Аннотация: Было холодно. Стоял тот самый ноябрь без снега, но с пронзающим ветром.
Помните это чувство, когда ты устроил веселую вечеринку для лучших друзей, а потом тебе удалось избавиться от них гораздо раньше, чем ты рассчитывал? В доме стихает шум, и ты остаешься наедине с близким человеком.
В тот раз я провожал шумных родственников, с которыми возился целую неделю. Очевидно, что вечеринка затянулась, но их поезд отправлялся в середине дня, поэтому я рассчитывал, что вечер будет спокойным и умиротворенным.
Мы пришли на перрон и стали озираться по сторонам, потому что здание вокзала было разрушено на реконструкцию. В стороне виднелся остаток от вокзала, в нем могло смело поместиться двадцать процентов пассажиров, и наверняка эти проценты были отданы под бомжей, попрошаек и аферистов. Поэтому мы остались под открытым небом.
Было холодно. Стоял тот самый ноябрь без снега, но с пронзающим ветром.
Точно в назначенный час мы занесли в вагон вещи и начали обниматься. Обилие одежды делало это тисканье пошлым. Но чуть позже я ощутил, что в этом был определенный смысл. Все согрелись, а я даже немного вспотел.
Как только поезд отбыл, перрон заметно успокоился. Настало состояние как после вечеринки. Никакого близкого человека рядом со мной не было, но мои мысли были ничуть не хуже, а некоторые даже лучше. Хотелось побыть с ними наедине. А где это можно сделать, как не за чашечкой кофе в толпе посторонних отрешенных людей? Я отправился в буфет. Обойдя перрон, вошел в помещение, которое снаружи было такое же зеленое, как и весь прежний вокзал. Оно еще силилось греть людей и пассажиров.
Сразу у дверей стояло несколько лохотронщиков. Мимо них нужно было просто пройти, чтобы не позволить втянуть себя в игру. Поэтому я набычился и двинул вперед. После традиционных предложений вытянуть счастливый билетик для меня было неожиданным ощутить растерянное похлопывание по плечу. До буфета оставалось еще метров пятнадцать, до конца очереди и того меньше, но пришлось остановиться.
За мной шел молодой негр со спортивной сумкой. Его выпученные глаза и мурашки, заползающие на лицо, застали меня врасплох. Тем более что, несмотря на съеженность, он был на полторы головы выше, да и значительно шире в плечах, чем самый крепкий милиционер из тех, что когда-либо дежурили на этом вокзале.
Сложно описать мое состояние в этот момент. Оно напоминало атаку двойной жалости. С одной стороны, к этому ребенку солнца, который попал в нашу слякоть, с другой - к себе: в том случае, если этот крепыш заодно с привокзальными аферистами, глупо надеяться, что удастся отбиться силой. Я осмотрел его и спросил:
- Есть проблемы?
- Проблемы? - переспросил он, еле ворочая губами, потом до него дошло, о чем я спрашиваю, и негр интенсивно закивал.
- На каком языке ты говоришь свободно? - произнес я в надежде, что хоть как-то смогу облегчить наше общение.
- Франсе, - ответил он с трудом.
Честно говоря, мне было бы тоже трудно, если бы я в каждом слове пытался делать три ударения.
- Нет. Это не ко мне. Тогда говори по-русски.
К счастью, ничего удивительного он мне не сказал. Как это часто бывает, его не встретили. У него было достаточно ориентиров, чтобы добраться до нужного места самостоятельно, но его поисковая машина сломалась в тот момент, когда проводница высадила его у каких-то развалин. Для него стоило огромного труда добраться до отапливаемого помещения, и теперь он был просто в отчаянии.
Я успокоил его как мог. Напоил кофе и объяснил, что иногда у нас начинают отмечать приезд важного гостя еще до того, как он прибыл, и из-за этого в нужный момент уже никто не в состоянии добраться до поезда.
Когда мы познакомились достаточно детально, я ощутил, что теперь бросать его нельзя. Все-таки парень приехал защищать честь нашей баскетбольной команды.
- Тебе тоже нужно провести кое-какие процедуры для акклиматизации, но думаю, что с пьяным негром на руках я тоже не смогу добраться до вашего менеджера.
Он понимающе кивнул, и мы пошли искать недорогое такси.
Через три дня он позвонил и сказал, что устроился. Теперь менеджер не отходит от него ни на шаг, даже когда напивается. Потом он продиктовал мне подробный календарь их игр и пригласил поболеть за команду. Я ничего не обещал. Только спросил, могу ли как-то еще помочь.
На самом деле мне было не до баскетбола, да и беготня с мячом от корзины до корзины казалась малопривлекательной. А потом совершенно случайно зашел. Сидел на самом верху трибуны, чтобы не слышать душераздирающий скрип, который издавала их обувь в момент соприкосновения с полом.
