После первых часов бешеной скачки самому последнему конюху стало ясно, что наше путешествие скорее похоже на безудержное бегство, чем на мирное паломничество. Мы закладывали изрядные крюки, объезжая крупные селения, пробирались заросшими лесными дорогами, а не наезженными, коней меняли в ночи у неведомых откуда взявшихся людей, а не на ямских дворах.
Но, похоже, всего этого оказалось недостаточным, чтобы окончательно запутать следы. Уже через пару часов, после того как мы остановились на ночлег в нескольких верстах от Ярославля, к нашему лагерю подъехали трое монастырских служек и стали умолять доехать до Спасского монастыря, где по их словам нас уже ожидали.
Ждан стал усиленно делать хорошую мину при плохой игре, возмущаясь тем, что званное посольство такое непредставительное.
-Послал нас владыка Ермоген князя Углицкого звать,- склонив голову, тихо отвечал на упрёки моего дядьки молодой чернец.- Смирите гордыню, явитесь на зов. Ить ныне с Углича в великом гневе идёт митрополит Казанский к своей епархии.
-С Углича? - удивился я такой новости.- Как же мы разминулись?
-На всё Божья воля,- смиренно ответил монашек. - Токмо владыка мнит, что вы нарочно его объехали, дабы за то премерзкое, что в удельном граде учинено, ответ не держать.
-Ты чего мелешь?- взъярился Тучков.
-Что слышал, то и говорю,- не стушевался служка.- Бают, в Угличе митрополит Ермоген немало колдунов и христоборцев похватал. Ныне их в цепях волокут в Казань на его суд.
-Самовольство старец учинил, Углич не его епархия,- возмутился Ждан.- Мы на сие патриарху жаловаться станем.
-Вот и владыка також речёт, - согласился чернец.- Дескать, в Москву писать надо, пусть глава Русской Церкви слово своё скажет.
-Что делать станем, княже? - дядька выглядел растерянным.- Старец Ермоген норовом груб, языком дерзок, может обидные речи тебе сказать, достоинство твоё замарать. А ежели не поехать - так вовсе озлится может. А ну как велит в схваченных угличан в воду посадить? Те хоть нехристи, а всё нашего посада люди, жаль если их по злобе сгубят.
-Как это в воду посадит?- не понял я смысла речей своего воспитателя.
-Да уж известно, как владыка свой суд правит. Коли приведут к нему инородца, он тому велит вину свою святым крещением избыть. А ежели отказ слышит, то так речёт: не хочешь трижды окунаться, то с тебя и одного раза довольно будет. Тут митрополичьи слуги басурманина вяжут и в реку мечут. Суров на казни старец Ермоген.
-Праведно владыка судит,- возразил услышавший нашу беседу чернец. - Единого магометанина казнит, а у десятерых нехристей, сие видящих, сердца касается благостная искра святого Духа и желают они принять нашу истинную веру и стать христианами.
-Вели собираться, едем,- принять решение мне не составило труда.- Углицких инородцев в беде не бросим.
По дороге к Ярославлю Ждан переговорил с монахами и узнал от них о причинах негодования главы казанской митрополии.
-Владыка Гермоген приехал нетленные мощи благоверного князя Романа осмотреть. Разузнать, верно ли, что чудеса при них творятся, народ исцеляется. Ну, вот пока он в граде-то был, ему и нашептали разное. Вроде как нашёл митрополит лютерские кумирни на посаде, да с зельевой избы умельца твоего велел в железа ковать, яко злого колдуна,- сообщил мне дядька.
-Вот, чёрт,- невольно сорвалось с моих губ кощунственное в этих местах ругательство.
Похоже, мне удалось самому себе в очередной раз устроить серьёзные неприятности. Ведь именно я надоумил Баженку, сына воспитателя, отправлять всех его пациентов в Преображенскую церковь на молитву. В своё время эта мысль виделась нам очень удачной, по крайней мере, доверие больных к своему лечащему врачу изрядно повышалось. К тому же казалось нелишним напоминать горожанам о моём предместнике на Углицком княжении, до сих пор весьма чтимом в народе. По крайней мере, фраза - " сё бывало и при благоверном князе Романе Владимировиче, да ныне позабылось", унимала ропот по поводу многих нововведений.
