О девушках, самолетах и вампирах
Журнал "Самиздат":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь]
+ + +
История эта началась в далеком девяносто шестом. Том самом девяносто шестом, когда билеты американского казначейства путешествовали по России в коробках из-под ксерокса, гремели взрывы в вагонах московской подземки, Ельцин с больничной койки баллотировался на второй президентский срок, а крылатые ракеты дядюшки Сэма бороздили пески южного Ирака. И если первое событие могло вызвать у меня в ту пору лишь кривую усмешку, второе - справедливое негодование, а третье - полное безразличие, то удары американских 'томагавков', пришедшиеся в аккурат на район, где наша команда вела оконтуривание нефтяного месторождения, ничего, окромя мата, не заслуживал ни тогда, ни сейчас.
Нас было шестнадцать, не считая арабов. Шестнадцать российских нефтяников, работавших в Ираке по правительственному контракту. Хорошая зарплата, отличные перспективы и море экзотических впечатлений. Что еще нужно, когда тебе двадцать семь и за плечами нет ни семьи, ни детей? Я считал, что поймал удачу за хвост. А потом пролетел самолет, и земля содрогнулась... Снова... Снова... И снова...
'Маленькая демонстрация силы', - сказали позднее американцы. Что ж, им удалось испугать не только иракцев. Спустя четырнадцать лет я все еще вскакиваю по ночам в холодном поту и жадно ловлю воздух пересохшим горлом: оглушенный, ошалевший, истекающий алой густой кровью воспоминаний.
А тогда, в девяносто шестом, Пашка откопал меня и сказал:
- Саня, надо идти! Надо идти, Саня...
И мы пошли. Медленно, как новорожденные. Шаг за шагом, обхватив друг друга руками, мы шли туда, где еще были живые. Долго. Далеко. А потом он сказал:
- Пей! - и прижал жесткий стакан к моим разбитым губам.
И я пил, давился, рыдал и пил, потому что выжил. Потому, что арабский лекарь по-живому сшивал ошметки моей плоти. И потому, что ни он, ни я ничем не могли помочь тем, остальным, кто остался в песках. Я пил в машине, что компания прислала на наши поиски, пил в самолете, что вез нас с Пашкой обратно в Россию, пил в госпитале, где военные медики латали наши тела. Мы пили все, что попадалось под руку, вопреки всем запретам. И нам не было стыдно. Нам было плохо. Ведь только счастливчики умирают один раз, а к нам смерть приходила каждую ночь и кричала на ухо четырнадцатью голосами. Мы хотели забыть. Забыть обо всем.
Но не об этом я хочу рассказать. Итак, вернемся к истокам. Думаю, эта история началась пятнадцатого декабря тысяча девятьсот девяносто шестого года, когда первый снег с опозданием, но закружился над притихшим Санкт-Петербургом. Пушистые хлопья неторопливо летели вдоль Суворовского проспекта и подхваченные ленивым ветерком фланировали дальше в сторону Смольного. Мы с Пашкой сидели на узком больничном подоконнике и, как завороженные, смотрели им вслед.
Скрипнула дверь.
- Зима, - прогудел рядом профессорский бас, окутывая нас едким запахом сигареты.
- Зима, - согласился Пашка, и кривая улыбка впервые за последние месяцы нехотя растянула в стороны его губы.
- Дом...
Мы молчали. Белая круговерть медленно танцевала за прохладным стеклом. И я думал, что не такой уж плохой мужик этот настырный седой профессор, любитель дешевого табака и долгих бессмысленных разговоров. Вероятно, он был единственным, кто понимал, что значил для нас с Пашкой этот белый пушистый снег за окном.
- Выписывать тебя будем, Архипов. Ближе к праздникам. Я бы тебя еще при себе подержал, да начальство давит. Не обессудь, парень. Новый год на носу. Куда отправишься?
Я бросил на друга вопросительный взгляд, но Пашка равнодушно пожал плечами и отрешенно уткнулся в молочную пелену за окном. У него не осталось родных.
- К сестре моей махнем, в Нижневартовск, - решил я.
- Архи-и-п-о-о-в, - огорченно протянул врач. Он встал и заходил по палате, энергично размахивая руками. Он что-то говорил обо мне, о жизни, Павле и функциях головного мозга. Но я не слушал. За окном падал снег. Белый пушистый российский снег, которого никогда не знали пустыни Ирака. А что может быть важнее первого снега?
+ + +
Конечно, мы никуда не улетели. Перед самой посадкой Пашка признался, что боится лететь в самолете. Никогда не боялся, а теперь боится. Ситуация требовала немедленного решения, в его поисках мы заковыляли в ближайший буфет и настолько углубились в обсуждение проблемы, что пропустили и свой рейс в Нижневартовск, и два последующих. А потом пошел снег - много, много белого снега! - и вылеты отменили.
