Ветер гнал и гнал пожухлую листву, временами закручивая её небольшими смерчами. В проулке этим ранним утром не было ни души, если не считать женщины, спешащей видимо на работу. Цокот её каблучков по брусчатке эхом отдавался от стен. Сзади послышалось сопение. Женщина обернулась:
- Ах, напугали. Доброе утро, - она улыбнулась. - А я вас узнала. Как...
Женщина не успела договорить. Что-то резко вонзилось ей в живот и стало проникать вовнутрь. Улыбку сменило удивление, уступившее место гримасе боли. Всё это смыла бледность приближающейся смерти:
- Вы... что это... зачем... за что?
Голос слабел и не слушался. В горле забулькало. Ноги подкосились, и серая, лишайно-пятнистая от луж мостовая встретилась с её лицом.
+ + +
Мерная тишина сонного автобуса треснула от вопля. Моментально скинувшие утреннюю дремоту пассажиры всполошились и шарахнулись от центральной площадки, где на грязном полу корчилась женщина средних лет. Только двое, молодая девушка и пожилой мужчина бросились к ней на помощь.
- Держите, держите ей ноги, - командовал мужчина, прижав женщину за плечи. Та уже начинала приходить в себя. Широко открыв глаза и тяжело дыша, она пыталась подняться. Мужчина помог ей сесть на полу, прислонив спиной к поручням.
- Что с вами? Как вы себя чувствуете? - задавал он вопросы, рассматривая бледное лицо.
- Что? Что произошло? - слабым голосом спросила женщина, шаря вокруг себя руками.
Мужчина осмотрелся, заметил валяющуюся в стороне дамскую сумочку и пододвинул её к пострадавшей.
- Там есть какие-то лекарства? Что вы принимаете? - заботливо спросил он.
- Нет, нет, - женщина прижала сумку к себе, - А что собственно случилось?
- Это я у вас хотел спросить. Видите ли, я хоть и доктор, но, извините, стоматолог.
Женщина утвердительно кивнула, как бы принимая его извинения.
- Вы ни с того, ни сего закричали, осели на пол и забились в конвульсиях. - Врач продолжал внимательно рассматривать женщину, держа её руку и нащупывая пульс, - И часто с вами происходит нечто подобное?
- Да что вы такое говорите... - женщина выдернула руку и встала, - Я, наверное, просто заснула и увидела кошмар. При этих словах она снова побледнела, её губы затряслись.
- Ну что вы, что вы, - доктор приобнял её, поддерживая, - Думаю вам лучше выйти из автобуса на свежий воздух.
- Да, - согласилась та, - вот уже и моя остановка.
Они вышли вдвоём, а автобус с встревоженными пассажирами за запотевшими стёклами покатил, как ни в чём не бывало, далее. Облокачиваясь на руку доктора, женщина добрела до скамейки.
- Я посижу здесь немного и пойду, - она с благодарностью посмотрела на мужчину, - мне недалеко до работы. А вы - тоже идите. Спасибо вам, - добавила она уже тише.
- Да что вы, не стоит, - мужчина нерешительно топтался рядом, - Вы уверены, что всё уже позади? Может вызвать "скорую"?
- Не надо, спасибо. Я уже себя значительно лучше чувствую.
- Ну что ж, в таком случае - разрешите откланяться. Я действительно спешу - на приём опаздываю. Здоровья вам!
Мужчина галантно поклонился и засеменил прочь от остановки.
2.
- Никак не могу прийти в себя, - жаловалась подруге Елена Васильевна, - что это было, ума не приложу.
Две немолодые женщины сидели у столика, примостившегося в проходе между стеллажами.
- В первый раз со мной такое. И страшно-то как! Может это уже старость? Или болезнь какая начинается, не дай Бог...
На столике теснились две чашки, электрочайник и вазочка домашнего печенья.
- Надо бы тебе сходить провериться. - Зойка из читального зала отхлебнула горячего чая и поморщилась, - Это может быть первой ласточкой чего-то серьёзного. Вон у Петровича-плотника, жена всю жизнь пахала, как лошадь-тяжеловоз, а потом простыла, слегла и нет человека. Так что ты того, не запускай...
- Да я и сама боюсь. Я ведь тоже по жизни с больницами дела не имела, даже не знаю, есть у меня карточка в поликлинике или нет. А тут такое... И к какому врачу идти - ума не приложу.
- Ты, главное, сходи. А там тебя определят: сперва к терапевту, а он уже на анализы отошлёт, флюорографию там, кардиограмму и всё, что положено. А потом - видно будет! - Зойка допила чай и встала.
- И смотри, не откладывай! - её предупреждение донеслось уже из-за полок.
+ + +
Прохожие, редкие в эти ранние часы начала трудового дня, спешили, как это принято во всех мегаполисах. Прячась от промозглой погоды в поднятых воротниках и надвинутых на глаза головных уборах, они не обращали никакого внимания на мужеподобную женскую фигуру. Лиза Неведкина, пряча трясущиеся руки в карманах удлинённого, тёмного пальто, почти бежала по бульвару. Ей хотелось побыстрее добраться до своей каморки, забиться там в угол, предварительно отмыв руки, завернуться в покрывало и забыться, отключиться от окружающего мира, жестокого и мерзкого.
Лиза не любила себя. Её не любили окружающие. Сама жизнь не любила её, ставя препоны на пути и стараясь избавить мир от Лизы, а Лизу - от него. С самого рождения всё и вся было против неё. Жизнь началась круто - с крутого падения в бездну, продолжавшегося и доныне. Даже мать (а то, что у неё когда-то имелась настоящая мама, Лиза не сомневалась) и та, скорей всего, была не на её стороне. А как по-другому можно объяснить, что она оставила кроху в роддоме и никогда, НИКОГДА более о ней не вспоминала, не искала, не навещала. Ни разу не написала даже ни строчки. А Лиза так ждала её визита, или хотя бы открытки к празднику. Поэтому дни рождения и новогодние утренники были её самым нелюбимым временем за годы, проведённые в детдоме.
Но там она многого нахваталась. Приют учит жизни с пелёнок. Там нет понятия "нежный возраст" - в детдоме жизнь и отношения сразу начинаются по-взрослому. И отстаивать себя в этом сумрачном мире приходится жёстко, пробиваться с кулаками, выгрызать своё место под солнцем. Лиза, рослая не по годам чернявая девочка, рано поняла, что милости от судьбы ей ждать не суждено. Горечь сиротства как вода точила её душу, выдалбливая каверну обиды и зависти к холёным, красиво одетым и обласканным детишкам за забором их заведения. Не делала она поблажек и для живших с ней по эту сторону ограды. Задираться с подростком-зверёнышем отваживался не каждый. Её могучих кулаков боялись даже мальчишки постарше. Но и смириться с этим они также не могли, выискивая способ поставить малолетку на место.
Уготованная ими месть была страшна, подла и преступна. Погнавшись за очередным обидчиком, Лиза попалась в расставленный для неё на заднем дворе силок. Петля обхватила детскую лодыжку и с силой дёрнула вверх. Не успев опомниться, Лиза очутилась подвешенной к дереву вниз головой в раскоряченной до неприличия позе. Юбка упала на глаза, но девочка успела увидеть, как из-за угла следом появилась ватага сидевших в засаде сорванцов-подростков. Ничего не видя, Лиза только слышала их похабные смешки, чувствовала прикосновения их рук. Изо всех сил она пыталась вырваться, отбивалась от нападавших свободной ногой. Со стороны это кручение и раскачивание в петле напоминало цирковое представление и вызывало лишь новые взрывы хохота мучителей. Но самое страшное было ещё впереди. Мальчишкам вскоре надоело это зрелище, их ватажкам хотелось большего - запоминающейся мести и унижения норовистой девчонки. И они нашли способ поглумиться над ней - просто поддели финкой и сорвали с беззащитной жертвы трусики.