- Митрополит казанский яр, да отходчив. К ласковому слову отзывчив, - продолжал инструктировать Тучков.- Только ты с ним при народе не заговаривай, незачем простому люду видеть, как мужик на царёва брата голос возвышает.
-Из простых казаков владыка, к вежеству не привычен. Может и бранным словом обозвать,- пояснил дядька в ответ на мой недоумённый взгляд. - Ну, уж коли хотим миром дело решить, надо стерпеть обиду. Ибо, как люди молвят - назвался груздем, полезай в кузовок.
Проехав через город по московской дороге, мы приблизились к мощной каменной крепости, по совместительству являвшейся священной обителью. Через посад мы проехали неузнанными, к тому же не тратя время на помпезную церемонность. Однако в Спасо-Ярославовом монастыре торжественной встречи избежать не удалось. Во двор вышел даже владыка Гермоген, который с некоторой любезностью дал руку для целования, а после вполне милостиво благословил. Правда, по позднему времени стол нам накрывать не стали, но предоставили удобнейшие кельи, убранные с изрядной роскошью.
- В добром духе митрополит,- радостно нашёптывал мне перед сном Тучков.- Яз разузнал, после нашего отъезда, при встрече на реке, к нему на ладью молодой Битяговский перешёл. Вроде как расстарался Данилка, умолил его преосвященство не карать строго новокрещённых. Так что княже, не кручинься, спи покойно.
Успокоенный добрыми вестями, уснул я мгновенно. Сны ко мне пришли светлые, с яркими красочными образами. Однако под утро нежная пастораль ночных грёз сменилась довольно насыщенными эротическими картинками. Проснувшись с рассветом, обнаружил на ночной рубахе вполне материальные последствия своих сновидений.
-Вот ведь засада, проснулись молодые гормоны,- промелькнула в голове первая мысль.
Да и остальные помыслы шли на ту же тему:
-Да уж, ведь уже поверил, что в новой жизни довелось мне стать бесполым. Забывать ведь стал, что есть на свете плотские радости. Вот до чего лебяжья перина довести может, на походной кошме такого сроду не приснится.
Скинув запачканную рубаху, я принялся искать ночной горшок. Услышав мою возню, в комнату ввалились ночной караульщик и молодой монастырский прислужник. Увидел княжича голышом, они остолбенели и замерли у входа с открытыми ртами.
-Да пойдите же прочь, дайте нужду справить, - пришлось мне гаркнуть на них.
Не дожидаясь реакции слуг, я повернулся к ним спиной. Через миг прислужника с моим грязным бельём уж след простыл, а на кровати лежала чистая одежда.
-Хоть с одеванием не докучают, свыклись с моими привычками, - мысль доставила явное удовольствие.
С облачениями и раздеваниями с помощью сонма слуг мне смириться так и не удалось. По этому и многим другим подобным поводам мной велась многолетняя борьба с собственным двором, и видимо моё упрямство, наконец, переломило старые традиции.
По выходу из кельи меня окружила свита и торжественно провела на богослужение в Спасо-Преображенский собор. Литургию совершал митрополит Гермоген. Пока длилась служба я прикидывал, как построить с ним беседу, одновременно механически выполняя ритуалы. Из раздумий меня вырвал голос здоровенного протодьякона, ревевшего прямо в лицо:
- Изыдите, оглашённые!!
Мне показалось, что митрополичий дьякон обращается прямо ко мне. Но поскольку грешником я себя не считал, то и с места не сдвинулся. После часа разноголосого пения из алтаря вынесли Святую Чашу. Ноги сами понесли меня исполнять привычный обряд. Однако митрополит совершенно неожиданно не дал мне Святых Даров, протянув их стоявшему рядом Бакшееву. Я остолбенел, за спиной поднялся ропот моих придворных.
-Не раскаявшемуся грешнику Тела Христова не принять, - твёрдо заявил владыка.
По его лицу было ясно видно, что Дары у него можно отнять только с боем. Но судя по нарастающему среди моих спутников шуму, кощунственная драка могла начаться в любой момент.
Словно по наитию свыше, я упал на колени и склонил голову, одновременно произнося подобающие грешнику речи:
- Отче, прости мя. Без числа согрешил во всём. И не имею от кого получить избавления от грехов моих, разве от Бога моего и от святой церкви, к ней же прибегаю и к тебе, владыка. Прости мя и благослови. Согрешил, каюся, прости меня грешного и благослови, несть бо того греха, коего яз, окаянный, не совершил! Каюся, прости мя, отче!
