Месяц назад началась эта история. Я решила убить мужа. Решила покончить с ним, но не знала, как, каким образом привести мой замысел в исполнение.
Нет, не так. Началось с того, что я сказала себе - все. Уйду к маме. Пусть выбирает: яхта или я. Буду жить у мамы, пока он не сдастся.
Нет, так тоже непонятно. Надо начать с весны. С начала сезона. Вот характерный эпизод.
Муж довернул штурвал и скомандовал:
- Так держать!
Я вцепилась в рулевое колесо двумя руками. Вцепилась и держу. А Марк бросился убирать парус на грот-мачте. И только он ухватился за шкоты, как яхта накренилась, парус заполоскало и мужа бросило на поручни. Едва за бортом не очутился.
Убрал парус, бежит к рулевой рубке.
- Ты что, с ума сошла?!
- А что?
- Не видишь, ветер переменился? Штурвалом надо было отработать на ветер, лево на борт!
- Я держу штурвал, как ты велел. Ты же сам сказал: "так держать".
- Лера, не штурвал надо "так держать". Направление надо держать, работая штурвалом!
От страха я не могла опомниться.
- Боже мой! Что бы я делала, если бы ты свалился за борт!
- Что бы она делала! Нет, что бы я делал, если бы по твоей милости оказался в ледяной воде! До берега пятьдесят километров. А ты не сумела бы управиться с парусом и рулем, чтобы сделать маневр и подобрать меня!
Опять разнос. В который уже раз помянула я недобрым словом Виталия. Виталик наш друг, он живет неподалеку от нас в Ричмонд Хилле, Торонто. Весной Виталий уехал на Украину и оставил ключи от "Маленькой Кристи" моему мужу. И муж буквально заболел морем.
Изучает карты, накупил книг по устройству яхты, вступил в общество яхтсменов. Хочет быть настоящим "морским волком". Онтарио - озеро, но по величине оно как море, так что мысленно я называю его морем. Всю неделю Марк ждет не дождется субботы. Подходит суббота, и мы отправляемся бороздить воды Онтарио. Обязательно с ночевкой. И всегда в программе у нас рыбная ловля.
Сцены, подобные этой, повторялись по нескольку раз в день. Дело в том, что Марк не может обойтись без помощника. Яхта большая, и один человек не может ею управлять. А из меня моряк, простите, как из слона балерина. Больше всего мне достается, когда мы швартуемся. Никогда бы не подумала, что это такое сложное и ответственное дело! Понимаете, судно на малом ходу плохо слушается руля. А на большой скорости подойти к причалу вообще немыслимо - повредишь рядом стоящие яхты. Особенно опасно, когда погода ветреная - тебя, того и гляди, бросит на соседние посудины или на причал. Поэтому на руле должен стоять опытный человек. Марк управляется с рулем, а моя работа - орудовать багром. Держа его в руках, я то подтягиваюсь, то, если волна поддает, наоборот, отталкиваюсь от пристани, - стараюсь плавно подвести борт под стенку причала. В случае необходимости нужно ловко опустить "подушку" - автопокрышку в пространство между бортом и стенкой причала. Марк говорит, что швартоваться здесь гораздо тяжелее, чем в России или на Украине. Земля очень дорогая, и стоянки буквально налезают одна на другую. Теснота! А задень соседнюю лодку - скандал. И по карману ударит.
Уикенды стали для меня настоящим кошмаром. Мне в выходные хочется пойти в кино, посидеть в ресторане, навестить родственников и друзей. В хорошую погоду поехать в лес за грибами. А вместо этого приходится мыть палубу, возиться с парусами, следить за уровнем воды в трюме и вовремя включать откачивающие насосы. А еще на мне рыба. Ведра рыбы! По ночам она мне снится. Снится, будто я чищу лосося или макрель, и рыбины выстреливают чешуйками мне прямо в глаза...
Правда, кой чему я за лето научилась. Кое-как справляюсь с багром, помогаю мужу с парусами, могу даже держать курс по компасу на штурвале.
Но я устала. Устала от морских прогулок.
А конца этому не видно. Виталик, хозяин яхты, вернется неизвестно когда. Кстати, он назвал яхту "Маленькая Кристи" по имени своей дочурки - Кристины. На этот раз Виталик надолго застрял на Украине. У Марка мечта - выкупить у друга яхту. Пока что он не может себе это позволить, все лишние деньги уходят на выплату за дом. Но Марк не теряет надежды, подумывает об этом...