Сначала наблюдал, как беснуются фанаты. Конечно, им далеко до футбольных болельщиков, но зато среди поклонников баскетбола оказалось больше девушек. Потом начал вникать в ход встречи, и выяснилось, что гости проигрывают. Так без лишней нервотрепки наша команда и выиграла. Как потом признавались сами игроки, это было для них непривычно.
Как только матч закончился, я направился к раздевалке. В коридорах было шумно. Ближе к тренажерному залу кучкой стояли тренеры и обсуждали что-то между собой. У раздевалки гостей кружились девчонки с цветами. Я подумал, что это неправильно, ведь победили наши парни. Проигравшие недостойны почестей. Поэтому когда я вошел к победителям, у меня в руках уже был букет из трех розочек.
Боб заметил меня - и сразу заулыбался. Только в этот момент до меня дошло, что если бы в раздевалке оказался еще хотя бы один негр, то я, скорее всего, не смог бы распознать, к кому из них пришел. В любом случае, Боб был не похож на себя замерзшего и растерянного. Он стоял в сланцах и полотенце на бедрах. У него было крепкое рельефное тело и вместе с тем легкие длинные руки. Точные пропорции говорили о том, что он просто создан для баскетбола. Был даже необходимый антураж - за время с последней нашей встречи он приобрел забавную короткую стрижку и высветлил волосы на висках.
Было видно, что он доволен собой, своей игрой и тем, что я заглянул к нему именно тогда, когда они выиграли. Он подошел ко мне, и я протянул ему розы. Боб взял букет, я поздравил его. Потом протянул руку, чтобы обменяться рукопожатиями, и ощутил, насколько это теперь неуместно. Из-за этого мне стало неудобно. Я думал, что идея с букетом будет воспринята как шутка, но то ли шутка не удалась, то ли я проделал все слишком серьезно, но даже я сам стал воспринимать ситуацию превратно. В подтверждение этого придумал для самого себя несколько оправданий, но особого облегчения не испытал.
Спортсмен же был на седьмом небе от восторга. Он начал торопливо, но достаточно понятно рассказывать про свою жизнь, про тренировки и игры. Оказалось, что он ладит почти со всеми игроками, ко всем семейным уже сходил в гости. Был в одном из городских музеев и в паре ночных клубов. Потом он спросил, смогу ли я его подождать, потому что сейчас команда должна собраться у тренера.
Я не видел в этом большого смысла и сослался на дела. Мы попрощались. Он по-отечески обнял меня, и я ощутил, как его руки меня прижали к огромной крепкой стене. Его тело источало чувство надежности, которое в сочетании с нежным объятием погрузило меня в состояние полной защищенности. Потом я даже кому-то советовал прижаться к Бобу в качестве лечения душевного расстройства, и этот совет был вполне серьезен.
Вернулся я домой в несколько смятенном состоянии. С одной стороны, не хотелось, чтобы сегодняшние впечатления прошли бесследно... Но и мысли о возможных последствиях нисколько не радовали. Конечно, мне ничто не мешало сделать первый шаг, тем более что я еще толком не определился со своей ролью в наших отношениях. Сильнее беспокоил его образ жизни. Постоянные тренировки, выезды на соревнования. Вряд ли это давало надежду на создание продолжительных отношений. В таких обстоятельствах сложно полностью оголить свою душу, хотя, конечно, в разлуке чувства обостряются. Начинают рваться наружу.
Наверное, не следовало думать об этом слишком долго, потому что в итоге я запаниковал и решил, что уже вышел из возраста, в котором страсть толкает на всякие глупости. Вскоре общественная жизнь пришла на помощь. Она вытолкнула из сознания остатки утренних желаний, заполнила весь мой день целиком, не оставив времени на посторонние мысли.
Из потока событий меня выхватил субботний телефонный звонок. Боб приглашал в ресторан. Говорил он сбивчиво, но я не обратил на это большого внимания. Тем более что был совершенно не готов к такому повороту событий. Я принял приглашение, и мы условились о встрече. Позже я пытался понять, почему он позвонил, и мне показалось, что за ломаным русским скрывалась неуверенность. Он юлил, когда говорил, что вечеринка организована в честь команды, радуясь, что мы наконец-то сможем нормально поговорить, чтобы нам никто не мешал и никуда не торопил.
Я подумал, что согласился слишком быстро. Можно было потянуть время и выяснить о его планах больше. Но по своей наивности я вынужден был в течение ближайших суток кормиться только предположениями. Некоторое спокойствие внушала мысль о том, что ради праздного развлечения звезде местного баскетбола есть с кем сходить в ресторан и без меня.
На следующий день мы встретились на площади. Он был в длинной светлой дубленке и лисьей шапке. Я посмотрел на его лицо и понял, что наш климат делает его невыразительным. Боб снова улыбался, но на фоне поднятого мехового воротника его зубы почти не выделялись. Губы просто терялись, а глаза, хоть и горели, но были сильно прикрыты рыжим мехом. У Боба не было перчаток, и он ненадолго достал руки из карманов, чтобы поприветствовать меня.