-Черт с ним, - проворчал Пашка, устало подмигивая хорошенькой официантке. - Перекантуемся.
Но я уже видел тоску в его карих глазах и знал, что следующий тост будет за тех, кто не вернулся.
- Не хочу.
- Что? - удивился Пашка.
- Не хочу встречать Новый год вот так, - я обвел тоскливым взглядом бар и суетливую толкотню за стеклянной перегородкой, отделявшей нас от общего зала. - Это ведь будет НОВЫЙ год. Понимаешь, брат? Совсем новый...
Я развел руками, не зная, как еще объяснить свою острую потребность в чем-то... чем-то большем... другом... но он понял все сам и, покопавшись в недрах тощей спортивной сумки, вытащил мобильник, массивную телефонную трубку с торчащей антенной: сувенир от крутой компании, где мы все еще числились действующими сотрудниками. Ведь официально ни один россиянин в сентябре 96-ого в Ираке не пострадал. Но я не об этом. Так вот, вытащил он мобильник, сунул мне в руку и сказал: 'Звони, Саня'. И спустя полчаса мы тряслись в ветхом такси по заснеженному КАДу, направляясь за город к моему университетскому другу, восторженный рев которого звенел в ушах:
- Сашка! Бестолочь! Приезжай! Срочно! И кореша тащи! Пиши адрес, бродяга...
Судя по обилию восклицательных интонаций, за два года, что мы не виделись, Гаррик Шульгин не сильно переменился. С одной стороны - это радовало, с другой... В общем, следовало знать Гаррика, чтобы уловить все нюансы.
Занесенный снегом поселок, на въезде в который остановил машину таксист, с которым Пашка всю дорогу пьяно ругался по поводу несусветно завышенного гонорара, производил приятное впечатление. Корабельные сосны лениво шумели кронами. Ровные ряды двухэтажных деревянных домишек смутно темнели за высоким зеленым забором. В набегающих сумерках глухо лаяли псы. Из домика охраны отчетливо доносился рев телевизора: какой-то зоофил живенько признавался в любви неведомой зайке.
В последний раз приложившись к бутылке горьковатого ямайского рома, Пашка полез из машины.
- Неплохо, - усмехнулся он, отдавая непокрытую голову во власть морозного ветра.
Я опустил стекло и заорал высунувшемуся в окно охраннику:
- Команди-и-ир! Открывай! К Шульгину мы!
- Вижу, что к Шульгину, - хмуро донеслось из домика.
Но скрежет засова не заставил себя ждать. Бородатый мужик в накинутом наспех ватнике споро распахнул железные створки ворот, впуская машину внутрь.
- Ездят тут...
- И какие же ездят? - уточнил Пашка, подбирая с обочины пригоршню снега и растирая им раскрасневшееся лицо.
- Всякие, - угрюмо закончил мужик.
- Сдается мне, Саня, Гаррика твоего здесь не особенно любят, - заключил друг, забираясь обратно в машину.
Такси неторопливо двинулось по укатанной шинами узкоколейке. Редкие фонари безнадежно проигрывали в споре трескучей метели. Названия улиц и номера домов смутно угадывались в сгущающихся сумерках. Мы несколько раз окликали прохожих, спрашивая дорогу, но узнав, чей дом мы ищем, они торопливо проходили мимо, удачно имитируя немоту, и мы ехали дальше. Я смотрел на засыпанные снегом домишки, что молчаливо топорщились светлыми окнами из-за потонувшего в сугробах редкого штакетника и чувствовал, как к горлу подкатывает глухая обида. Обида за Гаррика. Отличного парня, Гаррика Шульгина, жившего когда-то с матерью и братом в крохотной комнатке московской коммуналки и мечтавшего о собственном просторном доме в сосновом лесу. Его дед не двигал науку, а отец не писал гимнов и фальшивых стишат, им никто не вручал госпремий и спецпайков. Гаррик даже не доучился. Когда грянула перестройка, и жизнь наша закувыркалась, сверкая неприглядной изнанкой, хваткий, напористый и деятельный, он без оглядки нырнул в мутные воды зарождающегося российского бизнеса, проявив недюжинную всеядность. 'Да кто без греха?' - хотелось кричать мне в сизую новогоднюю тишину. Что они знали о нем? О настоящем Гаррике, что обожал родных и песни 'за жизнь', без соплей отмерял сапогами километры тайги и непостижимо фанател от странной культуры далекой Японии...
- Приехали.
Голос таксиста вытащил нас из удушающей полудремы. Я огляделся. Машина стояла у калитки дома, чей темный силуэт смутно угадывался за стволами деревьев в глубине двора. От череды однотипных собратьев его отличало только отсутствие света в узких стрельчатых окнах.
-Уверен? - хрипло спросил Пашка, всматриваясь в неприветливые сумерки. Вывески с номером нигде не было видно.