К крови, по шпалам мозговых извилин стучащей в висках, добавились стыд и гнев. Пацаны не видели её раскрасневшегося лица, но из-под юбки раздавалась отборная ругань и мат, перемежавшиеся визгом и плачем. Шум и крики, доносившиеся из-за здания, привлекли внимание старших. Заливающуюся слезами Лизу, уже почти терявшую сознание от обиды и долгого висения вниз головой, спас директор интерната. Он отнёс пострадавшую в свой кабинет, напоил чаем, усадил на колени и долго успокаивал, гладя молодое тело. В его руке появилось невиданное детдомовцами заморское чудо - дольками апельсина престарелый педофил стал ласкать припухшие девичьи губы. Затем он дал пострадавшей какую-то таблетку, от которой шум в голове поутих, и захотелось спать; обработал и помассажировал повреждённую лодыжку; приподнял юбчонку, чтобы проверить, не вывихнута ли нога. А потом... Потом он сделал с ней то, что не успело или не решилось по малоопытности приютское хулиганьё.
Что почувствовала и как пережила случившееся Лиза? Сказать, что это был стресс, оглушивший её болью, обидой, злостью и ещё дюжиной не поддающихся описанию литературным языком чувств и эмоций - не сказать и толики всего. Став подранком, она снесла это стоически, расценив очередным, неприятным, но необходимым уроком жизни, из которого надо сделать соответствующий вывод. И она его сделала...
Превратившись с годами в неоспоримого лидера детдомовской ватаги, Лиза не давала спуску обидчикам малышни, держала всё кодло в кулаке. Крупная, плечистая, с накачанными руками и ногами, она была скорее похожа фигурой на мужчину-атлета, чем на женщину. Это противоречие подчёркивали также узкие бёдра, маленькие груди и плоский зад. И лицом она, как говорится, не вышла. Широкоскулая, с тяжёлым подбородком, с ёжиком чёрных волосков под носом и приобретённой психологической фригидностью - Лиза не вписывалась в представления сверстников-парней о стандартах девичьей красоты. Что это за девушка, которая ненавидит платья и из брюк не вылезает? Да и вообще, давно было известно, что она считает всех мужиков выродками...
Мысли на больную тему подстегнули Лизу. Она оглянулась, не смотрит ли кто на неё, ещё сильнее ссутулилась и ускорила шаг.
3.
Елена Васильевна, отработав положенные часы в библиотеке, вернулась домой. Слава Богу, обратный путь прошёл без эксцессов. Да и весь день она чувствовала себя нормально. Приступ больше не повторился, и она стала немного успокаиваться.
- Наверное, это временный заскок. С кем не бывает... - заявила она Зойке. Та в ответ только с сомнением покачала головой.
Елена Васильевна по годам дружбы была уверена, что Зойка так просто от неё не отстанет, будет постоянно напоминать и тащить к врачам. Такой любительницы медицины как Зойка ещё поискать нужно. Её хлебом не корми, а дай только полечиться. Ни одно из лекарств, которые в последнее время рьяно рекламировали по телевидению, не осталось вне зоны её внимания. Всё-то она знала, во всём разбиралась, да уже испробовала, и другим порекомендовала.
- Фармацевтические компании должны тебе гонорар за рекламу отстёгивать, - не раз подначивали её сослуживцы.
А теперь, увидев в своей лучшей подруге потенциального пациента, нуждающегося в опеке и лечении, от Зойки можно было ожидать чего угодно, но только не спокойного созерцания и безучастия. Елена Васильевна глубоко вздохнула. Вот поэтому она ей и не рассказала всего. Женщина снова вздохнула.
Перед глазами вновь жуткая картина, померещившаяся утром. Что это было, что за наваждение? Библиотекаря передёрнуло. Безлюдный проулок. Одинокая фигура спешащей женщины. Озлобленность, зависть, гнев, ревность - какой-то жестокий коктейль чувств. И рука, вонзающая что-то в живот жертвы. Удивление, боль, страх и смерть в глазах. И кровь на руке. Елена Васильевна вскрикнула, машинально прикрыв рот рукой. Затем с ужасом отодвинула её от себя и стала рассматривать. Рука как рука, никакой крови. Нет, надо выпить успокоительного. И - забыть, выбросить напрочь из головы.
+ + +
Вот и дом! Лиза с облегчением захлопнула входную дверь и в изнеможении прислонилась к ней. Чёрные как нефть волосы струйками рассыпались по плечам, ходившим ходуном. Только теперь девушка позволила себе расслабиться и перевести дух. В голове стало проясняться, события утра зловещими пятнами выплыли из тумана памяти. Лиза обхватила голову руками и тихо воя сползла на пол.
Ещё со времён Союза остался закон, по которому повзрослевшим воспитанникам детдомов предоставлялось жильё. Закон как бы был, и никто его не оспаривал, а вот жильё почему то отсутствовало. И выходили молодые люди без роду, без племени на широкую дорогу жизни в чужой и враждебный им мир, и понимали, что для них открыты все пути: иди куда хочешь, только куда подальше. И шли - парни в банды-бригады и группировки, девушки - на панель, стрип-клубы и в бордели. Но Лизе подфартило, может в первый и последний раз в жизни. Крепкую и выносливую, её взяли в ЖЭК дворником. И даже дали служебную жилплощадь. Конечно, вкалывать приходилось много. Участок, что называется, отсюда и до вечера. Квартирка же, в свою очередь была невесть какая - клетушка под лестницей. Но отдельная, даже не коммуналка. Первая в жизни работа, за которую платили честные трудовые деньги. И первая квартира, почти собственная.
Так началась самостоятельная жизнь. Особых интересов и увлечений у Лизы не было. К алкоголю и наркотикам она питала с пелёнок стойкое отвращение. А мужчины ею не интересовались, впрочем также, как и она ими. Слишком уж болезненными были детские воспоминания, надолго отвратившие Лизу от мужского пола. Время шло, она работала с утра до ночи, подметая, облагораживая, поливая, крася и расчищая свой участок.
Неизвестно, как долго могла продолжаться такая серая полоса, если бы Лиза не встретила Сергея. Она буквально наткнулась на него в подвале своего дома, когда там зимой прорвало трубу и из ЖЭКа прислали бригаду сантехников. Одним из них и оказался Сергей. Гром-баба, как тут же окрестили Лизу ремонтники, помогла им своей недюжинной силой закрутить заржавевшие вентили. Три щуплых забулдыги с восхищением наблюдали, как Лиза орудовала разводным ключом, перекрывая воду. Когда дело было сделано, а компания успела уже отметить мероприятие и стала собираться с духом и силами на путь домой, выяснилось, что Сергею, разморённому трубой отопления, которую он с вожделением обнимал, особенно и идти некуда. Его кореша, пошатываясь, отвалили, а он стал моститься ночевать прямо на недавнем рабочем, успевшем уже побыть и трапезным, месте. Вид мелкого сантехника, свернувшегося калачиком на листе картона, что-то разбудил и шевельнул в преждевременно зачерствевшей душе Лизы. На удивление, он не вызывал у неё ни страха, ни омерзения. Наоборот, она почувствовала к нему жалость, почти материнскую заботу, желание защитить и уберечь. Лиза собрала это вяло мурчащее чмо в охапку, и отнесла к себе. Так у неё появился Сергей.
4.
Серая осень незаметно совсем обесцветилась и перешла в белёсую зиму. Именно белёсую, а не белую. Потому что, как не пыталась она раскрасить город своими искристыми ледяными узорами, это ей не удавалось. Мегаполис упорно сопротивлялся обесцвечиванию. То там, то тут из общего настроя выбивались островки вечнозелёной хвои, не поддавались морозам огни пёстрой иллюминации, ни в какую не хотели прятаться под снегом цветные фасады и крыши зданий. Даже дороги и те не могла сковать зимушка-зима. Соль и автомобили превращали её девственно чистый покров в месиво цвета детской неожиданности.
