Аннотация: Праздные размышления об известной личности.
"Одна женщина или две" - был такой французский фильм с молодым еще и симпатичным Жераром Депардье в роли ученого-палеонтолога, дважды нашедшего свою идеальную женщину. Первый раз в палеолите, второй - в нашем времени в лице прекрасной героини Сигурни Уивер. По законам жанра романтической комедии в финале герои зажили долго и счастливо. Но в истории, о которой пойдет речь, финал совсем другой, а комедийного и романтического в ней вообще нет. Зато всего остального предостаточно, включая таинственное, загадочное, неразрешимое... Так что же общего между этой историей и французским кино? А общее - только фраза, вынесенная в заголовок под знаком вопроса. И еще то, что речь пойдет о женщине, одном из самых знаковых персонажей отечественной истории.
Речь пойдет об Ольге, княгине Киевской.
О женщине.
Или все же о женщинах?..
Сразу хочу уточнить - я не собираюсь придумывать мифы или развенчивать существующие. Для меня роль Ольги в нашей истории, культуре и становлении русской православной церкви - неоспорима. Значение ее деятельности не подвергается сомнению. Но вот образ ее, противоречивый и притягательный, до сих пор будоражит воображение.
Сказано о ней много, разного. Кажется, нет в истории другой такой женщины, чья личность была бы выписана столь определенно и столь двойственно.
Выданная замуж едва ли не девчонкой - и родившая первенца в том возрасте, когда женщина того времени не то что в бабки, в прабабки готовилась, если, конечно, доживала до таких преклонных лет.
Жена и мать наследника, живущая отдельно от мужа - и даже не в столице.
Язычница - и христианка.
Горюющая вдова - и вероятная заговорщица, с чьего ведома, если не при прямом попустительстве был убит князь Игорь.
Жестокая мстительница - и добродетельная правительница, "угождавшая Богу добрыми делами".
Старуха, очаровывающая своей красотой князей и императоров.
Перечень можно продолжить, но и так понятно: с какой стороны не посмотри - вроде бы все ясно, но вместе с тем - вопросы, вопросы, вопросы...
Первый и, пожалуй, основной - возраст нашей героини. В "Повести временных лет" на этот счет говорится так: "В год 6411 (903). Когда Игорь вырос, то сопровождал Олега и слушал его, и привели ему жену из Пскова, именем Ольгу". Самому Игорю Рюриковичу в это время было не меньше двадцати четырех лет - вряд ли ему в жены выбрали совсем уж малолетнюю девочку. Предположительно в момент свадьбы Ольге было от четырнадцати до восемнадцати лет - возраст, подходящий для брака.
Однако же по "Повести" в 955 году Ольга отправилась с посольством в Константинополь и там крестилась, после чего византийский император пожелал взять ее в жены. Рыбаков, рассматривая этот эпизод и сопоставляя его со сведениями из византийских источников, делает вывод, что "красочный рассказ о крещении ее императором - такая же поэтическая фантазия русского автора, как и сватовство женатого Константина". Но, по его мнению, сама Ольга в тот момент была значительно моложе:
"Произведем примерный расчет, исходя из известных нам данных и обычаев
Древней Руси. Святослав - единственный ребенок Ольги. В 946 году он символически начинал битву с древлянами, бросая копье, но оно упало у самых ног его коня - "бе бо вельми детеск". В Древней Руси мальчика сажали впервые на коня в 3 года (обряд "постригов"); очевидно, княжичу Святославу три года уже исполнилось, но то, что он смог пробросить копье только "сквозе уши коневи", говорит о том, что ему было не более 3-5 лет ("вельми детеск"). Следовательно, он родился в интервале 941-943 годов.
