РД20: РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ДЕТЕКТИВ

   Вспоминая прошлое, жизнь воспринимается по иному, как мы бесконечно стремимся понять, что значит быть настоящей семьей, иногда обычные вещи становятся волшебством, когда мы смотрим на них с открытым сердцем. В этот миг радиального движения, каждое желание обретает форму, и мечты становятся реальностью, под звуки Рождественской мелодии слова отца были необыкновенно увлекательны, это была не просто история, а будто открылся портал в детство отца, где Рождество всегда дарит нам шанс на чудо.

   - Папа, папа, пожалуйста, ну пожалуйста, продолжай свою историю! - дети сияли, глаза сверкали интересом к загадочным рассказам отца, словно огоньки на рождественской ёлке.

  - Мои истории как птицы, так и рвутся из клетки, но только какую уже можно выпустить в большую жизнь, а иную может и придержать стоит, выбор не простой - ответил отец, аккуратно приглаживая лоснящуюся бороду.

  - Как только все займут места, и карусель начнет свой ход, - сказал отец с улыбкой, - специально для вас, постараюсь вспомнить всё до мельчайших подробностей, яхонтовые вы мои.

  Итак, отец начал рассказывать, а заснеженная панорама вокруг нас, начала свое кружение.

  - Однажды в канун Рождества, единственным виновником случайного несчастья считали меня, ибо в те годы был разрушительно неуклюж, вновь проштрафился и был наказан. В гостях, вокруг витали тени взрослых, мирно беседовавших о высоких материях, в то время как играя в прихожей, словно затерянный в галактике шаттл, с жутким грохотом налетел на эксклюзивную китайскую вазу - символ семейного благополучия, за это и был наказан.

  Конечно, мне было стыдно, но моё упрямство не давало мне возможности честно во всем сознаться, и от страха, что будут ругать, старался придумать реальную историю оправдания. Взрослые не могли понять, о чем я пытался говорить. Мне было сложно, но нужно было найти слова, чтобы объяснить, что это все из-за кота, которого испугался и поэтому налетел на вазу - а из-за плохой дикции и словарного запаса, врать получалось не убедительно. И вот я,пленник безмолвных мук,в теле ребенка, который еще не научился говорить. В соседней комнате мне включили мультфильм про Щелкунчика, ах эти сладкие мечтания и невинные надежды. Ещё вернули мой новогодний подарок, в котором шоколадок конечно же уже и след простыл, остались только кислые мандарины - что вызывали во мне изжогу.

  Чтобы как-то отвлечься от тяжести своих бунтарских мыслей, пришлось придумать себе игру, в которой обрел новое творческое воплощение - представил, что меня преследует Мышиный король, алчущий разрушительной власти. Взобравшись на подоконник, будто следовал указанием из сказки, став частью её, в которой реальность сливалась с моей фантазией.

  За окном открывался манящий вид на площадь, где я увидел нечто совершенно удивительное - карусель, наполненную чудесной тайной. Она сверкала, как череда искрящихся звезд,осветивших город лучами надежды. Сказочные огоньки запали мне в душу, призывая меня к познанию, как ритуал, как древнюю истину, именуемою Рождеством.

  Здесь, в той хрупкой грани между сном и явью, казалось, даже Божественное вмешательство могло стать реальностью. Карусель, под сказочные мелодии волшебства, манила меня, будто раскрывая новую страницу, где тайные стремления давали шанс. Смотря, как фигурки на карусели разворачиваются в кружении, словно марионетки, притворяясь счастливыми, моё сердце вновь наполнялось надеждой.

  В тот момент, когда взгляд встретился с манящими огоньками, ощутил, как жизнь наполнялась свежей эмоцией - смыслом, не обремененным мелочами быта и тяжестью взросления. Казалось, что в этом волшебном празднике, где все одеяния из безысходности рутины превращались в блестящие покровы чудес, я вновь становился истинным ребенком, свободным от гнетущей ответственности и страха. Возможно, именно там, в этом слиянии, на стыке реальности и фантазии, мне удастся найти путь к освобождению - к своей истинной сущности, вечному искателю счастья.

  Невозможно было оставаться запертым в этой комнате. В момент скука превратилась в бурное желание сбежать, ощутив на себе гнет усмешек и пренебрежения взрослого мира. Затаив обиду, во мне зародился дух противоречия, порождённый несправедливым конфликтом между взрослой мнительной властью, и моим миром романтического детства. Притворяясь спящим, я ждал, пока все пойдут курить на лестницу - забыв обо мне, и разбитой вазе. Я быстро оделся в валенки и куртку, на цыпочках вышел в прихожую и нашел свои теплые рейтузы. Эти аксессуары не были просто одеждой они будто казались доспехами для приключения, облачаясь в которые собирался спастись от неисправимой тоски и рождественских морозов.