Зиму Елена Васильевна и любила, и ненавидела одновременно. По душе она ей была своей размеренностью и спокойствием. Мороз, казалось, сковывал саму жизнь города, становившегося более тихим и сонным, чем в летние дни. Движение транспорта замедлялось. Люди, закутанные в свитера, тулупы, дублёнки, шубы и шапки выглядели более мягкими и дружелюбными. Их лица, раскрасневшиеся от стужи, были улыбчивы и жизнерадостны.
А не любила библиотекарь зиму за короткий световой день и раннюю темноту в вечерние часы, за холод и скользкие тротуары, за обилие неугомонных студентов в стенах её заведения. Прошли те времена, когда библиотека считалась одним из самых тихих зданий. Сегодня шум и гам, вечный спутник молодёжи, беспрепятственно проникал в святая-святых знаний, разливался между столами и стеллажами, рассредоточивался на полках томов и фолиантов, заползал в сумрак хранилищ. Мобилы, планшеты, плееры - современные молодёжные технопримочки раздражали Елену Васильевну, разбалансировали её душу.
- Не зря, наверное, и название такое придумали им - ГАДЖЕТЫ. Воистину порой хочется бросить в лицо очередному нарушителю спокойствия: Ну и гад же ты! - любила повторять немолодая женщина.
Современную молодёжь Елена Васильевна не понимала и откровенно сторонилась. Нельзя сказать, что она их боялась, но явно опасалась. Не имея собственных детей, оставшись старой девой, Елена Васильевна постепенно желтела и дряхлела, как и её подопечные книги. Жизнь проходила где-то там, за прихваченными сейчас морозными узорами окнами. А здесь внутри царили размеренность и застой, свойственные только библиотекам, архивным хранилищам и музеям. Время здесь становилось тягучим и осязаемо вязким. Его можно было пощупать на ровных рядах корешков книг, почувствовать его пыльный затхлый запах, увидеть его марево, струящееся в неярком освещении залов и проходов. Здесь царствовал Его Величество Хронос. И служители его культа, хранители его тайн, архивисты, библиотекари, музейные работники - они все были не от мира сего, люди, стоящие вне времени и его течения. Серые мыши, застрявшие в межвременье, так их воспринимали окружающие, снисходительно смотревшие сверху вниз на этих странных, неприспособленных к жизни и неустроенных индивидуумов.
Елена Васильевна, женщина отнюдь не глупая, вынуждена была мириться с тем, что в миру её считали недалёкой дамой. О таких обычно говорят: "Сама себе на уме". В коллективе её уважали, имелась даже пара подруг. А что ещё, собственно, и надо? Работу свою она знала, и та её устраивала: здесь платили хоть немного, зато регулярно, без задержек. Да и добираться было не так далеко, без пересадок. Здоровье вроде тоже не шалило, грех жаловаться. Приступ больше не повторялся, и Елена Васильевна даже стала забывать о нём. Не за горами была уже весна.
- А с нею придут тепло и хорошее настроение! - Елена Васильевна улыбнулась своим мыслям и пошла искать книгу для очередного посетителя.
+ + +
Семейное счастье Лизы было недолгим. Подобранный ею сантехник оказался тихим и покладистым. Прожив в Лизиной каморке чуть меньше месяца, он исчез в один прекрасный день также неожиданно, как и появился. Нельзя сказать, что Лиза уж слишком переживала о пропаже. Он ей не мешал, но и ожидаемой перемены в жизни, какой-то дополнительной опоры в нём она не нашла. Да и радости особенной он ей тоже не доставил. Короче, трагедии не случилось.
- Ушёл, так ушёл. Значит, так надо было. Видать - не моё это, - успокоила она себя и стала жить по-прежнему.
Но вернуться к серой и размеренной жизни не получилось. Недолгое присутствие Сергея обернулось незапланированной беременностью. Такой поворот событий оказался для Лизы полной неожиданностью. До этого она как-то и не задумывалась о семье и детях. Конечно, как всякой женщине, ей это было не чуждо. Но воспоминания о недавнем сиротском детстве отодвигали эти планы в далёкое будущее.
- Вот поднакоплю деньжат, встану на ноги - тогда можно и о семье подумать будет, - рассудительно считала девушка, продолжая регулярно мести тротуары.
При нынешнем её материальном положении залёт был совсем некстати. Помощи ведь ждать не от кого и неоткуда.
- Аборт - ни за что и никогда, - решила Лиза для себя, - И беспризорщину плодить тоже не буду. Я сильная, смогу сама поднять дитя. Мой ребёнок будет расти, если и не в полной, но всё равно в семье. И хоть фамилия его будет, как и у меня, детдомовская, Неведкина, но чей он - ведать уж будет точно.
Одно успокаивало, что впереди ещё долгие девять месяцев.
- Может, что и наладится, - думала Лиза и продолжала спокойно работать.
Лиза стала на учёт. Ей попалась молоденькая и хорошенькая врач, Жанна. Она была такой внимательной и предупредительной, напоминала одну из нянечек в приюте. Как маленькие девочки любили вечерами свернуться калачиком у той на коленях и слушать сказки! Лизе очень нравилось обследоваться у Жанны. Какое-то тепло по всему телу разливалось от её прикосновений, а сердце начинало тарахтеть как заводная игрушка. Лиза чувствовала тягу и потребность в этих контактах, и старалась навещать консультацию по поводу и без, лишь бы увидеть врачиху и побыть с нею рядом.
Месяц нанизывался на месяц, живот рос и начинал мешать в работе, а просвета так и не наблюдалось. Может и закончилось бы всё более-менее обыденно и сносно, если б не Лизкина судьба. Уж больно крута она была к ней, не давала расслабухи.
Возвращению тёплого времени года радовались все: жители, звери, растения. Сам мегаполис, сбросив опостылевшее зимнее покрывало, распрямлялся и расцвечивался навстречу яркому солнцу. Город ожил, зашумел. По внутридворовым аллейкам гуляли мамаши с колясками. Дети постарше щебетали на игровых площадках. Им отвечали весенние трели птиц. Вновь стало многолюдно. Из подвалов и подъездов повылазили, как отогревшиеся тараканы, бомжи - неотъемлемая составляющая населения любого большого города.
Лиза, уже с трудом передвигавшаяся, продолжала тем не менее регулярно обходить свои владения и присматривать за порядком. Её намётанный взгляд моментально замечал любые поломки, выхватывал из общей картины недоделки: вот тут оградку надо бы подварить, пока совсем не отломалась, а здесь надо покрасить входную дверь, да и деревья неплохо было бы обрезать.
- Эх, жаль, что уже многого не могу сделать сама. Да и не моя это собственно работа, - Лиза продолжала обход, когда ей попался на пути открытый колодец.
Лиза заглянула в него - хорошо, хоть не канализационный. Всего лишь связистов, но тоже глубокий. И не огорожено, и не видно монтёров поблизости, да и крышки нет.
- Вот сволочи, бомжары проклятые, - Лиза выругалась и стала думать, как же поступить, - не только кабель воруют, уже и крышку люка на металлолом утащили, санитары города, будь они неладны.
Оставлять колодец открытым и без присмотра было опасно. Мало ли, кто в него свалиться может по неосторожности. Лиза осмотрелась по сторонам в надежде найти, чем бы загородить или прикрыть опасное место. У арки, ведущей со двора, копошилась пара бездомных. Они о чём-то спорили, явно не в силах разделить добычу. Присмотревшись, Лиза заметила рядом с ними прислонённую к стене лючину. В несколько своих великанских шагов она оказалась у арки. От бомжей, заметивших несущуюся на них гром-бабу, и след простыл. Только чугунная крышка так и осталась у стены. Лиза откатила её обратно к колодцу и, приподняв, водрузила на место. Опасность была ликвидирована. Вот только разогнуться Лиза уже не смогла - резкая боль полоснула по низу живота. В глазах всё поплыло...
5.
