Чваков Димыч. Дембельский альбом или очень много лет спустя

Дембельский альбом или очень много лет спустя

Глава 1, титульный лист. Призывная комиссия

В данной истории речь пойдёт о моём служении Отечеству. Оно в пору нашей юности называлось союзом суверенных... далее - по Конституции. А вот его, союза, армию нарекли несокрушимой и нешуточно легендарной. Не зря нарекли - враги об этом очень хорошо помнят, надо полагать. А если запамятовали, то напрасно - можно и повторить урок.

Служить Родине - священный долг? Точно! Без скидок на время, времена и прочие обстоятельства, которые иному "воину", извините за невольный каламбур, служат оправданием, чтобы "откосить". Да-да - именно без скидок. И отношение к армии в последнее время серьёзно поменялось к лучшему.

Это сейчас. А как же было раньше? О том речь и поведу.

Каждый уважающий себя старослужащий, или, попросту говоря, "дед" в конце 70-ых - начале 80-ых годов XX-го века начинал загодя оформлять дембельский альбом, дабы, при возвращении к гражданской жизни, нашлось чем похвалиться перед родственниками, близкими и даже несколько отдалёнными. В нём, в альбоме этом, автор милитаристического фолианта непременно обязан выглядеть крутым спецназовцем. И все его деяния, случившиеся за время ношения формы, должны быть непременно отражены в альбоме, а имевшие место приключения обязаны казаться не менее чем Геракловыми подвигами или на худой конец похождениями Улисса на пути домой - к разлюбезной Пенелопе Матвеевне.

Всё вышесказанное относится, пожалуй, к любому из проходивших некогда срочную армейскую службу в советское время. Однако большинство моих однокурсников порох нюхало только на летних месячных сборах. Тем не менее, думаю, за три года "военки" (тех самых, отданных военной кафедре раз в неделю) удивительных событий произошло с ними не меньше, чем с иным "срочником" за два года службы в рядах советской армии.

Только почему-то никому из нас не пришло в голову оформить хотя бы один на всех дембельский альбом, посвящённый этим, далеко не худшим, моментам студенческой жизни. Попытаюсь хотя бы частично восполнить сей досадный пробел. Полагаю, меня поддержит не только те, кто еженедельно топтал плац военной кафедры, а затем закрепил успех на сборах в Нежине, но и те, кто ещё до поступления в институт отдал свой воинский долг державе в полный рост.

С чего бы начать? А начну, как водиться, с начала. То есть - со второго курса. Именно в это время начинается перманентная отдача воинской чести студентами срочной службы, сиречь - дневного отделения. Так было раньше, во времена моей молодости, так, наверное, происходит и сейчас. Ясный корень (иногда вычисленный эмпирическим путём), что только в тех ВУЗах, где министр обороны оставил возможность раздать долги без особого надрыва сердца и волнений ближайших родственников.

Так было и раньше...

И у нас на факультете автоматики и вычислительной техники киевского института инженеров гражданской авиации этот вопрос отдания чести державе происходил именно в манере - еженедельного посещения военной кафедры, узаконенного тогдашним министром обороны ещё СССР.

Попробую вспомнить подробнее... с вашего позволения...

Глава 2, в ранге "салабонов". Прибытие "бронепоезда" или обманчивая вежливость военных

Осенью 1978-го года ряды посещающих военную кафедру КИИГА пополнились мужской половиной нашего курса. Исключение составляли лишь загранично подданные (их на обоих потоках семеро - все, как один, из Венгрии) и тихушник Витёк Сагаев. С иностранцами всё понятно, а вот по какой причине было сделано исключение для гражданина СССР? Всё потому, что при прохождении действительной службы Сагаев заработал гордое звание офицера советской армии, получил военную специальность, и натаскивать его уже вроде ни к чему - сам рядовой и сержантский состав строить и обучать военной науке должен. Впрочем, с характером Сагаева сомнительно, смог ли бы он вообще кем-то командовать или привить кому-то военные знания мичуринским методом - по самые гланды.

Командирского голоса Виктору явно не хватало. Вот бы парня этому искусству поучить. Но министр обороны решил по-другому. Просматривая личное дело офицера запаса, он умилился и приказал ближайшему генералу скакать в Киев на'рочным, чтобы доставить приказ об использовании Витька' в качестве действующего инструктора по гражданской обороне для женского контингента нашего курса.

Не погорячился ли министр обороны, не поспешил ли, отдавая такой серьёзный приказ, не мне судить. Для прояснения вопроса советую обратиться к барышням, изучавшим вместе с Сагаевым премудрости сохранения казённого обмундирования при ядерном ударе вероятного противника, секретам искусственного дыхания изо рта в рот в противогазе и непрямого массажа сердца в районе, извините... там, где у дам имеются некоторые неуставные выпуклости, а орденских планок не бывает.

Что до остального мужеского пола нашего курса, то он был выстроен на плацу "военки", расположенном в двух шагах от парка Грушки', и поделен на два взвода. Куратор курса в плоскости последних изысканий военно-научной мысли полковник Лазарчук, гордо выпятив генеральский живот на вырост, вальяжно прохаживался перед коротко стрижеными студиозами и вещал о том, что имеют право курсанты - так он к нам обращался, - а что нет.

Из его лаконичного спича с интонациями плантатора рабовладельческой Луизианы можно было легко понять - нам оставлено всего две привилегии. Первая - беспрекословно слушаться отцов-командиров, вторая - не вякать, если тебя не спрашивают.

Каждое занятие на кафедре начиналось с построения. Наличие отсутствия обильного волосяного покрова длиннее двух сантиметров под фуражками, наличие присутствия синей, белой и чёрной ниток с иголкой/иголками под её, фуражки же, околышем, расчёски и комсомольского билета в кармане "тужурок" (военное название ГАФовского пиджака) считалось строго необходимым условием для того, чтобы не загреметь в помощь дежурному по кафедре до самого позднего вечера со всеми вытекающими мелкими военными гадостями.

