ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ МАМА.. 3

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ.. 4

ДЕТСКАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА.. 8

NO PASARAN! 9

ПОДРУГИ И ДРУЗЬЯ. 11

ВОЙНА.. 14

ГВАРДИИ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ВИКТОР ДОЛОМАНОВ 18

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЭВАКУАЦИИ.. 21

ЗАМУЖЕСТВО.. 25

КУРИЛЫ.. 27

ОДНА.. 33

ПРОДОЛЖЕНИЕ УЧЕБЫ.. 35

ИДА И ОКСАНА.. 39

КОЕ-ЧТО О КУРОРТЕ. 42

КАК В НАШЕЙ ЖИЗНИ ПОЯВИЛСЯ ДНЕПРОДЗЕРЖИНСК 47

ЖАННА В ДНЕПРОДЗЕРЖИНСКЕ. 52

ВСТУПЛЕНИЕ В СТРОИТЕЛЬНЫЙ КООПЕРАТИВ. 54

МОЕ ПОСТУПЛЕНИЕ В ИНСТИТУТ.. 55

НАША ЖИЗНЬ У ЖАННЫ.. 56

НОВАЯ КВАРТИРА НА ЧЕРЕМУШКАХ.. 60

НАЧАЛО ВОВИНОЙ ВОИНСКОЙ КАРЪЕРЫ.. 65

НОВАЯ РАБОТА.. 72

ЖЕНИТЬБА СЫНА.. 77

ВЕНГРИЯ. 84

ВОВИН ПЕРЕЕЗД В АРТЕМОВСК. 87

БОЛЕЗНИ.. 88

ВМЕСТО ЭПИЛОГА.. 93

ПОСЛЕСЛОВИЕ. 95

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
МАМА

Спиридонова Нонночка родилась 13 марта 1926 года в поселке Ново-Павловка Ворошиловградской обл.

Ее отец, а наш дед Спиридонов Андрей, инженер-строитель, в это время работал на стройках Донбасса. Это и Чистяково, и Вергелевка, и Штер-Строй. Теперь уже даже названий таких нет. Не сохранились. Бабушка ездила с ним и работала там же. То медсестрой, то фельдшером, то провизором в аптеке. Поэтому и родила свою дочь в "богом забытой" Ново-Павловке, которую ни на какой карте, ни в какой энциклопедии, как ни старалась, я не нашла.

Когда Нонночке исполнилось три года, семья переехала в Днепропетровск. Тут жили родители бабушки - Порфирий Андреевич и Евгения Тимофеевна Дегтяревы. Шурику, старшему сыну было уже семь лет. Ему пора было отправляться в первый класс.

Собственно это и была главная причина переезда. Дети должны были учиться в городе, в пристойной школе.

Спустя год, Спиридоновы - Андрей и Лида вернулись в Донбасс. Там была основная работа для кормильца семьи. Да и оплата на шахтах была выше и дополнительный плюс - продовольственные пайки.

Дети остались на попечении бабушки Жени. Летом их забирали в Чернухино. К другой бабушке - Химе. Ефимии Андреевне Спиридоновой.

В 1931 году Лида поступает в Днепропетровский медицинский институт и семья вновь делает попытку оcтаться в городе ее детства и юности. В городе, где живут Лидины родные. Но губернский город так и не примет Андрея, а лишь погубит чужака. Слишком образованного, талантливого, неординарного.

Таких не любили, не жаловали всегда. Даже близкое окружение приятелей и знакомых. После 1917-го года в "почете" стали лишь посредственности и недоучки. "Кухарки". Они стали управлять государством. Всякие неучи, выскочки и властолюбцы. Умные, способные, яркие личности для власть предержащих всегда подсознательно представляли угрозу.

ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ

В 1933 году Нонночка идет в первый класс школы ? 6 г. Днепропетровска. Школа смешанная, то есть в классе учатся и мальчики, и девочки. В первом классе приблизительно 40 учеников. Из них половина мальчиков.

В последствии, после войны, уже в 1944г, будет принято решение о раздельном обучении. Будут даже школы только для мальчиков и только для девочек.

На сохранившейся фотографии первоклассников девочек различить можно только по тому, что на них юбки и платья. Стрижки у всех одинаковые. Короткие волосы, челки надо лбом. Ни у кого нет никаких кос. Последствия всяческих эпидемий. Малярии, сыпного тифа, испанки и т.д. Тех, кто еще не переболел, стригли "под ноль" для профилактики педикулеза. По-простому, ото вшей.

Одеты дети скромненько. В темные байковые курточки мальчики и более светлые простенькие, часто тоже байковые, платья - девочки. Единой школьной формы не было. На ногах, в основном, парусиновая - тряпичная обувь.

Время голодное и тяжелое. Пресловутый 33-й год! С тотальным мором в селах, раскулачиванием крепких крестьянских хозяйств и начинающимися репрессиями. В крупных городах жили тяжело, но не так голодно.

Нонночка учится на отлично. Ей все интересно, она любознательна. Читать начала рано, еще до школы и очень любит книжки.

Когда Нонна училась во втором классе, а старший брат Шурик в шестом, они остались без отца. Андрей бесследно исчез. По моему глубокому убеждению, в застенках НКВД. Откуда больше никогда не вышел.

Для того, чтобы сохранить детей, Лида в 1935 роду оформляет развод с мужем.

Спустя почти 70 лет после наиболее массовых репрессий в бывшем СССР, откроются многие, но еще далеко не все архивы КГБ. Оставшиеся чудом в живых 80-десятилетние свидетели тех событий будут впервые рассказывать о своем изуродованном детстве.

После ареста отца, который чаще всего был инженером, врачом, учителем, словом интеллигентом, в ближайшее время приходили за матерью. Потом забирали детей. Их сажали в открытые грузовики с лавками для сидения зимой, осенью, в любое время года и отвозили в приемники-распределители НКВД. А вынужденных сирот, неожиданно такими оказавшимися, называли - дети НКВД.

В Киеве такой распределитель размещался на улице Совнаркомовской. Там на казарменном содержании удерживали группы детей из разных областей Украины. На улицу их не выпускали. Белье и одежду не меняли. Купаться было негде. Фактически это был пересыльный детский лагерь. Когда набиралось определенное количество человек, детей развозили по детдомам.

Судьбы этой категории советских граждан были предрешены. Одни были лишены прав учиться в высших учебных заведениях, продвигаться по служебной лестнице, имея навсегда приклеенное тавро "детей врагов народа". Ими, потерявшими близких, уже никто не интересовался. В таких детских домах были русские, белорусы, украинцы, немцы, евреи.

Родителей, чаще всего быстренько расстреливали. Жены, "врагов народа", оказавшиеся в тюрьмах и потом выпущенные по разным причинам, (некоторым так и не могли ничего инкриминировать, а количество арестованных уже превышало спущенные сверху планы) не имели никаких документов, им запрещалось возвращаться на прежние места проживания. Да и возвращаться чаще всего было некуда, так как все имущество конфисковалось, дома были разорены или заселены другими людьми.

До распада СССР уцелевшие жертвы репрессий никому ничего не рассказывали. Боялись. Впоследствии, найти какие - ни будь документы о пребывании в тюрьмах и детдомах НКВД, чаще всего не удавалось. Такие документы или уничтожались, или их просто не существовало.

Ходило много слухов, о том, что в период правления на Украине Никиты Хрущева, по его то ли указке, то ли с его молчаливого согласия, многие расcтрельные списки, им подписанные, были "утеряны", якобы, во время эвакуации.

Буквально после второго класса летом Нонну отправляют в детский санаторий Сталинской железной дороги. Чтоб была под присмотром и накормлена.

Повторяться это будет каждое лето. Из года в год на летние каникулы Лида берет путевку для дочери в санаторий в Евпаторию. Шесть лет подряд, вплоть до самой войны, до 1941 года, Нонна месяц, а то и два, проводит на море. Ей жизнь в коллективе нравится. Тут у нее много подруг и друзей.

В санатории дети все в одинаковых летних спортивных одеждах. Это белая майка, светлые трусы-шорты и белая панамка. На ногах белые парусиновые тапочки. Чистят их зубным порошком. Но в основном, целыми днями гоняют босиком. В Евпатории, как известно, песчаные пляжи и неглубокое теплое море.

Много времени под бравурные марши дети занимаются физкультурой. Тогда было очень злободневно ходить строем, выполнять четко, слаженно и синхронно спортивные упражнения и создавать всяческие коллективные гимнастические композиции.

Вожатая руководила группой, громко чеканя - "Делай раз! Делай два! Делай три!"

ГИМНАСТИЧЕСКАЯ КОМПОЗИЦИЯ "ЗВЕЗДА"

(Нонночка Спиридонова справа в верхнем ряду)

В центре становилась пионервожатая, вокруг, казалось стихийно, располагались группы детей. Но эта кажущаяся стихийность на счет "раз", четко распределялась, физкультурники занимали определенные позиции. И уже на последующий "делай три!", выстраивались в геометрически правильные фигуры. Будь то пятиконечные звезды или какие-то более замысловатые многоступенчатые узоры.

На одной из фотографий Нонночка одну ногу поставила на вкопанный в землю тонкий деревянный столбик, а другую - придерживает на своем бедре вожатая - центральная фигура композиции. В руках Нонна держит две тонкие круглые длинные выструганные трости, соединяя их вместе кулачком.

Одна из тросточек устремлена вверх, где, соединяясь с такой же, изображает вершину пятиконечной звезды. Другая, отведена в сторону и слегка вниз, и образует с помощью такой же длинной тросточки и стоящего на земле маленького физкультурника еще один угол звезды. С другой стороны, такая же легкая и смелая тоненькая девочка, зеркально повторяет движения. Остальные дети стоят или в полный рост, или на коленях, завершая из других тросточек воздушную большую правильной формы пятиконечную звезду.

Символ эпохи.

Потом на какое-то время группа замирала, давая возможность зрителям полюбоваться совершенством конструкции. Затем физкультурники легко и изящно спрыгивали на землю, и фигура распадалась, как многогранные стекляшки в калейдоскопе. До следующего раза.

Над созданием таких завершенных композиций из собственных тел и подручного материала, ( красных флажков, алых лент) а иногда и без них, тренировались долго и упорно. Доводя тренировки до совершенства.

Потом результаты длительных, настойчивых занятий представлялись на всякого рода линейках, смотрах, конкурсах, парадах.

Фотографировались и с гордостью демонстрировали свое гимнастическое мастерство.

На некоторых фотографиях последующих лет на шее у детей поверх трикотажных белых маечек красные пионерские галстуки. У тех, кого уже приняли в пионеры. Они уже не малышня.

ДЕТСКАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

Летом 1936 года в Днепропетровске в парке Чкалова торжественно откроют детскую железную дорогу. Это работающая копия настоящей. По узкоколейке будет бегать настоящий маленький паровозик. Его построят комсомольцы Днепропетровского паровозоремонтного завода. Из, что называется, подручных средств. Главные детали и котел возьмут из старого, пришедшего в негодность паровичка. Его бережно соберут, покрасят и назовут "Юный Пионер" - ЮП. Высотой он будет 2,7м. С широкой низкой дымовой трубой. Построят несколько деревянных вагончиков для маленьких пассажиров. На 12 мест каждый.

Узкоколейку проложат на месте уже существовавшей ранее.

В 1910 в городском парке были устроены Южно-русские сельскохозяйственная, промышленная и кустарная выставки. Для удобства перемещения и посещения больших площадей выставки местные городские предприниматели Вышмак и братья Левины построили узкоколейку. Ее остатки и используют для постройки детской железной дороги.

Комсомольцы соорудят две станции. Это будут деревянные строения. Ярко выкрашенные, с кассами и залом ожидания. С цветниками и перроном. Одна станция - главная - будет называться Комсомольск. Вторая - Жовтеня. Построят и депо им. Чапаева.

Длина пути детской дороги 2 км. С двумя тоннелями по ходу следования. Мимо большого озера, детских каруселей, всяческих аттракционов.

Работать на дороге будут исключительно пионеры. Только начальником стал комсомолец Иван Слепов.

Пишу так подробно потому, что наша мама, будучи пионеркой, пропадала на детской железной дороге. Работала стрелочницей, проводницей, кассиром, дежурной по вокзалу, начальником станции.

Дорога работала все лето, до конца каникул, до последних дней августа.

Поскольку жили Дегтяревы и Спиридоновы рядом с Озеркой, на Философской и Крондштатской, до городского парка - рукой подать. Ну, как же обойти стороной такое событие, как открытие детской дороги. Да еще при Нонночкиной активности и энергичности. С утра до вечера она с подругами и дворовыми мальчишками работали настоящими железнодорожниками.

На работу приходили при красных галстуках. Обязательный "белый верх, темный низ".

Все по - серьезному. На вокзале - громкоговорящая связь, радиоузел с патефоном, колокол на перроне. Дежурный по вокзалу с красной повязкой на руке, в красной беретке и с красным флажком в руке. Кондуктор тоже с флажком, но уже желтым. Как и стрелочники на постах. В кассах настоящие билеты родителям и детям. Правда, для родителей вагончики были слишком маленькие и низкие, а сиденья тесные, но самых маленьких без сопровождения старших все же в путь-дорогу не отпускали. По громкоговорящей связи разыскивали застрявших, заигравшихся где- то детей. Между двумя станциями была проведена телефонная связь и время прибытия поезда предварялось телефонограммой.

Рядом с главным вокзалом впоследствии построили метеостанцию. Пионеры вели наблюдение за погодой, заполняли журналы, прогнозировали неожиданный дождь на ближайшие полдня.

Спустя два года Нарком Путей сообщения Лазарь Каганович подарил Днепропетровской детской дороге новенький паровоз. Его тоже назвали "Юный Пионер". Дорога к тому времени именовалась Малая Сталинская Железная дорога. Она была вторая в СССР после Тбилисской. Но первая по масштабности, оснащенности и посещаемости.

Вот такое пионерское трудовое коллективное воспитание с удовольствием и радостью прошла в детстве Нонна Спиридонова.

Cпустя пол века, на отстроенной и реконструированной после Великой Отечественной войны детской Приднепровской железной дороге, катался, удивляясь и радуясь мой маленький сын Алеша Дубинский.

NO PASARAN!

Летом 1937 года, 11-летнюю Нонну опять отправляют в санаторий в Евпаторию. Здесь впервые среди советской детворы отдыхают и набираются сил испанские дети. Отношение советской ребятни к ним дружелюбное. О них заботятся, окружают вниманием.

Дело в том, что в Испании в 1936 году началась гражданская война. Советский Союз, одна из стран (кроме Мексики, Германии, Франции и др.), которые приняли несколько тысяч детей на время разрешения внутренних испанских конфликтов. Часто привозили детей, уже потерявших родителей в возрасте от 3 до 15 лет. Привозили пароходами в Кронштадт и Одессу. Много маленьких испанцев поселили в детские дома на Украине. В Харькове, Одессе, Киеве.

Летом детей вывозили в детские санатории в Евпаторию и всемирно известный пионерский лагерь "Артек".

В САНАТОРИИ С ИСПАНСКИМИ ДЕТЬМИ (Нонна 5-я слева, 2-й ряд)

Для них детские дома были особенные. Жилось испанским детям там лучше, чем их одногодкам, советской детворе в аналогичных детдомах. У испанских сирот были отличные условия для жизни и учебы, более благоприятный психологический климат.

Тогда было актуально учить испанский язык. Много добровольцев уехало в Испанию, помогать сражаться за свободу и справедливость. Именно с тех пор на устах у всей нашей страны "nо pasaran!" - "они не пройдут!". Теперь уже расхожая фраза, употребляемая, скорее как ирония. В те годы звучащая искренне и воинственно, с верой в справедливую борьбу добра со злом. Света с властью тьмы.

Многие дети, уже выросшие, так и остались жить в СССР. А, встречая взрослых испанцев, так и возникали ассоциации с "теми самыми испанскими детьми" 36-37 годов.

ПОДРУГИ И ДРУЗЬЯ

У Нонны всегда были закадычные подруги и друзья-мальчишки, явно симпатизировавшие ей.

Сохранилась фотография 1939 года, где она со своими одноклассниками Толей Трегубским и Лилей Милявской. Они ученики шестого класса. Мое внимание привлекла такая деталь: мама одета в "вышиванку". Украинскую национальную рубашку - батистовую белую блузку с орнаментом и вышивкой на пышном рукавчике. На Толе Трегубском тоже украинская "вышиванка".

Я уже писала, что заметила, как периодически возникали всплески моды на национальную одежду. Вот хотя бы этот пример.

Спустя почти два десятка лет всех детей опять оденут в "вышиванки". Приблизительно в 1955- 57 годах на фотографиях в таких симпатичных рубашечках будут щеголять маленький Вовчик и Гарик Дубинский - будущий Алешин папа. И у меня в это же время будет полный комплект национального украинского костюма.

Такие приступы любви к национальным символам. Я это просто констатирую. Без сарказма. И без иронии. Без всяческих нагнетаний националистических страстей. Это замеченный мной исторический факт. Просто, видимо, была такая политика. Это интересно и стоит призадуматься. Или хотя бы определиться со своим собственным видением вопроса. Но по молодости нам многое просто "некогда". Да и не хочется неудобств. Ищем простоты. "И жить, и чувствовать спешим". Часто бездумно. Становясь "как все".

Я помню времена, когда все украинское гнобилось, принижалось.

Такое отношение всячески культивировалось. Существовало даже понятие "менше вартости". То есть меньшей ценности, меньшего достоинства.

Сюда же относится и принятый в период правления Никиты Хрущева закон о необязательном изучении украинского языка. Это на Украине! Так уж он хотел потрафить московским политикам, окружавшим его.

Так и я попала под подобный идеологический каток, в свое время освободив Алексея от изучения украинского языка. Якобы, уменьшив нагрузку на его зрение. На высокую миопию - близорукость.

Чем нанесла непоправимый ущерб. И его теперешнее непринятие "державноi мови" расцениваю как свою собственную ошибку и вину.

Такие указы Никита Сергеевич издавал при том, что обожал щеголять в украинской вышитой рубахе и соломенном брыле. Но "нос держал по ветру". Политическому.

Народ верил и подражал своим лидерам. И в любви, и в пренебрежении.

Со школьной подружкой Лилей Милявской мама сохранит дружеские отношения до самого конца. Жизненные пути их разойдутся, но дружба останется навсегда.

В 70-тые годы на Украину, в Жданов, Лиля вернется из Мурманска со своим мужем-архитектором. Там за Полярным кругом на какое-то время останется их взрослая дочь-красавица Виктория.

В последствии, обменяв квартиру в Жданове (теперь это Мариуполь) на Днепропетровск, Лиля с мужем и своей мамой Евдокией Валентиновной вновь возвратятся в свой родной город. Будут приезжать в Днепродзержинск, а Нонна ездить в гости к ним. Встречать вместе праздники и дни рождения.

Я познакомлюсь с Михаилом Александровичем, Лилиным мужем, и буду очарована его коммуникабельностью, открытым, дружелюбным нравом. И, конечно - же, отменным чувством юмора. А впоследствии и подросший Алеша будет получать удовольствие от общения с таким образованным, умным и всегда молодым собеседником. Он подскажет интересную информацию для радиолюбителя, а именно этим будет увлечен тогда Алексей. Научит каким-то маленьким секретам, как хранить, сортировать и быстро находить мелкие радиодетали в склеенных в многоярусные блоки пустых спичечных коробках.

Мне будет стараться помочь в обмене однокомнатной квартиры на большую площадь. Мы с Алексеем будем бывать у них дома на Воронцовке. Мамины друзья станут и нашими старшими товарищами. Нам будет интересно с ними.

Вообще, у нас в семье детей никогда не прогоняли, когда собирались взрослые. Впоследствии я дружила практически со всеми мамиными подругами. Самые искренние отношения выстраивались именно с теми, кто по настоящему любил бабу Лиду, маму, атмосферу нашего дома. Но, я отвлеклась.

Еще две закадычные подружки Алла Донская и Светлана Коленчук сфотографируются с Нонной Спиридоновой в феврале 1941 года. Они уже взрослые. Красивые. Романтические девушки. На обороте снимка длинное стихотворение о школьных годах, мечтах о будущей любви, о свиданьях при луне. Кто автор - осталось загадкой.

Мама рассказывала, что их соседями по двору была семья Запашных. Глава семьи - дядя Миша, борец в цирке. Мама - Лидия Карловна - акробатка. У них был сын Вальтер чуть младше мамы. Детьми они дружили, мотались вместе в парк Чкалова, в жару - на Днепр, на пляж купаться. В 1938 году родился второй сын Мстислав. В последствии семья переехала в Ленинград. Братья еще совсем детьми стали цирковыми акробатами, в составе концертных бригад гастролировали во время войны перед бойцами в госпиталях и на освобождаемых территориях. Мама всегда с интересом следила за их артистической карьерой.

После войны, уже взрослые, братья занялись дрессировкой хищников. Вальтер был основоположником ставшей всемирно известной династии. Известная "Укротительница тигров" - Ирина Бугримова отговаривала Запашного от столь радикального шага, мотивируя его тем, что "акробат не может быть дрессировщиком!". Спустя какое-то время напряженной и опасной работы, Вальтер стал известным. Выступал на мировых аренах с тигрицей из Суматры - Багирой. Это было достаточно рискованное занятие. Багира часто демонстрировала свой агрессивный нрав. На теле Вальтера она оставила 26 шрамов от серьезных ран. Несмотря на это, Багира была любимицей. Кормил ее Запашный курами, кроликами, мясом. В день тигрица съедала килограммов шесть. В последствии стало известно, что Багира тигрица-людоедка.

