Эта история случилась в середине пятидесятых годов. Умер Сталин, и колхозникам разрешили получить паспорта. Иван Кожухов жил в глухой архангельской деревне, в тридцати километрах от районного центра. Ивану давно хотелось заиметь паспорт. Не то чтобы он желал сбежать из деревни. Нет, Иван привык к своей размеренной жизни. Конюхом он работал в колхозе. Но сама возможность уехать в город и устроиться там, к примеру, кочегаром, а, может, и плотником на ремстройучасток его очень даже привлекала. Стояла ранняя осень. Дорогу размыло, и в город было не добраться, но помог случай. Председателя колхоза вызвали на партхозактив подводить промежуточные итоги уборочной кампании. Хотя подводи их или не подводи, один хрен, что в колхозе производили, то сами и потребляли. То ли из-за того, что дорог не было, то ли производили с гулькин нос, то нам не ведомо. Давно это было. Председатель велел Ивану запрячь своего личного коня по кличке Борман, взял три литра самогонки, банку соленых рыжиков для угощения членов актива после совещания и они отправились поутру в райцентр.

Спешили не сильно и через пять часов были на центральной площади возле здания райкома. Председатель, взяв гостинцы, отправился досыпать в зал совещания, а Иван, привязав коня к забору, пошел в ателье фотографироваться на паспорт. Робел немного. Вдруг не получится. Молодая девушка - фотограф посадила его на табуретку перед большим белым экраном и включила очень яркий свет. Иван зажмурился и заерзал от неожиданности.

- Мужчина, что вы дергаетесь, словно немец под Сталинградом. Сядьте прямо и смотрите в объектив.

"Строгая", - решил Иван. Он, как и все деревенские жители, побаивался начальства. В это время аппарат щелкнул, вспышка фыркнула. Кожухов моргнул и тихонечко матюкнулся.

- Все, придете через три дня, - девушка выключила свет, - Следующий!

"Через три дня никак не смогу", - подумал Иван, но промолчал. Жизнь научила его не высовываться.

К вечеру погрузив в телегу председателя колхоза, которого к тому моменту уже сняли за полный развал работы, Иван стегнул коня, - Пшел, Борман, как бы нам на волков не нарваться, - и они отправились домой.

Ни через три дня, ни через месяц Кожухов в райцентр так и не вырвался. Дорогу совсем развезло, в колхозе наступило полное безвластие. Нового председателя назначили, но что-то он никак не мог доехать. Старый председатель пил горькую. Иван каждый день ходил на конюшню, кормил Бормана, других коней в колхозе не было, и думал о паспорте. Получит его и точно в город с Настей. Настю Иван любил, мало, что прожил с ней десять лет.

Морозы ударили только к концу ноября. Дорога встала, и Кожухов засобирался в райцентр. Пошел пешком, добрался за те же пять часов.

- Что на Бормане, что пеходралом, один черт, - подивился Иван. Знакомой девушки-фотографа в ателье не было. На ее месте сидела пожилая женщина и зябко куталась в платок. В помещении было нетоплено. Иван протянул женщине квитанцию.

- Ты бы еще позже пришел. Эко моду взяли по два месяца заказы не забирать. Иди, ищи сам свою физиономию.

Кожухов порылся в ящичке с надписью "Фото на паспорт", но себя не обнаружил. Стараясь не сердить приемщицу, робко сказал:

- Кажись, не получился я. Видать, морда широкая, в фотокарточку не влезла.

Женщина подошла и поискала сама, сверяя каждую фотографию с оригиналом:

- Да нет тебя, мужик. Похоже спер кто-то. Что делать будем?

- Вам виднее, вы городская, - Иван достал кисет и стал скручивать самокрутку.

- Ты мне покури еще тут, - приемщица задумалась. Знаешь что. У меня есть фотографии невостребованные. Ты выбери любую, какая нравится.

- Ты, что, тетка, сдурела. Как же я чужую морду в свой паспорт поставлю?

- А иначе ты вообще себе в паспорт ничего не поставишь. Так и будешь всю жизнь в колхозе г-но месить.

Кожухов задумался. Женщина, с одной стороны, была права. Когда еще в райцентр выберешься, а паспорт был нужен прямо сейчас. С другой стороны - боязно.

- А была ни была, - давай свои фотки.

- На, выбирай любую. Только не женскую. Женскую фотку тебе точно не наклеят.

Иван перебрал фотографии и выбрал мужика в костюме и в галстуке. У Ивана отродясь галстука не было, то-то Настена удивится.

- На, тетка, посмотри. Вроде похож.

- Похож, похож. Давай забирай и выметайся. Закрываться буду, поросят пора кормить.

В паспортном столе на Ивана даже не взглянули. Забрали фотографии, написанное под диктовку заявление и велели явиться через час. Это был самый страшный час в жизни Ивана Кожухова. Он внезапно осознал, что впервые пошел против государства, против первого в мире государства рабочих и крестьян.

- Расстрел, меньше не присудят. Настю жалко, детишек. Дурак я последний!

Но через час, войдя в паспортный стол, Кожухов с изумлением увидел, как женщина в форме лейтенанта милиции протягивает ему заветную темно-зеленую книжицу.

- Б-дь, и здесь бардак, - обрадовался Иван и быстрым, быстрым шагом направился в сторону родной деревни.