-Вижу, истинно хочешь покаяться, - голос митрополита Гермогена изрядно потеплел,- Да не отрину я кающегося о согрешениях! Жди меня в Рождественской церкви.
Провожая меня к Трапезной палате, Ждан пытался намёками объяснить, что детально расписывать свои прегрешения всё же не стоит.
-Поди, за вожение с еретиками так на тебя владыка озлился,- строил дядька свои предположения.- Ты далее так же держись, грешен, мол, безмерно. А уж каким обычаем и в чём согрешил - отговаривайся, что не помнишь. Переусердствовать в уничижении перед митрополитом не страшись, кашу маслом не испортишь, да и видоков при том не будет.
Опасения Тучкова мне были понятны. Тайна исповеди конечно священна, но твёрдо полагаться на это никак нельзя. К некоторому моему удивлению, стыда за то, что мне приходиться изображать раскаяние я совершенно не испытывал. Кем-то из французских королей сказанная фраза о том, что Париж стоит мессы, вполне подходила к нынешней ситуации. Правда, в моём случае на карте стояла судьба доверившихся мне людей. Ради их спасения я вполне готов был взять все чужие прегрешения на себя, благо худшее, что мне грозило - это простоять пару часов на коленях, твердя псалмы.
Ждать мне долго не пришлось, казанский владыка вошёл в небольшой храм быстрой походкой, громко стуча своим посохом. Подойдя к алтарю, он внимательно оглядел меня суровым взглядом из-под бровей и, внезапно уткнув в меня указующий перст, спросил:
- Христианской ли ты веры?
-Крещён яз, - немного растерянно ответил я на вопрос старца и в подтверждение своих слов даже вытащил на свет нательный крестик.
-Крест носишь,- покачал головой суровый митрополит. - А в Господа нашего Иисуса Христа веруешь?
-Верую.
-А почто мерзкие дела против Его слов творишь?
-Ничего я не делал, - слова вырвались из меня непроизвольно, на чистом рефлексе.
-Лжу речёшь!- яростно вскрикнул владыка.- А уж сам её измысливаешь или бес её твоими устами произносит - то мы быстро узнаем.
-Какой бес?
-Коего ты внутрь себя пустил, а яз изничтожу, - голос Гермогена грохотал в небольшом храме, словно раскаты грома.
После таких слов церковного иерарха меня прошиб холодный пот, противные липкие струйки побежали по лбу и по спине.
-Как он мог узнать, - в голове бился единственный вопрос. За ним стрелой пролетели панические мысли:
-Что делать? Признаться и покаяться - так могут и в срубе сжечь. Всё отрицать - так по местной традиции запрут в каменном мешке далёкого монастыря и не выпустят без решения верховных иерархов.
Обмануть этого свирепого священника я уже совершенно не надеялся. Митрополит на мои терзания взирал молча, не отводя от моего лица пронзительного взгляда.
Когда он, наконец, заговорил, мне уже казалось, что моя здешняя судьба закончена.
- То, что гнева Господа страшишься - сие отрадно. Да и падучей на тебя не приключилось, может и не успел нечистый в тебя пролезть, - уже спокойным голосом произнёс владыка. - Пойди пред алтарём преклони колени, да молитву прочти.
После того как были пропеты положенные по случаю псалмы, Гермоген поднял меня с колен и возложив руки на мои плечи тихо произнёс:
- Ныне, чадо, назвал меня себе отцом и хочешь исповедоваться в своей худости. И да не утаи срама от меня и яви все свои согрешения. Веруй Богу, сказавшему - "Если исповедуешь свои грехи, то будешь прощён!". И не моги, чадо, утаить не единого греха меня усрамившись, не то лишён будешь царства небесного и будешь предан вечной муке. Но всё исповедуй мне, не погубляясь срамом.
-Како, чадо, впервые растлил девство своё и чистоту телесную осквернил - блудом или скаредьем, ибо блуд бывает всякий? - начал задавать вопросы владыка.
Раньше мне на исповеди таких вопросов не задавали, мой угличский духовник быстро проговаривал стандартный набор вопросов и, удовлетворившись моими кивками, отпускал грехи.