Напрасно я уговаривала мужа не так часто проводить уикенды на яхте. Он и слышать об этом не хотел! Наступала очередная суббота, мы садились с ним в машину, ехали на причал, и поднималась на борт "Маленькой Кристи". И все начиналось с начала. Парус, штурвал, рыба.
Наконец, терпение мое лопнуло. И я приняла решение. Перееду к маме. Пусть подумает. Что ему дороже: морские прогулки или жена? Пусть первый сделает шаг к примирению. Тогда можно будет пойти на переговоры. И придти к какому-то компромиссу. Скажем, выходить на яхте раз в месяц. С этим я могла бы как-нибудь примириться...
Так я и сделала. Собрала свои вещи и переехала к маме.
И он не звонил три недели! Я знала, что он выходит в море, потому что в выходные дни домашний телефон не отвечал. Интересно, кто помогает ему на яхте?
К концу третьей недели я не выдержала и поехала на пристань. И там меня ожидал сюрприз. Оказалось, что помощник у Марка - женщина. Молодая, лет на десять мо-ложе его. И довольно привлекательная. Сердце у меня забилось, когда я увидела, как Марк целует ее, и они, держась за руки, покидают "Маленькую Кристи". Меня они не видели, я наблюдала за местом стоянки издали.
Так вот почему он не звонил! Нашел другую... молодую и красивую. Я надавила на газ, забыв включить зажигание. Никак не могла собраться с мыслями. А что ты удивляешься, Лерок, сказала я себе. Ситуация, так сказать, стандартная. Привык к жене. Жена - будни. Вот и потянуло на молоденьких. Все, как говорится, по науке. По науке-то по науке, да трудно так вот, сразу, принять это как должное. У других видела, как это бывает, в книжках про это читала, но вот что самой придется такое пережить, не думала.
Вдруг, сама не знаю почему, вспомнила я рассказ сестры. В нашем городе это было. Сестра стояла в очереди в гастрономе, и на ее глазах продавщица зарезала соперницу. Та, вся из себя нарядная, стояла у самого прилавка и оживленно разговаривала с подружками. Продавщица резала колбасу ножом, таким, знаете, очень узким и длинным ножом. Может, продавщице послышалось, а может, и вправду любовница ее мужа похвалялась своей аферой. Продавщица оставила недорезанной батон колбасы, вышла из-за прилавка и всадила в живот сопернице нож по самую рукоятку...
Что у Марка - просто интрижка, какая случается в жизни почти у каждого мужчины, или это у него серьезно? - стучало у меня в висках, когда я подъезжала к маминому дому. Скорее наверх, закрыться в спальне и броситься на кровать...
Серьезно, серьезнее не бывает!
Я убедилась в этом на следующий же день после поездки в гавань.
Утром, выждав, когда Марк, по моим расчетам, отправился на работу, я поехала домой. В первый раз за три недели переступила я порог нашего дома, дома, в который мы с Марком въехали четыре года назад. Со странным чувством вошла я в него. Я была уверена, что муж приводил сюда свою подругу. И от этого дом казался мне чужим, сам воздух, которым я дышала, был отравлен ядом измены.
Первым делом бросилась к компьютеру. Марк, наверное, поменял пароль электронной почты. Точно! Почта не открывается. Ничего. Я знаю один секрет. Провайдер держит какое-то время пароль, не запрашивает его. Если он не вышел из программы... Кажется, это называется держать
на cookie. Надо только открыть Explorer и войти в history. И тогда можно прочитать всю текущую корреспонденцию.
Так я и сделала. И вот она, его переписка у меня перед глазами...
II
ЭХО ОРАНЖЕВОЙ РЕВОЛЮЦИИ
О! любовь, настоящая любовь. Мой муж никогда, ни к кому не испытывал таких чувств. Мы с женой не понимаем друг друга. Ах, ты дрянь... Близости давно нет, живем, как брат с сестрой. Подругу моего мужа зовут Вера. Она: в первый раз в жизни встретила настоящего мужчину. А вот письмо из Львова, с Украины. От его брата. Уплатили, Марик! Почти в два раза больше дали. И за твой дом, и за Гришин (царство ему небесное!) А куда они денутся? После победы "оранжевых" цены на недвижимость здесь уже не те. Сегодня же пересылаю деньги на твой счет...