Однажды дрессировщик чуть не пострадал от кровожадной воспитанницы. Выполнялся особо опасный трюк. Вальтер с улыбкой на устах демонстрировал собственное бесстрашие и покладистый вымуштрованный характер тигрицы, засовывая голову в пасть хищнице меж острых опасных клыков. Спустя минуту по обкатанному сценарию, голова благополучно вынималась, дрессировщик в победоносной позе с поднятыми вверх руками принимал овации публики. В этот раз Багира захватила голову дрессировщика и повалила его на арену. Вальтер к счастью не стал примитивно выдергивать голову из пасти, а наоборот с полной силой вдавил её в глотку тигрицы, чтоб не дать возможности ей сомкнуть зубы. Подоспел стоящий на страже брат Мстислав и обслуга. Отбили артиста. После этой трагедии он пролежал месяц в больнице, от любимой Багиры, взращенной из маленького "котенка" и, проработавшей на манеже 25 лет, пришлось избавиться. Её отправили в зоопарк.

И сейчас, спустя полсотни лет, когда уже нет старших Запашных, династию продолжают внуки с такими же звучными экзотическими именами - Аскольд и Эдгард. У них уже свой цирк, один из них воздушный гимнаст. Они красивы и мужественны. Каждый раз, услышав артистическую фамилию Запашных, я внимательно вглядываюсь в их лица, слушаю историю их семьи, вспоминая мамины рассказы о детских годах и дворовых приятелях.

ВОЙНА

Последняя школьная фотография мамы будет сделана 14 июня 1941 года. За 8 дней до войны. На обороте Нонна перечислит всех своих одноклассников. И допишет внизу: Мне 15 лет.

Через некоторое время все уедут из Днепропетровска в эвакуацию.

Нонна, со старшим братом Шуриком и со своей мамой, моей бабушкой Лидой уедет с эвакогоспиталем на Восток.

Эвакуационный госпиталь первоначально остановится на станции Миллерово. Это еще Ворошиловградская область. Затем вместе с отступающим фронтом переместится в Сальск Ростовской области.

В Сальске госпиталь простоит до декабря 1941 года. Здесь, как я уже писала, найдется совершенно случайно Лила Куц. Младшая сестра бабушкиной подруги по Дебальцево Марийки. Подруга молодости, с которой у бабушки останутся самые теплые отношения до конца жизни.

Много лет спустя после войны, уже когда почти никого не останется в живых, Лила (или тетя Лила, или Лидия Ивановна) будет рассказывать мне, как она обрадовалась, что в Сальске оказались Спиридоновы. И как они спасали ее от голода. При этом сами, сидя на сухарях и кипятке. Такое не забывается.

Тут молодые девчонки работали вольнонаемными. В молодые годы все переносится не так трагично и обречено. А с надеждой и верой в лучшие времена.

Но тогда до лучших времен было еще далеко.

Затем эвакогоспиталь увезет раненых и персонал вглубь страны. Из Сальска госпиталь по Казахской дороге передислоцируется на станцию Чиили. Это в 300 километрах от Ташкента.

Во время Великой Отечественной войны столицей СССР временно станет город Куйбышев - Самара.

В Чиили госпиталь проработает около года.

Медперсонал расселят в частном секторе на квартиры.

В эвакуации Нонна будет заканчивать школьную учебу и, вместе с такими же молоденькими девчонками, будет работать в госпитале.

Здесь у нее появится много подруг. И воздыхателей. А как же без этого. Война войной, а жизнь жизнью. Тем более для молодых.

Уезжая отсюда на учебу в Ташкент, Лила оставила маленькую свою фотографию для документов с надписью: "Капризной Нонне от искренне любящей Лилы. Вспоминай иногда дни, проведенные вместе. 09.02.43г. Л.Куц".

Сохранилось великое множество фотографий тех дней эвакуации.

На одной из них девушка в вышитой белой блузочке и темной юбке. На ногах, поверх белых носочков, темные на вид замшевые туфли с ремешком на высоком устойчивом каблуке. Русые волосы гладко зачесаны и разделены прямым пробором. На обороте фото надпись: "На память капризной, своенравной девчонке Нонне от подруги Аллы П. Помни, как мы жили и ссорились в сих знаменитых Чиилях . 09.03.43г.".

Отсюда госпиталь отправят в самое безопасное и благодатное место. В Армению. В город Кировакан.

Здесь стационарный госпиталь развернется в помещении средней школы ?1. Школа построена по типовому проекту довоенных лет. Внушительное двухэтажное здание из белого кирпича. Хотя вся Армения выстроена из розового камня. С высокими просторными помещениями, большими окнами, широкими каменными лестницами, окруженное со всех сторон зеленью. Цветущими кустарниками, высокими стройными кипарисами и пахучими фруктовыми деревьями.

В бывших классах вместо парт поставят медицинское оборудование, койки для раненых. В палатах много воздуха, света. В таких условиях легче выздоравливать.

Жизнь в городе будет подчинена заботам о нуждах госпиталя. Все для фронта, все для госпиталя.

Нонне 17 лет. Она дочь главврача терапевтического отделения. Очень привлекательная, тоненькая с копной пышных, уложенных по моде военных лет, русых волос. Она такая непостоянная, стремительная, ускользающая. Рядом старший брат Шурик, в любую минуту, готовый защитить от неосторожных взглядов и слов. Поклонников шеренги. Но не каждый осмеливается начать знакомство. Можно натолкнуться на острый язычок, насмешливый, холодный взгляд, Никаких панибратских отношений ни с кем из выздоравливающих больных и раненых Нонночка не допускает.

Ей пишут записки, просят о свидании, приглашают в кино, напрашиваются в провожатые.

Но ее все не устраивает. Она ищет идеал. "Пойди туда, не знаю куда. Найди то, не знаю что". Она многим кажется капризной и своенравной.

А просто молодой душе, конечно же, хочется любви. Но как легко ее спугнуть, обидеть, даже не желая того. Она ранима, неопытна, трогательна.

Молодые люди пытаются познакомиться, склонив на свою поддержку Шурика. Он сфотографирует, замолвит словечко. Рядовой Гена Саенко, капитан Женя Голубов, друзья Владимир и Василий, сержант Володя. Уезжая на фронт, оставят свои фотографии "на память", с надеждой на возможную встречу и может, продолжение отношений. Более теплых, может даже близких?

НОННА С МАМОЙ - ЛИДИЕЙ ПОРФИРЬЕВНОЙ в ГОСПИТАЛЕ

Вечерами молодежь бегает в кино. Крутят довоенную ленту "Моя любовь". Героиня фильма, молоденькая актриса Лидия Смирнова, трогательна и романтична. И так похожа на нее Нонночка Спиридонова. И кружит голову она уже не одному бойцу.

Но дальше любовных записок ни у кого дело не продвигается: "...если разрешите, я приду к вам сегодня в 8 по московскому времени. Если это несвоевременное посещение вас не скомпрометирует, я приду. Крепко жму вашу руку. Привет Шурику. Владимир".

Или признания в любви " ...за твой ум, красоту, за твои капризы, за все люблю. Понимаю, что не в свои сани сел, но ничего не могу сделать".

Письмо и записки сохранились, лишь пожелтела бумага, но думаю, что приводить их полностью не совсем корректно. Все вложено в пластиковые файлы и "любопытные потомки", если таковые будут и захотят, то смогут прочесть.

"Нонна! Прошу, приходите сегодня в кино. В 7 часов. (19.00 по м.вр.) Ваш знакомый.В.Яловечин".

Все напрасно. Ни с кем никаких длительных серьезных отношений Нонночка не затевала. Так, легкий мимолетный флирт. До первого девичьего испуга. И пара слов "ни о чем". Только ровные товарищеские отношения. А дружить Спиридоновы умеют.

На обороте фото молодого военного надпись: "Нонна, вспоминай наш ЭГ и все связанное с ним. Годы, проведенные в коллективе "нашей богодельни" были нелегкими, но и они по - своему хороши".

ГВАРДИИ СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ВИКТОР ДОЛОМАНОВ

И тут среди этих всех горячих кавказских страстей появился бравый офицер. Гвардии старший лейтенант. Смуглый красавец с непокорной кудрявой шевелюрой, молодой артиллерист-гвардеец, напористый и шумный. Образованный, обходительный, грамотный, зрелый. Старше Нонны почти на 15 лет. Он обаял всех. Младший и средний медперсонал. Главного терапевта Лидию Порфирьевну Спиридонову. Шурика, который любил поговорить с людьми образованными. Сам Шурик, любящий с детства читать, почти потерявший вследствии этого зрение, ценил и уважал людей интеллектуально развитых, начитанных и любознательных.

Ойкнуло девичье сердечко. Но его так легко спугнуть. Медленно и осторожно налаживались дружеские отношения. Только, только почувствовала Нонна наметившуюся серьезность отношений и свой возрастающий интерес к Виктору Доломанову - натуре поэтической, яркой, талантливой. С ним было интересно разговаривать, слушать его фронтовые байки. На все у него был свой взгляд и твердая позиция. Четкая, ясная, логичная, разумная. Но уже пора ему отбывать согласно предписанию. Только и обменялись маленькими фотоснимками для документов, обещаниями переписываться. Да еще обязательно встретится "в шесть часов вечера после войны".

Эта фраза стала своеобразным паролем. В 1944-м, в самый тяжелый год войны на экраны вышел кинофильм Ивана Пырьева "В 6 часов вечера после войны". До конца войны было еще далеко. Но фильм был такой жизнеутверждающий, такой всепобеждающий, такой востребованный, необходимый всем. И закаленным солдатам в окопах, и уставшим от тяжелой работы женщинам и детям в тылу. Так мечталось о Победе. Героиню играла жена режиссера блондинка с лучезарными глазами и ослепительной улыбкой Марина Ладынина. Негласная соперница Любови Орловой. С той лишь разницей, что Ладыниной доставались исключительно роли свинарок, колхозниц, простушек из народа. Апофеозом фильма была встреча влюбленных, назначенная на "6 часов вечера после войны". В кино это счастливое мгновение происходило на Красной площади под звуки марша и фейерверк победного салюта.

И в том, что именно так и случиться были уверены все. И все останутся живы. И все встретятся. После войны.

Фильм посмотрели 26 миллионов! Его возили на фронт, "крутили" в городах и заштатных поселках. Люди верили и расставались с прощальной фразой об обязательной встрече "в 6 часов вечера после войны".

Вот это была жизнеутверждающая, зовущая к Победе национальная идея!

Здесь же в эвакуации молодежь заканчивала прерванное образование. Конечно же, не в том объеме, что до войны. Нонна получила аттестат об окончании средней школы ?41 от 4 июля 1944 года.

Ранней весной старший лейтенант Доломанов отбыл в расположение 44 полка 242 горно-стрелковой дивизии 4-го Украинского фронта на линию фронта в бои за освобождение Крыма.

Знойным летом в гостеприимном армянском крае Нонночка получала первые весточки с фронта от Виктора.

А стихотворение "А ТЫ МЕНЯ ПОМНИШЬ..." было посвящено юной возлюбленной.

Приказ пришел. И в полночь

Начнется наступленье.

Затянешься и вспомнишь

Далекую Армению.

Там небо не такое,

Спокойнее, светлее

Над горною рекою

Мохнатый персик зреет.

Забыв про все, от зноя

Скрывались мы под грушею,

Побудь еще со мною,

Пощебечи, послушаю.

Спешила порой позднею

Дорожкой не укатанной,

Чтоб не была опознана,

Чтоб не была угадана.

Уже, наверно, полночь

Сколько сейчас времени?

А ты меня помнишь,

Девушка в Армении?

Летом же 44-го Нонна и Шурик возвращаются в освобожденный от фашистов Днепропетровск. В домик в районе железнодорожного вокзала и Озерки. На улицу Кронштадскую 33, к бабушке Жене.

Спустя более полувека я найду этот адрес. Там почти ничего не изменится с тех послевоенных пор. Осколок старого города. Как бы, застывший во времени. Даже дома еще сохранятся сплошь старые с многолетними уставшими фруктовыми деревьями, тенистыми, заросшими травой, лопухом, и, захламленными столетним скарбом, тесными двориками. Сплошными разномастными заборами, разделяющими такую маленькую территорию на множества мелких, лоскутных участков с громоздящимися почти друг на друге такими же разнокалиберными, мелкими домиками.

Всё та же узкая крутая улочка, одной стороной, спускающаяся резко вниз и, уходящая в чей-то, поросший густыми пыльными кустами крыжовника, малины и старым развесистым орехом, двор.

Не мощеная. Замусоренная. Со стихийной свалкой на обочине. Со стойким ощущением присутствия неподалеку большущего шумного, многоголосого, разухабистого базара. С его подозрительной публикой, разномастными шулерами, пьянчужками, карманниками, скандальными базарными торговками. Привокзальные и при базарные территории больших городов во мне всегда вызывали инстинктивное неприятие. И бессознательный страх. Увы. Не вписываюсь в интерьер. Чувствую себя, среди этой публики, мягко говоря, неуютно. Не хватает смелости, хватки, напора. Меня там легко "развести", обидеть. Наорать безответно и безнаказанно.

Нашла я эту улицу, домик за высоченным, метра два, деревянным глухим, доска к доске, забором. От любопытных глаз двор отгораживался сродни стратегическому объекту. Нынешний хозяин производил впечатление странного нелюдимого отшельника или человека с неустойчивой психикой, неадекватного. Во двор не впустил, услыхав, что здесь в прошлом веке жили мои предки. Пробурчал что-то невнятное. Может, испугался возможных притязаний на собственность. А я всего - то и хотела - взглянуть на дом, где они жили. Единственное, что удалось - сфотографироваться на фоне исторической таблички с магическим адресом ул. Крондштадская,33.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЭВАКУАЦИИ

Вернувшись в Днепропетровск, Нонна первым делом хочет продлить обучение и обязательно получить высшее образование. Но кем быть? Врачом, филологом? Она еще не определилась и отправляется в университет.

26 июля 1944 года Нонна зачислена на биологический факультет Днепропетровского Государственного Университета.

Одновременно она подает документы в Днепропетровский и Смоленский мединституты. Зачислена в оба.

Выбирает, не факультет биологии, а конечно - же, мединститут. Смоленский.

В Смоленске еще стоит госпиталь, где живет и работает мама - Лидия Порфирьевна.

Нонна проучится в Смоленском мединституте два семестра и сдаст две сессии. Изучать будет латинский язык, органическую и неорганическую химию, биологию, физику, иностранный язык. В ходу тогда был немецкий.

Получит зачеты по практическим курсам анатомии, гистологии, качественного анализа. Но врачебная наука с обязательным практикумом в морге, зубрежка латыни, как - то не очень прельщают юную романтическую особу.

Впереди рисуется насыщенная, более красочная, праздничная яркая жизнь. Созвучная настроениям Победы. И может, следует заняться чем-то более интересным, связанным с литературным творчеством, с филологией?

Осенью 1945 года расформировывается эвакогоспиталь в Смоленске и согласно вызову Дорсанотдела Сталинской железной дороги, Лидия Порфирьевна направляется на прежнее место работы. В Днепропетровск. Врачом-терапевтом железнодорожной поликлиники. Оставаться одной в чужом городе Нонна не хочет и уезжает вместе с матерью домой. Надеясь, оформить перевод в Днепропетровский мединститут, а может, вообще поменять профиль обучения.

А тут послевоенная, радостная суматоха. Возвращаются из эвакуации друзья, подруги. Забрасывает письмами Виктор. Старается передать посылку фруктов из Крыма. Неожиданно проездом в командировку, заезжает на пару часов в Днепр, проведать Нонночку.

В ноябре 1945 года Лидия Порфирьевна отбывает на новое место работы - врачебный участок станции Верховцево.

И как - то, во всем этом ярком, счастливом, полном надежд и ожиданий периоде, промчатся стремительно дни и месяцы. Как потом окажется легкомысленно упущеные.

Спустя некоторое время, получив квартиру, состоящую из кухни и комнаты, в строении барачного типа, Лидия Порфирьевна заберет в Верховцево уже совсем старенькую, почти беспомощную свою маму. Нужно будет обустраиваться на новом месте. Нонна поедет помогать матери, зная что та все время проводит в больнице, а на дом у нее никогда не оставалось времени.

НОННА С МАМОЙ В ВЕРХОВЦЕВО

В Верховцево Нонна знакомится с молодыми интересными женщинами. Подругой на всю жизнь останется Любочка. Тогда еще Воронова, по первому мужу. Красивая, стройная, привлекающая внимание мужчин. С пронзительным интригующим взглядом темно карих внимательных глаз из-под черных ресниц. С яркими алыми губами, тонкой талией. Она модница. Сама шьет себе сногсшибательные наряды. Умница. Острая на язычок. Не из тихонь. Любочка учится на учительницу русского языка и литературы.

Подругой станет и Тамара Абарцумян. Смуглая, черноглазая и чернобровая. С волнистыми длинными тяжелыми черными волосами. Яркая своей нездешней армянской красотой. Спокойная, мягкая и в противовес Любочке, застенчивая и немногословная. Она так сейчас притягивает порывистую, открытую, впечатлительную Нонну, недавно вернувшуюся из радушной, солнечной и душистой Армении. С ее сердечными, отзывчивыми людьми, и волнующими, радостными воспоминаниями о встрече в Кировакане с Виктором.

Многие годы Тамара будет заведовать художественной библиотекой при клубе железнодорожников. На этой обоюдной любви к литературе они с Нонной и подружатся. Обе страстные читательницы и ценительницы литературных новинок, умных талантливых авторов.

Еще одна красавица блондинка с точеным профилем и такой звучной фамилией - Козырь, станет маминой приятельницей. Тамара работала в железнодорожной больнице регистратором. После войны она приехала к своей бабушке в Верховцево и вышла там замуж. До войны Тамара Козырь тоже жила в Днепропетровске, в том же районе Озерки на улице Ленинградской. Общие воспоминания о довоенном детстве в родном городе и сблизили их.

Еще одна подруга с тех времен останется по жизни до конца своих дней. Еще одна Тамара. Токарева. Полная мамина противоположность. По темпераменту и поведению. Да и по "экстерьеру".

Она высокая, крупная. Женственная, белолицая, светлоглазая. Очень миловидная. Заметная. Вальяжная. Мимо таких не проходят.

Громкая, властная. Заведовала единственной в Верховцево привокзальной столовой. Перед Тамарой все стояли "на вытяжку". И персонал и посетители. В любой самой огнеопасной ситуации моментально наводила порядок. Одним своим громкоголосым появлением вводила в ступор нерадивых подчиненных. А подвыпившие, пытающиеся "навести шорох" местные постоянные клиенты забегаловки, утихомиривались, миролюбиво разрешая возникшие на ровном месте конфликты и заверяя ее, что все в порядке и так мол, будет и впредь. Они ее боялись и уважали одновременно.

Виктор Доломанов при малейшей возможности заезжает к Нонне. Хотя в это время служит в редакции военной газеты и работает в Хусте. Часто в командировки ездит в Потсдам, что в Германии. В Верховцево врывается неожиданно, шумно, с горой подарков, невероятно вкусных сюрпризов в это полуголодное послевоенное время. Всего на несколько часов.

Он всегда в офицерской форме, позванивая орденами и медалями на груди. Перепоясанный портупеей с плоской, скрипучей, остро пахнущей новой кожей планшеткой цвета кофе с молоком.

ГВАРДИИ КАПИТАН ВИКТОР ДОЛОМАНОВ

Прямо киногерой. Привезет много новостей, занимательных историй, ярких рассказов о другой, насыщенной событиями жизни военного журналиста. Красивый, энергичный, щедрый. Спешащий на обратный поезд.

Подружки откровенно завидовали. В Верховцево такие орлы залетали не часто.

Нонна иногда, как она сама говорила, "устремлялась в бега" в Чернухино. К бабушке Химе, с которой можно посекретничать, "поплакаться в жилетку". Рассказать о своем женихе, просто погостить, отдохнуть. А бабушка будет нянчиться с ней, как с малым дитем. Готовить что-нибудь вкусненькое и баловать любимую внучку.

Сюда, в Чернухино, уже привез Шурик свою молодую жену Шурочку. Такую неприспособленную к сельской жизни. Баба Хима всех своих внуков любила, отдавая им ту неизрасходованную любовь к единственному сыну Андрею, которого семья так рано лишилась. И об истории исчезновения которого, молчала во благо будущего внуков и ожидаемых правнуков.

ЗАМУЖЕСТВО

Летом 1947 года Виктор окончательно поставит вопрос ребром и увезет невесту, молодую жену, с собой. В Западную Украину.

В августе 1948 года появлюсь на свет я, и вопрос об учебе будет закрыт. Хотя бы на время.

В сентябре 1949 года, спустя год, мама подаст документы на заочное отделение филологического факультета Днепропетровского Госуниверситета. Здесь она тоже сдаст две сессии.

Изучать уже будет русский фольклор, логику, теорию литературы, современный русский язык, обязательные в то время, основы марксизма-ленинизма. И неизменный немецкий язык в качестве основного иностранного.

У нее появятся новые подруги-сокурсницы. А на филологическом обитают сплошь интеллектуальные барышни.

Но семейная жизнь, маленькая дочь опять отвлекут от учебы.

МАМА В ЯЛТЕ

Потом будет кочевая жизнь семьи военного офицера. В основном по Западной Украине. С частыми поездками Виктора в Германию, Чехию, неожиданными командировками по Закарпатью, его дежурствами в дремучих карпатских лесах в "лагерях". Где в это время ох, как неспокойно!

