И когда деда, бывало, совсем уж доставали: "Ну, как да как там было, на войне?", - он невозмутимо отвечал: "А что на войне, всё в говне и сам в говне."
История первая.
"Истина всё время бродит где-то рядом. А правда - всегда под боком и у каждого своя."
Несколько фронтовых историй, неловко оброненных дедом-ветераном, мне довелось услышать от него в далёком девяностом, в канун сорокапятилетнего юбилея Победы. И напоминали они мне сначала больше чёрно-белые кадры, в беспорядке выхваченные из скупых хроник военного лихолетья. Но только сначала...
Посидели мы тогда крепко, по-семейному. Дед жил один, правда, совсем недалеко от нас. Родители откланялись, а я задержался. Дембель мой случился лишь с неделю назад, и в паре шагов отсюда у меня была назначена встречка с одной легкомысленной особой. Гормоны, блин. Но поскольку времени оставался ещё целый воз, то убивать его мы решили вместе. И хотя мой старик готовился разменять в следующем году восьмой десяток, от "беленькой", как от приятного досуга, не отпирался.
Сидим, культурно отдыхаем, неспешную ведя беседу. У Андрей Иваныча интерес, где да как внук службу тянул, каков быт, об "отцах-командирах", за что на губу попал (и такое случалось). Немало подивился военно-техническому прогрессу, узнав о некоторых особенностях и армейских историях, связанных с подразделениями спутниковой разведки. Но в итоге, уже изрядно захмелев, пристукнул всё же аккуратно ладонью по столу, и чинно изрёк: "Всё это хренотень, Славка! Катались вы там как блины в масле. А пороха-то так и совсем не нюхали". Наливаю по стопке, молча, не без гордости тыкаю пальцем в медальку у себя на груди (Отправляясь к деду, решил нацепить под неё почти нулёвую камуфлированную "афганку". У погранцов тогда только-только начали вводить такое обмундирование.).
- Так ты ж её, не отрывая зада от стула, получил, - опрокинув рюмку и не поморщившись, вынес приговор дед, - Видел мои-то? Не ахти на вид, а иная почище ордена будет. Потому как всё - кровью и за дело.
- Да ладно тебе, деда. Не заводись. Медали как медали. А вот два ордена - ни хухры-мухры.
- Э-э, много ты понимаешь. Этими орденами в конце знаешь, как сыпали? Только что ещё связисток, бл...й штабных представить не дододумались.
- Дед, ты не обобщал бы про всех связисток-то.
- А хрен обобщать-то, - закипятился дед, - За что купил, за то и продаю.
Выпили ещё по одной, закурили. От отца я знал, дед крайне не любил ворошить прошлое, тем более, когда его об этом просили. И в этот раз, думаю, замнёт всё, как обычно. Но то ли потому, что внешне не проявил я никакого интереса и не просил "а с этого места, пожалуйста, поподробней", или в форме своей вызвал у него что-то сродни доверию как к товарищу по военному цеху, в общем, дед оказался настроен решительно, хотя и начал издалека.
- Я тогда на внешность не жаловался, да и статью обделён не был. Не командир орудия, а картинка. И, главное, в башке мозги водились, иначе бы в ней акромя дырки уже ничего и не было б. Но не об этом я. Году в сорок третьем что-ли приключилась со мной история. Сейчас точно не упомню, только картинки перед глазами. А закроешь, и как взаправду всё снова.
Тепло уже было. Май, наверное. Стояли мы тогда у одной кубанской деревеньки, а в деревне энтой штаб полка нашего квартировал, значит. Ну и была там одна, рыженькая да бойкая такая, телефонисткой служила. И вот веришь нет, а закрутилось у нас. Хоть и штабных околачивалось вокруг изрядно, а в ночное она со мной, с сержантом, значит, сматывалась. Любовь-нелюбовь, а почти за месяц прикипели мы друг к дружке. Или, верней, я к ней. А тут слух прошёл, новое пополнение прибывает. Верно считай, скоро в обратку, на передок. Ну и штабным докомплект тоже прислали.
И вот такой там красавец писаный капитан объявился. С образованием, манерами, из городских, видать. Всегда - с иголочки. Из поляков оказался. Всё "пани прошу, прошу пани", и говор у него такой забавный, - дед осёкся, точно и вправду переживал всё заново, вынул из пачки папиросу, неспеша затянулся пару раз и продолжал, - В общем, сомлела моя Катя через неделю коленками в стороны.