Читаю и перечитываю, и не сразу до меня доходит. Ну и дела... У него умер дядя, а я и не знала! И его брат продал во Львове дом моего мужа (я там не прописана) и его дяди. Продал для Марка! И муж от меня все скрывает. Скрывает, чтобы забрать все деньги себе...
Он решил оставить меня. Это ясно, как день.
Двадцать два года прожили вместе. Двадцать два года коту под хвост. Я смотрела на экран монитора, читала и перечитывала написанное и проклинала себя. Буквы расползались у меня перед глазами. Жалость к себе, как рукой, сжимала сердце. Дура, зачем ты уехала из дома, говорила я себе, ведь ты только развязала ему руки. Это была идиотская мысль, отучить его от яхты. И тут же я обрывала себя. Да разве дело в яхте! Яхта только ускорила ход событий. Наверное, он знал эту женщину раньше, еще до того, как я освободила место на яхте и она заняла его...
Вот еще письмо. От какого-то Петра. Запасись у юристов, лучше у наших, справкой, что деньги на первый взнос на дом тебе дал кто-то из родственников (не со стороны жены) или друзей.
Читаю и перечитываю, и не верю своим глазам. Не могла представить себе, что человек, проживший со мной жизнь, способен так со мной поступить. Вдобавок ко всему, хочет провернуть аферу с нашим домом...
А вот еще, от нее. Милый, я целый день сегодня думаю об имени. Понимаешь, у тебя имя короткое. Если и у него будет короткое, нехорошо. Не звучит. У него должно быть длинное. Давай назовем Валентин? Валентин Маркович. Правда, хорошо?
Это последнее письмо ударило, как обухом по голове.
У них будут дети!
Несколько минут я сидела, как каменная. А потом что-то произошло. Что-то повернулось, сдвинулось и стало на место в моей душе.
К черту, нечего его оправдывать! Тоже мне, придумала: стандартная ситуация! К черту стандартную ситуацию! К черту все по науке! Да, мужики, бывает, идут в загул. Но оставить меня ни с чем... А годы совместной жизни - той, в Совке, и этой, в Канаде? Забыл, сколько дерьма нахлебались, особенно здесь, особенно в начале?
А теперь оставить меня одну, ни с чем и ни с кем?
Слезы высохли. Слезы высохли, и умерла жалость. И родилась ненависть. И ненависть, овладев моим сердцем, вернула мне ясность ума. И веру в себя.
И ненависть научила, что делать.
Убить его. Я убью его, и тогда не доведется мне видеть их счастья. Избавлю себя от мук ревности и зависти. И возьму себе то, что хотел взять он.
В тот же день вечером я позвонила ему. Пусть думает, что я сдалась. Я сказала, что соскучилась и хочу его видеть. И что в субботу пойду с ним на яхте. Марк сделал вид, что обрадовался.
Все оставшиеся дни до субботы (позвонила я ему в среду) я обдумывала план убийства.
В самом начале моего рассказа я привела эпизод, когда Марк чуть не свалился за борт. Когда меня, неумелую, он поставил у штурвала, а сам побежал убирать парус. Ветер резко переменился, я не отреагировала на руле - и яхту бросило вправо. В результате Марк едва не оказался за бор-том. Этот случай хранила память, и, возможно, память о нем и подтолкнула меня к мысли об убийстве. Память как бы нашептывала: море есть море, в море всякое может случиться...
Но всерьез думать о том, чтобы таким образом покончить с Марком, я не могла. Слишком уж много обстоятельств должно было совпасть: погодные условия, "умелые" действия рулевого, необходимость убрать паруса и многие другие. И опять же, результат непредсказуем: ведь и тогда, когда это произошло, Марк удержался и не упал за борт.
Мысль моя пошла по другому пути. Однажды муж рассказал мне о моряках, свалившихся за борт из-за неполадок с креплением бортовых поручней. Вибрация судна иногда приводит к тому, что отвинчиваются гайки крепления стоек, на которых они держатся. Соединение теряет жесткость, и человек, навалившийся на перила, оказывается за бортом.
Мой муж как минимум два раза в течение ночи выходит на палубу, как говорят, "до ветру". Делает он это в одном и том же месте, и каждый раз наваливается грудью и животом на бортовые перила...
И с тем же чувством, с каким входила в дом, ступила я на палубу "Маленькой Кристи". Здесь они проводили вместе время, ночевали, здесь, как и в нашем доме, сам воздух отравлен ядом измены.