  Как птица, сбежавшая из клетки, покинув навязчиво гостеприимные стены, споткнувшись, вспорхнул по лестнице,стремясь к свободе. За дверью парадной располагалась площадь, где огни карусели продолжали сверкать, и в этот момент прочувствовал, что вне этого угнетающего дома меня ждут рождественские приключения. Карусель блистала в пейзаже ночной площади, как иллюзорная, хрустальная люстра, манила меня - разочарованного ребенка, с разбитой вазой в душе - обрести новое "я".

  И так мой внутренний мир разрывался на части, сделав шаг, обрекая себя на встречу с мышиным королем, который не просто преследовал меня, приближался к своей цели - возможно мог потерять или обрести, в зависимости от сделанного выбора. Мне грезилось лишь одно: нужно было спуститься вниз, чтобы найти ответы на вопросы, которые терзали мою уязвимую душу.

   На рождественской ярмарке люди шли толпами, их лица светились ожиданием, словно звезды. Дети, как маленькие спутники света,резвились, теряясь в вихре звуков - веселая музыка, заглушая возгласы детей и треск взрывов петард в морозном воздухе, создавала атмосферу рождественского праздника.

  Торговые палатки, предлагали покупателям изобилие таинственных сюрпризов, прилавки ломились от праздничного разнообразия. Расписные ёлочные игрушки стояли, охраняя свои тайны, и каждая из них, словно пронзенная волшебством, обещала кусочек рождественского счастья, этого только и ждали истощенные души покупателей. Теплые, пуховые платочки и шерстяные носочки с пестрыми узорами и красногрудыми снегирями, словно скрытые в своих ярких узорах послания Архангелов, шептали о грядущих переменах и напоминали о семейном уюте.

  Прилавки, щедро усыпанные новогодними дарами, воспринимались как плоды блаженного вдохновения самого бога-ремесленника, чья творческая сила пронзала реальность, словно луч света во мраке. Каждый подарок, каждая матрёшка, украшенная яркими узорами, казалось, имели свою душу, свою историю. Они манили меня заглянуть в прекрасный мир сказки, за пределы привычного, в новую вселенную, где не было границ, и все возможно.

  На другой стороне улицы, там, где цветные блики пробивались сквозь вечерний свет, а след морозца неспешно рисовал свои узоры на прилавках, и продавцы, одетые в живописные наряды, предлагали свои лакомства - какао, горячий шоколад и сладкие крендели, каждый кусочек которых раздавал манящий аромат, пробуждающий чувства вкуса праздника.

   Детские глаза светились от волнения, когда каждый становился частичкой всеобъемлющей картины Рождественской сказки словно видя друг друга изнутри нарастающей радости, стараясь поверить в связь с волшебной атмосферой мистерии Рождества.

  Блуждая по ярмарке, между счастливыми семьями, осознавая, что в этот священный вечер вся суть праздника соединялась в людском единении, всё было укутано в таинственную атмосферу праздника, наполняя меня чувством сопричастности к неведомым истинам. Сахарная вата и петушки на палочке, ловко вертелись в руках детей, придавая обманчивую иллюзию детства, вечной невинности, ускользающей, как мысли о далеком будущем.

  В перспективе улицы, где блеклые кирпичные стены обретали жизнь под нежным прикосновением света, крутилось сказочное чудо - карусель, обременённая праздничными мелодиями шарманщика. Нежные звуки рождественских хитов витали в воздухе, как потусторонний зов, обращаясь ко всем потерянным душам, и я, одержимый, поспешил следовать за этим призывом, оказавшись во власти музыкального заклинания.

  Карусель, величественная загадка, продолжала свой ход, разжигая во мне непреодолимое стремление. Ее разноцветные огоньки мерцали, как звезды в ночном небосводе, создавая иллюзию гигантского инопланетного корабля, пришедшего с далёкой планеты, чтобы обогатить детскую фантазию. С наслаждением наблюдал за тем, как восторженные ребятишки, словно заворожённые, поднимались по широкой лестнице на второй этаж, освещенный ярким светом мечты.

