Dienst : другие произведения.

Объятие бога

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Когда ты танцуешь с завязанными глазами рядом с пропастью, в какой-то момент ты можешь почувствовать объятие бога.


Часть 1.

  
   Глава 1.
   1.
   Солнце медленно поднималось над горизонтом, освещая поднимающиеся над землей травы, вот уже несколько дней беспощадно терзаемые холодными осенними ветрами. Вересковые пустоши, расстилающиеся чуть ниже по склону, мы оставили позади еще вчера, чтобы не вернуться к ним вплоть до следующей весны.
   Сегодня мы снова снимались с места. Надежды даже на небольшую передышку не оставалось: зима гнала нас с этих мест к югу, и не дай Боги нам быть застигнутыми ею здесь.
   Зима всегда приходила внезапно. Она всегда приходила тогда, когда ее ждали меньше всего, и горький опыт минувших лет заставлял нас с каждым годом все раньше и раньше уходить за холмы, чтобы избежать потерь, которые неминуемо несли с собой холода. В прошлом году нам несказанно повезло - мы успели осесть по ту сторону холмов еще до того, как начали завывать осенние ветра, и, разбив огромный лагерь, мы смогли без особых трудов переждать зиму, которая была в тех краях несравнимо мягче, чтобы с первыми весенними днями вновь вернуться к жизни кочевников.
   Этот год обещал быть труднее. Осенние ветра уже вступили на эту землю, а мы находились непозволительно далеко от цели. Смутная тревога закрадывалась в сердце каждого, но ни один пока еще не рискнул проявить ее открыто.
   - Эрих!
   Я обернулся. Марлин, сестра моя. Семнадцати зим отроду, и всего на одну зиму младше меня.
   - Эрих... - она хотела что-то сказать, но застыла, словно увидела меня в первый раз.
   - Что, Лин? - Я улыбнулся, в нетерпении вскидывая брови.
   - Возмужал-то как. А я только сейчас это заметила. - Она рассмеялась и обняла меня за шею, по привычке целуя в скулу.
   - Лин, ты каждый день меня видишь. - Покачал головой я, оборачиваясь на шум: лагерь просыпался.
   Началась привычная суета. Лагерь сворачивался, немногочисленные вещи собирались и укладывались, наспех проходил прием пищи, а уж на утренние приветствия и вовсе не оставалось времени. В сборах принимали участие все, и даже маленькие дети вносили свой посильный вклад в общее дело. Обычно он заключался в том, что тихо сидели, собравшись вместе, не мешали и не болтались под ногами, пока взрослые в ничтожно мало время были обязаны приготовить все для дальнейшего пути.
   Оседлые жители никогда не понимали нас, но мы, называемые "теми, кто родился за холмами", не представляли, что может быть иначе. Кочевой образ жизни влился в нашу кровь, которая бурлила в жилах и гнала нас вперед, заставляя сниматься с места вновь и вновь.
   Дневные переходы выматывали даже мужчин, что уж говорить о женщинах и детях. К ночи сил оставалось только на то, чтобы устроить место для сна и в течение тысячи ударов сердца молить Богов о том, чтобы они даровали нам еще несколько недель до зимы. Так проходили дни.
   - Эрих? - Во время одного из переходов Марлин окликнула меня, хотя мы редко разговаривали в такие тяжелые дни - берегли силы.
   - Да? - Мы остановились на передышку, и смогли сесть прямо на холодную землю, даже не заботясь о том, чтобы поискать более удобное место для отдыха.
   - Эрих, я уже изморозь поутру вижу. - С тревогой сказала она.
   - Я тоже. - Я машинально сорвал травинку, беспорядочно вертя ее в пальцах.
   - Как думаешь, мы успеем до зимы?
   Я не ответил. Ответа и не требовалось, потому что было очевидно - мы не усевали, как бы ни гнали нас вожаки. С каждым днем становилось все холодней и холодней, ветра били беспощадней, а вскоре с неба начал падать белоснежный и ледяной снег. Когда это случилось, нами не было пройдено и половины пути. Скот начал сдавать первым. Его забивали, а мясо заготавливали. Что ж, по крайней мере, нам не грозила голодная смерть.
   Дети плакали и жаловались на холод, все трудней было спать ночью, потому что земля не успевала прогреться под слабыми лучами солнца, зато нещадно промерзала с наступлением темноты. Дети спали на груди у мужчин, мужчины терпели холод и старались собрать за ночь крупицы силы, чтобы снова идти вперед. Дни напролет проходили в молчании. Я уже начал забывать звук человеческого голоса, а только ветер, ледяной ветер, бросающий в лицо хлопья снега, свистел в ушах. Мы опоздали.
   Холмы были еще далеко, а зима уже вступила в свои права, сметая все на своем пути. Дни становились короче, и большую часть пути мы преодолевали в кромешной темноте, освещаемой только звездами и луной, в те ночи, когда их, конечно, не скрывали облака, несущие в себе гибельный снег, которого с каждым днем становилось все больше.
   В соседнем шатре рыдал младенец, а я безнадежно пытался уснуть, всеми позвонками чувствуя животный холод. Марлин подобралась ко мне ближе, с тревогой глядя на трепыхающий под зимний ураганом пологом шатра.
   - Если и завтра будет так же, то мы не сможем идти дальше, придется переждать бурю здесь, - сказала она.
   Я покачал головой.
   - Нет. Я слышал краем уха разговор вожаков. Они намерены продолжать путь в любых условиях. Мы должны хотя бы попытаться перейти холмы.
   - Но это невозможно, Эрих! - Она спрятала лицо в ладонях и тихо заплакала от отчаяния и холода. Я сел и обнял ее за плечи, стараясь сохранить хотя бы остатки мужественности, которая медленно, но верно покидала меня. - Брат, ну что теперь с нами будет? - Воскликнула она, дрожа и прижимаясь ко мне.
   - Я не знаю, Лин.
   Утро начиналось, когда еще даже намека на рассвет не было. Мы тяжело вырывались из объятий сна, который хотя бы ненадолго позволял забыть о валяющем с ног ветре и безграничном холоде. Сборы теперь занимали намного больше времени и проходили намного тяжелее, но деваться было некуда. Из-за метели мало что было видно, и только очертания холмов манили нас к себе. Каждый шаг давался с трудом - снега с каждым днем наметало все больше и больше, и теперь мы волочили ноги по колено в нем. Это было тяжело даже мужчинам. Это было почти невозможно для женщин и детей. Самые необходимые вещи, те, которые не было возможности бросить, приходилось нести на себе, и от этого путь становился еще труднее.
   Я шел и не чувствовал ног, которые уже давно, как и все мое тело, промерзли до костей. Каждый вдох давался с трудом, на ресницах и волосах давно обосновался иней, а ранящий ветер снова и снова бил прямо в лицо. Сзади снова кричали. Хоронили прямо здесь, в снегу, не имея возможности даже достать до насквозь промерзшей земли. Мыслей на горе не было. В какой-то момент их не осталось вовсе, и только изредка в голове проносились вопросы: За что? Почему Боги нас оставили? Почему не оградили от этой беды?
   Но после и эти вопросы стерлись, оставляя только ветер, холод и ночь. Вскоре солнце перестало подниматься из-за горизонта: ночь не кончалась, и не было даже надежды на то, чтобы увидеть его снова. Но мы упорно и неизменно шли вперед, и с каждым днем нас становилось меньше.
   Я еле переставлял ноги, постоянно проваливаясь и спотыкаясь. Я не знал, кто шел впереди, кто шел рядом. Я не знал, кто все еще шел, а кто уже нет. Ветер разгуливал под сенью ночи, и каждый его порыв отзывался в теле нестерпимой болью, которая не прекращалась после него еще очень долгое время. Просто боль не покидала нас ни на минуту.
   Я пошатнулся, снег стремительно приближался к моему лицу, и секунду спустя, я лежал ничком, не в силах даже пошевелиться. Веки сами закрылись. Я безумно хотел спать, и я безумно устал. Сколько таких осталось лежать позади? Сколько таких еще будет среди тех, кто пока еще упрямо пробирался вперед?
   Я тяжело поднялся и зашагал дальше, не думая ни о чем.
   В какой-то момент стало нестерпимо. Я уже не различал, где ночь, где день, где земля, где небо, где живые, где мертвецы. Я не мог понять, почему Боги нас оставили. Почему нас оставили.
   Я споткнулся и упал, как происходило не однажды, но теперь я твердо решил больше не подниматься, но в этот раз, по иронии злой судьбы, мое падение не осталось незамеченным. Марлин, сестра моя, опустилась радом со мной, тряся меня из остатков своих сил за плечи.
   - Эрих, вставай, пожалуйста, вставай.
   Почему нас оставили? Этот вопрос бился в моих висках, пока я медленно поднимал корпус, оставаясь стоять на коленях. Я запрокинул голову. вглядываясь в заполоненное снежными тучами небо, и закричал. Животный крик вырвался у меня из груди, выплескивая наружу отчаяние боль, которые преследовали нас каждый миг. Я понимал, что кричать нельзя, но не мог остановиться.
   Когда воздуха в легких не хватало, я делал новый вдох, льдом наполняющий мои легкие, и кричал вновь. Вновь и вновь. Марлин сдерживала плач, умоляя меня замолчать, но я не мог. Меня трясло в лихорадке, которая неизбежно должна была начаться и подкосить меня, как подкосила многих из тех, кто остался позади. Я не помню, как замолчал. Я не помню, как встал. А после здравый рассудок и вовсе покинул меня, оставляя место темноте и бреду.
  
   2.
   Я чувствовал, как в тело мое впивались иглы. Я не знал, кто я и где я нахожусь. Не было ничего, кроме этих игл, пронзающих каждый участок моего тела. Игла нещадно кололи мне руки, ноги и пальцы, всю мою грудь разрывало, а голова трещала по швам, но я определенно очнулся. Понемногу я начла вспоминать, кто я, но все еще никак не мог понять, где я нахожусь.
   Я открыл глаза и тихо застонал.
   - Эрих, очнулся! - Марлин подскочила ко мне, огладив бренную мою голову.
   Я видел серый, обшарпанный потолок, окно прямо рядом с собой, за которым завывала и завывала вьюга, швыряя ледяной снег. Иглы все спивались и впивались в мое тело, но теперь я более-менее начал осознавать их природу: мое тело, насквозь промерзшее, понемногу начало отогреваться. На мне лежало тяжелое шерстяное одеяло, явно не первой свежести, но это сейчас не имело никакого значения. Я попробовал пошевелить рукой, но плоть отозвалась троекратной болью, поэтому я оставил всякие попытки.
   - Тебе руки и ноги перебинтовали, Эрих, - каким-то образом заметив мои жалкие попытки, сказала Марлин, - они их смазали какой-то мазью, сказали, что восстановиться, нужно только потерпеть. Грудь тебе тоже перетянули, в последние дни тебя очень сильно лихорадило, и ты заходился такими приступами кашля, что...
   - Кто - они? - Слабым голосом перебил я.
   - Монахи. - Марлин сразу как-то немного сникла. - Мы в монастыре, Эрих.
   - Почему?
   Она вздохнула и села у кровати прямо на пол, поглаживая меня по плечу.
   - На второй день, после того, как ты провалился в бред, мы заметили на горизонте что-то, напоминающее поселение, и устремились туда. К вечеру мы достигли стен этого монастыря, моля о том, чтобы нас приютили. Увидев, что мы кочевники, да и иноверцы, к тому же, монахи согласились принять нас только на одних условиях, которые мы были вынуждены принять. - Она виновато посмотрела на меня и снова вздохнул.
   - На каких же? - Я повернул голову к ней.
   - Мы должны отречься от наших богов и прекратить кочевой образ жизни, оставшись у них навсегда. - Она на мгновение спрятала лицо в ладонях и посмотрела на меня.
   Я молча кивнул.
   - Эрих! - Воскликнула она. - Может, ты не понял, что я сказала тебя только что?
   - Нет, Марлин, я все прекрасно понял.
   - Тогда почему ты так спокойно воспринял это? То, что они потребовали, просто ужасно!
   - Мне все равно. - Безразлично ответил я, повернув голову к окну. Там было темно.
   - Все равно? - Она резко поднялась. - Тебе все равно?
   Я снова посмотрел на нее.
   - Мне действительно все равно, Марлин. - Спокойно сказал я. - Наши боги оставили нас, не уберегли от такой беды. Разве теперь я не имею права молиться другим богам?
   - Не другим, Эрих, а другому! - Она нервно прошла через всю комнату, сжимая и разжимая кулаки. - Они верят в единого бога. Теперь и мы...
   - Теперь и мы будем верить в него. - Твердо сказал я. - Марлин, эти люди дали нам кров и спасение, когда даже надежды на него не оставалось. Они подарили нам новую жизнь, и мы обязаны им ею. И если цена новой жизни - вера, что ж. Я готов заплатить такую цену и сделаю это, ни разу не усомнившись в правильности того, что я делаю.
   - А наши боги? Те, кто вел нас столько поколений? Те, кто всегда поддерживал нас? - Шепотом сказала она.
   - Где же они были, когда мы падали и оставались лежать в снегу? - Я прикрыл глаза, через несколько ударов сердца открыв их вновь. - Их больше нет, Марлин. Или они оставили нас, или просто исчезли - это не имеет значения теперь, когда мы пережили столько горестей и потерь, обретя теперь, наконец, какую-то опору под ногами. К чему переживать о льдине, которая несла нас по ледяному океану, пока не затонула? Мы добрались до берега своими силами и теперь можем чувствовать под ногами твердую почву. Так давай же сделаем это с улыбкой, раз иного выхода у нас все равно нет. - Я попытался слабо улыбнуться, но даже это мне не удалось совершить без боли.
   - Это все лихорадка. - Марлин поплотнее закутала меня в одеяло. - Ты бредишь, Эрих, поспи немного, поспи, а потом я принесу тебе горячего бульона. Ты ведь так давно не ел...
   У меня не нашлось сил, чтобы спорить с ней, да и в чем-то она была права: я снова почувствовал жар, в глазах потемнело, сердце бешено колотилось, а черты окружающего мира начали расплываться. Я закрыл глаза, следуя ее совету.
   - Если ты решил отречься от богов, то не отрекайся хотя бы от себя. - Это было последнее, что я услышал, прежде чем провалиться в темную бездну лихорадки.
   Сложно было определить, сколько дней я снова провел в бреду. Улучшение было временным, и следующие несколько дней я почти не приходил в себя, разве что только в те моменты, когда меня раздирали изнутри приступы страшного кашля. Я метался и отчаянно старался изгнать из себя болезнь. Мне было невероятно плохо и тяжело, но я был жив. И даже в те моменты, когда мои легкие отчаянно сжимались, глотка горела, а тело тряслось, я был на пике блаженства, потому что чувствовал себя живым. Болезнь отступила так же внезапно, как и появилась. Меня осматривали и меняли повязки либо тогда, когда я спал, либо тогда, когда метался в бреду и ничего не соображал. В сознании я не видел подле себя никого, кроме Марлин. Она приносила мне скудное пропитание, которое казалось мне самым восхитительным из всего, что мне доводилось пробовать.
   Марлин сидела на моей кровати, всматриваясь в тьму и вьюгу, царившие за окном. Я открыл глаза, щурясь на пляшущий огонек свечи. Я поднес к лицу руки, избавленные от повязок. Я смотрел на свои собственные руки, как на диковинку, не веря в то, что я могу пошевелить пальцами. Мужчины пострадали сильнее женщин. Женщинам были отданы самые теплые вещи, женщин берегли и охраняли, когда детей уже не осталось.
   - Ты пострадал сильнее всех, Эрих. - Она погладила меня о голове и улыбнулась, о в глазах ее не было даже намека на улыбку. - Нас осталось намного меньше, чем ты думаешь. Я очень боялась, что ты не выкарабкаешься, но теперь все позади, и я счастлива.
   - Я тоже.
   - Эрих, я... - Она замолчала, и я испытывающе посмотрел на нее.
   - Что такое? - Я чуть обеспокоенно смотрел, как она старательно отводит глаза в сторону.
   - Первое время я хотела уйти отсюда. Я думала, что лучше погибнуть со своей верой, чем принять чужую, навязанную насильно, но от этого шага меня удерживала твоя болезнь. - Она покачала головой и вздохнула.
   Я молчал. Я не знал, что я могу ответить ей на это. Если бы она действительно решилась на этот шаг, то никому не удалось бы остановить ее. Ни мольбы, ни угрозы, ни слезы, ни ругань здесь бы не помогли, и сейчас я мог только надеяться на то, что она оставила свою идею в прошлом, не намереваясь воплощать ее в настоящем. Марлин наклонилась и обняла меня, беззвучно разрыдавшись у меня на плече. Я обнял ее, невидящим взглядом уставившись в потолок. В какой-то момент она замерла, глубоко вздохнула и подняла на меня взгляд.
   - Я сдалась, брат. Я боюсь и не борюсь. Я слишком боюсь снова оказаться там и не боюсь за наших богов и нашу веру. Я могу только про себя молить наших богов, надеясь на их снисхождение в тот момент, когда я преклоняю колени пред богом другой веры.
   Отсвет от пламени свечи падал на потолок и часть стены. Тени плясали по комнатушке, а за окном с новой силой начал завывать зимний ветер. который приходил ко мне в самых страшных кошмарах, после которых я просыпался в холодном поту, долгое время осознавая, что самое страшное и болезненное уже позади. Но иногда мне казалось, что полностью я никогда не смогу осознать это. Первое время кошмары были постоянны, но со временем, когда моя болезнь медленно, но верно, начала отступать, я проваливался в них значительно реже, хотя что-то внутри меня все равно продолжало свербеть мою душу и наваливаться на нее неприятной тяжестью. Ветер все завывал. Марлин, немного оправившаяся от рыданий, сидела рядом, едва слышно вздыхая.
   - К тебе разрешили пускать только одного, но теперь, когда ты почти поправился, думаю, тебе позволят увидеть еще кого-нибудь. - Сказала она, попытавшись беспечно улыбнуться.
   Я ничего не ответил ей. Огонек свечи колыхнулся под натиском сквозняка, как-то совершенно жалобно дернулся и потух, оставляя после себя легкий запах гари. Я заснул, а на утро (если это, конечно, было утро, потому что рассветов в этих краях в зимнюю пору не было), Марлин в комнате не оказалось. я чувствовал себя значительно лучше, чем все предыдущие дни, и в голову мою закралась шальная мысль о том, чтобы попробовать подняться на ноги. Я пластом лежал в постели уже очень долгое время, и теперь бунтарь внутри меня требовал немедленно исправить ситуацию. Я стал противен сам мне себе: мне безудержно захотелось умыться в реке, надеть чистую одежду и поупражняться на свежем воздухе, приводя тело, отвыкшие от нагрузок мышцы в порядок. Но все это было невозможно, потому что за окном все еще стояла непроглядная ночь, которая будет длиться вплоть до наступления весны. Я старался не думать о том, что с нами произошло, я старался не думать о том, что с нами будет, предпочитая не печалиться о ситуации, которую я все равно никаким образом не смогу изменить. Я тяжело сел на кровать, и в глазах тут же потемнело. Несколько секунд я был вынужден не двигаться, пока черная пелена не покинула меня. Я покачал головой из стороны в сторону, прогнулся в ослабшей спине, пару раз глубоко вдохнул и выдохнул, после чего свесил ноги с кровати, касаясь ступнями холодных досок. Попытку подняться пресекла открывшаяся дверь. Я ожидал увидеть Марлин, о в дверях стоял грузный человек преклонного возраста, с удивительно неприятным выражением лица. Он смерил меня тяжелым взглядом, который я принял с легким любопытством, смачно причмокнул губами и вошел в комнату, буквально силой захлопывая за собой дверь.
   - Я вижу, что тебе уже лучше, тварь божья.
   Меня несколько покоробило подобное обращение, но я и бровью не повел, понимая, что обращать внимание на слова, находясь в том положении, в котором находился я, было минимум неразумно, максимум смертельно.
   - Да, мне значительно лучше, благодарю вас...
   - Господин Роберт. - С явным самодовольством подсказал он, величественно опускаясь на единственный в комнате табурет.
   - Господин Роберт. - Повторил я ничего не выражающим голосом.
   - Мы тебя, тварь божья Эрих, буквально вытащили с того света. Доблестны господа боролись за твою жалкую жизнь, не жалея своих собственных сил.
   - Я благодарен доблестным господам. - Я понимал, что сейчас не самое лучшее время для иронии, но ничего не мог с собой поделать. Я прикусил язык, надеясь на то, что он пропустит мое замечание мимо ушей.
   - Твоя сестра должна была тебе сообщить, на каких условиях мы согласились принять вас. отступников, в этот храм божий, которому вы одним своим присутствием наносите оскорбление. - Я молча кивнул, равнодушно приняв последние его слова, и он продолжил. - Отныне вы будете трудиться и страдать во славу Единого, а мы будем контролировать и направлять вас, чтобы вы не сбились с пути истинного, будем наказывать и усмирять вас, чтобы в головах ваших не появилось и тени отступнических мыслей. - Он огладил свой внушительный подбородок, посмотрев на меня маленькими хитрыми глазками, и громко расхохотался. Я поежился от этого смеха и понял, что свой дом, если он, конечно, хоть когда-нибудь у меня был, я потерял.
  