Но, как и в математике, условие полного внешнего соответствия образцу не могло считаться вполне достаточным. Имелся ещё дополнительный набор требований от руководящего состава кафедры, изменяющийся на каждом построении и зависящий от степени похмелённости участвующего в построении офицера, состояния его личной жизни, здоровья любимой тёщи и указателя вектора ноги, с которой разводящий встал сегодня утром.

Жизнь показала, что подобный подход не смог развеять нашего природного человеколюбия даже к людям в форме защитного цвета, исключая разве алчных наёмников и штатных сотрудников "иностранного легиона", какими нам показал их советский кинематограф.

Полковник Лазарчук охотно делился секретами общевойсковой тактики, её он сам постигал не понаслышке, а на опыте управления подчинёнными вверенного ему подразделения, которое он водил в учебную атаку, будучи ещё молоденьким лейтенантом. Однако премудрости эти почему-то мало занимали наши и без того переполненные знаниями бритые головы. Народ задрёмывал прямо на занятиях. Но опытный полковник, обременённый полководческими талантами, как тараканиха на сносях, быстро пресекал досрочный уход в нирвану без санкции Верховного Главнокомандующего богатырским: "Кто спит? Встать!" Тот из нашего списочного состава, кто дёргался, не досмотрев чудесные эротические видения, сразу попадал в опалу - на хозработы, по выполнении которых обязан был самостоятельно изучить весь пройденный в этот день материал с обязательной сдачей дежурному офицеру уже после окончания занятий.

Среагировав один раз на коварный окрик Лазарчука, я решил, необходимо что-то предпринять, чтобы больше не попадаться. Посему, когда полковник предложил вступить в так называемое СНТО (студенческое научно-техническое общество), вскочил, как ошпаренный с криком:

- Я хочу!

Хитроумный Лазарчук коварно поинтересовался:

- А что можешь делать?

- Что прикажут, товарищ полковник! - сказал я первое пришедшее в голову.

Все, разумеется, понимали, СНТО - только ширма. На самом деле кафедра благоустраивалась за счёт добровольцев, что-то умеющих мастерить по хозяйству, рисовать, фотографировать и прочее. Проще говоря - на кафедре умело эксплуатировали бесплатный труд слушателей. Отголоски рабовладельческой Луизианы отзывались новыми формами эксплуатации человека офицером в стране победившего социализма.

- А поконкретней, какими навыками владеешь? - решил уточнить Лазарчук.

На вопрос полковника я готов был ответить, что-нибудь вроде: "могу копать, могу не копать", но ума хватило пробормотать уклончивое:

- Зависит от того, какая будет поставлена боевая задача.

Мой умудрённый боевым опытом визави сразу посуровел и изрёк с подковыркой:

- А паркет-то класть умеешь?

- Так точно! - ответил я, в полной уверенности, непременно сумею, если припрёт. И меня зачислили в вожделенное общество, но не на постоянной основе, а с испытательным сроком.

"Наловив" с десяток добровольцев, полковник забрал нас с занятий и лично произвёл разнарядку. Не помню точно, кто куда попал, но про Валико' (Валентина Бондаря) и Сергея Фоминых могу доложить, что им досталось фант на обновление всех очень важных стендов из жизни Политбюро и высшего Генералитета. Животрепещущее дело и главное - очень актуальное.

Честно говоря, не могу присягнуть на уставе внутренней службы, с кем в паре мне пришлось трудиться в помощниках у профессионального паркетоукладчика. Да, собственно, это и не столь важно. Впрочем, кто помнит, тот молодец и не подвержен возрастным склеротическим явлениям. Несколько дней мастер учил нас своему изысканному ремеслу, а позднее, убедившись, что мы начали производить укладку самостоятельно, стал довольно часто "прибаливать", пропадая в соседней пельменной за партией в домино с портвейновыми ставками.

Мало-помалу закончился семестр, а кабинетов, где нужно было поменять паркет, ещё хватало. Данный факт не мог не радовать нас с напарником: до лета протянем, а там и каникулы.

И тут наступила весна, о чём слушатели "военки" узнали первыми: к ограде, отделяющей кафедру от Отрадного проспекта, подкатили "бронепоезд". Так мы, не сговариваясь, назвали пивную бочку на девятьсот литров водоизмещения, если бы кому-то пришло в голову водоизмещать в ней исключительно вторичный продукт, которым расторопные торговцы и торговки подменяли хмеле-солодовый напиток, чтобы "поднять деток и внуков".

Глядя, на беспринципную наглость сынов и дочерей Меркурия на посылках у Диониса, офицеры начинали звереть. Дежурный по кафедре все перерывы маячил возле этого злачного местечка, где причалила наша знаменитая баржа с пивным содержимым на борту, отгоняя зазевавшихся студиозов от мирских соблазнов.

В обеденный перерыв производить полицейско-воспитательные действия становилось особенно затруднительно, так как "пятачок" возле "бронепоезда" раскрашивался цветом индиго (термин сей означает только цвет нашей формы, не более) в радиусе десяти метров. К тому же, дежурному офицеру далеко не всегда было понятно, кто сюда прибежал с военной кафедры, а кто с обычных занятий. В институте, где учится не менее десяти тысяч военнообязанных, одевающихся в форму гражданской авиации, такое всегда сложно сделать: установить достоверно - постигаешь ли ты сегодня военную науку настоящим образом или просто гражданскими дисциплинами занят.

