлл, её любят и уважают. Все-все, даже самый крошечный новорожденный дараин знает, что махадриада сделает всё возможное и невозможное для каждого своего подопечного, будь то цветок или живое существо.
   Стоявший рядом медведь обернулся и подозрительно зыркнул на нас из-под лохматых нависающих бровей: "Цыц, мелкотня!". Юнэйся машинально кивнула и, утянув меня пониже, возбуждённо зашептала мне прямо в ухо.
   - А мы живём, как на муравейнике - сплошная суета и, того гляди, подожгут. А она!.. - девочка сделала многозначительную паузу. - Она-то набрала себе бездельников и весело проводит время. Вот, полюбуйся. Они-и - её свита. Глаза б мои не смотрели! Тебе в новинку, понятно - с первого раза завораживает, но потом быстро привыкаешь. Мыльный пузырь тоже играет всеми цветами радуги, а внутри него пустота. Пшик. Рукой тронешь, хлоп и нету, стоuшь весь в мыле.
   - Может быть... А наверху-то что? Разве никто не знает?
   - Знают! - помрачнела Юнэйся. - Но дриальдальдинна имеет полное законное право на свои фантазии. Конечно же, наказывать и осуждать её не за что - ведь никто не погиб, трава зелёная и кора не облезла. Так это же не её заслуга! Дедушка Эшх трудится с утра до вечера и с ночи до утра.
   - А где он, кстати?
   Ответа не последовало. Толпа, замолкая и разворачиваясь в одну сторону, спрессовалась, очищая посредине свободное место. В наступившей тишине, шурша и выбрасывая листья, распускаясь цветами, прямо из-под земли полезли побеги, стремительно свиваясь в некое подобие зелёной арки. Минута - и цветущий проём был завершён. Он вспыхнул изнутри, засветился и загустел. Из него выкатилась ковровая дорожка, вслед за которой появилась женская фигура, вышедшая наружу с достоинством коронованной особы.
   Я сглотнул, Юнэйся скривила губы и отвернулась. Остальные склонились в глубоком поклоне.
   Вновь прибывшая неспешно прошествовала по дорожке. Теперь она была слишком близко, чтобы не заметить, что она не просто красива, а царственно хороша, притом, что весь её облик бросал вызов всем и каждому, поднимая из глубины души самые противоречивые чувства: восторг и желание, преклонение и жажду, безумие и отрешенность. Я никогда не понимал, как за одну ночь с Клеопатрой кто-то платил жизнью. Теперь вопрос отпал сам собой. Может и правы были те, кто за несколько часов умопомрачительного взлёта могли распроститься со всем, чем обладали.
   Эвил Сийна была невысока ростом, что, тем не менее, не мешало ей смотреть на всех сверху вниз. Обнажённое тело сплошь покрывали изображения растений, руны и знаки. Спереди, с пояса до колен, ниспадал каскад из нитей с нанизанными драгоценными камнями, оставляя открытыми бёдра. На высокой груди, закрывая расправленными крыльями соски, замерли две красно-белые бабочки. В комплект к ним такая же бабочка примостилась на узеньком бриллиантовом ожерелье, плотно обвивавшем шею. На каждом пальце на руках переливалось кольцо. Густые волосы, собранные на затылке, удерживались хрустальными, вспыхивающими искрами шпильками. Через пару минут от изобилия украшений у меня зарябило в глазах. Да уж, всего было по-царски слишком.
   Вслед за ней на поляну выступили две чёрные лоснящиеся фигуры. Охранники? Любовники? Или то и другое вместе? Обведя толпу обжигающим взглядом, они встали за спиной герцогини, демонстративно поигрывая мускулами, готовые в любую секунду прыгнуть и вцепиться в горло каждому, невзирая на ранг и комплекцию. Толпа подалась назад. Эвил Сийна удовлетворённо улыбнулась и приветственно подняла руку.
   Арочный проём постепенно угас, цветы роняли лепестки, листья засыхали и опадали прахом. Всего несколько секунд за спинами чёрных телохранителей бушевала осень. Миг, и двери не стало.
   В последнее мгновение из затухающей глубины выскользнула невзрачная фигурка, прошмыгнула вперёд и примостилась у ног дриальдальдинны, едва доставая ей до бедра.
   - Грольх, надо же, - вот теперь Юнэйся удивилась по-настоящему. Я присмотрелся повнимательнее.
   Человечек, - а более всего он походил на уродливого человечка - щуплый, лысый, с белёсым лицом, с непомерно длинными пальцами на худых руках, завёрнутый в некое подобие накидки, скрывавшей его до кожистых серых стоп, примостился около герцогини, заглядывая ей в глаза со смешанным выражением преданности и хитрости. Под мышкой он держал футляр продолговатой формы - то ли музыкальный инструмент, то ли незнакомое оружие.
   - Отчего он такой незагорелый и неупитанный? Мама в детстве не любила? - улыбнувшись, поинтересовался я. - Или собратья кашу отнимали? Характер, небось, от этого сильно испортился - брюзжит перед дождиком и не любит птичек с цветочками?
   - Грольхи живут под землей, а наружу выкапываются только ночью - покушать. Кстати, они плотоядные, - не отрываясь от происходящего на поляне, сухо сообщила дриада.
   - Еще скажи, хищники.
   Юнэйся серьёзно посмотрела мне прямо в глаза и промолчала. Мне сделалось неуютно. Шутить тут же расхотелось. Вспомнилась Динни, которая однажды что-то такое говорила про грольхов и заманиваемых ими в лес детей. Я тогда, конечно, ей не поверил, теперь же поглядел на щуплую фигурку внимательно, оценивающе запоминая. Будто что-то почувствовав, человечек вздрогнул и уставился в нашу сторону - холодный взгляд выкаченных рыбьих глаз скользнул по толпе, распахнулась щель рта, образуя горизонтальную линию, растянутую от уха до уха. Это могло обозначать и улыбку, и предупреждение, в зависимости от фантазии смотрящего.
   - Герцогиня предпочитает экзотику? - я предусмотрительно сдвинулся за широкую спину стоявшего впереди медведя.
   - И экзотику, и эротику... Смотри, дедушка Эшх!
   Действительно, обнаружился протискивающийся вперёд лешайр, всё ещё не перестающий приглаживать усы и покряхтывать. Подошёл к Эвил Сийне, слегка склонил голову, что-то тихо сказал ей. Та снисходительно улыбнулась в ответ одними губами, одновременно приподняв брови, и сделала рукой неопределенный жест собравшимся, мол, вольно, разойдитесь, можно и расслабиться. Из-за поднявшегося облегченного гула я не расслышал последовавшие слова, лишь по выражению её лица догадался, что лешайру было предложено прогуляться. Небрежно оттолкнув коленкой грольха, дриальдальдинна двинулась по поляне, впрочем, не сходя с ковровой дорожки. Следом пристроился задумчивый Эшх и пара бесшумных телохранителей, воспринимавшихся уже как естественное, почти неодушевленное дополнение. Они неспешно шли в нашу сторону.
   Я прислушался.
   - ...нет, госпожа, позвольте не согласиться с вами, - донёсся до меня голос Илэйш Эшха. - Свобода - понятие относительное. Спросите у цветка - свободен ли он, или корни - это, всё-таки, цепь, которая приковала его к матере-земле, и он обречён в своём заточении? Может, свобода - это только миг перед уходом, когда наконец-то остаёшься только наедине с собой и со смертью?
   Герцогиня грациозно мерила шагами дорожку, не возражая, но явно оставаясь при своём мнении. Потом неожиданно продекламировала:
  
   Свобода - мечты легкий ветер,
   Рождённый улыбкой Творца.
   А вновь унесённые листья?
   То Вечности вздох без конца...
  
   - Великий Лройх'н Доор Шиир. Кто не читал сих великолепных стихов?! - лешайр понимающе кивнул и продолжил:
  
   Свобода - надменное эхо.
   Кто сможет его удержать?
   А может, то хрупкая птичка
   В руке, что боишься разжать?..
  
  
   Они немного помолчали, затем Эшх осторожно возобновил разговор:
   - Слишком быстрый взлёт таит в себе не менее стремительное падение, а большая удача вызывает массу мелких бед. Не совершайте необдуманных поступков, госпожа. Порою повернуть назад бывает уже невозможно. А вырвавшись из так называемой клетки, ничего не стоит тут же угодить в другую, более крепкую.
   - Мне кажется, ты забываешь, с кем говоришь! - герцогиня продолжала улыбаться, но глаза её прищурились, прикрывая ресницами медленно копящийся в них гнев. На лешайра она больше не смотрела. Ещё три шага - дорожка закончилась. Собеседники плавно затормозили, останавливаясь у самого края коврового полотна. - Здесь решаю я. Я! Только я и больше никто! То, что ты являешься прекрасным собеседником, делает тебе честь, конечно же, но не дает права - никакого! - заваливать меня советами, пусть даже, на твой взгляд, и удачными. Я уже не маленькая, времена вытирания носа и попки, слава Лесу, давно миновали.
   Оба выдержали паузу, прекрасно понимая, что никакие насморки и грязные подгузники маленьким дриадам не грозят и в помине.
   - Госпожа, - Илэйш Эшх первым прервал молчание, грустно посмотрев на красную линию ковра, отделяющую их от зелёной травы. - Я осмелюсь - не сочтите за дерзость! - добавить, что ваш выбор касается не только вас. Подумайте об этом перед тем, как сделаете последний шаг! Всё имеет начало и финал, две природы, две стороны. Палка - и та о двух концах. Монета о двух сторонах, и пусть на одной у неё выгравирован прекрасный профиль, но на второй - всегда выбита цена. В данном случае цена может оказаться слишком высокой. Хватит ли у вас сил и мужества оплатить по счёту, пройдя этот путь до самого конца?!
   - Сил и мужества?! - голос герцогини дрогнул и перешёл на злое шипение. - Ещё добавь "ума и смелости". Одно и тоже, что обозвать меня трусливой идиоткой! Да как ты смеешь, короед! Я не нуждаюсь в твоём сочувствии. Ха! Обвинять меня в трусости и глупости, сомневаться в моей судьбе? Моё расположение совсем вскружило твою старую п-лешивую голову! А зря! Смотри, так недолго и в немилость попасть - будешь гнить в болоте с дурами-кикиморрами!
   Лешайр слушал молча, покорно, моргая на каждое "моё" и "меня", лишь однажды его седая голова чуть заметно качнулась - видимо, хотел возразить, но удержался. Может быть, когда оскорбления коснулись кикиморр?.. Стоял, низко склонившись в почтительном поклоне.
   - Вот так-то лучше! - Эвил Сийна ткнула в него лакированным ногтем, заставляя наклониться ещё ниже. - Так ты смотришься гораздо уместнее и естественнее: почтительному возрасту должна быть присуща почтительность. Живи тихо, и жизнь твоя продлится долго.
   Она трижды глубоко вздохнула, успокаиваясь, развернулась и сделала несколько шагов по дорожке. Эшх остался стоять на месте, не разгибаясь и не поднимая глаз. Герцогиня недовольно возвратилась.
   - Зачем же так демонстративно и принародно?
   Лешайр выпрямился.
   - Кстати, я не открыла тебе ещё самого главного. Можешь радоваться: всю власть над моими лесами и рощами я передаю тебе, а сама ухожу, отбываю, растворяюсь... Надеюсь, безвозвратно. Это вопрос уже решённый. Я выбрала: назад пути нет!
   - И каким образом?.. - едва слышно прошептал Эшх.
   - О! Конечно же, удивительным и непредсказуемым! Надеюсь, это поразит воображение, и не только твоё. А уж след в истории...
   - ?!.
   - Кхм, - кашлянула Эвил Сийна, чуть скосила глаза от досады - немой вопрос в глазах лешайра сбивал её с мысли - и, повысив голос, продолжала: - Мне преподнесли в дар преобразующий жезл. Да! Фатш Гунн теперь у меня! У ме-ня!!! И я собираюсь во что бы то ни стало пустить его в ход, - казалось, она сейчас заорёт или расхохочется.
   Илэйш Эшх вздрогнул и поражённо уставился на дриальдальдинну.
   - Вы?!.. Ты?.. Ты собираешься порвать изначальную связующую нить - нить со своим родовым деревом?! - забыв про условности, торопливо заговорил лешайр. - Ах, безумное дитя! Остановись! Ты погубишь себя! Ещё никому не удавалось...
   - Молчать!!! Старый болван! Раскаркался, как обожравшаяся трупами ворона! - отбросив приличия, герцогиня визжала, словно обокраденная торговка. - У меня всё получится! ВСЁ!!! Мне обещана полная свобода и целый мир в придачу! - она в упоении развела руки в стороны и вдруг яростно оглядела собравшихся. - А от "родной" лужайки меня, простите, тянет бле-вать!..
   Толпа начала панически редеть, выдавая ретировавшихся вихреобразным колебанием воздуха, хлопком и образующимся после этого пустым местом. Из желающих высказаться остался только лешайр, которого как раз никто и не собирался слушать.
   По всей вероятности, считая беседу законченной, герцогиня что-то отрывисто крикнула через плечо, подзывая грольха. Не глядя, протянула руку. Тот бережно вложил в неё загадочный футляр. Повернувшись к оставшимся немногочисленным зрителям, у которых любопытство победило чувство самосохранения, Эвил Сийна, победно улыбаясь, демонстративно медленно щёлкнула застежками, раскрывая футляр, и достала наружу продолговатый предмет - витой, узорчатый, с остриём на одном конце и внушительным рубином на другом. Теперь уже всем было понятно, что это отнюдь не музыкальный инструмент. Кругом загалдели, задвигались, приближаясь вперёд или наоборот ударяясь в бегство вслед за уже исчезнувшими ранее. Дриальдальдинне это было безразлично. Она поудобнее обхватила руками Фатш Гунн, высоко подняла его над головой и, наслаждаясь гротескной значимостью момента, вдруг расхохоталась, откинувшись и закрыв глаза. Сверкнула алая молния, наискосок пронзившая камень, небо потемнело, быстро набухая и провисая тяжёлыми тучами.
   И тут лешайр, казалось, до этого поникший и безучастный, рванулся к герцогине, пытаясь достать до неё, метя по жезлу, но явно не дотягиваясь. Время потекло медленнее, вязко обволакивая присутствующих. Все замерли. Лишь два чёрных охранника стремительно трансформировались, вытягивая тела и обрастая короткой шерстью. Миг, и две крупные кошки, обогнув хозяйку, устремились на Эшха, отшвырнув его в траву, комкая и топча старческое тело. Рядом со мной кто-то сдавленно ахнул: "Великий Лес, геркатты!"
   - Стойте!!! - не помню, как я кинулся вперёд, лупя криком, точно хлыстом. Мне навстречу неспешно разворачивалась герцогиня - глаза её метали молнии.
   - Кто таков?! - рявкнула она.
   - Отмените экзекуцию! Именем пресветлой Королевы! - я постарался вложить в свои слова максимальную твёрдость. Брови Эвил Сийны поползли вверх. Она оглядела меня не в пример внимательнее, нахмурившись, задумалась.
   - Кто пустил сюда... примата?!
   - Я - человек. И это звучит гордо!
   - Человекообразное нагло дерзит. Глупо и безрассудно. Что ж, я жду продолжения и поскорее! - резюмировала она. Подняла руку, щелчком приостанавливая своих старательных слуг. Те замерли над распростёртым телом, лишь их чёрные хвосты раздражённо нахлестывали бока.
   - Итак, прыткий молодой че-ло-век, что же вам угодно?! Надеюсь, что ваш героический порыв таит под собой хоть ничтожную каплю ума. Ну!!! - без усилий включившись в игру, герцогиня отрепетировано надела на себя маску благожелательно-холодной заинтересованности, поглядывая то на меня, то на переливающийся маникюр на ногтях.
   Помня, что разговор с женщиной лучше начинать с комплимента, а впрочем, всё равно надо же было с чего-то начинать, я произнёс:
   - Я слышал, что вы столь же умны, сколь красивы. А увидя как вы красивы, я надеюсь на вашу мудрость, сравнимую лишь с вашей привлекательностью, - тут я сделал паузу и, глядя в её ничего не выражающее лицо, решил перейти к делу: - Глупо убивать лешайра. Он же вам потом и пригодится.
   - Хм. Ещё один советчик. Бесплатный. Ишь, расплодилось. Год, что ли, урожайный? Или к дождю?.. - она мечтательно посмотрела на небо, потом гораздо жёстче на меня. Сказала, брезгливо отворачиваясь, в одну секунду теряя интерес. - Пшел вон, наглец!
   - Вам стоило бы обращаться чуть вежливее с тем, кого вы видите в первый раз...
   - Надеюсь, и в последний, - не оборачиваясь, категорично отрезала она.
   - Смотрите, чтобы потом не было мучительно больно. Вдруг я имею высокопоставленных родственников?!
   - А ты имеешь?.. Ну-ну, врёшь и не зеленеешь, - скосив глаза, спокойно возразила Эвил Сийна, но мне показалось, что в её голосе прозвучало сомнение. Взгляд стал более цепким, сравнивающим, глаза заледенели, будто беря меня в прицел. Так и не вспомнив, кому же я могу приходиться седьмой водой на киселе, она приняла решение. - Что ж, имеешь, так имеешь. А мы поимеем тебя. Эй, киски! - обольстительно улыбнувшись, она скомандовала, снова прищёлкнув пальцами. - Нет времени, после. Деда и этого нахала ко мне - живыми!
   Ткнув в моём направлении жезлом, дриальдальдинна развернулась и осторожно сошла на траву. Кругом всё замелькало, снова ускорившись и завертевшись вокруг нас.
   Я же со всех ног ринулся к лешайру, на ходу выдернув у какого-то зазевавшегося щеголя весьма крепкого вида дубинку, которой и огрел по спине ближайшую кошку. Верхом на второй, уцепившись за круглые уши, как заправский ковбой, восседала Юнэйся, отчаянно визжавшая и, по всей вероятности, тоже решившая взять огонь на себя. Кошка шипела и отмахивалась от неё, как от назойливой мухи, при этом не забывая наступать деду на грудь. Моя же киска развернулась ко мне со свирепой стремительностью, жарко дохнув пастью и продемонстрировав нешуточный набор острых клыков. Особо не раздумывая, я ткнул между ними дубинкой, заталкивая её как можно глубже, прокручивая и раня клокочущее горло, одновременно уклоняясь вбок от летящей мне в живот когтистой лапы. Стоп, подруга! Или же друг? Стоп! Не так быстро!.. Геркатты, говорите? А по мне так обычные кошки, только переростки. Стоп! Кишки мне ещё самому пригодятся. А не хочешь ли пальцем в глаз? В желтенький. Нет?.. Прилипнув к сопернице как можно плотнее, я лупил и лупил её куда попало, не давая возможности кромсать меня когтями. Что, не сильна в ближнем бою? Она утробно выла, напирая и дёргая головой, безуспешно пытаясь сняться с воткнутой в пасть палки. Не нравится?! Получай! За деда! За родной Лес!
   Я дрался яростно, нанося удары вслепую, не раздумывая, вкладывая в них всего себя, стараясь не обращать внимание на скребущие по спине лапы и что-то тёплое, струйкой ползущее вдоль позвоночника. Я удовлетворённо отметил, что давным-давно забытые занятия по тай'джийдо (вот оно как бывает: спасибо, Люсинда, кем бы ты ни была - спасибо!), наконец-то, пригодились по-настоящему - тело само собой вспоминало и воспроизводило нужные движения и захваты, уберегая себя, то есть меня, от действительно опасного противника.
   В очередной раз рванувшись вбок, кошка-оборотень сбила меня с ног. Мы покатились по траве, удаляясь от лежавшего лешайра.
   Юнэйся же давно свалилась со своего рычащего "скакуна", отчасти добившись желаемого, поскольку тот, тоже бросив деда, стоял теперь над ней, горя глазами, капая тягучей слюной ей прямо в лицо и придавив раскинутые в стороны руки, татуировка на которых была заляпана кровью - нежно салатового цвета. Девочка не сдавалась и отчаянно пинала ногой открытый вражеский живот. Геркатт ждал, явно издеваясь над своей жертвой. Сытый и холёный, он никуда не торопился, абсолютно уверенный в своих силах, явно получавший удовольствие непосредственно от самого процесса.
   В это время под крики, суматоху и паническое бегство последних свидетелей Эвил Сийна довершила задуманный эксперимент, одним сильным движением вонзив Фатш Гунн в густое переплетение травяных стеблей под ногами - земля застонала, дрогнула и прогнулась, родив зелёную волну, разбежавшуюся кругами от торчащего жезла. Вспыхнула и ударила из туч ветвистая синяя молния, нижним концом устремляясь к герцогине, обтекая её блестящей оболочкой и вздёргивая над землёй, как тряпичную куклу, застрявшую в ветвях старой яблони. Неожиданно стала заметна переливающаяся изумрудная пуповина, связывавшая дриальдальдинну с земной поверхностью под ней. В данный момент изумрудный цвет менялся на алый. Изменения сопровождались побочными, явно неприятными ощущениями: Эвил Сийна больше не смеялась, куда-то растеряв всю свою спесь. Её тело агонизировало, скрючивались пальцы, а немой рот жадно хватал воздух. Выпученные глаза слепо отражали небо.
   И тут она закричала - пронзительно завизжала, перекрывая раскаты грома.
   Будто сжалившись, небо и земля одновременно отпустили свою распятую жертву. Лопнула связующая пуповина снизу, угасла синяя молния сверху.
   Без чувств, тяжело и нелепо, рухнула в траву герцогиня, рассыпав шпильки и драгоценные камни. Вспорхнули освобождённые бабочки, отцепившись от карминовых сосков, и красно-белыми лоскутками улетели в клубящееся небо.
   Окончательно исчезли проступавшие ранее покои дворца, унося с собой последнего зрителя. Возле тела дриальдальдинны суетился грольх, длинными пальцами прищёлкивая и помахивая над её лицом, что-то бубня и напевая. Эвил Сийна вздрогнула, застонав, с трудом села и отсутствующе огляделась вокруг.
   Поверхность поляны уже перестала колыхаться, но волны, достигшие ее края, перекинулись на растущие там деревья, раскачивая их всё сильнее и сильнее, выдирая корни, с хрустом ломая ветки. Рухнуло одно дерево, потом другое, ещё и ещё... То тут, то там с треском валились стволы, картечью разлеталась земля, образуя рваные ямы. Навстречу рушащемуся лесу из туч снова ударила молния. Вспыхнули упавшие ветки, повалил дым.
   Прямо с застрявшей в горле дубинкой, полоснув меня на прощанье лапой, убежала к очнувшейся хозяйке кошка, на ходу трансформируясь и опять преображаясь в чёрную мужскую фигуру. Оборотень, зло выдернув изо рта окровавленное орудие, смерил меня запоминающим взглядом. Конец, сфотографирован и сосчитан. Стало на одного смертельного врага больше...
   Я обернулся к Юнэйсе.
   В этот момент вторая кошка, державшая девочку, наступила когтистой лапой ей прямо на лицо и переместила туда всю свою тяжесть. Тело под ней конвульсивно выгнулось и замерло окончательно. Где-то далеко в лесу раздался оглушительный треск падающего дерева, умершего вместе со своей дриадой.
   - Не-е-ет!!! - нащупывая на бегу печать, я устремился к Юнэйсе.
   Исковерканное тело девочки мерцало и таяло, растительный орнамент татуировки ожил, прорастая из земли крошечными ольховыми побегами. Но они тут же падали в тлевшую траву, сбитые обжигающим потоком ветра.
   Сквозь дым и колеблющийся воздух я ещё различал, как во вновь созданный портал, уже без демонстративной пышности геркатты унесли на руках "великую" герцогиню Эвил Сийну Хаэлл - растрёпанную и грязную. Замыкал отступление грольх, прижимавший к груди жезл.
   Мы остались одни.
   Кругом горело, трещало и часто сыпало искрами. Трава чернела и скручивалась.
   Застонал лешайр. Приподнялся.
   - ...Юнэйся. ...Где? ...Юнэйся?
   - Молчи, дедушка, береги силы, - я старался не смотреть ему в глаза. Он сразу всё понял и обмяк на моих руках.
   - Вася, помоги подняться. Где эти... остальные?
   - Отбыли, разумеется, а мы вот тихо жаримся. Ещё чуть - и будет полная готовность с румяной хрустящей корочкой. Может, пора выбираться, а то у меня волосы дымятся, да и твои усы не лучше? - я плавно перешёл на фамильярности. Что ж, неприятности сближают. Котлеты на сковородке далеки от церемоний.
   - Кабы не горело кругом, я бы вывел, а так...
   - Да-а, водички бы не помешало! - мечтательно сказал я и с удивлением уставился на свои штаны, на которых расползалось большое мокрое пятно. - Эт-то что ещё такое?
   Сунул руку в карман и вытащил жемчужину, стремительно увеличившуюся в размерах, превратившуюся в пористую губку и исходящую тонкими струйками воды. Извлеченная на свет, губка вмиг потяжелела и брызнула во всю силу. Не удержав, я бросил сей фонтанирующий источник на землю, тут же разлившийся огромной лужей. Вырвавшаяся водная стихия азартно бросилась в бой. Поле битвы закипело, забулькало, непроницаемо покрываясь белым паром. Стало душно, как в бане. Когда, наконец, поутихло и развеялось, нашим глазам предстало жалкое погорелище, на добрый километр простиравшееся вокруг. У моих ног плавала жемчужина - опять маленькая, желтенькая. Выловив её и запихав в мокрый карман, я поднял на руки Илэйш Эшха и понёс его в сторону нашего с дофрестом завтрака.
   Стоит ли говорить, что никакой поляны мы не нашли, как и кушавшего на ней Враххильдорста.
  
  
   5
  
   - Васёк, ты правее бери. Правее, - еле слышный голос лешайра сипел и прерывался, по морщинистой щеке катилась слеза, прочерчивая в саже извилистую дорожку. - Тут недалеко река.
   Минут через десять я действительно вышел на берег лесной речушки, густо заросший кустами и тонкими невзрачными берёзками, нашёл место с удобным сходом, защищённое с трех сторон ветками, уложил на траву деда, умылся и, стянув рубашку, выполоскал её тоже. Сигареты, к моей радости, частично уцелели, и я с блаженством затянулся.
   - Так вот в чём корень, - проговорил Эшх, глядя на моё нательное украшение. - Эх, эх. То-то я чувствовал, что у тебя что-то есть под рубашкой. Шутил. Подумал, что другое. А это, оказывается, печать! Какие уж тут шутки. Ускорили, значит, события. Что ж, муть со дна поднимается быстро, истину не спрятать даже в самом глубоком дупле. Вот только девочку жаль... Эх!
   - Они мне за неё заплатят! Они мне... ответят... за... - я задохнулся, не в силах говорить: перед глазами стояла Юнэйся, живая и невредимая. - Если бы я знал, если бы не печать, если бы не я...
   - Если бы не ты, Юнэйся всё равно бы погибла, - задумчиво ответил лешайр, с трудом выговаривая родное имя. - Не ведаю, что наплели Эвил Сийне - глупости всякие, наверное, - но даже каждый дараин знает, что отрыв от родного леса любой дриады, пусть и высшей дриальдальдинны, влечёт за собой катастрофу для неё и, более того, для этого леса... с коллективной гибелью проживающего населения. Герцогиня должна была бы это знать.
   - Но она кричала что-то про жезл, дающий кучу возможностей? - переспросил я, отжимая рубашку.
   - Фатш Гунн?.. Преобразующий жезл? Да нет. Слухи о его могуществе сильно преувеличены. Конечно, он может освободить дриаду, оторвав её от места, как правило, уничтожая последнее, то есть, это самое место (он ожесточённо выдрал из бороды волосинку и покрутил её передо мной, демонстрируя как этот самый отрыв происходит), но он же не восполняет источник силы, необходимый для дальнейшего обособленного её существования. Старая подпитка уничтожена, а новой недостаточно. В конце концов, если ты дерево, то глупо рубить себе корни - птигоном, как не старайся, не стать, а ветки засохнут непременно.
   - И, тем не менее, это странно. Герцогиня производила впечатление женщины очень и очень неглупой.
   - Конечно, она не гнилая колода! Но и тех, кто окрутил её, пеньками не назовёшь. Били наверняка, по самому больному месту: всем ведь известна нездоровая тяга Эвил Сийны к новому и неизведанному. Я думаю, что ей пообещали что-то сверхъестественно заманчивое, иначе она не была бы так уверена в себе.
   - Грольхи. Это грольхи! - высказал я свою версию, вспоминая маленького уродца. - Я читал, они весьма изворотливы, лживы и умны.
   - Может, и грольхи. Только сдается мне, что за этим стоят силы более значительные, скорее нездешние. Уж больно гадко попахивает последняя история. А печать? - он задумался и, наконец, медленно докончил: - Что печать... Только ускорила развязку, как я и говорил. Ты ведь уже в курсе сего замечательного предмета?
   Я хмуро промолчал. В голове проносились последние сумбурные дни... Ускоряет. Да уж. И укорачивает, несомненно. Чужие жизни, например. Вот дрянь! Рука сама непроизвольно потянулась к шее, срывая непрошеное украшение. Юнэйся, прости! Спасибо за науку, а опыт, жизненно-горький, я, пожалуй, буду набирать в обычном рабочем порядке.
   Размах - и печать полетела в реку. Без плеска ушла на дно, сразу же пропав из вида.
   Дед лишь молча усмехнулся в усы и от комментариев воздержался. Да и кому они нужны - эти комментарии? И так тошно. Потом он покряхтел, поднялся, глянул в воду как в зеркало, но умываться не стал, поводил по себе руками, оглаживаясь и отряхиваясь. Раз-два, и рубашка у него вновь стала чистой, штаны высохли, на ноги вернулись лапти, и даже усы с шевелюрой оказались расчёсанными - как и прежде. Оглядев себя снова, он удовлетворенно кхекнул и подмигнул своему отражению.
   Подозвал меня, ощупал мне спину как заправский хирург, повздыхал:
   - Знатно тебе располосовали... Ничего. Зато будешь настоящий добрый молодец. Шрамы останутся, а они, как известно, только украшают мужчину. Что, болит? - он снова прохладно заводил руками. Боль тут же улеглась, лишь слегка стянуло кожу. - Вот и готово. Ближайшие два дня, больной, вам противопоказано биться с драконами и скакать на боевых дракакурдах.
   - А ожидаются драконы и... дракакурды? А эти, которые вторые, они обязательно должны быть боевыми? - блаженно выгнув вылеченную спину, поинтересовался я.
   - Ожидается дальняя дорога и то, что связано с ней, - отрезал Эшх.
   Вечерело. Что делать и куда идти было непонятно. Моя рубаха подсохла, мы отдохнули, вот только где-то в области сердца нестерпимо ныло, как будто часть его была выдрана по-живому и рана пока не затянулась.
   Неподалёку неожиданно ухнуло, бухнуло, в довершение ещё и плюхнуло, вспугнув птиц и нарушив вечернюю тишину. По воде животами кверху проплыло несколько рыбин, потом ещё и ещё.
   - Опять рыбу глушат, поганцы, - всерьёз встревожился дед. - Каждый год наезжают, труху им в печёнку!
   Он ещё немного поохал, повздыхал:
   - Ладно, засиделись. Пошли, прогуляемся. У меня идея проклюнулась, может, и не самая удачная, но другой-то ведь, увы, нет. А под лежачий камень, как известно, вода не течёт, а только москитник мочится. Это уж точно. Точнее не бывает.
  
   6
  
   6
  
   - Эй, парень! - из кустов, на ходу застёгивая ширинку, вывалился небритый мужик, с виду классический турист - в кедах, ветровке, потёртых штанах и с плеером в нагрудном кармане, с крошечными наушниками, лихо перекинутыми через плечо. - Ты откуда здесь взялся? С неба, что ли, свалился - парашютист?
   - Да нет. Мы тут с дедом отдыхаем неподалеку, вольным способом, так сказать. Вот, решили перед сном прогуляться, - я машинально придал своему лицу наиболее соответствующее выражение.
   - А дедок? - мужик хохотнул. - В соседнем кусту присел и не смог разогнуться?
   Я непонимающе огляделся - рядом никого не было.
   - Странный ты, вроде бы не пьяный... может, укуренный или грибов замахнул? Да нет, для грибов рановато... - турист поскрёб щетинистый подбородок, с трудом пытаясь откопать смысл там, где его никогда и не было. - Хрен с тобой, водки хочешь? Пошли, компанию обновишь. Гвоздь программы, дорогой гость на вечер, - он снова хохотнул, по-свойски хлопнул меня по плечу и безапелляционно потащил за собой в сторону мерцавшего костерка, раньше мною отчего-то не примеченного. - А дедок твой, признайся, ведь язвенник-трезвенник, да ладно, не слепой же - сам дорогу найдёт, как облегчится. К нам или к вам.
   У костра сидело человек семь таких же небритых субъектов. В руках одного тихонько тренькала расстроенная гитара. Ароматно экспансирующая вокруг удивительнейший из запахов, варилась уха, видимо, из только что набитой той самой рыбы. Поодаль стояла пара машин и палаток. Из одной, слегка подрыгивавшейся, раздавалось девичье хихиканье, иногда прерываемое настойчивым мужским бормотаньем, но на это никто не обращал внимания, поскольку наступал торжественный момент разлития первой бутылки. Остальные же стеклянные близняшки ждали своей неотвратимой очереди под соседней берёзой. Вечер обещал быть долгим и насыщенным.
   На нас глянули умеренно заинтересованно, молча подвинулись, давая место у костра, и тут же вручили специнвентарь в виде гранёного стакана и хрусткого мокрого огурца.
   - Вася, - честно признался я.
   - Не рыбнадзор - и ладно, - добродушно отозвался сосед слева, толстый, щекастый парень примерно моего возраста, и пояснил: - Разговор до второй не начинают.
   Выпили. Дружно закусили. Повторили.
   Гитарист перестал мучить народ настройкой и бойко ударил по струнам. Для распевки затянули привычную "милую мою", не забывая при этом чокаться и отхлебывать из стаканов.
   Из палатки, восприняв песню как призыв к трапезе, вылезла растрепанная, раскрасневшаяся деваха, расстегнутая до пупка и продолжавшая хихикать. Подошла к костру, успев на ходу запахнуться и живописно подобрать волосы. Заметив меня, плотоядно оглядела с ног до головы, улыбнулась ещё шире и, обойдя вокруг, решительно втиснулась рядом со мной справа, без раздумий принимая полный стакан. Чуть с опозданием из той же палатки выбрался такой же как все небритый мужчина средних лет, настороженно блеснувший на меня очками и лысиной - я ему явно не нравился. Подойдя, выжидательно присел с другой стороны костра, стакан не взял, а закурил самокрутку, осторожно затягиваясь и по-хозяйски косясь на развеселившуюся девушку.
   - Илона, - многозначительно сообщила мне та, одним махом выпивая водку и закусывая брызнувшим огурцом. Глядя мне в глаза, медленно слизнула текущий по руке рассол, игнорируя неослабевающее наблюдение своего кавалера.
   - Илонка, не пугай гостя! - пожурил её мой сосед слева и добавил, понижая голос: - Она у нас проказница. Ух! Не обращай внимания.
   Девушка несогласно захихикала, правда, уже не глядя на меня, но при этом не забывая плотно прижиматься бедром и коленкой. Как я понял, серьёзно здесь к ней относился только очкарик напротив, уже докуривший и теперь пьющий, но еще не поющий.
   Компания оказалась давняя, закадычная: в леса и поля они ездили ни много ни мало - лет десять, балуясь рыбалкой да охотой, причём в очень широких рамках. Места здесь были сплошь глухие, лесник свой, знакомый, купленый. Хоть рыбу, хоть зверя бей, хоть кого хочется, хоть с песнями по поляне прыгай - никто и слова не скажет, потому как и нет никого на многие километры вокруг. Вот чему так удивились мои новые знакомые: действительно, как с неба свалился! Впрочем, меня так по-настоящему и не допросили, приняв на веру неубедительную историю про дикий отдых на дикой природе. Теперь толстяк слева, назвавшийся Федором, сидел со мной в обнимку, благодушно пьяный, распевающий про белогвардейского офицера, мечтающего о встрече с ненаглядной прелестницей почему-то обязательно в колючем стоге сена. Между песнями бурно и говорливо обсуждались погода и водка, удачный лов и спущенное колесо, деньги, политика, футбол, микс-файт и мототриал, постепенно съехали на женщин и собак, анекдоты приобрели пикантную остроту и длинную бороду. Ко мне привыкли и перестали замечать.
   Илона, всё чаще смеявшаяся невпопад, так и не дождавшаяся ухаживаний с моей стороны, под конец свалилась с бревна, мелькнув гладкими ногами, и разразилась очередным приступом истерического смеха. Её подняли и на руках унесли в палатку. Она для вида побрыкалась, но была явно довольна оказанным вниманием.
   Я почти не пил, скорее делал вид - сидел и курил, одну за другой: свои давно кончились, но меня тут же щедро одарили пачкой Кента. Однако настроение так и не исправилось, хоть я очень старался, поддерживая беседу и даже пробубнив пару знакомых песен. Зачем-то спросил у соседа про недавний пожар. Пожар? Какой, мол, пожар - удивился тот. А, пепелище... Так это уж лет пять прошло с тех пор, зарастать начало помаленьку. Отчего случилось? Да оттого: хипаны мимо топали, костёр плохо затушили - пи'сать надо было гуще да прицельнее, вот и не загорелось бы. Я слушал и не слышал. Смысл сказанного доходил до меня частями, рвано обособленно, путаясь в лабиринтах измученного разума. Я потрясённо огляделся вокруг. Значит, не было ничего и никого? Ни лешайра, ни дофреста, ни избушки с котом? Пять лет я где-то плутал да пропадал в беспамятстве? Пока не пропал окончательно... Вот так, наверное, и сходят с ума. Привет, ку-ку, с кем не бывает. Как тебя зовут, дорогая моя подруга - шизофрения или белая горячка? А, впрочем, неважно. Какой с меня спрос, а с тебя ответ. Так, маньячу помаленьку, безобидно депрессивный... Что ж теперь блюсти чистоту линии? Наливай, Фёдор! И поскакали, братишка, в рай!
   Часа через два я уже был хорош несказанно. Мужики оказались что надо - свои, близкие и понятные. Я расслабился, растёкся, подобрел и, кажется, даже запел, бурно принимая участие в музыкальном сопровождении, выбивая ритм ложкой по котелку, стакану, полену, колену, голове, чужому стакану и чужой голове - вобщем, по чему придется. В связи с неожиданной песенной амнезией я приспособился громко выкрикивать окончания строчек и быстро запоминавшийся припев, за что был крепко и влажно расцелован Федей, с которым мы решили не расставаться - никогда!
   Часов в пять утра ряды наши изрядно поредели. Нас оставалось только трое... как... не помню, кого?.. Как много их людей хороших... лежать осталось в тишине... Нет, эта песня, всё-таки, не по этому случаю. Окончательно решив добить спиртной запас, мы с Федей и лысым очкариком, оказавшимся умнейшим и добрейшим дядей, устроились потеснее к угасающему костру и торжественно дали друг другу клятву верности и уважения. Федя порывался скрепить договор кровью, но ножик для чистки рыбы куда-то завалился. Поэтому общим голосованием было принято брататься водой, для чего, объяснили они, необходимо всем вместе нырнуть в реку, а потом крепко обняться, и пусть знает мир, что нет ничего крепче настоящей мужской дружбы! Ввиду количества выпитого, к реке не шли, а бойко ползли на четвереньках, немного прокатились по отлогому берегу, но удачно и своевременно притормозили как раз на прибрежных камнях. Решили не раздеваться - так показалось торжественнее - и в воду рухнули почти одновременно.
   Светало. Над рекой поднимался туман - сизый, плотный, осязаемо ватный. Было тихо и по-утреннему свежо. У берега оказалось неглубоко. Мы плескались как дети, валяясь и перекатываясь на мелководье, распугивая мальков и просыпающихся птиц. Мне было легко и радостно. Сон. Всё - сон...
   Освежая гудящую голову, зажмурившись, я окунулся лицом в воду, гордо изображая ныряльщика. Что-то холодное и длинное скользнуло по шее, обвиваясь дважды и проваливаясь под одежду. Я заорал: "Змея!" и, пытаясь сорвать её, но лишь затягивая, шальной пробкой выскочил на берег, продолжая вопить: "Помогите!" и стремительно трезвея. Рванул на груди рубашку, глянул и обомлел.
   На своём излюбленном месте висела моя старая знакомая - королевская печать. Как говорится, и года не прошло. Хотел было снова её в реку, но пальцы обожгло предупреждающей болью - цепь секундно полыхнула жаром, мол, не тронь, побаловались и хватит! Ладно, понял, не дурак, видать судьба наша такая. Будем жить вместе, дружно и весело, круша окружающую реальность, раз уж у нас такая планида.
   Из реки медленно выползали мои новоиспеченные братья. На их лицах отражалась гремучая смесь остаточного алкоголя, жадного интереса и полного непонимания происходящего.
   - Васек, эт-то чегой-то? А?.. Да-ай посмотреть! Как же ты эт-то выловил? Исхитрился, да? Скажи, исхитрился? - Фёдор чуть не плакал от обиды. - Почему-у всегда не мне-е?
   - Во везёт! Она ж золотая, наверное. И камень потянет карат так на... десять... - прищурившись, констатировал мой лысый "брат", более спокойный, как-то уж слишком вдумчиво выливавший воду из своих карманов. - Дай посмотреть!
   - Ва-сек, эт-то чегой-то, говорю? Иди-и сюда. Ты представляешь, сколь каждому получится на нос? Конкре-етно!.. Слышь?! Мы - богачи!!! - сияя, не унимался Фёдор.
   - Успокойся, не видишь что ли, он и не собирается делиться, - раздражённо оборвал его "лысый".
   - В каком смысле "не со-би-ра-ет-ся"? - взгрустнул тот. - Я не по-онял.
   - Сейчас поймешь. Васёк тебе быстро растолкует!
   Я и попытался, что-то горячо и искренне утверждая, вразумляя и доказывая, размахивая руками и бия себя в грудь - безрезультатно!
   Очарование утра рухнуло со стремительностью падающей гильотины, отсекающей остаточные иллюзии и смешные несбыточные планы. Я что-то трепетно объяснял, но слова звучали неубедительной сказкой. Что значит - она и раньше была моя? С каких это пор? Потерял? Ага. И мы тоже потеряли, даже чуточку быстрее... до тебя. Нельзя трогать? Хорошо, не будем. Завернем в тряпочку и поменяем. На что? На стойкую валюту, чудак. Ёш...ты, только время зря теряем!
   Было такое ощущение, что я кричу им с экрана телевизора, а звук предусмотрительно выключен, что я слепоглухонемой и живу на другой планете и в другом времени. Меня не слышали. Меня вообще больше не существовало. Была только ОНА, близкая и доступная, осталось руку протянуть и... Из калейдоскопа выражений на их лицах стойко укрепилось одно - жадно-выжидательно-агрессивное. Стой, братан, не уйдёшь! Заповеди велели делиться. Да и по понятиям!
   Ну, ровно дети малые. Вот ведь...
   Я, ещё нетвердо держась на ногах, отступал в сторону кустов. Лысый брат с братом Федей, покачиваясь, также нетвердо, но целеустремлённо огибали меня по кругу, разделяясь и заходя с двух сторон. Что, братцы, любовь прошла, загнили помидоры? А как же нерушимость мужской дружбы?
   - Чой-то вы здесь делаете, а? Тонул что ли кто? - на берегу стояла заспанная, примятая с одной щеки Илона.
   - Дуй быстро в лагерь и буди народ! - вдруг приказал лысый и, видя, что она так ничего не поняла, а главное не тронулась с места, фальцетом заорал: - Чего встала, дурында?! Пшла за подмогой! Бы-ыстра-а-а!!!
   Девушка взвизгнула и унеслась в сторону палаток.
   - Всё! - хрипло подвёл черту Федор. - Копец тебе, парень.
   Со стороны лагеря раздались заполошные крики и перебранка. Дальше пошло бойчее: прибежали остальные, ругаясь, натягивая на ходу штаны и рубахи, затормозили на берегу, вмиг оценивая ситуацию и широко распахивая глаза на мою нежданную находку. Кто-то присвистнул.
   Что говорить, действовали они слаженно и без лишних разговоров - куда только подевалась благостная мягкотелость прошедшей ночи? Кольцо окружавших уплотнилось, надвинулось и замерло неподалеку - да здравствуют переговоры?!
   - Ну что, парень, сам отдашь или просить придётся?
   - Лучше, конечно, попросить, - осторожно начал я. - Только она и сама к вам не хочет. Правда, милая?
   Мужики загоготали.
   - Что ты, что ты. Мы с ней по-джентельменски - без рук и грязных намерений.
   - Да вы что, ребята?.. Вот спросите у них, - я ткнул в сторону Фёдора пальцем. - Расскажут. Нельзя мне её отдавать. Никак!
   - Что расскажем-то? - сердито ответил за Фёдора лысый. - Ты совсем свихнулся, приятель, бредишь, наверное. Хватит языком полоскать. Давай сюда висюльку и точка!!!
   Я отвернулся, накрывая печать рукою.
   В ответ щёлкнули затворы.
   У двоих оказались обрезы, в данный момент направленные мне прямо в грудь - лирика закончилась, начались серые прозаические будни.
   - Убедили! - я потихоньку отступал к воде, уже почти касаясь её ботинками.
   - Э-э-э... Не балуй! Бежать-то некуда, - на всякий случай напомнил кто-то.
   - Стреляйте по ногам, - деловито посоветовал мой бывший лысый побратим. - Мы ж не звери! - пояснил он мне. - К обеду, авось, доползёшь до дороги.
   Я, наверное, слишком резко повернулся к говорившему, - одновременно прозвучали два выстрела. Печать дрогнула и, вибрируя, зависла в воздухе. Пули изменили траекторию и, чиркнув меня по штанам, с шипением ушли в воду. Стрельба повторилась, но патроны снова были растрачены впустую. Сбоку удивлённо выругались, и ещё раз щёлкнули затворы.
   Не дожидаясь продолжения, я прыгнул в реку и понесся, уже на ходу соображая, что шлепаю по поверхности воды как по мелкой луже, совершенно не проваливаясь в глубину. Быстро достиг недалекого противоположного берега, на бегу придерживая успокоившуюся печать и теперь ярко мерцая карманом с жемчужиной. Вспомнил, что говорила про неё дэльфайса - вот она какая, власть над водной стихией-то!
   Над головой свистели пули, пролетая в опасной близости. Кто-то пытался "бежать" следом, но для него река стала обычной рекой - глубокой и стремительной у моего берега.
   Повинуясь жгучему желанию, я повернулся и выразительно показал мечущимся и орущим мужикам согнутую в локте руку, стараясь максимально доходчиво изложить свою собственную точку зрения на поставленный вопрос, надеясь, что меня поймут с первого раза. Меня поняли однозначно, и без задержки ответили красноречиво-похабно, подкрепив свои слова маленьким непримиримым аргументом, устремившимся мне прямо в грудь.
   Что-то происходило вокруг: звуки и очертания смазались, фигуры напротив задвигались, как в немой пантомиме - раскрывая рты и нелепо разводя руками. Прямо в сердце мне летела пуля - постепенно замедляясь и замедляясь, оставляя чуть мерцающий след. Окончательно остановившись напротив печати, она зависла в воздухе. Я аккуратно взял пулю двумя пальцами - она была горячая и гудела, как пчела. Сильно бросил обратно, случайно попав по тому, кто стоял ближе. Тот вскрикнул и схватился за рукав, на котором моментально расплылось тёмное пятно. Вот это да! Хорошо хоть, что никого не хотел убивать.
   Тут уж в воду полезли все кроме верещавшей Илоны и скрючившегося раненого парня.
   - Что ж ты стоишь, Василий? - укоризненно спросил лешайр, выходя из-за моей спины. - Пошли уж. Более ждать нечего.
   Кусты как по команде расступились, пропуская нас и задёргиваясь следом импровизированной занавесью, обрывавшей действие у реки - смена декораций. Спасибо актёрам за водку и ночлег!
  
  
   ...И падёт на головы всех живущих ад, смерть покажется им желанным избавлением, и станут они звать её, но она не придёт. Лишь спустятся с небес её посланники, и вид их будет ужасен, и падут многие от рук их. Спасения не найдут они нигде. Только те, кто светел и чист духом, окажутся им не подвластны, не видимы и не осязаемы ими. Ибо будут они уже далеко: примет их в своём саду пресветлая Королева, и вознесутся они, обретая пристанище - свою новую Родину.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 9. БАБА ЯГА.
  
   Мы слишком склонны верить, что то, что мы
   видим в предмете, и есть все, что в нем вообще
   можно увидеть. Устремившись же взором в
   свое сердце можно постичь истинную природу
   того, что находится перед нашими глазами.
  
  
   1
  
   - Ты меня бросил! Просто бросил и всё! А сейчас идёшь и усмехаешься в усы. У вас у всех такая замечательная манера - исчезать в самый неподходящий момент? В конце концов, меня же чуть не застрелили!!!
   - Ну, ведь не застрелили же! - пожал плечами лешайр, сразу напомнив пропавшего Враххильдорста. - Что ты так кипятишься, Василий? Ты хотел отдохнуть? Ещё скажи - не отдохнул.
   Я что-то промычал в ответ невнятно-несогласное.
   - Ну уж, не правда, говоришь? И, кстати, тебе действительно ничего не грозило, или почти ничего.
   Я не удержался от ехидного замечания:
   - Что, следуя указаниям печати и учитывая истинность происходящего, смерть теперь будет топать мимо? Мне ничего не грозит, как ты утверждаешь, до назначенного срока? Время танцам и время белым тапкам, так сказать?
   - Как ни странно, молодец, соображаешь! Шути, шути. Во всякой шутке есть своя доля шутки, впрочем, и правда тоже отыщется, а печать действительно является для тебя некоей охранной грамотой, не всегда, но... Глядишь, смерть мимо и пролетит. Вот и живи играючи- припеваючи, встречая каждый день, как последний!
   - Угу! - зыркнул я на него исподлобья. - Посмотрит смерть на меня и подумает: "Какой славный, симпатичный да смелый юноша! Дай, полюбуюсь на него ещё годков этак сто! Право слово, красавэц!" Кстати, она за мной откуда наблюдает-то? Следом крадётся или в бинокль подглядывает?
   - Ты бы поуважительнее к ней. Вон она - стоит, улыбается, - и он слегка поклонился кому-то за моим левым плечом. Я оглянулся, но, естественно, никого не увидел. Или увидел?.. А может, просто показалось, что в лицо дохнуло прохладным ветром, и пронеслась тень от набежавшей тучи? Я ещё раз глянул через плечо и задумался.
   - Вась, ты уже закончил внутренние изыскания? Не боись! Прямое дерево погибает стоя. В конце концов, не умирать же от страха перед смертью, да и не пришёл ещё твой срок, хотя... В жизни бывают моменты невезения, когда то ли звёзды не так сойдутся, то ли чёрный катт дорогу перебежит, а только помереть можно так же легко, как моргнуть али чихнуть - бестолково и безвременно.
   - Могу откинуться, могу не...
   - Если сильна твоя судьба, то не откинешься, не издохнешь и не засохнешь - одним словом, будешь жить! Госпожа Смерть сама убережёт тебя от любой напасти, выступая в роли хранительницы и защитницы. Заботливой и неутомимой.
   Я задумчиво шёл рядом с философствующим лешайром, неожиданно для себя начиная ощущать нашего третьего спутника, незримого и молчаливого. Вернее, спутницу. На память пришли строки из давно забытого стихотворения, и я процитировал:
  
   Жить и творить, мечтая и любя,
   Не опасаясь жизни круговерти...
   О, птица белая у левого плеча,
   Ты сбереги меня до срока, Ангел Смерти.
  
   Только теперь смысл стихов раскрылся для меня совершенно по-иному.
   - Там, кстати, была ещё одна птица, - продолжил я. Илэйш Эшх быстро глянул за моё правое плечо и улыбнулся, а я продекламировал:
  
   Года чем дальше, тем стремительней летят,
   Яснее суть и откровенней лица.
   О, птица светлая у правого плеча,
   Хранитель-ангел мой,
   не дай мне ошибиться.
  
   - Да, человек, это сочинивший и проживший, вероятно, уже бо'льшую часть жизни, знал, о чём писал и очень близко был знаком как с одним спутником, так и с другим. Надо же - птицы на плечах? Ну-ну. Может и птицы... Иные сообщают о том, что кто-то жарко дышит им в затылок. Их смерть вряд ли напоминает белого голубя, скорее голодного пса-фурра.
   - Собаку Баскервилей, - усмехнувшись, предположил я.
   - Что ещё за собака басер... вий... лей?
   - Да был у нас, у людей, писатель, запечатлевший одно милейшее создание, кушавшее заплутавших путников.
   - А, серый волк, - понимающее поддержал беседу дедушка Эшх. - Так бы и сказал.
   Я рассмеялся. Слишком уж крутой поворот получился от детектива к детским сказкам.
   - А что, он прямо так вот всех и кушал?
   - Нет, сначала вежливо знакомился! - пробурчал лешайр.
   - Послушать - так кругом сплошная сказка!
   - Кругом жизнь! А люди конкретно и банально описали то, что видели и о чём слышали.
   - Скажи ещё, что за поворотом избушка на курьих ножках, баба Яга и Кощей Бессмертный притаились?
   - Почему на курьих? - не понял лешайр. - Избушка как избушка, не хуже моей... - тут он загрустил и, шмыгнув носом, еле слышно прошептал: - То есть, теперь уж точно не хуже.
   Он ускорил шаг и надолго замолчал, сосредоточенно поглядывая то на небо, то себе под ноги, пряча опять нахлынувшую тоску за якобы очень важным и ответственным делом. Я озадаченно шёл следом.
   Лес сгущался. Деревья становились толще. Самые обычные стволы вдруг разом потеряли привычную шершавую стать и словно бы обрядились в сказочные одеяния, сшитые вычурно, громоздко и очень талантливо. Пространство вокруг наполнилось значительностью и скрытым смыслом, как бы невзначай меняя декорации: трава - шелковые полоски лесного интерьера - постепенно замещалась бархатом мха и ажуром разлапистого папоротника, птичий щебет, бабочки, стрекотанье кузнечиков, ветер и бегущие облака остались где-то позади, солнце уже не пробивалось сквозь плотную крону деревьев, только тонкими лучиками простреливая через редкие прорехи в зелёном своде. Спустились тишина и покой, пахнущие влажными опавшими листьями, трухой и грибами. Под ногами сама собой обнаружилась тропинка, с каждым шагом всё более утоптанная и удобная, услужливо огибающая корни и частые завалы.
   Дед повеселел и опять заговорил, как будто продолжая прерванную беседу:
   - Ядвига Балтазаровна, конечно, натура сложная, прямо скажу, непредсказуемая. Да и кто их поймёт, этих женщин? Особенно ведьм. А ведьма, почитай, каждая вторая... Ничего, авось, не выгонит. Повезёт, так ещё и в баньке попарит да за стол усадит, как и положено. Ты уж в гостях особо не умничай, веди себя вежливо, не наглей до времени, а то она наглецов и проходимцев враз вычисляет. А коли выгонит - останемся без завтрака, да и почитай без обеда тоже, а очень бы хотелось подкрепиться.
   - Обед - это было бы кстати. А вам, лешайрам, разве нужна обычная еда? - машинально поддержал я разговор, на ходу соображая, о ком же идёт речь, и постепенно приходя к неправдоподобной мысли о том, что мы держим путь прямо к бабе Яге... К бабе Яге?!
   - А что, я деревянный что ли? - возмутился лешайр. - К тому же Ядвига так печёт, что можно пирожки вместе с пальцами кушать - вкус, как ни старайся, не испортишь!
   Тропинка опять повернула, крутанулась кольцом, огибая необъятных размеров дуб, и вывела нас на отлогий берег, сплошь покрытый цветущим вереском, так густо, что земля под ногами смотрелась розовой кисельной пеной.
   - Молочная речка, кисельный бережок! - с идиотским смешком констатировал я.
   Прямо перед нами стояла избушка, вместо фундамента взгромождённая на два огромных валуна, формой действительно напоминавшие ноги. Правда не куриные, а...
   Сзади сердито зашипели. Скосив глаза, я наткнулся на небольшой табунок упитанных крупных гусей, - или лебедей? - которые бочком, бочком, бочком обступали нас со всех сторон, вытягивая шеи в моём направлении с явно дурными намерениями. На Эшха они не обращали никакого внимания: понятное дело, старое мясо - жёсткое. А может, старый знакомый? Тот, по-хозяйски распинав длинные шеи, деловито направился к избушке, на ходу громко взывая: "Ядвига-а!". Кто-то мелькнул в единственном окне, низенькая дверь скрипнула, и на порог торжественно выступила весьма колоритная старуха - костистая, сутулая, с непомерно длинным лицом и соответственно непомерным носом, крючком нависавшим над верхней усатой губой. Глубоко посаженные глаза горели недобрым огнём, причём левый, какой-то вороний, был чёрен, как ночь, безбрежен и полыхал красными углями, а правый, человеческий, льдисто-голубой и ясный как зимнее утро, прицельно остро буравил крошечным осколком зрачка. Косматые седые пряди и пара волосатых бородавок как нельзя более кстати дополняли живописнейший образ прямо-таки натуральной, классической бабы Яги. Уперев руки в бока и крепко расставив ноги, она как полководец, огляделась вокруг, одним махом выцепив мое бедственное положение. Звучно цыкнула на гусей, - или все же лебедей? - и повелительно махнула им рукою. Те сразу потеряли ко мне всякий интерес, загоготали и разбрелись, что-то выискивая в зарослях вереска.
   Я облегченно вздохнул и подошёл к крылечку, остановившись у нижней ступеньки.
   - Здравствуйте, Ядвига Балтазаровна! - выдавая максимально обаятельную улыбку на какую был способен, произнёс я. - Спасибо, что отозвали ваших подопечных.
   Старуха фыркнула, глянула чуть благосклоннее, развернулась и ушла в дом, в последний момент махнув и нам тоже - мол, заходите и вы, что ли, куда от вас теперь денешься.
   Внутри оказалось очень просторно, тепло и чисто. Комнат было целых две, вход в соседнюю закрывало цветастое покрывало с пасущимися оленями. В той, куда мы вошли, был тщательно выскобленный пол, беленый потолок и вместо мебели только стол и широкие лавки. Ещё один проём вёл в кухню, где обнаружились газовая плита и миксер на подоконнике. Несмотря на это, в углу высилась изразцовая печь - небольшая, ладная, в данный момент потрескивавшая сухими поленьями и дребезжавшая крышкой на кипящей кастрюльке. Уютную деревенскую обстановку удачно дополняло несметное количество старых книг и журналов, смесь баночек, вазочек, сухих букетов, пучков травы и корней, коробочек и совсем уж странных предметов непонятного мне назначения. Всё это было аккуратно расставлено по многочисленным полкам, на подоконнике и единственной этажерке, кособоко примостившейся в углу.
   Центром круглого стола, покрытого кружевной скатертью, служило огромное плоское блюдо с горой аппетитно пахнущих пирожков. Рядом с ним стояла вазочка с янтарно-прозрачным вареньем, сметана в керамическом горшочке и плошка с солеными огурцами. Одним из огурцов, периодически макая его в сметану, хрустел дофрест. Он устроился на горке подушек, сложенных друг на друга пирамидой.
   - О, Ва-ася! - с набитым ртом возликовал он. - А мы тут с бабулей заждались вас... Вы где бродите-то? Уж дней пять прошло - забеспокоились.
   Старуха промолчала, лишь сверкнула на нас левым бездонным глазом, взгромождая на стол блестящий самовар.
   Враххильдорст между тем покончил с огурцом и, выискав пирожок порумяней, откусил изрядный кусок, полюбопытствовав, что попалась за начинка, засопел от удовольствия, глянул на меня, на улыбавшегося лешайра и проговорил:
   - Чего ждёте, любезные? В ногах правды нет. Присоединяйтесь! А бабушка Я'га, - он сделал ударение на первом слоге, - сейчас ещё и картошечку принесет. Эх, картошечка у нее... Загляденье. Вернее, объеденье!
   - Жив?! - только и выдавил я, обрадованный и сердитый одновременно. - А почему пять дней-то? Ночь да утро и не виделись только.
   - Это у вас ночь да утро, а у нас больше. Со слов уважаемой Ядвиги Балтазаровны я понял, что к её дому ведут разные дороги: одни доводят путника за час, другие за пять дней, например, как вас, а по некоторым можно колесить хоть всю жизнь, но так и не выйти на сей благословенный бережок. Вот так-то. Но сколь бы ни плутали путники, время в избушке течёт иначе, чем на тропах, ведущих к ней.
   Тем временем на стол был поставлен чугунок с картошкой. К огурцам добавились помидоры, укроп и прочая зелень, квашеная капуста, чеснок, соль в расписной солонке, сливочное масло, завернутое в чистую тряпицу, каравай домашней выпечки и внушительная бутыль явно дореволюционного образца, почти полная прозрачной жидкости, с корешками у самого дна, среди которых просматривалась пара здоровенных коричневых тараканов. Появились и рюмки подстать бутыли - такие же древние, но изящные, хрустальные, со сложным вензелем на боку: переплетающиеся буквы "Я" и "Б". Тарелки, как и рюмки, тоже поражали хрупкостью, сложно сочетавшейся с якобы простой деревенской обстановкой.
   Старуха, будто прочитав мои мысли, глянула на меня пронзительно, на этот раз голубым, утренним глазом, призадумалась, а потом изрекла:
   - Что, молодец, дивишься? Ну-ну, дивись покудова. Многого тебе в жизни ещё не открыто, ну да ничего, ты юноша прыткий да хваткий, наверстаешь быстро.
   Она присела рядом на скамью, вытирая мокрые руки о расшитый передник.
   - Дай-ка ладонь - гляну, а то Враххильдорст мне про тебя такого наплёл! М-м... Непростой ты парень, теперь и сама вижу.
   - И где же это у меня написано? Точно на ладони, а может на лбу? - я протянул ей руку, забыв, что был ярым противником всяческих гаданий.
   - Корова не чувствует тяжести своих рогов, - подсказал Ядвиге Балтазаровне лешайр.
   - То-то и оно, что не чувствует, - кивнула та. - Пока до человека дойдёт, что ему от жизни надобно, и куда она его ведёт - ах да ох, а жизнь-то уже и тю-тю... кончилась! Была, да вся вышла. Вот незадача! - старуха внимательно посмотрела мне прямо в глаза. - Ты, Василий, знаешь ли, для чего живёшь и чего от своей судьбы хочешь?
   - Да он не знает даже, кто он таков на самом деле, в лучшем случае, ответит вам, что он - просто студент и миляга-парень... - промямлил с набитым ртом за меня дофрест и, опережая моё возмущение, ласково добавил: - Пирожок-то, Васенька, бери - он вкусный!
   - Правильно. Как только Василий узнает, кто он таков, так сразу же и поймёт, зачем он живёт на свете, - в дискуссию подключился Илэйш Эшх. Меня, похоже, уже никто больше в расчёт не брал.
   Ядвига Балтазаровна, нависнув длинным носом, сосредоточенно изучала мою руку, то, разминая ее с ухватками заправского хирурга, то наоборот - собирала лодочкой, тем самым проявляя многочисленные линии, крестики, звездочки и треугольники, проступавшие на моей ладони.
   - Жить буду? - пошутил я, с интересом наблюдая за исследовательскими манипуляциями бабы Яги, хирологические способности которой теперь не вызывали никаких сомнений.
   - Будешь, будешь, куды денешься, покудова не помрёшь, - добродушно проворчала она. - А коли смерти боишься, так зачем тогда рождался? Мм?
   - Мне кажется, все боятся смерти, кроме, наверное, грудных младенцев, безумцев и стариков, безнадежно пребывающих в маразме.
   - А почему ты думаешь, что существует кто-то ещё? - глянув пристально-иронично, она улыбнулась обоими глазами сразу и потрепала меня по плечу. - Ладно, ладно. Конечно же, есть ещё и четвертые - должно же быть у правила исключение, и это исключение - мудрецы, преодолевшие страх, а значит, постигшие жизнь и смерть. Но они уже не принадлежат этому миру. Их душа скачет на коне времени по множеству дорог и без них. Они никогда не умирают, а значит, и не рождаются вовсе. Сама смерть над ними не властна. Они всё - и ничто!
   - Понятно, бессмертные! Но для меня-то они - некая абстракция. Увы, не встречал ни одного, а людей вокруг видимо-невидимо - толпа, не пропихнуться. Продолжительность жизни, как я помню, несущественная. Умирают весьма регулярно, совершенно не считаясь с научными открытиями, по которым жизнь должна, ну просто обязана длиться хотя бы сто двадцать пять лет. С ними со всеми-то как?
   - Они, милок, смертны, потому что не зна-ают, - помахала перед моим носом указательным пальцем старуха.
   - Не знают - что? - оживился я, уже чувствуя свою причастность к этой удивительной и очень милой компании.
   Бабушка Яга вдруг с досадой отбросила мою ладонь и ушла за занавеску, колыхнув вышитыми оленями. За неё ответил Враххильдорст:
   - Василий, ты же юноша начитанный, как-никак действительно студент. Слышал, небось, что человек одновременно живёт в нескольких измерениях. С каждым его вздохом, каждую секунду в нём пересекаются различные грани бытия. Он живёт на Земле, живёт среди звезд, живёт, говоря вашим человеческим языком, в неком Абсолютном принципе, иногда вами называемом "Богом". Но постигать это ему совершенно не хочется. Его маленькое "Я" знает и помнит только метровую квартирку, несколько друзей, несколько врагов и заботы, заботы, заботы...
   - Но ведь именно так и живут все кругом!
   - Увы, Василий, увы! - шумно вздохнул дофрест. - А их возможности сладко дремлют, оставаясь, проще говоря, только потенциальными. Наиболее ярко они проступают в детях, пока те ещё не заключены в рамки условностей, правил и предрассудков.
   - Точно! Именно в школе мы жадно хватали всё вокруг, от попадавшихся в руки книг безразлично какого содержания до старых деталей, выброшенных в мусорный бак, мечтали поступить в лётное училище, построили фанерный самолет с крыльями, затянутыми простынями, но он так и не полетел, потом был плот и почти вечный двигатель...
   Стало неуютно от одной мысли - в кого превратились мои сотоварищи, почему?
   - Вася, они смирились, сдались, согласившись и успокоившись, - дофрест придвинул в мою сторону блюдо с пирожками, видимо, тем самым проявляя некую степень сочувствия мне и заодно моим бывшим друзьям. Мы помолчали.
   - Да уж, в десять лет - чудо, в двадцать - гений, а в тридцать - обыкновенный человек, - у лешайра и на этот случай отыскалась подходящая поговорка.
   - И что? Что делать-то, чтобы не растерять свою гениальность? - поинтересовался я.
   - Что делать, что делать, - буркнул опять с набитым ртом Враххильдорст. - Сухари сушить. И - в путь! Дорога судьбы всегда ждёт своего путника, - тут он сосредоточился и важно процитировал, умудряясь при этом не прекращать пережёвывание очередного куска: - "Действительное понимание происходящего, увы, субъективно для каждого человека. Оно может быть достигнуто только им самим. А знание, полученое от другого, даёт очень и очень мало, почти ничего". Так что давай, Василий, сам бултыхайся. Нельзя научиться плавать, только рассуждая о том, как это делается - надо, по меньшей мере, хотя бы один раз войти в воду.
   - По-моему, я уже дня три как барахтаюсь! Давно превзошёл бедняжку Муму. Хотя нет, не буду трогать её честное имя: она-то свой опыт точно не в книжке прочитала. И тем не менее, неужто действительность столь сурова и печальна? Не обязательно ведь тонуть в каждом случае. Что же другие-то - не верят и не стремятся?
   - Это не так важно, верят или нет, стремятся или не стремятся. Дело в том, что путь для них, по крайней мере сейчас, недоступен. Пока! - дофрест утверждающе поднял вверх тщательно облизанный палец.
   - Пока?
   - Всё просто! Для того, чтобы ступить на этот самый "путь", необходимо быть достаточно сильным, а силёнок-то и нету.
   - А у меня - есть? - я не смог удержаться от улыбки.
   - А у тебя есть я! - Врахх важно выпятил набитое брюшко. - И это сейчас главное, поскольку я твой и кнут, и пряник, и советчик, и проводник. Я - сталкер, наконец! Я - мудрый сталкер! Я - смелый сталк...
   - Молчи уж, Иван Сусанин. Сталкер он... Ну-ну. Нашёл зону!
   - А что, сейчас бы ты лежал на той поляне, молотился бы головой о пригорок и звал бы свою королеву.
   - Добрый ты, Враххильдорст, умеренно жалостливый.
   - Вот и я говорю, что добрый. Добрый, единственный и незаменимый. Вспомни, как я всё шустро провернул - тяп-ляп, выбор сделан, дышите полной грудью, живите полной жизнью!
   - Подожди. Со мной понятно, а как же, всё-таки, другие люди? У них ведь нет личного дофреста, великого и могучего.
   - Вот заладил! Ну, хорошо. Вспомни, забывчивый мой: у каждого, или почти у каждого, есть внутри маленький жилец, крошечный детонатор - прорастающее зерно, которое, как известно, выделяет огромное количество энергии подобно небольшому взрыву.
   - Зерно? Опять оно! Это не я заладил, а ты.
   - Оно, оно! - бодро перебил меня Враххильдорст. - Именно при его прорастании или трансформации - называй как хочешь - человек начинает изменяться, получая возможность по-новому воспринимать мир. Хлоп-хлоп глазками... Начинается это, естественно, со съезжающей крыши. Да-да. Сначала ему может показаться, что он сошел с ума, настолько отличается окружающее пространство от того, каким оно был прежде: слишком ярко, слишком звучно, слишком богатая гамма чувств и переживаний. Тогда и только тогда, так сказать, с ясным взором и трезвой головой человек сможет сделать свой выбор - идти по этому пути дальше или вернуться к привычным, таким понятным серым будням. Будь уверен - многие так и поступят, я имею в виду, к сожалению, последний вариант. Ведь чтобы удержать сей сказочный подарок, надо хоть немного соответствовать ему. Представь на секунду убийцу, у которого незапланированно проснулась совесть, или проросло зерно, - как ни называй, а последствия одни и те же.
   Я представил и не смог решить - смешно это, глупо или грустно.
   - Вот-вот. В пору ему пойти и самолично удавиться, - поддакнул дофрест.
   Я усмехнулся и отрицательно качнул головой. Врахх продолжил за меня:
   - Вот и я думаю, что это вряд ли - делать ему нечего, как вешаться. Его выбор очевиден, а собственной внутренней силы совершенно достаточно, чтобы придушить не себя, а так некстати проснувшееся зёрнышко. Ну и ладно. Каждому своё. Где ж кормиться вшам, как не на голове?
   - Хорошо, я понял! - со сложным чувством в душе кивнул я. - Ворота открыты для всех, но не каждый туда войдёт: кто - не решится, кто - не сможет, а кто - просто резво устремится в обратную сторону - тоже выбор.
   - Конечно! И дело даже не в зерне. Наша Земля скоро уже не будет существовать в незыблемом привычном виде, а грядущие события уравняют всех, всех до одного, поставив в один ряд на стартовую черту. И вперёд! Вниз или вверх! Кому как больше нравится.
   - Тогда, конечно, во всём этом есть величайший смысл. Шанс должен быть у всех. Как говорят на Востоке - если хоть однажды видел Будду, то его можно найти и в аду. Было бы к чему стремиться, - совсем не вовремя мне вспомнился тёмный силуэт магара: вот кому на руку полное неведение и незнание людей. Представляю, какая начнётся паника. - Что ж, я за то, чтобы хоть ненадолго открыть людям глаза.
   - Как складно излагаешь. Моя школа, - удовлетворённо кивнул дофрест.
   - Дык, ёлы-палы! Твоя, конечно же твоя. Врахх, хватит жевать, лучше ответь: дело ведь за малым - надо сделать так, чтобы зёрна эти успели раскрыться вовремя, - я задумался. - Мне не дано, ты не можешь, лешайр не может, Ядвига Балтазаровна с гусями... не может? А кто может-то? Ведь кто-то может, это точно. А кто?!
   Неожиданно вернулась баба Яга, неся в руках толстую книгу в потёртом кожаном переплёте.
   - А мы сейчас глянем, добрый молодец, кто способен. Полистаем да и отыщем. Не кручинься. Ишь, как тебя проняло - чувствительный!
   - Ух ты, книга мировых перемен, надо же! - лешайр с дофрестом слаженно подвинулись ближе.
   - А то ж!!! - гордо сказала Ядвига Балтазаровна.
   Щёлкнули металлические, позеленевшие от времени застёжки. Открыли. Осторожно сдули пыль с первой страницы. Дружно уставились в текст.
   Язык был мне непонятен. Бабуля же бодро водила по строчкам слоистым ногтем, близоруко щурясь в насажанные на нос круглые треснутые очки.
   - Не то, не то, не то... - бормотала она. - Нашла! "Пришествие тёмных адских сил, кончина Земли и спасение". Страница двести восемьдесят восьмая!
   Зашелестела жёлтая бумага, подгоняемая узловатыми пальцами. На искомом месте лежала закладка из сухой лягушачьей лапки.
   - Хм. Кто-то рылся до нас - тоже любопытствовал. И мне любопытно, что за незваный гость жаловал нас своим посещением? - её нос задвигался, шевеля кончиком и принюхиваясь, будто лазутчика можно было определить по запаху, задержавшемуся в едва различимой книжной пыли. Прищурив правый светлый глаз и кругло выпучив тёмный левый, став при этом похожей на злую хищную птицу, баба Яга пристально уставилась в книгу, - мы напряжённо ждали, - повздыхала, что-то обещающе прошептала себе в ноздрю, провела над страницей рукою: - Внимайте... Василий, читай!
   Буковки замелькали, тут же заменяясь на обычный Arial Cyr. Я начал с того места, куда указывал толстый неровный ноготь:
   - "...И падёт на головы всех живущих ад, смерть покажется им желанным избавлением, и будут они звать её, но она не придёт. Лишь спустятся с небес её посланники, и вид их будет ужасен, и падут многие от их рук. Спасения не будет нигде. Лишь те, кто светел и чист духом, будут им не подвластны, невидимы и неосязаемы ими, ибо будут они уже далеко. Примет их в своём саду пресветлая Королева, и вознесутся они, обретая новое пристанище". Ничего нового, - подытожил я. - Форма только более поэтическая, а суть опять та же - ответа как не было, так и нет! Понятно, что надо стать достойным - путем йоги, голодания, молитв или просто раскрыть свой "зерновой потенциал". В принципе, одно и тоже. Но вот не могу я сидеть сложа руки и ждать. Точно знаю, что можно дать каждому минуту прозрения, таймаут так называемый, а там уж пусть выбирают сами. Почувствуют разницу, так сказать.
   Я закончил свою пламенную речь и только тогда заметил внимательный взгляд Ядвиги Балтазаровны.
   - К О'ллиссу тебе надо сходить, вот что, - задумчиво проговорила она. - Он испокон веков живёт, значит был свидетелем многого.
   - А три тысячи лет назад? - заинтересовался я. В голове рождался бредовый план.
   - Да ты что, милок, гораздо больше, - укоризненно моргнула голубым глазом бабушка Яга, как будто даже обидевшись на меня за то, что я усомнился в авторитете предложенного долгожителя.
   - Тогда подойдёт. Что ж, нашли свидетеля - непосредственного!
   - Какого такого свидетеля? - опешила старуха.
   Ответить я не успел.
  
