Аннотация: Возвращаясь домой не всегда ждешь радушного приема. Порой дорога домой - это дорога к смерти.
Куда идти, если не домой? В родные края ноги сами несут, даже когда путь, казалось бы, давным-давно выветрился из памяти. О нем остались лишь смутные воспоминания, ничего определенного, только образы, ощущения. Которые оживали, словно по колдовству, стоило только ступить под покровы родных лесов. Путник прикрыл глаза, подставив лицо косым солнечным лучам, что пробивались сквозь молодую зеленую листву. Их теплое касание было ровно таким же, как и десятки лет назад. Тогда он, еще мальчишка, так же жмурился на солнце, лениво развалившись на камне. Только тогда его усталость была вызвана слишком долгой игрой. Сейчас же тело ломило после долгого пути. Даже слишком долгого, словно в целую жизнь.
Камень отдавал холодом, с одной стороны его омывала река. Ее тихий плеск перекрывался редким шелестом листвы от легкого ветра, касающегося крон. А ее прозрачная гладь выхватывала отражение человека, которого в этих местах никто не ожидал больше встретить. Ничем не примечательный путник, за исключением разве что оружия у левого бедра - короткого меча, легко ложащегося в руку. Некогда черный, но ныне запыленный, посеревший плащ свешивался до самой земли. Спутанные, грязные, а от того практически бесцветные волосы обрамляли смуглое лицо. Путник усмехнулся. Иссеченное шрамами лицо откликнулось на улыбку судорогой, словно от боли. Говорят, улыбка человека красит. Но не когда неизменно превращается в щербатую ухмылку, перекошенную от шрама, проходящего по губам. Мало в нем осталось от мальчишки, который так же сидел на этом камне, подставляя лицо солнцу и мотая босыми ногами в прозрачной воде.
Воспоминания хлынули потоком, словно сорвало невидимую плотину. Они обгоняли друг друга, налетали, сталкивались, как дикие лошади, несущиеся табуном по полю. От того и возвращались они образами, обрывками, короткими ощущениями. Вкусом теплого молока на губах, зудом в ссадинах и синяках после детских драк. Удушливым зноем летних дней, когда жители поселка прятались домой, а детей любопытство и скука гнали в поля и леса, на поиски того, чего никто еще не видел. Что можно найти в нескольких милях от поселка? Ничего нового, ничего неизведанного. Но тогда все казалось чудом, приключением, наполненным щенячьим восторгом. И детской, нелепой и ненужной смелостью, заставившей броситься на старших с кулаками, отбивая олененка, схваченного капканом. Медвежья услуга, если подумать. Ноги волка кормят, а оленя они спасают от неминуемой гибели. Как ему сбежать было, хромому?
Путник снова усмехнулся, на этот раз взгляд скатился ниже, остановился на зеленом ковре ряски у самого берега. Кое-что все же осталось. Как и тогда, сейчас зверя он жалел больше, чем человека.
Люди говорят, что вспоминается всегда только хорошее. Плохое затирается в памяти. Но сейчас светлые воспоминания одно за другим тянули за собой и тьму, таящуюся в сердце. Слишком много ее было, чтобы прикинуться слепцом и не видеть, не помнить. Если ради добрых воспоминаний путник еще мог позволить себе прервать путь, то злые он гнал из своей головы. Гнал быстрой ходьбой, шагами, откликающимися шелестом на ковре из молодой травы, пробивающей плотный покров прошлогодней листвы.
Поселок выплыл из леса, появился перед глазами. Путник шел скрытыми тропами, выходил к родному месту тайно, не по основному тракту. И все равно первый появившийся на пути дом оказался неожиданностью. Поселок разросся за минувшие годы. Он, прижавшись одним своим краем к лесу, с другой стороны раскинулся на поля, засеянные пшеницей. Путник остановился. Словно на две части, поселок разрезался рекой, которая в этом месте была во много крат шире, чем там, в лесу. Через нее был перекинут мост, заставивший мужчину снова улыбнуться. Его перестроили. Должно быть, даже не первый раз. В былые времена его сносило каждую весну, когда река набирала в себя воды. Теперь он был укреплен и держался за берега надежно, словно бы даже врос в них.
Чужака заметили, как только он покинул покров леса. Он не таился. И женщина, работающая на поле, вскинула голову и подслеповато прищурилась, вглядываясь в того, кто пришел из леса. На ее лице не было беспокойства, она лишь хотела узнать, кто из ее односельчан вернулся с промысла. Может быть, Наслав? Он ушел рано утром и сейчас уже должен был вернуться. Или Дан, который с сыновьями еще вчера отправился вглубь леса на ночевку.
Но в фигуре, которая приближалась, она не узнала ни одного из них. От того обернулась и окликнула свою старшую подругу, которая работала рядом.
- Палажка, а кто это там идет? - спросила она. Женщина рядом заворчала что-то невнятно, потом разогнулась, захрустев старыми, сухими костями. И, обмахнувшись платком, взглянула на человека, который свернул на тропку, ведущую сквозь поля в поселок. Да так и замерла.
- Та неужто... - проговорила она. - Далемир?..
Его узнавали. И по мере того, как мужчина держал путь сквозь поселок, его все чаще провожали напряженные взгляды. А после люди стали неспешно идти следом. На смуглом, почти черном лице Далемира, не отражалось ничего. Даже глаза оставались неподвижны, как скованная льдом река.
А меж тем, воспоминания вставали перед его внутренним взором одно за другим. Каким он уходил отсюда? Юнцом, испробовавшим вкус крови и жаждущим битвы. Он ушел, практически сбежал, оставив в селении на память жестокий подарок. И в первом же городке, до которого сумел добраться, был пойман на воровстве. Его спасло лишь одно - в стране точилась война. И в выборе между лишением руки и армией Далемир выбрал второе.
Он уходил агрессивным, с кривой ухмылкой, никому не нужным сиротой. А возвращался стариком в свои тридцать два, бесконечно уставшим от боли и страданий. Не от своих, нет. От тех, которые он причинял. Одно оставалось неизменным - он никому не был нужен.
Его встретили в самом сердце поселка, на площади у дома старосты. Глубокий старец с длинной белой бородой вышел навстречу незваному гостю в компании своих сыновей. Далемир обвел их взглядом. Он все чаще узнавал этих людей исключительно по их детям. Они все изменились до неузнаваемости, время брало свое. И те, кого он знал и помнил из своего детства, теперь угадывались в молодых, в детях, а не в крепких, но уже угасающих стариках и старухах.
- Зачем ты пришел, Далемир? - голос его был тем же - низким, чуть глуховатым. Далемир узнал и взгляд из-под косматых бровей. Мужчина низко поклонился, придержав меч, невольно привлекая к нему внимание людей. Они высыпали на площадь и окружили его, оставаясь на почтительном расстоянии. Женщины надежно держали за руки слишком любопытных детей. Шорохами шепота от одних к другим передавалось то, кто появился в поселке этим злосчастным утром.
- Я пришел домой, - откликнулся мужчина, снова выпрямляясь и глядя в глаза старосты. Они показались неожиданно живыми. Вместо старческой мудрости и бесконечного покоя в них горел гнев.
- У тебя нет дома, байстрюк, - он выплюнул зло, подавшись вперед. Сухие пальцы сжались на посохе, на который он опирался. Как же много времени прошло... Далемир помнил его еще крепким, молодым мужчиной. И помнил его старшего сына, первенца, в горло которого он всадил нож. Было это убийством, самозащитой или вовсе случайностью... спросить было не у кого. Но селение все поняло само. Беглец всегда виновен.
- Здесь ты найдешь только смерть! - прорычал старик. Далемир не ответил. Он за этим и пришел. Вернулся в родные чертоги, чтобы умереть там, где родился. Чтобы замкнуть круг и навсегда стереть себя из мира, не оставив ни единого следа. Его казнят. И забудут его имя, оно больше не будет страшной сказкой на ночь, передающейся из уст в уста. Никто не вспомнит.
Они подошли сразу с двух сторон. Крепкие, молодые мужчины. Далемир даже не вздрогнул, когда его схватили за плечи и скрутили руки за спиной, связали крепкой веревкой. Сорванный с пояса меч упал в песок, даже не звякнув. Его путь так же был закончен.
Кольцо из людей сжалось плотнее. Кто-то из сыновей старосты ударил Далемира под колено, мужчина упал. Но пытаться подняться с колен не стал, только улыбнулся как-то грустно, прикрыв глаза. Он слышал, как шуршит песок под ногами у старосты, когда старик обошел его кругом.
- Люди, вам всем известен этот человек, - заговорил он. Хорошо поставленный голос разносился над толпой. - Известны все его прегрешения. Он вор, лгун, убийца, отравляющий наш поселок долгие годы своим существованием. Вы помните, как мы возрадовались, когда он ушел? - люди зашумели, - Но ему оказалось мало. И он снова пришел. Ты отнял у меня сына, безродный, - староста остановился и обернулся к Далемиру, - и ты будешь казнен. Но прежде, как того требует традиция, - Далемир приоткрыл глаза. На лице на мгновение отразилось удивление, - я спрошу. Незамужние девушки, есть ли среди вас та, что решит спасти этого человека, взяв его себе в мужья? - староста снова повернулся к Далемиру, - хотя кому ты сдался... - добавил он тише. И в этом Далемир был с ним полностью согласен. Дань никому не нужной традиции. Что ж, по крайней мере все будет правильно. Все будет по-честному. Хотя бы на этот раз.
- Я возьму! - люди едва ли не шарахнулись от той, что подала голос, словно от прокаженной. Она осталась одна в кругу, центром которого был Далемир. Еще совсем юная, ей словно бы совсем недавно минуло семнадцать. Рыжие волосы двумя толстыми косами лежали на плечах, глаза горели молодой жизнью. И решимостью эту жизнь загубить. Она вышла вперед. Ее шаги, легкие шорохи подола юбки, хруст песка... все это разносилось почти громом в тишине, окутавшей площадь. Толпа внезапно онемела.
- Зоряна, опомнись, - проговорил староста. Но был награжден только колким взглядом и улыбкой, внезапно осветившей молодое лицо.
- Ну, а что? - спросила девушка, подходя ближе к Далемиру, - мужик видный. Глядишь, и в хозяйстве пригодится, - добавила она. Мужчина только покачал головой. Он поднял взгляд, снизу вверх взглянул в открытое лицо, согретое, словно солнцем, широкой улыбкой.
- Спасибо тебе, добрая душа, - подал голос он, снова склоняя голову, на этот раз для поклона. - Да только не стою я того. Я за всю жизнь мою, может, только один добрый поступок и совершил.
- И что с того? - девушка уперла руки в бока. В глазах заплясали веселые огоньки. - Разве ж только злые поступки заслуживают расплаты? - добавила она. Далемир все же улыбнулся в ответ. Но только за тем, чтобы снова попытаться ее образумить.
- Загубишь ведь себя.
- То моя беда, дядька! - всего на мгновение Зоряна стала серьезной. А потом снова заулыбалась и продолжила весело, - так я с ней справлюсь! - проговорила она, поднимая голову и глядя на старосту. - Беру!
Был ли староста доволен таким исходом, или нет, было не понять. Он только в миг снова осунулся, будто вспомнил, сколько ему лет. Но время дает всем ранам зарубцеваться. А ран было много, на сердце намного больше, чем на теле. Старость брала свое, наделяла кротостью и мудростью. Он выговорил только одно.
- Да будет так. Но вам нет места в селении. Убирайтесь.
Это была самая тихая свадьба, которую только можно было представить. Не было песен, не было убранства. Даже невеста обзавелась разве что венком из полевых трав, прежде чем стать рядом со своим мужем, вслушиваясь в слова обряда. Красная лента сплела их вместе. И, пускай она и упала в траву, стоило опустить руки, связь, оставленная ею, останется навсегда, перечеркнув белые полосы шрамов на его руке.
Солнце начало свой путь к закату, когда они покинули деревню. Зоряна задержалась у реки, в том месте, где над водой смыкались своды леса. Она оперлась о камень и, закатав рукава, склонилась к прозрачной поверхности. Волосы упали с плеч, мазнули концами о водную гладь. Но Далемир неотрывно смотрел только на ее руки. Раны давно зажили, но шрамы остались. Чуть ниже локтя кожа была некогда разодрана острыми стальными зубьями.
- Что же ты наделала... - проговорил он. - Тебе же теперь всю жизнь человеком маяться.
Зоряна подняла голову. Она посмотрела на него, потом улыбнулась, ловко спрыгивая с камня. Ее ресницы дрогнули. Всего на мгновение в облике мелькнуло что-то нечеловеческое, словно на поляну у реки ступил осторожный лесной зверь. Мягко повел ушами, дернул тонкой рыжей шкуркой... Девушка опустила веки, отводя взгляд, и вытерла руки о подол.
- Пойдем, дядька, - ее лаковый голос разрезал тишину леса, - Покажешь мне, что там, за нашим лесом.