-Да, как-то ещё и не..,- договорить я не успел.
-Не опоганивайся ложью в божьем храме,- прервал меня суровый иерарх.
-Блудил ли с чужыми жёнами? Со сколькими блудил, или с отроками содомски, или над собою был грех содомский, или с жёною, или сзади, или на себя пущал?
Из всех подозрений митрополита до меня дошел смысл лишь одного, а именно в пристрастии к однополой любви.
-Да какие содом..,- договорить мне опять не дали.
-Тихо! - рявкнул Гермоген, и продолжил задумчиво.- Бес что ль в тебе буянит? Ну, от святотатца коей дозволяет себе воду пущать на восток, всякого ждать можно.
Тут мне захотелось треснуть себя по лбу. Точно, я ж с утра, спросонья, справил малую нужду в горшок, стоящий прям под образами. Помочиться на восход солнца считалось таким же тяжким грехом, как извести нерождённого ребенка зельем. Суровость и подозрительность владыки, известного своим крайним благочестием и приверженностью к старым канонам, стали понятны.
-Противу праздника блудил ли, или с дитятем, или в руку, или с черницею, или с попадьёй, или с дьяконицей, или со скотиною, которую едят, или со вдовою, или над пьяным кем, или над сонным? - опрашивал въедливый старик.- Да не стой столбом, коли узнаешь свой грех, молви - грешен. И сколько раз согрешил.
-Не было ничего такого,- затряс я головой.
- Можа целовал кого с похотью, по-татарски? Или давал своё срамное место лобызати? С блудницами лежал? Или рабу понял? Или с иноверкой какой пался?
Не дождавшись от меня реакции, Гермоген продолжил:
-Не случалось ли у тебя истечения в нощи и мокроты какой?
И об этом, похоже, донесли. Понурив голову, ответил:
-Было, грешен.
-Видел ли жёнку во сне?- не отставал владыка.
-Видел.
-Чуял ли холод какой при том?
Какой ответ будет верным, я не представлял и наугад брякнул:
-Чувствовал.
-То сатана соблазнил тебя сонного!- опять распалился Гермоген.- С нечистым совокуплялся и теперь служишь ему! И отрекаться не желаешь!
Обвинение было столь нелепо и неожиданно, что до меня не сразу дошло, что сам митрополит подсказывает мне правильные ответы. После минутного замешательства, нужные слова сами нашлись:
-Отрекаюсь от сатаны, плюю на него.
Ну-ка, - с некоторым интересом промолвил владыка.- Изведаем, оставил ли тебя нечистый, иль изгнать его придётся.
Проведя несколько обрядов, Гермоген признал меня свободным от бесов и продолжил исповедь.
Дальше дело пошло легче и за следующий час я признался в сребролюбии, в лакомстве и пьянстве, в злопамятстве и гневливости, в том, что смотрел на девиц с похотью, в том, что спал без пояса и ел вместе с иноверцами.
Завершилось моё уничижение падением ниц перед святым алтарём и мольбой перед Господом о прощении. Удовлетворившись этим действом, владыка отпустил мне грехи, и, подумав, назначил епитимью:
- За юность твою искупление будет лёгкое - пятнадцать дней по сто поклонов делать, да за испражнение на восток тако же. Да не живи далее в яром сребролюбии, возведи Божий храм новый у себя. Палат понастроил для наживы неблагочинной, а церкви ни одной не устроил.
После окончания исповеди, я осторожно стал узнавать о судьбе схваченных им в Угличе людей.
-Уже отпущены к твоему граду, по челобитью человека твово, Данилки, окромя одного волхва, - махнул рукой пришедший в доброе расположение духа казанский митрополит.- Их же за строптивость да за пререкания в железа забили, а не за еретичество. Распустил ты, княже, людишек. Хоть ныне и благоволит великий государь к иноземцам - всё ж открыто им свои служения проводить не дозволяй. Пусть отдельной слободой живут, русский люд и новокрещенов не смущают. А то того и гляди, природные русаки с немцами из одних мисок есть начнут.
-А что за колдуна-то на Угличе поймали?
-Да нашёлся в твоём граде чернокнижник, Стенькой вроде кличут.
-Михайлов? Он же не чародей!
- Алхимия, врачевание, всякие эллинские науки, звездочтение да философия - всё суть волховство языческое,- насупился Гермоген. - Ступай прочь и не гневи меня.