Тут и к гадалке не ходи. Меня за версту обходить стала. Я бы, может, и снёс со временем. Тем паче, перекидывали нас скоро. Большие бои намечались. Но ухарь энтот уж больно солдат простых не жаловал. У нас и у своего-то начальства не забалуешь, но всё по-нашему, по-понятному. И коль залепили в ухо, сам виноват, башка дурья, что попался. Но у этого всё издёвочки такие были, прям, как у беляков в кино. Обидно ставало ужасть как.
А Катька-то, видно, то ли сболтнула, то ли сам он как догадался на счёт нас-то с ней. Но житья мне и моему расчёту не стало от него никакого. И вставлял он нам и напрямую, и через командира батареи так чинно, благородно аж до тошноты, и всё, главное, по уставу. Тебя, Славка, имели по уставу? - внезапно сспросил дед.
- Не то слово, деда. После правильно поставленных уставных, дедовщина матерью родной покажется, - наливая по полстопки, резюмировал я, хотя больше подыгрывая.
- Вот и я о том, служи по уставу и получишь гроб наславу. В общем, прознал я от ротного, завтра, мол, с утреца команда будет "сниматься", ну и решил не откладывать. Поговорка ещё верная была, наступление всё спишет.
Выловил я его ближе к вечеру у околицы, с Катькой они возвращались, ясно откуда. Паскуда уже и места наши, где мы любились, показала ему, значит. Я и так весь на взводе, да ещё от такого всё, прямо, вскипело во мне. Увидели меня, смешались, подхожу к ним скорым: "Сука ты(правда, слово он употребил позабористей), Катя," - и наотмашь по щеке её. А ентот хрен своей ладошкой в перчатке мне в рожу тычет: "Цо то есть! Скотина! Да как ты смел?" Смел, смел, думаю. Уж не из трусливых точно. А вот кто ты, щас проверим, гадёныш. И без размаха, снизу хрясь в подбородок. Только голова дёрнулась и зубы так гадко клацнули. Но устоял, стервец. Гляжу, к кобуре потянулся. А я ему: "Если пан желает стреляться, то не перед штабом же". О Катьке мы уже и думать забыли. Оставили её, зарёванную, прям у дороги. Быстро вернулись за околицу, а там ещё дальше, к речке. Через мост, к брошенным окопам, чтоб не мешал никто.
Спустились в один, довольно длинный. Капитана-то, поди, задело, что ему сержант вот так прям по мордасам да при бабе. Кипятится весь, нервничает. В голосе дрожь: "Я скотине не верю, - грит, - В спину стрелять станешь". "Так-то оно, конечно, сподручней было б и не хлопотно," - отвечаю, а самого тож дрож от злости так и бьёт.
Славк, если б кто видел со стороны, живот, пожалуй, надорвал бы, как мы пятились задом в разные стороны окопа. Капитанчик ещё обступился так неловко, полетел, и так быстренько, не сводя с меня глАза, сел на жопу, с неё - на карачки и уж потом - в полный рост. Правда, тогда не до смеха было. "Достаточно, - грит, - Стреляем на счёт "три". Считай", - и что-то там по своему добавил. Ладно, думаю, на три так на три. Только вот не заметил я, где он кобуру уже расстегнуть успел. Моя-то оставалась застёгнутой. Но не в этом дело. Считаю "раз", считаю "два", а гадёныш хвать за наган, ну а я - в карман. Я там всегда парабелум, значит, трофейный носил. Прям в кармане - дуло в гору, чуть колено-то припОднял и прям через штаны и шмальнул. Трудно с дюжины шагов-то смазать, да и не стемнело ещё совсем. Так он мешком и повалился, даже не ёкнул. Жив, нет, проверять не стал. ТОшно мне на душе так стало. Выбрался я наружу и айда к батарее. Заряжающему своему, Ваське передал "пушку", чтоб сховал на время да понадёжней. А сам - к ребятам своим под навес, штаны с дыркой сменить да вид сделать, что как и не отлучался вовсе.
Тут я не удержался.
- Дед, да ты в своё уме-то был? Хрен с ним, что капитан из поляков. Хотя и это на политическое тянуло. Но ты ж своего, советского офицера грохнул.
- А мне, Слава, насрать, советский али турецкий. Главное, как грится, чтоб человеком хорошим был. А выблядка того совсем не жаль было.