1 мая 1954 года на свет появится второй ребенок в семье. Мальчик. Долгожданный продолжатель казачьего рода. Рожала мама, как и меня, конечно же, в бабушкиной больнице в Верховцево. И если быть уже до конца честным и объективным, то следует вспомнить, что родился малыш поздно вечером 30 апреля. Но кто ж упустит такую возможность - записать рождение в "великий праздник всего прогрессивного человечества" - день солидарности трудящихся. И в честь вождя, который " живее всех живых", назвать Владимиром?

Некоторое время мама с Вовчиком и мною проведет у бабушки. Потом папа заберет нас в Закарпатье. В Стрый. В коммунальную квартиру с соседями Розенбаумами. Мама не боится переездов и новых городов.

КУРИЛЫ

Но самое неожиданное и экзотическое путешествие состоится очень скоро, когда маленькому сыночку исполнится всего годик. Отцу предстоит длительная командировка на Дальний Восток. На Курильские острова. Мама поедет с ним. И с маленьким Вовкой.

Нонна легкая на подъем, любительница путешествий. Но все больше по книжкам из этой серии. С твердой верой, что когда-нибудь своими глазами увидит дальние края и неизведанные страны. Ведь прекрасная жизнь только начинается. И все ещё впереди. И эта командировка мужа на край света воспринимается ею ни как определенное отлучение от шума городов, быстро сменяющихся событий, а как некая удача. Проехать через весь огромный Советский Союз! Ведь ехать придется поездом с пересадкой в Москве, столице. Путешествие через одну шестую земного шара займет почти полмесяца. Через Волгу, Уральские горы, Среднюю Азию, неосвоенную ещё целину, бескрайнюю обманчиво безжизненную тундру, дальневосточные дремучие леса. С краткосрочным пребыванием на острове каторжан и ссыльных - дождливом и негостеприимном Сахалине. И, наконец, только что ставшие советскими, Курильские острова. С их японским духом, скалистым, безрадостным ландшафтом и деревянными неказистыми домишками.

Сплошная экзотика! И было совсем не страшно. И уж тем более никакого горя в этом она не усматривала и не роптала на судьбу, что одни едут в Германию, а они с Виктором на Курилы.

Мама с энтузиазмом и тщательностью собиралась в дорогу. Нужно было предусмотреть все до мелочей для маленького Вовчика. Мама умела практично собираться в дорогу, рационально паковать чемоданы, отсеивать ненужные вещи и позаботится о предметах необходимых.

Меня, ясное дело, оставляли с бабушкой в Верховцево. Я должна была идти в первый класс. А какая школа на неосвоенных еще островах!

Даже для молодой, полной энергии и оптимизма женщины дорога с маленьким сынишкой и мужем офицером, оказалась несомненно нелегкой. Но мягкий вагон, заботливый муж, спокойный не капризный и удивленный сменившейся обстановкой Вовчик, которого убаюкивал размеренный стук колес, все это нивелировало остроту отрицательных моментов. А калейдоскоп абсолютно непохожих друг на друга пейзажей за окном и непредсказуемых мизансцен на незнакомых вокзалах и полустанках, давали столько впечатлений, отодвигая на второй план кажущееся однообразие длинной утомительной поездки.

Остров Кунашир оказался на самом деле краем земли. Отсутствие какой либо растительности, нагромождение одноэтажных деревянных разнокалиберных лачуг, хаотично построенных, отсутствие улиц как таковых, если не считать одну, не мощеную дорогу, делящую его условно пополам. На левую и правую части. Справа и слева на клочок суши набегают океанские волны, а между ними почти впритык к кромке земли и друг к другу громоздятся серые неприглядные барачного типа строения. Они сколочены из не крашенных досок, пропитанных соленой океанской водой, не раз высушенных порывистым холодным ветром. Обсыпаемые большую часть года колючим снегом - остроугольными ледышками. Жилища сориентированы вдоль дороги. Она здесь единственная и потому главная. Земля, как категория почвы, отсутствует. Вместо нее каменистая поверхность.

ЮЖНО-САХАЛИНСК. ОСТРОВ КУНАШИР

Вся эта картина неожиданна и непривычна для глаз европейцев.

Поселились Доломановы в одном из таких деревянных незатейливых домов. С печным отоплением, удобствами во дворе. Топили дровами. И днем и ночью шумел почти под окнами Тихий океан, тревожно завывал ветер, дымились кратеры вулканов Менделеева, Тятя-Яма. По-японски "яма" - гора. Возвышалась и была видна в безоблачную погоду священная для всех японцев горная вершина - Фудзияма.

Маловыразительный ландшафт разнообразили скалы, выступающие прямо со дна океана. Одной из таких примечательных и впечатляющих была скала под красноречивым названием Палец. Она действительно торчала высоченным одиноким пальцем прямо из воды недалеко от пологого каменистого берега. Круглые сутки шуршали океанские мощные волны, перекатывая прибрежные камни и выбрасывая на сушу бурые темные водоросли. Пластинчатые, широкие как большущий лист или стебель. Так называемая, морская капуста. Ламинария. Воздух был густо напоен её йодистым запахом.

Когда выпал снег и задули ледяные ветры, мама надевала черную котиковую шубку, светлые валеночки-бурки и нелюбимый ею, но такой незаменимый в этих условиях, теплый серый пуховой платок.

Вовка щеголял в белой кроличьей шубке, подпоясанной тонким кожаным ремешком. Шубка, как обычно, была куплена "на вырост", с чуть длинноватыми рукавами, зато была теплая и не продуваемая океанскими ветрами. В двух вязаных шапочках для надежности. Одна - белая пушистая - пуховая. А сверху - шерстяная, ручной вязки из толстых зеленых ниток, с орнаментом по центру из ниток ярких, разноцветных. Мама поднимала ему шелковистый меховой воротник и подвязывала пестрым шерстяным шарфиком с кисточками. Только начавший ходить Вовчик, ковылял по чистому слепящему глаза, голубоватому снегу в черных теплых валеночках.

ВОВЧИК С МАМОЙ НА ПРОГУЛКЕ

В теплое время года мама ухитрялась в безветренную погоду, что случалось крайне редко, надевать любимую шляпу с полями и демисезонное укороченное модное пальто. Папа ходил исключительно в офицерской форме. В шинели, кителе, галифе и высоких начищенных блестящих сапогах. В сырые дождливые дни на плечи набрасывалась армейская плащ-палатка.

Таким и запечатлела его мама на снимках на фоне равнинного каменистого берега с пенистыми кружевными, беспокойными, многоярусными волнами Тихого океана и на фоне монументальной одиноко торчащей в воде скалы. А у подножья её снялся сослуживец отца, и стало ясно, что Палец этот только с виду не очень высокий. Но на самом деле он приблизительно в 20 раз превосходит человеческий рост.

ПАПА НА ФОНЕ СКАЛЫ "ПАЛЕЦ"

Мама, как и отец, была страстная фотолюбительница. На Курилы они захватили с собой немецкий, привезенный отцом из Германии, фотоаппарат. Сделали много снимков и отправляли "на землю" с мамиными комментариями на обороте. Названия действующих и дремлющих вулканов, необыкновенную громадную скалу, общий вид городка Южно-Курильска на фотографиях мама описала и отправила нам в Верховцево и папиной маме, бабушке Эле.

Новый 1956 год родители с Вовчиком встретили на Кунашире. Ранней весной возвращались "на большую землю" опять через Москву. Там и был куплен знаменитый, уже описанный мной чайный сервиз из тонкого фарфора с необыкновенно красивой для того времени расцветкой. На шоколадном фоне густой рисунок из некрупных бежевых цветочков.

Из экзотических сувениров, привезенных с Курил, помню долгое время хранившиеся в коробке две морские "звезды" и морскую "иглу". Собственно это морские беспозвоночные животные. Звезды в диаметре были сантиметров 10. Звезда была из пяти радиально симметричных щупальцев вокруг небольшого округлого основания. Скелет таких животных известковый и звезда была вся закостенелая с острыми пупырышками по всей поверхности. Засушенная она имела серо-розовый цвет. Обе звезды приблизительно одного размера, одна чуть больше, другая - поменьше.

Игла, оправдывая свое название, действительно походила на длинную, сужающуюся к одному концу "цыганскую" иглу. Твердая, колючая своими остренькими маленькими иголочками по всей поверхности.

Это были трофеи, запутавшиеся в морских водорослях, выброшенные океанскими волнами на каменистый берег и, вытащенные родителями собственноручно.

Водились там еще морские лилии, огурцы, ежи. В океанской воде они все имели яркую разнообразную окраску и достаточно гибко и пластично передвигались. Морские звезды, как "санитары" уничтожают рифообразующие кораллы, а как хищники - устриц и мидий. Некоторых морских ежей ловят и используют в качестве еды. У них съедобная икра.

А еще в районе Курильских островов ловят крабов и ценные породы рыб - кету, лосось. Прямо на сейнерах - плавучих фабриках, их разделывают. И выпускают консервы. На "большой земле" в то время это еще не было дефицитом.

В Верховцево папа привез маму с Вовчиком в апреле 1956 года.

ОДНА

По возвращении домой Виктор будет демобилизован из армии.

Практически с увольнением он получит "волчий билет" - инвалидность 1-й степени. Устроиться на работу он не может. Жить на военную пенсию и содержать молодую жену и двух малолетних детей, считает недопустимым.

Да и вообще творческая личность не умеет сидеть, сложа руки. И "ждать милости от природы". Нужна само реализация. После бурной журналистской деятельности остановиться внезапно, "на скаку" просто немыслимо.

Отец уезжает в Казахстан, подальше от цивилизации.

Я уже писала, что Средняя Азия выбрана неслучайно. Там живет мама Виктора и его младшая сестра Любочка с мужем и детьми.

Казахстан в те времена - это завуалированная всесоюзная ссылка. Туда всегда отправляли "с глаз долой" всех неудобных, неугодных.

Как, впрочем, еще с царских времен туда из первопрестольной назначались губернаторы, сначала для освоения Средней Азии, и ссылались опальные бунтари. Так, в Мангышлаке, среди песков на долгие годы оказался и ссыльный Тарас Шевченко. Без права держать в руках карандаш и лист бумаги.

В 30- годы двадцатого века туда ссылали кулаков и всяких недовольных советской властью. До Великой Отечественной войны в Узбекистан, Казахстан отправляли выпускников технических вузов. Строителей, железнодорожников, мостовиков для освоения необжитых пространств и привнесения в те края цивилизации. Вручив, им путевки на "стройки века".

Во время войны страна эвакуировалась в ту же недосягаемую глубь.

Туда же депортировали по приказу Сталина целые народы по этническому признаку. Немцев, западенцев, поляков, чеченцев. Из Крыма - татар, армян, болгар, греков. Все они угодили туда по указу генералиссимуса от 11 мая 1944 года. Объяснялось все просто - "за пособничество и сотрудничество с гитлеровцами". Высылались народы в огромном количестве. Кто там будет разбираться - виноват, не виноват. Лес рубят, щепки летят. А люди всегда были именно этими "щепками". Или винтиками. Как вам будет угодно.

После войны депортация продолжалась. В частности с Западной Украины в период с 1947 по 1956 годы выслали более 100 тысяч семей в Среднюю Азию и Сибирь. Вывозили людей в товарных вагонах для скота. И сбрасывали в голой степи, неприспособленной для жизни. Каждый десятый умирал в дороге. Тела их просто выбрасывали из вагонов на железнодорожное полотно.

Высылали не менее чем на 20 лет. Без права возвращения в большие города. На всех западенцах ставилось клеймо - бандеровцы. Реакция, оставшихся дома, была адекватной. Так закладывалась многолетняя вражда, непримиримость внутри страны. Власть, государство, таким варварским методом держало народ в страхе и повиновении. "Разделяй и властвуй" - во веки веков. И до наших дней.

Конечно, общеизвестными эти факты стали только после открытия архивов КГБ уже на рубеже столетия. О миллионах расстрелянных без суда и следствия. Об инспирированных самим КГБ всяческих, многочисленных дел - "ленинградском", "врачей-отравителей", против творческой интеллигенции, бандеровцев и т. д. Страна ужаснулась, а молодежь просто отказалась верить. Обзывая, все это навязанными той же пропагандой "ужастиками".

После Победы многие так и остались там жить. Некоторых, просто не допускали в центральную европейскую часть страны. Иные, прячась от властей, искали там возможность выжить.

В таком "богом забытом" месте можно устроиться на работу. Виктор хотел использовать в этом крае свой до конца не реализованный журналистский литературный потенциал. Его всегда страстное желание писать. Статьи, репортажи, стихи. Быть в гуще событий.

Начиная с нуля "на целине", на строящейся дороге, среди голой степи и при острой нехватке профессиональных кадров, работает редактором созданной им же многотиражки для строителей "Мостовик". Здесь его быстро заметили и оценили как зрелого журналиста и толкового организатора. Им довольны начальники и коллектив. Что бывает, прямо скажем, не часто. Занимается такой черновой работой он с дальним прицелом на продвижение в более престижную столичную редакцию. В Алма-Атинскую газету он готовит свои корреспонденции. Вначале как внештатный сотрудник, с большими надеждами на будущее. Но... Все перспективы обрывает его внезапный уход.

Нонна остается с двумя детьми на руках. Ей всего лишь 31 год.

ВОВА, МАМА, Я

ПРОДОЛЖЕНИЕ УЧЕБЫ

Перед Нонной в этой непростой ситуации опять встанет сакраментальный вопрос о продолжении обучения.

По законам того времени поступать в высшие учебные заведения можно до 35 лет. Но вот беда, все военные аттестаты об образовании теперь уже подвергаются сомнению. Их надо подтверждать. Некоторые архивы утеряны, а некоторые, как станет известно спустя много лет, сознательно уничтожены.

Очень распространенным и повсеместным становится обучение в школах рабочей молодежи. В период Отечественной войны многие молодые люди остались без документов о среднем образовании. А сколько молодежи и не смогли доучиться. Теперь же все сели за парты. Днем работа, вечером учеба в школе. В вечерних школах за детскими партами оказались взрослые тети и дяди. Многие в военных гимнастерках, с боевыми наградами.

Нонна в компании с Тамарой Токаревой отправляется в 10-й класс вечерней школы. Чтобы иметь на руках документы, ни у кого не вызывающие подозрений об их легитимности.

В школе преподавали прекрасные учителя. Среди них было немало высокообразованных, талантливых людей, пострадавших в период репрессий 30-х годов. Некоторые из них вернулись после сталинских лагерей и обосновались в тихом небольшом городке. Они даже жили как-то компактно на прилежащих к школе улицах.

26 июня 1957 года мама закончила среднюю школу рабочей молодежи ?2 ст. Верховцево Сталинской железной дороги. Аттестат зрелости со сплошными пятерками.

"На основании Постановления Совета Народных комиссаров Союза СССР от 21 июня 1944 года ?750 "О мероприятиях по улучшению качества обучения в школе", Доломанова Нонна Андреевна награждена ЗОЛОТОЙ медалью.

Настоящий аттестат, согласно *4 Положения о золотой и серебряной медалях "За отличные успехи и примерное поведение", утвержденного Советом Народных Комиссаров Союза СССР 30 мая 1945 года, дает его владельцу право поступления в высшие учебные заведения Союза СССР без вступительных экзаменов".

Но теперь уже, речи о дневном обучении быть не может. В послевоенное время очень распространенным было заочное. Обучение, скорее самостоятельное, с выполнением необходимого количества контрольных работ, отправляемых в ВУЗ на проверку по почте. И с двумя сессиям. Летней и зимней.

Вместе со своей подругой Тамарой Токаревой мама подает документы в торговый институт. Конечно же, это идея Тамары. Работая заведующей столовой, вращаясь в специфических кругах торговых работников, Тамара, таки, уговорила маму заняться именно этой сферой деятельности. Чего греха таить, места здесь прямо скажем, хлебные. Тамаре для дальнейшего продвижения и устойчивости положения требовался диплом о высшем торговом образовании. Такая работа, именно в торговле, не каждому по плечу. Тут надо иметь специальный характер. Более агрессивный и бескомпромиссный. Быть готовым к тому, что тебя в любой момент могут "подставить" и уметь при необходимости "назвать вещи своими именами" без сожалений и мук совести.

Куда, вечно сомневающейся Нонне, с её легко ранимой натурой? С её неумением плести интриги, ловко уходить от чужих искусно расставленных ловушек? Какая торговля?

Но Тамара мертвого уговорит. Своим напором убедила, а вдруг у Нонны получится? Да и учиться вдвоем веселей и легче. Вместе делать контрольные, ездить на сессии.

Одним из условий успешной учебы на заочном отделении ВУЗа была непременная, обязательная одновременная работа по данному профилю. То есть, предполагалась торговля.

Мама в это время устраивалась работать в больницу лаборантом в рентген кабинет.

В маленьком компактном Верховцево Спиридонова на виду. Её дочь тоже. Все их шаги рассматривались как под микроскопом. Скрупулезно. И нашлись "доброжелатели". Тогда еще все продолжали "стучать" на неблагонадежные и неустойчивые элементы. Короче, в торговый институт ушла бумага, в которой сообщалось, что студентка Доломанова вовсе не работает в торговой сети, а по сему не имеет право занимать чье-то законное место. Из института маму отчислили. К её облегчению и нескрываемой радости. Слава богу, не судьба! Как бы и попытки благие делала, но, к счастью, не сложилось. Об этой упущенной возможности мама ни когда не жалела и не вспоминала. А если и всплывало это в памяти, то лишь с усмешкой и самоиронией.

У Шурика, кстати, о чем я уже писала, попытка стать бухгалтером после финансового техникума тоже закончилась фиаско.

Хорошо еще, что, не без помощи "добрых людей", не угодил в места не столь отдаленные. По своей наивности, добропорядочности и абсолютного незнания специфики вопроса.

После внезапной смерти мужа в сентябре 1957 года, у Нонны на руках двое маленьких детей. Нужно было их кормить и "ставить на ноги".

А высшее образование так и осталось нереализованной задачей. Десять лет назад это казалось так реально, так легко выполнимо.

С этого момента до конца дней, Нонна будет горько об этом сожалеть. Однажды, когда я уже буду в том же возрасте и у меня возникнут личные семейные проблемы, мама скажет в какой то нашей беседе:

"Тебе легче, ты материально независима". А значит - свободна.

А тогда, в 1957 году, выручала нас всех мамина мама. И была нам баба Лида и за кормильца, и за главу семьи. И за отца, и за бабушку.

Мама решает остаться работать в больнице в рентген кабинете.

Для того, что бы не вызывать различные кривотолки, устранить "подметные" письма о разведенной в больнице семейственности, необходимо было иметь специальное медицинское образование. Следовало закончить профильный техникум.

В 1962 году Нонна поступает в Харьковский Рентгеновский техникум Министерства Здравоохранения на заочное отделений. Обучение длится три года. В 1965 году она получает диплом рентген -электротехнического медицинского техникума и становится специалистом. Техником-электриком по монтажу и ремонту электромедаппаратуры.

Все оставшуюся трудовую жизнь Нонна проведет в рентгеновских кабинетах.

В Верховцево, где мама начинала работать, врачом-рентгенологом работал Мезенцев Иван Иванович. Был он очень квалифицированным специалистом, авторитетным, уважаемым. Настоящий уездный лекарь. Много практиковавший и много знающий. Интеллигентный. Спокойный, уверенный. И, вселяющий уверенность в окружающих. Не помню его раздраженным, кричащим, повышающим голос на младший медперсонал или больных. Уважительный и внимательный.

Всегда в затемненном кабинете с черным тяжелым мягким занавесом на входе, и красным фонарем над дверью с надписью на плафоне "Без вызова не входить". Он изо дня в день в полной темноте рассматривал сквозь светящийся экран холодного громоздкого металлического аппарата чьи-то скелеты, легкие, коленные и тазобедренные суставы. Носил безукоризненно белый выглаженный халат с застежкой спереди и белую накрахмаленную шапочку. Был исключительно деликатен, многогранно образован. Мезенцев был осколком грамотных врачей старой формации, соблюдающих пресловутый кодекс чести. В 50-е годы их было еще много. Теперь это уже уходящая натура. А, может даже, ушедшая.

У него была одна, но "пламенная страсть" - футбол. Это был, кажется, единственный человек в Верховцево, который ездил на футбольные матчи за любимой командой. Ездил поездом, летал самолетом. В 60-тые годы только появилось телевидение, и футбол еще не транслировали. Матчи слушали исключительно по радио. Ему этого было мало.

Футбольных "фанатов", а тем паче, их клубов тогда еще не существовало. И такие его поездки расценивались как чудачества.

Справедливости ради следует сказать, что в то время, вообще развлечений было немного.

В Верховцево это было кино, клубная библиотека. Для людей интересующихся - ежемесячные "толстые журналы", "Литературная газета", - еще тонкая, на двух листах.

Краем уха я слышала, как мама, придя с работы, рассказывала, куда в очередной раз собирается поехать или уже уехал Мезинцев. И хоть в нашем доме поклонников футбола в лице мамы и бабы Лиды не было, но к этой его причуде относились с уважением.

Говорят, интеллигентность - это чувство меры. Вот в нем было это эфемерное, казалось бы, качество. В юности мама мне говорила, что у меня как раз, с чувством меры проблемы. Все мои поступки и переживания - "через край".

ИДА И ОКСАНА

Где-то в 70-е годы у мамы появилась еще одна близкая подруга. По окончанию Днепропетровского института инженеров железнодорожного транспорта, или как его все звали, ДИИТа, приехала в Верховцево инженер путей сообщения Боявер Ида. Ида Григорьевна.