Сколько себя помню на "военке", столько шло перманентное сражение руководства кафедры с городскими властями, а в первопричинах оного значился пресловутый "бронепоезд". Торговля знала, куда нужно закатывать бочку для удачной и быстрой реализации живительного продукта. Поэтому отдавать на милость взбешённым офицерам перспективную опорную точку нарождающегося капитализма никто не собирался. Битва перерастала в свою затяжную форму, то есть, в войну позиционную, из которой выхода не бывает вовсе.

Не знаю, как остальным "курсантам", а участникам мероприятий СНТО доводилось посещать запасной путь, где стоял мирный "бронепоезд", без особых последствий. Пришедший из пельменной плотник забивал все запахи своим ядовитым выхлопом в военную атмосферу, аки смердящий на холостой прогонке танковый дизель забивает афродизиаки Зондских вонючих барсуков из семейства скунсовых.

Ближе к концу второго семестра Лазарчук объявил аккордную работу всей своей СНТО-шной синекуре. Кто выполнит аккордное задание вовремя, тот получит заветные "пятёрки" по тактике. Таким образом, тактику и стратегию укладки паркетного пола пришлось изучать в условиях, приближённых к боевым. Справились.

Ах, да, вот что ещё запомнилось из этого курса на военной кафедре - знакомство с подполковником Карлошвили. Карлошвили считался бессменным куратором не то у "радистов", не то у "электриков" (одноимённые факультеты существовали в КИИГА, прим. автора). Хотя, я не исключаю возможности, что и "механики" были осчастливлены его кавказской вежливостью.

Не помню, каким боком он оказался у нас на утреннем построении и почему вместо ставшего родным Лазарчука проводи развод. Нет же, не развод, в смысле возврата девичьей фамилии, а развод на занятия с одновременным внешним осмотром. Вероятно, наш штатный куратор попросту банально занедужил. А поскольку военная кафедра не могла бросить на произвол судьбы целый курс, то...

Проходило наше знакомство с новым преподавателем так: моложавый красавец подполковник с огромной тенью от носа и чуть меньшей от козырька прохаживался вдоль строя, покачиваясь на носках своих идеально вычищенных яловых сапог. Он вкрадчиво и доступно с еле заметным акцентом выдал следующую изысканную тираду:

- Товарищи курсанты, я буду разговаривать с вами только на ВИ. ВИ...бу, ВИсушу и ВИгоню! ВИ поняли?

Сразу стало ясно, офицер этот очень вежливый и серьёзный. Позднее от ребят с других факультетов мы узнали, что подобным образом Карлошвили знакомился со всеми вверенными ему подразделениями и не давал усомниться в своих первоначальных намерениях все три года обучения на военной кафедре. Только "на ВИ" и только в изысканной манере с лёгким кавказским акцентом.

Глава 3, "черпаки" (половина срока). "Сбитый лётчик" или поездка на хлеборезке

Третий курс на военной кафедре начался для нас с того, что кураторов стало двое. У нашего взвода - майор Бирюков Владимир Николаевич. Умница, кандидат технических наук, прекрасно знающий испанский и французский языки. Во времена "Карибского кризиса" он служил на Кубе, на ТОЙ САМОЙ военной базе. Куратором же второго взвода был назначен майор Иванов Борис Борисович.

Не знаю уж, по каким причинам именно данный майор считался старшим на потоке, но к той специальности, которую он преподавал (связанную с техникой), этот "фрукт" не имел ни малейшего отношения. Вероятно, "волосатость" лапы Борис Борисыча имела необычайную плотность на квадратный дюйм его розоватой, будто пяточки младенца, кожи. Когда заместитель командующего округом твой родной дядя, можно не бояться любых форс-мажоров, то и дело возникающих на служебном поприще.

Иванов когда-то летал на истребителе, подвизаясь в одной из частей ВВС где-то в Белоруссии, закончив лётное училище. Но после того как во время учебных стрельб ухитрился засадить ракету "воздух - воздух" в колхозный свинарник, его потихоньку списали и... отправили с повышением на военную кафедру КИИГА - преподавать навигационные устройства, применяемые во фронтовой авиации. Естественно, что к технике этот недоучившийся "сбитый лётчик" имел весьма далёкое отношение. Тем не менее, никого в штабе округа сей факт не смутил. Почему? Про "волосатую лапу", вы помните, надеюсь? Стало быть - лишних вопросов задавать не станете.

Борис Борисыч своей пухлостью и улыбчивостью напоминал сразу двоих чешских героев. Гурвинека из народных сказок и гашековского Швейка. Одно его отличало от бравого солдата: Швейк только притворялся идиотом, а Борис Борисыч таковым являлся. Сам он утверждал, мол, стал себя мироощущать немного не в своей тарелке после перенесённого в детстве менингита. Но я в это не верю, хоть убейте. Полагаю, всему виной более поздние события. Будучи курсантом лётного училища, Иванов несколько лет занимался боксом, но не сумел достичь сколь-нибудь значимых успехов, хотя к тому стремился. Не получилось. Зато последствия пропущенных джебов и апперкотов позднее повлияли на его военную карьеру. Отбитый мозг не способствует точности прицеливания... да, собственно, и всему остальному тоже.

К сожалению, легендарный майор Иванов редко "преподавал" непосредственно нашему взводу, поэтому все байки, с ним связанные, я по большей части почерпнул у ребят из выпуска 1981-го года, у которых "зайцевал" в общежитии. А вот анекдот "про Борис Борисыча", характеризующий его своеобразную сущность, наверняка, не знал только тот, кто его не только ни разу не видел, но и не общался со слушателями военной кафедры института. Анекдот такой:

Приходит подполковник Карлошвили к майору Иванову и спрашивает:

- Борис Борисович, ВИ как опытный лётчик, ответьте мне на один вопрос. Могут ли крокодилы летать?

Борис Борисович бодро отвечает:

- Никак нет, товарищ подполковник!