  Будто предчувствие охватило - я тоже должен был попасть на высший уровень волшебной карусели, чтобы произнести про себя заветное желание, укрытое где-то глубоко в сердце. Но на полпути, когда уже почти добрался до этой реальности, меня окликнул голос женщины. - Ты чей такой красивый? - в то время как повернул голову, за спиной у меня послышался голос, похожий приятный мне, знакомый голос няни. Передо мной стояла незнакомая тётя в ярком, цветном наряде, с золотой серьгой, сверкающей в таинственном свете заснеженных огней, как символ чего-то недостижимого видел ее - удивительно прекрасную, с большими карими глазами, отражающими бесконечные тайны, словно волшебница из сказки..

   Длинные черные волосы струились, окутывая её, как тень неведомой судьбы, и на мгновение мне показалось, она пришла, будто с той самой карусели, напомнить мне о том, что в этом мире ничего не бывает простым и предсказуемым. Мне казалось тогда, этот момент не случайный; она трансформировала эпизод реальности моей жизни в нечто большее - в откровение, что стоят за пределами нашего обычного восприятия. Размышлял: возможно, именно она была проводником между мной и пространством карусели, где сбываются мечты.

  В её взгляде читалось знание о том, что каждое желание - это шаг в неизвестность, и только тот, кто осмелится следовать за зовом сердца, сможет открыть двери в пространства бесконечной вечности, затерянные между истиной и вымыслом. Знал, что мой путь только начинался, и, возможно, именно с этой встречи развернется новая глава моего бытия.

  - Иди-ка сюда, меня Лейла зовут, - произнесла она, маня к себе, не отвлекая взгляда от меня, будто я был ключом к чему-то важному, частью плана, который ей очень хотелось реализовать.

  - Для тебя есть маленький сюрприз - добавила Лейла, и снежинки сыпались ей на ресницы, как искры, зажигающие фейерверк сказочных воспоминаний. Её улыбка, словно дыхание весны, пробуждала жизнь после зимнего холода одиночества.

  - Хочешь шоколадку? - спросила она, будто в её голосе мне послышалась мелодия, забытая в лабиринтах подсознания. Начал лепетать что-то невнятное, в стремлении выразить свои чувства, лихорадочно искал слова, а желания рисовали странные образы. Лейла достала из своей сумки шоколадку, превращая момент в кадры замедленного кино, навсегда застрявшие в моей памяти - наши взгляды встретились, и в ней, казалось, отражалась вся вселенская доброта. С благодарностью принял угощение, как нить сказочного клубка, связывающую меня с происходящим.

  - Пойдем со мной, - произнесла она, накрывая меня полой своего пальто, словно создавая плотный, теплый кокон, из-под которого ни как не мог сбежать. Я шагал следом, её теплота окутала меня, когда мы направились к машине.

  Однако в момент, я оказался в незнакомом доме, мир вокруг резко изменился. Свет неприятно мерцал и гудел, погружая пространство в замешательство, и незнакомая речь во мгле, из комнат доносились шептания и крики на чужестранном языке терзали моё сознание. Чувствовал, как холод зимы проникает в душу, противореча всем ожиданиям, которые тянулись от Лейлы, оборачиваясь в череду неприятных последствий.

  Вглядываясь в тусклый свет, я доел шоколадку, и мне очень хотелось уйти от сюда. Было понятно, что в этом месте всё настроено против меня, будто кто-то внезапно расставил хитрые ловушки. Собрался было найти выход из этого опасного лабиринта, как вдруг на моем пути встал чернявый подросток. Он был в два раза выше меня, его силуэт в тени являлся зловещим напоминанием о том, что за добротой некогда солнечной Лейлы скрывались тайны, от которых не убежишь. Ощутил барьер в этом цыганском притоне, нарастало напряжение. Никакая дружеская улыбка больше не грела сердце - вокруг начали кружиться серые тени, призрачные имитации праздника, как нервные огоньки, готовые стремительно потухнуть, оставив меня в погруженном безмолвии.

  - Эй ты! Куда собрался?! - раздался резкий голос, как молния в мрачной зимней ночи, от которого в моем сердце зашевелились терзающие страхи. Вдруг осознал, что мне больше некуда бежать. Мой разум, привыкший к искажению реальности, искал, в какую дверь можно уйти, но чернявый вцепился за меня крепко, как капкан, таившейся в темноте.

  Только хотел закричать, отчаянно желая понять, почему меня привели в это пустынное место, и зачем мне устраивали странный спектакль.

  - Харэ хныкать, скидывай свою курточку, сегодня ты здесь ночуешь, - произнес он, от его сиплого голоса мурашки побежали по спине.