- Тот самый, - побожился водила. - Вон, на соседнем заборе: 'улица космонавтов, дом девять', - значит, этот десятый.
Логика в его словах определенно присутствовала. Мы расплатились и покинули теплый салон, окутанные густым цветочным амбре. Тяжелыми взглядами проводили удалявшееся такси и побрели сквозь метель к крыльцу, проваливаясь по колено в сугробы и пьяно матерясь. Гаррик предупреждал о возможной отлучке, поэтому отсутствие хозяина нас не смутило. Куда больше меня беспокоил сам дом, высокомерный и неприступный. Он совершенно не подходил Гаррику, в отличие от кирпичного особняка, что остался у нас за спинами на другой стороне улицы. Но жизнь несправедлива: мы редко имеем то, что желаем. Например, моя ненавистная палка осталась в такси. Каждый шаг давался с трудом, больная нога подворачивалась и пронзительно ныла, а естественная нужда прихватывала живот. И, пока я знакомил сосны со своими проблемами, было совершенно не до того - оказалась ли хлипкая дверь незапертой или стала оной, когда Пашка навалился на нее заснеженным плечиком. Если в доме была кровать, я хотел лишь быстрее до нее добраться и завалиться спать часиков на четыре. В конце концов, Гаррик сам предложил располагаться у него по-свойски.
+ + +
Я думал, что сплю. Раньше мне часто снились девушки. В местах, где их нет, с мужиками такое случается. Но эта была на удивление невзрачной. Совсем не мой тип: выше среднего роста, тонкая и гибкая, как хлыст. Короткие темные волосы. Резкие скулы. Ледяной взгляд. Да, девушки в тех снах смотрели на меня определенно иначе. И одежды на них было значительно меньше. Никаких джинс, водолазок и толстых шерстяных носков. Однако, тонкий аромат амбры и сандала витал в воздухе, где-то рядом приглушенно гудел холодильник, а незнакомка сидела в стареньком кресле и сосредоточенно изучала мой паспорт при свете допотопного торшера, что еще больше убеждало в нереальности происходящего.
- Ты кто? - я заворочался на узком диване, пытаясь сесть.
Нога протестующе заныла. Теннисные мячи застучали в виски. Глаза разбежались, бездумно прыгая с работающего без звука телевизора на хлипкий журнальный столик с одинокой бутылкой шампанского и тремя тонкими свечками, а желудок подозрительно сжался.
- Не вздумай блевать, Архипов, - жестко предупредила незнакомка.
Пришлось задержать дыхание, справляясь с мутным позывом. Комок отступил.
- Весело, - безрадостно вздохнула девица, откладывая паспорт. - Значит так, парень. У тебя два варианта. Первый, встаешь и выметаешься отсюда прямо сейчас. И второй, - она помолчала, изучая меня колючими серыми глазищами, сверилась с часами на тонком запястье и решительно закончила: - Еще пять минут лежишь в тепле. Потом пьешь со мной шампанское, встречаешь Новый год, кричишь 'УРА!' и, собрав манатки, топаешь дальше по своим делам. Без милиции.
Из всей тирады в гудящую голову запало только одно слово.
- Шампанское? - я скривился. - Лучше водки.
- Водку я пью с друзьями и любовниками, - бесстрастно пояснила нахалка, и я отчетливо понял, что попасть ни в первую, ни во вторую категорию мне не грозило. Почему-то стало обидно.
- Им же хуже.
Я медленно поднялся с дивана, потянулся, разминая затекшие мышцы, собрал свои вещи, оделся и прохромал на заснеженное крыльцо. За спиной глухо хлопнула дверь.
Пашка уже сидел на ступеньках, засунув в карманы замерзшие кулаки. Рядом валялась лопата. Узкая расчищенная полоска змеилась меж сосен к калитке.
- Выгнала?
- Сам ушел.
- Стерва.
Я согласно кивнул, подобрал лопату, зажал черенок в подмышке, и опираясь на импровизированный костыль, заковылял к дороге.
- Сань, ты куда?
- Искать Гаррика, - выдохнул я в морозный воздух.
Снег хрустел под ногами. Белый пушистый снег. Холодный и ласковый. И хотелось кататься в нем и кричать: 'Я жив! Жив! Слышите, все? ЖИВ!!!' Но сзади шел Пашка, в бутылке в кармане булькал недопитый ром, а глупая горечь перехватывала горло.
Ну, выжил. А дальше?
+ + +
Никого не пришлось искать. Шульгин стоял на дороге в свете фар огромного черного 'Гелендвагена' и о чем-то спорил с двумя крепкими пацанами. Выглядела вся тройка внушительно: крупные, мускулистые и мордатые, как щенки туркменского алабая. Гаррик ожесточенно жестикулировал. Парни глубже вбивали в карманы дубленок сжатые кулаки. Трехэтажный мат несся в обе стороны и едва заглушался шлягером, ревущим из распахнутой двери машины.