- А вот полковник Лазарчук утверждает, что прочитал в одном научном журнале, будто есть и летающие крокодилы, - улыбается Карлошвили. Майор немного мнётся, но быстро приходит в себя и заявляет:

- Да, товарищ подполковник. Летают... Но очень низенько, як ластiвка перед грозою.

Анекдот анекдотом, но жизнь порой такие стороны многогранного таланта майора Иванова открывала, что тут бы все крокодилы из нижнего течения Нила в осадок выпали от смеха.

Занятия по нашей военно-учётной специальности Борис Борисыч имел обыкновение вести по конспекту, который для него кто-то накатал заранее. Майор попросту зачитывал нужные страницы и на схемах тыкал указкой в отмеченные в тексте места, то и дело сверяясь с тетрадкой.

Когда майор становился очень нудным, ребята из выпуска 1981-го года подстраивали следующий трюк: они прятали в перерыве конспект. Озадаченный майор после тщетных поисков покидал аудиторию под предлогом срочного вызова к начальнику кафедры на совещание, приказывая заняться самоподготовкой. Конспект позднее находился в самом неожиданном месте, а Борис Борисыч пенял на свою рассеянность.

Другой способ отвлечь майора от нудного чтения заключался в провокации Иванова на задушевную беседу. Одна из тем, которые майор любил обсуждать - его воспоминания о боксёрском прошлом. Как уже упоминалось ранее, Борис Борисович в своё время занимался данным видом спорта, будучи курсантом военного училища, считал бокс своей не слишком удачной любовью и потому охотно делился личными переживаниями на данную тему. Вот одна из его боксёрских историй. Попробую передать сюжет от первого лица.

- Товарищи курсанты, вы, похоже, думаете, я всегда избыточно полным был. Не-е-е-т, я в училище боксом занимался. Тренировался каждый день, потому выглядел подтянуто и стройно. Вот тут курсант Колесников меня поймёт. Он тоже боксёр... Правда, не настолько удачливый, как я. Знаю, о чём говорю. Обратите внимание, насколько сочным фингалом Колесников нам занятие освещает.

Так вот, приключился со мной случай один, с боксом связанный. Летом поехали мы с другом в Сочи. Познакомились с двумя девушками. Пошли их провожать. Тут, откуда ни возьмись, восемь грузин выскочили. Все с кЫнжалами, как один. Кричат чего-то на своём птичьем языке. Дескать, не своих мы с другом девушек провожаем. Нет, пожалуй, их больше было. Взвод, не меньше. Да не девушек - столько нам ни к чему! - а кавказцев коварных.

Нам с другом разбираться некогда, чьи это девушки. Мы убегать стали. Только, чувствую, догоняют. Забрались мы в один дом на второй этаж. Дверь изнутри на щеколду закрыли. А преследователи стучат, ногами топают, кЫнжалы в щель просовывают. Дверь вынесли, и давай в комнату идти.

Я одному - раз! - хук с правой. Готов! Другому - левым апперкотом! Тот упал! Потом джеб на встречке провёл, потом свинг, потом снова апперкот... Лежат в проходе все восемь. Да нет же, их больше было. Другие по упавшим лезут, орут всякую гадость про меня и мою маму. Чувствую, пора прыгать.

А вы знаете, товарищи курсанты, как нужно правильно со второго этажа прыгать, чтобы ноги не сломать? Вы говорите, курсант Яковлев, мол, головой вниз? Н-е-е-ет, неправильно вы понимаете.

Дальше майор Иванов идёт к доске и корявыми линиями несостоявшегося художника на полном серьёзе начинает изображать пространственно временную траекторию безопасного прыжка со второго этажа.

Понятно теперь, курсант Яковлев? Вот подобным кульбитом, как изображено на доске, я и ушёл от злодеев. Что вы спрашиваете, курсант Аришин? А как мой друг? Да-а-а... Наверное, зарезали парня. Я ведь его больше не видел. Да и не друг он мне вовсе. Так, на пляже познакомились. А вот тренировался бы я плохо, подобно курсанту Колесникову, до сих пор бы израненный ходил.

Надо ли пояснять, какая истерика творилась со взводом?! Но Борис Борисович ещё и покруче истории-страшилки заворачивал. На одном из занятий вспомнил майор Иванов некий поучительный сюжет, озаглавленный им витиевато - из героических буден "секретной военной авиации" - и не преминул поделиться им со взводом.

- Товарищи курсанты, хочу вам случай рассказать, иллюстрирующий, как важно правильно матчасть к полётам готовить. Несколько лет назад проводились в одном N-ском авиационном полку ТУ-16 (Иванов хитро подмигивает) в Крыму учебные стрельбы. Вылетела головная "ТУшка" в сторону моря, ракету выпустила. Загорелся самолёт, упал и разбился. Никто не выжил. Вылетел второй борт в сторону моря. Произвёл пуск ракеты, загорелся и упал в воду. Никто из экипажа не спасся. Вылетел третий самолёт...

...

Здесь я делаю короткое отступление. Вам ничего не напоминает начало истории? Правильно - рассказ о вываливающихся в окно старушках Даниила Хармса.

... А на этом ракетоносце бортрадист хитрый оказался. Он в ТУ-16 сзади сидит. Заранее блистер открыл и после отстрела ракеты не стал катастрофы ждать, а немедленно с парашютом выпрыгнул. Заранее! Один только и выжил. Но поранился здорово. Летит весь в крови, кричит, песни поёт, имена родителей вспоминает.

Вынесло его на трассу Севастополь - Ялта. Приземлился кое-как.

И только радист парашют отстегнул да с дороги убрал, видит, едет подозрительный ЧАСТНИК навстречу. Парень и давай голосовать. А ЧАСТНИК этот - на "Жигулях" - смотрит, перед ним какой-то грязный человек автомобиль остановить пытается, да и мимо проехал.

Не захотел, подлец, машину пачкать! Но скоро повезло радисту. Да-а...