Сначала она снимала жилье в частном секторе. А потом получила комнату в квартире с соседями. С медработниками - супружеской парой Кобеняк. Муж, Данило, работал в железнодорожной больнице под бабушкиным руководством, кажется бухгалтером. Жена его работала тут же. Медсестрой. Их квартира была коммунальной. Тогда многие жили в квартирах с несколькими соседями. Иде еще повезло, соседи - всего одна семья.

Дом, где она жила был недалеко от вокзала, от места ее работы. Кабинет, в котором Ида работала, располагался на втором этаже здания вокзала. Окнами на перрон.

Если бы Ида вышла замуж, отдельную квартиру дали бы ей достаточно быстро. В Верховцево специалистов жильем обеспечивали.

В Днепропетровске у Иды жили родители. Практически на каждый выходной она уезжала к ним. В будние дни после работы часто бывала у нас. Они с мамой ходили в клуб в кино, в библиотеку к Тамаре или в гости еще к какой-нибудь приятельнице. Но чаще, оставались у нас. Болтали, смотрели телевизор, когда он появился.

В гости ходили к Оксане Манко. Это еще одна подруга. Она врач. Но работала не в бабушкиной железнодорожной больнице, а в поселковой. Оксана натуральная блондинка, яркая очень привлекательная.

Она с мужем жила в большом добротном "своем" доме из белого кирпича. С фруктовым садом и огородом. Их дом стоял сразу за базаром, на улице Украинской. Это был, практически центр. Муж, Вася, мужчина высокий, статный, красивый работал сначала в потребкооперации. Я до сих пор не знаю, что это такое. Но доступ имел к дефициту. Хорошим импортным вещам, продуктам. Справедливости ради следует сказать, что ни мама, ни бабушка никогда не пользовались его услугами. У нас дома вообще не было культа тряпок и дефицита. Все наряды и себе, и бабушке, и мне мама шила сама. А все продукты, которые были в магазинах и на базаре, мы могли купить самостоятельно, и этого было достаточно.

У Оксаны был единственный сын Олег. Её гордость, надежда и страстная материнская любовь. Олег был красавчик. Высокий и стройный как отец. Лицо чистое с ясными светлыми глазами и правильными классическими чертами. Густые, слегка волнистые темные волосы всегда сами собой укладывались в прическу. То ли, только подстриженные, то ли отросшие. Ему все шло. Его можно было снимать в кино. Причем, без всяких гримеров, в любое время дня и ночи. Он всегда был хорош. Очень обаятельный, общительный. Спортивный. Внешне образцово-показательный.

В доме было пианино. Оксана любила музицировать. Упрашивать долго её не приходилось. Делала это всегда с удовольствием. Она пела под собственный аккомпанемент арии из оперетт, известные песни. Еще одной её страстью были болонки. В доме всегда были эти шумные, комнатные, ручные собачки. Всегда белые и не меньше двух.

Ида была тоже обладательница хорошего голоса и страстная любительница пения. Пела модные эстрадные песни. Она выступала с самой главной сцены Верховцево. Сцены клуба железнодорожников. По большим праздникам там устраивали концерты местной самодеятельности. Известные в городке люди пели, танцевали, читали стихи, юморески Остапа Вишни и Миколы Олийника. Такие концерты пользовались огромным успехом. Артисты были в ранге "народных". Их обожали, за творчеством следили. Концерты стремились обязательно не пропустить.

Перед очередным концертом Ида обязательно приходила к нам. В новом "концертном" платье. Это был наряд, сшитый "на выход". Один из них я помню. Пышная, кажется плиссированная, светло серая, жемчужная юбка. Из тончайшей шерсти. Для пышности под нее поддевалась белая ситцевая накрахмаленная нижняя юбка с высокой оборкой по низу. Белая прозрачная нейлоновая нарядная блуза и широкий черный пояс на талии. Все было остромодное и красивое. У Иды была высокая большая упругая грудь и тонкая талия. Классические женские пропорции -"песочные часы". Все преимущества своей фигуры она умело подчеркивала.

Перед выходом в свет Ида выпивала сырое яйцо, для более яркого звучания голоса и они с мамой отправлялись в клуб. Мама шла в роли группы поддержки в зрительный зал, Ида - за кулисы для последних приготовлений и неизменных, сопровождающих каждое выступление волнений.

Волноваться и трепетать она начинала еще у нас дома и эта предсценическая обязательная дрожь пробегала по нашей квартире. Наполняя её более громкими возгласами, женскими судорожными сборами. С запахом ацетона, лихорадочным размахиванием рук с невысыхающим ярким лаком на остреньких ноготках. Вдруг некстати обнаруженной спущенной петли на капроновых жестких "стеклянных" чулках. Неожиданно оказывалась недостаточно яркой губная помада, и не таким высоким, как обычно, "начес" на недавно стриженных ( как всегда чуть короче, чем надо, после парикмахерской) волосах. Последний взгляд в зеркало, сладкий аромат вылитых на себя духов. Стук каблучков. Шум, гам. Такой приятный, волнующий, праздничный. Многообещающий. Но, как потом окажется, опять обманувший призрачные надежды.

Нет, надежды на успешное выступление не были напрасными. Идиному пению громко хлопали, кричали "бис". Но как любой актрисе, ей хотелось "продолжения банкета". С цветами, загадочными настойчивыми незнакомцами харизматичной внешности. Неординарными поступками этих самых мифических поклонников. Всего того, что фантазирует себе каждая молодая женщина. В Верховцево, с его немногочисленными претендентами на главные мужские роли в таких мечтах, подобные надежды каждый раз оказывались нереализованными. Но это была всеобщая беда молодых женщин послевоенного времени. Увы. "Хеппи энд" бывал крайне редко по независящим от главных героинь объективным причинам.

Ида очень хорошо владела немецким языком. Когда впоследствии Вовка в школе имел проблемы с "немкой" Екатериной Матвеевной, то Ида с ним позанималась. И занятия дали результаты. Оценку по немецкому языку удалось исправить. А требовательной "немке" довести наши с Вовой знания немецкого до такого уровня, что ни у меня в институте, ни у него впоследствии, даже в академии, не было проблем с иностранным языком.

Я теперь вспоминаю, как будучи школьницей, встречала Иду днем на улице, и она передавала через меня маме приветы и всякие мелкие просьбы. То дочитать "Новый мир" с последним интересным романом, чтоб Ида его забрала на выходные, то о времени ее прихода к нам. Я говорила, хорошо, передам и тут же напрочь обо всем забывала. Вечером приходила Ида, а она к нам приходила практически каждый день после работы, и оказывалось, что я маме ничего не передала. Я даже не вспомнила. Она каждый раз меня "вычитывала", но история повторялась. Теперь, когда ругают молодежь, что они мол невнимательные, им на все наплевать, я всегда вспоминаю именно эти эпизоды. Действительно, у нас было столько своих проблем, новостей, что совершенно неумышленно обо всем другом просто забывалось. Теперь это кажется жестоким и эгоистичным. Увы. У каждого возраста своя точка зрения.

КОЕ-ЧТО О КУРОРТЕ

В отпуск, на курорт мама ездила каждое лето. Почти всегда на Черное море.

Верховцевская серость и однообразие, дом - работа-дом, причем дорога пешком от дома до работы продолжительностью в 5 мин, летом компенсировалась обязательной сменой впечатлений и поездкой на юг. Кстати, баба Лида ни на какие курорты не ездила, но мамины поездки поощряла.

Ездили всегда "дикарями". Достать путевку в пансионат или санаторий простому смертному было не по плечу. У "кормушек" стояли в очереди партийные, комсомольские, профсоюзные деятели и администраторы всех уровней. Путевки они получали профсоюзные - "тридцатипроцентные". То есть отдыхающий платил 30 % стоимости, остальное доплачивал профсоюз. "Дикий" отдых был менее комфортный и стоил дороже, но позволить его себе могли практически все работающие. Дорога в Крым была недорогой, стоила даже в купейном вагоне не больше 10 рублей. Ночлег, койка на побережье шла по стандартной цене - 1 рубль за ночь. Еда в общепите - в пределах 2 руб. в день. Правда, в очередях и не очень вкусная. Завтрак чаще прямо на пляже, в блинной. Но одной сотни рублей на три недели отдыха без излишеств хватало. "Шикарный" отдых стоил дороже. Насколько не знаю. "По богатому" мы не отдыхали. Тогда все были равны. Главным было море, воздух, крымское солнце. Днем пляж. О платных пляжах тогда еще не слышали.

Вечерами танцы в курзале близлежащего пансионата, куда пускали всех желающих. Тогда же, помню, Ида меня учила, что на танцы на юге нужно несколько вечеров приходить в одном и том же наряде. Чтоб на тебя обратили внимание и запомнили потенциальные ухажеры. А уже потом, менять "прикид".

В августе 1961 года мама с Идой поехали в Крым. Куда-то в район Алупки.

Остались обязательные атрибуты отпуска - снимки экскурсий в Севастополь. На фоне Графской пристани, памятникам адмиралу Нахимову и Ленину.

Следующим летом мама отдыхала в Ялте. Снимки на фоне "Ласточкиного гнезда", фонтанов парка "Мисхор", Ливадийского дворца. Такого всегда интригующего и завораживающего своим названием - "Золотого пляжа".

Везде мама такая молодая, красивая и ... одинокая.

МАМА НА КУРОРТЕ НА ЧЕРНОМ МОРЕ

Всегда с интересом и удовольствием ездила на экскурсии. В Новороссийске - на "Малую землю" или Михайловский перевал. В Феодосии - обязательное посещение дома-музея Грина и галереи Айвазовского. В Новом Свете - подвалы знаменитого завода шампанских вин.

За мамой обязательно кто-то принимался ухаживать, но чаще это были абсолютно без результативные попытки. Мама была слишком разборчива. И после такого красивого, талантливого, искрометного и щедрого мужа, как наш отец, угодить и сравниться с ним было нереально.

Одного ухажера я помню. Курортный роман имел некоторое продолжение. Поклонник жил в Запорожье, писал маме письма. И приехал поздравить ее с днем рождения, в марте следующего года. Настойчивый был претендент. Внешне меня он абсолютно не впечатлил, потому вспомнить его лицо не могу, он был такой среднестатистический. Русый, среднего роста. Я запомнила его посещение и подарок. Приехал он днем, уезжал вечером. Дома были баба Лида, мама, я и, видимо, Вовка. Мама ко дню рождения пошила себе новый наряд. Его я помню в мельчайших подробностях. Это было платье из тонкой китайской шерсти (тогда китайское еще не было ругательством, базарным ширпотребом, а дефицитом). Цвета персидской сирени. Или пармской фиалки. Облегающий лиф с узким рукавом "три-четверти" (за локоть), овальным вырезом горловины. Летящая юбка "солнце-клеш". Широкий твердый пояс подчеркивал мамину осиную талию. На красивых маминых ногах с тонкой щиколоткой, изящные светлые туфельки 35-го(!) размера на небольшом каблучке. Прическа у мамы всегда была в порядке. Короткая стрижка с легкой "химией".

Ухажер понимал, что такой женщине нужно дарить украшения. Правда, он не знал какие. Я помню, как многозначительно, в лучших традициях красивого кино, он застегнул на маминой шее ожерелье. Мама разрешила это сделать и мужественно проходила в нем весь вечер. Первый и последний раз. Я помню как, глядя на нас, она улыбнулась, как бы извиняясь и прося снисхождения. Она всегда была деликатна и тактична.

А украшение... Это были стекляшки в желтой металлической оправе в виде остролистых цветочков вокруг всей шеи. Копеечное. Лоточное. Но дело даже не в стоимости. Оно было просто кичем. Я еще будучи совсем девчонкой, понимала, что такое носить нельзя.

В дополнение к ожерелью он подарил действительно красивую и стоящую безделицу, обладающую несомненной художественной ценностью. Это была вырезанная из слоновой кости узкая, высотой 15-20 сантиметров карандашница ручной работы. На фасаде в центре витиеватой резьбы веночка из неприхотливых цветов мальвы, мастерски вырезанный насквозь профиль Тараса Шевченко в полный рост. Маленькая копия известного памятника. Тыльная сторона была глухой с четкой резьбой по кости. Эта подставка, видимо под карандаши, стояла у нас в серванте среди других красивых сувениров долгие годы.

А, что касается украшений... Отец знал в них толк. У него был отменный тонкий вкус. Еще в 50-тые годы, из одной своей командировки в Германию, привез маме красивую плоскую коробочку из ювелирного магазина. Темно коричневую. Матовую. Бархатистую на ощупь, теплую. Продолговатую, трапециевидной формы с закругленными краями. Внутри она была выстлана шелком цвета топленого молока с надписью золотой вязью имени ювелира. На тускло поблескивающем шелке - три маленьких бриллиантика, заключенных в спиралевидно скрученный тонкий металл в виде сердца. Тонкая цепочка из того же светлого металла с двумя замысловатыми застежками. Одна из которых, была как-бы последней, "контрольной" с поперечной тонкой круглого сечения полосочкой, которая вставлялась в небольшое колечко.

Цвет металла предполагал серебро или платину. А может, какой то другой сплав. На ярком солнечном свете или под лампой бриллианты сверкали, моментально меняя окраску и разбрызгивая вокруг яркие многоцветные лучики. Украшение было неброское, изящное, миниатюрное. На такое хватило офицерского жалованья.

Еще папа привез маме изящное золотое колечко с тремя небольшими рубинчиками, вправленными между двумя тонкими золотыми пластиночками.

Долгое время это были все мамины драгоценности. Впоследствии она купила себе еще неброские золотые сережки с такими же некрупными рубинами.

У бабы Лиды вообще не было украшений. Что-то существовало до войны, а потом в голодные времена ушло в обмен на хлеб.

У нас в семье не было фетиша в виде золота. Относились к нему равнодушно. Я, уже взрослой, начитавшись об Ахматовой, Цветаевой (когда разрешили их печатать), представляя, как позвякивали на тонких запястьях Марины изящные многочисленные серебряные браслеты, навсегда отдала предпочтение серебру. Считая этот металл более благородным, богемным, что ли.

Мне нравились вправленные в серебро перстни с малахитом, аметистом на пальцах Ахмадулиной. Я предпочитала подвески, цепочки, браслеты и кольца именно из серебра. Мне они казались более художественно привлекательными, изысканными, нежели нарочито показной блеск золотых украшений. А избыток золота это вообще дурной тон. Как по мне.

Выходные и праздничные дни мама проводила в кругу своих подруг.

Чаще всех у нас бывала Ида. И по вечерам после работы, и в воскресенье. Так как была не обременена семьей, домашними хлопотами. Она долго не могла выйти замуж. В Верховцево не было практически выбора. Тем более для такой яркой, как она. Впоследствии, уже вернувшись в Днепропетровск, Ида удачно вышла замуж. За очень симпатичного обаятельного Спартака. Инженер, кажется строитель, работал в каком-то проектном институте. Он был разведен. Всегда душа любой компании. Ида взяла его фамилию и стала Шапиро. Жили они в любви и радости. В первые годы перестройки, как только открылись границы, уехали на ПМЖ в Израиль. Свою шикарную квартиру в центре Днепра, на главном его проспекте Карла Маркса, сдали государству. В то время квартиры не были еще частной собственностью, и их нельзя было легально продавать.

КАК В НАШЕЙ ЖИЗНИ ПОЯВИЛСЯ ДНЕПРОДЗЕРЖИНСК

Все время нашей жизни в Верховцево мама, конечно же, вспоминала город своего детства и юности - Днепропетровск. И ей, естественно хотелось туда вернуться. Но идея была практически не выполнима. Город был "закрытым". В самом прямом смысле. Из-за того, что в Днепре располагался крупнейший завод военно - промышленного комплекса ЮЖМАШ, где строили ракеты, город был закрыт не только для иностранцев. Прописаться здесь было невозможно, не имея жилплощади или постоянной работы. Получить квартиру без постоянного места работы было нельзя. На работу без прописки устроится тоже невозможно. Вот такой заколдованный круг. Квартиры тогда не продавались. Все принадлежало государству.

Существовал, правда "черный" рынок жилья. Но за участие в этом торге без определенных знаний, навыков и знакомств с "нужными" людьми можно было сесть. В тюрьму.

Короче, законопослушным советским интеллигентам здесь делать было нечего.

На нелегальном жилищном рынке вопросы решали либо фиктивными браками, либо очень большими деньгами. Мама такие деньги не смогла бы заработать в течение всей своей жизни. Подобные деньги и решение таких вопросов было под силу лишь специфическому контингенту людей. К ним относились - мясники, ювелиры, фарцовщики, валютчики и самые богатые в то время - цеховики.

Но из Верховцево мама решительно хотела уехать. Между Днепропетровском и Верховцево в 60-тые годы усиленно рос город Днепродзержинск.

Город сугубо заводской. Со множеством металлургических и химических производств. Производств экологически вредных, но крайне востребованных в послевоенное время.

Город строился, разрастался панельными пятиэтажными домами. Строился целый микрорайон. И по аналогии с московской новостройкой гордо именовался Черемушки. С удобствами в виде водопровода, центрального отопления, газовых плит, теплой ванны и туалета.

Бабушке уже было за 60 - ей пора было уходить на заслуженный отдых. Я заканчивала школу - надо было определяться с дальнейшей учебой. Это тоже подстегивало маму к решительным действиям.

Жанна к тому времени уже работала и жила в Днепродзержинске. Почти каждый выходной она приезжала к нам в Верховцево. Помню, как она приехала однажды и сказала дрогнувшим голосом: - "У меня больше нет мамы". До этого свои выходные она делила между Днепропетровском и Верховцево. После смерти мамы - Мэри Львовны, мы остались самыми близкими ей людьми.

Жанна тоже хотела, чтоб мы переехали. Во - первых, чтобы улучшились наши бытовые условия, чтобы Лидия Порфирьевна пожила "с удобствами" и что бы была рядом.

Мамина подруга Любочка Стряпченко уже давно преподавала русский язык и литературу в одной из днепродзержинских школ.

Тут же, в Днепродзержинске, после отставки жил Тульчинский с семьей. Шулим Рувимович, бывший сослуживец отца то же агитировал маму на переезд и всячески обещал помочь с устройством на работу и посодействовать в разрешении дальнейших жизненных проблем с жильем, по мере своих возможностей.

Шулим Рувимович Тульчинский был довольно близкий приятель отца. Сразу после войны они вместе служили в редакции военной газеты во Львовском военном округе. Он очень тепло относился к нам. Явно симпатизировал маме.

Жили они в самом центре Днепродзержинска, на углу площади Ленина и улицы Сыровца, в доме сталинской постройки. В просторной квартире на первом этаже. Долгие годы в этом доме размещался солидный магазин "Ткани". Милая, добрая, симпатичная жена Тульчинского, как подобает истинной жене военного, была отличной хозяйкой. Она "вела дом" и, как мне кажется, никогда нигде не работала. Дочь Нелли, к тому времени, уже закончила консерваторию по классу фортепиано, вышла замуж. В последствии она жила в Ленинграде, была концертмейстером и много гастролировала по миру.

Помню, как мы приходили к Тульчинским в гости. На "Хельге" - немецком серванте, названном красивым бюргеровским женским именем, - стояла в рамке парадная фотография хозяина дома. Он был снят "при полном при параде" - в выходном офицерском кителе, ( помнится, в белом) с погонами майора, орденами и медалями на груди. Весь антураж, его роскошные черные усы и густые, зачесанные назад волосы, а также внимательный испытывающий взгляд был так, очевидно, копирующий облик отца всех народов - Сталина и удачно выдававший это сходство, что я каждый раз впадала в ступор.

Я прямо терялась под этим проницательным взглядом с фотографии, каждый раз недоумевая, а кто же на самом деле изображен на портрете. Внутренне робея, и исполнившись, почтения. Он, конечно же, видел мое замешательство, и, мне кажется, ему нравилось произведенное фотографией впечатление. Он хитро прищуривал внимательные глаза, улыбался, и в очередной раз был доволен результатом. Хотя, в целом, был Тульчинский человеком добрым и отзывчивым, думаю, тогда явно наблюдались отголоски "наполеоновского" комплекса ( с его небольшим ростом, мелкой костью ), и остаточные попытки компенсации каких-то неприятных жизненных моментов, перенесенных им ранее, которые ко мне лично не имели никакого отношения. Но он уже по инерции любил производить своим портретом такое неожиданное впечатление, возбуждать скрытый, никогда и никем не обсуждаемый вопрос и наблюдать за произведенным эффектом.

Эфемерного превосходства.

Тут же накрывался чайный столик с белоснежной скатертью, фруктами, конфетами, и обязательным домашним пирогом. Нас очень радушно принимали и без угощения не отпускали.

После смерти жены Тульчинский неоднократно делал маме предложение "руки и сердца". Но мама, улыбаясь, мягко по-дружески, отвечала ему отказом. Всячески отшучиваясь.

Шулим Рувимович, в то время отставной военный, служил редактором многотиражной газеты "Дзержинец". Как было принято в те годы - это был орган партийной и профсоюзной организаций крупнейшего на Украине металлургического завода - больше известного как ДГЗ. Официальное полное название звучало как Днепровский ордена Ленина металлургический завод им. Дзержинского. В простонародье - Дзержинка.

Завод большущий. Махина.

В 60-тые годы "партия и правительство" взяли курс на улучшение жизни собственных граждан. Под руководством Никиты Сергеевича Хрущева началось массовое строительство типовых панельных пятиэтажек. Прозванные в народе "хрущевки" кардинально меняли жизни тысяч людей. Из бараков, коммуналок семьи переселялись в отдельные квартиры. Они были маленькие, с низкими потолками, тесными 5-ти метровыми кухнями, часто совмещенными санузлами, с крохотными неудобными прихожими. Но это было такое счастье - отдельная квартира!