  
   2
  
   За окошком вдруг громко, тревожно загоготали гуси и, разбежавшись, с шумом улетели в небо.
   - Опять! - проникновенно вздохнула Ядвига Балтазаровна. - Сейчас внучок прибудет, - уже более бодро пояснила она, громко захлопывая книгу. Совещание по спасению мира закончилось непредсказуемо и безоговорочно. До лучших времен? - Давайте, ешьте, а то не успеете, а я пойду, конфет принесу - Петюня сладенькое любит! Василий, поднеси-ка самовар.
   Навстречу нам из кухни вышел заспанный кот, старый мой знакомый, с обгоревшими усами и опалённой на спине шерстью. Я обрадовался ему, как родному: - Привет, дружище.
   - Нурр-рур, - с достоинством поздоровался тот, слегка шоркнув по моим штанам толстым боком, и чинно проследовал в комнату, огласившуюся восторженными криками Илэйш Эшха.
   - Ну, вот и ладушки, - обрадовалась за всех баба Яга, насыпая в объёмную вазу сладкие подушечки с кофейной крошкой, - встретились, голубчики! Ты самовар-то тащи на подоконник, вода в ведре за плитой, заливай, не стесняйся.
   Наполнив самовар, я уселся рядом.
   - Что на ладони-то углядела, бабушка?
   - Любознательно? Ну-ну. Тебе приятное говорить, али правду? - вазочка, кажется, вместила в себя уже килограмма четыре конфет, причём подушечки давно кончились, и теперь в нее вываливались ириски и разноцветный горошек.
   - А совмещать нельзя?
   - Можно, конечно. Только мыло ведь не спасает шею повешенного.
   - Добрые вы все сегодня, аж слеза просится, - улыбнулся я, протягивая руку.
   Бабуля хмыкнула и глянула мне прямо в лицо, игнорируя подставленную ладонь.
   - Странная у тебя рука, нетипичная - как будто живёшь ты сразу две жизни и не можешь решить, какую из них выбрать! - размышляя, она пошамкала губами, собирая лицо складочками и морщинками, бородавки на щеках задвигались, топорща волоски и меняя дислокацию. - Большие задатки, не меньшие возможности, любовь, слава, почести и богатства, только на пути к ним - серьёзные преграды и испытания. А поможет тебе, милок, преодолеть их только твоё любящее сердце. Опасайся зеркал и заманчивых предложений! - вдруг невпопад прервала она своё так и неначавшееся по-настоящему предсказание. - И вообще, ты ведь не веришь в гадания. Аль запамятовал? Да и сделаешь, как тебя ни уговаривай, по-своему.
   - С зеркалами я и сам убедился. Лучше вовсе в них не смотреться, а причесаться можно и на ощупь, - я поёжился. Последний совет Ядвиги Балтазаровны отозвался внутри неясной тревогой. Я проигнорировал её скептическое замечание про мой недоверчивый характер и продолжил: - Предложений опасаться? Хорошо, буду осмотрительно капризен. Ишь, заманчивые они, а куда заманивают-то?
   - Знамо, в беду, - насупилась бабуля, полыхнув на меня чёрным глазом. - Помни, что враг всегда ласков и обходителен. Торопись, но судьбу свою, как падающую звезду, жди до последнего.
   - Что-то уж совсем неопределенно получается.
   - Так не нужна же она тебе, определенность эта! - заулыбалась баба Яга, демонстрируя неполный ряд разнокалиберных желтых зубов. - А завтра, глядишь, подует завтрашний ветер. Надо спешить, пока он дует тебе в... спину.
   Шумел самовар.
   На поляне захлопали крыльями вернувшиеся гуси. Выглянув, я с удивлением обнаружил на шее одного из них кудрявого мальчонку лет трёх-четырёх в синей футболке с Микки Маусом, коротких летних шортах и экковских сандалиях. Он лихо скатился на землю и, расталкивая гогочущих птиц, полез вверх по крутым ступенькам.
   - Внучок. Петюнечка! - умилённо констатировала бабушка, беря вазу с конфетами и устремляясь в комнату навстречу малышу. Тот не замедлил верещащим снарядом припечататься в её расшитый передник - она еле успела поставить на стол тяжёлую вазу - и, подхваченный на руки, полез целоваться.
   - Ба-ся, ба-ся, лю-бью! - его глазки смотрели озорно и настырно. - Бася, лада? - спросил он и тут же сам себе ответил. - Бася лада. Питя тожа лад!
   Он счастливо засмеялся, чмокнул бабушку в волосатую бородавку на носу и, задрыгав ножками, елозя, высвободился, спрыгнул на пол и утопал обратно во двор.
   - Питя посёл гуять! - не оглядываясь, сообщил он нам с порога.
   Ядвига Балтазаровна проникновенно вздохнула.
   Наблюдавший трепетную семейную сцену лешайр прокомментировал факт пополнения гостей буднично утверждающим тоном:
   - Петька, пострел, опять прилетел. Это, конечно, хорошо, но хлопотно. А за ним теперь жди сестрицу Альбинушку - как пить дать пожалует кр-расна девица!
   - Ты б не иронизировал, старый пень, - сурово оборвала его баба Яга. - Ишь, расскрипелся. Сама знаю, что припрётся. Дылда холёная! И чего ей дома-то не сидится?
   - Так не ты ж одна любишь Петю-то. Как никак, он ей брат родной.
   - А мне крестник! - отрезала в ответ бабуля, в сердцах чуть не топнув ногой. Потом нежно глянула в окно и не удержалась от улыбки.
   На поляне перед избушкой было громко и суетно. Задорно кричал Петюня, носясь с высоко поднятой на манер сабли хворостиной среди хлопочущих гусей.
   - Ула! Ула! - он шёл в атаку, явно побеждая своего грозного неприятеля, круша направо и налево буйные вересковые головы.
   - Да, единство и борьба противоположностей. Отцы и дети, так сказать, - поддержал неизвестно кого Враххильдорст.
   - А в чём, собственно, проблема-то? - не удержался я, постепенно подключаясь к ситуации.
   - Проблема в том, что Ядвига Балтазаровна занимается целительской практикой, - сказал лешайр, смотря на неё с непонятным выражением то ли уважения, то ли сострадания.
   Та молча колотила пестиком по крупным сахарным комкам, старательно разбивая их на куски поменьше. Илэйш Эшх не унимался:
   - А я ей говорил, - удар, - что не надо - удар, - было тех первых лечить. - Удар. - Теперь от людей отбою нет, - удар, удар, - а с Петькой-то и вообще морока...
   Баба Яга гневно швырнула об стол увесистый ком сахара и ушла на кухню.
   - Вот и я говорю, что она про это ничего слышать не хочет, - подытожил лешайр, вздохнул и укоризненно покачал головой. - А история сия проста, как обычный желудь, маленький такой желудо'к, из которого вдруг вымахала одна большая могучая неприятность. - Эшх уселся поудобнее и начал рассказывать: - Года два назад притащили сюда грудного младенца - мальчонку - немого да ещё и параличного. Совсем он был плох тогда, угасал с каждым днём, да не по часам, а по минутам. Мать всю избушку на коленях за Ядвигой исползала, просила, умоляла, даже угрожала. Сама не знала, чего болтала, лишь бы сына вылечили. Денег целую кучу насулила, ясно дело - зажиточные: думают, что деньгами можно купить всё. Ха! А зачем нашей бабуле бумажки эти? В лесу-то? Долго она сопротивлялась - это ж не болезнь лечить, а судьбу править надо! А потом чего-то к малышу подошла, на руки взяла, подержала, да вдруг и согласилась. И ведь вылечила, ядрить те в дупло! Вон он, результат - бегает, палкой машет. Говорит, правда, ещё плоховато.
   - Ну, а чем родня-то недовольна? Должна же быть счастлива! - я снова посмотрел в окошко, по-новому глядя на крепкую фигурку игравшего мальчика.
   - Ты ж понимаешь, посеял ветер - жди бурю, родил волну - придёт прилив.
   - А он придёт в виде сестрицы Алёнушки... фу, Альбинушки?
   - Придёт, придёт. Сучок ей в печенку, трухи в карман. Она-то ладно, семья всполошилась: при лечении, так сказать, побочный эффект получился. Непредсказуемый. Мало того, что Ядвига с Петькой души друг в друге не чают, это понять можно, так ещё способность весьма занимательная у малыша обнаружилась - уж не знаю, может, корешки да отвары посодействовали, может, наговоры поспособствовали, только Петя теперь зверями и птицами словно заводными игрушками командует, а гуси бабкины от него и вообще без ума - обожают, короче, как только что вылупившегося гусёнка. Кстати, с ними у мальца мысленная связь. Вон, видел, как они за ним полетели? Вызвал птиц, будто по мобильному телефону. А теперь подумай сам, как относятся его папа с мамой к тому, что через день али два сыночек прямо с балкона на гусях-лебедях в лес укатывает? А назад добровольно сам ещё ни разу не вернулся.
   - Небось, быстро позабыли обо всех своих обещаниях?
   - О, что было!!! - патетично закатил глаза лешайр. - Сначала сами пытались доехать, но ведь к избушке, сам знаешь, так просто не попасть, дороги на картах не указаны, тропинки флажками и стрелками не помечены.
   - Не нашли, значит, - подмигнул я.
   - Нет! Сами не нашли. И позже посланые нанятые добры молодцы тоже не нашли: тропинка их три дня водила, вертела и крутила через болото да опять через болото. А там кикимо'рры - ух, побаловаться любят! Они, шутницы, ещё два дня их путали-заманивали. На молодцев под конец уж и смотреть было жалко - грязные, голодные, истеричные какие-то - один ботинки и сотовый телефон утопил, второй сам с головой в жиже искупался, стал похож на болотного трясинника. Всё подрастеряли, включая гонор и бандитские замашки. На пятый день отпустил их Лес. Вышли к своей замаскированной в кустах машине, да и не признали её: подумали, что медведь, которого и изрешетили из единственного сохранившегося автомата. С последующим закономерным взрывом и сумасшедшей беготней с препятствиями.
   Я не выдержал и расхохотался.
   - А сестрица как же дорогу находит?
   - Это всё Петька, - отмахнулся дед. - Если б не он, ни за что бы к избушке не вышла. А он, конечно же, рад её видеть, скучает, как ни странно, по ней, а не по папе с мамой. При всём при этом отношения у Ядвиги Балтазаровны с Альбиной весьма и весьма прохладные.
   Я глянул на бабу Ягу, видневшуюся в кухонном дверном проеме.
   - Она, небось, переживает?
   - Понять-то можно. Без неё, наверное, и не было бы никакого Петюнечки. Поначалу она, всё же, пыталась, как могла, войти в родительское положение, пробовала убедить мальчишку, длительно разговаривала, даже пугала, обещая посадить на лопату и зажарить в печке, а тот лишь смеялся - не поверил ни единому её слову. Правда, лопату в тот же вечер утопил в реке. Молоде'ц! Настоящий добрый мо'лодец! К тому же, не она за Петром гусей своих гоняет: он сам такую жизнь себе устроил развесёлую, сделал выбор, так сказать, а поскольку ему ещё и четырёх лет не исполнилось, этот его выбор никем кроме Ядвиги и гусей во внимание не принимается. Вот и летает проказник туда, сюда, обратно - развлекается! Постепенно окружающие привыкать начали, куда деться-то? Да и вреда от этого никакого, хлопотно только: гуси прилетят, унесут, вслед им сестру посылают. Та приводит брата назад, и всё повторяется снова. Альбина, чтоб зря не ходить, стала с собой продукты прихватывать - надо же как-то отношения с бабушкой налаживать, что уж каждый раз ругаться-то.
   Тем временем Петюня, видимо изрядно убегавшийся, с победными криками и торжественным выражением на порозовевшем личике ввалился в избушку, продолжая одной рукой размахивать хворостиной, а другой "стрелять" по нам из палки, как из воображаемого пистолета. Увидел вдруг незамеченного ранее Враххильдорста, чинно сидевшего за столом, взвизгнул от восторга, отбросил в сторону враз забытое "оружие" и, подбежав, метко смёл ошарашенного дофреста с верхушки подушечной пирамиды, крутя его и так, и сяк, потряхивая, с интересом разглядывая крылья и драконий хвост.
   - По-моему, он принял его за плюшевую игрушку, - чуть скосив глаза, доверительно тихо сообщил мне лешайр.
   - Пора спасать? - также тихо ответил я.
   Как будто услышав мой вопрос, Врахх рыпнулся, лягнувшись всеми четырьмя конечностями сразу, забил крыльями и издал какой-то невообразимый звук - нечто среднее между кудахтаньем курицы и скрипением старого дивана.
   От неожиданности мальчик выпустил из рук свою новую забаву, шмякнувшуюся на пол и быстро убежавшую под защиту свисавшей со стола скатерти.
   - Где дла-кон? - изумленно спросил Петюня. - Почему убезал?
   - Сейчас прибежит! - грозно сообщила появившаяся в дверях Ядвига Балтазаровна. - Эй, дррракон! Пирожки лопал исправно, теперь вылезай - с внуком познакомлю.
   - Мы уже знакомы, - раздался из-под стола глухой непримиримый голос Враххильдорста.
   - А я не видала. Выходи! - так же непримиримо ответствовала баба Яга.
   - Длакон бои-и-ица, - понимающе заключил присевший на корточки и заглядывающий под скатерть Петюня. - Не бос-ся, длакон. Давай иглать. А?..
   - Во что играть? - чуть миролюбивее поинтересовался из укрытия дофрест, впрочем, не делая попыток объявиться на всеобщее обозрение.
   - В ахоту, в ахоту! - радостно захлопал в ладоши оживившийся малыш. - Ты чудовисие, а Питя ахотник.
   - Я... чудовище?!
   Мы с лешайром не выдержали и громко расхохотались.
   - Чего гогочете, будто гуси на току? - обиженно проворчал дофрест.
   - Гуси на току не бывают. Ха-ха-ха! Да это уже и не мы, - уже спокойнее возразил я, вдруг сообразив, что птицы за окном действительно что-то разволновались не на шутку, шумно отвечая на чьё-то внезапное появление. Вот это да - и собак сторожевых не надо!
  
   3
  
   Девушка была высокая и стройная, подстать манекенщицам - этакая взрослая Барби: тщательно намакияженное кукольное личико, длинные осветленные волосы, даже слишком неестественно обесцвеченные, красные туфли с узкими носами, ажурная блузка и короткая кожаная юбка - стандартный образец современной, независимой девицы, будто только что сошедшей с обложки модного журнала. Неуклюже проваливаясь высокими каблуками в землю, она сосредоточенно шла к крыльцу, в одной руке неся большой полиэтиленовый пакет, а второй прижимая к груди миниатюрную алую сумочку.
   Ядвига Балтазаровна ждала её молча, заполнив своей внушительной фигурой весь дверной проём. Лицо её не выражало ничего, лишь оба глаза, несмотря на расовые различия, наконец, пришли к незапланированному согласию и жили в единодушном порыве "no pasaran!".
   - Бабушка Ядвига, здравствуйте, - пролепетала девушка, теряя уверенность с каждым шагом, потихоньку сбавляя ход и окончательно тормозя у нижней ступеньки, куда она с облегчением и взгромоздила свою ношу. - Петечка у вас?
   - У нас, у нас! - говорить это уже было не нужно, потому что "Петечка" выглядывал из-за бабушкиной юбки, лукаво строя сестрице смешную рожицу: - Пли-вет.
   - Вот и хорошо, и замечательно, - оживившись, затараторила гостья. - Чаю попьем - и домой, да, Петя?
   Ответом ей был розовый язычок, со всем старанием высунутый изо рта.
   - Ла-ла-ла, Аля, иглать! Иглать тут! - он явно не собирался сдаваться сегодня без уговоров, которые, впрочем, последовали незамедлительно.
   - Но, Пётр! Я ведь к тебе полдня добиралась, и мама с папой ждут, волнуются, машину тебе купили...
   - Настояс-сюю? - схватился за щёки мальчик.
   - Нет, пока игрушечную, но зато какую! Ты в неё поместишься целиком. У неё есть руль, педали и гудок.
   - Не пайду-у-у! Не хачу иглусечную, хачу настояссюю!!!
   Чем больше препирались брат с сестрой, тем довольнее становилась Ядвига Балтазаровна.
   - Сегодня, Альбина, ягодка наша красная, налив-на-я, видать, назад одна пойдёшь, - удовлетворённо подытожила она. - Передай родителям поклон от меня. А через пару дней я его сама на гусях домой вышлю - с доставкой к балкону, так сказать.
   - Сердца у вас нет, - обиженно надула губки девушка. - Думаете, мне интересно каждый божий день сюда мотаться?
   - Ну уж, каждый день! Два-три раза в неделю.
   - Вам всё шуточки, а я в прошлый раз каблук сломала и два ногтя...
   - А не нравится, так не ходи. Маникюр нынче, поди, дорогой!
   - Вы это специально говорите, чтобы меня позлить, - голос девушки предательски дрогнул, она чуть не плакала. - Ведь знаете же, что я сюда являюсь не по своей воле. Сам Петя ещё ни разу домой не возвращался - ведь ясно же, что ему лишь бы играть, а в три года без разницы - где и с кем, было б весело. Пользуетесь его возрастом, - чуть тише добавила она.
   - Питя умный! - выдвинулся из-за юбки малыш. - Питя больсой!
   Ядвига Балтазаровна молчала, возвышаясь над Альбиной неприступной крепостью.
   - Зря вы так. Я опять продуктов принесла. Еле дотащила! У вас же тут кругом глушь, лес непроходимый, магазинов нет, а за домом в огороде одна картошка да огурцы с помидорами. А я тут вот... печенье, чипсы, лимонад, сгущёнку ... - девушка явно начала волноваться. - Да консервов всяких!
   Баба Яга глянула на непомерных размеров сумку и обречённо вздохнула. Петя заинтересованно полез вниз по крылечку, добрался до пакета и бойко стал вынимать из него разноцветные баночки и мешочки, раскладывая их прямо на ступеньках.
   Мы наблюдали.
   Между мной и Эшхом, отдуваясь и кряхтя старательно протискивался дофрест, уже давно вылезший из-под стола и непонятно как забравшийся на подоконник.
   - Что, про лимонад услышал? - поинтересовался я. - Смотри, станешь лимоно...дофром.
   Не обращая на меня внимания, Враххильдорст, наконец-то, добрался до оконного стекла, углядел пакет и три бутылки, рядком выставленные на солнцепёке, забеспокоился и стал проталкиваться между нами назад.
   - Куда понёсся, Враххильмонад? Сумку Ядвига Балтазаровна сейчас и так в дом принесёт. Куда она денется.
   - А вдруг нет? Он же на солнце... Надо что-то делать, - изнывал дофрест.
   - Ну-ну, дерзай. Бандитским нападением или обманным маневром?
   Ответом мне было удаляющееся сопение.
   Мы снова заняли свой наблюдательный пункт.
   Ядвига Балтазаровна явно засекла нашу толкотню у окошка, насупила брови, зыркнула, цыкнула, потом вздохнула, глядя как Петя ловко и задорно строит крепость, составляя друг на друга баночки. Снова вздохнула и махнула рукой замершей в ожидании Альбине:
   - Ладно уж, пошли в дом, что ли, чай пить. Не дело на виду у всего Леса котомками трясти.
  
  
   4
  
   Мы допивали третий самовар.
   Беседа понемногу оживилась.
   Баба Яга и Альбина заняли противоположные позиции, расположившись по разные стороны стола точно друг напротив друга. Петюня бегал от одной к другой, залезая к ним на колени по очереди. Он был слегка обижен: пришлось признать, что дофрест не "длакон" и не игрушка, а такое же, как мы, взрослое, полноправное существо, хоть маленькое и пушистое. Было видно, что мальчик прилагает огромные, прямо-таки недетские усилия, чтобы, проходя мимо, не дёрнуть Враххильдорста за хвост или крылья.
   Я же снискал расположение малыша, соорудив ему великолепную дальнобойную рогатку, и тут же научил его ею пользоваться, сшибая желудями пустую консервную банку, поставленную мишенью на пороге. Мы торжественно поклялись не бить по живым существам и остались очень довольны друг другом. Мой рейтинг в его глазах взлетел на недосягаемую высоту.
   Петюня убежал к бабушке демонстрировать своё новое оружие, та же шутливо погрозила мне кулаком - итак, мол, озорник, а с рогаткой и совсем не будет с ним сладу. В ответ я притворно "испугался". А сам со всё возрастающей тревогой внимательно следил за убывающим содержимым лимонадной бутылки - уже второй.
   Ширина улыбки и огонь в глазах Враххильдорста прибывали прямо пропорционально количеству выпитой им жидкости.
   - Кр-расота! - изрёк дофрест, когда уровень лимонада дошёл почти до середины сосуда. - И не смотри на меня так, Василий. Мы, к твоему сведенью, в любом случае останемся здесь ночевать: несравненная Ядвига Балтазаровна пригласила нас отужинать в её... мм... невыразимо прекрасном обществе, - он громогласно икнул. - Я взял на себя смелость согласиться за нас обоих. С благодарностью.
   - Ты бы хоть Петру оставил - вдруг он тоже лимонада хочет?
   - Он добро-овольно пожертвовал весь свой з-апас мне-е-е! - продолжал икать Враххильдорст. - Так сказать, возме-ещая моральный ущерб. Правда, Пётр?
   - Плавда! - очень серьёзно отозвался мальчик. - Тятя Вах - холосый.
   Бабушка ласково взъерошила ему светлые кудряшки:
   - Ах, ты мой яхонтовый!
   - И он всё равно дракон, только маленький, - улыбаясь, добавил я.
   - А больсые длаконы есть?
   - Только в сказк... - подала голос Альбина.
   - Бывают, конечно же, бывают, солнце моё, - громко оборвала её баба Яга. - А сестрица твоя думает, что раз она не видала их своими собственными глазами, то они и вовсе не живут на свете. Много ли она видала?
   - А что я такого... не видала, что? - едва слышно, обиженно прошептала девушка.
   - Да ничего и не видала! У тебя очи твои нарисованные, наверное, только для того и существуют, чтобы ресницами хлопать да томно выпучиваться! - подалась вперёд Ядвига Балтазаровна, налегая грудью на стол. - Ты даже на себя в зеркало как следует посмотреть не можешь. На кого похожа-то!
   - ?!
   - Да-да! А кабы глянула по-настоящему, так сразу, может быть, и перестала бы на своё личико пре-релест-ное накладывать килограммами ту гадость, которую ты каждое утро на него намазываешь.
   - А что? Плицертолиевая косметика - новое чудо двадцать первого века... - растерянно и непонимающе возразила Альбина. - Её все женщины употр...
   - Вот все и дурищи! - отрезала Ядвига Балтазаровна. - Ну, что ты так на меня уставилась? Опять тебе нужно доказывать да объяснять - как слепые котята!..
   Она недовольно ссадила с колен Петюню и, осуждающе качая головой, - эх, молодежь! - ушла в соседнюю комнату, чем-то там погремела, передвигая и перекладывая, через минуту вышла обратно, неся в руках большое пыльное зеркало в витой раме. Взгромоздила его на стол, оперев на бок самовара, тут же вытерла передником и гордо сказала:
   - Вот, полюбуйтесь.
   Что-то любоваться никто не спешил. Баба Яга насмешливо фыркнула.
   К зеркалу храбро полез Петюня, заглянул внутрь и неожиданно рассмеялся, состроив озорную рожицу кому-то, увиденному в глубине.
   - Ну-ну. Что, храбрости-то поубавилось? Один лишь Петя - герой? А ты, любезная сестрица, не желаешь ли поглядеть на себя, красоту свою девичью потешить?
   - Хм! - Альбина раздраженно передёрнула плечиком и, посмотрев на кривляющегося братца, тоже подошла к зеркалу. Мы тактично заглянули следом.
   Жуткая разлагающаяся маска была скорее частью недавно выкопанного трупа, нежели чем лицом привлекательной девушки. Ноздреватая, местами отстающая кожа, спекшиеся губы и вылезающие глаза - весьма колоритный образ для юной впечатлительной особы, а в том, что она впечатлилась, сомнений не было никаких.
   Альбина остолбенела. Вцепившись в край стола, она не могла даже кричать. Отражённое существо действительно чем-то напоминало оригинал, как если бы тот заглянул в свою могилу лет примерно через сто.
   - Алюся, эта со такое? - встревожено спросил Петюня, дёргая сестру за руку. От внезапного прикосновения та очнулась, растерянно поглядела на малыша, такого живого и тёплого, потом с невероятным усилием снова перевела взгляд на своё отражение и, наконец, завизжала. Отшатнувшись и чуть не уронив зеркало, шарахнулась прочь, бестолково заметалась по комнате, ударившись ногой о скамейку, не замечая ни боли, ни присутствующих и желая лишь одного - быть подальше от этого ужасного предмета на столе. Внезапно увидела выход и, просветлев лицом, рванулась наружу. Хлопнула дверь, и тут же раздался грохот падающего тела, поскользнувшегося на крутых ступеньках. Мы бросились следом.
   - Оп-пля!!! - раздался приятный мужской баритон. - Куда так спешишь, ненаглядная?!
  
  
   ...В нескольких шагах от камня, прямо в чистом поле стоял высокий человек с бледными, бесцветными чертами лица, что, возможно, объяснялось серой пасмурностью погоды. Весь его облик выражал задумчивое ожидание и сосредоточенность. Он и сам был серым, и одежда на нём, более чем скромная, тоже была серой. Сначала он показался мне старым, потом я понял, что это его пепельные, почти белые волосы сбили меня с толку. Он бесшумно подошёл к нам и слегка поклонился, с необыкновенным достоинством и скупой соразмерностью движений.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 11. ВАР-РАХАЛЫ.
  
   Я с гордостью вспоминаю о том, кем
   была моя бабушка Шулдзуа*х, но гораздо
   больше меня заботит то, кем станет ее
   внук, последний из рода горных вулфов.
  
  
   1
  
   - Значит, это правда, - Зорр отнёсся к моему рассказу более чем серьёзно и даже разнервничался. Выслушав, потребовал у бабы Яги кофе, бурча что-то про необходимость срочно проснуться и жить дальше исключительно на ясную голову. Просьбу не пришлось ни повторять, ни мотивировать. К нашему изумлению, Ядвига Балтазаровна с Альбиной дружно накрывали на стол, не сказав за утро друг другу ни одного язвительного или даже насмешливого слова. Когда же я услышал: "Милая Алечка, принеси сахар из кухни!", то чуть не упал со скамейки. Мы многозначительно переглянулись с Зорром, и тут прозвучал ответ "Алечки", повергший нас обоих в состояние глубокого шока.
   - Бабушка, отдыхайте, пожалуйста, я сама на стол накрою, самовар вскипячу и хлеб порежу. Не волнуйтесь. Вы лучше с Петей поиграйте, я ведь знаю, вы это любите. Да и он, посмотрите, вокруг вас волчком вьётся. Петюня, перестань сейчас же отрывать подол Ядвиге Балтазаровне, ведь она всё же твоя бабушка!
   - У нас теперь всеобщее благоденствие, мир да любовь? - опешил Горынович.
   - А что, когда-то было по-другому? - воинственно приподняла густую бровь баба Яга. - Не припомню!
   - Логично, - растерянно подтвердил он и осторожно уточнил: - Может быть, Аля тогда поживёт тут, в семейном кругу, так сказать, пока я не вернусь за ней? После того как мы с Василием немного гульнём налево?
   - Да хоть направо! - фыркнула наша бабуля. - Гуляйте себе на здоровье, дышите воздухом, ума набирайтесь. В конце концов, невеста моего приёмного сына имеет полное право на проживание в этой избушке. Если хотите, могу даже прописать её здесь... временно.
   - Стойте, а как же её родители? - поинтересовался я. Как мог, я старался не думать о ночном происшествии, принудительно обрекая себя на активную повседневность - лучшего средства от сердечных заноз и не сыскать. - Пошла, получается, за братцем и не вернулась. Ни братца, ни сестрицы. Они ж тоже живые люди, волнуются, небось.
   - Это ты волнуешься, а не они, - снисходительно возразила баба Яга. - Если Альбине приспичит домой, то ведь можно и по сто пятнадцатой дороге в город вернуться. Родители её разлюбезные будут думать, что она отсутствовала... - бабуля задумалась на минуту, что-то высчитывая в уме и, цыкнув зубом, добавила: - Ровно семь часов. Это, заметь, притом, что совершенно неважно, сколько времени пройдёт у нас. Так-то, Васенька. Вон, посмотри на девицу-красавицу. Я ей сегодня как это объяснила, так она до сих пор птичкой летает, только что не поёт.
   - И запою! - откликнулась Альбина, ставя на стол блюдо со свежей клубникой. - Сами бы попробовали жить, когда постоянно рядом строй родственников, поклонников да телохранителей всяких. И потом, это не я, а папа с мамой решили, что мне надо быть фотомоделью и удачно выйти замуж, а я замуж вообще не хотела - с детства мечтала стать орнитологом. Я птиц люблю.
   - Они ж какают, клюются и во время линьки перьями сорят. Еще аллергия случится, - хохотнул Зорр.
   - Вот-вот, - она заулыбалась в ответ. - Родители именно так и говорили, даже интонации у вас совпадают. Представляете, что я им тогда ответила?
   - Ну?
   - Я их спросила, как же они со мной-то тогда живут? Ведь я тоже какаю. А ещё... Впрочем, ладно. Они не понимали, что я мечтала летать, как птицы! И, кстати, не понимают этого до сих пор.
   - Можно себе представить их лица, когда Петюня уселся на гусей - тоже ведь птицы - и улетел в неизвестные края, - поддержал её я.
   - Да уж, гуси-лебеди добили их окончательно. Папа за ружьём побежал, кричал, что давно не ел гусятины.
   - Не попал? - деловито осведомился Горынович.
   - Не попал, - хихикнула девушка.
   - А попал бы, я сама бы из него суп сварила, - проворчала Ядвига Балтазаровна.
   - Да нет, бабушка шутит, - отмахнулась Альбина. - Она сама мне рассказывала, что не ест людей, да и гуси у неё зачарованные: их пуля не берёт, и поймать очень трудно.
   - Нет, не тлудно! - звонко сообщил всем Петюня, успевший незаметно подкрасться к нашей тёплой утренней компании. - Оп! Ля-ля! Во так нада лавить!
   Он засмеялся и отважно прыгнул сзади на сидящую бабу Ягу:
   - Питя - тигл! Л-ллл!
   Рычание у него вышло неубедительным, но бабушка притворно закрыла лицо руками, якобы безуспешно пытаясь спрятаться от грозного "тигра".
   - Петюнечка, я ж не гусь.
   Вдоволь навеселившись, мы уселись завтракать.
   Стол ломился от изысканных яств: от свежей клубники до курицы "гриль" в сочетании с красным марочным вином.
   - Мы завтракаем, обедаем или ужинаем? - поинтересовался я.
   - И то, и другое, и третье, - пробурчал с набитым ртом Зорр. - Ты лучше не спрашивай, знай себе, уплетай за обе щеки. Кто его ведает, когда ещё так повезёт?
   - Резонно, - легко согласился я, придвинув поближе сразу три тарелки.
   - Я уже проспал главное или не очень? - из-за гороховой занавески на печи на нас уставился взъерошенный и недовольный дофрест.
   - О-оо! Враххильдорст пожаловал! - сказали мы чуть ли не хором. - Милости просим к нашему столу.
   И рассмеялись. Громче всех веселился Петюня, восторженно прыгая под печкой и выкрикивая что-то вроде: "Ула! Длакон пласнулся!"
   - Я что-то пропустил? - озадаченно проговорил Врахх, с сомнением оглядывая нашу дружную компанию. Чуть дольше задержался взглядом на мне, хмыкнул, будто что-то отметив. - Ну-ну, просто репетиция всеобщего помешательства!
   Это вызвало новый приступ веселья. Дофрест покачал головой - безнадежно! - и без приготовлений спрыгнул вниз, вовремя успев уклониться от подставленных Петюниных ручек.
   - Ну что, братцы-клоуны, развлекаемся? - пожурил он нас, обращаясь явно ко мне и Зорру. Умственные способности женской половины не вызывали у него никаких сомнений. - Есть ещё порох в пороховницах, ягоды в ягодицах, а шары в шароварах?
   - Да вот, Василий грустит, - выдал меня Горынович. - С утра сам не свой.
   - Что так? Сон что ли не пошёл на пользу? - сочувственно поинтересовался Враххильдорст. - Надо было спать, а не участвовать. Из иных снов и вовсе дороги назад нет.
   - Сам-то всю ночь на печи сопел - что снилось-то? Рассказывай! - коротко потребовал Зорр. - С самого начала и подробно.
   - Ага. С пикантными нюансами, - сладко зевнул дофрест. - Счас. Не дождётесь. Мои сны детям до ста пятидесяти смотреть воспрещается. Вам сколько лет, молодые люди?
   - Уж больше ста пятидесяти!
   - Ага, сто пятьдесят пять. На двоих, к тому же.
   - Как к Ушраншу за тридевять земель шагать, так мы большие, а как сны смотреть, так дети малые... - притворно заканючил я.
   - Точно! - обрадованно подтвердил Врахх.
   Зорр лишь обречённо вздохнул, но тут к нему подсела Альбина, и его лицо сразу же приобрело благостно-счастливое выражение.
   Теперь вздохнул я - хоть у кого-то всё хорошо, и не надо добиваться взаимности непонятно каким способом.
   - А мы пойдем вас провожать, - проворковала девушка, вкрадчиво заглядывая по очереди в глаза каждому. - До первого поворота, конечно.
   - Само собой, солнце моё, само собой, - ответил за всех Горынович, бережно обнимая девушку за плечи.
   - Ты вернёшься? - вдруг вырвалось у неё. Глаза предательски, непростительно быстро наполнились слезами.
   Занятый собственными переживаниями, я как-то совсем позабыл, что сегодняшнее утро может принести печаль не только мне одному.
   - И недели не пройдёт! - успокаивающе ответил Зорр, плечом закрывая от нас плачущую девушку. Он что-то тихо и уверенно говорил ей на ухо, но во взгляде читались боль и грусть. Она замерла в объятиях, чувствуя, как бьются два его сердца совсем рядом с её, ну и что, что одним единственным... И не было никого вокруг. И лишь стремительно утекало время.
   - Я вернусь и останусь с тобой, - сказал он почти одновременно с ней, уже говорящей: - Я дождусь и останусь с тобой.
   - Тебя будут искать родители, - напомнил ей Зорр с горьким смешком.
   - Нет, - шепнула она. - Ты забыл про сто пятнадцатую дорогу.
  
  
   2
  
   К полудню, после плотного завтрака и активных сборов мы, наконец-то, выступили в путь-дорогу. Пока было решено идти пешком: Зорр вдохновился познакомить меня с местными оборотнями, а попросту говоря, откровенно хвастался своим особым положением среди вар-рахальего содружества. Дело дошло до того, что он самоуверенно присвоил себе звание лесного "короля" и, гордо выпятив грудь, возглавил наше шествие по "принадлежащим ему владениям".
   За ним шла уже начавшая улыбаться Альбина в только что сплетённом венке из колокольчиков и с пакетом пирожков в руках. Далее, неспешно беседуя, следовали мы с дедушкой Эшхом, который вернулся с ночной прогулки лишь к концу завтрака, свежий и отдохнувший, пахнувший лесом и туманом, - под кустом он спал что ли, да и спал ли? Я сжато пересказывал ему события прошедшей ночи.
   Ядвига Балтазаровна по торжественному случаю выкатила из-за избушки рассохшуюся ступу - что-то среднее между большой бочкой и деревянной корзиной для воздушного шара - удовлетворённо обошла кругом, придирчиво водя вдоль неё носом и по-хозяйски уперев руки в бока - осталась довольна, хмыкнула и, задравши подол, без труда перемахнула внутрь. Оглядела ступу и там, зычно крикнула в сторону избушки. На её призыв из открывшейся двери медленно выплыла метла и метко спланировала прямо в подставленные руки. Теперь же баба Яга летела рядом с нами на постоянной скорости на высоте полметра от земли, ловко огибая кусты и стволы деревьев. Вокруг неё, без остановки молотя пятками и гикая от восторга, носился на гусе Петюня. Гусак косился на седока и иногда начинал неодобрительно гоготать, изгибая сильную шею, впрочем, слушаясь мальчика беспрекословно.
   Надо ли говорить, что Враххильдорст, сытый и выспавшийся, привычно сидел у меня на плече, крепко уцепившись хвостом за мою шею и ручкой придерживаясь за мочку уха. Он выклянчил в дорогу последнюю бутылку лимонада и был очень доволен собой.
   Шествие замыкал кот - шёл, как и полагается, поставив хвост трубой и распушив его наподобие полосатой щетки.
   Перед уходом Ядвига Балтазаровна, немного поразмыслив, объявила нам, что идти следует обязательно по восьмой дороге, так вроде бы не ближе, но намного безопасней, после чего мы тронулись в путь, к моему недоумению - вокруг избушки, огибая её, как дети наряженную ёлочку в новогодний праздник, разве что за руки не держались. Только пройдя три или четыре круга, я заметил перемены: лес начал постепенно редеть и зарастать кустарником. А когда, вывернув в очередной раз из-за угла, мы не обнаружили на привычном месте речку и вересковый берег, баба Яга повеселела, заморгала голубым правым глазом и, плавно затормозив, объявила нам безапелляционным тоном, что пора прощаться - дальше идти нам нужно исключительно одним.
   - Ах, - сказала Альбина, крепко прижимая к груди пакет с пирожками. - Как быстро...
   Надо отдать ей должное, она решительно взяла себя в руки, обойдясь без запланированных слез и причитаний. Молча отдала Зорру кулёк с едой, ласково, запоминающе посмотрела в глаза, говоря взглядом больше, чем можно сказать словами, неожиданно сняла с себя венок и увенчала им его буйную голову.
   - Вот теперь ты настоящий король вар-рахалов, - прошептала она.
  
  
   3
  
   - И что, этих дорог, а с ними и миров, действительно бесчисленное множество? - спросил я, оглянувшись назад.
   - Разумеется, а как же ещё? - невозмутимо ответил Зорр. - Или тебе пришло в голову пересчитать и пронумеровать соседние миры как и дороги, ведущие к ним? В данном случае математика бессильна. Тут только Ядвига Балтазаровна может разобраться. Вокруг всё меняется, и невозможно попасть в одно и то же место одной и той же дорогой. Кстати, пока лучше не смотреть назад: мы ушли ещё недостаточно далеко, а избушка слишком сильна - если слово "сильная", конечно, может хоть что-то тебе сказать применительно к лужайкам и домикам - и она неохотно отпускает от себя путешественников. Тем более таких симпатичных, как мы.
   На последней фразе Горынович рассмеялся и подмигнул дофресту:
   - Что, мудлый длакон, как зизнь? - спросил он, так удачно изобразив Петюню, что Враххильдорст вздрогнул, чуть не свалившись с моего плеча.
   - Тьфу ты! Нашёл, над чем смеяться. Лучше под ноги смотри, тропинки-то давно уж не видать, - буркнул "длакон", возмущённо потыкав вниз пальцем.
   Тропинка действительно пропала, впрочем, исчезла она давно, ещё два часа назад, когда мы, наконец, распрощавшись с провожающими, переобнимавшись и перецеловавшись со всеми по сто раз, двинулись куда-то вбок от избушки, активно углубляясь в густые заросли черёмухи. Кусты тоже уже давно закончились, сменившись березовой рощей, в свою очередь плавно перешедшей сначала в смешанный, а потом в сосновый лес. Для меня так и осталось загадкой, каким образом Зорр выбирал направление движения, но до сего момента мы двигались весьма бодро и целенаправленно, прямо "вперёд!".
   - Ты прав, пора остановиться, - невпопад ответил Горынович, высматривая что-то за деревьями. - Сейчас пройдём первую границу, и можно будет так не спешить.
   - Границу? - переспросил я, недоуменно оглядываясь на совершенно одинаковый лес вокруг нас. - А...
   И тут впереди мелькнул просвет, постепенно разрастаясь в горизонтальную полосу обозначившегося горизонта. Немного активного марширования, и мы вышли на открытое пространство - прямо перед нами расстилалось огромное поле, которое иначе и не назовёшь, как "русское". И, что более примечательно, в десяти метрах от нас лежала внушительная серая глыба, этакий могучий и несокрушимый монолит, неаккуратно исписанный нитрокраской. "Направо пойдешь, - гласила надпись, - коня потеряешь..."
   - Коня у нас нет, придётся отдать "длакона", - притворно сокрушаясь, констатировал Зорр. - Что поделать...
   Дофрест молча надулся, демонстративно отвернувшись в другую сторону, мол, на глупости не обижаюсь.
   - Таких как он - "коней" - десяток надо, - ответил я за него, ласково почесав ему пушистый живот. - К тому же, помнится, он ведь меня куда-то ведёт. Не забыл ещё, а, Враххильдорст?
   - Веду, веду, - оживился тот.
   - Так что придётся тебе, Змей Горынович, срочно превращаться, ну... в кого там полагается? По объему, небось, на целый табун потянешь! - я кровожадно оглядел намечающуюся жертву.
   - На два, - ехидно поправил меня Зорр. - Мог бы и на три, так кормить перед уходом надо было лучше. Подумать только - я не стал есть жареного индюка перед дорогой, потому что эта неугомонная Ядвига Балтазаровна навязчиво твердила, что нужно срочно тащить тебя за тридевять земель, можно сказать, схвативши ноги в руки. Вот я и ломанулся...
   - Ноги-руки не переломал? - поинтересовался я.
   - Не надейся! - расправил он широченные плечи.
   Вот так, в шутливой перебранке мы и подошли к вросшему в землю валуну. Остановились, восхищённо изучая письменное творчество, сплошь покрывавшее его неровные, испещренные какими-то бороздками бока. Пожеланий по поводу направлений движения, написанных краской поверх желобков, было множество, начиная от классических "налево пойдёшь - богатым будешь" и заканчивая нецензурно ядрёными, но весьма конкретными отправлениями к отдельно взятым личностям с их отдельно взятыми органами. Кто-то, по-видимому, так и не решивший, куда ему двигаться дальше, просто и незатейливо оставил свой скромный автограф, сообщающий, что он якобы "Ваня" и он "здесь был". Рядом белели старые, потемневшие от времени кости, может быть этого самого Вани, так и проведшего остаток своей жизни в мучительных сомнениях и раздумьях о дорогах в целом и о своём пути в частности.
   - Ну, и куда нам-то идти дальше? - сумрачно осведомился я. - Надеюсь, мы не будем следовать советам этого чудо-указателя? Если "да", то лично мне больше всего нравится вот это, короткое и звучное, понятное даже ребёнку.
   - Боюсь, что дети не знают слoва, которым обозначен сей конечный пункт прибытия. Так что, выберем другое... А лучше спросим! - вдруг оживился Зорр, заглядывая мне через плечо.
   - У тебя такое лицо, будто нам подали такси, - сказал я, оборачиваясь вслед за ним.
   В нескольких шагах от камня, прямо в чистом поле стоял высокий человек с бледными, бесцветными чертами лица, что, возможно, объяснялось серой пасмурностью погоды. Весь его облик выражал задумчивое ожидание и сосредоточенность. Он и сам был серым, и одежда на нём, более чем скромная, тоже была серой. Сначала он показался мне старым, потом я понял, что это его пепельные, почти белые волосы сбили меня с толку. Он бесшумно подошел к Зорру и слегка поклонился, с необыкновенным достоинством и скупой соразмерностью движений.
   - Вулф Мавул'х, - скорее констатировал, чем поздоровался Горынович.
   - Хийс Зорр, - незнакомец поднял на нас жёлтые, почти медовые глаза. Из-под тяжёлых век не проглядывало даже полоски белка. Встретившись со мной взглядом, приветственно качнул головой. Враххильдорст удостоился более длительного внимания, чуть удивлённого и задумчивого. Немного поколебавшись, Мавул`х о чём-то тихо спросил дофреста на странно пришептывающем и отрывистом языке:
   - Хурш трунш? Хыырш?
   - Шикалш анх трунш, - кивнул ему в ответ тот.
   Вулф облегчённо вздохнул. Мы с Зорром переглянулись.
   - Я ждал вас и прошу быть гостями в моём норне, - невозмутимо сказал незнакомец, как будто только что произнесённые таинственные фразы были нашей коллективной галлюцинацией.
   - Мы благодарны за приглашение, но у нас не так много вре... - начал было я.
   - Конечно, - одновременно со мной сказал Горынович.
   - Мой норн далеко - мы будем на месте только к заходу солнца, пусть молодой человек не беспокоится. Мы не потеряем ни минуты, а спать ночью лучше ложиться под защитой надёжных стен. А может быть, ваш путь лежит в другом направлении? - вдруг заволновался он. - У меня было ощущение, что вы идёте к горам.
   - Ты, как всегда, не ошибся. Разумеется, мы идём к горам, - успокоил его Зорр и вздохнул: - А куда же ещё?..
   Вулф Мавул'х лаконично кивнул и шагнул чуть в сторону.
   Всё произошло так быстро, что я до сих пор каждый раз вспоминаю это по-иному, добавляя новые и новые моменты, тогда от меня ускользнувшие. Как мне кажется, секрет был во вращении, стремительном сером вихре, в котором закружился желтоглазый вулф, длившимся всего минуту и опавшим на землю грудой серого тряпья. Я шагнул вперёд, ещё не зная зачем, из любопытства или в порыве сострадания - куча выглядела непонятно, страшно и притягательно.
   Зорр удержал меня на месте.
   - Он сейчас снова будет с нами.
   Я только на секунду отвёл взгляд, переведя его на говорившего друга, а когда посмотрел назад, то никакого тряпья уже не было.
   Вместо него, изучая нас знакомыми жёлтыми глазами, неподвижно сидел огромный серый волк.
  
  
   4
  
   Сгустился туман, скрадывающий время и пространство. Мы шли сквозь плотную пелену уже несколько часов, но из-за того, что была видна лишь однообразная трава под ногами, казалось, будто мы топчемся на месте.
   Серый волк, или вернее вулф, уверенно вёл нас за собой. Он как тень скользил впереди, безошибочно обходя ямы и невысокие заросли репейника. Трудно описать необыкновенную красоту этого великолепного зверя, попросту ни на кого не похожего, с мощными лапами и широкой грудью - слишком крупного и мускулистого, чтобы соотнести его с обычным волком или собакой, стремительного и совершенно бесшумного, соразмерного и лаконичного в движениях, что по опасности ставило его наравне с тигром или медведем, хоть и странно было бы сравнивать их между собой. И если жёлтые глаза на человеческом лице завораживали и удивляли, то на звериной морде они выглядели ещё более неуместно, так как поражали своим разумом, любопытством и мудростью - тем выражением, которое присуще скорее людям, нежели диким зверям.
   - Нам повезло. Мавул'х очень хороший проводник, и скоро мы будем на месте, - размышляя вслух, произнёс Зорр, мерно вышагивая рядом.
   - А нас он специально пришёл встречать к перекрестному камню? - спросил я.
   - К камешку-каменюге он постоянно ходит, как на работу. Чуть кто появляется рядом, он тут как тут - здрасьте, куда путь держите?
   - А если тот на счёт "три" не ответит, он его жрёт! - усмехнулся я. - Дешево и сердито. Всегда сыт, и на службе никаких неприятных неожиданностей: дорожки на месте, камень никто не спёр.
   - Камень-то? - недоумённо переспросил Горынович. - А его и невозможно "спереть", как ты выразился. Даже с места сдвинуть нельзя.
   - Понятное дело - в землю врос, лежит-то там уж, наверное, не одну сотню лет. Или не одну тысячу?
   - Он лежит там всегда! - сообщил Зорр. - И время имеет к нему очень слабое отношение. Да и не камень это вовсе, а гигантский столб, уходящий вглубь на многие и многие метры, а может и километры - не знаю, я его не мерил! - и торчащий теперь из земли лишь крохотной своей частью.
   - Небось, живописное творчество присутствует исключительно на этой малой верхушке?
   - Да уж. Для написания текстов и символов, расположенных ниже "ватерлинии", понадобилась не нитрокраска, а резцы и зубила. Да и мудрости-таланта у резчиков было гораздо больше, - улыбнулся Зорр. - Поговаривают, что на его каменных гранях выбиты все предсказания этого мира. Ещё говорят, что там есть первое слово, в котором заключен весь смысл бытия и обозначен срок начала и конца этой реальности.
   - Постой, а как же пресловутая бесконечность со всеми вытекающими последствиями? - спросил я.
   - А одно другому не мешает! - вмешался в наш разговор Враххильдорст, громко проговорив мне это прямо в ухо. - Надо же было забивать чем-то пустые головы, наподобие твоей рыжей ёмкости. О чём ещё вечно думать в жизни, как не о вечном смысле жизни?
   - Ты чегой-то вдруг очнулся, ехал бы на мне спокойно и ехал, а то подал голос и сразу меня озадачил: то ли ты такой умный, то ли я такой глупый? Смотри, как бы чего не родилось в моей пустой "рыжей ёмкости", - усмехнулся я в ответ.
   - И я такой умный, и ты такой... молодой. Одно другого, кстати, не исключает, - фыркнул дофрест. - А знаешь, как называется сей древний памятник этой милой пожилой леди?
   - Вечности, что ли?.. - сказал я и налетел на неожиданно остановившегося Зорра.
   - Ну, и?.. - спросил тот.
   - Понятно, у нас перекур. Отдыхаем, привал? - озабоченно поинтересовался я, глядя по очереди то на одного, то на другого, и устало опустился на влажную траву.
   Из тумана тут же вынырнул вулф, как будто сгустившись прямо из плотного серого пространства, клубившегося вокруг нас. Подошёл и тактично присел рядом с невозмутимостью египетского сфинкса.
   - Зорр, я же просто разговор поддерживал, чтобы скрасить наше сумрачное путешествие, - извиняющимся тоном проговорил Враххильдорст. - Сам подумай, как можно знать истинное название предмета - то, которое ему дали в момент создания? Конечно же, все как-то называют этот столб. Конечно же, по-разному, кто как умеет: вот я, например, привык думать о нём как о... Цстах Ютм'кибаорг'хе! Что, кстати, совершенно не отрицает эксклюзивное мнение, написанное краской на камне проходящим мимо скучающим путешественником.
   - Ваш спутник прав, - голос Мавул'ха был немного хриплым и прерывистым. Мы и не заметили, как вместо зверя опять появилась высокая сухощавая фигура. - Чем больше мудрости и внимания сосредоточено в путнике, тем больше понимает он, подходя к краеугольному камню, ибо именно здесь совершается поворот судьбы. Если необходимо, я помогаю прохожему выбрать единственно правильный, только ему одному предначертанный путь. И кушать, кстати, его совершенно не обязательно, - в золотистых глазах полыхнула весёлая искра.
   - А мы-то, дураки, ничего не заметили и не поняли, - улыбнулся я. - Так что нас можно было запросто и скушать.
   - Как же ты строго к себе настроен, - подмигнул мне Зорр. - Я сразу просёк, что ты очень самокритичный парень.
   - Вокруг меня столько талантливых учителей, что можно ни о чём не беспокоиться, - фыркнул я в ответ.
   Вулф терпеливо и немного лукаво наблюдал за нашей "щенячьей" вознёй.
   - Но я ведь действительно ничего не почувствовал, - сказал я ему.
   - Может быть. Ты сейчас так думаешь, и поэтому для тебя это в данный момент является правдой. Может быть, ты ничего и не заметил, но камень заметил вас.
   Теперь наши лица - и моё, и Зорра, - выражали одинаковую изумлённую заинтересованность. Враххильдорст решил воздержаться, придав своей внешности максимально многозначительный вид.
   - Вы как молодые вулфы на первой охоте, - улыбнулся оборотень. - Что ж тут такого? Как только вы подошли к развилке, Кибаорг'х - мы называем его так же, как и уважаемый Уль дофр (он чуть поклонился в сторону Враххильдорста) - позвал меня, весьма точно передав описание троих путников. А это случилось впервые: обычно ему безразлично, идёт ли кто-то мимо, или какие-нибудь букашки проползают по его шершавому боку. Так что ты, Василий, - я правильно произношу твоё имя? - можешь быть спокоен. Каждый из вас троих неизмеримо важен для этого мира, осью которого и является Цстах Ютм'кибаорг'х.
   - Вот она, минута величия! - неожиданно звонко рассмеялся Горынович, глядя на мою растерянную физиономию, и даже прищёлкнул пальцами от избытка чувств. - Ты понял?! Тебя заметили и сосчитали! Ну что, Вася, твои робкие потуги на неуместную скромность и самокопания увяли-таки окончательно? Можно, наконец-то, беседовать с тобой без лишних оглядок?
   - Да уж, это ты точно подметил. Вот погоди, ваше местное королевское Величество, я тоже выйду в высокопоставленные особы! Смотри, окажусь каким-нибудь замаскированным владыкой, и будем приседать друг перед другом, так сказать, в порядке дипломатических церемоний... Ку!
   - О-о, сейчас начнётся! - закатил глаза дофрест. - Будут расправлять друг перед другом перья, хвосты, скалить зубы или кукарекать. Эй, петушки, не пора ли перестать и топать дальше?
   - И с какой это стати?! - проворчал я. - Как только оказывается, что я тоже таинственный и значительный господин, ты обзываешь меня цыплёнком и командуешь куда-то "топать", случайно не на вертел ли? А может быть, я то самое золотое яйцо, которое наконец-то снесла курица-вечность?
   - Хорошо, хорошо, пусть будет яйцо, - сморщил нос Враххильдорст. - А как насчёт мимо пробегающих мышек, которые обычно очень ловко орудуют хвостиками?
   - Ладно, потопали. Дальше так дальше, - кивнул я, поднимаясь с травы и отряхиваясь. - Кстати, а почему кругом такой непроглядный туман? Разве ему уже не пора развеяться? Такая мокрость и серость вокруг, бр-р!
   - Потому что мы идём серым призрачным путём, - искренне удивился Мавул'х, - а иначе идти бы нам до моего дома неделю. Так тоже не очень быстро, однако же...
   Он не договорил, устремляясь в толщу тумана смазаным крутящимся движением, растворяясь в пространстве уже не человеческим, а волчьим силуэтом.
   Мы двинулись следом.
   - Серый волк, серый путь - сплошная серость, - пожал я плечами. - Туманная, короче, ситуация.
   - А как же может быть иначе? Вар-рахалы соединяют в себе два принципа - человек-зверь, добро-зло, участник-наблюдатель, - в конечном итоге, становясь на срединный путь, не белый и не черный, а серенький-пресеренький, - усмехнулся Зорр. - Вот чёткие границы и расплываются: этакая туманная жизненная неопределённость - есть лишь путник и его поступки, а хорошо ли, плохо ли то, что он вытворяет, это лишь частные мнения его и окружающих, изменяющиеся неоднократно с течением времени. Одни считают, что путник творит добро, другие считают, что зло. Мнения перетекают одно в другое и обратно, а истина пребывает где-то над всеми ними, и она не совпадает ни с тем, ни с другим, проявляясь скорее в своевременности и сооответсвии события основному потоку судьбы.
   - Нет добра, нет зла, так что ли? Лишь долгий путь, покой нам только снится? - улыбнулся я.
   - Конечно. Есть путь, как длинная нитка бус на шее идущего, собранная из отдельных деяний, не плохих и не хороших, а ... - Зорр вдруг замолчал, показывая куда-то рукой, на что-то, видимое в тумане пока только ему одному.
   Приглядевшись повнимательней, я различил впереди плавающие в зыбком мареве несколько пар жёлтых огней. Они приближались, множась и постепенно окружая нас со всех сторон.
   Мы остановились.
   Туман вокруг перестал быть просто глухой и плотной стеной безликой массы, ожил, задышал, вмещая в себя звуки шагов, покашливаний, обрывки невнятных бормотаний, тявканий и отдельных слов, как будто мы с закрытыми глазами стояли в большой толпе. Как ни странно, незримое многочисленное присутствие не пугало и не давило своей непредсказуемостью, скорее ощущалось тактичное вежливое ожидание благодушно настроенных хозяев. Тут все подготовительные шорохи стихли, и зазвучал единый негромкий вой, коротким приветствующим аккордом возвестивший церемонию встречи. Звук замер на высокой вибрирующей ноте, вопрошающей и восклицающей одновременно.
   - Мы должны ответить? - спросил я, ощущая непреодолимое желание сказать хоть что-нибудь вслух.
   - Ага. Повой в своё удовольствие - у тебя получится, а заодно и отблагодаришь встречающих, только на четвереньки не становись, а то не успеешь тявкнуть, как отрастёт хвост! Серенький... - ехидно ответил Зорр.
   - А заодно и зубки. Смотри, укушу, ещё взбесишься, - радостно подтвердил я.
   Дофрест лишь осуждающе выдохнул, явно не поддерживая наше веселье.
   Мы бы, наверное, ещё долго отводили душу в дружеских препирательствах и насмешках, оттягивая начало непонятного знакомства, но тут из тумана к нашим ногам серым клубком выкатился маленький волчонок - или вулфёнок? - и уселся прямо перед нами, широко расставив несоразмерно большие лапы. Высунул розовый язычок и навострил ушки, как говорится, на макушке, рассматривая нас с детской непосредственностью и озорным интересом. За ним выскочили остальные: разных возрастов, оттенков и размеров, объединяясь только желтыми человеческими глазами на звериных мордах. Заскакали, нетерпеливо повизгивая и рассаживаясь вокруг, иногда осторожно подбираясь поближе, шумно втягивая носом воздух и оглядывая нас со всех сторон. За ними степенно вышли взрослые вулфы, одним своим появлением моментально наведя порядок среди неугомонной молодежи. Появился последний, почти совсем седой зверь, вместе с которым, держась за его серебристый загривок, вышел маленький мальчик лет семи-восьми, худенький, слегка сутулый, робко опустивший глаза.
   - И здесь Маугли?! - вырвалось у меня.
   - Кто такой этот Маугли? И почему он здесь? - озабоченно проговорил Мавул'х, неслышно возникая за нашими спинами и внимательно оглядываясь вокруг.
   Я молча указал рукой на ребёнка.
   - А-аа, это мой старший - Фастгул'х! Учится основам переходного рахх-шата, - оборотень улыбнулся и с нескрываемой гордостью посмотрел на сына. - Пока что ему лучше всего удаётся человеческий облик, но пройдёт одна-две недели, и он будет осуществлять трансформацию за какую-нибудь пару оборотов - это быстрее, чем почесать за ухом...
   - Даже если чесать приходиться задней ногой, - соглашаясь, кивнул я.
   - Рукой удобнее, - вдруг тихо возразил мальчик, поднимая на меня такие же, как и у остальных, жёлтые глаза.
   - Ар, сынок, удобнее тем, чем в данный момент являются твои конечности, - покачал головой Мавул'х. - Я не раз объяснял тебе, что надо пользоваться той формой тела, в которой ты пребываешь в данную минуту.
   - Но, вайвх, мне... - неуверенно начал малыш.
   - И не спорь. Твоё упрямство когда-нибудь может стоить тебе жизни. Запомни, Фастх, очень часто на переходный рахх-шат нет ни времени, ни сил. Если же ты ещё и начнёшь раздумывать как удобнее да как выгоднее, считай, что всё пропало. Пока отрастёт хвост, голова успеет слететь с плеч, - ворчливо поучал вулф своё непослушное детище, явно не в первый раз возвращаясь к наболевшей теме.
   Фастгул'х тяжело вздохнул и, видимо, не желая продолжать неприятный разговор, шагнул в сторону. Резко, неуклюже закрутился, вращаясь по часовой стрелке вокруг своей оси, ускоряясь и смазываясь в очертаниях. Несколько мгновений - и вот уже по траве игриво закружился маленький волчонок, пытающийся достать свой непослушный серый хвостик.
   Мавул'х удручённо покачал белой головой:
   - Эх, серая молодость...
  