Майор Иванов зевает, прикрывая рот пухлой ладошкой, подходит к окну и увлечённо смотрит за живописным действом собачьей свадьбы, которое разворачивается за мусорными контейнерами. И только после того, как его чуть не хором просят продолжить, включается в тему.

- Ага, значит, стоит радист, истекает кровью, вот-вот коньки отбросит. Но тут проезжает в сторону Севастополя ХЛЕБОРЕЗКА (именно так и сказал Борис Борисович - "хле-бо-рез-ка"). Шофёр видит - стоит посреди дороги окровавленный лётчик, чумазый, весь в керосине и тавоте. Свой парень. Садись, подвезу... Посадил рядом с собой, несмотря на грязь и кровь, и в часть пострадавшего доставил.

А того ЧАСТНИКА, который героя на дороге бросил, потом судили за мародёрство в мирное время! Что вы спрашиваете, курсант Астафуров? Из-за чего самолёты горели? Да, не помню я... Значит, и не важно это. Горели и всё тут - нам-то какое дело!

Бывали, по рассказам выпускников, у них и другие весёлые истории на военной кафедре, связанных с личностью майором Ивановым только косвенно. Одну я, пожалуй, прямо сейчас и вспомню. Жаркий весенний день в мае. На улице невозможная духота. Но по обычаям военной кафедры без приказа свыше снять "тужурки" НЕ МОЖНО, приказ отсутствует. Для этого в Киевском военном округе приказ о переходе на летнюю форму одежды должны издать. И никак иначе.

Идёт самоподготовка. На столах СЕКРЕТНЫЕ конспекты и ещё более секретные учебные пособия. В аудитории в собственных форменных пиджаках варится целый взвод, почти тридцать экземпляров ни в чём не повинных коротко постриженных особей. Пот струится реками. Студенты "в мундире", да и только. В общем, жарко, скучно, паскудно, стрёмно.

Тут сердобольный майор Иванов, закрыв дверь изнутри, чтобы не быть пойманным начальством, говорит:

- Товарищи курсанты, жарко сегодня. Снять всем тужурки!

Взвод с удовлетворением выполняет команду. Все выполнили, кроме одного. Борис Борисыч обращается к ослушнику:

- Курсант Чир, снять тужурку!

Володя (по прозвищу Бармалей) встаёт, но пиджак не снимает. Иванов просто вне себя:

- Немедленно снять тужурку и повесить на стул!

Бармалей с явной неохотой разоблачается и оказывается в миниатюрной манишке из воротника и двух пуговиц, которые видны в вырез пиджака, с галстуком на голое тело. Манжеты от рубашки пришиты к пиджаку изнутри - перманентные меры борьбы с жарой, предпринятые изобретательным умом.

А какие меры принял к Чиру майор Иванов, я не знаю. Одно только знаю совершенно точно: всем остальным пришлось одеться - единообразие в военной науке, прежде всего!

Глава 4, "деды". Как нужно ездить в электричке по уставу или пропавшая водка

Лето 1980-го года. Будущие выпускники 81-го готовятся к отъезду на военные сборы в Прилуки. Хотя пункт назначения мог быть и другим. По прошествии времени данная подробность стёрлась из памяти. Майор Иванов Борис Борисович проводит инструктаж по правилам поведения в пути на маршруте следования:

- Товарищи курсанты, завтра вы отправляетесь на военные сборы. Это самый значительный этап в вашей учёбе. Пожалуй, даже защита диплома не настолько важна для страны, как пребывание в летних лагерях - настоящее испытание для настоящих мужчин. Сбор на вокзале в ** часов утра. Без опозданий. Едем на пригородном электропоезде. В пути занимайте места подальше от окон, а то у нас много есть мастеров испортить праздник будущим офицерам ВВС.

Вот, например, в прошлом году сопровождал я таких же курсантов, как вы. Едем себе потихоньку. И вдруг злостные хулиганы на полном ходу запустили каменюку прямо в окно вагона. Рядом со мной женщина с ребёнком сидела. Стекло разбилось. Женщине по горлу, по горлу... Она кричит, ребёнок плачет... Я крови не люблю... Я встал и ушёл.

Легко представить себе, как на всё вышеописанное отреагировал бы обычный человек. При всём идиотизме Борис Борисыча, сдаётся мне, вся рассказанная история целиком и полностью - лишь плод его нездорового воображения. Он пытался поведать этот случай в воспитательных целях. А что получилось? Но оставим на совести "легендарного" майора такой оригинальный подход к проблеме, пусть даже и в воображении. Дальше будет ещё одна история, предоставленная мне выпускниками 1981-го года. Менее кровожадная.

Как вы все помните или знаете по рассказам старших товарищей, в присно памятном 1980-ом состоялась очередная летняя Олимпиада. Затронула она и Киев в части соревнований по футболу. Задолго до открытия Игр организаторы старались удалить из стольного Киев-града всех посторонних. В число таких "нежелательных элементов" попали и отъезжающие на военные сборы студиозы. Поэтому единственный, пожалуй, раз в истории военной кафедры КИИГА сдача государственного экзамена по военной подготовке проходила не в столице Украины, а по месту проведения подготовки будущих офицеров ВВС запаса - непосредственно в летних лагерях.

После выездного экзамена всё и случилось.

Итак, военные сборы закончены. Испытания в части успешно пройдены - и теория, и практика. На следующее утро всех отправляют по домам окольными путями, минуя Киев и Москву, чтобы студенты не могли сорвать исключительно важное событие в жизни страны, каковой являлась Олимпиада, своим несанкционированным присутствием.

Но до утра ещё далеко, стало быть - есть время, дабы традиционно-застольным образом отметить окончание курса военного обучения. Поскребли пацаны по сусекам - собрали изрядную сумму на благородные напитки. И всё бы хорошо, да вот беда - практически нет возможности осуществить задуманное. Курсанты живут в огромных армейских палатках с трёхъярусными кроватями: целый день под надзором офицеров из части и кафедры, и только ночью предоставленные сами себе.

