Долог был твой путь домой. Часть вторая. Глава вторая. Триш и Эсси.
- Пойдем, Триш, пойдем! Смотри, какие башмачки потешные мастер Брайт сделал моему сыночку!
Эзелинда чуть запыхалась, почти взбежав по лестнице в рукодельную, но и порадовалась: уже может ходить быстро! Ну, не так быстро, как до родов, но уже может! На маленьком резном столике гордо красовался подарок мастера-сокольника - пара чудесных кожаных туфелек для маленького лорда. Хозяйка манора взяла их со стола и протянула в ладонях гостье, полюбоваться.
- Ага, - и Эсси рассмеялась, покачав крохотным башмачком в воздухе. - Самые настоящие, всамделишные соколиные бубенчики. Когда наденем, Мейджер будет дрыгать ножками, бубенчики будут звенеть - ему станет весело!
- А сейчас нельзя надеть? - Беатрис глянула задорно, чуть подняв светлую рыжую бровь.
- Неееет... Я тоже было хотела. Но Тильда, да и Деора, в общем, они хором на меня накинулись, что, мол, детишки до трех месяцев пугаются громких звуков, нельзя, в общем. Потом примерим, после, как уж подрастет. А пока сами поиграем! - И Эс снова погремела бубенчиком тихонько, рассмеялась и вернула башмачки на место, рядом с коробками ниток, ножницами и напёрстками, лежащими на столе у окна.
Беатрис улыбнулась и примолкла, усевшись на сундук. И задумалась о чем-то своем, тихом и светлом, покойно сложив руки на круглящемся животе.
И Эзелинда села у стола с шитьем - благородная леди всегда имеет руки занятыми полезным делом, ага, - и так они немножко в тишине побыли, отдыхая и радуясь обществу друг друга, что можно ничего не говорить вовсе, помолчать.
Раз стежок, два стежок... "В принципе, я не очень люблю шить, - думала Эзелинда, смётывая новую мужнину рубашку из тонкого льняного полотна - но никто ж меня не гонит, не заставляет, верно? Успеется..."
И она, разрешив сама себе, уронила руки с шитьём на колени, засмотревшись на солнечный луч на оконном ставне. Дело к вечеру...
Пришла в рукодельную нянька Деора с Мэйджером на руках - дитя пора было покормить. И вот уж теперь совершенно не хотелось возвращаться к ниткам и иголкам.
Мужья остались внизу - продолжали отмечать крестины, прошедшие на удивление спокойно. И пока что они, мужья, вели себя тоже спокойно. Но Эзелинда все равно устала - от напряжения, от волнения, от опасения, не заплачет ли Мейджер, когда добрый брат Кормак Лух - то есть отец Елизарий, конечно, - польет его темечко святой водой, не испугается ли сыночек незнакомого сэра Адальбера. Но нет, обошлось...
Малыш поел, почти не просыпаясь, сопел у груди уютно, тёплый, нежный в своем коконе из свивальников, пеленок и покрывалец, только личико выглядывает, будто бутон из листиков розы...
Нянюшка забрала маленького лорда с рук хозяйки, стала качать, мурлыча немудрёную песенку, а тихо вошедшая в рукодельную старая Тильда зажгла свечу.
Может, то помогло, - думала Эс, - что Лух поставил ее рядом с сыном и даже разрешил взять на руки, если дитя заплачет. А в ответ на опасливые слова Тильды, мол, женщине родившей надо бы сорок дней не вступать во храм, отец Елизарий сослался на разъяснение святейшего папы Григория Великого архиепископу Августину, что жена входит в церковь, дабы возблагодарить Бога, а потому нельзя ей препятствовать.
Бедная старая Тильда с готовностью покивала головой, а Эсси про себя облегченно тогда вздохнула. Стоять под дверью часовни, прислушиваясь изо всех сил, и дрожать в ожидании, когда сын расплачется, сил у нее не было.