  
   5
  
   Норн, в котором жила семья Мавул'ха, представлял собой дом с добротным крыльцом и остроконечной крышей из длинной пепельной травы, сплетённой на манер циновки.
   Как только мы вышли к нему, туман за нашими спинами заколыхался и, подхваченный внезапными порывами налетевшего невесть откуда ветра, разметался в разные стороны рваными прохладными клочками. Вяло клубящаяся масса осела на траву россыпью бесчисленных капель. Выглянуло солнце.
   Мы стояли на вершине холма, одним своим склоном плавно уходившего куда-то вниз, к маленьким игрушечным деревьям и тоненькой полосе сверкающей реки. Вокруг простиралось лишь небо, без единого облака или летящей птицы, представляя собой огромный бездонный купол чистого, почти звенящего голубого цвета. Величественный в своей монументальной непостижимости, он опирался несуществующими краями на горизонт, очерчивая неразрывным кольцом всю видимую часть ландшафта. За домом начиналась узкая тропинка, петлявшая среди лабиринта валунов, вросших в землю почти вертикально наподобие огромных окаменевших кактусов. А за каменным лесом проступал еле заметный горный силуэт, такой недостижимый и призрачный, что взгляд улавливал его только по сверкающим бликам, горящим на снежных вершинах.
   На крыльцо неторопливо вышла высокая гордая женщина, остановилась и поглядела на нас из-под руки, заслоняясь от солнца, бьющего ей прямо в лицо. Её длинное платье было того непередаваемого серебристого оттенка, когда серый цвет перестает быть просто серым, приобретая множество градаций голубого и сиреневого. В сочетании с ним толстая светлая коса, уложенная вокруг головы, напоминала серебряную корону. На груди, на тёмном шнурке, покоилось единственное украшение - большой изогнутый коготь, пожелтевший от времени и весь сплошь покрытый резными символами.
   - Майвха! - бросился вперед Фастгул'х, прямо на бегу ловко перекувырнувшись через голову и подбежав к матери уже в человеческом облике.
   - Ар, Фастх танш хууш, - заулыбалась та, опускаясь на колени и заключая сына в объятия, нежно вороша и без того лохматые волосы.
   Тут навалились остальные, прижимаясь к маме счастливыми лицами или не менее счастливыми мордами. Всего я насчитал семерых - детей и волчат.
   Понемногу они успокоились. Вышла ещё одна женщина, совсем старая, согнутая и сморщенная, как печёное яблоко. Цыкнула на верещащий и скачущий молодняк, брызнувший от неё в разные стороны, степенно оглядела подошедших к дому и молча склонила белоснежную голову в коротком, но многозначительном поклоне, одним кивком умудряясь оказать честь всем вместе и каждому в отдельности.
   - Хийс Зорр, Уль дофр ун чиоок, торш! - наконец изрекла она неожиданно звучным голосом.
   - Старейшая Шулдзуа'х приветствует и просит войти в дом, - пояснил мне Мавул'х, поскольку Враххильдорст явно понимал и без перевода, уже целую минуту нервно дёргая меня за ухо и тыча пальцем в сторону двери.
   - Торш, торш! Входи! - не выдержал он, от нетерпения чуть не свалившись с моего плеча.
   - Да понятно, угомонись! Цыгель, цыгель, ай, лю-лю... Торш так торш. Я и сам с радостью отдохну, чего подгонять-то? - усмехнулся я, поднимаясь по приветливо скрипнувшим ступеням.
  
  
   6
  
   Семья Мавул'ха состояла из двадцати семи вар-рахалов, принадлежавших к роду вулфов по линии старейшей Шулдзуа'х: в клане правили женщины, как и в стае северных волков - волчицы. После смерти право последнего слова должно было перейти к её старшей дочери - жене Мавул'ха - красавице Алдз'сойкф Ялла'х. Дальше - к её единственной дочери, малышке Мэа'х, полное имя которой упорно ускользало из моей памяти.
   Жили семьёй в небольшом, но уютном норне, стоявшем на вершине первого холма Сумеречной гряды, тянувшейся до самых гор.
   Здесь начиналась дорога на восток - та самая дорога, которую нам предстояло пройти завтра.
   Но сегодня вулфы устроили праздник. Со всей искренностью, на которую только были способны. Каждый, включая даже маленькую Мэа'х, что-то старательно и загадочно исполнял, творя всеобщее предпраздничное действо. Весь вечер меня не покидало счастливое чувство-воспоминание давно прошедшего детства, когда обещание подарков и развлечений имело огромную власть над повседневностью, раскрашивая её в сочные цвета и одаривая музыкой.
   И вот наступил долгожданный вечер, принёсший с собой всё, что полагалось для оформления классического домашнего пиршества: густую ароматную темноту, наполненную лишь стрекотанием невидимых цикад, лунную дорожку на извилистой реке где-то там далеко внизу и ослепительно обсидиановое небо над нашими головами с таким количеством звезд, что они смотрелись единым мерцающим узором на чёрном бархате ночного свода.
   Еду и напитки вынесли и расставили прямо перед домом, постелив на землю небольшие циновки, сплетённые из той же серой травы, что и остроконечная крыша. Дети натаскали подушки, свалив их грудой с нашей стороны, куда мы дружно и рухнули, наслаждаясь вынужденным бездельем и заботливой суетой вокруг. Я закурил. Подошел Фастгул'х и уселся рядом, подтянув коленки к груди и обхватив их худенькими руками.
   - Можно, я с вами? - спросил он скорее Зорра, покосившись на меня с дофрастом с тактичной заинтересованностью, с которой положено осматривать незнакомцев. - Вайвх сказал, что я могу побыть с вами: вдруг что-нибудь потребуется, а он сейчас занят и подойдёт позже...
   - Конечно, сиди! - успокоил его Горынович. - Нам как раз нужен кто-нибудь вроде тебя, и совсем необязательно такой важный, как твой папа.
   Мальчик просиял.
   - Сейчас начнётся, - не выдержал он. - Как только звезда Белого Волка войдёт в созвездие Бегущего Воина, заполнив собой пустое место - вон там, около тех четырёх ярких точек!
   Он вдруг смутился и молча указал на небо, совершенно не сомневаясь в наших неординарных способностях выделить среди сверкающего безумного многообразия "эти четыре яркие точки".
   - Совсем немного осталось, - невозмутимо подтвердил Зорр, мельком глянув вверх. - А скажи, пожалуйста, наш юный друг, - тут он задумчиво провёл пальцем по усам, - что рассказывали тебе мама или бабушка о хийсах?
   - Хийс - это вы, - удивлённо распахнул глаза Фастгул'х.
   - Я?.. - кивнул Горынович, глянул на вулфа и как бы между прочим поинтересовался: - Я уже в курсе, что я это я. Но вот, что кроме этого?..
   Мы с Враххильдорстом переглянулись. Мальчик в недоумении раскрыл рот, замер и, сглотнув, ответил:
   - Я больше ничего не знаю.
   Он жалобно хлопал светлыми ресницами, видимо, боясь, что мы его прогоним и позовём кого-нибудь другого.
   - Не знаешь - так не знаешь, - Зорр посмотрел на испуганного Фастгул'ха и ободряюще улыбнулся: - Надеюсь, что про хийсов говорят только приличное.
   Он хотел добавить что-то ещё, но тут заиграла музыка, тягуче переливчатая, волнующая, соединяющая в себе и звучание флейты, и лунную песнь волка, и журчание горного ручья. Все замолчали, рассаживаясь вокруг импровизированного стола. Лишь Алдз'сойкф Ялла'х осталась стоять на залитом звёздным светом склоне.
   - Майвха, - восхищенно прошептал Фастгул'х. - Ан юмм уманурх фадзи. Мама... Мамочка...
   Мелодия замерла, смолкли даже цикады в траве. Только ночь, звёзды и щемящее ощущение вечности, заполнившее глаза влагой, а сердце тоской.
   Я смотрел на одну женщину, а видел совсем другую. Где ты, Диллинь? Я иду к тебе. Где ты?..
   В небе взошла луна. Она появилась неправдоподобно быстро, как будто бы просто сконцентрировалась из одного слишком густого скопления звёзд.
   Я, наверное, задумался, засмотревшись на это зрелище, и не заметил, откуда же родился едва уловимый, вибрирующий звук, нараставший и плывший над всеми, постепенно проявлявшийся мелодией и словами.
   Музыка обретала форму, песня рождала танец.
   Это пела Алдз'сойкф Ялла'х.
   Медленно, плавно... Сначала её руки и плечи ожили в раскрывающемся взмахе, поднявшись вверх в извечном жесте женщины, распускающей волосы. За ними потянулось и выгнулось гибкое тело, едва уловимо качнувшись из стороны в сторону, подчиняясь течению мелодии - незримому потоку, устремлённому к приблизившимся звёздам.
   В небе полыхнула зарница. Движения танцующей, всё более сильные и завершённые, будоражили и зачаровывали одновременно, потревожив, кажется, даже ветер, до этого спавший в ночных травах. Изящный наклон головы, сплетение пальцев, сменявших одну замысловатую мудру за другой, руки, рисующие в воздухе, и ветер - непостижимый ветер, подвластный её взгляду, разбегавшийся вокруг волнами и свивавший спиралями травы. Сама земля под нашими ногами вздрагивала в такт звучавшей музыке.
   Слева заворочался Враххильдорст, отрывисто вздохнул мальчик. Рядом с сыном, подавшись вперед, застыл Мавул'х. Возможно, я тоже не дышал всё это время, полностью поглощённый происходящим таинством.
   Я огляделся и замер от неожиданности - глаза сидевших вокруг вулфов горели призрачным жёлтым огнём. Таким же, как и коготь на груди Алдз'сойкф Ялла'х.
   Ритм мелодии ускорялся, постепенно достигая своего апогея. Теперь уже не только коготь, но и вся женская фигура светилась ярко и ослепительно бело. Ветер раздул колоколом длинное платье и разметал заплетённые волосы, как шлейфом укутав ими танцующий силуэт. Последний взмах рук навстречу лунному сиянию, нестерпимо высокая нота, оборвавшаяся вместе с внезапной вспышкой света...
   Вой, глубокий и всеобъемлющий - лунная песнь вулфа.
   И белоснежная волчица, замершая посреди поляны.
  
  
   7
  
   - Нам повезло. Ты хоть понял, как нам повезло? - не унимался Зорр. - Танец лунного рахх-шата не видел ни один посторонний наблюдатель.
   - Нам-то с чего такая честь? Да понял я, понял, не пихайся, - проворчал я. - Может всё дело в том, что у нас объявился могущественный покровитель, как там его, столбище Кибаорг'х. Это, наверное, по его своевременной протекции...
   - Так оно и есть, - невозмутимо подтвердил подошедший Мавул'х, по-своему растолковавший последние слова нашего диалога. - Цстах Ютм Кибаорг'х возвестил нам о пришествии перемен в лице трёх путников, которые принесут с собой смерть и жизнь, помимо своей воли натянув нить судеб.
   - И то, и другое вместе? - озадаченно переспросил я нового собеседника.
   - Конечно. Смерть - лишь преддверие новой жизни, а рождение обязательно влечёт за собой смерть. Каждое живое существо происходит от великой Ишк'йятты и будет призвано ею обратно. Суть же в том, что и начало, и конец всего живущего есть одно и то же, а разница существует только на протяжении жизненного пути, и нет смысла отгораживаться от того, что невозможно изменить - пусть произойдёт то, что предначертано!
   - Мавул'х, ты как будто прощаешься с нами. Прямо как на похоронах, - поёжился я, слушая его серьёзное объяснение. - Погоди умирать-то, рано ещё. Может, и не оборвётся эта "нить судеб". Посмотри, какая вокруг красотища!
   Кругом действительно было неправдоподобно красиво. После того, как окончился ритуал так называемого "лунного рахх-шата" - священной переходной трансформации, - ночное небо будто взбесилось, полыхая от края до края настоящим северным сиянием, сиренево-голубым и фиолетовым, вспыхивающим то тут, то там росчерками падающих звезд. Столько желаний-то можно было загадать, сколько даже придумать трудно. У меня же в голове крутилось одно...
   Дети вытащили из дома неуклюжий, но явно музыкальный инструмент, напоминавший очень длинную трубу, раскрывавшуюся широким раструбом. Приладили одним концом на чье-то ближайшее плечо и стали дудеть по очереди до тех пор, пока на них не зашикали. Подошёл настоящий хозяин, пожилой седой вулф, ловко прижался губами к мундштуку и издал пробный низкий звук. Вздохнул от удовольствия и заиграл в полную силу что-то весёлое, джазовое, наполнившее ночь праздником и суматохой, словно и не было только что комка в горле и подступающих слёз.
   Молодежь баловалась. Подвывая, мальчишки крутили в воздухе сальто, оборачиваясь волчатами и снова отращивая себе руки и ноги. Одна малышка Мэа'х жалась к матери, не сводя с неё ясных доверчивых глаз.
   Алдз'сойкф Ялла'х устроилась рядом с нами, переодевшись в простое серое платье, но так и не заплетя волосы, свободно ниспадавшие вдоль спины. Белая волчица ушла в ночное небо по дороге из лунного света, оставив на земле свою вторую человеческую половину, столь же прекрасную, как и она сама.
   Зазвучала очередная мелодия, которая запросто могла сойти за танцевальную, чем и воспользовался Мавул'х, увлекая за собой жену на утоптанную площадку перед домом. Такой счастливой пары я не видел уже очень давно. Только теперь я заметил, что они, в сущности, были ещё совсем молоды.
   Даже старая Шулдзуа'х мечтательно заулыбалась, глядя на танцующих.
   Неожиданно всполошились и загикали ребята, заглушая музыку и создавая сумятицу, размахивая руками, будто гоня перед собой какое-то животное. И действительно, из их толпы вырвался и побежал, пиная чашки и тарелки, стоявшие на циновках, неизвестный комичный зверь ростом со страуса и чем-то отдаленно его напоминавший, но только на четырех ногах. Как и положено - весь в перьях и даже с крыльями, но на этом сходство кончалось. В разинутом с перепуга клюве я заметил ряд острых зубов. "Страус" кинулся к стоявшему Фастгул'ху и, резко затормозив, забился к нему под ноги (это выглядело смешно, потому что даже в лежачем положении он доходил мальчику почти до пояса), взъерошил перья и спрятал голову под крыло. Малыш вздохнул и потрепал его по шее.
   - Ну-ну, что ты. Они шутят. Ты же сильный и смелый! - тут Фастгул'х заметил выражение моего лица и пояснил: - Это Иичену - совсем ещё молодой и глупый. Зато мой собственный!
   Тем временем опять заиграла музыка, расставили опрокинутые чашки и тарелки, наполнив их всевозможной едой. Ребятня затеяла новую игру.
   - Иич, это наши знакомые, - увещевал своего домашнего "страуса" Фастгул'х. - Свои, свои.
   Птица внимала ему, настороженно глядя на нас тёмными выпуклыми глазами и приоткрыв зубастую пасть - именно пасть, ибо клювом это даже при ближайшем рассмотрении назвать было просто невозможно. Раздался короткий булькающий звук, и птица замотала головой из стороны в сторону.
   - Вы ему нравитесь, - обрадовано сообщил нам обладатель этого пернатого чудо-зверя. - Они вообще-то очень умные, только взрослеют поздно. Зато если раздобыть птенца сразу после того, как он вылупится из яйца - в первые три дня, - то он запомнит хозяина на всю жизнь и будет ему верным другом! - мальчик заулыбался и в порыве нежности притянул к себе своего питомца, ответившего на ласку очередным булькающим бормотанием.
   - А тебе, я погляжу, удалось, всё-таки. В первые три дня? - понимающе поддержал беседу Зорр. - Специально ходил за ним, или как?
   - Специально, но не за ним. Меня тогда вайвх впервые на охоту взял! Два лунных рахх-шата назад, - гордо сказал Фастгул'х. - Вот было здорово! Мы ушли в горы и выслеживали коз или баранов, а тут вдруг катты, откуда ни возьмись, и тоже охотятся!.. У нас территория поделена - от нашего норна до снежных вершин! - захлебываясь и чертя в воздухе пальцами, рассказывал он. - Граница проходит по ущелью. Края у пропасти совсем рядом, но не перепрыгнуть. Хоть как разгоняйся. Так вот, идём мы по самой кромке - иначе там не пройти, - а на другой стороне визг, писк, охота в самом разгаре. Два катта нашли гнездо скальных иичу. Зох торш уд моррхурш! Ррр, не люблю каттов... Уж совсем это нечестно - нападать на самку иичу, сидящую на яйцах, или когда у неё только что вылупились птенцы. Это уже не охота, а резня! Настоящая шуррхойша!!! Не интересно, а мерзко! Слабеют они от постоянного сидения, даже сопротивляться толком не могут, а у этой ещё и дети только что вылупились... Сколько бы времени ни прошло, а я всё равно считаю, что это нечестно! Ну и пусть надо мной смеются - мне нагавкать! - а беспомощным глотки рвать я не стану!
   Фастгул'х нахохлился и плотнее прижал к себе задремавшего Иичену. Чем дальше, тем больше мне нравился этот мальчишка. Действительно, мало чести убивать "беспомощных", тем более "женщин и детей".
   - А у каттов, надо понимать, немного другое мнение по данному вопросу? К тому же им, как всегда, хотелось кушать? - поинтересовался Горынович.
   - Да понимаю я, понимаю, не слепой уже. Мы все вар-рахалы: и вулфы, и катты... И вы тоже, хийс Зорр! Вы вообще над всеми нами главный. Вам, конечно же, виднее. Только я думаю, что катты ведь не простые кошки, а разумные. Ну, как и мы. А чтобы наесться им тогда было достаточно и двух птенцов. Вон, какие они большущие! Зачем же всех-то?..
   - Подожди, а как же этот?
   - Вот то-то и оно! - заулыбался Фастгул'х, преисполнившись такой важности, будто его подопечный совершил героический подвиг. - Он от них улетел. Представляете, ему всего-то было день-два отроду, а он взял да и перепорхнул на нашу сторону!
   - Это с испугу, наверное. Куда-нибудь подальше от страшных голодных каттов, - усмехнулся Зорр.
   - Ну и пусть! Пусть с испугу, зато им не достался. Правда, когда он перелетал через ущелье, приземлился неудачно - ударился боком и крыло сломал. Теперь только ходит, но мне без разницы, ведь я его люблю! И он меня, да ведь, Иич?
   Птица отрывисто забулькала в ответ и громко клацнула зубами: скорее всего, это означало полное и безоговорочное согласие.
   - Да и запечатление произошло вовремя, - добавил я. - Так?
   - Что произошло? - не понял Фастгул'х. - А-а, запоминание. Точно. И запомнил он меня! Я теперь для него не просто знакомый вулф, а друг и даже больше.
   - Еще скажи, брат, - рассмеялся подошедший Мавул'х и добавил, обращаясь к жене, идущей следом: - Слышишь, родная, у нас оказывается на одного ребёнка больше? А мы и не заметили?
   - Что ж, это не самый худший вариант, - улыбнулась в ответ та. - По крайней мере, рожать его уже не нужно. Смотри, какой симпатичный, и ног тоже четыре, а какие зубы! К тому же, ты сам разрешил, чтобы наш старший ар обзавёлся родственной душой.
   - Видела бы ты, как Фастх его защищал: рычал и на каттов, и на нас одновременно. На каттов-то чего сердиться - их не исправить, а мы быстро согласились. Что ж, первая добыча священна, и охотник вправе делать с ней всё, что захочет, даже возвести в ранг близкого друга, - Мавул'х усмехнулся и, оглядев нашу тёплую компанию, скомандовал: - Ар, иди спать и забери с собой своего ненаглядного "братца".
   Надо отдать должное, слушались его беспрекословно. Прошло пять минут, и на поляне перед домом не задержались даже чашки на серых циновках.
   Мы остались одни. На моих коленях тихо посапывал спящий Враххильдорст. Справа присела, касаясь травы кончиками распущенных волос, Алдз'сойкф Ялла'х - или попросту Ялла, как нежно называл её муж, - задумчиво созерцающая полную луну, застывшую прямо над нашими головами. Мавул'х стоял рядом с Зорром, отрешенно крутя в руках тонкую соломинку.
   - Завтра вы направитесь в сторону гор. Бoльшую часть пути придётся идти по территории снежных каттов. С дороги не собьётесь - она там одна, ровная, как песня Иичену. А катты, если встретятся, скорее всего, просто не обратят на вас никакого внимания - из гордости или из осторожности.
   - Да уж, какой безумец встанет на пути у хийса? - усмехнулась Ялла.
   Услышав снова слово "хийс", Зорр весь как-то внутренне напрягся. У него чуть дрогнула бровь, и плотно сжались губы. Он многозначительно глянул на меня, и вдруг в моей голове тихо, но очень отчётливо прозвучала фраза: "Ну, что ты молчишь? Давай же! Ты же понимаешь, что я не могу спросить их про хийсов. Для них я и есть великий и мудрый, всё знающий, тот самый хийс - хийс, который, оказывается, не знает, что такое х-и-й-с". Я удивился, чуть не ответив Зорру вслух, хорошо хоть сдержался и лишь подумал: "Как что-нибудь надо, так давай, Вася". И тотчас услышал: "Давай, давай, Ва-ся... не дофреста же будить". Тут уж я действительно удивился и уже целенаправленно, старательно сконцентрировавшись, подумал, стараясь максимально чётко излагать свои мысли: "Ты что, умеешь мысленно разговаривать?" Горынович улыбнулся: "Конечно, умею, но я не знал, что это умеешь и ты. Кстати, поздравляю - очень полезная штука". Вот так-так, здрасьте, приехали. Ладно, потом разберёмся. О чём там спрашивать-то нужно было?
   - Госпожа Ялла, - вкрадчиво начал я. - Мы с Зорром знакомы всего два дня, и как-то было некогда поинтересоваться у него - кто же такие хийсы? О, естественно, я уже успел нахвататься отдельных фактов из жизни столь примечательной личности, как Змей Горынович, но ведь у вулфов есть какая-то своя, личная точка зрения?
   "Круто завернул. Молодец!", - на сей раз возникшая в голове фраза прозвучала как-то уж совсем буднично. Что ж, к удобствам и привыкать не нужно.
   "А я всегда молодец, - весело откликнулся я. - Кстати, остальные присутствующие не в курсе нашего разговора? Или как?"
   Зорр не стал ничего говорить, усмехнувшись, слегка отрицательно покачал головой. "Или как", - было написано на его лице.
   - ...и поэтому хийсы, - рассказывала между тем Ялла, - считаются самыми древними и могучими оборотнями, живущими сейчас среди вар-рахалов. У нас, у вулфов, не принято упоминать о них без весомой причины и должного почтения. Мы чтим их свободу и независимость...
   "Понял, какой я?!" - подал голос Зорр.
   "Конечно, понял. Ты ещё не заметил, что я отличаюсь умом и сообразительностью? А вообще-то, молчи, слушать мешаешь! Сам ведь просил всё разузнать".
   - ...к тому же, хийсы огромны, крылаты и огнедышащи, внешне отдалённо напоминают драконов, только трехголовых. Их переходный рахх-шат представляет собой незабываемое по красоте зрелище. Но ты же ведь видел, Василий? Нет? О, тогда тебе повезло, я даже немножечко завидую - тебя ждёт необычайное, прямо-таки феерическое...
   "Делать мне нечего, как развлекать тебя необычайными и феерическими зрелищами! Сейчас, только штаны подтяну, и пойдём за угол активно развлекаться. Так и жизнь пройдёт, весьма содержательно, - ехидно пробурчал Зорр, одаривая меня насмешливым взглядом. - Спроси лучше про других хийсов".
   "А меня мало? Зачем тебе родня?"
   "Мало, - решительно возразил Горынович. - Ты, конечно, то ещё чудовище, но голова-то у тебя всего одна. И огнём ты дышать не умеешь. Так что давай, спроси, не кокетничай".
   - А остальные? - поинтересовался я. - Где живут остальные?
   - Остальные? - медленно переспросила Ялла. - А других нет. Вот уже несколько тысяч лет ни один хийс, кроме Зорра, не появлялся в нашем мире.
   - А они откуда-то появляются? - уточнил я. - Хийсы, что ли, не здешние?
   - Конечно, а как же иначе? - её удивлению не было конца. Она помолчала, потом глянула на меня и пошутила: - Если наша земля наполнится хийсами, на ней совсем не останется свободного места.
   Она вдруг улыбнулась и, повернувшись к Горыновичу, добавила:
   - Мы не знаем, где сейчас твоя родина, хийс Зорр. Мы знаем, где когда-то необозримо давно жили великие хийсы Рэйвильрайдерсы, но они бесследно исчезли, и где теперь они дарят миру мудрость и состраданье - мы не знаем. Извини... Ты ведь это хотел узнать. Ты мог бы спросить об этом и сам. Что тут такого? Каждое живое существо стремится туда, где стоит его норн - это так естественно! И не твоя беда, что ты не ведаешь, в какой стороне находится это замечательное место. Нам очень жаль, но мы ничем не можем тебе помочь, и, пожалуйста, не волнуйся - о минуте твоего смущения не узнает никто. Для нас же это не имеет никакого значения: какая разница, где лежало яйцо, из которого вылупился великий хийс?
   - Вы с самого начала знали о моём неведении? Я ведь до сегодняшнего дня не задумывался над тем, что кто-то называет меня хийсом. Змей Горынович да Змей Горынович - так мне было привычнее и проще... - задумчиво переспросил Зорр. Он тихонько покачал головой, будто соглашаясь, мол, хийс так хийс, уже привык, а подробности биографии, надеюсь, не заставят себя ждать.
   - Не мы, а старейшая Шулдзуа'х, - вмешался молчавший до этого Мавул'х.
   - Ей открыты многие истины, - подхватила Ялла. - Но это не значит, что она вещает об этом у каждого перекрестного камня. За неделю до вашего прихода Шулдзуа'х сказала мне, что ей приснился странный сон о том, что ты скоро покинешь нас, вернувшись туда, откуда пришёл, обретя, наконец, дом и семью.
   "Ну вот, и зря грустил", - подумал я, обращаясь к Зорру.
   "Не спеши - это не так просто!", - пришёл тихий, но решительный ответ.
   - Я благодарю вас за понимание и мудрость, - обратился он к чете вулфов.- Пожалуй, мне следует задать этот вопрос вновь Ядвиге Балтазаровне. Ведь это она нашла меня когда-то, очень и очень давно.
   - Я-Баи? Вряд ли она сможет что-нибудь добавить кроме номера дороги, где лежало твоё яйцо, - с сомнением покачала головой Ялла. Я готов был поспорить, что в глубине её золотистых глаз таилась лукавая улыбка.
   - Я-Баи? - переспросил Зорр. - Так вы называете бабушку Ягу? Надо же, оказывается и у неё самой несколько имён...
   - Да, но только это не просто имя, а её суть. Она и есть Я-Баи.
   Тут Ялла виновато проговорила:
   - К сожалению, мы, вулфы, многое знаем, но не можем объяснить. Нам достаточно поглядеть в глаза путнику, чтобы почувствовать, кто он такой, но не более. Для остального существуют гадалки, колдуны и...
   - Энциклопедии, - усмехнувшись, докончил я за неё. - Мудрые книги так же глубоки и запутанны в своих пророчествах, как впавшие в медитативный транс ясновидицы. Так или иначе, а понятно мало, и трактовать предсказания приходится уже после случившихся событий.
   - Да уж, - улыбнулась мне Ялла. - И нет ничего более неблагодарного, чем предупреждать о грозящих неприятностях: предупрежденный, даже если и последует совету, всё равно потом всю жизнь будет сомневаться, а грозило ли ему что-то на самом деле по-настоящему?
   - Вот и не советуйте нам ничего. Пусть всем будет хорошо и спокойно. И, в конце концов, что за жизнь без маленьких встрясок и пикантных ситуаций? - легкомысленно отмахнулся я.
   - Ещё чего не хватало, - рассмеялась она. - Кто я такая, чтобы превратить ваш путь в серое и однообразное путешествие? Вы ж не маленькие вулфы.
   - Да уж. По закону жанра нам полагается на завтрак парочка перестрелок, а на обед - скачка на необъезженных динозаврах, - беспечно сказал я, вдруг ощутив, как моё сердце тревожно замерло в груди. Вот так и дошутиться недолго, действительно придётся седлать этих самых мифических ящеров.
   - Всё в зубах великой Ишк'йятты, - неожиданно серьёзно прервал нас Мавул'х. - Луна свидетель, в такую ночь не стоит шутить с судьбой, когда она и так старается быть к вам благосклонной. Посмотрите наверх!
   И он указал на что-то у нас над головой. Я поднял глаза и был поражён открывшимся мне торжественным видом. Это что-то, а именно огромный белый диск занимал почти треть неба. Казалось, что Луне наконец-то надоело крутиться вокруг нашей планеты, как привязаной, и она решила-таки прекратить своё несвободное существование, упав на удерживающую её Землю. Уже были заметны проступившие на поверхности кратеры и горные кряжи, впадины и расщелины, но тут вдруг что-то спасительно изменилось в пространстве, нагнетаясь тишиной и тревогой. В небе опять, как во время пения Яллы, замелькали голубые всполохи и стремительные огни - падающие звезды, - и засияло уже нешуточно, по-настоящему, ослепляя и сковывая на месте. Ещё миг - и всё пропало, оставив на тёмном небосклоне привычную Луну.
   Мы ошеломлённо молчали.
   - Что б меня съела Ишк'йятта! - выдохнул я.
   И услышал в ответ облегчённый смех, к которому я не преминул присоединиться. Враххильдорст так и не проснулся, недовольно заворочавшись во сне при очередном взрыве хохота.
   - Что это было? - отсмеявшись, спросил я. - Знамение или коллективная галлюцинация?
   - А какая разница? - пожал плечами Зорр. - К тебе не приходила мысль, что вся твоя жизнь и есть, возможно, сплошной бред?
   - Может, и приходила, но меня, наверное, тогда не было дома. Поэтому ей ничего не оставалось как уйти, так меня и не дождавшись. А знамение порой смахивает на стойкое помешательство, особенно если оно чуть не падает прямо на голову.
   - А ты ощущал это именно так? - задумчиво переспросила Ялла. - Мне казалось, что сама великая Ишк'йятта спустилась с небес, даря мне тепло и нежность.
   - И у меня было что-то похожее, - кивнул Мавул'х.
   - А я... я видел открытую дверь... Впрочем, это неважно, - отмахнулся от нас Зорр. - Главное - это то, что каждый из нас ощутил и воспринял разное.
   - Да, - тихо согласилась Ялла, вдруг отчего-то загрустив и прижавшись к обнявшему ее Мавул'ху. - Слишком много пророчеств за последние несколько дней. Это, конечно, не плохо и не хорошо. Но перед большими изменениями всегда немного тревожно.
   Она вздохнула.
   - Не бойся, - сказала она мне. - Луна - мы называем ее Маан - дарует лишь жизнь. В отличие от огнедышащего Солнца - Тэкка.
   - Надо же, а я всегда считал, что наоборот...
   - Нет-нет! Маан отражает солнечный поток, добавляя ему оттенков и цветов, которые оказывают на нашу землю лечебное воздействие. Поэтому, заметьте, лекарственные травы растут только ночью под лунным светом. Даже нам, оборотням, легче всего совершать переходный рахх-шат в благодатное полнолуние, - Ялла благоговейно посмотрела на сияющий в ночном небе ровный диск Луны. - И хотя мы зависим от Тэкка, но если бы мы получали силу напрямую от него, то на нашей планете не осталось бы не только вар-рахалов, но и ни одного живого существа вообще.
   - Да, я что-то читал такое, - задумался я. - Кажется, солнечный свет заряжен положительными ионами, а Луна превращает их в животворные отрицательные, действуя своей поверхностью как единым отражателем. Да-да, - в голове всплывали отрывочные знания теперь уже далёкой студенческой поры. - В основном, лунный свет рассматривается, как поток положительной энергии, магнетической и созидательной, влияющий на нашу имагинативную, рефлективную и интуитивную природу, известную как подсознание или душа...
   - Изрёк - как выругался! - ворчливо оборвал меня Зорр, пряча в усах улыбку. - И чему вас только в институтах учили? Ты сам-то понял, что сказал? И-ма-ги-на-тив-ная? Это какая?
   - Да ладно. Ну, не помню я, что это значит, но зато как звучит! - я попытался изобразить на лице гордую непримиримость, но не выдержал и рассмеялся. - Да на душу она воздействует, на душу! Так воздействует, что я чуть по лбу не получил её блестящим круглым краем. До сих пор в себя прийти не могу.
   - А ты и не приходи. Такой ты нам больше нравишься, краем недостукнутый!
   Ялла смотрела на нас с материнской нежностью.
   - Пошли спать, мальчики, - вдруг по-домашнему сказала она, вмиг рассеяв патетику прошедшего вечера. - Завтра вам рано подниматься. А кто рано в путь встаёт, тому Ишк'йятта хвостом дорогу метёт.
   - Метёт, так метёт, - согласился я, направляясь к дому вслед за этой удивительнейшей из женщин.
  
  
   8
  
   Проснулся я внезапно, как от резкого толчка. Сна как не бывало, голова абсолютно ясная, даже обидно: спал себе и спал, никого не трогал, и вот на' тебе - прямо какие-то сложности по части просмотра сновидений.
   Сел на кровати и огляделся, благо в ярком лунном свете предметы были видны более чем чётко. На ночь нам с Зорром отвели крохотную отдельную комнатку, в которой даже имелись две удобные низкие кровати. В одну из них и погрузилось моё уставшее тело, не зажигая свет и уж совершенно не рассматривая окружающий интерьер. Тогда мне так хотелось уснуть, что я чуть не забыл про спящего дофреста, в последний момент устроив его у себя в изголовье. Горынович заснул, едва только его голова коснулась мягкой подушки. Думаю, ему снились великолепные родственники - сиятельные Рэйвильрайдерсы - иначе он не посапывал бы так сладко во сне, вторя переливчатым руладам Враххильдорста. Вот что значит считать, что ты в безопасности - как никак, в доме ещё целая стая волков. Извините, вулфов...
   Луна передвинулась чуть правее, впрочем, не изменив ни цвета, ни очертаний. По всему выходило, что спал я часа два, не больше. В открытое окно неслись шелестящие звуки ночи. Последние цикады допевали свою предрассветную песню. Темнота вокруг уже потеряла непроницаемые густоту и бархатность, добавив ночному пейзажу акварельную размытость и прозрачность красок.
   Я тихонько выбрался из-под шерстяного одеяла и, подойдя к окну, решительно вылез наружу, погрузившись в море запахов и состояний. Я ощутил себя частью огромного, дышащего, пульсирующего, такого невообразимо живого мира, для описания которого не достаточно слов ни в одном языке, может быть, лишь вой вулфа вместил бы весь восторг и трепет, охвативший тогда мою душу. Я почувствовал себя молодым оборотнем, нетерпеливым и вдохновенным, кажется, даже присел на корточки от неожиданности. Что ж, вулф так вулф! Я устроился поудобнее, выбрав место на пригорке, откуда был виден или скорее угадывался горизонт. Хотелось выть или петь песни моего буйного студенчества. Петь или выть я так и не начал, а сделал обратное - расслабился, почти растекаясь по влажной от первой росы траве, закрыл глаза и просто стал всем - всем тем, что окружало меня близко и одновременно очень далеко. Земля больше не казалась мокрой, потому что я стал этой влагой на ней. И трaвы не отвлекали вездесущим шуршанием, потому что теперь я понимал их тихий шепот, говорящий о переменах ветров и спящих насекомых, о зреющих семенах и новых побегах, об осторожно крадущихся в ночи охотниках, чьи лапы или ноги ступали одинаково аккуратно. Где-то вспорхнула вспугнутая птица, уносясь в небо тяжелым хлопающим снарядом. Ещё не стих вдалеке шум торопливых крыльев, а я уже знал, что это был полосатый ушастый фазан. Почему-то именно ушастый и именно полосатый - толстый и сонный, истерично недовольный прерванным сновидением. Что ж, не я один разбужен сегодняшней ночью. Мне было тепло и уютно, вспомнились слова Яллы о ласковом прикосновении лунного света. Теперь я понял, что она имела в виду: Маан изливалась и на меня потоком бесконечной нежности и заботы, наполняя мою душу спокойствием и умиротворяющей гармонией. Всё было правильно, именно правильно - так, как должно было быть. Из года в год, из столетия в столетие. В роду вулфов или в роду снежных каттов... Великая Ишк'йятта, праматерь всего живущего, пусть хранит она племя вар-рахалов вечно... вечно... вечно...
   Сколько я так просидел - не знаю, но в какой-то момент пришло ощущение, что я не один. Ещё не раскрывая глаз, всеми фибрами души, всем своим существом, каждой клеткой тела, кожей, обостренными нервами, тонким звериным чутьем и человеческим разумом я осознал присутствие и увидел его, горящее множеством огней, рассыпанных до горизонта. Открытый взгляд ничего не изменил. Огни не пропали, а лишь сконцентрировались в сиянии желтых глаз, окруживших меня несколькими десятками колец. Вот это да! Сколько же их здесь собралось?! Я сидел среди вулфов, молча замерших вокруг с внимательным и почтительным выражением на серых, едва различимых в темноте мордах. Через их строй медленно шла Шулдзуа'х, настолько величаво, что казалось, будто сама Ишк'йятта решила посетить столь странное сборище. Войдя в круг, который образовывала первая шеренга вулфов, старуха остановилась напротив меня и замерла, сверля моё лицо горящим, прямо-таки пылающим взором. Потом удовлетворённо кивнула и всё так же молча опустилась передо мной на колени.
   Час от часу не легче! Хоть бросайся поднимать пожилую женщину, зачем-то рухнувшую ко мне в ноги. Видимо, мои чувства, как всегда, отразились весьма красноречиво. Предугадывая моё последующее непроизвольное движение, Шулдзуа'х сама поднялась мне навстречу.
   - Дафэн, ты вернулся! - только и сказала она, снова почтительно склонив голову.
   - Пусть я вернулся, - дипломатично начал я, пока ещё пребывая в изумлении и неловкости, - но почему ты зовёшь меня дафэном?
   - Потому, что ты и есть дафэн. Тот, кто возвращается вновь, - она приблизилась и встала со мной рядом. - Извини, что мы не узнали тебя сразу.
   - А это должно было броситься в глаза? - я постепенно осваивался с ролью неведомой знаменитости и решил подыграть, потихоньку выясняя суть дела. - Каким образом вы определяете дафэнов?
   - Их больше нет, ты только один.
   - Ну вот, Зорру будет не так обидно: я такой же таинственный и одинокий, как и он, и тоже не знаю, что это значит, - усмехнулся я.
   - Ты не одинок, - виновато затараторила Шулдзуа'х. - Я не это хотела сказать. Мне трудно объяснить тебе то, что мы знаем не разумом, а сердцем, а сердце говорит мне, что из людей только дафэн способен беседовать с великой Ишк'йяттой.
   - Надо же. И когда же я успел? Ничего такого не помню. Столь значительная встреча не могла ведь пройти бесследно? Меня посетила великая богиня, а я и не заметил?
   - Ты не заметил это потому, что её присутствие для тебя так же естественно, как Маан, сияющая в ночном небе, - упорно твердила она. - Мы видели, как Ишк'йятта вошла в тебя, и твоё тело осветилось изнутри её благословением.
   - Ну, раз сами видели - теперь не отвертеться, - вздохнул я. - Что ж, пусть буду дафэном. Да здравствую Я, загадочный и таинственный!.. Но я ничего не помню об этой части меня самого. Это вас не смущает, а, доблестные вулфы? Может быть, у тебя, почтенная Шулдзуа'х, есть в запасе какой-нибудь вещий сон на эту весьма актуальную для меня тему?
   - Память сама обязательно вернётся к тебе, дафэн, - твёрдо изрекла она, будто черту подвела, явно не собираясь ничего мне объяснять. - Значит, ещё не время. Твой путь будет более гладким, неотягощенным бременем воспоминаний. Иди по нему с покорностью воина, принимающего неизбежный бой.
   - Легко сказать, труднее сделать.
   - Ты очень быстро учишься, - возразила Шулдзуа'х. - Тебе не нужно начинать путь сначала, достаточно только вспомнить то, что ты и так уже умеешь.
   - Первая приятная новость за сегодняшнюю ночь... - и тут до меня действительно дошло. - Ты хочешь сказать, что если в мои руки попадёт меч - я буду лихо рубить им вражеские тушки?! А если незнакомая книга, то я бегло прочитаю её на любом языке?!
   - Может быть, может быть, - загадочно улыбнулась старуха. - Нам самим порой неведомы наши пределы... А уж дороги дафэна способен постичь лишь сам дафэн.
   Во время нашего разговора сидевшие рядом вулфы вставали и медленно, по одному, подходили к нам, на секунду останавливались и заглядывали мне в лицо, после чего бесшумно растворялись в темноте. Их было нескончаемое множество... Постепенно я перестал обращать внимание на сие утомительное кружение, упустив момент, когда же это вдруг закончилось, и мы остались на холме одни.
   - Что они делали? - поинтересовался я после исчезновения последнего вулфа. - У меня уже в глазах рябит. Сколько их было?
   - Пришли почти все из нашего племени. Они отдавали дань уважения тебе, дафэн. Каждый подошедший вулф будет помнить тебя до конца жизни и расскажет своим детям и внукам. Это великая честь для нашего народа.
   - Вот она - минута славы. И почему мне это так безразлично? - пробормотал я себе под нос, но Шулдзуа'х услышала и ответила:
   - Потому, что с каждым мгновением ты всё больше обретаешь себя.
  
  
  
   ...Никакая физическая боль не сравнится с болью души. Хотелось терзать своё тело, чтобы хоть как-то заглушить страдание сердца. Кажется, я сидела и раздирала ногтями лицо, отдалённо отмечая, что ничего, ну, абсолютно ничего не чувствую... Выбрать?! Кто способен выбрать между детским смехом и объятиями возлюбленного, между вздохом и жаждой, между единственным мужем и единственным ребенком??? Между любовью и любовью? Всё есть суть одно. И я не хочу убивать. Ни одного, ни другого... Потери, горькие потери, вырастающие вокруг надгробными обелисками, превращающие мою неистребимую жизнь в бескрайнее кладбище. Бог мой, почему ты не хочешь даровать мне свободу от выбора - долгожданную потерю, которую я так давно молю у тебя - утрату своей собственной жизни?..
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 19. КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ.
  
   Я - великий естественно пребывающий Саморожденный,
   изначально известный как источник всего.
   Вы, усердно меня ищущие и меня жаждущие,
   зря мучите себя: даже выше многих вы не найдёте
   меня. Моя природа единственна и неповторима среди
   всего сущего, несравнима с тем, что не есмь я
   или пытается быть мною.
  
   Надпись над входом.
  
  
  
   1
  
   И сначала было слово, а только потом стал свет.
   - И кто же к нам пожаловал? - вопросил строгий голос, проникая в самые потаённые уголки моей души: как будто школьный учитель, воскрешённый детскими воспоминаниями, вновь решил вызвать меня к доске, лишний раз выставляя напоказ всю несостоятельность моих домашних потуг. Разве и так непонятно, что я ничего, ну ничегошеньки не значу...
   - Зачем уж так-то? - смягчился голос, облекаясь в невидимый образ доброго пожилого родственника. Мои глаза постепенно обретали зрение, выуживая из окружающей темноты сначала нечёткие серые контуры и отблески движений, затем, как ни странно, длинношеий силуэт крутящего головой Иичену, рядом с ним что-то невнятно болтающего Фастгул'ха (его маленькую, подпрыгивавшую от нетерпения фигурку), затем мимо, плавно и грациозно прошелестел платьем женский силуэт (тонкий чеканный профиль, гордая посадка головы с высокой объёмной причёской). Зорр, хлопнувший меня по плечу, уже был конкретен и насыщен цветом.
   - Отстаёшь, приятель! - весело прокомментировал он, устраиваясь рядом с фианьюкком на широком мягком диване.
   - Человеческий организм всегда чуть дольше адаптируется к вознесению наверх. Подождём! - вступился за меня незнакомый мужской голос. - Пожалуй, только Гильгамешу было всё нипочём, но это случилось так давно.
   Вот тебе раз! Оказывается, я успел вознестись наверх, без подготовки и высокопарных слов!.. Вздохнув, усиленно протёр глаза и попробовал сначала. Так, хорошо. Вот они, мои дорогие спутники: Фастгул'х, переставший подпрыгивать, в обнимку с Иичену устроившийся прямо на полу; напротив - Горынович с Айтом, утопавшие в пухлых формах дивана; Враххильдорст?.. Ага, Враххильдорст! Да не лезь ты на меня - посиди хоть минуту отдельно, дай с мыслями собраться! У открытого окна - женщина в простом, но очень изысканном платье: это её запоминающийся профиль проплыл мимо минуту назад. Похожа на Ваалиссу, даже очень, но гораздо взрослее (мать? старшая сестра?), впрочем, всё равно ослепительно красивая. Кто-то должен быть ещё... Кто со мной разговаривал-то, а?
   - Ты не меня потерял? - высокий, необыкновенно тощий мужчина, костлявый до неприятных ассоциаций, одетый в чёрное, в золотых профессорских очках на выжидательно-насмешливом лице, легко поднялся из глубокого "хозяйского" кресла, в котором он сидел нога на ногу, неспешно подошёл ко мне - не угрожающе, но с той несколько задумчивой нерешительностью, которая свойственна иногда людям замкнутым и одиноким. "И что же мне с тобою делать, незваный гость?" - читалось в его плотно сомкнутых, саркастически изогнутых губах. Выпуклые стёкла очков прятали, удаляя и без того глубоко посаженые глаза. Он многозначительно оглянулся на женщину - та лишь кивнула и улыбнулась, причём, по-моему, уже нам обоим.
   - Я... - наконец, я обрёл дар речи. - Я Василий. Мы пришли к Оллиссу Ушраншу. Мы... Вы... Нас послала Ядвига Балтазаровна! - вдруг поспешно выговорил я, почему-то тоже переводя взгляд на женщину у окна. - А привела нас сюда Ваалисса! Где она? Она вам всё объяснила бы!
   Мужчина, не дойдя до меня пару шагов, вдруг громко расхохотался, сверкнув стёклами очков, и всплеснул худыми непомерными руками.
   - Слышишь, Ваалисса? - смеялся он. - Опять пришли от кого-то... Зачем, почему? Трёх слов связать не могут. Хорошо хоть не от Иван Иваныча! Ха-ха-хаа!.. Ну, и как там, кстати, поживает Ядвига Балтазаровна?
   - Нормально, - смутился я. - То есть, хорошо, замечательно... Ваалисса??? Вы - Ваалисса?! - я перевёл дыхание и оглянулся на моих друзей. Те выжидательно молчали. - Ваалисса. Ну, конечно же! Значит, тогда вы и есть Оллисс Ушранш! Здравствуйте...
   - Приве-ве-вет! - ещё смеялся тот. - Василий, говоришь? Вот и ладно, а то идут одни Иваны да Ваны, все сплошь царевичи.
   - И вам они тоже надоели? - оживился Горынович. - Такое чувство, что эта жадная неугомонность как-то связана с именем и царским титулом.
   - Не скажите, - возразил Оллисс Ушранш. - Как-то докучал один Иван - лет пятьсот назад - так он, вроде бы, был простой кузнец.
   - Может, незаконнорожденный? - предположил Зорр, блаженно вытягивая ноги.
   Используя мимолётную передышку, я незаметно обвёл взглядом помещение: шикарно до простоты, очень удобно и соразмерно, вещи и предметы на своих местах, если что-то нужно - то тоже волшебным образом под рукой. В единственном окне бесконечная вереница облаков и кусочек ультрамаринового неба. Комната, в которой мы находились, имела три двери: все они были плотно закрыты, и над каждой - полукруглые надписи, придававшие проёмам вид арок. Заметил, что фианьюкк смотрит туда же - видимо, пытается разобрать переплетение букв. Внезапно одна из дверей распахнулась, обдавая нас притягательными ароматами только что накрытого стола.
   - Ну-с, что, гостюшки дорогие, отобедаем? А то назад-то дорога дальняя! - широкий жест Оллисса Ушранша скучковал нас и подтолкнул в соседнюю комнату. - Гостеприимство - дело суетное, но обязательное. В данном процессе, чем раньше начнёшь, тем быстрее...
   - Ух ты! Запечённый баран! - уже не слушая, взвизгнул Фастгул'х, предприимчиво выбирая себе место поближе к огромному блюду с дымящейся узнаваемой тушкой, обложенной по периметру разнокалиберными овощами.
   Для Враххильдорста был поставлен специальный стульчик - крошечное кресло на высоких журавлиных ножках, - чему я был очень рад, иначе мне пришлось бы выуживать его изо всех тарелок по очереди.
   Хозяин, естественно, занял центральное место во главе стола, бережно усадив по правую руку хозяйку. Звучала ненавязчивая мелодия, удачно вплетавшаяся в перезвон бокалов. Первые пятнадцать минут мы благоговейно распределяли яства по тарелкам и желудкам, ведя ничего не значащую беседу. Ваалисса за всё время так и не произнесла ни слова, задумчиво выбирая из своего блюда тоненькие ломтики розового плода. Она лишь однажды, вспорхнув ресницами, приоткрыла глубокую синеву своих глаз, глянула на перемазавшегося Фастгул'ха, вздохнула и перевела взгляд на мужа, излучая такую гамму чувств, что мне стало неловко, как будто я случайно подслушал чей-то интимный разговор.
   - И после этого я как топну ногой, как плюну огнём! Как они бросились врассыпную! - рассказывал Горынович о битве у озера. - А потом...
   Я не вслушивался, смотрел на сливочно взбитые облака в окне, видимые с моего места в перспективе полуоткрытой двери и думал о том, что вот мы и пришли. Вот он, знаменитый кайшр - уже не сказочный, а весьма конкретный Кощей Бессмертный собственной персоной. Время течёт, а ни один из вопросов, тянущих да раздирающих наши души, даже не задан, не то, что решён. Впрочем, кроме меня, пожалуй, это больше никого не волновало.
   Изысканные кушанья вдруг показались пресными. Я отодвинул тарелку и задумался.
   - И тут пришло избавление в лице Василия... - эстафету нашей истории подхватил Айт Яэйстри. Он смущался и постоянно оглядывался на слушателей - не обидел ли кого, не забыл ли.
   Пожалуй, именно с этого момента я заметил просыпающуюся заинтересованность на лицах Оллисса Ушранша и Ваалиссы, как по команде переглянувшихся и подавшихся вперёд: он, слегка привстав на месте, она, подперев сердечко лица двумя руками.
   - Чем, позвольте ещё раз поинтересоваться, оживлял усопших и усохших присутствующий здесь герой? - выглянул из бездны очков хозяин, задавая вопрос фианьюкку, но, в общем-то, спрашивая непосредственно меня.
   Я пожал плечами и выложил, пристраивая среди тарелок и бокалов, жёсткое тело Фатш Гунна. Глубочайшее изумление на лице Оллисса Ушранша было мимолётным, но приятным фрагментом всех моих последних приключений. Стягивая очки за золотую изогнутую дужку, он медленно встал, громко отодвинув ногой кресло, и, сбиваясь с шага, не отрывая взгляд, будто жезл мог раствориться в воздухе, подошёл ближе, протянул руку и вдруг замер, отчего-то не решаясь его взять.
   - Можно! Берите, смотрите! - сказал я и смущённо заулыбался, так нелепо это прозвучало в окружавшей нас тишине. Однако кайшр отнёсся к моим словам очень серьёзно. Осторожно, почти трепетно взял Фатш Гунн и весь просиял, еле сдерживаясь, чтобы не прижать его к своей груди, что никак не вязалось с его строгой внешностью. Впрочем, он быстро взял себя в руки и уже спокойно, торжественно понёс жезл Ваалиссе.
   - Свершилось! - тихо проговорил Оллисс Ушранш, протягивая его жене. Та брать не стала, посмотрела и кивнула. Как мне показалось, грустно так кивнула, печально подтверждающе.
   - Долгая у нас получится трапеза, - выделяя каждое слово, проговорил кайшр, поворачиваясь к нам. - Вот уж и вправду - гости оказались дорогие, прямо-таки бесценные! - он вздохнул, как бы взвешивая Фатш Гунн в своих руках, и решительно вернулся, положив его передо мной. Было видно, каких трудов стоило ему расстаться с жезлом. Затем, уже более неторопливо, снова занял своё место, задумался, то и дело бросая взгляд назад. Вдруг кивнул, будто принял какое-то серьёзное решение, и отчётливо произнёс: - Настала, наверное, моя очередь рассказывать сказки.
   Мы молчали. А что тут говорить? Ничего пока не понятно. Ясно только, что отношение к нам изменилось в одну секунду, и надо немного подождать: всё само собой прояснится.
   - Моя родная сторона лежит за тридевять земель в тридесятом царстве. Дойти в тот край невозможно, - начал свой рассказ Оллис Ушранш. - Не дойти, не доскакать, не доплыть. Единственный способ попасть туда - это сесть на ковёр или войти в волшебный дом, произнести заклинание и...
   - В космический корабль, так сказать, - буркнул я себе под нос, тихо-тихо, но кайшр услышал. Помолчал, выстукивая костлявыми пальцами по столу, кивнул, по-моему, своим собственным мыслям и, подняв глаза, сказал:
   - Да, давненько к нам никто не захаживал. Всё течёт, всё изменяется. Так ведь, а, Василий? - усмотрев согласие на моём лице, кайшр снова кивнул, неожиданно улыбнулся и продолжил: - Хорошо! Сделаю поправку на ваши несомненные достижения. Я всегда говорил, что люди - очень дотошные создания. В новой версии история получится покороче, да и поконкретнее. Да, это истинная правда: мой корабль, если его так можно назвать, в силу некоторых обстоятельств, - он запнулся и глянул на Ваалиссу, - упал на Землю... Я едва успел спастись, заблокировав основной энергетический кристалл, а то взрыв уничтожил бы меня - кстати, вместе со всей вашей планетой.
   - А... - начал было я.
   - Не стоит благодарности, - по-своему интерпретировал мою реакцию Оллисс Ушранш. - Однако, корабль мой разбился. Я без сознания валялся где-то в кустах. Привлечённые грохотом, стали собираться местные жители. К несчастью, первыми, кто поспел на место происшествия, были маленькие белёсые паразиты, гордо именующие себя грольхами.
   - Скажи мне, любишь ли ты грольхов, и я скажу, кто ты, - не в силах удержаться, прокомментировал я.
   - Любить грольхов? Что за извращения! - усмехнулся кайшр. - Они вылезали из земли, как глысти после дождя, растаскивая то последнее, что уцелело после катастрофы, - он мельком бросил взгляд на лежавший передо мной Фатш Гунн. - Меня же, начавшего приходить в себя, спеленали в какую-то липкую гадость и поволокли в сторону горы, видневшейся неподалёку. Не знаю, чем бы закончилось для меня сие путешествие, - вернее, несложно догадаться, чем, - если бы откуда ни возьмись не прискакали бы вооружённые всадники во главе с прекрасной девушкой и не освободили бы меня! - он вздохнул и бережно заключил в свои ладони руку Ваалиссы. - Своей жизнью я обязан жене. К тому же это был не единственный раз, когда она отвела от меня смерть.
   - А разве вы не бессмертны? - вырвалось у меня.
   - Бессмертие, - улыбнулся Оллисс Ушранш, снова отгораживаясь от меня прозрачными щитами вновь одетых очков, - это довольно растяжимое понятие. У меня когда-то был знакомый муэдзинсян, который любил приговаривать, что бессмертны все, за редким исключением.
   - Но ведь так не бывает!
   - Конечно, не бывает, разве что иногда... - вздохнул он, и я так и не понял, шутит он, или серьёзно. Рассказ между тем шёл своим чередом: - Принцесса касхеттского царства - светлоокая, ясноликая и сиятельная, единственная высокорожденная дочь царя Муваталлирса, прекрасная Утлиннь Лилла Ваалинь Исса Анн - сама, своею собственной рукой разрезала на мне путы и повелела своим воинам-хаттам отвезти меня во дворец на горе Адалур. Тогда я выглядел несколько иначе, - усмехнулся кайшр. - Мой "изящный" нынешний вид - более позднее и далеко не добровольное приобретение. Но об этом потом... Более золота и драгоценных камней в стране касхеттов ценилась мудрость и учёное рвение. Образованные люди почитались так же, как и высокопоставленные вельможи.
   - Берусь предположить, что первых было гораздо меньше, чем вторых, - улыбнулся я.
   - Граном золота можно позолотить бoльшую поверхность, граном мудрости - ещё бо'льшую, - вдруг изрёк фианьюкк, погруженный в собственные мысли. - У нас говорят, что мудрость показывает способ достижения самых лучших целей самыми лучшими средствами. Но научиться мудрости так же невозможно, как и научиться быть красивым.
   - Именно поэтому, конечно же, истинных учёных насчитывалось не так много, - кивнул мне и фианьюкку Оллисс Ушранш. - Хотя дорога в школы была открыта любому - только деньги доставай! - бесплатное же обучение давалось лишь несомненным талантам, но это надо было доказывать.
   - Времена меняются, а жизнь течет, как и прежде, - изрёк я. - Никакого разнообразия. Попробуй-ка, докажи, что ты не верблюд, а какой-нибудь редкий... пиальвинн!
   - Законы этого мира неизменны, - пожал плечами кайшр. - И место наверху приходится завоевывать, а потом, кстати, и удерживать. В конце концов, все здесь подчиняются одинаковым правилам. Чем вы лучше насекомых, птиц или зверей?.. Вернёмся к моим приключениям. Меня приняли за путешествующего учёного, едущего в столицу искать славы и признания. Я был статен, красив и молод (если судить о возрасте по внешности, конечно) и выглядел тогда на загляденье! При этом мог играючи вести умную беседу на самые разные темы: откуда им было знать, что уровень моего "чю" превосходит любого землянина в сотни раз?!
   - А как же корабль? - не выдержал я. - Что вы сказали им по поводу непонятных останков, в которые превратился ваш звездолёт?
   - Ничего, - улыбнулся Оллисс Ушранш. - Потому что не было никаких этих так называемых "непонятных останков". В конце концов, они слышали гром, видели небесную вспышку и более - ничего! К тому моменту, когда воины-хатты выехали на поляну, там осталась лишь перепаханная земля и огромные норы: грольхи утащили всё до последнего куска. Странно, что и меня не затянули вглубь там же, а куда-то поволокли. Может, кто-то их ждал за поворотом? Как знать... Впрочем, неважно. Я был жив, и рядом со мной ехала прекраснейшая из всех земных созданий. Сказать, что мы полюбили друг друга с первого взгляда, было бы неверно. Это так по-людски - наивно полагать, что любовь вспыхивает сразу, как взрыв или пожар от удара молнии. Я тысячи раз говорил себе, что вот, наконец-то понял, как же это произошло на самом деле, но нет - через сотню лет я осознавал, что тогда мы только прозрели, как бы выделив друг друга из лабиринта этого мира, лабиринта жизней и судеб. Предначертанность ударила колоколом в наших сердцах и постепенно угасла, позволив событиям просто течь, - он замолчал, взяв в ладонь высокий бокал, полюбовался игрой винных радуг в его глубине, резко поставил, брызнув на стол несколько багровых капель, поднялся и, мерно прохаживаясь по комнате, возобновил свой рассказ: - Я быстро достиг всех возможных и невозможных привилегий, став почти главным советником царя Муваталлирса. Почему "почти"? Кроме меня был ещё один - мой самый тайный недоброжелатель - внебрачный сын правителя царевич Ван или, вернее, И Ван Питхуррис Ан. Сила - но не власть, знатность - но не признание, родовитость - но не титулованность порой порождают немыслимую смесь гордости и зависти, ума и злобы, воспитанности и скрытой жестокости. Тому, кому никогда не стать царём, хотя кровь царей течёт в жилах - подобно смерти видеть возвышение другого. Ему же приходилось довольствоваться положением первого придворного и при этом советника-звездочёта и личного лекаря царя. Прошло всего три года, а я - тоже советник и один из первых учёных - уже стал женихом прекрасной Утлиннь Лиллы Ваалинь Иссы Анн. День свадьбы был назначен и озвучен, и Вану оставалось только запереться в своей башне и срывать злость на звёздах и лягушках, которым, впрочем, было всё равно. За месяц до праздничной церемонии благословления на долгую совместную жизнь он подошёл к нам, торжественно поклонился и принародно испросил дозволения пригласить меня на всеобщую потеху - охоту на горных тигрусов - дабы явить невесте и всему царству мою доблесть и мужество. Отказать было нельзя: по древнему обычаю претендента на корону и царевну всегда испытывали подобным образом. Что ж - я согласился! Как вы догадываетесь, мой конь испугался неизвестно чего, обезумел и понёс, грызя удила и обливаясь пеной, неподвластный ни ругани, ни магии... Он прыгнул в пропасть на глазах у сотни сопровождавших нас всадников. Полёт вниз был долгий и трагический... для коня. Я же как-то исхитрился и в последний момент зацепился за торчавший куст, повиснув в каких-нибудь ста локтях над ревущим потоком. В общем, выполз я на небольшой каменный карниз где-то посреди отвесной скалы и крепко задумался, глядя в белое лицо безмятежной Луны. Искать, как вы понимаете, меня никто не стал - никакой верёвки не хватит. Прыгать в пропасть вслед за мной - сомнительное занятие, а иначе до бегущей внизу реки добраться было невозможно. Так что в мою смерть поверили сразу, дружно и без лишних сомнений. Все, кроме юной принцессы...
   Ночи в горах Цальпы очень холодные. Мне предстояло весьма спорное удовольствие коротать время на промёрзшем уступе. Я пытался спать, но вокруг толпились мысли, нашёптывавшие на разные голоса планы спасения и мести. Да, я был сердит. Ух, как я был зол! Но к утру я справился с желанием отомстить, столкнув его в глубокую пропасть, предназначавшуюся ранее мне. "Отлично, - решил я, - пусть думают, что мне не повезло, и тело моё давно расклевали вороны или растащили рыбы". Оставалось только выбрать, куда теперь ползти по стене - вверх или вниз (небо мне всё же нравилось больше)? И то, и другое было одинаково трудно. Вдруг прилетел орёл и, устроившись на ближайшем карнизе, спросил меня человеческим голосом:
   "Что ты делаешь здесь, где даже орлы не вьют гнёзда?"
   Что-что? Живу я тут! - хотел пошутить я, но вовремя сдержался и ответил серьёзно и обстоятельно, поведав обо всём, что со мной приключилось.
   "Мы знаем царевича Вана, - гневно сверкнул очами орёл. - Он охотится ради забавы и убивает даже наш народ, несмотря на то, что орлы в горах Цальпы священны. Мы поможем тебе!"
   Он взмахнул огромными крыльями, взлетев, спикировал на меня, крепко схватил за плечи и взмыл в небо.
   "Куда отнести тебя, человече?" - вопросила птица, паря над горными вершинами.
   Вдалеке, маленьким белым пирожным облепил невысокий холм царский дворец. Может, туда?.. И что? Там меня рано или поздно отравят или пырнут в спину ножом. Нет! Не сейчас! Прости, принцесса! Я обязательно вернусь, но не сегодня.
   "Вон туда!" - указал я прямо в противоположную сторону, непроизвольно попадая в самую высокую вершину ровной пирамидальной формы.
   "Хороший выбор! - пророкотал орёл и замахал крыльями, плавно набирая скорость. - Дальше иди сам! - через некоторое время добавил он, ссаживая меня на лужайке у подножия горы. - Проща-а-ай!.."
   "Спасибо!!!" - прокричал я вслед тёмной, исчезающей в облаках точке.
   "Будь верен себе!.." - ответило мне безбрежное небо, поглотившее орла.
   Верен себе? Что ж, неплохой совет. Но это - на будущее, а кушать хотелось прямо сейчас. Я огляделся: поляна, лес, ручей и стайка бабочек, увы, непригодных на завтрак. "Хоть воды напьюсь", - подумал я и зашагал к берегу ручья. Ещё издали услышал тявканье и негромкие шлепки. Прячась, выглянул из-за куста и обнаружил двух волчат, игравших на мелководье. Волчата были весьма упитанны, и я без труда поймал обоих.
   - Но вы же не стали их куш... этого делать?! - с надеждой в голосе прошептал Фастгул'х. Желтые глаза мальчика побледнели и округлились, как две монеты.
   - Почему ты так думаешь? - крутя в руках хищную, двурогую вилку, задумчиво проговорил Оллисс Ушранш, но, покосившись на Ваалиссу, быстро поправился: - Да нет, конечно же - нет! Тем более, что из леса выбежала крупная серая волчица и, оскалившись, направилась в мою сторону. Я нагнулся за камнем, но тут она остановилась и взмолилась человеческим голосом:
   "Пощади моих детей! Они так малы и беспомощны, что даже не умеют осуществлять переход, - сказала она, завертелась на месте и, к моему удивлению, обернулась желтоглазой женщиной. - Прошу тебя, верни мне моих сыновей!"
   "Что ж, кругом столько травы, - вздохнул я, выпуская из рук скуливших щенков. - Она, наверное, тоже съедобна - если закрыть глаза и представить, что жуёшь хлеб".
   "Может быть, и я тебе на что-нибудь сгожусь?" - промолвила она, вновь превратилась в волчицу и устремилась навстречу своим детям. Я и слова не успел сказать, как они растворились в лесу.
   Как я там выразился? Вкусная зелёная трава?.. Спасибо, что жив, а остальное неважно.
   Она вернулась так же бесшумно, как и исчезла, и принесла только что пойманного зайца.
   Прошло три дня. Мои телесные раны, в отличие от душевных, перестали болеть. Волчица таскала мне еду, а я осуществлял пробные вылазки на гору. В голове моей зрел грандиозный план.
   - Но у вас ведь ничего не было? - зачарованно переспросил Фастгул'х, по-детски непосредственно реагируя на повороты сюжета. - Откуда же взялось столько предметов? И кто всё это построил? - он обвел рукой роскошные стены, расписные потолки и накрытый стол.
   - Ты нетерпелив, как настоящий оборотень, - усмехнулся кайшр. - Не надо забегать вперёд вожака, - говорят они.
   - А я и есть... - прошептал мальчик.
   - А я и вижу, что ты и есть, - кивнул головой Оллисс Ушранш. - О, юный обладатель жёлтых глаз!.. Хорошо - ты абсолютно прав. Мне помогали все, кто мог: вар-рахалы, русалки и дриады, звери и птицы, даже гномы и гнорли, согласившиеся в обмен на знания снабжать меня железом и драгоценными камнями. Когда же я сконструировал для гнорлей лучевой излучатель...
   - Так это вы сделали тот чёрный смертоносный прибор?! - настала моя очередь изумлённо распахнуть глаза. - А меня из него чуть было не убили. Кстати, и Айта тоже.
   - Если вам будет легче, могу принести свои извинения, - пожал плечами кайшр. - Но это ничего не меняет. Как тесен мир! - вздохнул он и продолжил: - Более того, гномы притащили некоторые части моего уничтоженного корабля, украденные грольхами и сложенные в подземных кладовых (куски обшивки и приборов те сочли весьма незначительной ценностью и свалили до поры до времени в дальних хранилищах, куда и наведались бесстрашные подземные жители): мусор в определённых обстоятельствах является незаменимой составляющей успеха. Надо же, кем только меня не называли: и космическим доктором, и алхимиком, и садовником, даже стражем, но главное всегда оставалось одно и то же - я всё время перерабатываю чей-то мусор и создаю из этого...
   - Чудо! - воскликнул Фастгул'х, чуть сорвавшись голосом на первом слоге.
   - Может быть, может быть, - ответил Оллисс Ушранш, рассеянно глянув на малыша. - Химические элементы, выделенные из инопланетной структуры помогли быстро и действенно завершить микрокоаллероновый синтез со-олитроновой матричной симмильтимной воольтафсации... В общем, воссоздать защитную модульную сферу, для простоты пользования и восприятия адаптированную к местному аналогу жилых помещений.
   - То есть, мы сейчас находимся не во дворце, а где-то... Где? - переспросил до этого молчавший Горынович, заинтересованно оглядываясь.
   - Это же просто! - не удержался я. - Странно, что ты не понимаешь. Здесь такое же место, как и то, на котором стоит избушка Ядвиги Балтазаровны - пространственно-временная зона. Возможны любые внешние проявления, так ведь?
   Горынович недовольно нахмурился, но промолчал.
   - И да, и нет, - примиряюще улыбнулся Оллисс Ушранш. - Наша незабвенная Я-Баи в своей избушке использует уже существующую планетную аномалию, а мне пришлось создавать всё самому изначально. Похоже лишь по внешним проявлениям. (Горынович фыркнул и почти показал мне язык - мол, не высовывайся!) На то, что вы видите сейчас, ушло не одно столетие. Вернёмся к моей истории... (Все слаженно закивали.) Прошло три года. Я решил, наконец, отправиться во дворец и восстановить свои позиции. Впрочем, я не знал пока, как мне поступить окончательно. Незадолго до этого я завершил работу над очередной безделицей, забавлявшей меня и скрашивавшей долгие вечера: поисково-проецирующая плоскость или, проще говоря, - зеркало, способное отображать события, происходящие в данный момент, к сожалению, пока ещё только на субсантрирующем расстоянии. Буквально накануне мне удалось увеличить радиус его действия до троичного значения, что позволило захватить и дворец Муваталлирса. То, что я обнаружил, повергло меня в состояние смятения и гнева. Я даже не ожидал от себя столь прозаических реакций. Да, я был в смятении и гневе, более того - в ярости и го'ре, так как увидел в зеркале свадебную церемонию: моя Утлиннь Лилла Ваалинь Исса Анн выходила замуж. Но, приблизив её фигуру, её лицо, я с болью заметил тёмные, плохо замаскированные круги под заплаканными глазами, белые костяшки пальцев судорожно сжатых рук, украдкой комкавших сверкающую фату, и рядом гордое, почти кричащее от восторга лицо её брата Вана. Это было неслыханно, отвратительно, неправдоподобно! Брак между братом и сестрой?! Как можно смешивать генные битрансирующие лудиксы?!.. Следующая картина, всплывшая в зеркале, показала широкую кровать и бледный профиль самого Муваталлирса, что-то шепчущего в горячечном бреду. Рядом суетились младшие лекари, и я узнал у них на одеждах отличительный знак Вана. Царь умирал - и, очевидно, не без посторонней помощи... Снова торжественный тронный зал и шествующая к алтарю пара... Что делать, что делать??? Я бросился к пространственному контуру, ещё незавершённому и частично не собранному. Кажется, я досоставил необходимое в считанные минуты, ввёл координаты, не раз мною вымеренные, поспешно нажал кристалл входа и, не раздумывая о последствиях, шагнул внутрь. Хлопнула прорванная ткань пространства, и я выскочил прямо перед шокированным жрецом. Не обращая внимания на изумлённого Вана, я бросился к такой же изумлённой невесте, подхватил её на руки, развернулся, вовремя уклоняясь от опомнившегося жениха, и исчез вместе с ней в пока не успевшем погаснуть прямоугольнике портала. Портал - это...
   - Знаем, знаем, - пробурчал я себе под нос. - Дверь в иное измерение или местоположение.
   - Василий, дай послушать, - насмешливо подмигнул мне Враххильдорст, перебравшийся-таки со своего стульчика прямо на стол, поближе к овальному блюду с пирогами и печеньем. - Мы знаем, что ты знаешь, и ты знаешь, что мы знаем, так что нечего строить из себя самого умного, потому что ты и так, наверное, самый умный или, по крайней мере, удачно им кажешься, а... - он не договорил, не выдержав и запихав себе в рот сразу целую печенину.
   - Мы оказались опять на Гирнаре, а это была именно гора Гирнар, - воспользовался нашей заминкой Оллисс Ушранш. - И когда прошёл первый шок, первые слёзы радости и обиды (Ваалисса разыграла мне такую замечательную семейную сцену, впрочем, первую и последнюю), мы, наконец-то, встретились по-настоящему - раз и навсегда. Все последующие дни моя жена - теперь уже действительно моя жена! - поведала мне обо всём, что произошло за эти три жуткие, как она выразилась, года. После моей "гибели", - захлёбываясь чувствами, рассказывала она, - был объявлен роскошный, но недолгий траур, плавно перетёкший в международные смотрины - так теперь это называется? - дабы утешить и отвлечь царевну. Во дворец неиссякающим потоком хлынули многочисленные женихи. Поначалу, чтобы выбрать достойного, их хоть как-то испытывали: требовали допрыгнуть на коне до царского окна, отгадать три загадки, пойти туда, незнамо куда, принести то, неведомо что, жар-птицу поймать, в кипящем молоке искупаться - да мало ли можно придумать всякой всячины?! Кстати, трудные задачки измысливал сам царевич Ван: как потом стало понятно, для того, чтобы оставить принцессу перед единственной кандидатурой - своей собственной. Он даже к звёздам воззвал, чтобы, так сказать, они провозгласили небесную волю. Они и провозгласили: что смерть жениха перед свадьбой - плохой знак, предвещающий прекращение всего царского рода; что не сыщется более жених, а если вызовется кто-нибудь, то тоже погибнет, как и первый (претенденты все вмиг и разбежались); что на принцессе лежит проклятие; что снять его, а заодно и хоть как-то спасти положение может кто-нибудь из её родных (а кроме брата и нет никого). Нужно лишь соединить руки истинных детей царя, а не то не избежать беды, болезней, мора, саранчи, разбоя, безумия, пожаров, потопов, засухи, голода и нашествия кровососущих мёртровойвов. Ваалисса отказалась (мыслимо ли идти против заповедей божественных?), и через месяц заболел её отец, царь Муваталлирс. Смертельно. Если выйдешь за меня замуж, - нашептывал Ван, - смогу исцелить нашего батюшку. Молчи, молчи, - плакала она, не в силах перешагнуть через свою душу... Но делать нечего, пришлось согласиться: отец есть отец. Да и народ разволновался (ясно дело, кто же хочет чумы, порчи и воскреснувшего мёртровойва на ближнем кладбище?). Заплела волосы в невестину косу, одела давно сшитые для прежней свадьбы наряды, венец жемчужный, серебряные туфельки и...
   - А тут, откуда ни возьмись! - заулыбался я. - Как снег на голову!
   - Да, можно сказать и так, - согласился кайшр, безотрывно глядя на свою жену, такую спокойную и безмятежную, будто рассказ никак её не касался. Она чуть склонила набок свою увенчанную прической голову и, спрятав в уголках губ таинственное выражение то ли ускользающей улыбки, то ли грустного понимания, так же безотрывно смотрела на него в ответ. Я вдруг понял, что за всё это время она так и не произнесла не единого слова и, кажется, вообще не собиралась говорить.
   - Ахх, - вздохнул фианьюкк. - Где ты, моя Тэйя?..
   Я посмотрел на его тощую фигурку, перевёл взгляд на Оллисса Ушранша и неожиданно спросил:
   - А как вы стали таким? Ну, таким...
   - Костлявым? - усмехнулся кайшр. - Кошмарным Кощеем Бессмертным? Ужасом, которым до сих пор пугают маленьких детей? Да уж... - он ненадолго замолчал, поглощённый своими воспоминаниями. - Погоди! Не будем торопиться. Даже в сказках важен порядок. Так вот. Чем счастливее время, тем оно короче. Первые восторги встречи подхватили нас и возвысили до небес: мы, наконец-то, были вместе! Что ж, счастье не перескажешь, как и не перескажешь любовь, но невозможно, увы, невозможно постоянно витать в облаках, тем более, когда на ногах стопудовыми гирями повисла беда, а сердце разрывалось между любовью, долгом и тревогой. Мы, как бы ни были счастливы, не могли забыть, что во дворце остался умирающий отец Ваалиссы, и ему была нужна немедленная помощь. На чужой беде свой дом не выстроишь... - он вздохнул и обвёл нас внимательным взглядом. - Слышал ли кто-нибудь из вас о целебных мультитрансфирующих плодах дерева Бо? (Мы переглянулись и озадаченно промолчали.) Нет? Они круглые, чуть кислые, очень сочные, размером с... голову уважаемого Враххильдорста (тот хмыкнул и перестал жевать), с одного края серебряные, с другого золотые - не видели?
   - Молодильные яблоки, что ли? - предположил я. - Или персики бессмертия?
   - Бессмертия? Нет, это вряд ли, - покачал головой Оллисс Ушранш. - А на яблоки действительно похожи. Ты прав, люди их как-то так и прозвали - то ли наливные, то ли молодильные. Впрочем, неважно как называть, важно то, что такое дерево росло, да и до сих пор растёт на моей горе. Правда, теперь оно почти не плодоносит. Тогда же Ваалисса сорвала одно "яблоко" и тёмной ночью отправилась во дворец - конечно же, не пешком: она не шагала по лесам и долам, по лугам и болотам, её прекрасные ноги больше ни разу не коснулись обычной земли, нет - она вступила в созданную мною волшебную дверь, как у вас и у нас говорят - "портал", и очутилась прямо в опочивальне отца.
   Ваалисса вздрогнула и едва уловимо взмахнула пальцами, будто желая что-то добавить.
   - А может, хозяйка сама? - вырвалось у меня. - Как хотелось бы услышать её голос...
   - Нет! - резко оборвал меня кайшр, слишком резко, но, заметив моё смятение и непонимание, вздохнул и чуть мягче добавил: - Не волнуйся! Ты слышишь рассказ из первых уст, ибо я лично наблюдал, находясь у портала с другой стороны, как моя жена неслышно подошла к спавшему Муваталлирсу. Стояла глубокая ночь. Душная тишина, раздираемая прерывистым дыханием умирающего, сопение кроватного мальчишки, гревшего старческие ноги царя, да приглушенные смешки стражников, игравших за дверью в пиарсы. Ваалисса сдавленно вскрикнула и приникла к груди отца. Тот застонал и с трудом приоткрыл глаза. Мальчишка невнятно забормотал во сне и недовольно перевернулся на другой бок. Батюшка, батюшка, - шептала она, - это я, твоя маленькая Инь, Ваалинь Исса Анн. Я здесь. Я с тобой... Я пришла, чтобы вылечить тебя... Батюшка, ты слышишь меня? Очнись!.. Тот что-то ответил, неразборчиво, облегчённо. Моя... Моя... - дальше было непонятно, но, приговаривая, Муваталлирс чуть приподнялся и, наконец, встретился с Ваалиссой взглядом. Та вдруг заторопилась, смеясь и плача одновременно, достала яблоко и поднесла его к губам отца. Он неожиданно легко откусил кусочек, потом ещё и ещё. С каждой секундой его лицо всё более изменялось, розовея, разглаживаясь и наливаясь теплом. Моя единственная доченька, - отчётливо произнёс он, отбрасывая со своего лба уже неседые пряди. - Ты вернулась?.. Договорить он не успел. Пронзительно завопил ни с того ни с сего проснувшийся мальчишка. Визжа, как недорезанный поросёнок, он кубарем скатился с кровати и бросился к закрытой двери. Та гулко распахнулась ему навстречу, обвально впуская яркий свет, вопли, сутолоку... Скорее!!! - закричал я Ваалиссе, но та и так уже бежала ко мне, впопыхах уронила яблоко, охнула, бросилась искать. Не надо! Я прыгнул внутрь и, схватив её за руку, потащил к порталу. Верни мне дочь! - вдруг грозно проревел нам вслед выздоровевший царь. - Верни, а то я тебя!.. Что он пообещал со мной сделать, мы не расслышали. Портал исчез, мы вернулись назад - хотелось бы добавить "благополучно", если бы не плакавшая навзрыд жена и угрозы, полученные вместо благодарности.
   Оллисс Ушранш замолчал, кивнул чему-то и, прищурившись, будто прицеливаясь сквозь линзу очков, обвёл нас придирчивым взглядом. Мы полностью соответствовали образцу внимательных и отзывчивых слушателей: никто давно не ел, не дерзнул заснуть и даже не зевал. Более того, Фастгул'х, горя желтыми глазами и подавшись вперёд, я, весь в размышлениях и водя вилкой по столу, Горынович, крутящий усы и явно желающий что-то сказать, даже Враххильдорст, усевшийся прямо на широкое блюдо около замершего фианьюкка - все мы жаждали продолжения истории.
   Ваалисса наблюдала со стороны, по-лебединому выгнув тонкую кисть и подперев ею задумчивое лицо. Оглянувшись на неё, я вдруг впервые подумал, что ее молчание - это один из способов вести беседу, мудрую беседу, для которой слова, пожалуй, даже и не нужны. Да, - вдруг кивнула она мне, - да, только молчание способно дать ответы на все вопросы, стоит лишь вслушаться.
   - Были и другие попытки сходить в гости, - вздохнул кайшр. - Неудачные. Ласковые речи, уговоры, слёзы, а потом... - он усмехнулся и покачал головой. - Вы представляете, они попробовали поймать её?! Сетью, как рыбу! Мою жену?! Сетью?!.. Я объяснил им, насколько они были неправы.
   - Автоматно-пулемётным стрелятором? - фыркнул я.
   - Нет, кульриксным ортоидным деатруллятором, - улыбнулся мне Оллисс Ушранш. - Стрелятор, видимо, куда-то закатился. На этом и была поставлена жирная точка. Семейных праздников, увы, так и не получилось, однако я начал внимательно следить за всем, что происходило во дворце. Тот гудел как потревоженный улей. С беспокойным блеском в глазах день за днём метался по покоям Муваталлирс, раздираемый противоречивыми чувствами и вновь обретённой силой. Хуже всего было то, что из-под царского ложа извлекли закатившуюся недоеденную половинку молодильного яблока и отнесли царевичу Вану, с коей он и заперся в своей башне - нетрудно догадаться, для чего. Доклад о замечательных свойствах этого удивительного фрукта был готов через пару недель. Результат явно превзошёл все ожидания. Ещё бы! Пожалуй, только люди не знали о дереве Бо и о том, что съев три яблока, можно жить девяносто девять жизней, причём не умирая в промежутках.
   Мы с Горыновичем переглянулись. Я не удержался и восхищённо присвистнул - вот это да! Фастгул'х привстал со своего места, высунув от любопытства язык. Айт легонько тянул его назад за край одежды. Враххильдорст взирал на всех с великосветской небрежностью умудрённого опытом скучающего министра.
   - А посмотреть на него можно? - не удержавшись, спросил я: надо же, настоящее волшебное яблоко!!!
   - А чего на него смотреть-то, его кушать надо, - иронично приподнял брови Оллисс Ушранш, но, узрев наши удрученные лица, - эх, молодёжь! - пожал плечами и вдруг махнул рукой: - Ладно! Когда ещё случится такое любознательное общество! - он прищёлкнул пальцами, и в раскрытую дверь вплыло небольшое блюдечко, что называется "с голубой каёмочкой". На нём, поочерёдно сверкая то золотым, то серебряным боком, лежало яблоко - на вид самое обычное, чуть продолговатое, только авангардно раскрашенное. Блюдечко приземлилось посреди стола между жареной рыбой в лимонах и чашей густого томатного соуса, как будто стояло там с самого начала. Мы невольно выдохнули. Фастгул'х потянулся к нему рукой, но на него шикнули.
   - Красивое, - благоговейно прошептал фианьюкк.
   Внезапно Ваалисса встала со своего места и, сложив ладони лодочкой, внимательно посмотрела на яблоко. Оно качнулось, покатилось по блюдечку - один круг, другой - и... взмыло в воздух, мячиком впрыгнув в подставленные руки. Улыбнувшись и бережно протерев разноцветные бока, хозяйка пошла вокруг нас, на секунду замирая около каждого.
   Кайшр откинулся в кресле, с интересом наблюдая за своей женой.
   В полуоткрытую дверь пробрался одинокий солнечный луч, выхвативший из воздуха порхающие пылинки. Непонятная церемония "обнесения" нас волшебным артефактом пока протекала, как сказал бы дедушка Эшх, без сучков и задоринок.
   - Ах! - вскрикнул Айт Яэйстри, когда Ваалисса остановилась за его спиной. - Какое оно... какое... горячее! - его большие глаза округлились до предела, подбородок дрожал, а сцепленные пальцы рук судорожно сжимались и разжимались.
   Ни минуты не раздумывая, Ваалисса ободряюще улыбнулась и властно протянула ему яблоко.
  