Замуж в Древней Руси выходили обычно в 16-18 лет. Ольга, по этим расчетам, родилась в интервале 923-927 годов. В момент бесед с Константином ей должно было быть 28-32 года. Ее правильнее было бы назвать молодой вдовой, а не сильно пожилой княгиней". (Б.А. Рыбаков, "Рождение Руси")
Выйти замуж за двадцать лет до собственного рождения - согласитесь, тот еще трюк. Явно кто-то из них не прав - историк или летописец. Но кто? И так уж ли не прав?
Возраст Святослава сомнению не подлежит, как и то, что он был сыном великого князя. Гумилев, правда, в этом сомневается, но по логике событий вряд ли малолетний ребенок был бы признан государем, если бы за ним не стояло его "княжеское происхождение". О других женах Игоря, кроме Ольги, в "Повести временных лет" ничего не говорится, но можно предположить, что они у князя были. А как иначе? Потомки Игоря, что Святослав, что Владимир, моногамией себя не отягощали - почему же Игорь должен был отличаться в этом плане? Другое дело дети. О них, кроме Святослава, тоже ничего не говорится, и здесь уже можно говорить с уверенностью о том, что к моменту смерти Игоря Святослав оказался его единственным сыном и наследником. Он родился, когда отцу было уже сильно за шестьдесят. Но возраст отца в данном случае особого значения не имеет.
Ольга с сыном жили в Вышгороде (Л.Н. Гумилев, "Древняя Русь и Великая степь"), в шестнадцати верстах от Киева. Вышгород принадлежал Ольге, был ее удельным владением. В принципе, почему бы там и не жить? Странно, конечно, для княгини и наследника находиться не в столице, но если принять во внимание заговор против князя, подробно рассмотренный Гумилевым, то местожительство Ольги вполне оправданно. Все равно в момент убийства она уже была в Киеве: туда прибывают послы древлянского князя Мала со сватовством.
Была ли Ольга в числе заговорщиков, знала ли вообще о заговоре или нет, но для варяжской дружины мужа она должна была стать безутешной вдовой, пылающей местью. Некоторые историки предполагают, что крещение Ольги состоялось гораздо раньше ее поездки в Константинополь, но являлась ли она христианкой к моменту смерти мужа - не известно. Если и являлась, то хранила этот факт в глубокой тайне, а мужа похоронила с полным соблюдением языческих обрядов, включая пышную кровавую тризну, на которой, по свидетельству летописца, было убито пять тысяч древлян.
Рыбаков полагал, что "сказание о мести Ольги" - "не отражение реальных событий, а устрашающее эпическое произведение, созданное в интересах киевской монархии". Вполне логично, если вспомнить, что летописец Нестор был сторонником так называемой "норманнской теории", по которой русское государство было создано специально приглашенными для этого варягами (норманнами). В летописи Ольга представлена первой христианской правительницей Руси, со всеми добродетелями, присущими православной государыне. Единственное, что выпадает из этого образа - "сказание о мести", включающее в себя четыре страшных эпизода. Как-то не вяжется подобная безудержная кровожадность с постулатом о христианском милосердии. А ведь летопись писал монах. Что же, он не уловил противоречия? Но для него, летописца, эти эпизоды очень важны - не случайно он уделяет им столько внимания - ведь на деле речь идет не об отмщении жены за любимого супруга, а о наказании преступников, бунтовщиков, дерзнувших выступить против верховной власти и поднявших руку на законного государя. И неважно, что этот государь сам был разбойником, почище других.
В первом эпизоде древлянское посольство прибывает в Киев, сообщает княгине о гибели Игоря и предлагает в мужья своего князя Мала. Ольга обещает подумать, а сама тем временем готовит послам ловушку. Итог - послов закапывают живьем в землю. Во втором эпизоде Ольга сама просит у древлян сватов, и это новое посольство сжигается живьем в бане. В третьем эпизоде Ольга с небольшой дружиной едет в Древлянскую землю, чтобы провести тризну по мужу. На поминальном пиру всех приглашенных древлян (пять тысяч человек) опаивают и убивают.