Место чтобы затаиться, в принципе, имеется. Да и ночью из институтских кураторов никого рядом не бывает - не заходят в палатку, хотя и положено по некоей написанной в недрах кафедры инструкции. Но тут другая проблема - праздничный набор можно приобрести лишь в городе, а как попасть туда, минуя КПП? И тут инициативной группе по организации неформального мероприятия пришёл на помощь местный прапорщик из войсковой части. Он помог пролезть через тайную дырку в заборе двоим гонцам, переодетым в гражданское. То, что "гражданка" была с собой на сборах, тоже приятный нюанс, подаренный Олимпийским Мишей. Не ехать же домой в ГАФовской форме, вот студентам и разрешили взять "гражданку" с собой.

В строго расчётное время гонцы с дипломатом (там водка) и авоськой (в ней закуска) снова очутились на территории части. Но тут их ожидал обидный сюрприз. Борис Борисович с милой улыбкой Швейка встречал запрещённых военной наукой посланцев у лаза.

- Интересно знать, товарищи курсанты, сколько водки влезает в ваш безразмерный дипломат? - съехидничал он с видом Суворова только что свалившегося на плечи опешивших французов, преодолев перевал Сен-Готард.

Гонцы ответствовали с достоинством, хотя и с дрожью в голосе:

- Семь, батюшко майор, не считая закуси.

Препроводив проштрафившихся без пяти минут лейтенантов в палатку, Иванов конфисковал водку и поставил в тумбочку к дневальному под личную ответственность - вплоть до отчисления и лишения ещё не полученного офицерского звания. Гонцов же, по словам майора, чаша сия не минет никак. По всему выходило, что празднику не бывать. Да, мало того, двоим студентам грозит совсем не понарошку стремительный пинок под зад перед выпускным курсом. Хорошее настроение от успешно сданного экзамена мигом улетучилось.

Проходящий по своим не столько военным, сколько хозяйственным делам (ухватить, что где плохо положили) прапорщик, тот самый, который дорогу в лавку штрафникам прокладывал, проявил сочувствие, приободрив лишенцев - мол, можно ведь и через годик защититься. Да и нужно ли то высшее образование по большому счёту? Но только сочувствием дело не ограничилось. Прапор поинтересовался:

- А водку, какую брали?

Узнав, что "Сибирскую" "с винтом", он враз повеселел и куда-то скрылся.

Второе появление прапорщика сопровождалось позвякиванием трёхлитровой банки о кнопку кобуры. Идея военного доки была до примитивности простой. Раз уж попались, теперь ничего не поделаешь. Кому суждено быть отчислену, тому по любому диплом на следующий год не получить. А значит - нужно виновницу данного скверного обстоятельства уничтожить безжалостно.

Чтобы не подставлять дневального, прапорщик аккуратно вскрыл "винты" у бутылок при помощи своего дежурного инвентаря - набора инструментов и принадлежностей, который хранил в кобуре. Шесть бутылок перелили в банку, а седьмую представитель воинской части ополовинил, не сходя с места - в качестве приза за свою догадливость. Остатки из бутылки тут же разошлись по кругу. В пустую тару прапор нацедил водопроводной воды в казарме роты охраны, и вернул полные бутылки в тумбочку. Пробки вновь сияли своей первозданностью.

Наполненную банку спрятали и приготовились к тому счастливому моменту, когда грядёт отбой. Но и здесь козни со стороны майора Иванова продолжились. Он завалился в палатку, где изнывала в предвкушении лучшая часть роты, и радостно сообщил, поскольку сегодня особый день, то отбой переносится на два часа, и всем разрешено смотреть спортивные соревнования по телевизору. Произнеся эти сладкие, будто лукум, слова, майор уселся перед экраном и принялся наблюдать за плавательной программой Олимпиады.

Как ни странно, никто не поспешил к нему присоединиться и приобщить свой интеллект к героической борьбе спортсменов за медали различных достоинств. Борис Борисович приглушил звук. По его поведению угадывалось, майор намерился не покидать палатку до самого отбоя. Нужно было предпринять нечто неординарное, чтобы приблизить мгновение желанного праздника со слезами на глазах, как поётся в легендарной песне.

Вопрос решился весьма просто. Чей-то кирзач знакового 45-го размера просвистел над ухом у майора, сопровождаемый примерно следующей тирадой:

- Мужики, поимейте совесть! Завтра вставать рано, а вы своей Олимпиадой никому покоя не даёте!

Иванов выключил телевизор и направился к выходу с доброй улыбкой героя чешских народных сказок:

- Намаялись на экзамене, ребята. Отдыхайте.

В общем, праздник состоялся. Получилось не совсем то, о чём мечталось, но всё-таки лучше, чем совсем ничего.

Ранним утром майор Иванов расхаживал перед строем и назидательно вещал тоном педагога Макаренко с лёгким акцентом Спинозы:

- Вчера я был обманут двумя вашими товарищами! Они поразили меня в самое сердце. Эти курсанты хотели напиться до состояния неприлично пьяных мужиков. Вероятно, у них есть и сообщники. Но вчера я намеренно выяснять не стал. Если у вас ещё есть остатки совести, выйдите сами из строя. И пойманные мной тоже выходите.

Вышли два вчерашних гонца.

- Так я и думал, - продолжал Борис Борисович с вселенской печалью в голосе, - у сообщников совести нет. Вчера я обещал обоим нарушителям воинской дисциплины, дескать, их отчислят, но с утра решил не портить никому настроения, тем более что вчера наш пловец Сальников рекорд установил. На Олимпиаде... В Москве...Пусть данный случай послужит для вас уроком. Я рапорт писать не буду, но на словах декану передам, чтобы в последний год за вас взялись, как следует. А теперь - марш за мной!