Смена акушера-гинеколога Жанны Николаевны подходила к концу, когда скорая привезла новую пациентку. Это была уже пятая за время дежурства. За свою недолгую практику Жаннетт, как в роддоме звали молодого врача, успела насмотреться всякого. Это медицинское учреждение, призванное по идее быть домом радости, порой приносило иным немалые беды и печали. Современная жизнь, отравленная синтетикой и химией, алкоголем и наркотиками, никотином и радиацией, выбросами и загрязнениями, нервами и лекарствами, ультрафиолетом и прочими видами излучений, плохим питанием и чрезмерными нагрузками, расставляла врачам капканы и силки, из которых не всегда удавалось выбраться без потерь.
Сегодняшний случай явился лишь подтверждением всего этого. Два часа, на которые пришлось задержаться Жанне Николаевне на работе ради новой пациентки, прошли в битве за жизнь роженицы и её ребёнка. Но врачи не боги. И даже при наличии всей аппаратной и фармацевтической мощи современной медицины, не всегда получается уберечь обоих. В этот раз, как ни старались врачи, а спасти ребёнка им так и не удалось.
Лиза не знала, как за неё боролась бригада Жанны Николаевны, чего стоило врачам остановить открывшееся кровотечение и сохранить жизнь хотя бы матери. Измождённым акушерам, собравшимся после операции в ординаторской, было мучительно жаль умершего младенца. Они укоряли Лизу за безрассудство. Жанна, столько времени наблюдавшая её в консультации, не могла смириться с мыслью о произошедшем.
Быстро переодевшись и заполнив документы, Жаннетт выскочила из больницы и побежала к метро. Ей не хотелось никого видеть. Сегодня она стала настоящим доктором - у неё умер первый пациент. Умер, ещё не родившись...
+ + +
Что она потеряла ребёнка, для Лизы стало шоком. Но вторая новость, с трудом произнесённая молодой докторшей, прозвучала как приговор и повергла роженицу в затяжную депрессию.
- Вы больше не сможете иметь детей! - эти слова как кнутом обожгли мозг Лизы, оставив глубокий рубец, разрубив жизнь на две части - до и после.
И невыносимо горьким было осознание того, что её любимый врач, Жанночка, которой она так доверяла, была рядом и ничего не сделала для спасения ребёнка.
- Как? Как ты могла допустить это? - слёзы душили и не давали вырваться словам, рвавшимся из души. - За что? В чём провинилась я и мой ребёночек?
Лиза, всё ещё сидевшая на полу, всхлипнула. Её массивная нижняя челюсть затряслась мелкой дрожью и из глаз, как тогда в больнице, полились ручейки слёз.
Да, весна, обещавшая рождение и начало новой жизни, оказалась для неё трагичной. Вокруг сновали люди со светлыми открытыми лицами, веселилась молодёжь, бегали дети - а Лиза, низко наклонив голову и ничего и никого не замечая, продолжала мести тротуары. Она, и до этого не очень контактная, совсем замкнулась в себе, ни с кем не разговаривала, никого не хотела видеть. Боль продолжала ныть где-то в глубинах тела, выворачивая долгими бессонными ночами её душу наизнанку. Утром Лиза вставала невыспавшаяся, злая на всех и вся, и снова, скукожившись, автоматически, с остервенением мела, и мела, и мела.
Весну сменило лето, затем пришла и осень. Грусть и тоска в душе стали постепенно утихать. Лиза временами уже начала поднимать голову и смотреть на людей. Теперь, в осеннюю непогоду, они не выглядели такими счастливыми и беззаботными. Это несколько способствовало примирению Лизы с окружающей действительностью. Всё вокруг было серое и унылое, как и её жизнь. И не вызывало такого раздражения и отторжения, как прежде.
Настал даже день, когда Лиза решилась подумать о своей дальнейшей судьбе. Как ей быть, что делать? Эти вопросы отвлекали от пережитого, но успокоения не приносили. После неудачной попытки супружества и выкидыша, Лизе совсем не хотелось вновь иметь дело с мужчинами. Она твёрдо решила для себя, что если ей не суждено стать матерью, то и такого добра, как вечно пьяные и вонючие мужланы ей и даром не надо. Хотелось чего то, но нежного, мягкого... Лиза вспомнила нянечку из интерната. За ней на ум пришло чувство, которое испытывала от присутствия и прикосновений непутёвой докторицы. Как это было приятно и возбуждающе! По телу девушки пробежали мурашки. Вот бы снова её увидеть!
Несколько дней Лиза боролась с возникшей тягой. Она убеждала себя, что Жаннетт недостойна хорошего к ней отношения, что она не уберегла плод и загубила всю её жизнь. Но желание было сильнее, и ноги сами понесли Лизу к женской консультации.
Лиза отстранилась от входной двери, с трудом поднялась и прошла в комнату. Не раздеваясь, бухнулась на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, тихо завыла. Ещё кровоточащая душевная рана, добавившаяся к ней боль, причинённая подругой, ужас от содеянного - всё выплеснулось в этом вое. Захлёбываясь слезами, Лиза проклинала на чём свет стоит и себя, и бросившую её мать, свою загубленную жизнь, и всё, и вся...
6.
Лиза не могла придумать повода, чтобы подойти к Жанне. Скорее всего, она просто стеснялась. Хотя временами и жутко боялась этой встречи. Поэтому затаилась на скамейке в парке напротив консультации и стала просто ждать. Рабочий день близился к концу, по аллее мимо Лизы неслась и бурлила река спешащих домой жителей мегаполиса. Не обращая внимания на сидящую одиноко девушку, они бежали по своим делам: молодые и не очень, красивые и так себе, весёлые и задумчивые. В одиночку и парами, реже группками - студенты и школьники. Лиза смотрела на них помутившимся взором, представляя в их компании своё неродившееся дитя.
Поток посетителей консультации стал иссякать. Уже никто не входил в здание, только выходили из него. Лиза внимательно присматривалась к силуэтам, маячившим у входа. Вдруг её сердце ёкнуло и забилось часто-часто. Она заметила у дверей ту, которую ждала и надеялась увидеть. Жанна вышла из поликлиники, постояла мгновение на крыльце, вдыхая прохладный осенний воздух и пошла по улице. Что-то в её облике Лизу насторожило. Сначала она даже не поняла что. Поднявшись с лавки, она не спеша пошла по противоположной стороне улицы следом за Жанной. Пешеходов было довольно много, и Лиза боялась потерять её из вида. Жанна свернула в переулок, и Лиза, бросившись в неположенном месте через дорогу, чуть не попала под колёса. Автомобиль засвистел тормозами, шины оставили следы на асфальте... Лиза посмотрела на побледневшего водителя, потом перевела взгляд на полоски, чуть не оборвавшие её жизнь. Сзади автомобиля они были чёрные и короткие. Впереди вдаль уходила двойная белая разметка. Смерть и жизнь. А между ними - она, Лиза. Две полоски. Но ведь это и символ зарождающейся в чреве матери новой жизни.
Пелена спала с глаз. Опомнившись, Лиза бросилась в переулок - но Жанны там уже не было. Дальше к выходу из проулка, влево, вправо - Лиза металась по улице, но Жаннетт уже и след простыл.
- Сука! - неожиданно выплеснулось из Лизиных уст. Она и заметить не успела, как нежные и романтические чувства в её душе уступили место чему-то тёмному и неприятному.
- Сука! Потаскуха! Подстилка! - каких только грязных слов в адрес некогда обожаемой ею женщины не наговорила, возвращаясь к себе.
Как она могла так с ней поступить? Она лишила её всего, даже слабой надежды на нежность и ответные чувства. Она, убившая её ребёнка, теперь сама готовилась стать счастливой матерью! Этого Лиза простить и пережить не могла никак. Округлость живота, которой она не придала значения в первый момент, но которую зафиксировало подсознание, теперь стояла перед глазами. Две полоски, две полоски. Она, её Жанночка, беременна. Она трахалась в то время, когда ей Лизе было так плохо. И теперь она будет мамочкой, у неё появится сын или дочь. А она, Лиза, навеки останется одинокой и неспособной ни на что. Бесплодное тело: ни женщина, ни мужчина. Просто стерильное нечто. Бесполое ОНО.