- Стань на штурвал, держи North- North-West! - бросил Марк, когда мы вышли из причальной бухты. А сам пошел ставить паруса.
Мы направлялись к островку, где муж рассчитывал наловить лосося и макрель. Вечером мы должны стать у острова на якоре и заночевать. А утром, сказал Марк, будем продолжать лов.
Какое-то время я вела яхту по курсу, а потом Марк меня сменил.
Я ничем себя не выдавала. Где-то я читала: любовь скрыть трудно, равнодушие - невозможно, ненависть - легко. Голова была ясная и холодная. Я исподволь наблюдала за мужем. Мне казалось, ни одна мелочь в его поведении не ускользает от меня.
Новый блеск появился в его глазах. Решительными были движения и жесты, повелительным голос. Еще бы! Влюблен, любим и богат. Собирается начать новую жизнь. Со своей Верой...
Марк стоял на штурвале, управлялся с парусом, запускал для проверки мотор и урывками зачищал ржавчину на корпусе яхты. Раньше он никогда этого не делал. Теперь у него есть денежки, и он, конечно, собирается выкупить у Виталика яхту. Смотрит на нее, как на свою собственность. Зачищай, зачищай. Виталик помянет тебя добрым словом. За то, что старался для него...
На место пришли под вечер. Марк стал со спиннингом на корме, а я побежала на кухню за ножом для чистки рыбы.
Чищу макрель и лосось и думаю о своем плане.
Не знает мой законный муженек, что жить ему осталось несколько часов. Не знает, что мне известно все. И что на его счет пришла крупная сумма с Украины, и что он решил связать свою судьбу с другой женщиной. И его планы в отношении дома.
Марик. Марик... Никто не зовет его Марком - все зовут его Мариком. Может быть, оттого, что он небольшого роста. Когда я на каблуках, я шагаю вровень с ним.
Если все пойдет по плану, ночью он окажется за бортом.
Борт у яхты высокий, и взобраться на судно нельзя без того, чтобы кто-то не бросил человеку веревочный конец. А веревочный трап, который обычно свешивается с борта у нас на корме, я только что убрала.
Вода в Онтарио и летом холодная; а сейчас, в конце сентября, не выше семи градусов. Более получаса человек в такой воде не продержится. Я выжду время и наберу девятьсот одиннадцать. Сообщу, что муж упал за борт. Конечно, они установят, что он очутился в воде гораздо раньше, чем я позвонила. На это я отвечу, что спала, поэтому не сразу его хватилась...
Голос мужа заставил меня вздрогнуть. Я очнулась от своих мыслей.
- Подготовила рыбу? Опять чешуйки остались...
Жарить рыбу он мне не доверяет. Так же, как и шашлыки готовить.
Пока он занят рыбой, произведу разведку. Главную работу я сделаю позднее, когда он заснет. В одну минуту гайки не отвинтить. А сейчас надо кое-что проверить.
Ставлю на стол приборы, водку, бутылки с пивом. Марк всегда запивает водку пивом. Он любит повторять: водка без пива - деньги на ветер. Потом беру целлофановый пакет и иду к двери.
- Ты куда, Лерок?
- За помидорами. - Под сиденьем на полубаке мы держим овощи. Там же, рядом, стоит ящик с инструментами.
- Накинула бы что-нибудь. Сыро на дворе.
Заботливый. Сила привычки.
- Я быстро. Туда и обратно.
Бегу на полубак. Вот он, ящик. Два дня назад тайно от Марка я побывала на яхте, пробовала ключи. Только один подошел. Большой такой ключ, один и три восьмых дюйма. Подобрать подобрала, а вот не пришло тогда в голову проверить, сумею ли стронуть гайки с места. Может, они так прикипели...
Но где же он, ключ? Сегодня днем, пока Марк стоял на штурвале, я улучила момент и заглянула в ящик. Ключ был на месте. А сейчас я не вижу его! Он такой заметный. Рукоятка измазана суриком...
III
РАБОТАЕМ В ПЕРЧАТКАХ
Без паники, Лера. Спокойно. Никуда твой ключ не мог подеваться.
Вот он. Вот он, ключик. Красная рукоятка.
Он самый.
Он самый, но лежит он не так.
Я смотрю на ключ и чувствую, как земля уходит у меня из-под ног, а к самому горлу жестким комком подступает тошнота. Только бы не упасть...
Днем ключ лежал справа, по стенке ящика. Рядом с перчатками. Лежал, как я положила его тогда, два дня назад. А сейчас он лежит слева. И наискосок.