Его по-русски распростертые объятия манили, но из-за неприятных ощущений, которые остались после проводов родственников, я постарался разыграть ситуацию так, чтобы ограничиться одними только рукопожатиями. Надеюсь, это не выглядело как жеманство и было воспринято Бобом нормально, потому что мне совершенно не хотелось портить ему вечер.
Придя в ресторан, мы поднялись на второй этаж, в какой-то особый зал. Здесь было лишь пять маленьких круглых столов, на каждом из которых стояла лампа. На наше появление никто не обратил внимания, и это было хорошо, потому что после гардероба Боб выглядел эффектно и представительно, а я на его фоне в своем сером пиджаке был похож на молодого советского инженера. На нем был ярко-синий костюм с белыми двойными полосками, подчеркивающими некоторые швы, клапаны карманов и воротник.
Когда мы сели за столик и официант отстал от нас, я произнес:
- В этом костюме ты похож на итальянца.
Боб улыбнулся:
- Мой отец долго жил в Италии.
Потом он залез во внутренний карман и достал оттуда засушенный розовый бутон. Он поднес его к губам, поцеловал и протянул мне:
- Это из твоего букета. Я засушил его. Я подумал, что пусть один бутон будет у тебя. Один у меня. А последний я послал маме. Я обещал ей, что когда у меня появятся настоящие поклонники, она это почувствует.
Я взял цветок. В словах Боба было что-то теплое, и я даже не представлял, как смогу выразить благодарность за это.
- Спасибо. Я тронут, - произнес я, принимая подарок.
Когда цветок оказался в моей руке, он зажал ее своими ладонями и так подержал несколько секунд. Наверное, я должен был как-то показать свои чувства и проявить то, что творится в моей душе, но не нашел слов. Я немного приблизил его к себе и поцеловал его теплые пальцы. И тут же подошел официант, чтобы уточнить какую-то мелочь относительно заказа. Я решил, что это из-за того, что наше поведение вот-вот могло перейти рамки приличий. Интересно, что я не ощущал в себе бури эмоций, грозящей толкнуть меня на какие-то необдуманные поступки, и все же отнесся к предупреждению официанта серьезно.
- Здесь люди, - произнес Боб с пониманием. - Им не нравятся наши отношения?
- Чем солиднее заведение, тем древнее предрассудки, которые в нем живут.
Он кивнул в знак согласия. После этого наш вечер ненадолго стал занудным. Но постепенно мы разговорились и в итоге нормально провели время за болтовней, которая не касалась каких-то личных или сокровенных тем. Вернувшись домой, я еще долго не мог уснуть. Рассматривал сухие лепестки розы, вспоминал наш разговор. От этого в голове постоянно рождались фантазии и связанные с ними надежды. А когда я все-таки успокоился и уснул, не помню, что мне снилось, но это было что-то теплое и нежное.
Всю следующую неделю мы часто перезванивались, а в субботу я пришел на его игру. Вероятно, был какой-то важный матч, потому что его снимало телевидение, да и зрителей было несравнимо больше, чем в предыдущий раз. Во втором тайме противник проигрывал семь очков, и уже ближе к перерыву под его кольцом образовалась свалка. Когда судья остановил время и игроки разошлись, двое остались лежать на полу. Не знаю, кто был второй и что с ним случилось, а Боба тут же отвезли в больницу.
Он упал и во время падения подвернул под себя правую ногу. Кости не выдержали. К тому же сверху на него рухнул защитник гостей. Все были в шоке, тренеры понимали, что такая травма может навсегда вывести Боба из строя. Но когда его осмотрел врач "скорой помощи", стало ясно, что ему не только в баскетбол больше не играть никогда, но, возможно, он и ходить не сможет. Каким-то образом оказался поврежден и позвоночник...
После операции я стал навещать его чаще, но прежней близости уже не ощущалось. Он держался молодцом. Команда его тоже поддерживала. Сколько раз я у него был - все время рядом крутилась какая-нибудь медсестра. И, несмотря на безрадостные прогнозы врачей, Боб не зачах. Печальная нотка прозвучала у него в голосе только однажды, когда я вывез его на кресле-каталке на улицу. Тогда я присел перед ним на корточки, чтобы поправить штанину на его здоровой ноге.
- Теперь предрассудки окружающих могут быть спокойны, - произнес он.
- Ну, не совсем, - я хотел взбодрить его. - Если ты окажешься готовым ощутить себя женщиной...
- Я готов, - произнес он, пряча глаза. - Только не с тобой.
По правде говоря, я и сам не думал, что смогу раскрыть в нем его женственность, а потом и принять ее. В нем не было его прежней силы и надежности. Из-за этого он утратил для меня свою прежнюю привлекательность и превратился в обычного мужчину. Несмотря на это, мы были с ним до самого отъезда, но когда пришло время прощаться, я чувствовал себя легко.