- Мужики, подарки не поделили?
- Какие подарки? - они развернулись в нашу сторону, отнюдь не лучась радушием.
- Новогодние, - насмешливо пояснил Пашка.
- Архипов, ты, что ли, чертяка?! - взревел Гаррик. Он пробрался вперед и сграбастал меня в объятия, так что кости затрещали.
- Полегче, медведище!
- Да от тебя половины не осталось! - возмутился Гаррик, отступил на шаг назад и провел подробный досмотр. - Кожа да кости! Где мясо? Кто тебя в твоем гребаном Ираке обгладывал, Сашка? А с ногой что? Корабль пустыни наехал?
- Бандитская пуля. Судя по сдержанному сочувствию на лицах ребят, шутка не удалась.
- Ну, даешь! Я уже ждать перестал!
- Нас твоя баба выставила, - мстительно известил его я, кивая назад на покинутый дом.
- Какая баба? - удивился Шульгин. - И какого ты ТАМ делал?! Я же сказал: 'Космонавтов, десять'! Вот мой дом!
Он гордо показывал в сторону кирпичной махины за высоченным сплошным забором, ярко освещенной с углов прожекторами.
Пашка сзади заржал.
- А там?
- Фиг его знает! - отмахнулся Гаррик. - А кореш твой...? - он вопросительно глянул мне за спину и, не дожидаясь ответа, потащил к воротам. - Хрен с ним, бросай лопату, пошли Новый год встречать! Пацаны, после праздников, Бог даст, свидимся и дотрем!
Те особо не возражали. Подвигали желваками, погрузились в мерина и поехали прочь, взрезая забойной попсой безмятежную тишь поселка.
- Последний час декабря, замри на миг, - отрэпил припев довольный Шульгин. - Молодец, что приехал!
- Пора про первый час января петь.
- Почему? - он закрыл за нами ворота.
- Куранты уже отстучали.
- Странный ты, Сашка! - захохотал Гаррик. - И дом перепутал, и время! Тебе арабы ничего на голову не роняли? До двенадцати еще два часа! Все успеем! И встретить! И проводить!
Два часа? Чего-то я в жизни не понимал...
+ + +
Небо посылало мне испытания: грохот, крики, удушливый жар. Нестерпимая тяжесть давила на грудь. Горло саднило... После пяти минут ада, я сдался и открыл глаза.
- Да, встаю я, встаю!
- Давай! - прогудел из-за запертой двери довольный Гаррик. - Жду тебя внизу!
Я застонал, сознавая, что действительно придется подниматься. Рыжий котяра, устроившийся на мне спать, возмущенно шипел, не желая менять нагретое место. Пуховое одеяло путалось в ногах, но в конце концов я справился с ними обоими. Пашка уже проснулся и куда-то слинял. Ванная осталась в моем полном единоличном пользовании, что не могло не радовать.
- Да, Архипов, повеселился, - пробормотал я, изучая в зеркале малознакомого парня, с опухшими налитыми кровью глазами и впалыми щеками, заросшими серой щетиной. Чувствовал он себя так же погано, как выглядел, но сколь я ни копался внутри, никаких следов жалости и сочувствия не обнаружил. - Сам виноват, дубина. Вконец распустился.
Что страдалец собирался сказать в свое оправдание осталось неведомо. Я затащил его под контрастный душ и безжалостно отмутузил жесткой мочалкой, не обращая внимания на стоны и жалобы. Безопасная бритва споро прошлась по упрямому подбородку. Ледяная вода промыла горло, а зубная паста лишила рот неповторимого вкуса однодневного перегара.
- И никогда больше!
- Аминь.
Примирившись таким образом с самим собой, я неторопливо оделся, наслаждаясь январским солнцем, ярко светившем в окно, и легкими сквозняками, дразнившими разогретую кожу. Старый год миновал, унеся с собой боль и апатию. Впервые за последние месяцы я знал, с чего начать новый день: с извинений.
Шумная компания, засевшая вчера у Гаррика, сочла наши с Пашкой блуждания по поселку необычайно забавными. Припомнили все: и набивший оскомину фильм, и Сусанина, и пушистую белочку. Но на трезвую голову история выглядела неприглядной: пьяные мужики вломились в чужое жилище. Счастье, что дело закончилось моим повергнутым в прах самомнением, а не появлением наряда хомо милицикус.
- Нелогично, - доказывал я самому себе, отодвигая от двери тяжелый комод. - Любая другая бы первым делом вызвала стражей порядка, и прощай веселое застолье у Гаррика, здравствуй холодная кутузка. Но замухрышка помощь не вызвала...
