К великому князю Олегу у летописцев отношение было особое - трепетное. И в самом деле, его успехи впечатляют: за 30 лет своего княжения Олег сумел сплотить разрозненные славянские земли в единое и могущественное государство, простиравшееся от Белого моря до Чёрного и от Карпат до Волги. Ещё не так давно русичам приходилось с трудом отбиваться от обнаглевших врагов, и вдруг всё изменилось. Теперь ромеям и хазарам, устрашённым силой русского оружия, остаётся только смириться. Князь Олег не имеет соперников. По силам ли такое простому смертному? И жизнь великого князя окутана тайной - никто не знает, откуда этот князь появился на Руси и куда он потом ушёл. Недостаток исторических сведений летописцы восполняли легендарными и потому невольно объединили двух разных Олегов: один из них реальный, княживший в Новгороде и Киеве, а другой фольклорный - герой народных легенд и преданий. Жители средневековой Руси не видели разницы между этими персонажами, но сейчас-то мы можем оценить, какие сведения историчны, а какие нет.
I. ФОЛЬКЛОР В РУССКОЙ ЛЕТОПИСИ
1) Летописная история о завоевании Киева Олегом выглядит совершенно неправдоподобно:
"Въ лЪто 6390 (882). Поиде Олегъ, поимъ воя многи <...> и приде къ Смоленьску <...> прия градъ <...> и взя Любець <...> и похорони вои в лодьяхъ <...> и посла ко Асколду и Дирови, глаголя: "яко гость есмь, и идемъ въ Греки <...> да придЪта к намъ к родом своимъ". Асколдъ же и Диръ придоста и выскакаша вси прочии изъ лодья <...> И убиша Асколда и Дира..."
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 22-23, Рязань, 2001)
- Можно ли представить, что Аскольд ничего не знал о военных приготовлениях Олега? Соседнее государство собирает огромное войско, вот-вот начнётся вторжение, а в Киеве тишина. Аскольд был опытным полководцем и хорошо знал, что такое разведка. Как удачно он выбрал время для нападения на Константинополь! А уж за Олегом он просто обязан был присматривать. Да и никак не скрыть сбор войска - вокруг множество людей, снуют туда-сюда, тут даже без разведки сведения дойдут. Надо быть слепым и глухим, чтобы ничего не заметить.
- Можно ли представить, чтоб Аскольд не получил известий о захвате Олегом Смоленска и Любеча? Там же были его дружинники. И что - все они дружно перебежали к Олегу? А горожане - тоже все до единого признали новую власть? А ещё ведь были жители округи, их-то как завербовали? К тому же наверняка Аскольд посылал в подчинённые ему города своих людей, которые следили за обстановкой и сообщали князю новости. И вот, не нашлось ни одного, кто не то, что б донёс в Киев о падении городов, а хотя бы просто проболтался. Такое массовое единодушие невозможно в принципе. Люди не муравьи, они слишком разные. А если сведения неизбежно должны были достичь Киева, значит, Аскольд не проявлял такое благодушие, как показано в летописи.
- Мог ли Аскольд принять военный флот за торговый? Он же профессионал, сам провёл жизнь в походах, все признаки боевых кораблей обязан назубок знать. А его дружинники тоже разом потеряли квалификацию? Примитивная хитрость, описанная в летописи, могла обмануть разве что мирных ремесленников, да только горожане мирными не были. Они сами в составе ополчения принимали участие в военных походах и при случае всегда могли дать отпор хищным находникам.
- Стал бы Аскольд самолично наносить визит каким-то там купцам? А не много ли чести? Он же всё-таки князь и может у себя принять купцов, если захочет, или не принять, если не захочет. Иначе свои горожане не поймут.
Летописец воспользовался очередным фольклорным сказанием. Это давний сюжет, известный у разных народов. В немецкой средневековой поэме "Кудруна"(XIII в.) вождь хегелингов Хетель с помощью подобной хитрости похитил Хильду, дочь ирландского короля Хагена - он тоже притворился купцом, укрыв своих воинов под палубой корабля ("Кудруна", ЛП, VII авентюра, с. 76-85, М., 1984).