   3.
   Весна пришла так же внезапно и быстро как и зима. Снега стремительно таяли, наполняя водой руки и разливаясь беспорядочными ручьями везде, где только было можно. Солнце снова стало показываться из-за горизонта, и когда я вновь увидел его, я был готов кричать от счастья, подставляя лицо его светлым и теплым лучам. Весна пришла. и это настолько сильно вдохновляло и радовало всех нас, всех, кто пережил эту зиму и остался здесь, что все унижения и горести меркли пред наливающимися зеленью деревьями и полями, пред проснувшимися насекомыми, пред изумительными рассветами, которые мы встречали каждый день.
   Нас одели в одинаковую одежду, отличную от той, что носили господа и послушники, чтобы каждый из них мог без труда приметить нас среди остальных. Мы были вынуждены выполнять самую грязную и черную работу, но каждый из нас выполнял ее беспрекословно и тщательно, не опускаясь до возмущений и препирательств, которые все равно были бесполезны. Мне казалось, что господ в целом и Роберта в частности эта деталь сильно раздражала, потому что они были лишены лишней возможности в чем-то упрекнуть нас, отпустить очередную издевку или же вовсе подвергнуть наказанию. С каждым днем работы становилось все больше, но мы не жаловались даже друг другу, потому что умели ценить то, что смогли уберечь - свою жизнь. Мы радовались каждому дню, каждому новому глотку воздуха, каждому удару в груди.
   - Эй, тварь божья! - Голос, прогремевший надо мной, принадлежал молодому, но на удивление самоуверенному человеку, который, как мог заметить любой из нас, вовсю старался угодить Роберту, оказавшемуся главным в этом монастыре. - Я еще с вечера приказал тебе присоединиться к тем, кто занимается восстановлением южной стены, изрядно пострадавшей за эту зиму.
   - Я помню. - Сказал я, оглядывая несколько внушительных бревен, которые мне еще предстояло разрубить на приемлемые для растопки части.
   - Тогда почему ты еще здесь? - Надменно сказал он, складывая руки на груди.
   - Потому что у меня осталась незавершенная работа. - Спокойно ответил я, подтаскивая бревно поближе к себе.
   Нога в кожаном сапоге опустилась мне на руку, и я был вынужден разжать пальцы, выпуская дерево их рук.
   - Если ты, тварь...
   - Божья. - Сквозь зубы добавил я, за что тут же получил удар ладонью наотмашь.
   - Так вот, - с улыбкой продолжил он, вытирая руку о штанину, словно мог каким-то непостижимым образом замарать ее о мое лицо, - если ты, тварь, не успеваешь делать то, что тебе велено, то жертвуй своим сном и выполняй работу ночью, может, это научит тебя смирению. - Он плюнул мне под ноги, скривившись. - Вас, отступников, нельзя жалеть. Смирение и плеть - вот то, что поможет вам придти к истинной вере!
   Он ушел, и я некоторое время молча стоял, глядя перед собой. Марлин неслышно подошла сзади, положив ладонь мне на плечо.
   - Больно? - Она взяла мою руку в свою, но я лишь отмахнулся, уверяя ее в том, что все в порядке. - Эрих, - вздохнула Марлин, - мне с каждым днем все тяжелее и тяжелее здесь.
   - Постарайся радоваться тому, что ты жива. - Повторил я слова одного из оставшихся в живых вожаков. Я не разделял его мнения, но считал, что Марлин не обязательно об этом знать.
   - Разве это жизнь? - Она покачала головой и быстро убежала, завидев одного из направляющихся к нам послушников.
   Нет, не жизнь. Наши тела двигались, наши легкие наполнялись воздухом. Наши глаза видели, а в груди все так же размеренно что-то билось. Мы спали и ели скудную пищу, что предлагали нам здесь, мы работали и имели возможность разговаривать друг с другом. Но это не было той жизнью, которую следовало бы ценить. Нас, которые с самого рождения были свободными и независимыми, поставили на уровень рабов, посадив в клетку и подрезав крылья, как то делают за морем с перелетными птицами, чтобы выставлять их на потеху толпе. Наш дом навсегда был утерян, да и мы все навсегда были утеряны, подавленные и сломленные в стенах этого монастыря. Порой я думал, что лучше бы мне было не вставать в тот самый последний раз, когда я обессиленно повалился на снег.
   - На утреннюю молитву, тварь божья. - Я вздрогнул, заслышав равнодушный голос послушника.
   Роберт читал проповедь, которую я не слушал. Господа и послушники сидели на табуретах, расставленных ровными рядами перед алтарем. Мы были вынуждены всю службу стоять на коленях позади всех. По окончанию службы мы принимали на свои спины по пять плетей, которые, по мнению Роберта, должны были наводить нас на мысли о смирении и истинной вере, но кроме ненависти ничего в нас не пробуждали.
   Изнуренный работой, под самую ночь я вернулся в свою комнатушку, которая была значительно меньше, чем та, в которой я проводил время своей болезни. Я почти погрузился в тяжелый сон, как в дверь постучали. Я приподнялся на локте, вглядываясь в темноту, хотя я и так знал, кто мог придти ко мне в такое время.
   - Эрих. - Марлин обняла меня, судорожно вздыхая, словно только что прекратила плакать. - Я не могу так больше.
   - Я знаю. - Честно сказал я, рещив, что больше не стоит утешать ее речами о том, что могло быть значительно хуже.
   - неужели мы будем вынуждены остаться здесь? Неужели тех, кто родился за холмами больше не останется на воле? Неужели? Ни одного? - Она поднесла мою руку к губам, поцеловав костяшки пальцев. - В кого ты превратился, Эрих. В кого превратились всем мы? Сильные, гордые, свободные, теперь вынуждены ползать в ногах у этих лицемеров. Ты действительно думаешь, что их единому Богу угодны наши страдания?
   - Я ничего не думаю. - Я высвободил руку. - Я больше ни во что не верю, ты знаешь это.
   - Так нельзя. - Она покачала головой. - Нельзя жить без веры, тебе очень плохо и очень тяжело.
   - Мне уже очень плохо и очень тяжело. - Чуть повысил голос я, но тут же сник. - Извини.
   - Ты поймешь это когда-нибудь. - Она погладила меня по голове. - Главное, чтобы не было слишком поздно.
   Мы долго сидели и молчали. Она ушла только в середине ночи, и, стоило закрыться двери, как я мгновенно провалился в сон. А на следующее утро Марлин не стало. Один из послушников убил ее при попытке бегства, и, когда я узнал об этом, внутри меня что-то оборвалось. Мир вокруг потерял четкие черты. Кажется, кто-то из вожаков похлопал меня по плечу и велел мужаться, но потеря Марлин стала для меня последней каплей. Я впал в прострацию, из которой не мог и не хотел выбраться. Я безропотно выполнял любую работу, спокойно сносил побои и оскорбления. Больше ничто не приносило мне радость и ничто не могло вытащить меня из того мерзкого состояния, в котором я погряз, словно в болоте. Вечерами я приходил, ложился на кровать и бездумно смотрел в потолок, мечтая о том, что сейчас откроется дверь, и Марлин войдет ко мне в комнатушку, сядет на край кровати, и мне станет легче. Но чуда не случалось, и я так и засыпал, пока утренняя пробудка не вырывала меня из сна. Не помню точно, сколько времени я проходил так, пока в моей душе не возникла уверенность в том, что Марлин не понравилось бы то, что творится со мной. Я сдался и оказался раздавлен, а она - нет. Девчонка... Девчонка оказалась сильнее меня, мужчины. Я покачал головой и рывком поднялся с постели, твердо зная, что я должен сделать теперь.
   Я не знал, где находятся покои Роберта, поэтому некоторое время скитался по многочисленным коридорам. пока не напоролся на послушника.
   - Где живет господин Роберт? - С любезной ухмылкой поинтересовался я.
   - Тебе-то какое дело, тварь божья? - Он скривился, сторонясь меня.
   - Раз спрашиваю, значит, есть дело. - Я прищурился и твердо посмотрел на него. Видимо, что-то не понравилось ему в моем взгляде, потому что в следующий момент он молча указал мне направление, в котором я направился дальше. отыскать покои не составило особо труда, потому что их в этом крыле было все-то пара-тройка. Роберт, как мне показалось, не слишком сильно удивился моему приходу, а если и удивился. то вида не подал.
   - Я хочу уйти отсюда. - Сказал я, расправляя плечи.
   - Победишь моего фехтовальщика - иди на все четыре стороны. - С улыбкой сказал он.
   Позже, когда я увидел, что представляет собой фехтовальщик, я понял, почему он согласился так легко. Я не знаю, что ли безмерная удача сопутствовала мне, то ли высшие силы, в которые я так и не уверовал тогда, то ли во мне заиграла ярость и желание сделать смерть Марлин небессмысленной, но я по чистой случайности полоснул ему клинком по горлу, когда уже был готов свалиться от усталости и ран.
   Такого поворота событий не ожидал никто, но меня отпустили. Мне выдали чистую одежду и немного денег, чтобы хватило на то, чтобы не умереть с голоду. Я буквально уполз оттуда, пытаясь не обращать внимания на дикую боль в воспалившихся ранах на плече и боку. Тело упорно боролось с заражением, но я снова провалился в лихорадку, в которой кое-как смог добраться до порта, чтобы уехать отсюда на юг. Двигать по суше было невозможно: дорогу преграждали высокие горы, и только безумцу могло в голову придти отправиться туда через них. Я мог бы и стать безумцем, но болезнь заставила меня пресечь эту идею на корню.
   Денег у меня оставалось ничтожно мало, поэтому я довольствовался небольшим уголком в трюме, где, однако, было довольно тепло, чисто и сухо, а больше меня мало что волновало. С каждым днем я чувствовал себя все хуже и хуже, к тому же, легкие снова начало нещадно рвать, и я подумал, что та болезнь не покинула меня окончательно, и теперь вернулась вновь, когда мое тело было ослаблено. Я утешал себя тем, что если мне и суждено погибнуть здесь, то я, по крайней мере, умру свободным человеком, как Марлин, которой все-таки удалось выбраться за пределы монастырских стен перед тем, как у нее отняли жизнь.
   Я мотал головой из стороны в сторону, скребя пальцами по дереву пола, когда на мой лоб легла сухая и теплая ладонь.
   - Что ж ты, сынок, до такого себя довел. - Морщинистое лицо женщины, склонившейся на до мной светилось добротой и уроком. Я подумал, что мне это привиделось, рассмеялся и закрыл глаза.
   Когда я открыл их вновь, то обнаружил, что на мои неумело перевязанные раны наложены чистые повязки, под которыми приятно холодила и покалывала какая-то мазь. Жар и лихорадка ушли, и теперь на их место пришла обычная усталость, которая не сулила ничего дурного. Отчего-то я преисполнился уверенности в том, что теперь моей жизни ничего не угрожает.
   - А, проснулся, сынок. - Я обернулся на знакомый голос и попытался подняться, но она жестом остановила меня. - Лежи, лежи. Скоро поправишься, сынок, главное, не теряй надежды.
   Она легко поднялась, словно не было в ней того возраста, о котором говорило пронизанное морщинами лицо. Подобрав полы своего одеяния, она принялась танцевать. Я, завороженный ее движениями, снова провалился в легкую дрему, после которой очнулся в еще более бодром расположении духа, чем раньше.
   - Что это было? - Спросил я, поворачиваясь на бок, так, чтобы видеть ее.
   - Молитва. - Ответила она, но я не предал ее словам большого значения.
  
   Глава 2.
  