Предмет мебели вернулся на свое место к стене. Я на секунду остановился озадаченный, кто и зачем баррикадировал им ночью дверь. Но потом вспомнил навязчивую девицу в красном подобии платья, настойчиво хватавшую нас с Пашкой за руки и заливисто хохотавшую по двадцатому разу: 'Десятый после девятого! Вот умора!' - словно каждый обязан был знать, что четные номера домов в гарриковом поселке идут по одной стороне улицы, а нечетные - по другой, и вопрос отпал.
Коридор за дверью был пуст. У противоположной стены стояла теннисная ракетка. Мысленно поблагодарив Пашку, я оперся на импровизированную трость и похромал искать хозяина. Огромный дом был погребен под следами ночного разгула, но на удивление тих и безлюден. Жизнь обнаружилась лишь на заднем дворе. Гаррик, в джинсах и старом свитере, энергично махал трофейной лопатой, сгребая с земли нетронутый снег и засыпая его в массивную деревянную кадку. Рядом на березовом чурбаке сидел Пашка. Он лепил снежки и швырял их к соседям через высокий сплошной забор.
- А где остальные? - спросил я, подтягивая повыше молнию куртки. Легкий морозец царапал голую шею. - Прибраться бы надо.
- Разъехались! - улыбнулся Шульгин. - День давно! А уборкой баба Нюра займется, как придет.
- А ты зачем снег в ступе месишь?
- В ступе? Темнота ты, Сашка! Это ж офуро, японская баня! Первое средство от похмелья! Полный релакс!...
Гаррик принялся красочно расписывать чудесные свойства японской бадейки. За его спиной Пашка выразительно крутил пальцем у виска, выражая свое отношение к купанию в снегу под открытым небом. Я был с ним полностью солидарен: есть множество более приятных способов справиться с похмельем помимо кунания в ледяную кадушку. Только завзятый япономан мог решиться на подобную экзекуцию. Однако спустя несколько минут выслушивания шульгинских восторгов, я уловил в себе легкое любопытство к процессу и поторопился ретироваться.
- Я прогуляться. Паш, ты со мной?
Тот отрицательно покачал головой, зашвыривая очередной снежок в синее небо. Шульгин остановился и вопросительно поднял брови:
- Саш, а...
Но я уже уходил - от греха подальше. Гаррик умел заражать других своими идеями. Глазом не моргнешь, как в кадушке окажешься.
- Поговорим, как вернусь.
- Лады, - задумчиво донеслось сзади.
+ + +
Выполнить акт покаяния не представилось возможным. В доме напротив не желали открывать дверь. Я потоптался на крыльце, смахнул ракеткой снег со ступенек, покликал хозяйку - безрезультатно. Никто не торопился на зов, словно извинения нужны были мне одному. Пришлось возвращаться.
Гаррик и Пашка уже сидели в бочке. Над бортиком виднелись только головы в смешных войлочных шапках. Горки одежды лежали на чурбаках. Судя по выражению лиц похмельщиков, ворота Шамбалы уже маячили на горизонте. Я заглянул в бадью: снег растаял. Где-то внизу скрывался подтопок. Если пальцы не врали, вода успела прогреться градусов до двадцати семи - тридцати.
- Присоединяйся, - великодушно предложил Гаррик.
- Не, вдвоем вам уже тесновато.
Шульгин посерьезнел:
- Что за фигня? Сашка, у тебя проблемы?
Удивленный, я замотал головой, но он настаивал:
- Мы сто лет друзья. Скажи в чем дело. Если надо, любого доктора найду.
- Ты о чем?! - поразился я.
- Глупо скрывать, - нахмурился Гаррик и чуть скривился, меняя положение тела. - Вот меня Райка бросила, я ж не скрываю.
- Какая Райка?
- Жена, - коротко пояснил он, приподнимаясь и озабоченно всматриваясь в воду. - Жизнь ей моя не понравилась. Пилила с утра до вечера, а потом вещи собрала и ушла.
Пока я пытался подобрать слова для ответа, он погрузился обратно в бочку по шею и начал сосредоточенно что-то искать под водой. Потревоженный Пашка поднял голову с бортика.
- А-а-а?..
- Да, что за черт, - пробормотал Гаррик, закусывая губу. Лицо его болезненно искривилось, и он неожиданно заорал, завыл, забился, яростно молотя по воде руками.
От неожиданности я отпрянул назад. Перепуганный Пашка выскочил из бочки в чем мать родила. За ним вывалился Шульгин. Он дико кричал, зажимая руками причинное место, по рукам его текла кровь. Алая, алая кровь... На ногах... На снегу... На песке....
А потом пролетел самолет, и земля содрогнулась... Снова... Снова... И снова... Белое солнце скатилось прочь с горизонта... Небо свернулось в комок... Сознание исчезло...
- Саня, надо идти, - донеслось из воронки. - Слышишь, Саня-я-я!
+ + +
- Может, перитонит.