Самый известный вариант - история с троянским конём (Троянская война // "Мифы народов мира", т. II, с. 530, М., 1992). Если её понимать буквально, то получается полная бессмыслица. Откуда грекам знать - захотят троянцы втаскивать статую в свой город или разломают на месте? А может, разберут, чтобы перенести по частям? Деревянный конь - это иносказательное обозначение корабля. Моряки во все времена были суеверны, потому что опасность грозила им постоянно. Чтобы не привлекать к себе несчастья, они старались не говорить прямо - кто знает, тот всегда поймёт. Давний пиратский приём: прятаться внутри корабля, чтобы потом неожиданно напасть на противников, не изготовившихся к бою. Корабль бежит по волнам, как конь по земле, воины скрывались в чреве этого коня. Современники ещё понимали, что к чему, но потомки не разобрались с иносказанием и стали рассказывать о деревянной статуе. Предание всегда видоизменяется со временем в меру понимания рассказчиков.
Одно из таких видоизменений использовано в "Шахнаме". Иранский герой Исфандийяр, чтобы проникнуть во дворец вождя туранцев Арджаспа, вместе с частью воинов спрятался в сундуки, которые везли другие воины, переодетые в купцов.
"Везут дважды восемьдесят сундуков
С засовами тайными вместо замков.
Князь выбрал воителей сто шестьдесят
Надежных, что замысел не разгласят,
Их в тайных вместилищах этих укрыл
И двинуть вперед караван поспешил"
(Фирдоуси "Шахнаме", ЛП, т. IV, с. 186, М., 1994)
Норвежский Харальд, как утверждал Снорри Стурлусон, будто бы проник во вражеский город, спрятавшись в гробу:
"Когда гроб внесли в городские ворота, то опустили его, поставив поперек дороги. Тут веринги протрубили во все свои трубы и обнажили мечи. Все войско верингов бросилось тогда из лагеря в полном вооружении с кликами и гиканьем и ворвалось в город <...>
Так веринги прошли по всему городу, убивая народ, разграбили все городские церкви и взяли огромную добычу"
(Снорри Стурлусон "Круг Земной", ЛП, с. 407-408, М., 1980)
Саксон Грамматик похожую уловку приписывал датскому королю Фродо (Саксон Грамматик "Деяния данов", т. I, кн. II, с. 63, 72, М., 2017). Так что и рассказ о захвате Олегом Киева всего лишь один из вариантов бродячего сюжета. Поход Олега на Киев, конечно, имел место, но подробности взяты из фольклора.
2) В 907 г. князь Олег совершил свой знаменитый поход на Царьград. После установления мира он:
"... повЪси щитъ свой въ вратехъ, показуа побЪду, и поиде отъ Царяграда"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 31, Рязань, 2001)
Нет никаких подтверждений этому поступку. За всю историю Руси подобное ни разу не повторилось. Просто потому, что среди русских обычаев такого обычая не существовало. Опять фольклор. Какое-то влияние на летописцев мог оказать хорошо знакомый им фрагмент из книги Иезекиля, где библейский пророк говорил о финикийском городе Тире:
"Персъ и Лидiянинъ и Ливiецъ находились въ войскЪ твоемъ и были у тебя ратниками, вЪшали на тебЪ щитъ и шлемъ; они придавали тебЪ величiе"
("Библия", изд. 5, с. 1014, С.-Петербург, 1900)
Но в примитивном заимствовании библейского текста не было никакого смысла и монахи-летописцы периодически обращались к своей священной книге в поисках истолкования неожиданных исторических и фольклорных свидетельств. А фольклор неоднократно подкидывал им трудноразрешимые загадки.
В городе Вольгасте, принадлежащем балтийским славянам, располагался храм бога Яровита. Там хранился огромный щит, покрытый золотом. В мирное время запрещалось даже прикасаться к нему, а во время военного похода золотой щит несли перед войском (Яровит // "Славянская мифология. Энциклопедический словарь", с. 399, М., 1995). Золото символизирует огонь, огненный щит верховного бога это солнце или луна. Название города повторяет имя Олега, именно Вольгастом его называли бы среди балтийских славян. Вольгаст и Олег - разные произношения одного и того же имени. Видимо, он считался основателем города, названного в его честь. Ему же первоначально принадлежал и щит Яровита. Местные жители представляли солнце как щит, который древний герой забросил на небо во времена бедствий.