  
   2
  
   - Такое ощущение, что я родился заново! - счастливо смеясь, рассказывал хрупкий юноша. Его сияющие глаза потеряли первоначальную излишнюю выпуклость, приобретя взамен удивительно красивый миндалевидный разрез. Если верить его прошлым рассказам, то он так и не восстановил свой нормальный, когда-то привычный для него рост, оставшись невысоким - мне по грудь - существом, но теперь, всё-таки, самым настоящим, истинно узнаваемым фианьюкком. Его кожа перестала напоминать старинный пергамент, разгладившись, порозовев и даже - о чудо! - обнаружив под собой некое наличие упругих мышц. Скулы округлились щеками; вместо узких прозрачных полосок появились губы - чётко очерченные, будто вырезанные из терракоты; выросли ресницы и слегка изогнутые брови; на пальцах - ногти, необычного золотистого оттенка. Голова же осталась абсолютно лысой. Впрочем, она приобрела практически идеальную, чуть вытянутую назад и вверх форму, придавшую Айту теперь уже несомненное сходство с египетской статуэткой.
   - Если яблоко столь чудодейственно, то почему Айт не стал таким, как прежде, до конца? - задумчиво разглядывая восторженного фианьюкка, спросил я. Тот встрепенулся и испуганно замахал на меня руками, мол, что ты, что ты, как можно такое говорить, уж и так замечательно?! Я же теперь буду жить! И не нужны никакие пилюли!
   - Наш вновь возрождённый друг хоть и недолго, но погружался, к сожалению, в кипящий чистилищный фульриксный раствор, - отозвался Оллисс Ушранш. - Против него даже мои мультитрансфирующие плоды бессильны - хоть съешь пару вёдер! - они восстанавливают одну только плоть, а подземное чоттово "варево" вместе с телом забирает и душу. Для полного и окончательного возрождения необходим эмоциональный перципиент с инициированием фианьюкку частичной душевной матрицы первого порядка.
   - Кто-то должен будет отдать часть своей души? - догадался я. - Добровольно, то есть даром?.. А без жертв, то есть подарков, без этого нельзя?
   - Льзя или нельзя - какая разница! - поморщился кайшр, глянув на меня поверх очков. - Наши разговоры - всего лишь пустая демагогия. Полная регенерация происходит только по чётко определённому, заданному сценарию.
   - Ну, а вы? - не удержался я. - Вы, сами-то, почему не съели эти самые два ведра? Или целый вагон и малую тележку? Яблоки-то ваши, свои собственные. Что называется, ешь - не хочу!
   - Было бы смешно думать, что я не пробовал, - проворчал Оллисс Ушранш. - Дерево-то и вправду ведь моё. Соббб-ственннн-ное... Как ты сказал: ешь - не хочу? - он вдруг рассмеялся, отрывисто и горько. - Если бы всё было так просто, как видится с первого взгляда... Оказалось, что плоды дерева Бо могут помочь только адекватно совместимым жизненным формам, а до чужаков им нет никакого дела. А я, как легко догадаться, не входил в списки местных жителей ни тогда, ни сейчас. Впрочем, как говорится - плохое к лучшему?
   Вот так так! Надо же, ну и дела. Я удивлённо покачал головой: нет, значит, лекарства для загадочного Кощея Бессмертного? Фианьюкку - полагающееся фианьючье, а кайшру - вечное кайшрово? А может, есть, но очень далеко запрятано? Что там в сказках-то про это сказывалось?
   - Но, наверное, стоит вернуться к моей истории, а то ты, Василий, ведь всё равно не успокоишься, пока не получишь ответы на все свои вопросы? - Оллисс Ушранш, задумчиво откинувшись, разглядывал моё быстро меняющееся лицо, по которому, будто тучи по небу, проносились уже сформированные или ещё только зарождавшиеся мысли.
   - Как же, ха! Ответить на все его вопросы?! - ухмыльнулся до этого молчавший Зорр Горынович. Его усы ехидно встопорщились, и он явно собирался сказать мне какую-нибудь бяку. - Не много ли...
   - Чем больше хочется, тем больше и достанется! - гордо перебил я его, не удержался и глупо хихикнул: - Уж лучше признайся, что ты мне просто завидуешь. А зависть, о великий хийс, это яд для сердца: очень вреден, даже если имеется запасное.
   - И чему, спрашивается, я завидую?! - притворно возмутился тот, привстав на месте. Враххильдорст азартно хмыкнул, видимо в ожидании наших дальнейших препирательств. - Твоему любопытному носу, придавленному очередной дверью, из которой ты опять не успел его вовремя вытащить? Или твоему рыжему затылку, который за версту видать для прицельного плевка?
   - Кто плевать-то собрался? - покосился я на него, проводя рукой по изрядно отросшей шевелюре. - Не ты ли, да из всех трех голов сразу?
   - Спасибо за идею! - подмигнул мне Зорр и, опережая меня, галантно кивнул Оллиссу Ушраншу, мол, извините нас, дерзнули перебить самого хозяина. Тот молча наклонил голову в ответ: ну что вы, не волнуйтесь, времени у меня предостаточно. А у вас?
   Нам ничего не оставалось, как слаженно пожать плечами и пополнить собою дружную компанию благодарных слушателей, тем более, что было действительно интересно: а дальше-то как?
   - А дальше, вернее однажды... - обстоятельно оглядев нас, будто пересчитав слоников на каминной полке, возобновил свою историю Оллисс Ушранш. - Как-то в очередной раз активизировав проецирующее зеркало, я услышал обрывок разговора, весьма интригующего, надо сказать. Настойчиво повторявшееся имя моей жены заставило мгновенно собраться и слушать, улавливая каждое слово. Это был даже не разговор, скорее - бурный монолог. Говорил брат Ваалиссы - царевич Ван. Его голос дрожал и буйствовал, обличал и сомневался, умолял и требовал. Царь лишь иногда вздыхал и бросал короткие реплики, не соглашаясь, но и не возражая. Было видно, что он принимал какое-то непростое решение, и оно ему давалось нелегко... Отец! Возлюбленный батюшка! - без устали взывал к нему Ван. - Наша любезная принцесса - ваша единственная дочь и моя любимая сестра - находится в плену у этого чудовища, восставшего после гибели из пропасти. Неужели мы будем смиряться и молчать?! Доколе??? В конце концов, я один пойду её спасать!!! И вырву из лап этой мерзкой твари! Мало нам, что ли, мёртровойвов, бесчинствующих на кладбищах?! - он яростно топнул ногой... Бумагу, перо! - неожиданно громко крикнул царь, обращаясь к плотно закрытой двери. Из-за неё тотчас же выскочил юркий человечек и, кланяясь, поспешно приблизился, подавая на вытянутых руках поднос с письменными принадлежностями. Ван удовлетворённо ждал - дело двинулось, вот только непонятно ещё в каком направлении. А впрочем, куда бы ни пошло, он не сомневался, что ему удастся повернуть всё по-своему. Тем временем, Муваталлирс, отослав слугу, уселся что-то писать. Он нервничал и неловко изгибал руку, придерживая постоянно скручивавшийся свиток. Поставив подпись, вдруг отбросил его на пол и принялся писать новый, на этот раз остался доволен и властно подозвал сына... Отнесёшь это! - царь протянул Вану только что написанное послание. - Нет, не сестре, а лесной ведунье. Что вздрогнул-то? Только что собирался лезть живьём в пасть страшилища, а старой Я-Баи испугался. Ничего Ведь-Ма тебе не сделает - скорее, поможет, чем зажарит и съест. Вам обоим Ваалисса не чужая: тебе - сестра, а ей - почти что дочь родная. Старуха первая взяла новорожденную принцессу на руки, первая учила её уму-разуму, ей наказала умирающая царица беречь и воспитать её дитя, как своё собственное... Ван вздрогнул: видимо, напоминание об этом было ему неприятно. Слишком много чести, - тихо пробормотал он и добавил уже громче: - Отправляюсь тотчас же!
   - Я-Баи? - переспросил я, озабоченно оглядывая остальных, смутился (опять перебиваю) и чуть тише добавил: - Вулфы называли так Ядвигу Балтазаровну. Или раньше была какая-то другая Я-Баи? Их несколько или... две?
   - Две Ядвиги Балтазаровны?! Это уж слишком! - улыбнулся Оллисс Ушранш.
   - Как??? - теперь уже действительно удивился я, до последнего момента не осознавая, сколь невероятна бабуля, с которой мне посчастливилось познакомиться. - Она? Она - ещё и крёстная мать Ваалиссы?! Как же так? Но это же значит, что она... что она... Зачем же она тогда нас к вам-то посылала, если сама всё знала?!
   - А тебе у нас не нравится? - чуть наклонился в мою сторону кайшр, оглядывая меня поверх очков.
   - Нет, нет, что вы, я не то хотел сказать! Но мы пришли сюда, потому что именно она считала, что вы единственный, кто знает... вернее, кто живёт столь долго, что может рассказать о прошлом пришествии магар.
   - Ха-ха-ха! - вдруг рассмеялся Оллисс Ушранш. - Значит, сама говорить не стала, а я - разбалтывай? И почему ты решил, что мудрая, древняя и таинственная Я-Баи - то есть, по-вашему, грозная и одновременно милая бабушка Ядвига Балтазаровна - послала вас ко мне именно за этим, а?
  
  
   3
  
   - Никто и никогда не знал, не знает и, скорее всего, не узнает, что же на самом деле она хочет сказать или сделать, - вещал кайшр среди всеобщего выжидательного молчания. Правда, у меня было такое чувство, что говорилось это мне лично, утешающе и сострадательно, давая время, чтобы я мог окончательно прийти в себя, мол, шли-шли - и что же, всё зря получается, могли и вовсе не ходить? Оллисс Ушранш глянул на меня почти ласково и продолжил: - Я думаю, что великая Я-Баи, как всегда, оказалась прозорливее нас всех вместе взятых: всё происходит так, как записано на мировом столбе, так, как должно было быть, а не так, как мы воображаем и как нам хочется.
   - Моя судьба тоже выбита на Цстах'Ютм Кибаоргхе? - тихо, эхом повторил я.
   - Не в том прозаическом виде, в котором ты себе представил, конечно, - снисходительно улыбнулся хозяин. - Да и какая разница? Ваш долгий путь ко мне дал вам столько, что его уже сам по себе можно считать бесценным подарком! Или тебе, Василий, хочется вернуться назад в бабушкину избушку? В ту ночь, когда ты в тёплой компании попивал чаёк и уминал картошку с пирожками, променяв то, что ты приобрёл позднее в пути на какую-нибудь прописную истину, универсальный рецепт спасения мира? Тем более, что спасти-то его, наверное, невозможно да и, скорее всего, не нужно. Хотя...
   Я, было, решил возразить, но тут увидел вопросительно округлившиеся мерцающие глаза Фастгул'ха, за ним (вторым ярусом) - приоткрывшего зубастый клюв Иичену с таким осмысленным выражением, что вопрос о его интеллекте отпадал сам собой, и, наконец, - спокойный проникновенный взгляд Айта Яэйстри, смотревший, кажется, прямо в самое сердце. Каждый из них что-то приобрёл на этом пути, но и несоизмеримо - ах, как неизмеримо много! - потерял. Хотели бы они вернуть всё назад? Да? Нет? Не знаю...
   - Да не переживай ты так, - продолжал между тем Оллисс Ушранш, читая в моей душе, как в раскрытой книге. - Не могла Я-Баи тебе ничего сказать. Правда, не могла, ибо это было не в её власти. Как тебе объяснить? Она является одним из хранителей этого мира, и она вся насквозь земная, как бы далеко она не путешествовала по своим многочисленным пронумерованным дорогам. Ей чуждо и непонятно то, что приходит извне. Она не в силах проникнуть в смысл иной жизни.
   - Но за последние дни я повидал столько невероятных существ, что их хватило бы на несколько миров и планет?! - не удержался я. - И как же Лабиа Тхун? Теперь я думаю, что Ядвига Балтазаровна знала и о нём.
   - Знала! - ухмыльнулся кайшр, поудобнее устраивая в кресле своё худое длинное тело. - Не только знала, но и бывала там не один раз, но это совершенно другое. Видел ли ты когда-нибудь обычный кочан капусты? - вдруг, как бы невпопад, спросил он.
   - Василий его только кушал, - вкрадчиво подсказал сидевший неподалёку Враххильдорст, жевавший в этот момент очередной пирожок - кажется, с этой самой обсуждаемой капустой. Наткнулся на мой грозный взгляд и чуть не поперхнулся. - Молчу, молчу!
   - Так вот, миры эти, включая Лабиа Тхун, - терпеливо продолжал Оллисс Ушранш, - можно сравнить с капустными листами, плотно прижатыми друг к другу, отдельными, но, однако, растущими на одной кочерыжке. Вместе же они -есть суть одно: просто кочан капусты. Магары же, как, впрочем, и я, к вашей здешней "капусте" не имеют никакого отношения. Интерес? Может быть.
   - Интерес червяка, жующего вкусные чужие листья? - предположил я, по-новому присматриваясь к сидевшему напротив хозяину.
   - Или бабочки, у которой отобрали крылышки и заставили жить в ненавистных зелёных складках? - Кайшр вздохнул, причем столь печально, что на секунду окружавшее нас великолепное помещение поблекло и показалось унылой тюрьмой. - Одно прекрасно может существовать без другого - по крайней мере, во втором случае.
   - Если вернуть бабочке крылышки? - скорее утверждая, нежели спрашивая, добавил я, делая ударение на последнем слове.
   - Да уж, было бы неплохо, - еле слышно пробормотал Оллисс Ушранш, обменявшись коротким взглядом с Ваалиссой, и добавил чуть громче и нарочито бодро: - В общем, не знала Ядвига Балтазаровна ответов ни на один ваш вопрос, связанный с прилетом магар. А и знала бы - скорее всего не сказала бы. Ни за что да ни про что! Будет она всякими глупостями заниматься!
   - Это почему это?! - оскорбился я за бабу Ягу. - Уж она-то точно способна на бескорыстную помощь. Ну и что, что у неё характер не сахар, это ведь не главное! Зря вы это... Сами-то сидите тут на своей горе (меня понесло, и я уже не мог остановиться), и что толку?! Сказки, может, и врут, да в них, как говорится, есть намёк! Что-то не приписывают вам особого альтруизма и щедрости по части советов и презентов!
   - Ещё чего не хватало! - фыркнул кайшр. Он почему-то совсем на меня не рассердился, наоборот: моё выступление его откровенно позабавило. - Могу себе представить, что бы началось, если бы меня вдруг провозгласили народным героем, раздающим направо и налево всяческие блага и подарки. Нам с женой это нужно? Как ты считаешь, а, Ваалисса?
   Та только молча улыбалась.
   - Вот и я говорю! - как будто бы она что-то ответила, закивал Оллисс Ушранш. - И так хлопот не оберёшься: ходят-бродят всякие, от них одни неприятности.
   - Я бы не сказал, что к вам так просто попасть, - возразил я. - Мы чуть сто раз не погибли, прежде чем добрались до вашей башни.
   - Что ты! - отмахнулся тот. - Раньше было гораздо легче. Это потом, когда со мной приключилась та беда... - кайшр умолк, уставившись куда-то поверх наших голов тяжелым немигающим взглядом. Его лицо вмиг постарело и застыло неприятной маской. Лишь когда Ваалисса слегка тронула его за руку, он вздрогнул и нехотя продолжил: - Нет ничего неприятнее, чем вспоминать неприятные моменты.
   - Мы не хотели, - растерянно начал я. - Может быть, и не надо...
   - Не перебивай и не торопи меня, ладно? - неожиданно мягко попросил Оллисс Ушранш. - Смотри, какие у тебя друзья дисциплинированные: знай себе, кушают да слушают! Присоединяйся, а я и так тебе всё расскажу, вот только с мыслями соберусь.
   - Конечно, - пробормотал я и потянулся за своим бокалом. Спина тотчас вспотела, а рука предательски дрогнула. С чего бы это, хотелось бы знать?
   - А началось с того самого письма, - поднявшись со своего места, сказал кайшр и беспокойно заходил за нашими спинами. Нам приходилось поворачиваться следом, пока он не остановился около высокого кресла жены. Встретившись с ней глазами, он вздохнул и заговорил, дополняя свою речь резкими размашистыми жестами: - Тогда ещё я не был знаком с Я-Баи. Она же считала, что чужим здесь делать нечего, тем более, что история моего появления "здесь" - моей любви, гибели и "воскрешения" - была рассказана ей царевичем Ваном - как вы помните, моим злейшим врагом и соперником. Представляю, что он ей там наябедничал, а тут к тому же и письменная просьба самого царя "во чтобы-то ни стало спасти его единственную дочь, во всём содействуя и помогая её брату". Задача была сложной, но не невыполнимой. Не ведаю - как, но Я-Баи очень быстро разузнала, что моё тело существует в этом мире только благодаря связующей санграэлляции с четырьмя стихиями, - воздуха, огня, воды и земли, - воплощенными в четырёх животных.
   - Именно это имелось в виду, когда говорилось в сказках, будто "смерть кощеева находится в сундуке, в котором сидит заяц, а в зайце - утка, а в утке -щука, а в щуке - яйцо, и, наконец, игла"? Это о них?.. - воскликнул я, игнорируя сдвинутые брови Горыновича. Ну, не смог я удержаться: когда потом услышу правду да из первых уст!
   - Ох, нет ничего труднее объяснять некоторые простые общеизвестные факты любопытствующему и неуёмному неофиту вроде тебя, - сокрушённо вздохнул Оллисс Ушранш. - Ладно, по крайней мере мне стоит хотя бы попробовать. Итак, Василий, ты знаешь, что в вашем мире царствуют четыре стихии, и любое живое существо является их совокупностью - естественно, в разном соотношении. Ветер, вода, огонь и земля сталкиваются и сливаются вместе, порождая жизнь. И в тебе, и в фианьюкке, и в ииче, и в вулфе, и в хийсе - во всех вас кипит эта бурная смесь, - махнул в нашу сторону кайшр, почему-то забывая о дофресте. - Когда я упал на землю, мой корабль и защитная оболочка были разрушены. Улететь назад, к звездам, я не мог, значит, надо было приспосабливаться жить тут, пока не наступит удачный момент, и я не смогу послать своим сигнал о помощи. Позднее, попав на гору Гирнар, я, наконец-то, занялся этой проблемой всерьёз. Так вот, дорогие мои слушатели, чтобы как-то существовать здесь, имея более-менее адекватный облик, устойчивый и многофункциональный, мне пришлось выделить из окружавшего пространства все четыре энергетические составляющие и ввести их в себя. Но нельзя хоть что-нибудь взять - и не дать ничего взамен. Сразу нарушается закон равновесия величин и понятий. Заключив в себя элемент земли, я создал и выпустил в мир волшебного зайца, за элемент воздуха я заплатил великолепной птицей, за элемент воды - рыбой, а за огонь - сияющей саламандрой. Эти животные стали моими хранителями и защитниками, так называемыми "якорями", которые помогали мне сохранять нестареющее тело, не рассыпавшееся в здешнем эфире плазмиуррической космической структурой. Осознавая их исключительную важность, я поместил их одно в другое и спрятал в невидимом чёрном кубе, закинув его на вершину дерева Бо.
   - Так, сундук!.. А как же яйцо и игла? - деловито уточнил я. Кажется, со мной уже все смирились.
   - Яйцо и игла, - медленно повторил за мной Оллисс Ушранш. - Да, были и они. С ними, пожалуй, связаны самые большие недоразумения и чушь, записанные когда-либо чернилами на бумаге. Яйцо никогда не несла ни одна курица, а игла никогда не проткнула ни одной дырки, - он сделал эффектную паузу и невозмутимо сообщил: - Как только четыре стихии соединились и уравновесились во мне, образовав единый пульсирующий стержень, очень, кстати, напоминавший большую вертикальную иглу, находившуюся внутри меня, то вокруг моего тела сгустился яйцевидный световой кокон - защитное яйцо или, если хотите, новый скафандр, - дававший неограниченную силу и возможности: я стал практически неуязвим и почти бессмертен. В этом мире.
   - Почти, практически... Очень опасные слова, обманчивые, - пробормотал я себе под нос, но он услышал.
   - Страшные слова, - медленно согласился кайшр. - Слова, за которыми прячется смерть. И если бы не Ваалисса, меня давно не было бы в живых.
   - Небось, царевич Ван принял в этом самое горячее участие? Ещё и баба Яга ему, наверное, помогала, к тому же не только советом: какой-нибудь меч-кладенец ему напрокат ссудила?
   - Дала, - почти добродушно подтвердил Оллисс Ушранш. - А что ей тогда оставалось делать? Да не сердись ты так на Ядвигу Балтазаровну, Василий, всё к лучшему. Да и надутые щёки твои ей, как говорится, до одного лешего.
   - Лешайра, - непроизвольно поправил я его и, не выдержав и выпуская наружу изрядную порцию праведного негодования, добавил: - Так в сказках же пишут, что Иван-царевич исхитрился и убил-таки злодея Кощея Бессмертного, перед этим ещё и застрелив из лука зайца, утку и щуку! Правда, ничего не упоминается о саламандре.
   - С помощью совета Я-Баи царевичу Вану удалось незаметно пробраться на гору Гирнар и найти дерево Бо, - будничным тоном телевизионного диктора сообщил нам кайшр, останавливая мои излияния небрежным жестом худой руки. - Старуха дала ему осколок всевидящего стекла, и через него Ван нашёл на дереве спрятанный куб, сбил его наземь и разломал, выпустив на волю волшебных зверей. Первым погиб заяц - и я почувствовал внезапную усталость, будто ноги и руки мои отказались слушаться. Второй упала на землю пронзённая навылет птица - и ветер перестал наполнять мои лёгкие, сменившись сухим удушающим кашлем. Всплыла кверху брюхом оглушённая рыба - и кровь загустела в моих венах, заполняя сердце вязкой тягучей жижей. Что было бы со мной дальше - не знаю, но огненная саламандра искрой ускользнула от него, опалив ему напоследок лицо. В мой дворец Ван ввалился злой, как ошпаренный кот, яростно ругаясь и без устали размахивая подаренным ему мечом... Умри! Выродок! - орал он, срываясь на визг. Прибежала испуганная Ваалисса, увидела, что со мной что-то не так, потом поняла, насколько не так, обмерла, метнулась заслонять. Тот раздражённо отшвырнул сестру, чуть было не пнув ногою. Я защищался как мог, но силы утекали всё быстрее: я почти проиграл. Однако, нет победителя сильнее того, кто сумел победить самого себя. Запомни, Василий, - вдруг обратился Оллисс Ушранш именно ко мне. - Когда тебе станет очень туго, совсем невмочь, и события обернутся против тебя, и будет казаться, что нет сил терпеть ни одной минуты больше - ни за что не отступай: именно в такие моменты и наступает перелом в битве!
   Солнце уже давно даже не пыталось засылать к нам в приоткрытую дверь своих разведчиков - запоздалые лучи иссякли, как стрелы в колчане усталого воина. Кажется, оно вообще решило ретироваться и закатиться подальше - спать. Сколько же времени прошло с тех пор, как мы расселись за этим столом? Час, день, очередная жизнь?..
   - К слову сказать, меч-кладенец, как ты, Василий, его назвал, представлял собой удивительнейший прибор местного изготовления, который мог творить настоящие чудеса, - между тем продолжал Оллисс Ушранш. Ему надоело стоять, и он опять пустился в путешествие за нашими спинами. Я же с удовлетворением заметил, что в моём бокале шествует весьма чёткое отражение его высокой худощавой фигуры, и нет никакой надобности крутить головой ему вослед. - Вряд ли, - взмахнул вытягивавшейся бликующей рукой винно-розовый кайшр, - в моём состоянии можно было ему противостоять. Меч рассекал не только живую плоть, но и энергетические потоки. Вам должно быть известно, что жизнь, как понятие пульсирующее, ёмкое и текучее, имеет свои потоки и нити, прервав которые можно пресечь и сам источник. Моя жизнь не была подобна реке - она сосредоточилась во мне, сияя внутри единым стержнем - иглой, и убить меня было очень трудно... и очень просто: стоило только отрубить остриё этой самой иглы.
   Сидевшая напротив меня Ваалисса выглядела почти несчастной. Её встревоженное лицо побледнело и исказилось. Она нервно кусала губы и ни на кого не смотрела.
   Я, в свою очередь, давно не глядел ни на вышагивавшего кайшра, ни на его такого же беспокойного близнеца, заключенного в хрустальную изогнутую грань. Смятение и тревога хозяйки невероятным образом передались мне: в горле поднялась обжигающая волна, отдававшаяся с каждым ударом сердца всё возраставшей болью, болью, болью... Как жжется, горит огнём тяжёлый камень судьбы, украшавший мою грудь. Я судорожно поправил королевскую печать, нестерпимо горячую, живую... И встретился взглядом с Ваалиссой.
  
  
  
  
   4
  
   Синие глаза Ваалиссы... Глубокие - как озёра, бездонные - как колодцы. Уже через секунду я ничего не смог бы сказать ни об их форме, ни об их цвете - лишь выражение мучительной отрешённости и давно похороненной беды чёрными точками зрачков выстреливало, раскрывалось и наплывало на меня, соединяя нас и вычёркивая всех других. Не помню, чтобы я плакал, но глаза изрядно защипало, и что-то выкатилось, остро царапая щёку, упало, оставляя едкий след... Помнишь, как это было? Знаешь, как это есть теперь? Ничего не кончилось - это продолжает длиться. Любовь и смерть всегда спорят о том, кто сильнее, о том, кто из них останется и победит. Спор этот вечен и, кажется, неразрешим. Слова "не на жизнь, а насмерть" - это только слова, не более чем буквы, написанные кем-то на истрёпанном забытом листке бумаги...
   Кто это сказал? Или подумал? Последняя мысль заполошно шарахнулась в сторону, отдаваясь судорогой в занемевшей потной руке, сжимавшей висевшую на груди печать. Ещё секунда - и я сдался на милость происходящему, не совладав со своим рвущимся наружу страхом. Страх был не мой... Конечно же, не мой! Он принадлежал ползавшей по полу женщине, растрёпанной и рыдающей... Пощади, брат! Не убивай его!!! - причитала она, силясь подняться, но безнадёжно путаясь в длинных складках многослойной одежды. Рухнул опрокинутый стол, едва не ударив её по протянутой руке. Уронившие его мужчины дрались яростно, неистово... Нет, нет, неправда, я не плакала, - возразил удивлённый женский голос, - а платье действительно очень мешало, иначе я бы непременно сражалась рядом с мужем, плечом к плечу, а вот так, бултыхаясь, как глупая рыба, я только ему помешала бы.
   Ослепительная вспышка на секунду выжгла сознание, стирая голоса и видения. Разбитое яйцо, сломанная игла... Нет, нет, не сломанная, конечно же, не сломанная. Не правы сказки, упрощающие всё до щелчка хрустнувшей швейной иголки. Это было скорее подобно взрыву или удару молнии, когда меч царевича Вана с победно поющим звуком рассёк сначала защитный кокон кайшра, а затем и светящееся остриё, чуть выступавшее над его головой. Должна была слететь с плеч и сама голова, но Ушранш успел пригнуться, и... блеснувшее лезвие лишь чиркнуло по волосам. Впрочем, этого "лишь" вполне было достаточно, чтобы с уверенностью заявить о победе: кайшр вытянулся на полу, прошептал, почти выдохнул: - Точно во сне. Как странно... Ва-алис...
   Он не закрыл глаза и больше не шевелился. Из его рук и лица истекала прохладная сила, серебристо-голубая и туманная, рассеивавшаяся в воздухе подобно колеблющемуся облаку. Сверху огненной кометой пала ему на грудь всё ещё живая саламандра. Она бестолково тыкалась в него радужной мордочкой, будто испуганная собачонка, вмиг потерявшая хозяина.
   - Да, да... Именно саламандра вернула мне надежду, - подтверждающе зазвучал снова тихий женский голос. - Я поняла, что муж мой жив, как бы страшно он не выглядел. А он становился всё ужаснее: тело его высыхало прямо на глазах, чернея и проступая костями, губы уже не скрывали оскал зубов, волосы отвалились потускневшими прядями... Что было дальше? А дальше был Ван, мой брат, который...
   "Пшла вон, мерзкая ящерица!" - крикнул Ван и замахнулся на саламандру мечом, намереваясь перерубить одним разом и её, и беззащитного теперь кайшра. Не помню - как, но я метнулась ему под ноги, сбивая собой и удар, и стоявшего брата. Он опрокинулся навзничь, от неожиданности выпустив меч. Вскочил, задыхаясь от злобы. "Ты! Шлюха! - заорал на меня, хватая за косу и подтаскивая поближе. - Смерти ищешь?! Нет, рановато! Ты мне задолжала и трон, и наследника! А потом катись хоть к своему дохлому оборотню!"
   "Он не оборотень, и я не шлюха! Кто бы обвинял! Сам к своей продажной Маряне бегаешь! - боль мешала говорить: Ван давил мне коленом на поясницу, одновременно мотая на руку косу. - А всем известно, что Маряна - первая в Уруке блудница! А-а-аааа... Отпусти же, наконец!"
   "Отпущу, когда придёт срок!" - зашипел на меня Ван, выжидательно, пристально, нетерпеливо глядя на исчезавшее тело Ушранша. От него уже остался только скелет, обтянутый коричневой кожей. Саламандра поблёкла и тоже постепенно утоньшалась. Улучив момент, пока брат смотрел в сторону, я, чуть отклонившись и почти выдирая себе волосы на затылке, потянулась к лежавшему неподалёку клинку. Моя душа разрывалась от отчаянья, мои мысли раскалёнными спицами протыкали виски, мои пальцы почти коснулись жёсткой рукояти - эх, не достать! Неужели ты умер?! Спаси меня, Ушранш!!! Внезапно ящерка застрекотала и в последнем своём или его предсмертном желании, отвечая на мою пронзительную мольбу, резко прыгнула в и без того обожженное лицо Вана. Тот непроизвольно шарахнулся в сторону, выпуская мои волосы (коса шёлковой змеёй ускользнула с его запястья) и закрываясь от неё руками. Я схватила меч и не думая, что творю, вонзила его в самое сердце своего брата - хак! Словно укоротившись, тот неожиданно легко вошел ему в грудь.
   "Сестра?.. - удивился Ван, но так и не договорил, безвольно оседая рядом со мной, почти с интересом разглядывая сверкающую короткую полосу, торчавшую из груди. - Сестра..."
   Мне было всё равно. Мой брат, мой друг, мой товарищ по детским играм давно не существовал на этом свете. Царевич Ван не имел ничего общего с тем мальчиком, с которым я когда-то была неразлучна. А мой муж, мой возлюбленный, мой единственный мужчина почти перестал существовать. Надо было что-то делать! Я бросилась к нему - поздно?
   "Хагра мазеги! Будь ты проклята! - раздалось мне вслед, хрипло, трудно, горько. - Будь проклята ты и весь твой род! Пусть прервётся он на тебе! Да не родятся никогда у тебя... дети..."
   Я в ужасе оглянулась. Это было страшное проклятие, стократ страшнее для женщины, чем для мужчины, и отменить его мог только тот, кто его наложил. Может, мне удастся уговорить, устыдить брата? Но нет - он уже упрямо тянул из себя ярко-алый клинок, отворяя рану и тут же захлёбываясь безудержной кровью. Хагра мазеги, да будет так...
   Смотреть на это не было сил. То, чего я так боялась, случилось и раздавило меня. Двойная, тройная, нет - неизмеримая потеря. Разум померк, и я погребально, завершающе вытянулась рядом с телом мужа. Жить более было незачем.
   "Очнись, принцесса! - кто-то нетерпеливо толкнул мою руку. - Скорее! Очнись! Ты можешь его спасти! Скорее!"
   Над нами стояла огромная волчица.
   "Как??? - её слова подействовали на меня, как ушат ледяной воды. Никогда бы не подумала, что так стремительно раздумаю умирать. - Всё, что угодно! Как?!"
   "Ты должна отдать ему часть своей силы, половину своей жизни и всю свою любовь! - волчица жарко дохнула мне в лицо. - Станьте одним целым, и он снова проявится в этом мире через тебя. Возьми его за руку, сосредоточься и всей душой пожелай, чтобы он жил!.. Скорее!!!"
   Его ладонь была ещё чуть тёплой, но непривычно жёсткой. Кожа собралась неровными складками и скрючила его пальцы. В отчаянном порыве я прижала руку к губам. Живи!!! Милый, меня нет на свете без тебя. Живи!!! Моё тело двигается лишь по привычке. Прошу тебя, пожалуйста, живи!!!
   Волчица глухо заворчала.
   "Ты совсем не стараешься, - укоризненно заключила она. - Лгунья! Он умрёт из-за тебя! - она оскалилась. - И теперь ты даже не можешь по-настоящему захотеть! Попробуй снова!!!"
   Лгунья?! Я не стараюсь? Да как она может? Я едва не рыдала. Развернулась и неистово закричала в её сердитые желтые глаза:
   "Замолчи!!! Ты, старая серая тварь! Что ты знаешь о нас?.. - не выдержала и вдруг расплакалась. - Прости меня... Помоги!!!"
   "Ладно. Вы, люди, такие бестолковые, - чуть спокойнее вздохнула она. - Что-то не так. Подойди ближе".
   Я приблизилась. Волчица обошла меня кругом, старательно обнюхала и внезапно прижалась ко мне большой лобастой головой:
   "Ты не можешь спасти его, потому что не знаешь, - наконец, заключила она через некоторое время. И, опережая мой вопрос, добавила: - Ты носишь потомство!"
   Беременна? Ноги мои подкосились, и я мешком осела на пол. Радость, горе, смятение, временное помешательство?.. Что я испытала тогда? Бог мой, не знаю! Вспыхнула мысль, что проклятие брата не сбылось, но так не бывает! Или всё же бывает?!. У меня родится ребенок?! Его ребёнок???
   "Ты не можешь его спасти, потому что всю свою силу ты уже отдала своему детёнышу, - как бы со стороны, размеренно, поучающе доносился голос волчицы. - Ты должна выбирать - либо муж, либо сын!"
   Значит, мальчик... У меня будет сын! Его сын! Надо сказать Ушраншу: он ведь ещё не знает. Но как же он узнает, если он... умер? Нет, только не это!!! Только не сейчас! Он никогда не узнает?! Ни-ког-да... Выбирать?!
   Действительность обрушилась на меня, топча и раздирая на части. Не-е-ет!!!
   Боль.
   Никакая физическая боль не сравнится с болью души. Хотелось терзать своё тело, чтобы хоть как-то заглушить страдания сердца. Кажется, я сидела и раздирала ногтями лицо, отдалённо отмечая, что ничего, ну абсолютно ничего не чувствую. Выбрать?! Кто способен выбрать между детским смехом и страстным объятием возлюбленного, между вздохом и жаждой, между единственным мужем и единственным ребенком, между любовью и любовью? Всё есть суть одно, и я не хочу убивать - ни одного, ни другого! Проклятие, всё-таки, сбылось, но, боже, как быстро... Конец! Хватит!
   Хагра мазеги! У меня на самом деле нет выбора! Нечего думать! Моя судьба заждалась меня. Что же тут выбирать? Разве что-то зависит от нас?
   Непослушные, ватные ноги подвели, и к Ушраншу я ползла на четвереньках. Упала ничком, лицом вперёд, обняв его за костлявые плечи. Живи!!! - успела подумать я и потеряла сознание, в последнее мгновение почувствовав огромную тяжесть, навалившуюся мне на низ живота...
   Как хорошо и покойно "не быть": не слышать, не думать, не ощущать, что время не существует, не значится, как единица измерения, - только безмерное пространство тепла и света.
   Кто-то нежно гладил меня по голове, поправляя выбившиеся прядки: я умерла, и это моя мама спустилась ко мне навстречу?
   "Девочка моя, - мягко ворковал старческий голос (значит, не мама). - Как же так можно? Столько натворить-то?"
   "Она ни в чём не виновата, - настойчиво возражал знакомый мужской баритон - Оллисс Ушранш? Боже, да ведь это действительно мой муж! Живой?.. - Если хотите наказать виноватого, то накажите меня!"
   "Молчи уж лучше! - недовольно хмыкнула та. - Как-нибудь без твоих советов обойдусь! Да на кой ты мне нужен? Я пришла не из-за тебя, уж поверь! Я - хранительница царского рода! Я здесь потому, что нарушено равновесие, порван родовой канал силы, и жизненная река утекает куда-то не туда... Ха! Теперь я вижу куда!"
   Я с трудом разлепила глаза и увидела склонённое надо мной морщинистое лицо моей названой матери - древней Я-Баи. Неподалёку стоял мой муж, ужасно худой и осунувшийся, но живой (хотелось тысячи раз повторять это слово "жи-вой"), и нервно теребил густую шерсть на холке сидевшей у его ног волчицы. Та преданно заглядывала ему в глаза и улыбалась во всю свою страшную пасть. Труп моего брата куда-то исчез.
   "Я не могу отменить произнесённое Р-Ваном проклятие! - удручённо говорила старуха, продолжая перебирать мои волосы. - Родовые проклятия - самые сильные и неистребимые, тем более, что Инь совершила непоправимую ошибку: братоубийство во все времена приносило одни лишь беды".
   "Но ведь тогда он убил бы её!" - быстро возразил Ушранш, дрогнув голосом на последнем слове.
   "А вот это неизвестно!!! - оборвала его старуха. - Ишь, чего удумал! Убил бы?.. Ха! Ван был всегда очень расчётливым мальчиком".
   "Но меня-то уж точно убил бы!" - вздохнув, чуть тише добавил он.
   "Может, было бы лучше, если бы и убил", - в тон ему, пропечатывая каждое слово, веско подытожила Я-Баи.
   Они надолго замолчали.
   "Олллл... ссс... - едва слышно, через силу позвала я, окончательно открывая глаза и пытаясь приподняться. - Наш... сыночек... он... он... Я виновата..."
   "Я знаю, - глухо произнёс он, оттолкнул волчицу и подошёл ко мне. - Милая моя, единственная! Главное, что мы живы и вместе. Мы вернём его, чего бы нам это ни стоило! Ты ни в чём, слышишь, ни в чём не виновата!!! - последние слова он договаривал мне прямо в ухо, тепло уткнувшись в мою шею, крепко обнимая и, наконец, подхватывая на руки. - Любовь моя! Ты подарила мне жизнь, а сын... сын ещё обязательно будет. Верь мне!"
   "Хм... - хмыкнула старуха, оглядывая нас с головы до ног. - Однако! - её глаза чуть подобрели и перестали щуриться. Она снова хмыкнула и обратилась, но не к нам, а к сидевшей неподалёку волчице: - Ты посмотри на них, а, вулфса? Ну, что тут скажешь?"
   "Помоги им, - неожиданно отозвалась та, как будто ждала этого вопроса. - Великая Я-Баи, ты же можешь всё. Помоги им!"
   "Всё?! - иронично улыбнулась та, но было видно, что сказанное ей приятно. Она снова глянула на нас, вздохнула, нахмурилась и, глубоко задумавшись, заходила по комнате. Наконец, остановилась и чеканно произнесла: - Всё я, конечно, не могу. Отменить проклятие не в моих силах: оно было сказано вслух, и за него было заплачено кровью, ненавистью, жизнью, но... Слушайте, дети, внимательно! Я могу смягчить его. Да, Ваалисса, ты не сможешь родить ребенка (я ощутимо вздрогнула и прижалась к мужу) до тех пор, - она грозно потрясла в воздухе узловатым пальцем, - пока не найдётся мальчик, который добровольно - сам! - решится заменить тебе потерянного сына. Он должен захотеть остаться с тобой навсегда и по велению сердца назвать тебя "мамой". А чтобы ты не могла его уговорить, ибо тогда ничего не получится - душа человеческая хоть сильна, но и слаба! - я забираю твой голос!!! Согласна ли ты на эту жертву, а, царевна?!"
   "Да! - звонко выкрикнула я, опережая своего мужа, и его "нет" застыло у него на губах. - Да..." - чуть тише повторила я, и почувствовала, как иссяк родник звуков в моём пересохшем горле. А Я-Баи уже подняла свои кряжистые руки, хватко перебирая пальцами, будто вытягивая из моей шеи невидимую пряжу. "Да! - произнесла я в третий раз, но лишь взглядом, молящим, извиняющимся, обещающим: - Всё будет хорошо, любимый, верь мне!"
   "Не сердись! Поздно сердиться: она приняла это решение сама, -безапелляционно провозгласила Я-Баи, обращаясь к моему встревоженному мужу, - и тебе придётся последовать ему! Никуда не деться - вы теперь одно целое! Ваалисса отдала часть себя, чтобы ты жил - ты и живешь! Но!.. Вы, да будет тебе известно, должны быть вместе, иначе связующая вас нить порвётся, сила иссякнет, и ты, всё-таки, умрёшь, - она по-хозяйски оглядела нас обоих, чему-то кивнула, осмотрелась вокруг и бодро добавила: - Стену защитную вам, что ли, выстроить? Ладно! - она звучно хлопнула в ладоши. - Эта гора будет в полном вашем распоряжении, а чтобы не шлялись тут всякие алчные да хитрые, я сделаю её недосягаемой - пусть идут любопытные в тридевятое царство да за тридевять земель, и так ничего и не разыщут!!!"
   А как же дойдёт сюда мой будущий приёмный сыночек? Эта мысль заставила похолодеть моё сердце и сжаться безголосое горло. Матушка Я-Баи, как же так?! Она поймала мой взгляд и кивнула:
   "Он придёт. Он обязательно придёт, - она подошла и погладила меня по щеке. - Человек помнит зло, но Время его не помнит. Время знает добро, ибо Время есть Сами... Боги, - и старуха, согнув в локтях руки, ткнула два указательных пальца в небо. - Верь и жди: грех твой растворится в веках! Прощай, моя девочка, ты теперь не принадлежишь земле, и царство твоё - только гора Гирнар. Год или тысяча лет здесь будут подобны полёту мотылька - столь же неуловимы и призрачны. А чтобы ты могла хоть иногда говорить, я создам для тебя сказочный сад - пой в нём, птичка моя! Там ты будешь, как прежде - юной и беспечной. Его шепчущие пески будут вести с тобой тихую беседу, и твой голос ненадолго возвратится к тебе".
   Оллисс Ушранш улыбнулся и вздохнул с облегчением.
   "Рано радуешься, - покачала седой головой старуха. - Вход туда для тебя, чужак, закрыт, иначе своими мыслями и чувствами ты вдруг да ненароком ещё разрушишь это зыбкое место. Да и зачем вам разговаривать-то, а? Истинная любовь не нуждается в словах. Так-то, дети мои!" - она каркающе рассмеялась и, взмахнув рукавами, растворилась в воздухе. Вслед за ней встала и серая волчица, тряхнула густой шкурой, потянулась и расплылась зыбким прохладным туманом.
   Мы остались одни. Впрочем, нет, не совсем одни: из открытого окна на нас взирала безразличная ко всему Госпожа Вечность.
  
  
   5
  
   - Вот это да, Василий! Я понимаю - заснул, но чтобы лицом в салате?! Любишь, чтобы сразу и мягко, и сытно? - ловкие пальчики Враххильдорста щипали и теребили моё ухо. Второе ухо удобно покоилось в блюде с зеленью и тёртой морковью, а самое главное - в пахучем белом соусе, который изрядно успел заляпать мне голову. Я с чмоканьем выдрался из тарелки и растерянно замер, не зная, что же делать дальше.
   Громко расхохотался Горынович, беспардонно тыча в меня пальцем. Ему что-то тихо выговарил фианьюкк, но разошедшийся Зорр его не слушал.
   Сзади меня раздались лёгкие шаги, и мне на затылок опустилась рука. Я обернулся: за мной стояла Ваалисса и ласково улыбалась.
   Мои волосы и щека вновь были чистыми.
   - К сожалению, ты проспал почти весь мой рассказ, - услышал я голос Оллисса Ушранша. - Повторяться не буду, уж извини! Попроси кого-нибудь на досуге - пусть потом тебе заново перескажут.
   - Не надо! Мне кажется, что я и так знаю, - я внимательно посмотрел прямо в глаза интуитивно насторожившемуся хозяину, - что произошло в тот день. Я сам видел, что... - я растерянно оглянулся на Ваалиссу и молча пожал плечами. Так бывает нестерпимо неловко, когда на полном ходу, нежданно-негаданно, прежде всего для самого себя, вклиниваешься в чью-то личную жизнь, будто влезаешь в грязных сапогах на чужую кровать, да ещё прямо к спящим супругам. Странно, но они не смутились и не озадачились, а лишь спокойно, многозначительно переглянулись и так ничего и не сказали.
   - Знаешь, так знаешь, - каким-то слишком равнодушным тоном подытожил кайшр. - Тебе же и хуже: чужое знание, что утюг в кармане - вниз тянет, штаны рвёт, к тому же порою жжётся.
   - Так и заберите ваш утюг, - пробормотал я себе под нос, ни на кого не глядя. - Оно мне было надо?
   - Всё теперь! - кровожадно ответствовал хозяин. - Надо, не надо, а назад - никак.
   Я оглянулся на своих товарищей: те ненавязчиво прислушивались, впрочем, не забывая ковыряться в своих тарелках, усиленно создавая видимость непринуждённой обстановки. Фастгул'х переместился в нижний ярус, сидя теперь верхом на своём ненаглядном Иичену и старательно теребя его длинную шею. Тот, млея, жмурился и изредка выдавал то ли бульканье, то ли урчанье.
   - Значит, там внизу, в шепчущем саду мы разговаривали с настоящей Ваа... - я смутился и, повернувшись к самой Ваалиссе, добавил: - С вами? Ну, конечно же, с вами. А как же Ядвига Балт... почтенная Я-Баи? Она сюда больше не приходила? Не может быть, чтобы ваша судьба была ей безразлична! Столько лет прошло, и неужели она ничего не смогла придумать? А... - я чуть было не сказал "мальчик так и не пришёл", но вовремя спохватился, заёрзал и смутился окончательно.
   Нет, - печально качнула головой Ваалисса, отвечая на все мои вопросы сразу. Нет, нет и нет.
   - Старуха здесь ни при чём, - чуть раздражаясь, вставил Оллисс Ушранш, притягивая к себе взглядом жену, которая бесшумно подошла к нему и села рядом. - Долгожданный... претендент так и не явился. Помощи нет: до своих мне ни за что не докричаться - без потерянного прибора! - он бросил стремительный взгляд на лежавший между тарелками Фатш Гунн, - трансульвопль не работает. Хоть на молекулы изойдись - там (он горько ткнул в потолок костлявым пальцем) меня никто не услышит.
   - Там? - я тоже посмотрел сначала вверх, потом в сердито-печальные глаза кайшра, печаль которых многократно множилась ещё и очень выпуклыми стёклами очков, на приникшую к нему жену, на Фатш Гунн, пожал плечами и вдруг с облегчением произнёс: - Так он - ваш? Ну и возьмите его себе на здоровье! - чуть помолчал и добавил: - Мне не жалко.
   Стало необыкновенно тихо. Даже Фастгул'х перестал возиться со своим иичем, лишь громогласно и торжественно возлежал на обеденном пьедестале враз потяжелевший и как бы даже увеличившийся в размере виновник тысячелетних событий и нашего теперешнего разговора.
   - Ну, что же вы? - удивился я, оглядываясь на изумлённо молчавшего кайшра, так и не двинувшегося со своего места. Встал сам и, прихватив теперь чужой мне жезл, направился вкруг стола к взволнованному хозяину. Тот, с грохотом отодвинув кресло, поднялся навстречу. За ним, как тень, последовала и Ваалисса.
  
