(Народная песенная переработка баллады Н. Соколова "Он")
Ещё на подходе к центральному городскому рынку Аркашка, тщедушный мужичонка в женской вязаной кофте, достал из кармана бумажку и уже в который раз внимательно перечитал написанные крупным почерком жены наставления:
"1. Творог полкило (обязательно попробовать ,чтобы не кислый, без неприятного привкуса и запаха). 2. Хамса малосольная 300 грамм (сначала попробовать). 3. Помидорчиков килограмм (спросить местные или привозные, и откуда)".
На словах было велено в забегаловку (то бишь пивнушку) не заглядывать. А он и так из своего горького опыта знал: осмелься пивка хлебнуть - носик у жены хотя и маленький, но чересчур чувствительный, даже сквозь запах пива глоток водочки обязательно учует. Да и денежка была выдана в обрез, вряд ли удастся лишнюю копейку выгадать. Аркашка тяжело вздохнул и почесал затылок.
- Да-а,ситуация, -произнес он вслух.
Въездные ворота рынка, навешенные на массивные каменные столбы, были распахнуты настежь. Сверху на столбы опиралась величественная арка с накладными буквами. Надпись подтверждала, что это, действительно, то самое место, куда, преимущественно по выходным дням, устремлялось местное население в надежде запастись продуктами, обменяться со знакомыми свежайшими сплетнями, да и просто развеяться. Городишко-то маленький, на развлечения скуп, далеко не разгонишься.
Почему-то народ, бранясь и толкаясь, предпочитал протискиваться в боковую дверь, минуя гостеприимные ворота. Аркашка спешил, и потому не придал значения этой первой из ожидающих его странностей. Неделя подконтрольной жизни позади, вдохни мужик свободу полной грудью!
Он не успел подивиться возникшей в голове почти поэтической строчке. Рупорообразный громкоговоритель на арке хрипло кашлянул. Аркашка, сосредоточенный на мысли о возможных способах выкраивания средств на вожделенное питие, вздрогнул и, просчитавшись, опрометчиво наступил на край вывороченной тяжелым транспортом бетонной плиты. Та перевернулась и ударила его по ноге. В глазах у Аркашки потемнело, затем позеленело.
Он выругался, но сквернословие не помогло, а возымело противоположное действие. Солнце в сполошенном небе приобрело ядовито-зеленый цвет и слегка померкло, рыночные строения теперь совсем не отбрасывали теней, хотя до полудня было ещё далеко.
Из рыбных рядов глухо доносились призывы продавцов:
- Тараканчики! Кому жареных тараканчиков? Есть на собачьем жире и жабьем сале! На комарином поте хрустящие особые! Рыжие, черные, серобуромалиновые! Рупь стакан, полтинник кучка!
Не успел Аркашка оправиться от изумления, как последовал вкрадчивый проникновенный голос:
- Русалочки! Русалочки! Русалочки копченые, совсем девственные и сочные!- затем он же весело завопил: - Налетайте! Налетайте! Э-эх, расхватали - не берут!
Аркашка, сильно припадая на ушибленную ногу, подковылял ближе. Над прилавком, покачиваясь от лёгкого ветерка, висели, сверкая жемчужной чешуёй, связки небольших, сантиметров по тридцать ростом, диковинных существ с рыбьими хвостами и женскими грудями-пупырышками. На их, искаженных злобой, человеческих лицах навечно застыли ярко-голубые глаза, с голов волнами ниспадали зелёные шелковистые волосы.
Аркашка решил, что сходит с ума, и чтобы убедиться в противоположном, огляделся. Люди вокруг выглядели фантастически. У каждого из них них была фиолетовая кожа, две дырочки вместо носа, через которые они молча сопели, безгубая щель постоянно сомкнутого рта. Белые немигающие глаза с вертикальными кошачьими зрачками занимали большую часть треугольного лица, заостренного книзу. "Люди" имели тонкие, гибкие, но крепкие ноги. Их голые куполообразные черепа тускло поблескивали под лучами призрачного солнца. Одежду заменяли огромные уши, покрытые густой серебристой шерстью. Одно ухо нависало спереди, прикрывая тело до колен, другое сзади. Всё бы ничего, как говорится, но Аркашку больше всего беспокоило то, что эти создания упорно не замечали его. Напрасно он заговаривал с ними, и даже пытался дотронуться до одного из них. И... О ужас! Рука легко прошла сквозь бесплотное тело.