   1.
   Солнечный луч упорно бил мне в глаза. Сознание просыпалось медленно, как медленно просыпалось и тело, разбалованное вот уже недельным отдыхом. Я сел на кровати, привычно потирая ладонями виски, чтобы процесс пробуждения прошел быстрее и приятнее. Да. Меня определенно звали Эрих, мне стукнуло двадцать две зимы, и я явно перебрал вчера лишнего, судя по моей несчастной голове, по ощущениям готовой разломиться пополам. Ощущения, надо сказать, были не из приятных. Вдобавок ко всему мне опять всю ночь напролет снились некоторые моменты из моего прошлого, и эти сны всегда на утро оставлял во мне неприятный осадок, от которого удавалось избавиться только к вечеру. Солнце грело почти нестерпимо, и мне пришлось прикрыть ладонью голову, когда терпеть стало проблематично. Здесь, в южных краях, только закончилась зима, которую и зимой-то назвать было сложно. Сезон мерзких и неприятных ливней, но, однако, ничего страшного, тем более, что длился этот сезон от силы полтора месяца. Весна была такой же жаркой, как и лето, поэтому я искренне наслаждался ею, с удовольствием наблюдая за тем, как все расцветает и благоухает.
   Девушка, на которой оказалась большая часть покрывала, служившего мне одеялом, поспешно вынырнула из кровати и принялась искать разбросанную по комнате одежду.
   - Молодой господин желает что-нибудь особенное на завтрак или принести как всегда? - Спросила она, приглаживая растрепавшиеся после сна волосы.
   - Если вдруг найдется какое-нибудь чудодейственное средство от раскалывающейся головы, я буду рад. - Сказал и снова завалился на кровать, пряча многострадальную голову под подушку и попутно обращая к самому себе все ругательства, которые мне только были известны. Иногда до дрожи в коленках хотелось сделать какую-нибудь глупость, но я в который раз убеждал себя, что перебрать спиртного - эта одна из самых неприятных глупостей, что мне доводилось совершать. Голова отозвалась новой вспышкой боли, и я вздохнул, понимая, что кроме самого себя винить мне больше некого.
   Понятия не имею, сколько именно я так пролежал, пока дверь снова не открылась, и до моих ноздрей не донесся терпковатый аромат какого-то настоя. Сосуд глухо ударился о деревянный табурет, я вздохнул и потянулся за ним, глотая горьковатую жидкость жадно и долго, до последней капли. Я прижал тыльную сторону ладони ко рту, снова вздохнул и закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Ощутимо лучше мне не стало, но болезненная слабость понемногу начала уходить, да и голова больше не трещала и кипела, а просто болела, в чем не было ровным счетом ничего смертельного. Я хотел было поблагодарить Кэтлин за свое спасение, но, когда я снова открыл глаза, ее и след простыл. Солнечная стена медленно подползала с противоположного края кровати, на котором я и проснулся, к тому месту, на котором соизволил приходить в себя сейчас, поэтому перспектива изжариться под прямыми лучами, вынудила меня подняться. Полчаса спустя я был чист, одет и приведен в порядок, да и состояние мое улучшилось настолько, что я с удовольствием спустился к завтраку, после которого окончательно пришел в себя.
   Последние несколько лет я бездумно скитался по миру, нигде не задерживаясь надолго, но в этом месте, в этой чудесной южной стране, где я напрочь позабыл о лихорадке, которая возвращалась всякий раз, стоило мне замерзнуть, я оставался почти полгода. Шесть долгих и теплых месяцев прошло с тех пор, как я впервые приехал сюда и поселился в одном из недорогих постоялых дворов, где в качестве оплаты за жилье и пропитание, любезно согласились принимать посильную помощь, потому что денег, для того, чтобы платить за все это, у меня все равно не было. Я не знаю, что заставляло меня годами ранее переезжать с места на место, нигде не задерживаясь подолгу - то ли кровь кочевников, что целиком и полностью наполняла мои жилы, то ли безудержное и невероятное желание обрести вновь все то, чего я разом лишился в ту зиму, из которой мне чудом удалось выбраться живым, - дом и веру. И если с первым при большом желании не могло возникнуть слишком уж много проблем - я много где чувствовал себя комфортно и тепло, много где я мог бы остаться навсегда, но последнее гнало меня с новых мест вновь и вновь. Куда бы я ни приходил где бы я ни жил, я не мог обрести веру. религии народов, у которых я бывал, казались мне странными и чужими, а некоторые и вовсе вызвали во мне отвращение. Здесь, в этом райском уголке, в отличие от остальных мест, отношении к религии было более свободным: здесь не было своей религии, и каждый мог выбрать любую себе по нраву, или же вовсе отказаться от веры, как предпочитали делать многие из проживающих здесь. Эта черта поначалу мне нравилась, и я невообразимо комфортно чувствовал себя, но в последние дни это стало причинять мне множество моральных неудобств, и я был вынужден не без горечи признать, что права была Марлин, когда говорила, что без веры придется тяжко. Этот пласт был вырван из моей жизни слишком резко, и мне требовалось чем-то заполнить образовавшуюся пустоту. Впрочем, пока в этом деле я не преуспел. Ясно было одно: как бы мне ни нравилось здесь, как бы ни жалко было отсюда уходить, это сделать будет необходимо, и, чем раньше, тем лучше. Я не знал, куда направлюсь на этот раз, и уж тем более не имел ни малейшего понятия, что я надеюсь найти. В какой-то момент на меня навалилась страшная апатия и уверенность в тщетности попыток совладать с пустотой, но я гнал от себя эти мысли, иначе каждый последующий день моей жизни давался бы мне с трудом.
   Я вышел на улицу, невольно прищурившись от слишком яркого света. Солнце стояло высоко и палило нещадно, поэтому я укрылся в тени апельсиновых деревьев, с веток которых уже свисали ярко0оранжевые плоды. Я сорвал один из них и задумчиво повертел в руках, раздумывая, куда отправиться дальше. Долго думать не пришлось, потому что меня окликнул знакомый голос, который принадлежал моему приятелю Марку, человеку веселому и добродушному.
   - Эрих, ну как не стыдно! - Он остановился подле меня, вытер пот с широкого лба и попытался отдышаться. - Спишь полдня, а потом шатаешься, как неприкаянный по такому солнцепеку. Совсем спятил.
   - Вчера был тяжелый вечер. - Уклончиво ответил я, подбрасывая и ловя апельсин.
   - Знаю я твои тяжелые вечера. - Проворчал он и сделал знак следовать за собой. - Пойдем, посидим на террасе, выпьем чего-нибудь прохладительного.
   - С удовольствием. - Я пожал плечами и вышел из тени.
   Терраса была укрыта под сенью лоз и веток, тесно сплетенных между собой. Легкий ветерок, идущий с воды, дарил ощущение столь долгожданной свежести. Я блаженно откинулся на спинку плетеного кресла, все еще вертя в руках апельсин.
   - Ну, теперь рассказывай, что у тебя и как. - Потребовал он, устраивая свое грузное тело в кресле, подобном тому, на котором сидел я.
   - Я уезжать собираюсь. - Прямо сказал я, откладывая, наконец, фрукт в сторону.
   - Как скоро? - Спросил он спокойно, словно мои слова не были для него неожиданностью.
   - Чем раньше, тем лучше.
   - Вот смотрю я на тебя, Эрих, и диву даюсь! Вечно ему не сидится на месте, вечно куда-то тянет.
   - Натура такая. - Пожал плечами я, решая не вдаваться в подробности моей биографии.
   - Ну а что тебе здесь не живется, а? Жил бы себе да жил! Тишь да благодать. тепло, все благоухает, краски яркие, фрукты ешь - не хочу, а ночи, какие ночи! - Он мечтательно закатил глаза, но я не дал ему погрузиться в мир грез. И куда ты собираешься направиться, позволь мне спросить?
   - Позволяю. - Я кивнул. - Только вот четкого ответа я тебе не дам, потому что сам не имею ни малейшего понятия.
   - Точно спятил. - Он расхохотался и мотнул головой, укоризненно глядя на меня.
   - Быть может, быть может... - Я снова взял злосчастный апельсин в руки. - Ты когда-нибудь слышал о монастыре подле Холмов? - Спросил я, глядя на Марка исподлобья.
   - Это с тварьбожцами что ли? - Презрительно фыркнул он.
   - С ними самыми. Мне как-то довелось с ними сталкиваться. - Я снова вернул все свое внимание к фрукту.
   - Да, не подфартило, так не подфартило. Ужасные ребята.
   - А у других не лучше. - Я пожал плечами, вздохнул и принялся сдирать с апельсина кожицу. - Сейчас с единого бога верят почти все на континенте, с некоторой разницей в идеологии. Но разница эта, друг мой Марк, в корне сути вещей не меняет. Одни называют нас божьими тварями, вторые твердят о непрерывном страдании при жизни, третьи вселяют в твою душу чувство вины, четвертые играют на страхе, пятые на боли, шестые проповедуют отказ от всех земных благ... - Я задумчиво посмотрел вдаль, отвлекаясь от своего занятия.
   - Да я понял тебя, понял. - Раздраженно сказал он, махнув на меня рукой.
   - И мне все больше становится интересно - есть ли где-нибудь такое место, где все иначе? - Я разломил очищенный фрукт на две части, посмотрел на них, словно видел впервые и отложил в сторону.
   - Здесь такое место.
   - Я немного не это имею в виду. - Сказал я, потянулся, откинув затылок на край спинки, и закрыл глаза.
   - Я тебя понял. Но оставим эту тему, прошу тебя. - Судя по жалобному скрипу кресла, он немного поерзал на нем. - Ты мне лучше вот что скажи, ждать тебя сегодня к нам ближе к ночи?
   - Опять какое-нибудь светское мероприятие? - Я приоткрыл глаза.
   - Да какое там. Я, жена, папаша мой, да друзей пятеро-шестеро. Так посидеть в узком кругу, когда спадет эта ужасная жара. - Он поворчал и вытер тыльной стороной ладони лоб, как делал уже далеко не первый раз за сегодняшнюю нашу с ним встречу.
   - Я обдумаю твое предложение. - Усмехнулся я.
   - Ишь, обдумает он. - Марк смерил меня грозным взглядом. - Приходи, и думать нечего, тоже мне, мыслитель нашелся.
   - Ну, знаешь, думать иногда бывает полезно.
   - Ты бы лучше вчера вечером думал, когда опрокидывал в себя вторую бутылку. - Добродушно сказал он, и я устыдился.
   Я был легок на подъем, поэтому к вечеру действительно направлялся к дому Марка, где меня встретили тепло и радушно. В саду росло много апельсиновых деревьев, которые освещались искусственным светом. Ночь была темна и тепла, звезды светили ярко, а в воздухе все так же благоухало. Я устроился в кресле под одним из деревьев и решил, что сегодня, помимо прохладной родниковой воды, я ничего пить не буду. Марк в ответ на мое заявление понимающе ухмыльнулся, принес еще одно кресло и устроился напротив меня.
   - Теперь ты, что ли, расскажи о своих делах и планах. - Попросил я, глядя сквозь листву апельсинового дерева в черное небо.
   - Эх, тяжеловато сейчас нам будет, Эрих, очень много работы и очень много дел.
   - А кому легко? - Пожал плечами я.
   - Но если сумеем сделать, что задумали, то все потом пойдет хорошо, - протянул он, словно и не слышал моего замечания. - Главное сейчас поднапрячься. Папаша мой с Кланом торговлю наладить вздумал, представить себе можешь? - Он хохотнул и уставился на меня испытующим взглядом.
   - Не могу. Потому что понятия не имею, что это за Клан такой и почему идея наладить с ним торговлю кажется тебе странной.
   - Эрих, ты в келье что ли живешь, а?
   - О да, в келье собственного тела. - Отрешенно протянул я.
   - Ты мне эти метафоры брось. - Фыркнул он. - А с Кланом тем, знаешь ли, шутки плохи. Они испокон веком живут на отшибе, не то город у них, не то вообще непонятно что. Религия своя, мораль своя, да и сами они как не от мира сего. Лет сотню назад их правитель наш тогдашний решил под контроль свой взять, так они такой разнос устроили, что теперь их не только наш, но и соседние владыки побаиваются. И глава их нынешний, Стефан Айнджер, под стать самому Клану - тип с виду спокойный, но если разозлить кому удастся, так лучше самому себе глотку порвать, чем ждать, пока его праведный гнев до тебя доберется.
   - Очень занятно. - Сказал я, неотрывно глядя на заманчиво свисающий плод. - А я, кажется, решил двигаться на Север.
   - Ты спятил.
   - Я уже слышал это. - Я не выдержал и протянул руку к апельсину, который удивительно легко оторвался от ветки. - Подожду до конца лета, очень уж оно здесь заманчиво и прекрасно.
   - Тогда я постараюсь сделать так, чтобы оставшиеся недели ты запомнил надолго. - Ухмыльнулся он.
   Я вскинул брови, выпрямляясь и заинтересованно глядя на него.
   - Это была угроза?
   - А ты как думал. - Марк снова ухмыльнулся и протер тыльной стороной ладони лоб.
  
   2.
   Я еще с вечера предусмотрительно задернул тяжелые шторы, чтобы яркий дневной свет не пробудил меня раньше того времени, которое мне понадобилось бы для того, чтобы восстановиться илы после бессонной ночи. Был бы моя воля - я из дома бы в иное время суток, кроме ночи и не выходил вовсе, но делать это все равно приходилось вновь и вновь. Я поднялся и неторопливо совершил все необходимые утренние процедуры, после чего в нерешительности застыл посреди комнаты. Я закрыл глаза и промотал в моей памяти вчерашний разговор с Марком. Я говорил о том, что собираюсь покинуть это место только к концу лета, но внутри меня словно что-то активизировалось и теперь гнало мня вперед немедленно. Я прислушался к этому чувству и постарался воспротивиться ему, но понял, что это бесполезно и не имеет никакого смысла. Лето уже близилось к концу, а на Севере уже и вовсе стояла осень, так что ждать завершения лета здесь было бы не слишком разумно, потому что сделай я так, зима, хоть и не слишком суровая, застала бы меня в дороге, а мне этого совершенно не хотелось. Я отправился помогать владельцу постоялого двора, чтобы оплатить за последние дни пребывания, подзаработать немного денег в дорогу и сообщить о своем отъезде. Он принял мое решение достаточно спокойно, хотя я и видел, что отпускал он меня с явной неохотой. Но я ничего с этим поделать не мог. Последние дни я старался избегать Марка, а он и не искал со мной встречи, словно зная о моем решении. В последний день моего пребывания в городе я сам пришел к нему.
   - Уезжаешь, насколько я могу понять? - Спросил он серьезно. Я молча кивнул, а он тяжело вздохнул и пожал плечами. - Ну что я могу тебе сказать, Эрих... Удачной дороги.
   - Спасибо. - Я кивнул, развернулся и ушел. Если быть откровенным, мне было не слишком горестно от той мысли, что я вряд ли когда-нибудь увижу всех тех людей, с кем судьба свела меня здесь, снова. Собрав свои немногочисленные пожитки, я похлопал по шее Драко, которого купил не так давно в период, когда у меня водились большие деньги, прикрепил к седлу пару дорожный сумок и забрался в седло, пуская коня в неторопливый шаг. Перспектива несколько дней провести в седле меня не пугала, потому что все детство и большую часть юности, там, за Холмами, я едва ли не целыми днями был верхом. Другие способы передвижения, которые становились довольно популярны, меня не прельщали. Выехав за пределы города, я послал Драко в рысь, ни разу не оглянувшись назад. Через некоторое время меня настиг привычный азарт и дух авантюризм, поэтому вскоре Драко летел легким галопом, вселяя в меня уверенность в том, что я поступаю правильно.
   В какой-то момент я потерял счет времени. Иногда мне приходилось ночевать прямо у дороги, когда ночь застигала меня в пути, иногда я останавливался на постоялых дворах, где проводил не больше одной ночи. Солнечных дней становилось все меньше, а частые дожди подтвердили мою догадку о том, что зима уже начала брать свое, и что я уже довольно далеко продвинулся на север. Ночевать на дороге перестало быть возможным, и теперь я гнал Драко нещадно, чтобы за каждый новый день успеть добраться до ночлега под крышей. Так пролетали недели.
   Я открыл глаза и с тоской отметил, что в груди снова начал болезненно ощущаться тяжелый ком, ощущение которого полностью не исчезало никогда. Болезнь, из которой я еле вырвался после той страшной зимы, не ушла полностью. Теперь, стоило мне хорошенько промерзнуть или постоять на холодном ветре, как лихорадка неминуемо возвращалась, и никогда нельзя было сказать наверняка, насколько сильно она подкосит меня в этот раз. Появление тяжелого кома было первым признаком того, что болезнь снова надвигалась на меня. Цены в том месте, где я провел эту ночь, были огромными, и для того, чтобы остаться на время болезни здесь, у меня попросту не было средств. Я тяжело поднялся и попросил принести мне чего-нибудь горячего, чтобы прогреться изнутри. Это давало мне призрачную надежду на то, что лихорадка обойдет меня стороной. Я подошел к окну и горестно вздохнул: снова выпал снег. Я как можно быстрее собрался и расплатился за ночлег, твердо решив до вечера найти себе приемлемое пристанище. К вечеру Драко был весь в мыле. Я перевел его в шаг и похлопал по шее, безмолвно извиняясь за ту безумную скачку, которой подверг его сегодня. Начинало темнеть, но вокруг не было ни единой души. Я всерьез забеспокоился, снова посылая коня в галоп. Я точно помнил, что видел на карте в этих местах поселение. Я был обязан его найти до наступления темноты, потому что иначе мне пришлось бы заночевать на земле, и уж тогда меня точно свалила бы лихорадка.
   - Ну давай, славный, еще немного. - Я снова похлопал Драко по шее.
  
   Глава 3.
  