По поводу этих эпизодов Рыбаков говорит, что "трудно ручаться за достоверность всех деталей, занесенных в летопись, но совершенно неправдоподобно выглядит неведение древлян о том, что происходило в Киеве. Древлянская земля очень близко подходила с запада к Киеву (1-2 дня пути), и всенародное сожжение посольства в центре столицы никак не могло остаться тайным". Но он же добавляет, что, "вероятно, смерть великого князя в полюдье была как-то отомщена киевлянами", то есть версия о расправе над послами им до конца не отвергается. Если принять ситуацию в изложении "Повести временных лет", то сам факт сватовства Мала к вдове убитого им князя выглядит довольно странно. Думается, что мстительность и жестокость варягов должна была быть известна древлянам не понаслышке, а потому посольство в Киев было бы не только неслыханной наглостью, но еще и глупостью. Неужели древляне не предполагали, как именно их могут встретить? По "Повести" выходит, что - да, не предполагали. Почему?
Версия о заговоре против Игоря снимает этот вопрос. Гумилев, вслед за Шахматовым, называет истинным убийцей Игоря Мстислава Лютого, сына воеводы Свенельда. Дружина Свенельда была в союзе с древлянами, на земле которых она кормилась. Заставить древлян пойти на открытое противостояние государю можно было лишь при определенных гарантиях. Кто их им дал, Свенельд, его сын или сама Ольга, не имеет особого значения. Важно то, что древляне были уверены в благосклонности к ним новой власти, и их беспечность, если не сказать хуже, имела под собой основание. Они не учли силу влияния варяжской дружины Игоря. Для того чтобы утвердиться в Киеве, Ольге и Свенельду надо было принести кровавую жертву, и этой жертвой стали древляне.
Однако заключительный, четвертый эпизод "сказания о мести", осада древлянской столицы Искоростеня - реальное историческое событие. И здесь Ольга действует "очень по-варяжски": не в силах взять город ни приступом, ни осадой, она применяет хитрость с птицами, в результате чего Искоростень был сожжен. Горящая смола, привязанная к ножкам птиц, - один из излюбленных приемов викингов, изобретение которого приписывается датчанам. С его помощью легендарный датский герой Хаддинг уничтожил город Хандван в Геллеспонте, а вполне реальный норвежский конунг Харальд Хардрад захватил один из городов на Сицилии в 1038 году.
Даже если счесть большую часть "сказания о мести" поэтическим преувеличением, то все равно видно, что в это время Ольга вела себя отнюдь не как христианка, и не как славянская женщина, а как настоящая скандинавская воительница. В тот момент, критический момент, когда над ней, возможно, висело обвинение в заговоре против Игоря, когда судьба ее и сына была не определена, такой образ действий должен был утвердить ее не только в правах киевской княгини, но и в правах "Хельгу", предводительницы войска, перед варяжской дружиной покойного мужа. Дружина эта представляла значительную силу, которую не могло бы перевесить даже войско верного Ольге воеводы Свенельда. И потрясающая жестокость в отношении древлян, в общем-то, вполне могла иметь место на самом деле - иначе викинги попросту не поддержали бы ее притязаний.
В дальнейшем эта сила постепенно утратила свои позиции. Случилось это не так быстро, лет за десять-двенадцать. После чего, по Гумилеву, "вся фактическая власть сосредоточилась в руках либо славян, либо ославяненных россов... Ольга и Свенельд восстановили славяно-русскую традицию и вернули Русь на тот путь, по которому она двигалась до варяжской узурпации". Этот путь - союз с Византией и постепенное принятие православия. Теперь Ольга, не скрываясь, могла "угождать Богу добрыми делами", что она и делала.