Пашка сидел на столе и цедил из горла коньяк, раздобытый неведомо где. Куртка, накинутая впопыхах на голое тело, темнела бурыми пятнами. Джинсы прилипли к влажным ногам. Я примостился в кресле напротив. Руки еще дрожали, а голова гудела, хотя прошло не менее двух часов с того момента, как мы ворвались в приемный покой больницы на окраине тихого городка рядом с поселком. Нам повезло, Гаррика знали: без лишних вопросов забросили на каталку и увезли, а нас проводили в маленький кабинет рядом со смотровой и, похоже, забыли.
- Перитонит? - Кажется, мы перебрали дюжину заболеваний от триппера до перелома, и большинство из них Пашку не радовали. - А, может, током его шибануло?
- Его шибануло, а тебя нет? - я поднялся. - Какое везение.
В коридоре послышался шум. Заинтригованные, мы вышли за дверь. На пороге приемной дежурник что-то втолковывал крепкому мужику. Заметив нас, тот повернулся, и я узнал одного из давешних 'алабаев'. Пашка скривился:
- Псы набежали. Пойду-ка я, подышу, - и скрылся за дверью, а я похромал к приемной. Хотелось хоть что-то узнать о состоянии больного. Мордатый спокойно следил за моим приближением.
- Шульгу ты притащил? - голос у него был хриплым и резким.
- Мы.
- Пойдем, потолкуем. Куда? - последний вопрос относился к врачу.
- В урологию, вверх и налево, - подсказал он торопливо.
Так я познакомился с Дием. До сих пор не знаю, нарекли его так родные или крестили друзья, но склоняюсь к последнему* (*DIY - аббревиатура англ. Do It Yourself - 'сделай это сам').
Парнем он оказался толковым и Гаррика знал давно. Пока мы поднимались в нужное отделение, успел вытянуть из меня все подробности произошедшего и задумчиво заключил:
- Может, и не они. Не похоже.
- Кто?
Дий усмехнулся и намекнул:
- Мы с пацанами недавно заводик того... прикупили. Но ты не грузись.
Он был прав, подробности я знать не хотел.
В урологическом нас уже ждали. Я только хмыкнул на подобную обходительность, и Дий пояснил, сколько 'бабла огребает от них больница'. Ситуация мало кого могло удивить, тем более - в 96-ом. Пожилая сестра попросила надеть халаты, неодобрительно покосилась на мою ногу и, строго предупредив о соблюдении тишины, повела к операционной. Но у дверей святая святых уже стоял постовой. Точнее, стояла. Высокая, рыжая и изящная, как статуэтка. От таких девушек меня пробирала дрожь. И никогда ничего не складывалось. К сожалению, тот день не стал исключением. Едва нас завидя, она прищурилась, выпалила:
- Архипов? - а получив подтверждение, подлетела ко мне и со всего маха врезала по носу крепеньким кулачком. - Гад! Ты виноват! Ты Игорю их подбросил!
- Кого? - удивился я, пытаясь закрыться от следующего удара.
- Кандиру!
+ + +
Мы ехали обратно в поселок. Дий вел машину. Я сидел рядом на переднем сиденье его 'глендвагена'. Раиса осталась в больнице с Гарриком, приходящим в себя после операции. Пашка куда-то запропастился. Очень не вовремя. Я надеялся застать его в поселке. Вместе сподручнее было бы отбиваться от нелепых инсинуаций.
- Я никогда не был в Южной Америке, никогда не видел Амазонки, не слышал о рыбах кандиру!
- Сегодня услышал, - внес Дий уточнение по последнему пункту.
И меня затошнило от воспоминаний. Врач показал нам жутких созданий, извлеченных через рабочий канал эндоскопа из мочевого пузыря Шульгина. Они мало походили на рыб. Злобные, толстые черви. Такие же твари наводили ужас на живущих вдоль Амазонки туземцев. Они могли заплывать в половые органы обнаженного человека, ориентируясь на вкус аммиака, и пробираться дальше вглубь тела, питаясь кровью и причиняя нестерпимую боль. Как они оказались в бочке под Санкт-Петербургом? Зимой?
- Расслабься, если твой Пашка сидел в той же бочке...
- Офуро, - устало поправил его я.
- В той же офуре, то он ни при чем. Шульга отойдет от наркоза и сам расскажет.
- Да, если б не Пашка, мы б до больницы не добрались!
- Так где же он сейчас? - тихо уточнил Дий, и я замолчал.
Пашка исчез. Мы облазили всю больницу и окрестности, но не нашли его. Я понятия не имел, куда он мог деться. Раису распирало от подозрений, исчезновение Пашки подтверждало ее теорию о нашей виновности.
- Смылся! Сбежал! - вопила она. - Дий, ты же видишь! Они вернулись из-за границы! Они были в Америке!