   1.
   Было совсем темно, когда я достиг ворот города. Отдельных домов там было совсем мало, потому что большую часть пространства внутри крепостной стены занимала крепость, оценить размеры которой в темноте мне не удалось. Конюх подхватил поводья Драко, я спустился на землю, оглянувшись в поисках кого-нибудь, с кем я мог бы переговорить о ночлеге.
   - Господину доложили о вашем прибытии. - Раздался голос позади меня. Я обернулся. - Господин приказал накормить вас, если вы голодны, дать возможность умыться и выделить отдельную комнату.
   - У меня не совсем много денег, - начал я.
   - Об этом пока не беспокойтесь. Господин Стефан примет вас на правах гостя. - Ответил мужчина, жестом указав мне следовать за собой.
   - Господин Стефан? - Переспросил я, вспоминая последний разговор с Марком.
   - Стефан Айнджер. - Он улыбнулся, проводя меня по коридорам. - Добро пожаловать в Клан.
   Меня привели в просторную и теплую комнату. Стоило мне переступить ее порог, как меня одолел сильнейший приступ кашля, который говорил о том, что лихорадка все-таки не обойдет меня стороной. Когда я отдышался, я хотел было скинуть с себя одежду и повалиться на постель, чтобы забыться глубоким сном, но вместо этого обернулся к ожидающему у дверей мужчине и сказал:
   - Я должен засвидетельствовать свое почтение господину Стефану.
   - Он просил передать, что вы засвидетельствуете ему свое почтение тогда, когда сможете твердо стоять на ногах. - На этих словах он пожелал мне спокойной ночи и оставил меня одного. Я сел на кровать, бессмысленно глядя в пол. За окном барабанил дождь, и это значило, что зима медленно, но верно походила к концу. Еще одна зима, которую я провел в дороге. Еще одна зима, в которую я старательно гнал от себя воспоминания. На этих невеселых мыслях я заснул, а когда проснулся вновь, комната была залита тусклым солнечным светом. Свои вещи я обнаружил у двери, а на столике подле кровати стоял горячий завтрак, за который я не без удовольствия принялся, потому что последние дни мне едва ли ни приходилось голодать. Я отложил в сторону домашнюю одежду, уверившись в том, что в таком виде будет не слишком прилично заявиться на встречу с тем, кто предоставил мне кров. Я достал плотные черные штаны, белую рубаху и зеленого цвета камзол. Одежда была уже не нова, но выглядел я в ней вполне сносно. Когда я оделся и привел себя в порядок, то не удержался от искушения посмотреть на себя в огромное зеркало, стоящее в одном из углов комнаты. На меня смотрел среднего роста молодой человек. Волосы цвета воронова крыла спускались ниже лопаток, потому что у меня все ни как не доходили руки их состричь. Зеленый камзол был мне к лицу, хотя болезненная бледность явно меня не красили. Брови с немного резковатым изломом были чуть сдвинуты, а золотистого цвета глаза, которые с потрохами выдавали во мне того, кто родился за Холмами, смотрели прямо.
   Меня снова провели по коридорам и лестницам. Я даже не старался запомнить путь, понимая, что это абсолютно бесполезно. Меня вывели на просторную площадку, огороженную высокими перилами, которые кое-где прерывали лестницы. Я не мог сказать наверняка, на какой я находился высоте, потому что сразу за перилами начинался молочный туман, и разглядеть, что было внизу, не предоставлялось никакой возможности. Вдоль перил стояло несколько деревянных скамеек, но я не захотел садиться ни на какую из них, решив облокотиться о перила и насладиться прохладным и влажным воздухом, в котором уже витало ощущение весны. Ком в груди снова дал о себе знать, но я постарался не обращать на него никакого внимания.
   - В воздухе уже пахнет весной, еще несколько недель и расцветет вишня. Когда цветет вишня, здесь невероятно красиво. - Мужчина прислонился поясницей к перилам, глядя прямо перед собой. Он не смотрел на меня, и, казалось, не собирался придерживаться ни одного из стандартных сценариев знакомства. Я украдкой посмотрел на него. При его довольно молодом лице, по которому ему можно было дать чуть за тридцать, у него были абсолютно седые волосы, коротко стриженные спереди и спускающиеся ниже лопаток на затылке. Он был немного выше меня и чуть шире в плечах, что, однако, не делало его комплекцию отличной от моей.
   Я выпрямился и прошелся вдоль перил. Взгляд мой зацепился за шероховатую голую ветку, которая помогла мне предположить, что эта площадка находится не слишком далеко от земли.
   - Здесь ведь невысоко? - Решил проверить свою догадку я, задумчиво перетирая между пальцами самый кончик одной из тоненьких веток.
   - Совсем невысоко. - Ответил Стефан. - Вишни пробираются сюда ветвями, а позже здесь весь пол бывает устлан облетевшим цветом, поэтому я и вспомнил про эти цветущие деревья.
   - В это время года здесь всегда так? - Я неопределенно кивнул в сторону тумана, но Стефан только покачал головой.
   - Вы проснулись намного раньше, чем я ожидал, вот и застали последние предрассветные часы. Солнце скоро взойдет по другую сторону крепости. - Он, наконец, оторвал взгляд от точки, на которую непрерывно смотрел и взглянул на меня. По его лицу пробежала тень удивления, но ни голосом, ни вопросами он не выдал его. - Откуда вы родом?
   - Я родился за Холмами. - Ответил я, прямо глядя ему в глаза.
   - Как давно? - Он огладил ладонью холодный камень перил, к которому мне почему-то невероятно сильно захотелось прислониться лбом. Видимо, начинался жар.
   - Двадцать три зимы назад.
   - До нас доносились печальные известия о вашем народе. Говорят, в одну из зим вам пришлось слишком туго, и вы были вынуждены слиться с одним из монастырей. Говорят так же, что среди вас не осталось ни одного свободного человека, но вы сейчас стоите предо мной и я, признаться, немного удивлен.
   Вероятно, он хотел сказать, что-то еще. но шаги заставили его обернуться на их звук. Пред нами стоял мужчина, выше и меня и Стефана. Его широкие плечи была расправлены, голова гладко выбрита, а лицо было исчерчено грубыми шрамами.
   - Мартин меня достал. - Басом сказал он, презрительно кривя губы.
   - Опять? - Стефан вскинул брови.
   - Всегда. - Мужчина фыркнул. - Если он вдруг будет немного покалечен, то я тут не при чем. - Добавил он и отправился прочь.
   - Ну да, - тихо пробормотал Стефан, - если Мартин заявился со сломанным носом, в первую очередь я буду думать о том, что Реган тут не при чем. - Он снова посмотрел на меня и жестом указал следовать за собой. Пока мы шли, он вкратце рассказал мне, что представлял собой человек, которого я только что видел:
   - Реган был здесь проездом десять лет назад, и, как видите, немного задержался. Выглядит он довольно угрожающе, но, несмотря на это, он едва ли не единственный человек, которого я могу послать на самые тяжкие и конфликтные переговоры, потому что знаю, что он не вспылит там, где этого делать не нужно, и не пойдет на уступки зря. - Мы поднялись по нескольким лестницам, и теперь находились на достаточной высоте над землей. - К тому же, Реган - превосходный врач. Он поднимет на ноги любого, но, увы, лечит только тех, кого захочет и только тогда, когда захочет.
   Слабая надежда, которая зародилась во мне, тут же погасла. К тому времени мы успели выйти на площадку, похожая на ту, с которой мы только что ушли, но чуть больше по размеру. Туман был уже не таким плотным, а вскоре он и вовсе рассеялся под первыми лучами солнца, которое вставало из-за гор, пред которыми расстилались хвойные и смешанные леса. Небо окрасилось голубым и розовым, туман все еще укутывал верхушки далеких елей, но вскоре и он покинул долину, уступив место ровному и теплому утреннему свету.
   - Мы каждое утро встречали рассвет, - доверительно начал рассказывать я, чувствуя, как медленно открываются старые раны, - это было для нас неизменным ритуалом, символом нового дня и новой жизни. Мы благодарили Богов за каждый восход, и на закате провожали солнце, искренне моля их о том, чтобы утром мы снова видели его встающим на горизонте.
   - Вы тоскуете по дому. - Утвердительно сказал он.
   - Тосковать-то особо не по чему. Дома у меня нет, да и сейчас я уже начинаю сомневаться в том, что он был когда-то. - Я ненадолго замолчал, после чего сам себя исправил. - Впрочем, нет, наверное, все-таки был. Там, за Холмами, где я прожил большую часть своей жизни, было все: первые шаги, первая зима, первый взгляд в небо, первый раз в седле, первый тайны, первые домыслы, первая любовь, первая близость, первые потери. - Я огладил пальцами гладкие перила, все так же с прищуром глядя на рассвет. - Все, что у меня осталось от моего дома - это ком в груди, который не дает мне покоя. Не слишком хорошая вещь для памяти, не так ли? - Я усмехнулся, отводя взгляд от солнца. Смотреть на него стало невыносимо - слишком уж ярко оно начало светить.
   - Вам сейчас, вероятно, нужен врач? - Спокойно спросил он, глядя на меня, как мне показалось, с легкой долей пренебрежения. Это несколько обескуражило меня.
   - С чего вы взяли? - Не без удивления спросил я.
   - Вас шатает. - Он выпрямился и отошел от перил, уходя прочь и не сказав больше ни слова.
   Через некоторое время за мной пришел молодой человек, который провожал меня до комнаты вчера. Я так и не успел поинтересоваться его именем, потому что явственно чувствовал, что лихорадка, некоторое время назад готовая поразить меня, все же достигла своей цели.
  
   2.
  
   Я лег на спину, бездумно глядя в потолок и чувствуя, как по моему телу разливается неприятный болезненный жар. Я кое-как заставил себя подняться и сбросить верхнюю одежду, чтобы потом снова рухнуть на кровать. Мазь, которой я растирал грудную клетку и виски при первых признаках болезни, давно закончилась, поэтому единственное, что я мог делать - это предоставить своему телу покой. Разумеется, я мог бы кого-нибудь позвать и попросить прислать лекаря, но мне отчего-то было неловко это делать, да и вряд ли бы я нашел силы для того, чтобы подняться еще раз. Лихорадка не приходила, держа меня на какой-то невыносимой грани, с которой я хотел как можно скорее перейти на одну из сторон. Мне уже было не так важно - на какую.
   Меня жарило изнутри, но лоб, который я догадался потрогать тыльной стороной ладони, был холодным, и тогда я понял, что мой организм еще не начал бороться с надвигающимся недугом. В горле запершило, а потом меня буквально согнуло пополам от раздирающего все мое нутро кашля. Меня затрясло мелкой дрожью, и я плохо слушающейся рукой стер с губ кровь. Качнув головой, я снова повалился навзничь. Я видел мир вокруг себя так, словно был неприлично пьян. Черты предметов размылись, движения мои стали резкими, а сознание начало куда-то уплывать. Я закрыл глаза и проспал до следующего утра. Вопреки моим ожиданиям, мой сон не был тяжелым и болезненным, а проснулся я, не чувствуя откровенной разбитости и усталости. Я прекрасно понимал, что это мое состояние является ничем иным как затишьем перед бурей, но я все равно радовался этой небольшой передышке, втайне надеясь на то, что она будет не слишком короткой. Пока я спал, в комнате успел кто-то побывать: вся моя одежда была чиста, приведена в порядок и аккуратно сложена. На столике стоял сервированный завтрак, к которому я не притронулся, испытав легкий приступ дурноты. Пожалуй, если я и захочу подкрепить свои силы, то смогу и захочу это сделать не ранее как вечером.
   Когда я поднялся с кровати, в глазах у меня потемнело, и мне пришлось немного постоять в покое, прежде чем я стал более-менее сносно себя чувствовать в вертикальном положении.
   На улице было прохладно, но это даже было приятно моему разгоряченному телу. В коридорах и на лестницах я никого не встретил, видимо, еще было слишком рано, и жители Клана просыпались немного позже. Выйдя на площадку, которую я первой посетил за вчерашний день, я, как и в тот раз, облокотился о перила, вглядываясь в молочный утренний туман. Я прикрыл глаза. Несмотря на то, что я проспал довольно много, я рисковал снова заснуть здесь, прямо так - стоя.
   - Замерз? - Отвлек меня от борьбы со сном знакомый голос. Это был Реган.
   - Здесь довольно прохладно, но, пожалуй, я пока еще не замерз. - Уклончиво ответил я и тряхнул головой, понимая, что его лицо расплывается у меня перед глазами.
   - Да не сейчас, придурок. - Резко сказал он. - Год назад? Два? Три?
   - Почти четыре. - Я наконец-то понял, что он имеет в виду.
   - Со мной пойдешь. - Он развернулся и зашагал прочь. Я пожал плечами и направился следом, не разбирая дороги. Он первым пропустил меня в небольшую комнатку, в углу которой жарко пылал камин. Я вошел и прислонился спиной к стене, даже не удосужившись внимательно осмотреть помещение, в которое меня привели. Реган захлопнул дверь, заставив меня поморщиться от громкого звука, отозвавшегося в моей голове вспышкой боли. Передышка была слишком короткой, и теперь меня снова охватил приступ дурноты. Я снова отчетливо почувствовал раздражающий ком в грудной клетке и еле поборол в себе желание повалиться на пол. Возможно, так на меня подействовал жар, пылающий в комнате, и я хотел было выйти к свежему воздуху, но рука Регана преградила мне путь. Я судорожно цеплялся пальцами за стену, пока он внимательно разглядывал меня.
   - Снимай шмотье и клади туда. - Он указал на табурет, стоящий подле огромной кровати, а сам направился к камину, поставив перед ним еще один табурет. - А сюда садись.
   Я выполнил то, что он велел, и теперь сидел перед камином, хватаясь взглядом за языки пламени и машинально заламывая пальцы. Краем взгляда я заметил, как в его руках появился тонкий и узкий нож, лезвие которого он стал прогревать над одним из огненных языков.
   - Я говорю один раз. - Произнес он, даже не глядя на меня. - Делать то, что я говорю, быстро и беспрекословно. Молчать, даже если я буду делать какие-то совершенно дикие в твоем понимании вещи.
   Я рассеянно кивнул, и в следующий момент горячее лезвие прошлось по основанию моей шеи, вспарывая один из сосудов, по которому текла кровь. Из раны в два толчка вышло некоторое количество темной крови. Меня затрясло. Реган приложил к ране смоченную какой-то жидкостью ткань, сильно надавливая и причиняя еще большую боль, чем раньше. Он сжимал ладонью то место, где шея плавно переходила в плечо. Мне до одури хотелось отстраниться, но сил на то, чтобы сделать это просто-напросто не осталось. Он оставил ткань на моем плече, а сам снова занялся прогреванием ножа. Я нервно пытался стереть со своих руки и предплечий кровь, но Реган предостерегающе посмотрел на меня, и я оставил свое занятие. Несколько неглубоких разрезов покрыли мою спину. Два других - поглубже - прочертили мою грудную клетку, после чего нож снова резко ворвался в мою плоть, снова освобождая темную густую кровь, от вида которой меня замутило.
   - Здесь, вероятно, останется шрам. - Он снова прогрел лезвие и полоснул ножом чуть выше моего левого запястья. Крови из него вышло больше, чем из остальных ран, и я почувствовал невероятную усталость. Удар по щеке наотмашь немного привел меня в чувство, но ненадолго. Под давящими повязками противно потягивало и болело.
   - пей. - Моих губ коснулся край пиалы. Я выпил ее горьковатое содержимое, после чего меня замутило еще больше. Я согнулся пополам и меня вырвало. Желание извиниться за причиненные неудобства сменилось очередным приступом дурноты. Я попытался отказаться от снова предложенной мне пиалы, но очередной удар по лицу заставил меня покориться и снова проглотить ужасную на вкус жидкость. Я оперся руками о край табурета. Меня трясло от усталости и потери крови. Я находился на грани между явью и бредом, и это причиняло мне невероятные страдания. Мой желудок снова болезненно сжался, и меня вырвало вновь. Я прикрыл глаза, судорожно вздыхая. Реган протер мои губы тканью, смоченной в лимонной воде, и снова протянул мне пиалу.
   - Сейчас должно пойти хорошо. - Сказал он.
   Когда с эти было покончено, он два раза, с одной и с другой стороны, ударил меня по лицу и ничком толкнул на кровать.
   - Валяйся.
   Некоторое время я лежал спокойно, но после меня буквально подбросило вверх. Я сдавленно зарычал и прогнулся, но чужая рука резко надавила на мою поясницу, припечатывая к матрасу. Меня крутило и ломало, я метался по кровати, бросаясь то в жар, то в холод, и в какой-то момент мне невыносимо захотелось отправиться к Марлин, но что-то держало меня, не давало уйти отсюда. несколько раз я подрывался, но каждый из этих разов был неизбежно возвращен в исходное положение. Когда я разбушевался особо сильно, Реган просто-напросто вырубил меня.
   Иногда я думал, что мучениям моим настал конец, но ошибался вновь и вновь, потому что меня снова скручивало, трясло и выгибало против моей воли. В какой-то момент боль стала нестерпимой, и я провалился в долгожданную темноту.
   Мне снились разноцветные круги, которые периодически возникали в абсолютной темноте, окутывавшей меня со всех сторон. Некоторые появлялись яркими пятнами, больше походившими на кляксы, некоторые были подобны ярко светящему солнцу, а некоторые имели только контур, порой яркий, а порой еле различимый.
   Я открыл глаза и закрыл их снова. Ком из груди исчез. На протяжении нескольких лет я непрерывно ощущал его присутствие, и теперь я не ощущал ничего, кроме невероятной легкости.
   - Встать можешь? - Реган сидел на табурете, спокойно глядя на меня.
   - Наверное. - Прохрипел я, прочистил горло и повторил уже нормальным голосом, - наверное.
   - Тогда вставай и вали отсюда. - Таким же ровным голосом сказал он, направляя в мою сторону дуло короткоствольного огнестрельного оружия, название которого у меня напрочь вылетело из головы. - Скажешь хоть слово - пристрелю на месте.
   Я подумал, что должен поблагодарить его, но в тот же момент меня посетила мысль, что, возможно, он не хотел слышать слов моей благодарности, поэтому и сказал мне молчать. В любом случае, умирать после того, как лихорадка покинула меня, теперь уже, наверное, навсегда, я не собирался, поэтому счел благоразумным быстро натянуть на себя одежду и покинуть помещение.
   Я вышел и оглянулся. Наугад выбрав направление, я медленно побрел, чувствуя, как все мое тело болит и ломит от тяжелых ударов, разрезов и борьбы организма с болезнью. Но боль ту было невероятно приятно ощущать, потому что она служила явственным доказательством того, что все это мне не приснилось, и что теперь я действительно свободен от того, что терзало меня столько лет. Вместе с болезнью словно и ушли те тяжкие воспоминания, в которые я проваливался всякий раз, как чувствовал ком в груди. То есть, слишком часто для того, чтобы жить со спокойной душой и спокойной совестью. Конечно, все это не ушло разом. Я прекрасно понимал, что понадобится некоторое время на то, чтобы придти в себя, привести свое тело и свои мысли в порядок, посмотреть вперед и понять, куда именно стоит идти.
   Я оказался на незнакомой мне площадке и вздохнул, облокачиваясь на перила. Мне невероятно сильно хотелось принять водные процедуры и хотя бы немного полежать, но вокруг не было никого, кого я мог бы спросить дорогу до своих покоев. Очевидно, что все занимались своей работой, и искать кого-то намеренно я не слишком хотел.
   Разбитая губа начала кровоточить, челюсть нещадно болела. Кажется, он успел ее выбить, не рассчитав силу, и тут же вправить обратно. Я ощущал свое тело так хорошо, как никогда раньше, чувствуя боль почти в каждом его участке.
   - Мне доложили, что вы здесь, но времени на вас у меня ничтожно мало, поэтому не будем терять его зря. Пойдемте, я провожу вас. - Стефан жестом указал мне следовать за собой. - Я пришлю к вам хорошего массажиста - вас быстро приведут в чувство, и дам тему для размышлений: вы прекрасно понимаете, что на правах гостя вы здесь больше находиться не можете. Разумеется, я не стану выставлять вас за порог в таком состоянии, но как только вы восстановитесь, вам будет необходимо принять решение. Либо вы уходите, либо остаетесь на определенных условиях, которые я вам озвучу после того, как ваше решение будет принято. - Стефан подвел меня к двери моих покоев и отворил предо мной дверь. - До встречи.
  