  Слезы подступают к глазам. Закрыл лицо руками и начал звать маму - слово это звучало как заклинание, пробуждающее последнею надежду. Но чернявый подросток вместо того, чтобы отступить, отвесил мне фофан, боль от удара оглушила меня, лишая надежды на защиту. Его рука была быстрой и жестокой, будто тень похитителя, стремящаяся захватить луну.

  - Ада ты будешь орать, я вырву тебе саворэ ноготки! - произнес он с надменной улыбкой, его отвратный смех и запах изо рта вызывали моё отвращение.

  Схватив меня за руку, он вытащил из кармана щипцы, блестящие, словно слезы, их безупречный блеск напоминал о моей беспомощной тревоге. Грубая сила терзала меня, так стал частью неправдоподобной и зловещей сказки.

  "Это не может быть правдой", - снова и снова мысленно повторял в своей голове. Как будто этот миг стал единым с этой зимней мистерией, полной искажений и печали, в которой все, что мог сделать, - лишь ждать, когда яркие огни праздника пронзят своими божественными лучами беспросветную тьму и возродят надежду на возвращение в светлую реальность.

  На Рождество болезнь настигла, мерцающие цветные фонарики праздничной гирлянды раздражали - жар охватил меня, словно жгучая огненная метель, заставляя бредить. Лейла попросила открыть рот, я сопротивлялся. Она взяла чайную ложку и проверила моё горло. Сильно болела голова, сквозь хандру едва ли мог насладиться виртуозной гитарной музыкой и звуками назойливой скрипки. Мне становилось все хуже, стал капризничать, Лейла строго сказала мне, что бы замолчал, с лукавой улыбкой на губах, будто колдунья из древнего мифа, напоив меня горячим травяным отваром, она отправила меня спать в темный шкаф -  что бы ни требовал внимания и не портил Рождественский праздник своим больным видом. "С глаз долой", - эхо звучало в сознании, резонируя с невыносимой обидой, будто был сброшен откуда-то высоко в иное измерение.

  Здесь, в этом темном закутке, голова закружилась, и образы странных фигур начали танцевать в полутьме, смешиваясь с реальностью и создавая несвязанный мозаичный сон. Через ругань и смех, сквозь звуки, плывущие издалека, различал чужие голоса, искушено ищущие - "где голубоглазый мальчик с русыми волосами?". Голоса звучали в голове, как призыв, знал, что родители ищут меня, но озноб теперь крепчал, будто цепи, опутывавшие меня.

  Желание вскрикнуть зарождалось внутри, но силы покинули меня, проделав путь к заветному покою. Свернувшись в маленькую улитку, провалился в объятия сна, где мрак обволакивал, но стуки и шепоты проносились сквозь завесу этой тьмы.

  В этот час, мир праздновал Рождество Христово, я остался, забыт в своем маленьком шкафчике, где соединялись все страхи и надежды, теряясь в лабиринте снов, как неуловимое облако чувств, ожидая, когда свет снова пробьется сквозь тьму, чтобы вернуть меня к жизни. 

  В очередной момент наступило помутнение, словно в гипнотическом зале для безумцев, я почувствовал, как мир вокруг меня затих. Мое тело стало чужим, словно был не более чем деревянной куклой, брошенной в забвение, и теперь не мог различить, действительно ли это происходит со мной или это лишь странные метаморфозы сна. В глубинах этой тьмы, где звук казался лишним, послышался щелчок. Дверца шкафа приоткрылась, и я выпал наружу, словно отпущенная искра, готовая сгореть в бездне.

  Сквозь мрак увидел своё отражение на двери шкафа, и сердце замерло в страхе. В зеркале глядело нечто жуткое, ужасная маска, с широким, искаженным ртом и огромными зубами, готовыми разорвать любого злодея. Мое искреннее "я" казалось недоступным, с трудом закрыл глаза, но образы не отпускали. Наблюдая, как мое тело стремительно уменьшается, как будто сжимаюсь в водовороте ужасов, не в силах поверить тем чудесам, что происходят во мне.

  Меня сделали Щелкунчиком - так смеется судьба, - с деревянным телом, что придавало мне странный, несвойственный вид, и ограничило свободу телодвижений. Силился понять причину моей трансформации, которая вдруг встала на пути переживаний и отобрала у меня волю. "Как такое могло случиться со мной?" - мысль блуждала в моей голове, но ни одно слово не могло найти выхода.

  Подсознание сквозь мерцающие образы прокладывало дорогу к истине, происходящее казалась жестокой шуткой. Остался безвольной болванкой, потерявшей свою человеческую суть, способной лишь терпеть навязываемые чувства, но лишенной права на выбор. Был заперт жутким деревянным туловищем, мечтая вновь обрести своё былое тело, тем временем, Рождество наполняло мир теплом и надеждой.