  
  
  
  
  
  

СЛОВАРЬ

  
  
  
  
  
   АЮННЫ - существа, родственные фианьюккам, но более древние, чем они. Никто не знает, откуда появились аюнны и, наверное, так никто и не узнает: аюнны никогда об этом не рассказывали - сколько их помнят, они не произнесли ни единого звука, не написали ни одного слова или знака. Их глаза смотрят прямо перед собой, но в них отражается вечность. Может быть, эти удивительные существа принадлежат к другим мирам - восприятия у нас одинаковые, но ассоциируют аюнны всё иначе и с другими предметами, может быть, для них даже не существует предметов, а вместо них - головокружительная и непрерывная игра кратких впечатлений. Может быть. Однако каждое их движение, каждое действие наполнено глубочайшим смыслом. Раньше аюнны считались бессмертными, но это не так: ощущая себя существами недолговечными, они и ведут себя соответственно - зная, что каждое совершённое ими деяние может оказаться последним. Смерть (или память о смерти) наполняет аюнн возвышенными чувствами и делает их жизнь ценной. Они понимают, что нет лица, чьи черты не сотрутся, подобно лицам, виденным во сне. Всё у смертных имеет ценность - невозвратимую и роковую. У бессмертных же, напротив, всякий поступок - лишь отголосок других, которые уже случились в прошлом или случатся в будущем*. Величайшее счастье знать это и балансировать между спокойным мудрым созерцанием и каждодневным упоением жизнью... Аюнны предвидят будущее, заглядывая в него, будто в прозрачный стакан с прозрачной водой - их внутреннему взору доступно "дно каждого события", его причина и следствие. Поэтому одним из поразительных свойств, которыми они обладают, является их способность исцелять недуги - как физические, так и душевные.
   * - Хорхе Луис Борхес
  
  
   ВАР-РАХА'ЛЫ - оборотни-перевёртыши, соединяющие в себе две природы - звериную и не-звериную (чаще всего - людскую): каждый оборотень сам вправе решать - в кого ему "обернуться". Вар-рахал имеет в груди два сердца: когда бьётся звериное, он - зверь, когда не-звериное - кто-то другой, не-зверь. Для своего превращения оборотни используют эффект турбулентной туманности, иначе говоря - во время сильнейшего вращения их тела перестраиваются, сначала расщепляясь до микрочастиц, а потом вновь соединяясь - в клетки, в ткани, в кости и сосуды. Несколько мгновений - и перед вами уже стоит нечто иное - совсем не то, что было минуту назад... Когда-то очень давно все вар-рахалы были едины и принимали только два вида: прекрасных варров и могучих, грозных раххов. Но ничто не пребывает в незыблемости, всё течёт, всё изменяется. Постепенно оборотни разделились на отдельные группы - очень несхожие и, более того, нередко враждующие между собой:
   ВУ'ЛФЫ - вар-рахалы, избравшие для себя внешние формы проявления в виде волков (вулфов) и людей (но не идеальных - варров, а самых простых - хонов). От обычных волков и обычных людей их можно отличить по золотисто-жёлтым глазам, которые сохраняются и в том, и другом образе. Вулфы мудры, спокойны и миролюбивы. Они легко принимают действительность, может быть, потому, что интуитивно чувствуют: ничто реально не существует. Мир - это серый туман, скрывающий и одновременно проявляющий Путь каждого... А Мавул'х, один из самых известных вождей вулфов, добавил бы: - Путь, который чётче всего проступает посредине степи - ровной цепочкой следов - это срединный путь, путь гармонии и равновесия, линия, рано или поздно замыкающая начало и конец. О достоинстве и смелости вулфов слагались легенды, и самая впечатляющая из них - это сказание о Мировом Столбе - Цстах Ютм Кибаорг'хе - Камне выбора Пути, около которого обязательно находится Серый Страж - лучший вулф из рода вар-рахалов. Роль вулфа в процессе избрания Пути несколько занижена, но именно Страж помогает путнику сделать осознанный и своевременный выбор, наиболее соответствующий ищущему в данный момент.
   КА'ТТЫ - часть вар-рахалов, которая в силу своей эксцентричности и агрессивности противопоставила себя вулфам, избрав путь охотников и воинов-одиночек - судьбу оборотней, живущих "самих по себе". Их звериная сущность весьма логично выразилась в образе свирепых кошек - белоснежных, как горные вершины, на которых они поселились. Жизнь каттов - это синее небо, огромное, дальше некуда; это сверкающее великолепие снега; это бурные потоки, несущиеся по ущельям где-то там, далеко внизу, в одиночку; и самое главное - азарт и хладнокровие погони, когда предсмертный крик жертвы сливается с восторженным рыком охотника. Катты противопоставляют себя вулфам и презирают их жизненный выбор, сами того не подозревая, что и они тоже идут по срединному Пути: им подвластны призрачные дороги сновидений. В путешествиях по снам каттам нет равных.
   Используя белый призрачный ветер, они странствуют по чужим снам в поисках ответов на свои вопросы - ответов, которых нет и не может быть в реальном мире. Каттам никто не нужен, они никого не слушают и никому не помогают. Лишь однажды каттиус Иллас Клааэн сделал исключение для Дафэна: провёл его в страну сновидений - Соррнорм, где с ними и произошли удивительнейшие, непредсказуемые события, изменившие жизнь не только каттов, но и всех вар-рахалов вместе.
   ПТИГО'НЫ - вар-рахалы, которые больше всех остальных оборотней любили пребывать в образе идеального человека - варра, лишь изредка переходя в звериную форму - рахха. Но однажды одному из древних вар-рахалов приснилось, что он - птица, свободно парящая в воздухе и не ведающая ничего об оборотнях. Проснувшись, вар-рахал спросил себя: "А может быть, я - всего лишь сон, который снится пернатому летуну? Или мы оба - только лишь сны друг друга?" Сказал и расхохотался. С этого мгновения ощущение полёта никогда уже не покидало его. Прошло совсем немного времени, и вот как-то раз, подойдя к краю пропасти, он раскинул в стороны руки и прыгнул вперёд, принимая не привычную форму рахха, а становясь птицей. О нём говорили, что он сошёл с ума, что он болен... Что ж, болезнь оказалась заразной, и его дети, внуки и пра...внуки летали в небе, как будто бы так было всегда. Мечтатели и фантазёры, они и сейчас необычайно легки на подъём, в общении приятны и никогда не доставляют своим собеседникам неприятностей.
   ЗМИУ'РРЫ - вар-рахалы, которые самыми последними изменили привычный облик варров и раххов. Они хладнокровно наблюдали за тем, как их бывшие родственники и знакомые преображались в иных существ, наблюдали и ничего не предпринимали, отрицая саму возможность хоть что-то изменить. Но бывает, что и камень прорастает. Время - это река, которая струится и уносит, и эта река - живые тела, мы сами, вар-рахалы, которые отрицают превращение... но итог этого превращения - вар-рахалы. Мир остаётся явью, а оборотень всегда будет стремиться к трансформации. Поток времени захватил последних из вар-рахалов и преобразил их тела, вытягивая и заключая в прочную чешую - броню, отделяющую их от внешнего мира. Они спрятались от всех, - думали, что надёжно, - но... от себя не убежишь. Никто никогда не жил в прошлом, как никто никогда не жил в будущем: форма любой жизни - только настоящее. Настал момент, и из потайных мест вышли новые вар-рахалы - змиурры, чей внешний вид претерпевает два изменения: первое - многометровые ядовитые змеи с золотыми пластинами чешуи, и второе - человекоподобные существа, с раздвоенным языком, с вертикальными зрачками в змеиных глазах и толстой шершавой кожей.
  
  
   ВИ'ЙИ - ...Каждый замок имеет свой возраст и свою смерть. Когда приходит час конца, его домовые, подвальные, конюшенные и каминные подвязывают подбородки длинными космами, - чтобы случайно не улыбнуться, - и беззвучно, точно в немом кино, выстраиваются по трое и на цыпочках покидают своё отжившее пристанище. Пусто место свято не бывает (или не всякое пустое место - свято): через положенные сорок дней и девять ночей, в ближайшее полнолуние, оно заселяется новыми жильцами. Повезёт путникам, если в развалины заползёт почтенный, добропорядочный земной глысть, который, первым делом, уляжется спать в тронном зале, долго и апатично; повезёт даже, если там поселится мёртровойв, который будет бродить ночами по близлежащим родовым склепам, скрежеща зубами и вращая студенистыми глазами - от него ещё можно спастись заговорённым крестом или свежевыструганным колом, но... Но вот если в замок прилетит вийя, да ещё не одна, а с сёстрами, то тогда следует бежать из этих мест за тридевять земель, бежать не оглядываясь, бросая нажитое и засеянное... Единственный, кто видел их, говорил с ними и остался жив, был хардур Теользин. Он описывает их так: "Вийя прекрасна. Вийя обворож ительна. Нет никого более великолепного в убийственной тьме ночи!.. Когда я открыл ржавые дворцовые ворота, и их стон тяжёлым звуком пал в бездонный мрак замка, она вышла меня встречать. Нет, не вышла, а выплыла, едва касаясь босыми ступнями мраморного пола, порхая в раздутом колоколом платье точно точёный серебряный язычок. Ни единого звука не издавал этот чудесный колокол, ни единого слова не услышал я потом и от вийи. Иссиня-чёрные волосы шёлковым покрывалом обрамляли овал безукоризненного лица с миниатюрными, почти детскими чертами; высокая шея переходила в покатые плечи; сложенные на талии руки - такие белые, что казались почти прозрачными, - оканчивались изящными кистями, лишь синие ногти слегка портили впечатление. И тоска - невыразимая тоска, которая горела, пылала в её огромных антрацитовых глазах, придавала её образу такое необъяснимое, непередаваемое очарование, что оно заставляло постоянно слышать тихий отзвук её дыхания, хотя гладкие полукружия грудей не шевелились. Я протянул вперёд ладонь и создал на ней знак великого перемирия, сверкнувший в ночи слишком ярко, почти оскорбительно, - вийя зашипела и отпрянула в тень, - я тут же прикрыл его второй ладонью и торопливо заговорил: о том, как она красива, о том, что я хочу воспеть её красоту в веках, о том, что я - хардур, и что лучше меня это не сделает никто... Хардур?! - молчаливо удивилась она, вскидывая тонкие брови, и неожиданно улыбнулась, отчего выражение её лица стало жутким, приблизилась ко мне и изучающе обошла меня вокруг, перебирая в воздухе ножками. Я едва сдержался, чтобы не поворачиваться вслед, оставаясь к ней лицом к лицу. Наконец, она замерла передо мной, завороженно наблюдая, как рубиново пульсирует кровь в моих подсвеченных изнутри руках - теперь заулыбался я, сконцентрировался, выдохнул и протянул сложенные ладони к вийе, настойчиво, вопрошающе. Чёрная головка слегка, едва заметно, благосклонно кивнула в ответ, а уголки губ, подрагивая, поднялись ещё выше. Она, как и я, тоже протянула мне ладошку и создала на ней голубой зигзаг знака временного согласия. Я надрезал себе вену и напоил вийю кровью: договор был подписан и оплачен. Я прожил с ней и её сёстрами целый месяц".
   Этот случай уникален и является исключением из правил, ибо ни до, ни после ни один человек - а Теользин, всё-таки, по своему рождению был человеком! - не смог остаться в живых, столкнувшись с вийями. Они не знают сострадания, привязанностей и страха. Они умны, проницательны и коварны. Являясь, по сути, одной из разновидностей вампирских сущностей - аскувuрами, вийи не могут не следовать своему естеству, но делают это столь изящно, выразительно и по-женски романтично, что некоторые уставшие от жизни ищут смерти именно в их объятиях: убийство в исполнении вийи превращается в поэтическую драму или в эротический танец, в песню без слов, в пытку, в наслаждение, в охоту или битву, в глубочайшие страдания, приносящие с собой безошибочные прозрения инстинкта - во всё, о чём только может пожелать пришедший в зaмок. Смерть, как утверждают вийи, - это лес дьявола, где каждое дерево, каждая травинка уже давно известны и сосчитаны, все смерти не раз проиграны и доведены до гениального совершенства, с какого-то момента они лишь повторяются, будто вручаются редкой красоты траурные букеты, составленные по индивидуальному заказу. Вийи - великие мастерицы в этом искусстве. Мастерицы, отдающиеся процессу чужой смерти с пристрастием близких родственниц, которым завещано целое состояние.
  
  
   ВИЛИКО'ЙШИ - о происхождении виликойш хардур Теользин записал такие слова: "Никто не может сказать точно в какой момент появился род женщин-виликойш. Однажды утром, в столетие великой миграции птигонов, первая из них вступила на порог Ульдроэля, и тот приветствовал её как старую знакомую, трижды хлопнув праздничным полотнищем башенного флага. Её осанка и рост соответствовали торжественности момента, а размеренная поступь позволяла без труда выдержать должную паузу, ибо по мере каждого движения всё большее количество зрителей собиралось на верхних галереях". Несмотря на свой внушительный, громоздкий вид, виликойши добры и впечатлительны, мягки телом и душой, напоминают неповоротливых тучных коров, которые думают о себе, что они - женщины, думают настолько ярко и талантливо, что никто и никогда не встречал их мужского пола. Сразу двух виликойш, одновременно, можно увидеть только после родильного акта. Это весьма занимательное зрелище: сначала, следуя внутреннему циклу, шесть объёмных женских грудей набухают и начинают источать тёмное вязкое молоко, проступающее мокрыми пятнами сквозь одежду; живот тяжелеет и округляется, едва не касаясь земли; виликойша беспокоится, ходит, часто дышит, но едва наступает ближайшее утро, она, как пингвин с зажатым между лапами яйцом, осторожно бредёт прочь - прочь в поисках густого тумана, погружается в него, точно в кипящий кисель, постепенно тая в нём всеми своими неохватными формами, размываясь пятном, тенью, ничем... Затем громко поёт в тумане, призывно, ритмично, будто маршируя на параде, снова шумно дышит как бы сразу из нескольких мест, а потом враз затихает и тут же появляется, ведя за руку самою себя, но лишь сухую и пока стройную. Первые дни они не разлучаются: новорожденная, встав молитвенно на колени, всё время сосёт, по очереди прикладываясь к материнским грудям, складывая язык лодочкой и подлизывая убегающие драгоценные капли; кормилица же опять поёт, но нежно, воркующе, умиротворённо, и ласкает свою дочь по голове, придерживая её за затылок, чтобы та не прекращала есть. Та и не перестает, а напротив делает это всё интенсивнее, жадно обхватывая ртом уже не только сосок, но и часть груди, при этом руками оглаживает и мнёт другие, заставляя их вновь и вновь набухать и истекать душистой влагой. Так проходит день. Новая виликойша толстеет и практически сравнивается размерами с матерью, но всё равно не оставляет своего занятия. Хотя молоко теперь почти не выделяется, она, так же как и раньше, старательно втягивает губами, как в длительном поцелуе, обхватывая сосок внутри рта языком. Её руки - едва не руки опытной любовницы - творят немыслимое, во всём следуя малейшим настроениям слившихся тел. Мать уже не поёт, а звучно, гулко стонет, запрокидывая лицо, пока, наконец, не разражается, выплёскиваясь на мощном выдохе, облегчённым гортанным криком. Они медленно разжимают объятия и долго-долго, не мигая, запоминающе-страстно смотрят друг на друга... После этого, ничего не говоря, женщины расходятся в разные стороны и больше никогда не встречаются.
   Тех, кто посмеет помешать священному акту любви виликойш, указом великого Совета - кто бы это ни был по званию и роду! - отводят в Мёртвый Лес и, распяв между двумя окаменевшими деревьями, оставляют на потеху кикимрухам. Об этом и думать больно, ибо их изощрённые фантазии никогда не иссякают.
  
  
   ГЛЫСТИ - гигантские подземные черви, обладающие зачатками разума, что делает их неповоротливыми тугодумами и любителями простых "земных" радостей: если они хотят есть, то неторопливо и обстоятельно поглощают всё подряд, при этом, они - не хищники, нет, но если кто-то оказывается на пути их перемалывающего трёхлепесткового жвала - что ж, будет перемолот и он, а впоследствии выдавлен коричневым желе через задний выводной шланг; глысти предпочитают долгий сон долгому путешествию, но место для этого ищут тщательно и придирчиво, особенно нравится им, как скользят сегменты их толстого тяжелого тела по прохладным полированным плитам старых замков, и если находится таковой - свободный, то они тут же стараются занять его, сворачиваясь огромными кольцами прямо в тронном зале. К сожалению, в виду своих гастрономических пристрастий очень скоро глысти приводят замок в полную негодность, загаживая несказанно, слегка недоумевают и с досадой покидают его в поисках нового пристанища. Будь они чуть-чуть умнее и не так ленивы... но, слава Лесу, этого никогда не случится. А замок? Да хрумм с этим замком! Найдутся другие!
  
  
   ГНО'МЫ - маленькие человечки, жители подземных недр - очень разговорчивые, непоседливые, трудолюбивые и хозяйственные: у них всё под контролем - и драгоценный самоцвет, и бурый гранит, и любимая гномиха с гномчатами. Ростом гномы - едва больше пятилетнего хона, но наделены сверхъестественной силой и необыкновенными ремесленными талантами: за что бы ни брались, всё у них получается преотлично. Живут и работают они большими семьями - кланами, в которых почитаются все предки, вплоть до тысяча восьмого колена. К собственному огромному неудовольствию, несколько тысячелетий назад гномам пришлось вступить в войну с грольхами, которые захватили бoльшую часть подземных пещер. И если бы не помощь их старших родственников - гнорлей, - гномы, наверное, давно бы уже проиграли эту битву.
  
  
   ГНО'РЛИ - старшие родственники гномов - тоже жители подземных недр, но в три раза выше их ростом, крупного, крепкого телосложения и молчаливого, неприветливого нрава. Когда-то в незапамятные времена не было ни гномов, ни гнорлей, а только - дикие карлики. Они жили глубоко под землёй и никогда не выходили наружу: гора была для них и домом, и пищей, и идолом. Своих умерших они переплавляли в драгоценные камни, а младенцев называли несуществующими именами. Взглядом карлики двигали скалы, при этом никогда не уставали, не отдыхали и не ложились спать. Возможности их были безграничны, как земные недра у них под ногами. Однажды жизнь для карликов потеряла всякий смысл: они могли всё, но ничего не хотели. Тогда они решили уйти туда, откуда, по их мнению, пришли - вглубь земли: так глубоко, как только можно. Был сложен огромный костёр, в который они положили всё, чем владели. Казалось, даже легенды об этом странном народе были преданы пламени, разве что только их сердца остались биться в груди. Но не успел догореть огонь, как в освещённый круг вышли двое: маленький - для карлика - толстенький румяный подросток, слишком живой и радостный для такого глобального путешествия, как уход из мира, и высокий - для карлика - угрюмый мужчина, точно вырубленный из скалы, его глаза горели красными углями: слишком живые и грозные, чтобы закрыться навсегда. "Мы хотим остаться! Ещё не знаем - почему, но чувствуем, что должны это сделать!" - хором проговорили они. Как ни странно, все их родичи единодушно согласились. Более того, к отщепенцам присоединились две юные карлицы, которые позже произвели на свет с десятка два детей, причём - у маленького карлика рождались только маленькие, такие же толстенькие и румяные, как он сам, а у рослого карлика - появились дети исключительно большого роста, сильные, свирепые и немногословные, как и их родитель. Самое интересное, что потомки этих двух непроизвольно возникших родов, сочетаясь браком между собой, не смогли родить ни одного ребёнка, поэтому попытки образовать единый клан вскоре прекратились, и образовалось два независимых - гномы и гнорли. Гномы занялись некогда привычным занятием: добывали драгоценные камни и золото и создавали из них поистине великолепные вещи - украшения и оружие. А гнорли, используя это оружие, весьма успешно отвоевали у грольхов несколько уровней подземных лабиринтов. Узнав, что правители и стражи пещерного города Лабиа Тхун - синие йокли - тоже противостоят грольхам, гнорли заключили с ними договор: теперь могучие карлики защищают не только свои владения, но и прекрасный подземный город, со всеми прилегающими к нему окрестностями.
  
  
   ГРО'ЛЬХИ - бывшие жители погибшей звезды Урдир, нынешние жители планеты Земля. Грольхи представляют из себя небольших уродливых созданий с серой матовой кожей, лысой головой и длинными руками, свисающими ниже колен. Несмотря на невзрачный вид, это весьма прозорливые, хитрые и жестокие существа, для достижения своих целей не останавливающиеся ни перед кем и ни перед чем. У грольхов нет друзей, да они и не ищут привязанностей - только выгоду. От них можно ждать любой подлости: предательства, обмана или даже нападения, однако всё равно находятся те, которые желают их сомнительного общества и помощи - даже такие мудрые, как дриальдальдинна Эвил Сийна Хаэлл. Это очень опасно, и для дриальдальдинны сотрудничество с грольхами окончилось столь же печально, сколь и во всех предыдущих случаях, когда кто-нибудь мнил себя "великим" и думал, что ему всё подвластно - даже грольхи.
  
  
   ГУУ'РСЫ - наземные йокли, не спускающиеся в бездну подземного Лабиринта и не бывающие даже в Лабиа Тхуне. Синие йокли подземного города никогда не видели своих братьев, потому что те были украдены из родовых пещер, будучи ещё внутри яиц. Двести восемьдесят восемь лет назад произошло страшное землетрясение: погибло множество подземных жителей, но самое опасное - треснул каменный свод подземного города, и одна из свисающих с потолка пирамид рухнула прямо на здания внизу. Оставшиеся в живых бросились раскапывать погребённых под гигантским завалом. Йокли на летающих жабах поднялись в воздух и торопливо заделывали расширяющийся разлом. Благодаря всеобщим усилиям последствия катастрофы удалось ликвидировать очень быстро, но... Синие стражи не учли один очень важный момент: дело в том, что в родовых пещерах, где находились их жёны, дети и ещё "невысиженные" яйца, осталось всего несколько охранников. Их давние враги - грольхи, которые, скорее всего, и устроили землетрясение, - ворвались туда и убили всех, кто попался им под руку, за исключением семьи главного йокля Равэйка, - взятой в плен, уведенной в лабораторию грольха Ра-Руха и позже заключенной во временные стаббы, - и нескольких яиц, предназначенных на опыты. Вот из этих-то яиц, вынесенных на поверхность земли, и вылупились гуурсы. Солнечный свет и свежий воздух непоправимо изменили их внешний вид, сделав уродливыми, непропорциональными созданиями, перемещавшимися, точно звери, на четвереньках. У них были длинные хвосты, которые пришлось через какое-то время отрезать и обрубок прижечь: чтобы заставить гуурсов ходить вертикально, и главное - дабы разбудить в них разум. Удивительно, но эта процедура помогла - гуурсы действительно будто "проснулись ото сна" (с этого дня ритуал "обрезания-прижигания" плотно укоренился среди них, и все молодые самцы до сих пор делают это). Грольхи попытались создать из гуурсов своих новых слуг, но у них ничего не вышло: трансформировались только тела бедных "йоклей", их же разбуженный дух не сломился. Тогда было решено убить непокорных пленников. Так и случилось бы, если не подоспели б гнорли и не порубили б "зловредных серых человечков". Но, увы - враги повержены, а их жертвы так навсегда и остались жить у подножия гор, тяготясь своим внешним видом и не желая обременять собой подземных родственников... Что ж, даже благородные порывы иногда бывают ошибочными: ведь йокли были готовы принять гуурсов в любом виде (хоть никогда их и не видели), и когда те, наконец, согласились спуститься под землю, оказалось, что сделать это уже невозможно - прошло слишком много времени: их лёгкие адаптировались к внешнему воздуху и в подземном - сворачивались и высыхали. Вот так излишние душевные метания и необоснованные страхи могут стать непреодолимым препятствием, образовавшемся практически на пустом месте! Йокли под-земные и на-земные, всё-таки, встретились, но жить сообща им так и не довелось...
  
  
   ДАРАИ'НЫ - маленькие помощники дриад, похожие на крошечные белые колпачки. Сверху у каждого имеется ещё один колпачок поменьше, вроде головы, и пара полупрозрачных ручек-крылышек, которыми они необыкновенно ловко могут и посадить семечко, и убрать опавшие листья, и перелететь с места на место. При этом колпачки издают шелестящий звук, напоминающий тихое тактичное перешептывание, что является их формой общения между собой. Дараины заботятся о семенах и зёрнах растений, охраняя их и наполняя силой: им вeдомы процессы превращения семени в дерево или цветок. Если бы не дараины, то тёмные силы могли бы вмешаться, преобразовывая растительный мир в хищную, ненасытную флору, пожирающую всё вокруг... Это напоминает тайные замыслы грольхов, и если бы маленькие труженики были бы одни, то, наверное, так бы и случилось, но - слава Лесу! - это не будет никогда.
  
  
   ДРАКАКУ'РДЫ - боевые красные урдровые драконы Хэ, с длинным, почти змеиным телом и головой, увенчанной восемью рогами. Каждая из четырёх лап Хэ заканчивается пятью когтями, изогнутыми точно ножи тибетских гурхов. Спят дракакурды в глубоких заброшенных колодцах, где сворачиваются на дне тугой спиралью - голова в самом центре, серебряные глаза устремлены в далёкое небесное окно: они никогда не закрываются, и от этого кажется, что красные драконы всё время на страже и, следовательно, неуязвимы. Как только первый луч солнца дотягивается до дна колодца и касается алых зрачков серебряных глаз, тело Хэ расправляется, точно свёрнутая пружина, и выстреливает вверх, как стрела, выпущенная из лука... Стоит ли говорить, что первых дракакурдов поймали именно в этот момент: сруб колодца затянули тройной металлической сеткой, куда и попался ничего непонимающий, только что проснувшийся молодой самец. Красные Хэ - умные, свободолюбивые и бесстрашные существа, и приручить их оказалось трудно: это смогли сделать только подземные йокли - с величайшим терпением и любовью. И не было в последующие времена лучшего товарища в бою, чем "красные чешуйчатые бойцы" - преданные, неутомимые и сообразительные... На лоб каждого дракакурда прикреплялся жемчужный урдр, с помощью которого воин во время боя мог мысленно общаться со своим драконом, направляя его и отдавая ему команды. Когда Хэ достигал в длину девятнадцати метров, воин-наездник снимал с его лба урдр и отпускал на волю ветру и лунному свету - летать в небе, подчиняясь только зову сердца и брачному гону, и, найдя себе подругу, воспитывать новорожденных дракончиков, чтобы не перевелся род красных драконов, могучих и великолепных. И вот однажды один красный Хэ по имени Тункuр, будучи отпущенным на волю и воспитавший несколько поколений своих детей, неожиданно вернулся назад к своему бывшему наезднику, причём вместе со своими двумя подросшими сыновьями - Зигoхом и Зuкрром. Они первыми стали "дракакурдами по призванию, по собственному выбору", и через пару лет их примеру последовали другие Хэ. Сейчас уже никто и не вспоминает те времена, когда приходилось ловить и приручать боевых урдровых драконов, кто-то даже воспринимает это сказкой или, более того, - ложью. Действительно, трудно представить себе, что тридцатиметровый красавец-дракакурд мог быть пойманным какой-то сеткой и начал бы слушаться небольшого изящного йокля, пусть даже и с такой грозной репутацией! Что ж, согласимся - конечно же, огнедышащие гиганты сами выбирают себе седоков - напарников по сражению, - конечно же, так было всегда и, само собой разумеется, всегда будет!
  
  
   ДРИА'ДЫ - лесные девы, дриады или дриальдальдинны, - изначальные сущности Великого Леса, несущие на себе почётные права и обязанности покровительства, защиты и заботы о всех деревьях, произрастающих на земле - прошлой, нынешней и грядущей. Жизнь дриады полностью и неразрывно связана с деревом, её породившим. Младшие дриады, или гамадриады, как правило, живут не более двухсот лет, рождаясь и погибая вместе с деревом. Они нежны, пугливы, беззащитны и, чаще всего, не вступают в контакт с людьми, видя в них источник опасности. Гамадриады не могут далеко удаляться от своего родительского дерева, фактически являясь зависимыми территориально. Внешне они напоминают девочек-подростков, хрупких, с короткими пушистыми волосами, ореолом окружающими их головки, и, как правило, не носят никакой одежды за исключением цветочных венков и бус.
   Некоторые же деревья легко доживают до пятисот и более лет. Связанные с ними махадриады называются старшими или дриальдальдиннами. Их количество очень незначительно: по всей земле едва можно насчитать более трех десятков тысяч таких долгожительниц. Они обладают куда более широкими возможностями и привилегиями и способны накапливать опыт и обучаться, что ставит их на несколько ступеней выше гамадриад и даёт шанс выйти на более высокий уровень эволюции. По мере своего развития дриальдальдинна может распространить влияние с одного дерева на целую рощу и даже лес. В этом случае, живущие там гамадриады и иные обитатели переходят в непосредственное подчинение своих старших "сестёр".
  
  
   ДЭЛЬФА'ЙСЫ - прекрасные девушки, красотой сравнимые с кораллами и жемчугами, обитающие в море и изредка выходящие на берег. Они живут на недосягаемой глубине в таинственном городе Фэй Синaль - городе, про который знает каждая рыба, но ни одна из рыб в нём никогда не бывала: диковинные существа, парящие в плотных потоках его улиц, скорее похожи на диковинных животных - птиц, зверей и насекомых, - полупрозрачных созданий, переливающихся всеми цветами радуги. Сияющие сферы домов, точно драгоценные камни, усыпали скалистое дно. Между ними протянулась паутина мостов - ажурное серебристое кружево. Посреди города высится удивительное сооружение - королевский дворец. Он напоминает гигантскую раковину-пурителлу, поставленную вертикально и упирающуюся на дно своими длинными отростками - изящество и великолепие линий, сверкающая феерия праздника... Где-то неизмеримо далеко вверху сутулые волны сполна изведали океан одиночества: волны находят волну только на берегу. Люди надёжно скрывают печаль и надежду за вуалью мелких забот. Не больше мига дается встречным прохожим, чтобы схватиться за руки*. Шёлковая поверхность океана никогда не откроет им тайну чудесного города, где каждый житель - путешественник и поэт, влюблённый и любимый, родитель и ребёнок, - тот, перед кем открыты и все богатства морского дна, и странная жизнь на далёком берегу. Девушки-дэльфайсы и юноши-дэльфайны часто покидают свой прекрасный дом. Их родители уже не ищут опасностей и приключений и остаются в Фай Синале - ждать своих непослушных детей. Дэльфайны не уплывают далеко: они, чаще всего, катаются на подводных течениях и охотятся на гигантских маракул, приманивая их на запах свежего рыбьего мяса. Дэльфайсы же охоту не признают и острых ощущений ищут на берегу, развлекаясь совсем иначе: молодые рыбаки и одинокие туристы так и не узнают, куда же пропадают их очаровательные подруги после весьма бурно проведённых дней. Те же, насладившись "любовью", возвращаются на морское дно, чтобы однажды всплыть в каком-нибудь новом месте и отдаться страсти с новыми партнёрами из рода людей - такими чуждыми и такими притягательными.
   * Юрий Смирнов. Энциклопедия чувств.
  
  
   ЗУРПА'РШИ - хранители страны сновидений Соррнорм, представляющие собой единый симбиоз - некую прозрачную подвижную субстанцию, обладающую разумом и колоссальной силой. Лишь благодаря их могучей воле страна Соррнорм существует в цельном и гармоничном виде, не разодранная на куски и не погруженная в туман безумия и больного воображения. Ни один из её жителей не видел зурпаршей - хозяев этого мира, но их присутствие ощущается во всём: в неожиданном сиреневом снегопаде и в одиноко бегущей собаке, в горящих окнах ночных домов и в ветре... в тумане-траве-деревьях-людях - во всём, чего только коснётся взгляд. Взгляд путника, пришедшего сюда на час или на всю оставшуюся жизнь.
  
  
   ИИ'ЧИ - горные птицы, четырёхногие, длинношеие и клюво-зубые. Если добыть яйцо иича или только что вылупившегося птенца, то можно легко приручить этого удивительного и очень симпатичного "птuца", так как запечатление родителя происходит у него в первые три дня: родился, увидел и... полюбил. Да-да, полюбил! Потому что иичи способны на долгую и трепетную привязанность - к собственной матери или к тому, кто окажется на её месте. Самки высиживают птенцов три месяца, и если кто-то покушается на их драгоценные яйца, то "мамаши" самоотверженно бросаются защищать своё гнездо, даже если на него нападает бешеный геркатт. Существует мнение, что иичи умеют разговаривать, но так как они сами не спешат налаживать контакты с окружающими, то подтверждения этой их способности пока нет. Вааль Силь Хаэлл считает, что иичи не разговаривают нарочно, дабы не нарушать своей привычной жизни: уединение в горах способствует философскому взгляду на вещи, и кто знает, о чём думает иич, неподвижно замерший у края пропасти и мечтательно смотрящий на проплывающие мимо облака?
  
  
   ИНДО'ХРЫ - лесные курицы (кyрры), разумные, но неговорящие: не от глупости, а от лени, ибо основное их занятие - это бесконечное высиживание очередного яйца, которое они обхватывают крыльями, прижимают к груди, тщательно зарывая в тёплые перья воротника, и укачивают его, баюкают, мечтательно полуприкрыв глаза. Считается, что они "выдумывают" себе птенца, каждый раз надеясь на рождение чудо-индохра.
  
  
   ИПАХО'НДРИИ - жирные неповоротливые существа, которые умеют думать не только "головой, но и животом". Они считают, что у них два мозга: один - в черепной коробке, а другой - в брюшной полости; оба в одинаковой мере подвержены волнениям, радостям, горестям, страхам и тревогам... Впрочем, люди порой тоже сообщают о чём-то подобном, мол, испугался - живот сводит судорога; порадовался - возникает зверский аппетит. Ипахондрии же заявляют, что их внутренности, ко всему прочему, обладают незаурядной памятью и даже чувством юмора. Стенки их желудков покрыты неким серым веществом, представляющим скопление нервных клеток, а извилины кишок полностью повторяют все изгибы извилин головного мозга. Думать сразу двумя "местами", несомненно, очень удобно, но иногда кажется, что ипахондрии смакуют жизнь, как хорошее изысканное блюдо - со всеми последующими выводами и соответственными пищеварительными эффектами.
  
  
   ЙО'КЛИ - хранители подземного города Лабиа Тхун, синие ящероподобные существа. Их лёгкие устроены таким образом, что дышать йокли могут только подземным воздухом, не тревожимым ни ветром, ни солнцем, ни дождём. Говорят, что их род пошёл от гигантского подземного Змея - Нага Исфоuра, способного оживлять мёртвых и менять свой внешний вид. Однажды, обернувшись молодым воином, Исфоир вышел на поверхность земли и около входа в свой лабиринт встретил прекрасную девушку, которая молилась горным духам, прося у них удачу и богатство. Увидев юношу, чудесным образом вышедшего прямо из скалы, она приняла его за подземное божество, что, впрочем, было чистой правдой, и пала перед ним ниц (в весьма соблазнительной позе). Исфоир внял её мольбам, и с тех пор люди, жившие поблизости стали находить драгоценные камни, лежавшие около горы, как обычные булыжники. Девушку же он увёл к себе - под землю и сделал своей женой. Через положенные девять месяцев красавица родила ему, но не младенца, а одиннадцать змеиных яиц. Придя в ужас от того, что породило её чрево, она впала в транс и к закату умерла. А из яиц вылупились синие ящероподобные существа, которых позже назвали йоклями. Йокли "получились" мудрыми и рассудительными, как их отец, и такими же красивыми, как их мать. Красота же, как известно, принимает самые непредсказуемые формы: синие ящерицы - изящные, лёгкие и стремительные, с гордой царственной осанкой и пристальным взглядом выпуклых глаз - были прекрасны. Их тяга к справедливости и порядку привела к тому, что они стали непревзойдёнными бойцами, и постепенно слава о них распространилась по всему подземному миру, достигнув и знаменитого города Лабиа Тхун. В те времена там царил хаос: ежедневно прибывали и уезжали сотни путешественников; каждый делал то, что хотел, никоим образом не считаясь с окружающими. Постоянные жители Лабиа Тхуна посовещались и послали к йоклям делегацию с просьбой "принять на себя широкие полномочия управляющих и охранников, дабы принести, наконец, мир и спокойствие на улицы города". Во избежание недоразумений новым правителям был назначен испытательный срок - три года, - но когда он прошёл, об этом так никто и не вспомнил: Лабиа Тхун стал тем, чем он является и по сей день - цивилизованным городом, где строго соблюдаются правила, и каждый уважает своего соседа: никто никого не ест, не мучает и не обкрадывает... Впрочем, говорят - хорошо не просто там, где нас нет, а где нас никогда и не было!
  
  
   КАОРХА'РЫ - Род каорхаров пошёл от знаменитого коня-огня Эзлилuса - волшебного скакуна, от поступи которого дрожала земля и вскипала вода, он никогда не спал, ел очень редко (только листья дерева Бо), умел танцевать под шум водопада, а в грозу догонял молнии. Другими конями он не интересовался вовсе, лишь однажды обратил своё внимание на дикую кобылицу - сахарнобелую, тёмноглазую Соллейх - с гривой, точно белое покрывало невесты. У светлой, как ясный день, Соллейх родился единственный жеребёнок - чёрный, точно самая непроглядная ночь. Во время родов на кобылицу напали волки. Убив ослабевшую мать, они утащили новорожденного. Разгневанный жеребец, которого в тот момент не было рядом, бросился искать своего сына и в ярости затоптал не одну стаю волков. Но когда он, всё-таки, нашёл его, то в ужасе увидел, что чёрный жеребёнок отбрасывает волчью тень, копытца превратились в когтистые лапы, а во рту показались первые зубы - острые, как шила. Сын смотрел на своего отца, не узнавая. Не обращая на это внимания, Эзлилис увёл его с собой - на гору Гирнар, где долго кормил серебряно-золотыми плодами. Через год из жеребёнка вырос великолепный конь - Каорхар - сильный и неукротимый; вот только лапы и зубы у него так и остались волчьими. Он мог есть и траву, и живую плоть, в драке ему не было равных: своих соперников он свирепо рвал на части. Кобылицы исправно рожали от него жеребят - сплошь чёрных и зубастых. Постепенно обычные табуны покинули подножие горы Гирнар, и там стали царствовать только каорхары. Эзлилис давно оставил свой странный род, и его удивительный сын Каорхар уже тысячу лет, как рассыпался в прах. Нынешние же "кони" - его прапра...внуки - уже не столь дики и своенравны, однако поймать и укротить каорхара могут лишь самые отчаянные.
  
  
   КИКИМО'РРЫ - кто-то путает их с кикимрухами, но это - головоногие поедатели поганок, обитающие в самой непроходимой чаще великого Леса: болото же они терпеть не могут и стараются там никогда не появляться. Взрослая кикиморра имеет большую вытянутую голову, одновременно похожую и на голову хучча, и на голову мартышки-магота. Голова крепится на крошечном тельце - промежуточном звене между ней и длинными трёхсуставчатыми конечностями: тремя руками и тремя ногами. Столь гротескный внешний вид, как ни странно, не является отталкивающим, потому что кикиморра вся сплошь покрыта красивой пепельной шерстью. Основным их занятием считается выращивание и поедание "грибов пей-ой-тля", ничтожная часть которых может стать смертельной для большинства живых существ. Удивительно, но у людей, особенно у молодых хонов, отвар из этих грибов вызывает живые объёмные картинки, столь занимательные, что человек, попробовавший "пей-ой-тля", жаждет повторять сей опыт нескончаемо. Нескончаемо - увы! - не получается, так как через некоторое время он теряет разум, а после и жизнь. Однако страшная перспектива безумия и смерти не останавливает юных глупцов, ищущих острых ощущений. Что ж, их никчёмная жизнь - это их никчёмная жизнь! Вся проблема в том, что кикиморры не хотят делиться ни с ними, ни с кем-нибудь другим. Выращивая поганки почти с материнской заботой, они их не менее трепетно охраняют. В этом им помогают пауки-вывертыши - хуччи, - готовые и напугать, и даже скушать незадачливого "грибника", а иногда и случайного путника.
   Как только поганки созревают, наливаясь сладкими ядами-соками, их тонкие ножки окрашиваются розовым, а шляпки закручиваются по краям. С этого момента их можно собирать и вялить... Глупые хоны их варят! Нет-нет! Нельзя ни в коем случае!.. Кикиморры утверждают, что в варёном виде у "грибов пей-ой-тля" пропадает и фантастический вкус, и ценнейшая полезность. Употребляя их правильно приготовленными, есть шанс погрузиться в феерию ощущений - как в вереницу вздохов-воспоминаний, как в глубину блаженного вдохновения, как в оргию созидания, как во тьму, как в ослепляющий свет... как в жизнь... как в смерть.
  
  
   КИКИМРУ'ХИ - болотные старухи - в отличие от трясинников никогда не погружаются в зловонные глубины, хоть и живут на болотах, в самых отдалённых местах страшных Чёрных топей. Днём кикимрухи спят, рассевшись по кочкам, как по насестам, ночью - расчёсывают пальцами волосы своего тела, плевками умывают лица, натирают подмышки зелёным илом и отправляются на охоту. Плоские перепончатые стопы позволяют им беспрепятственно скользить по поверхности болота, широкие подвижные ноздри легко улавливают запахи... Поверьте - даже лягушки пахнут... не то, что жирные и вкусные ипахондрии! Болотные старухи не брезгуют никем и ничем - ни лягушками, ни всеми остальными. Тем не менее, если случится заблудиться в топях, к примеру, человеку, кикимрухи не убивают его сразу, а отводят в Мёртвый Лес, где, распяв между окаменевшими деревьями, долго и обстоятельно мучают и только лишь потом съедают то, что от него остаётся. Эта привычка кикимрух не осталась без должного внимания высочайших инстанций: лесной Совет постановил "не мешать им, а наоборот - приводить к ним осуждённых преступников и отдавать на казнь". И старухи сыты, и провинившимся - по заслугам! А повинную голову, как известно, и кикимрухи не грызут.
  
  
   КОРНЕВИКИ' - живые коряги, имеющие зачатки разума. Говорят, что первые из них отделились от знаменитого дерева Бо, которое и по сей день растёт на горе Гирнар. Как все знают, это исполинское дерево живое, и не ветер шевелит его ветки, которые точно руки могут приветливо замахать другу издалека или метко ударить, исхлестать неприятеля. Каждое столетие на дереве созревают волшебные яблоки: с одной стороны - серебряные, с другой - золотые, - яблоки необыкновенной целительной силы, способные продлить жизнь любого существа. Рассказывают так же, что однажды на вершине дерева Бо Кащей Бессмертный спрятал сундук со своей смертью. За нею и пришёл на гору Гирнар царевич И Ван Петхуррис Ан. Дерево самоотверженно защищало доверенный ему артефакт, но злодей-царевич жестоко расправился со своим противником, отрубив ему мечом-кладенцом множество нижних веток - из ран тут же обильно хлынул золотой сок, - и дерево бы погибло, изошло влагой, но подоспел кайшр и исцелил его. Только отрубленного назад не приставишь - увы! И всё же, отделённые от ствола ветки не высохли, а превратились в смешных нелепых созданий, которые сначала пытались закапываться одним концом в землю и укореняться, - не прижились! - а потом стали "перекати-полем": небольшими скрипучими корягами с сучками вместо рук и ног, на которых они весьма бойко передвигались по лесу после того, как покинули гору Гирнар. Корневеки совсем не похожи на своего знаменитого прародителя, однако унаследовали его способность оставаться верным другу и непримиримым к врагу. Поэтому тот, кто подружиться с живой корягой, обретёт себе преданного спутника в любых своих приключениях.
   Раз в сто лет какой-нибудь из корневиков выпускает молодые зелёные побеги и пытается плодоносить - безуспешно! Несколько мелких цветков на одинокой ветке так никогда и не превращаются в завязи. Лишь однажды - кажется, тысячу лет назад - самая крупная коряга не только зацвела, но и, поднатужившись, вдруг выродила яблочко-дичок, крохотное - с напёрсток, но с одного бока, как и положено, - серебряное, а с другого - золотое. Радость корневика была кратковременна, так как через пару дней на него напала стая пиальвинов, и пока он отмахивался от наглецов, один из самцов налету склюнул драгоценный плод. От горя и оскорбления корневик чуть не высох, а удачливый пиальвин претерпел весьма интересную трансформацию: его крылья укоротились, а хвост наоборот - вытянулся и распушился: перья приобрели необыкновенно яркую окраску, переливаясь всеми цветами радуги. От клюва до кончика хвоста побежали огненные волны. Пиальвин засиял, как самоцвет, на который упал солнечный луч, и тряханул перьями - брызнули искры, вокруг заплясали солнечные зайчики. Корневик в ужасе бросился прочь: подумал, что случился пожар. Новоявленная же "золотая птица" огляделась на остальных пиальвинов, замерших в оцепенении рядом, и победно загоготала. Случилась сия история в незапамятные времена, а тот удивительный пиальвин жив и по сей день. От него пошёл род жар-птиц. Корневики же теперь уходят цвести на гору Гирнар, усаживаются вокруг дерева Бо и благоговейно раскачиваются из стороны в сторону, поскрипывая сучкaми-руками. Дерево защищает их от любых неожиданных нападений, но за многие столетия ни на одной из коряг так и не завязались плоды.
  
  
   ЛА'БИА ТХУ'Н - подземный город-портал, многоуровневый транссингулярный лабиринт с выходами - временными колодцами, и входами - охраняемыми вратами с односторонним потоком. Открыт для всех, кто способен воспринимать его сингалляпсную философию одномоментного проявления разновременных сущностей - как правила хорошего тона. Город весьма надёжно охраняется синими стражами - йоклями - существами, чьи жизненные позиции выражаются словами: равновесие, порядок и справедливость. А с теми, кто не согласен подчиняться всеобщим правилам, стражи поступают решительно: либо выдворяют из города, либо (если происходит что-нибудь ужасное) отправляют "выше" уровнем - в подземную тюрьму-"каторгу", где преступников ждёт суровое наказание.
   И хотя сам по себе, Лабиа Тхун есть явление уникальное и не поддающееся обычному пониманию, но на уровне галактическом он - всего лишь один из многих и многих транссингулярных порталов, призванных обеспечивать интеграцию "высших порядков". Для обычного существа Лабиа Тхун - это город, некое место, где можно побывать и даже благополучно существовать, что, впрочем, и делают многочисленные путники, вольно или невольно потерявшиеся в чередующейся бесконечности переходов-порталов, из которых, за редчайшими исключениями, выхода практически нет. Такое жестокое правило, видимо, призвано изолировать миры обычного, материального свойства (долг которых - медленное развитие и скучное движение по орбитам и траекториям) от некоего полуматериального потока, в природе своей имеющего петлю, турбулент или ленту Мёбиуса. Лабиа Тхун - это территория-"карантин", где происходит глобальный обмен информацией, и коммуникация между мирами нашей необозримой Вселенной: кто-то прибыл и, увидев город, остался; кто-то, поговорив в кафе с вновь прибывшим, вдруг собрался и прыгнул в портал. Иногда, как в случае с Ра-Рухом, кого-то вышвыривают в открывшееся "окно" насильно - и поминай, как звали! Но никто и никогда не узнает, что есть "избранные", которых Седое Кольцо исторгает из себя в какой-нибудь из обычных миров, и этот несчастный (либо счастливчик) оседает там навсегда, не имея представления - где найти следующее "окно". Но большинство, путешествуя по Седому Кольцу (так религия Лабиа Тхуна называет промежуточное место между городами-порталами, где мало кто помнит себя... и то, что на страшной скорости проносится мимо), попадает в очередной город-конгломерат, кишащий вынужденными паломниками Вселенной. Религия Лабиа Тхуна считает, что основной итог странника - это Седое Кольцо, где следует остаться и осознанно раствориться в Его турбулентной петле (для этого необходима вера, намерение и особые психические тренировки: без этих позиций Кольцо вытолкнет из себя неизменно любого - в очередной город-портал). Многие полагают, что рoссказни о Кольце - это бред, но куда же ещё податься бесконечно плутающему горемыке, забывшему свою родину - потерянный Рай? Существует "Писание Седого Кольца" - так называемый "Биалменнон", который подробно рассказывает о том, как Кольцо выглядит "изнутри", о его постоянных жителях и о том, как обрести там свой потерянный Дом. Это Писание состоит (и дополняется непрерывно) из рассказов тех, кто якобы "помнит" прыжок: такой путник просто обязан оставить запись-рассказ, чтобы уже толкователи сопоставляли, подтверждали или опровергали новую информацию-сон. По сути - это гадание на кофейной гуще, но некоторые сообщают одинаковые сюжеты: например, то, что в Седом Кольце обитает великий Дракон Фир Ахест Д'Хетонг Хет, мифические рэйвильрайдерсы и много ещё кого и чего... неведомого и удивительного. Кто новенький - тот, конечно, не верит, но старожилы рассказывают, будто бы однажды в соседнем портале-городе вдруг проявился сам Д'Хетонг и, приземлившись на соседнюю гору, ненамеренно аннигилировал её своим излучением. Потом так же внезапно исчез, оставив после себя не только радугу, но и многочисленные рингчены (артефакты, что твёрже алмаза и ярче молний). Учёные Лабиа Тхуна называют такие феномены флуктуацией сущности высших порядков.
   Если Седое Кольцо - это игла, то Лабиа Тхун - игольное ушко, через которое вьётся бесконечная нить из Неведомого в Пустоту... или из огня да в полымя, а точнее - в очередной город-портал. Повторяю: таких городов множество, но в Лабиа Тхуне изучено всего около ста: из них подробно - только с десяток. Главный город, откуда прибывают в Лабиа Тхун - это Хaссони Танн (в созвездии Альдебаран), а город, куда наиболее часто исчезают, - Сакхоoр Ферр (в терминах культуры Лабиа Тхуна): о его существовании известно только из остаточных снов (ушедших в прыжок), увиденных специальными сновидящими культа Седого Кольца (среди них есть и катты - высшие специалисты по снам; имея артефакт - личную вещь "ушедшего", они могут пройти до 11-го портала-города-станции-отметки... дальше уже никакая персональная сила не способна пронзить вихри Седого Кольца). Считается особо опасным существовать в городе Пертахен Суррь, который сингулярно зафиксирован между Юпитером и Марсом - в самой гуще осколков бывшей планеты Траэтаон. Пертахен Суррь есть антигравитационный город-портал, объединяющий около тысячи астероидов, естественно, невидимых - ни в телескопы, ни в иллюминаторы проплывающего рядом космического крейсера. Этот гипотетический крейсер, имея город прямо по курсу, прошёл бы его насквозь, - не заметив и не столкнувшись с ним! - так как форма города в обычном мире "искривлена". Опасен же этот город тем, что он находится в области пересечения траектории планеты Нибиру (Мардук) с Системой Имвульдт, то есть Солнечной. Когда-то Нибиру и разрушила Траэтаон (по новому - Фаэтон), где проецировался Пертахен Суррь, но городу это не навредило, что доказывает его параллельное существование и внемирное бытие. Но так как город состоит из разрозненных астероидов погибшей планеты, то очевидна и его относительная причастность к материальному миру... А ещё есть версия, что нет никакого города Лабиа Тхун, и многим (кто ищет город намеренно) никогда его не найти. Потому что Лабиа Тхун и другие города-порталы не относятся к плотным мирам и их материальным объектам, а есть области взаимодействия этих миров... точки разрядов, молний, возникающих между объектами в форме параллельных сфер, планет и галактик. На Земле - несколько проекций таких городов, но главная - это Лабиа Тхун, (виртуально) находящийся под одной из австралийских пустынь. Есть под-порталы, через которые со всей планеты стекаются в Лабиа Тхун "вырванные" из обычной жизни многочисленные существа: хоны, сильсы, оборотни и прочие-прочие остальные. Никто не знает, как происходит "изъятие" в под-портал, но достоверно известны признаки такого "изъятия" - это огромные очереди на Клондайк в периоды "золотых лихорадок"; многочисленные крестовые походы и паломничества в Иерусалим: однажды Лабиа Тхун принял несколько тысяч подростков, ушедших в детский крестовый поход... Увидев "волшебный город", дети поняли, что, наконец-то, попали в Рай. Есть входы попроще: например, в земном городе Санкт-Петербурге - под главным его островом - имеется многонаселённый портал-пригород, который соединён "пятиминутным" проездом с Лабиа Тхуном (разумеется, с билетом в один конец). Будьте бдительны: оказия с каждым может случиться! И каждый может оказаться в числе тех, кто провалился на дно зыбкого сна... и в этом сне внезапно очнулся - перед ним откроется фантастический город, во всём своём многообразном абсурде, ужасе... и красоте. Буквально вот... зашёл в арку - за мусорный бак по...ать, и на тебе - ЛАБИА ТХУН! Трудно представить, но это только начало новой нескончаемой гонки многих несчастных (и редко счастливцев), так непонятно, нелепо и ужасно потерявших тёплый диван или такой родной вагон в Приморском метро: едешь себе и вдруг попадаешь в "космический Вавилон" и в панике бежишь (да нет, - всё ещё едешь!) дальше... и дальше - в погоне за тем мифическим сном, который давно потерян и из которого - говорят - иногда можно проснуться и увидеть полузабытый и навсегда потерянный Рай.
  
  
   ЛЕША'ЙРЫ - в отличие от дриад и корневиков, у лешайров нет определённого дерева-родителя, к которому они были бы "прикреплены" или от которого бы отсоединились: весь Лес им - дом родной. Описывают их по разному: кто-то утверждает, что встретил лесного человека, у которого тело - чёрное, как земля, глаза разноцветные, на голове вместо волос - длинная зелёная трава, а шапки и одежды нет никакой; кто-то рассказывает, что видел маленького уродливого человечка в белых холщовых одеждах, разговаривающего и дарящего подарки. Люди уверены, что "лешаки" очень опасны и могут насылать неприятности: подберутся к спящему человеку и напустят на него тяжелый сон или, того хуже, - лихорадку; в лесу при виде чужого начинают сильно дуть, поднимая мусор, пыль и листья; сбивают путника с пути, заводят в болото или к медвежьей берлоге... Всё это чушь! И абсолютная правда! Лешайры - или (по-человечески) лешии, лешаки, лесовики, - могут принимать любые обличья и, наверное, имеют возможности совершать все те гадости, которые им приписывают люди, но есть одно "НО"... Они никогда не станут этого делать! Спросите хотя бы у старого Илэйш Эшха, - мудрее и приятнее собеседника нет на сто рощ в округе! - и он вам ответит своими любимыми поговорками-прибаутками: где дерево, там и гриб растёт; где лес, там и лешайр живёт, а человеческая жизнь мимолётней росы - глупо тратить её на страхи, ведь даже ветер не дует просто так - не легче ли отбросить сомнения и прийти в лес - как к себе домой, с открытым сердцем и добрыми намерениями! - и увидеть лешайров собственными глазами... Больше всего люди боятся быть преданными или обманутыми, а ведь Лес никогда не обманет и никогда не предаст.
  
  
   МЕРТРОВО'ЙВЫ - самые обычные покойники, но похороненные - по недогляду, безалаберности или с тайным умыслом! - необычным способом. Каждый знает, что хоронить почившего следует только на тридцать первый час после смерти (по крайней мере, не раньше), дабы душа его, осознав отсутствие живого тела, могла "собраться с духом" и, сосредоточившись, перейти на следующий план бытия - хик! - и она уже там. В глубокой древности, когда люди не умели считать правильно, отрыв души от тела происходил сумбурно и не вовремя. Люди перерождались неосознанно, часто путая своё предназначение, - рождаясь в миру не человеком, а каким-нибудь другим существом. Так появились на свет кикимрухи, хруммы, хуччи, москитники и многие другие "несовершенные" существа. Увидев эту путаницу, великая Я-Баи воскликнула волшебное слово: "Hvatit!", но, увы - было поздно: кикимрухи - а также все прочие, такие же, как они, - навсегда остались жить в этом мире. Чтобы подобное больше не повторялось, Ведь-Ма установила строжайшие правила перехода на "тот свет". Точно в положенное время в круглую глубокую яму укладывали тело, соединяя руки и ноги в замыкающий знак Атум. Глаза закрывали тяжелыми монетами с изображением руны Айю. На левую ногу повязывали белый стебель травы За-бытия, на правую - длинный темно-зелёный лист путеводной травы. Женщинам заплетали волосы в девятикратный килт, мужчин же брили налысо. На грудь следовало класть ор-дао, вырезанное из расколотого молнией дуба, а на живот - букет золотого бессмертника. Так - и только так! - отправлялся в свой последний путь умерший человек. К сожалению, люди ленивы, беспечны и легкомысленны: уже через несколько тысяч лет они позабыли, что такое "ор-дао", и где растёт золотой бессмертник. Могилы стали четырёхугольными, а посмертные причёски - какими попало. Я-Баи только вздыхала и качала седой головой. Впрочем, люди уже не помнили и саму великую Ведь-Му, ставшую для них лишь сказочным персонажем, обитающую где-то там... за тридевять земель в тридевятом царстве. А зря!.. Однажды, как ей и положено, прилетела планета Мардук. Небо вспыхнуло огнём, высохли реки и вздыбилась земля, а на неблагославенных кладбищах восстали первые мёртровойвы - неправедные души, которые не смогли осуществить своевременный переход. Мардук улетел, и воцарилась тишь да гладь. Оживших покойников уничтожили, но радоваться было ещё рано: пришествие магар оказало своё пагубное влияние - словно они оставили после себя некое чёрное семя, страшное проклятие, которое просыпается всякий раз, когда случается большая беда. Ужас и болезни, войны и предательства вызывают мёртровойвов прямо из могил. И теперь уже никакая трава или дерево (кроме осины) не способны удержать зловещих мертвецов, жаждущих только одного - новой жизни. Лучше всего - выпитой глотками из вены пойманного одинокого путника.
  
  
   МОА'НЫ - жители страны сновидений Соррнорм, попавшие туда случайно или с умыслом, но оставшиеся там навсегда. Спящие, одурманенные, наркоманы, безумцы, медитирующие и многие-многие иные, чьё сознание отделилось от бренного (плотного) тела и унеслось в страну призрачных иллюзий и миражей, ежедневно бывают в Соррнорме и возвращаются оттуда. Но иногда случаются необъяснимые события, когда тело спящего (и т.д.) вдруг исчезает и более не появляется, - вместо него остаётся лишь пустое место, - а его душа навсегда удерживается в мире грёз и фантазий - навсегда, потому что ей больше некуда возвращаться. Эти пленённые души называются "моанами" (пленниками). Первое время они счастливы, так как с исчезновением их тел "там", они становятся более реальными и весомыми "здесь". С этого момента исполняются любые желания пленников, их фантазии материализуются, давая возможность моану реализовать самые тайные свои намерения. В этом им помогают коренные жители страны сновидений - хойши, которые окружают пленников и превращаются в их родных и близких, детей и возлюбленных, великих учителей и обычных животных - в настоящих, осязаемых и живых. Через некоторое время моан уже не может различить: спит он или нет, живёт он или нет, - окунается без оглядки в происходящее, растрачивая и растрачивая свою душевную энергию - то, чем питаются и хойши, и их хозяева-зурпарши - властители мира иллюзий и снов.
  
  
   МОСКИ'ТНИКИ - никто не помнит, откуда прилетела первая оранжевая муха Ме-Ме, но все знают, к чему это привело. Процесс превращения ста двадцати двух Ме-Ме в одного москитника давно описан и засвидетельствован: как только мухи размножаются до нужного количества, их крылышки сворачиваются в трубочки, лапки приклеиваются к брюшку, хвост-жало закручивается в спираль, и все сто двадцать две мухи соединяются между собой в единую живую конструктивную систему - moskitnikys orangeys. По внешнему виду новое существо напоминает крошечного человечка - хрупкого, безглазого и безротого, будто обваленного в оранжевых лепестках вновь расправленных крылышек. В случае опасности его тело тут же вновь разлетается мушиным роем, жужжащим и атакующим. Впрочем, москитники - очень миролюбивы, и если их не обижать, то они никогда не нападают первыми.
  
  
   ПИАЛЬВИ'НЫ - необыкновенно красивые птицы, но, к сожалению, самодовольные и глупые. Об их прожорливости рассказывают множество смешных историй и анекдотов. Одна такая история имела весьма непредсказуемый конец. Как-то раз небольшая стая пиальвинов клевала на опушке леса дикий горошек, и вдруг мимо них проковыляла живая коряга - коряга и коряга, ничего необычного, если бы не сочное серебряно-золотое яблочко, висевшее на одном из сучков. Птицы оживились и, толкаясь, бросились на угощение. Несмотря на яростное сопротивление хозяина плода, одному из пиальвинов удалось-таки склюнуть лакомый кусок... Это привело к непредвиденным последствиям, изменившим всю дальнейшую жизнь этих самоуверенных прожор: скушавший яблоко пиальвин превратился в знаменитую "жар-птицу". Все самки из его стаи тут же позабыли про других ухажеров, сгрудились вокруг новоявленного огненного красавца и призывно заворковали. Долгие годы чудо-самец наслаждался своим многочисленным гаремом. Его "жёны" исправно несли яйца - все сплошь золотые! - и высиживали птенцов, как две капли воды похожих на своего родителя. Остальные самцы-пиальвины неоднократно пробовали вернуть себе расположение самок, - но те не обращали на них никакого внимания! - мало-помалу они впали в тоску, от этого стали много есть, гораздо больше, чем раньше, обленились... и постепенно один за другим умерли, от ожирения и скуки. О них никто не горевал, пожалуй, только хуччи с сожалением отметили, что вкусной и жирной пищи стало чуть меньше. Потихоньку стая "жар-птиц" разрослась и разлетелась по всему свету. К сожалению, чудесная метаморфоза, изменив внешний вид пиальвинов, не добавила им ума: ловить их было нетрудно, а, учитывая периодические всплески моды на экзотические шляпочные украшения и веера, ещё и весьма доходно, поэтому через несколько столетий их поголовье резко сократилось. Остались сказки, легенды и несколько десятков живых экземпляров в частном владении. Известно, что восемь "огненно-золотых птиц" живёт в садах Ульдроэля, услаждая собой взор великой лесной Королевы Диллинь Дархаэллы.
  
  
   ПСЫ-ФУ'РРЫ - гончие псы Дороги Дорог. Их тела сотканы из абсолютной тьмы; в их груди, как в бездонном колодце, перекатывается раскатистое эхо; в их глазах отражаются падающие звёзды, и в первую секунду кажется, будто они слепы, но потом перестаешь думать об этом как о недостатке, потому что чёрные морды всегда поворачиваются вам вслед. Одним же из самых замечательных качеств этих псов является способность чуять запах - не только тел и предметов! - мыслей, чувств и намерений. В Ульдроэле обитают двенадцать таких созданий, лучшие из фурров. Они не подчиняются никому кроме лесной Королевы Диллинь Дархаэллы и ранторра Фархрура, старейшего из рода Фархов: запах их чувств и мыслей столь совершенен, что псы замирают в волнении, а потом, коротко рыкнув, склоняют свои головы, повинуясь полностью и безоговорочно. Высочайшим повелением Фархрур был назначен "Первым Охотником Ульдроэля", ответственным за дрессировку и содержание этих невероятных животных. Он утверждает, что псы мысленно разговаривают с ним. Хонам же, которые единственные в это не верят, ранторр с улыбкой добавляет: "Фурры считают, что ваши - человеческие - мысли страшно воняют, сильнее всех прочих". Слышавшие это грольхи ехидно добавляют: "...а самый лучший хон - это хон дохлый: и пахнет, наконец, приятно, и не думает".
  
  
   РАНТО'РРЫ - существа, которые ставят понятие чести выше всех прочих. Их жизнь подчинена служению - Королеве, Ульдроэлю, Лесу, Истине, своему роду-племени и ещё очень-очень многому другому: всё это перечислено и пронумеровано в "Книге Чести", хранящейся у старейшего ранторра Фархрура - того самого Фархрура из рода Фархов, которому подчиняются знаменитые псы-фурры. Служение псам, как принципу поиска Истины, стоuт у него в его личном Списке Чести под номером девять. Будучи уже очень пожилым существом, Фархрур, путешествуя по Лесному Лабиринту, записал свои мысли и наблюдения - так появилась на свет знаменитая "Книга Перемен" ранторров. Впрочем, сам автор позже не раз заявлял, что сии записи не всегда служат выражением его мыслей, они только дают представление о том, как эти мысли меняются день ото дня. Из одного стебелька может развиться несколько побегов - кто знает, сколько побегов*... Большинство разумных существ от рождения лишены совести и чести. Весь трагизм положения в том, что по молодости (аналогично недостатку опыта), прежде чем честь приобретётся, их сто раз успеют обозвать бесчестными негодяями. И весь комизм в том, что, только будучи заклеймёнными, они, наконец, приобретают честь. Всякий ранторр обладает этим качеством с самого рождения: честь для него - строгое искусство, которому он посвящает всю свою жизнь. Фархрур в конце своей книги заключает: "Честь - как воздух горных вершин - для слабых непереносима. Она, как ещё один неизлечимый симптом жизни - это болезненное стремление находить в лицах встречных отпечаток благородства и совести. Видеть же в них проявление чести - значит смотреть в глаза Вечности".
   * - Акутагава Рюноскэ. Избранное.
  
  
   РУСА'ЛКИ - ...Тот, кто считает, что русалки - это утонувшие девушки, выходящие на берег в полнолуние, чтобы заманить и утащить на дно незадачливого путника, глубоко заблуждается. Хардур Теользин говорил так: "Правы те, кто в своих фантазиях населяют речное дно невообразимыми существами, ужасными или привлекательными. Они действительно живут там, и самые прекрасные из них - это дочери течений". Светлые потоки порождают русалок-айрий, а тёмные - русалок-эорий. Вода - первооснова всего: и хаоса, и порядка. Она несёт жизнь. Она несёт смерть. Айрии сияют, как чистые струи водопада. Эории печальны и загадочны, как глубокие омуты. Но как бы ни были они различны, в час полнолуния в месяц соловьиного пенья и те, и другие выходят на берег, чтобы исполнить священный танец конца и начала. Соединяясь в едином круге, они шествуют друг за другом, взявшись за руки. Лунный свет потоком омывает их прохладные тела, искрясь крохотными бриллиантовыми каплями на их плечах и бёдрах. Распущенные волосы почти касаются пят, частично скрывая девушек от непрошеных взглядов... и делая их ещё притягательнее и желаннее. Но плохо приходится тому, кто, всё-таки, осмелится тайком подсматривать за танцующими русалками: волосы эорий вдруг оживают, сплетаются чёрными змеями, стремительно вытягиваются, догоняют незваного гостя и спелёнывают его в тугой кокон. Минуту, две... пойманное тело судорожно пытается выбраться - тщетно! Кокон шипит по-змеиному и начинает стягиваться: слышится хруст ломаемых костей, бульканье, и, наконец, волосы-змеи ослабевают, утомлённо отползают назад - к своим хозяйкам-эориям. Теперь к мёртвому телу, выкрученному точно мокрое бельё, подходят айрии. Их волосы - бесцветные, как выбеленный солнцем песок, - тоже оживают: наползают на останки, накрывая их погребальным саваном, колышутся волнами и отползают, оставляя на берегу странное существо - длинное, чешуйчатое, с рыбьей головой и лягушачьими конечностями, - хрумма. Одна из эорий приносит кувшин с мёртвой водой и омывает ею закрытые глаза вновь созданного существа: его тело начинает светиться и переливаться речным перламутром. Затем одна из айрий приносит кувшин с живой водой и вливает немного жидкости в рыбий рот. Хрумм вздрагивает и открывает круглые глаза, - они полны ужаса и тоски! - оглядывает свои перепончатые лапы и пытается кричать, но... он нем. Так же, как и рыбы. В полной тишине русалки вновь замыкают свой круг и танцуют вокруг хрумма до первой зари. Опускается утренний туман и скрывает под собой и девушек, и несчастного любопытного - когда-то человека.
  
  
   СЕ'ЙЕРВЫ - духи полян, чаще всего принимают облик круглолицых улыбчивых девушек с пушистыми кудрявыми волосами и ясными глазами. Сейервы необыкновенно легкомысленны и беспечны: точно цветы или бабочки, они живут одним днём, нежатся и играют, болтают и смеются, поют и танцуют на своих лужайках. Стоит кому-нибудь чужому появится на заветной поляне, прелестницы тотчас исчезают, оборачиваясь стайкой бледно-жёлтых лимонниц или розовых полигоний, россыпью голубых колокольчиков или цветущим кустом дикой малины. Для того чтобы они приняли опять свой прежний вид, нужно сорвать три любых белых цветка и, дунув на них, произнести: "Альбионо соррвиро... Душа цветка - душа твоя. Лаедрумм сларифэль! Я видеть вновь хочу тебя!" Мгновение - все бабочки, будто под сильным порывом ветра, поднимаются в воздух и начинают кружиться вокруг чужака, описывая круги по сужающейся спирали. От этого мельтешения начинает болеть голова, и слипаются глаза - на секунду, но этого достаточно: раз - и перед вами стоит и улыбается прекрасная девушка, свежая и яркая, как цветущая поляна за ней. Сейервы не "привязаны" к конкретному месту, как их подруги дриады, но один раз в году - в момент летнего солнцестояния - они должны обязательно возвращаться на свой луг и сливаться с растениями, землёй и насекомыми: так пополняется их жизненная сила. Если в этот день выкопать какой-нибудь цветок вместе с корнями и почвой, унести с собой и высадить у себя в саду, то сейерва, живущая на той поляне, попадёт в полную зависимость от хозяина сада. Это печальная участь, но - слава Лесу! - не постигшая ни одну из цветочных красавиц.
  