Лиза физически чувствовала, как в груди у неё закипает злость и укореняется, прорастает и распрямляется чёрный и зловещий микс. Злоба, зависть, ревность - отличные удобрения для взращивания мерзких замыслов. Всю ночь Лиза, не смыкая глаз, обдумывала план мести и покарания для изменницы и детоубийцы. Утром, даже не позавтракав, она помчалась к тому переулку, где вчера потеряла из виду Жаннетт. Она была уверена, что та пойдёт на работу этой же дорогой. Что она ей скажет, какую кару та должна понести - это Лиза так за ночь и не придумала. Она просто хотела для начала посмотреть ей в глаза, а потом...
Ветер гнал по мостовой листву и мусор, временами закручивая их небольшими смерчами. В проулке этим ранним осенним утром не было ни души. Лиза затаилась в проёме одной из дверей и терпеливо ждала. Вот в переулке послышался быстрый цокот каблучков. Она! Лиза вся напряглась, сердце вновь учащённо забилось, рискуя выскочить из груди, в голову ударило и разлилось тепло, в глазах навернулись слёзы... Жанна Николаевна опаздывала на работу и неслась, не замечая никого и ничего на своём пути. Не останавливаясь, она проскочила мимо подъезда, где стояла Лиза.
- Она меня даже не заметила! - обида подняла новую волну негодования в душе несчастной.
- Сука! - процедила Лиза через плотно сжатые зубы. Это, скорее шипение, чем слово острым жалом полетело вслед удаляющейся докторице.
- Ненавижу! - прозвучало уже громче. Лиза, не помня себя, бросилась следом, споткнулась и чуть не упала. Матерясь, она хотела уже бежать дальше, но взгляд выхватил что-то между камнями брусчатки. Там лежал большой кровельный гвоздь.
- Это Знак Божий, - Лиза, не раздумывая, схватила ржавый баут и понеслась за Жанной.
+ + +
Сообщение об убийстве врача-акушера попало в общие сводки происшествий за прошедший день и стало очередным главоболием для ментов. Убийство явно претендовало на судьбу десятков и сотен аналогичных "висяков". Свидетелей преступления найдено не было. Каких-либо следов или отпечатков также обнаружить не удалось. Либо действовал профессионал высокого класса, что было сомнительно ввиду незначительности жертвы. Либо на дело пошёл новичок и ему крупно повезло. Ко второму варианту склонялось большинство оперативников. Но это никоим образом не помогало собрать пазл в картину и не вносило ясность в следствие - хоть так, хоть эдак, а фигура преступника оставалась загадкой. Да ещё и это орудие убийства - до сих пор такой странный предмет в анналах местной милиции не фигурировал.
Были проверены контакты врачихи, как по работе, так и личные. Её знакомые и подруги. Сослуживцы и однокурсники. Родственники и бывшие воздыхатели. Увы, но в сите Фемиды не застрял никто. Начинающий врач, внимательная и отзывчивая, неконфликтная, верная жена и будущая мать - в положительных характеристиках жертвы также не к чему было прикопаться.
Время шло, и на папке с происшествием в переулке неумолимо нарастал слой пыли.
7.
Лиза проснулась поутру с припухшими глазами, но абсолютно спокойная. Она так и провалялась всю ночь одетая, воя на судьбу. Но утром встала с полной уверенностью в правоте всех действий. Убийство, совершённое не то от ревности, не то от зависти, не то от злости, странным образом вселило в неё веру в собственные силы. Более того - теперь она чувствовала, что наконец навеки распрощалась со своим ребёнком. Она не смогла его защитить, но отомстив за невинную смерть, теперь спокойно отпустила дитя из мыслей. Нет, конечно, она будет и впредь вспоминать, но это уже не так больно. Она выполнила свой материнский долг!
Лиза продолжала изо дня в день убираться в своём микрорайоне, но теперь делала это с гордо поднятой головой. Она уверено смотрела на прохожих, общалась с жильцами, играла с детьми и чувствовала себя вполне самодостаточной.
- Не нужны мне больше по жизни ни мужики, ни дети, ни... бабы, - констатировала Лиза, как бы отчерчивая прожитое и пережитое. Сама себе хозяйка - стало для неё отныне девизом и смыслом жизни.
Прошло с полгода. В природе, городе и душе Лизы с наступлением весны всё цвело и благоухало. Беды и печали, казалось, задержались все в прошлом.
Тёплые деньки, как всегда, добавили работы дворникам. В преддверии праздника требовалось срочно повсеместно навести образцовый порядок, покрасить деревья и бордюры. А тут, как назло, стало больше мусора, повсюду валялись фантики, обёртки и упаковки от мороженого. Лиза методично обходила своё заведование, собирая пёстрые обрывки бумажных и целлофановых пакетов.
- А я ему и говорю - пошёл ты, козёл! - её внимание привлекла группка девчонок-подростков, расположившихся на низкой оградке из арматуры, как птицы на проводах.
- Ну, ты, мать, даёшь! - защебетали в ответ на реплику одной из девиц подружки - А с бэбиком ты теперь чё делать-то будешь? - тыкнули они сигаретами в направлении её живота.
- Чё-чё, - передразнила первая девица. Присмотревшись, Лиза заметила, что та в положении. - Мы ведь учёные: аборт делать не рожавши - ни-ни. Метну приплод на свет - а потом оставлю в роддоме. Пусть государство отдувается - ему нужно рождаемость повышать.
От всего услышанного Лиза застыла с веником в руках. Девчонки уже давно допили пиво и, побросав бутылки, упорхнули. А Лиза так и стояла, не в силах поверить в их слова.
- Вот так, легко и просто - рожу и оставлю, - злость и обида на таких непутёвых матерей, которые, как некогда и её собственная, готовы сыграть роль кукушек, ни на секунду не задумываясь об уготовленной их чадам судьбе, подступила к горлу удушающим комом.
- Суки! - процедила Лиза через плотно сжатые зубы. Она уже знала, что должна сделать.
На следующий день на строительном рынке молодая девушка купила пачку шиферных гвоздей - длинных, острых и с удобной широкой шляпкой, хорошо лежащей в ладони. Беременную пигалицу она знала - та жила в её микрорайоне. Подкараулить её вечером, возвращающейся с гулек, оказалось совсем нетрудно. Так же, как и воткнуть в её развратное пузо припасённый гвоздь.
+ + +
В это позднее время перед закрытием в библиотеке, помимо Зойки и Елены Васильевны, было всего пару студентов, безуспешно пытавшихся хоть что-нибудь выучить к завтрашнему зачёту. Зойка спокойно сортировала читательские абонементы, Елена Васильевна относила и расставляла по полкам на свои места книги.
- Сука! - неожиданный громкий крик поверг Зойку в ступор. Студенты, оторвавшись от книг, захихикали.
- Сука! - повторила Елена Васильевна и упала на пол. Зойка бросилась к подруге. Та, раскорячившись в проходе, била руками и ногам по стеллажам, преграждая путь.
- Елена Васильевна, что с вами? - перепуганная Зойка никак не могла приблизиться. - Помогите же! - призвала она на помощь посетителей читального зала.
Когда студенты подошли, Елена Васильевна уже стала приходить в себя. Судорожные движения рук и ног прекратились, но глаза были закатаны.
- Что ж вы стоите? - причитала вокруг неё Зойка, - звоните скорее в неотложку.
Когда Елена Васильевна полностью очнулась, она была уже "упакована" и мчалась по городу под завывания сирены и проблески синих огней.
8.
Тимофей Гордеевич Веселов слыл большим мастером своего дела. Да и не мудрено - более полувека отдано этой работе. Натаскался, набил руку ещё с тех времён, когда от психиатров шарахались и держались подальше так же, как и от их пациентов. Да что греха таить - было дело! И дело это было не всегда чисто. Порой и руки марать приходилось...