Другая аналогия обнаруживается в древнем царстве Урарту (IX-VI вв. до н.э.) - атрибутами Халди, верховного бога этой страны, были копьё и щит. Храм в Мусасире, посвящённый Халди, урарты называли - "дом щита" ("Урартская мифология" // "Мифы народов мира", т. II, с. 550, М., 1992).
То есть, культ щита имеет глубокие корни, а летописцы опять приняли языческое предание за исторический факт. В сказке о Еруслане Лазаревиче появляется царь Огненный щит, Пламенное копиё. Правда, он изображён злодеем, но чего только не придумают люди в условиях конкуренции всевозможных культов. Главное то, что в русском фольклоре имелся персонаж, владевший огненным щитом.
Преданием из русской летописи воспользовались поляки и литовцы, переделывая его на свой манер. Польский автор Ян Длугош сочинил нелепую байку о том, как король Болеслав I будто бы нагло ударил своим мечом по киевским золотым воротам. Этот меч Щербец считается в Польше национальной реликвией как память об очередной пакости, устроенной поляками русским:
"В воротах, в которые он вступал первым и которые жители именовали Золотыми, он взмахнул мужественной рукой и вонзил меч в ворота, рассекая их посередине и разрубая, оставляя на них знак своего триумфа и победы"
(Н.И. Щавелева "Древняя Русь в "Польской истории" Яна Длугоша (книги I-VI). Текст, перевод, комментарий", с. 239, М., 2004)
Враньё, к тому же злобное и спесивое. Золотых ворот в Киеве в 1018 году ещё не было, не говоря уж о мерзости подобной выходки:
"В лЪто 6545 (1037). Заложи Ярославъ городъ великый Кыев, у негоже града суть Златая врата"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 148, Рязань, 2001)
Литовцы, в свою очередь, уверяли, что их князь Ольгерд якобы победил самого Дмитрия Донского и преломил своё копьё о ворота Москвы:
"... Олгерд до еднаня и примиря, еднак же под кондициами, абы ему волно было з частю рицерства литовского и панами переднЪйшими до замку Московского збройно вьЪхавши копию o стЪну замковую скрушити, a для безпечности постановленого примирья границ литовских з Москвою по Угру рЪку, абы сам князь Димитрий з митрополитом и з боярами своими присягою потвердил, выправу военную ему и войску его литовскому заплатил, що все великий князь московский исполнити обЪцал, обавляючися чого горшого. А Олгерд тежь <...> копие свое скрушил о браму, абы Москва памятала, же литва з Олгердом была в МосквЪ и копие свое Олгерд крушил o браму. A потым вел[икий] князь Димитрий всЪ нагороды военныи Олгердовы з иншими упоминками дорогими отдал"
(Хроника Литовская и Жмойтская // ПСРЛ, т. XXXII, с. 61-62, М., 1975)
Двойное враньё. С копьём Ольгерд к Москве даже не приближался, а войну с Дмитрием он вообще проиграл, сам униженно умоляя московского князя о мире (С.М. Соловьёв "История России с древнейших времён", кн. II, т. III, с. 310-311, М., 1993). Н.М. Карамзин решительно отметал измышления литовского хрониста:
"Не говоря о хронологических ошибках сего Историка, заметим только, что Угра не могла быть границею между Ольгердовым Государством и Россиею, пока Смоленск оставался еще Княжеством особенным или неприсоединенным к Литве"
(Н.М. Карамзин "История государства Российского", т. V, с. 24, М., 1993)
Поляки и литовцы присвоили себе русское предание и, слегка переделав, вставили его в жизнеописания своих правителей, имена которых обнаруживали некоторое сходство с именем князя Олега. Обычное воровство. Единственный достоверный исторический факт приведён в "Хронографии" византийского автора IX века Феофана Исповедника - болгарский князь Крум в 813 году высказал желание вонзить копьё в золотые ворота Константинополя:
... "Крум, вознесшись победой <...> и совершив нечестивые и бесовские жертвоприношения на лугу при море у Золотых ворот, требовал от императора вонзить его копье в самые Золотые ворота"
("Феофана Исповедника, игумена (Великого) Поля, Хронография" // "Лев Преступник. Царствование императора Льва V Армянина в византийских хрониках IX века", ВБ, с. 77, C.-Петербург, 2014)
Отголоском этой давней истории может быть эпизод из новгородской былины "Хотен Блудович", главный герой которой, победив своих противников, вонзает в землю копьё, приказывая побеждённым обсыпать его златом-серебром:
"Ты обсыпь мое востро копье,
Ты обсыпь возьми да златом-серебром"
("Хотен Блудович" // "Новгородские былины", ЛП, с. 263, М., 1978)
О болгарском князе Круме русские летописцы могли узнать из византийских письменных источников, а на Галатских воротах Константинополя путешественники видели герб св. Георгия (М.Г. Халанский "К истории поэтических сказаний об Олеге Вещем" // Журнал Министерства народного просвещения, 1902, июль, С.-Петербург, с. 353). Потом летописцы сопоставили свои наблюдения с русским фольклором, с библейским текстом и получилось сказание про Олегов щит.