  Среди яркого света праздника я был заточен в ярмарочной корзине безмолвия, не имея возможности издать крик о помощи. Вокруг звучал семейный смех, и радость переполняющей сердца, в то время как моя душа стонала от той пустоты, что оставила сказочная метаморфоза. Будто деревянные щепки сознания, отлетая в стороны, становились напоминанием о том, что когда-то жил, имел свою волю и мечты, которые сейчас остались только в забытой тени нового существования.

  Лейла, с легкой, загадочной улыбкой на лице, взяла нашу корзину с игрушками и отнесла на ярмарку. Мгновение - оказался среди праздной суеты, погруженный в корзину с другими игрушками, чьи душевные переживания, подобно моей надежде, уже давно предали своих создателей. Вскоре суета закрутилась вокруг меня, морозный воздух наполнился эхом смеха и восторга, но в этом кажущемся великолепии таилось нечто зловещее, ужасная тайна, сжимающая мою душу в тисках абсурда.

  Это была ярмарка. Яркая, многолюдная, шумная, - но за каждым радостным лицом скрывалась тень, будто радость была лишь маской, прикрывающей истинную природу этого места. Люди ходили, как зомби, завороженные своими желаниями, бездумно выбирая предметы для заполнения своей духовной пустоты. Каждый взгляд, стремился обладать, в глазах сверкали скрытые детские комплексы и страхи, этой тоскливой ностальгии по их беззаботному детству.

  Чувствовал, что моя сущность трепещет под тяжестью ожиданий. Вижу, девочка с русыми косичками в бантиках медленно тянется ко мне, ее холодные пальцы, словно хищные ветви, обнимают туловище Щелкунчика. Она достала меня из коробки и принялась разглядывать. Из - за её плеча, в моем поле зрении оказалась Лейла, она вновь приближается с шоколадкой к очередной жертве, это был мальчик лет семи, движения Лейлы завораживали меня, как холодные тени, летящие в тумане. Вновь видя эту ужасную картину, я не выдержал и вскрикнул: - Не верь ей, она украдет тебя!

  Но это больше не было сном; ведения уходили прочь, сам услышав свой крик во сне я испугался, моя рубашка была сырая на сквозь от жара моего горячего тела. Знакомый образ Лейлы, обернулся ко мне, и её ладонь вдруг коснулась моего лба.

  - Ну что, проснулся? - её голос был тихим, но в нем звучали нотки тревоги. - Вроде жар спал у тебя. Горло болит?

  Женский шепот Лейлы успокаивал меня, гармонично восстанавливая связи восприятия. Но в её хитрых глазах читался обман. Неужели я действительно могу остаться навсегда как марионетка, заколдован цыганским заговором? Всего лишь игрушка, созданная для того, чтобы быть кем-то купленным в этом ярмарочном мире продавцов, где меня выставили на потребу мелочных желаний и радость обывателей. Стараясь запоминать каждое движение и слова Лейлы, каждую тень, которую она оставляла за собой, оказался в центре противоречий: Лежа на прилавке, был обречён созерцать лица восторженных покупателей. Этот образ, явившейся тогда в темном шкафу, долго мучил меня, но со временем стал привычным.

  У меня возникало полное ощущение, теперь знаю всё: вся бесконечность, все тайны мира, собранные в одну точку, и мне уже ничего не страшно. Страх, который когда-то парализовал мою речь, превратился в странный поток слов, что обрушился на окружающих.

  - Не болит у меня ничего, не нужно меня подавать! Я кухать кашу хочу, - произнес я с энтузиазмом, но без малейшего понимания происходящего.

  В этот момент к нам подошел большой, бородатый дядя Барон. Его присутствие сразу заполнило комнату, как бы усиливая тревожную атмосферу вокруг. Я продолжил, будто не замечая изменений в облике Барона:

  - Папка мой жуналистом аботает, и мама у меня хоошая, она актиса, из тятеа Маиинского. Я на кауселях хотел ктать, потеался я... больше так не бугу делать. Пустите меня, пожагуйста, к маме!

  Как только эти слова вырвались из меня, дядя изменился в лице. Его глаза увеличились, став похожими на округленные зрачки персонажа из мультфильма, словно он только что осознал невообразимую правду. Никакого веселья больше не было, только напряжение и неясный ужас.