Тимофей Гордеевич вздохнул, заходя в скрипучую ржавую калитку своих владений. Это заведение, более похожее на внутреннюю тюрьму, на самом деле таким и являлось. Или, по крайней мере, с таким умыслом строилось.
Одно из самых больших зданий города, квадратный закольцованный комплекс, мрачно давило на главную площадь. Центральная больница в виде бетонно-кирпичного мастодонта сталинских времён вряд ли добавляла оптимизма попадавшим сюда людям и способствовала выздоровлению больных. Старожилы знали и передавали из поколения в поколение, что здание первоначально строилось для областного НКВД. Бесконечные коридоры, уйма клетушек-камер, жуткие подвалы и внутренняя тюрьма, застенок в застенке, острог в квадрате - антураж не смогли изменить ни перестройки архитекторов и политиков, ни годы ремонтов и перепрофилирований.
Хрущёвская весна изменила предназначение недавно отстроенного объекта, и он стал служить людям на самом деле. Камеры превратились в одночасье в больничные палаты, в коридорах как по мановению волшебной палочки людей во френчах сменили люди в белых халатах, пыточные в подвале стали не менее зловещим моргом. А комплекс в комплексе, некогда огороженная забором во внутреннем дворике территория с собственными строениями и проходными, стала психиатрической больницей.
Времена оттепели только-только стали подтаивать основы сталинской психиатрии, как настали новые времена с новыми предписаниями и веяниями. И вновь власти потребовались сговорчивые и податливые врачи-психиатры, способные пояснить поведение неугодных, объяснить заскоки диссидентов и оказать посильную медицинскую помощь всем несогласным, упрятав их понадёжнее и подальше от глаз людских. Все догадывались, что творится за высоким внутренним забором, об этом ходили упорные слухи. Но досконально так никто, кроме сотрудников, не знал, как боролись за выживание и сохранение остатков рассудка несчастные, буквально в нескольких метрах от больницы и центральной площади, где праздновались чуть ли не ежедневно очередные исторические победы и достижения вырождающегося строя.
Люди ходили мимо забора, навещали больных родственников в открытых для доступа палатах кардиологии, хирургии или общей терапии. Но стоило кому-то попасть на лечение за ржавую проходную внутреннего периметра, как он становился изгоем, отверженным обществом. О таких предпочитали сразу забыть и никогда не вспоминать. Клеймо, единожды наложенное при постановке на учёт, нельзя было вывести ничем. Оно, как проклятие, тянулось за несчастным всю оставшуюся жизнь от одного места работы до другого, от службы кадров до особого отдела, от анкеты до автобиографии, от прописки до постановки на воинский учёт. Такие люди, вне зависимости от диагноза или тяжести заболевания, от их опасности для общества или необходимости в изоляции, даже в случае банальной депрессии или "белочки", автоматически зачислялись в касту "психов". И, даже при наличии пресловутой врачебной тайны, диагноз немедленно становился известным всему городу, всем родственникам и сослуживцам. Человек, ещё даже не успев закончить обследование, выходя на улицу, начинал ловить на себе косые взгляды, от него старались держаться подальше в транспорте, сторонились на работе, нередко распадалась семья и шарахались собственные дети. Само-собой, это отнюдь не вело к выздоровлению или реабилитации, подстёгивая возникшие проблемы психического плана и убеждая врачей в правоте вынесенного вердикта и в необходимости принятия более жёстких мер. Цепочка замыкалась, и жертва попадала в капкан внутренней тюрьмы, в объятия её отнюдь не весёлого главврача по фамилии Веселов.
+ + +
Елена Васильевна больше всего боялась, что её упекут в психушку. Придя в себя в карете скорой помощи, она стала заверять, что это нелепость и хорошо себя чувствует, плакать и умолять отвезти её домой или высадить и отпустить на первом же перекрёстке. Но чем сильнее билась в истерике несчастная женщина, чем громче она кричала, и чем больше нарастал накал страстей в автомобиле, тем непреклоннее становились врачи. Ей вкололи очередную дозу успокоительного, да потуже затянули ремнями к носилкам. Неотложка неслась по пустынным ночным улицам в сторону мрачного и унылого медицинского застенка.
Тимофей Гордеевич встретил новую пациентку подчёркнуто вежливо. Его вкрадчивый тихий голос успокаивающе и расслабляющее струился, заполняя свободное пространство небольшого кабинета, обволакивал Елену Васильевну, погружая её сознание в нирвану транса.
- Ну что же вы, голубушка, бузите и нервничаете, - по привычке вёл свою партию врач,- нехорошо это, вредно для здоровья. Нервы, знаете ли, их беречь надо. Вот подлечим вас тут немного, восстановите силы, кошмары всякие там рассосутся, и выйдете от нас совершенно другим человеком - спокойным и уверенным в себе.
Тимофей Гордеевич автоматически вёл обычный вступительный монолог, а сам тем временем листал историю болезни. Припадки, потеря сознания, кошмары, галлюцинации - обычная, уже набившая оскомину рутина. Вялотекущая шизофрения - эта болезнь, открытая и признанная врачами только страны победившего социализма, как никакое другое заболевание было аморфно в своих проявлениях. "У каждого свои тараканы в голове" - сказал когда-то кто-то и попал в точку, причём очень удобную. Исходя из таких критериев, каждого можно в любую минуту привлечь и уличить в психической несостоятельности. Ну, а когда налицо были и явные признаки асоциального поведения, тут сам бог велел принимать меры и запускать лечебный механизм.
Вердикта эскулапа ждать не пришлось долго. После ознакомительной беседы, Елену Васильевну препроводили в отведённые покои. "Палата номер шесть" - вспомнила она по дороге классику. Но нет, её провели дальше по коридору.
- Не судьба, - всхлипнула пожилая библиотекарь, поняв, что мирская жизнь для неё отныне стала недосягаемой, как поверхность Луны.
9.
Лиза в последнее время явно преобразилась. Это отметили её немногочисленные знакомые-коллеги и многочисленные бабушки-старушки, вечные подъездные сплетницы.
- Ты прямо похорошела и расцвела,- делали они комплименты.
- Видать хахаля завела,- добавляли за глаза.
А Лиза с каждым днём чувствовала себя всё увереннее и увереннее. Теперь не стесняясь, она смотрела прямо в глаза своим начальникам и те, что удивительно, тушевались. Привыкшие ранее помыкать тихой и покорной девчонкой-сиротой, они с изумлением наблюдали за её молниеносным преображением.
Лиза и сама чувствовала, что с ней нечто происходит. Угрызений совести о содеянном она не испытывала. Более того, считала, что в обоих случаях поступила совершенно правильно и по справедливости.
- Не имеют такие женщины права рожать детей и обрекать их потом на страдания,- решила для себя Лиза раз и навсегда.
Но всё чаще ей в голову приходила мысль о том, что таких женщин, видать, немало. Не могла её соседка быть единичным случаем, исключением из правил. Скольких бомжих и алкоголичек встречала она валяющимися с мужиками по подвалам. А сколько шлюх и шмар живёт в их дворе! Нет, не скоро исчезнут беспризорники и закроются интернаты, детдома и распределители...
- С этим надо что-то делать,- задумчиво повторяла Лиза, выглядывая на улицу в оконце-бойницу своей каморки и поглаживая упаковку гвоздей, лежавшую на подоконнике.
Теперь после работы она не спешила домой, а отправлялась в сквер напротив знакомой женской консультации. Сидя на лавочке, присматривалась к входящим и выходящим женщинам. Внимания на неё по-прежнему никто не обращал, и она могла спокойно часами изучать будущих мамаш. Вскоре Лиза уже знала про них почти всё. От её любопытного глаза не ускользали никакие мелочи. Например, знала почти наверняка, кто из будущих мамочек одиночка, кто залетел случайно, а кто - преднамеренно. Многодетные матери и любимые жёны, которых сопровождали, подвозили или встречали мужья, её не интересовали. А вот не рожавшие ещё малолетки, неоперившиеся студенточки или лимита без крова над головой, шлюшки и женщины со спившимися физиономиями, не желавшие делать аборт только ради получения материнского капитала - это были потенциальные претендентки на запись в реестр её будущих клиенток. Сидя в парке, Лиза выносила им свой приговор, не подлежавший обжалованию и пересмотру.