3) И ещё одну необычную историю Н.М. Карамзин нашёл в летописных рассказах об осаде князем Олегом Царьграда:
"Сотвори (Олег) кони и люди бумажны, вооружены и позлащены, и пусти на воздух на град; видев же Греции и убояшася" (Др. Рос. Вифлиоф. XVI, 54).
(Н.М. Карамзин "История государства Российского", т. I, примеч. 309, с. 256, М., 1989)
Можно было бы счесть этот рассказ обычной досужей байкой, но похожий сюжет имеется в скандинавской саге о Тирдеке Бернском (XIII в.) и связан он именно с русскими, воевавшими с Изунгом - королём земли бертангов (Британии):
"Гл. 352. Затем собралось к конунгу Гертниду большое войско. А его супруга Остация вышла и возбудила своих духов; так мы называем то, что она пошла колдовать, как делалось в старину, что вещие жены, которых мы зовем вёльвами, чаровали чары. Так много совершила она своими чарами и колдовством, что наворожила к себе разных зверей, львов и медведей, и больших летучих драконов. Она укротила их всех до того, что они ее слушались, и она могла направить их против своих врагов <...> а сама она стала наподобие летучего дракона <...>
Гл. 353. В это мгновение приходит туда Остация со своим сонмом, который собрала она чарами. Драконы летают над войском и наносят смерть всем людям своими когтями и пастями, львы дерутся и кусают, также и медведи, а сама Остация носится в виде дракона над войском <...> и тогда узнал конунг Гертнид, откуда ему пришла подмога, которую принесли ему драконы и звери, и как искусна была в чарах его жена"
(А.Н. Веселовский "Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском (Веронском)" // Известия отд. русского языка и словесности Имп. Академии наук, т. XI, кн. 3, с. 188-190, С.-Петербург, 1906)
Русское предание повествует о победе русского оружия, иноземное - тоже о победе русского оружия. Достаточно очевидно, что исходный вариант предания хранил боевую славу Древней Руси. Составители саги откровенно воспользовались русскими фольклорными источниками, подставив туда имена своих героев и произвольно изменив географию событий. А что чародейство приписывалось женщине, так и в русских народных сказаниях параллельно существовали два аналогичных персонажа - вещий Олег и мудрая Ольга. У них одно имя, только в мужском и женском варианте, как результат раздвоения единого фольклорного образа на мужской и женский.
Изображения животных, скорее всего, помещались на знамёнах, которые развевались ("пусти на воздух") над русским войском, потому ромеи и "убояшася". На миниатюре из Радзивиловской летописи знамёна Олега выглядят просто как алые полотнища. Но отдельные отряды должны были как-то различаться, и для этого их знамёнам полагались дополнительные атрибуты в виде рисунков. Языческие славяне почитали свои знамёна и хранили их в главном храме (Титмар Мерзебургский "Хроника", кн. 6, с. 102-103, М., 2009; Саксон Грамматик "Деяния данов", т. II, кн. 14, с. 217, М., 2017).