Очереди на заводах на получение жилья были огромные. И хотя стройки шли ускоренными темпами, всех расселить было просто невозможно. Тогда впервые разрешили легальное строительство кооперативного жилья. То есть, желающие, не попадавшие в ближайшие пятилетки в списки очередников, вносили деньги в общий котел на постройку дома. Первый взнос составлял приблизительно 30% от реальной стоимости квартиры. Оставшуюся сумму давало государство. Собственно, это был кредит, выданный государством. И первые собственники кооперативного городского многоквартирного жилья.

Строился дом. Люди вселялись, а оставшуюся сумму выплачивали помесячно в течение некоторого времени. Чаще за последующие 15 лет. В выигрыше были все - и новоселы, и правительство. Какие проценты при этом выплачивали в течение полутора десятков лет жильцы, оставалось загадкой. Тогда народ этим не озадачивался. Народ был осчастливлен!

На таком крупном заводе, как ДГЗ, рабочие горячих цехов, зарабатывающие немалые по тем временам деньги, получили возможность иметь свое жилье. Рабочие на заводе - чаще жители близлежащих поселков. Они или снимали угол, или жили в тесноте и скученности бараков, или, что было скорее правилом, ездили на "рабочих" поездах каждый день на смену и обратно. Тогда начиналось великое переселение из сел в города. В промышленные центры, где были востребованы рабочие руки.

Днепродзержинск, (до 1936 года село Каменское), в то время даже не имел железнодорожного вокзала. Между платформой 55 км. и станцией Баглей был небольшой полустанок со стихийным базарчиком, где торговали фруктами, овощами, куриными потрохами и молоком. Потом уже на месте ветхого строения, выросло здание вокзала.

Для начала мама устроилась на работу рентгентехником передвижного кабинета флюорографии заводской поликлиники. Это был вагончик на колесах, оборудованный аппаратурой для прохождения обязательной флюорографии раз в год всеми работниками завода. Послевоенный туберкулез в 60-тые был практически побежден и для предупреждения очагов его возникновения, для своевременного их выявления, была объявлена всеобщая диспансеризация в принудительном порядке. Общее обследование проходили в поликлинике, а рентгеновское - "с доставкой на дом".

Территория завода была огромной. Вагончик транспортировали по строго утвержденному графику по всему заводу, для того, чтобы рабочие всех цехов в рабочее время могли сделать снимок легких. Медицина была бесплатной и тогда еще ответственной. В каждом цеху составлялись списки работающих и пока все не являлись в кабинет, вагончик не увозили к следующим цехам. Саботажников таких обследований всячески принуждали заботиться о своем здоровье, вывешивая их списки на всеобщее осуждение, привселюдно упоминали их фамилии на очередных "летучках", в случае злостного уклонения от прохождения медосмотра, могли лишить премиальных. Или хотя бы напугать такой перспективой. То есть, миновать процедуру посещения кабинета флюорографии было практически не возможно.

ЖАННА В ДНЕПРОДЗЕРЖИНСКЕ

Жанна, как я уже упоминала, к тому времени сменила место работы, уехав из Верховцево в Днепродзержинск. Поле для приложения ее знаний и навыков фтизиатра, борца с туберкулезом, значительно, в сотни раз, расширилось. Сначала она работала в заводской больнице ? 2 на соцгороде. Больница относилась к другому большущему заводу - химическому.

Жилье ей дали от завода. Это была комната в просторной двухкомнатной квартире дома сталинской постройки на главной городской магистрали - проспекте Ленина. Дом внушительный из серого камня. Парадный вход был заколочен. В большой тенистый двор с многолетними тополями и акациями вела полукруглая кирпичная арка между двумя близлежащими домами. В каждый из трех подъездов попасть можно было через "черный ход". Он всегда располагался напротив закрытого парадного. Так было принято. Каменная широкая лестница с массивными перилами, большие окна, просторные межэтажные площадки были отличительной чертой и неотъемлемой частью подъездов тех солидных домов, с высокими, иногда до 4 метров, потолками. Тогда не казались столь мрачными высокие, крашенные тусклой темно зеленой масляной краской панели, тяжелые двухстворчатые деревянные двери, темно коричневого цвета, как и широченные гладкие перила лестниц. Глаз привыкал к таким темным стабильным вездесущим тонам. Одинаковыми для всего казенного. Других отечественная промышленность не выпускала. Народ не баловали разноцветьем палитры.

Внушительные двухстворчатые входные двери в квартиру открывались в просторную квадратную прихожую с высоким потолком, двумя желтоватыми тяжелыми дверьми в раздельные комнаты и коридор, ведущий в туалет, ванную и на кухню.

Светлая большая кухня на двух хозяев с газовой колонкой, плитой, раковиной и синими панелями. Просторная ванная с теми же синими панелями, кафельным коричневым полом и окошком под потолком, ведущим в туалет. В ванной тогда размещались чугунные эмалированные ванны и фаянсовые умывальники. В небольшой уборной с таким же окошком под потолком, выходящим на кухню, устанавливался белый унитаз с коричневым сьемным сиденьем из прессованных опилок. Высоко над унитазом возвышался сливной бачок с фаянсовой ручкой на длинной крупной металлической цепи, потянув за которую с характерным шумом и грохотом спускалась вода. Все это были атрибуты благоустроенного городского житья.

После многолетней жизни в Верховцево с каждодневным тасканьем на второй этаж чистой воды, выносом помоев, с растопкой трех печек (по количеству комнат) дровами и углем, (а их нужно было наколоть, потом занести в дом, наутро выгрести золу и отнести ее на улицу), подобные "удобства" были совершеннейшим недостижимым и нереальным "раем".

Первое время мама жила у Жанны. В пятницу, прямо с работы уезжала в Верховцево, а в понедельник рано утром ехала электричкой на работу в Днепродзержинск.

Для того, чтобы попасть к себе в кабинет, нужно было с поезда спуститься к трамвайной остановке. Дорога занимала минут 10 пешком. Альтернативы не было.

Потом через весь проспект проехать на трамвае и пройти через проходную завода.

Дорога к флюорографическому кабинету-вагончику по заводской территории шла мимо грохочущих, ухающих и изрыгающих пары дыма и горячего пара громадных закопченных цехов. Через железнодорожные внутри заводские пути, со снующими по ним, груженными раскаленными заготовками, черными вагонами. Под коллекторами грязных маслянистых труб, с капающими из них ржавыми жидкостями и вырывающимися со свистом струями белого пара.

Все эти шумовые эффекты, дополненные резкими паровозными гудками, сопровождались специфической заводской вонью мазута, сероводорода, запаха сварки и горячей металлической стружки.

Из высоченных заводских труб сверху на всю территорию не только завода, но и города, падала мелкая ржавая пыль тяжелых металлов. А весь небосвод был окрашен и днем, и ночью огненным заревом и закрыт от чистого неба производственным смогом.

Это "розовое зарево" я с большим азартом и энтузиазмом прославила в своем пафосном сочинении на вступительных экзаменах во ВТУЗ. Получила при этом 5 баллов. То было веяние времени. Чтобы я получила за те же слова с учетом теперешнего влияния "Гринпис" и остро поставленного экологического вопроса? Ну это к делу не относится.

Так вот такую дорогу в свой кабинет, мама должна была пройти по заводу каждый день. И в летний зной, когда все вокруг плавится не только от жара махин огнедышащих цехов, но и под палящим солнцем. Сквозь удушливый, грязный, плотный, обжигающий воздух без ветерка. И в межсезонье с противным холодным, порывистым ветром, грязным дождем и расхлябанными, склизкими от жижи дорогами с вонючими лужами. И в холодные морозные дни, через черные ледяные колдобины с ошметками ржавого снега по обочинам. Зимой и осенью в потемках серого тяжелого утра и в темноте рано кончавшегося дня. И так изо дня в день много лет.

ВСТУПЛЕНИЕ В СТРОИТЕЛЬНЫЙ КООПЕРАТИВ

Именно Шулим Рувимович посодействовал тому, что маму как вдову участника Великой Отечественной войны и мать двоих несовершеннолетних детей, находящихся у нее на иждивении, включили в списки кооперативщиков.

Первый взнос на квартиру нужно было внести весной 1966 года, чтобы успеть попасть в коллективное строительство нового дома.

Мечтать о трехкомнатной квартире мы даже не могли. Двухкомнатная хрущевка стоила тоже дорого - 3900 рублей. Таких денег в семье не было никогда. Кредит предполагался на 15 лет. До 1981 года.

Первый взнос составлял 1461 рубль. И этой всей суммы у нас тоже не было. Мама зарабатывала в месяц 70 руб., еще 88 руб. получали пенсию за умершего отца.

Бабе Лиде в 1966 году было уже 68 лет. Заведование больницей она передала в 1960 году, в связи с достижением пенсионного возраста и работала в это время производственным врачом-терапевтом. На полторы ставки. Зарплату получала около 150 руб.

Сберегательные книжки в семье не водились. Оформлялись какие-то незначительные страховки. Баба Лида, была вынуждена, показывая пример подчиненным, регулярно подписываться на очередные государственные займы, оформлять ежегодные, обязательные подписки на партийные и профсоюзные газеты и профессиональные журналы. Практичность, запасливость, откладывание "на черный день" - это не про нас.

Деньги на первый взнос за квартиру взяли в долг. У друзей, знакомых, приятелей.

Жизнь пошла тяжелая, с ежемесячными частичными возвратами денег. Я не скажу, что мы бедствовали, но жили экономно и не "шиковали" - это точно.

Баба Лида никогда не жила в долг, привыкшая с "младых ногтей" к самостоятельности, вечно помогавшая материально уже взрослым детям и родственникам, тяготилась таким положением и решительно быстро хотела с ним покончить. Выплатив долг, спустя год, она тут же вышла на пенсию.

МОЕ ПОСТУПЛЕНИЕ В ИНСТИТУТ

В 1966 году я заканчивала школу.

В этот год, как назло, было два выпуска. После перевода средней школы на десятилетнее обучение, первый раз выпускали школьников, закончивших десятилетку. И, мы, окончившие 11-й класс, завершали одиннадцатилетнее образование. Мало того, что у нас отобрали реальный год взрослой жизни, мы были поставлены в очень жесткие условия для поступления в высшие учебные заведения. Абитуриентов в 1966 году было ровно в два раза больше, чем обычно.

В 60-тые годы конкурсы в ВУЗы были огромные. Кроме дневного, существовало вечернее и заочное высшее образование. В идеале, я мечтала о журфаке. Но, в то время, наша семья была обременена строительством жилья, (в апреле 1966 года мама сдала первый взнос на постройку квартиры), и соответственно стеснена материально. То есть, о моем отъезде на учебу в другой город, я не могла и помышлять.

Конечно же, еще пугало обстоятельство удвоенного конкурса на одно место в институт. Конкурсы в любые технические вузы были в пределах 7-8 человек на место.

У меня был один единственный путь - в Днепродзержинский завод-ВТУЗ им. Арсеничева. Институт был основан на базе Дзержинки, поэтому так именовался. Туда я с грехом пополам и поступила.

Не пройдя по количеству баллов на дневное отделение, меня впихнули на общеобразовательный факультет с вечерней формой обучения.

Пришлось срочно устраиваться на работу на тот же металлургический завод. Иначе, отчислили бы из института. На вечернем училась только рабочая молодежь. Тунеядцам был объявлен бой!

1 сентября 1966 года я вышла на работу в должности ученика-оператора машиносчетной станции металлургического завода им. Дзержинского и после рабочей смены отправилась на занятия в институт.

Но это другая история. И я, конечно же, когда-нибудь ее напишу.

Тем временем дом наш строился именно на Черемушках. На улице с таким поэтическим названием - Каштанов. Тогда это была окраина. По другую сторону новой улицы простирался пыльный, замусоренный пустырь.

НАША ЖИЗНЬ У ЖАННЫ

Пока дом строили и сдавали, мы с мамой жили у Жанны. Втроем в одной комнате коммунальной квартиры.

Её соседями вначале была семья молодых врачей с маленьким сынишкой. Потом им дали отдельную квартиру, и на их место заехала другая хозяйка. Звали её Надя. Жанна, из деликатности, дабы не дай бог не принижать, обращалась к ней исключительно - Надежда Ивановна. По моим наблюдениям, так Надежду никто из её окружения не называл.

Она была из рабочих. Жила без мужа. Взрослый сын служил в армии. Она много о нем рассказывала, ждала возвращения, с надеждами на жизнь, "полную радости".

Стати была крупной, с крутыми бедрами, крепкими икрами и большими чуть косолапыми ступнями. Голосом обладала громким, но, всячески пытаясь походить на женщину интеллигентную, сдерживала свой темперамент и, старалась говорить как можно тише и размеренней.

Любила цветастые крепдешиновые платья "в талию", ярко красную помаду на тонких, всегда осуждающе поджатых, губах и туго завитую, короткую "химию". Светло русые волосы были негустые и сквозь них просвечивала розовая кожа.

Дома чаще всего она ходила в алюминиевых бигудях с круглыми отверстиями, укрыв их капроновой косынкой.

На первый план, почему- то, вылезала её неискренность и фальшивость, не смотря на тщательные Надеждины попытки их завуалировать. И во всем просматривались "лисьи" повадки.

Но как - то мы все уживались без ссор и скандалов.

В последствии, когда Жанна получила отдельную однокомнатную квартиру, рядом с туберкулезным диспансером, в котором работала ведущим фтизиатром, она перезванивалась со своими бывшими соседями, иногда встречала их в магазине или на базаре. Надежда бросалась всегда к Жанне с объятиями. Рассказывала о своей жизни, тем более, что именно Жанна была тем человеком, который умел искренне интересоваться и радоваться чужим удачам. Всегда в силу своих профессиональных знаний могла посоветовать, как справиться с тем или иным недугом, отвечала на любые вопросы, могла дать квалифицированные рекомендации и подсказать действенное лекарство или нужного врача.

О Жанниных добродетелях, всегда вспоминали "потом", отдавая должное её порядочности и чуткости. Когда она была рядом, скорее докучала своей настырностью "сделать как лучше". И эти её попытки казались назойливыми и надоедали. Именно тот случай про " дорогу, вымощенную, в ад". Да. Да. Благими намерениями. Она была нетороплива и скрупулезна во всем. Ну, а мы, окружающие, вечно торопились, отмахиваясь от реально желающих нам помочь, хлопали дверью, не дослушав. К сожалению, часто раскаяние приходит позже. С годами. А иногда вообще не приходит.

Так и хочется порассуждать о терпении и его пользе для гармонии в любых отношениях. Ну, это в следующий раз.

Впоследствии мы узнали, что сын Надежды вернулся из армии и она постаралась одеть его в самые модные и дорогие одежды. Купила в кредит добротное пальто, норковую шоколадного цвета, благородно мерцающую на солнце, шапку-ушанку, темный выходной костюм.

У него появилась девушка и шли уже разговоры о возможной женитьбе. Однажды, возвращаясь поздно вечером домой, в одной из подворотен, с него сняли шапку, ударив чем-то тяжелым сзади по голове. Хулиганье с похищенной шапкой удрало, а молодой красивый высокий сильный парень скончался от потери крови и несовместимых с жизнью травм. Были в то время подобные банды и шпана, промышлявшая такой добычей. Именно за такой бандитизм получил свой второй срок экс-премьер-министр, а теперь уже и президент независимой Украины.

Мечты Надежды Ивановны о красивой жизни с любимым сыном не сбылись.

Вся эта история была ужасна и несправедлива. Нам было ее жаль.

Но вернусь к осени 1966 года.

Я приходила после вечерних занятий около 23 часов, ужинала и падала "замертво" спать. В 6 утра подъем на работу. Уставала жутко. Занятия в институте были каждый день кроме среды, субботы и воскресенья. Спала я на раскладушке. Скрипучей, брезентовой, армейского цвета хаки. На каркасе из алюминиевых труб был натянут брезент при помощи металлических пружинок. Вот они и скрипели при малейшем движении.

Мама спала на раскладном кресле, Жанна - на диване. Укрывались колючими армейскими суконными одеялами.

В комнате был телевизор. Тогда все сходили с ума по фигурному катанию. Будь то чемпионат СССР, Европы или мира. Транслировали подобные соревнования иногда далеко за полночь. Но это, кроме популярных в то время чемпионатов по хоккею, было почти единственным развлечением. Эти действа ждали, следили за чемпионами и смотрели "до упора". Просто звук телевизора уменьшали, но экран ярко светился. И не все из нас троих одновременно хотели спать. Тогда мне это не мешало, я засыпала от усталости при любом раскладе.

В 6 утра раздавался гимн Советского Союза. Из приемника на кухне. Это была обязательная во всех квартирах радиоточка. Днем у всех одинаково транслировались новости из Москвы, Киева и местные областные передачи. Рекламы в то время не было никакой за исключением объявлений о свободных рабочих местах и требуемых специалистах на то или иное предприятие Днепропетровска. Полночь тоже оповещалась гимном. Потом радиоточка замирала до утра.

В таком режиме мы прожили больше года. Осенью 1967 году мама получила ключи от новой квартиры.

Жанна спустя какое-то время получила отдельную однокомнатную квартиру в 5-ти этажке на ул. Ленинградской. Это был типовой дом, но не панельный, а кирпичный. "Хрущеба", скажем улучшенного качества. В этих квартирах были такие же совмещенные санузлы, 5-ти метровые кухни, какое-то жалкое подобие прихожей. Но кирпичные стены делали такие квартиры более теплыми зимой, с улучшенной звукоизоляцией. Ценились такие дома чуть выше панельных.

Жанна поменяла работу, устроившись фтизиатром в тубдиспансер на этой же улице, рядом с домом.

Так же как и в собственном кабинете, она не терпела дома лишних "ненужных", не функциональных вещей. Квартира имела слегка "необжитой" вид, как будто в неё въехали только что и ещё не все распаковали и не успели обрасти мелкими безделушками, обязательным, годами скапливающимся "хламом".

Мебели вообще было мало. Платяной шкаф, диван. Обязательная раскладушка для гостей. Впоследствии появился какой никакой сервант, примитивный, двухстворчатый застекленный книжный шкаф, стол со стульями, трюмо и тумбочка под телевизор. Больше в одну комнату и не помещалось. Да и не считалось нужным.

Жили все по - спартански, с приблизительно одинаковым набором бесхитростной недорогой мебели. Из прессованной "тырсы". Лес уходил на экспорт. Там, за рубежом из него делали настоящую мебель. Дорогую. Не для нас.

Пропагандировался минимализм в быту. Предполагалось, что советский человек живет работой, а домой заходит переночевать. В случае с Жанной этот тезис находил абсолютное подтверждение.

Никаких особых дизайнерских украшений - картин, специальных покрывал на кресло и диван, драпированных портьер, ковров на стенах и полу у Жанны не было.

Во-первых, из чисто гигиенических соображений, "чтоб не скапливалась пыль". Во- вторых, для удобства и быстроты уборки. Обязательно влажной. Сказывался профиль врачебной практики.

Книжный шкаф не был перегружен печатной продукцией - необходимая специальная медицинская литература и несколько "толстых" литературных журналов.

На день рождения -7 ноября - из Днепропетровска приезжала младшая сестра Лиля с мужем Наумом.

Они привозили куст цветущей хризантемы в горшке. Комната наполнялась горьковато печальным ароматом. В те годы цветущие садовые растения в горшках из магазинов "Ромашка" или "Василек", ассоциировались в основном с похоронами. Так как их использовали непосредственно по такому назначению. Тем не менее эти бордовые, иногда белые шарики махровых, многослойных лепестков разнообразили обстановкуЖанниного жилья, правда, не привнося в нее недостающего оптимизма.

В этой же связи, я всегда воспринимала белые цветы каллы. Во времена моей молодости этими неживыми на вид букетами завершался свадебный ансамбль невесты в осенне-зимний период. Других белых цветов для самого важного дня в жизни каждой девушки не выращивали. Народ, опять же, не баловали выбором. В "продвинутой" Прибалтике каллы несли, провожая в последний путь. Мрачноватые ассоциации...

Но вернусь в квартиру Жанны в 60-е годы. Не было никаких обязательных женских мелочей - флаконов духов, пудрениц с рассыпной пудрой, тюбиков губной помады. Стояла, на трюмо, правда, одна шкатулка. В ней подаренное бабой Лидой янтарное ожерелье, пара никогда не востребованных брошек, оторванные пуговицы и булавки.

Духи в коробках, которые иногда Жанна получала в подарок, она тут же кому ни будь "передаривала".

А самой замечательной безделицей была небольшая статуэтка балерины. Мраморная, белая, глянцевая. Балерина в белоснежной пачке, пуантах с атласными завязками вокруг стройных изящных ног, в классической позе, была крайне беззащитна и удивительно трогательна. Своей грациозностью, мягкостью и утонченностью очень напоминала Галину Уланову. Это был чей-то подарок.

НОВАЯ КВАРТИРА НА ЧЕРЕМУШКАХ

Помню, как в пустой и оттого гулкой комнате, где пронзительно пахло масляной краской, блестели и липли к носкам и голым пяткам красно-коричневые половицы, мы устроили новоселье экспромтом.

Мои новые друзья по институту. Зеленоглазая красавица с волосами цвета воронова крыла Света Костюкова.

Изящная с точеной фигуркой блондинка Люда Мунько. Носила она исключительно элегантные классические английские костюмы и обладала совершенно миниатюрной ножкой Золушки - 34 размер обуви!