Мама, мама, мамочка.
Потому он лежит слева, что Марк левша.
Иду к борту. Кажется, меня шатает. Вот эта секция поручней. Обе опоры пролета чуть покосились. Нагибаюсь. Гайки отпущены... И новая мысль: перчатки! Я не видела перчаток. А днем они были.
Обратно к ящику. Так и есть. Перчаток нет. Надевал, чтобы не оставить отпечатков.
Боже. Рокировка, как в шахматах. Нет. Встречный план. Он готовит мне то же, что я хотела сделать с ним.
Но почему, почему он решился на это?
За бортом вода, черная вода. Я не в силах оторвать от нее взгляд. Черная бездна ждет меня. Я уже вижу себя там, внизу. Барахтаюсь в ледяной воде, хватаю ртом воду вместо воздуха, кричу ртом, полным воды, а яхта, снявшись с якоря, уходит от меня все дальше...
Боже. Где взять силы. Ах, да. В пакет надо набрать. Помидоры, салат, огурцы. Мимо пакета, покатились по палубе. Руки трясутся, как у припадочной.
Вспомнила! Теперь понятно, почему он решился. Я по привычке выключила компьютер! Была в таком шоке, что не соображала, что делаю. Прочитала его переписку и нажала на кнопку. Автоматически. Он подозревает, что я вскрыла почтовый ящик.
Он не должен ничего прочитать на моем лице. Если поймет, что я просекла его план, начнет действовать раньше, чем я что-то придумаю.
- Готова рыбка, Марик? - Не узнаю свой голос. Низкий, и рвется, как кусок ветоши. - Так вкусно пахнет! Лучком заправил, молодец! - Нарезаю овощи, низко склонившись над столом. Не могу встретиться с ним взглядом. Глаза выдадут мой страх.
Марк снимает крышку со сковородки, пробует рыбу.
Думай, Лера. Думай. Ничего не придумаешь - тебе конец.
Мобильник! Набрать девятьсот одиннадцать, и я спасена. Как это сразу не пришло мне в голову. Надо будет выйти под каким-нибудь предлогом и позвонить.
Лезу в сумочку, щупаю рукой. Нет моего телефона!
- Марк! Ты брал мой мобильник? Маме надо позвонить.
- Брал.
- А твой где?
- Забыл в машине.
- Дай мне мой.
- Не работает. Батарейка села.
Не хочет отдавать. На всякий случай перекрывает кислород. Боится, что когда начнет действовать, я ухитрюсь позвонить.
Боже, что же мне делать, как найти путь к спасению...
Звякнули на столе рюмки. Это ветер прошел, толкнул яхту.
- Как бы ковер не залить, - говорит Марк.
Этот ковер Виталик, хозяин яхты, купил перед самым отъездом на Украину. Яркий, вишневого цвета, с орнаментом в турецком стиле. Муж не раз предупреждал меня, чтобы, не дай Бог, я не посадила на него пятно. Виталик очень дорожит ковром.
Марк несет шипящую сковородку и ставит на стол.
- Ты его потяни, ковер-то, от стола. Чтобы не заляпать.
Ковер большой, три метра на четыре. Но и кают-компания просторная. Я тяну за край, и ковер отъезжает от стола.
- Водку, вино? - Марк стоит с бутылкой.
- Все равно... вино.
Я накладываю в тарелки закуску, мы чокаемся и выпиваем, а глаза мои не отрываются от ковра. Вишневая основа с черно-зеленым восточным орнаментом, с белыми, как пена, вспышками. Словно магнит, притягивает ковер мой взгляд. Чудится мне, будто заключена в нем какая-то тайна. Тайна этой минуты. Минуты, когда в воздухе над нами витает смерть...
Думай, Лера. Думай, как спастись.
Марк говорит и говорит, как будто за словами хочет спрятать зловещий свой замысел. До меня плохо доходит смысл его слов, выхватываю только отдельные мысли. Он жалуется на то, что подорожало дерево и цемент, и у него теперь будет меньше заказов на строительство домов. Предсказывает плохую погоду на завтра. Говорит о том, что здешний лосось годится только на засолку.
После третьей рюмки открылась тайна ковра. И блеснул луч надежды.
Выплыла из памяти история.