-Он порох новый делает, от него московскому воинству большая пользы выйдет,- зашёл я с другой стороны.
-Доброе зелье-то у него выходит?- искренне заинтересовался митрополит, видимо казачье прошлое ему не забылось.
-Лучшее.
-Ну, пришли испробовать, погляжу, чего сей Стенька измыслил. Да дядьку своего пришли нерадивого,- наказал мне на выходе из церкви владыка, благословляя напоследок.
Ждан на беседу к владыке помчался чуть ли не бегом, забыв всю свою степенность. Затем от казанского митрополита прибыли его военные слуги за углицким пороховым зельем и пищалями.
Вернувшись, приказал немедленно собираться и отъезжать, но вид его притом был крайне довольным.
-Полюбился ты Гермогену,- сообщил мне уже по выезду из города.- То для нас весьма здорово.
-Ну, уж? - усомнился я в радости Тучкова. - Хороша же приязнь владыки, обвинял меня - не пойми в чём, Степана Михайлова под стражей держит, судом грозит.
-Стеньку митрополичьи слуги обратно в Углич увезут, да заместо его возьмут доносчика лживого,- возразил дядька. - Поспрошали его о делах греховных крепко конечно, но, дай Бог, выживет. Гермоген суров зело, но справедлив.
Помявшись, Ждан добавил:
-Ещё казанский владыка велел девку-полонянку тебе в услуженье взять, здоровую да пригожую. Сказывал он - поскольку в молодых летах терпежу нет, то пусть в малом согрешит, чем до великих окаянств нечистый соблазнит.
Озадачив меня такими словами, дядька ускакал в голову колонны.
На ночном привале Тучков вернулся к прежнему разговору:
- На обратной дороге к дому, в Москве найдём тебе литвинку пригожую. Сам посмотришь или мне выбрать? Хоть ныне и дорог полон, по мирному времени, да мы не поскупимся.
-Да отстань ты, с глупыми речами своими,- попытался я отвязаться от воспитателя.
-А можно и на Низ послать кого, за шемхальской или шемаханской девицей,- продолжал дядька.- Про них такие вещи чудные сказывают, аж дух перехватывает. Бают, они с голыми пупками ходят, да в штанах по колено, вот срамота то! А тот то мы в истинную веру окрестим и дело сладим.
-Да делай чего хочешь.
-Вот и ладно, - обрадовался Ждан.- Сам обо всём распоряжусь.
Через четыре дня наш отряд по Ярославской дороге подъезжал к Суздалю. Спасский монастырь стоял перед город на крутом берегу речки Каменки. К моему удивлению, Тучков повернул наш отряд в сторону и, отъехав пару вёрст, велел развивать бивак на опушке березовой рощи.
-Что ж мы в Спасский монастырь не поедем? - спросил я у Афанасия Бакшеева.
- У Ждана спроси,- буркнул он. - Это он тебе к бабе-Яге свесть желает.
-К какой бабе-Яге? Что за шутки?
- Глупо шуткуешь, Афанасий, - зашипел подскочивший к нам дядька.
-Сродственницу старшую тебе повидать надобно, бабку двоюродную, старицу Евпроксию, - тётку матери твоей,- умильным голосом обратился он ко мне.
-Навестим старушку, раз того желаешь,- пожал я недоумённо плечами.
-Старушку,- хмыкнул Бакшеев. - Не гневись княже, за грубое слово, но я бы эту старую каргу, княгиню Старицкую, за десять вёрст обходил. Дядьке твоему дурному то же самое говорено, да ему что - он себя уже боярином в горлатой шапке видит.
В ранних осенних сумерках мы с Афанасием и Жданом переправились вброд через Каменку и направились к мощным стенам Покровского монастыря. У северных стен обители, в яблочном саду воспитатель велел нам спешиться, и, оставив Бакшеева с лошадьми, повёл меня еле приметной тропинкой сквозь заросли смородины. Остановившись в одному ему приметном месте, дядька замер и приложил палец к губам. Прошло, верно, с четверть часа, прежде чем за моей спинок раздался тихий шорох и словно тени, из самой крепостной стены появились две одетые в чёрное фигуры.
