Тётя Галя была, конечно, мастерицей. Дом её находился в двух кварталах от нас и часто бывал полон гостей. Стол ,что называется, ломился от всевозможных явств. Белая, всегда накрахмаленная скатерть слепила глаза. И всё это вплоть до скатертных кружев было сделано золотми руками нашей тёти Гали. Я любил бывать там. А ещё я любил смотреть, как красное багряное пятно от пролитого вина расползается по белоснежным просторам стола, окрашивая материю в несказанно алый цвет июньской зари. Редко кто-то из гостей или сама хозяйка замечали такую нелепость. И тогда, сидя на маминых коленях, я мог наблюдать как медленно багровеет горстка соли, посыпанная суетливой рукою на пятно. От этого становилось кисло во рту и хотелось плевать. Кроме наших городских гостей у тёти Гали частенько появлялись люди заезжие. Какие-то дальние-придальние родственники, непонятно откуда свалившиеся, в честь приезда которых собирался пир.
Когда закончилась вторая смена в школе, было уже совсем темно. Я быстрыми шагами второклассника спешил домой, боясь, что родители меня не будут дожидаться, и уйдут к тёте Гале без меня. Едва дотянувшись до кнопки звонка, и войдя в прихожую, я с ликованием обнаружил, что все уже готовы, только меня и дожидаются. И ещё, что не нужно раздеваться и снимать тесный пуховик. Все были уже одеты и готовыми к выходу. Дорога до тёти Гали занимала ровно двадцать минут. Наконец двери распахнулись и нас обдало тёплым ароматом. Было ясно, что дом был полон весёлых гостей, и нас незамедлительно пригласили к столу, подав вешалки для верхней одежды. Среди знакомых мне лиц за столом сидели ещё трое незнакомцев. Люди были все взрослые, но молодые. Эти трое сидели на двух табуретах. Молодая женщина сидела на коленях у лысыго, а волосатый сидел отдельно. Его очки и волосы до плеч вызвали у меня чувство опаски. Признаться, я впервые увидал такое чудо. В нашем городке некоторые мужчины, конечно же, носили очки, но длинные волосы, струящиеся воздушными локанами по мужским плечам было диковинкой. Если не сказать большего.
Мой папа по обыкновению много шутил и балагурил. Его шутки так и заставляли народ хохотать. Смеялись все. Лысый побагровел, из его зажмуренных глаз полились слёзы, тётя Галя вся тряслась гогоча, содрагая своею могучею фигурой и объёмнейшим бюстом. Все так и давились от хохота. Тогда я тоже заржал, и перебил своим ребяческим голосом всех. Папа отвесил мне подзатыльник, и я поплёлся в спальню панурый. Было жаль покидать столь весёлую компанию, но я-то знал, что спальная комната, в которую я направляюсь, таит в себе огромную коробку с игрушками. Добрая тётя Галя баловала своих внучат, которые жили на севере в городе Кагалыме, и приезжали очень редко. Поэтому игрушки были ещё совсем новенькими. Такому раскладу вечера я был даже рад. Проходя мимо старинного трюмо, я в последний раз окинул взглядом весёлую компанию и волосатого, который единственно не был весел. Его надменное лицо изображало что-то вроде удивления. Было ясно, что он, волосатый, оказался в таком обществе впервые. Все шутки и каламбуры, казалось, вызывали в нём удивление. Его правая бровь в недоумении выгибала дугу.
В спальне было тепло и уютно. Я отодвинул кресло, огляделся - ничего. Странно. Отодвинул второе, и вот, передо мною выросла заветная коробка. Куклы, разноцветные юлы, машинки и пистолетики с весёлым грохотом рассыпались по выкрашенному в бордовый цвет полу. Мой вгляд остановился на маленького росточка изорванной куколке. Бедняжка лежала запракинув голову, из левой бесформенной руки торчал ватин. Обе руки были обезображены. Подойдя поближе, к своему удивлению, я обнаружил, что это были не руки, но крылья. А игрушка была вовсе не куклой. Это был ангел. Разорванный ангел среди детских игрушек привлёк к себе всё моё внимание.
Но тут вошёл папа.
- Ты что тут натворил? Ты что игрушек никогда не видел? Собирай сейчас же| А это что за дрянь?| - И он взял ангела за крылатое плечо.
- Нееет| - завопил было я, - Не трожь|
Папа дёрнул меня за ворот рубахи.
- Ты что себе позволяешь? Ты чего орёшь весь вечер? Разве так себя ведут в гостях? Ну скажи мне, ведут?
Всегда розоврщёкая тётя Галя ввалиось в комнату.
- Мальчишки, вы чего здесь застряли?
- Прости, Галя, он сейчас всё уберёт.
- Пусть мальчик играет сколько ему захочется. Ну чего ты к нему прице
ился? А игрушки мы потом вместе приберём. Правда, Саша?
- Правда,- отозвался было я, но папа с тётей Галей уже нырнули в двери, и я почувствовал, что моего ответа никто и не ждал. И у меня почему-то испортилось настроение.
Испорченное натроение, как оказалось, было не только у меня. Я слышал, как хохот растворился, и вся компания взрослых потонула в праздной беседе. Голос моего папы вновь диктовал. На сей раз он рассказывал о Ленине. Когда речь заходила о чём-то таком, он не мог молчать.