  
   СИ'ЛЬСЫ - высшие изначальные сущности, живущие с момента образования мира, но ему не принадлежащие, пришедшие из-за Предела Вселенной. Основной постулат мировоззрения данных существ - экономика и мораль. Именно эти две категории принципиально отличают вид сильсов от всех остальных представителей TRIN-девятого Царства. По утверждению SILS-философии, "моральное благодеяние" - это, прежде всего, экономия времени, польза и рационализация труда, как важного инструмента, призванного "оторвать" стихийных существ, порабощённых природой, от власти инстинктов для познания красоты и вершин интеллекта (Рюн Оске-Сэйос). Казалось бы, что ещё нужно для полноценной картины развития и продуктивного взаимодействия в многообразном конгломерате существ... Но! У сильсов - за бесконечно продолжительный цикл времени - из подобной "прививки" высокой культуры для осуществления (и обеспечения) мира, разума и процветания великого Царства ничего не срослось. Тут есть нюанс: всё дело - в бессмертии и иномирности сильсов, в рассматриваемом нами вопросе. Поэтому, сильсам неведома такая важная категория, как совесть, и они имеют туманное представление о любви. Вернее, им известно, что это не просто метафоры, но они считают их чем-то невнятным и не подлежащим их утончённым рефлексиям. А, тем не менее, именно эти категории (совесть, любовь) блокируют и отвергают рассудительность и мораль в "экстремале" и безвыходных тупиках; особенно - навязанную мораль, которая вычурна и удобна для носителей власти, интеллекта и блага. Так как сильсы являются обладателями относительного бессмертия (а это значит, что жить они способны хоть полный Круговой цикл, но нить жизни может быть прервана через катаклизм либо убийство), то обязаны особенно рьяно соблюдать личную осторожность, быть благоразумными и всячески избегать риска. Подобный стиль, в свою очередь, обеспечивается той же моралью и экономикой, то есть финансовой независимостью, которая автоматически формирует организацию сильсов, как тайную Надсистему - своеобразный "Золотой Легион", как бы правящий миром и держащий в руках все нити организующей власти. Ещё одна иллюзия сильсов - это благотворительность. Она особенно раздражает смертных разных уровней и степеней, так как блага навязанные и привнесённые "сверху" не несут в себе созидательного начала. Следовательно, эти блага скорее развращают и парализуют нуждающихся, которые, в свою очередь, заимев "хлеб насущный", но не получив истинного (творческого) равноправия и созидательной реорганизации общества, начинают закономерно требовать "зрелищ". Но даже если сильс отдаст нуждающимся аборигенам всё, что имеет (а имеет он, поверьте, в этом мире практически всё, что пожелает) - он, тем не менее, останется чужаком, огороженным периметром неприязни и притязаний, потому что блага эти благоприобретены (то есть, присвоены "Золотым Легионом"), а этим присвоенным - гипотетически - обладают, по врождённому убеждению, все. Отсюда: никому не нужна культура и благотворительность сильсов, как верховных существ, а нужно лишь то, что сильс при всём желании дать не способен - это Бессмертие... или хотя бы его эликсир. Поэтому сильс, настигнутый на-сильс-твенной смертью, есть "козёл отпущения" всех смертных существ. Статистически: смерть настигает бессмертного сильса раз в тысячу лет... Ну что тут сказать? Для человека жизнь - надежда и ноша, смерть же - обыденность; для сильса жизнь - это тревога и приключение, а смерть - приговор.
  
  
   ТИ'ГРУСЫ - обычные пурпурные двухвостые тигры Цальпы. В знаменитых строках Лэ По тигрус - это пурпурное пламя и непреходящий архетип Зла. Лройх'н Доор Шиир же видит в них символ изысканной мощи - всё-таки, нет абсолютно точных слов, которые давали бы представление о тигрусе, этом образе, издавна волнующем воображение человека! - и говорит, что его всегда неодолимо влекло к этим животным. Однажды, проходя по подземному лабиринту Ра-Руха, Лройх'н увидел один великолепнейший экземпляр - взрослого самца-тигруса, - застаббилизированного во временную капсулу. Несколько часов провёл путешественник около зверя, рассматривая объект своего интереса... с восхищением и глубочайшим состраданием: столько жизненной силы таилось в мощных лапах и немигающих опаловых глазах!.. Позже - выкупив, оживив и приручив пленника, - Лройх'н Доор Шиир ни разу не пожалел о своём порыве: пурпурный Байху стал ревностным стражем и верным спутником своего спасителя. Сей случай - беспрецедентен, ибо тигрусы не поддаются ни жесточайшей дрессировке, ни магическому гипнозу.
  
  
   ТРЯСИ'ННИКИ - болотные существа, слепленные из комков твёрдой грязи, переплетённые камышом и осокой, обросшие мхом и тиной. Трясинники могут погибнуть, лишь высохнув и рассыпавшись на солнцепёке, поэтому они редко вылезают из топей, предпочитая торфяному болоту с глубокими чистыми окнами-водьями болото трясинное, зыбкое, жадно засасывающее любого, кто попадает в его лоно. Дождавшись, пока утонувшее тело пропитается грязью и размякнет, трясинники оттаскивают его кикимрухам на угощение - в обмен на драгоценные камни, которые они вмуровывают в свои вязкие тела - для прочности и красоты! Трясинники непролазно глупы: кто же увидит самоцветы в густой тёмной жиже?
  
  
   ТЭ'ЛЬЛИИ - волшебные существа, принимающие форму молодых, завораживающе красивых девушек или женщин. Тот, кто хоть раз видел тэльлию, не забудет её никогда. Тот, кто не видел, часто пытается выдумать себе прекрасный образ, который мог бы возвысить душу и усладить тело. Тэльлии так же различны и многогранны, как сама любовь. Среди них есть высшие тэльлии, которые поднимают своего возлюбленного до немыслимых высот... когда душа поёт и переполняется тем неописуемым чувством, от которого хочется жить, петь, творить и отдавать. Большинство же тэльлий беззаботны, циничны и очень чувственны - они предаются любви, как бесконечному эксперименту, доводя своего партнёра до исступления и апатии, до приливов нежности и ярости. Через какое-то время бросить их уже невозможно: общение с прекрасными гуриями - как наркотик: незаметно и всепоглощающе они овладевают сначала телом своего возлюбленного, а потом и его душой. Но есть тэльлии - лёгкие, как облака, восхитительные, как рассвет, и опасные, как сама страсть, - "эфирные гурии", которые действуют через сны и мечты. Многие, очень многие из самых разных существ привыкли подменять свою реальную жизнь мечтами и фантазиями, и даже занимаясь "любовью" со своими партнёрами, они не могут остановить поток мыслей, замещая настоящую возлюбленную воображаемой тэльлией в воображаемой ситуации. Несколько конвульсий в конце, несколько вздохов-криков... Глупцы! Они считают это - любовью! На самом же деле, они безвозвратно теряют жизненную "чи", не получая ничего взамен. Более того, внутри них растёт необъяснимая злость, которая приближает смерть. Насколько проще всё у тех существ, которые, точно звери, отдаются акту близости, как всплеску эмоций, не думая, а чувствуя: они ничего не теряют, оставляя свою жизненную "чи" в равновесии. Им тэльлии не нужны. Но существуют отношения в любви, почти недоступные, лежащие за областью рассудка, за областью чувств. Их результат - не удовольствие, а "вспышка", взрыв энергии, который нельзя назвать ни приятным, ни неприятным - происходит то, что выше и наслаждения, и страдания. Высшие тэльлии так говорят об этом: "Вознесись к небу, стань росой, упади камнем, прорасти цветком - слейся с миром! Поток Любви везде - плыви в нём! Растворись в своей любимой, раствори её в себе: любить - это отдавать, любить - это принимать! Будьте одним целым, и только тогда вы будете счастливы... Отказ же от желаний возможен только через их удовлетворение. Подавляя в себе желание, вы делаете его лишь сильнее и, в конце концов, становитесь ходячим неудовлетворённым желанием. А правильно осуществлённое действие повторить не хочется и вы, наконец, свободны от него. Обращайте внимание на то, что приводит вас в смущение, на какой-то момент времени дайте волю своим фантазиям, но обязательно их реализуйте... Но самое главное - никогда не делайте то, к чему вы равнодушны, и не причиняйте страдания другим!" Они с возмущением отзываются о сильсах, которые возвели любовь в так называемый упоительный возбуждающий полёт, полный тайн, опасностей и щедрых неожиданностей - в игру, почти равную игре в Экт, но подчинённую строгой логике и расчёту... Разве можно просчитать любовь?!.. Конечно! - ответят их сёстры "низшие тэльлии". - Хотя, что такое любовь?.. "Вечный рахх-шат вдвоём с любимой", - скажут вулфы. "Нежность и преданность", - добавят фианьюкки. "Любовь - это краткий миг непереносимого счастья", - возразят виликойши. "Это шторм и штиль, приливы и отливы", - лукаво улыбнутся дэльфайсы. "Любовь - это землетрясение!" - воскликнут гномы... Впрочем, каждый ответит по-своему и, наверное, будет прав и не прав. Что ж, даже тэльлии не знают всей правды, а если и знают - то никому никогда не расскажут.
  
  
   УЛЬДРОЭ'ЛЬ - в ткани пространственного Бытия есть разумный пятимерный Виман (корабль); многомерный и многоуровневый Дворец. Многие называют этот Дворец "Белой Дырой", так как одно из Его свойств - не только перемещение, по горизонтали или вертикали, из одного мира (слоя, измерения, плана) в другой, но и движение во Времени, а так же свойство "всасывать" в Себя всё, что относится к гармонии, Свету, прозрачности, лёгкости и естественности. Противоположные же свойства Он отторгает, и тут ничего не поделать, как бы некоторые не пытались. Ульдроэль - сам по себе, без "буйка" или якоря на Внешнем плане, является для Мира отрицательной системой и, если неправильно "заземлён" или атакован какой-либо силой, способен аннигилировать окружающее окрест пространство на 1000 тарр, поскольку, по природе своей, не принадлежит к материальному Внешнему миру. Значит, Ульдроэль относится к Тайне Мира, и имеет непостижимую кодировку (привязку) во внешнем, физическом плане. Так же, Ульдроэль можно сравнить с ковчегом - спасательным кораблём, прилетающим в некий гибнущий мир (или пребывающим в этом мире в качестве Дворца, Горы, волшебного Города или Леса), чтобы принять "в Себя" самых разных существ, достойных спасения, но при этом, обязательно избранных. Его основная форма - вытянутый волчок, до трети погружённый в тот объект, к которому Его принёс Космический Ветер.
   Предания повествуют, что Ульдроэль не сотворён какой-то древней расой, а существовал с момента сотворения Мира - это значит, что Ульдроэль невозможно просчитать, преобразовать либо предсказать Его Путь... Он парит во Времени, доказывая своим бытием присутствие Разума во Вселенной, которая, чтобы быть обновлённой, обязана непрерывно себя разрушать. В мирное время Ульдроэль, в зависимости от условий, форм и восприятия существующих цивилизационных культур, пребывает в образе Дворца-Города, который имеет огромное количество жилых уровней, ярусов и меж коммуникационных пустот на вакуумной основе, что способствует сохранению нематериального статуса Ульдроэля, как пятимерного Вимана. Так называемые внутренние пустоты намного больше не только обитаемых сфер-уровней, но так же и самого Ульдроэля, что никак не отражается на Его форме, размере и обитателях. Однако именно эта особенность придаёт Виману свойство "видимого покоя" всей сложной системы в материальной плоскости Мира. Ульдроэль похож на вытянутый волчок из трёх частей-сфер: остроконечный волчок, вертикально стоящий на острие верхней половины от другого волчка, покоящегося на две трети ниже уровня земной или водной поверхности; это как если бы на мексиканскую пирамиду, уходящую вглубь земли, поставили б перевёрнутую пирамиду Хеопса, а затем водрузили на неё ещё такую же пирамиду-двойника, но уже остриём вверх (см. рис.). В самой верхней части "волчка" пребывает разум Сущности-Ульдроэля, в центре нижнего яруса которого стоит Трон Королевы и находится её окружение - немногочисленные избранные. Во второй части "волчка" (покоящегося на острие "пирамиды" выступающей из земли) расположены жилые и административные уровни Ульдроэля: здесь обитают, трудятся и празднуют все существа, имеющие физические формы проявления. Вокруг этой части "волчка" - на земле, прилегающих горах или на воде - высится заколдованный Лес-Город, в котором так же живёт многочисленное население - из тех существ, которые имеют право бывать в Ульдроэле (правда, только на первом ярусе второго уровня): по долгу службы или на карнавалах-приёмах. Единственный разумный вид, не имеющий право входить в Ульдроэль, - это хоны... искусственно сотворенные и являющиеся неким экспериментальным проектом или плодом непредсказуемых флуктуаций. В третьей части, самого нижнего "полу-волчка", что как бы торчит из земли, находятся - над уровнем поверхности - хранители Ульдроэля, полуматериальные-полуэнергетические существа... страшные и великие. Ещё ниже - ниже черты от уровня поверхности "полу-волчка", обитают призраки - проекции-отражения тех существ, которые живут в верхних уровнях волшебного Города Жизни.
   Заземление Дворца-Города являет собой сложнейшую оккультную тайну, о которой лишь сильсы способны рассуждать на языке древних формул. Тема закрыта и строжайше для всех засекречена. Сложно уяснить пребывание в состоянии относительного покоя на грубом физическом плане многомерной системы - пятимерного Вимана. Повторюсь: это как-то смутно связано с "активацией" вакуума в состоянии "закольцованной" массы покоя в условиях гравитации (Е = mc 2... Альбэр Сильс'штейн). Когда происходит трагедия или какой-либо катаклизм - природный или же техногенный, - Ульдроэль активируется и начинает "вбирать" в себя те формы жизни, которые соответствуют Его непостижимому тесту... и с "новым содержанием" залегает - либо на дно Потопа, либо поднимается в космос, где парит, сколько необходимо (до окончания Потопа, мора, пламени разрушающего огня, или пока агрессивная форма жизни не обнулит сама себя: например - саранча (а может, и сами магары), после того, как всё поела, что было живого вокруг). И хотя Ульдроэль является чем-то абстрактным и чрезмерно глобальным для обыденного восприятия (не то призрачным городом, не то "застывшим вихрем Торнадо"), а на внешнем плане имеет около девяти километров в диаметре и ещё 100 километров защитной черты, Он способен любить, как отдельно взятое существо... Хронологии утверждают, что давным-давно появился странствующий Ульдроэль в Системе Имвульдт (Юпитер-Солнце), и полюбил голубую планету Земля, которую, в ближайшее время, ему предстоит в очередной раз спасать... её и всю её вселенскую красоту.
  
  
   ФИАНЬЮ'ККИ - древняя раса фиа - учителя, секретари, хранители знаний, знатоки языков и обычаев - небольшое их количество до сих пор живёт во дворце лесной Королевы Диллинь Дархаэллы. Самый знаменитый из них - это Айт Яэйстри, переживший и позднее описавший свои невероятные приключения. Сам он, пожалуй, уже никому ничего не расскажет, лишь, потупившись, улыбнётся. Зачем озвучивать то, что давно доверено книжным страницам? Слова - почти что сама жизнь; одно слово способно разделить любовь и ненависть, жизнь и всё остальное, и парадокс - никто не знает его... Никто не знает, каким оно будет следующий раз. Айт Яэйстри нашёл - своё слово, спасшее из бездны отчаяния и вернувшее его назад, в мир - к возлюбленной... в бесконечности звёзд на ночном летнем небе, над чуть слышно шелестящей тёплой густой водой прикосновение любви - прикосновение, для которого нет ещё слов, глоток абсолютной свободы, предел, что ещё не достигнут... Любовь*?
   * - Алексей Стригин. Tropical soul.
  
  
   ХАРДУ'РЫ - сяни (сянь-сяо-сю) нечеловеческого происхождения, обитающие в заоблачных высотах и могущие пребывать там вечно, но ввиду своего единственного несовершенства - любопытства - кратковременно отягощающиеся жизнью и выпадающие на землю семицветным дождём, переходящим в земную форму - "хардур". Их радужные тела ненадолго сгущаются и - в наказание или в награду - получают способность странствовать и утолять свой порок с тончайшими оттенками и наибольшим размахом. Одно дело - "знать всё", и совсем другое - "познавать всё": целое, по частям, вдыхая, вкушая и осязая каждую частичку, каждый звук, каждое дуновение ветра, смех, слёзы, боль, негу, запах скошенного луга и сгоревшей лепёшки, необратимую тоску потери или радость первой встречи - всё это, пропуская через себя... Хардур Теользин, найденный в младенчестве одним странствующим сянем во время Искайской холеры близ вымершего замка Эн сидящим и играющим среди трупов, считался исключением из правил, почти ошибкой, придатком, прикреплёнышем, но - хоть, по уже известной причине, был оставлен и воспитан настоящим хардуром, - сянем, как учитель, так и не стал, на небесах бывал всего два раза, кстати, там ему не понравилось - скучно! - и, будучи наделён бесконечно долгой жизнью, тратил её на сочинительства и описания событий, коим он был свидетелем. С большим рвением изучал нравы и обычаи, окунаясь в них, так сказать, с головой: рассказывают, что, живя вместе с вийями, он пил кровь, правда, вийи, отдавая ему дань уважения, подавали её в бокале - горячую, с высокой розовой пеной и густым солёным запахом; попробовал и вкус живого мяса, как зверь, вырвав его из ноги несчастной жертвы, - какой-то непутёвый парень забрёл в развалины в поисках клада, - долго жевал, вдумчиво прикрыв глаза, будто вспоминая что-то давно забытое, глотать не стал, выплюнул, после чего свернул молодцу шею. Вийи истерично, протестующе завизжали (они не сосут мертвечину) и, забыв о недавнем почтении, бросились на хардура. Тот - хладнокровно, с лёгкой досадой, будто отмахиваясь от назойливых мух Ме-Ме, - ребром ладони зарубил их всех, потому что никогда не считал себя виноватым... Он жил по очереди у каждого, кто попадался ему на пути, будто перелистывал ещё ненаписанные страницы, кропотливо заполняя чистые листы, исправляя - как он сам говорил, - недопроявленность бытия. Предлагали убивать - он убивал, молили о воскрешении - он возвращал из мёртвых. Ни то, ни другое ничего не меняло в жизни встреченных им созданий: Теользин был лишь средством, а не творцом. То, что когда-то задумал его учитель, оказалось невозможно изначально - сянем не стать, им только родиться!
  
  
   ХИ'ЙСЫ (РЭЙВИЛЬРА'ЙДЕРСЫ) - самые удивительные драконы-оборотни, когда-либо жившие на земле. Как правило, у них несколько голов и огромное туловище, покрытое жёсткими блестящими пластинами. Два кожаных крыла легко удерживают могучее тело в воздухе: истинный хийс способен несколько дней не приземляться для отдыха, не пить, не есть и не спать... Истинных хийсов больше не осталось. По крайней мере, в этом мире. Наверное, теперь уже никто не скажет, куда они улетели. Впрочем, вполне возможно, что речь идёт о выживании или забвении; правда ли, что необходимо проделать сложнейший путь по кругу, чтобы вернуться* к пониманию смысла жизни, как советовала, кажется, древняя Я-Баи? Неизвестно... Глядя в бескрайнее голубое небо над головой, вдыхая прохладу утреннего ветра, не без оснований можно считать, что величие хийсов в том, что не сохранилось ничего после их ухода.
   * - Шамшад Абдуллаев. Двойной полдень.
  
  
   ХО'ЙШИ - коренные жители страны сновидений, иллюзий и миражей - Соррнорма. Хойши сами не видят снов. Они не приходят к кому-то во сне - ни в виде врагов, ни в виде друзей, ни птицами в лесу, ни каплями росы... Говорят, что их когда-то обнаружили в Соррнорме зурпарши, как забытых кем-то котят, оставленных в корзинке у парковой скамейки. Зурпарши не знают чувства жалости - несколько испуганных существ, стремительно меняющих свой внешний облик, заинтересовали их и... более ничего. С этого момента хойши получили дом и защиту, взамен - они создают вокруг моанов весьма материальный и убедительный мир, превращаясь в того, кого хотят видеть пленники Соррнорма. Жизнь моана похожа на коробку спичек: обращаться с ней серьёзно - смешно, обращаться не серьёзно - опасно (своим буйным воображением моан может разрушить страну сновидений). Кто-то должен контролировать фантазии пленников, контролировать самих пленников, следить за ними и ублажать их - до тех пор, пока их силы не истают, отданные на благо великой и бескрайней страны снов и иллюзий. И эти кто-то - хойши.
  
  
   ХО'НЫ - хорцы, чиооки, человеки, Homo Sapiens, - люди. По иерархической шкале сильса Йафэй Риста Хросса занимают пятую нишу снизу и двадцать седьмую сверху, считаются низшими существами и не допускаются в Ульдроэль дальше превратной черты. Живут недолго, в среднем около семидесяти лет, и тратят отмеренный им мизерный срок расточительно и неосознанно, полностью завися от физиологических потребностей своих тел... Впрочем, если заглянуть в большую Лесную Энциклопедию (на страницы 108 - 117), можно найти исчерпывающую информацию обо всех неординарных представителях этой ниши - весьма любопытную, начиная с Пантака Ди, известного ученого и философа, чьё имя внесено в мировую книгу Ги де Сса, и заканчивая Шварцем (не гeрром), доказавшим, что беспримерная физическая сила прекрасно может сочетаться с недюжинным умом и обаянием. Однако многие подозревают, что любой из этого списка не является чистокровным хоном (хорцем, чиооком и т.д.) и поэтому не может служить смягчающим обстоятельством-примером для остальных людей (чьи поступки не заслуживают даже осуждения). Раз в сто лет сочувствующие им дриады, дэльфайсы, лешайры, корневики и др. (в основном, лесные существа), несмотря на всё зло, которое приносят им люди, пытаются изменить сложившуюся ситуацию: воздействуют на отдельных субъектов или даже на целые сообщества - как правило, с ничтожным результатом.
  
  
   ХРУ'ММЫ - подводные существа с рыбьими головами, чешуйчатыми телами и перепончатыми лапами. Хруммов создают из людей русалки, используя эффект кокона и живую-мёртвую воду, хранительницами которой они являются. Светлые русалки-айрии (хранительницы источника живой воды) считают, что тех, кто пришёл тайком посмотреть на их священный танец, стоит лишь хорошенько напугать, но их сёстры - тёмные русалки-эории (хранительницы источника мёртвой воды) - с ними категорически не согласны. "Глупость, которая питается алчностью или праздным интересом, достойна, в лучшем случае, смерти! - утверждают они. - Мы же милостивы: пусть живут глупцы! На благо воды и её обитателей!" Люди так и попадались бы в волосяные путы речных дев, не зная о том, куда запропастились их предшественники, но однажды одна молодая айрия влюбилась в купавшегося юношу, который, к слову сказать, был не больше, не меньше - местный принц. Тот, как и следовало ожидать, ответил её пылкой взаимностью. И всё бы было ничего, но - о, неистребимое людское любопытство! - он решил узнать, что делает каждую ночь на берегу в глухом лесу столь юное и прелестное создание. Легко догадаться, чем окончилось его ночное приключение: новый подводный хрумм пополнил собой подводную коллекцию русалок. Айрия чуть не умерла от горя, правда, довольно быстро собралась с духом и отправилась к мудрой Я-Баи - благо, её избушка стояла на берегу речки - за советом и помощью. Неизвестно как, но маленькой русалочке удалось тронуть сердце старой Ведь-Мы, и та дала ей волшебный пирожок для бедного влюблённого. При этом старуха качала головой и грозила пальцем, приговаривая: "Есть две бесконечности - Вселенная и глупость. Впрочем, я не уверена насчёт Вселенной... Обидно, конечно, когда твои мечты сбываются у других, но тебе, глупая девочка, придётся с этим смириться: твой любимый будет, как прежде человеком, но никогда уже не будет с тобой. Ты согласна?.." Айрия молча взяла пирожок, поклонилась в ноги великой колдунье и со слезами поплыла назад, удивляясь, что та не попросила ничего взамен. Можно написать целую книгу о том, как русалочка, всё-таки, освободила превращённого возлюбленного и вывела его на знакомый берег. Там она скормила ему целебный пирожок, и - каково же было её изумление! - вместо прежнего юноши перед ней предстала симпатичная девушка, румяная и веснушчатая. В небе прогремел гром, - будто где-то далеко рассмеялась Я-Баи, - юные девицы, опешив, уставились друг на друга... Старая Ведь-Ма выполнила своё обещание, но в чём-то даже она иногда ошибается: прелестницы продолжали встречаться, предаваясь забавам всё на том же речном берегу. Постепенно к ним привыкли, прозвали "лесными биянками" (биянки - речные однополые рыбки, которые сами мечут икру и сами же её оплодотворяют) и даже приставили к ним старого змиурра - охранять от случайных прохожих: девушки были абсолютно счастливы и совершенно беззащитны... Однако спасённая, всё-таки, предупредила других людей о том, что не стоит гулять ночами по берегу, тем более, около танцующих "утопленниц". Число новых хруммов резко сократилось, но русалки даже не обратили на это внимания - они нашли себе другое развлечение: вот уже несколько сот лет как их допустили на празднества в Ульдроэль, где они могут танцевать не только ночами, но и днями - напролёт.
  
  
   ХУ'ЧЧИ - пауки-вывертыши, большие двенадцатилапые пауки - размером с взрослого вулфа, - способные выворачиваться наизнанку: на брюшке каждого хучча есть длинная щель, склеенная паутиной. Когда пауку необходимо принять другую - свою вторую - форму, он когтистыми лапками очищает от липкой нити щель и, крепко взявшись за её край как бы - точно рубашку - снимает с себя свою плоть, но поскольку все ткани и органы крепятся у него к позвоночнику, получается, будто он выворачивает себя наизнанку, как одежду, у которой внутренняя сторона похожа на внешнюю. Суставчатые лапы складываются и убираются в новом животе, освобождаются две ноги и две руки, вытягивается голова, лицом похожая на человеческую, и... проходит всего несколько минут - перед вами стоит молодой паренёк, худощавый, чуть бледный - хон и хон, каких тысячи! Отличается он от настоящих людей тем, что если ударить его по затылку, его глаза выскакивают из глазниц на тонких подвижных шнурках, а ладони практически всегда чуть липкие от "пота". Хуччи питаются существами с тёплой кровью: зайцами, птицами, кошками, небольшими собаками и т.д., но говорят, что в полнолуние пауков-перевёртышей охватывает безумие, и они способны напасть на человека. Если учесть, что хуччи очень любят бывать среди людей, то... Вывод делайте сами! Будьте внимательны: при новом знакомстве рукопожатие - влажная рука, поданная точно дохлая рыба, - может поведать и предостеречь очень и очень о многом!
  
  
   ЧО'ТТЫ - рогатые, хвостатые создания, чьи мускулистые плотные тела поросли короткой темно-серой шерстью, вьющейся "мелким бесом" подмышками и в области паха. От колен мужские ноги чотта переходят в козлиные и вместо стоп оканчиваются широкими раздвоенными копытами. Член у него гибкий, лысый, длинный, как змея, и оканчивается безглазой гадючьей мордой. Во время работы чотт завязывает его узлом и закрывает жёстким кожаным передником: чтобы раскалённые брызги из кипящих котлов не попадали на обнажённое место. Работа состоит в том, что чотты управляют так называемой "каторгой": встречают вновь прибывающих "преступников", подвергают их дополнительной проверке (дабы избежать наказания невиновного), затем разделяют их на группы - подлежащих мумификации и не подлежащих. Последних обдирают до костей: мясо - в котлы, кости - в кучи. Об огромных чоттовых котлах стоит упомянуть отдельно: в них кипит и варится плоть преступников, их грехи и злоба, ненависть и гнев, чёрные помыслы и жажда убивать - столь крепкий замес, что сила его поистине колоссальна. Если бросить в котёл невиновного - варево отторгнет его, как инородного себе: несчастный не утонет, будет вытащен чоттами из котла и сложен в специальные кучи для повторного разбирательства (раз в десять лет на каторгу с инспекцией прибывают йокли). Если же кого-нибудь напоить из котлов варевом, то его душа будет поглощена чоттами, а его тело постепенно усохнет и превратится в живую мумию. Как ни странно, многие согласны на эту участь и даже гордятся подобным выбором - выпивая ежедневно чашу чоттова варева, такая мумия может жить бесконечно долго. Естественно, ничто не даётся просто так: в свою очередь новоиспечённые долгожители - эагрэшты - поступают в полное распоряжение своих хозяев - чоттов. Находясь в зависимости от волшебного варева, эагрэшты выполняют свою часть работы с "нечеловеческим" рвением: они охраняют и проверяют близлежащие к каторге коридоры подземного лабиринта, ловят беглецов, сортируют и складывают кости, наводят порядок среди ожидающих свою очередь в котёл, наказывают ретивых и несогласных и... развлекают чоттов, периодически устраивая показательную охоту на какого-нибудь строптивого пленника. Чотты весьма благосклонны к своим услужливым рабам: они находят их полезными "делу чистилища" и позволяют им очень и очень многое, закрывая глаза на некоторые их омерзительные "шалости": рабам ведь нужно не только хлеба-рево, но и зрелища, а коридоры лабиринта безграничны, крики несчастных жертв развлечений эагрэштов не тревожат слух чоттов, не отрывают тех от работы - а процесс нескончаем: не иссякает очередь к кипящим котлам, никогда не утихнут бури страстей и желаний в сердцах живущих... Не дай вам Врахх, к чоттам попасть! А дашь им волю, так душу с нутром заберут и не спросят. Если фианьюкка поместить в неволю - он погибает, что же касается чоттов, то им, наоборот, воля противопоказана, так как они становятся одержимыми, буйными и свирепыми... и из них вырывается на свободу вся плотская страсть, какая только возможна в нижнем и верхнем мирах. А поскольку у чоттов нет от природы внутреннего ограничения на инстинкты, то через какое-то время (а точнее на сотый день) "бестии" выдыхаются, как от непрерывного гона кобели, и порой издыхают прямо на блудницах в дни оргических сатурналий. Это касается не всех чоттов, а только тех, которые молоды - по пятьсот лет, не более; взрослые - философски предпочитают быть у котлов. Но в дни великого лиха, когда сдвигаются пласты горных пород от мировых потрясений, и обнажается "каторга" - все чотты вырываются наружу и начинается вакханалия, бойня, погром. Так уже было не раз - и так будет, поверьте... особенно, когда нагрянут магары. Иногда, в дни чоттовых дюжин, чотт выбирается из подземного лабиринта и поставляет в низовые трактиры излишнее "варево" (а его мало никогда не бывает) в обмен на креплёный абсент и канабис, поэтому одно из имён чотта шишло, либо шишига, что зеркально - гашиш; а так же доставляют чёрно-коричневый студень в притоны - "за вечную красоту", в обмен на чесания и утехи. Отсюда, среди хонов и пошёл прuговор: чотт не чотт, а мумиё - вот! Но главное знание о чоттах давно утеряно в сгустившемся невежестве страха поздних эпох - это их тяжелейшая миссия: очищать мир от мерзости, а настоящая мерзость та - эагрэшты. Посему в апокрифе сказано: "Чотт тесаком пo-кости, а духом в крo-тости... и да не суемудро сие".
  
  
   ЭАГРЭ'ШТЫ - наимерзейшие существа, которые только возможны среди жизненных форм. Их обитание ограничено "каторгой", но если им удаётся проникать на верхние уровни - что ж, в мире возможно ещё и не такое! - то это величайшая опасность для межвидового равновесия и здоровья других существ. Эагрэшты - это зараза пострашнее лепры и "позднего спида", и силы эта зараза необыкновенной, в виду многовековой концентрации всего худшего, что проявляется в многообразно-разумном - особенно в хонах. Правду сказать, эагрэшты - единственное, хотя и вынужденное творение чоттов: кто-то же должен прислуживать подле чоттова "варева"! Эагрэшт избирается из худших "преступников", а это, как правило, убийцы, маньяки, сутенёры и прочее мировое отребье. У эагрэштов имеется вождь, но его кличут не персонально, а "Нашихчоттовагрэшт", что в соответствии с человеческим - "Беса нашего дурень". Cильсы классифицируют эагрэштов, как Hyoscyamus Eagres (термин обширен и намекает на пепельный цвет проступающих сквозь прозрачную морщу костей) - белёсый мертвец, дурь белёная, блажник, бадяк, шалтун, шалей, дурняк, дурностой, куцыйнос и др. Так или иначе, а всякого эагрэшта - пасись! (по ветхому - избегай), ведь этот "продукт распада", не лишённый остатков ума, чрезвычайно живуч и заразен... и во всех отрицательных смыслах. В имеющемся перечне "Старательных душегубов" откровенно указано, что легче всего со Свету изжить фианьюкка (принудительным разрывом Серебряной нити): достаточно совершить "ветрогон" (пустить ветры, а попросту - воздух испортить... и фианьюкку конец!); далее: хона колошматить - пестом; чотта - (Фатш Гунном) крестом, а вот эагрэшта - не изжить ничем и никак! На том держится страх перед Всеобщим Концом, когда вырвутся на волю заразные эагрэшты и инфицируют всё живое "неведомой лепрой", и не будет спасения никому, кроме тех, кого примет в себя спасительный Ковчег Ульдроэль.
  
  
   "Излишнее почитание превратится в страх,
   а благополучие принудит к ритуалу,
   однако Ты, став голодным, вылепишь
   из куска земли Будду... но руки твои будут
   дрожать".
  
   Лэ По. Послание вдаль...
   Великой Китайской Стены.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

КОММЕНТАРИИ

  
  
  
  

ЗАСТЫВШИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ПАМЯТИ

(ПИСЬМА К САМОМУ СЕБЕ)

ДОПОЛНЕНИЯ, ПОЯСНЕНИЯ И КОММЕНТАРИИ

(по поводу и без повода)

К ВЫШЕИЗЛОЖЕННЫМ НАПИСАНИЯМ.

  
  
  
  
  

Статьи, зарисовки, мысли из личного дневника (архива) некоего

профессора и смотрителя древнего хранилища цепи событий,

означенных за номером А36-557 под аббревиатурой "I-OYYT",

Трояна Модестовича Вяземского,

так же известного в узких кругах, как статиста и Supervisor(а)*

системщиков цикла Йт-Хемет**.

Все статьи, таблички, папирусы, файлы не систематизированы

в виду Его непрерывных командировок во времени.

  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ТРОЯН МОДЕСТОВИЧ ВЯЗЕМСКИЙ (с 691г.н.э. по 2055г. в ипостаси именно Т.М. Вяземского) - халдур Теользин, Taronela Jan, Тирр Сон, Троепольский Тит, Кассий Флор, Сеха Тан И, Идра-О, "Интайт Тхэст", Гамул Ипатий, Сылтык Аспарах, Беллини Эгнацио Лореданн и другие его персоны, личностные оттиски, фрагменты и впечатления памяти - всё рассеяно Ветром Бессмертия. Так же является обладателем единственной и персональной Картотеки динамических Farg(ов) всех тех, с кем контактировал приватно и по долгу службы, в пространствах и временах - на Дороге дорог и вне её снов.
  
   Означенные выше люди, различные существа и многие, многие "иные" (к чьей мудрости, опыту и обществу он - Троян Мо - прибегал) также упомянуты здесь.
  
   Вместе с тем, приносятся самые искренние извинения за калейдоскоп и нагромождения из историй и происшествий разных времён и народов: здесь имеется в виду смешение символов, языков и наречий в каком-то одном миге Времени.
   К сожалению, данное неудобство обусловлено спецификой существования во Времени некоего Ахам***, давно отвыкшего от "контроля, как разделения" и призванного лишь сохранять установленный свыше порядок.
   Только что сказанное не относится к умышленной дезинформации, существующей в этих текстах, файлах и рукописях. Она (дезинформация) является обязательным условием прохождения Лабиринта, что, так или иначе, присуще любому повествованию.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   * (лат.) - Внесистемное курирование действующей цивилизации (как событийного исторического уравнения), особо её высших уровней. Наблюдатель и научный руководитель; в конкретном случае - ответственный за основной inf-банк данных цикла Йт-Хемет в системе Имвульдт (Солнечной) и прилегающий к ней галактический сектор в рукаве Ориона.
   ** - Здесь уместно означить основные типы системщиков: Имвульдт-система, то есть Солнечная, - представляет основной интерес для Тёмной расы магар из "глубинного" космоса, базирующейся в Системе на планете "Х" - Нибиру; далее: Giam (Дзам), Xiiv-Ivhr, M-Arg, DzeT'Т и Д'Хетонг.
   *** - Было бы некорректно сказать в контексте категории Времени просто "Я" - Вяземский, поэтому в данном случае уместно санскритское "Я Есть".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 1. Утро. Пятница. Кажется, 13-ое...
   (без названия и повода, но всё же в день святого Сурка).
  
  
   И хоть мало различаешь во мгле, всё же блаженно
   верится, что смотришь туда, куда нужно.
  
   Набок Лад-Ир.
  
  
   Забавно, но почему-то именно сегодня мне довелось, наконец, окончательно и всеобъемлюще зафиксировать необычную цепочку событий, промелькнувшую в пространственном секторе НиУ-II, где, как и предвещали иные пророчества - должен проявиться Дафэн. Ещё забавнее было обнаружить, что рядом с неким молодым человеком следует мой старый знакомый - вездесущий и таинственнейший проныра Врахх Бак Хай'фрест.
   Впрочем, личность юноши тоже оказалась мне небезызвестна - студент института, в библиотеке которого я имел скуку транзитно материализовываться. Да-да, Василий... ммм, то ли Лоефелло (Longfellow... Lowell*?!), то ли Супилун... А вдруг он действительно Бай Басилевс?! Хотя, нет, не помню точно, слишком уж он рыжий, у таких нет ни отчеств, ни фамилий, только Василий, рыжий Василий - и всё. Как после дождичка рыжик - маленький, но с твёрдым прохрустом. Да так и должно быть в природе. Что ж, если дождь перемен будет и дальше столь непрерывен - мне представится повод познакомиться с ним приватно. Какая же, всё-таки, у него фамилия? Сехатаин? Тундурдун?..
   Мои неугомонные путники, как бы вы ни назывались: Вам - Емахо!**
   Это чудесно, ведь скоро я буду свободен, - ах, эта извечная Парамапара***! - и вот уже кто-то (кто хочет быть мной, а проще - меня заместить) дотронулся до "Дверей открытого горизонта" тайного местопребывания одного из "Меня". Но! Так же уведомлен сообщить, что в своём странствии и высших поисках между приступами экзистенциальной тоски этот мечтатель-идеалист, наконец-то, забрёл именно в Лабиринт путей (в Мой Дом), ведущих порой к Неискомому, что далеко не всегда смывает незримо идущую следом смерть.
   О, моя усохшая, но не увядшая смерть! Как же тебя распылило на кварки отведённое библиотекарю Время! Наперекор всем законам и ветру, ты - словно застывшая в пространстве слеза, не нашедшая ни земного пристанища, ни звёздного зноя. Но в моей одинокой Небесной обители посреди бесконечных эпох, микромира и невнятно ощутимых границ нашей конечной Вселенной, ты всегда рядом, а точнее - на моём рабочем столе: покоишься вечно ждущим, застывшим кристаллом - жемчужина Смерть, "запечатлённая" в плен пройденным мной Лабиринтом! Да-с, это вам не кладка родового паттерна Великого хийса - Зорра Горыновича! Однако прочь лирика и хандра, ведь Библиотека - не рай, и всё в ней необходимо записывать, систематизировать и считать... и делать это во Времени!
   Да-с, "в опыте", впрочем, как и "до опыта".****
   Ежели странствующий неофит - по незнанию (не говорю - по невежеству) - промедлил с позывом сию минуту захлопнуть открытую только что Дверь - по причине раздумий над смыслом незрелых беZсмыслиц, - так не мешало бы знать, что стоЗт он уже не у входа в сие необъятное хитросплетение троп и исключающих себя указателей, но где-то в самом чреве абсурда и тьмы! И всё это запутанное "Оно" пребывает в непрерывном движении и игре потока Сантаны (санскр.) - навязанных флуктуаций, непрерывность возникновения и исчезновения которых лишает беспредельности личной власти и вкушения её заслуженных благ.
   Я - Троян - и есть флуктуация, среди тающих тропинок моих одиноких надежд - надежд вернуться в тот мир (что оставил в благородном порыве) и снова быть "человеком обычным".
   Ведь так устроен Мир и... Преисподняя с ним. Но вернёмся к долгожданным друзьям!
   И покорнейше прошу меня извинить за промедление шагнуть вам навстречу. Иду же, иду!.. О! - О!! - О!!! Это ещё хорошо, что твой скороспелый рыжик - шустрец, уважаемый Уль Враххильдорст, только начал магический курс - обучение... Не то ведь вычислит келью мою - под елью, без спросу да сроку, и ну задавать вопросы. Сам же, что вар-рахалов рахх-шат: сверху - серый, как лунь, сысподу - красный, будто огонь, клокочет... и глаза - ясные, словно бессмертная рябь моей бутанской бумаги. Жаль, что Дафэн, не то позвал бы - настойчиво - себе на замену.
  
  
  
  
  
   * - Имена американских поэтов Лонгфелло и Лоуэлла. Последний здесь упомянут потому, что сделал выбор - не убивать, за что был заточён и попал не на войну, а в тюрьму. Поэт на мой вопрос так ответил: "Я здесь потому, что никого не хотел убивать". Василий же встал перед выбором аналогичного рода, но в планетарном масштабе: как быть мне Дафэном и почему именно "Я"? А если быть - тогда правомочно ли убивать во имя спасения многих?
   ** - (тибет.) Радостное восклицание тибетских монахов при виде Радуги ("не после дождя").
   *** - (санскр.) Термин, выражающий преемственность. Например, Бессмертный Библиотекарь, чтобы уйти от наиважнейших космических дел на "некий Покой", обязан подготовить себе соответствующую замену. Нюанс ситуации в том, что "прикоснувшийся" к упомянутому объекту - "Двери открытого горизонта"* - не обладает более правом на выбор.
   Никакой - пусть и дипломированный - "испытатель-любитель" не имеет ни малейшего шанса персонифицировать плазмоид - "баблон" в желанную волшебную жабу - дарительницу тайной мечты, - потому как (истинно) не знает границ Тайны в своей душе. Другое дело - банально эрудированный маг-курсовик, но эта публика устрашает даже магар дикой надуманностью своих прогрессивистских идей.
   **** - Собственно, имеется в виду восхищение изобретённым методом работы во Времени, не ощущая и не понимая Его - Времени - глубину; некое кокетство мастера, выражающее сентенцию: Я вижу это, но не верю этому (Кантор-mengenlehre "Теория множеств").
   Хотя, кокетство и есть способ наивно сокрыть наличие не-небесных страстей, но в данном случае оно - лишь отчаянный жест убедить себя в том, будто сентенция не есть ложь, тем более что страх тщеславия всё равно толкает в разнузданный эксгибиционизм мотивов. Даже меня... даже меня! С уважением, Троян Вяземский.
  
  
  
  
  
   Но вернёмся к гипотетическому посетителю Лабиринта, натолкнувшемуся на внезапный вопрос-приветствие, очень смахивающий на угрозу. Итак... hi is nothing in Himself *.
  
   Aqui os dejo mi alma - libro,
   Hombre - mundo verdadero;
   Cuando vibres todo entero
   Soy yo, lector, que en ti vibro.
  
   Miguel de Unamuno
  
   И вот...Здесь!
   С тобой... говорит моя "Душа - Книга",
   Человек Мира - истинный и правдивый:
   Когда Ты дрожишь всей кожей...
   Знай же, что в тебе... вибрирую - "Я".
  
   Мигель де Унамуно + Троепольский Тит... с благодарностью.
  
   * - (англ.) "Сам по себе Он был Ничто". (Подобное однажды уже было сказано небезызвестным Вильямом об Уильяме).
  
   Р.S. Континуальный catalogue: "Всё - Пустое".
   Так Сам-Лабиринт (я называю Его - Интайт Тхэст) в персонификации "Душа-Книга" - может выйти на контакт с "тёплым" движущимся объектом внутри Своей Пустоты и задать наводящий вопрос: "Зачем, собственно, ты (некто) раскрыл Сию Книгу и смотришь в неё... ничего не читая?" Учти: пауза затянулась, и - несмотря на незнание языков - надобно что-то делать! Совет прост: не зная языка и не имея ответа, быстро шагай, потому что Здесь читать - адекватно идти.
   Напомню: подобное обращение чрезвычайно тактично (до тех пор, пока Лабиринт окончательно не убедится в том, что культурное обращение уместно... к путешествующему по Его - Лабиринта - Великому Сну).
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0/1000 Запись 999. Пергаментный свиток, покрытый смолой, и в новое время не распечатан.
  
   Я всегда представлял небеса, как огромную библиотеку. Не я лично: так безошибочно полагал и не раз говаривал доверительно в частных со мною беседах Альберт Эйнштейн.
   Следует отметить: выход на эту якобы Дверь-Книгу* предполагает среднемагическое образование, т.е. востребован некий разумный уровень индивидуума, способного на вневременной анализ и сортировку причинно-следственных цепей отправного события.
   Так или иначе, но последующие мифологемы исказили первичные значения терминов, образов, слов и событий древности, и чтобы правильно читать Книгу реальности, необходимо использовать Зеркало Времени - Speculum Triplex, изучая всевозможные Его отражения (раздел - Близлежащая Пустота).
   Speculum Triplex - главное орудие Лабиринта, и чтобы преодолеть его троичное искривление - необходима личная просьба ко Мне.
   От себя добавлю изречение одного из поэтов: "Дверь-Книга" подобна зеркалу - Она пуста и чиста. И, в отличие от обычного зеркала, Книга осознаёт... и при этом совершается ВСЁ!!!
   Идущий же, постигнув значимость своего пути (особенно между строк) утрачивает Все-вменяемость.
   Навсегда!!!
   Лэ-По / ХХI (111)
  
   Р.S. Вихрь замкнутого Кольца TOURBILLON смёл с моего стола все рукописи Tet-a-tet, а перед "Прыжком" последний мой P.P.S. попал под замерзающий Временем дождь.
   Пробелы неукоснительно восполнятся Библиотекой.
   До встречи.
  
  
   * - (коптск.) "Двери открытого Горизонта" - понятие, обозначающее ворота в Дуат - потусторонний Мир мёртвых у древних егЗптян, а в нашем случае - вход в Лабиринт. Этот феномен так же бывает рукописью-манускриптом, открыв который теряешь ощущение обыденности вещей и становишься неким информационным кодом в синтезе с разумным плазмоидом - "баблоном", находящимся - по незримому договору - в состоянии покоя на размытой границе между корпускулой и волной - до тех пор, пока кто-то последующий не дотронется мыслью до этого кода (пребывающего, к примеру, в образе Книги... или в форме гематитово-непроницаемых Врат (всё зависит от восприятия)), и не вскроет "Это" - себе на века.
   А так как здесь мы обнаруживаем факт мистического подтекста, имеющего прямое отношение к Территории Тишины, то настоятельно вынуждены озвучить нашу версию с помощью М. Уномуно - "И трижды мёртвым, я однажды затрепещу у Вас в руках", потому как речь тут не об обезумевшем библиотекаре, от лица которого, как бы, и идёт повествование, а о "Душе - Книге", как Тишине Слова, и "Человеке Мира" - Достойнейшего из достойных.
   Так или иначе, хон должен знать, что книга - это портал, которую необязательно раскрывать и читать. Достаточно прикоснуться к её дыханию - мыслью.
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 2.После беседы в Библиотеке. 4 часа ночи, а впрочем, скорее утра. Уже суббота, ещё полчаса и выползут-поскачут блохроцыгли.
  
  
   Логика кодекса правил "идущего" помогает забыть о начале пути и спасает от непонимания сути Выхода.
   Грядущий же Выдох... Высоко-Мерен.
   Сеха Тан И
  
  
   Вот уже 171 (365 дней в году) "малых лет", как я не приводил никого к своим фолиантам и файлам. Василий - везучий и неуёмный юноша, любознательный и неожиданно умный. Можно было это предположить с самого начала, но чтобы настолько?! Выудить из пространственных ячеек Королевскую печать и тут же скоропостижно исчезнуть???!!!... Следом канул и озабоченный Враххильдорст. Я же с зудящим интересом жду продолжений и последствий.
   Et lux perpetua luceat eis*.
   Опять ожидаются - впрочем, кто бы их ждал?! - магары. Говорили о них, о них и только о них. Хотя, кажется, упоминали и кого-то ещё. И не смотря на то, что ныне боги не противостоят друг другу**, разрушений будет, как в тысячу войн, и жатву свою они снимут обильно.
   А посему необходимо торопиться с консервацией текстов и изобразительного материала, претендующего - как минимум! - на относительное бессмертие.
  
   P.S. Сегодня ужасный день. Да, опять с расчётами флуктуйнуло: проявлен у пирамид в Египте - голый, но уши длинные: значит не израильтянин, не нищий и знаю местные языки - хоть это удача! Скажу, что ограбили, главное - не увлекаться пивом и игрой в таротический преферанс - затягивает во все времена.
   О, древний Египет - красив, мудр и вечен! А день - дерьмо (очень плохой!), день выхода Бастет***, оберегающей две земли: нельзя ходить по земле до восхода Ра и нельзя работать. Может, сегодня вообще не нужно трудиться? Даже слоны от работы бывают чрезмерно печальны.
   Мы - я и гостеприимный фараон Рахтеп, быстро распознавший во мне равного перед Небом, - пьём ячменное пиво и, несмотря на благородное происхождение, обсуждаем красоту и несовершенство женщин.
   Пусть же речи наши кончатся мучительной смертью, как кончается ею всё сущее! Пошли нам в этом удачу Тот**** - Тот-аль Кин, - кто контролирует Время. Х-Хау!
   Всё повторяется вновь и вновь, но не ищи конца в протоптанной по колено борозде времени, ибо усталая жизнь толкает колесо сует по бесконечному кругу. Толкает, толкает... Мелются, мелются зёрна минут в секундную пыль, лишь поскрипывает извечный цифер-б-бл-ад-т госпожи Времени.
   Какая удача, что не выговариваю иероглиф "Я" и означенный - "мягкий", иначе бы вечная Дама обиделась, несмотря на то, что Она, скорее всего, среднего рода - "Оно, да и только".
  
  
   * - (лат.) И да сияет им вечный свет.
   ** - Речь идёт о противостоянии планет в системе звезды Имвульдт (Ра), то есть Солнца, происходящее каждые 176 лет.
   *** - Богиня "Солнечное Око", дочь Ра, женщина-катт, достигшая в древнем Египте высших уровней иерархии: вначале светской, затем духовной. Мифологически - олицетворяет доброту, радость, любовь. После гибели Эхнатоновой расы и ухода с берегов Нила благословеннейших фианьюкков, Бастет - через врата белых снов - вернулась в мир каттов, где в высших отшельниках благоденствует до сих пор.
   **** - Тот Серебряный (dhwtj(999)), владыка чужеземных стран, в др. Египте Тhоt /144(999)/ - бог луны, которая является сердцем солнца (Ра); ТоТ (999) владыка Времени и создатель письменности, отсюда очевиден благоговейный трепет перед ним всех библиотекарей и летописцев. Включая, конечно же, и Меня.
  
  
  
  
   Итак, о магарах...
  
  
   МАГАРЫ. Может ли современная наука подтвердить существование планеты Нибиру (Мардука) - планеты, размеры которой примерно представляют среднее между размерами Урана и Юпитера, с эллиптической орбитой, циклом в 3600 лет и перигелием, обычно близким к Поясу Астероидов?
   Она (наука) только и занята изысканиями и исчислениями, кстати, открытие новых планет за последние двести лет обязано больше математическим расчётам, нежели чем мощным и совершенным телескопам. Плутон, например, был обнаружен из-за странного поведения Нептуна, на который явно оказывала воздействие какая-то неизвестная гравитационная сила. Далее, следуя этому принципу, астрономы убедились в том, что непонятные отклонения орбит Урана, Нептуна и Плутона, Юпитера и Сатурна, вызываются существованием ещё одной, до сих пор необнаруженной планеты... Всё это несколько забавно, ибо зачем доказывать очевидное и искать то, что находится под самым носом?
   Нашлись, впрочем, двое астрономов - безумцев, которые пошли дальше иных и с помощью математических моделей показали, что новая планета вытолкнула Плутон и Харон из их прежнего положения спутников Нептуна. Они предположили, что вторгшаяся планета была в 3-4 раза массивней Земли, причём, её орбита должна обладать большим эксцентриситетом - сильно наклонена к плоскости вращения вокруг Солнца, а её период вращения очень велик. Как будто учёные пользовались для своего доклада выдержками из "Энума Элиш"*. Кажется, их звали хон Харрингтон и ван Фландерн? Потом был Джерр Ной Гебаэр-Ур. Этот всем запомнился очень хорошо. Он честно признался, что не знает, что "оно за такое", хоть определённо и очевидно, что чтобы это ни было, оно Есть... А я ещё добавлю, что оно не только есть, но и ещё всё время хочет есть... Кровожадное и беспощадное - да-да, настолько, что с его появлением связывают гибель динозавров 26 миллионов лет назад. Легко им рассуждать о том, что случилось невесть когда, по-моему, столько вообще не живут, даже бессмертные сянь-сяо-сю.
   Итак. В системе имеются 11 небесных тел, где 12-я планета - Мардук, и 13 - центр (Гила-Эрра), что за Солнцем (относительно Земли) - выход из Системы Имвульдт (Корабль - Ковчег Ульдроэль).
   12 - Очень важное, ключевое число:12 голов великого Дракона Д'Хетонга, 12 созвездий, даже цикл Земли делится на 12 периодов по 2160 лет. Священное число богов. Не потому ли очень долго бытовало мнение, что на неизвестной планете как раз и обитают эти самые боги? Блажен, кто верует! Видели бы они это божественное пристанище!
   Нибиру или Мардук (12-я планета) так же является и 6-ой (а это число издревле вызывало спазмы и холодный подкожный зуд), если считать от Плутона и в контексте Библиотекарских тайн - является суммой (69) невскрытой системы, как "магарический" принцип в секторе без числа, который вскрывается через экзистенциальное "Я" (3) и растворяется посредством слияния с остальными позициями в новых суммах надвигающегося Конца 9(63).
   Как говорится в земном народе: Эй (hi), шестой! У ворот постой!..
   Однако бойтесь Мардука - магар обиталища! Представьте только, чтС за мир на Нибиру, если 3600 лет "Он" летает вдали от Системы Имвульдт, а когда входит в неё, то лишь слегка освещается светом Дайхантр Дивья (Юпитер), потому что Солнце здесь (в месте пересечения Солнечной системы Тёмной планетой Нибиру) - лишь звёздочка, каких мириады. К тому же, Нибиру - блуждающий Мир межзвездья, и пришёл в Систему в начале времён из неведомой Тьмы. Последнее посещение 1600 лет до н.э. устроило катаклизм, спровоцировав извержение Санторина на Крите и глобальный всплеск Красного моря.
   Мардук в три раза больше Земли: тёмно-серый шар размером с Нептун; он летает по вертикальной орбите, возбуждая кометы, врывается в мир Системы, "падая", словно раскалённая лава с небес, либо из жерла вулкана вырываясь наружу - что одинаково смертоносно для жизни.
  
  
   P.S. Умереть - дело скорое и лёгкое, жить - значительно труднее. Однако, желать смерти, когда живётся - столь же малодушно, как сокрушаться о жизни, если пришла пора умирать. Что толку подёргивать шурршалками и изгибаться вкруговую - винтом, если тебя уже начал заглатывать слеповёртый ушрутень**?
  
  
   * - В "Энума Элиш" в тексте древних шумер описывается непротиворечивая версия образования Земли и Пояса Астероидов, происхождения Луны, комет и многих элементов Системы Имвульдт, которым не дает объяснения современная наука.
   ** - Слеповёртый ушрутень столь же мерзок и беспощаден, как и взбесившийся сизый грольх, - не будем поминать уж всуе зазеркального магара! - не отступит, не выплюнет и не задубеет желудочным шлангом, переваривая заглоченные, истерично протестующие тушки, проще говоря - листно-гнозисные биосистикслы.
  
  
  
  
  
  
   ПРИПИСКА 0/12 Сегодня мне приснилась Сайлюш. В этом сне она была дриадой. И я любил её, как могут любить только дафэны... Всё повторяется, но в лесном кругу солнечных часов не ищи конца - кроме начала*.
  
   Грешники и порочные скажут: будто Я слишком добр и ханжа! Но для праведников Я - исчадие Дна.
  
   КАТАРАХ АХАМ (санскр.) -
   "Я", который! - пожелавший быть неизвестным.
  
  
   Мне бы не хотелось быть Дафэном. А впрочем, все, что присуще ему, присуще и мне. Но у него только то, а у меня ещё сверх того целый перечень обязанностей. Хотя, зачем сравнивать? Да и сравнимо ли?
   Время... Слишком тяжёлая ноша для Дафэна! События мелькают и сливаются в единую полосу. А для меня всё давно потеряло смысл... Время тоже мне подвластно, но Дафэн, в отличие от меня, не может вернуться в прошлое, как праздный путешественник. Он обязательно несёт на себе груз События - события, в которое он вынужден вмешаться: обязан спасать, спасать и спасать... Не хочу никого спасать! Пребесполезнейшее занятие! Мир никогда не погибает, никогда не рождается. К тому же, для меня Дафэн - ортодоксальный апоссионарий, верящий безраздельно в свою правоту. Звучит, как приговор. Или как ругательство. Но кто-то должен делать его работу! Что ж, мир сам избирает себе Дафэна, чтобы его руками творилась история... Не хочу быть инструментом! Надо обладать запалом юности, необусловленной ни опытом, ни осторожностью, когда для тебя "жизнь - здесь и сейчас", чтобы добровольно и пламенно принять на себя бремя спасающего. Блажен, кто верует, и пусть ему сопутствует удача!
  
  
   * - Юрий Смирнов "Энциклопедия чувств", конспект.
  
  
  
  
   "Он всё время старался Быть, но это - всегда - мешало ему Жить".
   Фениксо-логическая петля.
  
   ДАФЭН - Дафэн - по-китайски "Феникс" - тот, кто пропускает через себя смерть, будто кровь, и, умирая, не умирает никогда. "Доэна" - у зарастрийцев - тёмная и светлая сторона души, проявляющаяся после смерти человека в зависимости от его прижизненного Выбора. В нашем случае - это сущность, имеющая возможность движения по петле Времени, и держатель Врат в момент Перехода (Исхода) людей с одного уровня (измерения) на другой - в так называемом Конце Времён.
   Дафэн - тот, кто возвращается... Сколь многие люди мнят себя дафэнами. Порой их поражает чувство, будто "подобный момент уже переживался". Приверженцы вечного возвращения клянутся, что так оно и есть, и привлекают эти смутные состояния ума в подкрепление своей веры. Они забывают, что воспоминание само по себе есть нечто новое... В тот миг, когда в уме появляется эта идея, все цвета меняются - и начинается другая история. Время постоянно отодвигает воспоминание всё дальше - вплоть до того момента, когда возможно уже предвидеть свою судьбу и поступить иначе*... Людей пугают или раздражают подобные мысли: где доказательства, в конце концов?!. Нет доказательств, которые можно было бы потрогать рукой. Есть мысли и состояния души - единственные незыблемые подтверждения: да! Для идущих по Пути есть только Путь: то, что пройдено, настоящая точка под ногами и то, что ещё предстоит пройти в будущем! Для Дафэна же, созерцающего этот Путь - весь целиком, - нет никакого Пути: нет прошлого и нет будущего - всего лишь настоящее... без конца и края (дойдя до конца, вы и сами поймёте, что пришли в начало, ибо изначально знали всё наперёд)! В долю секунды Дафэн способен очутиться в любой точке последовательных событий. Он везде и нигде. В этом его сила и его слабость: однажды, вернувшись в так называемое "прошлое", он может не узнать его... Поверить в это очень трудно - и, самое главное, не нужно.
  
   P.P.S. У великого "Камня Путей преткновения" не три дороги для пресловутого выбора, но неизбежно лишь две. Куда тут податься студенту Василию? Ясное дело - в Дафэны! Но это значит, что выбирать надобно, всё же, несуществующую третью дорогу, а она-то и может быть одним из выходов (или входов) из Лабиринта (версия новая и на практике пока не проверена).
  
   * - Хорхе Луис Борхес. История Вечности.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 0/9.Ремарка - по прочтении сжечь. Далее: размельчив, перемешать с мукой и скормить птицам, либо разорвать и развеять с какой-нибудь священной горы - будь то Кайлас, Фудзи или же Канченджанга*.
  
   Снова слышен шум космоса; О, quando fiam uti chelidon?**
  
   Однако, к вопросу о работе с рукописями - рассматривая его, безусловно, в контексте идущего (блуждающего) в Лабиринте нашей смертельной игры.
   Имеется факт - чрезмерное использование инородных слов и терминов. Что тут сказать? Palpasia perkussia! Простукивай - не простукивай, а Пустота не звенит, если не предложена субстанция - мясо и спирт (но это для стойких и посреди суровой природы заснеженных гор - "травникам не вкушать!").
   Представить опасно: как-то заявился на соискатели прохождения Пути сам грольх Ра-Рух, так его выкинуло в субпараллельные паст-перфект-ниши, из которых он выбирался Кротовыми норами**** в трёх временах - вот она, сила Тройного Зеркала "Spekulum tripleks"! Этот случай запечатлён в восприятии нашего симпатичного "рыжика", бывшего как раз на месте происшествия - в городе Лабиа Тхун.
   Посему, необходим хоть какой-то уровень защищённости моей Вневременной синекуры:
   1. Важно, чтобы отступились отягчённые "элитным" мотивом плутающие псевдо-интеллигенты (высокомерие, как аристократизм; культура, как светскость - неприятие Низкого в любом его качестве, даже если это основание пирамиды и пр.пр.пр.). Алчущий взгляд отражает тенденцию, как интеллектуальный снобизм; в нашем ракурсе может иметь непредсказуемые тупики.
   Например: тут всё дело в должности Supervisor(а), чтобы нашёлся претендент на статус "Бессмертного вне Небес" - "система" должна быть "раскрыта", но это чревато магическим экстремизмом со стороны параллельных и посторонних (низшие грольхи, тщеславные сильсы, люди, в конце концов). В такой ситуации используется вербальный фильтр - отпетый эпистоляр, как банальная эрудиция, ведущая в тупики хитроумного Лабиринта ("Трудно быть снобом, когда смог "козлятник" покинуть, хотя козлячество из себя выдавить порой вечности не достанет").
   2. Дезинформация, а местами откровенная ложь - используется для тех, кто подвизался отделять Лес от Города, зёрна от плевел, полевых сурков от ночных упырей и т.п... Их выбор исключает возможность иметь информацию даром, которая - вне такового - не прилагается.
   3. Для суггесторов-экстремистов, которым нужна только сила, слава и власть предлагается принцип Фиэт-Бон-Чьи (что значит "вход" и "выход" - "верхний" и "нижний"): в случае с дилетантом, работает как аннигиляционный портал, хотя это всего лишь the back door - Чёрный (задний) про-ход. Подчас путь, как вход со двора, пролегает мимо мусорных стоков, которые некуда и некому вывозить (курсив пешехода), и смыть их может только Потоп.
   К слову сказать, аннигиляция - не самое худшее, что приключается со случайным прохожим в сфабрикованном мной Лабиринте; результатом её может быть гамма-квант (одно из проявлений света) с нулевым зарядом - фатальный итог слияния электрона и позитрона.
   Мой, мой итог! Аннигиляция - затяжной, бесконечный наркотик.
   Я помню: я когда-то любил... но очень хотелось быть Супервайзером и так тянуло на подвиги, что не заметил, как с головой погрузился в подвешенное Ничто - реальность для потерявших стул - но не стол, и вот теперь я непрерывно обязан стоять (принцип вечного неудобства и неоправданного стеснения).
   О, этот альтернативный мир! До таких пределов увлёк своей силой и властью, что после этого я уже не был способен ни удерживать тающую любовь, ни понять свои обанкротившиеся мечты... Но лишь обязательства, обязательства перед довольным своим предшественником - Библиотекарем вне Небес, заслужившим долгожданный Покой. Уже растаяло в толще веков само его имя - а я (да-с!) обижен... обижен на столь прозорливую мудрость своего предтечи - в выборе заместителя, который бы "не желая - очень хотел". На дешевизне меня купил - желанием спасти от погибели (несмотря на Предопределённый Конец) всех: плохих и хороших - одинаково разрушающих свой завтрашний дом.
   От подобной муры я иногда сбегаю на землю - не упокоиться, но забыться... помимо прочего, в тайной надежде, случайно увидеть её - ту, которая - доподлинно знаю! - не забыла меня и продолжает ждать и искать. Я помню, я всё ещё помню тебя, моя любимая!..
   Сегодня ж - предвкушаю! - покорного вашего слугу утешит Катулл, римлянин и поэт. Не разбавляя вино, он предаст поэтике праздную пустошь моего ума, а я попытаюсь - в который раз - убить себя пьяным сном.
   Катулл (из давних друзей) через века грезит Псапфой и завидует мне: моим странствиям по Реке Времени - наивный! На пути в завтра его поэтика давно опередила величие неприметного гостя, но Safo!.. она любит лишь музыку S-Fer! О, Псапфа! Ты - островитянка... как, впрочем, и я: никого в себя не впуская - знаешь о мире всё.
   Не единожды я встречал её в очередном странствии вглубь веков и вновь убеждаюсь, что ей - Псапфе - везде хорошо (в своём саване из стихов, в котором - прекрасная - возлежит среди грешников, не касаясь грешного дна). Когда-нибудь я подарю Псапфе сизого грольха - пусть научит его любить!
   Да, забыл сказать о главном: любая альтернатива, как и моё Бессмертие вне Небес, чрезмерно увлекает людей, сильсов, грольхов и прочих жаждущих выгодных перемен, поэтому должен быть кто-то, кто бы наблюдал за всеми со стороны и напомнил бы в нужный момент о том, что Реальность - для всех, разлита везде... и безжалостна. А этот кто-то - увы, ваш покорный слуга.
   Записано в I век н.э... Цезальпийская Галлия, г. Верона,
   Долина По, двуполый Рим и мой несравненный Катулл.
  
  
  
   * - Находится между Непалом, Бутаном и Индией; именно Конченджанга, а не Эверест (Джомолунгма) является главной горой в Himavant (санскритская персонификация Гималаев; буквально Владыка снегов). Именно эта гора - незакрывающийся во Времени и в пространстве местного ареала - портал во внешний и внутренний космос. Отсюда расселялись Веганцы, Dzett, Хира (Сириус), Плеядианцы, Эла-Хийс и Д'хетонг Хет. А из её (Конченджанги) льда были созданы первые мужчина и женщина; об этом хорошо помнят тибетцы и Ваш покорный слуга, записавший сию историю со слов своего небесного друга Оллисса Ушранша на старинной бутанской бумаге, способной удерживать "Слово" тысячу лет. Bravissimo! И хотя срок маловат - беспокойство излишне. Была сделана копия, а сам текст (на древнетибетском) - terma - покоится в моём уникальном хранилище.
   ** (лат.) - О, когда же я стану ласточкой?
   *** - "Кротовая нора" принципиально отличается от Чёрной дыры, хотя и близка по природе проницаемостью - свойством прозрачности, то есть: грольх Ра-Рух, попадая в неё из Лабиа Тхуна, не исчезает, но неизбежно искривляется. "Кротовая нора" имеет свою ось и свойство вращаться. Скорее всего, то минимальное смещение во Времени, которое происходит в момент прохождения туннеля-норы, неминуемо разлучит путешественника с "родной" реальностью. Метафизически объект "исчезает" для той реальности, из которой он прибыл: его как бы "нет", и злосчастный Ра-Рух вынужден начинать всё сначала, даже если исходная точка "заякорена".
   Сущности, "прыгая" или ныряя через "Кротовые норы", будут обретать актуальные формы, и усваивать новую информацию, но, распространяясь по горизонту Вселенной, они неизбежно утратят первичную "Альфу"... для земножителя - Землю, которому Земля навсегда становится миражём, условностью - мифологически потерянным Раем.
  
