Юрий Динабург. Разговоры.34. О милосердии и романе.
Дорогой Лев!
Так уж получилось, что так сложилось, что я привык использовать нашу переписку для конспектирования моих догадок на самые разнообразные темы по мере их "поступления в мою голову" как бы по внешнему внушению, на самом деле в результате моих многолетних обдумываний и потому хочу записать для тебя мою гипотезу о том, что составляет архитектонику жанра романа, или романного жанра, как он сложился за последние несколько столетий и особенно четко выразился в двух одновременно написанных главных романах ХХ века. Это романы, иллюстрирующие переживание времени в смежных его потоках, романы резко контрастные тем, что "Улисс" Джойса разворачивается на глобусе времен всего одного дня. А "В поисках за утраченным временем" разворачивается в совершенно иной метрике чуть ли не трех десятилетий. Понятие метрики времени четко выражено может быть только в представлениях Римановской геометрии и Эйнштейновского релятивизма, но проиллюстрировать можно образ искривленного времени на образе системы меридианов, попарно смежных друг другу в виде каркаса земного шара. В каждом романе мы видим полюса начала и конца времен повествования, тянущихся по меридианам переживаний героев от их вступления в пространства-времена человеческих переживаний.
Попробую напомнить: в "Улиссе" Молли просыпается, а ее муж уже жарит ей, кажется, говяжьи почки, чтобы подать их в постель. А в конце романа та же Молли встает через сутки с постели, чтобы пописать в горшок. Улисс-Блум целый день старается занять себя хождением по городу, чтобы отвлечься от того, что происходит в жизни его жены и чтобы не дай Бог не помешать ей своим преждевременным возвращением домой.
Подобным образом на смежных меридианах времени не то Телемак, не то Икар-Дедалус рыщет по городу в надежде как-нибудь сбалансировать свои чувства по поводу разрыва с матерью и отцом, которых тоже, по-видимому, очень любит. По-видимому, Джойс здесь сумел превзойти романы Флобера с их темами бескорыстной самоотверженной любви ("Мадам Бовари" и "Воспитание чувств").
Все так выразительно, потому что сжато в образе одного дня со множеством временных потоков, переплетающихся в чувствах разных персонажей, во временных струях, можно сказать, в их современности или смежности. Это Пушкин выбрал слово "современник" для своего журнала четко сознавая как совершенно разнородно переживают физическое или астрономическое время со-вре-мен-ни-ки, совершенно по-разному освещаемые одним и тем же солнцем в их условной единовременности.
Классический театр (во всяком случае шекспировский) четко предшествовал становлению европейского романа (не рыцарского имею в виду): эпистолярного, исторического. Театр Возрождения прямо следовал античным образцам требований единства пространства, времени и действия в освещении цельного спектакля. Время и пространство в классическом романе разворачиваются совершенно раздельно. Пространство лежит где-то почти за кулисами и условно как декорации. Время выступает на авансцене в жестах и интонациях героя, в насыщенности его переживаний. И мы видим, что смежные струи времен то и дело обгоняют друг друга у разных персонажей, обгоняют по насыщенности переживаний событий; как в оптическом спектре они резко разнообразны, резко колоритны в своих аурах.
Вот что я хотел бы сказать тебе и читателям, если они не поленятся дочитать этот отрывок. У Пруста разнообразие колоритов времени еще слегка смазано, нечетко благодаря общей протяженности времен его красивой и свободной жизни стареющих аристократов, лесбиянок и гомосеков в мире артистической богемы Свана, Берготов, Берма, Вентейлей и Эльстиров. Ах, как поверхностно все это тешит раннего нашего читателя и как легко отчуждается от нас потом, когда Пруста начинают заслонять новые события французской жизни с ее сюрреалистическим и дадаистским цирком.
Перебирать все знаменитые образцы романа пока нам недосуг. До классического романа был развит роман авантюрный, рыцарский роман, потом плутовской, относившийся к условному Древнему Риму, скорее всего, к раннему христианству. Его главный герой был анекдотичен как дон Кихот или Мюнхгаузен и Сервантесом был прихлопнут в дон Кихоте. Убивший жизнь на чтение, рыцарь под старость выезжает на большую дорогу смешным самозванцем, пародией на всякий героизм. Автор совсем не думал его возводить в герои, но современная ему Испания терпела систематические поражения, разорения да унижения; и дон Кихот в мировой политике стал символом недотепы, неунывающего пораженца, разграбившего недавно чуть ли не половину вселенной в западном полушарии по крайней мере. Туда устремилось столько всяких дон кихотов, сокрушителей государств, кортесов и писсаро. Но потом великая Испания обломала все свои рога о Британию и Нидерланды, об разные углы Италии, вплоть до Лепанто, где покалечен был Сервантес, единственный испанский гений.
Как бы ни был авантюристичен дон Кихот в своих конфликтах с мировым злом на всех больших дорогах, злорадствующая Европа восприняла его как благородного идеалиста, борца за справедливость на испанский манер, что уже было очень смешно в свое время в ХУ11 веке.
Одновременно с Сервантесом в Англии был Артур Мэлори, совсем альтернативный романист-фантаст, и театр Шекспира, пафос которого был в полемике против пафосов правосудия. Не правосудие и справедливость является главной потребностью разбогатевшего человечества, но милосердие ко всему человечеству, выступавшее у Шекспира анонимно (не от трех лиц Творца и Господа). Речь о милосердии самого человечества к себе самому - вот пафос Шекспира, ибо ни к чему хорошему оно (человечество) не идет, и надо только щадить себя самое, а не утешать предков, снова и снова выходящих из гробов (не только в "Гамлете", но и в римских трагедиях (подробнее об этом потом).
Роман в современном смысле, не авантюрный, а философский, начинает развиваться лишь в ХУ111 веке. Понадобилась так называемая Великая Французская революция, чтобы пафос милосердия зазвучал в Х1Х веке (и милость к падшим призывать, особенно к женщинам, - вот вершина Пушкинского самосознания).
Я бы хотел, чтобы ты, Лев, оценил этот пафос в миссии Христа, в его преодолении мифического образа мессии. Тогда я смогу с тобой поговорить по душам.