  Схватив Лейлу за руку, он стремительно провел её в соседнюю комнату, оставив меня одного на растерзание собственным фантазиям и страхам. Над моей головой, из стены, высовывались две розетки, как глаза дремлющего монстра. Из этих розеток, будто из бездонного колодца, начали доноситься звуки разговора в соседней комнате, которые раскалывали таинство цыганского общения - эксклюзивный радиоспектакль, звучащий в онлайн-режиме, так будто шоу разыгрывалось лично для меня.

  Возгласы Лейлы и звуки скандала нарастали, подобно симфонии бытового оркестра, и я с ужасом осознал, что это не про театральное представление, а больше про откровение цыганского Барона и мою судьбу в таборе. Внутренний хаос, от которого пытался убежать, теперь обрушился на меня всей своей разрушительной мощью.

  Закрыв глаза, мне оставалось лишь надеется, что Господь услышат мою молитву, и даст мне возможность вернуться домой. Но мрак приближался, как безжалостный хищник, готовый поглотить всё. Моя единственная надежда оставалась в Лейле - той самой девушке, которая единственная могла бы разрушить этот жуткий спектакль, рассеять тень, нависшую над нами, показать мне, что даже в этом мире не только горечь и страдания существуют. Но когда Барон захлопнул за собой дверь в комнату, я понял: эта мизансцена жизни готова к своему заключительному аккорду.

  - Ты что, мать?! Да он ведь уже бодро болтает! Этот говорун раскроет нас всех, его нельзя на улицу выпускать! - замирая сердцем, я ждал развязки истории, мне было страшно за Лейлу - Пасло, ты зачем его сюда притащила?

  - На холясов! - ответила Лейла, сверкнув глазами. - Еще вчера он ни слова не мог произнести.

  - Мэ са рапирава! Что теперь с ним делать, язык резать ему что ли? Одни проблемы от тебя, Лейла! - в властном голосе Барона звучало лихо, мурашки пробежались по моей спине.

  - Иди думай, как исправлять свою ошибку, саворэ, - последовал его ответ, как глухой удар.

  Больше на русском я старался не разговаривать. Лейла отдалилась от меня.

  Прошла неделя, и я, как затерянная искра в неведомом мире, стал погружаться в специфику цыганских слов. Постепенно понимал их язык, словно собирал осколки разбитого зеркала - отражения неясного бытия. Вникая в устройства быта этого странного табора, искал свое место, чем-то помогая, как всегда стремился к устройству.

  Лейла, в своей мрачной доброте, научила меня подметать пол маленькой щеткой, и тряпкой мыть пол, полоща тряпку в тазу. Наблюдал за вечерами, словно свет фонарей пробивался сквозь темноту, и подростки, будто тени из другой жизни, собирались в круг.

  Их игры завораживали меня; старшие, уверенные в своих шоу, создавали магию в воздухе, завораживая своим искусством фокусов, а потом выходили на рискованные игры в карты за деньги. Младшие, с искорками непослушания в глазах, играли в расшибалки. Эта игра по сей день осталась в моей памяти, как ритм сердца, пульсирующий в глубинах табора.

  Они садились в круг, ставили латунный пятачок на белоснежный подоконник, и монетка, начинала крутиться, словно заводной волчок. Она заворожено вращалась, и следующий игрок должен был щелчком пальца подбивать её, чтобы не дать упасть на подоконник, где неуспешная подача забирала надежды на выигрыш. Каждый щелчок был актом веры, когда монета продолжала вращаться, и лишь одна остановка могла стать фатальной. Игрок, проигравший в этом аттракционе удачи, стоял перед лицом выбора: откупиться от расплаты или с достоинством принять наказание.

  В ту ночь наблюдая за играми цыганят, словно заваренный подмечал разные острые словечки и реакцию на них. Я был частью чего-то большего в странном мире, но всё же оставался наблюдателем, ожидающим своей роли в этом цыганском театре.

  Проигравший упирался костяшками кулака в подоконник, как будто его ровная белизна была контрастом в жизни, и её необходимо было заляпать своей кровью рассеченного монетой кулака. Сгущающийся мрак вокруг них напоминал о том, что за пределами этой игры простирается мир, полный забвения и утрат. Предыдущий игрок, с затаённым дыханием, укладывал монетку плашмя и, словно средневековый палач на эшафоте, с силой разгонял её, надеясь, что металл врежется в плоть проигравшего, оставляя следы не только на коже, но и на его гордости.

  - Со кэрэс? Ну что творишь? - звучало как заклинание, частая присказка одного щербатого паренька.

  - Нанэ тукэ ладжяво? Не стыдно тебе? - резонировало в воздухе, когда вокруг раздавались неистовые выкрики.