4) Не связать с историческим Олегом и такой вот эпизод:
"И рече Олегъ: "исшийте парусы паволочиты Руси, а Словеномъ кропиньныя", и бысть тако <...> И воспяша Русь парусы паволочиты, а Словене кропиньнв, и раздра á вЪтръ; и рЪша Словении: "имеемся своимъ толстинамъ, не даны суть СловЪномъ прЪ кропинные"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 31, Рязань, 2001)
Это строчки не отражают историческую действительность, здесь записана насмешка киевлян над новгородцами. Но князь Олег сам пришёл в Киев из Новгорода, он не мог насмехаться над своими соотечественниками. Зато фольклорный Олег из киевских преданий вполне мог.
Аналогию летописному преданию можно усмотреть в рассказе римского географа Страбона (I в. до н.э.-I в. н.э.) о морском сражении флота Юлия Цезаря с прибалтийскими венетами: "Когда же венеты неслись на него, подгоняемые ветром, римляне срывали их паруса при помощи копий с серповидным наконечником, ибо паруса у них из-за сильных ветров были кожаными и вместо канатов натянуты на цепях" (Страбон "География в 17 книгах", с. 185, "Наука", Л., 1964). Боевой приём довольно странный и вряд ли выполнимый. Скорее всего, Страбон воспользовался пересказом фольклора, быть может, тех же венетов.
5) Таинственная история смерти князя Олега целиком заимствована из фольклора:
"... въпрашалъ волъхвовъ и кудесникъ: "отъ чего ми есть умрети?" и рече ему кудесникъ одинъ: "княже! Конь, егоже любиши и Ъздиши на немъ, отъ того ти умрети" Олегъ же <...> повелЪ кормити и не водити его к нему <...> на пятое лЪто помяну конь <...> и призва старейшину, конюхомъ <...> Он же рече: "умерл есть" Олегъ же посмЪася и укори кудесника, река: "то ти неправо глаголють волъсви, но все лжа есть: конь умерлъ есть, а я жив" <...> И прииде на мЪсто, идЪже бЪща лежаще кости его <...> въступи ногою на лобъ; и выникнувши змиа изо лба и уклюну в ногу, и с того разболЪся и умре"
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 37-38, Рязань, 2001)
В наших краях единственная ядовитая змея - гадюка, но яд её опасен преимущественно для мелких животных. Да и как она могла бы укусить Олега? Ходить босиком князю не по чину, а сапоги змее не прокусить. К историческому князю эта история не имеет никакого отношения. Описание смерти Олега напоминает историю гибели Ахилла. В обоих случаях герой умирает от ранения в ногу, а змея и отравленная стрела - образы сходные и взаимозаменяемые.
Этот сюжет обыгрывается в скандинавской Одд-саге. Главный герой саги Одд по прозвищу Стрела - персонаж довольно популярный, о нём упоминали и другие саги о древних временах. Так же, как и Олег, он получил предсказание, что умрёт из-за своего коня, и тоже попытался изменить судьбу. После ряда подвигов Одд попал в Хуналанд (страну гуннов), так на западе называли Русь, где жил в Кэнугарде (Киеве) при дворе короля Геррауда и совершил успешный военный поход на Бьялкаланд (Балканы), взяв большую дань. После смерти Геррауда Одд сам стал правителем Хуналанда и правил там много лет, но под конец жизни захотел побывать на родине. Спускаясь по тропинке, он споткнулся о череп коня, из которого выползла змея и укусила Одда в ногу. От этого укуса Одд вскоре умер (К. Тиандер "Поездки скандинавов в Белое море", с. 206-230, С.- Петербург, 1906).
Сходство с летописным рассказом очевидно. Сюжет явно заимствован скандинавами на Руси, обратное заимствование невозможно. При Ярославе Мудром на Руси появилось много наёмников из Скандинавии и, наверное, не только воины, но и люди других профессий. Общаясь с русичами, они знакомились с местными преданиями, которые потом использовали в своих сагах. А вот русичи скандинавским конунгам не служили, потому как края бедные и ничего там не выслужишь, стало быть, и с тамошними преданиями познакомиться не могли. К тому же Одд-сага была записана в XIII в., русские летописи намного древнее. Но эта сага свидетельствует о том, что в XI в. на Руси были широко известны фольклорные рассказы об Олеге. Известный филолог-скандинавист К.Ф. Тиандер в своём исследовании однозначно отдавал первенство русскому сказанию, отмечая, что составитель саги хотел "ввести Одда в обстановку двора, он хотел сделать его могущественным властелином, каким был Олег. Т. е. заимствуя сказание о смерти Олега, он вместе с тем старается окружить Одда и той обстановкой, в которой находился князь" (Там же, с. 242). Параллели летописному рассказу учёный обнаружил в фольклоре самых разных народов (Там же, с. 235-245). Он сделал вывод: "Если говорить о происхождении самого сюжета, то как мы уже видели, он принадлежит к числу бродячих сказаний. Как исторические личности, Олег и Одд не имеют к нему никакого отношения" (Там же, с. 242).