На следующее утро явился сосед - Сашка Окуличев.

- Ну, Ваня, показывай свой документ официальный.

Кожухов залез в верхний ящик комода и достал паспорт:

- На, Сашок, завидуй.

- Да, красивая грамота. Только вот морда в галстуке что-то на тебя, Ваня, совсем не похожа!

- Так, сосед, положено. Органы наклеили, значит так нашему государству надо.

- Да уж. У нас, что органы не налепят, все на пользу. Нет, правду, Ваня, что за история такая.

Иван и рассказал ему, все как было. Сосед внимательно выслушал:

- Жена-то знает?

- А то. Еще вчерась показал. Говорит, что на паспорте я гораздо симпатичней.

- Дура. Не понимает, что скоро возьмут тебя под белы рученьки и "по тундре, по железной дороге..."

- Не возьмут.

- Это почему.

- Потому, сосед, что больше я этот паспорт никому не покажу. И ты молчи.

- Я, что. Я - могила. С другой стороны, отец твой, Василий Макарович, царствие ему небесное, вообще паспорта не имел. Ты имеешь, но дефективный. А детки твои, дай Бог, нормальные получат, когда вырастут. Это, Ваня - диалектика. Наука такая. Вот, на днях, пошел я в правление куму своему в город позвонить. Он когда летом гостил, телефон свой оставил. Мне мужик какой-то отвечает. Чувствую по голосу, выпивший. Я говорю, ты мне кума, Петра Сергеевича Кузьменкова, позови. А он, нет здесь такого. Я, как так нет? Он уперся: нет и все тут, говорит, все списки мол проверил. Я говорю, какие, на хрен, списки, кума давай. А он ехидно так отвечает: Дурак, скажи спасибо, что нет здесь твоего кума. В морг ты попал городской.

Кожухов засмеялся. Подошла Настя:

- Ванечка, баню топить будем, али как?

- Будем, Настена, будем. Иди, я холоденки наношу и помогу. Только сегодня баню сама не скутывай, а то угорим как в прошлый раз.

Сашка завистливо щелкнул языком, глядя вслед уходящей Насте:

- Везет тебе, сосед, такую женщину урвал. Вот я в войну был в Германии, так там бабы своим мужикам только один день в неделю назначают, кажись, вторник. А у нас - раздолье!

С соседского огорода заголосила Сашкина половина:

- Куда пропал, ирод проклятый. Кто скотину кормить будет? Нальет глазища с утра, интеллегент паршивый!

- Иду, иду, пилорама раздолбанная, - сосед быстро исчез.

Иван вышел на двор, присел на завалинку, скрутил самокрутку, с удовольствием затянулся. Утро было смурное, тихо падал снег, но внезапно выглянуло солнышко из-за тучки. Покурив, Иван поднялся и пошел помогать жене топить баню. Шел и думал над словами соседа: "Надо же, в Германии, только по вторникам. Вот капиталисты проклятые, не дают людям пожить нормально".

Далее жизнь пошла своим чередом. Как-то незаметно выросли дети. Старший - Николай уехал учиться в Ленинградскую мореходку на штурмана. Затем, отработав молодым специалистом на Беломорской базе гослова, перебрался в Мурманск. Устроился на ледокольный флот. Ходил сначала на "Ленине", затем перевелся на "Арктику". Дослужился до старшего помощника капитана. Дочь Варвара тоже не задержалась дома. Выучилась в Архангельске на учительницу, там и осталась работать. Иван Кожухов всю свою жизнь так и прожил в деревне. Даже в райцентр никогда больше не выбирался. Паспорт свой он спрятал в потайной ящичек комода и, сдержав свое обещание, никому больше его не показывал. Да и сам не смотрел. Выйдя на пенсию Иван соорудил на чердаке небольшую мастерскую. Плел из бересты лапти, туеса для заезжих туристов (север в те годы был в моде). Тем и жил. Настя поначалу пыталась уговорить мужа съездить куда-нибудь, хотя бы к детям, но потом махнула рукой, смирившись с его, как она считала, чудачествами. Так вместе с мужем незаметно и состарилась. Дети каждый год приезжали в гости, радуя стариков своими успехами. Привозили внуков на лето.

Иван дожил до 82 годов. Умер он летом, в душную июньскую ночь у себя в мастерской. Умер тихо и незаметно, не мучая болезнями бабушку Настю. Все дети и внуки в это время отдыхали в деревне, так что никого телеграммами вызывать не пришлось. Ивана похоронили возле церкви, в хорошем месте под березкой. На кладбище почти никто не плакал. Все понимали, что дедушке пришло время, как придет рано или поздно всякому из них. Затем, на поминках, проводив с угощением мужиков, копавших могилу, попробовав кутью, выпив, не чокаясь, по несколько рюмок водки и вспомнив про нелегкую жизнь деда Ивана, потихоньку перешли на житейские темы. Кто чем болеет, ожидание хорошего урожая и школьные успехи детей волновали собравшихся за столом. Бабушка Настя тихонечко поднялась и вышла в свою комнату. Перекрестившись, открыла комод, нашла потайной ящичек, о существовании которого знала, но никогда в него не заглядывала, и достала паспорт деда. Вытерев пыль и паутину, она открыла его и заплакала. На Настю с фотографии виновато смотрел молодой еще Иван, и, казалось, просил за что-то прощения.