  
  
  
  
  
   ФИЭТ - БОН - ЧЬИ - основной принцип прохождения Лабиринта. Фиэт-Бон-Чьи отличается от других принципов, прежде всего тем, что он двоичен: имеет два входа - только входы! - два зеркала, о выходе же ничего неизвестно. В этом принципе выделены и конкретизированы два таких понятия, как "Верх" и "Низ" системы, но об этом несколько позже. До поры Фиэт-Бон-Чьи следует избегать, но он так же неотвратим, как полное затмение Солнца*.
   Познали его (и вернулись) немногие, но на памяти первым был египетский Тот-аль Кин. Он занял достойное место между "Верхом" и "Низом" принципа Фиэт-Бон-Чьи, и как - по поводу - вздохнул Оницура ...не из обычных людей Тот, которого манит дерево без цветов** с зияющим в сердце дуплом.
   Почему именно два входа? О, они, как глаза Лемура на голове особо бледного хона, - по-детски наивно-коварные (сиречь - бездонные), и на загривке - два завихрения в волосах, рассечённых черепно-краническим гребнем***.
   При чём тут отдалённый примат? Dyt gjyznbq!!!
   Хотя... это может быть игрой слов, ведь цивилизация Лемурия является "Низом" на данный момент Времени, а у лемура имеется особый хвост, позволяющий совершать любое действие в неестественно "подвешенном" состоянии. Всё дело в том, что "Низ" бинарен (двоичен) по природе своей, а подвешенный за хвост "примат", который есть выражение великого принципа Двандва (санскр.- двойственность), имеет ещё и раздвоенность Бороды****. При завязывании же бороды в узел, т.е. при преобразовании двух полюсов в один, мы получим тайную формулу Трин-девятого царства, - числовое выражение 999, - объединяющую в себе все существующие измерения нашей необъятной Вселенной. Однако если сложить две бинарные суммы Принципа Двандва, то опять же получим... что есть две передние лапы, активные, как две руки; и две задние лапы - как две ноги, которые так же суетятся, как две руки... Итак: (изучив 333 тома расчётов и алгоритмов, здесь пропущенных) получается число - 666, т.е. перевёрнутость Трин-девятого Царства (999), а правильнее сказать - "вывернутое его нутро", непригодное для притч и гнездовий Любви, которое лемур созерцает кверху тормашками, вися на хвосте... Итак: всё это говорит о том, что во всяком "Низе" заключён "Верх", а во всяком "Верхе" "Низ".
   Оставшийся в стороне от Самосозерцания, болтается на своём хвосте девиант-примат. Вот так и Великий Негодяй, как называют его суфи и магары (по белому - Fer), творит Путь "вниз", держась хвостом за ногу восседающего на троне Самого Аллы - тонкий разливает в своих твореньях яд...(Кrylov) - и, не имея возможности отпустить эту великую ногу, иначе вынужденно окажется лицом к лицу с тем, за кого держится, и тогда непременно в Нём Самом и растворится. Это обязательно когда-нибудь произойдёт, но когда - не знает даже тот, кто только и делает, что растворяет.
   Да, я признаю, конечно, это - Ужас! Но Уж... не Ужас... Ужас... Ужас.
   Хотя, каждому козлу - свой огород*****, а всесилие примата-девианта (перевёрнутость искажением) ограничено радиусом его хвоста.
  
  
  
   * - 1.44 мин. - максимальная продолжительность солнечного затмения; Трин-девятое царство - 999 пребывает образно и мистически вокруг Чёрной короны звезды, ставшей его мерой и "пятСй Ахиллеса".
   ** - Существует два Прото-Дерева; на одном из них (условно, по вертикали - вниз) обитает лемур-девиант; место особо опасное для большинства "живых" существ и систем. Оно обладает способностью стремительно "выворачивать" их наизнанку (перерождение клетки, онкология - в мед. терминах и проч. - прочь беги); как сказано классиком: "К нему и (Симург) не летит... АлкАл нейдёт - лишь вихорь чёрный... На древо смерти набежит... И мчится прочь уже тлетворный" (В параллельных измерениях алкал - родственник волколаков, антагонистов вулфов).
   По поводу "Чёрного вихря" ничего сказать не могу, кроме того, что Он всего лишь - ветер, который, проходя на балло-предельной скорости, к примеру, сквозь "узкую щель", - в силу всасывающих физических законов - обязан быть стремительно смертоносным!
   *** - Мистическая шишка, имеется у существ Третьего Царства и обусловлена их местопребыванием на расстояниях от него. В данном контексте это вытекает из "энергетики" места - "Чёрный выход", то есть "Низ". Так же, сим знаком обладают противоположные по значению сущности (например, Тот-аль Кин Серебряный; "Верх" - "Белый выход").
   У людей "мистическая шишка" выражена костяным наростом (гребнем) ото лба до темени, сформированным вытягивающей силой их тайной родины. Данный признак имеют как "Белые", так и "Чёрные" хоны. Тайная родина - Пространство Принадлежности - находится над головой человека на расстоянии вытянутой руки и "включается" (радиирует) только после наработки субъектом Высшей Воли, либо - у некоторых "простаков"! - имеется уже от рождения. По этой шишке легко можно обнаруживать таковых, следить за ними и если что - то строго наказывать за подсознательные манипуляции Силой.
   **** - Кровожадный Эрлих (тюрк.), творящий тёмное человечество, имеет раздвоенную бороду до колен; у уйгуров владыка Ада - Эрлик-Каган; у шумер(цев) - женщина Эрэш-Кигаль, которая - в момент смерти её сестры Инанны, богини Неба, Света и Жизни - мучается родовыми схватками у себя в Аду... и в свою очередь, обратное происходит с Инанной. Именно эта аллегория в образе одномоментно зарождённого младенца, а на деле - та самая зверушка неведомая и есть "третий вход" для наивного простака, который подвизался пройти Лабиринт.
   ***** - Перефраз Леца: для каждого осла своя трава прорасла.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 1000.Запечатанная в благоговении, но с надорванным краем и жирным пятном от указательного (шестого) пальца левой руки. К ней прилагается и чертёж Лабиринта... О, Господи! Это же тот самый... МОЙ ЛАБИРИНТ!!!
  
   Приветствую тебя... Никто!
   Это Я - Лабиринт.
   Ощущая присутствие
   в собственной Тишине,
   вынужден предложить (отражаясь)
   Ужас каждой твоей
   Мечты...
   Интайт Тхэст, "Сам - Лабиринт"
  
   Сколько бы я ни жил, каждый год, месяц, день... каждая секунда - вздох, удар моего сердца - падают в бездну великого Лабиринта судеб. Однажды я вошёл в него. Однажды - если суждено - выйду. Каждый живущий - пусть даже и не ведая о том, - стремится попасть туда, ибо в Лабиринте сокрыта Истина: в нём спрятаны ответы на все существующие вопросы. Но вот как их найти?
   Прежде всего, необходима выдержка и усердие, потому как проникновение в Лабиринт реализуется в размышлении. (Повторюсь: чтобы делать - надобно быть, чтобы быть - возделывай). Порядок нужен для творчества, а беспорядок - чтобы творение ожило. Чтобы быть (взволноваться) - необходима сдержанность, простота и естественность, ибо невероятность "выхода" всегда естественна.
  
   Неверно полагать, будто Labirinth существует для того,
   чтобы убивать путников. Смысл Его бытия в том, чтобы
   даровать Выбор.
   "Выбор - вот Таинство Подлинного".
   Ибо сказано: Путь... Высвобождает Вечность, заключённую в человеке.
  
   ЛЭ ПО (XXX)
  
   Вспомним Гаутаму Шакью, когда явился пред Ним повелитель иллюзий Яма и был растворён в Буддовом размышлении. Так и мы - растворим же все мысли, дабы созерцать Лабиринт. Созерцайте - ведь созерцание tru to any sistem*. Зри форму, ибо она всегда воспитывает больше, чем содержание. Если процесс будет правильным, то вскоре - сквозь завесу иллюзии - начнёт проявляться из самой Пустоты - "Вход" (12-й элемент в системе). В случае правильности усердия будет обнаружен и "Выход", но в нём будет стоять обязательно Яма (либо то будет окно, из которого Владыка смерти заглянет Вам прямо в душу). Это второй этап созерцания и он самый тяжелый, ибо взгляд Ямы выдержать очень трудно. Это Вам не какой-то Вий или Оле... Он их Хозяин. Так что - быть бы живу. Да по здорову!.. Встретивши - разбегись!
  
  
  
   * - (англ.) Верно по отношению к любой системе.
  
   ...Самое лучшее - это БЕЖАТЬ.
   Когда "идущий" встречает врага, и более сильного,
   противостояние не имеет смысла.
   Возникает выбор: плен - либо бегство...
   В условиях Лабиринта 1-е означает полное поражение
   и прекращение странствия;
   для путника подобное равносильно смерти.
   Остаётся - Б е ж а т ь!!!
   И если бегство твоё, как "острие меча"
   пронзившего сон идей, - оно не является поражением;
   а пока нет поражения, - неминуемо возникает шанс
   перейти Мост из одного бревна, на котором -
   всегда ожидает Враг...
  
   Тридцать "6" стратагем (Автор не известен...Х-Ха-а!)
  
   Появление же Владыки смерти для Вас - знак: "Вход" свободен! А "Выход"?!
   Свободен... свободен путь, и вы открываете заветный Дварам* - мои поздравления! Или... соболезнования!
  
   Чтобы смочь идти, а не смочь не идти... и смочь
   вернуться, а не смочь не вернуться.
  
   Лэ - По (XXII)
  
  
  
  
   Теперь, когда Дверь в Лабиринт, наконец, позади, и стало зябко, важно вспомнить: кто ты, где ты и что тебе только что было здесь нужно**?
   Стоять нельзя - замёрзнешь или поджаришься; но, скорее всего, квази-кислотность блуждающих плит, настроенная на активацию от давления в одну Nana-секунду (0,94388), начнёт растворять твою - для начала - обувь и шерсть (если есть), поэтому, друг мой, - движение! - только движение, ведь сейчас за тобой следуют три вечных спутника хонов: слизь, желчь и ветер, и в данный момент их настрой - скука трёх праздных акул, ждущих лишь капельку крови.
   ...А зачем открывал? Тебя кто просил? А не надо думать, индохр тоже думал... Дольше удара сердца. Это у ваших мудрецов хонских семь (ударов) на раздумье - за так. Добрые они, да и время было другое... Короче! Для вас - грамотных - здесь указатели специальные: ни одного знака правды.
  
  
   * - (санскр.) Дверь.
   ** - Первое, что рекомендуется в означенной ситуации (когда сделан шаг за порог, и перед взором - прямой коридор, уходящий в бесконечность, а позади - если обернуться - такой же коридор, но в направлении диаметрально обратном) - надо бежать вперёд; при этом можно кричать, лучше закрыв глаза. А далее: придут какие-то мысли, соображения, размышления... и глядишь - "кривая" куда-нибудь да и вычеркнет.
  
  
   Р.P.S. (Намёк). Здесь может помочь сохранить психику (равновесие) обыкновенный архаический десятипёрстный "Чёт": (1) - Перво; (2) - Еrvo(Ero); (3) - Пухо; (4) - Рюхо; (5) - Пятло; (6) - Sotlo; (7) - Filo; (8) - Крило; (9) - Лён(Klen); (10) - Крёст.
  
   Чем сложней Лабиринт, тем насущнее парадокс:
   бесчеловечные условия "прохождения" разрушают
   Разум и стирают Опыт.
   И вот давление уже ТАково, что "идущий" упирается в
   выбор: подладиться к бездушию Лабиринта и остаться
   в нём, существуя "singula-ten to"*, либо раствориться
   в Непроницаемости Свободы.
  
   Тир Сон "Мифология Выхода"
  
   * - Singula-ten Тo (латынь архаическая) - Юдоль (этимология на пределе); непрерывное поглощение в движущемся пространстве всяческого рода идей и Смысла, и невозможность их адекватного применения в жизни; в грубом приближении singula - "пожирающая дыра".
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 0.22 Only in world of speculation. Его бытие - только в области предположений.
  
   Твоя жизнь - то же, что Лабиринт: бредёшь ли по Его спиралям или трепещешь, настигнутый Минотт-Авром.
   Тупики страшат, но иногда бывает, что выход - уже не Цель.
   Ex ungue, he go*: утекло Время, помнящее, кто первичен, но Лабиринт гонит тебя, и потому, без Него ты - Ничто. Ведь пытаясь tu sit down unde insults**, тем самым провоцируешь Лабиринт - Быть.
   Pour encourager lesautres***, да будет повторено: Tне God of the Labirinth**** согласен служить и терзать (passant*), лишь бы "идущим" порождалось движение, которое, ipso facto**, утверждает бытие Лабиринта, а, следовательно... и Его Speculum Triplex***.
   In fine, sentenze****: "Когда, увлечённый обстоятельствами, бредёшь в Лабиринте, мечтая о Выходе, - само размышление о Свободе есть Его - Лабиринта Помысел".
  
  
  
   * - (лат.) По когтю, отрицаю.
   ** - (англ.) Молча переносить обиду.
   *** - (франц.) Что бы ободрить многих.
   **** - (англ.) Бог Лабиринта.
   * - (франц.) - Мимоходом.
   ** - ( лат.) Самим фактом.
   *** - (лат.) "Тройное Зеркало".
   **** - (лат.) В конце - Изречение.
  
  
   ПОДЗАПИСЬ 0/09(41)Отрывочные умозаключения. Взгляд - "замочные скважины".
  
   Сегодня опять холодно и неуютно. Не спасает ни огонь в камине, ни любимый коньяк Хенесси Ричард III. Проснувшись, решил отдаться поэзии. Открываю книгу за книгой - везде чертежи лабиринтов... Сегодня - одни ЛАБИРИНТы-ы-ы!!!
  
   ...Из ненасытного лабиринта сновидений я вернулся в тюрьму, как возвращаются домой.
  
   Письмена Бога (J.L.Borges) на прозрачных
   стенах cектора 0/0666-Mega "SOR-RNORM",
   за отсутствием чернил, написанных кровью.
   Лабиринты - какие бы они ни были, где бы ни находились - истощают намерения ложными путями, подобиями и схожестями, испытывают настойчивость и терпение, - и не только моё! - заставляя раз за разом совершать бесполезную попытку найти выход или сдаться. Хотя, впрочем... изучай движение Тел за "Невидимостью Прозрачного", но беги прочь - ускользая, как только увидишь Выход (Сеха Тан И).
   Сколько же их, сколько! Спрятанные под храмами или выложенные каменными дорожками, природные пещерные или дворцовые анфиладные - как бы они не выглядели снаружи, изнутри они одинаковы: порождают лишь тьму отчаянья и страха. Лабиринты всегда были символом иллюзорности низшего мира, в котором душа скитается в поисках истины, - таинственным местом, где проводились посвящения и наказания... Пожалуй, только зелёный лесной Лабиринт, созданный дриадами, наполнен несколько иным смыслом. С одной стороны, это задерживающая преграда, помогающая скрыться от врагов, с другой - место, которое требует определённых качеств: ориентации, возможности двигаться осмысленно по Лесу, пройдя через который, как через чистилище, испытуемый обретает возможность выхода из лесного Лабиринта, наделяясь силами для дальнейших испытаний. Cognosce te ipsum*, и тебе откроется истинный путь!
   Я согласен с несравненными лесными девами, но всё же мне более нравится воспринимать Лабиринт более сложно, глубоко, скорее иносказательно - например, как путешествие от смерти к рождению и от рождения к смерти. В самом центре такого Лабиринта живёт его Владыка, иначе сказать - Хранитель Судьбы (люди придумывали ему самые невероятные обличья, впрочем, дальше полубыков и драконов они всё равно не заходили). Достигнув Его, обретаешь... то, что обретаешь. Но главное - не столько дойти до сердцевины, сколько выбраться оттуда - вернуться назад к своему возрождению. Осталось спросить себя: возрождению после чего?!
  
  
   * - познай самого себя
  
   ...Я суть - Никто, и звать меня - Никак.
   Сухи пески в моих морских глубинах,
   Безмолвны ночи в рощах соловьиных.
   По лезвию тропа ведёт из тьмы во мрак.
  
   Великие Лаб и Ринт, забытые и так и непознанные.
   (строки, нашёптанные и навеянные прохладными стенами).
  
  
   Р.S. Почему Ты не выходишь из Круга?!
   Великий Немой. "Плачь укорения".
  
  
  
   Всё, всё вокруг - начиная от моей Библиотеки и заканчивая жизнью любого из вас, идущего по Пути, - всё вокруг суть Лабиринты - Круги расходящихся дорог... И более того, Всё есть единый Лабиринт Времени, ключ к которому - само Время. Однажды я пробовал писать об этом: решил создать невероятную бесконечную Книгу - книгу-лабиринт. Сотни раз спрашивал я себя, как может быть книга бесконечной?
   Сначала в голову не приходило ничего, кроме того, что строчка последнего тома повторяет самую первую - тем самым, замыкая цикл историй. Вспомнилась "Тысяча и одна ночь", когда царица Шехерезада, по чудесной оплошности переписчика, принимается дословно пересказывать первую сказку, рискуя вновь добраться до той ночи, когда она её пересказывает, и так до бесконечности. Ещё мне представилось произведение в духе платоновских "идей" - его замысел передавался бы по наследству, из поколения в поколение, так что каждый новый наследник добавлял бы к нему свою положенную главу или со смиренной заботливостью правил страницу, написанную предшественниками*.
   Это было весело - придумывать одну теорию за другой, но ни одна из них так и не увидела свет. И это продолжалось бы "бесконечно" долго, но... Однажды, прогуливаясь с моим старейшим другом Оллиссом Ушраншем по шепчущему саду на горе Гирнар, вышагивая по золотистым плитам бесчисленных дорожек, я вдруг понял!.. Книга была уже написана, только не на бумаге и не мной.
   Сад, по которому мы шли - "сад расходящихся троп" - и являл собой модель единого Лабиринта, только перенесённую из Времени в Пространство. Стоило нам дойти до очередной развилки, как мы выбирали один из путей, отметая остальные. В очередной раз, остановившись перед выбором, я с улыбкой предложил кайшру "не размениваться по пустякам и... исследовать все возможные варианты, методично "проживая" их, будто читая главу за главой* - ut fata trahunt**". Выбрать всё разом? - удивился он и внезапно расхохотался... Мы потратили немало времени, следуя моему неожиданному предложению, к тому же, мы решили усложнить себе задачу и придумали тысячи историй, вытекающих одна из другой. Мы творили различное будущее для наших "действующих лиц", давая возможность им прожить свою жизнь в нескольких вариантах. Скажем, некий Иван встречает разбойника. Есть, видимо, несколько вероятных исходов: Иван убивает разбойника (тропа уходит направо), разбойник убивает Ивана (тропа - налево), оба погибают (прямо и левее), оба могут уцелеть (прямо и правее), и так далее. Проходя по этим тропам-жизням, - реализуя все эти исходы, - мы упирались в новые развилки. Иногда тропы Лабиринта пересекались или плавно соединялись друг с другом: Иван становился разбойником и его убивал... Иван. В свете заходящего солнца мы придумывали заключительные слова - последние фразы очередной главы и дня, - произносили их, будто заклинания и умолкали, чувствуя вокруг себя незримое, бесплотное присутствие созданных нами существ. Лабиринт был бесконечен, как и истории его жителей...
   "Сад расходящихся троп" ещё долго привлекал меня, как грандиозная шарада, как притча, ключ к которой - время. Являясь по сути своей неискажённым образом Мира, он представлял собой бесчисленность временных рядов, которые сближались, ветвились, перекрещивались или так никогда и не соприкасались. Сад заключал в себе все мыслимые возможности... Где-то там, в необозримом далеке времён, - сказал тогда Оллисс Ушранш, смотря на пропадавшие в вечернем сумраке дорожки, - нас нет на свете, или есть только я... или только ты. В одном из времён, проходя по сумрачному саду, ты нашёл меня мёртвым; в другом - я произнёс эти же слова, но сам я - мираж, призрак... В любом случае, - ответил я не без волнения, - я благодарен тебе за наши удивительные путешествия... Не в любом, - с улыбкой пробормотал он. - Вечно разветвляясь, время ведёт к неисчислимым вариантам будущего. В одном из них я - твой непримиримый враг*.
  
   * - Хорхе Луис Борхес "Вымышленные истории".
   ** - (лат.) Как повелевает судьба, по воле рока.
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 265-441.9. Покаянный коллаж... с равнодушного неодобрения. Стаббы, Стаббы - вот как заморозили Время! - циничное творение FER/а.
  
   Господи!.. Как я ненавижу гербарии! Даже Здесь... Даже Здесь!!!
  
   Троян Мо. (В Священной Библиотеке.
   - Восьмой уровень Бодквисатт - 188/888)
  
   Давно, очень давно хочется бросить в огонь все книги, а главное - каталог, и шагнуть в огонь самому - пусть Слово станет золой, а я бы стал дымом и освободился от права читать бесконечно. Я слишком много познал... я мечтаю быть чистым и жажду ошибки. В ошибке (которую - неведомо, как совершить) заключена Свобода.
  
   Словно бабочку - в самое сердце -
   я хочу поразить тебя, Время.
   "Estio" ("Quisiera clavarte, hora...")
  
   J.R.Jimenez
  
   ...Наплакавшись вдоволь, он поиграл с жуком, нервно поводившим усами, и потом долго давил его камнем, стараясь повторить первоначальный сдобный хруст.
  
   Набок Лад-Ир
  
   Сегодня в лирической хандре я разбирал коллекции бабочек. Думал о свободе и смерти. Созерцая виртуозную изворотливость, изумлялся настойчивой одержимости и прочим настроениям, никак не уместным в тех условиях, кои - отныне и навсегда - причиняют лишь сожаленье, тревогу и боль. А к этому... плюс энтомологические приколы чешуекрылых сердец, пусть даже летних бабочек-однодневок.
   Имеется предостаточно всевозможных летних метылей, чешуйчатых пестрокрылок (В.И.Даль. Толко...Варь): из ночников, сумеречников и денников. Они подверглись репрессиям со стороны человеков - особо последние; однако, следует намекнуть, что существуют ещё и зимние, но в свете новейших тенденций наибольшие шансы здесь на стороне тех (видов), которые ещё не возникли. (перифраз Маркузи Г.)
   И вот я увлёкся познанием рунических тайн на глазури невесомых крыльев бабочек-однодневок. И всё бы, в конце концов, ничего - но... красота уродует иную душу, идущую через юность. А когда ради витражной прозрачности - той же "крылатой глазури" - обращаешься в профессионального уловителя доверчивых и многочисленных, то не замечаешь - да и уже не упомнить! - сколько чистых сердец пронзил в благородном порыве энтомологического призвания в то бесконечное, бесконечное детство посетившего всю эту обаятельную жизнь, где вдруг остановилось время* (величавым Монархом Мохолонело, присевшим на круглый кончик платиновой иглы... чтобы стать жертвой ради спасения своего крылатого народа).
  
  
   Р.S. - скрепка (в тупике надуманности мечты)
  
   Вопрос: Бабочка, бабочка...
   (Мохолонело*),
   Что же (за сон) тебе снится? -
   Крылышками машет.
   Ответ: О-Тце...
  
   "На игле". Сны по Отцу.
   (В соавторстве с Гиё-ни).
  
  
  
  
   МОНАРХ МОХОЛОНЕЛО - Царь бабочек - мифологическое существо, которое внешне выглядит, как великолепная фиолетово-золотая ворсистая бабочка, но внутренне ею не является. Или лучше сказать - является не только ею. Телепатические способности дают Монарху Мохолонело возможность общаться не только с себе подобными; крылья, описывающие в воздухе знак бесконечности, могут возносить своего хозяина в поднебесные выси; тысяча радужных глаз смотрят, кажется, в самую душу; драгоценный перламутр, покрывающий каждый волосок брюшка, обладает целебными свойствами, более того, - мне по большому секрету поведали об этом лесные аюнны, - были случаи, когда с помощью перламутрового эликсира удалось воскресить умерших вар-рахалов. Сам же Монарх Мохолонело говорил мне, что судьба оборотней его не волнует совершенно. Ведь в мире живут бабочки... живые "души" небес.
   М-мой свет как бабочка порхает в поднебесье...- его шепот гас и тонул в порывах южного ветра, - бабочка ручь-йа бес-смертия летает н-да мной... а я парю в мечтах... всё-й потому ч-то солнце светит... а солнце светит потому ч-то тут темно... а я не знаю почему мой свет сгорает... мне нье-поньятна... йя... несу... пе-чаааль...
   Как харашо что день рассвета светлый...а я лечу... в руках держу я лёд... не потому что я люблю дрожать... а па-ата-аму чта-а я лечу на-а... Йю-юг!!!
   Ничто не может длиться... а может только быть... и я лечу в залив очей моих наружных... моих!.. закат вновь говорит на языке меня... и я - лечу в края красивых поднебес-сий... и я кричу... Летим-м!!!... туда-а со-мной!.. и лунно-йе созна-нье... О, не проникнет в нашу тишину... мы вместе... Ты... спасён!!!
   Как харашо парить... и в поднебесье... не потому что я парю... а потому чта-а... йя-а хочу-у па-ари-ить... с Тобой-йю***!!!
  
   Тот, кто хоть однажды видел полёт Царя Мохолонело, никогда не сможет остаться прежним. Душа поёт и стремится вслед за ним - как может стремиться за мечтой.
   Монарх Мохолонело же всегда печален, так как нет счастья в его народе: беспечность мнима, а жизнь кратковременна... Не радуйся солнцу, каждую минуту тебя караулит смерть: прозрачны сети, остры иглы, удушающе тесны стеклянные стены!
  
   "О, есть неизбежное!... а может - это проклятье лишь моего народа?"
   Мохолонело, Царь гербарийский (зимы и лета),
   Дафэн всех чешуекрылых. "Крик на Игле".
  
   Он повторял мне раз за разом, в отчаянии - о, одиночество его судьбы! Говорил, что не умеет говорить, ибо ещё слишком "молод**"... Но! Вокруг, наверное, слишком красиво, и поэтому они теряют Разум? И вот - наступит день: на острие иглы... постигнет он природу размышления и созерцания... в тиши и су-мраке гербарических склепов... где непрестанно звучит ощутимый шепот... предсмертный зов... как света луч... как капли родника... как сама жизнь... и как сама надежда, что дарится нам даже на кресте.
   Быть может, если я - Мохолонело, Царь бабочек - пожертвую и радугу, и ветер своих крыльев в угоду жадной любознательности человеческой, душам, отягощённым ненасытностью собирательства и созерцательной накопительностью, - быть может, лишь тогда удовлетворённый К-иллер-кционер вздохнёт, сыто и устало, и воскликнет: "О! Что мне до других чешуекрылых, коль в руки, наконец, попал столь редкостный и непревзойдённый экземпляр!"
   ...Игла! Игла! Приди! Проткни! Пробей меня на вздохе, вскрике, взмахе! Смерть мне не будет избавленьем, а долгой, долгой, бесконечной мукой... Отец, отец! Приди! Не медли... возьми меня - к себе! Где ты?..
   Мохолонело. "Стон на Игле"***.
  
  
   * - курсив здесь - компиляция мыслей из романа "Дар" (В.В. Набоков).
   ** - Йур'Эмийя (Иеремия. Гл.1 Пар. 6, 60.)
   ***- Можно лишь предполагать, сколь этична и утончённа канва мыслеформ царя Гербарийского - перед его добровольным "Восшествием на Иглу".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 57. Полдень. Понедельник 5-го месяца трай... Хотя по лезущим изо всех щелей бабурьричкам можно предположить, что трай давно закончился и начался пукарь. Глядя на всю эту живую вездесущую насекомую дребедень, как-то - и не заметил как! - задумался о Лесе...
  
   Оставь полевые цветы в покое - это приказ!
   Бак Хай Фрест.
  
  
   Я помню, как пахнет трава перед закатом. Густозелёная, насквозь прогретая солнцем и разглаженная ветром, она погружается в прохладное ночное безмолвие, как в сладкий долгожданный сон... Ничтожен и жалок тот, кто не понимает, сколь великолепна и драгоценна сия мистерия!
   "Но для чего же ты сорвал? Разве была какая-то необходимость, ты же не любишь - я знаю, - не любишь собирать цветы! А любишь только наблюдать их или осторожно трогать рукой. Конечно, я не должен был, я не хотел, поверь мне, сначала не хотел, никогда не хотел, мне казалось, что если я когда-нибудь сорву!.. то случится что-то неприятное - со мной или с тобой, или с другими людьми, или с нашей рекой, например: разве она не может иссякнуть?" (Саша СООК).
   Что тут поделаешь? - невежество и нигилизм застилают разум и вЗдение; им бы оглянуться вокруг: всё... всё просто кишит жизнью и её проявлениями: мириады форм... и они рядом, вокруг - на Земле; но... видящие не видят... слышащие не слышат, и всё потому, что их почти уже - нет! А последние фианьюкки покинули древний Египет в тот момент, когда люди смогли, наконец, понять, что живут среди сверкающих Пирамид. (Как известно - Пирамиды были идеально отполированы, и из-за отражённого сверхсияния их долго не замечали заселявшие тогда Мир хоны.)
   Дышишь или нет, кому как больше нравится, а за тебя уже решают, не справившись о твоём собственном и сокровенном: измениться или остаться тебе пучком на ветреном склоне - кому какое дело до твоих фантазий, распускающихся на плодородной ниве вселенского театра?! Жить, мудро созерцая обыденную банальность или, мучительно трансформируясь, перетечь в неведомое Нечто, способное одним движением не-бровей взорвать или спасти весь окружающий мир... Маленькое ядрышко зачаточных мотивов - зелёная точка сборки, именуемая пресловутым зерном истины, - спрятано практически у каждого теплодушевного индивидуума (курсив мой), хотя древесные девы считают и по-другому. Не стану с ними спорить, - nemine contradicente*! - что толку пререкаться с женщинами, да ещё и красивыми, легче сказать, что и то, и другое одинаково правдоподобно и одинаково непроверяемо.
   Я с хохотом отвергаю все концепции и выдвигаю собственную: будущее следует изъять! - оно всего лишь выражает наши чаяния, а настоящее не берётся к рассмотрению, потому что оно, ловко вывертываясь, стремительно исчезает в прошлом. Этот уход в прошлое обычно соответствует длительным депрессиям и засилью пошлости, тогда как всякое энергетическое свершение соотносится с устремлением в будущее**. Вывернув наизнанку метод, - единственный способ им воспользоваться, - я начну с того, что припомню всё тёмное и туманно-невразумительное, что связано со Временем, этой естественной метафизической тайной, которая стоит прежде Вечности - творения людей.
   Более всего напутано и надумано в той области, которая касается направления Времени. Все почему-то решили, что оно течёт себе благовоспитанно из прошлого в будущее. Re vera***, я видал и обратное! Уже упомянутый мною ранее Мигель де Унамуно, кажется, такого же бредового мнения, вот послушайте: "В сумерках река времени струится, сверкает из вечного завтра..." Пожалуй, загляну к нему познакомиться на следующей неделе, чем ближе наша встреча, тем чаще он напоминает мне о недопитом мною же и ещё даже неналитом шампанском... Дриальдальдинны были бы удивлены, если бы узнали, что зёрна давным-давно уже посеяны в людские души, а знали бы, так статься, что и не было бы ничего: пусто и холодно стучали б жестокие сердца. На самом деле, всё уже сделано, но лишь потому, что когда-то было решено это сделать. Нет причины, нет следствия. Нет стрелы и нет цели, нет стрелка и нет лука, но, однако звенит ещё в ушах неотвратимость пролетевшей мимо острой смерти, и собираются чуткие шакалы около ещё неостывших жертв... Amen!
   Апельсин, всё же, или вот-вот сорвётся с прогнувшейся ветки, или... он уже на траве. Никто не видит, как он падает. Рыжий мальчик дремлет в дупле, и ему снится сон о том, что он - великий Дафэн. И именно потому, что это ему снится, он решает обязательно стать непонятным и притягательным Да-фэ-номмм! Как же им стать? Им только родиться... Спи, малыш, ты будешь Им, потому что ты когда-то Им уже был! Смотри-ка, мальчик улыбается во сне! Он счастлив, зачем куда-то идти? Он - везде. Зачем ему перемены и превратности? И то, что он обрёл, было у него вначале. Всё принадлежит ему в единой Вечности - той, которой вторит Время, кружа вокруг души, всегда бегущей от прошлого, всегда стремящейся в будущее.
  
  
  
  
   * - без каких-либо возражений
   ** - Хорхе Луис Борхес часто выговаривал мне, что я незаметно пристрастился цитировать его направо и... лево, поминая всуе и за чашкой зелёного кофе. Всякий пишущий о нём и комментирующий непроизвольно проваливался в уготованную ему комичную ямину. Пародия, да и только!.. И всё же я не мог удержаться: нестрашно быть смешным, напротив, это как вкрадчивый наркотик - знать, говорить и слушать человека столь необычного и выдающегося, как Борхес. Я улыбаюсь, а он опять хмурится и иронично грозит мне пальцем. Пожалуй, я бы плюнул в лицо тому, кто посмеет напомнить мне, что Борхес слеп...
   или мёртв.
   *** - в действительности
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ... 1000 и 1 фламинго/ШИФР.Со мной произошло сегодня нечто, достойное запечатления и удержания словом. Я до сих пор не понимаю, что это было. Кажется, я спал, и мне снился Сон!.. Сон о тебе.
   Великая Библиотека! Я же никогда не сплю?!
  
   Это была она - мечта детства: Снежное Лето!!!
   Эта мечта на моей ладони, у моих ног: рождённая в осеннюю стужу страстью творить чудеса, примирившая солнце и мрак, она прошла через годы и расстелилась подарком одичавшему в пустоте.
   Но, постепенно привыкнув к нахлынувшему блаженству (о, как здесь тянется время), мне стало недоставать заслуженного покоя; я цепко обшаривал котловину взглядом, раздвигая тёплые сугробы восхитительно белых на прозрачном зеркале птиц... в поисках чего-то гораздо более важного, вот только вспомнить - чего.
   Я лежал на прозрачной тверди, смотрел сквозь неё... и плакал. Слёзы, падая, игриво прыгали шариками по кристальной поверхности (Твоих глаз), а по ту сторону (их) мерцали холодом звёзды.
  
   Кажется, эти белые птицы назывались птироксами.
  
  
   ТРОЯН МО. "Из заснеженных снов", а так же "Страсти и Лабиринт".
  
   P.P.S. Здесь очень важны маленькие советы тому, кто волей судьбы оказался в Соррнорме - через размеренную обыденность своих снов. Надо сказать, что сон - самый доступный и простой способ попасть в Лабиринт, а это может случиться из-за какой-либо легкомысленной фразы. Например: назавтра я проснусь, как всегда. Однако, это не факт - абсолютный "не факт"! Любимая присказка хойшей: "В наших снах да проснуться тебе во-вчера... никогда!"
   А ты вроде бы и ни причём, но уже вынужден делать какой-то Выбор.
   И как утверждают моаны: Легкомыслие - вот Дорога, ведущая тебя в "страшный сон", из которого иногда выхода - нет.
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 999. Папирусный свиток, покрытый смолой и в новое время не распечатан ...Отповедь (письмо) радостно напросившемуся "на долгую счастливую жизнь". (В рамках Библиотеки - Континуальной).
  
   ...Как же быть мне, если постигла меня
   И любовь, и разлука,
   И малое не отпускает от малого,
   А тяжкое неизбывно в печали.
  
   Лройх'н Доор Шиир.
  
   Чистейший воздух зимней ночи вливался в грудь, как божественный
   бальзам. Вокруг сияли звёзды, и все ужасы библиотеки разом
   отступили куда-то далеко.
  
   Умберто Эко. "Имя розы"
   (Первая командировка на землю новозаступника на посту Небесной Библиотеки).
  
   Многоуважаемый Макровей*, одержимо идущий по моему эфирному следу!
   Перед тем, как ты откроешь означенную Книгу-Дверь - умоляю: немедленно обернись! И если увидишь, что кто-то машет тебе рукой (будь то возлюбленная, либо твой Вайрин**) - отбрось эту рукопись и незамедлительно уходи! Ибо пройдёт около 120 тар, и ты (уже будучи долгоживущим) вспомнишь тот зов и... О, Бог мой! Душа твоя почернеет от поселившихся в ней слёз и тоски.
   И вот ты закричишь: Это несправедливо!!!
   Но - что есть справедливость?.. К тому же, я не услышу тебя, потому как давались намёки, и... "руки умыты".
   О, если тот зовущий вдали оказался подругой - той самой, единственной! - я сожалею, ведь со мной (а ныне уж с нами) было нечто подобное. И даже если ты будешь плакать так громко, как если бы плакал кит, потерявший подругу в китобойный сезон***, я опять не услышу твой крик, потому что буду так далеко, как далёк День Рождения Мира от голубой планеты Придхиви (по-нынешнему - Земля).
   Прощай и прости, ибо для избранных это удел.
   Никто не знает своей "уязвимой пяты", но большинство игнорирует "человеческое" в себе. Вот и ты помыслил (в тайне от себя и наставника), будто станешь незаменим в ритуале Hic-Stans****.
   Но до тех пор, пока твой дух не смирится - обнаружишь, что одинок и одинок тотально: ведь рядом не будет того единственного(ой), кто смог бы зажечь Солнце в твоей груди (а на тот срок тебе нужно будет именно это, потому как всё остальное - пройдено, приобретено и достигнуто).
   Много-много тар твоё добросовестное существование и служение будет отравлено невозможностью соединения с кем-то утраченным в мире - таково условие материального бытия, иначе не происходит Вартам*, и Мир исчезает.
   Но крепись!.. И твоя судьба будет наполненной.
   Многих долгожизненность развращает и вырождает, но ты будешь на службе, и, как утверждал Боэций, твоё "утешение - в философии". К тому же, в самом конце Обязательства ты сольёшься с тем, кто утрачен, а напоследок поймёшь, что горечь твоя - иллюзия, как и всё, что заставляет страдать. И переживёшь радость встречи после разлуки, как радость того, кто проснулся, когда наступила смерть.
   Я прощаюсь с тобой... и прощаю. Ибо обида твоя дотоле неутолима, доколе там - "внизу" - плачет по тебе подруга (а может, и друг) после очередного свидания "на излёте стрелы"**. Прощаться нельзя свидеться - скоро.
   Но знай, тебе помогут друзья, ибо синекура*** эта достойная, и выбор её сделан только тобой.
   Ити ме матих **** - До востребован.
   Р.S. И станешь внушающим зависть, но сам угодишь в завистники (Аль Хазм).
  
   * - (греч.) - Долгожизненный.
   ** - (санскр.) Враг.
   *** - Самая громкая песня в Срединном мире - песня голубого кита: 188 децибел, будь то радостный крик или горестный. 188 децибел - это сама вопиющая мудрость, которую несёт в Мир именно племя китов, бесспорно, величественных и прекрасных созданий. Главное их орудие - это протест... "добровольный уход", через самовыброс на сушу и гибель от невозможности дышать вне водной стихии из-за огромного веса.
   **** - (англ.) Образное обозначение Вечности, как категории: Застывшее Здесь.
   * - (санскр.) Вращение.
   ** - Здесь "Излёт стрелы" говорит о невозможности качественного вхождения в контакт со своим "андрогинным" партнёром. Возможен лишь - взгляд, "записка", пара фраз; что премного усугубляет личную скорбь.
   *** - Служебное положение, предполагающее большие возможности при минимуме обязанностей и ответственности. Одно из условий "выгодной синекуры" - когда её обладатель имеет минимум личного (инкарнационного) времени в персональной Андрогинности.
   **** - (санскр.) - Таково моё мнение.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 666. Папирус - молитва "Бессмертного вне Небес" о ниспослании смысла и воспоминания.
  
   О, Возвышенный, что вне обязательств...
   В праве ли я обратиться к обиде, считая долгом взывать к Тебе,
   не имея - поныне - ни единого от Тебя Знака.
  
   Тарджумал аль-Абиар
   "Толкование страсти"
   Х-ХАУ! Херманубис, предшественник, наставник и покровитель, растворяющий элементы (dissolvere), высоко сидящий с тайнами мира в простертых руках и соединяющий Несоединимое в порыве Бессмертия.
   Обращаюсь к тебе, одарённому осознанием, учёностью и милосердием: Ты завершил досрочно великий цикл ЙТ'ХЕМЕТ вследствие тайной практики "Священной Чаши", как сокровища доброты к скитальцам и невольникам обстоятельств...и лично - к Бессмертному вне небес.
   Молю Тебя: вспомни мой образ, так как запечатлённый силой ума Твоего, он наполняется смыслом и теплотой. Я весь в печалях, устал и хочу домой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 333.Полночь. Двенадцать ударов одиночества. Откуда-то сбоку-сверху-отовсюду... издалека чудятся тихие шаги. Неотвратимые, они тяжелеют, приближаются - ближе, ближе - и превращаются в топот ветра меж книжных полок... Страшнее всклокоченной ведьмы или голодного мертровойва только тот призрак, что щурится на тебя стылым взглядом - из зеркала*.
  
   * - Юрий Смирнов, "Энциклопедия чувств".
  
   В детстве (если оно когда-нибудь было) я боготворил баба Ягу - не корявую, приземистую уродину, выползающую постепенно носом - нет, бородавками на нём - из единственного отверстия своего жилища, а могучую всезнающую тётку, хитрую и молчаливую, как вихрь взмывающую из замшелой трубы своей удивительной (о двух ногах!) хоромины. Я часами просиживал над книгой, лелея сладко расползающийся по спине ужас, когда она, прищурившись, стучала на очередного проходимца палкой и грозила ему печью и кипящим котлом. Я мечтал, что сам призову её и окажусь тем единственным, кому она покажет своё истинное лицо и поведает свои страшные тайны. И каждый раз мне не хватало совсем чуть-чуть: падая лицом в прохладную страницу, я засыпал. Она приходила, но, не застав меня - увы, уходила прочь - magni nominis umbra**.
   О, неискушенность! Мечтам не под силу создать желанную гостью. Однако однажды в ночь Лунного Доггельсгеймса я почувствовал сзади гудящее живое присутствие. Цепенея, я из последних сил скосил глаза и... ничего не увидел. "Скоро!" - пообещал мне некто насмешливо и жарко с противоположной стороны и, стукнув глухим посохом, хихикая, удалился. Я едва отогрел своё заколдованное тело, скрипуче распрямился, роняя с колен пыльную книгу. Хлопнув, та раскрылась на незнакомой картинке: баба Яга улыбалась и приветливо (?) махала мне с порога.
   Глупо было бы заявлять, что баба Яга есть зло. Здесь не место детальному обсуждению всех тех "злодейств", которые она (якобы) измыслила. Что толку спорить об этом? Сделаю лишь несколько замечаний предварительного порядка. Для вас текущая реальность вещей заключается в том, что они и есть истинная материя, беспокойные атомы и электроны, пробегающие целые Дороги дорог по своим орбитам. Вы живёте формой, а не содержанием, впрочем, формы "будоражат материю" (Х.Л. Борхес), не меняя её сущности. Её наполненность - это наполненность сказочной истории, битком набитой персонажами и событиями, а на самом деле, являющейся абсолютно пустой. Как ни зыбок сей критерий, мы постоянно им пользуемся. В конце концов, Троян Модестович (если не циклиться, что Он это Я) сотворён из Трояна Модестовича, а не из химических соединений или минералов, кислот, щелочей, водных растворов, жиров и белков, образующих динамичную субстанцию. Так и баба Яга существует в той мере, в которой мы её ощущаем. Стоит только выглянуть из картонной крепости, в которую мы сами себя упаковали, как плоскостной раскрашенный рисунок концентрируется, слепляется, начинает дышать, говорить, жить самостоятельно, и вот уже несравненная Ядвига Балтазаровна недовольно гремит кочергой у печи, что-то бормочет и оглядывается через плечо - ходют тут всякие!
   Не злитесь. Всё разъяснится однажды, хоть ваша действительность и моя не имеют между собой ничего общего... Пусть! Так даже ещё и интересней. По крайней мере, для вас.
  
   ** - тень великого имени.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Однако попробуем, всё-таки, разобраться.
   Итак, если человек - это сингулярность вселенной, то баба Я-Га (Я-БАи) - соединение обычных вещей в сочетании с необычным.
   Вначале, когда люди были юны, - Я-БАи слыла великой, но когда человек "постарел" - Я-Га стала злом. Отныне, она - сама природа, которая не прощает невежества. За завесой страха состарившихся людей можно обнаружить благое начало Я-Ги, например, такие атрибуты, как книга и монета, сулящие людям благосостояние и мудрость.
   Др. славянский термин "Иго" (Я-Го) - это связь, единение, а "Баба" - уважаемый(ая); так же, "Ба" - большой. Кроме этого, слог "Га" является составляющим термина "Агга" - Яйцехоре (санскр.), мельчайшая частица праха Махат-Таттвы - и относится к Инь принципу; так же несёт в себе смысл вбирания, накопления, всасывания. Я-Га олицетворяет путь, либо заповедь (ст. русское "Га" - это дорога, движение). Соответственно, зеркальное "аГ" - это уже агрессия, разрушение, запутка и западня.
   На санскрите "Jagat" - это и подвижный, и полный жизни, и хранитель земли; так же, "khaga" - двигающийся по небу, летающий (что наша Я-Га способна проделывать с лёгкостью на своей ступе).
   В др. Египте её звали по имени "Баи" - коптский иероглиф души, сочувствия, жизненной силы. "Ба" изначально принадлежало божественным существам, оно могло отделяться от тела (божества, фараона) и путешествовать в силу своей волшебной природы по небу в потусторонний Дуат. Данное свойство у русской бабы Я-Ги отражают такие артефакты, как метла и ступа. Здесь имеется особая форма духа, персонификация жизненной силы, как планетарного принципа, который способен быть беспощадным к нарушителям и пришельцам извне, что первоначально и прочувствовал на себе странник Кайшр, ставший на время безжизненным Кайшр О'К Олл.
   "Ба" - принадлежит принципу магии, волшебству. У славян заклинателем был О-БАйник.
   "Га" (др. слав.) - жизнь ("Гарбха" на санскрите - зародыш), полярно и стоит в оппозиции к "МР" (др. слав.) - смерть. Это рождение и смерть, как Го и Мур; "Гав - Гав" у собаки - аспект проявления в мире жизненности. А кошачье "Мр - Мр" - проявление потустороннего в жизни, инореального и волшебного.
   Когда Кайшр ("Куки" - луна (по-японски), а в Ведах месяц - это разум) спустился на Землю, естественно, он был встречен местной силой (Я-Гой-природой) враждебно, и в противостоянии потерял половину своего физического проявления - кроме духа, который бессмертен. Как известно, олицетворением его (Кащея) Бессмертия были священные символы - заяц, утка, щука и яйцо, которые в Ведической культуре было запрещено употреблять в пищу.
   Есть легенда, по которой Луна (сибирск.) пошла на землю узнать, как там живут люди, но Хоседем - злое женское божество погналось за ним (Луной), отчего он только на половину вернулся в небесный чум (Месяц). Данный миф намекает о первоначальном конфликте между пришельцем Кащеем Бессмертным и Бабой Ягой, представительницей местных хтонических сил, - конфликте между духом и материей,
   Я-Не-Ба - (у ненцев) мать и хозяйка земли, старуха дома. Я-Га является хозяйкой срединного мира, где живут люди, в отличие от верхнего и нижнего миров.
   В сказке (Коску) путник (И-Ван), двигаясь к Кащею (в Кощное), обязательно проходит через Бабу Ягу (Я-Баи). В сакральном смысле Кащей (Кощей) - это Дух или Голова (Кош по-ст. слав. - дом; царство Кощное - это царство Духа, куда обязан проникнуть герой сказки). Баба Яга (материя, тело), в данном случае - это 7 уровней восприятия Мира сознанием путника (Яга (на санскрите) - 7 гор, 7 чакр в человеческом теле или 7 главных желез). Задача: вернуться "домой" - в Кощное, стать мудрым и осознать себя.
   Так или иначе, но последующие религиозные, светские и народные мифологемы исказили первичные значения терминов, образов и событий древности, и чтобы правильно читать Книгу реальности, необходимо использовать Зеркало Времени - Speculum Triplex, изучая всевозможные Её отражения.
   Я же, Ваш покорный слуга - Троян Мо, Тэ Дэн и Лэ По, - нарушая главное (и не единственное) условие* Прохождения Лабиринта в Тройном Зеркале - пристращаюсь к Смерти, пристращаюсь к Жизни, не дожидаясь срока в трезвом уме и в памяти... и всё ради того, чтобы повстречать кого-то, кого не в силах забыть, но и не вспомнить... у черты Конца всех Начал.
  
   ...* - Главное условие Прохождения определено Менандром:
   К смерти не пристращаюсь, к жизни не пристращаюсь,
   Я дожидаюсь срока в трезвом уме и в памяти.
  
   Вопросы Милинды VI в. до Начала Конца.
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 4. Сделанная в большом волнении, с чашкой обжигающего пунша. 5 часов. Утро. Холодно, серо... и до сих пор - одиноко.
  
   Я потерял счёт годам, проведённым в Библиотеке. Чувствуя необходимость что-то делать, как-то заполнить время, я мысленно воскрешаю всё, что когда-то знал... Так мне удалось обратить в бегство годы и снова стать властелином того, что мне принадлежало. Однажды ночью я почувствовал, что приближаюсь к драгоценному воспоминанию: так путник, ещё не увидевший моря, уже ощущает его плеск в своей крови... Через несколько часов воспоминание прояснилось: то было одно из преданий*... преданий, связанных с Вечностью. Никому неведомо, где пролегает путь сей величественной особы, однако её следы, как драгоценные камни, сияют в Миру. Но одно из её творений столь грандиозно, столь исключительно, что его не способны до конца постичь умы живущих - будь то сильсы, дриады, дэльфайсы, черхадды, кто бы то ни был... или люди. Как ни странно, но именно у них - у людей - более всего шансов разгадать тайны Цстах Ютм Кибаорг'ха.
   Сколько раз я возвращался к этой мысли, стоя у великого Краеугольного Камня! Мой сумрачный друг - страж Мавул'х - появляется, как всегда, будто из-под земли, бесшумно подходит ко мне и молча замирает рядом. Его желтые глаза улыбаются: как мне кажется, он знает наизусть каждое слово, каждый символ - выбитые на древних каменных гранях, над землёй и под нею... Знает, но никогда не расскажет - зачем? Однажды придёт тот, кто легко прочтёт их сам. Это будет ОН - тот, кого все так долго ждут.
  
  
  
   ЦСТАХ ЮТМ КИБАОРГ'Х - Камень выбора Пути, лежащий на развилке всех дорог; Камень судеб, уходящий вглубь до самого центра Земли; Великий Мировой Столб; Ось Мира - данная категория упоминается не только в моих хрониках и фолиантах, но так же во многих литературных фрагментах истории, которая отражает необъяснимость феномена Времени. Аллегорически это Великий Камень Путей преткновения**, Глыба Мира...
  
   то, что меж небом стоит и морем... Эта скала,
   Где синева, не считаясь с горем,
   Заволокла
   Всё, отражаясь в себе, где пена
   Неба - легка!
   Попеременно, по-п-переменно -
   То облака,
   То белоглавые волны, тая,
   Гаснут вдали...
   О, как божественна - Ты...
  
   (Псапфа)
  
   И в нашей истории для некоторого понимания и восприятия активно используется термин
  
   "Ц С Т А Х Ю Т М К И Б А О Р Г ' Х".
  
   Чтобы как-то связать его с реальностью, я - Троян Модестович Вяземский - сделал ненавязчивую попытку обосновать сию абстрактную категорию понятийно: через языки, мифологию и предания.
   Прежде всего, Цстах - это системный Уртек, межцивилизационный язык в галактическом рукаве Ориона, а так же чёткая линия, разделение мира проявленного и тайного, река мёртвых, то же, что у эллинов Стикс:
   Ц - изначальное, не имеющее истока;
   Ах - сила; Ах (майя) - смерть, подземномирье; Ах Пуч, Ахав - (майя) боги зла; Ах Риман (авеста) - бог зла; Ахт (авеста) - принцип зла, испытание злом; Ер-Ахт-а (др. слав.) - чёрт.
   Ютм / Юмт: Ю - целостность; Юмта... Я-мата (древнеяпонск.) - развилка, крест.
   На прозрачном языке Иа К'Суррь - посреднике между космосом и проявленными цивилизациями Земли - Цстах Ютм Кибаорг'х аллегорически обозначен, как Звенящая песня Мира.
  
  
   В движении по Лабиринту идущий обязательно выйдет на Великий Столб Мира - Цcтах Ютм Кибаорг'х. Прийдёт к Столбу, чтобы пройти через его центр - "Крест-развязку", - но перед этим обнаружит, что раствор, скрепляющий Цcтах Ютм Кибаорг'х, "замешан" на формуле из священных чисел и строк, которые содержат чистейшую правду, но направляют всегда по Бесконечности круга, принуждая потерять всё: и коня, и жизнь, и изначальный смысл странствия по пресловутому Лабиринту.
   Конечно, можно пойти либо по вертикали Столба, либо по горизонтали, - и это так же будет решением определённых проблем, но только частично. Горизонталь даст все мечты, сытость, власть и, вместе с тем, возрастающий страх подступающей смерти. Вертикаль - волю, спокойствие, созерцательность, но так же - и неизбывность печали у Белой Стены Бессмертия.
   Поэтому... если Гора высока - взберись на вершину, если же велика - "войди" в Её Сердце.
   Вот важный миг вхождения в самое Сердце Столба Мира: его Центр, - исчезающий в невообразимой Выси и погружающийся в Хаос Извечной Тьмы, - вкруг которого вращаются мириады вселенных, разлетающиеся в Бесконечность и исчезающие в Сердце Его Зародыша*!
   Таков ЦСТАХ ЮТМ КИБАОРГ'Х! И его обязан будет познать Василий, чтобы стать Вааль Силем - Дафэном целого мира.
   И теперь... после бесстрашного входа в самое Сердце Столба, появляется шанс и возможность выбора Высшего.
   Скажу от себя: Я ТАМ БЫЛ - по усам текло, да сердце свело так сильно, что до сих пор от созерцания нечеловеческой панорамы пребываю в состоянии тотального "0-психоза", и кто-то идущий следом - разумеется, не исключение; поэтому я, прошедший Путь - как Цстах Ютм Кибаорг'х (в Лабиринте), - и сохранивший после всего своё скромное "Я", обязан привести в чувство Василия (пока ещё не Хаэлла)... хотя бы в Соррнорме, вернув к реалиям жизни: прижигая благовонными палочками его виски и замёрзшие от душевного одиночества стопы. К тому же, пора ввести в его подсознание спасительный код - Нить Ариадны - с целью дальнейшего продвижения к неведомой цели, которая необязательно заканчивается в тёплых объятьях королевы Диллинь. Прикоснувшись отрогов Великого Столба Мира, я погружусь вместе с Василием (или, надеюсь, будущим заместителем меня - "Библиотекаря вне Небес") - в Транс-Мифологию Ноуменального.
   Итак, чтобы Цстах Ютм Кибаорг'х "встал" для нашего восприятия, необходимо смодулировать Нечто, способное выдержать и вместить в себе Его фундаментальную мощь.
   Это, прежде всего, Меч - перевёрнутый Крест, - в который и поместим ЦСТАХ ЮТМ КИБАОРГ'Х (999), как термин. Чтобы понять суть Ц-Т-М-И-О-Х (999) постараемся обратиться к трансмифологии, делающей прозрачным самый первый объект Мироздания - его "Осевой" Стержень. Для правильной транскрипции термина обратимся к Системному Уртеку и выстроим последовательность так, как она отображена в Вертикали Творения.
  
   Прозрачный Labirinth, как Меч - Перевёрнутый Крест.
  
  
   Х 61/7 - Высший предел (Остриё меча).
   Г
   Р 49/13/4 - 49 огней Брахмы, Высшее небо - 3-й
   О Горизонт, предельное зеркало, граница для
   РА сущностей. Так же Амон Ра (др.Египет)
   Б 31/4 - Центр, точка сборки Столба мира.
   И
   К
   Ц С ТТ А Х 13/4 (13/4) - Цс'ТтаХ (Уртек) первый горизонт.
   М Мира, материя, граница "живых".
   Ю 1 (1) - Яма, Повелитель мрака "Мировое дно"
   (вход в Лабиринт и начало пути); Ямакуи
   (др. японск.) - "Горный столб,
   держащий звенящую стрелу".
  
   Ютм / Юмт: Ю - целостность; Юмт'А, Я-мата (древнеяпонск.)- развилка, крест, ТТ/99 - Камень преткновения, "Перекрёсток трёх дорог".
   Цстах (Системный Уртек) - Горизонт Жизни, черта - гарда Меча, разделение мира проявленного и тайного, Река мёртвых - Стикс.
   Кибаорг'х: По вертикали Ки (Ци) - энергия, сила; Ба (др. Египетск.) - душа, принцип-посредник между Высшим и Путником, обнаружившим себя в центре Лабиринта (31).
   Аор / Аура, Хор - небо, принцип Высшего; Аура Мазда (др. иранск.) - Высшее божество; Г - Гор (др. Египет.) - бог неба; Х (h), Hа-Ах (др. Египет.) - Дух, элемент просветления человеческой сущности.
  
   13 (ЦСТАХ) + 31 (БА) + 49(А) + 61 (Ю) = 144 - "Золотое сечение Ульдроэля".
  
   Ц С Т А Х Ю Т М К И Б А О Р Г Х
  
   Х/3
   Г/4
   Р/7
   О/5
   А/1
   Б/2
   И/9
   К/1
   Ц/4 С/8 ТТ/99 А/1 Х/3
   М/3
   Ю/2
  
   Ахт (99) (авеста)- принцип зла, испытание злом (99 вопросов) - центр, развязка и Выбор. Это как раз то, что в сказке (Коску) является Камнем преткновения для путника - на перекрёстке Трёх дорог.
   В системе Столб Мира сектор ТТ/99 и есть перекрёсток с "Камнем выбора" (направление условно - по вертикали вверх).
   Так говорит предание - Коска: "Сел на коня (витязь), подъезжает к горе: прекрутая... и на ней всё песок - насилу въехал. На горе стоит столб, на столбе три дороги подписано: 1) по одной ехать - сам сыт будешь, конь голоден; 2) по другой - конь сыт, сам голоден; 3) по третьей ехать - самого убьют".
   1 дорога - ум без силы; 2 дорога - сила без ума; 3 дорога - утрата ложного "Я", освобождение. Первые две дороги доступны любому путнику, а вот третья, скорее всего, для большинства несёт лишь смерть - которая, как ни посмотри, тоже своего рода есть освобождение.
  
   Выбор, опять выбор, куда ни пойди - всё равно, рано или поздно, так или иначе - уткнёшься в свой Камень судьбы: Он, хоть и один единственный, но для каждого путника свой, собственный - не обойти, не объехать, не убежать от Него... Не верите? Спросите у Серого Вулфа - тоже самое повторит. Кстати, вы ещё не знаете, а он вас уже заждался!
  
  
  
   ПОДЗАПИСЬ 9/131. Законспектировано непроизвольно во время глубочайшего сна.
  
   Из всех ныне живущих оборотней мне наиболее симпатичны вар-рахалы вулфы. Быть может, я устал ото лжи, а в них мне чудится некая истина, некая гармония и равновесие. Быть может, я банально подвержен временным симпатиям... Хм, говорю и сам себе не верю. Какие уж симпатии, в моём-то случае?
   Каждый мало-помалу принимает обличье своей судьбы, сливаясь воедино со своими обстоятельствами. Вар-рахалы вулфы - благословенное серое племя - мудрые собеседники, верные проводники, смелые стражи, но, прежде всего - хранители Великого Равновесия. Вся их жизнь была и будет подчинена срединному Пути. Сколько раз повторял мне Мавул'х: "Делай всё без нерешительности и колебаний, без ожиданий и сомнений. Все действия полностью свободны. Принимай все неблагоприятные препятствия и видимости, как благословение. Радуясь, полностью пребывай в радости; печалясь, полностью пребывай в печали; болея - болей; проголодавшись - охоться; кого-то невзлюбив - дерись... Таков Большой Ветер! Если видение является препятствием, будь осмотрителен; если видение становится другом - освободись. Тогда всё станет благом для твоего Пути". Что ж, я думаю точно так же: если действуешь согласно своему мудрому сердцу, ты - истинный сосуд жизни. Нечего таить в своём доме, и нет таких действий, которые нужно было бы принимать или отвергать. Всё есть, как быть должно... Всему даёт начало одно и то же призрачное "пустое" пространство, одинаковое, словно воздух внутри и вне кувшина.
   Мавул'х умён, как целая стая вулфов, и слушать его - истинное удовольствие... Но бесконечные вечерние разговоры меркнут и растворяются перед меткими короткими выражениями, которые я иногда слышал из уст его детей. Не удержавшись, я записал некоторые из них, используя всеобщий язык Иа К'Суррь:
  
   ...Унда майвха ун вайвх Руох'ш вуу саахшу шуррхид. - Без матери и отца мир похож на серую пустыню.
   ...Ниу тындурш ман киршхи, а туу уд жиндыррзох птишговры. - Не вытаскивай свои внутренности, а то их склюют вороны.
   ...Ниу воуй Тэкк бохш Маан. - Не восхищайся Солнцем больше, чем Луной.
   ...Лаурр дуунтунш, шихх мрындиш кабрашха. - Легко досталось, как дохлая кобыла.
   ...Ниу цаапх ил роогир, цаапх ил иушу. - Не можешь схватить за рог, хватай за ухо.
   ...Зох торш юммва вуорша уву уссу труондорва. - С врагом всегда встреча на узкой тропе.
   ...Нав мвайя чиоок махш роокап тиумааш. - Ваша человеческая жизнь мимолётней туманной росы.
   ...Ак'акал ниу спитш сондиур вулф. - Заяц не видит снов вулфа.
   ...Фадзи ар бохши трихшокх ил иушу. - Любимого сына больше треплешь за уши.
   ...Брох уву хвун вулф тиу тыурш убануршх. - Блоха на хвосте вулфа тысячи тыуршей пробегает.
   ...Улл глорша прозворша, хвун ун юмну. - Если голова пролезла, то хвост и подавно.
   ...Зох торш уд моррхурш! - Непереводимое ругательство.
   ...Ниу фрамуурш Ишк'йятта, ун грольхурш ниу шуррхой. - Не знаешь Ишк'йятты, и грольх - не враг.
   ...Ниу спитшурр фрамуурш тыурш мааноуч. - Лишь тот, кто не спит, знает длину ночи.
   ...Улл дуох зришхунн ан млиунвух ун уву млиунвух морркройш. - Если долго смотреть на молоко, и в нём увидишь кровь.
   ...Бурохш пырхх уву Маан плаюмн уву маин глиндурс. - Бросишь пыль в Луну, попадёшь в свои глаза.
   ...Вулф юммва ун юмдиум вулф, чиоок трондоуш уву маин руохш чиоок. - Вулф всегда и везде вулф, человек же только в своём мире человек.
   ...Киу хварша яуйши иич'ну? - Кто же отнимает яйца у иича?
  
  
  
   ПОДЗАПИСЬ 13/131. Найденное под шкафом с египетскими свитками, но явно выпавшее не оттуда, так как написано на обрывке дракакурдовой шкуры, пыльной и объеденной жуччами.
  
   Удивительно, но никто (до меня) никогда не пытался переводить на другие языки поэзию фианьюкков. Может быть, их речь настолько певуча уже сама по себе, что наполнение её дополнительным смыслом кажется излишним? Может быть. Оставаясь некой непонятной музыкальной мантрой-заклинанием, она завораживает и влечёт слушающего в мир загадочных образов и прекрасных призраков, но... Я всё же думаю, что красота стихов - это, прежде всего, точность и верность отысканного слова. Я верю в предустановленную гармонию звука и смысла, восхищаюсь "глубоко не случайной связью между точным словом - и словом мелодичным".
   Рассказывают, что фиа Го Льис - придворный поэт лесной Королевы Диллинь Дархаэллы - мечтал прожить незаметную и безымянную жизнь, желая исчезнуть из своих стихов или, по крайней мере, присутствовать в них незримо, как Творец среди своих созданий. Но, так или иначе: читая его знаменитые строки, я невольно думаю о нём самом, пылком и неутомимом труженике с его бесконечными аллегориями и непостижимыми черновиками. Его строки будто вырезаны в мастерской гравёра и хранят тепло его рук. Фиа Го Льис писал лишь в моменты высшего поэтического озарения, высшего взлёта фантазии, чтобы стихотворение - готовое от первой до последней строки - легло на бумагу столь же совершенно, как оттиск крыльев бабочки Мохолонело.
  
   ЛондСри сЗндаэль ма унн, Деревья, только ради вас
   Лоу рилл лЩн, лоу рилл мАйи, И ваших глаз прекрасных ради,
   Анн фЗа тСгроо суфрАйи Живу я в мире в первый раз,
   Ма Щнни дсЩрр лулахаЩнн... На вас и вашу прелесть глядя...
   Со лЩнло сАмда, ТунивЩ Мне часто думается, Бог
   Фа лЗйю лЩу фарлитрАйи Свои живые краски кистью
   Анн лЩнниль им санданнилЩ Из сердца моего извлёк
   Эль нЗаф фАрлу ун илАйи. И перенёс на ваши листья.
   ЛоС сун вЩкр дан нидАрр И если мне близка, как вы,
   Ла Щндима рил лСо сЩффа, Какая-то на свете личность,
   СаАх лурр лЗмма травинАрр, В ней тоже простота травы,
   ЛиннАрр, ун энфиль синкраЩффа... Листвы и выси непривычность...
  
   Фиа Го Льис Пастернак (аналог в Иа К'Суррь)
  
   ЛАйэ ун лСннили Д'Хетонг... В даль улетел Дракон.
   ЛЗард лунн анн ниалЩмлит, Некого больше бояться.
   ЛЗард ханн анн сСллилЩм. Незачем больше жить...
  
   смнитон нЩггин лугСнлилон, Мост изогнулся дугой,
   ССох ло Щнди фанн йЩммита. Брезгуя тёмной водой.
   ФЗа иф сАмда унн вАа... Машу себе из реки.
  
   ЛоСндин ву лнСн Ульдроэль, Дремлет в ночи Ульдроэль,
   Ла сСнди лон звАйдилун сунн. Мечтая о звёздных просторах.
   ЛСрринолл дхАйя доСрх... Но прочна паутина дорог.
  
   ЛЩиль суЩкримма со Щррима Когда-нибудь мы, всё-таки, встретимся,
   Ун зрЗмиллу нав Щмми глЗндурс... И я увижу твои глаза...
   МвАйяллу глЗндурс фиарэльлии. Живые глаза фиа'рэльлии.
  
  
   ЛоСндсу ма кЗндаа лнСн нЗи Сны мои каждую ночь
   Ла сСнди укмАнна зилАнн. Исполняют любое желанье.
   Оу! ШхримрА!!! О, ужас!!!
  
   Ма Щнни рСмминн сордравЗн, Загораживаясь спасительными обидами,
   СоСф финАльдилла кулл йЩмма. Предаемся одиночеству, как ритуалу.
   ЛовЗнси?.. ССрдиву?.. НимСрруму!!!* "Забыть нельзя простить - обоих*".
  
   ...* - В данном случае дословный перевод невозможен, найдена цитата, максимально приближенная по смыслу (Юрий Смирнов - энциклопедист чувств).
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 108. Сегодня не хочу ничего и никого. Печаль привела к поэзии, опять и опять - к ней. Как странны люди... и что уж говорить, все прочие тоже: пишут и пишут стихи безустанно.
  