- Ладно, деда. И дальше что?
- А дальше Катька-сучка, когда мы её у дороги бросили, сразу, стерва, в штаб ломанулась, к дежурному. Ну, они сразу с караулом и за нами. Да только вот с местом неувязка вышла. Катька-то повела их, думала, что мы с капитаном на приветное место двинемся, а вон оно как вышло-то. Ну а потом хлопок от выстрела услышали и бегом на звук. Да меня уже и след простыл. Хотя и коню ясно было, кто капитана-то прихлопнул.
Парнишка-часовой у нас расторопный на посту стоял, упредить успел, что караул с дежурным во всей своей красе к нам направляется. Ну, подмигнул я своим, сунули они мне пару фляжек со спиртом вместо воды, одну - на ремень, другую - за гимнастёрку, сдал дежурному наган и почапал под дулами до комендатуры.
Отвели меня к особисту, краснорожий такой детина, весь с просонья и перегаром прёт за версту. Выкатил на меня свои опухшие зенки и мычит: "Через пять минут этого - ко мне."
Сижу, значит, перед столом, лампа - в харю. Часового оставили за дверью. Майор, особист то бишь, старается до конца прочухаться. Ну, вижу, хреново мужику. Думаешь, просто так что ль я спирт с собой потащил? У нас полштаба не просыхало с вечара, а другая киросинила с утра. Ну, я ему товарищ майор, мол, разрешите помочь, так сказать, восстановить самочувствие. Уставился он на меня через силу и давит желваками как удав кролика: "Что, сержант, козырь ты писаный, ссышь, как щас задницу-то твою развальцовывать стану?" "Так точно, - подскочив отвечаю, - ссу, товарищ майор". Но ещё б он от выпивки отказался. Поправлялись мы с ним почти до утра. А дело кончилось так.
Тут дед снава сделал паузу, махнул свои полстопки, закусил и , затянувшись беломориной, продолжал.
- По идее, меня тогда и без трибунала шлёпнуть можно было. Ещё вариант - в штрафную сбагрить. Но спасло, что чистоплюй энтот, капитан достал уже многих в полку под самый край. В штабе его тоже недолюбливали. Правильный очень был, и чтоб всё - по уставу.
Короче, сошлись в итоге: с меня - канистра спирта, а майор такую вот сказку для особого отдела дивизии придумал, куда ему рапорт с отчётом о случае слать надо было. Мол, капитана немецкие диверсанты уложили. При попытке захватить его в плен, оказал он им отчаянное сопротивление и геройски пал смертью храбрых. Пуля-то в нём, один ляд, немецкая застряла.
Но это не всё. Поскольку с утра часть выступает, то с рапортом майор может и потянуть. А когда каша заварится, ну, наступление, и если потом живы будем, тогда с оказией и передаст как и куда следует. Но после такой заварухи до этого происшествия никому никакого дела уже не будет. И еще одно условие он мне оставил, Катьке - ни гу-гу, и, вообще, чтоб за версту её обходил. На том и порешили. И каждый слово своё сдержал. Правда, со всей канистрой справиться майор не успел. Через неделю, чуть боле на марше при бомбёжке ему ногу осколком отсекло. В госпиталь увезли. Может, и выжил запойный. Но видеть его больше не доводилось. И Катьку перед самым наступлением в штаб дивизии перевели. А там, говорят, понесла, вскоре. Не удивлюсь, если от сучонка того поляцкого скажется. Хотя стервы (и опять дед не удержался, чтобы не вставить словцо покрепче) и сами толком не знают, от кого несут.
Дед затушил окурок, поудобней откинулся в креслицо и обозрел сквозь папиросный дым воображаемую панораму каких-то ведомых только ему "преданий старины глубокой". Мне тоже почему-то не хотелось нарушать наступившей тишины. Но вскоре дед как очнулся от далёких мыслей, и, крякнув, нарушил оцепенение: "А не треснуть ли нам по рюмашке, а, Славк?" Очнулся и я, потянувшись за "Столичной":
- Дед, а майор твой разве не такая же бл..ь?
- Конечно, б..дь, но не моя, а правильная б..дь.
- Это почему же?
- Да потому, что не сидели б мы с тобой сейчас за этим столом. И Борька, отец твой, на свет никогда б не появился. Так что, давай-ка - за справедливость!