-Ступай Машка прочь,- произнёс из темноты старушечий голос.- И ты, Жданка, к коням иди, там твоё природное место. А вот ты, внучок, поближе подойти, дай глянуть на тебя.
Сделав пару шагов, я разглядел присевшую на пенёк монашку с клюкой. Невысокая, высохшая от старости, совершенно безобидной наружности. Отвесив ей поясной поклон, промолвил:
-Здравствуй, старица Евпроксия, рад видеть вас, бабушка, в добром здравии.
-Хе-хе,- проскрипела моя старшая родственница,- ишь какой вежливый, да пригожий внук у меня, жаль только дурень полный. Ну-ка, рядом встань.
Осмотрев меня как скотину на торгу, только зубы не пощупав, престарелая родственница заключила:
-Наша порода, тверская. Вот злой крови в тебе не чую, и то славно. Ить брат мне про тебя такое отписывал, что я уж и вправду верить в Ивашкино отцовство начала.
-Какого Ивашки?
- Коего великим князем Иваном Васильевичем кликали, хотя стоило бы байстрюком Оболенским.
-Царь Иван Васильевич отец мне,- выкрикнул я в лицо выжившей из ума старухе.
-Так всем и отвечай,- согласилась старица.- Сам помни - кукушонок ты в московском гнезде. Ить посуди - князь Иван двадцать лет от четырёх жён детей не имел, а с седьмой прижил. Да и то не сразу, а на второй год после потешной свадебки. Мне сказывали, что только этот злодей охладел к моей племяннице, так она сразу на сносях оказалась. Видать муженька к твоей матери на ложе на носилках приносили - своими ногами он уже почитай и не ходил. Винить Марью в том нельзя - кому в молодых летах в монастырь охота, да и брату моему чести государевой хотелось.
-Кто ж отец?
-Мне почём знать? Многие про Богданку Бельского болтают, но наверняка токо мать твоя знает,- опять захихикала вредная бабка.- Да ты не кручинься, ежели кто тебе тоже, что и я скажет - сразу на плаху иль в петлю отправляй, как родитель твой наречённый делал. Пяток голов с плеч слетит - и никто больше про сё не промолвит.
-Царь Иван сын великого князя Василия Ивановича, причём тут Оболенские?- в голове творилась полная сумятица.
- У, блаженной памяти, князя Василия також двадцать лет детей не было от жены его, Соломонии. На старости лет постриг он насильно княгиню свою в монастырь,- тут старуха запечалилась и тяжело вздохнула.- Да и женился вторый раз на младой княгине Глинской, четырнадцати лет отроду. Опять Бог ему детей не дал. Три года они по богомольям ездили.
Намолили, наконец,- опять захихикала старуха,- придворная боярыня сей младой княгини, Аграфена, свела её со своим братцем, Иваном Телепня-Оболенским. Вот после сего знакомства и пошли у неё дети нарождаться. Тут князь Василий на охоте от чирья помер. Младая вдова даже сорока дней не ждала, открыто ввела полюбовника в свою опочивальню. Тех же, кто ей сие в попрёк ставил - голодной смертью уморила, и дядю своего не пощадила. Я в те года мала была, да Бог памятью не обидел. Как сейчас княгиню Глинскую вижу - лицом бела, волосом красна.
-Нет, не верю. Царь Иван от рождения законный государь русский.
- Сам Иванка от корня Телепня-Оболенских, у них в роду через одного мужи бесноватые были. Природных государей Ивашка Окоянный всех погубил - мужа моего князя Владимира, и детей его. Последним истинным наследником мужеского пола был сын мой Василий. После князя Владимира, мнила, пощадит Иван последнего родовича. Тот вроде милость оказать сперва обещал, удел отцовский Василию вернуть, а опосля приказал тайно отравить. Да что говорить, коли этот кровопивец истинного родного брата, князя Углицкого Юрия, ядом опоил, не пожалел.
- Ладно, чего уж древние раны бередить,- с горечью произнесла старая монахиня.- Почитай сорок лет как меня с мужем по Ивановому слову развели, да двадцать два как сына погубили, а всё вроде словно вчера случилось.
Немного помолчав, старица внезапно спросила:
- Ты жить то на белом свете хочешь?
- То есть?
- Помереть до срока нет охоты?
- Нету.