Дальше помилованные гонцы, едва сдерживая хохот, но изображая на лице вселенскую скорбь, выливали водопроводную воду из бутылок в туалете казармы, а потом Борис Борисович побежал в санчасть, чтобы взять чего-нибудь от насморка в дорогу, поскольку запаха водки при сакральной процедуре жертвоприношения Бахусу так и не почувствовал. Борис Борисович, если вам удастся когда-нибудь прочитать эти строки, то знайте - зря вы тогда к врачу ходили!

Глава 5, "дембеля". Вышивка гладью или почётный караул

Минул год. Все герои предыдущей главы успешно учились на пятом курсе, а я внимал их рассказам, посвящённым боевой славе и прочим премудростям военных сборов. Приближалось время и нашего звёздного часа - ещё пара-тройка месяцев, и уже наш курс отправиться на военные сборы в летние лагеря.

Наступило 1 апреля 1981-го года. В тот день как раз выпадали занятия по военной подготовке. Накануне я лёг пораньше, чтобы не проспать, и потому не обратил никакого внимания на подозрительное хихиканье своих сожителей по комнате. Вскочил наутро раненько, оперативно привёл себя в порядок, зализав водой немного отросшие волосы, чтобы в глаза не бросались на построении. Напялил фуражку и рысью побежал в сторону кафедры.

Вот и утренний развод. Майор Бирюков придирчиво осматривает внешний вид нашего взвода. Он, похоже, доволен. Воротники чистые, брюки выглажены, на погонах не стоят дыбом нитки. Звучит команда: "Снять фуражки, показать иголки!" Последняя фраза не фигуральная. Мы же не ёжики или дикобразы. Речь идёт об обычных швейных иглах, с заправленными в них нитками: чёрной, белой, синей.

Я сдёргиваю свой головной убор, точно зная, набор игл с цветными нитками там есть за околышем, но на всякий случай пытаюсь нащупать их пальцем. И тут моему взгляду предстаёт ужасающая в своей безобразной красоте картина. На синем фоне поля моей фуражки - вид сверху - удивительно ровным аккуратным стежком вышито "Бирюков козёл!" Господи, вот чего тихарились вчера вечером мои соседи. К 1 апреля готовились! Я пытаюсь нервными движениями повыдёргивать белую канву своего неминуемого позора. А майор всё ближе и ближе.

Он замечает мои конвульсии и говорит:

- Курсант Иванов, покажите фуражку.

Делать нечего - я показываю. На синем поле ещё можно различить, кто такой майор Бирюков, по мнению обнаглевшего головного убора. Бирюков отводит меня в сторону и тихонько говорит:

- Лихо тебя с 1 апреля поздравили. Кто, не спрашиваю. Давай быстренько оправься и в строй вставай.

Никогда ещё речь советского офицера не вызывала во мне столько тёплых чувств. А вот если бы я оказался в другом взводе? Там, где куратором Борис Борисович! Как знать, чем бы всё обернулось.

_{* * *}

Наступил и наш черёд послужить Родине. Прибытие в часть, которая в Нежине стояла, прошёл буднично, если не считать, что местное "фазаньё" из роты охраны встретило нас улюлюканьем, приняв за "салаг". Но Лёня Острищенко, отслуживший срочную ещё до института, быстро поставил моложавых "черпаков" на место, намекнув - когда он уже был "дедом" эти ухари ещё пешком под стол ходили и говорили кошке: "Дяденька, подвиньтесь". А Саша Погребной заявил более открытым текстом, что "старослужащим" сим после нашего отъезда ещё не меньше девяти месяцев париться предстоит, обозвав их эмбрионами однояйцевыми.

Поселились мы в трёх больших палатках. В каждой по роте. Одна рота целиком из "механиков", вторая - два наших взвода и один взвод "электриков". А вот третья рота приехала из Риги - из тамошнего института гражданской авиации.

И начались обычные армейские будни.

Вечерами после отбоя близ нашей палатки - сержантские посиделки, на которых доводилось бывать и мне. Как это получилось, коли я не вкусил сладостей срочной службы? По довольно редкому стечению обстоятельств, надобно признать. Мне нацепили погоны младшего сержанта, поскольку меня ещё в институте назначили командиром отделения. За какие-то неизвестные науке заслуги, не иначе. А поскольку я не проходил действительной службы, меня в узком кругу называли так: "о, самый младший из всех сержантов". Неплохое звание, не правда ли? Ни у кого похожего нет.

Именно по причине нежданно-негаданного скоропалительного сержанства и выпало мне однажды стать дежурным по роте. Все обязанности оказались достаточно простыми, кроме одной. Я должен был контролировать состояние готовности столовой перед приходом туда нашей роты для приёма пищи. Ещё во время завтрака ваш покорный слуга обратил внимание, что миски неважно помыты. Но тогда всем курсантам следовало, не мешкая, отправляться на занятия на прикреплённые объекты войсковой части, и поэтому спорить с кухонной командой мне показалось нецелесообразным.

А вот в обед я предъявил претензии на некачественно помытую посуду парочке чернявых кухонных работников из числа "срочников", судя по всему, армян. Тут же откуда-то вывалился здоровенный бугаище больше двух метров ростом. В ширину, правда, чуть поменьше. На его бугристых от обилия мышц плечах затрапезно и очень уж несерьёзно смотрелись погоны старшего прапорщика со свисающей одинокой вермишелиной имени аксельбанта Верховного Командарма всея союза, Ильича Второго.

Прапор дохнул на меня смертельной дозой спирта, поднял за грудки и пробубнил нафталиновым тенорком:

- Ты чё, салабон долбанный, хрена те в дышло, тут кобенисся!? Все жрут, и твоя рота будет. Посуда ему, вишь ли, грязная. Счаз в хавальник двину!