Приглядевшись внимательней, мы увидим, что эпизоды с древлянами являются скорее исключением, чем правилом в биографии правительницы Ольги. Ее правление было, в общем и целом, достаточно мирным - даже наведение порядка в государстве обходится без эксцессов. В дальнейшем Ольга поступает, как умная и расчетливая правительница, созидательница, а не разрушительница. Она все больше дистанцируется от варягов, варяжской идеологии, и старается приобщить к новым идеям сына, а когда с ним не получается, то внуков. Все это ясно говорит о том, что в самом начале она вынуждена была вести себя так, как требовали обстоятельства, а вовсе не потому, что это было в ее характере. Надо было убедить варягов в том, что она "своя", и Ольга задачу выполнила.
Но почему это было так важно для нее? А разве она не была "своей" изначально? Разве не была она скандинавкой по крови и языку? Ведь ее скандинавское имя - Хельга, как будто ясно говорит об этом. Разве нет?
Приглядимся к именам. Князья Олег и Игорь были варягами, норманнами, в этом нет никакого сомнения. В первой половине X века норманны хоть и являлись правящей верхушкой, но одного целого с подчиненной им страной не представляли. Понятно, что жену для своего подопечного, будущую княгиню, Олег постарался выбрать из своих. По некоторым непроверенным сведениям, девушка была дочерью самого Олега, по другим - ее родители незнатного происхождения "от языка варяжска". Но вот вопрос: почему в приличной варяжской семье сын носит славянское имя? С какой-такой стати? Другое дело, если бы мать оказалась славянского рода. Утраченная Иоакимовская летопись, достоверность которой ставится историками под сомнение, говорит о том, что Ольга была славянкой из Изборска, "рода Гостомыслова"...
Ничего не утверждая и не опровергая, вернемся к хронологии.
В 903 году Олег женит Игоря на Ольге.
Потом перерыв в сорок лет. Сорок лет об Ольге ни слуху, ни духу! Ни о ней, ни о детях - ничего, вообще! Зная деятельный характер княгини, возможно такое? Вряд ли. Уж она бы нашла возможность себя проявить. Еще как нашла бы! А между тем следующее упоминание о ней в летописи идет лишь по 945 году: в "Списке с договора, заключенного при царях Романе, Константине и Стефане" значится посол "Искусеви от княгини Ольги".
Что могло произойти за сорок лет? Все, что угодно.
А если предположить, что скандинавская девушка Хельга, выданная им за Игоря в 903 году, умерла, не оставив потомства? Если предположить, что Игорь, будучи в летах, женился на молодой славянке, которая родила ему сына, нареченного славянским именем Святослав?
В этом случае многое становится понятным - и неожиданная (спустя сорок лет) активность Ольги, и ее дальнейшая политика, и отношение к христианству, и дата рождения сына.
Непонятно только, почему славянская девушка носила скандинавское имя. Но и это можно объяснить, если вспомнить склонность летописца переиначивать некоторые слова и определения в имена собственные. Примеров тому в той же "Повести временных лет" достаточно, начиная с Трувора, Синеуса и старейшины Гостомысла. А с именем "Хельги" вообще могла возникнуть путаница, поскольку оно же является определением в значении "священный", а Хельгу - это титул скандинавского вождя. В частности хазары называли "Хельгу" самого Игоря. Почему не предположить, что в 945 году варяги, впечатленные решимостью, хитростью и умом молодой княгини и жестокостью, проявленной при расправе над древлянами, не присвоили ей этот титул, сам по себе или в качестве почетного прозвища, и не нарекли ее с тех пор Хельгой?
Думаю, саму княгиню это не смущало, поскольку впоследствии она, покрестившись, приняла православное имя Елена и в дальнейшем представлялась именно им. В частности в 959 году ее знали на западе, как Елену, королеву ругов.
Поскольку она жила, как примерная христианка и была похоронена по православному обряду, можно представить, что она думала сохранить в истории свое христианское имя. Но история сыграла очередную шутку, оставив за ней прозвище, данное варягами - Хельга. Соединившее ее, славянку, с первой варяжской женой Игоря в летописи и в истории.
Хельга, Ольга - предводительница дружины, правительница, княгиня Киевская.