   Глава 4
  
   1.
  
   Несколько дней спустя я проснулся посреди ночи, чувствуя, что тело мое жаждет движения, а дух - новый свершений и новых перемен. Тяжесть одеяла была приятна, и я позволил себе еще немного насладиться ею, прежде чем выскользнуть из постели и подойти к окну, тут же открывая его. Воздух был свеж и прохладен, но не нес в себе того пронизывающего насквозь мороза, который все еще витает вокруг в самом начале весны. На деревьях набухали почки, готовые вот-вот взорваться сочной зеленью, скоро должна была зацвести вишня, и чем больше я слушал рассказов о том, как это прекрасно, тем больше я хотел на это посмотреть. Так уж вышло, что некоторых вещей в своей жизни я не видел, не знал и не испытывал. Цветение вишни было одной из этих вещей. Я провел пальцами по гладкому каменному подоконнику и облокотился о него.
   Я чувствовал себя отлично, и тут же вспомнил о недавнем разговоре со Стефаном. Я даже не оставлял для себя мысли о том, что могу сейчас куда-то уехать. Если со всех мест, в которых мне доводилось останавливаться, уехать хотелось едва ли не сразу же, то здесь что-то держало меня. На интуитивном уровне ко мне пришлось какое-то странное ощущение, показавшееся мне смутно знакомым. Я вдохнул полной грудью воздух и закрыл окно. Прошел к столу, взял стакан молока и сделал глоток холодной белой жидкости, растягивая губы в улыбке. Я чувствовал себя дома.
   Светало уже намного раньше, чем некоторое время назад. Солнце поднималось из-за горизонта, когда все еще мирно спали, и уже вовсю светило, когда Клан начинал пробуждаться. Я стоял на площадке, греясь под теплыми лучами.
   - Вы сегодня рано, - раздался знакомый голос. - Как себя чувствуете?
   - Спасибо, отлично. - Ответил я, оборачиваясь к Стефану.
   - Что ж, прекрасно. Но с завтрашнего дня ваше пребывание в этих стенах в качестве гостя станет невозможным. - Он встал подле меня, скользя взглядом по верхушкам елей.
   - Я прекрасно осознаю этот факт. - Кивнул я. - И готов принять любые условия для того, чтобы остаться здесь.
   Стефана, казалось, мои слова немного удивили.
   - Так уж и любые?
   - Абсолютно. Я даже готов согласиться на них заочно.
   Некоторое время он смотрел на меня, после чего рассмеялся.
   - Вы, я смотрю, авантюрист.
   - Редкостный. - Я кивнул, усмехнувшись себе под нос.
   - Условия довольно просты. - Сказал он, вмиг став серьезным. Я могу предложить вам работу в канцелярии. Работа пыльная, с бумагами придется возиться много, но и никакой особой ответственности на вас возлагаться не будет. Золотых гор не обещаю, но на то, чтобы жить здесь и удовлетворять свои потребности, вам хватит.
   - А что именно будет входить в мои обязанности? - Я приподнял брови. - Согласие я уже дал, и от слов своих не отказываюсь.
   - Для начала я могу вам коротко рассказать, чем именно мы занимаемся. Ситуация довольно обыденна: мы выступаем в роли посредников на нескольких торговых путях. В частности, занимаемся перепродажами сырья, хотя сейчас планируем расширить свое влияние. Торговлю мы ведем не только внутри государства, но и с удовольствием беремся за дела международные, что приносит нам довольно неплохую прибыль. - Стефан посмотрел на меня, после чего снова обратил взгляд к лесу. - У нас есть достаточно людей, которые занимаются всеми текущими документами, вы же будете разбирать архивы. К сожалению, не всегда удается следить за ними так, как полагается, и ваша задача - исправить эту ситуацию.
   - По правде говоря, я еще никогда не работал с бумагами.
   - Вам объяснят, что и как.
   - Спасибо вам, Стефан, - искренне поблагодарил я. - У меня сейчас довольно странные ощущения.
   - Расскажите о них, если хотите. - Пожал плечами он.
   - Пожалуй, - задумчиво протянул я, поворачиваясь к перилам спиной облокачиваясь о них поясницей. - Я вспоминаю то, кем я был, я думаю о том, кем я могу стать, но сейчас, в данную секунду, в данный миг, который можно назвать настоящим, я чувствую, как во мне соединяется все это. И то, кем я когда-либо был, не только в этой, но и во многих прошлых жизнях, и то, кем я когда-либо стану. Все это пульсирует во мне, все это - я сам.
   - Вы верите в перерождение?
   - Я не знаю, во что я верю. - Я покачал головой.
   - Давайте пройдемся. Я покажу вам ваше рабочее место.
   Мне ничего не оставалось, как последовать за ним следом. Стук каблуков о камень эхом разносился по коридору. Этот звук показался мне непозволительно громким, поэтому я старался ступать как можно тише, хотя и не преуспел в этом деле. Дверь одной из комнат была приоткрыла, и я не избежал искушения заглянуть внутрь. Стефан воспринял мое любопытство довольно благосклонно, остановившись и обернувшись, смиренно ожидая меня чуть поодаль. Вопреки моим ожиданиям, комната не была жилой. Перед моим взором предстал просторный зал, последи которого кружилась в танце девушка. Длинное платье до лодыжек совершенно не стесняло ее движений: она танцевала так легко и свободно, так искренне и красиво, что струны моей души невольно затрепетали от этого зрелища. Я почувствовал, как меня взяли под локоть и увлекли в сторону.
   - Я вижу, вам понравилось увиденное, но молитва - это все же личное, не будем мешать.
   - Молитва? - Переспросил я, и мы снова зашагали по коридору. Впрочем, теперь уже ничто не обращало на себя моего внимания.
   - Да. Так мы обращаемся к Творцу. Не словами, а танцем. - Спокойно пояснил он.
   - Я нигде раньше не встречал подобного. Кроме разве одного случая... - Я вспомнил, как корабль уносил меня от родных берегов на юг, вспомнил, как наблюдал в своем полубреду за танцующей женщиной, и только теперь смог полностью осознать, что она имела в виду тогда.
   - Мы отделены от внешнего мира не только каменными стенами, горами, лесом и степью, - Стефан усмехнулся. - Стена веры, пожалуй, будет прочнее всех.
   Я ничего не ответил на это. Я почувствовал, как медленно, но верно сдвигается рычаг, приводящий в действие сложный механизм, который должен перевернуть все в моей душе с ног на голову. Не скажу, что я не ждал этого. Каким-то шестым чувством, как-то подсознательно я чувствовал, что это должно произойти, и вот - свершилось.
   Стефан буквально летел впереди меня, поэтому мне пришлось значительно ускориться, чтобы не слишком сильно отставать от него. Я не смотрел по сторонам, цепляясь взглядом только за полу черного камзола моего спутника, которая мерно покачивалась в такт его шагам. Признаться, я был несколько рассеян и переживал внутри себя настоящий бунт, который поднял тот, кем я был, против того, кем я готовился стать. Я же настоящий был безмолвным наблюдателем, вряд ли способным вмешаться и что-то изменить.
   - Стефан Айнджер! - Женский голос отвлек меня от раздумий. Молодая русоволосая девушка направилась прямиком к Стефану, беря его под самый узел темно-синего шейного платка, заставляя не то, чтобы наклониться, но изменить своей привычной идеально ровной осанке. Стефан приподнял седую бровь, сделав вид, что искренне удивлен ее появлением. В действительности, как мне показалось, он ожидал чего-то подобного.
   - Да, Андис?
   - Стефан Айнджер, почему помещения для занятий не протапливаются со вчерашнего дня, а сегодня еще и горячей воды в купальнях при залах не обнаружено, м? - Она прищурилась, нетерпеливо постукивая ногой по полу в ожидании ответа.
   - Я думаю, Андис, что тебе стоит обратиться к тому, кто отвечает за адекватное функционирование этого здания. - Вкрадчиво ответил он.
   - А я думаю, Стефан, что тебе стоит урезать этому наглецу жалование. Как минимум вдвое, - она разжала пальцы, выпуская на свободу шелковую ткань. - Но вместо этого, как я вижу, ты берешь еще одного нахлебника, - взгляд ее небрежно скользнул по мне, - варвара, к тому же.
   - Прошу меня извинить, - не выдержал я, - но мне кажется, что "варвар" - это не совсем верная характеристика для меня.
   Вместо того, чтобы ответить мне прямо, он снова обратилась к Стефану, будто я был пустым местом.
   - Держится, он, конечно, довольно сносно, но варвары - они и есть варвары. - Она передернула плечами, обогнула меня и направилась туда, откуда только что пришли мы.
   - Не принимайте ее слова близко к сердцу. - Сказал Стефан, задумчиво глядя ей вслед.
   - Это было немного неожиданно. - Ответил я, смотря туда же, куда и Стефан. Признаться, меня не столько беспокоили слова Андис, сколько то, что она напомнила мне Марлин. То ли манерой держаться, то ли ее невероятной легкостью, то ли достающим до самого нутра взглядом. Я не чувствовал обиды и обратил внимание на ее слова скорее из какого-то болезненного чувства гордости, изрядно пострадавшего в последние несколько лет. В конце концов, в этих краях действительно тех, кто родился за Холмами, величали варварами. В конце концов, я действительно им был.
  
   2.
  