Давно, еще до замужества, гостила я в доме моего дяди, в глухой белорусской деревне. Однажды, кажется, это было в субботу, накануне какого-то праздника, хозяин решил резать кабана. Друг его, который обычно помогал ему в этих делах, лежал в больнице, а других помощников он не нашел. Пришлось ему одному управляться с кабаном. Дядя заманил животное в дом. На полу лежал большой домотканый половик, почти во всю комнату. Когда свинья ступила на половик, дядя повалил ее и ловко обернул край полотнища вокруг туловища животного. Мне запомнилось, как свинья хлопала глазами, не понимая, что происходит. И тут же он закатал ее в ковер, как младенца в пеленки. Животное билось и дергалась, но вырваться из плена не могло. Хозяин налил на пол воды, и по мокрому полу торба заскользила, как по маслу. На улице дядя и заколол кабана...
Но человек не кабан.
Хотя... Человека еще легче скрутить, чем кабана! У него конечности длиннее. К тому же Марк у меня худой, намного худее кабана.
Или я сделаю это, или я мертвая.
Нужно, чтобы Марк лег на пол. Накинуть на него край ковра и сделать один оборот я смогу в одну секунду, как бы играя. Подозрение в нем не успеет зародиться. А дальше дело техники. Главное - поперек длины его уложить. Закатаю, он и глазом моргнуть не успеет.
Кабана заманили на половик куском булки. А мне нужно предложить мужу кое-что другое.
Я оторвала глаза от тарелки и посмотрела на Марка. Секс - последнее, чего бы я сейчас желала. А он? Наверное, и его мысли далеки от любовных утех. Ведь на уме у него другое...
Лера, не тяни! В любую минуту он может привести в исполнение свой план. Выбросит тебя за борт, а потом скажет, что упала, когда навалилась на поручни.
Надо сесть к нему на колени, приласкаться, а потом увлечь на пол, на ковер.
Не могу решиться. Как он отреагирует? Почувствует мою холодность и поймет, что я играю. И насторожится. Упрется, не пойдет на ковер, и рухнет мой план. И тогда смерть.
Нет, я должна. Другого не дано. Или это, или конец.
IV
НОЧЬ И ЯРОСТЬ
Боже, дай мне силы! Сейчас. Досчитаю до десяти и усядусь к нему на колени. Или нет. Вон, на стене часы. С боем. Сколько сейчас? Без пяти двенадцать. Так. Это судьба. Ударит полночь, и я сделаю, что задумала. Сяду на колени. А там - будь, что будет.
Марк мешает водку с пивом, и ни в одном глазу, как будто не пил. Хмель его не берет. Это оттого, что на нервах он. Готовится.
Бам! Ударили часы. Ну, Лера!
Решительно встаю со своего места, сажусь к нему на колени и обнимаю за шею. В губы надо целовать, французским поцелуем! Надо разжечь его. Но какая-то сила, сильнее страха смерти, держит меня. Мысль, что он задумал меня убить, воздвигла между нами ледяную стену. Отдаться могу, а вот в губы поцеловать - ни за что.
Расстегиваю рубашку, целую в грудь. Целую, прижимаюсь к нему всем телом.
От неожиданности он отстраняется.
- Ты что, Лерок?
- А что? Жена я тебе или не жена? Целый месяц тебя не видела! Соскучилась.
Я знаю его ритм. Со своей Верой он был неделю назад. Сейчас он в боевой форме. К тому же водка, прогулка на яхте... А то, что он задумал сделать со мной - с этим он может позволить себе повременить. Вся ночь впереди.
Я сползаю на пол, обнимаю его колени и прижимаюсь к ним грудью. Это всегда возбуждает его. Боже, план работает, работает. Джинсы вздымаются под напором его желания.
Ладно, в последний раз, - прочитала я в его глазах.
Тяну его к себе на ковер.
- Что придумала - на полу! В кубрик пойдем.
- В кубрике тесно, Марик. Мне хочется на ковре. Помнишь, как дома, на Украине, мы баловались иногда на полу, на ковре? Ну, уступи женщине. Смотри, как здесь хорошо! - Я легла, раскинув руки, с краю ковра. И, словно невзначай, распахнула полы халата. - Иди сюда, Марик!
- Ой! - Вскакиваю с ковра. - Что-то в спину уперлось...