  - Ну со, чяво, рикир-пэ. Ну что парень, держись! - несся крик мятежного духа, который отказывается подчиниться.

  - Дэ васт. Подставляй руку! - звучало почти как мелодия, составленная из чего-то древнего и безжалостного.

  Игра становилась всё более азартной, каждый новый бросок монетки создавал не просто соперничество, но ожесточённую борьбу. Под занавес вечеринки руки ребятишек были изранены, словно могли бы рассказать истории о мужестве и страданиях, которые в них сгущались. Подоконник, заляпанный кровью, стал не просто свидетельством игры, а монументом их неумолимой юношеской глупости, которая не унималась ни перед чем.

  Лейла, глядя на весь этот хаос, взрывалась гневом. Её слова раздавались, как удары молнии, пробуждая сомнения в сердцах оглушённых мальчишек. Она становилась воплощением справедливости, которую они так часто игнорировали.

  Каждый раз, когда я вспоминал о Рождественской карусели, той яркой и жизнеутверждающей, на которой мне так и не довелось прокатиться, сердце моё наполнялось глубоким горем. В груди возникал зябкий трепет, словно в небесах звучали прозрачные колокольчики, а вместе с ними и всхлипы, которые я пытался подавить. Мысли о Маме и об Отце охватывали меня, порой они накрывали, как тяжелое покрывало, не позволяя дышать. Игрушки, когда-то радовавшие меня, исчезали из памяти, оставляя лишь тусклые образы, затерянные в беспокойных снах.

  Больше всего мне было жаль Маму - ту, которая осталась покинутой мной. Я ловил себя на мысли, что её тихие слёзы были намного страшнее любых криков или обид. В ночных видениях она всегда была рядом; мы кружились на карусели под мелодию из мультфильма Щелкунчик. Эти сны, полные кристально ясных образов, заставляли моё сердце замирать. Я мечтал о том, чтобы ветер рвал мои слёзы с глаз, но не позволял себе размякнуть - надежда оставалась единственным моим секретным орудием.

  Запертой в тёмной комнате, где свет пробивался только сквозь узкие щели наглухо заклеенного окна, я, как одинокий призрак, ощущал эту изоляцию не просто физически. Это было что-то большее, чем просто отсутствие. Это был тот мир, откуда исчезли смеющиеся лица, мир, где рождественские огни мерцали лишь в далёких мечтах. Взглядом искал за пределами этих стен что-то, что могло бы вернуть волшебство, ускользающее прочь. Каждый откровенный момент напоминал мне о том, что даже в холоде, в забвении, искры надежды могут зажечься вновь, напоминая мне, что карусель всё ещё вертится где-то там, вне досягаемости, в том мире, где Рождество не просто праздник, а смысл.

  Мысль о побеге терзала меня, как призрак, не покидая ни на миг. Каждую ночь я молился Богу о возможности сбежать. Я ожидал подходящего момента, как хищник, выслеживающий добычу из засады. Лейла, женщина с таинственными глазами, или чернявый парень по имени Шандор, охраняли мой замысел, как неумолимые тени. Понимал лишь одно: чтобы вырваться из этого затянувшегося цыганского гостеприимства, необходимо действовать быстро и с абсолютной решимостью.

  Однажды, когда в квартиру заносили ящики с вином, настал мой час. Улучив момент, метнулся к раскрытой двери, словно искра, ненадолго осветившая безмерную тьму. Высокий мужчина с ящиком в руках не заметил, как я проскочил между его ног. Я был охвачен огнем свободы, пока не ощутил на себе тяжесть рук Шандора. Он подхватил меня сзади, как куклу, и хладнокровно унес в свое царство - табор, который вновь стал моим зинданом.

  В наказание за мою дерзость, Шандор опять проявил жестокость, к которой уже привык. Отобрав у меня правый ботинок, насмешливо он издевался надомной. Стоя перед ним, склонив голову, умолял:

  - Отдай, пожалуйста, это мой ботинок.

  Мой голос звучал, как жалобная мелодия, тонущая в безмолвии.

  - Дава тукэ миро лав. Нанэ. - его голос был пронизан иронией. - У меня нет твоего ботинка, я его в окно выкинул. Вон, смотри, его собаки грызут.

  С издевкой он оттолкнул меня, и мир вокруг начал распадаться на кусочки, словно оказался в сюрреалистическом кошмаре, где даже самые обыденные вещи лишались смысла. Я стоял один, босым на одну ногу - каждый звук вокруг напоминал мне о погружении в бесконечный круговорот страха и унижения. Надежда на спасение угасала, стираясь на фоне безумного ритма табора.