Тот же бродячий сюжет попал в качестве занимательной байки и в жизнеописание одного английского рыцаря XIV века:
"Существует легенда о сэре Роберте де Шурланде и его коне. В этой легенде рассказывается, как однажды в приступе ярости он приказал заживо закопать в землю священника. Очень жаль, что мы не знаем, чем именно провинился священник, но история об этом умалчивает. Вот-вот должен был начаться судебный процесс против сэра Роберта по обвинению в убийстве священника, но в это время случилось так, что король путешествовал по реке на корабле, который в один из тихих ясных дней проплывал мимо острова Шеппи. Сэр Роберт воспользовался случаем, поплыл на коне к кораблю и сумел вымолить у короля прощение. Эдуард, видимо, вспомнил прошлые заслуги сэра Роберта и удивился смелому поступку рыцаря, за что и даровал прощение. Потом сэр Роберт на коне снова поплыл к берегу. До сих пор эта история вполне могла соответствовать действительности, но дальше начинается сплошная мистика. Когда рыцарь спешился, к нему обратилась какая-то колдунья и напророчила, что любимый конь станет однажды причиной его смерти. Сэр Роберт выхватил меч и убил коня, чтобы пророчество не исполнилось. Труп лошади был оставлен на берегу, и много лет белевшие на песке кости овевали ветры и омывали дожди. Однажды сэр Роберт прогуливался с другом по берегу реки. Они проходили мимо скелета, и сэр Роберт, смеясь, рассказал другу о старом пророчестве. Рассказывая, он пнул ногой череп, но осколок кости пробил сапог и вонзился в ногу. Рана загноилась, и старый рыцарь умер от заражения крови. Так исполнилось пророчество колдуньи"
(Окшотт Эварт "Рыцарь и его конь" // "Рыцарь и его замок. Средневековые крепости и осадные сооружения", с. 64-65, М., 2007)
Мистические тайны всегда привлекали внимание людей, потому что будоражили их воображения своей необычностью.
II. ПОИСКИ СВЕДЕНИЙ О ВЕЩЕМ ОЛЕГЕ
Летописец так и не смог внятно объяснить, почему Олег заслужил прозвище "вещий", то есть - провидец. Нельзя же всерьёз воспринимать маловразумительную байку о том, как русский князь отверг ромейское угощение "бЪ бо устроено со отравою". Об этом и без того нетрудно догадаться, все знали про ромейское хобби - травить и своих, и чужих. Скорее это прозвище принадлежало персонажу древних героических сказаний, с которым позднее сопоставили исторического князя. Подобную мысль высказывал известный исследователь русского и европейского эпоса А.Н. Веселовский:
"...не исторический деятель лег в основу песенного типа, а древний эпический богатырь мог бессознательно быть сближен с тем или другим деятелем сходного типа и созвучного имени - как Добрыня эпоса с Добрынями летописных сказаний, как Владимир древнейших песен - с Владимиром стольно-киевским. Обратное развитие - от исторического предания к эпосу исключается - для меня лично - в высшей степени неисторическим характером последнего"
(А.Н. Веселовский "Былины о Волхе Всеславьевиче и поэмы об Ортните" // "Русский фольклор. Межэтнические фольклорные связи", XXVII, с. 305, С.-Петербург, 1993)
Упомянутый эпический богатырь нам хорошо знаком по русским былинам под именем Волх Всеславьевич, либо Вольга Святославович. А.Н. Веселовский, не отрицая его связи с князем Олегом, всё же заметил: "Имя Волха нарицательное (волхв), связанное с этим вещим знанием и волшебным искусством" (Там же, с. 304). Но тут с уважаемым автором можно не согласиться. Рассказчиками имя произносилось как "Вольх", а это уже совпадает с летописным вариантом имени Олега - Ольг, Вольг, ну только чуть помягче. Имена Вольга и Вольг вообще практически тождественны.