Все время что-то придумывающая, изобретательная Люда Бойко. С ней мне всегда было интересно. Она была неиссякаемый источник творческих идей, хотелось тут же воплощать их в жизнь.

Пересмешник, острослов Витька Болотинский и его школьная трепетная любовь Валя Анзимирова. Самая умная, эрудированная, рассудительная и авторитетная среди нас.

И главный красавец нашей компании - денди с ослепительной улыбкой киногероя Сашка Маловик. Сейчас бы его назвали "гламурным" героем глянцевых журналов. Импозантный и загадочный. Голубоглазый брюнет с малиновыми сочными губами. Загорелый в любое время года (теперь бы решили, что благодаря солярию), всегда в белой сорочке и в прекрасном расположении духа. Плейбой. Чистый Голливуд. Но тогда такого сравнения не существовало. Как и фильмов "20 век" на наших советских экранах.

Сидя на полу, мы пили то ли вино, то ли шампанское. И было классно. Впереди была вся жизнь, полная радости и надежд. Но это тоже другая история...

Начались приятные хлопоты. Опять же в рассрочку покупалась мебель.

Из Верховцево привезли только пианино, и, кажется, чешский книжный шкаф. Приспособленная мамой верхняя застекленная его половина, использовалась в качестве серванта. Вторая половина была заполнена собранием сочинений Джека Лондона, Сервантеса, Доде, Уэльса, Вересаева, внушительными томами "Войны и мира". Внизу в закрытой дверцами части, стояли подписки "толстых журналов" за несколько лет.

Мама выписывала или покупала в ларьке на вокзале "Новый мир", "Иностранную литературу", "Москву", "Неву", "Молодую гвардию", "Наш современник", "Октябрь". Всякую другую научно-популярную и развлекательную подписку: "Огонек", "Работница", "Болгарская женщина". Нам, вначале - "Пионер", "Костер". Потом "Наука и жизнь".

Еще забрали немецкий ковер, привезенный отцом из Германии на стену и всякую мелкую чепуху. Вначале даже шерстяной колючий без ворсовый китайский ковер, что лежал у нас на полу, мама не хотела перевозить. Потом, правда, его забрали. И долгие годы он нам служил, защищая от холода, в квартире на первом этаже.

В новую квартиру мама купила два дивана, два платяных шкафа, большое зеркало, две тумбочки, журнальный столик, стол и шесть стульев. Вся мебель была отечественная, угловатая, без претензий на изящество и добротность. Социалистический минимализм из прессованных опилок.

Мебель для большинства моих сограждан.

Где-то существовала красивая классическая мебель из дерева. Чаще румынская. Она даже была выставлена как образец в магазинах ПХЗ - Приднепрвского химического завода. Это предприятие относилось к министерству среднего машиностроения - так завуалировано во времена СССР называли военно-промышленный комплекс предприятий.

В магазинах на таких мебельных гарнитурах красовалась неизменная бумажка -"По спискам". Я долгое время вообще не понимала - по каким таким спискам, где их составляют, кто и как попадает в них. Ещё масса дефицитных товаров, абсолютно недоступная большинству народа, продавалась по спискам для работников закрытых оборонных предприятий.

Научные сотрудники, кандидаты наук, заведующие крупнейших в Союзе лабораторий, разрабатывающих оснащение для космических аппаратов и подводных лодок, не могли купить холодильник ЗИЛ. Научные работники в то время были платежеспособны, но реализовать свои бытовые такие теперь, казалось бы, простые обыденные желания не могли никак. Кроме недоступности хорошей мебели, "элитной" отечественной (не говоря уже об импортной) техники существовал и большущий перечень продуктов. Сейчас дико и смешно, но мы не могли купить в гастрономе банку зеленого горошка, сгущенку (отечественного производства), индийский чай со "слоном" на этикетке, только что появившийся растворимый кофе, апельсины. Искусственно создавался дефицит и дифференциация населения.

Все же, перед Новым Годом, баночку зеленого горошка (для обязательного оливье), и сгущенку для крема, удавалось достать. При помощи знакомых и перекупщиков. Просто нам, как и основной части населения, это стоило в два раза дороже и во много раз хлопотней.

Ну, хватит, о грустном. Это не самое страшное, что было в жизни, просто унизительно. Я от таких моментов, может легкомысленно, отмахивалась. Во мне школа, комсомол, литература, целенаправленная пропаганда (еще не осознанная и не осуждаемая мной), воспитали чувство превосходства духовного богатства над материальным и, как было задекларировано, низменным. Почему это не могло сочетаться и жить не в борьбе, а в согласии? Теперь уже ясно.

Во- первых, приоритетным была милитаризация страны. И для этого трудились все. Так строилась политика целой огромной державы.

О "маленьком" человеке никто никогда по-настоящему не заботился. Мы долгие годы даже не подозревали, что существуют какие-то машины для облегчения домашнего труда, для создания удобства и комфорта в быту, даже для преодоления женщинами неприятностей в "критические" дни.

Сплошные лозунги о борьбе. Мы не жили. Мы боролись.

Битвы за урожай, за пятилетки, за показатели. Сплошные "ударники коммунистического труда" и "ветераны предприятий".

Дома боролись пылесосами "Ракета" с пылью, которую он отвратительно всасывал. На неудобных тесных жарких кухнях тарахтел как трактор тяжелющий, громоздкий комбайн "Мрия". Вот уж действительно - мечта! И закатывание, обливаясь потом и, прикладывая титанические усилия, трехлитровых банок с помидорами и огурцами на зиму неудобными самодельными ключами стало нормой.

На зиму затыкали ватой и заклеивали бумагой плохо поструганные и "на тяп ляп" подогнанные оконные рамы. Через щели которых, зимой выдувалось все тепло.

Наши стиральные машины были мощные, из качественной стратегической стали. "Сделанные на века". Только они грохотали, прыгали при стирке и плохо отжимали бельё. Мы даже не представляли, что существуют какие-то специальные пасты и порошки для молниеносной и физически малозатратной чистки. Все обливалось раздражающей горло хлоркой и драилось абразивными пастами, снимающими вместе с грязью эмаль. А о всяких приятных мелочах, даже вспоминать не хочу.

На Западе придумывали все новые и новые фишки для удобства, облегчения жизни. А у нас строили ракеты. И перед нашим носом возвели "железный занавес". Чтобы даже не увидели ровные удобные дороги, чистые тротуары, обилие прекрасно сшитой одежды, удобной обуви и 150 сортов сыра. У нас сыра не было в продаже вообще. Плавленый сырок - пожалуйста. Это все, что заслужил "человек-труженик". Твердый сыр по карточкам, для стоящих на учете диабетчиков, в магазинах "Диета" или в распределителях для особых категорий граждан.

Пресловутое "разделяй и властвуй". А легче руководить управляемой толпой. Так, стоп!

Продолжим. Баба Лида, с одной стороны, не очень хотела уезжать из Верховцево. Здесь прошел большой и значимый отрезок жизни. Ею из маленького фельдшерского участка была создана крупная железнодорожная больница. С терапевтическим, родильным и хирургическим отделениями, скорой помощью. Полноценная многопрофильная поликлиника с лабораториями, рентгенкабинетом. Подобран большой коллектив профессионалов. Верховцевская железнодорожная больница обслуживала многие районные близлежащие населенные пункты - Кринички, Божедаровка, Козынка, Широкое, Любомировка. У меня все эти названия с малих лет "на слуху", так как я помню, что бабушка ездила туда на вызовы.

Пол Верховцево было у неё знакомых, приятелей, бывших больных, ставших за многие годы близкими, вхожими в дом людьми.

Тут она была человеком известным, всеми почитаемым. В Днепродзержинской новостройке ей была уготована роль бабушки-пенсионерки без друзей, знакомых, людей, нуждающихся в ее профессиональной помощи. Впрочем, она никогда не отличалась излишней амбициозностью, скорее наоборот, уставшая от излишнего многолетнего пребывания "на виду", всё чаще хотела спрятаться от чужих глаз. Да и тяжело уже было справляться с отсутствием минимальных жизненных удобств.

Мама настаивала на ее скорейшем переезде, но баба Лида тянула до последнего.

Мама сказала, что в надвигающиеся холода, ее в Верховцево мы не оставим ни при каких условиях.

Так осенью 1967 года вся семья оказалась в Днепродзержинске. Вова пошел в 7-й класс в новую школу ?13, что на Черемушках, совсем не далеко от дома.

Маме был уже 41 год. Личная, как говорят, женская жизнь не складывалась. Нужно было решать все новые и новые жизненные проблемы. Уже десять лет она жила без мужского плеча, любви, ласки, опоры.

НАЧАЛО ВОВИНОЙ ВОИНСКОЙ КАРЪЕРЫ

К этому времени мы уже взрослые. Я учусь в институте, Вова заканчивает среднюю школу. Он любит спорт. Занимается волейболом. В 1969 году ему присваивают 1-й юношеский разряд по волейболу. И это, видится, как только начальная ступенька к дальнейшим спортивным рекордам.

Любимый урок - физкультура. Любимый учитель - Белкин, Вовка у него тоже в любимчиках. Иван Андреевич Белкин в свое время играл в составе городской футбольной команды "Металлург" ( Днепродзержинск). Был бесконечно предан спорту и эту свою привязанность с успехом передавал ученикам. Иногда он замещал учителя биологии. Спортивные мальчишки прислушивались к наставлениям и советам физрука.

После занятий и в выходные дни Вова все свободное время гоняет мяч на школьном дворе. Волейбол, баскетбол, футбол. Кроссовки тогда в природе не существовали. Во всяком случае в СССР их не продавали. Мама не успевала покупать кеды. Вовка разбивал их регулярно, раз в месяц, мама, сокрушаясь, шла в "Спорттовары" за новыми.

Заканчивая 10-й класс, Вова собрался поступать в Одесский пединститут на факультет физкультуры. У Белкина там остались какие-то связи, и он обещал "замолвить за Вову словечко".

У мамы относительно сына были свои планы, она даже не представляла себе, что любимый сын не будет офицером. Вове мама так и сказала:- "Отец мечтал видеть тебя военным". Тут и была поставлена точка.

В то время военные еще пользовались авторитетом, служение Отечеству еще считалось почетным, конкурсы в военные училища были очень большими. Материальное положение офицеров было крепким, перспективы - многочисленные. Поступить в военное училище любого уровня: среднее, высшее, было также сложно, как в столичные ВУЗы.

После маминых слов, Вова отодвинул на второй план все свои спортивные мечты и отправился в военкомат за направлением в военное училище.

К слову, призывник 1954 года, Доломанов Владимир Викторович 26 января 1971года был поставлен на учет и приписан к Днепродзержинскому городскому военкомату. Ему было выдано приписное свидетельство, скрепленное подписью главкома райвоенкомата Благова и круглой печатью призывной комиссии.

О том, что " Всеобщая воинская обязанность является законом. И Воинская служба в рядах Вооруженных сил СССР представляет почетную обязанность граждан СССР" гласила статья 132 Конституции СССР. Эта цитата была вынесена на титульный лист призывного свидетельства, как неотвратимая мера. То ли поощрения, то ли наказания.

Юноше, по окончанию школы, в случае не поступления в институт, прямая дорога - в армию. Третьего не дано.

Мама больше всего боялась не армии, а того, что будет после службы. В Днепродзержинске - это столбовая дорога на завод. И какая разница, был бы это ДГЗ или коксо-хим, или химический комбинат. Мама такой доли своему сыну не хотела.

Ей виделось, что если самой не удалось поездить по миру, другим городам и странам, то может сын реализует несбывшиеся мечты. И не проведет всю жизнь в провинциальном рабочем поселении. Среди жизненной рутины, серой однообразной суеты и обыденности.

Знаменитое - "Есть такая профессия - Родину защищать!" и святая память об отце не давали другой альтернативы.

На семейном совете было выбрано военное училище в столице Украины.

Тем более, что там жила бабушкина подруга молодости Мария Ивановна Кулинич с мужем военнослужащим Костей. Жили они возле метро "Золотые Ворота", а улица так и называлась - Золотоворотская.

А на улице Братиславской жила её сестра - Лидия Ивановна Куц. Тетя Лила - уже больше мамина подружка. Очень мной почитаема. Я всегда внимала её словам, мнению и советам. Для меня из всех маминых подруг она была наибольшим и неоспоримым авторитетом. Её профессиональные качества были оценены по достоинству - тетя Лила занимала высокий пост в Совмине УССР.

Я вместе с бабой Лидой или мамой бывала у них в гостях в Киеве, в той старой квартире, у Золотых Ворот и ощутила их душевную теплоту, внутреннюю культуру, интеллигентность. По украински - " вышуканнисть", именно людей того поколения. Почему-то по-украински это звучит гармонично. И не пафосно, а мягко, наиболее точно и правдиво.

Впоследствии и Вова был в тех же стенах старого, уже теперь призрачного, ностальгического Киева. С розоватыми пирамидами цветущих каштанов, ореховым безе "Киевского торта" в картонной, высокой коробке, многократно и туго перевязанной, тонкой светло коричневой бечёвкой. И созвучной тому времени, старомодной мелодией с простыми словами "...хвиля днипровська бье...", от которых перехватывает дух.

Вместе с тремя другими призывниками Вова получил направление и проездные документы в Киевское общевойсковое военное училище.

Получив, аттестат зрелости, абитуриенты отправились в Киев в поисках офицерской доли.

Для поступления нужно было сдать четыре экзамена и получить в сумме как минимум 15 баллов. Перед последним экзаменом - физика - у Вовы было в наличии 9 непроходных баллов.

Взяв билет, и в растерянности обдумывая вопросы, не зная правильного на них ответа, понимая свое неминуемое поражение, обнаружил рядом преподавательницу. Чем - то приглянулся он физичке и вдруг заявил, что помочь выйти из этой тупиковой ситуации ему может только оценка "отлично". Преподавательница, от такой неожиданной наглости, забрала недописанные ответы, со словами -: " Больше четверки, я тебе не поставлю".

Надо сказать, что мама, конечно же, тоже поехала в Киев. Жила у Лилы. Родителей, в большей части матерей, на территорию училища через КПП не пускали ни под каким видом. Они обретались за высоким забором на шумном Брест-Литовском шоссе. Сбившиеся в кучу, растерянные, в пыли, жаре и парах валокордина.

Одним из аргументов, которые были решающими для выбора именно этого учебного заведения, было то, что здесь учился сын Оксаны - высокий статный красавец. Обаятельный и улыбчивый - Олег Манко. А как ему шла военная форма! Глаз не отвести.

Каждый раз, приезжая к нам в гости, Оксана рассказывала, как успешно Олег переходит с курса на курс. И что "из него там уже сделали человека".

Правда, у них были связи, кто-то то ли из родственников Оксаны, то ли близкий приятель, занимал ответственный пост в руководстве. Я не знаю ничего наверняка, но даже моральная поддержка старшего влиятельного человека дает уверенности молодому соискателю своей судьбы. Магические связи, как и сейчас, так и тогда, решали все. У нас не было никого. Никто не "курировал" Вовино поступление, не кому было "обратить внимание". Взятки давать в нашей семье не умели, к слову, да и давать было нечего.

По окончании вступительных экзаменов, пришел день оглашения результатов. В доме офицеров училища собралась мандатная комиссия во главе с генералом Фомой Лукичем Болдуевым.

В списки поступивших, Доломанов Владимир, конечно же, не попал.

В алфавитном порядке называли фамилию каждого абитуриента и выносили ему приговор. Или делали встречное предложение. Вове предложили ехать в Васильковское авиационно-техническое училище. Малоразговорчивый мой брат очень удивился такому обороту событий и отказался, возразив примерно следующее-: "Что я буду там делать? Самолетам гайки крутить?"

В ответ на этот спич генерал дал распоряжение выписывать Доломанову проездные документы домой.

Все уже выходили из зала, в котором выносился вердикт приемной комиссии. В коридоре, у входной двери, Вова совершенно неожиданно увидел маму.

Он даже удивленно спросил, а как она здесь оказалась? Пройти через неумолимое КПП и дежурных, стоящих на вахте, было практически невозможно. Когда он сообщил маме, что ему выписывают проездные документы домой, мама оторопела.

Какие документы? Как домой? А он сказал, что сын боевого офицера? Что отец воевал и дошел до Берлина?

На это мой дорогой братец ответил, что его никто об этом не спрашивал. Нормально.

Мама, собравшись с мужеством, даже, правильнее сказать, абсолютно не раздумывая ни на миг, в каком - то порыве решительности, вовсе ей не присущей, но по-женски, по-матерински эмоционально обратилась к "товарищу генералу".

Совсем не готовясь, волнуясь, вдруг стала говорить такому высокому военоначальнику, что сама - вдова участника войны, который мечтал видеть своего сына военным. Что Доломанов Виктор Николаевич был артиллеристом, гвардейцем, орденоносцем. Но его уже нет и замолвить слово за сына некому.

Генерал только спросил, а почему же сын сам ничего никому не сказал? Он повернулся, к идущему следом заместителю - полковнику Горшкову и отдал распоряжение: "Зачислить Доломанова. Условно".

Так с этой зыбкой формулировкой Вова отучился четыре года, получил звание младшего лейтенанта и отправился служить Родине на Дальний Восток.

Мама потом долго вспоминала, и сама удивлялась своей молниеносной реакции, решительности и смелости. И то, как преодолела несокрушимое КПП.

К всеобщему удовольствию волнения остались только радостные, позитивные.

Вот так началась Вовкина самостоятельная жизнь. Вдали от дома, в казарме с непременной, не вытравливаемой дедовщиной. В первые же дни у него украли новые, купленные мамой специально для поездки на экзамен, брюки. В последствии, пережил эпопею воровства у него нового транзисторного приемника.

Он учился выживать в жестоком обществе разных по социальному и культурному уровню молодых волчат. Выходить из подобных коллизий достойно и успешно. И практически никогда об этом не вспоминал, а уж тем более не жаловался, и много не рассказывал. Чтобы не волновать и не расстраивать маму и бабушку. .

Кстати, читая недавно "Кадеты", "Юнкера" Куприна А.И., обнаружила, что более сотни лет назад в кадетских корпусах свирепствовала жестокая дедовщина, уродовавшая неокрепшую психику подростков. Оторопь берет. И в царской армии дела обстояли не лучшим образом.

Иногда во время отпуска Вова вспоминал что-то практически безобидное из курсантской жизни, с усмешкой и самоиронией. Чтобы развеселить нас.

ВОВА (справа) КУРСАНТ ВОЕННОГО УЧИЛИЩА

Один эпизод первых дней учебы, рассказал, смеясь уже теперь, спустя 30 лет.

На второй день его пребывания в училище, пришел в Вовину казарму Олег Манко с товарищем. Уже слушатель третьего курса. Пришел как "старый боевой волк". Небрежно бросив старшине:- "Доломанов идет со мной", забрал салагу в самоволку. На задворках училища, перемахнув через забор, зашли в ближайший гастроном. Отоварились 4-мя бутылками портвейна, и присев на знаменитых киевских кручах парка "Хрущевские дачи", отметили Вовино поступление в славные ряды Советской Армии. Весь фокус такой гусарской выходки заключался в том, что пить вино надо было из двух бутылок одновременно. Из "горла". Без всякой закуски. Вовка очень удивился увиденному, только и сказал Олегу: - " А мама говорила, из тебя здесь человека сделали".

Потом, умудренный опытом, "дед" отвел новобранца в казарму первого курса и велел тамошнему старшине охранять сон Доломанова и дать ему хорошо выспаться. Так состоялось неофициальное посвящение в курсанты.

Помню, Оксана Манко, мама Олега, рассказывала один из ярких эпизодов боевых учений молодых курсантов.

Боец находился в вырытом собственноручно окопе, а в процессе реконструкции боевых действий, на него наезжал танк. Надо было так сгруппироваться, чтоб остаться не раздавленным, не засыпанным землей заживо. И при этом пережить этот "смертельный" номер без криков о помощи и истерических воплей. Так вырабатывался боевой дух.

Олег, и впоследствии, Вова прошли испытание успешно. Но это опять же другая глава, которая достовернее будет изложена самим участником подобных эпизодов.

Вслед за Вовой, в тот же год или чуть позже в военное училище поступил сын другой маминой подруги Любови Захаровны. Она его упросила, "уламала". Проучился он то ли год, то ли два и бросил, объясняя это тем, что вся эта муштра и военная дисциплина тяжела для него. Невыносима.

Мама каждый месяц, пока Вова учился, высылала сыну "червонец" из зарплаты. Вова это помнит по сей день. Получала она в районе 80 руб./месяц.

ВОВА ЛЕЙТЕНАНТ - ВЫПУСКНИК КВОКУ

НОВАЯ РАБОТА

Вскоре мама сменила место работы. Вместо флюорографического передвижного кабинета медсанчасти, она устроилась в рентгенкабинет городской стоматологической поликлиники. Здесь она делала снимки зубов.

Главврач стоматологии Бурхан В.М. Кроме, казалось бы, прозаической профессии, - врач-протезист, (который единственный в поликлинике работал с таким "стратегическим" металлом, как золото, про металлокерамику тогда еще никто не слышал), был поэтом. Писал стихи, надо отдать ему должное - талантливые. Выпустил как минимум пару книжек собственной поэзии. В городе, в связи со своей профессиональной деятельностью, он был человеком авторитетным, практически незаменимым. В то время, издать собственные произведения возможно было лишь для действующих членов какого-нибудь союза. Журналистов, писателей, поэтов. Видимо, он входил в республиканский писательский союз.

Это теперь, имея деньги, можешь печатать собственные вирши, мемуары, детективы. В до перестроечные времена (так называемый застой) жестко контролировалась вся печатная продукция.