   Яблони уже покрылись первым цветом, когда я стоял у перил балкона и смотрел на то, как теплый весенний дождь бьют по хрупким лепесткам, иногда нещадно срывая их и прибивая острыми каплями к камню мостовых. Крыша над моей головой была, но толку от нее было мало: дождь была косым, поэтому все равно попадал на меня, изрядно промокшего и уставшего после первого полноценного дня в архиве. Признаться, дождь мне даже нравился. Было невероятно свежо и дышалось совсем легко, воздух пах влагой и свободой, совсем как там, в бескрайней степи за Холмами.
   Я прикрыл глаза, когда ворох мелких капель направился мне в лицо. Волосы потяжелели, и несколько мокрых прядей спадали мне на глаза, но не доставляли совершенно никаких неудобств.
   - Как ваш первый день? - Знакомый голос отвлек меня от воспоминаний, и я с охотой вернулся в настоящее, которое было не лучше и не хуже прошлого, просто другим.
   - С непривычки болят глаза, но это скоро должно пройти. - Ответил я, оборачиваясь к Стефану, не спешившему приближаться ко мне. Видимо, его совершенно не радовала перспектива промокнуть.
   - На вашем месте я бы не мерз здесь, а отправился отдыхать.
   - Пожалуй, я вскоре я так и поступлю, - кивнул я. - Завтрашний день позволит мне окончательно привыкнуть к новой работе.
   - Завтрашний - вряд ли, - покачал головой Стефан. - Завтра наступает Весеннее Равноденствие, поэтому все будут освобождены от своих должностных обязанностей. Кроме, разве что, Мартина, который, как мне кажется, не упустил бы возможности решать деловые вопросы даже во сне, если бы такая ему когда-нибудь представилась, - Стефан усмехнулся и развернулся, приготовившись покинуть меня. - До Завтра, Эрих. Комната, в которой вы сейчас живете, закрепляется за вами, так что можете спокойно обустраиваться в ней, как вам будет угодно.
   Я поблагодарил его и, когда шаги за моей спиной стихли, снова закрыл глаза и подумал, что было бы здорово, если бы сегодня мне не снился снег.
   Снег снился мне каждую ночь, и я уже почти привык к виду белых ледяных хлопьев на фоне черного зимнего неба, но порой, в утро, похожее на сегодняшнее, я просыпался с невероятным чувством омерзения, пронизывающим всего меня насквозь. У моего терпения, у моего спокойствия и умения не обращать на определенные вещи внимания тоже был предел, поэтому всякий раз, после того, как проходило достаточное количество времени, я неизбежно срывался, не в силах больше терпеть этих извечных напоминаний о прошлом. Я надеялся на то, что после изгнания недуга, я перестану видеть по ночам снег, но понял, что ошибся, когда в очередную ночь завороженно смотрел на падающий вниз пепел моей прошлой жизни, ледяной и беспощадный. Я не знал, как с этим бороться, но надеялся на то, что выздоровев здесь телесно, я смогу излечить и свою грубо залатанную душевную рану, которая ныла и пульсировала с каждым ударом сердца, редко когда позволяя забыть о себе.
   Тусклый свет пробирался в комнату, капли барабанили по каменному козырьку за окном, напоминая мне о том, что того снега, что мучил меня каждую ночь, больше нет. Я глубоко вздохнул и успокоился, глядя на затянутое серыми облаками небо. Сколько было времени, понять мне не удалось.
   На столе привычно стоял завтрак. Спал я слишком крепко, поэтому ни разу не смог застать того момента, когда мне его приносили. Я вдохнул запах теплого домашнего хлеба и понял, что безумно голоден. Когда с завтраком было покончено, я почувствовал себя значительно лучше и уже почти выбросил из своей головы воспоминания о сне. Я вышел из комнаты многим позже, когда дождь уже закончился, и серое полотно облаков начали прорывать солнечные лучи, которым так приятно было подставлять лицо. Стефан, видимо, целенаправленно искавший меня, сделал знак следовать за собой. Никогда я еще не видел его настолько возбужденным, как сейчас. Он и обычно-то ходил довольно быстро, но сейчас я и вовсе еле поспевал за ним, абсолютно не понимая, зачем ему понадобилось куда-то меня вести. Я все еще плохо ориентировался здесь, зная только, как беспрепятственно пройти от места, где я работал, до своей комнаты, поэтому мгновенно потерял ориентиры, стоило нам пойти немного не тем путем, которым привык ходить я. Впрочем, вскоре, мы и вовсе вышли в другое крыло здания, где я ни разу за все свое недолгое пребывание здесь, не был. Стефан вывел меня на одну из многочисленных площадок, которая, однако, не была похожа на все остальные: мы остановились на небольшом подобии балкона, нависавшем над несколькими огромными плитами, которые представляли собой большую лестницу, ведущую к другой, намного меньше. Заканчивалась эта архитектурная конструкция еще одной площадкой, отличие которой сразу бросилось мне в глаза - она не была огорожена перилами.
   - Там обрыв. - Ответил на мой безмолвный вопрос Стефан, чем только усилил мое недоумение. Я не мог понять, почему это было именно так.
   - Довольно странно, - сказал я, проследив взглядом за спускавшимися по плитам людьми.
   - Сегодня наш главный религиозный праздник. Он проводится каждый год, в день Весеннего Равноденствия. Мы обращаемся к творцу прямо здесь, - он кивнул на площадку, где уже собралось довольно много людей. - Мы обращаемся к Творцу так, как мы считаем правильным - танцем.
   - Вы танцуете над обрывом? - я изумленно вскинул брови.
   О кивнул:
   - С завязанными глазами.
   Видимо, выдержка изменила мне, и я не смог удержать всю гамму эмоций, которая незамедлительно проявилась на моем лице. Стефан только рассмеялся.
   - Не беспокойтесь, Эрих. Еще ни разу никто не рухнул вниз. Этого попросту не может быть.
   - Очень на это надеюсь. - Задумчиво пробормотал я.
   - Вы не можете участвовать в празднике, но смотреть, если вы, конечно, этого хотите, вам никто не запрещает. - Стефан дружески похлопал меня по предплечью, развернулся и направился вниз.
   Мне случалось видеть танцующих на светских приемах, но здесь все было совершенно по-другому. Не было заученных движений, не было четкого порядка действий, натянутых улыбок и подчеркнутой вежливости, не было ощущения скованности. Если бы у мира было единое сердце, то оно, как казалось мне, билось бы именно в том ритме, в котором танцевали они, вольные и свободные, не испытывающие ни малейшего страха перед пропастью, разверзшейся прямо рядом с ними. Когда кто-то слишком близко подходил в своем танце к краю, я испытывал смесь страха и любопытства, но всякий раз облегченно вздыхал, когда человек, бывший на волоске от неизбежной смерти, отходил от края, словно увлекаемый чьей-то невидимой рукой. Может, рукой Творца, к которому они обращались в своей безмолвной молитве.
   В числе тех человек, что должны были танцевать последними, я узнал Стефана и Андис, а когда они начали свое движение, у меня даже не хватило никаких душевных сил на то, чтобы улыбаться. Я был поражен до глубины души, словно меня окатили ледяной водой, очищающей и вымывающей все лишнее, только произошло это не с моим телом, а с моей душой. Все они перемещались быстро, но каким-то непонятным мне образом умудрялись обходить друг друга, хотя я был уверен, что повязки на глазах полностью лишали их возможности видеть. Глядя, как они гибко и уверенно двигаются, я ни на минуту не забывал о том, что так они обращаются к своему Богу. Я вспоминал, как это делали другие, я вспоминал, как это делал я сам и почувствовал, как тот, кем я был, разжал пальцы, отпуская меня настоящего, чтобы передать его в руки того, кем я стану. Я закрыл глаза и, когда открыл их вновь, увидел, как почти болезненно, словно струна, напряглось тело Стефана, как запрокинулась его голова, как подкосились ноги, на миг обрушивая его на колени. Я не знал, что именно он и те немногие, что вели себя похоже, в действительности испытывали, но даже до меня, бывшего чужим на этом действе, доходила волна их счастья и ликования, переворачивающая все внутри.
   В следующую ночь мне впервые не снился снег. Я наспех позавтракал и оделся. Решение вспыхнуло в моей голове, и я стремился скорее сделать первый шаг навстречу ему. Что-то изменилось. Моя жизнь, как показалось мне, уже перешла ту точку, после которой нет возврата.
   - Стефан, мне нужно с вами поговорить, - твердо сказал я стоящему у перил балкона мужчине.
   - Я вас слушаю, - он повернулся ко мне, выжидающе приподняв брови.
   - Я хочу, чтобы вы научили меня танцевать.
   Его губы тронула едва заметная улыбка, а взгляд все так же оставался непроницаем. Он молчал, а я не мог понять, что означает его молчание.
   - Нет, - прозвучал вердикт, который тут же сбил с меня всю мою решимость.
   - Нет?
   - Нет, - повторил он. - Но я найду того, кто будет учить вас.
   В очередной раз я растерялся и не сразу нашел, что сказать. Стефан снова направил свой взор туда, куда он был направлен изначально: там, вдали, у самых гор, все небо пересекала разноцветная крупная радуга. Дождь снова зарядил ночью, но теперь, кажется, был готов окончательно уйти из этих краев, оставив напоследок такой вот подарок.
   - Почему вы не спрашиваете, зачем мне все это? - наконец, слова пришли ко мне.
   - У меня есть глаза, - спокойно ответил он.
   Мы молча стояли и смотрели вдаль, пока радуга не стала тускнеть и не исчезла вовсе. Солнце опустилось совсем низко, уже почти касаясь вершин самых высоких гор.
   - Хорошо сегодня, - протянул я.
   - Да, - кивнул Стефан. - Пойдемте, у меня в покоях должна быть бумага с занятостью тех, кто может учить. Найдем вам кого-нибудь.
   - Спасибо. И скажите, Стефан, разве мне не поздно учиться этому?
   - Конечно, поздно. У нас учат с самого детства, но что уж теперь, - он передернул плечами.
   Всю дорогу до покоев Стефана я неустанно думал. Я смотрел на небо, видневшееся сквозь проемы галерей, и чувствовал, что еще немного, еще один маленький шаг, рывок, толчок, и я смогу уверовать в Творца, к которому обращались здесь. Я был близок к этому и преисполнился ощущением счастья. Я обретал то, к чему всегда стремился.
   Стефан отворил дверь, пропуская меня внутрь, и тут же направился к столу, заваленному бумагами. Я посмотрел на большие мягкие ковры, на огромную кровать, несколько массивных столов, пока не различил движение в той стороне, где стоял шкаф.
   - Что ты здесь делаешь, Андис? - Стефан даже не поднял головы, полностью увлеченный своим занятием.
   - Да вот, - девушка прошла через всю комнату, кинув на одно из кресел несколько платьев, - пришла забрать оставшиеся вещи. Или оставить? Может, ты рыдаешь в них ночами? - с притворным беспокойством спросила она.
   - Разумеется, - Стефан принялся разбирать внушительную стопку бумаг, - как ты могла подумать, что дела обстоят иначе? - он явно иронизировал, впрочем, тон его оставался спокойным и невозмутимым. - Кстати говоря, ты-то там и нужна, - Стефан выпрямился, в последний раз взглянул на найденную бумагу и посмотрел на Андис. - Будешь преподавать Эриху.
   Я нервно сглотнул.
   - Вот еще, - она приблизилась к мужчине, принявшись развязывать его шейный платок. - Почему так небрежно?
   - Я спешил.
   - Слабое оправдание. Так вот, - сказала она, завязывая синий атлас так, как считала нужным, - учить я его ничему не буду.
   - Я сказал будешь, значит будешь, - Стефан оставался спокоен.
   - Да чему этого молокососа и варвара вообще можно научить? - фыркнула она, пригладив идеально легшую ткань.
   - Эрих младше тебя всего на одну весну. Приступите завтра, - прозвучало безапелляционно.
   Они устроили безмолвную борьбу, неотрывно глядя друг к другу в глаза. Андис отвела взгляд первой, подхватила платья и с вызовом посмотрела на меня.
   - Ну что ж, до завтра... тот, кто родился за Холмами.
   Я проводил ее взглядом, а Стефан снова предугадал все мои вопросы.
   - Мы жили вместе несколько лет, но некоторое время назад она захотела уйти, а я не стал держать ее.
   Я задумчиво кивнул.
  
   Глава 5
  
   1.
   Я чувствовал себя неуютно посреди огромного зала, в котором было довольно прохладно, особенно для меня, так трепетно относившегося к теплу. Я нервно потирал собственные предплечья, то ли стараясь согреться, то ли для того, чтобы просто дать хоть какое-то занятие рукам, которые предательски подрагивали, несмотря на то, что поводы были ничтожны. Дожидаясь Андис, я успел осмотреть зал, отведенный нам для занятий, изрядно продрогнуть и начать испытывать глубокий моральный дискомфорт. Как бы это ни было и странно и даже смешно - я отчего-то робел перед этой женщиной, и при одной мысли о ее скорейшем появлении здесь, меня пробирала странная мучительная дрожь, которая, в то же время, была немного приятна.
   - Лохмы свои собрать не догадался? - я обернулся на голос, в растерянности глядя на вложенную мне в руки ленту, не сразу догадавшись собрать волосы и перевязать их ею. Я был смущен, но Андис, к счастью, то ли не заметила этого, то ли оставила без пристального внимания, что меня безусловно радовало.
   - Наклонись, - прозвучало не просьбой, а приказом, и я решил подчиниться, хотя и не слишком понимал, для чего это было нужно.
   - Достань ладонями до пола, - я потянулся к полу, чувствуя, как болезненно напрягаются мышцы ног, но как бы я ни старался, выполнить ее указание я не сумел.
   - Печально, ну да ладно, - пробормотала она, глядя на меня сверху вниз, - теперь отклонись назад...
   Дальше последовал еще ряд указаний которые я беспрекословно выполнил, не без тоски осознавая, что тело мое отказывается гнутья так, как того требовала Андис. В какой-то момент я начал чувствовать себя деревянным, не в силах растянуть свои мышцы. Я опустился на пол, совместив ступни и отчаянно пытаясь коснуться согнутыми в коленях ногами пола.
   - Я совершенно не гнусь, - с вымученной улыбкой сказал я, поднимая глаза на Андис.
   - Хочешь учиться - будешь гнуться, - она наклонилась и уперлась ладонями в мои колени, в какой-то момент резко надавливая на них и буквально впечатывая мои бедра в пол. Я передернулся от невероятно противной тянущей боли, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица хотя бы до того момента, как боль станет невыносимой. К счастью, мой высокий болевой порог в очередной раз меня спас, и, когда ее руки оставили мои колени в покое, я все еще был с виду спокоен.
   - Координация, - не давая мне придти в порядок, она продолжила. - Твоя задача - повторить, - она сделала несколько незамысловатых взмахов руками, дополнив их изящным движением ноги, после чего молча и в упор посмотрела на меня. Осознав, что сейчас мне придется повторить тоже самое, я впал в ступор, испытывая несвойственное мне смущение. Я словно стоял пред невидимым барьером, который мне предстояло либо преодолеть, либо попросту развернуться и уйти. Но сделать последнее я не мог, потому что иначе, все, к чему я стремился и все, что я только что обрел, разом потеряет весь свой смысл.
   Андис выжидающе смотрела на меня. Я чувствовал, как мое тело порывается повторить только что увиденные движения, но разум мой упорно останавливал его. Так я и стоял в нерешительности, прекрасно видя, как Андис теряет терпение. Когда она была готова разразиться проклятиями в мой адрес, я все же сделал, что от меня требовалось. Она презрительно скривила губы и усмехнулась.
   - Ты всегда так неловко трепыхаешься? Ладно, вполне сносно для твоего уровня, осталось последнее, - она подошла к фортепиано, накрытому тяжелой и плотной тканью, которую привычным жестом сняла с инструмента, - я буду играть, а ты делай, что хочешь - импровизируй, например. Впрочем, это ты сделать явно не способен, так что можешь выбрать себе более легкий способ показать мне, что ты чувствуешь ритм. Например, отстукивай его ладонью по столу. Это последний и самый главный тест, по которому я смогу понять, можно тебя чему-то научить или нет. Если можно, то готовься к пыткам, если нет, то живи себе дальше спокойно, - Андис фыркнула себе под нос, опуская взгляд на ряд бело-черных клавиш и принялась играть.
   Я не знаю, сколько я простоял так: не шелохнувшись и не предпринимая никаких действий. Она играла и ничем не показывала своего нетерпения, хотя, вероятно, все же испытывала его. Я запрокинул голову, посмотрел на сводчатый потолок и окно в самом верху стены, сквозь которое пробивался яркий солнечный свет. Я слушал музыку, которая была угодна их Творцу и чувствовал, как начали побаливать мышцы, испытавшие так много непривычной для них нагрузки.
  
   Послушай. Странно, что я обращаюсь к Тебе на "ты", но чувствую, что могу это делать, или, по крайней мере, верю в то, что ты не станешь гневаться на меня за это. Послушай, я совершенно не представляю, что именно должен сейчас делать, но знаю, что обязан сделать это правильно. Я очень долго искал путь к Тебе, и просто не могу отойти от него сейчас. Не вправе.
  
   Андис резко ударила по клавишам, как раз в тот момент, когда моя рука вздернулась и опустилась а крышку фортепиано. Я не пытался уловить ритм и ни о чем не думал. Я слушал музыку, угодную Творцу и испытывал странное напряжение, словно эта музыка вливалась в мои жилы вместо крови и направляла мое тело. Я не знал, как дать этому чувству выход, поэтому мог лишь отстукивать пальцами по дереву, стараясь хоть как-то передать то, что я испытывал. Музыка оборвалась довольно резко, и пальцы мои застыли в нескольких миллиметрах от крышки, чуть подрагивая от напряжения. Андис задумчиво посмотрела на меня и усмехнулась:
   - Довольно сносно, Родившийся за Холмами. Я буду тебя учить, но перед тем, как ты примешь окончательное решение - действительно ли тебе это так необходимо, как ты говоришь, я хочу сказать тебе несколько вещей. Ты уже не в том возрасте, в котором можно легко и быстро всему учиться, поэтому работать тебе придется долго, много и часто. Помимо ежедневных занятий здесь, ты должен самостоятельно развивать гибкость и учиться чувствовать свое тело. Как и когда ты будешь это делать - меня не волнует. Как ты будешь все успевать и как ты будешь себя при этом чувствовать - меня тоже не волнует. Если ты готов работать, то приходи завтра. Если нет - то я не расстроюсь, если не увижу твое варварское лицо здесь снова, - Андис молча поднялась со своего места и так же молча покинула помещение, оставив меня одного.
  
   Кажется, я все же смог ступить на этот путь.
  