Аркашка постарался успокоиться и осмыслить происходящее, но определённого объяснения не нашёл, двинулся дальше и вскоре наткнулся на нечто, окутанное зелёным туманом, как одеянием. В этом тумане постоянно вспыхивали миниатюрные молнии. Разряжаясь, они издавали музыкальные звуки, которые выстраивались в мелодию, вызывающую восторженное блаженство. Но не это удивило и даже ошарашило Аркашку. У этого "нечто" не было головы. То есть она была, но в виде толстой короткой руки, на ладони которой, вероятно, был рот, так как оттуда периодически с оглушительным плевком вылетала шелуха подсолнечных семечек.
Аркашка на всякий случай отодвинулся на безопасное расстояние и продолжил наблюдение. Определить, к какому полу относился головорукий, не представлялось возможным, и Аркашка окрестил его Ониона.
Перед Ониона лежала большая шахматная доска без фигур, а рядом с ней - кучка кружочков-фишек. Играл он сам с собой. Подбросив игральную кость(выпала шестёрка), Ониона взял наугад фишку, отсчитал на доске вверх шесть рядов и поставил фишку на белую клетку. Присмотревшись, Аркашка различил на фишке знак зодиака, имя, дату и время рождения. Ониона щелкнул пальцами, и молнии в его одеянии закружились в замысловатом танце под свадебный марш. В пространстве перед изумлённым Аркашкой возникла живая картинка: в ярко освещенном зале проходила свадебная церемония. Невеста не сводила счастливых глаз со своего избранника, присутствующие любовались молодыми, и даже Аркашка, ощутив эффект присутствия, слегка прослезился.
Ониона между тем вновь подбросил кость. Выпала единица, фишка передвинулась на черную клетку. Щелчок пальцами - и всё мгновенно изменилось: не молодой и статный парень стоял рядом с невестой, а сгорбленный старикашка с обезображенным глубокими морщинами лицом, намеревавшийся надеть на пальчик юной красавицы обручальное кольцо.
Присутствующим на церемонии не дано было знать, что они лишь участники потусторонней игры, а происходящее - один из вариантов возможных событий, разыгрываемых невидимым игроком. Забыв происходившее минуту назад, они теперь с сочувствием взирали на бедную девушку, вынужденную выйти замуж за безобразного старика.
А игра продолжалась. Кого-то сильного и здорового внезапная болезнь укладывала в постель, а то и совсем лишала жизни. Кто-то легко терял нажитое непомерным трудом, оставаясь ни с чем, другому неожиданно выпадало незаслуженное богатство. Отыгравшуюся фишку Ониона бросал обратно в кучку и всё перемешивал. Таким образом, жертва имела шанс повторить успех или неудачу. Иногда на клетку ложилась горсть кружочков, и сразу множество людей подвергалось испытанию.
Звучала музыка, метались молнии. Вдруг Аркашка похолодел - на чёрную клетку легла его личная фишка. Изо всей силы он ударил больной ногой по игровым принадлежностям и взвыл от боли.
Очнулся он уже за воротами рынка. В небе висело нормальное солнце. Нормальные люди спокойно сновали туда-сюда и через ворота, и через боковую дверь.
Аркашка тряхнул головой, сбрасывая остатки наваждения, пошевелил ушибленной ногой, но к своему величайшему удивлению боли в ней не ощутил. Он, как всегда в затруднительных случаях, требующих размышления, хотел почесать затылок, но в одной его руке оказался пакет с полным набором заказанных продуктов, среди которых лежал странный, похожий на рыбий, хвостик с торчащим пучком зелёных волосков на интересном месте и обрывком капроновой нитки, на которую обычно подвешивают продукт для копчения; в другой руке были зажаты деньги. Аркашка встрепенулся - неужто сумел выгадать? Как, когда - не смог припомнить, да и ни к чему, денег оказалось ровно столько, чтобы взять стопочку водки и запить её бокалом пива, что он и поспешил сделать.
Хвостик был оставлен в качестве доказательства его невыдуманных приключений и единственным оправданием злостного нарушения табу.
Впрочем, все его планы рухнули, когда пришлось "предстать пред ясные очи её".
Едва переступив порог, Аркашка произнёс загадочную фразу:
- Моя фишка легла на чёрную клетку.
Жена вгляделась и слегка потянула носом.
- Да ты и сам побывал в этой чёрной клетке, - усмехнувшись, ответила она.
Аркашка обиделся, обескураженно махнул рукой и решил не делиться с ней пережитым.