+ + +
Елена Васильевна находилась в больнице уже целый месяц. Она чувствовала себя сносно, а вела - вполне адекватно. Приступы больше не повторялись, и Тимофей Гордеевич терялся в догадках, что ему дальше делать с этой пациенткой. С одной стороны, как бы явная шизопатия, а с другой - нормальный, здравомыслящий человек. Конечно, будь повторение приступа, он ни минуты не сомневаясь, начал бы курс медикаментозной терапии, от которой любой человек через неделю становится безнадёжным шизиком. Но в данном случае такой потребности в кардинальном лечении пока не усматривалось. И врач даже склонялся к мысли, что случай библиотекарши - один из тех немногих, когда в его заведование попадали по ошибке вполне здоровые люди.
Тимофей Гордеевич ещё раз перелистал историю болезни и попросил привести к нему больную. Елена Васильевна с опаской вошла в кабинет. От этого двуликого врача, заливавшегося соловьём, она не ждала ничего хорошего.
- Как вы себя сегодня чувствуете? - начал тот издалека.
- Спасибо, нормально, - тихо ответила Елена Васильевна, стараясь не смотреть визави в глаза.
- Головные боли не мучают? Видения больше не повторялись? - продолжил врач.
- К счастью, нет, - последовал лаконичный ответ.
- И всё же, расскажите мне ещё раз поподробнее, что же с вами произошло, - как можно мягче, но настойчиво потребовал доктор.
- Я уже неоднократно это рассказывала, - попыталась протестовать Елена Васильевна, но почувствовав твёрдый взгляд психиатра, буквально пригвоздивший её к стулу, начала описывать свои ощущения во время приступа. - Ума не приложу, я как будто в чужом теле была. Но точно знала, что собираюсь делать. Была уверена в необходимости и правомерности совершения этого. Я была немым свидетелем убийства, не способным его предотвратить. Мои руки вонзали орудие смерти в тело жертвы. Но я не могла остановить убийцу. Это было ужасно! От бессилия и страха кричала, визжала, билась в истерике. Но - было уже поздно...
Тимофей Гордеевич внимательно слушал и наблюдал за пациенткой. У той и сейчас, от одного воспоминания о пережитом, мелко тряслись губы, а лицо выдавало крайнюю степень сопереживания. "Нет, это не просто глюки, - думал про себя врач, - она явно напугана, как если бы действительно стала живым свидетелем всего рассказанного. Здесь кроется что-то непонятное. Придётся больную попридержать ещё пару-тройку деньков. Надо к ней внимательнее присмотреться".
10.
Лиза, как по расписанию ходившая в сквер, вела наблюдение со своего обычного места, когда рядом на лавку присела молодая женщина. Она тяжело вздыхала, а потом и вообще пустилась в рёв. Лиза протянула ей платок, женщина зарылась в него лицом.
- Что же вы так убиваетесь? - сочувственно спросила Лиза, приняв ту за товарища по несчастью, - Ну, нет деток, не дал Бог - что ж теперь, вся жизнь остановилась, что ли?
Слова Лизы произвели странное впечатление на женщину. Её глаза вмиг высохли.
- Не знаете, так не говорите! - резко бросила в ответ. - В том то и дело, что дал, да не тогда, когда надо, и не от того. И что теперь делать - ума не приложу. Муж не сегодня-завтра вернётся с рейса, и что я ему скажу, если он семь месяцев океаны бороздил? Откуда у меня беременность, а? Выгонит он меня... И правильно сделает! - заревела она снова.
- Так сделайте аборт, пока не поздно,- посоветовала Лиза.
- В том то и дело, что уже поздно. Проворонила, дура! И если что - не будет у меня тогда больше детей, - выдавила незнакомка сквозь слёзы.
Прошло немало времени, прежде чем женщина успокоилась и заговорила вновь.
- Ненавижу его, всю жизнь мне поломал, - не то о напортачившем любовнике, не то о несвоевременном ребёнке сетовала соседка по лавке, - уеду в деревню, к бабке. Рожу там втихаря и сплавлю куда-нибудь... А сама - новую жизнь начну!
Приняв решение, женщина встала, отдала Лизе платок и медленно пошла по аллее. Лиза посидела ещё несколько минут, затем не спеша последовала за ней.
+ + +
Рабочий день шёл к концу. Особенных эксцессов сегодня не было, новых поступлений тоже. Тимофей Гордеевич сложил аккуратной стопкой папки с историями болезни на углу стола и в последний раз пристально посмотрел на больную.
- Вот что, уважаемая Елена Васильевна, хочу обрадовать: выписываем мы вас. Никакой патологии обнаружить так и не удалось. К счастью, конечно. Чем объяснить произошедшее с вами - не берусь сказать точно. Может гипертонический криз был, или микроинсульт - трудно сказать. В данный момент, по всем показателям, вы вполне здоровы, для своего возраста, конечно. Так что, поздравляю: задерживать вас более не имеем права и потребности. Надеюсь, что данные неприятности с вами больше не повторятся, и вы не будете нуждаться в нашей помощи в дальнейшем.
Радости Елены Васильевны не было предела. Она ведь уже уверовала, что никогда не сможет выйти из психлечебницы. А тут такое неожиданное известие!
Наспех поблагодарив врача за лечение, Елена Васильевна бросилась в палату, чтобы забрать свой нехитрый скарб и убежать из этого страшного места.
Да, нечасто Тимофею Гордеевичу доводилась говорить такие слова пациентам. А чтоб прощаться и отпускать на волю - да таких на пальцах одной руки перечесть можно.
- Бывают же и приятные моменты в нашей профессии,- ухмыльнулся врач, - редко, к сожалению, но бывают! Он встал и собрался уходить домой, когда в кабинет заскочил санитар.
- Там, в палате,- он никак не мог отдышаться,- там этой, библиотекарше, снова плохо.
Санитар выскочил в коридор, врач побежал за ним. Палаты находились рядом и, уже подбегая, они услышали шум и крики.
- Я убью тебя, дрянь! - голос Елены Васильевны был искажён судорогой до неузнаваемости. Больная лежала на полу с закатившимися глазами и перекошенным лицом. Тело её выгибалось, руки, разбросанные в стороны, сжимались и разжимались. Рядом суетились санитары.
Женщину довольно быстро привели в чувство, дали успокоительное. Однако о выписке теперь не могло идти и речи. Тимофей Гордеевич снова был поставлен в тупик. Первой его мыслью было, что пациентка симулирует и не хочет выписываться. Но уж слишком явными и не наигранными были симптомы. Он, опытный психиатр, не раз имел дело с припадками и потерями сознания. Нет, на этот раз это была не игра. Да и зачем? Но, что же спровоцировало новый приступ?
11.
Одно убийство - это просто убийство. Два несколько схожих убийств - настораживают, но всё же, это может быть совпадением, простой случайностью. Но три - это уже явная серия. Тем более с идентичным почерком и орудием преступления.
- Более того. Все три убийства произошли в одном районе города, - старший лейтенант Штефогло сидел на планёрке в убойном отделе. - В каждом случае пострадавшая - молодая женщина, беременная. Так что речь идёт уже не о трёх, а как минимум о шести смертях. Причина гибели - проникающее ранение брюшной полости. Примечателен выбор орудия для совершения преступления. В этом качестве использован обыкновенный гвоздь. Да-да, вы не ослышались - большой, вернее длинный гвоздь, которым жертве буквально протыкали живот. Мало того - его несколько раз вытаскивали из раны и снова втыкали! Результат - повреждение брюшных органов, внутреннее кровотечение, смерть от кровопотери и геморрагического шока. К сожалению, отпечатков или каких-либо следов ни в одном из случаев обнаружено не было. Возможно, что мы имеем дело с некими ритуальными преступлениями. Убийцей может быть и десантник - те спецы загонять гвозди в доски голыми руками. Во всяком случае, можно с уверенностью говорить, что в очередной раз столкнулись с маньяком, оторвать бы ему голову!