   2.
   Вечерний воздух был свеж и прохладен. Я привычно стоял у перил площадки, глядя, как поле внизу уже начала окутывать молочная дымка тумана. тело ныло, но не настолько, чтобы я мог испытывать от этого сильный дискомфорт. Я находился в состоянии полного умиротворения, и хотел остаться в нем как можно дольше. Солнце упало за горы, а небо окрасилось цветами заката, манившими к себе мой взгляд.
   - Вы - Эрих? - совсем еще молодая девушка встала подле меня, испытывающе глядя.
   - Да, - кивнул я.
   - Господин Стефан приглашает вас на вечерний чай. Если вы примете приглашение, то он ждет вас через час в столовой подле его покоев. Меня, кстати, зовут Кэр, - девушка расплылась в улыбке и легко сбежала по ступеням вниз, скрываясь под сенью цветущих деревьев.
   Я огладил пальцами холодные каменные перила. Решение я уже принял, поэтому осталось только переждать этот час. Время пробежало довольно быстро. Когда я вошел в помещение, Андис презрительно скривила губы, Кэр сдержанно кивнула, а Стефан просто сказал:
   - Проходите, Эрих. Я рад, что вы пришли.
   Я сел за стол, задумчиво глядя в любезно пододвинутую ко мне чашку, наполненную темной янтарной жидкостью
   - Стефан Айнджер, тебе не кажется, что негоже сажать с собой за один стол, тех, кто стоит намного ниже? - иронично спросила Андис, многозначительно посмотрев в мою сторону.
   - Да, пожалуй, - задумчиво протянул Стефан, отпивая из своей чашки, - Андис, будь добра пересесть за другой стол.
   Она вспыхнула, но, тем не менее, ничего не ответила, видимо, посчитав, что продолжать спор будет бессмысленно. Я мог вздохнуть спокойно. Кэр пододвинула ко мне блюдце с нарезанным лимоном, на который я посмотрел, удивленно вскинув брови. Стефан подхватил один из кружков маленькой вилкой, после чего опустил его в чашку.
   - В наших краях чай пьют с лимоном и тростниковым сахаром, - он с улыбкой снова пригубил чай, - у вас, судя по всему, дела обстояли иначе.
   Решив, что хуже явно не будет, я последовал примеру Стефана и не без удивления обнаружил, что напиток приобрел довольно неплохой вкус.
   - У нас чай всегда пили с молоком, иногда добавляли масло и муку... - я размешивал сахар, говоря довольно негромко. Андис скривилась, а Стефан заинтересованно вскинул бровь.
   - Вот как...
   - Мы целым днями находились на ногах, поэтому чай у нас скорее служил не для утоления жажды, а для поддержания сил, - пояснил я. - Он был очень питательным.
   - Довольно занятно, - кивнул Стефан и, наверное, хотел сказать что-то еще, но ворвавшийся в комнату молодой человек не позволил ему это сделать.
   - Прошу прощения, прошу прощения, слезно прощу прощения за опоздание, - он быстро скинул верхнюю одежду, закрыл дверь, буквально подбежал к столу и рухнул на стул. - Ну вот. Теперь можно и расслабиться.
   - На пару минут? - улыбнулась Кэр.
   - Ну что ты, - с видом оскорбленной невинности заявил мужчина, - я сегодня молодец, так что можно и на пять, - он перевел взгляд на Стефана и подался вперед, машинально поднимая предоставленную ему чашку. - Стефан, я все уладил. Вообще все, так что теперь никаких проблем возникнуть не должно. Мои ребята хорошо справились, и я отправил их на недельный отдых, понадеявшись на то, что ты не будешь сильно против.
   - Ты представиться не хочешь? - оборвал его Стефан.
   Молодой человек замолчал на полуслове, посмотрел на меня и растянул губы в улыбке.
   - Мартин Айнджер, - он протянул мне руку, которую я тут же пожал, - вас зовут Эрих, мой любезный брат рассказывал.
   - Значит, мне нет смысла представляться, - хмыкнул я.
   Тем же вечером, когда солнце окончательно ушло с этого края земли, я отчего-то решил прогулять по окрестностям, решив, что пора выбираться куда-нибудь помимо той площадки, на которой я так любил проводить время. Несмотря на отсутствие солнца, темно не было. Над землей уже начали сгущаться сумерки, но они еще нескоро должны были начать доставлять неудобства, поэтому я мог еще долго наслаждаться прогулкой. Сначала я, конечно, не избежал искушения задержать на площадке, где устроился на скамейке, еще теплой от гревших ее целый день солнечных лучей. Я смотрел на синее небо, видел кое-где едва заметные светлые точки - первые звезды. Ненавистного мне ветра не было, поэтому ничто не мешало мне наслаждаться покоем.
   Мне было странно. За последние несколько недель успело произойти столько всего, что едва ли я мог уразуметь, как и почему вышло именно так, а не иначе. Я не хотел вспоминать эти недели, да и, что уж там, я вообще не хотел вспоминать. Я ощущал себя пустой чашей, из которой только что вылили грязную и мутную воду, чтобы наполнить ее вновь - чистой и родниковой. Я был пустой чашей в руках Творца, к которому я пока мог обращаться только словами и мыслями, в надежде на то, что когда-нибудь смогу делать это иначе. Я был чашей в руках Творца, которому не нужен был мой страх, моя боль и мое идолопоклонничество. Ему не было нужно, чтобы я стоял на коленях и испытывал чувство вины, поэтому другие чувства переполняли меня - благодарность и что-то еще, только начавшее зарождаться во мне.
   Я поднялся и направился вниз по лестнице, ведущей к растущим вдоль каменных стен яблоням, пока еще не растерявшим свой цвет, который невероятно сильно благоухал. Я чувствовал весну, и, что было самым прекрасным, я чувствовал ее в себе.
   Воздух был свеж. Это была первая весна после долго времени, когда я мог вдыхать его полной грудью, не чувствую при этом ни дискомфорта, ни боли. Когда я прошел совсем близко от Андис, она едва уловимо вздрогнула и посмотрела на меня сначала растерянно, затем, когда поняла, что перед ней нахожусь именно я, рассерженно. Впрочем, я был уверен в том, что злость ее была искусственной, насильно вызванной, чтобы показать мне всю степень ее недовольства. Эта ночь была слишком прекрасна, чтобы действительно испытывать все это.
   - А, ты, варвар, - маска злости спала с ее лица слишком быстро, уступив место какой-то странной растерянности и умиротворению.
   - Я, - в свою очередь откликнулся я, уже привыкший к подобному обращению с ее стороны. В действительности, я не испытывал ни обиды, ни раздражения от того, что она называла меня именно так. А если уж быть совершенно откровенным, то мне было все равно.
   - Ты бы пошел спать, иначе завтра свалишься на первой четверти часа занятий, - фыркнула она, но я только улыбнулся уголками губ.
   - Ну что ж, если свалюсь, значит, придется подняться, - я сделал пару шагов назад спиной вперед, посмотрел на темное ночное небо и еще раз вдохнул этот воздух, словно никак не мог насытиться им. - Иного выхода нет. Впрочем, вы правы. Спокойной ночи.
   Андис ничего не ответила мне, продолжая смотреть на кроны цветущих яблонь и думать о чем-то своем. Я предпочел бы провести эту ночь точно так же, но разум мой упорно твердил о том, что стоит отдохнуть, если я твердо решил следовать своей цели. Мне нельзя было отступать.
  
   Глава 6.
  
   К своей работе я привык довольно быстро, и вскоре она перестала доставлять мне те неудобства, которые неизбежно появлялись в самом начале моих трудовых будней. Никто не беспокоил меня целый день, и я мог полностью погрузиться в разбирание бумаг, в которых, спустя некоторое время, стал ориентироваться лучше, чем кто бы то ни было другой. Когда я выработал свой собственный режим труда, когда я приноровился выполнять свои обязанности и распределять нагрузку в течение всего дня, работа стала приносить мне то самое удовлетворение, которого порой так не хватало. Иногда, если мне предстояла монотонная работа без особых умственных нагрузок, я мог предаться собственным мыслям и думать о чем-то своем. Благо, предметов для размышлений у меня всегда было предостаточно. Я думал о Творце, а порой даже говорил с ним, когда чувствовал в этом своего рода необходимость. Хоть я и учился у Андис уже довольно продолжительное время, танец пока еще не стал для меня тем способом общения с Творцом, который был приятнее и плодотворнее всего.
   Ежедневные тренировки выматывали меня настолько, что я добирался до своих покоев и мгновенно отключался, стоило моему телу принять горизонтальное положение. С утра я неминуемо поднимался, завтракал, приводил себя в порядок и отправлялся приступать к своим непосредственным обязанностям, после выполнения которых должен был снова идти к Андис. Свободного времени у меня совершенно не оставалось, потому что любую минуту, оказавшуюся ничем не загруженной, я предпочитал тратить на сон, которого с каждым днем мне хватало все меньше и меньше. Я почти что привык в постоянному мышечному напряжению и боли, которые не стихали практически никогда. Но это было своего рода напоминанием и знаком того, что я следую по выбранному мною пути. Я чувствовал, как меняется мое тело, как мышцы постепенно крепнут и становятся более эластичными. Я чувствовал, что могу изгибаться так, как раньше мне даже не снилось. Я чувствовал новое, обновленное тело, которое крепло и развивалось вместе с моим духом.
   Андис все так же не скрывала своего враждебного настроя по отношению ко мне, но я не обращал на это внимания и предпочитал делать вид, что не замечаю всех ее язвительных замечаний, направленных в мой адрес. Я старался относиться к ней снисходительно, а позже и вовсе проникся некоторой симпатией к ней, прекрасно понимая, что с ее характером вряд ли можно что-то сделать.
   В зале было довольно прохладно. Впрочем, ожидать иного с приходом осени и не приходилось. Меня утешала мысль о том, что это первая в моей жизни зима, которую я не проведу в дороге. А значит, я буду избавлен от постоянного холода, который не отпускает ни на минуту, от постоянного недостатка покоя и уюта. Благо, здесь и того, и другого было предостаточно. Я поежился в непривычки. Слишком расслабился, слишком привык к теплу. Андис пока еще не было, поэтому я решил начать разминку без нее - чтобы сэкономить время и хоть немного разогнать кровь. А там. глядишь, и теплее станет.
   - Послушай, варвар, - я не заметил, как она появилась, и был раздосадован этим. - Танец - это не только техника, которой я тебя учу. Танец - это нечто большее, и пока ты не поймешь, чем именно является это большее, ты не будешь танцевать так, как делаем это мы, - она разминалась намного быстрее и легче, чем я, и даже за этими ее движениями можно было следить, не отрывая взгляда. Что уж говорить о тех моментах, когда она начинала танцевать. - Не стой, как на посту, приступаем.
   Мы разучивали уже далеко не первый танец, но мои, как казалось мне, довольно неплохие успехи, не приносили мне того удовлетворения, которое должны были бы приносить. В этот раз я, испытывая и моральный, и физический дискомфорт, никак не мог правильно повторить то единственное движение, которое Андис показала мне еще в самом начале нашего занятия. Когда она начала терять терпение, я изрядно занервничал и постарался взять себя в руки, прекрасно понимая, что она в любой момент может уйти
   - Это отвратительно, - от подобного комментария я хотел было опустить руки, но моя природная гордость не позволила сделать это. Я повторил движение вновь, но не смог получить более высокой оценки. Я повторял его снова и снова, до тех пор, пока окончательно не обессилел. В конце концов, я собрал волю в кулак, надеясь вложить в это последнее, единственное действие все свои силы, и проделать этот элемент танца идеально. Мне показалось, что я сумел осуществить задуманное, но спокойный и равнодушный голос Андис вырвал меня из моих же иллюзий.
   - Это безнадежно, варвар, - она покачала головой, глядя на меня то ли сочувственно, то ли снисходительно. Я опустился на пол и посмотрел ей вслед, как зачарованный наблюдая за тем, как медленно закрывается входная дверь. Я не успел продрогнуть до костей, а значит, просидел так не слишком долго. Я ни о чем не думал и ни о чем не печалился. Такое состояние было для меня странным. Стефана я ждал - он часто приходил в этот зал, и мне пару раз удалось наблюдать за его танцем. Я поприветствовал его кивком, после чего усмехнулся и поднял взгляд:
   - Вам уже все известно, так?
   - Да, Андис сказала, что у вас возникли некоторые проблемы, - невозмутимо кивнул он.
   - И что вы думаете по этому поводу? - я отрешенно посмотрел в сторону фортепиано, одновременно и желая, и боясь услышать ответ. Стефан медлил, и я в нетерпении вскинул голову, теперь уже буквально сверля его взглядом.
   - Все просто, Эрих, - Стефан прошелся по залу, подходя к одному из окон, - это усталость.
   - И только? - я поднялся слишком резко, и в глазах на несколько секунд стало предательски темно.
   - Не только.
   Больше никаких комментариев я от него не услышал. На улице стемнело, и чистое темное небо покрыла россыпь звезд. Впервые я мог смотреть на зимнее небо, не содрогаясь и вспоминая. Я прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Наверное, я действительно слишком устал.
   - Скажите, Стефан, - внезапно начал я.
   - Да? - он повернулся ко мне вполоборота, давая понять, что внимательно меня слушает.
   - Вы все еще любите Андис? - я спросил прямо, глаза в глаза.
   Стефан усмехнулся и снова отвернулся к окну, опираясь о подоконник вытянутыми руками.
   - Разумеется.
   - Разумеется? - я в недоумении приподнял брови.
   - Я не хотел говорить вам это сейчас, - спокойно и вкрадчиво продолжил он, - но раз уж вас терзают вопросы подобного рода... - Стефан втянул носом прохладный воздух, идущий от окна, после чего на несколько мгновений прикрыл глаза. - Разве можно любить одну женщину и не любить другую? Разве можно любить женщину и не любить мужчину? Разве можно любить человека и не любить то, что создал человек? Разве можно любить то, что создал человек и не любить то, что создал Творец? Разве можно любить то, что создал Творец и не любить самого Творца? - он в упор посмотрел на меня. - Это безусловная любовь, Эрих. И эта безусловная любовь является той основой, на которой держится наша религия. По-настоящему вы сможете примкнуть к ней и прочувствовать ее только тогда, когда научитесь так любить.
   - Это то, что имела в виду Андис, когда говорила о том, что танец - это нечто большее? - тихо спросил я.
   - Примерно, - Стефан кивнул и посмотрел в сторону горизонта, хоть там уже давно ничего не было видно, - каждую весну мы обращаемся к Творцу с помощью танца...
   - Да, я помню этот ритуал, - перебил его я, и тут же устыдился своей несдержанности. Стефан, к счастью, не обратил на это должного внимания.
   - Вы имеете представление о форме, но совершенно не знаете сути, - он покачал головой. - Когда ты танцуешь с завязанными глазами рядом с пропастью, в какой-то момент... - теперь его голос стал намного тише, а речь намного медленнее, - ты можешь почувствовать объятие бога. - Стефан посмотрел на меня, растягивая губы в вымученной улыбке, - прикоснуться к безусловной любви того, кто сам ею же и является. Это невозможно описать. Это нельзя описывать.
  
   Глава 7
  
   Слова Стефана никак не шли у меня из головы. Теперь, когда мне открылась подлинная суть их, и теперь уже моей веры, я мог полностью отдаться религиозному экстазу, накатившему на меня, на некоторое время полностью потеряв хоть какую-то способность соображать. Стефан предоставил мне несколько выходных, видимо, прекрасно понимая, что некоторое время я буду абсолютно непригоден для работы.
   Первый день я провел в бездумных хождениях по окрестностям. Вряд ли меня так уж сильно прельщали виды - в конце концов, я никогда не любил зимнюю природу, но что-то упорно гнало меня из комнаты и не позволяло сидеть в четырех стенах. Второй день я провел за размышлениями, полностью погруженный в себя.
   На третий день Андис сказала, что отказывается заниматься со мной. Я не знал, как реагировать на подобное заявление, поэтому и вовсе не проявил никакой реакции. Чуть позже Стефан уверил меня в том, что без преподавателя я не останусь. Я сдержанно поблагодарил его и снова погрузился в себя.
   К вечеру я внезапно подорвался. Словно что-то щелкнуло внутри, и ноги сами понесли меня к залу, де Андис теперь занималась одна. Дверь была закрыта неплотно, и ничто не закрывало мне обзора. Андис танцевала без музыки, но, когда я смотрел на нее, музыка сама начинала зарождаться в моей голове. Я не мог оторвать от нее взгляда, но главным было не это - мое тело, уже несколько дней пребывавшее в состоянии отдыха, неумолимо тянулось вперед. Я вздохнул и прикрыл глаза. Напряжение становилось настолько мучительным, что я не видел смысла противиться дальше. Я неспешно вошел внутрь. Андис не удостоила меня и взглядом, чему я был несказанно рад. Выйдя на середину зала, где кружилась в танце она, я запрокинул голову и хотел было обратиться к Творцу с мольбой о помощи, но внезапное осознание того, что у меня больше не осталось слов, заставило меня тихо усмехнуться. Мое тело знало, что нужно делать. И я полностью доверился ему, врываясь в танец как в ледяную воду реки.
   Бывает так, в течение некоторого времени успех в делах или незначителен или же вовсе отсутствует. Но проходит долгое и мучительное время тренировок, и тогда тех, кто не сошел со своего пути, ждет заслуженная награда. Все, что когда-то получалось с невыносимым трудом, все, что казалось сложновыполнимым или невыполнинимым вовсе, вдруг начинает даваться легко и естественно. Словно ты всегда умел это делать. Словно это было в твоей природе.
   Я не стал это связывать с осознанием той сути, о которой говорил мне Стефан, а вскоре и вовсе изгонял из своей головы все мысли. Думать было просто невозможно. Я на удивление легко поймал тот темп, в котором танцевала Андис. Не помня ни одного заученного танца, не помня ни одной последовательности, я двигался так, как мне хотелось. Тело само вело меня. Непривычно распущенные волосы порой хлестали меня по спине и плечам, но это было такой сущей мелочью, что я попросту не обращал на нее внимания. Меня, несколько дней ходившего опустошенным, начало переполнять какое-то щемящее чувство восторга, от которого хотелось раскинуть руки в стороны и кричать до потери голоса. Вместо этого я увеличил тем, не без удивления обнаружив, что Андис поступила точно так же. В этот момент мы были едины - два танцора, два дитя творца, мужчина и женщина, учитель и ученик. Я не знал, испытывала ли она в тот момент тоже самое, но что-то внутри подсказывало мне - да, несомненно. В какой-то момент мы стали танцевать совсем близко друг от друга, в изгибах и поворотах избегая любых соприкосновений. Потом мы снова отдалились друг от друга.
   Пока мы танцевали, успело стемнеть. Верхний свет не был зажжен, но мы продолжали танцевать в сумерках, едва различая очертания чужого тела.
   Совершив последнее, завершающее движение, я упал на колени, тяжело опираясь рукой о пол, и понял, что выжат до капли. Я слышал тяжелое дыхание Андис, после чего раздались удаляющиеся шаги. Когда мое разгоряченное и взмокшее тело начало остывать, я заставил себя подняться и отправиться в смежную с залом комнату, где всегда было жарко натоплено. Там, прямо на расстеленном на полу спальном месте, лежала Андис. Я упал рядом с ней и мгновенно провалился в сон.
  