   Мир существует для того, чтобы быть запечатлённым в поэзии. Занятие поэзией нередко возбуждает в своих адептах желание создать Книгу, не имеющую равных, книгу книг, которая - как платоновский архетип - включала бы в себя все другие, вещь, чьих достоинств, не умалят годы. Сжигаемые подобной страстью избирают для своих целей самые возвышенные предметы: Лройх'н Доор Шиир - любовь и жертвенность, способную спасти даже из Зазеркалья; Лэ По - схватку Вана и Кощея на горе Гирнар; Вааль Силь Хаэлл - одиночество и путь воина Духа; Сайлюш Доор Шиир - рождение и смерть, круг превращения души, по учению сумеречных вулфов; Артюр Мюрат - Ульдроэль, плывущий по облакам; Хименес - сотворение собственного мира... Далее всех пошёл Кайшр К'Ол: он первым отделил достоинства книги от достоинств её предмета. Ему потребовались не "доступные" темы, а их полное отсутствие - исчезнувший цветок, ушедшая женщина, погибший ребёнок, ещё белый лист бумаги... Он говорил, любое искусство стремится стать музыкой. Это ему принадлежит утверждение: "Мир есть поэзия жизни, заключённая в книгу", что перекликается с мыслью Гомера, считавшего, будто боги ткут человеческие несчастья, дабы грядущим поколениям было о чём слагать песни ("Одиссея", in fine*).
   В смешении времён Кайшр искал абсолют в таком сплетении символов, которое пробуждало бы память рода человеческого, великую Память, дремлющую в сознании каждого. И пусть праздные люди болтают, что никакого К...я на самом деле нет. Кайшр - это сама поэзия в состоянии протоплазмы: чуткий интеллектуальный орган, реагирующий на любые колебания времени и пространства. Но он - редкость, исключение из правил, exceptional**! Большинство гениальных поэтов, всё же, более реальны и, к слову сказать, понятны и любимы публикой. Хотя, по моему мнению, пишут они об одних и тех же истинах и возвышенных предметах. Ну, вот посудите сами: взять, к примеру, хотя бы "любовь"...
  
   *- в конце
   ** - исключительный
  
  
  
  
  
   Сонет N 3 - IXX в. / Алек Сандр Пушкин (сильс).
  
   Я вас любил: любовь ещё, быть может,
   В моей душе угасла не совсем;
   Но пусть она вас больше не тревожит;
   Я не хочу печалить вас ничем.
   Я вас любил безмолвно, безнадежно,
   То робостью, то ревностью томим;
   Я вас любил так искренно, так нежно,
   Как дай вам бог любимой быть другим.
  
  
   Сонет N 6 - XX в. / Иосиф Бродский (сильс-хон).
   По Пармениду...
  
   Я вас любил. Любовь ещё (возможно,
   Что просто боль) сверлит мои мозги.
   Всё разлетелось к чёрту на куски.
   Я застрелиться пробовал, но сложно
   С оружием. И далее: виски:
   В который вдарить? Портила не дрожь, но
   Задумчивость. Чёрт! Всё не по-людски!
   Я вас любил так сильно, безнадёжно,
   Как дай вам Бог другими - но не даст!
   Он, будучи на многое горазд,
   Не сотворит - по Пармениду - дважды
   Сей жар в крови, ширококостный хруст,
   Чтоб пломбы в пасти плавились от жажды
   Коснуться - "бюст" зачёркиваю - уст!
  
  
   Сонет N 9 (клаузура) - XXI в. / Идра-О (хорц).
   По Пифагору...
   Я вас... плюс три. Два-два ещё возможно ль?
   Что ж, просто ноль угасши не совсем,
   В сверхпроникающий Гиозм,* сжимает веско -
   Меня! И ферамонов спин трёхсложный,
   Разрушив риф амурных тем,
   Пронзает нежные виски.
   Я - Вас... ничем! (Не по-людски).
   А далее - периферия блеска.
   Я вас... плюс три - так квантово, сквозь корень,
   Как дай вам Бог - по Пифагорьи,
   Помножив - разделясь... (С кем?!) дважды.
   Мню: в виртуальной пломбе жажды
   Вскипает лимфа: Не (горазд был?) молод!
   Страх (в ложечке томленьем взгущен)
   Расплавил пыл в Нубийский холод.
   Мороз... По щиколотке вверх и "от",
   Сквозь жадный поцелуй, был не допущен
   (так безнадёжно Ваш... разумевая) - "под"!
  
   Я Вас плюс три... Fer - poоr people.
   Жорж душь - во мне... Меня - плюс Пять.**
  
  
   * - "Гиозм сверхпроникающий", по сути - Луна в реке, что покрылась уж льдом, но в данном случае - куртуазный предрассудок, разрывающий бахрому ферамонов, толкающих в иллюзию наслаждений. В сильскультурном смысле "Гиозм" есть сварившиеся мозги; в медтерминах - это мигрень... Fer-Ramon отражает замутнённую идею счастья, через призму эроса и навязчивой чертовщины (Fer), поэтому-то её (ложечки) поражение страхом блокирует волевые намерения, душевные крики и отчаянные признания (хорца) в любви.
   ** - Эпилог... Я Вас плюс три... Fer - poоr people *.
   Жорж душь** - во мне... Меня плюс Пять.
   * Fer - высшая степень всяческой чертовщины; poоr people (англ.) - бедный народ; Fer-Poоr people - Фатум, юдоль человеческая. В контексте монолога: О, дольний мой удел.
   Начальная мысль в клаузуре была озвучена дважды иначе: Fer - poor thing, Oh... "О - я, бедняга... Юдоль мой удел. Отвергнут навсегда - отныне". Однако в свете нарастающего кризиса права, мысли сами собой обращаются к тяжкой народной доле и личному колесованию через исчезающую цифру пять (5).
   ** Жорж душь - то же, что душевная дрожь либо трепет. К слову сказать, такие термины, как гиозм (мозги), жорж (дрожь) и проч., - не сленг хорцев, но имеют в причине своей Мороз свиданий, порождающий, в момент любовных признаний, дрожь членов и альвиол.
  
  
   Сонет N 11 - Лоу в. / Фиа Айт Яа Эйс-3 (фианьюкк).
  
   Я вас любил. Любовь ещё, быть может,
   В моей душе не унни и не лленн*.
   Но ло-о**... мой ум, тоскою взятый в плен,
   Меня кромсал во исступлённой дрожи.
   Я пробовал пресечь свой звёздный путь,
   Но фагг*** луны не соответствовал моменту.
   И далее: не выбрал инструмента.
   Для фианьюкка... чотт!.. ни как-нибудь!
   Я вас любил так сильно, так безбрежно,
   Как дай вам Лес другими - но, увы!
   Что даже сам Д'Хетонг****, качнув главы,
   Изрёк: сия попытка - бесполезна!
   Он, будучи на многое вполне,
   Не сотворит - ни для и ни во имя -
   Сей жар в крови... (Р)-едчайший яд отныне,
   Испить - "другим" зачёркиваю - мне!
  
   * - сурнанниру коун сифрайя, ни унни, ни коппиллу... /пояснения автора/
   ** - ум.
   *** - спектрально-цветовое соотношение сиятельных волновых лунниксов.
   **** - Фир Ахест Д'Хетонг Хет - единственный в своём роде великий двенадцатиглавый Дракон, всемогущий и всемудрый, способный на многое, если не на Всё, и главное - на бездейственное Ничто, творящее, как раз, это самое великое Всё.
  
  
   Сонет 288 - Хуррш / Чангисвул'х (вулф).
  
   Тебя я жаждал. Вой сжимает связки,
   Всё может быть, а может и не быть.
   Маан* свидетель - после лунной пляски
   Тебя одну мне стоило любить.
   Но это чувство, будто запах крови,
   Меня тревожит, манит и дразнит.
   Тебя забыл бы... Но! Мне это будет внове.
   Кто мне не подчинился, тот убит.
   Что мне осталось? Приникая грудью
   К твоим следам, ведущим в никуда,
   Я понимал, что "далее" не будет.
   В ответ ты никогда не скажешь "да".
   Тебя любил, как любят только волки.
   С клыков роняя пену в синий снег,
   Я за тобой скользил в ночи - бестолку!
   Что делать мне? Пуститься в дикий бег?
   В капкан? С обрыва? Под прицельный выстрел?
   Презрев Ишк'йятту**, возлюбить людей?..
   Уж лучше жар в крови! Меня он сгубит быстро.
   Во тьме лесов не сыщется костей.
  
   * - Луна.
   ** - Священная белая Волчица, Дух племени вар-рахалов вулфов. Высшее (хтоническое) божество.
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 9060030. Сегодня со всех портретов Библиотеки смотрит твоё лицо. Моя возлюбленная... О, как же это было давно! Не тяни за хвост убегающего дракона-время: опасна коротка верёвка. Отпустите меня, воспоминания! Отпустите, пока я помню, как уйти от женщины. Как уйти от женщины по дороге, ведущей к ней*.
  
   * - Юрий Смирнов. Энциклопедия чувств.
  
   Настал День, и мой друг Кайшр - Оллисс Ушранш - рассказал в лицах и красках, как я плутал в "Сам-Лабиринте", будучи совсем юным, но дерзким. Мы долго смеялись над моей глупостью и упрямством. В той ситуации поблажек быть не могло, ведь мне предстояло возглавить Континуальную Библиотеку. Невероятно - но я мог погибнуть невообразимое количество раз.
   О, как это было давно! И всё же... в одном случае безжалостный Лабиринт (Интайт Тхэст) - исключив правило - сохранил меня, обнаружив, что Вектор движения содержит эмоциональный изъян - некое отклонение в памяти, способное не только стереть тончайший Stans Farg единиц Времени 4-го Уровня, но и повлиять разрушающим образом на Сам-Лабиринт. Беспокойство Сам-Лабиринта здесь обоснованно, ведь в правилах всегда имеются исключения; в данном случае, незыблемость системы был способен разрушить только вирус Любви.
   А изъян тот - Воспоминание... Воспоминание о тебе!
   Повторяю, было это давно, и я не пожелал знать, как на Высшем уровне замяли сию проблему. Но и ныне, смею надеяться, - сохранил твой образ неискажённым, хотя имён утекло, как рек.
   Так же, я знаю, что и ты меня не забыла... Но вот помним ли мы свои имена?
   Ах... Имя, твоё имя! Вновь утекло... неузнанно.
   Я - слышу: ты опять умерла, в который раз в одиночестве. Как же мне помнить тебя, когда всё сокрушает Время?! Но мне не забыть... никогда, ведь Библиотека сожгла мою память, и я вынужден испытывать муки всезнания - а всё для того, чтобы соответствовать статусу архивариуса "ВрИменных лет".
   Таков мой удел, но, наконец, и я (как бы) - "умер", оформив Прыжок "за свой счёт"... и лишь затем, чтобы вновь увидеть тебя.
  
   Подпись: Твой глупый, тщеславный Библиотекарь, нашедший в Каталоге Времени Путь, но потерявший дорогу к тебе. (Без пяти минут Не - Гамул / Бардо Т-Д-Л.)
  
  
  
   P.P.S. "ВЕТЕР ВРЕМЕНИ" / Ты во - Мне.
  
  
  
  
  
   Ниже приводятся истории-путешествия в "Нижний мир" Трояна Мо. Зафиксировано предостаточное количество его неофициальных командировок на Землю (во Времени), из которых большинство онтологически неудачны: все они были направленны на установление частных контактов и поисков встреч с утраченной когда-то возлюбленной, которая так же многое помнит - несмотря на непрерывные инкарнации - и продолжает надеяться на воссоединение с любимым, упорно веруя в Чудо и передавая всяческие послания и записки через небезызвестных для Трояна Мо лиц. Вот одно из этих посланий:
  
   "Бесконечен, тягуч, так пронзительно всеобъемлющ далекий и одновременно наступающе близкий гул, звучащий, кажется, во всем теле. И, боже, какой Ветер!.. Какой непереносимый Ветер, вместе с оглушающим зовом наплывающий и пронизывающий насквозь, убивающий и преображающий каждый вздох, каждый удар сердца, заставляющий забыть... и вспомнить.
   Ты - живешь во мне. Ты звучишь во мне той пронзительной нотой, которая зовется Любовь. И этот мир течёт во мне и через меня, проступая под ногами Звездной дорогой - Дорогой дорог..."
   "Та, которую не забудь... и которая помнит тебя".
  
  
  
   1 ИСТОРИЯ (очередная попытка встретиться с возлюбленной): ГАМУЛ ИПАТИЙ - "Делающий добро" (1г. до н.э. - 1044г. н.э.) Александрия Египетская - Салим (Йерушалай'м) - Константинопль.
   Непрестанно, на протяжении 70-ти лет... записывал (на греческом) рассказы - с рассказов, об Учении - со слов, недоучившихся - учителей, утративших - Обретшего... Того, Кто пришёл - лишь уйдя.
   На последнем (70-м) году иудейской войны Гамул Ипатий был случайно (под горячую руку) распят римлянами, будто бы как участник восстания, но по непонятной странности и по истечении трёх недель, что сверх всякой меры - на кресте... умереть не смог. После снятия, тем не менее, у Гамула отказали ноги из-за специального стаб'билизирующего колышка - штыря для удержания тела на центральном столбе, - повредившего ему позвоночник.
   (Было очень... очень больно, но - теперь я знаю - больнее та ложь невежд, которую переписывал... о Нём... столько лет).
   В последствии, Гамул был вынужден странствовать секретарём долговых обязательств с неким ростовщиком Ароном (тоже долгоживущим), заметая следы личного нестарения... во Времени.
   Длинноязыкие болтают: будто бы служил ростовщику Гамул не за деньги, а только из желания присутствовать при его молодой жене - красавице Залсанее, которая чрезмерно была благосклонна к немощному старику, своему мужу, - и исключительно ради бесед с ней о земных печалях... и философии.
   Однако, сей слух подтверждает конкретный факт: лишь Залсанея оставила бренный мир (из-за внезапной болезни; поговаривают - вследствие яда), Гамул в глубокой печали - без промедленья! - покинул Арона и исчез навсегда, не обратив внимания на суровые уговоры и отсутствие возможности передвигаться самостоятельно. А в Константинополе появилась поэма (без авторства, "народная"(?) "О Залсанее прекрасной, единственной и... недоступной"), бесследно исчезнувшая в огне 1204-го года: при разрушении Константинополя крестоносцами.
   Экземпляр поэмы сохранён лишь в Континуальной Библиотеке Времени. Вот небольшой фрагмент:
  
   Уходя от неё поневоле,
   я - непрерывно...
   снова и снова
   возвращаюсь туда,
   где только что видел любимую.
   Но её уже нет, и я...
   раздавленный,
   но не потерявший надежды,
   в извечный раз,
   иду по слепящему снегу
   "Мёртвого моря",
   рождённого Облаком моих
   скупых слёз.
   А иду я походкой того,
   у кого от Времени
   стёрты
   ноги.
  
  
  
   2 ИСТОРИЯ (опять - и...): СЫЛТЫК АСПАРАХ (1222 - 1277...?) "Дунайская дуга", степь, печенеги (перед распылением ордами половцев, вытесненными из Скифии в свою очередь монголо-татарской Тьмой).
   Тысячник хана - Сылтык - отправился послом к булгарам, но по дороге внезапно женился на дочери рыбака. Используя связи среди колдунов и магов ВизАнтии загадочный печенег потратил 20 лет на то, чтобы зачалась именно дочь (на полную луну 2900-летнего срока Сэтарна, в единственный день, когда не властен над судьбами смертных divia (FER)... по уверениям чернокнижников - звездочётов).
   Со слов Хацеи (жены Сылтыка), когда среди восьми наследников, всё-таки, появилась Зай-Лус - девятой, - тысячник сразу стал объектом насмешек своей "тысячи" из-за чрезмерной к дочери привязи. Всем женихам было грубо отказано, а через 15 лет, когда дочь выросла (было это в 1277-ом) Аспарах (в свои 57) вместе с Зай-Лус, без объяснений, взошёл на купеческий дракк варягов и уплы в неизвестную сторону (по Дунаю - в Понт). Говорят, их видели (счастливыми) в Херсоне; дальше - в Византии и ещё лет через 10 - на Кипре, где правил орден Доминиканцев. Но это Хацее узнать было уже не дано. За год до известия, проходящие из набега угры (мадьяры) ночью напали на стан Аспарахов, и силы были столь не равны, что кончилось всё ещё при луне.
   Хацея - несмотря на странную отчуждённость мужа за все годы совместной судьбы... и этот безумный поступок - постепенно простила его. Являясь обычной дочерью рыбака, она была благодарна ему за доброту, защиту и многочисленных сыновей. К тому же, вспомнился давний и непонятный, но вещий сон: будто не она - Хацея - приходится женой Аспараху, а их единокровная, недавно рожденная Зай-Лус. После того сна мать часто плакала ночами у люльки своего дитя, а в миг гибели, в ту злую ночь, истекая кровью от сабельных ран, Хацея почему-то вспомнила Аспараха и Зай-Лус... и благословила их - на Вечные Времена!
  
   P.S. Несмотря на тяжелейшую победу в конкурентной борьбе за кресло и удел Небесного архивариуса, как минимум на 9360 земных лет... но в страхе стать книжным червём и вследствие привязанностей к тем, кого оставил в "Низу" (сделав, однако, осознанный выбор), совершил несколько попыток бегства из Библиотеки Времени, куда терпеливо препровождался назад системой защитных зеркал Ограждающего Лабиринта, самого Speсulum Triplex - безжалостного, но лояльного.
  
  
  
   3 ИСТОРИЯ: БЕЛЛИНИ ЭГНАЦИО ЛОРЕДАНН (1313 - 1331...?) Венеция, набережная большого канала, близ государственного архива дожей.
   Ученик придворного художника, законодателя венецианского стиля в живописи; в свободное от растирания красок время рисовал - только мадонн: ни задумчивых, ни печальных... просто спокойных.
   Принципиально не пользовался натурой. Все образы мадонн писал на одно лицо... Собственно, произошло это с Эгнацио после того, как, будучи ещё совсем отроком, увидел однажды пожилую вдову поэта Ареццио - аристократку Силенцию, отправившуюся после смерти мужа в 1326 г.* в паломничество по святым местам Византии. Неожиданно, во внезапном порыве, юный Эгнацио помог ей (подав руку) взойти по трапу, за что удостоился благодарной улыбки.
   В течение последующих пяти лет безжалостно клял себя в малодушии, не позволившим уплыть куда угодно - в тот день... с Ней... навсегда; и рисовал... рисовал.
   А в 18 неполных лет, оставив в мастерской учителя все полотна "своих мадонн" вдруг сел на галеру, плывущую к острову Кипр, и более его никогда не видели.
   Учитель был так же - Беллини, поэтому подписи на оставленных Эгнацио полотнах переделывать было не нужно.
  
   *- Здесь неточность: Ареццио ушёл из жизни в 1374 г. и не в Венеции, а в местечке Аркуа близ Падуи; Франческо Ареццио - один из родоначальников и певцов ренессансной Л-итер-А-т-УРЫ.
  
  
   P.P.S. В моих безрассудных прыжках в "Низ" я много раз имел возможность видеть свою возлюбленную и даже входить с ней в контакт, но Река Времени неизменно нас разлучала. Средний Сунд - язык и наречие "высших грольхов" имеет по этому поводу формулу заклятья на большую любовь - это "Мрак...обволакивающий неизбежно - желаемое".
   Однако мной всегда припасена Последняя Скрепка (...крепка, к...ка, РЕ-КА) в виде твоей тайной записки, - переданной благородным Катуллом, - которая пребывает неизменно со мной... и во все Времена: Влажной была я от слёз... В час, как Богиня меня новой явила Звездой.
  
   Я...С покрытых росой
   Хризантем, лепестки сорвал
   И пустил их в ту [Реку],
   Что способна унять печали
   И меня ещё дальше
   Увести от [тебя...зовущей].
  
   Тао Ю Ань-Мин / А-Миннь Троян Тау
   (в соавторстве...)
  
  
   Итак, продолжение следует, хотя, тебе очевидно: я брежу или попросту пьян... Может быть, может быть. Я давно уже пьян смертью и безвозвратно отравлен жизнью. Пойду, подожгу библиотеку и удавлюсь... чего добровольно так и не сделала Таида Афинская*, о коей знаю премного более нынешнего и вашего, но рассказывать не хочу из-за неприязни ко всему утончённо-порочному и тенциозно - Fer/нальному.
   Ах, лысый чотт!.. Мыло и спички кончились... поминай лет сто, как звали.
  
   * - Гетера из Аттики, настоящее имя - Таида. Во время похода сильса - Искандера Двурогого Александра, - лично сожгла в Персеполе библиотеку Ксеркса с бессмертными рукописями Авесты, и тем был нанесён первый сокрушительный удар магарического демонизма - по древней культуре очищающего Огня! Таида была отравлена в Египте... в мучениях страшных. (см. о поджоге: Плутарх "Сравнительные описания" гл.38).
   В "Новое время" известна, как Таис Афинская; посредством реинкарнационного флирта идеализировала и облагородила персональный миф благодаря "эстетической слабости" великого визионера и романтика Ива Ефрема. Его "сверхнеправдоподобная правда" - искренняя попытка прозревать невидимое в неведомом, однако для полной удачи в достоверном он не ведал Рахх-шатт... Но! Не верить писателю в ту стародавность никто б не посмел. Ведь Е-Van был обширным учёным.
  
  
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 0/288. ПОСТ - ДЕЛЬТОРИОН - (Др. Греция) Писчая дощечка - послание.
  
   Однажды у меня возникла пусть вялотекущая, но докучающая одышка, полученная прерывистостью дыхания: после панического бегства из Библиотеки от всепожирающего огня познания. Пожар возник по согласию и вследствие случайно обронённого слова невзрачной, но разумной Книгой... в глубокой тьме отдалённого закутка. Тогда я впервые задумался: а почему бы и нет!?
   Итак. Посетитель, знай: Библиотека - в огне!
   Без-участливый Погорелец (Воспоминания).
  
  
  
  
  
   ЗАПИСЬ 8.Глядя на огонь и размышляя о бренности Бессмертия. Ночь, опять и всегда - ночь...
  
   Могло быть и хуже. А мне повезло жить под одним небом с величайшим Бессмертным всех времён и народов - КАЙШРом К'ОЛом / КАЩЕем БЕЗ-СМЕРТным, Кощеем Бессмертным - странником, учёным, творцом, хозяином горы Гирнар.
   Всем смертным подарены удары сердец, вдохи и выдохи - навечно, на всю их короткую жизнь... Массивная рама трещит в камине позолотой, громогласно возвещая о бренности всего сущего. Я смотрю, как скручивается золотая шелуха, и думаю о своей плоти, которая когда-нибудь слетит и с меня - ненужным коконом для вновь родившейся бабочки.
  
   Наша жизнь росинка.
   Пусть лишь капелька росы
   Наша жизнь - и всё же...
   Исса
  
   Конечно, люди жаждут счастья и долгой, - а иногда вечной! - жизни. Для этого им необходимы сказки, желательно с благополучным концом, где герои просты и понятны. Дети же способны слышать в них само Время. Неважно, как было на самом деле... В сказке - суть важен намёк, и потому каждое поколение кроит Быль на свой лад и, прежде всего, предназначает её для детей: для кого, как не для них рассказывать kosky*, ведь дети видят, слышат и осознают непосредственно.
   Человек именно в детстве причащается Вечности, потому как чист по факту рождения своего и абстрактные категории усваивает конкретно и ясно. Сего дара безжалостно лишен концептуальный мир взрослых, и ежели им до созревания к размножению не повезло на дедову kosky (мудрость) - они навсегда теряют дорогу в страну Трин-девятую(999)** под названием Вечность... и ходят по кругу - до "следующих коловрат".
   Я полагаю: именно данный нюанс заставляет людей искажать миф, обращая Быль в kosky, а историю - в небылицу. Сия уловка людская есть лазейка для "старых" в "бессмертные", ибо сказано Cicero(ном): Historiam nescire, hoc est semper puerum esse (лат.- не знать истории, значит всегда быть ребёнком).
   Однако отнюдь и далеко не всегда... Ибо нарушено Таинство Подлинного. Но я, собственно, думаю о Василии и задаю резонный вопрос: ребёнок ли он (на пороге свершений) и если ребёнок, то может ли быть Дафэном назавтра? Или же ему надобно вначале стать мудрецом, наполненным знанием и печалью?
  
   О, плод утраты! Неотвратим,
   как печаль увядания.
   Лэ По (IX)
  
   Но, всё-таки, главное, что здесь важно - хронология, изложение Времени, и поэтому Я, по обязательству службы, озабочен Хроникой Бесконечности в Акаша-Локе, где другу моему Кайшру К'Оллу - Оллиссу Ушраншу - отведён целый Фарг, о чём и следует написать отдельное письмо к самому себе.
   Троян Модестович Вяземский
  
   * - Казки (ст. русск.) - сказки, казать, сказывать, показывать, открывать нечто...
   ** - "ТRIN-9" то же, что Тридевятое царство; три мира Вселенной по 9 измерений каждый; пойти в Тридевятое царство, значит познать суть Бытия, войти в центр столба Цстах Ютм Кибаорг'ха.
  
  
  
  
   ПРИМЕЧАНИЕ к записи 80(999). Три уровня Kosky (сказки), или кто хозяин горы Гирнар.
  
   Грядущее каждый несёт на себе. Сколько сумеет взвалить. Пророк - приникает спиной к живому биению этого груза*... Уже давно не понять и не объяснить никому - как же так?.. как же всё это случилось тогда?.. и как же теперь жить дальше?
   "Trin - 9"царство, пребывающее во Времени, неизменно вынуждено отражаться в мире тремя уровнями мифологии. Миф физический (земной), миф звёздный (космический) и миф небесный (причинный) помнят грохочущее падение Вимана странника Оллисса Ушранша на малозаселённую землю в районе Хеттского царства.
   Миф небесный отражает принципы развития и изменения мира. Это абстракции, которые трансформируются в персоны и силы, и затем на третьем уровне миф материализуется, воплощаясь в героев и их деяния.
   В этом контексте можно отследить историю небесного странника на планете Придхива и его высшие проекции (отражения). Конечно, для прояснения реальной картины событий было бы необходимо обратиться к астрорадиэстэзису, но это - слишком субъективно легко. Поэтому, я буду скрупулёзно перебирать Гору преданий, замешанных на ядовитом субстрате из желаемого, искажённого и избегаемого.
   Так почему же Кащей (Кощей) Бессмертный - злодей??? Есть сведения, что описываемая история - перевёртыш, и информация о ней лежит на поверхности.
   Достоверно то, что Кайшр - пришелец... из космоса (Неба), и самое важное - со злом не имеет родства. Более того, известно даже точное его "заземление". Но самое главное - не люди истинная причина искажения мифа, как зеркала Жизни, но намеренная воля некой тайной силы - с целью ослабления и профанации защищающих Мир законов.
  
   "И плы(иди) прикрай свету, в самый конец - во Кощное**, царство Кощея,
   в аккурат, с хрустальным дворцом... сиречь во Тьму Кромешную"
  
   Крючконосая баба - очередному Ива/ну Ба-ал Ван/у.
   Ям град... Поморье... IX век.
  
   Что же касается Кащея (Кощея) Бессмертного, сокращённо - КБ, то я попытаюсь собрать его образ по крупицам; благо в мифах их россыпи. При этом будут обнаружены генеалогические взаимосвязи с луной, месяцем, эликсиром бессмертия, летательными устройствами, пришествиями из космоса и многим-многим неведомым.
   Итак, Ка-щей (либо Ко-щей) - производное от тюркского Kocki, что значит пленник или попавший в плен, на абстрактном уровне - это пойманный в плен Поток, энергия, запечатанная в листе бумаги в виде мудрости слова. Коska (на Иа К'Суррь) - мудрость или КаС-ка (сказка). Бессмертный Басё по этому поводу изрёк:
  
   Сияние увиденной Вещи -
   Ты должен удержать его в Слове,
   Покуда Оно не исчезло из твоего Сердца.
   Однако,
   назвав всё по имени,
   отнимаешь у цветка его аромат*** ("В зеркале").
  
   Если на санскрите Ravan - ревущий, то Kay - звучащий;
   Кусух - новый царь хеттов; Кашшум (по-староассирийски) - безымянный жрец. Не мудрено, что Кайшр, "заземлившись" в Мир древний, с лёгкостью смог взять в руки власть многими способами: космической магией, технической мощью... и через любовь. Это событие с лёгкостью распространилось от ирландских кельтов, до древней Японии - как эхо в большой пустоте. И хотя на санскрите слово имеет до 50 значений и половина из них может быть противоположна по смыслу, всё же, я преследую только ту "путеводную нить", - луч события, - которая имеет отношение исключительно к нашей истории.
   Аббревиатура КБ по-асетински читается, как Колесо Балсага, то есть, небожитель. Краткий сюжет: КБ падает с неба на землю, или в море, всё разрушив вокруг и сломав у Колеса несколько спиц, либо ось; дочь же Балсага (солнца), оскорблённая притязаниями некоего Сас-лана (т.е. Вана), просит отца отомстить за себя, и отец посылает на злодея Колесо Балсага, но Сас-лан выбивает у небожителя несколько спиц, используя магию хмеля, обвившего и парализовавшего неприятеля. В конечном итоге, КБ возвращается туда, откуда пришёл - на небо.
   Такое же сильное сходство с историей Кайшра и Ваалиссы имеет кетский миф о Кайбусе - владыке 7-ми душ мыслей. И что же кетский Кай? Всё просто: чтобы овладеть (жениться) дочерью старика, он принимает облик медведя и похищает красавицу. Старец, испытав страшный гнев, снаряжает погоню, и, в итоге, похитителя убивают, но перед смертью Кай-Бус (Кащей (Кощей) Бессмертный) успевает объяснить возлюбленной, как его возродить к жизни путём колдовства.
   Кай Кавус (фарси), с помощью демонов строит дворец на горе Албурз, обладающий даром: если в него войти, он может сделать старца юношей, а человека - бессмертным. Так же Кай пытается подняться при помощи орлов на небо, но падает у реки Амуль, где его находят вельможи местного княжества. Кай Кавус борется со злом, но попадает в плен к белому дэву (демону); у дэва его ослепляют, но красавица Судаба (Ваалисса) возвращает зрение с помощью печени дэва.
   На санскрите Kоса есть увядание, уменьшение, сокращение, а Krca - тонкий, тощий, молодой (о луне).
   Древнеиндийский КБ - Ку Бера (Kubera, имеющий уродливое тело) - является владыкой якшей (yaksa), охраняющих его волшебные сады на отрогах горы Кайлас и противостоящих ракшасам во главе с Раваной. Творец Брахма подарил Кубере небесную колесницу Виману (Viman), отождествляемую в новое время, кстати, с неопознанными летающими объектами, и способную летать не только с неба на землю, но и во Времени (в Брахма Локе, Рамаяна. 7.11), что под силу только бессмертным, каковым и является Кайшр К'Олл. Кубера - так же глава и владыка Киннаров, а в исследуемой нами истории это гора Гирнар (генетически Ки - это Ги), которая и есть ключевое звено, открывающее путь на Небеса.
   Слог GR (ГР) - то же, что ГуРу (санскр.) - тот, кто убивает Тьму; Гор (др. египет.) - Небо. Кетский термин Каскет означает чудодейственные превращения (трансформацию), способность оживлять после смерти и возрождаться. У ассирийцев Кишшатим - это вселенная, а их лунный обряд Киспу связан с оказанием помощи всех земных сил Прошлого бедствующему царю.
   Итак, Кащей (Кощей) у хеттов отождествлён с луной (Koski - пленник, Kasky - бог луны). По преданию, Каски-Хатт упал с неба прямо на рыночную площадь в столице древнехеттского царства.
   Хурритское обозначение Луны - это Kusuh; К'Рхансата (др. егип.) - тот, кто живёт вечно. Угаритяне называли месяц ku'sah (слог K'S/ZG); авестийское Кави Усан (Син) так же означает луну; ksina (на санскрите) - луна; то же и Син (зуэн, суин) на аккадском; Арма (хетт.) - идеографическое написание Sin - по-лувийски - месяц, развалины, бедный (несчастный). У древ. китайцев же Син - это звезда.
   Син-Тянь (в Китае) - "отрубленная голова", "наказанное небо": Хван-Ди отрубил великану голову и закопал её у горы Каньян-Сань, но - и будучи безголовым, - великан сделал из своих сосцов глаза, из пупка - рот и, взяв щит и меч, совершил "воинственный танец".
   У многих народов древности луна (по качествам) преобладает над солнцем, и это необязательно люди пустынь, где ночь - долгожданная передышка от зноя.
   Хоны Месоамерики отдают предпочтение луне, потому что её видно не только ночью, но и днём, следовательно - она более универсальна.
   В тибетском "Бон" у богини "Голубое Небо" Лумо левый глаз (отрицательный) - солнце, правый (положительный) - луна.
   Именно на луне, по преданиям востока, толчётся эликсир бессмертия.
   Кайшр К'Ол, пострадав от Рвана, уменьшился в размере, как луна уменьшается (либо исчезает) в затмение, когда её съедает vurlalak (слав.) - антипод вулфов; у хеттов луна в затмение - убита; у ненцев всё это происходит с лунным человеком Ирий - Касавой (Ирий - это славянский рай, 7- е небо).
   Дагомеи почитают луну за мудрость и радость.
   Луна - волшебное зеркало, дающее жизнь земле. Она является преобразователем убийственных солнечных лучей (положительных ионов) в животворящий свет (в отрицательные ионы) для всего живого. Сама Придхива Земля способна на такую работу только при восходе и на закате (пока терпят глаза созерцателя), что крайне недостаточно для выживания и развития. Обезвреживанием радиации солнца (666) ведают лунные алхимические кристаллы-отражатели (Чандра Мук-Ман). Так же, одно из имён бога луны Сома - нектар бессмертия, дающий состояние просветления; отрицательный (отзеркаленный) термин - кома, разрыв духа и тела.
   На ст. славянском Кощ (Кош) - это дом и...
  
  
   P.S. Далее запись прерывается: размыта большим коричневым пятном - возможно, коньяка.
  
   * - Юрий Смирнов
   ** - Кощное царство, Кош - дом, судьба, бессмертие, Вечность.
   *** - Басё / Блок.
  
  
  
   ПОДЗАПИСЬ 0/11 (к записи 8)ЗАПИСЬ не-звука воздушного поцелуя... с давно опустевшей горы Гирнар.
  
   Прежде чем сделать первый шаг, ты уже у цели.
   Прежде чем открыть рот, ты уже все сказал.
   Прозрение приходит прежде, чем успеешь понять...
   Лэ-Лэ / По-По
  
   Кащей - он же Кощей, он же Кайшр, КБ (KS) - имеет прямое отношение к регенерации, долгой жизни, бессмертию. И вообще, у Кайшра, как у отрицательного героя, слишком много положительных черт: например, его неистребимая жизненность, и живёт он на горе, а не где-нибудь под землёй, как глысти или сизые грольхи...
   У др. египтян Ка - дух, олицетворяющий жизненные силы фараона, либо богов; это так же двойник (второе - "Я"). Обитая в мумии фараона, его Ка могло - и может по сей день! - путешествовать по мирам и в пространствах земли; главное - чтобы мумия (дом Ка) была недоступна и неприкосновенна - Mummy Incognito.
   Так уж повелось, что Кайшр по сути - живая мумия; тело от долгой жизни сжимается (мумифицируется), но жизнь из него не уходит, и он продолжает существовать объективно. Чтобы Ка отлетело из пространства Придхиви, необходимо войти в пирамиду, найти саркофаг и... вскрыть его: происходит разгерметизация, и мумия рассыпается. Кстати, из мумий так же получают мумиё - в целях исцеления, что намекает, в свою очередь, на светлую природу Кащея, как восстанавливающего принципа. Кащей же - это дух во "плоти" и имеет персональную систему защит (стихиальных); одна из них - это утка: стихия воздуха.
   Утха у бурят - остриё иглы, либо стрелы, так же душа и шаманский корень. Сломав её (иглу) - уничтожаешь шамана. На острие стрелы пребывает Мировая Душа - Брахма (Веды).
   Хонсу, или Консу (др. египет.) (hns'w) - проходящий бог луны, бог Времени и его счёта, бог-ребёнок с локоном молодости (Гор-па-херд).
   "К" у иудеев - (Каф) 11-я буква, под этой цифрой сосчитана Прозерпина (11), летающая за орбитой Плутона, которая символизирует вход и выход (в Систему Имвульдт либо из неё). Каф - иероглиф сжатия, собранности, силы; 11 аркан Caph - (образ) это лев, покорённый девой, у которой над головой - символ астрального света (бесконечности, Вечности). Из аркана следует, что Кайшр принадлежит на высшем, тайном уровне к иерархии метафизических Начал.
   На Звёздном внутреннем уровне Кайшр - сила и форма "цепного эгрегора" (звено в цепи Силы, контролирующей равновесие во Вселенной), так же - познание высшей астральной сущностью моральной и нравственной силы человека. Именно для этого Кайшр приземлился ("упал") в хеттских горах: чтобы раствориться среди людей - для усвоения категорий, которых попросту нет в бесконечности глубинного космоса.
   На физическом внешнем уровне - у астральной сущности предстоит работа с силами природы, которые в нашей истории персонифицирует Я-Баи (баба Яга).
   В рунах Кайшр, Кен ("С") - тлеющая лучина, свет, преображённый через смерть. АС - изначальный звук, космическая ось. "С" (К) - убывающая луна ("усыхающая").
   Постепенно "К" (Ку-Ва, Кау-Valis на лувийском - священный) трансформируется и приближается по значениям к лунному принципу. У майя "С" родственно финикийскому, как удвоенное "ОО", позже этот знак упростился и остался лишь нижний треугольник - в значении "Л". У египтян G (небо) напоминает остроконечное русское Л. Затем греческий алфавит перевернул букву G, и она стала L, а позднее L округлилась и стала С, S - спираль, как идея растущей и убывающей луны.
   В - V (английская Вау); отношение между единичностью и множественностью, знак космических форм в движении; иероглиф - глаз, ухо. В Таро В - это башня, в которой растёт Сами (Ками; sm - йемен.) - бог Луны, слышащий; и что характерно, упавший с неба в оазис РаГ Ван.
   Важно обратить внимание на принцип действия Spekulum Triplex (Тройное, Священное зеркало) - как инструмент миграции и развития жизненных форм во Вселенной. Памятуя о том, что событие, перемещаясь во Времени из народа в народ, вынуждено изменяться формой и содержанием по причине Spekulum Triplex - Вселенского Зеркала, обратим внимание на флуктуации Кайшра в измерении мира Придхиви.
   Вникнув в вопрос, становится ясно, что корень Кау начинается на изначальную букву А, и изначально Кау был Аук(ом).
   У Изиды на голове между рогов - луна (мужское), так др. египетский иероглиф быка в 2000 л до н. э. став частью сознания финикийцев в 1300 г до н. э. переворачивается по часовой стрелке и становится современной "К". В 600 г до н. э. в раннееврейском письме бык превращается в "А" на боку, а затем к 500 г. н. э. в эффект Triplex и в 100 г. н. э. уже "А" римское (голова быка вверх ногами с возвратом по кругу в начало). Кстати сказать, грядёт время, когда голова быка перевернётся вновь, сначала набок, но с секретом (по спирали), а затем в исходное положение, а для цивилизации это по преимуществу - катаклизм. Выражаясь эсхатологически, во временном потоке флуктуирующих форм письма закодирована информация о "конце света" человеческой цивилизации данного периода, за хронологию которого Я - Вяземский Троян Модестович (конечно, наглядно и добросовестно) - отвечаю.
   Что же касается горы Кайлас, которую в Гималаях почитают за мировую ось, то в нашем случае данный термин символизирует целостное единство, андрогинат Ваалиссы и Кайшра... суть - Цстах Ютм Кибаорг'х; Каy и Las порождают аббревиатуру KS, включающую в себя мужское и женское во Вселенной - Кушшатим, то есть - Луну и Солнце; Ка (у др. египтян) - Дух, наивысшее состояние Kaya (санскр.) - бессмертное тело. У древних египтян Карухансата Анх означало ключ в Божественный мир. Ку (лувийск.) - священный. Ла (по древнеславянски) - душа, любовь. Са (S) - свет, лучи, сияние. Vala (санскр.) - волосы, а Viclesa - освобождение и одновременно - разлука. Vac (санскр.) - голос срединного мира, гром. Salus (др. рим.) - здоровье, целительство. Таким образом, Valis - это лучащийся свет, разноцветные волосы Бога, его бесконечные качества в образе Матери Мира, которые и олицетворяет в себе прекрасная Ваалисса.
  
   P.S. Начинал об Оллиссе Ушранше, а заканчиваю Ваалиссой. Что ж, нет прекраснее и содержательнее такого финала... Хоть у кого-то всё сложилось - миром да любовью. А я... Выпадет момент - попробую ещё раз... найти свою возлюбленную!
  
  
  
   ЗАПИСЬ 0/10Этим утром - где-то далеко и очень давно - упала спелым яблоком в солнечный туман осень. Этим утром, наконец, Иван обрёл свою Марью, взял её за белы рученьки и отвёл к Краеугольному Камню - выбрать свою путь-дорогу. Серый вулф вышел им навстречу, и остался всего один шаг... но ближайшая лужа (остывшей крови) отразила их силуэты, оборачивая суженых в Р-Вана да Мару (на языке Иа К'Суррь - "ужас и смерть")... Знаете ли вы, милые возлюбленные, что до сих пор народ не знает, какие же ваши лица - истинные?
  
   ИВАН - вне сомнений, герой положительный, но он не одно и то же, что ВАН, хотя корень, конечно же, общий. Однако следует проявить и отделить от обсуждаемого потока событий именно вирус, теневой персонаж, истинное имя которому Рван, а точнее А-Ван, английское R в транскрипции читаем, как - [а:], т.е. "не-Ван" (в санскрите - "А" изначально - не).
   Итак, Ван - это, прежде всего, земной, плодородный, относящийся к миру. В древ. Исландии небесным Асам противостояли земные Ваны (van-ir). И-Ван же есть следствие эволюции человека природного в человека небесного, о чём свидетельствует приставка "И", являющая собой единение Земли и Неба. По-аккадски И-Ги-Ги (великие, небесные князья) - класс богов космического происхождения во главе с Ану (И-Ан).
   Важно знать, что гармоничное единение небесного и земного без посредника невозможно принципиально, и эту роль в данной системе берёт на себя месяц-луна (древнекитайский возница луны Ван Шу). Луна - место, где по многим мифам изготавливается эликсир бессмертия. Через луну легче всего выйти в космос, она словно волшебное зеркало дарует золотые нимбы бессмертия выросшим на земле героям.
   Так же, Van (санскр.) имеет отношение к самодостаточности, целостности.
   Космический код Iva (системный Уртэк) означает бессмертие. Ива-О - великая гора или столп небесный, в который преобразовывается, вырастает человек земной. Древнеяпонская танка об этом говорит следующее:
  
   В государевом мире
   За тысячи поколений
   Превратится в скалу
   Ива-О, покрытую мхом,
   Камешек Садзарэиси.*
  
   * - Речь здесь идёт о 38-ой дочери 13-го императора древней Японии Сэйму, имя которой "маленький камешек" - Садзарэиси; снизошедший с небес (горы) один из 12 богов-воителей бессмертный Ком-Бира (Кащей Бессмертный) даровал принцессе напиток молодости и бессмертия; за многие сотни лет добродетельного существования принцесса превращается из камешка Садзарэйси в Божественную скалу Iva-O.
  
   Очевидно, что в имени Иван присутствует сильнейший механизм регенерации, вечной молодости, непосредственности, проявленный через космический принцип бессмертия Iva, тем более что на хеттском, старо-ассирийском и урартском языках Van - это юноша, герой достигающий цели.
   А "на Руси Иванов, что грибов поганых": к добру ли - к худу ли? (К добру, - шепнуло Худо. К худу, - баче Добре).
   Но к той истории, о которой здесь идёт речь, Иван Зара - от зарить (заря), светить, освещать, - не имеет ни малейшего отношения, да и жил он совсем в иное время. Иван Зорр, кстати, один из первых людей земли, побывавший в космосе и иных мирах и вернувшийся к своему народу. В древнем Шумере он звался Этан (Итан, либо Этана; шумерский миф об Этане, звёздном страннике, который летал на Вимане с неким богом и увидевшем Вселенную, как она есть).
   А пойдет речь о неком антигерое по имени Рван Цара - отпетом злодее, предателе рода человеческого, осквернившем мать землю, не допущенном на небеса и потому принужденном алкать Бессмертия вне Небес. Люд же мирской (прошу заметить: не Время... не - Время), соединив божественное-небесное Iva (999) и демоническое-материальное Zar (666), почитает за правду мифологический суррогат под названием Иван Цар (царевич), что само по себе - нонсенс, ибо сказано во Вселенной: Богу - Богово, а цесарю - ц...арево. Следовательно, никакой Иван-царь не является на земле наместником Неба, потому как этому титулу соответствует санскритское Чакравартин, светоносный диск Чак Ра И-Ва - Ра; Вара же для зороастрийцев - прибежище, обитель праведников, либо древнекитайский Ши Хуан Ди; Хуан, К-Ван, то же, что I-Va(n).
   Термин "царь" не природен, но приобретён от имени первого узурпатора власти Гая Юлия Цезаря вначале Октавианом, его внучатым племянником, которого Кесарь усыновил, а затем и последующими, по совпадению демонизированными властителями Рима, как то Тиберий, Нерон, Калигула и пр. В древней Индии Кесара - это грива (льва), либо волосы, символ принадлежности к миру земному; Кеserin (санскр.)- обладающий гривой - принадлежность к материальной власти; Kesin - демон в образе льва убитый Кришной, восьмым аватарой Вишну. У римлян Cere - принцип подземного мира, иллюзии; Цверг (dvergar - др. исланд.) - тьма, страх Света.
   На деванадари Riv (Ri) - разъединять, разлучать; зеркально vir(aj) - равнодушие, безразличие; так же riph (в, ф) - хвалиться, проявлять гордыню. В итоге, Рван Цара (Riv Cera) - это безжалостный слуга Тьмы, расчленяющий и уничтожающий всё на своём пути к цели - через насилие, которое необходимо в такой детской игре, как "царь горы", что в своё время проделывал Р-Ван Питхуррис Ан по отношению к горе Гирнар.
   Р-Ван имеет мало привлекательных черт: у-рва (курва), рва (ст. русс.) - берущий принуждением, Рван (др. слав.) - сжигающий огнём, в соединении с др. еврейским Я-Цар (делать, образовывать) символизирует собой уничтожение - буквально огнём и силой, а на уровне образа - через отсечение души от тела; так же рвина (русс.) - это яма, на санскрите Яма - божество смерти, ров, разрушение земли.
   У иудеев Цайр означало - ничтожный (цуар - быть ничтожным), а Церуа - прокажённый, нечистый, и в соединении с корнем RV (раав) - чудовище, блудник. Таким образом, данная персона обретает совершенно демонические очертания.
   Ваннид (Фаннида) у нганасан - злобное божество, причастное к инцесту. Вани (по-древнеяпонски) - морская змея; божество, поднимающееся в окружении рыб, мясо которых ядовито; для людей - знак несчастья. Vanth (этруск.) - женский демон загробного мира, олицетворяющий смерть.
   Ван Гон (корё) свергает Кунье: по просьбе старого царя убивает древнего лиса - Lis (Ваалисса) - нечеловеческое, магическое существо с Iva(-вым) посохом, - и женится на богине горы - Кайрен Кан (гора 9-ти драконов). Здесь миф полностью перевёрнут: Кайрен Кан - это Ваалисса, а магическое существо, древний Lis - это зеркально КБ (Кащей Бессмертный).
   Ван Хай (др. китай) - князь Кай отправляется на север в страну Юи, там он просит у местного престарелого правителя ночлег и прелюбодействует с его женой (разумеется, через принуждение), за что впоследствии оказывается, зарублен молодым воином.
   Древнеиндийский Ravana (ревущий) - царь ракшасов, врагов людей, (изгнал сводного брата Ку-беру - КБ-KS, c о. Ланки) перемещался по воздуху на колеснице-вимане Пушпаку и пытался сокрушить гору Кай-лас, на которой Кубера (КБ) обрёл прибежище.
   Ван есть то, что относится к "низкому", земному. В Исландии vanir - земное божество склонное к инцесту, кровосмешению, что полностью совпадает с историей Ваалиссы и её алчного брата.
   В др. Исландии миф, обретя свои искажения, повествует о том, что Ваны, дабы проникнуть в небесный Асгард (Гир-Нарр) для обретения священного "мёда поэзии" (космический, жизненный принцип), засылают туда колдунью, обладающую пророческим даром, что соответствует магической природе Ваалиссы, но никак не совпадает с её истинными мотивами.
   Внимательно изучая мифологическую вязь преданий, поневоле обнаруживается взаимодействие, либо конфликт, между такими слогами, как RV - Ravan (Р-Ван Питхуррис Ан); KS - Kay(шр К'Ол); BL - Valis (Ваалисса)... Вывод напрашивается сам собой. Таково уж свойство земного времени: всё произошедшее искажать и перевёртывать до неузнаваемости - это предотвращает закрепощение в оцепенелую неподвижность Добра и Зла, и необходимо для стремительного движения Реки жизни.
  
  
  
   ЗАПИСЬ 144/567/9.Без начала и без конца... Удивился, пожал плечами (не-порядок) и приколол к лирическим отступлениям (на всякий случай).
  
   ...Руки твои - вот они, рядом -
   Я прижимаю к груди.
   Умоляю: услышь.
   Нет сил, удерживать крик.
   Но тепло твоих рук недоступно.
   Оно тает в чужих ладонях...
   Как безмерен Кристалл времен.
   Глаза твои... они смотрят,
   Но не я отражен в Бездонном.
   Как ты близка. Не исчезай.
   О, иллюзии юности.
   Взгляни: вот же оно - отчаянье
   Заперто надорванной волей -
   Всеразрушающее изнутри.
   Губы твои... они смеются,
   Сквозь толщу запрета,
   Не слыша моих поцелуев.
   Вот же я...здесь. Отзовись.
   Но влага в уголках улыбки
   Иссушена чуждым невежеством...
   Невыносима пытка - табу прикосновений.
   О, дуновение твоего тела -
   Симпатия робости.
   Враг ветер, благодарю за муку...
   И проклинаю.
   Мука. ...Какая мука,
   Быть от тебя так близко,
   Что кажется ещё вздох...
   И мы сольемся в Едином.
   Но ты... Ты - ускользаешь.
   А я - смотрю в небо.
   Если бы звездам упасть*!-
   Прошли бы мы тот же путь?
   Крик....Крик...Птица моя, молчи.
   Не разглашай присутствия.
   Дай ещё миг.
   Звенящая боль, отпусти...
  
   Нам всё нужно вытерпеть.
  
   В.С.Х.
  
  
   "P.S. И из-за слёз твоих стало начало письма выразительным, а конец его - из-за слёз - оказался исчезнувшим.
   Мне же, дабы не утрачивать остроты и трепета чувств, пора отправляться в Жизнь (к людям), и не помощник мне в этом Фатш Гунн, но только женское сердце и путь через Лоно способен дать то, что в конечном итоге теряют Бессмертные вне Небес - неутолимость мук страсти и ревности, что возникают меж двух смертных, предназначенных друг другу... Вовеки".
  
   * - Ах, если бы начать всё с начала. Как бы было тогда?
  
   P.S. Что-то знакомое и ускользающее, нестерпимо узнаваемое и похожее на... Господи, точно! Это, конечно же, ОН!
   ...Следует упомянуть, что ситуация с юным Василием - его "присутствие" в момент признания в любви Енлок Рашха к Королеве Диллинь Дархаэлле - чрезвычайно мучительна и толкает на неутолённость страданий. А всё по причине неопытности и настырности в магических операциях, которые так и распирают всех - нахватавшихся вершков - дилетантов; и если б не имелось для них грустных историй, на подобии "Поэтических криков", то во всей необъятной Вселенной негде было бы оплакивать и сохранять Любовь... как великолепно умела это делать Сафо.
   Тит Троепольский "Поэтический крик"
   (Воспоминание о Сафо).
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

СПИСОК ИМЁН - "РЕК"

(Континуальный catalogue)

  
   У п о м я н у т ы е ниже люди (хоны, хорцы, чиооки и т.д.), сильсы, фиа, грольхи, гнорли, черхадды, дриады, гуурсы (наземные йокли), лешайры, дараины, дэльфайсы, вар-рахалы и многие, многие другие, к чьей мудрости и опыту я прибегал, перечислены здесь:
  
   Артур Муратов (Artur Murat-V, род. XX век - край) - поэт, художник, музыкант, мастер системного преферанса, бСльшую часть жизни пребывающий в Ом'ска'э, рядом с Куадерна Виа - Дорогой Дорог. Однако для своих дульр'иксов предпочитает Лабиа Тхун и пронзённое... стихотворение Столба
   Воздуха над Этим
   листом. (Эст.) 3 Ати Мью Эт.
  
   Вий'Эс Ли-Thpal (Sylvia Plath, 1932-1963) - американская поэтесса исповедально-ирреального финкста. Критика суицидальности финала Сильвии необъективна в свете "тайны бинера" проявления двумирной сущности поэтессы, к тому же, в подкорке - тенденциозно - дэльфайсы. Следует намекнуть, что её "закрытие двери" на высшем уровне зафиксировано положительно, ведь обнажённость души - ещё не вина.
   Раны трогала я свои,
   Сердце слушала -
   Вот рас - PLAT - а.
   Подпись: Ledy Lazarus (восстающая из мёртвых).
  
   Высоцкий + (Влади = Мир) / 007-Ч (Visotski Vladimir, 1940 - 1980) - Москва... Париж... Los-Anxeles... Таити... Десса Лебедя.
  
   А С-Рок-А было Со-Рок / Со-Рок (V).
  
   Генри Уиллер Шоу (1818-1885) - юморист и сатирик с Запада (Заокеанский Дуат), видевший забавное даже в смерти. Говорят, над последней его шуткой* они хохотали вместе, впрочем, как знать, может быть и сейчас они ещё более весело проводят (ТЕМ) Время... (НЕМ) надобно что-то делать**.
   Херберт Смеркадзе "Цивилизация и Танатос"
   Герберт Маркузи ("Козье пастбище... Не имеет надежды!")
  
   * - Шутка Бинера: Грольх, учуявший запах цветов, обязан незамедлительно оглянуться в поисках гроба. (Роза + Крест)
   ** - ТЕМ (ТЕнЕМму) и НЕМ (Те-НЕМ-уит) - пара др. египетских божеств Хаоса: Мрак и Исчезновение.
  
   Ллойд - Джордж, Дэвид (1863-1945) - валлийский государственный деятель. До сих пор не решён вопрос его родовой принадлежности: сильсы, гуурсы и дриальды одинаково считают его своим ближайшим родственником. Было бы занятно услышать собственное мнение Джорджа, но, увы...
   Однако его стремление безжалостно искоренять в когорте патрициев "лузгающих халву" в сенате (на Альбионе, тождественно - лордов), даёт нам намёк на Ллойда, как инкарнацию сильса, ибо только сильсам свойственно ходить избыточно и... по-большому, интеллектуальной нуждой, которая в мире людей проявляется как - политика (со - образно). Здесь: не Увы, но - Вау.
  
   Лройх'н Доор Шиир (Lroyh'n Door Sheer, род. 0691 - утро, Хрустальный Берег Кембрия) - поэт, философ, путешественник, автор знаменитой (не только в троично проявленном мире, но и в смежных слоистых гройдерсах) поэмы "Ор-Дао" (OA-DaO), изменившей всеобщее восприятие внесистемного Экт(а), как общедоступного и не требующего перевода способа "KinReyK" общения. Не имеет постоянного места жительства, предпочитая спонтанное творческое реатральсиррование.
  
   Когда-нибудь,
   любимые глаза
   Тебе откроет та,
   что пела вслед.
   Разбила Зеркало
   обиды (древних лет)
   От Времени
   Замёрзшая
   слеза.
  
   Интентно... к Бабочке, что всегда рядом (Из детства - "Не за горами").
  
   Луис Сернуда (Luis Cernuda, 1902-1963) - поэт, начавший свой путь в рядах Xir-s реалов, но уже в начале постдекаданса, по его собственному признанию, убедился в тривиальности и искусственности, в которую неумолимо выродился Xir-s Relizm, превратившийся, однако, в лёгкий финкс'т In-Go*. В итоге, эмигрировал в Испанию, где неустанно Пре-по-давал...подавал... давал либрацию слова.
   Считается, что умер в Мехико... и живёт...
  
   В тёплом лоне
   Собственной... силы
   ...ещё не зна(я) ...т...лений
   Он ... знает... за... нами Время...
   жизнь ......таил...а... Во мгле -
   жемчужина зреет*.
  
   Хотя лет десять назад (во втором внимании...) на маскараде у Королевы дриальдов я встречал кого-то на него очень похожего, в компании Хуана Матуса, натурально.
   P.S. Перед "уходом" подарил безвозмездно Antes de irse - Лишь синевы кусок... От неба твое (Го).
  
   * - In-Go "В пути"; Го на др. славянском - дорога (здесь: на пути в Икстлан).
  
   Лэ По (Le-PРo, 345 - 1587г.н.э. + дарованные Небесной Канцелярией 338 лет за заслуги, что составляет "11 циклов Сэтарна*") - поэт, философ, мечтатель, учитель и практик Динамической Непричастности. Вся его размеренная жизнь является ярчайшим произведением искусства и наимудрейшим примером безупречного действия, которое превосходит самое себя, рассеивается в необозримо-пустотной среде всего сущего и внушает откровение предельной целостности мира - Великой Пустоты. Главное свойство Лэ По - прозрачность: небесная бездна светится сквозь него.
   О, плод утраты!
   Неотвратим,
   как печаль...
   увядания.
  
   ...Начертано неповторимым Лэ - По (теплом последней воды, отпущенной мочевым пузырём), на нетающей льдине Времени, плывущей в Вечность, в которую 1000-летний поэт ступил с вершины горы Конченджанга, царящей над доныне живым королевством Бутан... с высочайшего соизволения).
  
   * мифологическая планета Судьбы.
  
   Мигель де Унамуно (Miguel de Unamuno, 1864-1936) - философ, романист, новеллист, драматург, поэт, филолог, общественный деятель и педагог. Прожив яркую и бурную жизнь, он предрёк себе бессмертие в далёкой стране Даэй-Ат, путь в которую упрятан глубоко под землёй.
  
   Я скоро буду сослан в память.
   В былое буду выслан я.
   В пустыне прошлого, друзья,
   Мой след ищите...
   под песками.
  
   В/Владимир/ович Набоков (10.04.1899 - 02.07.1977) - ... Петербург - Монтрё (Рос.- Гер. - Фра. - Ам.) - В своём роде, король без королевства, спорен до крайностей... Омеги и Альфы, но равнодушным не оставлен никто. Для элитарных ценителей языковых феноменов являет собой изысканнейший литературный десерт; искатели же духа видят в нём лишь "блеск, сверкание и полное отсутствие души" (И. А. Бунин). Впрочем, спорно...
  
   ...Какие звёзды, - какая мысль и грусть наверху,
   а внизу ничего не знают.
  
   Совсем неслучайно в начале пути сей утончённый сильс-каар называл себя псевдонимом - Сирин... У др. славян Сирин - это тёмная птица, само воплощение Волоса, хозяина подземного мира, послушав которого каждый умрет, позабыв себя; в валлийских лесах Сирин - воплощение печальной и несчастной души, а в хрониках средневековья зафиксирован, как райская птица - человек с зачаровывающим и парализующим людскую психику пением.
   Время преобразило Сирина в сову с оперением ястреба, в русско-народье (по-простому) - в Пугача, а по-заморски - в Лита-Ло-кСбаНа.
  
   Псапфа (Сафо) (SaFo, 650-600 до н. э.) - женщина-поэт, музыкант, учитель, эsтет; особый шарм её стихов обязан эолийскому диалекту (вспомним силу эоловой арфы) в метрической форме. Имеется сапфическая строфа: всё остальное - ненависть аттического бомонда (мужского). Как известно, Псапфа осознанно не испытала "классических поз" (хотя - завистники протестуют) ввиду отсутствия поражений в литературных дуэлях с представителями "сильного пола", касаемо которых имела высокий отборочный ценз, не нашедший полноценного выражения в узких рамках острова Лесбос.
   А виден ли материк?..
  
   ...И какая тебя
   так увлекла,
   в сполу одетая,
   Деревенщина?..
   Не умеет она
   платья обвить
   около щиколотки.
  
  
   Сайлюш Доор Шиир (Saylush Dor Sheer, род. 4691) - женщина-поэт, писатель, художник и путешественник, близкий друг великого дракона Фир Ахеста Д'Хетонг Хета. Последние 144 года не может сопутствовать своему мужу в его спонтанном реатральсирровании из-за серьёзного подхода к процессу воспитательного файюрса своих дочерей: прицииссы Сэйта'айсии (перевод: "Драконье озеро великой любви") и прицииссы П'Эмаэль (перевод: "Цветок Ло'отса").
  
   Две дочери, как два больших крыла,
   Я лишь сейчас объяла необъятность.
   Лишь всю себя отдав - приобрела...
  
  
   Умберто Эко (Umberto Eko) - писатель, философ и непревзойдённый знаток когда-либо существовавших, ныне существующих и ещё несозданных лабиринтов. "Лабиринт - суть живое правило прозаического построения сложнейших меоринтальных проверок первого порядка", - писал он своим немногочисленным ученикам, пока так и не достигшим его Ка-уровня.
   А так и не прошедших успокаивал утешающе (не фо-мильно-склепно):
   Как хорош мир (EKO - вздох) и как отвратительны лабиринты...(Кум - Ум - UM)
   (Имя Розы... "В предчувствии новой беды?").
  
   Эпилог - начало / "Последний лепесток". Далее?.. Прямая - поворот - тупик.
  
   Хаэлл Вааль Силь (Дафэн / Доэна - ?) - "Тот, кто всегда возвращается", - поэт, путешественник, "вечный студент" и просто человек (в миру - Василий), стремящийся всецело обрести свою половину...
  
   ....и непрестанно стирала (письмо) вода глаз его, - о вода глаз, ты стёрла...
   ...сомнение, но не тоску. Грусть моя, дай мне проснуться, чтобы увидеть небо, и пусть оно высушит мои слёзы и примет мой дикий гнев...
   ... пусть солнце согреет мои ладони потерявшие шелест твоих волос; месяц, друг мой надменный, разруби сердце моё и преврати его в ночь, полную звёзд, чтобы падать к ногам "Единственной"...
   Плеядами...
   Бесконечно.
   ...О, милосердием наделённая, яви возлюбленную мою новой звездой в почерневшем небе души моей, и пусть сияние её нарастает, ведь только в его лучах согреется ускользающая...
   надежда.
  
   Хлебников В. В. (Hlebni-Koff Veli-mirr) - поэт, писатель, мистик, пророк, зрящий в корень и в даль смутного, но величественного будущего каждого, кто коснулся его... причастной строфы.
  
   Годы, люди и народы
   Убегают навсегда,
   Как текучая вода.
   В гибком зеркале природы
   Звезды - невод, рыбы - мы,
   Боги - призраки у тьмы.
  
   (V)...мир Хлеб...(V) - 32(5) 999
  
   Хорхе Луис Борхес (Jorge Luis Borges... 1989 - 1986) - "Скромный составитель каталогов" и глава Национальной библиотеки Аргентины считал, что рай - это вроде книгохранилища. Но, будучи Мудрецом, постигшим не только Время, но и Пространство - все глубины не-мыслимого и не-охватного, он никогда не был одинок...
  
   ...Беатрис, Беатрис Элена, Беатрис Элена Витербо, любимая моя Беатрис, навсегда утраченная Беатрис, это я, Борхес.
  
   ...И остальные письмена Бога... на прозрачных
   стенах, за отсутствием чернил написанные кровью.
  
   Хуан Рамон Хименес (Juan Ramon Jimenez, 1881-1958) - поэт, лауреат Нобелевской премии (1956). "Великий лирик", по аттестации А. Мачадо, он сыграл выдающуюся роль в сильсо-ительберийской поэтике, явившись виртуозным мастером простоты слова и музыкальности духа. "Я не пропускаю внешний мир через себя, но создаю свой собственный", -
   ГоваRивАл(-)МнеОN.
   ...А в руках остаются
   Одни очертания бегства!
   ... cual si la hora eterna se quedase ciega.- HISTORIAS*.
  
   * - Истории: Как будто слепнет замершее Время.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ЛИТЕРАТУРА

  
  
   От составителя:
   Ограниченный объем рукописи, и большое количество содержащегося в ней материала не позволили нам осветить многие вопросы с достаточной степенью ясности. Полноте! Не отчаивайтесь! Мы надеемся, что сей труд попадёт в руки и умы вдумчивого читателя, который, пользуясь предложенными методами и материалами, сам сумеет верно интерпретировать, осмыслить и решить интересующие его проблемы. Однако для этого ему необходим определённый багаж мудрости, проявленной не только в сфере культуры, истории, религии, оккультизма, и т.д., но и в области личного, благоприобретённого опыта. Это, увы, присутствует не у всех, поэтому мы предлагаем сравнительно небольшой (и, конечно же, не полный!) список книг, которые помогут более гладкому и осознанному восприятию, настолько, насколько вообще чужие знания и достижения способны пригодиться хоть кому-нибудь другому. Смотрите и увидьте, слушайте и услышьте, читайте и вникните!
  
  
  
   А.Н. Афанасьев. Народные русские сказки.
   Афоризмы старого Китая.
   Б'агавад - Гита. (Как Она есть).
   Библия. Ветхий Завет. Новый Завет.
   Владимир Бабанин. Тайны великих пирамид.
   Владимир Даль. Толковый словарь.
   Владимир Набоков. Собр. Соч.
   В. Андреева и др. Энциклопедия символов, знаков, эмблем.
   Г. М. Бонгард-Левин. История древнего Востока (Передняя Азия, Египет).
   Го. Литературно-художественный журнал N 1, 2, 3.
   Даниил Андреев. Роза мира.
   Друнвало Мелхиседек. Древняя тайна цветка жизни.
   Игорь Янин. Энциклопедия мудрых мыслей.
   Инайят-хан. Суфийское послание о свободе духа.
   Испанская поэзия в русских переводах.
   Лама Анагарика Говинда. Основы тибетского мистицизма.
   Летние травы. Японские трехстишия.
   Мифы народов мира.
   Отоги - Дзоси. Японские рассказы XIV - XVI веков.
   Сервест Бурислав. Магия бессмертия.
   Судзуки Д.Т. Наука Дзен - Ум Дзен.
   Тендзин Вангьял. Чудеса естественного ума.
   Томас Клири. Японское искусство войны. (Постижение стратегии.)
   Тулку Ургьен Ринпоче. Повторяя слова Будды.
   Учения Дакини. Сокровища тибетского буддизма.
   Фритьоф Капра. Дао физики.
   Фритц Ринекер, Герхард Майер. Библейская энциклопедия Брокгауза.
   Хорхе Луис Борхес. Собр. Соч.
   Хроника человечества. Большая энциклопедия.
   Элфорд Алан Ф. Боги нового тысячелетия.
   Ю.Э. Брегель. Мудрое слово Востока.
  
  
  
  
  
Оценка: 4.76*8  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"