- Старший лейтенант Штефогло! - начальник отдела повернулся к старлею. - Это дело я передаю под ваш контроль. Соберите группу, проанализируйте имеющиеся данные и после обеда жду вас с планом расследования.
Старший лейтенант Штефогло на службе в отделе убийств находился недавно, но уже успел зарекомендовать себя расторопным малым, имеющим талант всегда оказываться в нужное время в нужном месте. В применении к органам это означало быть на виду у начальства в минуты побед, и в тени - во время опалы и чисток. Недаром его любимой поговоркой была "Сарынь на кичку!" - клич бандитов, призывавших босоту затаиться на баке корабля при налёте. А реорганизаций и пертурбаций ныне милиции хватало. Рост преступности, неизбежный спутник оттепели и перестройки, никак не хотел сходить на нет. Ни рокировки в верхних эшелонах, ни перетасовки на местах не давали желаемых результатов.
Но не зазря народная мудрость гласит, что рыбку сподручнее ловить в мутной водице. При наличии определённых навыков и сноровки даже в эти нестабильные времена можно было сделать неплохую карьеру. Именно этим и занимался старший лейтенант, всеми силами рвавшийся к получению более крупных звёздочек. И участие в таком резонансном деле ему было сейчас очень с руки.
Следующие несколько часов Штефогло посвятил доскональному штудированию папок по убийствам беременных женщин. Протоколы осмотра места преступления, акты экспертиз, заключения патологоанатомов, опросы свидетелей - всё это внимательно перечитал, пытаясь найти новые зацепки или пропущенные несоответствия. И после обеда, как было приказано, явился к начальству со своими выкладками и соображениями.
- Ну, давай, докладывай! - шеф приступил к делу без лишних слов.
- Я пересмотрел материалы по всем трём убийствам,- начал Штефогло, - и вполне с вами согласен, что это серия. Специфичность жертв позволяет предположить, что убийца действует не спонтанно, а выборочно. Поэтому первая задача, которую я уже поставил перед группой - досконально проверить всех пострадавших на взаимосвязь. Необходимо срочно выяснить, по каким критериям маньяк ведёт отбор, где и как он это делает.
Начальник не перебивая, кивнул. Старлей перевёл дух и продолжил.
- При сравнении этих преступлений бросилось в глаза некоторое несоответствие. В последних двух убийствах орудие идентично. А вот в первом применён был тоже гвоздь, но несколько другой. Если во втором и третьем случае это были совершенно новые шиферные гвозди, ещё со следами заводской смазки, то в первом это был гвоздь другого типа, причём старый и ржавый. Напрашивается вывод, что к последующим убийствам преступник готовился загодя, прикупив гвозди. А вот первое убийство было, видимо, всё же спонтанным, с использованием подручного орудия. Необходимо внимательнее изучить обстоятельства первого преступления серии.
- Что ж, для начала неплохо,- похвалил шеф, - Ещё что-нибудь?
- Да,- немного помявшись, добавил старлей, - я бы попросил разрешения дать сообщение о маньяке в прессу...
- Что? - аж подскочил шеф, - тебе что, известности захотелось? Ты его поймай сначала, а потом бахвалиться будешь!
- Я не ищу популярности,- уже увереннее ответил Штефогло, - да и в случае неудачи это сыграет против меня. А вот предупредить беременных в этом районе, чтоб были осторожнее - не помешает. Может и маньяка охладит от дальнейших действий. И ещё - у нас практически нет свидетелей. Если предать дело огласке, то есть надежда, что кто-то что-то вспомнит, или будет внимательнее к мелочам.
- Хм,- задумался начальник, и после небольшой паузы пробормотал,- бдительность - её тоже подстёгивать нужно. Может ты и прав, - уже громче сказал он,- поймать ублюдка надо кровь из носу. Давай, дерзай! Только не сильно нагнетай картину, чтоб не посеять панику и не поднять волну паранойи в массах.
Старлей вышел, а начальник отдела ещё долго думал о том, откуда на здоровом теле общества берутся такие колючие выросты, ядовитые шипы, норовящие занозить спокойную жизнь, побольнее уколоть, а порой и смертоносно ужалить окружающих.
+ + +
Лето было на исходе. Дни сохраняли ещё тепло, но вечерами уже чувствовалось прохладное дыхание близкой осени. Тимофей Гордеевич поёжился и задёрнул шторы. От окна тянуть в поясницу стало меньше. В последние дни он чувствовал себя как-то не ахти. То ли простыл где-то, то ли работа вышибла из колеи... Скорее - второе.
Этот случай с библиотекаршей не шёл у него из головы. Как он мог так опростоволоситься - хоть вовремя всё выяснилось. А то сел бы в лужу и стал бы посмешищем для коллег, эскулап-пенсионер! Чуть не выпустил на волю психичку, да ещё с извинениями и объяснениями. Как можно было при его хвалёном опыте так недоглядеть?
Конечно, в глубине души он себя оправдывал и понимал, что особой персональной вины в промашке как бы и не было. Никаких симптомов или подтверждений заболевания не наблюдалось. И если б не этот приступ... Он ведь видел собственными глазами: трах-бах, всё так спонтанно и скоротечно, но вот пару дней прошло, а больная вновь на вид вполне здорова и спокойна. Какое-то диссоциативное расстройство налицо, фуга или нечто подобное... М-да, ну теперь на милость с его стороны пусть не рассчитывает - он докопается до корней её заболевания. Уж постарается - подключит всю фармакологию и физиотерапию!
От мысли о ледяном душе из пожарного шланга, применявшемся как одно из самых эффективных стимулирующих средств в подвале его учреждения, Тимофею Гордеевичу снова стало зябко. Если во всём мире обращение к психологу, психиатру или психоаналитику - норма, то у нас это приравнено чуть ли не к самому позорному факту в жизни человека. Старого врача всегда коробило, если его коллег причисляли к кровожадным фашистам, и всех, кто попадал к ним в руки, считали обречёнными на превращение в идиотов, залеченных до состояния человека, забывшего и мать родную, и собственное имя. Да, он честно признавал, что психиатрия иногда служила карательным методам борьбы с инакомыслием, но был глубоко убеждён, что настоящих больных во все времена лечили, стараясь сделать безопасными для социума. И если бы не психиатры и не эти больницы, трудно представить, что было бы с обществом.
Чтобы отвлечься, Тимофей Гордеевич включил телевизор, стоявший в углу кабинета. Там как раз шли вечерние новости. Перечисление рекордов и достижений, побед и успехов убаюкивало.
- Нейро-лингвистическое зомбирование, - зло ругнулся психо-профи, намереваясь переключить канал. Но тут на экране картинка сменилась, и человек в милицейской форме стал зачитывать сводку происшествий.
- А это уже интереснее, это по моей части, - пробормотал врач, услышав упоминание о маньяке.
Три убийства. Жертвы беременные. Последняя позавчера, проткнута гвоздём. Тимофею Гордеевичу стало не по себе. Он ещё не осознал до конца от чего, но по спине снова пробежал холодок. Врач судорожно стал копаться в папках, достал историю болезни Елены Васильевны.
- Не может этого быть, - шептал он, переворачивая страницы непослушными пальцами.
12.
Очередная планёрка у шефа была в самом разгаре. Штефогло докладывал о проделанной его группой работе.
- Был проведен анализ контактов и круга интересов пострадавших. Увы, никаких тесных связей, родства, знакомства или общих друзей между ними не выявлено. Единственное, что объединяет жертв, это проживание в одном районе города. Никаких увлечений или общих интересов у них нет и быть не могло. Одна из убитых - врач, вторая - жена капитана дальнего плаванья, третья - вообще ещё школьница.