Никакие разумные доводы, что причин устраивать Гаррику кровопускание ни у одного из нас не было, ее не убеждали. Я уже начал подумывать, не сам ли Шульгин запустил рыб в бадью. Он вполне мог, будь они хоть на три чешуи японскими. Но врач сказал четко: в Японии кандиру не водились. Эти любительницы крови и писающих мальчиков проживали исключительно в теплых водах Южной Америки. В голову не приходило ни одного естественного пути их попадания в шульгинскую бочку. Все слышали про дождь из лягушек где-то во Франции, но снег из кандиру под Ленинградом... Покруче питона в канализации!
- Откуда она только взялась?!
- Райка-то? - откликнулся Дий. - Шульга ее с Оренбурга привез в прошлую зиму. Нормальная баба. Любит его до одури.
- В больнице откуда?
- Так позвонили, она и подорвалась. Сестры, небось. Ее все там знают, Шульга часто..., - он запнулся, - одним словом, знают.
- Гаррик сказал, они разошлись, - попытался я выяснить до конца обстановку.
- В бане его застукала, с девками. Он-то ни при чем был, мы контракт жирный урвали и затащили его с собой. В кои-то веки. А Райка психанула. И завертелось.
Я задумался. Что-то такое было в этой истории. Если мужику врезали ниже пояса, а я хорошо запомнил за какое именно место держался Гаррик всю дорогу в больницу, то в этом обычно была замешана женщина...
- На Райку мерешь? - полюбопытствовал Дий. - Зря. Она из-за мужа себе вены резала.
Довод был слабоват.
- И Новый год у меня встречала, - закончил он. - Салаты с моей кромсала. Весь мозг вместе вынесли - привези Игоря, да привези. Пришлось ехать, а он, дуб, уперся - ни в какую!
- Сам-то что обо всем думаешь? -спросил я устало.
- Мафия.
Мафия? Час от часу не легче!
- Чикагская, - пояснил Дий и расхохотался, увидев мою вытянувшуюся физиономию. - Фильмов не смотришь? Они всегда своим жертвам рыбу шлют. Предупреждают.
Высадив меня у ворот шульгинского дома, он уехал, пообещав поспрашивать у своих, кто где отдыхал в последнее время.
+ + +
Пашки не было в доме. Его вещи тоже исчезли. Ушел? Без предупреждения? Не попрощавшись? Куда? Я замер, отказываясь верить. Взгляд бездумно скользил по предметам: книга, кровать, комод... Все мелочи на своих местах... Все мелочи... Осознание правды пришло внезапно и раздавило меня. Я понял, что он не вернется. Никогда не вернется. Прав оказался седой профессор: наш разум тоже играет в игры.
Или нет?! Хлопнула дверь, чьи-то шаги наполнили дом.
- Пашка! - с безумной надеждой в глазах я слетел по лестнице вниз и едва не сбил с ног старуху, собиравшую мусор в большущий мешок.
- Несешься куда? - не слишком любезно спросила она.
- Уже никуда.
Я вышел из дома во двор, понимая, что остался один. Совсем один. Пресловутая кадка стояла на прежнем месте. Вода, конечно, остыла. Я зачерпнул пригоршню, холодные струи сбежали сквозь пальцы, оставив в ладони... Малек? Рыбка была лилипутской, не больше пяти сантиметров, тонкой, как спичка, и льдисто-прозрачной. И это кандиру? Бразильский вампир? Кровавый червяк? Верилось с трудом, но с другой стороны, только такая малютка могла незаметно проникнуть в... э, уретру. Я побыстрее сбросил рыбешку и вытер руки о снег. Кто знает, какие еще сюрпризы она таила?
Пашка ушел, оставив меня одного разбираться с делами. Я осмотрелся. Высокий забор закрывал доступ во двор со всех сторон. Узкая полоска нетронутого снега по бровке убеждала, что никто не пытался через него перелезть. Осталось понять, как опасные рыбы попали в бадью. Может, они там уже были? Я посмотрел на дохлое тельце, гадая о температуре воды в Амазонке. По всему выходило, что гостинец должен был появиться в кадушке, когда снег уже растопился и порядком прогрелся, иначе кандиру бы передохли, не успев добраться до Гаррика. Кто присутствовал в доме и в подробностях знал привычки хозяина? И кто желал его наказать? Жестоко и изощренно?
- Баба Нюр! - я вернулся в тепло.
- Кому баба Нюра, а кому - Анна Сергеевна, - отрезала дама, брезгливо выкатывая шваброй из-под стола пустые бутылки.
- Почему Шульгина народ в поселке не любит?
- А за что нам его любить? - не смущаясь, проворчала старуха. - Ни днем, ни ночью покоя от него нет. Пьянки, гулянки, музыка до утра. Пока дом ставил, строители громыхали. Как въехал, сам начал. Как бельмо у всех на глазу! Пристрелили б быстрее!