- Коль желаешь ещё здравствовать, то нужно тебе на царство венчаться. Ежели на престол не сядешь - в могилу ляжешь. Какой же государь окромя молитвенника великого, царя Фёдора, живым тебя оставит? Второго такого простака на Москве не сыщешь.
- Боярин Борис Фёдорович со мной добр. Он желает меня на своей дочери поженить,- я попытался опровергнуть злые слова старухи.
-Бориска? Моей дочери Машке он тоже много чего царёвым именем в письмах обещал. И женить, и уделом удовольствовать, и дочь устроить. Теперь она каждый день рыдает в Подсосенском монастыре, клянёт себя за то, что в лжу поверила и дочь свою, мою внучку, на смерть от отравы обрекла. Или не слышал про Марию Владимировну, королеву Ливонскую?
Кое-что об этой мрачной истории я слышал, и хоть в передаваемые из уст в уста слухи не вполне верил, но всё же покачал утвердительно головой.
То-то, - назидательно произнесла монахиня.- Бориска тебя блазнит, манит, да терпит, пока ты его делам помогаешь. Станешь мешать, так Годунов тот час пальцами щёлкнет - и всё, нет тебя, от печки угорел или от болезни скорой сгинул. У него на тайные злодейства умельцев много.
- На Борискиной дочери жениться не отрекайся,- продолжила моя двоюродная бабка.
- Я и не думал отказываться.
-Кто тебя знает, - прошамкала беззубым ртом старуха.- Вдруг и вправду такой дурень, каким кажешься. Пущай Бориска государя и думу боярскую уговорит на сию свадебку, коли сможет - врагов у него изрядно прибавится.
-Почему?
-Ты в тереме княжом рос или в берлоге медвежьей? - ответила вопросом на вопрос монахиня.- На Руси ведь прямым братьям великого князя жениться заповедано, пока у того наследник мужеска полу не народится.
-Да прикажи сведать, какие есть девки попригожей на выданье у Никитичей Романовых, да по секрету поведай кому из младших братьев, что их сродственницу желал бы женой назвать, дескать, люба очень, - продолжила давать свои наставления старица.
-Как же мне сразу на двух обещать жениться?- опешил я от такого совета.- И почему младшим братьям?
- От обещал ещё никто не обнищал,- отрезала бабка, и пояснила свои слова. - Фёдорец Романов -гуляка великий, в любовь, поди, не поверит. Ему при случае рассказывай, что страшишься царского венца, тяготят тебя думы о державе. Говори боярину, мол, сам ты, Фёдор Никитич, дядя мой старшой по брату, по твоему уму и стати - хоть завтра в государи. Он вельми тщеславен, такую лесть за истину почитать станет.
-Зачем всё это?
- Государева родня, Годуновы да Никитичи, ныне заодно, - вздохнув, стала терпеливо объяснять моя бабка. - За них же стоят все их сродственники и кумовья. За Романовых - князья Черкасские, Сицкие, Шестуновы, Репнины, Троекуровы, Масальские, да старомосковские бояре Морозовы и Бутурлины от них не отстанут. За Годуновых, коих ныне прорва при государевом дворе, стоят Сабуровы, Туренины, Измайловы, Шеины, Телятевские. Пока они все заедино - с ними не совладать. Надо Годуновых с Романовыми рассорить, тогда глядишь, эти роды начнут местничаться, друг друга терзать, да перед царём Фёдором порочить. При их вражде ты сможешь свои силы собрать.
-Какие силы? Дворян удельных?
-Худородных помещиков своих да мужиков сиволапых ты в Москву с собой не бери,- отрезала старуха.- В столице своих бояр полно, чтоб они чужих до первых мест в государстве допустили. Не примет царствующий град удельного князя с его двором, а вот прямому государю, да за которым стародавние их бояре, москвичи поклоняться. Не повторяй чужих промашек. Свекор мой, когда поднял новгородские да тверские полки, думал - бояре ему крест целовать станут. Так государевы думцы чужестранной девице на московском престоле присягнули, лишь бы места свои наверняка сохранить. Сгинул князь Андрей Иванович злой смертью за дурость свою.
Я смотрел на эту щуплую старушку и видел в её глазах бушующую ненависть старых княжеских распрей, пламя удельных раздоров да нескончаемые кровавые споры за великокняжеский трон. И явно видел её страстное желание мести, уже непонятно кому и за что. Меньше всего мне хотелось стать спичкой, от которой от края до края загорится огромная страна.