Вот тот самый древний герой, рассказы и песни о подвигах которого были использованы летописцами. Он-то действительно настоящий провидец и с полным правом может называться "вещим", побеждает не столько силой, сколько "хитростью мудростью". Образ мудрого провидца зародился в глубокой древности, одним из его вариантов был греческий Одиссей (отказ Олега принять вино от византийцев напоминает встречу Одиссея и Цирцеи), только вот хитроумный Одиссей не владел искусством чародейства, а изображался обычным человеком. Образ Вольги древнее, много древнее, неслучайно же его дружина жила за счёт охоты и рыболовства, как первобытные люди. Или же это и были настоящие первобытные люди?
Случилось так, что один и тот же персонаж известен в русских былинах под двумя именами, то есть, имя-то одно, произношения разные. Причина в том, что предание о Вольге или Вольхе принадлежало разным этническим группам, хоть и родным по крови, но разделённым длительным периодом самостоятельной жизни, и уже позднее встретившимся на русской земле. Вольх - это Вольг (Олег) в южнорусском произношении, связанный происхождением с Киевской землёй, не зря же, в отличие от других богатырей, его местом рождения былины называют Киев. Вольга - довольно необычная для Руси форма имени, но использовался именно этот вариант, вместо привычного "Вольг". В обыденной жизни эта форма не употреблялась, но в былинах оказалась устойчивой. Вольга - это усечённое Вольгаст, и пришло это имя от балтийских славян. Славяне действительно в большом количестве переселялись с Балтики на Русь, такие объединения, как поляне, древляне, смоляне, волыняне, когда-то жили в Южной Прибалтике. Форма "Вольгаст" слишком непривычна для русского слуха и её видоизменили, приспособив к местному произношению, тем более что содержание западных и восточных преданий в принципе одно и то же.
Начиналось предание, естественно, с рождения главного героя. И рождения необычного - от змея:
"По саду, саду по зеленому
Ходила-гуляла молода княжна
Марфа Всеславьевна,
Она с камени скочила на лютого на змея;
Обвивается лютый змей
Около чебота зелен сафьян,
Около чулочика шелкова,
Хоботом бьет по белу стегну.
А втапоры княгиня понос понесла,
А понос понесла и дитя родила"
("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", ЛП, с. 32, М., 1977)
В мифах боги нередко принимали разнообразный облик и сходили с небес ради связей с земными женщинами. Небесная наследственность приводила к рождению великих героев. Вот и сейчас на свет появился очень необычный ребёнок:
"Рыба пошла в морскую глубину,
Птица полетела высоко в небеса,
Туры да олени за горы пошли,
Зайцы, лисицы по чащицам,
А волки, медведи по ельникам,
Соболи, куницы по островам.
А и будет Вольх в полтора часа,
Вольх говорит, как гром гремит"
(Там же, с. 23-33)
Знаки божественного происхождения неоспоримы - вся природа устрашена силой и могуществом новорожденного. Растёт и мужает сын бога с быстротой, недоступной простым смертным:
"А не пеленай во пелену червчатую,
А не в поясай в поесья шелковыя, -
Пеленай меня, матушка,
В крепки латы булатные,
А на буйну голову клади злат шелом,
По праву руку - палицу,
А и тяжку палицу свинцовую,
А весом та палица в триста пуд"
(Там же, с. 33)
Русская былина тут не оригинальна. В ряде песен южных славян тоже говорится о рождении младенца, обладающего огромной силой и способного на подвиги, невозможные для обычных людей. Едва родившись, младенец просит у своей матери (тоже матери, как и в былине) коня и оружие:
"Ой ты, матушка моя родная!
Есть у тебя резвый конь отцовский,
Есть отцово у тебя оружье?"