У населения не было компьютеров, принтеров, ксероксов. Множительная техника была строжайше запрещена. За печатанье "самиздатов" даже на пишущей машинке следовало строгое наказание. А вдруг напечатают какой - нибудь подозрительный текст? Двусмысленность. Никем не проверенную, ни с кем не согласованную?

Например, впоследствии всемирно известный, тогда еще совсем молодой писатель Василий Аксенов, за участие в скандально известном альманахе "Метрополь", напечатанном за границей, лишился гражданства и был выслан из страны. В этом альманахе не было никакой антисоветчины. Просто издали его там, "за бугром". И таким образом он заработал свою "скандальную" известность Здесь эти тексты не печатали, никто не хотел брать на себя ответственность за новые неизвестные имена. Хлопотное это дело - пробивать таланты.

Кроме Аксенова в альманахе напечатались В.Высоцкий, В. Ерофеев и др.

Я специально привожу такой экстремальный пример, чтобы была понятна закрытость, невозможность простого человека изложить собственные мысли, без разрешения "сверху". Без проверки спецотделов по идеологии. Существовали они при любых редакциях. Даже заводских многотиражек. Все было на контроле. Партия правила, учила, контролировала, запрещала, карала и миловала.

Коллектив, в котором мама работала, был преимущественно женский. Стоматология располагалась на углу улицы Сыровца и Спортивной. Рядом трамвайная остановка.

Кстати, после того, как была застроена хрущевками улица Каштанов, начали осваивать прилегающий к ней пустырь. Проложили трамвайную линию, соединяющую Черемушки с центром - площадью Ленина.

К маме в коллективе стоматологии относились доброжелательно. У нее был не конфликтный, не скандальный характер. А скорее миротворческий. Она умела находить компромиссы в самых тупиковых ситуациях.

<МАМА (третья слева) НА ОКТЯБРЬСКОЙ ДЕМОНСТРАЦИИ

Некоторым "приближенным" особам мама иногда шила наряды. Тогда только входил в модy кремплин. 100% синтетика, легко стиралась, быстро сохла. С неё просто стекала лишняя вода, не надо было гладить. В магазинах его не было. Эту яркую не мнущуюся экзотической окраски ткань где-то доставали, кому-то присылали. Помню, была такая врач Стерина. Модница. Мама сшила несколько платьев ей и ее дочери-студентке Софочке. Мне помнится, что за шитье она получила несколько отрезов этой новомодной ткани. Для своих и моих платьев.

Стерина делилась своими переживаниями по поводу Софочкиных ухажеров, предстоящей свадьбы, зная что мама никогда не будет никому "перемывать кости".

Так как мама выписывала много толстых литературных журналов, она давала читать нашумевшие романы, обменивалась с другими такими же любительницами новинок.

Спустя год, после Вовиного отъезда из дома, покинула нас и баба Лида. Последний год она болела. Болезнь была неизлечимой в то время. Да и обнаружила она ее, как я теперь понимаю поздно. Снимать боли помогали уколы, которые делала Жанна. Она у нас бывала теперь каждый день после работы. Последние дни оставалась ночевать.

Баба Лида таяла на глазах.

Большой радостью для нее было удачное Вовино поступление и перспектива его дальнейшей карьеры кадрового офицера.

Грело сердце то обстоятельство, что я заканчивала учебу, и буквально "с дня на день" получала диплом о высшем образовании. Внуков "на ноги" она поставила. Как говорят, "можно было умирать".

Ещё очень хотелось увидеть "устроенной", если уж не дочь, то хотя бы внучку "на выданье" - подразумевался надежный, любящий и любимый жених. Но серьезных претендентов на руку и сердце у меня не было. А те кандидаты, которые появлялись, по разным причинам быстро сходили с дистанции, и порадовать бабушку было нечем.

Утром 5 июня 1972 года, вернувшись из поездки в Славянск за дипломными чертежами, я уже не застала бабу Лиду живой.

Среди документов сохранился конверт, с листочком соболезнования, которые передал 6 июля И.Мезенцев (упоминавшийся мной врач-рентгенолог Верховцевской больницы):

'Дорогие Нонна Андреевна, Света и Вова! Глубоко переживаю с Вами большое горе, которое постигло нас всех со смертью Лидии Порфирьевны.
Около 20 лет проработал вместе с ней и всегда удивлялся и восторгался ее человечностью, тем авторитетом и любовью, которые она оставила после себя. Пусть земля ей будет пухом и будем долго, долго помнить о ней. И. Мезенцев'

Спустя 18 дней я защитила диплом. Когда-нибудь, в другом тексте я опишу студенческие годы.

Поступала учиться я в 1966 году в завод-ВТУЗ им. Арсеничева. Это высшее техническое учебное заведение при металлургическом заводе ДГЗ в свое время закончил наш знаменитый и всемогущий земляк Леонид Ильич Брежнев. Бессменный рукеводитель партии и Советского государства долгие годы.

Отучившись два года на, так называемом, общеобразовательном курсе, я выбрала затем химический факультет. Училась я на вечернем отделении. Пришлось сменить и работу. Металлургический завод на химический комбинат. Устроить меня лаборантом в ЦЗЛ - центральную заводскую лабораторию - помогли хлопоты Жанны. Она в то время работала в поликлинике больницы химкомбината. Устроиться на работу в ЦЗЛ без "блата", даже на обычный, "незакрытый" химический комбинат, было невозможно. Проработала лаборантом я около года и, перешла после третьего курса с вечернего отделения на дневное. Правда, с потерей года. Опять на третий курс. Если бы нашелся кто-нибудь влиятельный в этих кругах, можно было бы перейти сразу на четвертый. Что было бы логично. Но, увы!

Однокурсниками, таким образом, оказались студенты младше меня на два года. Во-первых, они заканчивали 10 классов, а не 11, как я. И не теряли год на переходе с курса на курс.

Заканчивала учебу в 1972 году я уже со сплошными пятерками в зачетке и с повышенной стипендией. Диплом о высшем образовании получила по специальности "Технология неорганических веществ и химических удобрений" и квалификации инженер-химик-технолог.

Надо было искать место работы. Опять Жанна со своим авторитетом пошла на поклон к директору химкомбината. При комбинате работал научно - исследовательский институт. Государственный институт азотной промышленности - сокращенно ГИАП. Институт был серьезный, состоял из проектной и научной частей. Со своими кандидатами и докторами в "науке".

С "улицы" не брали никого. Такое было время. И такое было место. Считалось, что в рабочем городе для молодой женщины с высшим образованием - это один из лучших вариантов. Во всяком случае, "теплое" место и интеллигентное окружение.

Случайных людей в подобных институтах не было. Каждый новичок, вызывал праведный вопрос, чей это протеже?

Проработав год, в апреле 1973 года, я вышла замуж и уехала в Днепропетровск.

Когда я вышла замуж и переехала, мама, наконец- то, смогла заняться своей личной жизнью. Спустя какое-то время она тоже вышла замуж.

Вторым её мужем стал Иван Григорьевич.

Маму называл ласково, не иначе как Нончик. И, по всему, любил. Жили они дружно, относились друг к другу заботливо и нежно. И продолжалось это довольно долго.

В то время мама очень часто выручала меня. Работа моя была связана с большим количеством командировок. Пока Алеша был маленький, я привозила его в Днепродзержинск на несколько дней. А летом не меньше, чем на месяц. Впоследствии мама часто приезжала к нам и оставалась с Алексеем на время моего отсутствия.

Вова, закончив Киевское общевойсковое училище и получив звание лейтенанта, был направлен для дальнейшего прохождения службы на Дальний Восток. В разведывательный батальон в Себучар. Рядом с китайской границей.

СЛУЖБА НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ (Вова - слева)

Выпускники, имеющие связи, влиятельных родственников или знакомых, получали предписания в более "теплые" и не столь отдаленные места. Как и совсем малышом, тогда с мамой и папой, он пересек пол России, и на 9 лет задержался на "краю света".

Жил, как и все холостяки в офицерском общежитии. Вечера проводили в местном ресторане.

В отпуск он приезжал домой в Днепродзержинск и потом обязательно на море. В Крым или на Кавказ. В Сочи. Погреться на жарких пляжах и поплавать в Черном море.

Каждый год с Дальнего Востока Вова привозил красную рыбу и кетовую икру.

ДНЕПРОПЕТРОВСКИЙ ВОКЗАЛ. ВОВА, МАМА С АЛЕШЕЙ НА РУКАХ И Я (Провожаем Вову из отпуска на службу в Дальнереченск)

ЖЕНИТЬБА СЫНА

В один из таких отпусков, летом 1978 года, по пути домой, на киевском перроне молоденький неженатый лейтенант встретил яркую красивую девушку. Окончив Харьковский техникум связи, она работала по распределению в Днепропетровске и возвращалась, кажется, тоже из отпуска. По иронии судьбы жила она в том же доме на улице Телевизионной 3, где и Дегтяревы. Тетя Нонна и дядя Толя. Только в другом подъезде. Там одна трехкомнатная квартира служила общежитием для девушек, работающих на городской телефонной станции.

Мой брат потеряв покой и сон, перекроил весь устоявшийся отпускной режим. Поехав с приятелями к морю, он под надуманным предлогом (якобы разболелось ухо), через три дня сбежал с Черноморского побережья Кавказа.

Через пару дней ко мне на работу в Гипромез в Днепре Вова привел стройную красивую черноволосую девушку. Познакомил нас и заявил, что это Валя - его невеста и на днях он женится. А я должна срочно звонить маме в Днепродзержинск и убедить ее в правильности принятого им решения. А еще лучше, если я съезжу к маме и подготовлю почву для их приезда.

Я позвонила маме тут же пять минут спустя. А на следующий день помчалась в Днепродзержинск, "готовить почву".

На мамин вопрос, какая она, в журнале мод я нашла самую красивую манекенщицу, и протянула снимок со словами - "вот твоя будущая невестка!"

Маму волновало из какой она семьи, какое у неё образование, какой характер, и когда это они успели полюбить друг друга? Конечно, же мама хотела, чтоб Вова не спешил, чтоб некоторое время они "попереписывались", чтоб лучше узнали друг друга. Что такие важные жизненные шаги не предпринимаются так, "с бухты - барахты". Но кто ж к этому прислушивается?

Как могла я сгладила основные острые углы, настроив маму на позитив. Объяснила, что альтернативы нет, сама я была на Вовиной стороне. Все мамины тревоги я разделяла и считала обоснованными, но, выдвинутые ею встречные предложения, абсолютно невыполнимыми.

На следующий день Вова повез Валентину на "смотрины". Несмотря на бушующий в самом разгаре ремонт квартиры, мама приготовила обед, испекла торт. В большой комнате накрыла стол белой скатертью, расставила лучшую посуду и мельхиоровые приборы. Вдвоем с Иванм Григорьевичем они устроили перекрестный "допрос с пристрастием". К чести Вали она его выдержала, да и Вова, как всегда, стоял на ее защите.

Потенциальная невестка сообщила, что родом из под Курска, что отец ее воевал, был разведчиком в Великую Отечественную воину.

Она имеет техническое образование и к тому же партбилет. Мама увидела не только красивую, белолицую, яркую обаятельную девушку, но и контактную, коммуникабельную, решительную и смелую "боевую подругу".

Все предложения не спешить со свадьбой, а устроить "испытание чувств", парочкой были однозначно отклонены.

Спустя пару дней в ЗАГСЕ г. Днепропетровска была зарегистрирована семья Доломановых. Традиционный месяц ожиданий и испытаний на молодых офицеров срочной службы не распространялся.

В связи с неожиданностью и скоропалительностью принятых решений, пышной традиционной свадьбы с парадными свадебными нарядами, машины, украшенной лентами и дурацкой куклой на бампере, молодожены не устраивали. Ведь главное не разухабистая свадебная шумиха.

Невеста была в светлом более нарядном платье, а жених надел новый импортный серо-голубой в неброскую клетку, костюм, взяв его напрокат у Ивана Григорьевича. Отметили это знаковое событие в современном большом ресторане "Днепропетровск" на набережной Днепра узким кругом: свидетели, пара подруг невесты и мы с Гариком.

На Дальний Восток в Лесозаводск, что на реке Уссури, Вова улетел уже женатым. Валя задержалась, оформляя расчет на работе, собираясь в неблизкую дорогу к новому месту жизни.

В аэропорту Днепропетровска мы провожали сначала Вову. Весь комизм ситуации, выявился спустя несколько часов. Скорее трагикомизм. По прилету в Хабаровск, оказалось, что все документы и деньги остались у молодой жены. Счастливый окольцованный молодой лейтенант, без копейки в кармане (почти как в фильме "Мимино"), в аэропорту у незнакомых случайных попутчиков-курсантов попросил в долг 10 рублей. Чтоб доехать до места службы. Хорошо курсанты оказались людьми понятливыми и отзывчивыми. Долг Вова потом вернул почтовым переводом.

Через некоторое время из этого же аэропорта улетела к мужу Валя.

Провожаем Валю: Мама, Иван Григорьевич, Алеша, Валя, Валина подруга Света, я, тетя Нонна и дядя Толя Дегтяревы

Спустя год, 20 октября 1979 года родилась Вовина дочка - Настенька. Как кукла красивая, большеглазая, обаятельная. Как и её мама общительная, открытая, веселая.

НАСТЯ В ЛЕСОЗАВОДСКЕ

В этом же году, Вова с маминой помощью отобрал несколько отцовских стихотворений и их напечатали на литературной странице гарнизонной газеты в Лесозаводске. В частности это были "Набережная имени Сталинграда", "Аджи-Мушкай", "На русском перевале", и лирическое "Перелесок". Вырезку со стихами и, предваряющими их словами о боевом офицере, прошедшем войну - Викторе Доломанове, Вова прислал в Днепродзержинск. Его внимание, забота и доброе сыновнее отношение было очень волнительно и приятно маме. И мне то же.

Как - то так получается, по моим наблюдениям, что мамы крепче, трепетней любят сыновей. Может, видя в них тех давних, очаровавших их, желанных возлюбленных - своих женихов, молодых отцов. И жалеют за непосильный груз ответственности, свалившийся на плечи "своих мальчиков", помня свои промахи и "ошибки молодости".

Дочерей, конечно же, любят не меньше, но иногда подсознательно, неконтролируемо, (по-женски) слегка ревностно относятся к их удачам на фоне своих нереализованных желаний.

Каждое лето в отпуск приезжал Вова с семьей. Мама очень ждала и готовилась. Генеральная уборка. Полный праздничный обед. Обязательный "наполеон".

Приезжала красавица невестка. Белолицая с ярким румянцем. Улыбчивая, громкоголосая.

Взрослела с каждым годом Настенька. Шустрая, любвеобильная, шаловливая. С хитрющими глазами. А симпатичная! Так и хотелось ее тискать, обнимать, целовать. Но она все выскальзывала из рук и приговаривала: "Не надо меня целуть!". Целовать, значит.

Непоседа, все норовила сбежать на улицу. "Строила" весь двор, вся малышня ватагой устремлялась за ней. С характером!

Объявила, кокетливо так, что когда вырастет, будет "певисткой". Певицей, то есть.

В 1985 году Вова поступил в Военную Академию им. Фрунзе. В Москве. Мама очень радовалась и гордилась. Пять лет сын с семьей жил и учился в столице. Комнату получили в высотном общежитии академии в самом центре Москвы. На Садовом кольце. Я, приезжая в Москву в командировки, всегда останавливалась у них.

Корпуса академии располагались на всеми известной по фильму "Три тополя на Плющихе" одноименной улице. В академии Вова был старостой группы, отличником в учебе и страстным спортсменом.

На праздничных военных парадах на Красной площади был его участником. Военнослужащие шли, выстроенные в "коробки" из 12 рядов по 10 человек в каждом (в парадах последних лет коробки стали компактней - по 8 рядов). Правильно выстроенная "коробка" такая, по диагонали которой можно прочертить прямую линию. Ширина парадного шага - 60-65 см. Скорость - 120 шагов в минуту. Расстояние между рядами - вытянутая рука. Маршируют курсанты, повернув голову к парадной трибуне с обязательным условием - видеть грудь 4-го человека.

Для парадного марша выбирают стройных, красивых офицеров, одного роста. Что называется, - "бравых". Мужественных, молодцеватых. С хорошей выправкой, динамичных. Породистых.

Многочасовой муштрой на плацу достигается слаженность и четкий строевой шаг. Накануне торжественного парада брусчатка Красной площади расчерчивалась красной и синей линиями. Для знаменосца и командира. В одну из ночей проходила генеральная репетиция непосредственно на главной площади страны.

А утром в день военного парада начиналось торжественное действо. Мы с мамой, замерев перед телевизором, наблюдали парадный марш разных родов войск под звуки сводных военных оркестров.

Наступал черед Военной Академии имени Фрунзе. Вова предварительно сообщал, в какой по счету "коробке", в каком ряду он идет. Мы с мамой всматривались в отважные, решительные, молодые лица офицеров, тщетно пытаясь его увидеть. Обливаясь при этом слезами гордости и радости за нашего любимого сына и брата. А как был бы счастлив отец, увидев Вову на Красной площади на главном параде, среди самых достойных. Среди цвета Вооруженных сил державы.

Красивые, в парадных, "с иголочки" военных формах, молниеносно, как нам казалось - (2 шага в секунду!), слушатели проходили мимо правительственной трибуны и исчезали с экранов телевизора. А мы с мамой еще долго не могли унять волнение и нахлынувшие чувства. Свою причастность к великому, захватывающему действу. Тогда еще были и гордость за страну, и национальная идея, и уверенность в прекрасном будущем.

ВОВА (4-й слева в верхнем ряду) ВЫПУСКНИК ВОЕННОЙ АКАДЕМИИ им. ФРУНЗЕ

Ближе к шестидесяти годам мама ушла на пенсию. Но продолжала иногда выходить на работу по просьбе бывших сотрудников. То подменить кого-то на время их отпуска, то чтобы сохранить место для "своего" сотрудника на время его обучения на курсах рентгенологов. Она была человеком отзывчивым, с мягким характером, и даже если ей вовсе не хотелось ходить на работу, отказать не могла. Работала она неделю в первую смену, с 8 до 13 часов. И во вторую - с часу дня до шести вечера.

Иногда вслух, она очень меня жалела, что я не могла выспаться, а должна подскакивать каждое утро ни свет, ни заря, готовить завтрак, оставлять еду Алексею на день, так как он никогда не ел школьные обеды и мчаться сломя голову на работу. Несколькими транспортами, успевать по звонку в свой проектный институт к восьми. Не дай бог опоздать! А осенью и зимой возвращаться тоже в темноте. В таких же переполненных автобусах, в которые влезть и утром, и вечером было очень трудно. Транспорта было мало, ходил он крайне редко, не придерживался никаких графиков. Зимой приходилось часто мерзнуть на остановках, где собиралась огромная толпа. О маршрутках тогда понятия не имели. Ходили громоздкие желтые венгерские "Икарусы" (это было за счастье) и неудобные ЛАЗы (львовские небольшие тесные автобусы) в которых задыхались от бензиновой вони.

ВЕНГРИЯ

В 1987 году по окончании Военной Академии, Вова был направлен для дальнейшего прохождения службы в Венгрию. Учитывая, что никакого "блата" при этом не было, никакой высокопоставленный генерал не лоббировал (как сейчас говорят) Вовины интересы - это назначение было именно его большой заслугой. Вот уж где человек "сделал себя сам". Комар носа не подточит.

В Венгрии в группе советских войск Вова был начальником штаба полка в небольшом городе со странным для нашего уха названием - Папа. Предполагалось, что служить там он будет пять лет.

Приезжая из Венгрии в отпуск домой, Доломановы всегда привозили какие-нибудь экзотические "вкусности": венгерские копченые острые колбасы, ветчину в банках "утюжком", необычные разнообразные соусы, конфеты, карамели в ярких фантиках, жвачки. Все это было у нас еще в диковинку, учитывая абсолютно пустые прилавки магазинов.

Спустя несколько лет службы, Вова прислал маме приглашение для поездки в Венгрию.

В эту поездку мама взяла меня с собой.

Шел 1989-й год. Наконец-то, сбылась ее мечта и она смогла увидеть воочию, а не по телевизору и не в своём воображении, путешествуя по книгам, одну из европейских стран. Страну многовековой культуры, с непривычной нашему глазу готической архитектурой. Обязательные костелы и ратуши на центральных площадях, ровные чистые плиты тротуаров, яркую цветную рекламу, сверкающие витрины, ломящихся от изобилия товаров, крупных супермаркетов и малюсеньких магазинчиков. (Всего этого тогда у нас не было. Только серость, пыль, грязь, пустые прилавки убогих продмагов. Суррогат рекламы: "Летайте самолетами Аэрофлота" - как будто была альтернатива, и "Храните деньги в сберегательной кассе". И неизменные лозунги о надвигающейся победе коммунизма).

Мадьярские ухоженные, открытые взору, дворики и красивые домики под красной черепицей. Чистейшее голубое озеро Балатон, окруженное изумрудным травяным ковром. Такие широкие ровные гладкие шоссейные дороги, по которым Вовин венгерский приятель Иштван возил маму на своем автомобиле. Полное отсутствие придорожных ухабов и мусора.

Я все удивлялась педантичной чистоте и ухоженности придомовых и придорожных территорий. Никаких разнокалиберных, поломанных заборов с облупившейся краской, некошеных лопухов и высоченной пыльной амброзии, перед такими же образцово - показательными "пряничными" домиками. Просто не реальная чистота, всегда свеже стриженные ярко зеленые газоны, низкие легкие, ажурные ограды. Просто фиксирующие, как бы пунктирно, территорию. Ничуть не закрывая дворик, а наоборот, будь-то оформляя его и подтверждая открытость и красоту дорожек, крыльца, опрятного дома.