Тут приспело время спуститься вниз, переодеться из праздничного, да и поесть тоже.
Тихонько сошли по лестнице, череда неслышных теней, четыре женских мягких силуэта. Верная добрая Тильда со свечой в руке, Эзелинда за ней следом - гордая хозяйка манора, нянюшка Деора с лордом-младенцем на руках и гостья, юная леди Беатрис.
Эсси взяла подругу за руку - пойдем со мной, чего ж ты одна будешь в Вашей комнатке? Парни, в смысле, лорды Гай и Адальбер, ведь наверняка останутся там сегодня вечером, где они есть. Ей-богу... А мы поедим, чего Бог послал, у нас в спальне. Там уютней и там хорошо натоплено. И выпьем тёплого молока. Поздно уже, все умаялись. Нам отец Елизарий чего-нибудь почитает... А там уж и пойдешь к себе, Тильда тебя проводит.
Бог на ужин леди Эзелинде с гостьей послал ячменной каши, эля, сыру и пару чирков, добытых намедни мастером Брайтом и приготовленных с молодой черемшой, сушеными яблоками и кислыми маринованными прошлогодними сливами. И хоть чирки были маленькие, леди так плохо кушали от усталости, что на блюде осталось ещё и для нянюшек и горничных.
И поскольку выяснилось, что брат Лух квасит - в смысле, празднует с лордами Гаем и Адальбером крестины в главном зале манора - и тревожить Мыша уже не стоит, то читать вслух благородным дамам за трапезой был призван, как ни странно это может показаться, юный Идверд. Пока то да сё, паренёк упросил старого монаха обучить его читать. Разумеется, не в то время, когда нужно было нести службу на верхней площадке донжона. А вечерами, когда, сколь ни пялься в сумрак, ничегошеньки, кроме дальних огоньков Крэйнхилла да Риверхэма, не видно, прямо-таки ни зги.
Потому юный Идверд, хоть и слегка запинаясь на сложных словах, прочел дамам страницу из "Романа о Ренаре". Дамы вполне благосклонно внимали, правда, изредка чуть посмеиваясь не над текстом, а над чтецом. Над текстом же они смеялись погромче, но всё равно в кулачок, чтоб не тревожить малыша. Благодарственную же молитву леди прочли тихонько вслух сами.
После трапезы награжденный небольшим кубком вина Идверд отправился отдыхать от трудов праведных, ведь с рассветом ему надлежит быть уже на посту, толстуха Бетти унесла миски и ложки, оставив лишь кувшин эля у окна, а Деора уложила маленького лорда в колыбель.
Мейджер, утомившись за день, крепко спал, хоть на столе и горела все ещё одна свечка. Деора тихонько покачивала колыбельку, и когда Эсси и Триш поднялись от стола, приложила палец к губам. Ничего, ладно, поболтать-то можно шепотом. Час такой, что малыша пока не разбудить, даже если Сталки здесь запрыгает, ловя глупую вечернюю мышь.
Эсси со вздохом села на кровать и похлопала ладонью рядом с собой, усаживая и Триш. Заметила краем глаза, что Деора почти бесшумно поднялась и отошла к своей лавке у самой двери.
Малыш спокойно сопел, и опытная нянюшка не хотела мешать молодым леди: может статься, они поговорить восхотят, допрежь, чем ко сну отойти? На ночь-то, знамо, говорится лучше всего... да много есть такого, что днем-от и не вымолвишь, не насмелишься... Вон, смотри-тко, у леди Беатрис лицо стало какое-то чудно′е, потерянное. Ишо совсем ведь девчоночка, даром что замужем... и живот-от лишь самую малость видать, хоть уже и начал наливаться, будто яблочко. С первого, вишь ты, взгляда - можно и не понять, да я уж чую, глаз-то намётанный... А уж с иншего разу точно поймешь!... Э, ты глянь, а хозяйка-то, леди Эзелинда, вона и спрашивает, чего, мол, такое случилось.
