Он родился атеистом, помнил это точно, эти приторно-тошнотворные обрядовые блюда, "праздничные"... лживость и кривизна улыбок, одурманенных, как он потом узнал - ах да, это называется "религиозным чувством" - если это попадало в его поле - оно коробило его своей дикой ярмарочной весёлостью, весёлостью последнего дня, как ничего другого больше не будет, оно коробило его как оскорбление его чистого внутри, разумного, искренне любимого, честного. Он и так бывало чувствовал себя странно, бывал не в себе от суеты ситуаций, боялся не выйти из этих виражей, а когда он переставал понимать происходящее, понимать мотивы окружающих - это было потерей того глубокого что было внутри него и о чём он никогда не говорил ни с кем, ни с родными, только с собой. Дома всё логично, этих людей он знал, ничего неожиданного, но новые суетливые люди готовили ему нечто что он не поймёт когда-нибудь и линия логики его жизни прервётся, уют дома, его предсказуемость потеряются и не вернутся никогда. А беснование религиозного человека было тем, что как через трубочку могло утянуть за собой всё разумное, он этого боялся, даже намёков на что-то потустороннее. Есть его книги, есть его телевизор, есть семейный домашний уклад и пусть так будет всегда. Так не будет всегда, но в 9-11 лет об этом думать не хочешь, впереди ещё годы безмятежности, ещё всё с тобой, всё разумно, маленькие радости. Постепенно - взрослее, но так понемногу, незаметно, только незаметно. Это потом ты сорвёшь пломбы и будешь идти новым путём и доказывать что секс "это надо мне", что всё так и надо, радоваться, если получилось показать что "совсем взрослый", а пока... А той радости не будет, нет больше ей причины, непонятно в чём была она? Плавный переход от семейной любви к любви женской так и не случился в его жизни, и он годами бился об этот стык, об это ребро, об этот рельс его пути, негладкий шероховатый тяжёлый рельс... Где стрелочник, который проспал, пропил эти годы, не нажав переход на другой путь? Какие же там тёмные дороги были... Нет, поверить в то, что это так и должно быть, что это и есть главный путь, нет, он не поверил.
Хотя то новое что открылось в период взросления было интересным, но другим, не тем о чём он думал и не таким. Вспомнить те ночи в 12 лет, когда он, слушая ночное радио, вжимался в постель, замирая от мечты и мысли о том, что всё будет хорошо всегда... нет новая жизнь была не такой, не было той единственной, которая поймёт его в новой жизни, станет для него новой целью, такой же нежной станет, как и прежнее его семейное благополучие.
Он любил природу, как щемяще любил природу... Как стебелёк он тянулся за зовом этого огромного мира, из которого и сам вышел, из той же коры колышащегося на ветру дерева, из той же воды, так неожиданно льющейся и заливающей всё вокруг, из всего этого состоял и он сам, этот мир созданный капризом и игрой атомов, куда и он уйдёт, звал его разделить эту радость бытия, тихую радость ночи, особенно ночи, когда весь мир обнимал его, окружал тихим спокойным своим словом, шорохом, ночью, когда он и был настоящим без прикрас и румян придуманной человеком жизни. Так же как и миллионы прошедших лет, мир говорил с ним о том, что будет всегда, о том, что никогда не исчезнет а лишь изменится и конечно для нас с тобой только в лучшую сторону, мы же с тобой знаем цену всем этим блёсткам, которые слетают лишь только налетит очередной ураган. Да были моменты, когда он и при свете дня видел могущество своего верного товарища - ветра, когда налетал он и рвался и вместе с дождём поливал и поворачивал с дороги прохожих, мир тогда становился особенно чистым, простым и настояще - искренним. Таким был ветер во времена Рима, омывая свои дыханием свободы прохожих и зазевавшихся римских цезарей, таким был и сейчас. Деревьями он шептал: "не волнуйся, всё ещё будет, будет не раз, будет всегда..." И верил человек этому вечному голосу вечного мира, вечного повторяющегося и вечно нового мира, каждый миг уходящего вперёд и всегда остающегося рядом. И он чувствовал всю мощь природы, всю её причастность к нему, и он такой же, да, он часть... И дождь с ветром как два вечных друга так великолепно дополняли друг друга и утешались с ним вместе. Смешны и глупы виделись на этом фоне все мифологии - религии всех народов, так похожие на детские сказки для взрослых.
Он нашёл её, единственную, её которую искал. Так тихо, без фанфар и на удивление неторжественно прозвучала в его жизни эта встреча, как будто он всегда знал её, и сейчас всего лишь встретил вновь. Мозаика его бытия стала похожа на изначальную. И секс с ней был совсем другим и прекрасна она той спокойно - мятежной красотой, той самой красотой, которая мечталась ему все годы, красотой успокоившей его сердце. Красотой похожей на дождь и ветер.