Я опешил:
- Он же вам деньги платит.
- Какие же это деньги? Гроши! - скривилась старуха. - Да еще антенну космическую поставил, всех облучает и в ус не дует! Хулиганье! И друзья туда же: разъезжают на шевролях, дорогу портят.
- Что же вы терпите такие издевательства? - усмехнулся я. - Давно бы разобрались с обидчиком всем миром.
- И разберемся, - пообещала старуха. - Самгин обещал, а он мужик-то серьезный. Не забалуешь!
+ + +
Я искал дом Самгиных, когда свежий снежок ударил меня по спине, и хохочущая ватага детишек всех возрастов пробежала мимо. Я улыбнулся, вспоминая игравшего со снегом Пашку. Днем у кадушки он тоже лепил снежки и швырял их по сторонам, пока Гаррик сгребал снег для своей офуро. Я вспомнил и замер. Пашка! Он словно все знал и молчал. Развернувшись, я заторопился обратно еще раз внимательно осматривать двор Шульгинского дома. Когда знаешь, что надо искать, получается значительно проще.
Половина ответа лежала в моих руках. Но прежде чем приступить с поискам остального, я решил выполнить, что обещал себе утром. В доме напротив опять не горели огни. Он был тих и безмолвен, на мои крики и стук никто не ответил.
- Ну, что там опять бродишь? - окликнула меня с дороги Анна Сергеевна. - Уехали все.
- Когда?
- Еще перед праздниками. Ступай с чужого участка!
- А девушка? Высокая и худая?
- Какая? - удивилась она. - Здесь сроду таких не бывало! Бабка одна живет. Топай, говорю.
Я пошел по тропинке и почти дошел до калитки, когда их заметил. Почти развалившиеся, но еще держащие форму шары из белого снега под серым кустом. Я взял один в руку и раздавил. Мне на ладонь выпала рыбка, заключенная в кусочек льда, - маленькая и почти не страшная.
+ + +
На следующий день Раиса не накинулась на меня при встрече, что стало хорошим знаком. Гаррик уже сидел на постели в одноместной палате и ругался с кем-то по телефону. Завидев меня, он кивнул:
- Садись! - и оборвал разговор. - Сашка, если б не ты...
- Не важно, - я улыбнулся. - Главное, ты коньки не отбросил. Пару часов я очень боялся такого исхода. Надеюсь, ты знаешь, что я никогда не бывал в Бразилии?
Он отмахнулся:
- Фигня, я не о том хотел говорить. Этот твой друг, - он внимательно смотрел на меня. - Саш, ты приехал один.
- Я знаю.
И я действительно знал. Как говорил профессор, разум играет, но экономит на мелочах. Их накопилось достаточно много. Досадные мелочи, которые сначала не замечаешь. Пашка погиб. Он умер на борту самолета, когда мы летели в Россию, но я не хотел его отпускать. Мне нужен был рядом кто-то еще, выживший после бойни...
- Я буду в порядке. Обещаю.
- Тогда хорошо! - Гаррик расслабился.
- У меня есть сюрприз, - я вытащил из сумки банку воды и поставил на тумбочку рядом с кроватью. Достал из термоса льдинку и бросил в банку. - Где у тебя чайник?
Вода вскипел за пару минут, я плеснул ее, наполняя сосуд до горла. Льдинка растаяла. Тонкая полупрозрачная нитка дернулась и поплыла, тыкаясь носом в стеклянные стенки.
- Знакомься, это кандиру. Твой кровопийца.
- Черт побери, - выдохнул Гаррик. - Откуда она взялась?
Я устало пожал плечами. Бессонная ночь давала о себе знать, но примерный ответ у меня был.
- Подумай.Девушка. Ей лет двадцать пять. Выше среднего роста. Короткие волосы. Резкие скулы. И потрясающие глаза. Чем-то ты ее сильно обидел, Шульгин.
- Не знаю!
- Она умна и находчива...
- Не знаю!!!
- ... и живет в городе, где новый год наступает на два часа раньше, чем в Петербурге. Надеюсь, ты ее вспомнишь.
- На два часа? - Он побледнел еще больше.
- На два часа.
- Оренбург, - он посмотрел на меня и вздохнул. - Там живет Райкина сестра, Тамарка. Она подходит под описание, и ей есть за что на меня сердиться. Мы с Раей...
- Не надо деталей. Дашь адресок?
- Зачем?
- Хочу перед ней извиниться, перед такой девушкой опасно оставаться в долгу.
Когда я покидал палату, в кармане у меня лежал листок с адресом, в сумке - бутылка водки и желание жить плескалось в душе.
Ледяные глаза...
Она бросила вызов. Наконец-то, я был готов подхватить перчатку.
Все вопросы и предложения по работе журнала присылайте Петриенко Павлу.