Приподнимаю ковер. Делаю вид, будто ищу что-то на полу. Он спускает джинсы - двумя руками, враз. Наполовину спустил... Лучше не придумаешь! Ноги спутаны и руки по швам. Этот край ковра, который приподняла, я набрасываю на него, набрасываю, словно играя, и смеюсь, смеюсь как психическая, вместо смеха хриплые, отрывистые звуки вылетают из сдавленного, словно клещами горла. На какую-то долю секунды взгляд мой выхватывает его лицо. Он все еще силится стащить с себя штаны, он еще не понял, он хлопает глазами, как тот кабан в белорусской деревне. Быстрее, быстрее, быстрее! Обертываю полотнище вокруг туловища. И подтыкаю, подтыкаю, как будто в шутку. И сейчас же просовываю руки под него и, собравшись с силами, толкаю, толкаю и качу, и он пошел, покатился, как бревно, один оборот, второй... Заглушенный крик рвется из коврового нутра, он понял, что это не шуточки, но мне наплевать, я закатываю его плотно, закатываю на всю длину ковра, и его судорожные попытки высвободиться отдаются на внешнем витке слабой, затухающей волной.
Закатала, запеленала как младенца!
От головы и ног его до обреза ковра остаются пустоты - ковер в ширину три метра, а мой Марк до ста семидесяти сантиметров не дотягивает.
Хорошо упакован. Не может двинуть ни рукой, ни ногой.
Скатка. Торба. Торбочка...
Как кошка, прыгнула я к кухонному шкафу и схватила тейп. Я его приметила, еще когда за столом сидели.
Кричи, кричи. Умоляет и грозит, и имя мое твердит. Лера, Лерочка. Лерка. Крепкий мат несется из горла скатки. Понял мой муженек, что пахнет жареным.
Вот середина туловища. Залепим в три оборота. Вот ноги кончаются. Затянем потуже. Голова... Нельзя туго затягивать.
Я схожу с ума. Нервный припадок. Смеюсь, не могу остановиться.
- Лера - это не Вера! - кричу я в трубу громко-громко, как будто я на площади. - Лерочка - это тебе не Верочка!
Где голова - полегче тейпом. А то задушу. Ты нужен мне утопленный, а не задушенный.
- Утопленный, а не задушенный, - говорю я вслух, обводя взглядом кают-компанию в поисках... чего? Только что помнила. А! Веревка. В клозете веревка, идиотка.
Бегу в клозет. Обратно с веревкой.
Привяжем веревку, где ноги. Теперь тащить эту тушу. Кричи, кричи, милый! Как там делали, в белорусской деревне? Дядя мой воды наливал, чтобы кабана легче было волочить... И мы нальем водички. Следователю скажем: опрокинулось ведро. По пьяни. Или из-за качки. Ветер, пони-маете? Вот и ковер мокрый от этого...
Тянем, потянем веревку. Как по ледовому катку миленький поехал! Теперь по ступенькам, из кают-компании вверх. А потом по ступенькам вниз. Вот мы и на палубе. За бортом черная вода, кругом, насколько хватает глаз, тьма. Ни огонька. Не нужно в ту секцию, где гайки он отпустил. Там его следы, пусть останутся. А то ковер сметет его следы. Для легенды он свалился за борт, когда оправлялся. По малой нужде. Потому что гайки ослабли. Наверное, от вибрации...
Спустим вниз головой, поближе к корме. Вытащим, когда будет готов. А потом опять спустим, без ковра. И повалим поручни, как будто это он навалился...
Я закрепила свободный конец веревки за поручень и подкатила скатку к самому борту, и тут же замерла на месте. Тьму, окутавшую мир, прорезал луч прожектора, полоснувший по глади озера. И сразу вслед за тем услышала мотор. Торба выскользнула из моих рук, так и не свалившись за борт.
Погибла! Попалась на месте преступления. Ясно, как день, что изготовилась утопить его. Теперь мне не выкрутится. Какой идиот поверит, что я действовала в целях самозащиты?
Марк затих в своей торбе. Прислушивается.
Судно подходит с другого борта. Я кинулась на ту сторону. Все ближе и ближе, неотвратимо, как смерть, наплывают прожектора. Береговая охрана. А может, спасательный.
Катер подходит к яхте и тут же врубает реверс, чтобы с ходу остановиться. Между нами метров тридцать. Трое в морской форме на капитанском мостике. Один из них, самый высокий, подходит к борту и подносит ко рту мегафон.
- Эй, на "Кристи"! Что случилось?
- Ничего! Нет проблем! - Кричу громко-громко. Ору изо всей мочи, чтобы ближе они не подошли. - Просто заночевали, сэр! Бросили якорь!