-Нет, не хочу,- договорить я не успел.
-Правды испугался?- зашипела старуха. - А иные князья нечистому душу продадут, лишь бы шапку Мономаха примерить. Хочешь безгрешным на суд божий предстать? Вот тебе истинный крест - когда Бориска тебя со свету сживёт да себя аль сына своего на царство посадит, я тогда в первом же попавшемся смелом да смышлёном парне своего внука узнаю. И все родственники твои в нём чудесно спасшегося царевича узрят. Коли не тобой, так именем твоим пресечём годуновское злодейство.
- А со страной что будет, с народом?
- Русь тысячу лет стоит, и ещё столько же выстоит. И не такие лихолетья бывали, ни обров нашествия, ни Дюденевой рати не ждём более, избавил Господь. Людишки же как трава - чем чаще косят, тем гуще растёт.
-Мне надо подумать,- я растерянно забормотал, пытаясь выиграть время.
-Нечего думать, всё до тебя придумали, - отрезала постриженная княгиня.- Да и ждать более нельзя.
Опёршись на клюку, она встала с пенька, затем пригляделась к чему-то в темноте и неожиданно звонко щёлкнула пальцами. Из ночного сумрака бесшумно выдвинулась огромная фигура и, жестикулируя, начала странно мычать.
-Чего тебе, Ларка?- неожиданно ласково обратилась старуха к человеку-горе.
Тот издал непонятные рычащие звуки и вытащил из спины холстяной тюк, из которого одним рывком вытряс худого мальчонку.
-А, соглядая поймал,- оживилась старица.
- Кто таков, кому службу правишь?- обратилась она к всхлипывающему пареньку.
-Митюха я, служка конюший, с Углича, по малой нужде от лошадок ушёл, не бейте больше,- заныл мальчишка.
-Кто приказал о князе наушничать, пострел? - говорила старица Евпроксия ласково, но от её голоса у меня похолодела кожа.
-Напраслину возводите, Христом Богом клянусь, - продолжал ныть помощник конюха.
-Эх, допытать бы, кто послал, да некогда,- вздохнула старуха и резко скомандовала. - Не мнись, Ларион, грех на себя возьму.
Верзила схватил мальчишку за голову, раздался хруст, словно от сломанной сухой ветки, и тело подростка мягко осело на землю.
Посмотрев на меня, старуха прошамкала.- Что затих царевич? Мало казней видел? Так ещё насмотришься, даст Бог, будут тебе долгие лета.
-Езжай в стольный град,-продолжала безумная черница.- Да откройся Бориске Годунову, дескать ведомо тебе что на жизнь его и детишек его злоумышленье задумано. Выдумать откуда знаешь сие - сам придумай. Хоть оговори кого, на пытку выдай, а хоть ведовством отоврись.
- Зачем?
- Затем. Бориска искать начнёт убийц, поищет-поищет, да найдёт. Оттого у него подозрение ко многим западёт, а к тебе веры прибавится. Ведомо мне, что царёв свояк мнителен. Да худое его в детстве учение видно - в колдовство да ведьмовство, в приметы да наговоры вера в нём с детства привита. Наше дело его перво-наперво с наибольшим числом бояр рассорить, чтоб врагом им он был первый, а ты от врага избавителем станешь, когда время сему придёт.
- Если на тебя укажу? - задал я вопрос злобной бабке.
-Задумка недурна,- покачала головой старуха.- Но всё ж я тебе седьмая вода на киселе, особой веры за выдачу дальней родни не получишь. Шептуны вокруг наушничать Бориске станут, дескать, яблоко от яблоньки.. Мне-то лет много. Под зажилась уже давно, было б для дела полезно, так и на дыбу бы пошла.
- Но кто коли не я за тебя чёрные думы то думать будет?- подытожила черница. - Скачи в Москву, да не медли с доносом. Соглядатаев к тебе довольно приставлено, а обвинять завсегда проще чем оправдывать. Иди, чадушко, ко мне под благословление, да отправляйся плести погибель ворогам нашим.
Как загипнотизированный, я подошёл в своей двоюродной бабке и, получив благословление, словно сомнамбула поволок ноги к лагерю, сопровождаемый в отдалении молчаливым палачом Илларионом.