  Наступила оттепель - время, когда мир начинает таять под нарастающим теплом. В комнате с затхлым запахом от повседневной готовки и разного тряпья изнутри, воздух был отвратительным и сухим, словно прах забытого времени. Лейла, отрешенная от забот, приоткрыла окно для проветривания и оставила его открытым, даже не предполагая, какую дверь в свободу это откроет. Я не колебался; мгновение решимости овладело мной, проскользнул в открытый проем, как звезда, стремящаяся к небу.

  Цыгане жили в одноэтажном доме, рядом с вокзалом - мрачное место, полное теней и шепота заблудившихся душ. Я дошел до вокзала, держа в себе всю тяжесть своего побега, и рассказал охранникам историю о своем пленении. Они, словно ангелы, принесли меня к милиционеру, и я оказался в комнате, которая напоминала святилище обездоленных.

  Некоторое время спустя отец пришел за мною. Стоя, как герой, в одной лишь туфле, облаченный в потрёпанную робу из мешковины, темные волосы спутаны в колтун, а лицо порезано, как страница из заклятой книги про приключения домовят, или лик с картины блудный сын. Грязные следы слез украшали мои щеки, но я был жив - это было лучшее, что могло произойти с нашим семейством в этом году.

  - Те авес бахтало дадо! - с заплаканными глазами произнес я, осыпая своего отца словами, переполненными нежностью и надеждой. Каждое слово, словно молитва, звучало в замкнутом пространстве: "Здравствуй, папа!". Этот момент - сердце разрывающейся радости, звучал как колокольный звон, возвращая меня в мир, где даже во мраке можно найти свет.

  Отец, склонившись на колени, обнял меня столь крепко, что в этот момент все тревоги мира растворились в атмосфере семейного тепла. Мне так тоскливо было без него, что слезы счастья заполнили мои глаза, и в этом мгновении казалось, что время замерло под впечатлением от нашей долгожданной встречи.

  В глазах Папы, как в светлых глубинах лесного озера, заиграли чувства - радость, горечь, надежда, переплетенные в сокровенные нити преемственности. Чувство, как тяжесть его переживаний окутывала нас, разрывало моё сердце. Звезды за окном, будто пылали радужным светом, отражали семейную драму, которую создал я сам, из-за детской обиды заставил страдать единственных любимых мной родителей.

  - Прости нас, сынок, - произнес он, и его голос стал трепетным и почти неземным, в его коротком признании ошибок каждое слово несло в себе искренность, словно он срубил дерево, выращенное из семени заблуждений. - Мама сильно любить тебя и очень скучает по тебе она сейчас на гастролях. В этот момент мне открылось - наш мир не более чем отражение тех выборов, которые мы делаем, и вся его прелесть либо болезненная тоска зависят от того, сможем ли мы найти в себе судьбоносную смелость принять все, что произошло, как неотъемлемую часть удивительной загадки жизни.

  Вокруг нас воздух, будто судьба зашептала, прощая и принимая, сливаясь в единое целое, в момент триумфа и несчастья. Мы были вселенскими искателями, мечтающими о прощении и новом начале. И в этом осязаемом мгновении, обезоруживающем своими глубинами, между прошлым и будущим, я увидел искру надежды - возможность искупления, нежно прижатую к сердцу времени, словно огонек, который может вновь зажечься в вечности.

  В этот миг все беспокойства, как капли дождя на солнце, легко таяли в воздухе, исчезая в просторах безмятежности. Карусель жизни, та, что неустанно вертела нас в бесконечном танце повседневных забот, остановилась, и время, словно мягкий и ласковый платок, окутывало нас теплом. Стоя в объятиях отца, будто представляя, что вокруг начали проявляться - наши близкие, словно звезды, вновь спустившиеся с небес, излучая свет и нежность, которые заполнили каждую уголок комнаты.

  - Мы всей семьей идем праздновать Рождество, - произнес я, и это слово прозвучало, как тихая музыка, пронизывающая ночь, в которой спрятаны неведомые чудеса. - А что же было дальше? - спросили дети, их глаза искрились в ожидании аутро истории.

  Так малыш Кузя, вновь обрел свой дом. Эта история многому меня научила, прежде всего думать о том что может случиться поле принятых мною решений, и на что они могут повлиять. Мой путь надежды и неугасаемой веры, где в каждом повороте ожидали чудеса, словно сила Рождества помогают мне поверить и возродится вновь , что дарует нам возможность начать, каждый раз начиная с нуля, в свете великой, бесконечной любви.