Только недавно я узнала, что и в Европе, и в Америке существуют законы, обязующие домовладельцев следить за порядком в своем небольшом сегменте. И в случае его невыполнения, рассчитываться неминуемыми высокими штрафами.

Пробыли мы в гостях 10-12 дней. Жили Доломановы в трехкомнатной квартире в военном городке. В стандартном типовом пятиэтажном доме. Воинская часть рядом, через дорогу.

Валя работала тут же в части, Настя училась уже в 3-м классе. После школы целыми днями моталась во дворе, и за ней гурьбой бегали все. Только "свистнет". И девчонки, и мальчишки. Верховодила! Были у неё подружки и среди мадьярских детей. Ходила к ним в гости. Отважная была, решительная.

Вова пропадал постоянно на службе - у начальника штаба полка было очень много нескончаемых дел. Практически ненормированный рабочий день. Домой приходил на обед. Вечером или опять в часть, или в свободное время на спортивную площадку.

Нам, правда, он уделил максимум внимания. Повез в центр города Папа в фотостудию Иштвана. Там нас всех - маму, Вову, Валю, Настю и меня Иштван снял на яркую цветную фотографию. Вова перед этим подарил всем нам цветы!

На автомобиле Иштвана ездили любоваться красотами Балатона. А на армейском уазике Вова возил нас в Секешфехервар на братскую могилу, где похоронен мамин дядя и наш дед Николай Дегтярев. О том, как Вова нашел его могилу, объездив все кладбища советских воинов, погибших при освобождении Венгрии от немцев в конце 1944-го года, и о нашем пребывании там, я уже написала раньше.

МЫ С МАМОЙ НА РУССКОМ КЛАДБИЩЕ В ВЕНГРИИ

По магазинам нас водила Валя.

Из этой поездки привезли мы много эмоциональных впечатлений и подарков, но это уже другая история.

Вскоре по приезде домой у мамы случился первый инсульт. Она с утра отправилась на базар. Вдруг ей стало плохо, закружилась голова. Она села на какие-то ступеньки.

Приехавшая "скорая" зафиксировала инсульт. От госпитализации мама наотрез отказалась. Лежала дома. Ей делали уколы, ставили капельницы. Благо, было много знакомых врачей.

Мама бодрилась, как - то, даже не веря в диагноз, удивляясь, и как мне казалось, даже извиняясь перед нами за такую ситуацию.

К счастью, вышла мама после этого страшного диагноза с наименьшими потерями. Поправилась достаточно быстро, может не так ловко работали пальцы рук и стало чуть сложней ходить. Но она быстро стала на ноги и все делала по дому самостоятельно.

ВОВИН ПЕРЕЕЗД В АРТЕМОВСК

В 1991 году, после развала Советского Союза, в спешном порядке из стран Варшавского Договора выводились советские войска. Из нескольких вариантов Вова выбрал дальнейшее место службы - город Артемовск Донецкой области. Как бы опять возвращаясь в те края, откуда родом Спиридоновы, где начала свою профессиональную деятельность баба Лида, где она встретила свою любовь и вышла замуж за Андрея.

Ведь Артемовск, как я уже писала до 1924 года был главным городом Донецкой губернии. Какие странные виражи семейной истории. Курилы - Дальний Восток, Дебальцево - Артемовск. Одним словом, Донбасс!

Вместе с полком Вова отбыл в расположение части, а жену и дочь привез к маме в Днепродзержинск. Пока получит квартиру и обустроится. Это время в Артемовске жил в гостинице "Украина".

Настю определили в школу на Черемушках, недалеко от маминого дома. В первый класс Настя пошла в Москве, когда Вова учился в академии, продолжала учебу в Венгрии. Потом оказалась на Украине. Ей очень легко давался украинский язык, который до тех пор она не учила. У неё не было никакого его отторжения. Кроме основной учебы она тут же записалась на секцию модной тогда аэробики. И с удовольствием бегала на занятия недалеко от дома.

Конечно, всем было не очень комфортно в тесной двух-комнатной хрущевке с проходными комнатами. Четыре человека, две хозяйки. Самостоятельная невестка, ни дня не жившая до этих пор со свекровью.

Но жили дружно. Без ссор и недоразумений. Всем хватало терпения и любви.

По моему глубокому убеждению, "погоду в доме" делает старшая по возрасту женщина. Будь то свекровь или теща. В маминых нежных руках был хрупкий семейный мир. В её деликатности, такте и мудрости.

Валя помогала по дому, как всегда много читала, ходила в гости к женам Вовиных друзей, А у Насти весь двор был в друзьях.

Прожили так пол года, а может и больше.

Получив в Артемовске квартиру, Вова сделал в ней ремонт и забрал семью на новое место жительства.

БОЛЕЗНИ

18 ноября 1992 года маме удалили грудь. Такие радикальные методы проводили повсеместно, чуть только возникало какое-нибудь подозрение на опухоль. А у мамы появилось небольшое уплотнение.

Анализы, последовавшие после операции, злокачественность опухоли не подтвердили. Никакой химиотерапии не назначали. Когда я беседовала с оперирующим хирургом, он как - то витиевато пытался убедить меня в правильности принятых решений.

Любое посещение стационара заканчивалось для мамы простудой, гайморитом, циститом и полным разладом. В больницах было холодно, радиаторы отопления чуть теплые. Жуткий дискомфорт, прогнутые сетки больничных коек, холод из оконных щелей. Какая - то сиротскость наших больниц с постоянными сквозняками, холодом по ногам. Отсутствие добросовестного ухода за прооперированными больными. А именно реабилитационный период является важнейшим для восстановления и выздоровления.

Наша хрупкая, "тендитная" мама страдала в больнице и физически, и морально. Не разрешала мне дежурить возле неё, когда перевели из реанимации в общую палату. Она самостоятельно ходила, сама себя обслуживала и всячески рвалась домой. Дома и стены помогают. Я сама такая, от излишней заботы окружающих только мучаюсь.

Рана заживала сложно, долго. Швы расходились.

После перенесенного до операции инсульта, было тяжело ходить. Плохо разрабатывалась рука. Мама не могла так быстро, как прежде готовить обед. Ей было тяжело резать даже овощи на борщ, трудно давалась любимая раньше выпечка. Иван Григорьевич приносил продукты, делал работу по дому.

Внешне мама выглядела хорошо. Во всяком случае, она никогда не выглядела старушкой. Никакой седины, так, кое-где проблеснет волосок. Всегда вовремя подстриженная. У нее была своя парикмахерша в доме быта на Звенигородской, недалеко от дома. С неизменным маникюром на таких же как в молодости ухоженных руках. Маникюр мама делала себе сама до последнего дня. Никаких морщин на лице, просто, слегка увядшая кожа у глаз.

Стройная, чуть располневшая фигура. Но никуда не делась, не "расползлась" талия. На маминых стройных ногах не вылезли вены, а щиколотки оставались тонкими и изящными.

Из квартиры мама практически не выходила. Иногда подышать свежим воздухом на лавочке возле подъезда.

Мама, конечно же радовалась, когда приезжала я, Вова. Но, привыкшая принимать и детей, и гостей "по высшему разряду", она не любила неожиданных визитов. Без предупреждений, без предварительных звонков. Тогда у неё поднималось давление, она расстраивалась, что "не во всеоружии". Не испечен очередной торт ("магазинные" торты не рассматривались вообще как класс). Не приготовлен полный обед. Сама она ела мало - как птичка.

Я ей говорила, что мне достаточно самой поджарить себе яичницу на сале. У меня сало в доме, как и вообще в нашей семье, как-то не водилось. А у мамы в морозилке было всегда - так завел Иван Григорьевич. Именно такая яичница была для меня деликатесом. Но мама чувствовала дискомфорт, если мой приезд был спонтанным без её предварительной подготовки. Сама я всегда привозила какой-нибудь гостинец - шоколадки, батончики "Баунти", "Сникерс" и т.д. Эти новомодные штучки, чтоб она попробовала то, что вовсю рекламируют по телевизору.

Еще мама, как истинная женщина, к любому визиту должна была хорошо выглядеть. В противном случае она расстраивалась. Хоть и врасплох застать её было невозможно. Она никогда не ходила по дому в "расхристанном" виде. Что бы поверх ночнушки набросить халат и так бродить по квартире, такого не могло быть ни при каких условиях. Всегда причесана, в чистом свежем домашнем платье. Заходили соседи за новой книжкой или журналом, могла забежать бывшая сотрудница, с рассказом о злоключениях своей нерадивой невестки. Приносила пенсию почтальон, пока не перевели деньги на сберкассу.

Мама не страдала от одиночества, она, как и я, всегда находила себе занятие - раньше очень любила шить. Вязала крючком. Пока было под силу, пробовала испечь какой - нибудь торт, печенье по новомодному рецепту от многочисленных приятельниц. Обязательно помнила все дни рождения родственников и друзей. Писала им письма, открытки. Звонила по телефону. Много читала, была в курсе всех литературных новинок. Каждый день перезванивалась с Любочкой. Любовью Захаровной. Обсуждали все новости. И домашние, и общеполитические. Круг интересов был широк. Смотрела по телевизору не только "мыльные оперы" и "Поле чудес", но и новости, публицистические и всякие познавательные передачи. Обязательные "Вокруг света" и "Путешествия команды Кусто".

В какой-то газете мама вычитала про народного целителя. Они тогда входили в моду. Он "ставил на ноги", якобы совсем безнадежно больных. Вова повез маму в поселок Мелиоративный под Новомосковском.

Там в приемные дни выстраивались огромные очереди, писались списки, создавался ажиотаж.

Только ему удалось каким-то образом завести маму в кабинет, минуя дикие очереди. Я была рядом с мамой для поддержания "боевого" духа.

Целитель водил руками, "сбрасывая грязную энергию" и "заряжая" позитивом. Заставлял маму приседать, быстрым шагом ходить по кабинету.

Получили мы порцию "лечения", в которое усиленно верили.

На следующий день я гуляла с мамой почти час по улице Каштанов. Мы с ней ходили к кинотеатру "Комсомолец", побывали в магазине "Детский мир", вернулись домой, окрыленные успехом.

Потом опять стало тяжело ходить. Как будто в железные громоздкие кандалы закованы ноги.

Часто кружилась голова и подскакивало давление. Мы с Вовой сводили маму в больницу на прием к невропатологу для полного обследования.

Местные врачи выписали дежурный курс лечения с обязательными уколами церобрализина, пирацетама, ценаризина и т.д. Все эти рекомендации методично ею исполнялись.

Последние годы Иван Григорьевич почему - то, обращался к маме не как раньше Нонна, Нончик, а стал называть ее - Андреевна. Мне это жутко не нравилось, раздражало, но я терпела, как и многие другие мелочи. Чтоб не "встревать". Я по жизни стараюсь в "чужой монастырь" не лезть "со своим уставом".

Такое "простонародное" обращение по отчеству, однозначно указывало на определенный возраст, что неприятно для любой женщины. Но не это главное. Оно отдаляло, дистанцировало родных людей. И уж никак не вписывалось в нашу семейную культуру.

Куда-то исчезала сердечность и близость отношений. Я списывала это на его недопонимание, на разный интеллектуальный, образовательный уровень супругов. Этот союз я с самого начала считала мезальянсом. Но никогда не говорила об этом открыто, а всегда молчаливо страдала, "лишь бы маме было хорошо". Был он как будто чутким, ранимым, понимающим. Как ни старалась, я так за прошедшие годы и не приняла его всем сердцем. Иван Григорьевич это видел, вначале даже переживал, а потом все как-то притерлось, притупилось.

Обращалась я к нему "дядя Ваня". Как-то по дурацки. Но пошло это еще с тех пор, когда он ухаживал за мамой, а я была студенткой. Так и осталось.

Он мне помогал делать ремонт, когда мы переехали в квартиру на Генерала Пушкина, научил клеить обои, чинил многие мелкие вещи. У него были "золотые" руки, он не мог сидеть без дела. В общем, был трудяга. Как настоящие украинцы - народ трудолюбивый. Был не пьющий. Так, рюмку на праздник, за столом выпивал и все.

Мамин муж научил меня многим полезным практичным вещам и я ему за это благодарна. Я помню все хорошее. Но не получилось у меня с ним сердечной близости и настоящего родства.

А обращенное к маме - "Андреевна", вообще, резало мне слух! И вызывало внутренний протест. Наверное надо было об этом говорить вслух. А не страдать!

В конце мая 1995 года в один из своих приездов, я сделала маме стрижку. Кстати, последнее время маму иногда стригла и делала "химию" моя институтская подруга Людочка Боечка.

Я кого-то стричь не умела и не любила. Но в этот раз усадила маму на табурет перед зеркалом, и согласившись с ее замечанием, что она "заросла", взялась стричь основательно. Завивка еще сохранилась, а волосы действительно отросли и прическа потеряла форму. Старалась я делать это не спеша, методично и, по моему представлению, профессионально. Так, как я видела, это делают мастера. Возилась долго, но получилось хорошо. Мама осталась довольна.

Потом сделала маме педикюр. Она еще вслух посетовала: "А кто тебе это будет делать? Ведь дочери у тебя нет?"

Ушла от нас мама совершенно неожиданно. Как гром среди ясного неба. Так и не постарев. Случилось это 6 июня 1995г. Ей было 69 лет.

Мама периодически вспоминала дату смерти бабы Лиды и как мне казалось с некоторой долей и обреченности, и нарочитости, и сомнений, как - то привязывала этот день к своему самочувствию, усталости. Я считала такие разговоры абсолютной чепухой, несерьезными, необоснованными. Слишком преждевременными.

Буквально за неделю до 5 июня она опять вспомнила день смерти своей мамы. Я отмахнулась от этих слов, стараясь переключить ее на позитивные мысли. Просила делать все не спеша, по мере сил, ведь ей некуда торопиться. Можно сесть в кресло, отдохнуть, а потом уже продолжить начатое занятие. Или вовсе все отменить. Почитать в удовольствие, посмотреть телевизор, подремать, если устала. Я каждый раз повторяла эти свои пожелания, как мантры.

Я все корю себя, что в эту заколдованную дату не была рядом.

13 лет назад - 6 июня 1982г. не стало Жанны.

23 года до этого, почти день в день, 5 июня 1972г ушла от нас баба Лида.

Мне до сих пор больно об этом говорить. В документах причиной врачи назвали гипертонию 3-й степени. Инсульт.

Мамины подруги, утешали меня тем, что уход ее был легким и мгновенным. Говорили: - "Дай Бог каждому так".

Спустя 9 лет, к 50-летнему Вовиному юбилею 1мая 2004года, я написала любимому брату такие строчки:

Полвека назад

стала старшей сестрою.

С тобою играла, возилась,

таскала везде за собою.

Лет двадцать назад

Поменялись ролями -

От бед заслоняя, во всем помогая,

Отца заменил ты собою с годами.

Как мама любила тебя вспоминаю...

К приезду готовлюсь,

Пеку, убираю.

Как сына люблю и тебя понимаю.

Ушедшую маму тебе заменяю...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Я всегда гордилась своей семьей.

Такой авторитетной бабушкой. Которая всем всегда была нужна. С ней советовались, ее уважали, ценили. Я это наблюдала с малых лет.

Она была первоклассным врачом, добрым отзывчивым человеком. Красивой в молодости и приятной, доброжелательной уже будучи пожилой.

Я гордилась отцом. Донской казак! Боевой офицер, прошедший фронт, дошедший до Берлина. Ослепительно красивый, бравый, грудь в орденах. При этом образованный, талантливый журналист. Заботливый и нежно любящий отец и муж.

Я гордилась своей молодой, стройной, красивой, умной мамой. Тактичной. Деликатной. Женственной и современной до самого конца.

Потом предметом гордости стал ученый муж. Быть преподавателем математики в институте в 70-е годы прошлого века было почетно, престижно. А Георгий был энциклопедически образован. Знал множество языков, чуть ли не 10-11. Включая испанский, итальянский, греческий. Говорил, что если изучил основные: английский ( а на нем он читал Байрона в подлиннике), французский и немецкий, то остальные языки уже осваиваются играючи.

Когда вырос Вова, гордилась своим мужественным братом. Совсем мальчишкой отлучиться от дома, закончить военное училище, молоденьким лейтенантом уехать на Дальний Восток на многие годы. Без блата и высокопокровителей поступить в Москве в Военную Академию им. Фрунзе и с отличием её закончить - это под силу не каждому. Не сломаться, не выслуживаться, быть справедливым и остаться человеком в жестокой военной мясорубке, безжалостно перемалывающей людские судьбы. Остаться честным перед собой - дорогого стоит. Несмотря на такую жесткую профессию, он чуткий, тонко чувствующий. И еще он заботливый брат.

Люблю его единственную дочь, свою племянницу Настю. Она такая ранимая, нежная, женственная. Любуюсь её красотой.

А уж как я горжусь своим сыном! Я безусловно понимаю, что все его способности - это заслуга не моя. Талантом, наклонностями и стремлениями к научной работе он обязан своему отцу. И теперь Алексей обладатель тех же энциклопедических знаний. Впрочем, даже более обширных. Он самостоятельно достиг научных вершин, которые не успел покорить отец. Алексей чувствует пульс времени и умеет стать лидером в выбранном им деле. А то, что он сейчас заведует кафедрой информационных технологий именно в мединституте, который закончила моя бабушка - Лидия Порфирьевна Спиридонова и его бабушка Жанна Дубинская - предмет моей особой гордости и радости. Это как дань памяти о них.

Однажды в Гипромезе, после какого-то то ли очередного повышения на червонец, то ли каких то вызовов в кабинет к начальнику, неофициальная секретарша, всезнайка Люся произнесла фразу: - " Какая ж ты не счастливая!".

Меня это сразило наповал. Прозвучало как гром среди ясного неба. И этим запомнилось навсегда.

Я то считала себя счастливой! Всегда! Чуть ли не избранной! Я так себя ощущала. С самого детства.

Еще Чарли Чаплин сказал совершенно гениально, что человек никогда не бывает несчастлив так, как ему кажется и счастлив так, как ему хочется.

Но я убеждена, что человек сам формирует свое представление о счастье. Собственно, это наше отношение к событиям, окружению, жизни. И как мы это все воспринимаем, так себя и ощущаем. Счастье это ощущения.

Ну, были неприятности в жизни. Так у кого их нет. И уж если что-то шло наперекосяк, то в конечном счете я всегда искала причину в себе. Считала, что виновата сама в том, что загнала себя в угол.

Счастье внутри нас.

Я услышала как-то, что счастье как приступ стенокардии. Так неожиданно и кратковременно мы его ощущаем.

Я благодарна Господу Богу за уже прожитые годы. А жила я исключительно страстями.

Что бы я хотела изменить? Жалею, что не вырастила ещё дочь или второго сына. Но так сложилась жизнь...

И молюсь о счастье для своего любимого сына.

Дай Бог, чтоб он был реализован в науке, не был нищим, чтоб любил и был любим.

А мне бы только видеть все это. И что бы все близкие мне люди были живы и здоровы. Другого счастья мне не надо.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Вот пока всё, что я помню и что мне удалось узнать из документов, писем, стихов.

Наши прапрадеды достойно служили Царю-батюшке.

Деды воевали. За Отечество.

Один - Доломанов Николай Саввич в царской армии. Еще в первую мировую войну в1914 году. Вернулся награжденным Георгиевским Крестом.

Другой дед - Спиридонов Андрей Терентьевич пропал в период сталинских репрессий в 34-35-е годы. Уже в СССР.

Еще один дед - Дегтярев Николай Порфирьевич погиб в 1945 году во второй мировой - Великой Отечественной войне.

Доломановы Виктор Николаевич и Александр Николаевич - отец и дядя - воевали с фашизмом и вернулись в 1945 году с той кровавой войны. Вернулись победителями, освободив нашу страну от захватчиков. Вернулись, награжденными орденами и медалями. За мужество и героизм.

Служили Отечеству и их сыновья.

В нашей семье, как в миллионах других, отобразилась история Родины. Государства Российского, Советского Союза.

И если один дед сгинул в сталинских лагерях, то другой, как и дядя Саша, и мой отец сражались "За Родину!,За Сталина!". И это противоречие раздирает и разъединяет по сей день. Эта боль может уйдет с годами?

Мужчины нашего рода всегда вели себя достойно.

И женщинам пришлось вынести на своих плечах многочисленные жизненные тяготы. Они как все русские женщины, те что "...коня на скаку остановят..." За кажущейся внешне удачной жизнью, женские судьбы складывались драматически, часто тяжело и несправедливо. Почти все оставались без времени вдовами с детьми на руках. А наша легендарная баба Лида, потеряв любимого венчаного мужа, так и оставалась одна до конца дней. Хотя несомненно заслуживала и была не лишена мужского внимания.

Она в моем понимании - святая. Ведь святой - не тот, кто без греха, а тот, кто облегчает страдания окружающим. Своей заботой, вниманием, душевной щедростью. Создает вокруг себя ощущение спокойствия, уверенности и радости.

Не было среди наших предков стукачей, предателей, холуев и хапуг.

И может это считается не модным сейчас, но было востребовано во все времена - чистота помыслов и согласие со своей совестью - были у них превыше материальных выгод.

Написала свой "Монолог" не в назидание, а "чтобы помнили" кто мы есть.

Говорят же, "ТО ЧТО С НАМИ БЫЛО, ЭТО - ТО, ЧТО С НАМИ ЕСТЬ И ТО, ЧТО С НАМИ БУДЕТ".