Триш что-то расстроилась. В голубых глазах, всегда таких веселых, восторженных, немного наивных, почти страх. Да что ж такое?!
- Триш, - вполголоса окликнула ее Эсси и дотронулась до ее локтя. - Ты чего?
- А... - Беатрис запнулась, но справилась с собой. - А это больно?
Что - больно? - Эсси застыла в недоумении, но, внезапно догадавшись, о чём тоскует Беатрис, жалостно прикрыла рот ладошкой. Ох, господи, да ведь в Хальтоне, кроме служанок, и нет ведь никого, кто подсказал бы... Не будет же высокородная леди к прислуге со своими страхами бросаться. А горничная леди Беатрис и сама ещё девчонка. Это вот мне Тильда могла помочь, нянька родная с самого детства, а Триш-то не к кому с таким пойти...
- Триш, не бойся, ну что ты? - Эсси положила ладони гостье на плечи, ободряя и успокаивая, - Я не буду тебя обманывать. Правду скажу. Честно. Роды - это всегда больно.
Голубые глаза стали еще огромнее, налились слезами, и Эзелинда притянула Беатрис к себе, обняла покрепче. Покрывало можно уже и снять, никто не увидит, и погладить по густым медно-рыжим волосам.
- Но, знаешь, а я ведь не помню боли. Совсем.
- Так не бывает, - прошептала Триш, качая головой и хлюпая носом.
Хозяйка Гизборн-манора дёрнула легонько гостью за рыжую прядь: - Уж не лгу ли я тебе? А? - Эзелинда всплеснула руками, - Нет боли, правда-правда. Не-ту! А есть счастье. Огромное, Триш! Громадное! Как будто надо мной солнце еще одно зажглось! Как будто я снова первый раз танцую с Гаем...
- Что?
Беатрис выпрямилась, во все глаза глядя на Эсси. Слёзы вмиг высохли, Триш в изумлении уставилась на подругу. А той хотелось смеяться. Она и не думала говорить про тот кароль на свадьбе тети Алисии. Прыгнуло на язык само. Вот и объясняй, что ей было тогда... ох... всего девять лет. Зато Триш вроде бы передумала бояться.
- А давай я тебе расскажу про варенье? Грушевое варенье, - лукаво произнесла Эсси, - очень полезное.
И не выдержала-таки, засмеялась тихо-тихо. И Триш в ответ улыбнулась, еще ничего не понимая. Хорошая у нее улыбка, открытая.
***
Наобщавшись с живой природой, Гизборн обнаружил, что старый Лух, несмотря на годы, даст им с Бертом хорошую фору. Он, оказывается, уже давным-давно проснулся и усвистал хлопотать. Ну, по крайней мере, в зале, под скатёркой, монаха не было, а со двора доносились ирландско-латинские гневные возгласы по поводу непригодности манорского козла в качестве огородного пугала. В общем, кто-то упустил козла в садовую ограду, а отец Елизарий был сим событием весьма возмущён.
Ладно, так... Эй! Кто там есть! Завтрак сюда, живо!* Наверняка под дверями зала уже вовсю хлопочут: таскают воду, носят дрова, отгоняют собак от дверей, чтоб не мешали хозяину почивать за столом...
Гизборн обернулся от окна и обнаружил, что Сталки, лишившись игрушки из отобранного хозяином мышонка, нашел себе игрушку побольше. Задравши рыжий хвост, наглый белый котище ходил пешком прямо по спящему на лавке сэру Адальберу и периодически тыкался тому в лицо нахальной мордой, громко мурлыча. Про себя сэр Гай отметил, усмехнувшись и почесав в затылке, что привычками котик пошел в папашу - Хантингдоновского Хантера. Тот, знаете ли, тоже любит бродить по спящим рыцарям...