("Малое дитя и ламия" // "Песни южных славян", БВЛ, с. 75, М., 1976)
От божественного отца ребёнок получил не только силу, но и дар чародейства:
"В та поры поучился Вольх ко премудростям:
А и первой мудрости учился -
Обвертываться ясным соколом,
Ко другой-та мудрости учился он, Вольх, -
Обвертываться серым волком,
Ко третьей-та мудрости то учился Вольх, -
Обвертываться гнедым туром - золотые рога"
("Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым", ЛП, с. 33, М., 1977)
Под обликом змея определённо скрывался один из языческих богов. Он наделил сына магическими способностями для исполнения предначертанных божественных замыслов. Что у новорожденного имелось своё предназначение в жизни, видно из описания его рождения:
"Подрожала сыра земля,
Стреслося славно царство Индейское,
А и синея моря сколыбалося
Для ради рожденья богатырскова,
Молода Вольха Всеславьевича"
(Там же, с. 32)
Грозное знамение предвещает гибель для Индейского царства. В этом и заключалось главное предназначение новорожденного, для исполнения которого он получил и великую силу, и дар чародейства, и высокое происхождение. Действительно, ведь не просто так змей выбрал именно княжну, да и "злат шелом" - княжеская принадлежность. Вольх (Вольга) был князем и только потому имел право начинать войну.
Рассказов о самой войне насочиняли много, притом самых разных, но всегда подчёркивающих хитроумие и удивительную изобретательность главного героя. Его противники, разумеется, злодеи, которые вот-вот сами нападут на Киев. Народы в своих мифах придумывали всевозможные варианты "Мордора", который просто необходимо разрушить. Для греков это Троя, для индусов Трипура, для иранцев Туран, а на долю русского героя выпало сокрушить Индейское царство. Как только его не сокрушали: и прятались в ладьях, чтобы незаметно подобраться к городу, и сжигали огненными птицами, но самым популярным способом стало, конечно, чародейство. А иначе для чего нужны сверхъестественные способности? Только чтобы дружину кормить, побивая дичь в образе то волка, то сокола? Так дружина тогда вконец разленится, а ведь она нужна для войны. И вот наш герой, обернувшись туром, мчится к Индейскому царству, потом, обернувшись соколом, подслушивает вражеские планы (самые злодейские, кто бы сомневался) и, наконец, высший пилотаж - в облике горностая уничтожает вражеское оружие.
Теперь - вперёд на врага! Дружина бодро подходит к городу и вдруг останавливается:
"И пришли они ко стене белокаменной,
Крепка стена белокаменна,
Вороты у города железныя,
Крюки-засовы все медные,
Стоят караулы денны-нощны,
Стоит подворотня дорог рыбий зуб,
Мудрены вырезы вырезано,
А и только в вырезу мурашу пройти.
И все молодцы закручинилися,
Закручинилися и запечалилися,
Говорят таково слово:
"Потерять будет головки напрасныя,
А и как нам будет стена пройти?"
(Там же, с. 35)
Лукавят дружинники, ой, лукавят! Оружия-то у врагов нет, всё оно безнадёжно испорчено, город можно свободно штурмом брать. Но - солирует предводитель, вмешиваться в его подвиг было бы непорядочно. И потом, разве не интересно полюбоваться на новые чудеса? А чудо - вот оно:
"Молоды Вольх, он догадлив был:
Сам обвернулся мурашиком
И всех добрых молодцов мурашками,
Прошли они стену белокаменну,
И стали молодцы уж на другой стороне"
(Там же)
И враги захвачены врасплох, и воспоминаний до конца жизни хватит - все довольны. Ну, кроме врагов, конечно, но их можно не считать, некого уже считать:
"Гой еси вы, дружина хоробрая!
Ходите по царству Индейскому,
Рубите старова, малова,
Не оставьте в царстве на семена,
Оставьте только вы по выбору,
Не много не мало - семь тысячей
Душечки красны девицы!"
(Там же, с. 36)
Перепуганный царь заперся на железные запоры, да только для сына бога это не преграда. Он ворвался в царские палаты, схватил Салтыка Ставрульевича, а потом и говорит ему:
"А и вас-то царей, не бьют, не казнят"
Надо же, какое великодушие! И только царь обрадовался, решив, что спасён, как:
"Ухватя его, ударил о кирпищатый пол,
Расшиб его в крохи г..."
Что поделать, время было грубое, ну и юмор соответствующий. Шансов у царя всё равно никаких, он оказался третьим лишним: