Аннотация: Размышление о том, что в нашей жизни действительно важно, а что - не особенно.
САМОЕ ВАЖНОЕ
Дневник Виктора Разумовского
18 сентября 1989 года,
понедельник
Сегодня к нам в школу приезжал директор колхоза "Ленинский путь", которому мы почти две недели помогали собирать картошку. На общешкольной линейке директор сначала поблагодарил всех красивыми и умными словами, а потом пообещал за помощь в уборке урожая выделить всем работникам школы, кроме уборщиц и учеников, по мешку картошки. У всех работников школы, кроме уборщиц и учеников, сразу поднялось настроение, и после линейки никаких уроков уже не было. Нам даже на дом почти ничего не задали! Только одну задачу по математике и одно упражнение по русскому языку. И прочитать любой рассказ Аркадия Гайдара, но лучше - "Чука и Гека".
Я сделал уроки очень быстро и хотел пойти погулять, но не смог, потому что начался дождь, а под зонтом гуляют только девчонки и взрослые. Пришлось остаться дома. А дома скучно и неинтересно, особенно когда ты никому не мешаешь и никто не гонит тебя на улицу.
Я немножко поиграл с солдатиками, потом сделал из папиной газеты кораблик и запустил его в ванне, но он утонул.
А потом мне стало скучно.
Тогда я пошёл к своей старшей сестре Ленке в её комнату и спросил, чем занимается она, когда ей совершенно нечего делать, а на улице идёт дождь. Ленка сказала, что когда ей скучно, она читает книжку, или смотрит телевизор, или рисует, или что-нибудь записывает в свой дневник.
Мне книжку читать не хотелось. Во-первых, потому, что я уже прочел "Чука и Гека", а во-вторых, потому, что никаких хороших книжек у нас дома никогда не было, и до сих пор нет. По телевизору, как обычно, ничего интересного не показывали (только толстых умных дядек, балет и новости). А рисовать я не люблю, потому что над моими рисунками все сме?ются.
И тогда я решил завести дневник и что-нибудь в него записать.
Только я не знал, что записывать. Я спросил у Ленки, что записывает в свой дневник она, и Ленка ответила:
- Всё самое важное из того, что со мной случается.
Я пошел в свою комнату и задумался.
За день со мною много чего всякого случалось, но как узнать, что из этого - самое важное, а что - не самое или вообще не важное?
Важно ли, например, что утром, по пути в школу, я чуть не раздавил гусеницу, которая свалилась с дерева? Нужно ли писать об этом в дневнике? А ещё о том, как на первом уроке у меня заурчало в животе, и все услышали? И о том, как на переменке Егоров плюнул в меня, но не попал, а я попал, но не в то место, в которое целил? Или о том, как после занятий я не дотерпел до дома и пописал в кустах за универмагом?..
Я так и не сумел разобраться, что из всего этого - самое важное, но на всякий случай решил не писать про гусеницу, про урчание в животе, про Егорова и про кусты за универмагом, а ещё про то, как получил пятёрку по математике, и про некоторые другие мелочи.
Я решил, что правильнее будет написать про Наташу Самойлову. Но про Наташу Самойлову писать очень трудно. Я даже не знаю, с чего начать, а подсказать некому.
Поэтому, наверное, я пока вообще ничего больше писать не буду. Пойду лучше ещё один кораблик сделаю. Может, не утонет. А может, скоро дождь кончится.
19 сентября 1989 года,
вторник
Сегодня в школу ходил не зря.
Во-первых, Толик, наконец, принёс мне "Всадника без головы", которого обещал принести в прошлом январе, но не смог, потому что пришлось сначала дать его Таньке Терлецкой, а потом ещё одной красивой девчонке из 4 А.
Во-вторых, Егоров получил двойку по "русскому" и опозорился перед всем классом, когда сказал, что синтаксис - это второстепенный член предложения. Учительница и весь класс так хохотали, что даже директор пришел посмотреть, что случилось. Было бы очень обидно, если бы в этот момент меня не было в школе...
А в-третьих, сегодня я впервые смог оказаться нужным Наташе Самойловой. Она не справилась с домашним заданием по математике, и никто не согласился дать ей списать. А я дал. И она на меня после этого так посмотрела, что я чуть сознание не потерял. А на уроке Анна Ивановна вызвала Наташу к доске и попросила объяснить решение задачи, которая была задана на дом. Наташа объяснила так, как было написано в моей тетрадке, и получила пятёрку. И снова на меня посмотрела. И улыбнулась. И я подумал, что теперь-то уж точно потеряю сознание или ещё что-нибудь, но вместо этого со мной вдруг приключилось вдохновление (или вдохновение? - не помню точно, как это называется), и на следующем уроке я написал стишок, ничуть не хуже, чем у Пушкина, только понятнее и короче.
Сначала я собирался тайком подсунуть стишок в Наташин портфель, но потом передумал. Потому что испугался. Она ведь сразу догадается, что стишок написал я, потому что там есть такие строчки:
Откликнусь - только позовите:
"Ко мне, мой верный рыцарь Витя!", -
а, кроме меня, в нашем классе есть ещё только один Витя - Егоров, который терпеть не может стихи и Наташу Самойлову и который считает, что синтаксис - это второстепенный член предложения...
Я спрятал листок со стишком в свой нагрудный карман и решил пока никуда его не подсовывать. Может быть, потом как-нибудь. Позже. Когда стану известным, как Пушкин, и перестану стесняться.
20 сентября 1989 года,
среда
Сегодня в школе у меня заболел живот. Учительница Анна Ивановна отправила меня к медсестре. Медсестра спросила, что я сегодня ел на завтрак, и я отве?тил, что ничего не успел съесть, потому что очень поздно проснулся и боялся опоздать в школу. Медсестра сказала, что в таком случае неудивительно, что у меня болит живот. А чтобы он перестал болеть, надо что-нибудь съесть. Я сказал: "Спасибо", - и пошёл в класс.
Началась перемена, и поэтому все ребята носились по школе, кидались портфелями, дёргали девчонок за волосы, били их по головам пеналами и занимались другими приятными вещами. Я тоже хотел всем этим позаниматься, но сначала надо было что-нибудь съесть. И я съел герань, которая стояла в классе на подоконнике, потому что ничего более подхо?дящего под рукой не оказалось. Потом я пошёл играть с ребятами, но живот почему-то всё ещё болел.
Когда начался урок, Анна Ивановна спросила, перестал ли у меня болеть живот. Я ответил, что не перестал. Тогда она снова отправила меня к медсестре.
- Это опять ты? - удивилась медсестра. - Но я же тебе сказала: съешь что-нибудь и всё пройдёт.
Я сказал, что уже съел что-нибудь, но ничего не прошло.
- А что ты съел? - спросила медсестра.
Я ответил, что герань, и тогда она сказала: "Ах ты, Господи, Боже мой!" - и ещё сказала, что надо было съесть что-либо съедобное.
Я пошёл в столовую и купил пирожок за шесть копеек. Но пирожок, наверное, тоже был несъедобным, потому что и после него живот у меня продолжал болеть.
Дома я сказал об этом маме, и мама повела меня к врачу. Врач спросил:
- Что ты сегодня ел?
- Герань и пирожок, - ответил я.
- А герань зачем?
- Чтобы живот не болел.
Врач сказал: "Так-так", - потом немного подумал и спросил:
- А в каком именно месте у тебя болит живот?
- В том месте, куда меня Егоров пнул ногой, когда мы с ним подрались, - ответил я и показал то место.
Оказалось, что у меня в том месте синяк.
А когда мы с мамой вернулись домой, она спросила, из-за чего мы с Егоровым подрались. Я соврал, что ни из-за чего, а просто чтобы скучно не было. Но на самом деле мы подрались из-за того, что Егоров обозвал Наташу Самойлову плохим словом, а меня это ужасно возмутило. Наташа Самойлова очень хорошая. Она не такая задавака, как другие девчонки, и страшно красивая. У неё на щеке родинка, а ресницы длинные-предлин?ные. Просто сознание потерять можно...
21 сентября 1989 года,
четверг
Сегодня я проснулся, как всегда, очень поздно и, как всегда, стал торо?питься, чтобы не опоздать в школу. Я быстро умылся, ещё быстрее позавтракал, а когда стал одеваться, то оказалось, что у рубашки оторвалась верхняя пугови?ца. Мама уже ушла на работу, поэтому мне пришлось пришивать пуговицу самому, и я случайно пришил её не на то место, на какое надо было. Когда я застегнул?ся, одна часть воротника уперлась мне в подбородок, а другая застряла на середине шеи. Но времени перешивать пуговицу не было. А тут ещё куда-то заде?вался носок. Я обшарил всю комнату, но так его и не нашёл. Пришлось идти в школу в одном носке. Этого никто бы не заметил, наверное, если бы я надел ботинки. Но ботинки порвались после футбола, и я надел сандалии, а через них было хорошо видно, что на одной ноге у меня носка нет. Поэтому, когда я пришёл в школу, Анна Ивановна строго спросила:
- Это что за маскарад, Разумовский?
- Это не маскарад, - ответил я. - Просто я очень торопился и не успел найти носок и пришить пуговицу как следует.
- Ну, вот что, Разумовский, - сказала Анна Ивановна. - С первого урока я тебя отпускаю. Отправляйся домой и приведи себя в порядок. И что бы больше я тебя в таком виде не видела! Ты уже не маленький, в четвёртом классе учишься. Должен уметь пришивать пуговицы и следить за тем, чтобы носки не терялись. Правильно я говорю?
Я сказал, что правильно, и пошёл домой. Только портфель свой оставил под партой, чтобы зря не таскать такую тяжесть.
Дома я нашёл в шкафу другую рубашку и погладил её. Это легче, чем пришить пуговицу. А закончив гладить, я вдруг вспомнил, что вчера вечером мы с моим младшим братом Юриком играли в "остров Сокровищ" и сокровищем был мой носок. Я спрятал его в портфель, а Юрик искал сокровище, но не успел найти, потому что мама велела нам ложиться спать.
Я обрадовался и побежал в школу.
- В чём дело, Разумовский? - спросила Анна Ивановна. - Почему ты опять в одном носке?
- Сейчас, Анна Ивановна, я надену второй, - сказал я, достал из-под парты портфель и вынул из него носок.
Все ребята засмеялись. И девчонки.
И Наташа Самойлова.
А на переменке всякие дураки стали дразнить меня разными обидными словами. А Наташа Самойлова сказала:
- Разумовский, а, Разумовский! Трусы ты тоже в портфеле носишь?
И засмеялась. И другие - тоже.
А я схватил портфель и убежал из школы в лес, потому что мне стало ужасно обидно.
В лесу я ходил и грустил. Но не ревел, потому что я не девчонка и не такой слюнтяй и плакса, как Сашка Фро?лов.
А потом я вдруг вспомнил, как моя сестра Ленка рассказывала мне про одну тётку из книжки, Анну Каренину, которая из-за чего-то в этом же роде бросилась под поезд. И я решил тоже броситься под поезд, чтобы Наташа Самойлова поняла, как она меня обидела и какого хорошего человека загубила.
Железная дорога у нас проходит далеко. Сначала нужно долго идти лесом, а потом через широкое поле. Я ужасно устал, пока дошёл до опушки леса, и решил немножко полежать в поле, на травке. Лежать было очень хорошо, приятно. Солнышко грело, как летом, и пахло чем-то вкусным-превкусным, как у бабушки в деревне. Я лежал, лежал и заснул. А когда проснулся, то мне уже совсем не хотелось бросаться под поезд. И я пошёл обратно домой. Шёл и думал, что если бы той тётке из книжки так же долго пришлось бы добираться до железной дороги, как мне, то она, наверное, не наделала бы таких глупостей.
22 сентября 1989 года,
пятница
Вчера вечером я встретил во дворе девчонок, и одна из них мне крикнула:
- Эй, Разумовский! Не забудь перед сном положить в портфель трусы, носки и, на всякий случай, лифчик!
Наташа Самойлова тоже там была и смеялась вместе со всеми.
А сегодня на математике, когда она не могла справиться с самостоятельной работой и я предложил ей свою помощь, она сказала:
- Спасибо, не нужно. Мне Антон Рыков поможет.
Но Антон Рыков ей не помог. Он всё сделал неправильно и получил двойку. И Наташа тоже получила.
А мне поставили пять. Только меня это совсем не обрадовало.
Когда учительница объявила оценки, Наташа повернулась ко мне, скривила губки и сказала:
- Терпеть не могу отличников! Делает вид, что умный, а сам в портфеле носки носит!
И тогда я принял твёрдое решение.
На последней переменке, когда в классе почти никого не было, я подсунул тайком свой стишок в Наташин портфель (на прощанье). А сразу после уроков снова отправился к железной дороге, только не пешком, а на велосипеде. Чтобы не успеть передумать.
Но в лесу я наехал на что-то острое и проколол шину. Пришлось возвращаться обратно, толкая перед собой велосипед.
Устал ужасно.
А весь вечер сидел в своей комнате и думал. И сейчас думаю.
Стоит ли мне бросаться под поезд? Стоит ли мне вообще так сильно переживать из-за Наташи? Может, попытаться перестать о ней думать? Но как это сделать? Ведь она такая красивая, и у неё на щеке родинка, а ресницы длинные-предлинные...
Нет, перестать о ней думать я не смогу. И переживать тоже не перестану. А под поезд брошусь обязательно - как только велосипед починю. Ведь Наташа уже наверняка обнаружила в своём портфеле стишок и прочитала его. И если я не брошусь под поезд до понедельника, то как я в понедельник смогу показаться ей на глаза?..
Теперь я понимаю Анну Каренину. Дело было не в расстоянии до железной дороги. Просто другого выхода у неё, как и у меня, уже не было.
23 сентября 1989 года,
суббота
Сегодня я показал свой дневник старшей сестре Ленке. Мне хотелось похвастаться, что я так много успел написать перед самоубийством. Конечно, про самоубийство я Ленке ничего не сказал и даже не стал показывать ей последнюю страничку дневника. Ей эта страничка совсем не понравилась бы.
Впрочем, ей не понравились и все остальные странички.
- Пишешь про всякие глупости, - сказала Ленка. - Про живот, про пуговицу, про носки... А в дневник нужно записывать только самое-самое важное. Я же тебе объясняла!
- Я помню, - сказал я. - Но только, когда я вспоминаю всё, что со мной случилось за день, мне никак не удаётся определить, что из этого - самое важное, а что - не самое.
- Но ведь это же очень просто! - удивилась Ленка. - Самое важное - это всё, кроме пустяков. А пустяки - это то, что не имеет для тебя особого значения и со временем забывается. Понял?
- Понял, - ответил я.
И, как мне кажется, я действительно всё понял.
А как только я всё понял, то решил, что, пока не брошусь под поезд, буду записывать в свой дневник только самое-самое важное. По-настоящему САМОЕ ВАЖНОЕ. И ничего другого.
9 мая 2004 года,
воскресенье
Сегодня Наташенька родила мне сына!
Я увидел его, взобравшись тестю на плечи и кое-как дотянувшись до окна палаты.
Наташенька и малыш чувствуют себя хорошо. Глядя на них, я подумал, как это здорово, что пятнадцать лет назад я не бросился под поезд! А ещё я подумал, что...