Адальбер пробудился, сел на лавке, томно повел вокруг карими очами, вспомнил, где он есть и кто он такой, пожелал сэру Гаю доброго утра и принялся добродушно чесать коту за ухом. Вот же счастливец, и голова-то у него не болит, поди... И во рту нету гадостного привкуса. Аж завидно, ей-крест... Молодой потому что. У молодых похмелье не такое сильное... И Вам доброго утра, Берт. Сейчас будем есть чего-нибудь...
В залу радостным галопом ворвалась пёстрая птичья гончая Белл, давно уже скрёбшаяся под дверью, а за мамашей вкатился, тявкая и повизгивая, веселый выводок толстых жизнерадостных щенков. Каждый год Белл исправно щенилась, и это хорошо, потому что слава гизборновских гончих уже вовсю гремела по округе. Обнюхав хозяйские сапоги, ткнувшись носом под руку, намахавшись вдоволь хвостом и гавкнув для порядка на Сталки, псина, вполне довольная собой, улеглась на полу в солнечном луче. Щенки тут же пристроились к соскам. Завтрак, ага...
А вошедший в залу вслед за гончей слегка лыбящийся Джек приволок завтрак и лордам. Всё, что требуется чуток перебравшему накануне человеку: эль светлый, эль потемнее, в общем, много эля, а к нему - краюху ячменного хлеба и громадную сковородку дымящейся яичницы. Лорды бодро принялись уничтожать провиант, истребляя последствия вчерашней гулянки.
Утро, как на заказ, было ясным и безоблачным. А вот на гизборновском личном горизонте нарисовалась-таки туча. Внезапно. И немалая... Ну, гонец-то сам по себе был малоросл и щупл, как и положено, а вот вести, которые он принес из Нортгемптона... Вести были тяжелые.
Джек, введя гонца в залу, отошёл в сторонку, будто не слушая и не видя происходящего, прикидываясь мебелью, а на самом деле зорко всё примечая и делая выводы. Научился, при всем своем простодушии.
Гонец же, догадываясь о содержании послания, нервно переминался с ноги на ногу. Хоть сейчас, вроде, за дурные вести головы и не рубят, а всё-таки боязно.
Сорвав печать и быстро прочтя письмо своего шурина, сэра Гилберта Ротерема, Гизборн враз потемнел лицом. Во-первых, уже и не Ротерема, а молодого графа Нортгемптона... Да нет, это как раз в-последних... А если по порядку, то как, скажите на милость, с этим со всем к Эс-то идти? Зуб Господень! - Гай, нахмурясь, в сердцах резко отставил глиняную кружку с недопитым элем, аж на стол плеснулось, встал из-за стола и заходил кругами по залу. Примерно через неделю Ротерем требовал его, Гизборновского, неукоснительного присутствия в Нортгемптоне.
- Сэр Гай? - Де Кордс явно желал знать, что происходит, и столь же явно желал помочь мающемуся хозяину манора. Правда, оторваться от завтрака пока не желал. Потому продолжал азартно орудовать ложкой в миске. - Сэр Гай, неужто столь дурные новости?
- Да уж куда как весело... Эй, малый, сколько ты ехал? - Гизборн обернулся к гонцу, все еще переминающемуся у дверей.
- Шесть дней, мой лорд. Как уж успел, чуть конягу не уморил...
- Да верю, верю... Не мельтеши. Ездил сам сколько раз. Иди на кухню, скажи, пусть тебе поесть дадут. Ответа не будет - сам поеду.
- Как? - Де Кордс изумленно вскинулся и захлопал глазами, - Разве Вы, сэр Гай, сейчас покинете дом?
- Ты хотел сказать: "Жену", да? Выходит, покину... Три недели назад скончался старый граф Вильям. Ну, к тому шло... Но две недели назад скончался и его сын, сэр Эймори! От весенней горячки. Застудился на охоте. Вот уж ничего умней придумать не мог... Эрго, наш с Вами, Берт, приятель Ротерем - теперь граф Нортгемтонский. И мне предложено явиться, как и всем вассалам - выходит, и Вам тоже - и принести присягу. А кроме того... Чёрт, мне не нравятся намеки Ротерема! Впрямую он не пишет, но похоже, что надвигается смута. И серьёзная... А сам Ротерем должен, по его словам, галопом нестись к самому королю Джону. Оммаж, все дела... Но это всё бы ладно, хрен бы с ним. Но как мне Эс сказать, что дед помер?! - и Гизборн треснул кулаком по резному шкафчику, попавшемуся на пути. В шкафчике жалобно задребезжало, повалившись, нечто хрупкое... Это несколько смягчило Гизборнову ярость. - Да старый граф мне самому чуть не как отец был! И потом, Берт, Вы же понимаете! Приняв от Нортгемптонов столь много почестей, я не могу не разделить их забот. - Гизборн внезапно встал столбом посреди комнаты и упер руки в бока, грозно исподлобья глядя на Адальбера, тот аж застыл с ложкой у рта, и рявкнул: "Жену" - говорите? Именно, что жену! И землю. Они всё мне дали... Всё. Позор мне будет, если я от них сейчас отступлюсь! Речь идет о чести, моей чести! Ее и так у меня чуть было не отобрали... И отобрали бы, когда б не старый граф Вильям, мир его праху! Я теперь принадлежу к их дому, а Нортгемптоны всегда поддерживали Корону. И я, выходит, тоже поддержу Корону, будь она неладна!
Адальбер заметно приуныл. Но фамильная Декордовская практичность не позволила ему ни бросить недоеденным завтрак, ни бросить друга в растрепанных чувствах.
- Сэр Гай? Хотите дурацкий, но дружеский совет?
- Ну? Слушаю внимательно?...
- Возьмите с собой Вашего священника.
***
Совету сэр Гай внял. Но и сам был уже не неопытный юнец, а зрелый муж, потому понимал, что подобные вести требуют приличествующего событиям вида. Потому сперва - всё равно уже от четверти часа ничего не поменяется - пошел сперва во двор, к одной из бочек с дождевой водой, что стояли под водостоками с крыши донжона.
Там Гизборн стянул с себя через голову рубаху и чуть не нырнул в ту бочку с головой. Наплескавшись, нафыркавшись и растирая все равно помятую со вчерашнего гудежа физиономию той же рубахой, сэр Гай разыскал Мыша и объяснил тому суть дела. Мыш искренне огорчился. Во-первых, отец Елизарий всею душой полюбил молодую госпожу и разумел, каким ударом будет для нее смерть обожаемого деда. Хоть и старик был граф Вильям, хоть и болел, хоть и все всё понимали давно, но такие известия - они ж как гром среди ясного неба... А во-вторых, хозяин манора уезжал. И вот это было уже совсем худо. Но не поехать невозможно, да-да, конечно, мой лорд, сэр Гай. Разумеется, я пойду с Вами к госпоже...
Гизборн облачился в чистое, пригладил волосы пятерней и отправился к жене. Дальше тянуть - что я, трус, что ли? Что я, не смогу свою жену защитить и утешить? Ну, по крайней мере, сказать я должен сам. По-другому - нечестно.
- Мои леди. - Войдя в спальню, где Эсси и уже вновь пришедшая к подруге Триш ворковали над малышом на руках у няньки, примеряя ему новый чепчик, Гизборн кивнул коротко и сурово. - Исподлобья глянул на жену, кашлянул в кулак и брякнул, как с обрыва в речку: - Граф Вильям умер. Твой кузен Ротерем прислал письмо. Он теперь - граф Нортгемптон.
Эзелинда ахнула, прижала руку ко рту и побледнела. Гай шагнул было к ней, остановился, помедлил ровно одно биение сердца, а потом поступил правильно - молча сгреб жену в охапку и укрыл плечами от всех взглядов. Эсси не плакала, а мелко дрожала, так, что аж зубы стучали. "Уж лучше б плакала, - думал Гай, гладя ее по голове. - Не знаю, чего б я делал, но лучше б плакала".