Он ослабил свою могучую хватку, и я вывалился, как куль с отрубями. Но на ногах устоял. Было страшно. За громилой стояли два кавказца с разделочными ножами. Хотелось бросить всё и убежать далеко-далеко. Но... Помощь подоспела вовремя.

Раздался стук в дверь. Наша, нет - моя любимая, моя родная рота, пришла на обед! Она-то меня и выручила. Я доложил командиру курса и заместителю командира роты, что столовая не готова. За моей спиной снова возник негабаритный прапорщик и начал качать права. Институтское командование сгрибилось, дав слабину. Но тут - заметив заминку у столовой, к нам подошёл дежурный по части (кадровый офицер в звании майора). Прапор немедленно скрылся в глубинах кухни, а кавказцы шустро поменяли посуду на чистую.

Есть я не мог, руки дрожали, как у вертолётчика с двадцатилетним стажем. Однако обошлось. А ужин и вовсе прошёл в дружественной обстановке, поскольку стараниями дежурного офицера в столовой верховодил другой прапорщик, а не вечно пьяный громила, напоминающий Годзиллу.

В те самые сутки, когда я заступил дежурным по роте, часть нашего курса впервые попала в караул. А накануне командир полка собрал всех офицеров и предупредил:

- Трое суток в караул будут ходить студенты. Так что по самолётным стоянкам не шастать! Через ВПП (взлётно-посадочная полоса) не шляться. Особенно ночью.

Опытный командир, ничего не скажешь. Видать, не в первый раз в его части студенты на сборах были.

Но не весь контингент удалось предупредить.

В ту ночь на самой дальней от командно-диспетчерского пункта стоянке дежурил Миша Чобанян. Вы же знаете, какой Миша ответственный человек! А кто не знает, пусть мне на слово поверит. Я врать не стану. Ни к чему мне.

Так вот, все в округе про Мишину ответственность знали. А один несистемный прапорщик, видимо, не знал, поскольку на совещании у командира части отсутствовал, болел... вроде. Он-то и ломанулся тёмным украинским вечером напрямки через ВПП и стоянку "бомбера" ТУ-22РБ с целью срезать дорогу до прорехи в колючей проволоке ограждения. По-видимому, за грушами в сад неподалёку полез. А может, за самогоном отправился, благословясь. Или возвращался уже. История о том умалчивает. Но это не настолько и важно, поскольку не дошёл, бедолага. Остановил его отважный боец Чобанян уставным: "Стой, кто идёт?" Прапорщик ощерился:

- Ты что, шары залил?! Своих не признаёшь, твою мать?

Своим богомерзким высказыванием он так Мишу обидел, что тот, щёлкнул затвором, прежде чем предупредить:

- Стой, стрелять буду!

Прапорщик упал под плоскость детища авиаконструктора Туполева, угодив в лужу, которую тут же наполнил свежим содержанием. Вот таким вот дивным манером он и проистекал на пропахший керосином и аммиаком бетон часа полтора, пока не появилась смена караула. Наверное, прапорщик этот ещё долго потом обходил злополучную стоянку стороной даже при дневном свете.

Даже когда все студенты уехали.

Хорошо нам служилось в Нежине. Ой, хорошо!

Но всему приходит конец. Пришёл конец и нашим военным сборам. А потом - неделя самоподготовки в Киеве с проживанием в 6-ой общаге на казарменном положении под присмотром представителей кафедры, классические самоволки по пожарной лестнице "по пиво" в "Янтарь", госэкзамены и вот - мы уже офицеры. Лейтенанты ВВС запаса.

Прошёл год. В самый разгар защиты дипломов мы со Стасом уютно расположились на подоконнике родной "четвёрочки" (общежитие номер 4 в студенческом городке КИИГА). Защищённый дипломом Саныч неспешно перемещался по противоположной стороне улицы Гарматной в джинсах с подтяжками на голое тело. В его руке непринуждённо позвякивало пол-ящика пустой тары в гамаке линялой авоськи.

Саныч шёл пополнить запас того самого горючего, коим очень легко ввести себя в заблуждение, что ты счастлив полностью и безраздельно. Навстречу ему двигался этаким независимым колобком новоиспечённый подполковник Иванов Борис Борисович, сияющий ярче собственных звёзд. Я окликнул Олега:

- Саныч, спроси у нашего позавчерашнего майора, когда ему звезду подкинули?

Саныч не расслышал и приставил рупор ладони к уху. Мы прокричали тот же текст только теперь хором со Стасом. Борис Борисович сообразил, что речь идёт о нём, и завертел короткой шеей Гурвинека в поисках источника звуков. Наконец-то, и Саныч заметил отважного подполковника. Он озорно улыбнулся и строевым шагом прошёл мимо Иванова, отдавая ему честь по-американски, без головного убора. Сабо на босу ногу чётко печатали шаг.

Борис Борисыч мог быть довольным. Его помнили! Я надеюсь, что и после того, как мы окончили институт, его не забывали благодарные курсанты, а номер домашнего телефона теперь уже подполковника Иванова был передан, кому следует, с тем, чтобы иногда тревожить его нехитрым розыгрышем:

- Добрый день, это Борис Борисыч?

- Да.

- Борис Борисович, а вы дурак!

- А кто это говорит?

- Да все говорят!

Комментарии: 12, последний от 25/08/2021. © Copyright Чваков Димыч (nudless@mail.ru) Размещен: 27/10/2020, изменен: 16/05/2021. 48k. Статистика. Глава: Проза, Юмор, Байки Alma mater Скачать FB2
Аннотация: Студент и военная кафедра, противостояние или симбиоз?

Чваков Димыч : другие произведения.

Дембельский альбом или очень много лет спустя