- Почему стояночные не горят?
Боже мой, стояночные огни! Совсем из головы...
Когда занялись ужином, было еще светло. А потом не до них было.
- Извините, сэр! Мы забыли, сэр. Муж спит. Сейчас побегу, включу!
- Окей! Следующий раз попадетесь - заплатите штраф. - Катер рванулся, пошел на разворот. - Спокойной ночи! Take care!
Бегом в рубку. Включаю рубильник. И тут же, обессиленная, опускаюсь на пол. Прямо у штурвала.
Все. Я раздавлена. Уничтожена. Убит последний нерв, на котором я держалась.
Пока я переговаривалась с офицером береговой охраны, муж издавал отчаянные вопли. "Помогите, она хочет меня утопить! Спасите, убивают! Спасите, спасите!". Ни на секунду, ни на одну секунду не прерывался душераздирающий крик, Марк молил и молил о помощи. Офицеры не услышала его, потому что ковровая закрутка заглушала крик, и потому еще, что на катере не вырубили движок. Эти несколько минут показались мне вечностью. Погибла, погибла! - отдавало в висках. Я была во власти убивающего рассудок, животного страха и напрягала все силы, чтобы не потерять сознание и не упасть в обморок.
Сижу на полу в рулевой рубке, обессиленная и опустошенная.
Нет, не могу я убить мужа. Просто не могу. Я уже не тот человек. Не тот человек, который сегодня, нет вчера, ступил на палубу "Маленькой Кристи". У меня нет больше сил. У меня нет сил ни на что.
Наверное, мой муж заслуживает того, чтобы отнять у него жизнь. То, что он завел другую и хотел меня оставить - за это не убивают. Но он хотел утопить меня, как котенка. Чтобы не вязаться с разводом и не делить дом и имущество. За это, да, он заслуживает смерти. Но разве сама я была права, когда задумала убить его, задумала еще до того, как узнала о его намерении отправить на тот свет меня?
Подумать только, что пришлось ему пережить за последние минуты! Он, как и я, уже не тот человек.
Как, наверное, воспрянул он духом, когда услышал мотор подходящего катера! Боже, как он кричал, звал на помощь! Крик его, словно крик раненого животного, и сейчас стоит у меня в ушах... И какой, должно быть, леденящий ужас сжал его душу, когда он понял, что катер отходит.
Я вскочила с места, едва не ударившись головой о руле-вое колесо. Он и сейчас, пока я сижу и предаюсь размышлениям, задыхается в своей скатке, умирает от страха за свою жизнь, прислушивается, точно зверь в западне, к моим шагам!
Но ведь он не опасен. Он сломлен, как и я.
Я выхожу из рубки и иду в кают-компанию.
Кают-компания та же, как будто ничего не произошло с той минуты, как мы сидели в ней за столом. Здесь все на своих местах. Только нет ковра. Я подхожу к столу, наливаю полную стопку водки и залпом выпиваю. Потом беру ножик и выхожу на палубу.
Звезды в небе Канады стоят не так высоко, как у нас на Украине. Но все равно, вид усыпанного звездами неба впечатляет. Так и хочется воскликнуть вслед за поэтом: в небесах торжественно и чудно! Легкий ветерок освежает лицо. Сигнальные огни над яхтой горят, и от этого еще чернее кажется ночь за бортом.
Я подхожу к торбе и разрезаю тейп. Потом наступаю ногой на край ковра и толкаю скатку на раскрутку. Один оборот, второй, третий... Я поворачиваюсь и иду обратно в кают-компанию.
Села на стул и уставилась прямо перед собой невидящими глазами.
Дверь открывается и входит Марк. Он еле передвигает ноги. Из глаз его пропал блеск, и он напоминает мне сейчас того Марка, который вошел ко мне в палату двадцать лет назад, когда умер наш не родившийся мальчик. Тогда Марку задали вопрос: кого будем спасать? Он сказал: мать спасайте. Он мне напоминает того Марка, только кажется, будто стал он меньше ростом.
Марк подходит, пошатываясь, ко мне и опускается на пол. Так же, как я в рубке пять минут назад. Он прячет голову у меня в коленях. Из груди его вырываются странные звуки, похожие на клекот хищной птицы. Приглушенные звуки, как будто он все еще в своей скатке. Плечи у него ходят ходуном, а я глажу и глажу его по голове, поседевшей за эту ночь.