- Саша, иди к нам, послушай, - донёсся голос мамы. Когда отец рассказывал про Ленина я всегда должен был слушать. Я сел к маме на колени и крепко сжал в ладони беднягу ангела. Лысый обееми руками обхватил свою женщину, и слушал, то и дело поправляя очки, съезжающие с носа, тётя Галя восторженно глядела на отца и тяжело дышала, остальные сидели кто где и просто молчали. Когда говорили о Ленине вертеть головой было нельзя. Этого не делают даже малыши, а я уже взрослый. Я заметил, что волосатый хмурый мужик ещё больше нахмурился и даже отвернулся, как будто чем-то расстроен. Голос отца нарастал и нарастал, а волосатому становилось всё грустнее. А когда папа заговорил про гимн, тот и вовсе вскочил и заорал:<<Гимн| Гимн|>>. И все обратили на него внимание. <<У меня же с собой гимн|>>, - вновь закричал он, и глаза его дьявольски загорелись в металлической оправе очков. И пока я разглядывал калеку ангела волосатый мужик лихорадочно копался в своём дипломате. Вдруг, лицо его повело сумасшедшей улыбкой. Он резко схватил аудиокассету и на вытянутой руке поднял её вверх.
- Вот. Здесь гимн, - торжествовал волосатый мужик.
- Прелестно, - умилённо произнесла хозяйка торжества, - просто прелестно. Но, позвольте, Даниил [волосатого звали Даниил Андреичем], как же вы предлагаете нам его послушать да ещё и спеть, когда у меня в доме нет и никогда не было магнитофона? Мне вполне хватает телевидения, дорогой наш Данечка.
- А, быть может, у кого-то из присутствующих есть? Быть может, кто-то рядом живёт?
И все посмотрели на моего отца.
- Ну же, - заискивающе лепетала тётя Галя, - не откажите в любезности. У вас, наверняка, найдётся что-нибудь подходящее и весьма приличное. Я в это верю.
- Есть, есть, у нас есть магнитофон, - как полоумный завопил я.
- Саша|- только и выкрикнул отец, и съел меня глазами.
Когда папа вывел меня из парадной на улицу моё ухо пылало. У меня испортилось настроение. Всю дорогу до дома и обратно я молчал. Папа тоже молчал. Подходя снова к тёти Галиному подъезду, он лишь остановился, покопался в своём пальто. Из внутреннего кармана папа вынул чистую аудиокассету, и обратился ко мне:<<Саша, а ты знаешь что такое гимн?>>. Каким-то звериным чутьём я понял, что лучше не отвечать. <<Гимн, Саша, ты должен знать наизусть, и петь его стоя. Да.>>
Отец немнго помялся, а затем добавил:<<Вот какой зезамечательный человек, этот Даниил Андреич>>.
- Он же волосатый, -прописклявил я.
- Ну и что, что волосатый, - папа перешёл с назидательного тона на снисходительный, - зато он гимн с собой всегда носит. В чемоланчике он у него. На кассету записан. Я вот чистую собой прихватил. Себе перепишем. Будем учить>>. Отец залихватски мне подмигнул, и несколько раз нажал кнопку звонка. Тётя Галя встретила нас с необычной улыбкой. Она подхватила магнитофон, и быстро отнесла на стол. Сквозь приоткрытую дверь было видно, как Даниил этот Андреич, отвешивая поклоны присутствующим, что-то без умолку артистично рассказывал. И пока я и папа расшнуровывались и развешивались, тётя Галя вкратце пояснила, что Даниил Андреич на самом-то деле человек не простой. В прошлом ассистент кафедры научного атеизма, а ныне младший научный сотрудник исследовательской лваборатории русской истории и славянской филологии, занимается восстановлением фамильных реликвий и документов. Кроме того, Даниил Анлреич и сам рола княжеского и документально претендует на фамильное владение близ Петербурга, где-то возле Великого Новгорода.
Когда мы вошли в комнату, я сразу понял, что что-то не так. Ангел лежал неподвижно. Он и раньше не был подвижен, но теперь лежал с какой-то особенной мёртвой тишиной внутри. Бедный, бедный ангел... Отец в очердной раз со всеми здоровался. Позади Даниил Андреича я увидел огромный триколор, приколотый к старинному ковру английскими булавками. По центру полотна красовался гордый двуглавый птах, коронованный золотом и специальными лентами. Повисло напряжённое гнетущее молчание. В такой момент лучше даже не дышать. Я попробывал затаить дыхание и не дышать, и тут понял каково безнадёге ангелу дышать ватными лёгкими.
- Гимн| - воскликнул лектор.
Вставив кассету в магнитофон, он объяснил, что гимн необходимо петь стоя, но дама разрешается остаться на местах. Я подскачил, как ошпаренный. Разинув рот, и затаив дыхание, я с нетерпением вслушивался в шипящие хрипящие звуки. Наконец, забили барабаны, и выпрямившись словно дирежёр, Даниил Андреич подхватил вместе с хором: <<Боооже царяяяя храниии>>. Такого гимна я ещё не слышал, зато лектор знал все слова наизусть и зазывающе махал руками. Я сразу вспомнил какой это замечательный человек, и сразу посмотрел на отца. Вне себя от злости, он сидел и скрипел зубами, глядя вбок. Ангел тоже лежал отвернувшись. Ему всё это явно не нравилось.
По дороге домой мама и папа молчали. Папа сжимал в руке магнитофон, а мама - мою правую ладонь.
- Пааап, - закричал я вдруг, - папа, папочка, ты забыл переписать гимн на нашу кассету. Помнишь, ты брал с собой?|
Папа ничего не ответил, а только прибавил шагу и пошёл вперёд, размахивая магнитофоном. А у меня почему-то снова испортилось настроение.