  
   2.
   Луч солнца, пробиравшийся в помещение сквозь окно под самым потолком, упорно светил в мои закрытые веки. Я приоткрыл глаза. Андис все еще спала. Поднявшись, я отправился в купальню, чтобы привести себя в должный вид. Закончив с водными процедурами и почувствовав себя значительно лучше, я обернул полотенце вокруг бедер и вернулся в комнату, надеясь поискать там чистый комплект одежды. Я сел на одеяло, бездумно глядя в стену. Андис последовала моему примеру, скрывшись в купальне. Тяжелые капли падали с моих волос, мыслей в голове не было никаких. Луч, от которого я так удачно скрылся, снова нашел меня. Солнца не было уже довольно долго, и теперь, когда оно появилось вновь, стало ясно - скоро придет весна.
   Андис подошла прямо ко мне, и я поднял на нее задумчивый взгляд. Рука моя потянулась к полотенцу, которым она прикрывала свое тело. Когда ткань упала на пол, Андис склонилась надо мной, упираясь ладонью в мое бедро. Некоторое время мы молча смотрели друг другу в глаза, после чего она припала к моим губам в поцелуе.
  
   После вчерашней встряски и утренней близости я чувствовал себя донельзя разбитым. С детства приученный относиться спокойно к физическим неудобствам, но изрядно расслабившийся за последнее время, я все же заставил себя придти к Стефану и заявить о своем желании вернуться к своим рабочим обязанностям немедля.
   Вечером, когда я вышел на ставшую любимой площадку, солнце горело над горизонтом, освещая своими последними лучами вершины гор. Я вспомнил, как бывало это там, за Холмами, но отчего-то не испытал привычной тоски. Я растянул губы в вымученной улыбке и прикрыл глаза, изумленно распахнув их, когда неслышно подошедшая Андис небрежно обняла одной рукой меня за шею. Я не остался в долгу, и моя рука тут же обвила ее талию. Получив в ответ недовольный взгляд, я не посчитал его слишком уж весомым аргументом и руку не убрал.
   - Расскажи мне о себе, Родившийся за холмами, - негромко попросила она. Я удивленно приподнял брови и посмотрел на нее.
   - Зачем тебе это?
   Если ее и покоробил резкий переход на "ты", то виду она не подала. Впрочем, я предпочитал думать, что она и вовсе не была против этого.
   - Так ли сильно тебе необходимо знать причину?
   Я отвернулся от потока ледяного ветра, принесшего с собой снег и дождь, передернул плечами и увлек Андис в сторону помещений.
   - Нет.
   - Тогда рассказывай.
   Она не спрашивала, с какой радости я веду ее в свои покои, а я не заострял на этом внимания, просто в какой-то момент распахнув перед ней дверь.
   Она вошла внутрь, огляделась, чуть иронично приподняв брови и заняла единственное пригодное для сидения место - кровать. Я сел на пол напротив нее, задумчиво глядя в пол, после чего собрался с мыслями, вздохнул и начал рассказывать. Я ожидал, что буду говорить сбивчиво, но мой рассказ лился на удивление легко и связанно, словно я все это время держал его в себе, чтобы однажды, вот так вот просто - взять и рассказать всю свою жизнь. Андис слушала меня молча, и только в самом конце, когда я оборвал свою речь, не зная, как закончить, она тихо усмехнулась.
   - Знаешь, Андис, у меня такое чувство, словно их меня рвется какой-то поток, стремящийся охватить все вокруг, - сказал я наконец, поднялся и посмотрел на нее сверху вниз.
   - Это любовь, - ответила она, не глядя на меня.
   - Наверное, - я переместил взгляд на потолок и в задумчивости перекатился с пятки на носок.
  
   Глава 8
  
   Долгие и упорные тренировки сделали свое дело - к весне я был готов танцевать рядом с обрывом вместе с ними. За день до означенного события меня охватил страх, но умом я понимал, что готов к этому событию настолько, насколько это вообще было возможно. Долгие разговоры со Стефаном позволили мне понять это окончательно, поэтому к концу предпраздничного дня я был практически спокоен. Когда солнце село, и наступила приятная мне теплая сумеречная пора, я вышел на площадку, чуть освещенную светом, идущим от окон залов и покоев. Стефан стоял, облокотившись о каменные перила, и я не стал его тревожить, встав в темном уголке неподалеку. Вечер был на удивление тих, поэтому шаги Андис резко врывались в эту прекрасную тишину, ненадолго разрушая ее. Андис остановилась напротив Стефана, который медленно обернулся, заслышав ее. Некоторое время они стояли напротив, молча глядя друг другу в глаза, после чего Андис легко подалась вперед и обняла его за шею, устраивая подбородок на чужом плече. Стефан едва слышно вздохнул и обнял ее в ответ привычным жестом, словно делал это не раз и не два. Впрочем, так оно, наверное, и было. Андис что-то отчаянно прошептала, и Стефану пришлось наклонить голову, чтобы лучше слышать ее. Он усмехнулся и успокаивающе похлопал ее по спине.
   Я не испытывал ни ревности, ни других подобных чувств. Андис прикрыла глаза, и в полном молчании она стояли так довольно продолжительное время. Когда я подумал, что прошло, должно быть, не меньше получаса, она медленно отстранилась от Стефана и, на некоторое время замерев в растерянности, принялась перевязывать его шейный платок.
   - Удачи тебе завтра, Стефан, - сказала она, напоследок огладив его плечо.
   - И тебе, Андис, - ответил он уже ей вслед.
   Андис остановилась подле меня, огладила кончиками пальцев по щеке и на мгновение коснулась губами моих губ.
   - До завтра, Родившийся за Холмами.
  
   Мог ли я год назад, стоя на этом же самом месте, подумать, даже допустить такую мысль, что мне выпадет честь танцевать вместе с ними? Мог ли я подумать, что задержусь здесь, в этом странном месте больше, чем где-либо в своей жизни? Это было до безумия странно, но мне это даже нравилось. Если в прошлом году я, как зачарованный смотрел на танец других, то теперь я стоял, прикрыв веки и полностью сосредоточившись на себе и своих ощущениях. Смогу ли я сделать это? Смогу ли я влиться в их танец так же гармонично и красиво, как делает это каждый из них? Я искренне верил, что да.
   Я должен был танцевать в числе второй группы, и, когда первая закончила свой танец, а мои глаза закрыла плотная повязка, не осталось ничего, кроме меня, творца и моего к нему обращения.
   Это не было похоже ни на один из учебных танцев. Мало того, это не было похоже на наш танец с Андис, ни на тот, самый первый, и на один из последующих. Мое тело повиновалось малейшей моей мысли, малейшему намерению совершить то или иное действие. Я двигался то плавно, то резко, двигаясь в такт музыке, звучащей в моей голове. Поток, вырывавшийся у меня из груди в какой-то момент был готов объять весь мир, и, когда это случилось, я почувствовал, что такой же поток, исходящий от кого-то другого, невыразимо сильнее и невыразимо крепче, обвивает и меня. Я двигался в танце, а чужая любовь вилась вокруг меня, медленно сжимаясь в плотное кольцо.
  
   Объятие бога было самым прекрасным из всего, что я когда-либо испытывал.
  
   Твердь ушла у меня из-под ног, и я запоздало понял в своей эйфории, что неумолимо лечу вниз. Никто не падал в эту пропасть во врем я такого события. Что ж, когда-нибудь, наверное, это должно было случиться в первый раз. Я напрягся в ожидании смертельного удара, а кольцо все еще плотно сжимало меня. Повязка слетела у меня с глаз, и я успел увидеть ослепительно-яркое небо прежде, чем меня накрыла темнота.
  

Часть 2.

   Глава 1
  
   Веки медленно-медленно приоткрылись. Белый потолок, и на удивление тихо. тело почти не болело, и я предпочел не думать, почему. Я прикрыл глаза и тут же открыл их снова. потому что в тишину ворвался звук открываемой двери. Стефан вошел в комнату, а я сделал попытку улыбнуться в надежде на то, что сейчас мне расскажут, что же тогда произошло.
   - Стефан... - чуть слышно произнес я.
   - Цвейг? - ответил тот, задумчиво вглядываясь в прикрепленные к какой-то папке листы. - Хотите почитать Цвейга?
   - Нет, вы, - я смотрел на него в упор, не понимая, что за странная перемена произошла в нем. Вроде бы - все было так, как раньше, но что-то все равно смущало меня.
   - Меня зовут Сергей Юрьевич, если вы забыли, - с усмешкой сказал он, не отвлекаясь от своих бумаг. - Как себя чувствуете?
   - Сергей Юрьевич? - переспросил я, и он обеспокоенно посмотрел на меня, так и не успев до конца перевернуть очередной лист.
   - Провалы в памяти? - мужчина отложил папку на прикроватную тумбочку, подходя ко мне. Я отчаянно замахал руками, неловко попытавшись сесть на кровати.
   - Нет-нет, постойте.
   - Помните, о чем мы говорили вчера вечером? - он склонился ко мне, выжидающе поднимая бровь. Все-таки приняв сидячее положение, и совершенно отчаянно сгорбившись, я пробормотал себе под нос:
   - Вчера вечером?
   - Именно, - подтвердил он.
   - Дайте взглянуть, - как-то совсем жалобно попросил я, протянув руку в сторону отложенной папки. Стефан пожал плечами и подал ее мне.
   "Вчера вечером" - стучало у меня в голове с каждым ударом сердца. Вчера вечером. Разговаривали вчера вечером. Я дрожащими руками взял папку и раскрыл ее.
   Андронов Эдуард Владимирович?
   Суицидная попытка? Папка выпала у меня из рук, и я ошарашенно посмотрел на собственные забинтованные запястья, под которыми безумно чесалось и саднило. Почему я заметил это только сейчас?
   - Это что же выходит... - с легким смехом начал я, - это все было сном? Гребанным идиотским бредом сумасшедшего придурка? - меня начало потряхивать от нарастающих во мне раздражения, злости, ярости. какой-то совершенно детской и безумной обиды. - Что вообще происходит? Какого черта это все происходит? - Я перешел на крик, сбрасывая со своих плеч руки Стефана.
   - Эдуард, успокойтесь.
   - Успокоиться? - я принялся сдирать с себя эти чертовы бинты. Меня отчаянно колотило, и я ничего, ничего не мог с этим сделать. - Какого черта я должен успокаиваться? Вы хоть понимаете, что только что произошло? Что здесь стряслось, ты понимаешь, черт тебя дери?
   Стефан позвал кого-то, все еще делая попытки меня успокоить. Когда в комнату вбежала Андис, я зашелся в истеричном смехе, после чего почувствовал, как игла врезается в мое тело. Успокоительное.
   Андис и Стефан переглянулись. Последний как-то совершенно жалобно покачал головой.
   Меня все еще продолжало крупно трясти, но кричать я перестал, только хватая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Меня уложили обратно на кровать и несколько раз перетянули тугими ремнями, полностью обездвижив. Я отчаянно попытался подавить застрявший у меня в горле комок, но вскоре мои попытки стали лишним - я вообще перестал что-то либо ощущать. На меня навалилась апатия, а веки стали настолько тяжелыми, что я опустил их. Меня не волновало, что происходило вокруг. Я, пожалуй, хотел разве что одного - больше никогда здесь не просыпаться.
  
   Глава 2.
  
   Сергей уверенно пару раз стукнул костяшками пальцев по дереву двери и вошел, не дожидаясь ответа.
   - Владислав Анатольевич, можно?
   За столом сидел человек, возраст которого немного перевалил за сорок. Светлые волосы длиной ниже плеч были собраны на затылке, но пара коротких прядей все же спадала на лоб. Не отрываясь от изучения лежащей на столе бумаги, Владислав приподнял бровь.
   - Ты уже вошел.
   - Ну, я могу выйти, - Сергей примирительно улыбнулся, захлопывая дверь и проходя вглубь кабинета.
   - Что на этот раз? Мнение? Совет? Так, просто? - мужчина отложил бумагу в сторону, смерив Сергея вопросительным взглядом. Тот небрежно положил на стол папку и устроился в одном из кресел, устало потягиваясь и разминая затекшие мышцы.
   - Все сразу.
   - Даже так? - Владислав хмыкнул, открывая историю болезни на первой странице. - Биполярное аффективное расстройство в период тяжелой депрессии без психотических симптомов. Суицидная попытка, - он медленно зачитал диагноз, скользнув взглядом еще ниже. - Вены резал? Фу, как пошло. Думается мне, что если бы какой-нибудь умник выпустил книгу "Сто и один способ оригинального самоубийства", она бы непременно пользовалась спросом.
   - Какой вы циник, - усмехнулся Сергей, скучающе глядя в потолок.
   - Мнение мое такое, - Владислав проигнорировал последнее замечание и постучал карандашом по следующей странице, - неоправданно большое количество антипсихотиков. Совет такой, - следующим движением он что-то зачеркнул, - вот этот препарат, - теперь он принялся что-то писать ровным, столь нехарактерным для врачей почерком, - заменить на этот и уменьшить дозу на треть.
   - Хм... - от той вальяжной и расслабленной позы, в которой только что восседал Сергей, не осталось и следа. Он нахмурился, принимая из рук Владислава папку и вглядываясь в написанное, - по правде говоря я думал об этом, но...
   - Но? - Владислав усмехнулся.
   - Но все до сегодняшнего дня шло настолько хорошо, - Сергей покачал головой, а складка, залегшая между его бровей так и не исчезла, - прогресс был налицо, динамика хорошая, я его даже выписывать через недельку-другую собирался. - Он вздохнул и закрыл глаза, запрокидывая голову и упираясь затылком в спинку кресла.
   - Это человек, а не машина, - Владислав в задумчивости пожал плечами, - мы даже в типичных случаях не можем быть на сто процентов уверены, каков будет исход от того или иного лечения, а уж в таких и подавно. Радуйся тому, что это не критичная ошибка, возьми себя в руки и иди работать, - последние слова были сказаны настолько жестко, что Сергей невольно удивился тому, что так и не смог привыкнуть к подобному тону, хотя знал Владислава еще со времен своей учебы в ординатуре.
   - Ладно-ладно, уже иду. С меня коньяк.
   - Судя по количеству посещений, с тебя ящик, - Владислав иронично усмехнулся, снова возвращаясь к своим бумагам.
  
   Глава 3.
  
   Солнечный луч, пробирающийся в палату сквозь неплотно задернутые окна, вырвал меня из тяжелого медикаментозного сна, после которого безумно болела голова, а в теле поселилась какая-то странная легкость. Через секунду после того, как я открыл глаза, в палату вошла Анна. Именно Анна, медсестра, совершающая свой стандартный обход, а не Андис, учившая меня танцевать. От осознания этого факта стало как-то донельзя странно, но тоски, перекручивающей меня изнутри, больше не было.
   - Уберите ремни, пожалуйста, - негромко попросил я, приподнимая голову и принимая из ее рук таблетки. Привычно проглотив их, я глубоко вздохнул и снова уронил голову на подушку.
   - Буянить будешь? - спокойно спросила она, делая какие-то пометки на очередной бумажке, в которых я все равно ничего не смыслил.
   - Не буду.
   Она пожала плечами и отстегнула ремни, которыми я был прикован к кровати. Я повел плечами и приподнялся, садясь на постели.
   - Сергей Юрьевич запретил тебе вставать.
   - Я только посижу. Совсем устал лежать, - сказал я, неловко улыбнувшись и пригладив непривычно короткие волосы. Они никогда не были длинными. Я никогда не вел кочевой образ жизни. И я никогда не учился танцевать. Принять это было сложно, но, тем не менее, так оно и было. Я помнил свое паспортное имя, помнил, кем я был, где учился и чем интересовался. Помнил, что совершил и как попал сюда. Единственное, что мне так и не удалось восстановить в памяти - это причина, по которой я это сделал.
   Я прикрыл глаза и снова откинулся назад, даже не пытаясь привести в порядок лихорадочно мешающиеся в голове мысли. Андис ушла - дверь легко стукнула об косяк. От вчерашней вспышки злости не осталось ни малейшего следа, но это не было чем-то странным. Странно было то, что я все еще испытывал то, что чувствовал тогда, над пропастью - чувства были намного слабее, но это были они. Возможно ли это? Перенять из сна свое состояние и сохранить его в себе? Я верил, что возможно. Я надеялся, что возможно.
   Я снова открыл глаза и чуть запрокинул голову, глядя туда, где должно было располагаться окно. Чтобы увидеть его мне следовало бы приподняться, но делать этого не хотелось. Я смотрел на свет, разливающийся по белоснежным стенам. Значит, на улице солнечно. Скоро наверное, зацветет сирень, и город будет благоухать. Боже, Творец, это же невероятно красиво, это же невероятно прекрасно. Мои губы тронула легкая улыбка.
   Из груди все лился и лился нескончаемый поток, который, казалось, уже успел охватить мир вокруг.
   Любовь переполняла меня.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"