Вошедший вслед за лордом манора отец Елизарий стал тихо читать молитву, а чуть погодя свой голос присоединила к молитве и леди Беатрис. Ей было ужасно жалко подругу, до слёз, и хотелось помочь, но Эсси ж гордая, не знаешь ведь, что и сказать-то... Лучше пока ничего не говорить, наверное.
- Гай, я видела сон, - бормотала Эсси в мужнино плечо, - я видела сон, незадолго до родов. Не сказала тебе, думала, чушь женская. Я видела деда во сне, Гай! - голос у Эсси сломался, - дед ушёл, а меня не было рядом! - и вот тут слёзы все-таки прорвались наконец. - Я знала, я знала, я так и знала!
Гизборн молча качал жену в объятиях, прижимал покрепче. Ну чего ты бьёшься, как сокол дикий? Не плачь...
Наконец слёзы утихли. Гай усадил Эс на постель, а мудрая старая Тильда принесла ей на руки сыночка. Мейджер пускал пузыри и, боясь его напугать, Эзелинда почти смолкла, только вздрагивала иногда.
Гизборн ходил по комнате и говорил короткими, рублеными фразами. Что сэр Эймори тоже скончался. Что его, Гизборна, молодой граф требует в Нортгемптон немедленно, и он, Гизборн, должен ехать. Принести присягу и утрясти какие-то непонятные там дела. Что есть долг перед сюзереном, каковым теперь стал Ротерем. Что леди Эзелинде ехать незачем, потому что похороны уже состоялись, а младенец-сын еще слишком мал для такой дороги. Что теперь они едут вместе с сэром Адальбером, и это даже лучше, да вот он сам в дверях, пройдите уже сюда, Берт, какого ляда Вы там топчетесь?... Что опасаться нечего, потому что через две недели он, сэр Гай, надеется уже вернуться. Что за две недели ничего случиться не может.
Беатрис подошла и присела рядом с леди Эзелиндой. Такая величавая обычно хозяйка манора сейчас казалась маленькой девочкой, хотелось ее защитить и ободрить, утешить, вот хоть за руку взять, что ли... Молчаливая Бренда укрыла хозяйке колени пледом.
Изложив всё, что мог, Гизборн замер посреди спальни в некоторой даже растерянности. Потому что надо было, вроде, идти и делом заняться. Но и уйти просто так не получалось.
Ситуация разрешилась неожиданно. Вести в поместье всегда разлетаются быстро, и слуги уже обо всем прознали. Потому у дверей в спальню собралась уже небольшая толпа сбитой с толку и растерянной челяди. И вот сквозь эту толпу, пыхтя и работая локтями, буквально продрался юный Идверд. Русоволосый и обычно молчаливый, как и старшая сестра его Бренда, паренек сейчас являл собой нечто взлохмаченное и взволнованное. По широкой дуге обогнув кинувшуюся было ему наперерез сестрицу, Идверд с маху бросился на колено перед лордом и воскликнул:
- Сэр Гай, господин! Возьмите меня с собой, мой лорд! Я уже взрослый! Я хочу Вам служить, а не торчать на башне всю жизнь. Я умею драться! И... И читать немножко умею...
Как ни был Гизборн удручен и озадачен, а не удержался и тихо хмыкнул. Читать он умеет, видали? Ну, наглец...
* Отдавали приказы громко, голосом, колокольчиков еще не было, а за дверью, как правило, кто-нибудь из слуг дежурил. К примеру, сэр Ланселот у Мэлори поступает именно так: "И он громко крикнул, чтобы ему поскорей подали доспехи". Глава III. Книга XIX. Мэлори Томас. Смерть Артура. Изд-во "Наука", Москва, 1974. Стр. 669.